Суер

Великолепные алпаты,

сапгиры и Гайдары,

чистейшей воды ахматы

украшали серьгу.

Матросы завороженно смотрели на это произведение искусства, слегка ослепленные блеском особо сверкающих розенталей.

- И это что? - спросил боцман. - Все?

- Не знаю, - сказал я. - Может, еще чего-нибудь достанет.

Но фигура Никанор больше ничего не доставала.

- И это все? - обиженно спрашивал Чугайло. - Одна серьга! А где же вторая?

- А вторая, - сказал капитан, - давно находится у вас в ухе, дорогой господин Чугайло.

Глава LXXXVIII. Остров Едореп

Чугайло запил.

Туго, гнусно, занудно, простецки и матерно.

Он прекрасно понял рассказ капитана про мужика и медведя в овсе, чудо в жизни боцмана совершилось, и больше никаких чудес он мог не ожидать. Серьга и кланяющиеся фигурки - вот и все, что уготовила ему судьба, он то и дело заводил их, слушал пьеску и пил, пил, пил. От бесконечного завода или от долгого пребывания в навозе фигурки стали сбиваться с проторенной поэтической дорожки, перевирали слова и один раз даже запели, обнявшись, "Отговорила роща золотая".

Матросы, не получившие с фигурок ни серьги, без боцманского тычка распустились, гнали самогонку из фальшборта, жизнь на судне пошла враскосяк.

Старпом, который жаждал сокровищ не менее других, как-то тоже опустил руки. Да и трудно было, конечно, ожидать, что под каким-то новым сараем лежит уже другой сундучок в навозе со второю серьгой специально для старпома. Так не бывает.

Пожалуй, только лоцман Кацман пребывал в нормальном расположении духа. Нюхом чувствуя нутро муссона, он все время приводил "Лавра" к разным островам с навозными сараями, но никто не выражал желания слезть на берег и копнуть.

- Копать под сараями никто не желает, сэр, - докладывал Кацман нашему капитану. - Но вот виднеется остров, на котором сами островитяне копают. Не желаете ли глянуть?

Капитан поглядел в трубу. Перед нами распространялся в океане остров, на котором видны были согбенные его жители. Выставив зады и согнув спины, короткими саперными лопатками они копали землю.

- Возможно, это и есть остров настоящих сокровищ, сэр, - предполагал Кацман. - Они решили просто перекопать остров вдоль и поперек в его поисках.

- Давай слезем для разнообразия, - предложил мне капитан. - Пройдемся хоть по бережку, порасспросим жителей.

С трудом раскачали мы старпома, чтоб он скомандовал нам гичку, лоцмана оставили за старшого и прибыли на остров с целью, как говорится, его открытия.

Как только мы вышли на берег, я почувствовал необъяснимое головокружение, перебои в сердце и тяжесть на плечах. Дыханье мое затруднилось, и, не в силах стоять, я пал на колени. Капитан немедленно опустился рядом. Так и получилось, что только лишь открыв остров, мы сразу стали на колени.

- В чем дело? - срывающимся голосом спросил меня Суер.

- А ни в чем, - ответствовал некий островитянин, проползая в этот момент мимо нас. - Вы на острове, где небо давит. Давит и мешает жить и работать.

Обливаясь липким потом, мы оглядели небо. Тяжелое, мутное, серое и живое, столбом стояло оно над островом и мерно, как пресс, раскачивалось вверх-вниз, вверх-вниз. Иногда давило так, что сердце останавливалось, иногда немного отпускало. До самой-самой земли оно почему-то не до-давливало, оставалась узкая щель, по которой и ползали островитяне.

- Здесь же невозможно жить, - сказал капитан.

- Возможно, - ответствовал некий островитянин, который почему-то от нас не отползал. - Хотя и очень, очень херово.

- А что делают ваши сограждане?

- Как чего делают? Репу копают.

- Репу?

- Ну да, репу. Картошку мы не содим, ее окучивать надо, а это без распрямления всей спины очень трудно. Так что - репу. Которые помоложе, покрепче - еще и турнепс.

- Ну, а, к примеру, морковь?

- Ч-ч-ч, - островитянин приложил палец к губам. - Запрещено. Цвет не тот.

- Кто же запрещает? - спросил наивно Суер-Выер.

- Там, - сказал островитянин и посмотрел куда-то на верх той щелочки, что оставалась между небом и землей.

- Но ведь не репой единой жив человек, - сказал Суер. - В эту щель вполне пролезет домашнее животное, ну скажем, овца, курица.

- Какая овца-курица? Черви дохнуть! - И он пополз дальше, волоча за собой сетку-авоську, в которой бултыхалась пара треснутых репин, обросших коростой.

- Постой, - сказал я. - Хочешь, мы тебя увезем отсюда? А то подохнешь здесь. Слышь? Здесь рядышком есть пара-другая островов, где и картошку можно. Даже яблоки растут! Подбросим на корабле!

- Да как же? У меня семья, дети, - и он кивнул в сторонку, где двое ребятишек весело смеялись, кидаясь друг в друга ботвой. Им было совершенно наплевать, давит небо или нет. Они даже подскакивали и колотили в небо кулачками, как в какую-то пыльную подушку.

- Возьмем и их, - сказал я. - Так ведь, капитан?

- Весь остров, конечно, не вывезти, - отвечал Суер, - но десяток человек возьмем. Только давайте, решайте быстрее, а то я совсем плох.

- Ладно, - сказал репоед. - Сейчас с бабой поговорю, с братьями.

Он отполз в средину острова, и там довольно скоро к нему наползли со всех сторон дети и братья. Они что-то там кричали, показывали на нас пальцем, один даже было вскочил, но тут же рухнул на колени.

- И картошка! И яблоки! - доносилось до нас. Потом они так же расползлись в разные стороны, очевидно, по своим репомерным участкам.

Приполз к нам и наш едореп.

- Спасибо, - говорит, - не поедем. Отказываемся.

- А что так?

- Родину покидать не хотим. Здесь родились, здесь уж и помрем. Да и какая там она, чужая-то картошка?

- Да ведь небо задавит.

- Может, отпустит, а? - сказал он с надеждой. И морковь разрешат? Нет, останусь. У вас табачку-то нет?

- Неужели при таком небе еще и курите? - спросил я.

- А куда денешься? - отвечал наш респондент. - И курим, и пьем, если, конечно, поднесут.

Мы оставили ему табаку, немного спирту и поползли обратно на "Лавра". За спиною слышался детский смех.

Ребятишки придумали новую игру. Они подпрыгивали и вцеплялись в небо изо всех сил и, немного покачавшись, с хохотом падали на землю.

Глава LXXXIX. Теплый вечерок в нашей уютной кают-компании

Вечером в кают-компании офицеры попробовали все-таки пареной репы, которую мы с капитаном привезли с острова Едореп.

Она была чуть горьковата, чуть сладковата, но полезный для пищеваренья, натуральный продукт. Давящее небо на самое репу вящего влиянья, как видно, особо не оказывало. Репа осталась репой.

- Ре-па, - сказал старпом, брезгливо отодвигая поданный ему стюардом прибор.

- Не золото, - подтвердил Суер, явно обеспокоенный душевным состоянием старшего помощника. - Мда-с. Не понимаю, с чего Чугайло запил? У него в одной серьге столько драгоценных камней, что на них можно всего "Лавра Георгиевича" закупить.

Неосторожные слова сэра, высказанные во время поедания репы, каким-то образом доползли до боцмана. И пока мы утомленно доедали подзолистый корнеплод, боцман постучался с просьбою войти.

- Пусть, - сказал капитан, и Чугайло с огромным лицом, одетым будто в багрово-черный комбинезон, явился перед нами.

- Позвольте вас спросить, сэр, - начал он, поражая воздух полною таблицей перегаров. - Эта серьга стоит больших денег?

- Возможно.

- А могу ли я на эти деньги купить "Лавра Георгиевича"?

- Возможно.

- Ну так вот, я покупаю. Даю за него три камушка из серьги, вот эти две берии и борух-топаз.

И боцман вынул из кармана носовой платок, в который были завернуты выковырянные из серьги камни.

- Но "Лавр" не продается.

- Как не продается? Вы сами говорили, сэр!

- Я сказал, что вы могли бы купить, но я не хозяин фрегата, я только капитан.

- А кто же хозяин? - И боцман посмотрел на меня. Да-а-а... Все матросы, конечно, замечали, что я занимаю

особое положение на борту. Плавал я вольно, без цели и без погон, но стоял на довольствии как офицер, и некоторые даже думали, что я сын хозяина, сват или брат. Но хозяина я даже лично не знал, ничего о нем не слышал и только догадывался, кто это. А меня сэр Суер-Выер принял на борт просто как старого приятеля.

- Поплаваешь, - говорил он. - Глядишь, чего-нибудь и напишешь.

Мадам Френкель я навязал ему только с одной целью, чтоб она куталась в свое одеяло. Ну, нравилось мне это.

Вот и все.

Остальной экипаж в основном набирал старпом, который в этот момент и встал из-за стола.

- Я не знаю, кто хозяин "Лавра", - медленно, закатив кадык, начал он, но я знаю, КТО хозяин НА "ЛАВРЕ"! Здесь ХОЗЯИН - Я!!! Надо мной только БОГ и КАПИТАН! Вон отсюда, скотина! - И он изо всей силы влепил боцману оплеуху своей белоснежной старпомовской перчаткой. - А если завтра не продерешь свиное рыло - вместе с бериями и серьгами - за борт! Ядро вместо якоря! В мешке или без мешка - вот единственный вопрос, который я обдумаю за ночь! И не думай, что я буду искать чугунное ядро, как ты, кнур, искал лопату!

Старпом схватил большую берию и с треском, как тарантула, раздавил ее каблуком.

Боцман, ловя раскорякой оставшиеся камушки, вывалился из компании нашей кают.

- Репы старпому! - скомандовал Суер, и стюард с отвращением подал Пахомычу пареный жюльен.

Не успел старпом притронуться к потошнице, дверь снова распахнулась, и Чугайло явился с перекошенным похмельным . фартуком на морде:

- Сэр-сзр-сэр! Там - остров! А на нем - баба! Золотая!

Глава ХС. Князь и Лизушка

По пляжу кипарисового островка прогуливалась барышня в платье стиля "кринолин", в муслимовой шляпке без вуалетки, под зонтиком и без собачки.

И шляпка, и отсутствующая собачка, и зонтик были сделаны из натуральных веществ, а вот части дамского тела блестели, как хорошо надраенное обручальное кольцо девяносто шестой пробы. Все эти ее плечи, перси, ланиты, уста и флюсы вспыхивали в тени кипарисов.

- Латунь? - спросил для чего-то лоцман. - Или так загорела?

Навстречу барышне выскочил из-за фикуса милейший господин в креповом смокинге. Его голова сделана была, кажись, из чистого серебра.

Он подхватил барышню под руку, дал отсутствующей собачке пинка под зад, и они стали угощаться мороженым и фруктами, которые в изобилии оказались тут же, под тентами и в беседках. Заприметив фрегат, златолюди восхищенными знаками стали приглашать нас на берег.

Капитан мигнул старпому, старпом - лоцману, лоцман - мне, и я поставил точку в этом непродолжительном миганье. Мы мигом кинули лодку на тали и весело покатили к острову, размахивая флажками.

Капитан в кремовом кителе взлетел на песок, подбежал к барышне, чмокнул ручку. Она скинула книксен.

- Ну, где вы плавали, шалунишка? - спросила она, кокетливо хлопнув капитана веером по нашивкам. - В каких краях мочили якорек?

- Сударыня, сударыня! - заквохтал Суер-Выер - Мы чаще мочим яблоки. А это вот наш старпом, а вот и Кацман.

- А я Лизушка, - представилась барышня, - Золотарева. А это вот князь Серебряный.

Мы почему-то стали хохотать, обниматься с князем. Пахомыч подарил Лизушке сушеный игрек, Кацман добавил икс.

- Как приятно, господа! - восклицал князь Серебряный. - Как приятно, что "Лавр Георгиевич" навестил нас! В мире нас знают, помнят, но навещают редко. И те, кто побывал раз, обратно не возвращаются.

- Почему же? - спросил капитан.

- Поймите, сэр, - пояснял князь, - мы не совсем обычные люди, мы ведь имеем злато-серебряное тело. А это очень трудно во многих смыслах.

- В каких же смыслах? - серьезно спросил старпом.

- Да вот взять хоть Лизушку Золотареву, ведь она же весит три тонны! хохотнул князь.

- Лгунишка! - засмеялась и Лиза, хлопнув князя мизинчиком по устам. Не три, а две с хвостиком.

- Две тонны чистого золота?! - потрясение спросил Пахомыч.

- Да нет, - потупилась Лиза, - кое-какие детали серебряные.

- Это какие же?

- Ну, - покраснела Лизанька, - хоть вот ноготки.

Мне показалось очень и очень симпатичным, как она покраснела. Ну совершенно золотая, и вдруг - краснеет. Приятно, красиво и как-то правильно.

- У меня, конечно, куда меньше золота, - скромно заметил князь, - но есть все-таки кое-что и золотое! - И князь подмигнул Суеру-Выеру. - Вы меня поняли, капитан?! А? Ха-ха-ха! Из чистого золота! Поняли, что это? Ха-ха-ха!

- Ну конечно, понял, мой дорогой друг! - воскликнул Суер. - Конечно, понял! Это - ДУША!

И тут они с князем так стали дурачиться, что госпожа Золотарева предложила выпить шампанского. Оказывается, щичек шампанского "Новый Свет" зарыт был у них в песочке для специального охлаждения.

Выкопали ящичек, хлопнули парой пробок.

- Это - чудо! - восклицал Суер-Выер. - Я не раз выпивал в компании золотых людей! Но - в переносном смысле! А тут пью в прямом! Виват! Прозит! Цум воль! На здоровье!

- А надо быть золотым и в прямом, и в переносном! - объяснял князь. - У нас так полагается. Уж если ты золотой в прямом - будь любезен, стань золотым и в переносном. Тогда про тебя можно действительно сказать - золотой человек.

- Это - огромная редкость, - задумался сэр Суер-Выер. - На материке почти не встречаются золотые как в прямом, так и в переносном. Золотых в переносном - полно, но все они нищие до мозга костей. Только чуть разбогатеют - сразу переносное золото теряют.

- Свинец! - сказал князь. - Это - свинец. У нас такие сразу превращаются в свинец или уж в ртуть. Ха-ха-ха! Мы их так и зовем - свины и рты.

- Но иметь такую вот золотую жену - это же потрясающе! - воскликнул старпом. - Это же невероятное богатство!

- Пожалуйста! - захохотал князь Серебряный. - Вот наша Лизушка - она свободна! Вперед, старпом!

- А как же вы, князь? - смутился Пахомыч. - Я думал, что госпожа Золотарева - ваша, так сказать, герл-френд или, как там, - невеста?!

- Я? - удивился князь. - Да я же известный ветреник! Легкомысленник!

- Изменщик! - добавила Лизушка. - И баламут!

- То есть как? - сказал Пахомыч и впервые за всю историю нашего плаванья открыл свои прищуренные глаза. - Я мог бы жениться на госпоже Золотаревой?

- Ну а что такого-то? - хлопал шампанским князь Серебряный. - Это со всяким может случиться! Житейский вопрос! Попробуйте! Сделайте предложение! Смелей!

Глава XCI. Мизинчик

Лоцман, Суер да и я, признаться, как-то слегка удивились, что старпом обскакал нас на повороте. Не знаю уж, о чем думали мои приятели, меня же в глубине души интересовало, какие детали у госпожи серебряные. Серебро на золоте, прямо скажу, меня всегда волновало, возбуждало и поднимало. И я даже думал немного еще выпить и приступить к делу, а тут старпом, да еще с самыми серьезными намерениями. И ходит так индюком вокруг барышни, и делает английские развороты, перуанские обиходы.

- А что вы любите на завтрак? - спрашивает. - Овсянку или яйцо?

- Молоко с пирожным!

- Ах! Ах! Парное или снятое?

- Перламутровое!

Короче, через пару минут всем стало ясно, что Лизушка Золотарева готова вступить в брак с нашим старпомом, и Пахомыч смело мог готовить брачные чертоги, о которых давно уже мечтал.

Князь отвел нас немного в сторону, чтоб не мешать их церемониям, но я отошел не совсем, а так, наполовину.

- А это не опасно? - осторожно спрашивал князя Суер-Выер. - Не задавит ли в объятьях в прямом смысле слова?

- Да нет, что вы! - успокаивал князь. - Она же золотая и в постели, все понимает. Ну, для обычного человека, может, чуть прохладна поначалу, но если этот металл разогреешь - о-го-го!

- Давайте прямо сейчас устроим помолвку! - воскликнул старпом. Он так растерялся, так заторопился, что прямо засуетился. И его, в сущности, можно было понять: и баба хорошая, видно, что добродушная, и груда золота! Черт подери! И детали серебряные потом поглядеть! И-эх! Я не то что позавидовал, но к бабам неравнодушен, особенно к золотым. Эх!

Объявили помолвку. Шампанское! Спичи! Соусы! Анахореты в сметане! Я не удержался да и ляпнул:

- Не пойму, что это: любовь к женщине или к золоту?

- Конечно, к женщине, - твердо отрубил Пахомыч. - А то, что она золотая, моя судьбина.

- Ну тогда другое дело, - сказал я. - А то я думаю, на кой старпому столько золота, если он не может им воспользоваться?

- Как то есть? - спросил старпом.

- Но ведь вы не сможете перевести это золото в деньги, ничего не сможете на это золото купить, даже бутылку водки.

- Как то есть? - туго проворотил Пахомыч.

- Ну а так. Вы можете это золото только иметь и на него глядеть. Правильно я думаю, Лизушка?

- И ласкать, - смутилось симпатичное и доверчивое дитя.

- Как же так? - сказал старпом. - Неужели для своего любимого мужа ты не отломишь пальчик?

- Как то есть? - спросила теперь Лиза. - Пальчик?! Отломить?! Какой пальчик?

- Да вот хоть мизинчик.

- Мой мизинчик? Зачем?

- Ну, чтоб жить по-человечески: молоко перламутровое, ананасы, костюм, брюки!

- Боже мой! - воскликнула Лиза. - Я должна отломить пальчик, чтоб ты портки себе, старая галоша, покупал! Ах ты, дерьмо вшивое, проститутка, ведро оцинкованное!

И она уже размахнулась, чтоб дать старпому оплеуху, но я успел крикнуть:

- Стой, Лиза! Стой!

Думаю, что в этот момент я спас старпому жизнь, золотая плюха прикончила бы его на месте.

- Пойдем скорей со мной, Лиза, - нагло сказал я.

Иди, я буду только любоваться.

- А еще что? - спросила она капризно, вздернув губку.

- И ласкать, деточка. Конечно, еще и ласкать.

Глава ХСII. Золотая любовь

И тут такое началось! Такое!

Ну, тот, кто ласкал золотых женщин, меня поймет! Я оробел страшно, а тут еще она сорвала платье - светопреставление!

Как быть???

Нет, не надо!

Ладно, я поехал на Таганку!

Нашатыря!

Все это, прямо скажу, происходило в каком-то замке, в который она меня утащила. Я уже потом вышел на балкон, чтоб выпить кофий, и увидел своих друзей, стоящих там вдали около шампанского.

Хорошая, скромная девушка, ничего особенного, но золотая. И серебряные детали меня потрясли до глубины души. Дурацкая гордость, мне почему-то не хотелось показать, насколько я увлечен и потрясен ею, и небрежно так вел себя, велел налить мне водки, разрезать помидор.

Разрезала, налила.

Вы думаете, это все моя фантазия? Да какая там фантазия! Правда! Чистейшая! И все эти острова! И Лиза! И Су-ер! И Пахомыч, который стоял там сейчас около уже остатков шампанского! Какая же это жуткая правда! Весь пергамент правда! Весь! До единого слова.

Я только сказал:

- Прикройся, неловко.

И они правда глазели снизу на все эти ее золотые и серебряные выкрутасы. И я глянул краем глаза, и снова бросил к черту кофий, рухнул на колени и потащил ее с балкона внутрь спальни.

Спальни? Да! Это была спальня, черт меня подери!

И опять вышли на балкон - и снова вовнутрь.

И пошло - туда-сюда, туда-сюда. Кофий остыл. В конце концов я вяло валялся в полубудуаре, искренне сожалея, что я не бесконечен. Она так разогрелась, что просто обжигала плечиком, только грудь серебряная (небольшая) оставалась прохладной.

- Неужели ты и вправду хочешь МЕНЯ? - говорила Лизушка. - Другим только и нравится факт, что я - золотая.

- Ну золотая и золотая, - зевнул я. Устал, скажу вам, невероятно.

- Ты знаешь, - рассказывала Лиза, - они так хотят золота, что один дурак даже кувалдой меня по затылку ударил. Вначале все шло хорошо, а после - бах! - кувалдой по затылку.

И она засмеялась.

- Но тут такой звон раздался, что не только князь Серебряный - сам золотой телец прискакал. Он сейчас уж здоровый бык - бодает направо и налево. Смеялись три дня!.. Не понимаю только, ты-то с чего меня полюбил? За что? Неужели искренне?

- Лиза, - сказал я, - ты - золотая, а я - простой человек, дай хоть передохнуть, отдышаться.

- Ну ладно, передохни.

Я приоткрыл глаза и вдруг снова открыл их. глянул на Лизушку. Боже мой! Я действительно, кажется, попал! Невероятная баба! Ну, конечно, золотая, неотесанная, лексикон, дурацкие манеры. Но все это - окружение, ил. Не может быть! Так плавать вольно всю жизнь! И вдруг полюбить - кого? Золотую женщину! Из золота!

Это же конец!

Саморасстрел!

- Я тебя люблю, - сказал я устало и искренне. - Просто так люблю, не за золото. - И я вдруг разрыдался отчаянно и безвозвратно.

С кошмарной ясностью я увидел, что мы несовместимы.

- Ты - редкий, редкий, редкий, - с упоением утешала меня Лиза. - Никто меня не ласкал так, как ты. Я люблю тебя. И только для тебя я ЭТО СДЕЛАЮ.

- Что еще?

- Отломлю пальчик! Мизинчик!

И она схватила свой мизинец и отвела его назад с такой золотой силой, что он действительно мог вот-вот отломиться.

- Стой, дура! - закричал я. - Не надо мизинца!

- Нет, нет, отломлю! Я знаю, что ты уедешь, ускачешь, умчишься, уплывешь - возьми хоть мой мизинец!

- Не ломай же! Умоляю! Не надо мне!

- Да ты на этот мизинец сто лет проживешь, а мне будет только приятно, что на МОИ.

- Не тронь мизинец! Иди ко мне!

На некоторое время разговоры про мизинец я замял, но она снова и снова твердила:

- Отломлю, чтоб ты стал богатым. Ясно, что на острове ты не останешься.

- И ты думаешь, что я смогу продать твой мизинец?

- А что такого? - спросила Лиза. - Конечно, продашь.

В этот момент я снова сошел с ума, как давеча на острове нищих. Я кинулся на нее и стал молотить золотое и прекрасное лицо своими бедными кулаками. Я бил и бил, и только кровь лилась из моих костяшек. Потом упал у ее ног.

- Успокоился?

- Да, - равнодушно ответил я.

- Ну что? Ломать мизинец или нет?

- Что-что-что? Мизинец? Ты про это?

- Ну да, про мой мизинец золотой. Ломать или нет?

- Девяносто шестой пробы? - спросил я. - Хрен с ним, с мизинцем. Не жалко - ломай. Мне наплевать.

- Ну вот и все, - облегченно вздохнула Лизушка. - Все ясно.

- Что именно?

- Ты - такой же, как все. Можешь и кувалдой по башке. Ладно, отломлю тебе мизинчик, все-таки ты - редкость, я таких встречала двух или трех.

- Двух или трех?

- Сама не помню, - улыбнулась госпожа Золотарева.

- А мне бы хотелось точно знать, сколько вы ТАКИХ встречали! прошептал я. - Пожалуйте мне топор!

- Какой топор?

- Вот тот! Что там в углу стоит!

Там, в углу замка, и вправду стоял красный топор на черном пне.

- Зачем тебе топор?

- Попрошу на "вы". Подставляйте свой мизинец.

- Рубить?! Золото?

- Ну не ломать же. Она заколебалась.

- Послушай, - сказала она, - надо тебе сказать самое главное. Мы золотые, пока живем, а как помрем - превращаемся в обычных людей. Неживых только.

- Эва, удивила, - сказал я. - Мы тоже, как помрем, в неживых превращаемся.

- Но с мизинцем ничего не получится. Это я тебя испытывала. Понимаешь? Его отрубишь - он и рассыплется в прах.

- Зато с моим получится, - ответил я, положил руку на черный пень и рубанул изо всех сил.

Глава XCIII. Кадастр

Совершенно не помню, каким образом доставили меня на "Лавра", только слышал в забытьи:

- У него сильный ожог.

- Сам так бабу раскалил.

- А я-то думаю, кто это ему ногу отрубил?

- А может, сифилис или инфлюэнца?

- Да какой там ожог - пить надо меньше!

- Еще бы - столько керосинить!

Все эти диагнозы и толкования моего болезненного состояния дружно, в конце концов, сходились на том, что "пить надо меньше". И я, конечно, внутренне с этим соглашался и клялся себе, что, как только приду в себя, сразу брошу пить.

Когда же я пришел в себя, я сделался неприятно удивлен следующим оригинальным обстоятельством. Дело в том, что у меня была забинтована правая нога, в то время как я точно помнил, что рубанул себя топором по левой руке. Хоть и сделал я это в состоянии аффекта, из-за безумной несовместимой любви, все-таки помнил дело точно: да, рубанул, да, по левой руке.

- В чем дело, Чугайло? - спросил я склонившегося ко мне боцмана. - Что с моей ногой?

- Точно не знаю, - говорил Чугайло, прикрываясь от меня фанеркой. Говорят, какая-то баба покусала. От страсти.

- Тьфу! - плюнул я. - Черт бы вас всех побрал. А фанерка зачем?

- Какая фанерка?

- Да эта вот, которой ты прикрываешься.

- А это от посылки, - пояснил Чугайло. - Это я прикрываюсь, чтоб перегаром на вас не дышать, чтоб вам не поплохело.

- А рому нету?

- Нету. Только самогон.

- Ну тащи, хрен с ним.

- А чего его таскать, он тут рядом лежит.

- Лежит?

- Ну да, я его положил. А то старпом, как заметит, что самогон стоит сильно ругается.

- А на лежачий что ж?

- А с лежачего чего возьмешь? Лежит и лежит. Нет, старпом не такой, чтоб лежачего, нет...

В этот момент боцман неловко двинул фанеркой, и я отключился.

Когда же я снова пришел в себя, то оказался сидящим в кают-компании и почувствовал странное ощущение. Это было ощущение, будто я произношу слово: "лавровишня".

- Лавровишня? - переспросил меня сэр Суер-Выер.

- Лавровишня, - подтвердил я.

- А Кацман говорит - фиговый листок.

- Лавровишня, - упорно твердил я.

Потом уже я узнал, что это был спор о форме острова злато-серебряных людей. И спор этот я выиграл, признали, что остров страдает формой лавровишни. Так и записали - "страдает формой". Да вы сами почитайте. Вот окончательный

КАДАСТР

всех островов, открытых сэром Суером-Выером

и другими кавалерами во время плаванья на фрегате

"ЛАВР ГЕОРГИЕВИЧ"

с 1955 по 1995 год

1. ОСТРОВ ВАЛЕРЬЯН БОРИСЫЧЕЙ - формы кривого карандаша.

2. ОСТРОВ СУХОЙ ГРУШИ - яйцеобразный с деревом посредине.

3. ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ -напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху.

4. ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА - определенной формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре "Рабочий и колхозница".

5. ОСТРОВ ТЁПЛЫХ ЩЕНКОВ - по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединенных между собой хвостами.

6. ОСТРОВ ЗАБРОШЕННЫХ МИШЕНЕЙ - в форме офицера.

7. ОСТРОВ УНИКОРН - по форме напоминает ланиты Хариты.

8. ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА - золотое руно с вулканическим задом.

9. ОСТРОВ ПОНИЖЕННОЙ ГЕНИАЛЬНОСТИ - действительно, лежит ниже уровня Океана, формою похож на венок сонетов.

10. ОСТРОВ ГОЛЫХ ЖЕНЩИН - обширен как вдоль, так и поперек. Во время отлива имеет форму яйца, во время прилива - двух.

11. ОСТРОВ СЛИЯНИЯ В ОДНО ЛИЦО - формы крюка, впоследствии утопленного капитаном.

12. ОСТРОВ ПОСЛАННЫХ НА... - откровенный каменный фаллос работы федоскинских мастеров и палехской школы.

13. ОСТРОВ ЛЕШИ МЕЗИНОВА - более всего похож по форме на подмосковную станцию Кучино.

14. ОСТРОВ СЦИАПОД - чистый додекаэдр левого нажима.

15. ОСТРОВ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ - формы утиного крыла в полете.

16. ОСТРОВ САМОВОСПЛАМЕНЯЮЩИХСЯ КАМНЕЙ - напоминает, грубо говоря, умывальник, но с двумя камнями на крышке.

17. ОСТРОВ ГЕРБАРИЙ - формы серпа, раздробленного молотом.

18. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ НИЧЕГО НЕ БЫЛО - имеет форму формальных формирований.

19. ОСТРОВ ВЫСОКОЙ НРА... - в форме очков, переносицу между которыми то и дело заливает водой и высокой нра...

20. ОСТРОВ, ОБОЗНАЧЕННЫЙ НА КАРТЕ - хотя мы остров так и не увидели, точно знаем, что по форме он представляет второй слог отчества нашего старпома и звучит бодро: "ХО!"

21. ОСТРОВ, НА КОТОРОМ ВСЁ ЕСТЬ - формы Вавилонской башни, обращенной вовнутрь земли, и это как бы такие погреба и подвалы, в которых и ВСЁ ЕСТЬ, кроме, конечно, боцмана Чугайлы.

22. ОСТРОВ КРАТИЙ - скала в форме оскала.

23. ОСТРОВ НИЩИХ - во-первых, изрезан фьордами, а во-вторых, нищие так его загадили, что не видно и первоначальной формы, и окончательной.

24. ОСТРОВ ОСОБЫХ ВЕСЕЛИЙ - рассудочно-пологой формы с примесью прямоугольных октанов Рудика Руби.

25. ОСТРОВ ЭНЕРГОПОЛ - форма его целиком зависит от названия, в случае перестановки слогов - ПОЛ-ЭНЕРГО - передняя часть острова меняется с задней местами и наоборот.

26. ОСТРОВ ВЕДОМЫХ УЕМ - откровенный фаллос, но не каменный, как в пункте 12, а засаженный морковью.

27. ОСТРОВ СОКРОВИЩ БОЦМАНА ЧУГАЙЛО - в форме, кстати, института востоковедения, что вряд ли.

28. ОСТРОВ ЕДОРЕП - в форме Эйфелевой башни, которую разобрали и сложили штабелем.

29. ОСТРОВ ЗЛАТО-СЕРЕБРЯНЫХ ЛЮДЕЙ - страдает формой лавровишни.

- Ну вот и все, - сказал сэр Суер-Выер, обнимая меня. - Двадцать девять островов, не так уж и много, могли бы открыть еще пару.

- Жалко, что мы так и не доплыли до Острова Истины, сэр.

- Как то есть? Погляди-ка вперед.

Фрегат наш, любезный сердцу "Лавр Георгиевич", приближался к некоему островку. Островку? Да нет, пожалуй, это был обширный остров. Виднелись не только деревья, но даже целые города, поля, болота и вырубки.

- И вы думаете, сэр, что это Остров Истины?

- Без всякого сомнения, - сказал сэр Суер-Выер.

- Но почему?

- А потому что - пора, брат! Пора! Старпом! Шлюпку!

- Будем открывать? - спросил я.

- Обязательно.

- Извините, сэр, - сказал я, перед тем, как открыть остров, можно задать вопрос?

- Пожалуйста.

- Не пойму, почему мне забинтовали ногу?

- А... дело простое. Ты так орал, что отрубил себе руку, что пришлось хоть что-нибудь забинтовать, дабы успокоить экипаж. Итак, пожалуйте, в шлюпку.

- После вас, сэр, - сказал я.

- Нет-нет, - сказал сэр Суер-Выер. - Истина познается в одиночестве, друг мой. Иди.

И я спустился в шлюпку, разбинтовывая забинтованное не мною.

Глава XCIV. Остров Истины

Как только нос шлюпки врезался в песок - сразу и началась истина.

- Ну как там у тебя? - крикнули с фрегата. - Есть ли там истина?

- До хрена! - ответил я и бодро двинул в глубь острова.

"Пойду, не оглядываясь, - вот что я про себя решил. - Оглянусь, когда пройду весь остров и увижу океан с другой стороны".

Я шел неторопливо, разглядывая

лица девушек и деревьев,

перья птиц и товарные вагоны,

хозблоки и профиль Данте.

Довольно быстро я прошел весь остров и снова увидел океан с другой его стороны.

"Пора оглянуться", - подумал я, но почему-то не хотелось. Заставил себя - оглянулся.

Как я и предполагал, сзади - ничего не было, океан двигался следом, замывая - какое неприятное слово - каждый мой шаг. Конечно, я об этом догадывался и всегда слышал его шуршанье за спиной.

Сокращался остров, уменьшался. Я убивал его своими шагами. Пройти до конца оставалось совсем немного, но - очень интересно. И хозблоки там еще виднелись,

и профиль Данте,

лица девушек и деревьев,

перья птиц и товарные вагоны,

и еще мальчик и девочка...

Я это ясно увидел и решил закончить этот пергамент. Закончим его внезапно, как внезапно кончится когда-то и наша жизнь.

В НАЧАЛЕ БЫЛО - СЛОВО, В КОНЦЕ ЕГО КОНЕЧНО, УЖЕ НЕ БУДЕТ.

Глава XCV. Девяносто пятая

Конечно, есть и другие толкования этого сложного предмета, из которых нас устроит только одно:

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, И БЫЛО ОНО - БЕСКОНЕЧНО...

ПРИЛОЖЕНИЕ

Глава XLIX. Ненависть

- Я что-то ненавижу, а что именно - позабыл, - обмолвился однажды лоцман Кацман.

- Давайте, давайте, лоцман, вспоминайте, - поторопил Суер. - Мы твердо должны помнить, что ненавидим.

Лоцман попал в ловушку. Он заюлил, заскулил. Нас это никак не удовлетворило. Чувствовалось, что корни ненависти уходят в лоцмана поглубже.

- Не дай вам Бог, лоцман, - со значением заговорил Пахомыч, - не дай вам Бог ненавидеть то, что мы любим.

- Что вы! Что вы! Я же с вами плыву, значит, и ненавижу то, что вы.

- Хотелось бы знать, что именно, - настаивал старпом под одобрительным глазом капитана.

- Ну я вон то ненавижу, вон то, - ныл Кацман, указывая пальцем на то, что болталось неподалеку.

- Это мы действительно все ненавидим, - подтвердил Суер-Выер. - Кстати, боцман, когда вы уберете это самое, что болтается? Меня давно интересует, долго ли оно еще будет болтаться? Немедленно убрать!

Раздавая подзатыльники и матерясь на каждом шагу, боцман кинулся исполнять приказ капитана.

- А еще я ненавижу вон то, - показал Кацман, - вон то, что к стенке прислонено.

- А стенку, - спросил капитан, - тоже ненавидите?

- Что вы, сэр! Стенку я очень даже уважаю, люблю, в ней много того, что заслуживает полного... а вот то, что прислонено, сильно ненавижу!

- Боцман! Ну вы закончили там? Отслоните прислоненное!

- А куда после деть?

- Это меня не касается. Сказано "отслонить" - отслоните немедленно и девайте куда хотите.

- Эй, Ковпак! - крикнул боцман проходящему кочегару. - Ну-ка давай, это самое, помоги! Хватайся вон за тот край, да полегче, это самое, заноси левее, дубина...

- Ну -с, лоцман, - сказал Суер, - это все?

- Ой, что вы, кэп! Я еще ненавижу всякое, какое высовывается! Ух! - И лоцман сжал кулаки с закипающей яростью. - Высовывается и высовывается!

Мы огляделись.

Да, вокруг нас многое, конечно, высовывалось. Но я считаю - терпимо; противно, нет слов, но можно и не впадать в такую ярость, нервы все-таки, сосуды...

- Э, господин Чугайло, э... - сказал капитан. - Попрошу вас все, что высовывается, загнать на место. Я не говорю уничтожить, просто загнать на место.

- Чего куда загонять, кэп? - сказал боцман, вытирая руки об штаны. Вон то, что ль? Что высовывается?

- Желательно.

Боцман плюнул и чугунным своим сапогом стал заталкивать на место то, что высовывалось.

- Все, что ль, запихнул? - раздраженно спросил он лоцмана.

- Не все не все, вон там еще что-то торчит

- Погодите, - сказал старпом, - это всего-навсего "торчит". Торчит, но не высовывается. То, что высовывается, это я и сам ненавижу, а то, что торчит, пускай себе торчит на здоровье.

- Нет-нет, - закапризничал лоцман, - запихните это или сломайте!

- Послушайте, кэп, - сказал Пахомыч, - эдак он нам все мачты переломает. Прикажите отставить!

- Отставить! - приказал Суер, и в этот момент то, что боцман отслонил недавно от стенки, как-то крякнуло, покачнулось и медленно стало падать.

- Поберегись! - закричал Чугайло, и тут же все, что раньше высовывалось, снова повыскакивало отовсюду, а что болталось, вылетело из-за угла, да еще на какой-то палке, и снова стало болтаться, приплясывая.

Боцман не знал, куда кидаться. Он и падающее подхватывал, и топтал каблуком.

- Жалко боцмана, сэр, - крякнул Пахомыч. - Какой-никакой, а все-таки боцман. Разрешите все оставить по-старому.

- Это - мудрое решение, - согласился Суер. - Боцман, вы свободны.

"Лавр Георгиевич" спокойно продолжил свое плаванье, но вокруг нас, к сожалению, всегда что-то болталось, высовывалось и прислонялось к стенке.

Глава L. Ведра и альбомы (Остров Гербарий)

Очередной остров, к которому мы подошли с пушечым салютом, остался поначалу нем.

Он не ответил на наш салют и тихо безмолвствовал, лежа, как тюлень, в скользких волнах океана. Потом из березовой рощи выглянула какая-то бордовая харя, заросшая, как морж, тугими водорослями, крикнула: "Гербарий!" - и исчезла.

- Разнообразие, - сказал Суер, - вот чем поражает Великий Океан!

- Ну взять хоть бы этого гербария, - подхватил Кацман. - Ну как же это многообразно! Давайте бороздить океан и находить новое!

- Борозджение - дело серьезное, - сказал старпом, - но наше бессмысленно. Мы ничего не ищем.

- Эх, Старпомыч, - рассмеялся капитан, - зато многое находим! Подумаешь, ерунда: кто ищет, тот всегда найдет. Он знает, что ищет, и находит это. Для меня эта пословица устарела. Я - ничего не ищу, я только нахожу!

- Извините, кэп, - сказал старпом, - но сейчас-то что мы нашли? Этот гербарий? Да это чушь!

- И мы ее нашли? - спросил капитан.

- Нашли.

- Вот и чудесно! Мы можем проплыть мимо этого острова и оставить чушь за бортом, а можем и задуматься. Как-никак, а гербарий - это альбом засушенных растений.

- Лично мне нравятся засушенные рыбы в стиле вяленой воблы, - сказал Кацман.

- Интересно, нет ли на этом острове чего-нибудь подобного. Давайте маленько притормозим. Узнаем, что здесь, собственно, засушивают.

- Эй, на острове! - крикнул Пахомыч, изрядно притормозив ручным кабельстаном.

- Чего изволите? - высунулся все тот же бордовый лик.

- Ну как вы тут? Засушиваете, что ли?

- Не всегда, - послышалось в ответ, - только если уж очень мокрые.

- А потом чего делаете?

- В ведра складываем.

- В какие еще ведра?

- В эмалированные. С крышкой.

- А не в альбомы?

- В какие альбомы?

- Вот хрен морской, - плюнул Пахомыч. - Ты ведь сам орал: "Гербарий! Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо!

- Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра.

- Ну вот, кэп, - вздохнул старпом, вытирая плот собла *. - Изволите видеть... добороздились... гербарий хренов...

- Да ну, - сказал Кацман, - у вас, старпом, нет подхода к людям, разговариваете пес знает как! Вопроса не можете толком поставить! Давайте-ка я поставлю!

- Тпу! - плюнул старпом. - Ставьте, ядрена вошь!

- Эй, милый друг! - крикнул Кацман. - Во-первых, здравствуйте, а во-вторых, вы засушиваете растения, не так ли?

- Так-так, - согласно закивал Бордж, немного удивившись. - А как вы догадались?

- Мы просто знаем, что такое гербарий, - с легким раздражением пояснил Кацман. - Итак, засушиваете, а потом что ж? Неужто складываете в ведра?

- Зачем же? - удивился островитянин. - В банки! Это чтоб ведро набрать, сколько ж надо насушить? Мы вначале в банки и потом уж по вкусу добавляем.

- Ха! - засмеялся Кацман. - Ну вот, теперь все ясно. Они засушивают укроп и зверобой, складывают в банки и потом по вкусу добавляют. Вот он, ихний гербарий!

- Так-так! - поддакивал мордж. - Петрушку, пустырник, ромашку.

- Ха! - смеялся лоцман. - А в ведра-то чего кладете? Грибы, что ли, солите?

- Так-так! - поддакивал морбрдж. - Гербы.

- Грибы, - подправил лоцман. - Кэп!

У них - грибарий! Как называются грибы-то ваши? Сыроежки? Свинушки? Опенки?

- Да нет, - отвечал морджовитянин. - Герб

Синегории,

Татароманджурии,

Фанаберии,

Сарайстана,

Демонкратии,

Страстотерпии,

Охреновании.

- И это все в ведра.

- Ну конечно, в ведра удобнее.

- А гербы откуда берете?

- Да они растут тут повсюду, прям под кустами, а больше на пеньках.

- Давайте высадимся, кзп, - предложил Кацман. - Наберем гербов, насолим.

- Да стоит ли? Не будем попусту шлюпку марать. Если б это были хорошие грибы, вроде шампиньонов, с которыми мы встречались, а слишком много гербов нам не надо. Эй, любезный, ты кинь нам сюда на судно пару-тройку гербов.

- Пожалуйста, сколь хошь накидаю, - ответил бордж и накидал нам с берега пару ведер гербов. Все больше Казахстана.

Солить мы их не стали, а просто нанизали на суровые нитки и развесили между мачтами сушить.

Они долго болтались под соленым морским солнцем, хорошо провялились, и мы любили, бывало, выпить портеру и закусить вяленым гербом.