Фаворит 7. Судьба империи

Глава 10

Не предаст тот, кто знает, насколько это больно.

Майкл Джексон

Петербург

9 сентября 1735 года.

Юлиана, а это стало уже для неё обыденностью, проснулась рано. После ссоры с мужем она с вовсе спала очень плохо. Не хватало в кровати уюта, да и не только этого. Пустая постель стала, холодная.

Женщина чувствовала себя словно опустошённой. Она растерялась, полностью отдалась под власть своих чувств и эмоций. А бурлящие внутри гормоны никак не позволяли взглянуть на проблему немного более критично.

Были такие моменты, когда Юлиана смотрела на дверь и думала, что вот сейчас она распахнётся, сошедший с ума от своей любви Александр ворвётся в спальню и… Ловила себя на мысли о том, что обязательно выгонит его со скандалом, с оскорблениями. Потом сожалеть будет, но сперва выгонит.

Так что она ждала от Александра действий, но боялась своих поступков в ответ. Настолько долго она подавляла в себе ту ревность, которую испытывала к отношениям своего мужа и великой княжны, поедом себя поедала. И вот теперь ревность, накопив силы в обороне, контратакует.

Юлиана Норова встала с кровати, подошла к зеркалу. Ей определённо не нравился тот внешний вид, который беременная женщина стала приобретать в последнее время. Появились прыщи на лице, что с этим делать Юля не знала. А ещё у неё начали отекать ноги, и лицо стало округляться синхронно с округлением живота.

Позвав служанку Аксинью, Юлиана стала спешно одеваться. Сегодня со времени ссоры, она впервые куда-то собралась выйти.

«Как же хорошо, что он ушёл так рано», — думала Юлиана.

Да, если бы её муж не сбежал с самого утра из дома, то Юлиане пришлось бы, возможно, даже объяснять, куда это она собралась. Ну или уходить уже в такие отношения, откуда и не выбраться будет после. Немного, но она Александра изучила.

Ведь какая бы ссора между ними ни была, всё равно они остаются мужем и женой. И хоть на поверхности своих эмоций Юлиана даже желает чего-то недоброго своему супругу, искренне борясь с этими низменными эмоциями, но в глубине своей души она всё же питает всё то светлое, чистое, доброе, что может быть у любящей женщины к своему мужчине.

Юлиан искренне сопереживала и сама разволновалась, когда видела Александра поистине удручённого и сожалеющего о смерти своего брата. Она даже некоторое время ненавидела себя за то, что отвергла попытку своего мужа примириться. Тогда Юля одёрнула протянутую руку Александра, ушла в комнату и закрылась.

— Госпожа, если спросит господин, что ему отвечать? — спросила Аксинья, заплетая волосы Юлианы в замысловатую причёску.

— Можешь сообщить ему, что меня вызвали во дворец, — недолго подумав, сказала Юлиана. — К Анне Леопольдовне. Пусть знает!

Анна Леопольдовна вызвала свою подругу. Да, они обменялись посланиями до этого, сразу после злосчастного приема во дворце. Когда Юлиана писала Анне ответ на ее письмо, госпожа Норова была как раз на пике своего негодования. Так что в сердцах расписала подруге о том, сколь велико коварство мужчины, в которого умудрились влюбиться обе девушки-подружки.

Как только лист с письмом отправился во дворец, Юлиана порывалась догнать вестового, разорвать ту бумагу. Но поняла, что не сможет это сделать физически, а попросить и некого. Все люди в доме были преданы Александру Лукичу. Даже насчёт Аксиньи Юлиана сильно сомневалась.

Выездов у Норовых было уже два. Юлиана вновь обвинила своего мужа, разозлилась на него, что Александр выбрал для себя лучшую карету. Ей пришлось ехать во дворец словно бы в старом корыте. И вновь негативные эмоции начали обуревать женщину.

Во дворце, будто бы шпионка, Юлиана избегала общения с кем бы то ни было. Ей казалось, что всем есть дело до тех событий, главным героем которых был ее муж. И не так чтобы сильно в этом ошибалась.

— Юлиана, друг ты мой сердечный, мы обе обмануты, — с такими словами встретила Анна Леопольдовна свою подругу.

Здесь же, в спальне великой княжны, как декор или элемент мебели, сидел Антон Ульрих. Он поздоровался с Юлианой, но после строгого взгляда своей супруги тут же превратился в немого свидетеля встречи двух подруг. Он уже успокоился, наслаждался вниманием своей любимой. Может быть, через месяц, или два, Анна разрешила бы Антону и остаться в ее спальне. Об этом он мечтал — просто уснуть рядом, даже и без супружеского долга.

Антон Ульрих порывался было вызвать на дуэль Норова. Но Анна Леопольдовна, заполучившая власть над этим мужчиной, своим мужем, строго наказала этого не делать. Антон Ульрих, чтобы не спугнуть, как он считал, потепление в их отношениях, подчинился требованию жены.

— Юлиана, ты теперь ненавидишь его так же, как я? — спросила Анна Леопольдовна.

Госпожа Норова замялась. И после некоторой паузы уклончиво ответила:

— Он нам причинил боль. Обеим.

— И потому теперь я причиню боль ему, — зловеще и величественно сказала Анна Леопольдовна.

Великая княжна закатила истерику. Анна Леопольдовна, нашла способ, как ей повелевать и добиваться своего. Все вокруг сдували пылинки с великой княжны, с беременной женщины, в чреве которой растёт наследник российского престола. Любые прихоти, капризы, которые возникали у беременной Анны, выполнялись незамедлительно и в полном объёме.

Так что когда, после разговора с Андреем Ивановичем Ушаковым, Юлиана потребовала от своей тётушки не вмешиваться в ситуацию, Анна Иоанновна благосклонно согласилась. Андрей Иванович, казалось, только этого и ждал.

— Ты только не переживай, — участливо и даже с некоторым испугом говорила императрица своей племяннице.

После того, как случился разлад между Анной Леопольдовной и Александром Норовым, у великой княжны начались осложнения. Тянуло внизу живота, и медики настолько переполошились, что уже подумали о выкидыше. Ну и еще о том думали, что доживают свои последние дни. Вряд ли бы русская императрица простила бы медикам выкидыш.

Так что государыня была готова хоть кого отправить на плаху или в Сибирь, или задушить собственными руками, чтобы только наследник родился на свет. Государыня решила не вмешиваться в ситуацию. Лишь бы только племянница успокоилась.

Да и сама Анна Иоанновна была зла на Норова. Но мог бы бригадир найти слова, поступить таким образом, чтобы никаких нервов у беременной Анны не было. А Норов решил играть в честность, мол, жену полюбил. Какая нелепость. Прикажет государыня, так будет любить ту, которую угодно ее величеству. Так думала Анна Иоанновна.

— Я хотела бы и дальше видеть тебя, Юлиана, возле себя. Ты моя подруга, и ты поможешь мне уничтожить Норова, — жёстко говорила Анна Леопольдовна.

Андрей Иванович в подробностях расписал, что могла бы сказать и сделать Юлиана Норова, чтобы её муж из баловня судьбы превратился в неудачника. Нужно было обвинение в государственной измене. Тут в копилку и швыряние серебряными рублями с изображением императрицы, и крамольные, оскорбительные речи. Жена могла много чего сказать про своего мужа. А нет, так прочитать по списку.

— Где сейчас мой муж? — спросила Юлиана.

Она догадалась, что тут что-то неладно.

— Арестован… — со злорадной усмешкой сказала Анна Леопольдовна. — По воле моей и государыни, он в Петропавловской крепости. В самой ужасной комнате… темнице.

Великая княжна наслаждалась своей властью. Оказалось, что это может будоражить и возбуждать никак не меньше, чем плотские утехи с любимым человеком.

— Так ты со мной, подруга? Вспомни, как мы клялись в верности нашей дружбе, чтобы не случилось, и какой бы мужчина ни стал между нами. Пора наказать того, кто посмел нас разлучать, — сказала Анна Леопольдовна.

Буря эмоций захлестнула Юлиану…

— Так ты со мной? — настаивала на скором ответе Анна Леопольдовна.

Аляска

9 сентября 1735 года

Григорий Андреевич Спиридов мог бы быть даже в отличном настроении. Теперь его пребывание в общине туземцев казалось весёлым приключением. Беспокоило лишь то, что уже пошёл пятый день, а никто больше так и не пришёл в поселение.

Так что Григорий Андреевич уже намеривался сам отправиться обратно к русскому пакет-боту. И не было признаков, что его кто-либо будет сдерживать.

Лейтенант отправлял одного из своих матросов, чтобы тот предупредил Витуса Беринга. Спиридов считал, что упускать такую уникальную возможность наладить первый контакт с местными людьми ни в коем случае нельзя. И пусть капитан знает, что они живы. Вот только предпринимать попыток отбить русского офицера и троих матросов, совершать не нужно.

Даже себе не хотел признаваться Григорий Андреевич, что он желал остаться в общине алеутов ещё и потому, что ему уж точно понравился тот самый контакт. Сладкий, запоминающийся на всю оставшуюся жизнь.

Та девушка приходила к Спиридову три ночи подряд. Она и засыпала с ним после ночи любви. Если первый раз девушка вела себя скромно, Григорию Андреевичу даже на какой-то момент показалось, что она тихо плачет, то впоследствии…

Это была какая-то буря эмоций, захлестнувшая двух молодых людей, мужчину и женщину. И подобная страсть доказывала, что у любви нет никаких границ. Представители разных культур и цивилизаций — они неистово любили друг друга. Первородной любовью.

И какая же буря эмоций творилась внутри лейтенанта флота Российской империи Григория Андреевича Спиридова! Долг жёстко и бескомпромиссно боролся с зарождающимся, молодым, высоким чувством. Эта безжалостная схватка могла быть похожа на то, как если бы опытный воин без страха и упрёка вступил в битву с мальчишкой лет десяти.

И пусть этот мальчишка очень быстро взрослел и уже через неделю-другую вошёл бы в возраст совершеннолетия, но сейчас он проигрывал. Долг не жалел любовь, бил по ней отчаянно, топтался ногами.

А Спиридов лишь коротал время. У него было два отрезка времени: до и после прихода его любимой. И сейчас Григорий Андреевич пребывал в своих грезах и не сразу услышал, как к нему обращаются.

— Господин лейтенант, похоже, что нас просят выйти, — сказал гардемарин Фёдоров, указывая на выход из жилища.

Был уже день и время первого приёма пищи. И случалась возможность увидеть своих соплеменников. Но и это не радовало лейтенанта. Он ждал вечера.

Кормили туземцы лишь только два раза в день: один раз примерно в полдень, второй раз откровенно на ночь, как бы не к полуночи. Если в первый день Спиридов даже и не подозревал о том, что трое его матросов выжили в той схватке, то сейчас они уже вместе проводили время.

За пределы немудрёной конусовидной конструкции жилища, в два, а то и в три ряда обложенного различными шкурами, как животных, так и рыб, выходить можно было. Но двое местных мужчин сразу же пристраивались со спины и сопровождали русского лейтенанта везде. Они показывали, куда ходить нельзя.

А Спиридову было чрезвычайно интересно, как живут эти люди, чем промышляют, даже о чём думают. Григорий Андреевич начал даже учить язык туземцев, чтобы, по крайней мере, понимать с десяток слов. Нужно же как-то объяснять, что он чего-то хочет, пусть для этого больше придётся использовать жесты и знаки. Или узнать, как называется жилище, в котором, на удивление, оказалось внутри тепло и уютно.

Спиридову даже было любопытно, о чём думают и мечтают эти люди. Но подобный интерес, скорее всего, подпитывался его зарождающейся любовью. Ведь с той девушкой он не мог никаким образом объясниться, кроме как демонстрировать нежность, внимание, улыбаться. Она отвечала ему тем же.

Поселение алеутов было немаленьким. Учитывая то, что этим людям приходилось жить без какого-либо земледелия и животноводства, если не считать наличие собак, то проживать в общине вообще вряд ли могло более шестидесяти человек. Даже сравнительно богатое море не могло прокормить больше. Естественно, на одном участке побережья.

Само поселение находилось в верстах трёх, если не больше, от моря, на огромной поляне посреди леса. Люди ходили здесь по большей части обёрнутыми в шкуры морских зверей. Но попадались и соболиные меха, чаще того морского зверя.

Григорий Андреевич смог очень высоко оценить тот мех, на котором он спал и которым укрывался. Лейтенант поймал себя на мысли, что не знает более тёплой рухляди. И сколько такое может стоить в России, можно только догадываться. И почему-то Норов об этом знал.

Невольно и очень часто Спиридов вспоминал разговор с Александром Лукичом Норовым. У Григория Андреевича накопилось чересчур много вопросов к этому человеку. Причём некоторые вопросы весьма цепляли самолюбие лейтенанта.

Если Норов так много знал о туземцах, то значит, здесь уже кто-то побывал. И тогда остро вставал вопрос о первооткрывателе, о русском человеке, который впервые вступил на американскую землю с западной её оконечности.

Григорий Андреевич поправил то, во что превратился его мундир, считая, что даже в таких условиях, даже с порванным в некоторых местах мундиром, он должен максимально благородно представлять Российскую империю. Тут же Спиридов нацепил пояс со шпагой, проверил два ножа, которые были у него, на всякий случай зарядил два пистоля и ружьё.

Туземцы ничего не забрали, что сильно удивило Спиридова. Ведь он видел, с какими удивлёнными глазами смотрела та девушка, которая его навещала, на любые железные предметы. Правда, девушку больше интересовало не оружие, а, к примеру, пуговицы на камзоле Григория Андреевича. И вполне очевидно, что эти люди не знают железа.

И опять же Норов оказался прав. В экспедицию взяли огромное количество гвоздей, ножей, стеклянных бус. И по всему было понятно, что эти предметы можно было бы очень выгодно обменять у туземцев.

Варёную и почти безвкусную, казалось, что и без соли, рыбу доели все. Это же сделали и двое его матросов. А потом они вышли наружу.

Высокий, со светлыми волосами и голубыми глазами мужчина стоял впереди других туземцев. На вбитых жердях были повешены множество шкур, на шкурах лежала рыба.

Спиридов уже не раз задумался над тем, откуда здесь может появиться такой вот голубоглазый светлый мужчина, встретив которого в Москве, никогда бы не сказал о нём, что он не русский. Похоже, что предположение о некоторой русской группе людей, которая осталась с местными, подтверждается. Хотя верить в это Григорий Андреевич не хотел. Ему претило думать о команде Семёна Дежнёва как об истинных первооткрывателях выхода к Америке.

— Господин лейтенант, они торговать хотят, — сообщил матрос Антип Карлин.

В иной ситуации, уж тем более в море, Григорий Андреевич Спиридов несомненно сделал бы замечание матросу. Слишком много тот разговаривает. Да всё чаще описывает очевидные вещи, понятные для всех. Это может в не в лучшем свете выставлять самого лейтенанта. Будто бы он сам не способен оценить увиденное.

Однако здесь, в общине алеутов, невольно видишь своего и в матросе, и многое прощаешь русскому человеку, даже если он и самого низкого флотского чина.

— Гардемарин Алексеев, предложите радушным хозяевам свой нож, — повелел Спиридов.

Сам же лейтенант полез во внутренний карман, где должен быть небольшой мешочек с разноцветными красивыми бусами. Он уже подарил несколько из таких той девушке, которая приходила к нему. И реакция туземной красавицы доказывала, что подобный подарок захочет иметь каждая женщина в общине.

Начался торг. А ведь туземцы могли просто всё себе забрать, обчистить карманы. И Спиридов даже не посчитал бы это чем-то особенно плохим, ну если только потребовал бы вернуть шпагу и огнестрельное оружие. Но не пропало ничего. А люди казались наивными, честными, будто бы воровства не знали.

Вряд ли, конечно. И воровство знали, и убийство они должны были знать, и предательство. Ведь они же люди. А человеческая натура столь противоречива: в ней могут уживаться одновременно и поистине хорошее, и поистине плохое. Может, дело в том, что местные люди несколько по-особенному принимали пришлых.

Может, они уже кого-то до этого принимали у себя? Сын главы рода — рослый светловолосый с голубыми глазами молодой мужчина. И, кстати, мать его также светлая.

Гардемарин Алексеев подошёл к выставленному товару, достал один нож и показал его торговцу, роль которого на себя принял сын главы рода.

Голубоглазый блондин указывал на три шкуры. Больших, на вид очень неплохо выделанных, тех самых, которыми так восхищался лейтенант Спиридов.

Алексеев покачал головой и указал сразу на семь шкур. Григорий Андреевич Спиридов внутренне даже ахнул. Понятно, что такой мех будет стоить не какого-то там ножа, как бы за одну шкуру не получалось сторговать сразу пятьдесят или более рублей. А тут семь шкур.

Блондин указал на шесть, подойдя к каждой и демонстративно проведя рукой по уникально плотному меху. Гардемарин Алексеев кивнул, отдавая нож.

И после этого торг пошёл уже бурно, будто бы первая сделка была ритуальной. Участвовал и Спиридов, и трое его матросов. За неимением развлечений, если только не считать за таковые приход разных женщин каждую ночь, торговля показалась отличной забавой.

Кстати, тоже вопрос: почему к матросам приходили разные женщины, а Спиридов любил только одну? Нет, он этому обстоятельству был весьма рад. Но всё же…

А потом он увидел ту самую девушку рядом с сыном главы рода. Более того, несмотря на то, что девушка была темноволосой, общие черты лица с блондином чётко угадывались.

Почему-то, когда Спиридов точно понял, что они брат и сестра, то как-то отлегло от сердца. И пришло понимание, зачем правящей семье нужно было всё это, чтобы непременно девушка забеременела от него, русоволосого лейтенанта флота её величества.

Наверняка такая непохожесть на других предоставляла немало преимуществ и доказывала право лидерства.

— И куда же нам всё это девать? А что, если нас не отпустят? — продолжал свои ненужные речи словоохотливый матрос.

Григорий Андреевич не поверил в такое иезуитство. Зачем? Если бы их не собирались отпустить, то просто обокрали бы, да и всё. Хотя тут же посетила иная мысль: а что, если туземцы уже решили оставить пришлых у себя в общине? А сейчас продали шкуры, солёное мясо каких-то животных, чей-то жир, скорее всего, какой-то рыбы. Продали кому? Своим общинникам? Мол, торг — подарок к новоселью?

Но тут к Григорию Андреевичу Спиридову подошёл тот самый светловолосый парень. Он бережно в руках держал…

— Етить твою в маковку! — выругался матрос.

Спиридов даже не обернулся в его сторону, но принял решение в обязательном порядке выпороть скотину. Уже вообще забылся, если ведёт себя так при командире, словно с дружками в портовом трактире.

Однако и сам лейтенант опешил… Сын главы рода нёс саблю. Бережно нёс, смотрел на неё так, будто бы это самое главное сокровище. Впрочем, если туземцы так покупают ножи, то сабля для них будет божественным артефактом.

Промелькнула очередная мысль в голове лейтенанта: почему, если здесь были русские люди, скорее всего, экспедиция Семёна Дежнёва, если же они остались здесь, то почему не научили аборигенов изготавливать железо?

А после подбежала девушка. Она со слезами на глазах кинулась на шею Григорию Андреевичу. Его организм сразу же отреагировал на какие-то неуловимые запахи, на тепло женского тела. Даже несмотря на то, что от неё пахло рыбой, и что этот запах ранее был для лейтенанта неприемлем, сейчас он надышаться им не мог.

Девушка откровенно рыдала, скупая мужская слеза вырвалась из заточения и катилась вниз по заросшей волосами щеке русского лейтенанта. Блондин сделал знак, и двое мужчин подошли и стали оттягивать девушку.

Они что-то говорили друг с другом, язык… Для Григория он сливался в череду огромного количества гласных звуков. Складывалось впечатление, что они постоянно издают вой. Да, это был вой, плачь, по потерянной любви.

Девушка так сильно уцепилась за шею Спиридова, что её даже подняли на ноги, но она не расцепляла захват. Приподняв подбородок, опустив руки, Григорий Андреевич стоял. Внутри него бушевали эмоции, ему хотелось вот так же, как и местные люди, выть. И сколько же сил понадобилось, чтобы не сорваться и не встать на защиту своей женщины.

Долг. Он нещадно бил по зарождающейся любви. Прямо сейчас чувство долга повалило на землю юную любовь и топтало её ногами. Долг был сильнее.

Девушку, забившуюся в истерике, с силой получилось лишь двум мужчинам оттянуть в сторону.

— Григара! Григара! — продолжала кричать она.

Блондин явно не был безэмоциональным чурбаном. Он посмотрел вслед своей сестре, искривился, откровенно начиная плакать. Эти люди не скрывали своих эмоций. Если им хотелось рыдать, они это делали, даже мужчины.

Но вскоре блондин успокоился, махнул сразу пятерым воинам-рыболовам. Те тут же подхватили шкуры, жир в кожаных ёмкостях, мясо. А после сын главы рода жестами показал в сторону моря. Спиридов уже знал, где находится море, так как мысли о побеге отчётливо утвердились в его голове.

Когда небольшая процессия из десяти мужчин, больше половины из которых были туземцы, вышла из леса, в небольшом русском лагере началась паника. Впереди шёл сын главы рода, и своё право на это он неоднократно просил жестами. Важно было, чтобы именно он шёл впереди.

Однако Спиридов понял, что сейчас у морских исследователей сдадут нервы, и кто-нибудь из русских может произвести выстрел. И случится непоправимое. Ведь только-только наладили отношения с местными людьми. Такую торговлю, которая случилась, необходимо будет даже скрывать от всех тех, кто будет находиться в Охотске.

Ведь люди ради наживы готовы преодолевать океаны. К сожалению, не интерес к открытиям, как таковым, вёл первых мореплавателей на поиск морских путей. Всеми ими двигала жажда денег или того, что эти деньги приносит.

Вперёд вышел Спиридов, начал активно махать руками, чтобы его увидели и признали за своего. Сын главы рода посмотрел на то, как уже выстроились пять матросов и направили свои ружья в сторону вышедших из-за леса. Наверняка он понял, что сейчас могло бы произойти.

Так что он приказал своим людям оставить прямо здесь все шкуры и все те товары, которые были куплены пришлыми. А потом…

Объятия и троекратный русский православный поцелуй от сына главы рода были неожиданными. И всё-таки здесь были русские. Вот точно — именно русские.

Ну, а раз они уже здесь были, то нечего и сейчас куда-то уходить России. Землю нужно осваивать. Если тут такая торговля… В этот момент Спиридову захотелось вдруг оказаться рядом с Александром Лукичом Норовым. Чтобы всё ему сказать. Да и чтобы обнять, троекратно поцеловать в русской православной традиции, сказать спасибо.

От автора:

323 год до н.э., Александр Македонский умер, борьба за власть над империей началась, и лишнюю родню скоро будут резать. И тут я попал в его пухлого бастарда…

https://author.today/reader/492554/