Суфии: Восхождение к истине - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лео Яковлев (Начало книги) #1

Суфийский путь — это непрерывная работа мысли и сердца, в которой путеводной звездой служат притчи и афоризмы великих учителей суфизма. В этой книге впервые на русском языке представлено столь полное собрание суфийской мудрости. В ней объединено наследие таких классиков этого учения, как Газали, Санайи, Аттара, Джами, Навои, живших в XI—XV веках на территории восточного Ирана (Хоросана). К этой же цепочке духовной преемственности принадлежит и знаменитый шейх Накшбанд из Бухары.

Заключают книгу эссе замечательного русского востоковеда Е. Бертельса и несколько очерков современного суфи Идрис Шаха, которые представляют пример истинно суфийского подхода к толкованию скрытого смысла собранных в книге занимательных историй мудрых мыслей.

ЛЕО ЯКОВЛЕВ. СУФИ, КТО ОНИ?

Входите все. Во внутренних покоях Завета нет, но тайна здесь лежит. А. Блок

В наши дни, когда на право духовного наставничества современного человека претендуют многочисленные религии и вероучения, слова «суфи», «суфии» и «суфизм» все еще остаются тайной за семью печатями практически для всех.

В самом деле, если такая «религия» существует, то почему ее адепты не пропагандируют своих взглядов на улицах и не раздают в метро листовок, где бы точно указывалось, что они, суфи, собой представляют и как намереваются облагодетельствовать человечество?

Более того, на протяжении тысячи лет сущность суфизма пытались постигнуть вначале ученые Ближнего и Среднего Востока, а затем и всего мира, однако об успехе этих усилий даже сейчас говорить, мягко говоря, преждевременно. Поэтому любые попытки в столь кратком вступлении объяснить «в двух словах», кто такие суфии, можно рассматривать лишь как первый шаг на пути к постижению этой по-настоящему волнующей тайны.

Итак, «суфи» — это человек, верящий в возможность непосредственного приобщения к Всевышнему (Высшему существу) и подчиняющий свою жизнь стремлению к этому приобщению. Жизнь, подчиненная какой-либо цели, часто ассоциируется с Дорогой, и суфи обычно именуют себя людьми Пути, имея в виду Путь к Истине, являющейся одним из имен Всевышнего.

Исторически суфизм связан с исламом, и это не случайно. Благодаря Мухаммаду и его последователям свет единобожия озарил обширные пространства Востока, и исламу было суждено стать мостом между христианским западным миром, впитавшим в себя эллинизм и иудаизм, и мирами Будды, Патанджали и Лао-Цзы, откуда было заимствовано понятие «Путь» и некоторые сопутствующие этому понятию взгляды, а также медитация, используемая суфи.

Суфизм шел от практики к теории, и первоначально его носителями были дервиши — странники, бродившие по необъятным пространствам исламского мира от Гибралтара до Ганга.

Суфи пытались указать людям прямой путь к Богу без посредников-священников, и это вызывало враждебное к ним отношение исламских богословов-ортодоксов. Суфи стали подвергаться преследованиям, и среди них появились мученики, пострадавшие и казненные за свои убеждения. Но, как это уже не раз бывало и будет в истории человечества, интерес к запретному и преследуемому учению только повышался и оно становилось массовым. В этих условиях ортодоксальные исламисты нашли единственно правильный выход: признали учение суфи одной из ветвей ислама и легализовали его.

Особая заслуга в этой мировоззренческой акции принадлежит крупнейшему исламскому теологу ал-Газали из Туса — современнику и собеседнику Омара Хайяма. Тем не менее, напряженные отношения между суфи и ортодоксальными исламистами сохранились и, можно сказать, сохраняются по сей день, ибо правоверные историки ислама и сегодня связывают ослабление ортодоксального вероучения с суфийскими влияниями.

Легализация суфизма на первых порах способствовала росту его популярности. В средние века в исламском мире постоянно возникали, дробились и исчезали суфийские братства, носившие имена основавших их суфийских лидеров. Затем в суфийском движении наступил период спада, хотя отдельные братства сохранили свое влияние и в Новое время.

Не стоит забывать, что теоретики раннего суфизма, как и Па-танджали, Лао-Цзы и многие другие восточные мудрецы, считали целью своего учения нравственное совершенствование человека, а не создание массовых организаций, участвующих в политической жизни стран и народов. Именно политическая «неангажированность» учения привлекла к нему крупнейших интеллектуалов исламского Возрождения — ученых и поэтов. Также влекла их и глубокая терпимость этого учения, допускавшего любой, лишь бы искренний Путь к Богу. Этот скрытый, но мощный экуменизм, ненавистный тем, кто манипулирует верой и убеждениями людей в политических целях, открыл суфизму путь к сердцам европейцев.

Иранский теоретик и историк суфизма ал-Худжвири из Газни еще в XI веке предвидел судьбу своего учения. Он писал в книге «Раскрытие скрытого за завесой», что на Земле во все времена жили и будут жить несколько тысяч «тайных суфи», причем многие из них даже не будут догадываться о совершенстве своего состояния. Именно эти люди, по словам ал-Худжвири, придают истории человечества определенную направленность, обеспечивая ее приближение к Истине.

Суфи живут по формуле «в миру, но не от мира». В миру они пребывают, как все, выполняя предписанные окружающим их обществом законы и правила (если таковые, конечно, не противоречат принципам нравственности и человечности) и стараясь как можно лучше сделать мирскую работу. Но личность свою они при этом сохраняют в полной независимости от общества и всегда абсолютно свободны от честолюбия, алчности, интеллектуальной спеси, от слепого повиновения и благоговейного страха перед вышестоящими в мирской иерархии.

Никакие общественные законы ничего не могут изменить во Вселенной суфи. Они следуют своим принципам мышления и склонностям, оставаясь совершенно независимыми от похвалы или порицания мирских авторитетов.

Все сказанное относится к историческим судьбам суфийского учения, однако не дает ответа, как стать суфи. Попытаемся прояснить и это: суфи нельзя стать — им нужно быть, и первая цель суфийского учения — помочь человеку, не знающему о том, что он суфи, постичь свою суфийскую сущность.

«Быть суфи означает быть таким, каким ты был до того, как появился в этом мире»,— сказал по этому поводу знаменитый суфи, багдадский шейх Абу-Бакр ас-Шибли.

Путь к своей цели «тайный суфи» может пройти с учителем, и тогда он, возможно, будет более легким, приятным и скорым. Этот же путь может быть пройден самостоятельно, ибо великие суфийские учителя прошлого — Ибн-Араби, Манайи, Хайям, Саади, Аттар, Руми, Хафиз, Джами, Ансари и многие другие оставили на нем свои знаки для идущих вослед. Но этот самостоятельный путь окажется, возможно, более трудным, отягощенным колебаниями и сомнениями.

Ярким примером такого трудного пути к пониманию и восприятию суфийских ценностей является путь Льва Толстого, который во всех деталях можно проследить по его дневниками и письмам. События жизни Толстого в 1909—1910 годах свидетельствуют о том, что он достиг цели, хотя в полной мере насладиться достигнутым им совершенным состоянием и воссоздать его в своих творениях у него уже не оставалось времени и сил. Но то, что он оставил людям подробнейшее описание и детальный анализ своих поисков, ошибок, сомнений и колебаний на этом Пути, чтобы идущие вослед за ним их не повторили, обеспечило ему достойное место среди великих Учителей человечества.

Опыт Толстого и других великих суфи свидетельствует о том, что если в душе идущего скрыт «тайный суфи», то путь к пониманию своей сущности этот идущий непременно пройдет.

Когда же первая цель достигнута и человек осознал себя суфи, ему начинает открываться иной мир, иная Вселенная, та самая, что, по словам ал-Худжвири, скрыта за завесой людской суеты сует.

Жизнь достигшего первой цели обретает столь необходимые в наше время спокойствие и уверенность, что он начинает распознавать в мире вещей и событий Знаки Всевышнего и учится анализировать содержащуюся в них информацию, для восприятия которой человеческая логика непригодна.

Альберт Эйнштейн, чей путь к пониманию своей суфийской сущности также можно проследить по его наследию и свидетельствам, высказался по этому поводу точно и определенно: в истинных открытиях, по его словам, никогда не участвует логическое мышление. Присущее Эйнштейну странничество, пренебрежение личным благополучием, которое он назвал «амбициями свиньи», свидетельствуют о том, что он был истинным человеком Пути. Сохранилась его собственная запись: «Я никогда не принадлежал ни стране, ни государству, ни кругу друзей, ни моей семье. Еще юношей я уже ясно осознал бесплодность надежд и чаяний, исполнения которых большинство людей добиваются всю жизнь».

Вторая и главнейшая цель суфийского учения — помочь суфи в его восхождении к Истине. Путеводная звезда в этом движении едина для всех суфи, и имя ей — Любовь. Значение Любви в суфийском мировоззрении так огромно, что великий шейх ибн-Араби и его последователи называли суфийское мировоззрение «религией Любви».

* * *

В этой книге представлены избранные страницы из наследия четырех великих Учителей суфийского Пути — Газали, Са-найи, Аттара и Руми. Их имена объединяет не только общность происхождения (все они местом своего рождения или своей жизнью связаны с Восточным Ираном — провинцией Хоросан, исторические территории которой сегодня частично находятся в современном Иране, а также в пределах Афганистана и новых среднеазиатских государств), но и то, что по истокам своего суфийского мировоззрения они принадлежат к восточной школе и к восточным традициям суфизма. Объединяет их и то, что жизнь и суфийское служение каждого образует своего рода эстафету во времени с передачей факела мистического Знания в той последовательности, в которой здесь приводятся их имена. При этом, если память прошлого не сохранила свидетельств о встречах Газали и Санайи, то история о свидании старика Аттара с мальчиком Руми в иранской литературе существует. Вот что об этом знаменательном событии пишет российский исследователь суфийской литературы Евгений Бертельс:

«Легенда рассказывает, что Аттар, будучи в преклонных годах, встретился с Джалал ад-Дином Руми, которому тогда было лет пять или шесть. Старый поэт сразу понял, кого он видит перед собой, и подарил мальчику рукопись своей книги «Книги тайн», как бы намечая его в свои преемники. Легенда эта, конечно, исторического факта под собой не имеет и изобретена кем-нибудь из составителей жизнеописаний поэтов. Но хотя это и легенда, нельзя отрицать, что соотношение Аттара и Джалал ад-Дина Руми ею выражено очень хорошо.

В творчестве молодого Руми мы видим завершение того дела, которое было начато его предшественником Аттаром. Большая поэма Руми, знаменитое «Месневи», построена так же, как и поэмы Аттара: без определенного сюжета, без задания — ряд рассказов, как бы случайно идущих друг за другом, связанных только ассоциацией мыслей, в данный момент возникших. С другой стороны, и это пламя, эти бурные порывы Аттара, тоже нашли свое отражение у его преемника. Аттар и Джалал ад-Дин Руми — это как бы одно и то же явление, луч, пропущенный через призму и падающий на два экрана. На более близком он меньше, на далеком — разросся до необычайных размеров. Если Аттар — поэт только персидский, то Джалал ад-Дин — уже поэт мирового масштаба, который, будь он известен шире, стал бы достоянием всего человечества, подобно Шекспиру и Гете».

Несмотря на то, что оценка Е. Бертельсом творческого наследия Руми и в том числе сравнение его с Шекспиром и Гете нисколько не преувеличены, первым в предлагаемой читателю книге стоит Газали, и это объясняется не только хронологическими соображениями. Как уже говорилось, суфийская история хранит память о многих своих мучениках, ставших жертвами исламских властей и толпы, подстрекаемой исламскими ортодоксами. Так было до Газали, который, завоевав непререкаемый личный авторитет непревзойденного знатока и толкователя Корана, использовал его, чтобы доказать богоугодность суфийского Пути, обеспечив тем самым безопасность и свободу развития суфийской философии и практики в рамках ислама.

Цепь духовной преемственности, восходящая к Газали, после Руми была продлена в Хоросане великими поэтами и мыслителями Джами и Навои, чьи притчи и высказывания также предлагаются вниманию читателя. Важнейшим звеном этой цепи стал бухарский шейх Накшбанд, жизнеописанию и учению которого посвящено несколько страниц этой книги.

А в дополненении к основным материалам приводятся фрагменты блестящего эссе Евгения Бертельса по истории суфизма и ряд очерков Идрис Шаха, иллюстрирующие работу известного современного суфия с суфийскими образами и текстами.

* * *

Как и всякое восхождение, Путь суфи имеет свои этапы, стадии или уровни. Единого мнения о количестве этих уровней в суфийском учении не существует. Достигнуть их и двинуться дальше к вершине суфи может и индивидуально, и с помощью великих Учителей прошлого, и в общении с себе подобными. Но, чтобы начать это движение, человеку нужно прежде всего осознать себя суфи и тогда тайны мира постепенно откроются ему. «Окруженный стеной сад Истины» — так назвал свою книгу Санайи, великий суфи и поэт из Хоросана. Нужно попытаться найти дверцу в этой стене и открыть ее. Удается это не всем. Попавший в конце своей жизни под мощное влияние суфийской поэзии, Сергей Есенин писал:

...В Хоросане есть такие двери, Но открыть те двери я не мог.

Путь в сад Истины у каждого свой и найти его непросто, но искать необходимо. Любые советы здесь бессмысленны. Впрочем, может быть в этих поисках и попытках поможет газель из «Дивана Шамса Табризи» великого суфи Джелал-ад-Дина Руми, также родом из Хоросана. Ее хорошо перевел Давид Самойлов; я лишь счел возможным несколько видоизменить его перевод в соответствии с собственным пониманием суфийского учения:

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы, Поиски свои оставьте: Вы — есть Он, а Он — есть Вы. Вы — посланники Господни, Вы Пророков вознесли, Вы — Закона дух и буква, Веры твердь, Вы — Правды львы, Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось Богослов, не понимая суть Божественной канвы. Вы — в источнике бессмертья, тленье не коснется Вас, Вы — ковер для Всеблагого, трон Господен средь травы. Для чего искать Вам то, что не терялось никогда? На себя взгляните — вот Вы, от ступней до головы, Если Вы хотите Бога увидать глаза в глаза, Со своей души смахните пыль смиренья, сор молвы, И любой, как я когда-то, Истиною озарен, В зеркале Его увидит, ведь Всевышний — это Он.

Сказать лучше и короче невозможно.

Счастливого Вам Пути!

Лео Яковлев

Газали. 1058—1111

АБУ ХАМИД АЛ-ГАЗАЛИ

«Если бы после Мухаммада мог быть Пророк, то это был бы, конечно, Газали».

Субки, биограф Газали, VIII век Ислама

Великий мыслитель и богослов Абу Хамид ал-Газали родился в 1058 г. Учился в Тусе, Джурджане и Нишапуре. В 1085 г. как выдающийся знаток и толкователь Корана был в числе прочих молодых интеллектуалов приглашен вазиром Низам ал-Мулком в Исфаган ко двору захватившего Иран сельджукского султана Малик-шаха.

В числе ученых, призванных Низам ал-Мулком ко двору Малик-шаха, был, как известно, гениальный математик и астроном Омар Хайям, чьи четверостишия, написанные в суфийской поэтической традиции, к тому времени уже получили большую известность. Рассказывают, что однажды Газали (он был на десять лет моложе Хайяма) посетил Исфаганскую обсерваторию. Хайяму, обладавшему феноменальной памятью и знавшему Коран наизусть, были не страшны богословские споры даже с таким авторитетным знатоком, как Газали, но Газали стал расспрашивать его о звездах, об обсерватории и ее работе. Хайям насторожился и стал рассказывать так подробно, намеренно запутывая свою речь, что Газали вскоре совершенно потерял нить разговора и не знал, как его закончить. В это время до них донесся призыв муэдзина к молитве. Услышав его, Газали сказал:

— Вот пришла Истина и ушла нелепость!

И с этими словами покинул обсерваторию.

Этот эпизод показывает, что во время своего пребывания в Исфагане Газали был еще очень далек от суфийского Пути, и поэтому доверительная беседа между ним и Хайямом тогда еще была невозможна.

Непоколебимо веривший в силу Знания Низам ал-Мулк доказал Малик-шаху необходимость открытия в стране нескольких университетов, получивших по имени всесильного вазира название «Низамийе». В один из таких университетов — в багдадское Низамийе — Низам ал-Мулк в 1091 г. посылает Газали преподавать исламское право (фикх) и другие науки.

Однако преподавательская деятельность Газали продлилась лишь до 1095 г. К этому времени Низам ал-Мулк и сам Малик-шах были убиты, и сельджукскую империю начинают сотрясать беспрерывные наследственные раздоры. То ли под впечатлением этих событий, то ли по иным причинам Газали заболевает и покидает Багдад, отправившись в паломничество в Мекку.

Совершив паломничество, Газали почти десять лет ведет странническую жизнь суфия-отшельника в Сирии, в Иерусалиме и Александрии. Именно в эти годы (1095—1105) им был создан главный труд его жизни — четырехтомное сочинение «Воскрешение наук о вере», примирившее суфизм и ортодоксальный ислам и обеспечившее ему пожизненную и посмертную славу обновителя ислама.

Тем временем наследственные споры престолопреемников Малик-шаха улеглись, а исполнительная власть при его сыне — новом правителе Ирана султане Баркьяруке — оказалась в руках Фахр ал-Мулка, сына Низам ал-Мулка, и молодой вазир настоял на том, чтобы Газали возобновил преподавание, которое продолжалось еще почти шесть лет. Затем Газали возвращается в Хорасан и становится суфийским шейхом в Тусе, но своей школы он там создать не успевает, поскольку в том же 1111 году умирает, а его мысли и вера продолжают жить в его книгах, известных уже в средневековой Европе и получивших высокую оценку Гегеля.

Главный труд Газали имеет множество разделов и глав. Самый первый раздел носит название «Книга о знании» и начинается словами:

«Пророк Господа, да пребудут на нем Его благословение и благодать, сказал:

— Стремление к знанию — обязанность каждого мусульманина!

Также сказал Он:

— Ищите знание даже в Китае».

Надо полагать, что эти слова Пророка Мухаммада относятся не только к мусульманину, но и к любому человеку вообще, поскольку Знание есть один из главнейших путей к Богу. Одним из носителей высокого Знания был и иранец Газали, читавший древнееврейские и древнегреческие тексты и написавший свою книгу на арабском языке.

По суфийской традиции, часть открытых ему истин Газали изложил в виде притч, приобщив таким образом своих читателей к поискам смысла и сущности исследуемых им явлений и ситуаций. Приводимые в этой книге высказывания Газали заимствованы из «Книги о любви, радости и довольстве», а притчи — из «Книги слушания и экстаза», книг «О порицании гнева, ненависти и зависти», «О порицании скупости и порицании любви к имуществу ближнего», входящих в его многотомное сочинение «Воскрешение наук о вере».

ПРИТЧИ

Могущество Истины

Ар-Раки рассказывал про Ибн ад-Дарраджа, что тот говорил: «Я и Ибн ал-Фути шли как-то по Диджле между Басрой и ал-Абла и вдруг увидели прекрасный дворец с террасой, на которой находился мужчина, обнимавший невольницу, а она пела:

Ты каждый день меняешься, Тебе к лицу скорее было б постоянство.

Вдруг под террасой появился прекрасный юноша женственного вида с кофейником. Он сказал: "О невольница! Заклинаю тебя Господом и жизнью твоего господина, повтори мне это двустишие!" Она повторила, а юноша воскликнул: "Клянусь Господом, это и есть мое непостоянство в истине". Тут он глубоко вздохнул и умер». И Ар-Раки продолжал: «Мы подумали, что столкнулись с интересным делом, и остановились. Владелец дворца сказал невольнице: "Ты свободна перед ликом Всевышнего"». Ар-Раки рассказывал, что тут жители Басры вышли и стали молиться за юношу, и, похоронив его, хозяин дворца сказал: «Призываю вас в свидетели: все, что у меня есть, и этот дворец я жертвую во имя Господа и освобождаю всех невольниц». Далее он рассказывал: «А затем он сбросил одежду, завернулся одним полотнищем, прикрылся другим и пошел своей дорогой. Люди смотрели на него плача, пока он не скрылся из виду, и с тех пор о нем ничего не было слышно».

Комментарий Газами

Это значит, что тот человек посвятил все свое время Всевышнему Аллаху, познавая свою неспособность быть твердым в хорошем поведении и обращении и сожалея о непостоянстве своего сердца и отклонении его от заповедей Истины. И когда слух его воспринял то, что соответствовало его состоянию, он услышал, будто Всевышний Аллах обратился к нему, говоря:

Ты каждый день меняешься, Тебе к лицу скорее было б постоянство.

Голоса, идущие свыше

Рассказывали, что Мухаммад ал-Багдади говорил: «Во времена моего невежества вышел я как-то ночью, охмелевши, и напевал такие стихи:

На Синае один виноградник стоит. Сколько раз я, когда б ни ходил к нему, Поражался тому, кто вина не вкусит, А глотает, чудак, только воду одну.

И тут я услышал, что мне говорят:

Есть вода в адской бездне, И воду ту пьют, Пьющих корчит от жажды, Кишки их поют.

Это было причиной того, что я покаялся, — рассказывал он, — и посвятил себя Знанию и поклонению».

Так подействовало пение на очищение его сердца, что предстала пред ним истинная истина описания ада в понятном размеренном стихотворном слоге, и это поразило его внешний слух.

Говорили, что Муслим ал-Ибадани рассказывал: «Пришли к нам как-то Салих ал-Мари, Атаба ал-Гулам, Абд ал-Вахид и Муслим ал-Асвари. Сошли они на берег, я приготовил им еду и пригласил их. Они пришли, а когда поставил я перед ними еду, услышал вдруг, как кто-то произносит громким голосом такой бейт:

Мир вечный забыт за столом, коль ты сыт. От яств наслажденья душа не вкусит.

Тогда сильно закричал Атаба ал-Гулам и пал ниц, страшась за себя, а все остались как были. Я убрал еду, и, клянусь Господом, они не попробовали из нее ни кусочка».

Комментарий Газали

Если сердце станет чистым, то, может быть, ему предстанет Истина в наблюдаемой форме, если человек спит, или, если он бодрствует, — в рифмованном слоге, произносимом тайным голосом, слышание которого поражает.

В подобном же состоянии чистоты узнаются сокровенные мысли в сердцах. Рассказывали, что кто-то из зороаст-рийцев крутился вокруг мусульман, расспрашивая их, что значат слова Пророка: «Берегитесь проницательности верящего». Ему пояснили толкование этих слов, но оно не могло его убедить, так дошел он до одного из суфийских старцев, спросил его, и тот ответил: «Смысл этого в том, что ты должен разорвать пояс, который надет на твоей талии под одеждой». Он сказал: «Ты прав. Смысл в этом». И принял ислам, заметив: «Теперь я знаю, что ты верующий и что вера твоя — Истина».

Проницательность суфиев

Рассказывали также, что суфийский шейх Ибрахим ал-Хав-вас говорил: «Был я как-то в Багдаде среди правоведов в мечети, и подошел к нам юноша, прекрасноликий и благоухающий. Я сказал своим спутникам: "Кажется мне, что он иудей". Им это не понравилось. Я вышел, а следом вышел тот юноша, но вскоре вернулся к ним и спросил: "Что сказал про меня тот шейх?" Правоведы смутились, но юноша был настойчив. Тогда они ответили: "Что ты иудей". Тогда он подошел ко мне, склонился к рукам моим, поцеловал меня в голову и принял ислам. Он сказал: "В наших книгах мы находим, что правдивейший не ошибается в своей проницательности. Я сказал себе: проверю я мусульман — и стал наблюдать за ними. И сказал я: если есть среди них правдивейший, то он в этой группе, так как они говорят о Его речениях, хвала Ему, и Его слова читают, — и стал держаться около вас. А когда заметил меня шейх и понял меня, узнал я, что он и есть правдивейший"». И рассказывал ал-Хаввас, что тот юноша стал одним из великих суфиев.

Комментарий Газали

Дьяволы крутятся вокруг сердец, так как те начинены порицаемыми качествами, а они есть пастбище дьявола и войско его. Но вокруг сердца того, кто освободил его от этих качеств и очистил его, дьявол не кружит.

Власть поэзии

Рассказывали, будто Абу-л-Хусайн ад-Даррадж говорил: «Направился я из Багдада к Йусуфу ар-Рази, чтоб навестить его и приветствовать. Когда пришел я в Рей и стал спрашивать о нем, каждый, кого я спрашивал, говорил: «Чего ты хочешь от этого язычника?» Это стеснило мне сердце, и я решил уйти, а затем подумал: коли я прошел весь мой путь ради этого, так я, по меньшей мере должен его увидеть. Я вновь стал спрашивать о нем и разыскал его в мечети. Он сидел у михраба рядом с каким-то мужчиной, и в руке у него Коран. Это был благообразный шейх приятной наружности, с красивой бородой. Я приветствовал его, и он подошел ко мне и спросил: «Откуда ты пришел?» Я ответил: «Из Багдада». Он спросил: «Что тебя сюда привело?» Я ответил ему: «Я пришел, чтобы приветствовать тебя». Тогда он сказал: «Если бы в какой-либо из этих местностей некто сказал тебе: «Живи у нас, мы построим тебе дом, дадим невольницу», удержало бы это тебя от прихода сюда?» Я ответил: «Аллах никогда еще не испытывал меня подобным образом, а если бы испытал, не знаю, как бы я поступил». Он спросил: «Не окажешь ли ты нам милость, не прочитаешь ли что-нибудь». Я ответил: «Конечно». И он попросил: «Прочитай». Тогда я продекламировал им, сочиняя:

Ты дом свой возводишь в уделе моем. Будь я смельчаком, я б разрушил твой дом. Но я словно ты: себя тшетно корю, Лишь «если б я мог» вновь и вновь говорю.

Он закрыл Коран и стал плакать, пока не намокла борода его, а затем и вся одежда до нитки от обилия слез. Затем он сказал: "Сын мой, ты слышал, как жители Рея упрекают меня, говоря, что Йусуф — язычник. С раннего утра читаю я сегодня Коран, и не исторглось из моих глаз ни одной капли, но все забурлило во мне от этого четверостишия"».

Комментарий Газами

Так же и сердца: если пылают они любовью к Всевышнему, незнакомый бейт извлекает из них то, чего не может извлечь декламация Корана. Поэтому, в силу того что стих размерен и подходит человеческой натуре, человек может сочинять стихи. Что же касается Корана, то его слог превосходит стиль и построение речи, поэтому он поразителен и неподвластен силе человека, будучи несхожим с натурой его.

Рассказывали, что к Исфраилу, учителю ал-Мисри, пришел как-то человек и увидел, как тот ковыряет землю пальцем, напевая какой-то бейт. Исфраил спросил его: «Нравится ли тебе напевать?» — «Нет», — ответил человек. «Значит, ты без сердца, ибо тот, у кого есть сердце и кто знает свою природу, знает, что стихи и мелодии приводят его в движение, как ничто другое, и он старается вызвать это движение либо с помощью своего голоса, либо с помощью голоса кого-либо другого».

Каждому — свое

Анас рассказывал: «Сидели мы как-то раз у Пророка, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, и он сказал: "Сейчас выйдет к вам из этой щели человек из жителей рая". Сказал он это, и появился человек из приближенных к Пророку, отряхивающий бороду от воды, держа в левой руке свою обувь. Пророк приветствовал его. На следующий день Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, произнес те же слова, и снова появился тот же человек. На третий день он произнес те же слова, и опять появился тот человек. И когда Посланник Господа, да пребудут на нем Его благословение и благодать, поднялся, за ним последовал Абдаллах ибн Ас, которому этот человек сказал: "Я поссорился со своим отцом и поклялся трижды не приходить к нему. Если ты считаешь возможным приютить меня у себя, так чтобы прошло три ночи, я сделаю это". Абдаллах ответил: "Хорошо". Человек проспал у него три ночи и ни разу не видел, чтобы Абдаллах встал после сна, только когда поворачивался он в кровати, каждый раз поминал Всевышнего, и не вставал вплоть до утренней молитвы. Этот человек рассказывал: «При этом его не было слышно. А когда прошло три ночи, и я стал было уже презирать его поведение, я сказал ему: "Абдаллах! Между мною и моим родителем не было ни ссоры, ни разлада, но я слышал, как Посланник Господа, да пребудут на нем Его благословение и благодать, говорил о тебе то-то и то-то, и решил узнать о твоих делах. Но я не заметил, чтобы ты много делал. Что же дало тебе эту славу?" Он ответил: "Ничего, кроме того, что ты видел". А когда я уже повернулся, он окликнул меня и сказал: "Ничего, кроме того, что ты видел, но я никогда не находил в своей душе ни к кому из мусульман ни обиды, ни зависти к тому благу, которым оделил его Господь". Так сказал Абдаллах. "Вот это тебе и дано, а мы на это не способны", — ответил ему я».

Комментарий Газали

Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал: «Есть враги благам Господа». Его спросили: «Кто они?» Он ответил: «Те, кто завидует людям в том, чем одарил их Господь в своей милости».

Изгнание из рая

В преданиях говорится: один из предков сказал, что первой грешницей была зависть, зависть сатаны к Адаму, мир ему, из-за положения его. Он отказался поклоняться ему, и зависть привела его к неповиновению. Рассказывали, что Аун ибн Абдаллах пришел к ал-Фалду ал-Музаллабу, и был он тогда с Васитом. Тот сказал ему: «Я хочу объяснить тебе кое-что». Он спросил: «Что же?» Тот ответил: «Остерегайся высокомерия: это первый грех, которым человек идет против Господа» — и прочитал ему стих Корана: «И вот Мы сказали ангелам: "Поклонитесь Адаму!" — и они поклонились, кроме сатаны. Остерегайся алчности: из-за нее Адам был изгнан из рая. Господь, хвала Ему, даровал ему рай, открыв для него небеса и землю, откуда он мог есть все, кроме плодов одного дерева, которое сделал для него Господь запретным, а он поел с него, и Всевышний изгнал его оттуда».— И затем прочитал другой стих Корана: «Остерегайся зависти: сын Адамов убил брата своего, когда позавидовал ему».— И затем прочитал еще один стих Корана: «И прочитай им весть о двух сыновьях Адама с истиной». Так, если упомянуты будут сподвижники Пророка, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, воздержись от слов, если упомянуто будет предопределение, храни молчание и, если упомянуты будут звезды, молчи».

Запах чеснока

Бакр ибн Абдаллах рассказывал о человеке, который был приближен к одному правителю. Стоя около него, он часто говорил: «Воздай делающему добро добром большим, ибо тот, кто совершает зло, удовольствуется им».

Некто позавидовал положению этого человека и словам его и оклеветал его перед правителем, сказав тому: «Тот, кто находится около тебя и говорит то-то, утверждает, что правитель воняет». Правитель удивился: «Как это возможно?» Тогда завистник сказал: «Позови его и вели приблизиться, он заткнет рукой нос, чтобы не чувствовать дурного запаха». Правитель сказал: «Ну что ж, иди, я должен это проверить».

Человек вышел от правителя и пригласил того, на кого он донес, к себе в дом. Там он накормил его кушаньями с чесноком, после чего тот человек покинул его и направился к правителю как обычно.

Он сказал: «Воздай делающему добро добром большим, ибо тот, кто совершает зло, удовольствуется им». Правитель приказал: «Приблизься!» И человек прикрыл рукой рот, опасаясь, что правитель почувствует запах чеснока, а правитель подумал: «Теперь я вижу, что тот-то говорил правду». Тогда он написал своей рукой письмо — а он это делал только тогда, когда хотел наградить или отблагодарить кого-либо, — к одному из своих придворных: «Когда явится к тебе податель сего письма, убей его, сдери кожу, набей соломой и пришли ко мне».

Человек взял письмо, вышел и встретил того, кто донес на него. Тот спросил: «Что это за письмо?» Слуга правителя ответил: «Правитель написал его собственной рукой, чтобы вознаградить меня». Клеветник попросил: «Дай его мне».— «Возьми, оно твое», — ответил тот.

И он пошел с письмом к придворному, который сказал ему: «Тут написано, что я должен убить тебя и содрать с тебя кожу»— «Это письмо не обо мне, — закричал завистник, — пусть Господь рассудит мое дело, пока правитель не пересмотрел его!» Но придворный ответил: «Написанное правителем не пересматривается», содрал с него кожу, набил ее соломой и отправил правителю.

Далее слуга правителя пришел к нему, как обычно, и произнес свои слова. Правитель подивился на это и спросил: «А что же с письмом?» Человек ответил. «Он говорил мне, будто ты утверждаешь, что я воняю».— «Я не говорил этого», — ответил человек. «Но почему же ты прикрыл рукой рот?» — спросил правитель. Человек ответил: «Потому что тот накормил меня едой, в которой был чеснок, и я не захотел, чтобы до тебя донесся его запах».

Правитель сказал: «Ты говоришь правду, возвращайся же на свое место, ибо совершивший зло удовольствуется им».

Комментарий Газали

Некто из мудрецов говорил: «Рана зависти не заживает, мысль завистника не произносится». Араби сказал: «Я еще не видел тирана, более похожего на угнетенного, нежели завистник: всякое благо, полученное тобой, он считает своим бедствием».

Границы щедрости

Повествуют, что ал-Вакиди сказал: «Отец рассказывал мне, что он направил халифу ал-Мамуну письмо, где писал о том, что долги его велики и что он не может более нести их бремя. Ал-Мамун написал на обратной стороне его письма: «Ты человек, в котором соединились два качества: щедрость и застенчивость. Из-за своей щедрости ты промотал все, что было у тебя в руках, а твоя скромность помешала тебе рассказать нам о том положении, в котором ты оказался. Я приказал выдать тебе сто тысяч дирхемов. Если я прав, продолжай и далее проявлять щедрость рук своих, если я не прав, то виноват ты сам, рассказав мне так, что к тебе применимо суждение ар-Рашида, услышанное им от Мухамма да ибн Исхака, сообщенное ему аз-Зухри, согласно Анасу:

«Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал ал-Авваму: "Знай, что ключи к состоянию людей находятся у Престола. Великий и Всемогущий Господь посылает каждому по его расходам: тому, кто тратит много, тому Он дает много, тому, кто тратит мало, Он дает мало, и ты знаешь это лучше"». Ал-Вакиди сказал: «Клянусь Господом, то, что ал-Мамун обратился ко мне со словами, для меня милее, чем награда в сто тысяч дирхемов».

И еще о границах щедрости

Человек просил милостыню у ал-Хасана, и он ответил ему: «Человек! Поистине просьба твоя тяжела для меня, знание того, что тебе необходимо, труднодостижимо для меня, рука моя не способна дать тебе то, в чем ты нуждаешься, а великое перед лицом Всевышнего есть малое. Того, что я имею, достаточно, чтобы заслужить благодарность. Если ты примешь то, что я могу дать тебе, и избавишь меня от тяжести забот о том, что я должен сделать, чтобы удовлетворить твою нужду, то так и поступлю». Человек сказал: «О сын Посланника Господа! Я принимаю это, я возблагодарю за милостыню и прощу за отказ». Тогда ал-Хасан позвал своего управляющего, стал считать с ним все расходы, пока не пересчитал все до мелочи, а затем сказал ему: «Принеси мне то, что осталось от трехсот тысяч дирхемов». Тот принес пятьдесят тысяч, и ал-Хасан спросил: «А что ты сделал с пятьюстами динарами?» Тот ответил: «Они у меня».— «Принеси и их», — сказал он. Тот принес их, он отдал дирхемы и динары человеку и сказал: «Приведи мне тех, кто отнес бы их к тебе». Человек привел ему носильщиков, и ал-Хасан отдал свою одежду, чтоб уплатить им, а его прислуга заметила ему: «Клянемся Аллахом, у нас не осталось ни дирхема». Он им ответил: «Я молю Господа, чтобы даровал он мне большее состояние».

Долг платежом красен

Абу ал-Мадайши рассказывал: «Ал-Хасан, ал-Хусайн и ибн-Джафар отправились в паломничество в Мекку. Они потеряли свою поклажу и были измучены голодом и жаждой. Вдруг они увидели одинокую палатку, в которой была старая женщина. Они спросили: «Есть ли у тебя чем утолить жажду».— «Да», — ответила она. Они спешились и вошли в палатку, в которой оказалась лишь одна овечка. Старуха сказала им: «Подоите ее и смешайте молоко с водой». Так они и сделали. Затем они спросили ее: «Есть ли у тебя еда?» Она ответила: «Нет ничего, кроме этой овцы. Пусть кто-нибудь из вас зарежет ее, я приготовлю вам пищу, и вы насытитесь». Тогда один из них зарезал овцу, освежевал ее, а старуха приготовила им еду. Они насытились и побыли у нее, пока не остыли, а отдохнув, сказали ей: «Мы — люди из племени курайш, направляемся туда-то, если мы вернемся невредимыми, приходи к нам в гости, мы сделаем для тебя добро». И они отправились в путь. Вскоре пришел ее муж, она рассказала ему об этих людях и об овце, а он разгневался и закричал: «Горе тебе! Ты режешь овцу для людей, которых не знаешь, а потом говоришь, что они курайшиты!» Так сказал он, а вскоре нужда привела их в Медину. Там они и поселились, добывая на пропитание собиранием и продажей навоза. Однажды, когда старуха проходила по одной из улиц Медины, ей встретился ал-Хасан, который сидел у дверей одного из домов. Он узнал старуху, а она не узнала его. Тогда он послал за ней своего слугу, тот привел старую женщину, и ал-Хасан сказал ей: «О Господи, неужели, матушка, ты не знаешь меня?» — «Нет»,— ответила она. Он сказал: «Да я был твоим гостем тогда-то и тогда-то». И старая женщина воскликнула: «Во имя отца и матери, ты ли это?» — «Да, это я», — ответил он. Затем ал-Хасан приказал купить ей в подарок тысячу овец и одарил ее, кроме того, еще тысячей динаров. Затем он послал ее со своим слугой к ал-Хусай-ну, и тот спросил ее: «Сколько дал тебе мой брат?» Она сказала: «Тысячу овец и тысячу динаров». И ал-Хусайн приказал одарить ее так же, а затем отправил ее со своим слугой к ибн Джафару, который спросил ее: «Сколько дали тебе ал-Хасан и ал-Хусайн?» Она ответила: «Две тысячи овец и две тысячи динаров». Ибн Джафар приказал подарить ей две тысячи овец и две тысячи динаров и заметил ей: «Если бы ты пришла ко мне первому, я б заставил их раскошелиться». Так старуха вернулась к своему мужу с четырьмя тысячами овец и четырьмя тысячами динаров».

Эмир Басры и поэт

Ман ибн Заида был правителем иракцев в Басре. К его дверям подошел как-то некий поэт, пробыл там некоторое время и захотел войти к Ману, но его не пустили. Однажды он попросил одного из слуг Мана: «Сообщи мне, когда эмир выйдет в сад». И когда эмир вышел в сад, слуга дал ему знать об этом. Тогда поэт написал двустишие на доске и бросил ее в реку, которая протекала по саду, где гулял Ман. Эмир увидел доску, взял ее и прочитал то, что на ней было написано:

О щедрость Мана, ты о нужде моей ему шепни, Другого нет к Ману мне ходатая, лишь ты.

Он спросил: «Чье это?» Ему привели того человека. Ман спросил его: «Что ты сочинил?» Тот сказал. Тогда эмир приказал выдать ему десять кошельков. Поэт взял их, эмир положил доску у себя под ковер. На другой день он вынул ее из-под ковра, прочитал стих, позвал того поэта и дал ему еще сто тысяч дирхемов. Когда поэт взял их, то, подумав, испугался, что эмир может отобрать у него обратно то, что подарил, и уехал. На третий день эмир вновь прочитал написанное и приказал привести того человека. Его стали искать, но не нашли. И Ман сказал: «Я был бы должен одаривать его до тех пор, пока в моей казне не осталось бы ни дирхема, ни динара».

Кто щедрее?

Шейх Абу Саид ал-Найсабури, да смилуется над ним Господь, говорил: «Слышал я, как Мухаммад ал-Хафиз рассказывал: «Я слышал, как аш-Шафийи, находящийся по праведным делам в Мекке, сказал: «В Египте был человек, известный тем, что собирал подаяние для бедных. Как-то у одного из них родился ребенок. Тот человек рассказывал: «Я пришел к нему и сказал, что у меня родился ребенок, а у меня ничего нет. Он пошел со мной и подошел к группе людей, но ему ничего не дали. Тогда он направился к могиле одного человека, сел около нее и сказал: «Да будет милостив к тебе Аллах! Ты трудился и работал, а я сегодня обратился к людям, попросив у них чего-нибудь для младенца, но они не подали мне ничего». Затем он поднялся, достал один динар, разломил его на две половинки, дал мне одну и сказал: «Это от меня тебе в долг, пока не подадут тебе чего-нибудь». Я взял, ушел и использовал то, что он мне дал. В ту ночь блюститель нравов увидел во сне человека, к могиле которого он приходил. И тот сказал ему: «Я слышал все, что ты сказал, но не мог ответить тебе. Пойди в мой дом и скажи моим детям, чтобы они разрыли под очагом и достали ножны, в которых пятьсот динаров, возьми их и отнеси тому человеку». На следующий день он пошел к дому усопшего и рассказал там эту историю. Они попросили его подождать, стали рыть в указанном месте, достали динары, принесли их и положили около него. А он сказал: «Это ваше, мой сон не может быть судьей». Они ответили: «Он проявляет щедрость мертвым, а мы не можем проявить щедрость живыми?» Они настояли на своем, он взял динары, отнес их человеку, у которого родился ребенок, и напомнил ему о той истории. Человек взял из них один динар, разломил его на две половинки, вернул половинку, которую тот давал ему в долг, оставил себе другую и сказал: "Мне достаточно этого, раздай остальное бедным"». И Абу Саид говорил: «И я не знаю, кто из них щедрее».

Щедрость сильнее смерти

Рассказывают, что люди из арабов пришли навестить могилу одного щедрого человека, возвращаясь из дальнего путешествия, остановились у нее и заночевали. Один из них увидел во сне того, кто был похоронен в этой могиле, будто он говорит ему: «Не поменяешь ли ты своего верблюда на моего жеребца?» А щедрый человек оставил после своей смерти известного всем жеребца, у того же, кто видел его во сне, был жирный верблюд, и он ответил во сне: «Хорошо». Так он продал во сне своего верблюда на жеребца, и, когда заключили они между собой договор, направился тот человек к верблюду и зарезал его во сне. Когда спящий очнулся ото сна, он увидел, что из шеи верблюда струится кровь. Тогда он встал, зарезал его, освежевал и приготовил еду, которой все они утолили голод, а затем отправились в путь. И когда были они в пути второй день, им повстречались всадники, один из которых спросил: «Кто из вас такой-то, сын такого-то?» — назвав имя этого человека. Он сказал: «Я». Тот спросил: «А не продал ли ты чего-либо такому-то, сыну такого-то?» — и назвал имя усопшего, похороненного в той могиле. Видевший сон ответил: «Да, во сне я продал ему своего верблюда за его жеребца». И тот сказал: «Возьми, вот его жеребец», а затем сказал еще: «Это мой отец. Я увидел во сне, как он говорит мне: "Если ты сын мне, отдай моего жеребца такому-то, сыну такого-то", — и назвал твое имя».

Феноменальная скупость

Говорили, будто Мухаммад ибн Бармак был безобразно скуп. Однажды его родственника, который знал это за ним, попросили: «Опиши нам его стол». Тот ответил: «Он величиной в две ладони, а мисками служат выдолбленные маковки». Его спросили: «А кто накрывает его?» Он ответил: «Почтенные ученые». Тогда его спросили: «А что они едят?» «Мушиные яйца», — ответил он. И сказали ему: «Как плачевно ты выглядишь! Ты его родственник, а платье твое все изорвалось». Он ответил: «Клянусь Господом, он не даст мне и иголки, чтоб зашить платье. Да если бы Мухаммад имел дом размерами от Багдада до Нубы, полный иголок, и явились бы к нему Гавриил и Михаил, а с ними пророк Иаков, мир ему, и попросили бы одолжить им иголку, чтобы починить ею рубаху Иосифа Прекрасного, разорванную сзади богатой египтянкой, пытавшейся его совратить, то он не дал бы».

Эконом Аби Хафса

Говорят, что Марван Аби Хафса не ел мяса из скупости, чтобы сэкономить, а сэкономив, посылал слугу, чтобы тот купил ему голову, и ел ее. Его спросили: «Мы заметили, что ты ешь только бараньи головы и зимою и летом. Почему ты предпочитаешь их?» Он ответил: «Да, дело в том, что я знаю цену головам и страхую себя от обмана слуги: он не может обсчитать меня здесь; это и не такое мясо, которое должен готовить слуга, тогда бы он мог поесть от него, но если он прикоснется к глазу, уху или щеке, я это замечу. Кроме того, в этом случае я ем много видов мяса: ведь глаз — это вид, ухо — это вид, язык — это вид, горло — это вид, мозг — тоже вид. Вдобавок ко всему я избавляю себя от труда готовить еду. Таким образом, в них для меня множество выгод». Как-то раз отправился он к халифу ал-Махди, а одна женщина из его семьи спросила: «Что ты дашь мне, если вернешься с наградой?» Он ответил: «Если мне дадут сто тысяч, я дам тебе один дирхем». Ему подарили шестьдесят тысяч, и он дал ей четыре гроша. Другой раз он купил мяса, пригласив к себе приятеля, и вернул остатки мяса мяснику, взяв всего полфунта и сказав при этом: «Не терплю расточительства».

Хлеб-соль

У ал-Амаша был сосед, который все время показывал ему свой дом и говорил: «Ах, если бы ты вошел и отведал хлеба-соли», но ал-Амаш отказывался. Но однажды ал-Амаш, будучи голодным, согласился. Сосед сказал ему: «Пойдем со мной», он вошел в дом, и хозяин поставил перед ним хлеб-соль. Тут появился нищий, и хозяин дома сказал ему: «Твоя беда в тебе». Нищий снова попросил, и он повторил: «Твоя беда в тебе». И когда тот попросил в третий раз, он закричал: «Уходи, не то, клянусь, я прогоню тебя палкой». А ал-Амаш подозвал нищего и сказал: «Уходи, иначе горе тебе, я не видал никого, кто точнее, чем он, выполнял бы свои клятвы: с давних пор он приглашает меня на хлеб-соль, и, клянусь Аллахом, он ничего к ним не добавил».

Доброта в наследство

Рассказывали, что, когда аш-Шафи, да смилуется над ним Господь, смертельно заболел в Египте, он сказал: «Передайте такому-то, чтоб он обмыл меня». Когда он скончался, тому передали весть о его смерти, он пришел и сказал: «Принесите мне его книжку с записями». Ему принесли, он посмотрел в нее и обнаружил, что за аш-Шафи был долг в семьдесят тысяч дирхемов. Он переписал его на себя, избавив аш-Шафи от долга, и сказал: «Вот этого обмывания он от меня и хотел». Абу Саид ал-Харкуши рассказывал: «Приехав в Египет, я стал искать дом человека, принявшего на себя долг аш-Шафи. Мне указали на него, я увидел его внуков, навестил их и обнаружил в них черты добра и достоинства. Я сказал: «Его признаки добра перешли к ним, и в них воплотилась его благодать, согласно речению Всевышнего: "А отец их был праведен"».

Недостаток скромности

Абу Таммам пришел к Ибрахиму Шахала со стихами, в которых восхвалял его, и нашел его больным. Тот принял его восхваление и приказал своему дворецкому дать ему то, что будет нужно, сказав: «Возможно, я встану после болезни и тогда вознагражу его». После этого поэт пробыл там два месяца, долгое ожидание надоело ему, и он написал, говоря ему:

Как можно похвалу принять И деньги в руки не отдать? Ведь тот, кто в лавке вещь купил. Сам за нее и заплатил.

Когда до Ибрахима дошли эти стихи, он спросил у своего дворецкого: «Сколько он пробыл у дверей?» Тот ответил: «Два месяца». Он сказал: «Выдай ему тридцать тысяч и принеси мне чернильницу». Затем он написал Абу Таммаму:

Когда б не торопил ты — я Вознаградил тебя б сполна. Теперь считай: ни я похвал, Ни ты наград не получал.

Шестнадцать маленьких притч об искренности, щедрости и скупости

Рассказывали, что Моисей, мир ему, беседовал как-то с сынами Израиля, и один из них разорвал на себе платье или рубаху, а Всевышний внушал Моисею, мир ему: «Скажи ему: разорви для Меня свое сердце, а не платье».

Абу-л-Касим Абази сказал Абу ибн Убайду: «Я считаю, что, когда люди собираются вместе, лучше, чтобы они слушали декламатора, чем злословили». А Абу ответил: «Лицемерное слушание, заключающееся в том, что ты изображаешь состояние, которого не испытываешь, хуже, чем злословить тридцать лет или вроде того».

Говорили, что однажды Али, да почтит Господь его лик, заплакал, и его спросили: «Отчего ты плачешь?» Он ответил: «У меня уже семь дней нет ни одного гостя, я боюсь, что Господь пренебрег мной».

Рассказывали, что Кайс Ибада заболел, а братья его долго не приходили к нему. Ему сказали: «Они смущены тем, что много должны тебе». А он ответил: «Аллах считает постыдным то, что мешает братьям навестить брата». Затем он приказал глашатаю провозгласить, что каждый, кто должен Кай-су, теперь свободен от долга. И порог его дома сломался — так велико было число тех, кто навещал его.

От Абана ибн Усмана слышали, что один человек захотел навредить Убайдаллаху ибн Аббасу и. появившись перед ку райшитами, сказал им: «Убайдаллах сообщает вам, что сегодня вы приглашены к нему на обед». Они пришли к нему, заполнив весь дом. Он спросил: «Что это?» Ему рассказали. Тогда он приказал купить фруктов, нанял людей, и, пока они пекли и готовили, гостям подавали фрукты. Они съели их, когда уже были поставлены столы, и наелись они досыта. Убайдаллах спросил своих помощников: «И все это имеется у нас каждый день?» — «Да», — ответили они. «Тогда пусть эти люди приходят к нам обедать каждый день», — сказал он.

Говорили, что Харун ар-Рашид послал Малику ибн Анасу, да смилуется над ним Господь, пятьсот динаров. Это дошло до ал-Лайса, и тот дал ибн Анасу тысячу динаров. Разгневался Харун и сказал: «Я дал ему пятьсот, а ты даешь тысячу, но ты — мой подданный!» Тот сказал: «О повелитель правоверных! Мой ежедневный доход — тысяча динаров, и я постеснялся дать такому, как он, меньше, чем доход одного дня!» И рассказывали, что халиф не обложил его налогом, несмотря на то, что его доход каждый день составлял тысячу динаров.

Мухаммад ал-Мухаллаби пришел к ал-Мамуну, и он наградил его сотней тысяч дирхемов. Когда он вышел от него, то все раздал. Об этом сообщили ал-Мамуну, и, когда он вновь пришел к нему, ал-Мамун стал его укорять, а он сказал: «О повелитель правоверных! Человеку запрещено плохо думать о том, кому он служит». И тот наградил его еще одной сотней тысяч.

К одному человеку пришел его друг, постучавшись к нему. Он спросил: «Что привело тебя?» Тот ответил: «Надо мной тяготеет долг в четыреста дирхемов». Тогда он отсчитал четыреста дирхемов и дал их ему, а затем вернулся в дом в слезах. Его жена сказала ему: «Зачем ты дал, если это тяжело для тебя?» А он ответил: «Я плачу оттого, что не поинтересовался его положением, пока он сам не пришел ко мне за помощью».

Абу Марсад принадлежал к щедрым людям, и кто-то из поэтов восхвалил его. Он сказал поэту: «Клянусь Господом, у меня нет ничего, что я мог бы дать тебе. Но ты можешь пожаловаться на меня кадию, скажи ему, что я якобы должен тебе десять тысяч дирхемов, так чтобы он поверил тебе и заключил меня под стражу, а уж мои родственники не оставят меня в беде». Тот так и поступил, и дня не прошло, как ему заплатили десять тысяч дирхемов, а Абу Марсад был выпущен из-под стражи.

Муда Ауф рассказывала: «Я пришла к Талхе и заметила, что он чем-то озабочен. Я спросила: "Что с тобой?" Он ответил: "У меня скопились деньги, и это печалит меня". Я ему сказала: "То, что печалит тебя, отдай людям". И он сказал слуге: "Приведи мне моих людей". Затем он раздал им деньги, а я спросила у слуги, сколько там было. Он ответил: "Четыреста тысяч"».

Рассказывали, что некая женщина попросила у ал-Лайса, да смилуется над ним Господь, немного меду, а он наградил ее целым бурдюком. Ему сказали: «Она была бы удовлетворена и без этого». Он ответил: «Она просила по мере своей нужды, а я дал ей по мере того, насколько мы одарены». У ал-Лайса день не проходил без того, чтобы он не одарил подаянием триста шестьдесят нищих.

Рассказывали, что в правление эмира Абд ал-Хамида в Египте выдался голодный год, и он сказал: «Клянусь Аллахом, я покажу дьяволу, что я враг его». И он обеспечил все нужды людей, так что цены упали, но затем был смещен и покинул те края, Он оставался должен купцам тысячу тысяч дирхемов, которые взял под заложенные им драгоценности своих женщин, а стоимость их была пятьсот тысяч тысяч. И когда он оказался не в состоянии вернуть деньги, он написал им продать драгоценности, а оставшееся раздать тем, кого он еще не облагодетельствовал.

Халиф Абд ал-Малик сказал ибн Хариджу: «До меня дошли слухи о твоих добродетелях. Расскажи мне о них». Тот сказал: «У других они лучше, чем у меня».— «Я выбрал тебя, — сказал он, — так расскажи мне о них». И тот ответил: «О повелитель правоверных! Сколько бы я ни просиживал с гостями, сколько бы ни готовил угощений, приглашая на них людей, находились люди щедрее меня; сколько бы людей ни обращалось ко мне с просьбой, я хотел бы дать им больше, чем дал».

Аш-Шафи, да смилуется над ним Господь, сказал: «Я все еще люблю Аби Сулаймана за одну вещь, которую я слышал о нем. Однажды, когда он ехал верхом на осле и подстегнул его, у него оторвалась пуговица. Он проезжал мимо портного и захотел спешиться, чтобы тот пришил ему пуговицу, но портной сказал: «Ради Аллаха, не слезай». Портной подошел к нему и пришил пуговицу. Тогда он вынул кошелек, в котором было десять динаров, дал его портному и извинился за то, что в нем было мало денег». И аш-Шафи продекламировал сам себе:

Горюет сердце по деньгам, Что б мог отдать я беднякам. Я тех прошу меня простить, Кого мне нечем одарить.

Некто пригласил своего брата и не угостил его ничем. Он продержал его до вечера, когда голод его усилился так, что его едва не одолело безумие. А хозяин дома взял в руки лютню и спросил его: «Какие звуки ты хотел бы сейчас услышать?» Гость ответил: «Шипение жаркого».

Некто из курайшитов, возвращаясь из путешествия, встретил на дороге сидящего человека из кочевников, которого свалила с ног беда и изнурила болезнь. Тот сказал: «О человек! Избавь нас от беды!» И путник сказал своему слуге: «Отдай ему все, что осталось от наших денег». И слуга отсыпал кочевнику четыре тысячи дирхемов. Тот хотел подняться, но не смог от слабости и заплакал, а путник сказал ему: «Что ты плачешь? Может быть, ты считаешь, что мы дали тебе мало?» Он ответил: «Нет. Я подумал, сколько щедрости уйдет с тобой в землю, и заплакал».

МЫСЛИ И АФОРИЗМЫ О ЛЮБВИ, КРАСОТЕ, НАДЕЖДЕ, ЗАВИСТИ И ЗНАНИИ

Любовь может быть только результатом познания, так как человек любит лишь то, что он знает.

Поэтому не могут любить камни: любовь есть свойство познающего животного.

Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал: «Три предмета в вашем мире любимы мною: аромат, женщины и молитва, радующая меня».

Аромат назван объектом любви, хотя и известно, что он дает удовольствие лишь обонянию, но не зрению, не слуху. И женщины названы объектами любви, хотя они приятны лишь для зрения и осязания и ничего не дают ни обонянию, ни вкусу, ни слуху. Молитва названа радостью, она главный объект любви, хотя наслаждаются ею не пять чувств, а шестое, идущее из сердца, и познать ее может лишь тот, у кого оно есть.

Характерной особенностью человека является шестое чувство, которое можно назвать разумом, либо светом, либо сердцем, но, как бы ты его ни называл, оно все равно есть. Внутренний разум сильнее явного разума, а сердце для познания лучше, чем глаза. Красота того, что познается разумом, величественнее красоты, доступной зрению. И наслаждение сердца от познания тех благородных божественных вещей, что выше объектов познания чувств, полнее и прекраснее, следовательно, и симпатия к ним нормального человека, нормального разума сильнее.

А в чем же еще смысл любви, как не в симпатии к тому, что приятно познать?

Человек не скрывает, что он любит самого себя, и не скрывает, что может любить другого ради себя.

Первый объект любви каждого живого существа — он сам.

Смысл его любви к себе самому кроется в том, что ему присущи симпатия к продолжению своего бытия и отвращение к небытию и к своей гибели, так как объект любви человека есть то, что подходит ему, а что более подходит ему, чем он сам и продолжение его существования, и что более противно, чуждо и ненавистно ему, чем его небытие и гибель! Поэтому человек и любит вечность своего бытия и ненавидит смерть и убийство не только из-за боязни агонии или того, что будет после смерти; даже если он умрет безболезненно, без раскаяния и наказания, он не будет доволен этим, и смерть всегда будет для него ненавистна. Он не любит небытие и смерть вообще, за исключением моментов, когда испытывает боль и страдает в жизни; ведь если кто-то страдает от несчастья, его любовь направлена на исчезновение несчастья, и если он полюбит небытие, то не за то, что оно небытие, а потому, что в нем исчезновение несчастья. Небытие и гибель есть объекты ненависти, а продолжение бытия — объект любви.

Человек любит своего маленького сына, даже если не получает от этого удовольствия, более того, он терпит тяготы ради него, так как тот будет его наследником после смерти, а в сохранении существования его рода есть частичное продолжение существования его самого. И из-за своей великой любви к самосохранению, сам не имея никакой надежды на это, он так любит сохранение того, кто займет его место, как будто бы тот частица его самого.

Род, семья, имущество и все прочее внешнее является частью, дополняющей совершенство человека, а совершенство бытия человека и продолжение его есть, вне сомнения, объект любви.

Все сердца любят того, кто сделал для них добро, и не любят того, кто причинил зло. Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал: «Боже, не сделай так, чтобы нечестивый одарил меня, а то полюбит его мое сердце», указывая на то, что любовь сердца к сотворившему благодеяние — неминуемая неизбежность, прирожденное свойство, которое нельзя изменить. По этой причине человек может полюбить чужеземца, с которым его не связывает ни родство, ни что-либо другое.

Между любовью к здоровью и любовью к врачу, который поддерживает здоровье, существует разница, так как здоровье является объектом любви само по себе, а врач не сам по себе, а потому, что он есть причина здоровья. Так же любимы знание и учитель: знание любимо, как таковое, а учитель — лишь как источник любимого знания. Любят и пищу, и питье, и деньги, но пищу любят за ее самоё, деньги же — за то, что они есть средство получения пищи.

Каждый, кто полюбил благодетеля за благодеяние, в действительности полюбил не его, а само благодеяние, т.е. один из его поступков, не будь которого, не было бы и любви, несмотря на то, что сам человек продолжал бы существовать.

Любить что-либо само по себе, не получая никакого другого удовольствия, кроме удовольствия от него самого, — это огромная истинная любовь, крепкая своим постоянством.

Всякая красота есть объект любви познавшего красоту. Он любит ее за то, что она красива, потому что в постижении красоты заключается удовольствие, которое само, и ничто другое, является объектом любви. Не думай, что всякую любовь к красивому можно представить себе лишь как удовлетворение желания, хотя и верно, что исполнение желания — удовольствие, и поэтому можно любить красивое из-за него самого.

Постижение самой красоты также приятно и само по себе может быть объектом любви. Как же можно отрицать это, если зелень и текущая вода являются объектами любви не потому, что зелень можно есть, а воду пить, а лишь за одно, и никакое другое, удовольствие — видеть их.

Пророку, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, нравились зелень и текущая вода. Здоровые натуры получают удовольствие от созерцания огней, цветов, птиц красивых форм, с ярким оперением, так что человек освобождается от своих горестей и забот, созерцая их, и не требует иного удовольствия, кроме созерцания.

Все это доставляет удовольствие, а все, что доставляет удовольствие, является объектом любви.

Не лишено удовольствия и познание красивого и привлекательного.

Никто не может отрицать, что красота является объектом любви человека.

Человек, стесненный воображением и чувственным восприятием, полагает, возможно, что под красотой и привлекательностью не подразумевается ничего, кроме гармонии формы и прелести цвета, белизны, переходящей в румянец, стройного сложения и всего, чем еще характеризуется человеческая красота.

Действительно, красота для человека заключается в основном в привлекательности для взора, и чаще всего человек видит красоту людей. Поэтому он может полагать: невозможно представить красоту того, что не имеет ни формы, ни цвета; а если невозможно представить красоту такой вещи, то в восприятии ее нет удовольствия и она не может быть любима.

Это явная ошибка. Красота не ограничивается рамками видимых предметов.

Красивым и хорошим может быть и чувственно неощу-щаемое. Ведь говорят: это чудесный человек, это прекрасная наука, это замечательная история, это хороший моральный облик. Когда говорят о прекрасном облике, имеют в виду образованность, ум, благонравие, храбрость, благочестивость, великодушие и другие добродетели. Многие из этих черт познаются не пятью чувствами, а светом внутреннего разума. Все эти прекрасные качества являются объектами любви, а обладающий ими будет объектом врожденной любви того, кто познал эти качества, их проявление.

Красота есть и в жизнеописаниях, но если красивое жизнеописание создано без знания и разума, оно не вызывает любви. А именно то, что любимо, и составляет суть жизнеописания. Это похвальные моральные качества и добродетели, которые появляются в результате совершенства знания и способностей. Они являются объектом врожденной любви и не познаются чувствами, так что даже если мы захотим влюбить неопытного мальчика в отсутствующего или присутствующего, живого или мертвого, единственный для этого способ — всячески расхваливать храбрость того человека, благородство, знания и прочие достойные черты, и, что бы мальчик об этом ни думал, он не сможет совладать с собой, не сможет не полюбить его.

Если в жизнеописании какого-нибудь из царей стран земли будет рассказано про его справедливость, благодеяния и пре-исполненность добра, то сердцами овладеет любовь к нему, и вместе с тем они будут в отчаянии, что его благодеяния любящим рассеяны из-за удаленности мест их обитания от этих стран.

Каким бы ни был образ — видимым или внутренним, — красота и привлекательность все равно украшают его, только видимый образ познается физическим зрением, а внутренний — внутренним разумом. Кто лишен внутреннего разума, не сознает его, не испытывает удовольствия от него и не любит его, не склонен к нему, а у кого внутренний разум преобладает над физическими чувствами, любовь того к внутренним объектам сильнее, чем к внешним. Как велика разница между любящим резьбу на стене за красоту ее внешней формы и любящим одного из пророков за его внутреннюю красоту!

Часто причиной любви двух людей бывает не красота или удовольствие, а лишь сходство душ, скрытое соответствие между любящим и любимым. Это также один из удивительных видов любви.

Надежда — это ожидание человеком того, что им любимо.

Итак, все виды любви определены пятью причинами.

Во-первых. Любовь человека к себе, своему совершенству и безопасности.

Во-вторых. Любовь человека к своим благодетелям, помогающим продлить его существование, сохранить его, отвести от него погубителей.

В-третьих. Любовь человека к тому, кто облагодетельствовал других людей, даже если он и не облагодетельствовал лично его.

В-четвертых. Любовь человека ко всему прекрасному, будь то во внешнем или во внутреннем образе.

В-пятых. Любовь человека к тому, с кем у него есть внутреннее, скрытое сходство.

Если все виды собрать воедино в любви к одному человеку, то такая любовь будет, естественно, наиболее сильной, все равно, как если бы у человека был красивый, статный, умный и образованный сын, добрый к людям и отцу, — такой сын был бы им любим, несомненно, очень сильно. В том случае, когда все эти качества собраны воедино, сила любви будет пропорциональна степени самих качеств. Если они достигнут высшей степени совершенства, то и любовь соответственно этому будет высшей степени.

Если ты подумал о будущем и оно завладело твоим сердцем, это называется ожиданием. Если ожидание ненавистно, то в сердце возникает боль, именуемая страхом или боязнью. Если оно любимо, и сердце занято им, и оно составляет предмет дум, в сердце возникает удовольствие и радостное удовлетворение. Это и есть надежда.

Зависть есть следствие ненависти, а ненависть — следствие гнева, следовательно, зависть есть ветвь ветви гнева, а гнев есть корень ее корня. Зависть, в свою очередь, имеет неисчислимое множество ветвей.

Пророк Господа, да пребудут на нем благословение и благодать Его, сказал: «Зависть пожирает добродетели, как огонь пожирает дрова». Пророк говорил также, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, в порицание зависти, ее мотивов и плодов: «Не завидуйте друг другу, не ссорьтесь друг с другом, не питайте ненависти друг к другу, не стройте друг против друга козни, а будьте братьями».

Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, говорил: «От трех вещей не спастись никому: от подозрения, от дурного мнения и от зависти, но я расскажу вам, как избавиться от них: если ты подозреваешь — не проверяй, если ты дурно думаешь — удались, если ты завидуешь — не возжелай».

Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал: «Бедность может быть почти неверием, а зависть может чуть ли не повернуть предопределение». Он говорил, да пребудут на нем благословение и благодать Господа: «Мою общину поразит беда народов». Его спросили: «Что такое беда народов?» Он ответил: «Высокомерие, надменность, гордыня, соперничество в земном мире, разобщенность и зависть друг к другу, так что появляется сначала разложение, а потом хаос».

Пророк, да пребудут на нем благословение и благодать Господа, сказал: «Шесть человек войдут в ад за год до Судного дня». Его спросили: «О Пророк, кто же они?» Он ответил: «Правитель, притесняющий подданных, араб, верный клановой поруке, высокомерный вождь, лживый торговец, благополучный невежда и завистливый ученый».

Пророк сказал, да пребудут на нем благословение и благодать Господа: «Не возрадуйся несчастью брата своего, ибо исцелит его Господь и поразит тебя».

Рассказывали, что когда Моисей, мир ему, спешил к своему Всевышнему Господу, он заметил в тени Престола человека и позавидовал положению его, подумав: «Этот человек дорог Господу». И он попросил Господа назвать ему имя этого человека. Господь не ответил на его вопрос, но сказал: «Я расскажу тебе о делах его, их три: он не завидовал людям в том, что даровал им Бог милостью своей, не ослушивался родителей своих и не занимался сплетнями». А Закарийа, мир ему, рассказывал, будто Всевышний сказал: «Завистник — враг Моей благости, недовольный Моим законом, не удовлетворенный долей, которой Я наделил Своих рабов».

«Завистник получает от собраний лишь ущемление и унижение, от ангелов — лишь проклятие и ненависть, от людей — лишь тревогу и беспокойство, он получает при отказе лишь страх и горе, а при отстранении — лишь позор и наказание».

Все люди могут успокоиться, кроме завидующего благу: его успокоит только уничтожение блага. Поэтому сказано:

Из всякого злость есть надежда изгнать — Завистника злобу ничем не унять.

Покаяние представляет собой значение, составленное следующими тремя по порядку аспектами: знанием, состоянием и действием. Знание — первое, состояние — второе, действие — третье. Первое обусловливает второе, второе обусловливает третье.

Терпение состоит из макамов («стоянок» на Пути) веры, а все макамы веры содержат три части: знания, состояния и действия. Знания — это посылки, они порождают состояния, а состояния порождают действия. Знания — как деревья, состояния — как ветви, а действия — как плоды.

Намерение, воление, стремление суть выражения, имеющие один смысл. Это состояние, качество сердца, находящееся в окружении двух вещей: знания и действия. Знание предшествует ему, так как является его корнем и условием.

Намерения являются основой действий. Для действия необходимо намерение, чтобы оно было благом, намерение же само по себе останется благом, даже если действие не совершится из-за преграды.

Я заметил, что знание бывает двух видов: обретенное посредством учения и данное природой. Знание, обретаемое учением, бесполезно, если нет знания, данного природой, так же, как солнце бесполезно глазу, лишенному света.

Знай, что вера, знание и вкушение суть три далеко отстоящие друг от друга ступени.

Всевышним заложена в сердце человека некая тайна. Она там скрыта, как огонь в железе или в камне. И так же, как ударом железа о камень высекается эта искра огня и падает на землю, так приятная ритмическая музыка заставляет двигаться существо сердца и вводит в него нечто такое, что нарушает волю человека. Причина сего явления — то соответствие, которое может наблюдаться у человека с высшим миром, называемым духовным. Высший мир есть мир красоты и изящества. Основание красоты и изящества суть гармония частей. А все гармоническое есть проявление красоты того мира, ибо всякое изящество, красота и гармоничность, которые имеют место в этом чувственном мире, — все суть плоды изящества и красоты того мира. Посему ритмичные и мелодичные звуки, будучи соразмерны, в то же время имеют сходство с чудесными звуками того мира и по этой причине запечатлеваются в сердце, трогают его и пробуждают в нем желание слушать их до такой степени, что человек сам не знает, что с ним происходит.

Представьте себе вырытый колодец, который можно наполнить текущими рядом на поверхности земли ручьями. Но можно вырыть колодец, который заполняется внутренними подземными водами. Этот колодец есть сердце, а ручьи — познание, которое добывается через чувства. Хотя можно и перекрыть дорогу ручьям, уединиться, очистить сердце и заполнить внутренней водой.