Судный день Орбитсвиля

Глава 1

Однажды знакомые звезды, остававшиеся неизменными всю историю человечества, исчезли. В одно мгновение изменился привычный узор созвездий – прежние светила погасли, но зажглись новые, доселе неведомые.

Эти поразительные изменения во Вселенной смогли увидеть лишь те, кто работал у порталов Орбитсвиля и непосредственно в этот момент смотрел в открытое небо. Новость, конечно же, достигла самых отдаленных уголков Орбитсвиля, но произошло это не сразу. На благодушных жителей Оринджфилда она не произвела особого впечатления. Большинство из них никогда не бывали у порталов, а следовательно никогда не видели звезд. Странное происшествие в открытом космосе их не слишком заинтересовало, у обитателей небольшого городка были дела и поважнее, чем ломать голову над космическом загадкой. Далекие звезды могли исчезать и появляться, могли менять свое положение; галактики могли сколько угодно перемещаться самым странным и необычным образом, – но здесь, в Оринджфилде, жизнь текла своим чередом. По-прежнему необходимо было убирать урожай с плантаций, по-прежнему должен был исправно работать механизм торговли, люди по-прежнему должны были трудиться в поте лица своего, а дети каждый вечер должны были быть накормлены, вымыты и вовремя уложены спать. Загадка Вселенной никак не повлияла на жизнь Оринджфилда. В часы, когда городок и его окрестности погружались в ночную тьму, небо Орбитсвиля, никогда не знавшее звезд, освещалось бледными сполохами, и сотни синих и голубых линий привычно испещряли горизонт. Словом, все было как обычно.

Квартира Джима Никлина, его библиотека и мастерская располагались под одной крышей, в старом бревенчатом доме. Сложенный из толстых бревен дом находился в чудесном местечке на северной окраине городка и выглядел на редкость прочным и основательным. Он не мог похвастать какими-либо архитектурными изысками, но он был очень удобен и вполне устраивал Джима. Поддерживать порядок в нем было нетрудно, а, с другой стороны, здесь хватало места для разнообразных занятий хозяина. Городская цивилизация с ее удобствами и благами располагалась совсем неподалеку, но в то же время жилище Никлина стояло довольно уединенно, на самой кромке поля, за которым простирались необъятные дикие степи.

Примерно в сотне шагов от дверей дома пролегала дорога с покрытием из расплавленных камней. Но незванные гости не слишком докучали Джиму. От дороги дом отделялся рекой. В ее чистой, прозрачной воде водилось много рыбы, лет сто назад завезенной на Орбитсвиль с Земли. Рыба настолько хорошо прижилась, что, казалось, обитает здесь испокон веков.

Чтобы попасть во владения Никлина, необходимо было перебраться через реку по узкому деревянному мосту, который заканчивался крепкими воротами. Когда хозяин не был расположен к общению, он попросту запирал ворота, тем самым отрезая путь к своему дому. Реку, конечно же, можно было перейти и вброд по камням, но никому это просто не приходило в голову. Обнаружив запертые ворота, возможный посетитель понимал, что явился в неподходящее время, и если дело, с которым он пришел, могло подождать, поворачивал обратно.

Джим Никлин пользовался репутацией человека неуравновешенного, склонного к быстрой смене настроения. С наступлением темноты на него нередко накатывала меланхолия. Многие считали, что причиной тому было отсутствие в его доме женщины. В городке поговаривали, что, дескать, негоже – здоровому и нормальному мужчине каждый вечер укладываться в одинокую холостяцкую постель. Однако, несмотря на подобные пересуды, лишь немногие женщины города всерьез задумывались о Джиме Никлине и о возможности вступить с ним в социально приемлемые отношения, а попросту говоря, выйти за него замуж.

Джиму еще не исполнилось и тридцати. Это был высокий, светловолосый человек, довольно приятной и располагающей наружности. Правда, частенько он выглядел так, словно размышлял над вселенским вопросом – сколько ангелов уместится на кончике булавки. Озабоченность, написанная при этом на его мальчишеском лице, свидетельствовала, что найденный ответ никак не устраивает мыслителя. Когда все окружающие были предельно серьезны и задумчивы, в глазах Джима нередко читалось искреннее веселье; и напротив, он способен был грустить в тот момент, когда все вокруг покатывались от хохота. Никлин имел репутацию прекрасного мастера по ремонту бытовой техники и разного рода домашней утвари, но при этом славился своей удивительной непрактичностью. Словом, Джим Никлин явно выделялся среди прочих жителей Оринджфилда. Его мягкость, мечтательность неприспособленность к нелегкой сельской жизни отпугивали женщин. Лучшая половина Оринджфилда ценила в мужчинах силу, прагматичность, хозяйственность и, конечно же, неуемное трудолюбие. Так что при выборе мужа женщины вряд ли могли рассматривать Джима Никлина как серьезного кандидата.

Но сам Никлин отнюдь не страдал от подобной невнимательности, и такое положение дел его вполне устраивало. Оринджфилд представлял собой сообщество с низким уровнем технологии, созданное по образу идеализированного городка американского Среднего Запада года этак 1910 с заимствованиями из быта английской деревни того же периода. Жили здесь совсем неплохо, несмотря на отказ его жителей от последних достижений технической мысли. Впрочем, в случае чрезвычайных обстоятельств к ним всегда можно было прибегнуть, обратившись за помощью к соседям.

Глядя в окно, Никлин с тревогой наблюдал, как по мосту через реку перебирается широкоплечий здоровяк Корт Бренниген. Миновав распахнутые ворота, Бренниген решительно направился к дому Никлина. Стояло прекрасное весеннее утро, способное поднять настроение даже самому глубокому пессимисту, но что-то в походке Бреннигена, в его упрямо выдвинутой нижней челюсти и сжатых кулаках позволяло предположить, что настроен он сейчас отнюдь не благодушно.

Это был толстый фермер лет шестидесяти. Ему принадлежал участок земли, простирающийся километров на восемь к северу от городка. Несмотря на свою тучность, что обычно является признаком добродушия, Бренниген имел репутацию законченного скандалиста. При ходьбе его огромный живот мерно раскачивался, и тень от него время от времени перекрывала тень, отбрасываемую широкополой шляпой. Из кармана поношенной рубашки торчали несколько коричных палочек, которые Бренниген имел привычку жевать, чтобы перебить запах виски. Никлин интересовал его лишь как специалист по ремонту всякой всячины.

Дней десять назад Бренниген принес Джиму швейную машинку своей жены, чтобы тот приварил сломавшуюся лапку. Никлин побаивался толстяка-скандалиста, хотя и старался не показывать своего страха. Он пообещал фермеру отремонтировать машину за пару дней. Джим хотел тут же поручить ремонт своему помощнику Макси Меллому, но как назло, именно в тот день, когда Бренниген принес свою швейную машинку. Макси не работал. К следующему утру в мастерской накопилось много срочных заказов, и машинка Бреннигена как-то забылась. Прошло несколько дней, Бренниген позвонил и поинтересовался, как обстоит дело с его заказом, но Джим поспешил отделаться от него под каким-то наспех придуманным предлогом. После звонка Никлин клятвенно пообещал себе, что больше не станет откладывать дело в долгий ящик и сейчас же займется швейной машинкой, но, как это ни парадоксально, тут же совершенно забыл обо всем. Сейчас эта забывчивость казалась ему совершенно необъяснимой.

Этим утром Никлин все-таки вспомнил о Бреннигене. Именно сейчас в сарае, приспособленном для сварочных работ. Макси занимался Швейной машинкой фермера. Ремонт и требовал-то всего лишь нескольких минут, так что Бренниген не уйдет с пустыми руками, но после сварки металл не успеет остыть, и толстяк тут же поймет, насколько срочным сочли здесь его заказ. – Доброе утро, Корт, – поприветствовал Никлин Бреннигена, растянув губы в радостной улыбке.

Бренниген протиснулся в двери мастерской и, набычившись, направился прямо к стойке, за которой стоял Джим.

– Отличный сегодня денек, не правда ли?

– Не заметил, – буркнул Бренниген, шаря глазами по полкам, где стояли отремонтированные приборы. – Где она?

– Она? А, ваша швейная машинка! Макси сейчас ее принесет.

– Она не готова?

– Готова! Конечно же готова, Корт! Она стояла вот здесь, на полке, дожидаясь вас. – Никлин лихорадочно соображал. – Но сегодня утром я заметил, что сварка выполнена не слишком аккуратно, и велел Макси исправить эту оплошность. Я не хотел бы, чтобы ваша супруга поцарапала руку.

Бренниген презрительно выпятил нижнюю губу и посмотрел на Джима как на назойливую муху.

– Я встретил юного Макси вчера вечером в баре отеля "Виктория" и поболтал с ним.

Бренниген не отрывал пристального взгляда от лица Джима.

– Вот как? – Никлин нервно вертел в руках пустую кофейную чашку. Он уже догадался, что последует дальше. – Отлично.

– Я спросил Макси о моей машинке, но тот впервые слышал о ней. Что вы на это скажете?

Никлин мысленно проклял своего помощника за излишнюю болтливость, объясняемую то ли глупостью, то ли недостатком преданности.

– Не стоит серьезно относиться к болтовне Макси после того, как он пропустит пару стаканчиков. У бедного парня от виски в голове все начинает путаться. – Никлин постарался улыбнуться. – Думаю, у него попросту отшибло память.

– Да уж, вчера вечером память ему, наверняка, отшибло, – едко заметил Бренниген, сверля Джима взглядом, – иначе, чем объяснить тот факт, что он не смог вспомнить о существовании своих родственников в Пойнтинге. О своем любимом дядюшке, на чьих похоронах Макси недавно присутствовал, он и слыхом не слыхивал.

– Да что вы?! – Никлин горестно развел руками и тяжело вздохнул. –Моя беда состоит в том, что я слишком доверяю людям. – Тут его голос предательски дрогнул: Джим увидел в окно приближающуюся фигуру своего помощника.

Под мышкой тот нес швейную машинку Бреннигена. Издалека Макси со своими узкими плечами, крепким торсом и широкими бедрами выглядел гораздо старше своих девятнадцати лет. Как и многие люди с подобной фигурой, Макси обладал недюжинной силой. Сейчас он шагал так энергично, что, казалось, под его ногами проседает земля. Он не стал надевать шляпу, и его череп, выбритый, чтобы скрыть преждевременную лысину, сверкал на солнце, как бильярдный шар.

Никлин чуть не застонал от отчаяния. Надо же так вляпаться! Встреча Бреннигена с Макси, которой он надеялся избежать, была теперь неминуема. "Пожалуйста, Газообразное Позвоночное! – взмолился про себя Джим. –Пожалуйста, дай Макси немного здравого смысла и преданности. Пусть он не упоминает о своем умершем дядюшке. Пожалуйста, я ведь прошу так немного…”

Макси энергично протопал по ступенькам и ворвался внутрь. Он с порога уперся враждебным взглядом в Никлина.

– С какой стати, – требовательно спросил он, – вы сказали мистеру Бреннигену, что у меня в Пойнтинге был дядя, который недавно умер?

"О, Боже, Макси, что за чудовищная словесная конструкция!" – Как всегда, когда его загоняли в угол, Джим начинал думать о чем-нибудь незначительном и совершенно не относящемся к делу. Его лоб взмок от напряжения.

– Чему вы улыбаетесь? – Бренниген, перегнулся через стойку и вплотную приблизил свое налитое кровью лицо к Никлину. Джим ощутил душный запах корицы. – Не вижу ничего смешного!

Никлин, и не подозревавший, что улыбается, растерянно посмотрел на Бреннигена.

– Джентльмены, здесь должно быть какая-то путаница! – Мозги Джима вращались подобно мотору, у которого только что полетел приводной ремень. – Мне кажется, я никогда ничего не говорил о…

Тут Джим осекся, ибо на сцене появился новый персонаж, который, если повезет, мог положить конец этому неприятному разговору. В окно Никлин увидел, как по заросшей травой поляне, отделяющей его владения от соседских, со всех ног бежит Зинди Уайт, особа тринадцати с половиной лет. Зинди и ее родители были ближайшими соседями Никлина. Сейчас она явно направлялась к дому Джима. Девочка являлась самым активным читателем в библиотеке Никлина и, несмотря на солидную разницу в возрасте, ее можно было назвать лучшим другом Джима. Глядя на то, как она торопится, Джим заключил – у Зинди припасена для него какая-то очень важная новость. "Важная новость" могла оказаться чем угодно – от приобретения давно желанной игрушки до поимки жука какой-нибудь особенно необычной расцветки. Но что бы там ни было, Джим дал себе слово, что не упустит своего шанса и найдет способ заполучить билет на свободу.

"Благодарю тебя, о Газообразное Позвоночное!" – патетично подумал про себя Никлин, вслух же воскликнул:

– А вот и малышка Зинди! Вы только взгляните, как она торопится! Надеюсь, что у них дома все в порядке.

Прежде, чем Бренниген и Макси успели как-то отреагировать на его слова, Зинди вихрем ворвалась в распахнутую дверь мастерской.

– Джим! Ты слышал новость?!

Но увидев, что Никлин не один, девочка замолчала. Сцепив руки за спиной, Зинди обошла стойку и встала рядом с Джимом. Он увидел в этом проявление солидарности, и теплая волна благодарности затопила его сердце. – Эй детка, что тебе здесь нужно? – раздраженно спросил Макси.

Зинди холодно посмотрела на своего давнего врага:

– Не твое дело, плешивец!

По лицу Макси Никлин понял – стрела достигла цели. Он пожалел, что не обладает способностью наносить подобные удары. Джим никогда не отпускал обидных замечаний по поводу тех недостатков, которыми человека наградила природа. Другое дело, если в своих неприятных качествах виноват сам человек. В этом случае все честно. Единственная неувязка состояла в том, что Джим вообще не умел наносить ударов ни в каких ситуациях.

– По-моему, этому отродью следует преподать урок хороших манер, –пробурчал Бренниген.

Зинди мгновение изучала его взглядом, и придя к выводу, что вступать в перепалку с этим противником несколько неосторожно, молча придвинулась к Никлину.

– Так ты слышал новость, Джим? – тихо прошептала она.

Макси, напряженно прислушивавшийся, тут же встрял:

– Какая еще новость? Ну-ка выкладывай, детка.

Зинди вопросительно посмотрела на Джима. Никлин, желая разрядить обстановку, кивком попросил ее продолжать.

– Я только что смотрела телевизор: мир переместился, Джим!

Никлин с улыбкой посмотрел на девочку. У Зинди было круглое веснушчатое лицо с маленьким, но чрезвычайно решительным подбородком и широко расставленными глазами, которые светились умом и чистотой. За многие годы общения с девочкой Никлин научился читать это лицо. Он перестал улыбаться – Зинди выглядела очень встревоженной.

– Что ты имеешь в виду? Как это мир мог переместиться?

– Наверное, кто-то постарался, – загоготал Макси и фальцетом проверещал: – Может, это у тебя в голове что-то переместилось, дорогуша?

– Я слышала сообщение, – упрямо сказала Зинди. – На небе теперь совсем другие звезды, Джим. А все корабли, находившиеся снаружи у порталов, исчезли. После сообщения показали одну женщину, которая совсем недавно прибыла с Земли, ее зовут Сильвия Лондон. Она сказала, что ее корабль тоже исчез…

– Совету не следовало допускать телевидение в Оринджфилд, – перебил девочку Бренниген. – Телевидение лишь разлагает умы, будь оно не ладно! Этот вот ребенок, – он ткнул пальцем в Зинди, – прекрасный тому пример. Она ведать не ведает, что происходит на самом деле, а что нет.

Никлин, целиком погруженный в свои мечты, не являлся абонентом даже кабельной аудиосети, не говоря уж о телевидении. Но в последние дни он то и дело слышал разговоры о странном явлении, наблюдаемом вблизи оболочки Орбитсвиля. Поговаривали, что вдоль поверхности сферы с обеих ее сторон перемещаются зеленые светящиеся линии. Сам Никлин не мог проверить истинность этих слухов. В районе Оринджфилда толщина скальных пород и почвы достигала тысячи метров. Джима всегда несколько пугала мысль о том, что они живут на внутренней поверхности сферы, диаметр которой составляет 320 миллионов километров, а толщина – всего лишь восемь сантиметров. Все мысли об этом Никлин постарался загнать поглубже.

Будучи продуктом двухвековой миграции, в процессе которой, по сути дела, большая часть населения Земли переселилась на Орбитсвиль, Джим Никлин попросту называл его "миром" и жил так, как жил бы на Земле или любой другой обычной планете. Но в последние дни это привычное равновесие оказалось нарушенным. Светящиеся зеленые линии, о которых говорили все вокруг, представляли собой нечто совершенно необычное, не укладывающееся в рамки привычного "мира". Кое-кто в городе уже начинал поговаривать, что эти линии не иначе, как знамение, предвещающее нечто великое и страшное. Никлин взглянул на девочку:

– Пойдем-ка к тебе домой, Зинди, и попытаемся понять, что все-таки происходит.

– Эй, но ведь мы не закончили наш разговор, – несколько растерянно крикнул им вслед Бренниген.

Никлин обернулся к Макси:

– Прими за меня мистера Бреннигена и не забудь выписать ему счет.

Глава 2

Родители Зинди, Чэм и Нора Уайт, содержали небольшую ветеринарную лечебницу по соседству с владениями Никлина. Лечили они лишь мелких домашних животных, что в глазах местных жителей делало эту пару почти столь же эксцентричной, как и Джима Никлина. Окрестные фермеры искренне считали, что тратить силы и время на больных кошек, хомяков и прочую подобную живность – занятие по меньшей мере нелепое, С их точки зрения, внимания и заботы достоин был лишь домашний скот, приносящий материальную пользу.

Репутация чудаков в какой-то мере сближала родителей Зинди и Джима Никлина, но дальше обычной симпатии дело не шло. Для людей, не связанных кровными узами, супруги Уайты удивительно походили друг на друга – оба среднего телосложения, с круглыми румяными лицами, остроносые и загорелые до красновато-коричневого оттенка. Они чем-то напоминали юрких белок, и это очень нравилось Джиму. Но их неуемное трудолюбие и полное отсутствие чувства юмора удерживало его от дальнейшего сближения с этой парой.

Уайты, несмотря на свои довольно пуританские взгляды, неожиданно для окружающих оказались среди немногочисленных абонентов кабельного телевидения, протянутого в Оринджфилд из Бостон-Бриджа. Чтобы хоть как-то оправдать эту слабость, Уайты смотрели телевизор лишь по вечерам. Поэтому, войдя в дом, Никлин очень удивился, застав Нору и Чэма перед объемным телеэкраном. Похоже, тревога Зинди имела все основания: только чрезвычайные новости могли заставить супругов Уайтов усесться перед телевизором солнечным утром.

– Доброе утро, Джим! – Чэм Уайт жестом пригласил гостя сесть. – Что ты скажешь обо всем этом?

– Мне сейчас трудно что-либо сказать. Зинди описала все лишь в общих чертах.

– Да и нас к телевизору позвала именно Зинди! – Чэм словно извинялся за то, что его застали за столь греховным занятием ранним утром. – Что-то невероятное! Можно ли всему этому верить, Джим? Они утверждают, что Орбитсвиль переместился!

Никлин отпустил руку Зинди и уселся в огромное кресло.

– Откуда это стало известно?

– Мир вокруг Орбитсвиля изменился. Взгляните!

Никлин сосредоточил внимание на объемном телеэкране. Сейчас изображение было в два раза меньше реального, и поэтому угол гостиной заполняли карлики, но карлики, обладавшие нормальным телосложением. Люди явно пребывали в состоянии крайней растерянности. Вокруг валялись пустые аэрокостюмы – создавалось такое впечатление, что лужайка усеяна бездыханными трупами. Зрители могли отчетливо видеть, что место, откуда сейчас велся репортаж, мало освоено – задний план представлял собой однообразную бескрайнюю саванну.

– Где это? – спросил Никлин.

– Портал номер тридцать шесть. В этом месте имеется лишь исследовательская агростанция, – ответил Чэм, не отрываясь от телеэкрана. В этот момент картина покрылась рябью, фигуры людей исказились. Сразу стало понятно, что это всего лишь голоморфное изображение, проектируемое двумя лазерными пучками.

– Нас предупредили, что качество репортажа будет плохим. По-видимому, все спутники связи и стационарные внешние антенны исчезли. Телеинженеры работают с помощью переносной системы.

– Это любительская съемка, – вставила Нора Уайт, помогая дочери устроиться у себя на коленях. – Телекомпания решила показать репортаж, потому что эти люди производили высадку из своего корабля как раз в тот момент, когда он исчез. И они видели, как все произошло.

Чэм поднял руку, призывая к тишине.

– Послушайте, что говорит этот парень.

– Мы сейчас попытаемся вновь связаться с Риком Ренардом, владельцем грузового корабля "Хоксбид", пытавшегося причалить к порталу тридцать шесть в тот момент, когда все и случилось. Корабль исчез буквально в никуда, – взволнованно сказал комментатор.

Картинка изменилась. Из глубины экрана наплывало изображение Ренарда. Это был молодой жизнерадостный здоровяк с буйной шевелюрой и хорошо накачанными мышцами.

– Как уже сказали, – начал он, – мой корабль пытался причалить. Все шло как обычно, но капитан Лессеп почему-то так и не смог завершить маневр. Казалось, что какая-то сила отталкивает корабль, не позволяя ему приблизиться к оболочке Орбитсвиля. Сама же оболочка выглядела крайне необычно – вся поверхность пульсировала бледно-зеленым излучением. Период пульсаций составлял одну секунду. Возможно, что эти явления связаны между собой. Но говорить с уверенностью мы не можем. Все было так странно. Я хочу сказать…

Тут Ренард страдальчески улыбнулся, Никлин увидел, как у здоровяка задрожали губы. Стало понятно, что этот человек, не привыкший отступать, сейчас находится в состоянии сильнейшего шока. Он покачал головой и повернулся к красивой темноволосой девушке, которая выглядела столь же растерянной и испуганной. Он обхватил ее за плечи, она же уткнулась ему лицом в грудь. Они словно пытались найти друг у друга защиту от того неведомого, с чем им пришлось столкнуться.

– Я уже видел эту красотку, – воскликнул Чэм таким тоном, словно ждал, что его тут же наградят призом за находчивость и наблюдательность. –Она связана с какой-то научной организацией. Эти люди утверждают, что у них есть доказательство существования жизни после смерти. Ее зовут Сильвия… Сильвия…

– Лондон, – подсказала Зинди.

– Точно! Сильвия Лондон. Она из фонда "Анима Мунди". Интересно, что она делала на этом корабле?

– Может быть, тебе отправиться к тридцать шестому порталу и самому спросить у нее об этом, – неожиданно резко оборвала его Нора.

– Дорогая, у тебя нет никаких оснований для ревности, – Чэму явно польстил гнев жены, – впрочем, теперь пройдет немало времени, прежде чем люди смогут путешествовать между порталами.

– Почему? – удивленно спросил Никлин.

– Но ведь кораблей-то больше нет! Джим, вы чем слушаете? Все, абсолютно все, что находилось снаружи, исчезло. В том числе и транспортные корабли.

– Я как-то об этом не подумал, – промямлил Джим, поймав сочувственный взгляд Зинди.

До него только сейчас стала доходить вся серьезность услышанного и увиденного. Перелет между порталами внутри оболочки Орбитсвиля с помощью летательных аппаратов, способных развивать скорость, в два раза превышающую звуковую, занял бы девяносто дней. Такая одиссея не имела никакого смысла.

– Я ждал, что в конце концов все это окажется розыгрышем или ошибкой, – признался Джим. – Я как-то читал, что лет двести или триста назад на Земле сделали передачу о пришельцах с соседней планеты. Так эта передача вызвала массовую панику среди населения, и мне подумалось, что сейчас происходит что-то подобное.

– Герберт Уэллс, – важно заявил Чэм, гордясь своими познаниями, – эту историю придумал Герберт Уэллс.

– Ну, как бы его там ни звали, он сыграл очень злую шутку.

– Нет, Джим, здесь все иначе, – сказала Нора. – Пора бы им закончить с этой сентиментальной чепухой и вернуться к ученым из Бичхеда. По крайней мере, они хоть немного да понимают, что происходит.

Словно откликаясь на ее пожелание, экран помутнел, замерцал цветной рябью, после чего появилось новое изображение. За круглым столом сидело несколько человек. Женский голос сообщил, что возобновлена трансляция из центральной студии Орбитсвиля в Бичхед-Сити. Комментатор представил экспертов, перечислив все их звания и чины. Первым взял слово энергичный профессор Карпентер из Университета Гарамонда.

– События последних нескольких часов являются уникальными в истории Оптима Туле, – начал он, – как бы невероятно это ни звучало…

– Да уж, этот парень и впрямь ученый, – громогласно объявил Чэм, –кто бы еще стал так напыщенно именовать наше Большое О.

– Потише, Чэм, – проворчала Нора. – Мы все-таки хотим послушать, что он скажет.

– … Когда говорится о том, что все, что находилось снаружи оболочки, исчезло, то имеется в виду абсолютно все! Даже то, что находилось непосредственно вблизи поверхности – межзвездные и каботажные корабли, стоящие у причалов, корабли, находившиеся в пути, причальное оборудование, все устройства, грузовые и пассажирские тоннели, антенны, словом все! Все, что выступало за пределы Оптима Туле, словно срезали острейшей бритвой. –Тут профессор Карпентер прервался, чтобы выпить воды. – Исчезло не только то, что было непосредственно у оболочки Орбитсвиля, но и все, что находилось, если можно так выразиться, на промежуточных расстояниях, в том числе и внешняя планета нашей системы Нейпир! Но это выглядит сущим пустяком рядом с исчезновением всех известных нам звезд. Мы больше не наблюдаем ни знакомых звезд, ни знакомых галактик. Изменения носят поистине космические масштабы! У меня есть только одно объяснение происшедшему, сколь невероятным оно ни покажется. Я считаю, что Оптима Туле переместилась в пространстве.

Профессор замолчал и обвел взглядом своих слушателей.

– Этого не может быть, – покачала головой седовласая женщина. – Вы претендуете на компетентность, а сами бросаетесь подобными заявлениями. Вы хотите, чтобы мы поверили в то, что наш мир, наш Орбитсвиль, вдруг взял и переместился неизвестно куда?!

Ее слова потонули в гуле голосов. Все сидящие за столом заговорили разом, разгорелся ожесточенный спор. Никлин, тут же упустивший все его нити, погрузился в мечты. Из этого состояния его вывела новая картинка, появившаяся в углу гостиной Уайтов. Зал заседаний исчез, вместо него возникла панорама Первого Портала, находящегося в самом центре Бичхед-Сити. Непосвященный мог бы принять его за круглое черное озеро. Непосредственно у портала стоял огромный памятник первооткрывателю Орбитсвиля Вэнсу Гарамонду.

Панорама медленно надвигалась на зрителя до тех пор, пока телекамера не зависла у самого края отверстия. Затем изображение начало вращаться, создавая у сидящих перед объемными телеэкранами впечатление погружения в пространство. Но вот вращение прекратилось. Угол гостиной наполнился чернотой, испещренной сотнями светящихся точек. За кадром голос профессора Карпентера говорил о том, что привычной картины звездного неба больше не наблюдается, на небе теперь видны совершенно незнакомые созвездия.

Никлин не раз видел по телевидению звездное небо. И каждый раз испытывал разочарование. Хотя Оринджфилд находился всего лишь в тысяче километров от Бичхеда, он так ни разу и не побывал в столице, а значит ни разу воочию не увидел звезд. Для Джима эти светящиеся точки не представляли интереса, поскольку они не имели никакого отношения к его повседневной жизни. Предки Никлина жили на Орбитсвиле уже шесть поколений, и на размеренное течение их бытия звезды никогда не оказывали никакого влияния.

Вдруг рассказ профессора прервал чей-то взволнованный голос:

– А что же с Землей?

– Мы больше не знаем, где находится Земля. Мы не знаем, как добраться до нее. – Голос профессора звучал жизнерадостно и весело, словно Карпентер получал огромное удовольствие от всего происходящего. – Следовательно, всякая связь с Землей утеряна, и возможно, навсегда. То же самое можно сказать и о Терранове.

"Неужели кому-то есть дело до Земли и Террановы? – недоуменно подумал Никлин. – Музейный хлам!”

Картина звездного неба нагоняла на Джима сон. Он решил посидеть еще пять минут, чтобы быть уверенным, что Корт Бренниген покинул его владения, а затем вернуться домой к своим делам, куда более важным, чем эта звездная чепуха. Пускай астрономы ломают головы над загадками Вселенной, а Джима Никлина ждут сломанная соковыжималка и погнутое велосипедное колесо.

– Эй, да вы только взгляните на старину Джима, – раздался громкий голос хозяина, пробив брешь в пелене сна, куда постепенно погружался Никлин. – Десятиминутное бодрствование измотало его.

Никлин встрепенулся.

– Извините меня, но сегодня я провел не самую лучшую ночь.

Он даже не заметил, как легко сорвалась с языка эта ложь.

– Что случилось, Джим? – заботливо спросила Нора. – Нелады с желудком?

– Да. – Никлин с благодарностью ухватился за эту версию. – Я съел перед сном здоровый кусок яблочного пирога. А потом еще немного сыра, что, наверное, было совершенно лишним.

– Яблочный пирог? Вы решили попробовать себя в кулинарии?

– Нет. Это был небольшой подарок от Мэй Мак-Викар.

Джим с возрастающей тревогой прислушивался к своим словам. Ведь он опять попадет в нелепейшую историю. И что его дернуло выбрать в качестве мифического дарителя именно Мэй Мак-Викар?! Ведь она живет всего в паре километров отсюда и очень дружна с Уайтами. Через день-другой женщины встретятся поболтать и поделиться новостями. О! Да что там, при его-то везении вполне можно ожидать, что уже в следующее мгновение эта старая карга появится на пороге гостиной Уайтов!

Уже нешуточная тревога охватила Джима. Он начал спешно обдумывать, каким образом можно уйти от опасной темы яблочного пирога. Внезапно с улицы донесся странный шум. Звук быстро нарастал и уже начал перекрывать телерепортаж. Шум становился все громче и громче, он настолько контрастировал с обычной сельской тишиной, что Джим только через несколько секунд смог разложить его на отдельные составляющие. Оглушительную бравурную музыку перекрывал настойчивый мужской голос. Слов было не разобрать, но в интонациях чувствовался профессионализм политика или проповедника.

– Похоже, в нашем городке гости, – сказал Никлин, вставая и направляясь к двери. – Пойду-ка взгляну, что там происходит.

Джим небрежно взмахнул рукой, прощаясь с Уайтами, и вышел на улицу. Солнце Орбитсвиля нещадно пекло. Никлин пожалел, что не надел шляпу. Прикрыв глаза ладонью. Джим разглядел, как по пыльной дороге медленно движется необычная процессия, состоящая из десятка грузовиков и небольших домиков на колесах. Все они были выкрашены в яркий голубой цвет. По бортам тянулись огромные оранжевые буквы. Никлин прищурился и разобрал надпись: "КОРИ МОНТЕЙН ВЕДЕТ ВАС ДОМОЙ".

– О нет, – прошептал Джим, – мы не нуждаемся в еще одном болтуне-проповеднике. О, Газообразное Позвоночное, пожалуйста, не надо больше этих разъезжающих святош!

Словно в пику его молитве, музыка смолкла, и мужской голос, искаженный громкоговорителем, возвестил, что странствующий проповедник Кори Монтейн пробудет в Оринджфилде три дня. Он намерен указать путь к спасению души всем, кто не закостенел в безверии. "Все остальные, по всей видимости, – подумал Джим, – прямиком отправятся в ад". Голос по мере удаления процессии затихал. Но прежде, чем она скрылась за небольшой рощицей свистящих деревьев, Никлин услышал: "Орбитсвиль – это орудие дьявола".

"Вот это здорово", – подумал он, шагая к своему дому. Похоже, следующие три дня его спокойная жизнь будет осквернена вторжением пустоголовых ревнителей спасения человеческих душ. А тишина городской площади, где он так любил прогуливаться по вечерам, будет нарушена шумными проповедями, отвратительной громкой музыкой и назойливыми причитаниями сборщиков пожертвований.

Все религиозные организации, каких бы разных взглядов они ни придерживались, всех, кто призывал к спасению души и отказу от земных благ, объединяло одно – всегда кто-то выходил и собирал деньги.

При виде религиозной процессии, мысли о переменах во Вселенной мгновенно вылетели из головы Никлина. Хмуря брови, он шел к своему дому через заросли высокой сочной травы с видом человека, наконец-то нашедшего достойную причину для беспокойства.

Глава 3

После установки шатра Кори Монтейн ощутил вдруг упадок сил и легкое недомогание. Он уселся на брезентовый стул у своего передвижного домика с кружкой горячего чая в руках. Монтейн медленно потягивал ароматный напиток, и его взгляд рассеянно скользил по вывескам магазинов и постоялых дворов, расположенных вокруг центральной площади городка. Огромные дубы и каштаны тихо шелестели над головой. Вся картина была словно напоена покоем и легкой грустью.

На протяжении долгой истории человечества люди не раз создавали идеалы своего бытия, от сентиментального Нью-Йорка Франка Капры до безмолвных арктических замков Ричарда Кейна, поэта-романтика двадцать первого столетия. Но для огромного числа людей идеал их земного существования приблизительно соответствовал наблюдаемой Монтейном картине. В то благословенное время, приметы которого так любовно и старательно были воссозданы в этом городке, табак не вызывал рака, натуральные масло и сливки не являлись символом греха, о ядерном оружии попросту не слышали, а работа доставляла людям больше радости, чем что-либо другое. Дюжие бородатые игроки в крикет вполне могли отправиться на игру с командой из соседнего городка на паровозе, а отдаленный грохот вполне могли издавать сами братья Райт, клепающие очередного бесполезного механического монстра в своей мастерской.

В такие вечера Монтейну становилось ясно, почему так много обитателей Орбитсвиля предпочитают жить в подобных небольших городках. Но ему также было понятно, что это простое человеческое желание может прямиком привести людей к серьезной угрозе их существованию, угрозе, которая, по глубокому убеждению Монтейна, таилась в самом Орбитсвиле. Орбитсвиль являлся ловушкой, а покойная и безмятежная жизнь – приманкой.

– С вами все в порядке, Кори?

Монтейн оглянулся. Со стороны шатра, установка которого подходила к концу, к нему подошел Нибз Аффлек. Это был еще довольно молодой человек с серьезными глазами и красным лицом, что являлось следствием слишком длительного пристрастия к алкоголю. Аффлек присоединился к общине Монтейна год назад. Убежденность и страстная вера проповедника настолько вдохновили его, что он даже сумел избавиться от своего пагубного пристрастия. Как результатном был очень предан Монтейну и проявлял свою благодарность неустанной заботой о здоровье своего наставника, заботой порой очень назойливой.

– Все в полном порядке, Нибз. – Монтейн взглянул на молодого человека из-под своей широкополой шляпы. – Я немного устал, только и всего.

– Такую работу, как установка палаток, вы могли бы оставить и нам.

– Может, вам интересно будет узнать, что шестьдесят лет еще не дают человеку права приковать себя к инвалидному креслу. – Монтейн улыбнулся, показывая, что не хотел обидеть своего собеседника, да и сам не обиделся. – Кроме того, вы же знаете наши правила, Нибз. Мы все равны и все должны в одинаковой мере участвовать в работах. Это правило относится и ко мне. Молодой человек переступил с ноги на ногу. Вид у него был самый разнесчастный.

– Я вовсе не имел в виду, что вы…

– Все в порядке, Нибз. Я благодарен вам за заботу. А теперь, не окажете ли мне одну любезность?

– Конечно, Кори! – с горячностью ответил Аффлек. Его круглое лицо засияло. – Вы только скажите, и я тут же исполню ваше поручение!

– В этом городке выходит ежедневная газета, ну совсем, как у Марка Твена. Я подумываю дать в ней объявление и буду весьма вам признателен, если вы раздобудете для меня сегодняшний выпуск.

– Конечно, Кори!

Аффлек повернулся и торопливо пошел через площадь. Глаза его светились безграничным и искренним счастьем.

Монтейн, нахмурившись, смотрел ему вслед. Аффлек был чистосердечен, трудолюбив и добр, но на редкость простодушен и наивен. А Монтейну недоставало совсем других сторонников. Ему требовались смышленые помощники с хорошо подвешенными языками, умеющие добыть достаточно большие суммы денег. Ему нужны были люди, обладающие гипнотическим сочетанием деловой хватки и религиозного энтузиазма, способные убедить богатых граждан Орбитсвиля раскошелиться. Надо сказать, что найти миллионеров на Орбитсвиле было довольно сложно, но даже если богач и обнаруживался, даже если удавалось выманить его из своей крепости, все равно он не спешил жертвовать крупную сумму денег на то, что считал нелепым чудачеством христиан.

Когда-то Монтейн верил, что обладает способностью притягивать средства, необходимой для успеха его крестового похода, что его устами говорит и трогает сердца людей сам Бог. Но так было шесть лет назад. Монтейн едва не застонал от мысли, сколько же времени миновало с тех пор, как он прозрел, и как мало за это время было достигнуто.

Первые пятьдесят лет своей жизни Кори Монтейн был обычным и ничем не примечательным обитателем городка Пьютерспир-97. Число в названии указывало на номер ближайшего к городку портала. Впоследствии вместо этого на Орбитсвиле была введена система индексации. То, что номер Пьютерспира завершал первую сотню, свидетельствовало об удаленности городка от столицы, Бичхед-Сити. Но Монтейна это мало беспокоило, ему нравилось жить вдали от крупных городских центров, вдали от промышленности и торговли. Ему принадлежала небольшая пекарня. Выпечка хлеба, приготовление мясных пирожков и изысканных кондитерских изделий приносили скромный, но вполне достаточный доход. В доме Монтейна царила гармония, у него никогда не возникало конфликтов с помощниками, он любил свою жену Милли и дочь Тару. Ничто не указывало на то, что в его жизни могут произойти серьезные перемены, наоборот, все свидетельствовало о том, что Монтейн проживет до глубокой старости в полной гармонии с окружающим миром. Но все изменилось за какие-то мгновения.

То роковое январское утро выдалось промозглым и неуютным, но Монтейн вовсе не собирался предаваться унынию. Крупные капли дождя стучали по мостовой, разбиваясь хрустальными фонтанчиками. Монтейн подумал, что сегодняшний день очень напоминает сочельник, с которым у него всегда ассоциировалась дождливая погода. Освещенные витрины весело отражались в мокрой мостовой, внося свой вклад в сходство с праздничной атмосферой грядущих Святок.

Монтейн довольно улыбнулся, отметив еще одно сходство с предпраздничным днем – торговля в это утро шла исключительно бойко. Пора уже и пополнить прилавок новой порцией товара. Монтейн решил нарезать на куски большой пирог с телятиной и яйцом и парочку сладких "марципановых горок".

– Милли, – позвал он жену, доставая из холодильника пирог, – куда ты подевала все ножи?

– Они здесь, в стерилизаторе, – откликнулась из кухни жена.

– Ты не могла бы мне их принести?

Милли, издав нетерпеливый возглас, появилась в дверях с подносом, на котором горкой лежали остро заточенные ножи. Ее раздраженный голос напомнил Монтейну, что жена этим утром собиралась отправиться в Кентербери выпить кофе с приятельницами. В эту минуту Милли внезапно поскользнулась, нелепо взмахнула руками и упала лицом вперед. Впоследствии предположили, что всему виной оставленные покупателями лужи на полу магазина. Но в это слегка грустное, ностальгическое утро у Монтейна не было никаких предчувствий чего-либо неожиданного, тем более, трагического. Однако в то самое мгновение, когда Милли падала на пол, он отчетливо понял, что случилось непоправимое. Жуткий полухрип-полувздох, в котором смешались боль, страх и недоумение, подтвердил его страшную догадку.

– Милли! – Монтейн обежал стойку и склонился над лежащей лицом вниз женой. Из-под Милли выглядывал краешек подноса. С перекошенным от ужаса лицом Монтейн опустился на колени и перевернул тело жены. Под левой грудью торчала ручка ножа, лезвие которого целиком ушло в тело Милли.

Женщина умирала. Она смотрела на Монтейна изумленным, ничего не понимающим взглядом. Он чувствовал, как жизнь толчками уходит из ее тела. На светлой блузке расплывалось алое пятно. Ручка ножа под действием последних сердечных сокращений вздрагивала и игриво покачивалась. Все было кончено.

Монтейн закричал.

Последующие часы и дни были сущим кошмаром. После того, как полиция провела предварительный следственный осмотр места трагедии, и карета скорой помощи увезла тело Милли, Монтейн остался наедине с дочерью. Он повернулся к Таре, чтобы обнять ее, надеясь, что вместе им будет легче пережить страшную трагедию, в одно мгновение разрушившую их счастливую жизнь. Но к его недоумению Тара ответила на его молчаливую мольбу холодной яростью, словно это он был виновен в смерти Милли. Монтейн так и не смог пробиться сквозь стену ненависти и отчуждения, внезапно выросшую между ним и дочерью. Сразу после похорон Тара собрала свои вещи и уехала из города, никому не сказав, куда направляется.

Монтейн в мыслях не раз возвращался к тем трагическим дням. Он пытался философски осмыслить тот удивительный факт, что причиной перемены в его мировоззрении явились не смерть жены и уход дочери, а как это ни странно, геологические особенности района Пьютерспира.

Городок расположился на дне широкой блюдцеобразной впадины, обозначаемой на старых топографических картах как ложе Макинтоша. Монтейну всегда было известно это название, но прежде оно являлось лишь поводом для вульгарных школьных шуток. Он также знал, что толщина слоя каменистой почвы, на котором стоял город, в некоторых местах не превышала и двух метров, но это мало его заботило. Все изменилось, когда он впервые после похорон пришел на могилу Милли.

Он опустился на колени рядом со свежим холмиком. Когда-нибудь эта земля примет и его тело, и тогда он воссоединится с Милли, ведь смерть –лишь часть естественного природного цикла. Человек выходит из земли и возвращается в землю.

И в этот момент Монтейн внезапно осознал, что тело Милли от безликого серого слоя илема отделяет всего лишь ширина ладони. А за ним ледяная, мертвая пустота космоса, безмолвие звездного неба! Милли от этого черного пространства отделяют лишь несколько десятков сантиметров почвы и илема! А значит, она никогда не воссоединится с землей, никогда не обретет покоя. Здесь невозможно тихое поглощение тела умершего человека окружающим миром, здесь невозможно воссоединение с этим миром, данным Богом. Но ведь это же несправедливо!..

Монтейн долго стоял на коленях у могилы жены. Его мозг, подобно парящей в небе птице, балансировал между божественным вдохновением и безумием. Когда же Монтейн, наконец, поднялся на онемевшие ноги, он стал уже совсем другим человеком. Позже люди, имеющие отношение к медицине, говорили ему, что его превращение явилось результатом скорее психологического шока нежели глубокого религиозного переживания. Монтейн отвечал им, что ему лучше знать, что с ним случилось.

Даже сейчас, когда проповедник сидел на поросшей травой центральной площади Оринджфилда и мирно потягивал горячий чай – он никуда не мог деться от одной-единственной грызущей его день и ночь мысли. Почему никто так и не может понять того, что все они оказались в дьявольской западне?! Что за вид массового безумия, что за форма коллективной слепоты поразили человечество после того, как оно переселилось на Орбитсвиль?!

Еще два века назад люди были продуктом цивилизации, основным законом которой являлась борьба за выживание. Люди были суровы, циничны, их одолевали самые разные сомнения. Они понимали, что за все надо платить, что космос ничего не отдает даром. И тем не менее, обнаружив Орбитсвиль, они, не раздумывая, доверились ему, как пчела доверяется цветку.

Никто не остановился и не сказал: "Подождите! Давайте не будем спешить, давайте обдумаем то, что мы видим. А видим мы гигантскую сферу из не поддающегося анализу материала, обладающего необычными гравитационными свойствами. В центре сферы висит солнце, окруженное силовым полем, образующим что-то вроде клетки. Силовая клетка устроена так, что на внутренней поверхности Орбитсвиля существует смена дня и ночи и даже смена времен года. Эта штука без всякого сомнения имеет искусственное происхождение! Орбитсвиль сулит нам разрешение всех наших проблем, он сулит нам избавление от трудностей, обещает исполнить все наши мечты! Он слишком хорош, чтобы быть правдой. А если так, то стоит задуматься, может быть эта штука ничто иное, как ЗАПАДНЯ?!”

Монтейн не имел ни малейшего представления о создателях Орбитсвиля, но он знал сердцем, что эти загадочные существа задумали исказить судьбу человечества, данную Богом. А значит, создатели Орбитсвиля – враги Божьи. Орбитсвиль оставался спокойным в течение двух столетий – срока, достаточно долгого по сравнению с жизнью человека, но для истории Вселенной являющегося лишь кратчайшим мигом. Плотоядные цветы всегда хранят спокойствие до тех пор, пока жертва не заберется поглубже, пока не исчезнет малейший шанс на ее спасение. Эти два века Орбитсвиль попросту ждал!

Но вот недавно появились сообщения о светящихся зеленых линиях, перемещающихся вдоль поверхности гигантской сферы. Монтейн увидел в этом первые признаки грядущей катастрофы. Челюсти капкана дрогнули в предвкушении момента, когда они захлопнутся и жертва будет поймана… Монтейн встряхнулся и постарался вернуться к более земным делам.

Вдалеке он увидел фигуру возвращающегося Нибза Аффлека. Нибз торопился и время от времени переходил на бег. Белое пятно в его руке скорее всего было газетой. Монтейн улыбнулся, вспомнив те безвозвратно ушедшие времена, когда он мог позволить себе растрачивать силы зря. В свои шестьдесят лет проповедник выглядел еще довольно крепким человеком – густые темные волосы, лицо почти без морщин, прямая спина, – но с недавних пор стал быстро уставать. Монтейн вовсе не считал, что его подтачивает какая-то скрытая болезнь. Ему казалось, что на плечи давит груз его знаний, тяжесть которых возрастает с каждым годом. Может быть, это токсины усталости разъедают его душу, так же как они отравляют мышцы переработавшего тела. Аффлек резко остановился. После бега по жаркому солнцу его нездоровый румянец разгорелся еще ярче, сильно смахивая на чахоточный.

– Вот ваша газета, Кори. Я принес вам экземпляр.

– Вижу, что принесли. – Монтейн осторожно поставил кружку на землю рядом с собой. – Сколько она стоит?

– Какие деньги, Кори! – обиженно воскликнул Аффлек. – Да и стоит-то она всего ничего, какой-то четвертак.

– Спасибо, Нибз.

Монтейн поначалу хотел заставить Аффлека взять деньги, но подумал, что тот и впрямь обидится. Награда состояла в том, чтобы сделать проповеднику приятное, большего Нибз и не желал. Монтейн жестом разрешил молодому человеку уйти, сам же взялся за газету. Она оказалась довольно объемистой и громоздкой, как в старых видеофильмах. Но печать при этом была современная, лазерная – издатели не перегибали палку в своей тяге к традициям далекого прошлого. Монтейн, не испытывавшей не малейшего желания портить зрение, удовлетворенно хмыкнул.

На первой странице бросался в глаза заголовок "ЦЕНТРАЛЬНАЯ УЛИЦА ОСТАНЕТСЯ В ТЕМНОТЕ". Статья представляла собой отчет о споре в городском совете по поводу просьбы одного из бизнесменов разрешить установку световых вывесок на витринах его магазинов. Другие статьи были в том же духе: одна о том, как некий фермер обнаружил на своем поле неизвестный сорняк, другая о выставке акварелей, принадлежащих кисти жены мэра города. Монтейн просмотрел газетные столбцы со снисходительным интересом и уже собирался перевернуть очередную страницу, когда наткнулся на совсем коротенькую статью в самом низу газетного листа. Его привлек заголовок, упоминающий астрономию – Монтейн с особым вниманием относился ко всему, что касалось отношений Орбитсвиля с естественным миром. Вот что он прочитал.

АСТРОНОМЫ В РАСТЕРЯННОСТИ Дорогие сограждане. Если кто-нибудь из вас заметил розоватые отсветы над горизонтом в той стороне, где находится Бичхед, то знайте, что причиной тому является вовсе не огромное число зажженных разом красных светофоров. Нет, всему виной – красные лица наших уважаемых протирателей штанов, наших смотрителей за звездами, которые сегодня вечером заявили, что они потеряли визуальный контакт с известной доселе Вселенной! Профессор Карпентер из Университета Гарамонда попытался объяснить этот недосмотр очень просто – Орбитсвиль всего-навсего переместился в пространстве. Но не падайте духом и не прислушивайтесь, не колеблется ли почва под вашими ногами. Не стоит волноваться – поколеблены не основы ваших домов, а всего лишь основы науки!

Монтейн медленно опустил газету и уставился в пространство. Сердце бешено стучало. Его не обманул ернический тон газетной статьи. Безусловно, вся эта история нуждается в проверке, но он уже сейчас был убежден – в космосе действительно произошло что-то невероятное. Необходимо выяснить следующее: Ловушка Орбитсвиля уже захлопнулась или это всего лишь начало? Обречено ли население Орбитсвиля, или еще есть время, чтобы ускользнуть из дьявольского капкана на космическом корабле и найти какую-нибудь данную Богом планету, пригодную для жизни? Если человеческая раса погибнет, не будет ли виноват в этом он. Кори Монтейн? Ведь ему удалось сделать так немного!

Ужас и глубочайшее чувство вины затопили Монтейна. Он встал и быстрыми шагами направился к шатру, где беззаботно веселились, завершив свои дневные труды, его сторонники.

Глава 4

Прежде чем выйти из библиотеки, Никлин просмотрел список заказов на книги. Оказалось, что три дома расположены на его пути. Заказаны были вестерн Джека Шеффера, небольшой справочник по конструированию моделей планеров из бумаги и иллюстрированный трактат о железных дорогах викторианской Англии. Современные книги выглядели несколько больше тех, что были в ходу в двадцатом веке, поскольку их страницы покрывал защитный слой, делающий их практически вечными. Судя по внешнему виду, книгам было не больше двух веков.

Никлин подумал, что, если астрономы не разберутся со своим оборудованием пне восстановят связь с Землей, интерес к его библиотеке может упасть. Джим имел в основном дело со старыми книгами, поступающими с Земли. На Орбитсвиле практически не создавалось сколько-нибудь значительных или даже интересных произведений. По мнению специалистов, это являлось прямым следствием отсутствия какой-либо социальной напряженности. Основным двигателем искусства всегда был конфликт, а на Орбитсвиле, площадь которого в пять миллиардов раз превышала площадь Земли, у людей не было особых причин конфликтовать или, тем более, воевать. Неизбежным следствием такой жизни стало то, что даже те немногие, кто решался взяться за перо или сесть к клавиатуре, создавали лишь что-то вымученное, пустое и тривиальное.

Никлин глубоко сомневался, что его клиенты в Оринджфилде берут на себя труд анализировать свои читательские пристрастия, но прекрасно знал –они отдают явное предпочтение старым книгам, изданным еще до переселения с Земли. Может быть, объяснялось это ностальгией, ностальгией не столько по Старому миру, сколько по уютному чувству надежности и защищенности, которое давала людям Земля. Книжного рынка по причине крайней разбросанности населенных пунктов на Орбитсвиле не существовало, так что единственным источником книг являлась Гильдия владельцев библиотек, взявшая на себя заботу по доставке контейнеров с книгами из покинутых городов Земли.

Никлин положил на видное место журнал для записей, чтобы припозднившийся посетитель мог сам выбрать книгу и отметить свое посещение. Критически окинув взглядом библиотеку, он напоследок стер пыль со стойки и вышел на улицу, оставив дверь незапертой. Вот-вот должна была появиться Зинди.

Она, по-видимому, следила за домом Джима в окно, поскольку сразу же выскочила из дверей и стремительно понеслась по зеленой траве. Родители разрешили Зинди пойти с Никлином в город угоститься мороженым. Девочка не преминула отметить столь значительное событие, надев свою лучшую шляпу из розовой соломки с пряжкой в виде черепашки Тоби, замершей в такой позе, какую ни один представитель панцирных не сумел бы воспроизвести даже под угрозой немедленной смерти.

– Привет, Джим!

Зинди подбежала к нему, создав вокруг себя маленький ураган.

– Знаешь, я могу съесть самое огромное мороженое, какое только бывает!

– Ну что ж, даром оно тебе не достанется, – с шутливой суровостью ответил Никлин, протягивая ей книги, – я доверяю тебе разнести их. За каждую получишь по порции отличного мороженого. Ясно?

– Слушаюсь, мой повелитель! – Зинди покорно склонила голову.

Они пересекли мост и зашагали в тени высоких свистящих деревьев, росших вдоль дороги. Никлин посмотрел на Зинди – похоже, девочка пребывала не в духе. Надеясь, что ее настроение не связано с предполагаемым перемещением в космосе Орбитсвиля, Никлин спросил, в чем дело.

– Я все думаю о тех странных вещах, о которых говорили сегодня по телевидению.

Никлин весело фыркнул.

– Вот уж чем бы я не стал забивать себе голову!

– Но это так ужасно, Джим! Разве тебя не беспокоит это сообщение?

– О перемещении Орбитсвиля? – Он еще раз фыркнул. – У меня очень чуткий сон, Зинди, и я полагаю, что заметил бы, если бы мир вдруг взял и переместился.

– Но как же звезды? Они ведь теперь совсем другие!

– Но откуда это известно? – Никлин, в жизни не видевший ни одной звезды, имел весьма смутное представление об астрономии, но это отнюдь не помешало ему тут же изложить свою космогоническую теорию. – Я как-то читал, что иногда астрономы обнаруживают целое скопление неизвестных далеких галактик. Но, вглядевшись попристальней, ученые мужи начинают понимать – то, что они приняли за дюжину галактик, всего лишь одна-единственная! Просто свет, идущий от нее, отклоняется то туда, то сюда, пока достигнет глаз наших дорогих мудрецов, которые, не разобравшись в чем дело, приходят в неописуемое волнение и начинают громко кудахтать по поводу открытия целых одиннадцати галактик, которых на самом-то деле не существует.

Зинди нахмурилась:

– Какое это имеет отношение к…

– Мой пример означает, что, когда речь идет о звездах, то не стоит доверять своим глазам. Свет имеет свойство отклоняться. Может статься, что пространство…

Пространство… – тут Никлин ощутил прилив того бурного и греховного восторга, который охватывал его всякий раз, когда отдельные, разрозненные поначалу слова, начинали складываться в величественную и стройную ложь, – …

Неоднородно, что оно отнюдь не одинаково в разных точках. Быть может, в пространстве имеются целые аномальные области, где свет буквально сворачивается в тонюсенькие трубочки, и все, что ты видишь, начинает путаться и мешаться. Вдруг Орбитсвиль попал в одну из таких областей, тогда внешняя картина мира действительно изменится. Это совершенно естественно.

– Джим, – Зинди своей утрированной серьезностью напоминала сейчас нелепого тринадцатилетнего профессора логики, забредшего в своих рассуждениях в тупик, – Джим, для меня все, что ты сейчас сказал, звучит как полнейший бычий навоз!

– Но эта теория объясняет факты гораздо лучше, чем вся эта чепуха о перемещении Орбитсвиля на расстояние, равное миллионам световых лет.

– А что ты скажешь об исчезновении космических кораблей и причалов?

– Аномальные области влияют не только на распространение света, – вдохновенно продолжал сочинять Никлин, – материя в таких областях попадает во что-то вроде бури, в этакий космический торнадо, который разгоняет частицы межзвездной пыли почти до скорости света. При этом возрастает их масса, понимаешь? Увеличивается энергия этих частиц, и они оказываются способными счистить все с поверхности Орбитсвиля буквально за несколько секунд, подобно гигантской пескоструйке.

– А как насчет… – Тут Зинди внезапно замолчала. Закрыв глаза, она сомнабулически покачала головой. – Интересно, пополнил ли мистер Чикли свои запасы грецких орехов? В прошлый раз, помнишь, Джим, грецких орехов у него не оказалось, а без них у мороженого совсем не тот вкус.

– Ты очень плавно изменила тему, Зинди, – улыбнулся Никлин, –практически незаметно.

– Мне вдруг надоело говорить о…

Всей этой чепухе.

– Вот видишь, – удовлетворенно заметил Никлин, – я с самого начала говорил тебе, что все это сплошное занудство.

Никлин шутливо ткнул Зинди локтем в бок. Она споткнулась и в ответ сильно двинула его плечом. Так они и продолжали свой путь, задерживаясь, чтобы занести книгу или немного порезвиться.

– Что это за звуки, Джим? – потянула его за руку Зинди. – Я и в самом деле что-то слышу или мне только кажется?

До городской площади оставалось еще несколько минут ходу, но теперь уже и Никлин уловил хрипящие, басовитые звуки, совершенно нехарактерные для сонных окрестностей Оринджфилда.

– А, – протянул он, – наверное, это разъезжающие святоши. Похоже, они даром времени не теряли и уже приступили к своей агитации. Но от меня они не получат ни гроша.

– Что такое агитация?

– Это когда какой-нибудь ловкач пытается убедить тебя, что будет гораздо лучше, если все денежки из твоего кошелька перекочуют в его карманы.

В глазах Зинди, к великому удивлению Никлина, зажегся неподдельный интерес.

– Давай пойдем взглянем, что там происходит.

– А как же наше мороженое?

– Не растает!

Зинди теперь почти тащила Никлина за руку, стремясь побыстрее оказаться на городской площади.

– Ну пойдем же, Джим!

Никлину ничего не оставалось, как недоуменно пожать плечами и ускорить шаг. По мере приближения к площади музыка становилась все громче и громче. Но вот они завернули за угол и вышли на открытое пространство. В самом центре площади высился огромный полотняный шатер, предназначенный, по-видимому, для проведения собраний в ненастные дни. Перед шатром на небольшом возвышении была установлена платформа. На ней стоял высокий темноволосый человек. Он обращался к аудитории, насчитывавшей около четырех сотен слушателей. Большинство из них сидело на складных стульях непосредственно перед платформой. Остальные неровным полукругом стояли сзади. "Оставляют себе лазейку, – с одобрением отметил Никлин. –Послушают, а затем смоются прежде, чем сборщики денег поймают их в свои сети".

Когда они с Зинди подошли к толпе, девочка хотела было пробраться поближе к платформе и занять свободные места, но Никлин удержал ее. Зинди мгновение сердито смотрела на него, но потом весело улыбнулась, и они выбрали себе место там, где слушатели стояли не так плотно и можно было видеть оратора. Никлин постарался встать так, чтобы можно было улизнуть в любой момент. И лишь поозиравшись вокруг и убедившись, что нигде не видно сборщиков пожертвований, он успокоился и смог воспринимать слова человека на платформе.

– … В этом вечернем выпуске "Оринджфилдского Обозревателя". Заметка, о которой я говорю, весьма ядовита и остроумна. Может быть, ее автор сейчас здесь? Нет? В конце концов, это не так уж и важно, поскольку у меня нет никакого желания спорить с анонимом. Этот человек попросту делал свое дело, выражая точку зрения редакции на то, что, несомненно, выглядит как классический случай – всезнающие ученые мужи в очередной раз сели в лужу. У нас в Пьютерспире бытует поговорка – "ученость не помеха глупости".

Так что я с сочувствием отношусь к довольно распространенному взгляду на ученого, разбивающего лоб столь же часто, как и атом.

Оратор замолчал, пережидая пока стихнет довольный смех аудитории. Он стоял в прежней позе, даже выражение его лица не изменилось, но каждый из присутствующих вдруг понял, что шутки кончились, и теперь речь пойдет о куда более серьезных вещах. Никлин, несмотря на свой скептицизм и совершенно неожиданно для самого себя, заинтересовался. Проповедник, если это был именно он, совершенно не походил на своих собратьев. На нем была самая обычная одежда – простая серая шляпа от солнца, голубая рубашка с короткими рукавами и серые брюки, а вовсе не ряса или уныло-респектабельный костюм, с которыми обычно ассоциируется образ религиозных вербовщиков. И говорил Монтейн тоже в совершенно обычной манере, в его речи начисто отсутствовала показная манерность. К сидевшим перед ним людям он обращался напрямую, не прибегая ни к каким ухищрениям. Никлину начал нравиться этот человек. Он вновь поймал себя на мысли, что с нетерпением и неподдельным интересом ждет продолжения.

– Но в этой связи, друзья, я должен сказать вам нечто такое, чего, быть может, вам и не хотелось бы услышать.

Голос Монтейна, подхваченный мощными динамиками, катился над аккуратными садами и многочисленными каминными трубами Оринджфилда.

– Я хочу сказать вам, что астрономы из Бичхед-Сити на этот раз не напрасно тревожатся. Они в растерянности. Они, так же как и вы, не понимают, какая страшная угроза исходит от огромного пузыря, именуемого нами "миром". Откуда мне это известно? Я отвечу вам, откуда. Я ждал подобного события многие годы, я ждал его каждую минуту с того момента, как осознал, что Орбитсвиль – это западня дьявола! Это ловушка! Ловушка, которую дьявол создал продуманно и любовно, сделал ее привлекательной для людей. И сейчас дьявол собирается захлопнуть ее!

На городской площади поднялся гул человеческих голосов. В этом гуле в равной мере слышались тревога, удивление и насмешка. Сверкающий золотистый ковер из солнцезащитных шляп заволновался.

Монтейн вскинул руки и, подождав, пока Не уляжется шум, продолжил:

– Я не всеведущ. Я не обладаю прямой связью с Богом, по которой он сообщил бы мне, какое будущее уготовано его детям. Я также не знаю и дальнейших планов дьявола. Я знаю лишь одно – благодаря Божьей милости нам дарована передышка. Господь мог оставить нас наедине с нашими проблемами, и мы бы заслужили того, поскольку по собственной воле покинули мир, сотворенный для нас руками Божьими. Мы отвернулись от дарованного нам Эдема. Охваченные высокомерием и ослепленные глупостью, мы слетелись на этот металлический пузырь. Мы сами, по собственной воле, устремились в ловушку!

Но, как я уже сказал, у нас еще есть время. Бог даст, нам может его хватить, чтобы вырваться из дьявольской западни. Для этого нам понадобятся космические корабли. Мы должны построить их и покинуть Орбитсвиль. Земля, возможно, навеки для нас потеряна – справедливое наказание за наши грехи, но мы можем отправиться на какой-нибудь другой созданный Богом мир, на новый Эдем, и там заново создать человечество.

Новая волна шума, перешедшего в рокот, прокатилась над площадью. Протестующие выкрики подкреплялись скептическим смехом. "Постройка космического корабля должна стоить немалых денег, – беспокойно подумал Никлин, – не нужно быть Газообразным Позвоночным, чтобы понять, из какого источника предполагается добыть их". Он с тревогой огляделся в поисках сборщиков пожертвований.

– Я вовсе не прошу вас принимать мои слова на веру, – повысил голос Монтейн, стараясь перекрыть шум. – Я слишком хорошо знаю, что на веру в наши дни спрос невелик. Поэтому я прошу лишь об одном – взвесьте факты. Бесстрастные, холодные и бесспорные факты. Например, почему так хорошо приспособлен Орбитсвиль к…

Придя к выводу, что, несмотря на рациональную манеру говорить и абсолютно нормальный вид. Кори Монтейна следует показать психиатру, Никлин мгновенно потерял всякий интерес к выступлению проповедника. Он покачал головой, почему-то испытывая чувство легкого разочарования, и повернулся к Зинди, собираясь сказать ей, что пора уходить. Но девочка сама поманила его пальцем, прося наклониться к ней.

– Джим, – шепнула она, – все это сплошной бычий навоз! Может, нам пора пойти к мистеру Чикли?

– Прекрасная мысль!

Никлин приложил палец к губам, призывая Зинди к молчанию, и утрированной крадущейся походкой двинулся прочь от толпы слушателей. Зинди, давясь от смеха и зажимая рот рукой, следовала за ним. Они успели сделать всего лишь несколько гротескных шагов, когда Никлин заметил, что на них смотрит какая-то молодая женщина. В руках она держала большое плетеное блюдо, что с головой выдавало в ней сборщицу пожертвований. Она с чуть укоризненной улыбкой наблюдала за их пантомимой.

– Уже уходите? – спросила незнакомка глубоким низким голосом с приятным выговором. – Вас совсем не взволновало то, о чем говорит Кори? Никлин не успел еще сообразить что к чему, а его язык уже принялся за работу.

– Наоборот, все великолепно, просто великолепно. Но, к сожалению, на другом конце города нас ждет одно семейное дело. Понимаете, мой дядя решил создать у себя на участке сад камней, и я должен помочь ему.

В голове Никлина теснились самые разнообразные подробности, которыми он мог бы украсить свою ложь, вплоть до биографии воображаемого дядюшки. Он обдумывал, какой из вариантов является самым многообещающим, когда его взгляд наконец остановился на сборщице пожертвований.

К тому, что произошло в следующий миг, Никлин был совершенно не готов.

Его взору предстала самая поразительная реальность, с которой он когда-либо сталкивался. Краткое мгновение – мир перевернулся, и Никлин стал совсем другим человеком.

Его обуревали чувства, доселе незнакомые и странные. И главным в этой удивительной эмоциональной вспышке было страстное, неукротимое вожделение, внезапно овладевшее всем его существом. Он хотел эту женщину, он жаждал ее, он желал обладать ею, обладать немедленно, здесь и сейчас. Но его чувства не ограничивались одним лишь плотским вожделением. Он жаждал не только обладать стоящей передним женщиной. Он хотел бы просто спать с ней в одной постели, чувствовать рядом тепло ее тела, обнимать ее, слушать женский шепот, опять погружаться в сладкую истому сна. Он хотел ходить с ней за покупками, обороняться от назойливых уличных торговцев, извлекать из ее глаз случайные соринки. Он хотел услышать, что она думает о современной музыке, какое расстояние она может пробежать не запыхавшись, какие болезни она перенесла в детстве, хорошо ли она разгадывает кроссворды…

"Вот это да, – подумал Никлин, пытаясь прийти в себя, – а я-то полагал, что не подвержен подобного рода иррациональным случайностям". Он смотрел на женщину, тщетно пытаясь понять, чем же вызвано столь разрушительное для него воздействие. Женщине на вид было около тридцати, то есть примерно столько же, сколько и ему. Джим сразу решил, что назвать ее красавицей никак нельзя. Обычное лицо с довольно крупными чертами, немного тяжелые веки, широкий рот с припухшей верхней губой. Высокая, темноволосая, под черной блузкой и черными же узкими брючками угадывалось стройное и спортивное тело. Похоже, свою фигуру в нужной форме она поддерживала отнюдь не диетой, а регулярными физическими упражнениями. На голове вместо обычной солнцезащитной шапочки красовался плоский черный берет. Эта деталь указывала, что одежда сознательно была подобрана так, чтобы произвести определенный эффект. Но Никлин не был уверен, что именно этот эффект женщина предполагала произвести своим нарядом, однако уже от одной мысли о том, как он расстегивает эту черную блузку, у него задрожали колени.

– Конечно же, вы должны помочь своему дяде, – улыбнулась женщина, –но надеюсь, что вы все-таки вернетесь послушать Кори, когда освободитесь. То, что он говорит, действительно очень важно.

– Да, да, – закивал головой Никлин. – Я всерьез поразмыслю над тем, что здесь услышал.

– Вот и отлично. Кстати, меня зовут Дани.

– А меня Джим, – ответил Никлин, не на шутку взволнованный и обрадованный – она ведь вполне могла и не называть своего имени. – Джим Никлин. Мне только что пришла в голову отличная мысль…

Тут он взглянул на окружавших их людей. Некоторые уже начали оглядываться на них и сердито шикать, давая понять, что их разговор мешает слушать выступающего. Никлин показал на свои уши, а затем ткнул рукой в сторону вытоптанной травяной лужайки, находившейся на некотором удалении от зрителей и мачт с динамиками. Дани кивнула и направилась туда, покачиваясь на тонких каблуках черных туфелек.

– Нам здесь будет лучше, – сказал он, останавливаясь. – Знаете, я подумал, что скоро наступит темнота, а значит для работы в саду остается совсем немного времени. Лучше уж я побуду здесь и…

Тут Никлин запнулся, поскольку Зинди изо всех сил дернула его за руку и потянула в сторону.

– Джим! – сердито прошептала она. – Джим!

Дани дружелюбно посмотрела на девочку.

– Это ваша дочь?

– Нет! – Никлин понял, что его ответ прозвучал слишком резко, и попытался исправить неловкость. – Я не женат. Это Зинди, мой лучший друг. Мы собирались угоститься мороженым, я хочу сказать, заглянуть в кафе по дороге к моему дяде.

– Привет, Зинди, – улыбнулась Дани. – Не беспокойся о мороженом. Я хорошо понимаю, насколько это важное мероприятие, и уверена, что Джим вовсе не собирается лишить тебя обещанного угощения. – Она весело рассмеялась, и ее глаза встретились с глазами Никлина. – В конце концов, он ведь в любой момент может вернуться сюда.

– Да, – энергично кивнул головой Джим.

– Что ж, тогда и увидимся.

Дани широко улыбнулась ему, и Никлин по достоинству оценил ее великолепные зубы. С улыбкой ее глаза смягчились, в них появились искорки веселого вызова. Никлин почувствовал, как его колени вновь ослабели. Он поднял свободную руку, прощаясь, и позволил-таки Зинди утащить себя в направлении заведения мистера Чикли.

– Зинди, почему ты не поздоровалась с Дани? – сердито спросил Никлин, как только они отошли достаточно далеко.

– Ты говорил за нас обоих, – Зинди разозлилась не на шутку, о чем свидетельствовал вздернутый маленький подбородок. – И что это еще за дерьмо о твоем дядюшке и каком-то саде камней?

Зинди не прибегла к своему излюбленному эвфемизму "бычий навоз", и это утвердило Никлина во мнении, что у него, похоже, опять возникли сложности. На сей раз с Зинди.

– Ты не поймешь, – неубедительно сказал он.

– Чего я не пойму, так это почему ты постоянно врешь. Зачем ты это делаешь, Джим?

"Я бы не прочь и сам узнать зачем", – грустно подумал Никлин. На щеках его выступил жаркий румянец.

– Но ты все-таки не ответила, почему столь невежливо обошлась с нашей новой знакомой.

– Она разговаривала со мной как с маленьким ребенком. "Важное мероприятие"! – Зинди презрительно фыркнула.

Никлин решил промолчать. Они покинули площадь, пересекли переулок Четырех лошадей, вошли в кафе мистера Чикли и заняли отличные места у окна. В дальнем от дверей конце кафе сверкала стойка из стекла и хромированного железа. Толстяк Чикли очень гордился тем, что собственными руками обустроил кафе в полном соответствии с эпохой. Правда, не слишком ясным оставался вопрос, какую именно эпоху он стремился воспроизвести. Псевдовикторианские газовые рожки на стенах там и тут перемежались с цветными неоновыми полосками. Вдоль стен тянулись два ряда кабинок, сейчас в основном пустовавших. Похоже, заведение Чикли не выдерживало конкуренции с Кори Монтейном.

Пока Зинди делала у стойки свой сложный заказ, Никлин окинул себя взглядом и совершенно не удивился, обнаружив, что руки у него слегка дрожат. Что же все-таки с ним случилось там, на площади? Ведь Никлин никогда прежде не вел себя так с незнакомками. Однако оставалось неясным, поняла ли она, что Никлин к ней приставал? Можно ли ее поведение назвать поощрением? Ведь ни одна женщина, проживающая в Оринджфилде, не стала бы отвечать таким образом в подобной ситуации. Никлин хорошо знал, что в глазах большинства жителей города он был не только неудачником и неисправимым чудаком, многие, ко всему прочему, подозревали его в гомосексуализме. Наверняка, он вырос бы в глазах мужской половины Оринджфилда, а, возможно, и в глазах многих женщин, если бы время от времени бывал в определенных домах, жительницы которых предпочитали зарабатывать деньги древнейшей профессией. Основная причина, по которой Никлин воздерживался от посещения подобных заведений, состояла в его стремлении оградить свою частную жизнь от чужих взглядов. Поэтому Никлин ограничивал свою интимную жизнь редкими эпизодами в Вестон-Бридже, куда время от времени наезжал за книгами и запчастями.

– А вот и я! – Зинди подошла к столу с подносом, на котором теснились высокие запотевшие стаканы. – Ты только посмотри, Джим! Наверное, так должен выглядеть рай.

– Неплохо.

– Деревенщина! Жалкий обыватель, не способный оценить подлинное произведение искусства! – весело воскликнула Зинди.

– Может и так…

Никлин взял ложку и задумчиво ткнул в бледно-зеленую массу ближайшего к нему стаканчика.

– Кто из нас теперь невежлив?

– Виноват.

Он безразлично отметил, что вовсе не чувствует себя виноватым. "Зинди, дорогая, почему бы тебе не оставить меня хоть на время в покое!" –с тоской подумал Никлин.

– Джим, я знаю, что с тобой происходит! – Зинди торжествующе улыбнулась перепачканными мороженым губами. – Да, я знаю, что угнетает нашего Джима!

– Вот как?

– Он влюбился! Бедняжка совершенно потерял голову от Дамы В Черном.

– Зинди, ешь свое мороженое и не болтай глупостей. – Никлин взглянул на нее с еще большим раздражением. – Ты несешь совершеннейший вздор!

– А вот и нет! Я за тобой наблюдала. – Зинди кинула в рот вишенку и, глядя на Джима, неторопливо принялась жевать. – У нее совсем неплохие буфера.

Никлин понимал, что ему следует немедленно отчитать Зинди за подобный лексикон, но после ее замечания, он почувствовал, что возбуждение вновь охватывает его. Только сейчас Никлин понял – несмотря на стройную, даже худощавую фигуру. Дани обладала крупной высокой грудью. А как она ему улыбнулась! Сам Джим старался улыбаться как можно реже, считая, что когда он улыбается, уголки губ поднимаются вверх, делая его похожим на деревенского дурачка. Так, во всяком случае, полагал сам Джим. Но у Дани улыбка была совсем иной – уголки губ у нее скорее иронично загибались вниз. Такую улыбку Никлин всегда считал признаком душевной зрелости и жизненного опыта. Интересно, как звучит ее фамилия? Никлин вздохнул. Не свидетельствует ли немного усталая тяжесть ее век и припухшая верхняя губа об усердных занятиях сексом? Может быть, даже с Кори Монтейном. Никлин читал, что руководители религиозных сект зачастую спят со своими наиболее привлекательными последовательницами. А может быть, в этой секте секс является частью религиозного ритуала. Может быть, Дани спит со всеми членами общины Монтейна?! Если это так, то и Никлин получит свою долю, даже если придется притвориться приверженцем их дурацкой религии.

Никлин почувствовал одновременно и острое физическое желание, и ревность, и протест. Он даже заерзал на месте от нетерпения. Ему необходимо быть сейчас с Дани, а не разыгрывать из себя заботливую няньку перед этой рано созревшей девчонкой, которая пиявкой присосалась к нему. Он с тоской посмотрел сквозь прозрачную штору, создававшую в кафе Чикли атмосферу уединенности. Вдали была видна городская площадь. Никлин попытался разглядеть Дани, но густая листва и снующие люди мешали что-либо увидеть.

– Джим, мне пришла в голову отличная мысль, – заявила Зинди. – Ведь тебе сейчас вовсе не хочется есть мороженое, не так ли?

– Пожалуй, что и так. Что-то настроение пропало.

– Ну, это еще мягко сказано. А что, если ты отдашь мне свое мороженое? Я с удовольствием съем и твой порцию, правда, на это уйдет несколько больше времени, – Зинди говорила сосредоточенно и серьезно, словно генерал, разрабатывающий план крупной операции, – а ты можешь пока смотаться на площадь и назначить свидание своей Даме В Черном. Ну как, что ты на это скажешь?

– Я… – Никлин с любовью, чуть ли не с поклонением взглянул на нее. – Но как же ты, Зинди? Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

Зинди пожала плечами:

– Что может случиться со мной в кафе-мороженом?

Никлин встал, благодарно побарабанил пальцем по тулье ее шляпы и выскочил на улицу. По пути на площадь он вдруг понял, что в отсутствие Дани он вновь обрел свою проклятую застенчивость. Никлин совершенно не представлял, о чем и как говорить с ней, и – поразительно! – ему захотелось вернуться в кафе, к Зинди. Взглянув на небо, Никлин увидел, что край солнечного диска уже скрылся за очередной силовой линией. Совсем скоро наступит ночь, Джим надеялся, что под ее покровом к нему вернутся отвага и наглость, но к тому времени он обязан будет вернуться к Зинди. Преодолевая мощные волны звуков, несущихся из динамиков, Никлин подошел к толпе. Монтейн все еще пугал собравшихся своими ужасными предостережениями, но его слова проходили мимо ушей Никлина. Джим трижды обошел толпу слушателей, белый шатер, грузовики и домики на колесиках. Дани нигде не было.

Испытывая одновременно горькое разочарование и невероятное облегчение, он решил вернуться, в кафе Чикли. Еще издалека Никлин отчетливо увидел Зинди, ярко освещенную только что зажженными в кафе лампами. Девочка сосредоточенно поглощала мороженое. Он улыбнулся при мысли о том, как приятно будет возвращаться с ней домой. Никлин будет рад ее ни к чему не обязывающему присутствию.

Глава 5

– Мы сегодня поработали совсем неплохо, – сказал Кори Монтейн, –гораздо лучше, чем обычно.

Он обращался к группе человек в сорок, состоявшей исключительно из его приверженцев. Слушатели одобрительно, но как-то не совсем уверенно загудели. Было довольно необычно, что Монтейн созвал общее собрание в столь поздний час. Все понимали – предстоит что-то серьезное. Собравшиеся сидели плотным кругом в углу шатра. Все входы были задернуты и застегнуты. Шатер освещала единственная лампа, висевшая под самым потолком и усугублявшая ощущение темноты в дальних углах огромной палатки. Атмосфера таинственности усиливалась тем, что Монтейн сидел в центре круга слушателей и говорил очень тихо, так, чтобы снаружи его нельзя было услышать, даже приложив ухо к брезентовой стене шатра.

– Мы собрали сегодня почти шестьсот орбов, – продолжал Монтейн. – Это вполне приличная сумма. Особенно по сравнению с нашими прежними заработками. Но теперь нам нужно гораздо больше денег, чем раньше. Гораздо больше.

Он замолчал и мрачно обвел слушателей глубокими темными глазами. Эти сидевшие перед ним мужчины и женщины так различались между собой, но он любил их всех. Некоторые, как, например, электротехник Петра Дэвис или старик Джок Крейг, присоединились к нему, предложив свое профессиональное мастерство, другие же пришли, ничего не имея за душой, кроме готовности делать все, что угодно. Но всех их объединяла вера в его миссию, преданность и доверие.

И вот настал час, когда эти качества должны быть проверены.

– Вы уже слышали сегодняшнюю новость – наш мир переместился в какую-то неизвестную часть пространства, в место, столь удаленное от прежнего, что астрономы не способны обнаружить даже Местную Систему –двадцать галактик, расположенных по соседству с нашей. Это событие –доказательство всего того, что я говорил людям последние шесть лет. Но как ни печально, люди по-прежнему не верят моим словам. Они, как и прежде, слепы.

Но мы-то не слепы. Мы знаем, что стальные челюсти дьявольского капкана дрогнули и вот-вот захлопнутся.

Я признаю, что все эти годы проявлял преступное благодушие. С начала переселения землян на Орбитсвиль прошло два столетия. Для человека это огромный срок, но для Бога и для дьявола лишь краткий, незаметный миг. Двухсотлетний срок жизни на Орбитсвиле успокаивал меня, я утешал себя мыслью, что в нашем распоряжении еще много времени, гораздо больше, чем оказалось в действительности. Я начал свою миссионерскую деятельность, строя грандиозные планы; я мечтал собрать огромные средства и построить флот космических кораблей. Но деньги поступали медленно, гораздо медленнее, чем я думал. И я смирился с этим. Я уверял себя, что даже в самом худшем случае успею основать фонд и умру спокойно, сознавая, что рано или поздно армада космических кораблей устремится к новому Эдему, пускай даже без меня.

Монтейн горько улыбнулся.

– Но сегодняшняя новость изменила все. Она должна изменить и нас. Теперь я готов ограничиться одним кораблем, одним ковчегом, который сохранит семена для новой поросли человечества. Наш ковчег, наш космический корабль, должен быть построен как можно скорее. Может случиться так, что нам не хватит времени и мы не успеем завершить его строительство, но мы обязаны сделать эту попытку. Это наша единственная надежда обрести спасение, и поэтому мы должны напрячь все наши силы.

До этого дня мы вполне довольствовались сбором небольших сумм денег, но это время прошло, теперь нам надо искать новые пути. Мы должны отбросить наши моральные принципы, мы должны заглушить голос нашей совести. Мы обязаны приложить все усилия, чтобы добыть необходимые деньги, даже если способы, к которым придется прибегнуть, покажутся нам грязными и отвратительными.

Я не очень люблю вспоминать самые мрачные эпизоды из истории человечества, но сейчас этого не избежать!

Монтейн умолк.

В шатре повисла напряженная тишина. Ее нарушил Мейс Винник, тощий человек с маленьким сморщенным лицом. В свое время он отбыл срок в исправительной колонии. Винник откашлялся и спросил:

– Кори, вы говорите о воровстве?

Монтейн отрицательно покачал головой.

– Нет, не о воровстве. Его я исключаю, но не из-за моральных соображений, а из-за большой вероятности быть пойманным.

В шатре опять повисла тишина. Слушатели с тревогой и интересом смотрели на Монтейна, они словно впервые видели этого человека. Наконец повар Ди Смерхерст, пухлая и розовощекая женщина почтенной наружности, подняла руку.

– Можно подумать… – ее лицо страдальчески скривилось, – можно подумать, что вы разрешаете…

Разрешаете проституцию.

Монтейн старательно избегал смотреть в сторону тех женщин, что были еще достаточно молоды и привлекательны, чтобы зарабатывать неплохие деньги таким способом. Среди них выделялись Дани Фартинг, Кристин Макгиверн и Одри Лайтфут.

– Да, я дам благословение на проституцию, женскую или мужскую, если она поможет нам построить корабль.

– Кори Монтейн!

Ди Смерхерст поджала губы и повернулась к остальным, всем своим видом показывая – позже она не преминет высказать все, что думает по этому поводу.

Монтейн подумал, что он рискует потерять некоторых своих последователей. Что ж, придется смириться. Он слишком охотно давал приют тем, кто оказался на обочине жизни. Пришло время положить этому конец. Всякий, кто не готов пожертвовать всем для достижения высокой цели, должен рассматриваться отныне как ненужный балласт.

– Я уточню свои слова, – сказал Монтейн. – Я был бы готов допустить обычную проституцию, если бы она могла решить наши проблемы. Но пятьдесят или даже сто орбов в день, я не слишком сведуща панельных расценках, являются слишком крошечным шагом в нужном направлении. Однако я бы только приветствовал стратегическую проституцию, когда клиент решается присоединиться к нашему движению или хотя бы поддержать его материально, продав свое имущество и передав вырученные деньги в наш фонд.

Я не люблю высокопарных слов, но сейчас их не избежать. На карту поставлены наши бессмертные души. Само будущее человечества поставлено на карту!

Помолчав, Монтейн предложил слушателям высказаться. В спорах они провели больше часа, эмоции то разгорались, то затухали. Наконец, почувствовав, что сильно устал, Монтейн оставил паству и в темноте направился к своему прицепу. Войдя внутрь довольно просторного помещения, он не стал включать верхний свет, ограничившись небольшой настольной лампой на письменном столе. В теплом сиянии матового стеклянного абажура он заварил чай, чашку которого всегда выпивал перед сном. Мысли его беспорядочно перескакивали с одного на другое. Он попытался обдумать все происшедшее в этот знаменательный день, но чувство крайней усталости подсказывало проповеднику – что лучше побыстрее лечь в кровать. Сегодня у него, похоже, не будет особых проблем со сном.

Допив чай, Монтейн разделся, почистил зубы, выключил настольную лампу. На пути к кровати он задержался у серебристого гроба, стоявшего в центре комнаты. Положив ладони на холодную металлическую поверхность, Монтейн закрыл глаза и тихо прошептал:

– Прости меня, Милли, за то, что все так складывается, но когда-нибудь мы оба обязательно обретем покой.

Глава 6

Никлин стоял за стойкой в своей мастерской и осматривался с каким-то печальным изумлением. Это утро было так похоже на предыдущее – солнечное, ясное, теплое и бодрящее. Прежде он бы только порадовался хорошему деньку, но сегодня солнечный свет лишь нагонял на него тоску. Никлин понимал, причину следует искать не снаружи, а внутри самого себя.

Может, все дело в том, что он слишком плохо спал прошедшей ночью? Накануне он долго лежал без сна, вспоминая свой разговор с Дамой В Черном. Без устали он перебирал иные продолжения их короткой встречи. Время от времени Джим с деланной искренностью поздравлял себя, что ему так легко удалось ускользнуть из ее лап. Но воображение подсказывало совсем иной сценарий, финал которого проходил в постели.

У него и раньше случалась бессонница, но тогда Никлин лишь радовался утреннему свету, освобождавшему его из мучительного ночного плена и возвращавшему в яркий и осязаемый мир. Но сегодня жизнь казалась безрадостной и удивительно тоскливой. Веселое убранство мастерской и библиотеки напоминало ему сегодня интерьер морга. А скромная мысль о регулировке магнито-импульсного мотора привела его в состояние, близкое к полному отчаянию.

Усилием воли он заставил себя открыть книгу заказов и просмотреть список незаконченных дел. Первыми в нем значились циркулярная пила и газонокосилка. Около них стояла пометка "МР", означавшая, что, по мнению Макси, моторы этих устройств требовали регулировки. Этой операции Макси так и не смог обучиться, поскольку испытывал суеверный страх перед вспышками гиромагнитной энергии неисправных моторов, во время которых инструменты слетали со станка подобно взбесившимся насекомым.

Никлин всегда не любил это занятие, считая его крайне скучным. Настройка парамагнитных блоков моторов похожа на попытки уговорить это капризное существо. Занятие и впрямь малоинтересное, даже если человек пребывает в превосходном настроении. А сегодняшним утром Никлину оно показалось поистине ужасным. Проклиная удаленность друг от друга населенных пунктов Орбитсвиля и отсутствие единых технических стандартов, что делало невозможным простую замену барахлящих блоков на новые, Никлин в сердцах захлопнул журнал заказов.

В этот момент бесцветная неподвижность мира за окном мастерской была нарушена облаком пыли, двигавшимся по дороге. Макси Меллом, как обычно опаздывая, торопился на работу на своем старом мотороллере. Подъехав к мастерской, Макси привстал и отсалютовал Никлину. Сохраняя горделивую позу всадника на параде, он с дребезжанием продефилировал мимо окна, замедлил ход и наткнулся наскальный выступ, торчащий над поверхностью спекшейся от солнца глины. Это случалось уже не в первый раз, мотороллер привычно дернулся вверх и медленно завалился набок, увлекая за собой хозяина. Макси с проклятием вскочил, пару раз пнул мотороллер, подобрал свою яркую зеленую шляпу и смешной переваливающейся походкой направился к мастерской. – Доброе утро, – проревел Макси, входя в дверь. Лицо его растягивала широкая ухмылка. – Вы видели? Эта штука меня чуть не оскопила.

"Хорошо бы", – мрачно подумал Джим.

– Ты сегодня поздновато.

– Да, – Макси даже не смутился, – лег только на рассвете. Мы с ребятами были на собрании этих бродячих проповедников. Хотели посмотреть, что они там затеяли, а потом завалились в "Белый уголок" выпить пивка. А я вас видел на собрании.

– А я тебя нет.

– Ну я вас видел, это точно, – победоносно заявил Макси. – А вы, похоже, времени даром не теряли. Я уже собирался вмешаться и объяснить этой вертихвостке, что она зря теряет с вами время, и зазвать ее в "Белый уголок", но меня удержало мое воспитание.

"Мне прямо в лицо говорят, что я гомик, а я стою и спокойно слушаю это".

– Я уверен, что Дани будет очень разочарована, когда узнает, какую возможность она упустила. Я передам ей твои слова сегодня же вечером. Конечно, я постараюсь сделать это как можно мягче, чтобы не разбить ей сердце. Не выношу женских слез.

– Вы встречаетесь с ней сегодня вечером?

– Что ты! Мы решили общаться посредством почтовых голубей. Ты что, оглох? Разумеется, я сегодня с ней встречаюсь.

Макси переминался с ноги на ногу с выражением веселого недоверия на лице.

– В самом деле, Джим? У вас действительно свидание с ней? Мы с ребятами придем понаблюдать за вами, глядишь, понаберемся уму-разуму. Зная, что Макси, умиравший в свободное время от скуки, вполне способен убить весь вечер на слежку за ним, Никлин пожал плечами и отвернулся. И как теперь выпутаться?! Может, сказаться больным и остаться дома? Размышляя над очередной постигшей его неприятностью, Никлин направился в закуток мастерской, служивший кухней, чтобы сварить кофе.

– О, этого-то как раз мне и не хватало, – обрадованно воскликнул Макси, следуя за Джимом. – Эй! А вы знаете, кого я видел на собрании этих чудаков?

– Нет, не знаю, но может быть ты будешь так любезен и поведаешь, кого же ты там видел.

Невосприимчивый к сарказму Макси энергично тряхнул головой.

– Негра! Клянусь, Джим, у них там есть престранный негр! Он черен как…

Как… – Макси запнулся.

"Как твои ногти", – подумал Никлин.

– Как ботинок, – закончил Макси.

Хотя Никлину и не хотелось потворствовать Макси, проявляя интерес, к его россказням, но уж слишком он был заинтригован. За свою жизнь Джим видел всего одного чернокожего, да и то в далеком детстве. Он попытался представить себе негра, но далось ему это с трудом.

"Опять этот старый синдром Орбитсвиля, – подумал Никлин. – Давно уже люди перестали нести всю эту древнюю чушь о всеобщем братстве! Когда жизненное пространство в пять миллиардов раз превышает площадь Земли, каждый может найти себе место, где живут ему подобные. Никто больше не хочет жить там, где его будут преследовать, подвергать дискриминации или хотя бы терпеть, где какие-нибудь либералы будут лелеять его только потому, что у него не тот цвет эпидермиса или не те политические взгляды, что он говорит не на том языке или придерживается не тех религиозных убеждений, потому что он родился не от тех родителей или не в том месте. Наперекор всем учениям и проповедям человек предпочитает жить среди себе подобных".

– Во всяком случае, – сказал Макси, – глядя на этого негра, я пришел к выводу, что не люблю черномазых.

– Довольно скоропалительный вывод. – Никлин достал из шкафа пару пластиковых чашек. – А могу я тебя спросить, почему?

– Ну, они слишком вспыльчивы и раздражительны. Мы с ребятами просто стояли и глазели на этого парня, а он вдруг без всякого повода велел нам проваливать. – На лоснящемся лице Макси появилось выражение оскорбленной добродетели. – Разве нельзя просто стоять и смотреть на кого хочешь?

– И к чему идет наш мир? Именно это я всегда говорю.

Никлин разлил кофе по чашкам, взял свою и направился к окну мастерской. Отсюда было удобнее всего наблюдать за рекой, мостом и дорогой. За пределами широкого навеса беззвучно лился вертикальный поток солнечных лучей, с почти ощутимой силой барабанящих по обесцвеченному пейзажу.

В Оринджфилде никогда ничего не произойдет, и он, Джим Никлин, навеки обречен пребывать здесь! От этой мысли Джиму захотелось сесть на пол и расплакаться, как в детстве. Испуганно поймав себя на том, что нижняя губа у него начинает дрожать, Никлин глотнул кофе и сморщился, когда обжигающая жидкость устремилась в желудок.

Погруженный в свои меланхолические раздумья, Никлин уже несколько секунд смотрел на приближающийся голубой "Унимот" с откидным верхом. Он не сразу понял, что машина направляется прямиком к его дому. Вот она скрылась за рощицей свистящих деревьев, вновь появилась, повернула направо и резко остановилась перед пешеходным мостом. Мгновение спустя появился водитель. Сердце Никлина бешено заколотилось – он узнал в водителе женщину. Ту женщину!

Она уже больше не была Дамой В Черном, хотя ее наряд и не претерпел особых изменений – искристая блузка, обтягивающие брючки, туфельки на высоких каблуках и плоская шляпка. Доминирующим цветом в сегодняшнем наряде был нежный бледно-желтый оттенок. С интересом оглядываясь по сторонам. Дани направилась к мастерской. Двигалась она словно балерина, ставя одну ногу строго перед другой. При этом подчеркивался удивительно выразительный изгиб бедер, икр и лодыжек.

Никлин ощутил покалывание в бровях. Он прокручивал в голове возможные варианты. Вероятность того, что женщина собирается взять в его библиотеке книгу или отдать в починку миксер, была близка к нулю, а значит, это сугубо личный визит. Неужели она решила вернуться к тому, на чем они расстались прошлым вечером? "Но ведь вчера, собственно, и не произошло ничего особенного, – напомнил себе Никлин, – все это лишь плод моего воспаленного воображения".

Он поставил чашку, подмигнул на ходу Макси и вышел из мастерской. Заметив Никлина, Дани улыбнулась столь быстро и мимолетно, что эта улыбка вполне могла лишь привидеться Джиму. Чем ближе она подходила, тем суровее становилось выражение ее лица.

– Что с вами случилось вчера вечером? – резко спросила она, подойдя к Никлину вплотную.

– Я… – Джим совершенно растерялся. – Что вы имеете в виду?

– Джим, вы прекрасно знаете, что я имею в виду!

То, что она назвала его по имени, подбодрило и даже возбудило Никлина.

– Уверяю вас, Дани. Я не знаю, о чем вы говорите.

– Ну что же, мое имя вы, по крайней мере, помните, – сказала она, и взгляд ее немного смягчился. – Это уже кое-что, но так легко вы не отвертитесь, Джим Никлин. Почему вы не вернулись, чтобы встретиться со мной, как мы условились?

Никлин чувствовал, что волна бешеной радости захлестывает его и вот-вот лишит рассудка. Радость еще не охватила его целиком, но Джим был уже готов отдаться этому удивительно приятному чувству. Да, это была лишь первая часть его сна, сна, который вот-вот превратится в реальность. Осталось сделать последнюю маленькую проверку, которая окончательно снимет все сомнения. Никлину совершенно не хотелось попасть в унизительное положение и испытать горькое разочарование.

– Монтейну, должно быть, и впрямь очень нужны деньги, раз он отправил вас за парой орбов в такую даль, – сказал Никлин, лучезарно улыбаясь. –Так где ваш поднос?

– Это вовсе не смешно, Джим. – Глаза женщины смотрели на него серьезно. – Со мной никогда еще ничего подобного не происходило, а от ваших слов мне становится еще хуже. Может быть, вы и привыкли к подобным вещам, но я нет.

– Я вовсе не привык… Дани, но ведь вчера вечером мы действительно не сказали друг другу ничего определенного.

– Я знаю. – Она не отрывала от него умоляющего взгляда. – Неужели вы думаете, что я не дрожу как осиновый лист при мысли, что я ошибаюсь.

– Вы не ошибаетесь, – потрясенно ответил Никлин.

Он взял ее руки в свои. Горячая волна Накрыла его с головой, оставив от прежнего Джима Никлина одни лишь воспоминания.

– Слава Богу! – улыбнулась Дани. Она подняла его руку так, что костяшки пальцев уперлись ей в левую грудь. – Я совсем не спала в эту ночь, Джим. Почему ты вчера не вернулся?

– Я вернулся. Удрал от Зинди, оставив ей свое мороженое, и вернулся на площадь, чтобы разыскать тебя.

– Я пряталась в шатре, пыталась прийти в себя. – Тыльной стороной ладони Никлин ощущал ее грудь под тонком блузкой. – Я без ума от тебя, Джим. Ужасно звучит, да?

Прежний Джим Никлин в ответ на такой вопрос промямлил бы что-нибудь невразумительное, но новый Никлин не растерялся.

– Это звучит прекрасно. Над библиотекой у меня есть комната. Пойдем туда.

– Нет! – Взгляд Дани был устремлен за его плечо, на окно мастерской. – Это тот ужасный человек, что околачивался вчера на собрании. Он смотрит на нас во все глаза… Подслушивает… Он работает на тебя?

– В некотором роде. – Никлин оглянулся. В окне, подобно фантастической статуе, застыла нелепая фигура Макси с разинутым ртом. –Только Газообразное Позвоночное знает, почему я все еще не выгнал этого идиота. Можно отправить Макси домой.

Дани покачала головой.

– Это будет слишком откровенно.

– Ты хочешь ждать до вечера? – спросил Никлин.

Его радость несколько утихла, омраченная беспокойством. Джим совершенно определенно знал (так всегда случалось), – если он упустит эту возможность, то другого шанса судьба может ему и не предоставить. До вечера была еще целая вечность, могло произойти всякое – либо Дани образумится и передумает, либо унес начнется менструация, либо ее вызовут ухаживать за больной тетушкой. А, может, он сам споткнется и сломает себе обе ноги или, что еще хуже, снадобье мистера Хайда перестанет действовать, и он снова превратится в робкого доктора Джекила, и у него начнется такой мандраж, что он не сможет переступить даже порог собственного дома.

– Давай лучше прогуляемся, – сказала Дани и кивнула в сторону небольшого холма, расположенного за пределами владений Никлина. – Что там находится?

"Благодарю тебя, о Газообразное Позвоночное!" – пропел про себя Никлин.

– Там ничего нет, – ответил он, стараясь говорить как можно спокойнее. – Во всяком случае, людей-то там точно нет. Холмы и холмики. Вполне подходящее место для прогулок.

Дани заговорщически улыбнулась ему.

– Ты не хочешь пойти взять свою шляпу?

– Нет, солнце мне никогда не причиняет никакого беспокойства, –соврал он, не желая оставлять ее даже на несколько секунд.

Понимая, что Макси все еще глазеет на них, Никлин взял Дани под руку, и они направились в сторону поросшего травой холма. Никлин гадал, надо ли поддерживать утонченный и снимающий напряжение разговор, или в словах нет никакой нужды. Краем глаза он видел упругие округлости, выпиравшие из-под блузки Дани ("Ты совершенно права, Зинди, буфера что надо!"), легкое и томное покачивание узких бедер, обтянутых брючками. И каждый раз, когда Джим напоминал себе, что это вовсе не сон, а самая настоящая реальность, за спиной у него вырастали крылья.

Когда они перевалили гребень холма, и дом Никлина вместе с другими постройками, вытянувшимися вдоль Корк-роуд, скрылся с глаз. Дани повернулась к Никлину, и их губы слились в поцелуе. Все чувства Никлина были переполнены одной лишь Дани – ее запахом, вкусом, ощущением ее тела. – Не здесь, – мягко прошептала она. – Слишком близко от твоего дома.

Этот ужасный человек, возможно, преследует нас.

Никлин только сейчас осознал, что пытается повалить Дани на землю.

– Ты совершенно права. Не стоит, чтобы он нас видел. Здесь есть местечко получше.

Они обогнули яйцеобразный пригорок с северной стороны. Дальше до самого верха изогнутого горизонта простирались бескрайние зеленые волны холмов. Пригорок окаймляли заросли банданы, как раз в эту пору набравшей цвет. Ярко-оранжевые цветы, давшие название стелющемуся кустарнику, представлявшему собой как бы сторожевой пост на границе травяного океана. Самый большой куст, имевший форму буквы П, был достаточно велик, чтобы в центре его зарослей могла укрыться влюбленная парочка. Он даже в какой-то степени защищал от палящего солнца. Никлин обнаружил это убежище из цветов и листьев во время своих одиноких прогулок. И каждый раз, когда он проходил неподалеку от этого места, его воображение, подстегиваемое постоянным одиночеством, рисовало ему укрывшихся в центре куста любовников. Но Джиму ни разу не пришло в голову, что одним из них окажется он.

– Ну, как тебе здесь? – спросил Никлин.

Вместо ответа, не отрывая от Джима серьезного взгляда своих карих глаз Дани расстегнула блузку.

Прошел, быть может, час – Никлин не мог оценить, сколько сейчас времени, – прежде, чем он вернулся в реальный мир. Джим лежал на Дани и не отрываясь смотрел в ее глаза. Они находились так близко, что он видел лишь блестящие темные озера на голубовато-белом фоне. Но через какое-то время до Никлина дошло, что Дани плачет. Он быстро перевернулся на бок и, не отрывая встревоженного взгляда от ее лица, коснулся холодной сверкающей дорожки на ее щеке.

– Что с тобой, Дани? – прошептал он. – Ты жалеешь о том, что произошло между нами?

Женщина закусила нижнюю губу.

– Я жалею, но вовсе не об этом. Не о том, что случилось.

– О чем же?

– Кори… Мы уезжаем из Оринджфилда послезавтра. Я тоже должна ехать вместе со всеми, а это значит… – Она судорожно всхлипнула и уткнулась лицом ему в плечо. – Я не хочу расставаться с тобой, Джим. Я не хочу, чтобы все кончилось, едва лишь успев начаться.

– Но разве это обязательно?

Никлин, только что полностью поглощенный настоящим, заглянул в будущее и вдруг увидел, что всего лишь несколько часов отделяют его от черной непроницаемой границы между неземным счастьем и безысходной тоской. – Ты обязательно должна ехать? Почему ты не можешь остаться со мной? Дани покачала головой. Он ощутил ее слезы на своей щеке.

– Я связана с ними, с общиной, – сдавленно ответила она. – Это моя вера, Джим. Я не могу отбросить свои клятвы… Кроме того, вряд ли я смогу жить в таком месте, как Оринджфилд.

– Дани, послушай, у меня есть для тебя новость! – В груди Никлина словно взорвалось что-то. – Я тоже не могу жить в Оринджфилде!

Он почувствовал, как напряглось ее тело. Дани подняла к нему лицо и принялась осыпать Никлина быстрыми поцелуями, щедро орошая его слезами:

– Ты самый замечательный человек, Джим! Но есть кое-что, о чем ты не знаешь.

– И что именно я не знаю?

– Кори не разрешает сопровождать нас посторонним. Но даже если бы он позволил это тебе, нас с тобой утопили бы в прямом и переносном смысле мои же соратники. Каждый, кто вступает в ряды нашей организации, клянется полностью отдать себя ей, а это значит…

Дани хотела опустить голову, но Никлин сжал ей руками лоб, заставив по-прежнему смотреть ему в глаза.

– Продолжай.

– Это значит, что ты должен будешь распродать все свое имущество –дом, дело, страховку…

Все…

А деньги передать общине.

– Тебя беспокоит только это? – Никлин искренне рассмеялся. – Считай, что я уже все продал.

Тяжесть окончательно покинула глаза Дани.

– Ты в самом деле решишься на этот шаг? У нас был бы свой передвижной домик. И тебе вовсе не обязательно жениться на мне, если ты этого не хочешь.

– Я хочу!

– У нас еще будет время все обсудить, – сказала Дани, привстав на коленях. В таком состоянии она пробыла несколько секунд. Затем ее лицо разгладилось, на нем появилось задумчивое выражение.

Никлин, упиваясь собой, хотя и заметил перемену в любимой, но не придал ей особого значения.

– Что случилось на этот раз?

– Я вот о чем думаю, Джим. – Ее глаза со странным вниманием следили за ним. – Я не знаю, что подумают обо мне все остальные, в особенности Кори, когда я приду и нагло заявлю, что втюрилась в человека, с которым знакома меньше суток. Для тебя, возможно, это и глупо звучит. Ты ведь, наверное, привык к тому, что женщины сменяют друг друга в твоей постели, и тебе безразлично мнение окружающих, но для меня все обстоит иначе. Это несколько старомодно, но я и в самом деле очень ценю уважение тех, с кем живу.

Дани замолчала. Казалось, что ей стало неловко.

– Ты имеешь в виду, что мы не сможем сразу же пожениться? Это не страшно.

– Спасибо, Джим! Спасибо! – Дани обняла его и крепко прижалась к груди. – Надо только подождать, пока Кори не признает тебя своим. И мы не будем все время врозь, мы сможем вместе прогуливаться.

Ударение, сделанное Дани на последнем слове и придавшее ему особое, тайное значение, заставило сердце Никлина учащенно забиться от радости. В дальнейшем это будет их пароль, о тайном смысле которого никто и не заподозрит. И тогда, отправившись на "прогулку", они займутся любовью еще более исступленно и страстно, чем сейчас. Жизнь прекрасна, и Дани прекрасна! И как ему только могло прийти в голову, что это не так?!

Уже одетые они еще какое-то время сидели в тени банданы. Никлин принялся рассуждать, как можно наиболее выгодно распорядиться имуществом в столь короткий срок. Дани немного растерялась и попросила его не говорить об этом, пока он не встретится с Кори Монтейном. Никлин умилился про себя ее бескорыстности, ибо Дани совершенно явно хотела, чтобы их отношения не осквернялись финансовыми вопросами.

Никлину вдруг пришла в голову отличная мысль:

– Если мы собираемся пожениться, – небрежно сказал он, – то, наверное, будет нелишним, если я узнаю твою фамилию.

– Ты хочешь сказать, что затащил меня в свое любовное гнездышко, даже не зная моей фамилии! – с возмущенным смехом оттолкнула его Дани. –Фартинг! Моя фамилия Фартинг, и я говорила тебе об этом вчера вечером.

– Не говорила. Клянусь Газообразным Позвоночным, не говорила! – Он задумчиво покачал головой. – Во всяком случае мне так кажется.

– Кажется! Да он даже не уверен! – Дани подошла к Джиму и обвила руками его шею. – Скажи мне правду, Джим. Скольких женщин ты водил сюда прогуляться?

– Ты первая и единственная! – протестующе воскликнул Никлин, не удержавшись от соблазна сделать это как можно неубедительнее.

До этого момента он не слишком хорошо осознавал, насколько приятны были ему ее обвинения в многочисленных амурных похождениях. Если уж Дани отдает предпочтение мужчинам с богатым опытом, то не стоит ее переубеждать, что он-то вовсе не таков. Жизнь для него засияла новыми, прежде неведомыми ему красками.

Никлин шагал под лучами палящего солнца, чувствуя, как бедро Дани время от времени касается его бедра, и размышлял над тем, что он собирается распродать свое имущество по одной-единственной причине – он страстно желал быть рядом с Дани. Но в его душе не нашлось места каким-либо сомнениям или дурным предчувствиям. Он избавится от своих оков, станет совершение свободным и начнет новую, настоящую жизнь!

– Послушай, Джим, – сказала Дани, – что это за газообразное позвоночное ты постоянно упоминаешь. Что ты имеешь в виду?

Никлин удивленно взглянул на нее:

– Я и не думал, что… Так называл Бога кто-то из старых немецких философов.

– Странное имя для Бога. Не слишком-то уважительное.

– А почему оно должно быть уважительным?! Оно скорее должно выражать недоверие. В Библии говорится, что Бог создал человека по своему образуй подобию. Следовательно, если мы выглядим подобно Богу, то и он выглядит подобно нам, а это означает, что у него должен быть позвоночник. Но если он таки дух небесный, по определению не имеющий веса, то зачем же ему позвоночник? Что он должен удерживать?

– Пожалуйста, обещай мне, – сказала Дани, на переносице у нее появилась едва заметная морщинка, – обещай мне не называть так Бога в присутствии Кори. Я уверена, что это может оскорбить его чувства.

Никлин понимающе кивнул. В творящемся в его голове сумбуре вдруг мелькнула смутная мысль, что он должен обсудить с этой женщиной, которую он полюбил всем сердцем, что-то очень и очень важное.

Глава 7

Час, проведенный в обществе управляющего Оринджфилдского отделения Банка Первого Портала, совершенно вымотал Никлина. Он терялся в догадках, почему разговоры с Диксоном Фиггом всегда так изнуряют его. Никлин был рад покинуть безмолвное серое здание банка. Чтобы прийти в себя, он решил прогуляться по парку Мамфорд.

За два века, проведенных людьми на Орбитсвиле, профессия агента по продаже недвижимости сохранилась, за редким исключением, лишь в крупных городах. Никлин часто размышлял над тем фактом, что по иронии судьбы именно избыток того, с чем имела дело торговля недвижимостью, заставил ее прекратить свое существование. Клиентов, готовых выплатить за гектар больше ломаного гроша, в то время как бесплатно можно было заполучить целые континенты, теперь нельзя было и днем с огнем сыскать.

Банки, всегда готовые заполнить любой коммерческий вакуум, занимались, помимо всего прочего, и немногочисленными операциями с землей. Следовательно, Фигг должен был иметь представление о том, чего хочет Никлин. Джиму очень не понравилось, что управляющий банком обращался с ним, несмотря на солидное дело, полное отсутствие долгов и неплохой счет в сорок тысяч орбов, с неодобрением и даже с плохо скрываемым презрением. Когда Никлин сообщил Фисту, что он собирается избавиться от всего своего имущества и через пару дней покинуть город, первоначальное изумление того быстро уступило место крайней подозрительности. Такая перемена столь напугала Никлина, что он сочинил целую историю о том, что его кузен, проживающий в Бичхед-Сити предложил ему заняться выгодным делом, связанным с производством вентиляционного оборудования. Фигг начал задавать вопросы, но Никлин врал все более изощренно и нагло. В конце концов, оскорбленный в своих лучших чувствах банкир закончил разговор с враждебной холодностью.

Сейчас, шагая по зеленой траве парка, Никлин упрекал себя за нерешительность и мягкотелость в своем разговоре с Фиггом. Следовало разговаривать жестко и холодно, а при необходимости даже и жестоко. Когда управляющий начал свои расспросы, следовало поставить его на место каким-нибудь едким замечанием. Может быть, ему удастся сделать это следующим утром, когда он придет в банк за подписанным чеком на восемьдесят две тысячи орбов, но скорее всего, с грустью подумал Никлин, опять ничего не получится. Только в обществе Дани он обретал дерзость и уверенность в себе.

Мысль, что он скоро навсегда оставит гнетущую атмосферу Оринджфилда и отправится в манящую неизвестность будущего, вызвала у Джима подъем душевных сил. Ворчливый Фигг мгновенно вылетел из головы. Никлин дважды обошел небольшой парк, стараясь дышать как можно глубже. Тем временем близилось к одиннадцати – часу, когда была назначена его встреча с Кори Монтейном. Выйдя из парка через Восточные ворота, Никлин направился вдоль Телеграф-Роу. Он шел довольно быстро, не испытывая никаких помех – людей в это сонное время на улице было немного, утреннее затишье еще не успело смениться дневной суетой. Никлин вышел на Бакборт-лейн, граничащую с городской площадью. Движение на улице было редким, и Никлин, не оглядываясь по сторонам, быстро пересек проезжую часть.

Шатер, словно белый сугроб, высился в центре площади. Подойдя поближе, Никлин увидел, что место, еще вчера заполненное грузовиками, прицепами и домиками на колесах, почти пустынно. Несколько человек сидели на ступеньках платформы, занятые каким-то серьезным разговором. Никлин не стал подходить к ним ближе. Дани среди этих людей все равно не было. По не вполне понятным Джиму причинам, она решила, что им лучше не встречаться друг с другом, пока не состоится разговор с Монтейном. Никлин подошел к человеку у дерева. Голову незнакомца прикрывала огромная соломенная шляпа с обвисшими полями. Он стоял спиной к Никлину и, похоже, что-то ел.

– Эй, послушайте! – окликнул его Джим. – Не могли бы вы подсказать, где я могу найти Кори Монтейна?

Человек обернулся. На его черном лице сияла широченная белоснежная улыбка, в руке он держал банановое яблоко. "Наверное, это тот самый негр, о котором говорил Макси", – подумал Никлин.

– Что значит "мог бы"? Разумеется, я скажу вам, где вы безусловно найдете Кори.

– Тем лучше, – улыбнулся в ответ Никлин, стараясь не пялиться на него.

– Да вон там. В той серебристой штуке без надписей.

– Спасибо, – кивнул Джим и направился к указанному прицепу.

Когда Никлин приблизился к серебристому прицепу, на пороге появился Кори Монтейн. Никлину сразу же бросилось в глаза, что Монтейн сейчас вовсе не производит впечатление обычного человека, как это было на собрании. Причина таилась в лице проповедника. Черты его лица, стандартно красивые, в то же время выглядели несколько утрированными, словно сошедшими с карикатуры. Никлину, хотя он никогда и не занимался рисунком, казалось, что смог бы легко сделать с этого лица вполне узнаваемый шарж. Совершенно правильные черты – прямой, будто по линейке вычерченный нос, квадратный подбородок, блестящие черные волосы, переходящие в короткие баки – все это требовало всего нескольких угольных штрихов. И только глаза вряд ли смог бы воспроизвести даже самый опытный портретист. Темно-серые, почти черные, глубоко посаженные, полные огня и живого интереса, они были устремлены куда-то вдаль, сквозь собеседника.

Никлину проповедник понравился сразу же, и вопреки своей предвзятости он начал проникаться к нему уважением.

– Я Джим Никлин, – он протянул руку.

– Здравствуйте, Джим. – Рукопожатие Монтейна оказалось твердым и сдержанным. – Дани рассказывала о вас. Может, зайдем внутрь и выпьем по чашке чая? В этом стареньком прицепе нашему разговору никто не помешает, к тому же там заметно прохладнее, если, конечно, кондиционер вновь не вышел из строя.

– Если он сломан, я могу его починить. – Никлин вошел вслед за Монтейном. – Причина поломки может быть в…

Он осекся, увидев в центре комнаты длинный серебристый ящик. Монтейн посмотрел на него оценивающе и, слегка насмешливо.

– Да, это именно то, о чем вы думаете, – это гроб. Здесь временно покоится тело моей жены. Разве Дани не рассказала вам, что в моем домике несколько необычная обстановка?

– Н-нет…

– Наверное, испугалась, что сочтете сумасшедшим. – Монтейн кивком головы пригласил Никлина садиться. – В нашей общине мы стремимся придерживаться демократических принципов. Одним из них является равенство в жилищных условиях. Но хотя в моем домике достаточно места еще для двух-трех человек, никто не выказал желания поселиться здесь. Все делают вид, что это исключительно из уважения ко мне, но в действительности причина в другом – кому охота жить рядом с гробом. Тем более, что… Никлин натянуто улыбнулся:

– Думаю, таких действительно найдется немного.

– Да, и людей можно понять, но я вынужден был пойти на этот Шаг. Вынужден обстоятельствами, далекими от нормальных.

"Да уж, наверное".

Отношение Никлина к Монтейну постепенно становилось двойственным. Первоначальное уважение не исчезло, но появились сомнения – кто в здравом уме станет таскать за собой гроб с телом своей жены? Помимо этой странности проповедника, Никлина беспокоило в нем еще что-то, но выяснять причины этого беспокойства было некогда.

– Вы собираетесь сделать очень серьезный шаг, – сказал Монтейн. – И я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что деньги, которые вы собираетесь передать нашей общине, являются безвозмездным даром с вашей стороны.

– А чем же еще они могут являться?

– Я хочу сказать, что вы не становитесь совладельцем какого-то коммерческого предприятия, скажем, компании по строительству космических кораблей. Более того, вы не сможете даже в самом отдаленном будущем распорядиться своей долей денег по своему желанию.

– Вы имеете в виду, что я никогда не смогу получить назад свои деньги?

– Именно так. – Монтейн поставил перед Джимом две старинные фарфоровые чашки. – А ведь речь, вероятно, идет о довольно крупной сумме? – Да что там – взялся за гуж, не говори, что не дюж, – сказал Никлин с улыбкой и тут же пожалел о своей легкомысленности.

– Вы ведь понимаете, что дело не только в деньгах, – серьезно сказал Монтейн, – я очень рад за вас с Дани и желаю вам обоим всяческих благ, но…

– Мои чувства к Дани никогда не изменятся! Если же это случится, то я не понимаю, как перемена в моих отношениях с Дани может отразиться на нашем с вами финансовом соглашении.

Никлин с некоторым удивлением отметил, что слова его звучат на редкость убедительно. Прежде пробная убедительность Джиму была совершенно не свойственна, особенно в разговорах с малознакомыми людьми. Никлин решил, что причина здесь одна – Дани.

Монтейн, начавший было вскрывать банку с молочными капсулами, остановился.

– Извините, Джим. Я не хотел вас обидеть и бросить тень на ваше отношение к Дани. Я верю, что вы любите друг друга, хотя для меня это и явилось большой неожиданностью. – Он помолчал. – Вы можете дать прямой ответ на прямой вопрос?

– Разумеется.

Монтейн отодвинул в сторону банку с молоком и в упор посмотрел на Джима.

– Вы верите в Бога, Джим? Вы действительно верите в Бога и в ту миссию, которую он возложил на меня?

Никлин смотрел в спокойные серые глаза проповедника и впервые в жизни осознавал, что ложь ему не поможет. Он медленно качнул головой.

Неожиданно для него Монтейн широко улыбнулся.

– Если бы вы сейчас солгали мне, я вышвырнул бы вас за дверь, Джим, какой бы суммы не лишилась при этом наша община. Я работаю только с теми, кого уважаю и кто, в свою очередь, уважает меня. Хотите молока?

– Одну капсулу, – растерянно ответил Никлин. Монтейн вновь принялся за банку. – Я рад, что мы все выяснили, но, признаться, вы удивили меня.

– Тем, что я принимаю в общину неверующего? Такие уж настали времена. Естественно, я бы предпочел общаться исключительно с последователями Господа нашего, но мир так несовершенен. Поэтому я вынужден пользоваться любым орудием, какое посылает мне Господь. Если вы войдете в наши ряды, то община получит двойную выгоду. Во-первых, ваш щедрый денежный вклад, а, во-вторых, ваши умелые руки. Дани сказала мне, что вы превосходный инженер.

– Всего лишь техник и к тому же довольно посредственный.

Никлин поднял свою чашку. Его опять охватило неприятное чувство, что он упустил нечто очень важное. Разве Дани не предупреждала его, что не следует высказывать своих атеистических взглядов Монтейну? Она уверяла, что проповеднику это будет крайне неприятно, но все оказалось совершенно иначе. Дани также говорила, что Монтейн не разрешает гостям сопровождать их процессию даже за определенную плату, но и это утверждение оказалось неверным. По-видимому, Дани не так хорошо знает взгляды своего руководителя…

– Что ж, я искренне рад принять вас в нашу общину. Я уверен, вы окажетесь очень полезным ее членом, – сказал Монтейн. – А теперь нам необходимо уточнить некоторые детали. Вас не смущают разговоры о деньгах? – Напротив, это одна из моих любимейших тем.

– Отлично! Деньги для нас сейчас очень важны.

Монтейн сел напротив Никлина в старое вертящееся кресло, поставил свою чашку на крышку гроба, а сам повернулся вместе с креслом в сторону Никлина. Будучи убежденным материалистом, Джим совершенно спокойно воспринял это неожиданное использование гроба с телом любимой жены в качестве обеденного стола, но в глубине души ему вдруг стало очень неприятно, будто он увидел нечто неуловимо отвратительное.

– Милли была бы рада услужить мне, – сказал Монтейн, словно читая его мысли, и поднес чашку к губам. – Мы все еще муж и жена. Вы понимаете, что я имею в виду? Мы связаны, пока тело моей жены не обретет покой в надлежащем месте.

– Я вполне вас понимаю, – пробормотал Джим, уткнувшись носом в свою чашку и давясь от смеха. "Почему, о Газообразное Позвоночное, в этом мире не встречается ничего в чистом виде? Почему в каждой драме обязательно присутствует что-нибудь страшно нелепое? Почему у каждого мессии обязательно либо визгливый голос, либо прыщи на заднице, либо что-нибудь еще? Может быть. Газообразное Позвоночное, таким способом ты даешь понять, что все это лишь часть гигантского розыгрыша?”

– Вы задумались, сын мой, – сказал Монтейн, – что вас тревожит?

– Да нет, ничего особенного, – справившись с собой, ответил ему Никлин. – Так, случайные мысли обо всем. Ведь не каждый день человек начинает новую жизнь.

Хотя все имущество Никлина было связано с Банком Первого Портала, тем не менее Джиму потребовалось гораздо больше времени, чтобы разделаться с ним, чем он предполагал. Постоянно всплывали какие-то неотложные дела, много времени ушло На то, чтобы разобраться со всякими личными мелочами –что-то требовалось сохранить, что-то уничтожить. Будущим владельцам мастерской и библиотеки следовало оставить массу разнообразных письменных наставлений и указаний. Когда Никлин договаривался с Дани о том, чтобы она заехала за ним в полдень, ему казалось, что на разборку всех дел он оставляет себе достаточно времени. Но сейчас его начинала охватывать паника.

За ночь погода изменилась. Ветер принес с запада хмурые серые облака и постоянно усиливался. Листья на ветвях свистящих деревьев свернулись в трубочки и начали издавать траурное монотонное завывание, напомнившее Никлину звуковые эффекты в дешевом фильме ужасов. Дождя еще не было, но воздух уплотнился и налился сыростью.

К счастью, этот день у Макси выдался выходным, так что Никлин был избавлен от его назойливых расспросов. Он с большим удовольствием нацарапал ему записку, что больше не нуждается в его услугах, но затем Джиму вновь пришлось сосредоточиться на гораздо менее приятных делах.

Куда бы ни направлялся, Никлин постоянно чувствовал, что за ним неотрывно наблюдают глаза Зинди. Наверное, как только она услышала эту новость от родителей, то сразу же поняла, что всему виной Дани Фартинг. Пока Никлин суетился по дому, Зинди, скорее всего затаившись где-нибудь поблизости, грустно размышляла о переменах в своей собственной жизни, неизбежных с отъездом ее лучшего друга. Джим очень хотел, чтобы они расстались как добрые друзья, но он не видел никакого смысла в поисках Зинди. Если девочка захочет, то появится сама.

За пятнадцать минут до полудня, несмотря на свои страхи, Никлин самым чудесным образом разделался со всеми делами. Он в последний раз окинул взглядом свое жилище, библиотеку, мастерскую, затем вышел из дома и аккуратно запер все двери. Опустив ключи в карман, где лежали документы для мистера Фигга, Джим подхватил единственный чемодан и направился прочь. Он перешел мостик, остановился, опустил чемодан на землю и принялся ждать Дани. Зинди нигде не было видно, а ведь она должна догадываться, что Джим вот-вот уедет. Хмурые тучи уронили первые капли дождя, Никлин перешел под дерево.

Мгновение спустя вдали показался голубой автомобиль. Никлин поднял было чемодан, но тут же опустил его – через заросли высокой травы к нему со всех ног мчалась Зинди. Он наклонился и подхватил бросившуюся к нему на шею девочку.

– Спасибо, Зинди, – прошептал Джим, – спасибо, что все-таки пришла.

– Тебя не будет на моем дне рождения! – со слезами в голосе прошептала она. – Ведь это уже послезавтра.

– Этот я пропущу. Поверь, мне очень жаль, что все так выходит. Но ведь впереди еще много дней рождения.

– Они так нескоро.

– Я обещаю тебе, что обязательно вернусь, чтобы повидать тебя.

Заслышав шум приближающегося автомобиля, Никлин сунул руку в карман и вытащил оттуда сувенир, найденный им сегодня в ящике стола. Он вложил в руку Зинди бронзовую древнеримскую монету.

– Смотри, не истрать за один раз.

Зинди невольно рассмеялась, потерлась мокрой от слез щекой об его подбородок и высвободилась из объятий Джима.

Никлин распрямился, отряхивая колени.

– Постой, Зинди, попрощайся с Дани, – попросил он.

Зинди, вздернув свой крошечный подбородок, бросила злобный взгляд на голубой автомобиль, затем повернулась и быстро побежала к своему дому. Капли дождя оставляли на ее светло-оранжевой майке яркие расплывающиеся пятна. Никлин грустно смотрел вслед ее удаляющейся фигурке, пока машина не затормозила совсем рядом с ним. Он обернулся. Дани подняла верх машины, и сейчас улыбалась ему из темноты кабины.

– Не стой под дождем, – весело крикнула она, – не то корни пустишь.

Новое жилище Никлина представляло собой передвижной домик, внутреннее пространство которого почти полностью занимали восемь коек. В первый момент эта комната, слегка напоминавшая каюту подводной лодки, привела Джима в полное замешательство. И лишь мысли о Дани вернули ему присутствие духа. Никлин твердо пообещал себе, что вынесет все трудности ради Дани и ее любви к нему. Но он также понял, что в эту ночь ему вряд ли удастся уснуть, слишком взвинчен и возбужден он был, слишком много мыслей теснилось в его черепной коробке. Поэтому Джим очень обрадовался, когда ему предложили сесть за руль и подежурить в смену, называемую "мертвой" –с полуночи до четырех часов утра. Он рассчитывал, не имея, правда никаких на то оснований, что первые дни будет предоставлен сам себе. Никлин был доволен, что проведет несколько часов в полном одиночестве да еще за работой, которая, скорее всего, вымотает его.

Сидя за рулевым колесом, он пребывал в том отрешенном философском состоянии духа, когда любые идеи можно было принять или отвергнуть, не подвергая их разрушительному анализу. Перед глазами вставали события последних трех дней. Сейчас они вызывали у Джима лишь не отличающиеся особой глубиной комментарии типа: "Что за странная штука жизнь!", или "Никогда не знаешь, чего ожидать, не так ли?", или "Неплохо бы вернуться в Оринджфилд и взглянуть на их дурацкие лица!", или, наконец, попросту: "Кто бы мог подумать!”

Сверху и снизу, слева и справа его окружала сплошная тьма. Где-то там, вблизи оболочки Орбитсвиля, протянулись таинственные светящиеся линии цвета индиго и сапфира, сливавшиеся у полюсов в единую призму призрачного света. А дальше простирался океан космической черноты. Никлин же видел только огни идущей впереди машины.

Эта картина успокаивала Никлина, одновременно умиротворяя и напоминая, что счастье его никогда не будет полным, если рядом нет Дани.

Как прекрасна была бы эта ночь, если бы здесь, в тесной водительской кабине, прислонившись к нему, сидела Дани. К немалому огорчению Никлин почти не видел ее в течение прошедшего дня. А сейчас Дани мирно спала в своем прицепе вместе с шестью другими женщинами. Никлин осознавал, что Дани не хочет выставлять свои чувства напоказ. Он способен был понять подобную сдержанность, особенно если женщина скрывала что-то очень личное и дорогое. "Мы так похожи", – умильно подумал Никлин. Впереди их ждало будущее, таинственное и непредсказуемое, но Джим твердо знал – в конце концов они обретут друг друга. От Никлина требовалось лишь немного терпения. Вскоре у них появится свой собственный домик, а потом и…

Тут Никлин нахмурился. По какой-то странной прихоти память вытолкнула на поверхность разговор с Монтейном. Разговор, словно заноза засевший в подсознании Никлина. "Одно из основных правил нашей жизни, –нравоучительно заметил Монтейн, – состоит в полном равенстве жилищных условий". Никлин не заметил ни одной машины, предназначенной для семейных пар. Значит ли это, что они с Дани станут первыми, кто будет жить как муж и жена?

– Почему бы и нет?

Джим задал этот вопрос вслух, громко и решительно, словно напоминая себе – для Кори и его приверженцев наступило время катаклизмов. Он, Джим Никлин, очень благодарен этим изменениям во Вселенной, поскольку именно они позволили ему вступить в общину и начать совсем иную жизнь, жизнь…

Бродяги. Откопав в глубинах своей памяти это слово, Джим вновь и вновь повторял его вслух, наслаждаясь ароматом исходящей от него архаичной романтики.

Ему вдруг пришло в голову, что значительная часть населения Орбитсвиля – это именно бродяги. Люди, среди которых он жил, уже давно прекратили странствовать и осели на одном месте, но кто знает, сколько еще людей продолжают свой путь, уходя все дальше и дальше от тройного кольца порталов на зеленые просторы Большого О. За два столетия эти люди могли проделать огромный путь, разделяясь на все более непохожие племена, провозглашая свои автономии и двигаясь дальше и дальше вглубь Орбитсвиля вследствие причин, все менее и менее понятных прочим обитателям этого мира.

Размышления Джима внезапно прервало неожиданное событие. Перед ним ехало шесть машин, и все время, пока Никлин сидел за рулем, порядок движения оставался неизменным; лишь на поворотах и спусках Джим видел огни сразу нескольких идущих впереди машин. Но теперь все грузовики сбились в беспорядочную кучу и замерцали в темноте красными огоньками стоп-сигналов. Никлин затормозил. Он провел за рулем почти три часа, так что скоро его должны сменить. Джим вылез из кабины. Наверное, с какой-нибудь из машин случилась небольшая авария.

Но что его догадка неверна, Никлин понял еще до того, как подошел к водителям, столпившимся у головной машины. Поперек дороги лежала зеленая светящаяся лента, уходившая в таинственную темноту травяных полей по обе стороны от шоссе. Когда Никлин подошел поближе, он понял – это вовсе не лента. Зеленое сияние исходило непосредственно от поверхности дороги, а причиной свечения была отнюдь не специальная краска или что-либо подобное. Скорее, казалось, что люминесцирует сама почва.

– Это не дорожная разметка, – убежденно сказал мужчина, имени которого Никлин еще не успел запомнить.

– Особенно, если учесть, что полоса выходит далеко за пределы дороги, – добавила высокая женщина. Остальные, как по команде, повернули головы сначала в одну сторону, затем в другую, провожая взглядами исчезающую вдали полосу.

– А может быть, это граница… Ну что-то вроде границы округа, –нерешительно сказал Нибз Аффлек.

Аффлек не сидел за рулем в эти часы, он был одним из немногих проснувшихся и вышел, взглянуть, что происходит. Никлин поймал себя на том, что вглядывается в неясные во тьме фигуры людей, надеясь увидеть среди них Дани.

– Не слишком-то правдоподобно, Нибз, – заметил первый говоривший, –границы исчезли в незапамятные времена.

– Но что бы это ни было, оно уничтожает траву.

Высокая женщина включила фонарь и направила его на обочину дороги. Вся растительность, находившаяся внутри полоски, была белого или золотистого цвета и выглядела совершенно безжизненной.

Никлин представил себе абсурдную картину, как маленький человечек толкая перед собой устройство для разметки спортивных площадок, баллон которого вместо белой краски заполнен сильнейшим гербицидом, делает полный круг по внутренней поверхности Орбитсвиля. Решив поближе познакомиться с необычным явлением, Никлин переступил светящуюся полосу. К своему немалому удивлению, он ощутил небольшое сопротивление. Ощущение при этом было неприятное и даже слегка тошнотворное. Джим несколько раз переступил через полосу и убедился, что это воздействие на его организм действительно существует. Остальные, заметив его манипуляции, тоже принялись экспериментировать. Раздались изумленные возгласы.

– Эй, Джим!

Никлин обернулся. Неподалеку от него стояла высокая женщина с фонариком. Он видел ее днем вместе с Дани, звали ее, кажется, Кристин Макгиверн. Женщина поманила его рукой. Никлин подошел и увидел, что она стоит, расставив ноги, прямо над сияющей полосой и медленно покачивает бедрами.

– Забавное ощущение, – прошептала она. – Я чувствую, как оно трогает меня.

– Все это не к добру, – пробормотал Никлин, стараясь подстроиться под несколько смущенную и в то же время вызывающую улыбку Кристин.

Он оглянулся по сторонам и с облегчением заметил, что к ним приближается Кори Монтейн. Проповедник кутался в полосатый плащ, его черные волосы были взъерошены, но столь аккуратно, что он походил на актера, изображающего внезапно поднятого с постели человека. Несколько бросились к нему с объяснениями.

– Не будет ли кто-нибудь так добр принести лопату? – попросил Монтейн, осмотрев светящуюся полосу.

Почти тотчас ему подали лопату с короткой ручкой. Проповедник взял ее и попытался подцепить землю в том месте, где проходила полоса, но краснолицый Нибз Аффлек с мягкой настойчивостью отобрал у него лопату и принялся неистово копать. Зрители отпрянули, увертываясь от летевших из-под лопаты Нибза комьев влажной земли. Через несколько мгновений Аффлек вырыл довольно глубокую яму.

– Спасибо, Нибз, – мягко поблагодарил Монтейн. – Я думаю, вполне достаточно.

Аффлек, по всей видимости, готовый копать до полного изнеможения, остановился с явной неохотой. Никлин, все еще не придя в себя после встречи с Кристин, заглянул в яму и понял, почему Монтейн решил копать. Зеленая полоса не прервалась в месте раскопа. Она в точности повторяла контуры ямы, ровным светом сияя на поверхности земляных стенок. Казалось, что яму освещает какое-то мощное оптическое устройство. "Наверное, это сечение какого-нибудь неизвестного науке поля, – подумал Никлин, – проявляющегося на границе воздуха и земли. Интересно, доходит ли это поле до оболочки Орбитсвиля?”

– Эта штука… Это явление… – словно в ответ на его вопрос сказал Монтейн, – должно простираться вплоть до оболочки Орбитсвиля. – Он произнес эти слова безапелляционно, без тени сомнения, повысив при этом голос, чтобы могли слышать все, кто еще не успел подойти к нему. – Друзья мои! Это знамение! Нам дан еще один знак, что грядет судный день Орбитсвиля! Дьявольская западня вот-вот захлопнется!

– Господи, спаси нас! – посреди тревожного гвалта испуганно крикнул женский голос.

Монтейн мгновенно уловил перемену в настроении своей паствы.

– Во власти Господа нашего сделать это! Хотя последний час близок, хотя мы стоим на самом краю пропасти, мы можем спастись – милость Божья не имеет границ! Давайте склоним головы и вознесем молитву!

Монтейн вскинул руки ладонями вверх, и все опустили головы, предавшись молитве.

"Ловкая работа, Кори!" – подумал Никлин, пораженный, с какой быстротой проповедник воспользовался ситуацией и извлек из нее выгоду для себя. "Во время бури всякое знамение сгодится!" Пока Монтейн руководил молитвой своих подопечных, Никлин возобновил поиски Дани. Не обнаружив ее, он был страшно разочарован. Мысли о Дани напомнили Джиму о ее подруге Кристин Макгиверн, сейчас с самым целомудренным видом возносившей молитву вместе с остальными. Никлин понимал, почему его так неприятно поразила ее фраза. Ее слова, произнесенные интимным шепотом, ее обращение к нему по имени словно устанавливали между ними тайную связь, соединяющую свободно мыслящих людей в обществе ханжей. Но почему Кристин решила, что Джим именно таков? Ведь она с ним совершенно не знакома.

Единственное объяснение состояло в том, что Дани совершенно свободно беседует со своей подругой об очень личных, даже интимных вещах. Слова "личные" и "интимные" абсолютно не выражали чувств Никлина, он бы скорее назвал их "священными". Джим представил, как они хихикают, обсуждая подробности его тайной встречи с Дани. Кровь прилила к голове Никлина. Возможно ли, возможно ли это?

Стоя посреди причудливого сочетания света и тьмы, образуемого ночным мраком, сияющей зеленой полосой, далекими сполохами в небе Орбитсвиля и яркими огнями автомобильных фар, Джим вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким среди толпы незнакомцев, с которыми он собрался породниться.

Вскоре колонна машин снова тронулась в путь. Когда грузовик Никлина пересекал зеленую полосу, Джим почувствовал, как магнитно-импульсный мотор на какое-то мгновение снизил обороты. Потеря мощности была столь незначительной и столь неуловимо быстрой, что только тот, кто имел большой опыт общения с подобными устройствами, смог бы ее заметить.

Никлин бросил хмурый взгляд на приборную панель. Затем его мысли вернулись к проблемам, которые казались Джиму бесконечно более важными.

Глава 8

К тому моменту, когда Монтейн решил вернуться в свой прицеп, он совершенно продрог. Выходя, проповедник накинул поверх пижамы лишь легкий плащ, поскольку рассчитывал через несколько минут вернуться обратно в постель. Монтейн, как и все прочие, полагал, что с одной из машин произошла небольшая авария.

– Спокойной ночи, – сказал Монтейн неповоротливому Герлу Кингсли, бывшему фермеру, сидевшему за рулем машины проповедника в эту мертвую смену. – Я сменю вас ровно в четыре.

– Кори, почему бы вам не позволить мне отработать и следующие четыре часа, – добродушно отозвался Кингсли, открывая Монтейну дверь прицепа. –Вы выглядите таким усталым.

Монтейн улыбнулся:

– Я сменю вас, как договорились.

– Но я ведь все равно не смогу заснуть. У меня столько сил, что я просто ума не приложу, куда их девать!

Взглянув на упрямого здоровяка, Монтейн готов был согласиться с этим утверждением. Одна из его основных заповедей состояла в том, что он работает наравне со всеми, не избегая никакого, пускай даже самого неприятного труда. В ответ на это члены общины платили Монтейну искренней привязанностью. Но сейчас проповедник действительно очень устал, да и обдумать надо было многое.

– Как-нибудь я вас тоже заменю, – нехотя уступил он Кингсли.

Тот обрадованно, с грубоватой вежливостью впихнул его в теплый уют прицепа. Монтейн запер дверь, стянул с себя промокший плащ. Когда машина тронулась, чтобы не потерять равновесие, он оперся о серебристую крышку гроба.

– Прости, Милли, за все это, – тихо прошептал Монтейн. – Сатана не спит. Так что нам предстоит еще немало тревожных ночей.

Он наклонился над гробом, словно ожидая ответа жены. Но из-под крышки не раздалось ни звука. Постояв еще несколько минут, Монтейн выключил свет и улегся в кровать. Устроившись под одеялом поудобнее, проповедник принялся размышлять об увиденном. Инстинкт подсказывал ему: светящаяся зеленая полоса – несомненное проявление сил зла. Но в чем же состоял смысл его и предназначение?

Монтейну вдруг страстно захотелось узнать, как далеко тянется эта зеленая линия. Существуют ли другие такие же полосы? Прямые ли они, или же образуют затейливый узор? Наверное, ответы на все эти вопросы можно будет получить, когда они доберутся до следующего города. В космосе уже Ложны установить новые антенны, и радио и телесвязь налажены. Но ждать целый день было абсолютно невыносимо. Особенно сейчас, когда злодей номер один решил поторопить события.

Уже не в первый раз Монтейн поймал себя на желании понять, почему внутри огромной сферы Орбитсвиля невозможна передача сигналов в радиодиапазоне. Два века исследований не внесли ясности в эту загадку. В глубине души Монтейн был уверен, что это происки Зла, что таким образом дьявол не дает объединиться людям, населяющим Орбитсвиль и разбросанным на его огромном пространственно какая выгода дьяволу от людской разобщенности?

Этот вопрос беспокоил Монтейна многие годы. Похоже, это вовсе не последняя козырная карта в колоде дьявола. Она, безусловно, сыграет свою зловещую роль в соответствующий момент. Монтейн вздохнул. Надо бы подумать над более насущными проблемами, одна из которых связана с этим новичком, Джимом Никлином. Проповедник заерзал под одеялом. Совесть его саднила – Никлин был человеком еще совсем молодым, неглупым, хотя и наивным. И то, что с ним сделали – большой грех. Дани Фартинг подцепила его на крючок и вытащила на берег, как опытный рыболов цепляет лосося, но этот грех лежит вовсе не на ней. Она лишь выполняла прямое указание Монтейна. Но ведь он-то действовал от имени Бога. Наступили жестокие времена, и судьба или даже жизнь человека не являются слишком высокой ценой, когда речь идет о спасении человеческой расы.

Проблема состояла в том, что несмотря на все эти философские аргументы и высокопарные слова, невинного человека выпотрошили, если уж продолжать начатое сравнение, выпотрошили подобно рыбе. И именно он. Кори Монтейн, должен будет смотреть в эти наивные голубые глаза. Что он скажет Никлину? Какие найдет слова? Какими аргументами оправдает содеянное?

“Неужели Господь сделал из меня ловца человеков? Подчиняюсь ли я только его приказам?”

Монтейн опять заерзал под одеялом, пытаясь найти то неуловимое положение, которое позволило бы ему забыться безмятежным сном. Оставалось уповать лишь на присущую Никлину мягкость. По всей вероятности, после короткой перепалки он отправится восвояси в Оринджфилд, став мудрее и печальнее, и попытается вернуться к прежней жизни. Монтейн с силой ударил по непокорной подушке.

– Зачем ты мучаешь себя? – раздался из центра комнаты тихий голос Милли, участливый и даже жалостливый. – Ты ведь знаешь, иного выбора у тебя нет.

Монтейн посмотрел в сторону поблескивающего в темноте гроба.

– Но взгляд Никлина на этот вопрос может оказаться совсем иным.

– Дорогой, ты сделал лишь то, что должен был сделать.

– Именно поэтому я и чувствую себя виноватым. – Монтейн прерывисто вздохнул. – Но что еще хуже, я уверен, что разговор с Никлином не окажется трудным. Я запросто избавлюсь от этого юноши. Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы столкнулся с сильным и непримиримым человеком, который не принял бы покорно случившееся, а стал бы сопротивляться.

– Если бы Джим Никлин оказался именно таким человеком, то его деньги до сих пор бы лежали в банке.

– Знаю, знаю! – Монтейн начал раздражаться. – Прости меня, Милли! Это все из-за крайне неприятного оборота событий… – он помолчал. – Знаешь, мы вынуждены отправиться в Бичхед и остаться там. С праздной жизнью, с беззаботными странствованиями по городам и весям покончено. Таким путем мы не соберем много денег. Я знаю, никто из нас не любит больших городов, но иначе нельзя. Нам всем придется нелегко.

– Бог никогда и не говорил, что будет легко. – В голосе Милли появилась та благотворная убежденность, которой так недоставало сейчас Монтейну. – Ты никогда прежде не удерживал на своих плечах такую тяжелую ношу – судьбу человечества.

– Я…

Я думаю, ты права, Милли. Права, как всегда. Спасибо.

Монтейн закрыл глаза, и уже через несколько мгновений его подхватила безмятежная река сна.

Глава 9

Когда Никлин в четыре часа утра улегся на свою койку, сна у него не было ни в одном глазу. Будь он даже в самом уравновешенном душевном состоянии, и то вряд ли ему бы удалось заснуть – слишком уж в непривычных условиях он очутился. Он отказался от всех благ цивилизации ради одного –возможности спать в обнимку с Дани. Контраст между отложенным на неопределенное время блаженством и реальностью, с которой он вынужден сейчас мириться, был столь разителен, что Джим едва не застонал от отчаяния.

Хенти, человек, который должен был сменить Никлина, собираясь, что-то долго и обиженно бурчал, как будто тот, кто составлял расписание дежурств, из личной неприязни поставил его в самую плохую смену. Сев за руль, он дал выход своему раздражению – машина ежеминутно подпрыгивала и тряслась. Тем не менее, через довольно короткое время Джим погрузился в крепкий сон.

Ему снился залитый ярким солнечным светом зеленый холм с округлой вершиной. На склонах холма раскинулся чудесный сад. Искусственные каменистые насыпи, поддерживающие целые океаны цветов, умудрялись выглядеть творениями природы, и лишь строгая симметричность выдавала руку опытного садового архитектора. Дорожка из тщательно подогнанных камней вилась вокруг холма, ныряя под изящные арки и огибая многочисленные каменные скамьи. Кроме самого Никлина в сне присутствовали еще двое – мать Джима, умершая когда ему было семь лет, и огромный огненно-рыжий лис. Лис передвигался на задних лапах, ростом был с человека, да и вел себя как человек. Он наводила на Джима страх. На лисе был поношенный сюртук с широкими отворотами и засаленный галстук, удерживаемый заколкой в виде подковы. Мать Джима совершенно не замечала особенностей своего собеседника.

Они смеялись и болтали, словно близкие друзья или даже родственники. А маленький Джимми съежился за материнской юбкой, напуганный тем, что мать не замечает острых лисьих клыков, влажно поблескивающего носа и красно-коричневой звериной шерсти.

Лис же весело заигрывал с ней. Он смеялся, подталкивал ее когтистой лапой, отпускал шуточки и то и дело оценивающе поглядывал красными глазами на маленького Джима. "Ну разве не забавно? – казалось, злорадно спрашивали эти глаза. – Твоя мать и ведать не ведает, что я обычный лис. И, что еще смешнее, она и не подозревает, что я собираюсь тебя съесть!”

Страх маленького Джима многократно возрос после того, как лис вкрадчиво-ласковым голосом предложил взять его на прогулку по саду. Страх перешел в ужас, когда Джим услышал, как мать радостно приняла предложение своего собеседника, объявив, что она тем временем пройдется по магазинам. – Мама! – в отчаянии закричал Джим, цепляясь за ее руку. – Мама, это же лис! Разве ты не видишь?!

– Не будь таким глупышом, Джимми, – ласково сказала мать, подталкивая сына к лису со всей неумолимостью представителя взрослого мира. – С этим чудесным дядей вы прекрасно проведете время.

Мать беззаботно отвернулась от них, а лис, цепко ухватив Джима за локоть, потащил его к холму. Через несколько секунд они оказались в тихом уголке сада, отделенном от остального мира каменными стенами. Лис тут же повернулся к Джиму, наклонился и широко разинул клыкастую пасть и Джим увидел, как в ее глубине забавно подрагивает розовый маленький язычок.

Это и подвело лиса! Один лишь забавный штрих, и все изменилось. Джим вспомнил, что видел этого лиса в десятках полузабытых мультфильмов. И он знал, что мультфильмы – это всего лишь картинки на прозрачном пластике. Лис был нарисован и не мог причинить ему никакого вреда!

Сделав глубокий вдох, он закричал, что было сил:

– Кому ты страшен? Ты всего-навсего картинка из мультфильма!

Звук его голоса словно отбросил лиса на несколько шагов. На морде зверя появилось комически-ошеломленное выражение, шерсть у него съежилась. Весело рассмеявшись, Джим развернулся и помчался по каменной дорожке. Но камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг разверзлись под его ногами, обнажив зловещий черный провал. Джим, еще не осознав происшедшего, сорвался вниз.

Никлин открыл глаза и уставился на днище верхней койки. Первой его мыслью было: "Что, черт побери, все это значит?" Джим почти не был знаком с теорией австрийского доктора, но у него возникло неуютное чувство, что этот странный и жутковатый сон имеет какой-то символический смысл. Внезапно до Никлина дошло, что сквозь круглое окно пробивается тусклый свет. Машина стояла, и снаружи доносился какой-то шум. Джим приподнялся и выглянул в окно. Колонна грузовиков и прицепов остановилась в месте, которое походило на заброшенную спортивную площадку. Спортивных сооружений сохранилось немного – лишь несколько футбольных ворот без сеток, сломанное табло и небольшой павильон. Над довольно хилым забором, окаймлявшим площадку, виднелись крыши каких-то построек. Вдали, сквозь утреннюю дымку проступали контуры высоких зданий. На одном из них мерцал огонек, свидетельствовавший о работе фототелестанции.

Тысячелетний город. Никлин откинулся на подушку, как только понял, где они находятся. Этот город повсеместно служил мишенью для многочисленных шуток из-за несоответствия высокопарного названия и безжизненной пустоты своих улиц и площадей, покрытых красноватой пылью. Здесь находились лишь открытые разработки бокситов, автоматизированные обогатительные заводы и железнодорожные ветки. Не стоило подниматься с постели ради сомнительного удовольствия взглянуть на Тысячелетний город и его немногочисленных обитателей. Спокойное похрапывание, доносившееся с соседних коек, говорило о полной солидарности с ним его новых товарищей. Джим полагал, что их всех скоро поднимут для сооружения шатра, но сейчас ему нужно было поразмыслить над символами странного и страшного сна. Почему среди его персонажей оказался лис? И как это связано с присутствием матери Джима? Никлин уже очень давно не видел ее во сне. Странен был и тот факт, что подсознание изобразило мать предательницей, готовой отдать своего сына в руки монстра. Монстра… Монс… Монтейн. А мать, предавшая своего сына мать, не символизирует ли она Дани Фартинг? Дани, которую он начал подозревать лишь несколько часов назад…

Внезапно беспорядочный вихрь вопросов и притянутых за уши ассоциаций, бушующий в голове Никлина, стих, оторванный от своего источника сухой прозой жизни. Дани избегает его с того самого момента, как он вступил в общину, – это объективный факт. Вне всякого сомнения, она ведет предельно откровенные разговоры с этой долговязой обладательницей фонарика – как там ее? – Кристин. Почему же Джим не разыскал вчера Дани и не заставил ее прямо ответить на вопросы?! Почему, о, Газообразное Позвоночное, он так надолго отложил объяснение с Дани?!

Ощущая неприятный озноб и слабость, вызванные необходимостью проверить самые худшие предположения, Никлин поднялся. Не заходя в акустическую душевую, он натянул ту же одежду, в которой был вчера, и вышел под лучи утреннего солнца. Первое, что он увидел, был расстеленный на траве шатер. Но, похоже, никто не собирался его устанавливать. Вокруг брезентовых волн несколько человек о чем-то спорили самым оживленным образом.

Когда Никлин вышел из прицепа, от группы отделились двое мужчин и две женщины и решительным шагом направились к выходу со спортивной площадки. В руках они держали чемоданы, какая-то одежда была перекинута у них через плечи. Во главе четверки шагала пухлая Ди Смерхерст, само олицетворение поварской профессии. Она не скрывала своего возмущения.

– Вас, мистер, мне искренне жаль, – сказала она Джиму, – против вас я ничего не имею.

Ее спутники согласно качнули широкополыми шляпами. Они продолжили свое целеустремленное шествие, прежде чем Никлин успел спросить, что она имеет в виду. Навстречу им вышел водитель такси, ожидавшего у единственных ворот. Никлин услышал, как кто-то из четверки упомянул железнодорожную станцию, подтверждая тем самым, что Джим стал свидетелем дезертирства из славного войска Кори Монтейна.

Весьма озадаченный, он нахлобучил на голову шляпу и направился к стоящим у шатра. Теперь он чувствовал себя одновременно и возбужденным, и спокойным. Он был готов ко всему. Но в этом состоянии Джим пребывал лишь несколько мгновений, а именно до того момента, как он увидел Дани Фартинг, и не секундой дольше.

Она снова была в черном, но на сей раз узкие брючки уступили место широкой юбке. Видео стройной фигуры среди бесцветных некрасивых людей незамедлительно подействовал на настроение Никлина. Он почти физически ощутил, как быстро исчезает его решимость.

Направляясь к Дани, Никлин попытался изобразить безразлично-холодную улыбку, но, почувствовав, что уголки губ предательски ползут вверх, придавая лицу дурашливо-счастливое выражение, Джим решил быть предельно серьезным. На какое-то мгновение он малодушно пожелал, чтобы она прошла мимо, сделав вид, что не замечает его. Но Дани без тени смущения посмотрела ему прямо в глаза.

– А вот и ты, Джим, – она тепло улыбнулась. – Где же ты скрываешься? В ответ Джим лишь кивнул. Уже не прежний Джим Никлин, доверчивый и наивный, задал себе вопрос, не выставляет ли он себя на посмешище приступом любовной паранойи.

– Мы можем поговорить?

Люди, находившиеся в пределах слышимости, не стали подталкивать друг друга локтями, но Джим явственно заметил, как по их рядам пробежала дрожь. Других подтверждений ему уже не требовалось.

– О чем? – чрезвычайно веселым тоном поинтересовалась Дани.

– Не здесь.

– Вообще-то я должна помочь им, но… – Дани пожала плечами и направилась за Джимом к футбольным воротам в дальнем конце площадки. – Ты хорошо спал этой ночью? Я слышала, мы зачем-то остановились, но не смогла заставить себя подняться. А ты?

– Разве Кристин не сообщила, что я там был?

– Что ты… Почему она должна была сообщить мне об этом?

Боковым зрением Никлин видел, как в утреннем небе Орбитсвиля пульсируют голубые полосы.

– Вы ведь все друг дружке рассказываете, не так ли?

– О чем, черт побери, идет речь?

– Ни о чем, – ответил он совершенно спокойно, – я полагаю, ни о чем. – Ладно. Я прошу прощения. – Дани провела тыльной стороной ладони по лбу, слегка сдвинув черный берет. – Я обычно так не выражаюсь. Все дело в том, что я ужасно измучилась за эти дни. Я чувствую себя очень виноватой перед тобой. Все, что произошло между нами…

Все это ошибка.

Никлин почувствовал, как в горле встал болезненный ком. Он не мог произнести ни слова.

– Я не понимаю, как такое вообще могло произойти, – продолжала тем временем Дани. – Я не знаю, что ты думаешь обо мне, какое впечатление сложилось у тебя…

Память Никлина услужливо подсказала ответ. Он вновь обрел дар речи.

– У меня сложилось впечатление, что мы с тобой поселимся в собственном домике, но Монтейн сказал, что это исключено.

– Ты что, носишь с собой диктофон? Записываешь каждое вскользь брошенное слово, а потом, по мере надобности, воспроизводишь?

– Что?

– Позволь и мне сказать тебе кое-что, любезный Мата Хари! Я не выношу, когда за мной шпионят!

Полная абсурдность этого заявления ошеломила Джима.

– Я всегда полагал, что Мата Хари – женщина, – машинально ответил он, в тот же самый миг осознав, какое оружие вкладывает в руки Дани.

"Неужели она посмеет? Неужели она воспользуется им? Прошу тебя, Газообразное Позвоночное, не дай ей пасть так низко!" Джим, словно зачарованный, наблюдал, как на ее лице сменяют друг друга удивление, удовольствие и торжество. Секунды тянулись бесконечно. Никлин замер в ожидании удара.

– Так ты полагаешь – это женщина, – медленно сказала Дани, смакуя каждое слово, – а я и не знала.

"Вот так. А ведь Дани меньше, чем кто бы то ни было, имеет основания сомневаться в моих мужских достоинствах. Но тем не менее, что-то подсказало ей, что следует сказать, как ударить побольнее. Что-то во мне самом подсказывает им всем, что и как надо говорить, когда они хотят унизить меня или когда наоборот…" Никлин прищурился. Разгадана еще одна небольшая тайна, тревожившая его подсознание.

В то утро, когда Дани решительно явилась к нему, в то самое утро, когда он из гадкого утенка превратился в горделивого лебедя, она непрерывно твердила о его огромном опыте обращения с женщинами. В сущности, это являлось основной темой ее разговоров. "Скажи мне правду, Джим, скольких женщин ты приводил в свое любовное гнездышко?" Слова, произнесенные с грустным восхищением, слова женщины, не способной устоять перед чарами повесы, слова, которые он, Джим Никлин, жаждал услышать всю свою взрослую жизнь.

О да, она знала, что надо сказать. Знала, ибо он сам выдавал свои тайны. В тот вечер, когда они впервые встретились на центральной площади Оринджфилда, Дани взглянула ему в лицо и хладнокровно прочла все, что хотела узнать о нем. После этого ей не составило труда обобрать Никлина до нитки. И не просто обобрать, – она знала, как заставить его наслаждаться самим процессом ощипывания и подготовки к жарке в печи Кори Монтейна. Всего несколько часов – и Джим из гадкого утенка превратился в прекрасного лебедя, а из лебедя – в запеченную индейку. И шел на все это с огромной готовностью!

– Отлично, Дани, – просто сказал Джим. – Ты все проделала отлично.

На какое-то мгновение ему показалось, что в ее глазах мелькнуло замешательство. Но Джим решительно отвернулся – если чему-то он и научился, так это лишь тому, что не следует доверять собственным суждениям относительно подобных вещей. Возможно, Дани лишь ради него изобразила этот потерянный взгляд, подобно тому, как мастер наносит последами мазок, завершая картину. Дани совершенно недвусмысленно дала ему понять, что она о нем думает. Ее мнение не отличалось от мнения всех прочих женщин, знакомых с Джимом. Теперь остался лишь один вопрос – что делать дальше? Никлин никогда не сможет предстать перед добропорядочными обывателями Оринджфилда, хотя, видит Бог, было бы здорово оказаться рядом с не по годам умной Зинди. Он не собирается оставаться и здесь, в Тысячелетнем городе. Лучше всего отправиться в Бичхед, где его никто не знает. Но у Никлина в кармане не больше десяти орбов, их не хватит даже на билет до столицы.

Со стороны шатра послышался гул голосов. Никлин почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Дани подошла к своим друзьям и сейчас, наверное, потчует их новыми подробностями того, как она облапошила простофилю из Оринджфилда.

Джим должен исчезнуть с места своего унижения, исчезнуть как можно скорее. Но для этого необходимы деньги. Никлин понимал: единственный источник – Кори Монтейн. Трудно придумать большее унижение, чем явиться с протянутой рукой к этому ханже, тебя же и обчистившему. Но если Монтейн решил разыгрывать из себя Божьего человека, то, может, он согласится расстаться с сотней-другой. Особенно, если пригрозить ему неприятностями. Никлин представил, как он врывается к проповеднику, размахивая железным прутом. От нелепости и абсурдности этой картины ему стало еще горше. Насилие в любой его форме, как его ни провоцируй, было совершенно противно природе Никлина. В полицию или газету он также не мог обратиться. Монтейн постарался на славу – никакой связи между личными проблемами Джима и переданными им деньгами обнаружить невозможно. Самое большее, чего мог добиться Джим, – поднять шум и пополнить ряды людей, считающих его полным ослом.

По дороге к прицепу Монтейна Никлин вдруг осознал, что все это время он реагировал на происшедшее скорее как автомат, чем как живое существо. Он был вежлив и пассивен в степени, чрезмерной даже для Джима Никлина. Но где-то в глубинах его существа накапливалось и нарастало что-то необычное и странное, какая-то внутренняя ярость, обещавшая скорый взрыв. Но пока длилось это благословенное оцепенение, самое разумное – попытаться устроить свою жизнь.

Обнаружив, что средняя дверь прицепа приоткрыта, Джим поднялся по ступеням и без стука решительно шагнул внутрь. Монтейн сидел на откидном стуле у стены с чашкой чая в руке и смотрел переносной телевизор, без лишних церемоний водруженный на металлическую крышку гроба. Хотя до ближайшей фототелестанции было никак не больше шести километров, изображение рябило и дергалось. Помехи создавала, скорее всего, висящая в воздухе утренняя дымка. Однако качество звука было вполне удовлетворительным. Монтейн напряженно слушал.

Он молча помахал свободной рукой, приветствуя Джима, и указал на стул рядом с собой. Понимая, что его уже поставили в тактически невыгодное положение, Никлин неохотно опустился на указанное место. Его колени почти касались гроба. Глядя на его серебристую поверхность, Джим поймал себя на том, что думает о содержимом этого ящика. Он тут же решительно отбросил эти малоаппетитные мысли и постарался сосредоточиться на новостях, которые полностью поглотили внимание Монтейна.

– … Подчеркнули, что в данный момент они могут ограничиться лишь предположениями, поскольку радиосвязь еще не восстановлена, – говорил диктор, – однако, эти таинственные зеленые линии, по всей видимости, представляют собой глобальное явление. Сообщения о них поступили из окрестностей более чем двадцати припортальных городов. Эксперты, обобщив и экстраполировав полученные данные, полагают, что светящиеся линии тянутся через весь экватор Орбитсвиля, а расстояние между ними составляет около 900 километров. – Диктор сделал паузу. – Вы напуганы? Я – безусловно, но хороший испуг бывает лишь на пользу, поверьте. Более полную информацию мы передадим чуть позже, а пока вернемся в студию к обсуждению экономических последствий того, что некоторые ученые именуют Большим Скачком. Поскольку припортальные сообщества теперь отрезаны друг от друга, многие промышленные центры потеряли доступ к своим рынкам. Если подобная ситуация сохранится, то последует быстрый рост отрасли, специализирующейся на строительстве межпортальных космических кораблей.

Вместе с нами эту проблему обсуждает Рик Ренард, который в последние несколько дней постоянно участвует в наших передачах. Он, как вам уже, наверное, известно, является владельцем корабля "Хоксбид", который исчез в момент маневрирования у тридцать шестого Портала. Мистер Ренард уже создает консорциум по конструированию и постройке…

В этот момент Монтейн протянул руку и выключил телевизор.

– Доброе утро, Джим. Чаю?

Никлин продолжал смотреть на погасший экран, едва сознавая, что говорит Монтейн. В какой-то момент его постигло озарение. Когда ведущий упомянул имя Ренарда, внутри Никлина что-то вздыбилось – другого слова он не смог подобрать. В самых глубинах его сознания что-то шевельнулось, словно в темных доисторических топях заворочался чудовищный левиафан. "Ренард! Так ведь звали лиса в каком-то мультфильме. Лис и ракета!

Неплохое название для пивного бара, но какая здесь связь…”

– Вы меня слышите, Джим? – Монтейн насмешливо взглянул на Никлина. –Я предлагаю вам чай.

Джим с некоторым усилием сфокусировал взгляд на лице проповедника.

– Спасибо, но мне нужен не чай, а разговор с вами. Я хочу поговорить. – Я всегда готов выслушать вас, – любезно ответил Монтейн и тут же быстро, не давая Никлину возможности высказаться, продолжил: –Относительно той зеленой линии, которую мы обнаружили прошлой ночью, я оказался прав. Помните, я сказал, что она достигает оболочки? Так вот, в новостях сообщили о сотнях подобных дьявольских штуковин, они и впрямь достигают илема. Меня это очень тревожит, Джим. Несомненная работа дьявола. Так о чем вы хотели поговорить со мной?

– Я думаю, мне следует вас поздравить.

– Поздравить? – недоуменно переспросил Монтейн. – С чем же?

– С тем, как изящно и профессионально вы вместе с одной из своих проституток обобрали меня до нитки.

Никлин с удивлением отметил, что яркие и проницательные глаза проповедника вдруг погасли, подернувшись мутной пеленой. Джим вовсе не ждал столь сильной реакции от профессионального вымогателя.

– Вы говорите загадками, сын мой.

– Я имею в виду превосходную операцию, которую вы провели с помощью вашей шлюхи.

Монтейн кинул беспокойный взгляд на гроб.

– У нас не принято разговаривать подобным тоном.

– О, простите меня! – Никлин не удержался от сарказма.

– Я полагаю, – холодно сказал Монтейн, – что между вами и Дани произошла размолвка?

– Вы очень проницательны.

Монтейн горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что он безмерно огорчен событием, которое, хотя и предвидел, но надеялся избежать.

– Я действительно огорчен этим обстоятельством, Джим. Я, разумеется, постараюсь ответить на ваши претензии, но вы должны понять, что личные отношения между членами нашей общины меня не касаются. Я дал вам ясно понять в нашем первом разговоре, что любой, переданный…

– Вам не стоит беспокоиться об этом, – грубо оборвал его Джим. – Я совершил глупость и готов смириться с ее последствиями. Я хочу лишь уехать отсюда, уехать как можно скорее. Полагаю, вы не откажете мне в просьбе и вернете пару сотен на дорожные расходы.

Монтейн нахмурился.

– Кажется, вы не понимаете, Джим. Эти деньги принадлежат Богу, а не мне. Вы передали их Ему. Я не могу взять из них больше, чем необходимо для поддержания жизни членов нашей общины.

– Прекрасно, – Джим уже не скрывал своей горечи. – Просто прекрасно, Кори. Вы с Дани стоите друг друга.

Монтейн пропустил оскорбление мимо ушей.

– Все, что я могу сделать, – а я бы пренебрег своим христианским долгом, не сделай этого, – предложить вам содержимое моего кармана. Эти деньги предназначены для ведения домашнего хозяйства. У меня есть лишь тридцать орбов. Я понимаю, это немного, но вы можете рассчитывать на них. "Очень мило, черт бы тебя набрал!" – подумал про себя Джим, недоверчиво глядя, как Монтейн поднялся, аккуратно поставил чашку и достал с кухонной полки лакированную чайницу. Проповедник открыл коробку, извлек оттуда три десятиорбовых банкноты и с видом монарха, посвящающего своего слугу в рыцари, протянул деньги Никлину.

– Я никогда не забуду вашей доброты.

Никлин встал, засовывая пульсирующие светом карточки в боковой карман куртки. Он резко повернулся, нырнул в распахнутую дверь прицепа и спрыгнул на вытоптанную траву. Толпа у брезента выросла. Джиму казалось, что все лица обращены в его сторону. Собрались, наверное, поглазеть на его сборы, и уж точно не откажутся стать свидетелями его бегства.

Джим заколебался. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу. Ему захотелось исчезнуть отсюда прямо сейчас. Может, если он бросит свои скудные пожитки, то убережет нервную систему от лишних потрясений? Сердце в груди стучало, к горлу подкатывала тошнота, голова шла кругом. Первый раз в жизни Джим испугался, что вот-вот потеряет сознание. Он постарался взять себя в руки. Сделав несколько дыхательных упражнений, он успокоил сердцебиение и даже в какой-то мере вернул себе равновесие. И тогда, стоя под жгучими солнечными лучами с непокрытой головой, он начал осознавать происходящее.

За его спиной, в тенистом уединении прицепа Кори Монтейн с кем-то разговаривал.

– Прости, дорогая. Ты слышала, как этот молодой человек взвинчивал себя. Единственный способ, которой позволил мне отделаться от него, это дать ему немного денег. Из тех, что предназначены для ведения нашего хозяйства. Но я позабочусь о том, чтобы на тебе не сказалось отсутствие денег. Я обещаю, что больше никто нас не потревожит. Давай допьем чай, а потом вознесем молитву. Хорошо, дорогая?

Никлин, сделав глубокий вдох, прищурил глаза и огляделся вокруг, словно увидел все в первый раз. На губах заиграла легкая улыбка.

Камень, лежавший непосильной ношей на его душе все последние часы, внезапно исчез.

"Это лишь шутка, – твердо прошептал Джим. – Благодарю тебя.

Газообразное Позвоночное, за напоминание. Это шутка. Грандиозная шутка. Я не знаю, что такое смущение, я не знаю, что такое унижение. Их не существует! Мои деньги у Монтейна, и здесь уж ничего не попишешь, но втаптывать себя в грязь я больше не дам. Никому не дам. Ни этому глупому плешивому старикашке, который таскает за собой свою лучшую половину, закупоренную в жестянку, и беседует с ней, поглощая кукурузные хлопья. Ни этим пустоголовым, верящим, что конец света наступит в следующий вторник…”

Не забывая, что на него пялятся сгрудившиеся у разобранного шатра люди, Никлин бодро помахал им рукой и снова вошел в прицеп Монтейна. Сидевший на прежнем месте проповедник удивленно взглянул на него. Чашка застыла в его руке, на лице появилось выражение сварливого неудовольствия, столь характерное для священников.

– Джим, я был максимально щедр к вам. Не вижу смысла в продолжении нашего разговора.

– Я еще раз все хорошенько обдумал, – весело ответил Никлин. –Поразмыслил над вашими вчерашними словами. Вы сказали, что мои навыки и мои руки могут принести вам немало пользы. И я решил, что мой христианский долг призывает меня остаться с вами, со всеми остальными и…

С Дани.

Он достал из кармана деньги и, многозначительно подмигнув, положил их на крышку гроба.

– В конце концов, – добавил Джим с широкой улыбкой, – я и впрямь могу принести немало пользы.

Глава 10

Как только транзитный состав достиг центральной части Бичхед-Сити, Никлин сошел на переполненную людьми пешеходную дорожку. Заглянув в схему, он выяснил, что до места назначения – Гарамонд-Парка – оставалось еще три остановки, но Джим впервые очутился в Бичхеде и ему хотелось насладиться ароматом столичных улиц и площадей. Он расправил свою шляпу, нахлобучил ее на голову и отправился в путь.

Первое, что отметил Джим, если, конечно, не считать безбрежной толпы людей, – город оказался куда опрятнее и чище, чем он ожидал. Магазины и офисы, тянущиеся по обеим сторонам улицы, выглядели, как новенькие, а на тротуарах совершенно отсутствовал мусор, что при таком скоплении людей попросту поражало. Никлин усмехнулся. Будучи жителем маленького городка, он разделял общепринятое мнение, что все большие города так и тонут в грязи и мусоре. Еще одна провинциальная иллюзия, не имевшая ничего общего с реальностью.

Джим шел по улицам Бичхеда и не уставал поражаться специализации многочисленных магазинов и лавок. Здесь можно было найти магазины, где не продавалось ничего, кроме садовых лопат, или оконных рам, или спортивных стрелковых луков. Один лишь этот факт, свидетельствовавший о наличии миллионов потребителей, напомнил Джиму, что он находится в столице Орбитсвиля. В диковинку для Джима была и еще одна деталь – на всех ценниках после цифр стояла буква "М", означавшая, что в Бичхеде в ходу монит. Давным-давно Метаправительство постановило – глобальная экономическая система, охватывающая все города, вытянувшиеся узкой полосой длиной в один миллиард километров вдоль экватора Орбитсвиля, может существовать лишь на основе универсальной денежной единицы, одинаковой у всех порталов. Такой единицей и являлся монит, основное средство платежа в больших городах, тогда как в сельских сообществах люди пользовались более привычным для них орбом, курс которого колебался в зависимости от местных условий. Витрины магазинов, мимо которых шел Джим, сообщили ему, что орб внутренних районов Первого Портала составляет 0,8323 монита. Но Джима этот факт мало взволновал, поскольку в карманах его имелось всего лишь несколько мелких купюр.

Привлеченный прохладой и ароматными запахами, доносящимися из дверей пивного бара, он решил заглянуть туда и утолить жажду хорошей кружкой пива. В этот ранний утренний час в баре было темно и безлюдна. Джим подошел к стойке, за которой молодой бармен и официантка средних лет увлеченно играли в стеке, упрощенный вариант трехмерных шахмат. Взгляд бармена равнодушно скользнул по лицу Никлина, но в остальном парочка никак не прореагировала на его появление.

Окажись в подобной ситуации прежний Джим Никлин, он стал бы покорно дожидаться, не решаясь даже кашлянуть, но от нового Джима не так-то просто было избавиться.

– Эй, любезный, может, вы все-таки соизволите повернуться ко мне? –громко спросил Джим. – Я тот, кого обычно называют посетителем. А вы оба –те, кого принято именовать барменами. И, как бы удивительно вам это ни показалось, ваши обязанности состоят в том, чтобы подавать посетителям те напитки, которые они соизволят заказать, каковым в моем случае является пиво.

Молодой человек оторвался от игры и тупо уставился на Джима, переваривая услышанное.

– Пива?

Никлин важно кивнул.

– Да. Вы, вероятно, слышали о пиве? Это такой напиток желтого цвета, дающий обильную пену. Он должен литься вон из тех кранов. Или вы пропустили соответствующую лекцию?

Парень недоуменно нахмурился и повернулся к своей напарнице. Поджав губы, та наполнила кружку и со стуком поставила ее перед Джимом. Пенистая шапка дрогнула, и немного пены перевалило через край.

– Восемьдесят центов, – холодно произнесла официантка, глядя сквозь Джима.

Он положил одноорбовую купюру на стойку и тут же со злорадным удовлетворением сообразил, что переплатил всего лишь три цента.

– Сдачи не надо, – великодушно улыбнулся Никлин. – Купите себе что-нибудь.

Очень довольный собой, он прошествовал в дальний конец пустынного зала и уселся за столик.

На то, чтобы добраться до Бичхеда, общине Монтейна понадобилось десять дней. Дважды они останавливались в небольших городках. Никлин был приятно удивлен, когда Монтейн объявил, что они задержатся в Бичхеде. Появление колонны в маленьких городках вызывало у жителей огромный интерес. Но, привычные ко всему обитатели столицы вряд ли заметили приезд странствующей общины. Монтейну требовалось время на рекламную компанию. Благодарный за возможность побыть некоторое время предоставленным самому себе, Никлин забрал свои двадцать орбов, которые Монтейн почему-то именовал жалованьем, и поспешил в город. В первую очередь он хотел посетить знаменитый Первый Портал и впервые в жизни взглянуть на звезды. Но кроме любопытства Джим еще испытывал острую потребность поразмышлять. Потягивая пиво и наслаждаясь покоем и одиночеством, Джим позволил себе расслабиться. За короткое время произошло столько событий! Никлин чувствовал себя собирателем антиквариата, приобретшим за раз слишком много вещей и теперь страстно желавшим получить передышку, чтобы как следует рассмотреть свои сокровища.

И самым любопытным пополнением коллекции Никлина являлась Дани Фартинг. Губы Джима сложились в его обычную дурашливую улыбку, когда он вспомнил то утро, когда у прицепа Монтейна с ним произошла знаменательная перемена.

Он направился к разложенному шатру, наслаждаясь вниманием окружающих. Дани, словно почувствовав происшедшую в нем перемену, придвинулась поближе к своей долговязой подруге Кристин Макгиверн. Никлин дружелюбно и скабрезно подмигнул Кристин, а затем обратился к Дани.

– Прошу прощения за свою назойливость. Видите ли, никогда прежде мне не приходилось столько платить за то, чтобы переспать с женщиной, и я, признаюсь, ожидал, что за такую сумму эту процедуру можно было бы и повторить.

Кристин довольно затаила дыхание. Дани же заметно побледнела.

Никлин продолжал:

– Но теперь-то я понимаю, что вам не пристало выдавать сезонные билеты. Ведь трудитесь-то вы на благо Господа нашего. Тем не менее я хотел бы повторить. Нет-нет, ничего возвышенного. Только по существу. Сколько вы возьмете с постоянного клиента?

Дани несколько мгновений безмолвно раскрывала рот, словно вытащенная на сушу рыба, затем растолкав собравшихся вокруг соратников, кинулась к своему прицепу.

– Ста орбов за раз хватит? – прокричал ей вслед Никлин. – Я буду откладывать свое жалованье.

С видом самого искреннего недоумения он повернулся к свидетелям этой сцены, большинство из которых смотрели на него либо с изумлением, либо с нескрываемым отвращением.

– Дани чем-то расстроена? Надеюсь, не из-за меня?

– Вам не следовало так с ней разговаривать, – пробормотал Нибз Аффлек.

Его багровое лицо покрылось бисеринками пота. Судя по всему, Нибза переполнял праведный гнев.

– В самом деле? – кротко поинтересовался Никлин. – Но что ужасного в обычном деловом разговоре?

Аффлек, выпятив грудь, двинулся было на Джима, но стоящие рядом оттащили его в сторону. Метнув на Никлина взгляд, полный ярости, он вырвался из удерживавших его рук, повернулся к разложенному шатру и принялся свирепо теребить брезент. Остальные тут же присоединились к нему. Рядом с Никлиным осталась стоять только Кристин.

– Привет, – тепло сказала она, глядя на него и застенчиво, и вызывающе.

Джим не отвел взгляда.

– У вас запланировано на этот вечер что-нибудь особенное?

– Это зависит от вас.

– Тогда мы на часок-другой завалимся куда-нибудь выпить, а потом я продемонстрирую вам свои способности.

Этот инцидент определенно можно назвать кульминационным завершением его прежней жизни, решил Никлин. Триумф омрачало лишь столь легкое отступление Дани. Впоследствии Кори Монтейн попытался завести с Никлином нравоучительную беседу, долго рассуждая о том, что в общине следует соблюдать определенные правила приличия. Он хмурил брови, грозно сверкал глазами, но, судя по всему, и сам сознавал свое поражение. Он оказался в положении человека, вознамерившегося содержать добропорядочный и респектабельный бордель и не имеющего ни малейшего представления, как поступать со скандальными клиентами. Монтейну следовало бы поручить двум самым крепким своим последователям как следует отделать Никлина железными прутьями и бросить где-нибудь в темном переулке, но он попал в ловушку собственного ремесла.

Сейчас, размышляя над происшедшим, Никлин пришел к выводу, что Кори Монтейн не так уж хорош и в привычной для себя роли странствующего проповедника. Не способный самостоятельно раздобыть деньги, он пытался решить финансовую проблему, собирая вокруг себя людей, по той или иной причине оказавшихся на обочине жизни. Большинство из них следовало бы записать скорее в пассив, чем в актив. Их связывали, пожалуй, лишь вера в то, что Орбитсвиль является ловушкой дьявола, и слепая преданность Монтейну, который спасет их и подарит Новый Эдем.

Никлин улыбнулся. Его природный скептицизм с самого начала воздвиг барьер между ним и другими членами общины. Но Никлин не испытывал никакого сожаления на этот счет. Общество никогда не принимало его, но теперь это происходило на условиях самого Джима, что его вполне устраивало.

Внезапно ему надоело сидеть в баре. Он допил остатки пива и направился к двери.

– Я покидаю вас, любезные, – крикнул он парочке за стойкой.

С удовлетворением отметив злобный взгляд официантки, Джим толкнул дверь и нырнул в уличную толпу.

Хотя Никлин впервые в жизни очутился в Гарамонд-парке, все здесь выглядело очень знакомым. Прогуливающиеся туристы, тенистые деревья, изобилие цветов, блеск далеких высотных зданий. Все это Джим не раз видел по телевизору. Тем не менее, завидев Портал, он пришел в сильное возбуждение.

Портал выглядел как круглое черное озеро диаметром около километра. Склоны озера покрывала ярко-зеленая трава. На одном из берегов возвышались остатки древней каменной кладки – разрушенные фортификационные сооружения загадочных предшественников землян. На противоположной стороне черного озера виднелись причальные постройки и здания космической станции. Издалека казалось, что с ними все в порядке. Но огромные причальные опоры, прежде уходившие в черную глубь открытого космоса, сейчас отсутствовали. Чужеродным элементом выглядели передвижные лаборатории, выстроившиеся на восточной стороне Портала, неподалеку от старого наблюдательного поста Объединенного Руководства. Переносная металлическая ограда окружала лаборатории, всюду кишели провода, кабели, токосъемники, опоры, съемочные камеры. К самому краю озера спускались металлические конструкции, нижней частью они уходили в чернеющую пустоту. Около них суетились одетые в скафандры люди.

"Наверное, и впрямь снаружи произошло что-то серьезное, – подумал Джим, – иначе здесь не было бы столько шума". Зачарованный возможностью увидеть чуждый мир космоса, о котором он столько слышал, Никлин вприпрыжку побежал к черному провалу. Пробравшись между идиллическими группами, мирно завтракающими на траве, он оказался у дорожки, идущей вдоль края Портала. Дорожка упиралась в небольшую полукруглую площадку.

У самого края Портала высился знаменитый памятник первооткрывателю Орбитсвиля. В одной руке бронзовый астронавт держал шлем от скафандра, а другой прикрывал глаза от слепящих солнечных лучей, вглядываясь вдаль. К гранитному основанию памятника была прикреплена табличка, гласившая:

ВЭНС ГАРАМОНД, РАЗВЕДЧИК Никлин вздрогнул – в лицо ему ударил сноп радужных лучей, в ушах зажурчал мягкий бесполый голос. Джим догадался – включилась информационная система в основании памятника. Компьютер, обработав сигналы, выдаваемые подкоркой мозга, переключился на английский.

"…

Большого флота исследовательских космических кораблей, принадлежавшего "Старфлайт Инкорпорейтед", компании, имевшей в то время монополию на космические перевозки. Корабль "Биссендорф" под командованием капитана…”

Джим отошел в сторону, прервав свое общение с информационным лучом. Ему вовсе не хотелось слушать лекцию по ранней истории Орбитсвиля, особенно сейчас, когда всего в нескольких шагах от его ног распростерлась Вселенная. Испытывая нетерпение ребенка, спешащего развернуть долгожданный подарок, он прошел вдоль ограды, нашел свободное место, облокотился о перила и взглянул на звезды.

Но чернота внизу казалась совершенно однородной. И только когда глаза немного привыкли, Джим различил слабое мерцание. Разочарованный, словно его жестоко обманули, он оглянулся на других зрителей. Они глазели в провал с видом полного восхищения, некоторые даже тыкали пальцами, показывая что-то особенно интересное. "Может, все дело в фокусировке зрения? Ведь некоторые так и не смогли приспособиться к старым стереовизорам".

Джим вновь заглянул вниз. Прищуриваясь и вовсю вращая глазами, он попытался узреть величественную и прекрасную картину, но у него ничего не вышло. Вселенная по-прежнему выглядела как скучная чернота, кое-где нарушаемая тусклыми световыми точками.

Джим оторвался от перил и медленно побрел по дорожке вокруг Портала. Он абсолютно не представлял, что ему делать дальше. Через равные отрезки на дорожке попадались наблюдательные кабинки, одним краем нависающие над Порталом. Никлин решил, что укрывшись от ослепительного солнца, можно будет гораздо лучше разглядеть звезды. Но ко всем кабинкам тянулись длинные очереди. Скорее всего, он увидит тоже световые пятна, но только более яркие. Вряд ли на это стоило тратить время.

"Я должен признать, что на какое-то время ты и в самом деле задурило мне голову, о Газообразное Позвоночное, – печально подумал Джим. – Но взглянув на Вселенную, я убедился – все это лишь часть Большой Шутки. Что же дальше? Самое разумное – это ввалиться куда-нибудь и выпить еще пива…”

К вечеру Никлин начал уставать. Пешеходное исследование Бичхеда давало себя знать. Благотворное воздействие восьми кружек пива, поглощенных во время странствий по улицам города, закончилось. Навалилась сонная апатия. Никлин, не предполагавший, что когда-либо сможет не то что привязаться, а даже привыкнуть к своей неудобной походной койке, сейчас хотел лишь одного – рухнуть на нее и забыться глубоким сном.

Джим шел вдоль витрины, заставленной трехмерными телевизорами, когда изображение на экранах изменилось. Вместо демонстрационной картинки возник розовощекий, пухлый человек. Он доверительно улыбался миру, но выступающие вперед крупные зубы делали его улыбку неискренней, придавая лицу агрессивное выражение.

"Я где-то его видел, – Никлин напряг память. – Человек с космического корабля, Рик Ренард. Ренард!”

Джим споткнулся. Сон! Это же лицо из его сна! Того самого сна, где лис щеголяет в человеческой одежде, где прекрасный сад скрывает под собой черную бездну. Но какая здесь связь с космическими кораблями? В какой-то момент ему показалось, что он вот-вот раскроет тайну этого причудливого сценария. Но уже в следующий миг неуловимая догадка исчезла. Дверь захлопнулась, оставив его ни с чем.

К тому времени, когда он вернулся в лагерь, опустилась тьма. Несмотря на острое желание лечь на койку и заснуть, Никлин решил немного перекусить. Весь день он ходил полуголодный – содержимое карманов не позволяло побаловать себя полновесным обедом.

Стоянку разбили на пустыре, в районе, где за место под солнцем боролись дешевые муниципальные дома, энергетические подстанции и какие-то безымянные склады. Каким образом Монтейн умудряется выбирать подобные места, да еще убеждать всех в правильности своего выбора? Джим пожал плечами. Проклиная Монтейна и его жадность, он осторожно пробирался в почти полной темноте, стараясь не угодить в одну из многочисленных ям или мусорных куч. И почему Монтейн не может понять, что большие затраты окупаются? Что деньги притягивают деньги? Община могла бы арендовать самый крупный и престижный столичный стадион и сделать себе рекламу, разместив своих членов в лучших отелях города. В этом случае, вздохнул Джим, он не страдал бы от голода и отсутствия элементарных удобств. Вместо сомнительной бурды – творения Карлоса Кемпсона, заменившего Ди Смерхерст на посту повара, он получал бы первоклассную пищу, а вместо узкой неудобной койки в переполненном прицепе к его услугам был бы отличный гостиничный номер.

Добравшись до шатра и окружавших его машин, Джим с удивлением обнаружил, что прицеп Кемпсона заперт. Несколько обеспокоенный, он огляделся. Внутри шатра слышался негромкий голос, хотя света видно не было. Никлин подошел ко входу и, отдернув полог, заглянул внутрь. Картина, открывшаяся глазам Никлина, своей странной таинственностью напомнила ему собрания ранних христиан в языческом Риме.

– … Гораздо более серьезным, чем я считал ранее… – говорил Монтейн своей пастве, рассевшейся перед ним полукругом.

Тут он замолчал, увидев Джима. Слушатели начали оборачиваться, желая узнать, что помешало их пастырю. Послышались возгласы, неопровержимо свидетельствовавшие, что кое-кто считает присутствие Никлина крайне нежелательным. Монтейн жестом успокоил аудиторию.

– Заходите, Джим, и присоединяйтесь к нам. Мы обсуждаем нашу дальнейшую тактику, и Бог знает, какие свежие идеи окажутся нам полезными вне зависимости от их источника.

Решив не обижаться на последние слова, Никлин направился к проходу между рядами. Дани фартинг сидела во втором. Джим пробрался в третий, уселся за ее спиной и легонько дунул ей в затылок.

– Привет, дорогая, – нежно прошептал он. – Я вернулся из города сразу же, как только смог. Ты ведь не очень скучала?

Дани съежилась и подалась вперед. Джим злорадно улыбнулся, расположился поудобнее и перевел взгляд на Монтейна.

– Повторю ради тех, кто опоздал, – продолжил Монтейн с некоторой сухостью в голосе, означавшей, что он ждет полного внимания Никлина. – Мы обсуждаем новое серьезное препятствие, возникшее на нашем нелегком пути. Как вы все уже знаете, одиннадцать или двенадцать дней назад Орбитсвиль потерял связь со всем, что находилось вне оболочки. В том числе и с межзвездными космическими кораблями, которые приближались к Орбитсвилю или стояли у причалов. В то время я не видел причин для беспокойства, поскольку никогда не рассчитывал купить полноценный звездолет. Ведь даже корабль с выработанным ресурсом стоит около двух миллионов монитов, а эта сумма выходит далеко за пределы наших скромных возможностей. Но я должен сказать вам: никто из вас не виноват в том, что нам не удалось собрать необходимой суммы. Вы старались изо всех сил, вина полностью лежит на мне. Это я выбрал неправильную тактику добывания денег, я направил ваши усилия по неверному пути.

"Кори, старина, это самые правдивые слова, которые ты когда-либо произносил", – улыбнулся про себя Джим. Но по рядам слушателей побежал гул несогласия. Монтейн судорожно сглотнул и поклонился в знак признательности. Никлин видел, что он действительно потрясен.

– Некоторое время назад я нашел, как мне тогда казалось, выход из создавшегося положения. Я связался с одной крупной ремонтной мастерской, находящейся здесь, в Бичхеде. У них имелся пассажирский корабль устаревшей девяносто третьей модели. Владельцы поставили его в наземный док для капитального ремонта, но впоследствии бросили, так и не доведя ремонт до конца. Для наших целей корабль подходил, конечно же, не идеально, но его цена составляла всего три четверти миллиона плюс еще около двухсот тысяч для завершения ремонта. У нас таких денег не было, но я рассчитывал достать их к следующей зиме.

"Тебе требовалось всего лишь еще несколько пустоголовых вроде меня. –Никлин нетерпеливо заерзал на стуле. – Что же дальше?”

– Сейчас я сообщу вам горькую новость. Сегодня, связавшись с посредниками, я узнал, что контракт расторгнут. В качестве причины названо небольшое опоздание с очередным из промежуточных платежей. В нормальных обстоятельствах небольшая задержка с очередным взносом не повлекла бы за собой никаких последствий, но с момента Большого Скачка все изменилось. Оказалось, что образован гигантский консорциум с целью восстановления в кратчайшие сроки межпортальной торговли. Члены этого консорциума скупают все доступные космические аппараты. Стоимость нашего корабля мгновенно взлетела до трех миллионов монитов. Вот такие невеселые у нас дела, дети мои. – Голос Монтейна, до этого момента контролируемый, вдруг дал трещину. – Я… Я не знаю, что делать дальше. Сегодня вечером дьявол смеется, глядя на нас… А я… Я просто не представляю, как нам быть.

Голос подал мужчина, сидящий в первом ряду:

– Вам не следует винить себя, Кори. Не вы виноваты в том, что контракт разорван.

– Да, но в довершение всего я потерял деньги, выплаченные в качестве начального взноса.

– Сколько?

Монтейн вымученно улыбнулся:

– Сто кусков.

Никлин отметил очень нехарактерное для Монтейна употребление старинного жаргонного слова. Он понял, что за стремлением выглядеть небрежным кроются отчаяние и глубокое чувство вины. Неужели Монтейн решил перестать разыгрывать из себя нового спасителя?

Против своего ожидания Джима не радовало случившееся. Хотя он и собирался покинуть общину в самое ближайшее время, но жажда мести не затухла в его душе. Катастрофа, постигшая Монтейна и его последователей, была вызвана не Никлином, поэтому он не получил никакого удовлетворения. Что касается Дани, для нее он разработал особую, изощреннейшую месть, которая принесет ему удовлетворение во всех смыслах этого слова. Джим планировал собрать крупную сумму денег (каким образом это ему удастся, он еще не знал), сумму, от которой ни сама Дани, ни ее неуклюжий Свенгали не смогли бы отказаться. И тогда она будет обязана лечь с ним снова. Если Дани вздумает играть роль храмовой проститутки, то он, Джим Никлин, станет самым горячим ее поклонником и почитателем. Именно о таком исходе мечталось ему. Когда же наступит этот благословенный день, она пожалеет, что некогда…

"Стоп! – торопливо остановил себя Никлин. – Ты должен разыграть все совершенно хладнокровно. Спокойно и безразлично. Если ты не будешь холодным и равнодушным, они не смогут возненавидеть тебя должным образом…”

В первом ряду подняла руку электрик Петра Дэвис.

– Кори, может, стоит обратиться прямо к руководителям этого консорциума? Когда они узнают, что мы являемся религиозной организацией… – Верно, – вмешался кто-то из мужчин. – А, может, просто арендовать у них корабль? В конце концов мы хотим совершить лишь одно-единственное путешествие, потом они могут забрать его.

Монтейн покачал головой.

– Идея хорошая, но я сомневаюсь, что эти люди сочувственно отнесутся к нашим целям. Скорее наоборот. Во главе консорциума стоит человек по имени Рик Ренард…

Конца фразы Никлин не услышал. В голове у него все завертелось. Упоминание имени Ренарда вызвало взрыв в подсознании, и этот взрыв выбросил на берег его памяти веер разрозненных осколков. Ренард… Ренард! Когда-то у него был дядя по имени Ренар. Нет, не дядя, а дедушка, да, двоюродный дедушка, родной дядя его матери. Но он всегда называл его дядей. Маленький Джим всегда очень боялся дяди Ренара, а мать имела привычку именовать того хитрым старым лисом. Маленький Джимми был убежден, что дядя Ренар и впрямь превращается в лиса в те моменты, когда его никто не видит. Он редко бывал в доме Никлинов, мотаясь по дальним уголкам, куда засылала его профессия землемера. Как-то раз из одного такого местечка он прислал Джимми, очень примечательную открытку…

– Кори, у меня для вас припасена крайне интересная новость, – крикнул Джим. – Я знаю, где найти космический корабль, который можно получить почти даром.

Глава 11

– И все-таки, Джим, к чему такая таинственность? – спросил Монтейн. –Я не хочу держать остальных в неведении. Наши дела слишком плачевны.

Дверь прицепа была плотно закрыта. Лампа под матовым абажуром отбрасывала мягкий свет. На столе, а точнее на крышке гроба Милли Монтейн, поблескивали чайные приборы. Джим, казалось, забыл о дневной усталости, наслаждаясь тишиной, уединенностью и относительным комфортом.

– Мы должны обговорить размер вознаграждения, – ответил он. –Полагаю, это лучше сделать с глазу на глаз.

– Вознаграждение? Вы требуете вознаграждения?!

Никлин улыбнулся.

– Разумеется! За все в жизни нужно платить, Кори. Вы-то должны знать эту истину.

Монтейн внимательно посмотрел на него.

– Вы хотите вернуть свои деньги?

– Возможно. Я еще не пришел к окончательному выводу. Быть может, я соглашусь считать их своим вкладом в "Монтейн Энтерпрайзиз Инкорпорейтед". – Ну хорошо, Джим, чего же вы хотите? Давайте, говорите. Я готов выслушать вас.

Прежде чем начать, Никлин отпил чай, откровенно растягивая время.

– Отложим пока в сторону вопрос о деньгах. Я хочу получить должность. Отныне никаких ночных дежурств за рулем, никаких работ по расчистке земли от колючек. Думаю, что мою должность можно назвать Вице-президент.

– Пышные титулы у нас ничего не значат. – Монтейн едко усмехнулся.

– Для меня значат. В соответствии с моим новым статусом я рассчитываю на увеличение жалования. Естественно, я не стану злоупотреблять этой привилегией. Мои запросы весьма умеренны.

– Продолжайте, продолжайте, – все так же едко подбодрил его Монтейн. – Кроме того, я хочу иметь в своем распоряжении отдельный прицеп. – Никлин с шумом втянул в себя чай, всем своим видом показывая, как тот хорош. – Когда я говорю о прицепе, я, конечно же, имею в виду жилое помещение. Разумеется, должны быть водители, которые будут в моем полном распоряжении. Во время длительных остановок я хочу жить в лучших отелях.

– Глядя на вас, я тоже начинаю получать удовольствие. Вы же еще ни слова не сказали о том, где находится ваш мифический корабль.

– Я как раз к этому и перехожу, – ответил Никлин. Сердце его забилось чаще. – Осталось уладить лишь один вопрос.

– Какой же?

– Дани Фартинг, – небрежно ответил Джим. – Я хочу Дани Фартинг.

Усмешка слетела с лица Монтейна. Он резко поставил чашку, пролив чай на блюдце.

– Вон отсюда, Джим Никлин! Вон! Убирайтесь и не смейте возвращаться! Немедленно!

Джим устроился на скамье поудобнее.

– А как же космический корабль, Кори? Гарантия покинуть Орбитсвиль прежде, чем ловушка захлопнется? Надежный билет до Нового Эдема? Господь доверил вам вести его детей к спасению, он дал вам право не гнушаться никакими средствами. Вы ведь сами объясняли мне это совсем недавно, сидя на этой самой скамейке. В тот день вы очень убедительно рассуждали о том, что совершенно правильно обобрали меня. Неужели вы так быстро все забыли? – Вы гнусный… – Монтейн прикрыл глаза. Лицо его пожелтело. – Дани Фартинг – живой человек.

– Надеюсь, – усмехнулся Никлин. – Ну, так и я не зверь.

– Избавьте меня от вашего юмора. Я повторяю, Дани – человек.

– Раз так, значит, она продается! – В голосе Никлина не было и тени юмора. – Поэтому вам следует продать ее сейчас. Поговорите с ней. Уверен, у вас получится.

Монтейн сжал кулаки и просидел так более десяти секунд. Затем неожиданно расслабился, поднял веки. Взгляд его был мягок и незамутнен.

– Я молился, – объяснил он. – Беседовал с Господом.

– И что он вам сообщил?

– Господь напомнил мне, что о корабле я знаю лишь с ваших слов. Может быть, его уже не существует? Господь посоветовал мне сдержать гнев.

– Воистину, Господь дал вам добрый совет. – Джим рассмеялся. – Этот язык, оказывается, заразителен!

– Так что же, Джим? – Монтейн не давал себя отвлечь.

– Как насчет вознаграждения?

– Мне кажется, я уже не верю в существование корабля, но, признаться, сгораю от любопытства и жажду выслушать вашу историю. – Теперь Монтейн говорил в своей обычной проповеднической манере. Он был явно доволен, что сумел получить преимущество в этом разговоре, постепенно превратившемся в словесную дуэль. – Поэтому я не могу согласиться на ваши условия, не узнав сути.

– Мудро. Очень мудро, – откликнулся Никлин.

– Полагаю, что так, Джим. – Лицо Монтейна было теперь совершенно спокойно. Он вновь взял чашку. – Так что я жду необыкновенной истории. Где же этот таинственный космический корабль, который мы можем получить почти даром?

Несколько уязвленный спокойным и насмешливым тоном Монтейна, Никлин не внял внутреннему голосу, который настойчиво шептал, что он слишком уж круто берет быка за рога.

– Он захоронен вблизи одного небольшого городка в нескольких тысячах километров от Бичхеда.

– Захоронен?! – Монтейн недоверчиво фыркнул. – Вы хотите сказать, что кто-то затащил космический корабль на тысячи километров вглубь Орбитсвиля, а потом закопал его?

– Ну, он, конечно же, не вырыл яму в земле. Корабль закрыт сверху камнями и почвой.

– Но зачем?

– Корабль использовали в качестве саркофага. – Никлин удивлялся тому, как быстро он оказался в положении обороняющегося. – Это что-то вроде мавзолея или мемориала. Насколько я помню, молодая жена одного богача очень хотела побывать в космосе. Он подарил ей космический корабль. Она погибла в первом же полете из-за какой-то ерунды. Тогда влюбленный толстосум заплатил за доставку корабля к своим владениям и превратил его в усыпальницу. Однако решил, что межзвездный крейсер не вписывается в мирный пейзаж, и я думаю, он был совершенно прав – космический корабль выглядит не слишком-то уместно на задворках твоего дома. К счастью, наш толстосум увлекался садоводством, поэтому он засыпал корабль камнями и землей и посадил там цветы, за которыми ухаживал всю оставшуюся жизнь. Трогательная история, не правда ли?

– Вы, очевидно, находите свой рассказ очень забавным? – При этих словах Монтейн взглянул на гроб своей жены.

Острая радость пронзила Никлина, когда он понял значение этого взгляда. Его беспокоило, как Монтейн воспримет этот рассказ, но ему и в голову не приходило, что между историей богача и историей самого Монтейна можно провести подобную параллель. Слепой случай, иначе именуемый Газообразным Позвоночным, сделал Монтейна уступчивым и ранимым. "Благодарю тебя, Кори, я и забыл, что тот, кто таскает за собой свою старуху в жестяной банке, склонен испытывать сочувствие к идее металлического Тадж-Махала".

– Я совершенно не нахожу эту историю смешной. Совсем напротив, –ответил Джим с печалью в голосе. – Я хотел скрыть свои чувства под маской легкомыслия и веселья.

В глазах Монтейна мелькнуло отвращение – верный знак того, что оборона проповедника дает сбой.

– Как звали этого человека? – хмуро спросил Монтейн.

– Я не помню.

– Где находится корабль?

– И этого я тоже не помню, – весело ответил Джим.

– Что-то немного вы помните. Откуда вам известна эта история?

– В детстве у меня был двоюродный дедушка. Его звали Ренар Никлин. Он повсюду разъезжал и много где побывал. Был он то ли землемером, то ли картографом, словом, его профессия располагала к путешествиям. Как-то раз он прислал мне открытку-голограмму этой гробницы с обещанием когда-нибудь взять меня туда с собой. Голограмма была необыкновенно красивой, мне нравилось ее разглядывать – небольшой холм с удивительным декоративным садом на склонах. С годами я забыл обо всем этом, но воспоминание не умерло, а затаилось где-то в глубинах моей памяти. И вот сейчас оно всплыло. Весь день меня тревожило что-то неуловимое, ускользающее, а вечером, когда я вас слушал на собрании, вдруг все встало на свои места –я вспомнил!

– Минуточку, – остановил Джима Монтейн. – Вы получили голограмму в детстве? А эта история…

Когда она произошла?

Никлин пожал плечами.

– Лет шестьдесят назад, а, может, и все сто. Кто знает?

– Я даром трачу свое время! – раздраженно выдохнул Монтейн. – Я сижу здесь, терплю ваши богохульства и непристойности. Я слушаю полнейший бр… – Спокойно, – резко оборвал его Никлин. – В чем дело?

– Коррозия! Вот в чем дело! От вашего корабля осталась лишь груда ржавых обломков.

Никлин улыбнулся своей дурашливо-счастливой улыбкой. Он молчал до тех пор, пока Монтейн удивленно и вопросительно не взглянул на него.

– В те дни, дорогой Кори, космические корабли строили еще из старых земных материалов, – успокаивающе сказал Джим. – Нет, Кори, любой вид коррозии не страшен кораблю. Беспокоиться нет причин. Обшивка, внутренние перегородки и основные механизмы наверняка целы и невредимы. Могут, конечно, возникнуть проблемы с мелочами, но… – Тут Никлин улыбнулся еще шире. – Если вы решили использовать космический корабль в качестве гроба для любимой жены, то вы десять раз проверите, надежно ли он загерметизирован, не так ли? Вряд ли вы захотите, чтобы ваша дражайшая и любимейшая половина покрылась плесенью. И вам уж определенно не понравится, если по ней начнут ползать насекомые.

Монтейн опять поставил чашку на блюдце, на этот раз с преувеличенной осторожностью. Когда он заговорил, каждое его слово пробирало до печенок. – Я никогда не думал, что произнесу эти слова в адрес кого-нибудь, но если вы имеете в виду мою жену, если вы позволите себе еще раз, я…

Я убью вас. Клянусь, я убью вас!

– Я поражен, – спокойно ответил Джим. – Позволить себе такие ужасные слова по отношению к человеку.

– Я бы не позволил их себе по отношению к человеку.

– О, с некоторых пор я нечувствителен к оскорблениям, Кори. Я теперь ни к чему не чувствителен.

– Тогда вы, должно быть, очень несчастны.

– Отнюдь. – Никлин снова улыбнулся. – Я открыл тайну абсолютного счастья. Хотите знать, в чем оно состоит? Нет? Но я все равно скажу. В вашем мозгу всегда должна главенствовать одна мысль: человек – это хороший кусок дерьма.

– И ты сам в том числе?

– Да! Особенно ты сам! В том-то и дело, старина Кори! Если себя исключить. Большая Шутка лишится своего смысла.

Монтейн устало покачал головой.

– Вернемся к захороненному кораблю. Где он все-таки находится?

– Этого я не помню. Но, по-моему, в названии города два или три раза попадается буква "а", – задумчиво ответил Джим, размышляя, не следует ли заставить проповедника закрепить детали их нового соглашения на бумаге. –Думаю, что смогу найти это название в географическом указателе Первого Портала.

– Я тоже об этом подумал. – Монтейн ехидно посмотрел на Джима. –Теперь-то я и сам смогу найти его.

– А люди Ренарда? Я ведь могу предупредить их.

– А что, если корабль нельзя заполучить, – упорствовал Монтейн. –Вдруг потомки продолжают использовать его в качестве усыпальницы?

– Факты утверждают, что наша леди погибла, не оставив потомства.

– Могут ведь быть и другие родственники. Они могли раскопать корабль и сдать на металлолом.

– Я подумал об этом.

Никлин старался выглядеть как можно правдивее. "Боже, в словах старика есть смысл. Мне стоило помалкивать и самому навести справки". Вслух же он произнес:

– Стоимость металлолома вряд ли покрыла бы расходы на раскопки и перевозку.

– Кроме того, вас ведь могла подвести память. – Монтейн наслаждался замешательством Джима. – Пройдет немало времени, прежде чем возобновятся межпортальные полеты. Так что если этот город расположен не в области Первого Портала, а где-то еще, нам туда не добраться.

– Разговор становится утомительным, к тому же я умираю от голода.

Против своего желания Никлин находился под впечатлением того, как быстро Монтейн пришел в себя и перехватил инициативу. Джим злился на себя за то, что так быстро выложил все свои козыри. Единственно правильной тактикой было бы укрепление своих позиций; ему следовало сначала выяснить, существует ли корабль, есть ли к нему доступ, затем наметить пути его приобретения, найти посредника. Тогда и только тогда следовало начать диктовать свои условия Монтейну. Так почему же его подвела интуиция? Поняв причину, Никлин скорчился от боли. Это Дани. Ее влияние. Лихорадка и поспешность объяснялись одним – жаждой отомстить ей.

– Если вы и впрямь голодны, я могу попросить Карлоса принести поднос с ужином сюда.

При мысли, что он будет есть с гроба Милли Монтейн, Никлин едва удержался от грубой шутки. Монтейн, похоже, и впрямь болезненно реагирует на остроты по поводу своей жены.

– Не стоит беспокоить старика Карлоса. Я могу и подождать. Так как насчет нашего соглашения?

– Я человек слова, Джим. Правда состоит в том, что вы, вероятно, теперь принесете больше пользы, чем прежде. Ирония судьбы. – Монтейн встал и подошел к полке с видеоприемником. – Посмотрим, можно ли вызвать географический справочник Первого Портала. Настала пора проверить вашу память. Нет смысла попусту терять время.

– Согласен, – ответил Никлин, но испугавшись, что может показаться слишком мягким и уступчивым, добавил: – Но должность – это лишь часть вознаграждения. Помните?

– Если вы имеете в виду Дани, то вам тоже следует кое-что вспомнить.

В первый же день нашего знакомства я сказал вам, что Дани Фартинг имеет право на личную жизнь, а личные отношения не касаются ни меня, ни нашей общины.

"Он обвел меня вокруг пальца, – с тревогой подумал Джим. – Вот что значит поддаться эмоциям. Старый болван, воображающий себя вторым Моисеем и болтающий с костями своей супружницы, обскакал меня!”

– Поздравьте меня, если я ослышался, – с горечью сказал Джим. – Я-то полагал, вы сказали что-то о человеке слова.

– Мой обет Богу стоит превыше всего.

– Как удобно!

– Джим, вы должны постараться быть последовательным. – Монтейн все еще ковырялся с видеоприемником. – Несколько минут назад вы со счастливой миной на лице излагали идею о том, что Бог дал мне право подкладывать женщин в постель тем, кто меня интересует. Если это так, то он уж наверняка бы позволил мне небольшую ложь, поскольку она служит его целям. "Так больше продолжаться не может, – сказал себе Джим. Ногти вонзились в ладони. – Произойдут большие перемены…”

Он и не представлял, насколько точным окажется его предсказание.