Суета

ЕЩЕ ОДНА СВАДЬБА

Так получилось, что центром этой свадьбы стал не жених с невестой, а Лев Михайлович. Во всяком случае, он был в каком-то смысле первопричиной события, ради которого они тут все собрались; ему хотелось быть центром, чтобы немножко отодвинуться от периферии этого праздника, ему хотелось быть между женихом и невестой, под надежной их защитой. К тому же он имел основание чувствовать себя первопричиной: он их познакомил, соединил, оказался тем камнем, на котором строился новый дом.

Как-то студия, которая снимала научно-популярные фильмы по сценариям Льва, устраивала вечер в клубе крупного научно-исследовательского института. Лев был приглашен как автор двух фильмов, показанных на вечере. С ним, как всегда, пришла Марта и привела племянницу Лилю, студентку биофака. Нежданно для Льва среди гостей оказался и его родственник, сравнительно дальний, юноша, занимавшийся какими-то электронными то ли проблемами, то ли машинами.

Физики-естественники, как известно, народ любознательный; аллергия их интересовала, может быть, лишь чуть меньше, чем какой-нибудь узкий сугубо физический домысел. Высокий интересный шатен, молодой физик Андрей подошел к своему родственнику Льву Михайловичу, рядом с которым стояла (была на вечном посту) Марта со своей родственницей, не менее стройной, чем Андрей, и тоже достаточно интересной блондинкой Лилей. Нетрудно догадаться, что было дальше. После официальной части началась часть, так сказать, приватная, но главная: банкет. Хозяева — институт — чествовали творцов, создателей фильмов. Естественно, был приглашен и Лев Михайлович со своим главным, верным и вечным помощником — Мартой. Прознав про двух молодых родственников почетных гостей, отцы-устроители пригласили и их. Сама судьба соединила их в тот вечер у пиршественного стола…

Конечно же одно из первых приглашений на свадьбу Андрей адресовал дяде Леве и тете Вере. И конечно же Лиля не могла не позвать свою любимую тетю Марту, младшую мамину сестру.

Вера Максимовна не видела причины не ходить на свадьбу, ей и в голову не могла прийти возможность столь неродственного поступка по отношению к ветви их семейного древа. Вера Максимовна, разумеется, не знала, отчего растут Левина нервозность и кровяное давление.

Марта, в свою очередь, не имела никаких оснований обижать дочь своей любимой сестры. Впрочем, как и Вера, Марта могла бы обеспокоиться тем, что в предсвадебные дни Лев чаще стал принимать лекарства.

Но с какой стати они должны были беспокоиться? Все живут по закону Ньютона: действие рождает равное ему противодействие. Короче говоря, встреча двух безусловно недружественных сторон оказалась неотвратимой. Возможно, где-то в книгах жизненных путей и отыскались бы подводные течения, что развели бы эти неотвратимо сближающиеся силы, грозящие Льву невесть чем, если он не окажется хитроумней Улисса рядом со Сциллой и Харибдой. Но где взять такие книги, где взять силы и время в них копаться?!..

Не просить же Марту подобрать материал для работы.

Два недружественных корабля сближались. Трудно было предположить, чем завершится встреча. Может, они и покажутся друг другу Азорскими островами, может, все укроет туман, может, непредвиденная буря разведет, разгонит их в разные концы океана и воочию им покажет, что не корабли они, а утлые лодчонки, а может… Может — сближение, абордаж, бой… Лев Михайлович сначала надеялся на спасительную шапку-невидимку, летающую тарелку, болезнь, несчастье, короче, рассчитывал на наше родное «авось» с нетвердой, но отвлекающей уверенностью: придет время, посмотрим… пронесет… видно будет. Но время приближалось, и ничего не было видно, смотреть было не на что, непохоже, чтоб проносило… Лев Михайлович стал искать реальную причину, которая позволила бы ему, не принять участия в общем семейном торжестве.

Пришел день свадьбы, но температура у него оставалась нормальной, головную боль ему, как всегда, только советовали снять анальгином; на повышенное давление, если не было инсульта или инфаркта, и вовсе никто из близких внимания не обращал. Оставалось последнее прибежище, палочка-выручалочка, мать родная — больница, да и тут он время затянул, пропустил момент. Максимум, на что он решился — сообщил дежурным место, где будет праздновать законное укрепление своих родственных связей с семьей Марты. Дежурных он просил не стесняться и обязательно позвонить ему, если что, как говорится, не так. По известной древнеримской формуле: Sapienti sat — разумному достаточно; но будет ли достаточно его намеков сегодняшним дежурным, неизвестно. Итак, он сделал все и, продолжая рассчитывать на «авось пронесет», в назначенное время оказался в назначенном месте. Единственное, что ему удалось выхитрить, — приехать одному, самостоятельно. Обе его дамы пришли своими путями.

Как писали в старинных куртуазных романах: лучшие представители лучших рыцарских семейств собрались в этом зале. И среди этого множества близких Лев рассчитывал затесаться, завертеться, потеряться — сделаться неуязвимым и для Сциллы и для Харибды. Частично это удавалось. Он дурачился, шутил около жениха и невесты, настаивал на коренной ломке свадебных традиций, предлагал поместить его за столом между женихом и невестой, принимая во внимание исключительную его роль в создании новой семьи. Конечно же лишь на время застолья — тут он неестественно и неинтеллигентно захохотал: какая шутка, таков и хохот. Но многие сочли шутку забавной, и радикально настроенная часть гостей, психологически подготовленная к переустройствам и ломкам, стала запихивать дядю Леву меж главных стульев. Другая же часть приглашенных сопротивлялась этому акту, усмотрев в нем преграду для ритуальных «горьких» поцелуев… Дядя Лева обещал в момент главного аттракциона свадебного застолья вжаться в пол, стушеваться, исчезнуть и снова повторил свою сомнительную шутку, что между молодыми он будет находиться лишь за столом. Что же, от человека в таком незавидном положении можно услышать пошлость и похлестче.

Официальное начало застолья смять ему удалось. Он продолжал куражиться, норовя остаться в кругу молодых, более всего опасаясь оказаться там, где его подстерегало неведомое. А корабли плыли своими путями, не сближаясь, по крайней мере пока его не было рядом. В ответ на его кураж Лиля иногда заливисто, по-свадебному смеялась, обращаясь к тете Марте с просьбой урезонить слишком веселого дядю Леву. С просьбой не осаживать веселого дядю Леву обращался Андрей к Вере Максимовне.

Да и что дети могли заметить, понять? Пока все шло спокойно, корабли плыли себе, плавно покачиваясь, не меняя курсов.

Потом дядя Лева раньше времени потащил девушек танцевать, чем окончательно усугубил утвердившийся на свадьбе непорядок. Респектабельная часть публики сначала сердилась, иные солидные гости даже пробовали негодовать, но в конце концов и они поддались всеобщей необузданной радости и искреннему веселью. Все же время от времени кое-кому удавалось прорваться с тостом, с криками «горько», с пожеланиями счастья и удачи, начался было тост-рассказ о слепой судьбе, которая так счастливо столкнула… Тут-то Лев Михайлович на всякий случай и очень удачно включил музыку на полную мощь, и молодежь, не дослушав, ринулась к танцевальному ристалищу.

Марта тоже временами включалась в танцы, поскольку была в той возрастной категории, которая ей позволяла то чинно стоять среди клана пожилых родственников невесты, то переходить в когорту танцующей молодежи. Вера Максимовна из-за стола не выходила. Непонятно, знала ли она, с кем сидит за одним столом? Слышала ли крики Лили? Узнала ли Марту? Одно было ясно: Льва она не узнавала, не понимала и уж конечно не одобряла. Может, и знала, слышала, узнала, а потому и не понимала и не одобряла. Впрочем, в последнее время она не одобряла ни одного его действия, ни одного его поступка. Марта пыталась танцевать в группе, где крутился Лев. Современные танцы в чем-то начинают смыкаться с древними хороводами. Ну никак Лев Михайлович не хотел быть среди чинных сверстников, среди респектабельных, соблюдающих свадебный порядок гостей. Он был главный разрушитель этого порядка.

Лев — танцевал.

Лев — крутился.

То он хотел вкрутиться в группу молодых за столом, то вкручивался в кучу танцующей молодежи. Он крутился, вкручивался и все-таки понимал, что как бы ему ни хотелось, выкрутиться не удастся. Все не так. Все не так. Даже напиться и спрятаться за винный туман не удастся. Он делал вид, что пьян, но себя задурить не получалось. Главное — себя заморочить, себя! Других-то легче. Что с собой делать? Лев принял таблетку нитроглицерина. Хотел, чтобы все увидели и поняли, как необходимо ему быстрей уйти. Увидели. Но Лев тотчас понял, что ход был неправильным. Сейчас начнут проявлять заботу и потащат его домой! Куда? Кто? К кому? Он снова танцевал, показывая всем, что здоров и силен.

Все-таки нитроглицерин он принял не совсем зря. То ли он перетанцевал, включив себя в молодежную компанию, подхватывая в пару молодых девочек. Он не хотел казаться слабым и старым, но сил у них, у девочек этих, было не в пример больше, чем у него. А может, он слишком перенервничал: действительно, положение его сейчас было не из тех, что помогает спокойной работе сердца.

Он позвонил в больницу. Неизвестно, с кем и о чем он говорил. Неизвестно, что услышал в ответ. Но когда за ним приехал импозантный брюнет средних лет в притемненных очках, всем стало ясно: состояние какого-нибудь вчера или сегодня оперированного больного заставляет Льва немедленно отправиться в больницу.

«Не страшно потерять уменье удивлять…»

Святослав Эдуардович с чуть заметной усмешкой произнес:

— Лев Михайлович, на службу надо…

Кто хорошо знал Света, поняли, что с больным все в порядке: ведь он не сказал, что кому-то стало хуже, сказал лишь — надо ехать. Свет был суеверен и всегда старался соврать так, чтобы не накликать какое-нибудь осложнение, несчастье.

И сами молодые, и вся категоричная молодежь, да и пожилые и старые — все смотрели на Льва уважительно, можно сказать, глазами, влажными от умиления, смотрели с гордостью и самодовольством: в их компании, с ними ел, пил, танцевал — совсем как простой смертный — человек, столь нужный миру!

Он же просил плюнуть на него, простить его, не огорчаться за него и как можно быстрее вернуться к общему веселью, без которого и ему и всем вокруг жизнь не в жизнь.

Он не оглянулся посмотреть, где плавают корабли.