Суфийские ордены в исламе

ГЛАВА I ФОРМИРОВАНИЕ ШКОЛ МИСТИЦИЗМА

Суфиями первоначально называли мусульман-аскетов, носивших грубую шерстяную одежду суф. Отсюда происходит слово тасаввуф, означающее "мистицизм". Есть превосходные руководства по мусульманскому мистицизму, а потому достаточно лишь пояснить, какой смысл я вкладываю в термины "суфий" и "суфизм" в своем исследовании этапов мистического познания и их отражения в орденах.

Слово "суфий" я определяю очень широко, прилагая его ко всем, кто верит в возможность непосредственного приобщения к Богу и готов ради этого приложить всяческие усилия, дабы достичь того особого состояния, при котором такое приобщение станет реальным. Вряд ли многих обрадует подобное определение, но мне оно кажется единственным, охватывающим все многообразие людей, связанных с орденами.

В этом случае становится понятным и термин "суфизм", многократно используемый в этой работе. Он объемлет все мусульманские учения, цель которых — дать человеку возможность прямого общения с Богом. Это сфера религиозного опыта, развивавшегося параллельно с основным развитием мусульманского учения, в основе которого лежит пророческое откровение, непостижимое без знания шари'ата и теологии. Этот контраст и послужил причиной вражды, которую всегда вызывал суфизм у ортодоксов, так как он означал, что мистики претендуют на познание Истинного (ал-Хакк — их обозначение Бога), которое нельзя достичь с помощью немистической веры, кодифицированной в исламе.

Мистицизм — это особый способ приближения к Истине (Хакика — еще один специфически суфийский термин), использующий интуицию и эмоциональные способности, дремлющие и нераскрытые обычно до той поры, пока их не приведут в действие тренировкой под руководством наставника. Конечная цель подобной тренировки, которая считается "прохождением Пути" (сулук ат-тарик), — сбросить завесу, скрывающую твое "Я" от Истины, и, таким образом, трансформироваться или погрузиться в нераздельное единство личности и истины. Первоначально это не был процесс размышления (хотя мистический опыт немало способствовал формированию интеллектуальной философии мистицизма в различных ее формах), а скорее реакция на чисто внешний рационализм ислама, проявляющийся в праве и систематизированной теологии, стремление достичь свободы духа, при которой могут получить полное развитие внутренняя религиозность и интуиция. В этом процессе нашли отражение различные Пути мистического познания (турук, ед. ч. тарика). Их исторические судьбы, практика мистицизма и культы и составляют содержание этой книги.

Ранний суфизм был естественным выражением личной веры индивида как отражения религии масс. Он утверждал право этих людей проводить жизнь в размышлениях, в поисках контакта с источником бытия и реальности, вопреки требованиям догматической религии, основанной на власти и прямолинейных отношениях "Господь — раб Божий", где главный акцент ставится на строгом соблюдении ритуала и ортодоксально-религиозной морали. Дух благочестия, которым проникнут Коран, отразился и на образе жизни людей, и в частности на формах зикра — "поминания имени Божьего", как у первых мусульман (зуххад), так и у аскетов (нуссак). Суфизм был естественным продолжением этих учений раннего ислама и в дальнейшем пропагандировал их как существенный компонент Пути. Опыт непосредственного общения с Богом убедил ищущих в том, что ислам не укладывается в рамки богословских канонов. Они стремились получить ясные этические представления (мы увидим, чем это впоследствии обернулось), которые были переориентированы или же приспособлены к главной цели суфизма — достичь мистического понимания Истины.

Суфизм развился внутри ислама, почти ничего не почерпнув из мусульманских источников, но зато вобрал в себя опыт аскетической и мистической практики и философии восточного христианства. В итоге появился мусульманский мистицизм, прошедший особый путь развития в исламе. Постепенно сложилась обширная и сложная мистическая система, которую, независимо от объема заимствований из неоплатонизма, гностицизма, христианского мистицизма или из других систем, мы вправе рассматривать вслед за самими суфиями как "внутреннюю доктрину ислама, тайну, лежащую в основе Корана".

Суфизм издавна привлекал внимание западных ученых, но редко делались попытки исследовать его эволюцию, письменные памятники, верования и практику орденов, иначе говоря, его практическое выражение. На практике суфизм — это прежде всего созерцательный и эмоциональный мистицизм. Будучи организованным внедрением религиозного опыта, он не является философской системой, хотя и развивался как система. На самом деле это Путь, путь очищения. Именно эта практическая сторона суфизма и находится в центре нашего изложения. Суфийское учение и практика распространялись по всему мусульманскому миру благодаря развитию различных Путей мистического познания, которые внедрялись орденами, и как религиозное движение приняли разнообразные формы.

В основе орденов лежит система отношений между учителем и учеником, по-арабски муршидом (наставником) и муридом (учеником). Казалось естественным подчиняться авторитету и руководству тех, кто прошел разные стадии (макамат) суфийского Пути. Наставники утверждают, что в каждом человеке заложены возможности освобождения от своего "Я" и соединения с Богом, но находятся они в скрытом, дремлющем состоянии и не могут быть высвобождены без наставлений учителя, за исключением случаев, когда Бог дарует способность особого озарения.

Основоположников суфизма гораздо больше интересовала практическая деятельность, чем теософское теоретизирование. Они стремились в первую очередь к тому, чтобы наставлять, а не учить, направлять своего подопечного на путь размышлений, который должен был помочь ему самостоятельно постигать духовную истину и уберечь его от опасности иллюзий.

Практика суфизма состоит из ощущений и откровений, поскольку ма'рифа (гнозис) достигается через экстатические состояния. Соответственно познание скорее следует за опытом, чем предшествует ему. Абу Хамид ал-Газали, теоретик этического мистицизма, писал, исходя из собственных наблюдений, что все то, что представляет наибольшую ценность для суфиев, "не поддается изучению, а постигается непосредственным опытом, через экстаз и внутреннюю трансформацию. Пьяному неведомы никакие определения, причины и условия пьянства, однако он пьян, в то время как трезвый человек, знакомый с теорией, не пьянеет"[34]. Интеллектуализм ал-Газали, неспособность подчиниться наставнику без размышлений были для него серьезным препятствием в достижении непосредственного опыта суфизма. Никакое теоретическое знание о состоянии фана (перерождение своего "Я") не поможет достичь его, необходимо наставничество под руководством опытного учителя. Именно поэтому наставники придавали такое значение мистическим упражнениям (азкар), уходу и отшельничеству: это давало возможность соразмерить ношу с силами каждого индивида.

Тарика — практический метод (другие термины — мазхаб, pи'aйa и сулук), который направляет ищущего по пути размышлений, чувств и действий, проводя его последовательно через "стадии" (макамат), в едином сочетании с психологическим опытом, называемым "состояниями" (ахвал), чтобы он ощутил божественную Истину (Хакика). Первоначально тарика означала именно это постепенное овладение приемами созерцательного, высвобождающего душу мистицизма. Адепты группировались вокруг признанного наставника Пути, с тем чтобы получить знания в процессе общения с ним[35], не будучи связанными с ним обрядом посвящения или обетом верности.

Необходимо выделить два совершенно противоположных течения — джунайди и бистами, или ираки и хурасани (не следует относиться к этим течениям слишком серьезно и именовать их философскими школами), связанные с именами Абу-л-Касима ал-Джунайда (ум. 298/910) и Абу Йазида Тайфура ал-Бистами (ум. 260/874), сильнее, чем кто-либо из современников, владевших умами людей. Эти две фигуры — воплощенный контраст между путями, зиждущимися соответственно на таваккул (упование на Бога) и на малама (порицание)[36], контраст между опьянением и трезвостью, осмотрительностью и подозрительностью, озарением и конформизмом, уединением и общением, теизмом и монизмом, руководством земного, посюстороннего наставника (с цепью передатчиков традиции, что соответствует принятой в исламе практике) и наставничеством духовного владыки.

'Али ал-Худжвири[37] пишет, что для учения ал-Бистами (он назван здесь Тайфури) характерны галаба ("восторг", "экстаз") и сукр ("опьянение"), в то время как "в основе Пути ал-Джунайда лежит трезвость ("сахв") и он противоположен Пути Тайфури... Это самая известная и самая прославленная доктрина, которую приняли все шейхи, хотя в их высказываниях о суфийской этике есть много разногласий"[38]. Благодаря тому что у мусульманских ортодоксов ал-Джунайд считался относительно "безопасным", его рассматривали как "шейха Пути", как предшественника большинства последующих объединений мистиков, хотя среди них было немало приверженцев и еретических учений. Включение ал-Джунайда в их "генеалогии" служило гарантией ортодоксальности — так почтенный иснад мог служить прикрытием для множества ересей.

Объединения эти были непостоянны по составу и весьма мобильны: члены их много путешествовали в поисках учителей, причем часть из них зарабатывала себе пропитание трудом, а часть кормилась подаяниями. Однако возникают благотворительные учреждения, которые становятся основным прибежищем этих странников. В арабоязычных областях многие из них были связаны с пограничными форпостами или караван-сараями-рибатами[39]. В Хорасане одни из них объединялись с постоялыми дворами или приютами (ханака[40]), тогда как другие были местом уединения (халва или завийа) духовного наставника. Все эти термины означают, по сути, одно и то же — суфийскую обитель. Один из ранних рибатов на острове 'Аббадан (примечательно само название) в Персидском заливе возник в связи с появлением там аскета по имени 'Абдалвахид б. Зайд (ум. 177/793). Рибат сохранился и стал знаменитым после его смерти[41]. Рибаты существовали на границах с Византией и в Северной Африке. Около 150/767 г. религиозные обители упоминаются в Дамаске, в Рамле (столице Палестины, основанной христианским амиром) примерно в 800 г.[42], примерно в это же время — в Хорасане, а в Александрии в 200/815-16 г. появилась группа (таифа), называвшая себя ас-суфийа[43].

К V/XI в. возникло много обителей самого разного характера. Хотя они еще сохраняли свою форму случайных объединений, связанных поисками общего Пути, они были ведомы опытным наставником, искали его руководства и обычно называли себя по именам такого наставника. По составу эти обители были по-прежнему непостоянны, часто члены их перемещались и были связаны минимумом установленных правил, регламентирующих их повседневную жизнь. Такие правила суфийских товариществ (сухба) со временем превратились в религиозные обязательства[44].

У ал-Макдиси, который по диапазону своих интересов был шире большинства других географов, мы находим некоторые сведения о группах суфиев. Он пишет, что в Ширазе "было множество суфиев, выполнявших зикр (йуккабир) в мечетях после пятничной молитвы и читающих благословение пророку с кафедры"[45]. В его время (а он писал ок. 975 г.) из сформировавшихся движений наиболее активным было каррамийа[46]. Ханака этого ордена были рассеяны по всей мусульманской Азии[47], и именно от них, возможно, суфии заимствовали и сам институт ханака. У ал-Макдиси я нашел только одно упоминание о ханака, где практиковались суфийские упражнения. Он пишет: "Есть ханака в Дабиле [Двин, столица Армении], обитатели которой — гностики ('ариф) системы тасаввуфа — живут в добровольной бедности"[48]. Однако время существования каррамийи оказалось сравнительно недолгим (200 лет), в то время как суфийское движение, зародившись как индивидуалистическая дисциплина, в конце концов изменило все религиозные воззрения мусульман.

В горах Джавлан в Сирии ал-Макдиси писал: "Я встретил Абу Исхака ал-Баллути и с ним сорок человек, на которых шерстяная одежда, и у них есть место для молитв, где они собираются. Я обнаружил, что этот человек образованный юрист из школы Суфйана ас-Саури и что их пища состоит из желудей (баллут), горьких плодов размером с финики, которые они разбивают, подслащивают, размельчают и смешивают с диким ячменем"[49].

Ал-Макдиси был неутомим в поисках новых впечатлений и географических сведений, и любопытный рассказ, приведенный ниже, показывает, что организованные общины суфиев существовали и в его время, но нужно было быть членом одной из таких групп, чтобы познакомиться с суфийской практикой. Рассказ этот, кроме того, свидетельствует о том, что в те дни было также легко прикинуться суфием, как и в любое другое время.

Если некоторые места уединения, чаще всего рибаты и ханака, которые существовали на пожертвования (авкаф), превратились в постоянно действующие центры, то объединения, державшиеся на авторитете учителя, распадались после его смерти.

Учителя в большинстве своем были тоже мигрантами. Такие объединения еще не были устойчивыми орденами, а скорее группами людей со схожими духовными устремлениями. Они шли в ученики к прославленному наставнику, которому они добровольно подчинялись.

XI век был поворотным пунктом в истории ислама. Помимо всего прочего, он был отмечен гонением на шиизм, получивший политическую власть при династии Фатимидов в Северной Африке и Буидов в Персии, где шиизм, казалось, должен был стать персидской формой ислама. Свержение шиитских династий осуществили сельджукские правители тюркских кочевников, пришедших из Центральной Азии. В 1055 г. они захватили контроль над Багдадом и отняли у Буидов мандат на власть, данный аббасидскими халифами. В Магрибе и Египте власть Фатимидов настолько ослабла[52], что их в конце концов сверг курд Саладин в 1171 г.

Тюрки были приверженцами сунны и противниками шиитских движений. Контрпереворот, который они произвели в исламе, принял форму реорганизации медресе, превращения их из частных школ, кружков, собиравшихся вокруг авторитетного учителя, в официальный институт, которому Сельджукиды обеспечивали наставников, с сочувствием относившихся к их религиозной политике. В этих учреждениях основное внимание уделялось религиозным наукам, в то время как светские, процветавшие наравне с религиозными при первых Аббасидах и шиитских династиях, порицались или запрещались. Новый вид медресе вскоре распространился из Ирака в Сирию, Египет и проник в конце концов в Магриб[53].

Но мусульманский религиозный дух невозможно было ограничить рамками одного этого института, и более глубокое развитие духовной жизни шло параллельно в существующих на пожертвования и находящихся под надзором властей ханака, знакомых Сельджукидам по карматскому движению в Средней Азии и Иране. Такой порядок был удобен с точки зрения контроля, но, надо отдать должное Сельджукидам, они поощряли создание ханака и щедро их субсидировали.

Спекулятивный суфийский дух не мог не вызвать подозрительное отношение. Отделение суфиев от признанных религиозных руководителей всегда порождало недоверие и недовольство улемов ("законоведов") и вызывало реакцию, жертвой которой пал Шихабаддин Йахйа ас-Сухраварди[54]. Но именно основание эзотерических и мистических объединений вне официальной мусульманской структуры, а также практика сама', или ритуальных песнопений, имеющих целью вызвать экстатическое состояние, должны были возмущать ортодоксов еще сильнее, чем подозрительные идеи.

Конец V в. х. знаменует поворот мусульманских богословов в сторону частичного, постепенного признания суфизма, поворот, начатый еще при ас-Сулами и его ученике ал-Кушайри и завершенный ал-Газали. К этому времени стала очевидной необходимость объединений, которые бы заботились о религиозных запросах людей, а не только о ритуале, установленном и санкционированном религиозным законом. Объединения суфиев в форме ханака под официальным покровительством Нураддина, Саладина, их наместников и преемников придавали респектабельность суфийским общинам. Когда стало возможным создание отдельных суфийских конгрегаций для ритуальных песнопений, началось развитие "внутреннего" ислама со своими руководителями, иерархией и формами культа. Но, несмотря на взаимное приспособление, ортодоксия и мистицизм развивались не только независимо друг от друга, но и разными путями. Пример тому — параллельное развитие таких систем, как медресе и ханака. Следующий этап — это формирование школ мистицизма, состоящих из кружков "посвященных". Когда окончательно завершился этот процесс примирения или компромисса, суфизм все еще был Путем мистического познания, привлекавшим лишь немногих, и суннитские богословы не представляли себе, чту может произойти, когда суфизм станет массовым движением.

Начиная с XI в. завийа и ханака, служившие временными приютами странствующих суфиев, становятся центрами, откуда новое благочестие распространялось повсеместно, и они сыграли важную роль в исламизации пограничных стран и неарабских областей Средней Азии и Северной Африки. К XII в. многие ханака стали богатыми и процветающими поселениями, и Ибн Джубайр, путешествовавший в 1183-1185 гг. во времена Саладина по Ближнему Востоку, писал о Дамаске:

Однако дальнейшее развитие суфийской организации основано не на общинах такого типа, а на практике учителя-одиночки, живущего в уединении, вдали от соблазнов ханаки, или же в собственной завийи в большом городе и нередко странствующего в окружении своих учеников. Ибн Джубайр время от времени упоминает этих смиренных аскетов, жителей пустынь или гор, если что-то связанное с ними вдруг привлекает его внимание, как, например, в случае, когда он обнаружил христиан, которые платили дань таким аскетам за их благочестивый образ жизни[56].

С начала XIII в. некоторые центры (если считать "центром" человека, а не местность) становятся средоточием тарикатов — действующими школами мистицизма. Обычно это происходило, когда группа или кружок объединялись вокруг некоего наставника на новом пути и превращались в школу, целью которой была пропаганда его имени, способов обучения, введенных им правил мистических упражнений и образа жизни. Каждая такая тарика передавалась через непрерывную "цепь" (силсила) или мистический иснад[57], так что все последующие шейхи обычно выступали духовными наследниками основателя.

Связь индивида с такой силсила приобретает эзотерический характер. Она устанавливается во время посвящения, когда вступающий приносит клятву верности основателю и посланнику Аллаха на земле и получает, в свою очередь, тайный вирд, в котором сконцентрирована духовная сила цепи. Ибн Халликан описывает фукара, соединенных такого рода узами ('укда, и'тикад) с Ибн ар-Рифа'и (ум. 1182)[58], силсила которого, по всей вероятности, была самой ранней из сознательно воссозданных цепей[59].

Суфийская силсила как путь никогда не стремилась заменить официальную религиозную организацию, которую суфии считали необходимой уступкой (рухса) человеческим слабостям. Это движение можно рассматривать как начало процесса, с помощью которого творческая свобода мистика вводилась в каноническое русло. Эти мистические школы не знали сектантских отклонений. Их основатели тщательно поддерживали связи с ортодоксальной системой и вовсе не отвергали формальных норм, принятых в исламе. Одна из задач, которую им предстояло осуществить, заключалась в том, чтобы восполнить пробел, образовавшийся после подавления шиитского сектантства. Различия между отдельными мистическими направлениями определялись преданностью конкретному главе ордена, верой в преимущество той или иной тарики, разными типами организации, методами обучения, деталями ритуала. Они значительно различались своими внутренними верованиями, но связь их с ортодоксией была гарантирована уже тем, что они принимали закон и ритуальную практику ислама. Но в то же время это были объединения внутри ислама со своей иерархической структурой, религиозной жизнью и формой поклонения, чуждыми основному духу ислама.

Неясно, как происходил процесс идейного наследования учителю[60]. Ученики, как правило, возводили или "приписывали" свой метод (мазхаб) или направление (тарика) к авторитетному наставнику, так как он был гарантией их значимости и компетентности, но все же первоначально связь с учителем была, безусловно, непосредственной. 'Али ал-Худжвири (ум. ок. 467/1074) называет двенадцать суфийских школ:

Но все эти школы мистицизма — теоретические, и ни одна из них не развилась в силсила-тарика. Эти учения были модифицированы последователями в соответствии с их собственным мистическим опытом. Показательно, что ал-Худжвири выделяет как исключение цепь передатчиков, идущую от Абу-л-'Аббаса ас-Саййари, "чья суфийская школа единственная, которая сохранила первоначальную доктрину в неизменном виде. Причина этого заключается в том, что в Нисе и в Мерве всегда находились люди, признававшие его авторитет и заботившиеся о том, чтобы его сторонники поддерживали учение основателя"[62].

Имена некоторых из этих ранних наставников были внесены в мистические иснады орденов (тарикат). Центральной фигурой генеалогической цепи большей части тарикатов был Абу-л-Касим ал-Джунайд (ум. 910). В иснадах, однако, отсутствует имя Зу-н-Нуна ал-Мисри, хотя его постоянно цитируют, чтобы подкрепить те или иные положения мистической философии[63]. Как правило, не встречается в иснадах и имя Хусайна б. Мансура ал-Халладжа (хотя позднее ему был приписан особый Путь мистического познания), тогда как упоминание ал-Бистами можно найти в цепочках передач многих орденов (например, ордена накшбандийа)[64]. Ал-Васити, писавший около 1320 г., когда мистические школы полностью сложились, сообщает о том, что первоначально было два ясно выраженных иснада, к которым восходили все существовавшие при нем течения хирка джунайди и бистами, и две прервавшиеся линии — билалиййа и увайсиййа[65]. Основания, по которым "школа" включалась в цепь передач или исключалась из нее, не были четко сформулированы. Дело здесь не только в осуждении со стороны ортодоксии. Некоторые лица выступают основателями поддельных тарикатов, как мы только что упоминали в связи с ал-Халладжем[66]. Таким лицам в книгах о преемственности хирки, например в книге ас-Сануси "Салсабил", приписывались особые эзотерические доктрины, зикры и правила, причем считается, что эти лица посвящали в зикры некоторых из учителей. Одним из первых наставников был Увайс ал-Карани, йеменский современник Пророка[67]. Метод (тарика или мазхаб) ал-Джунайда был известен ал-Худжвири[68] и упоминается в XIII в. в трактате Ибн 'Атааллаха о зикре[69], где он приводит восемь условий его учения. Тем не менее данный метод не ограничивается одним лишь этим ответвлением и был унаследован всеми джунайдитскими орденами[70].

В подлинных силсила-тарикатах появился новый элемент. Отношения учителя и ученика, преобладавшие до этого, сменились гораздо более сложными отношениями между наставником и послушником. Новый ореол исходит от учителя, отныне он вали (наместник) Бога, который в итоге, на третьей стадии познания, заставит поверить в свой статус посредника и ходатая перед Богом. Суфийская жизнь с поминаниями и медитациями теперь все больше ассоциируется с духовным наследованием, по крайней мере для большинства учеников-суфиев. Муршиды (наставники, руководители) даруют тарику, ее вирд, магические формулы и символы как бы от лица покойного учителя и наставляют своих собственных учеников на его Пути от его имени. Первоначально это было лишь стремлением достичь мусульманского идеала — обеспечить себя авторитетным иснадом, но теперь стало ясным различие внутри суфизма — между суфиями и последователями маламати, ибо суфий это тот, кто подчиняется наставнику и соглашается с ним, а маламати это тот, кто сохраняет личную свободу[71].

Изменения, которые происходят с суфиями, отражаются на характере связей между ними. Группы суфиев раннего времени держались на энтузиазме, коллективных молитвах и методах духовной дисциплины, преследуя цель очистить душу и стереть свое "Я" для того, чтобы добиться созерцания истины. Поэтому их объединяли скорее дух и цель, чем формальная организация, причем, как правило, союз этот был довольно свободным. Перемены наступают с превращением таких collegium pietatis (товарищества благочестия) в collegium initiati (товарищества посвящения), члены которых связывали себя с посвятившим их наставником и с его духовными предшественниками и готовились к тому, чтобы следовать по пути наставника и передавать эстафету следующим поколениям.

Превращение суфийских товариществ в школы с посвящением началось с победы суннитов над шиитскими династиями (Буидами в Багдаде в 1155 г., Фатимидами в Египте в 1171 г.) и завершилось в тяжелое время монгольского завоевания (падение Багдада, 1258 г.), сопровождавшегося крупными передвижениями суфиев, в результате чего суфизм стал не только городским, но и сельским религиозным движением. Существенная черта этих изменений состоит в том, что суфийские группы, примерно во время правления Саладина, заимствуют шиитский обычай бай'а — посвящение, сопровождавшееся принесением клятвы верности шейху-руководителю. Здесь прослеживалась определенная связь и преемственность с ремесленными орденами футувва, также возникшими в качестве ответной реакции на гонение легального шиизма. Ордены футувва стали знаменитыми благодаря попытке халифа ан-Насира (1219-1236) создать рыцарскую футувву. Великий муршид Шихабаддин Абу Хафс ас-Сухраварди находился под покровительством ан-Насира и в качестве посланца халифа надевал пояс на представителей знати, которых хотел почтить халиф.

К тарикатам, сыгравшим наиболее значительную роль в развитии суфийской организации, относятся: сухравардийа, основание которого приписывается Зийааддину Абу Наджибу ас-Сухраварди (ум. 1168), но его дальнейшее развитие связано с племянником основателя, упоминавшимся выше Шихабаддином Абу Хафсом (ум. 1234); кадирийа, который вел свое происхождение от 'Абдалкадира ал-Джилани (ум. 1166), хотя соответствующая традиция известна не ранее XIV в.; рифа'ийа, ведущий начало от Ахмада б. Рифа'и (ум. 1182); у кочевников йасавийа Ахмада ал-Йасави (ум. 1166); кубравийа Наджмаддина Кубра (ум. 1221); чиштййа Му'инаддина Мухаммада Чишти (ум. 1236), популярный главным образом в Индии; шазилийа, ведущий происхождение от Абу Мадйана Шу'айба (ум. 1187), но приписываемый Абу-л-Хасану 'Али аш-Шазили (ум. 1258); бадавийа Ахмада ал-Бадави (ум. 1276), действовавший в Египте; мавлавийа, прославленный благодаря персидскому поэту-суфию Джалаладдину Руми (ум. 1273) и действовавший в пределах Анатолии; среднеазиатский накшбандийа, мистическая школа, вначале известная под названием хваджаган и на первом этапе своей деятельности связанная с Йусуфом ал-Хамадани (ум. 1140) и 'Абдалхаликом ал-Гидждувани (ум. 1179), но впоследствии ее ассоциировали с именем Бахааддина Мухаммада ан-Накшбанди (ум. 1389). Считается, что все последующие тарикаты были производными из одной или нескольких перечисленных выше линий. Сведения об их основателях и главных отличительных чертах приводятся в следующей главе, где должное внимание будет уделено и вкладу других наставников, таких, как Ахмад ал-Газали и 'Али ал-Харакани, сыгравших значительную роль в основании суфийских школ, но не оставивших силсила, носящих их имена.

Многие группы функционировали еще некоторое время как семейные или местные ордены, но в отличие от кадири, который длительное время тоже был узким семейным орденом, они не привели к образованию самостоятельных направлений типа тex, о которых только что шла речь. Примером семейного ордена был орден рузбиханийа, основанный в Ширазе Рузбиханом Бакли (ум. 1209). Этот орден стал наследственным тарикатом после его смерти[72], но так и не вышел за границы Фарса, ненадолго пережив основателя. Ибн Халликан упоминает исчезнувший тарикат кизанийа, основанный в Каире Абу 'Абдаллахом Мухаммадом, известным как Ибн ал-Кизани (ум. 562/1167)[73], о другом тарикате он пишет:

Правнук Йунуса, Сайфаддин Раджихи б. Сабик б. Хилал б. Йунус (ум. 706/1306), отправился в Дамаск, где ему под завийю были отведены дом везира Амин ад-Даула, а также деревня в Гуте. Возникла наследственная таифа с ответвлением в Иерусалиме, функционировавшая еще в 1500 г.[75].

Существовало множество и более мелких самостоятельных ответвлений, имевших ограниченное местное влияние[76]. Но все тарикаты, о которых шла речь выше, включая западнотурецкую халватийю[77], стали родоначальниками самостоятельных Путей мистической философии и духовно-религиозной практики. Именно через эти тарикаты суфизм распространился по всему мусульманскому миру.

Основатели силсила принадлежали к двум основным школам мистической философии, которые можно назвать школами Джунайда и Бистами или же месопотамской и центральноазиатской, хотя распространение их не ограничивалось этими областями. Позднее магрибинскому суфизму, ведущему происхождение от Абу Мадйана (ум. 1197), суждено было создать третью территориальную школу, отличающуюся своеобразными чертами. Однако, несмотря на то что главный основатель этой силсила аш-Шазили был выходцем из Магриба, он и его преемники получили вначале признание и поддержку в Египте, и прошло немало времени, прежде чем его силсила получила распространение в Магрибе.

Противоречивые тенденции гораздо сильнее проявились в Хорасане и Средней Азии, хотя отнюдь не ограничивались лишь этими областями. Тем не менее мы не находим таких тенденций у основателей силсила, нередко сведущих в дозволенных исламом науках. Эти особенности были свойственны огромной массе бродячих дервишей (маламати и каландари), не связанных с признанным наставником или направлением и стоящих как бы над религиозным законом. Но коль скоро силсила были основаны и признаны как суннитские, они могли вбирать в себя самые разнородные элементы.

Суфизм теперь становится профессией, и этот период характеризуется бурным ростом неспецифических суфийских организаций. При Сельджукидах пользовались особой популярностью обители персидского типа, о чем можно судить по всем спискам дат их основания[78], причем известность их возросла еще более во время правления Айюбидов. Саладин приглашал в Египет суфиев из Азии. Он и его последователи основали и субсидировали многие ханака, рибаты и завийа, длинный перечень которых приводит ал-Макризи[79]. У Муджираддина имеются описания таких мест в Иерусалиме, Хеброне и Дамаске[80]. В 585/1189 г. Саладин основал ханаку Салахийа в Иерусалиме[81], передав ей дворец византийского патриарха[82]. Его наместник в Египте Каракуш б. 'Абдаллах ал-Асади "воздвиг рибат в ал-Максе"[83], а Музаффараддин Гёкбёри, зять Саладина (ум. 630/1233), "построил для суфиев две ханака [в Ирбиле], вмещавшие огромное количество постоянных обитателей и гостей. В праздничные дни здесь обычно устраивались столь многолюдные сборища, что вызывали всеобщее удивление и восхищение. Обе ханака были полностью обеспечены доходами и могли дать все необходимое своим обитателям, каждый из которых должен был возместить расходы, если покидал ханаку. Гёкбёри часто бывал там и принимал участие в ритуальных песнопениях"[84].

Далее Ибн Халликан описывает торжественное празднование дня рождения Пророка в Ирбиле в 1207 г., когда он ночи напролет слушал суфийские ритуальные песнопения. Гёкбёри построил также ханаку в Алеппо[85].

Разница между двумя упомянутыми учреждениями состояла, очевидно, в том, что рибат был приютом или учебным центром арабского типа[86], а ханака, где обучение не проводилось, была общежитием персидского типа, перенесенным в города арабского мира. Завийей называли более мелкие постройки, где жили шейх и его ученики, в то время как халва означала место "отшельничества" одного дервиша, часто это была келья на площади у мечети. Еще более уединенную обитель аскета иногда называли рабита.

Мистицизм был единственной религиозной сферой, где женщина могла себя проявить. Было немало женщин-суфиев, среди которых наиболее известна Раби'а ал-'Адавийа (ум. 801)[87]. Есть упоминание этого времени о женских обителях. Ал-Ирбили[88] пользуется термином "ханака" для мужских обителей и термином "рибат" для женских. В одном только Алеппо было семь женских обителей, и все они были основаны в период между 1150 и 1250 гг.[89]. В Багдаде их тоже было несколько, причем самым известным был рибат Фатимы Разийи (ум. 521/1127). В Каире существовал рибат ал-Багдадийа, построенный дочерью ал-Малика аз-Захира Байбарса в 684/1285 г. для женщины-шейха (шайха) по имени Зайнаб бинт Аби-л-Баракат, известной как Бинт ал-Багдадийа, и ее последовательниц[90]. Этот рибат до сих пор существует в ад-Дарб ал-Асфар.

Макризи указывает, что первой ханакой в Египте была Дар Са'ид ас-Су'ада[91] (подлинное ее название ас-Салахийа), названная так потому, что помещалась в доме, конфискованном у Са'ида ас-Су'ады, евнуха, который служил во дворце Фатимидов, а затем был отпущен ал-Мустансиром на волю и казнен в 544/1149 г.[92]. В 1173 г. Дар Са'ид ас-Су'ада была превращена в вакф. Вначале эта ханака служила обителью для пришлых суфиев, но потом функции ее расширились и она стала главным центром египетского суфизма. Шейх ее носил официальный титул шайх аш-шуйух[93], который, однако, был просто почетным званием и не давал дополнительных прав за пределами ханаки. Позднее этот титул часто жаловали главам и других ханака[94].

Учреждение ханака продолжалось при Бахри (1250-1277) и других мамлюкских преемниках Айюбидов. Ибн Халдун пишет: "Начиная со времени их господ, аюйбидских правителей, члены этой тюркской династии в Египте и Сирии строили школы для обучения наукам и странноприимные дома с целью дать возможность бедным [суфиям] следовать правилам, чтобы усвоить ортодоксальный суфийский образ жизни с помощью упражнений в зикре и бесконечных молитв. Они заимствовали этот обычай от предыдущих династий халифов. Они воздвигали здания [для таких учреждений в качестве неотчуждаемого даpa] и наделяли [их] землями, приносящими доходы [достаточные], чтобы обеспечить стипендии для обучающихся и для суфиев-аскетов... В результате школы и странноприимные дома в Каире довольно многочисленны. Они и сейчас служат приютом для нуждающихся юристов и суфиев"[95].

Ибн Баттута описывает эти ханака и их распорядок во время своего посещения Каира в 1326 г. Он пишет: "Каждая завийа[96] в Каире приписана к таифе дервишей, главным образом персов, людей образованных и сведущих на пути тасаввуфа"[97]. Речь здесь идет об организованной группе, хотя маловероятно, чтобы группа эта подчинялась каким-то особым правилам; во всяком случае, это не были ханака, субсидируемые правительством.

Ал-Калкашанди (ум. 1148) кратко описывает отношения между ханака Египта и Сирии и мамлюкскими властями[98]. Поскольку эти учреждения были пожалованы мамлюкскими правителями и нередко приносили большие доходы их руководителям, мамлюкские правители назначали на этот пост тех, кого хотели обеспечить синекурой, но так, чтобы это не отразилось на их собственном кармане. Судя по всему, ни один из шейхов ханаки сумайсатийа (или салахийа) в Дамаске (основана ок. 453/1061) не был суфием[99]. Первым этот пост (предполагавший также попечительство над машйахат аш-шуйух)[100] получил Са'ид б. Сахл ал-Фалаки, бывший везир Хорезма, которого задержал в Дамаске Нураддин Махмуд б. Занги (1146-1173) и определил ему эту должность, чтобы заручиться его поддержкой, поскольку все эти ханака были вакфами. В 791/1392 г. Ибн Халдун был назначен главой ханаки Байбарса[101].

Если ханака служила для суфиев не более чем странноприимным домом (и местом ритуальных песнопений для знати), а назначение рибата, резиденции учителя или проповедника (необязательно суфийского), не всегда было четким, завийи стали центрами обучения под руководством настоящего суфийского шейха, чьи последователи сознательно распространяли его учение и метод. Главу ханаки назначали светские власти, в то время как глава в завийи выбирался братьями (ихван). Именно здесь зародилась практика наследственной преемственности.

Авторы, оставившие описания духовных учреждений в крупнейших мусульманских городах, а также сведения об их основателях, учениках и последователях, только для завийи отмечают или предполагают преемственность в обучении и наличие особого распорядка жизни. Ибн Баттута останавливался во многих завийа и восточных ханака, каждая из которых имела особую генеалогию: сухраварди в Исфахане (1326), мавлави в Конье, многочисленные учреждения рифа'и в Анатолии и на Кавказе (1332), в Дамаске (ветвь Харири), а также центр с гробницей основателя в Батаихе в Ираке. О Конье он пишет:

Судя по всему, это и были настоящие суфийские таифа.

Рассказ Ибн Баттуты показывает также, какую роль играли эти учреждения в расширении мусульманской торговли, в адаптации к индуистскому окружению и в распространении ислама. Так, его принимали в ханака на всем Малабарском побережье, находившемся под властью индуистских правителей, — в Хаунуре (около Бомбея) в ханаке шейха Мухаммада ан-Наджури[104], в Гогахе (Бхаунагар), где он набрел на братство факиров хайдарийа[105], в Канбайе (Камбай в Гуджарате), Каликуте и Коламе (Траванкор), где он жил в ханаке казерунийи, суфийского страхового товарищества[106].

Во времена ал-Макризи (1369-1442) принадлежность учреждений была хорошо известна. Он пишет о фукара ал-ахмадийа ар-Рифа'ийа в Каире[107]. Примерно в это же время начинает обретать влияние силсила кадирийи, а к концу XIV столетия появилась новая ветвь в Дамаске[108]. Суфиям часто разрешали пользоваться мечетями для своих радений. Макризи утверждает, что мечеть ал-Азхар была открыта для суфиев и что там отправляли зикр[109]. Суфиев встречали и в медресе, а в медресе Акбуга в ал-Азхаре имелась постоянная группа суфиев[110].

Насколько известно, в районах с иранским населением не было субсидируемых властями ханака, а реорганизация суфийских обителей, отныне представлявших духовные линии (третий этап изменений), не сопровождалась переменой названия, к ним только присоединили почитаемую гробницу; более поздние ханака обычно создавались заново в ансамбле с гробницей. В дальнейшем тюркские и монгольские правители восстанавливали гробницы знаменитых святых и связанные с ними обители наиболее знаменитых силсила.

Суфии, прошедшие курс обучения в этих учреждениях, основывали дочерние обители у себя на родине или в среде новой паствы, как, например, в Индии. Они редко поддерживали непосредственную связь с прародителем[111], постепенно превращаясь в самостоятельные школы со своими характерными особенностями и собственным направлением.

XIII столетие было веком тревог и перемен. Орды монголов сокрушали одно за другим мусульманские государства Центральной Азии и в 1258 г. захватили Багдад. Многие бежали в отдаленные районы мусульманского мира, подальше от бедствий. Среди этих областей была Малая Азия на северо-западе и Индостан на юго-востоке. Немало суфиев нашли новую родину под опекой тюркского султаната в Дели.

Индийский ислам, как представляется, в основе своей был мученической религией. В индуистском окружении страдальцы за веру, переселившиеся из других стран, обретали ореол святости, и именно это обстоятельство, а не официальный ислам, привлекало индийцев. Суфии здесь делились на две категории — те, которые группировались вокруг ханака, и странники. Ханака в известном смысле были мусульманскими "центрами", средоточием святости, религиозного рвения и местом обучения суфиев. В отличие от обителей арабского мира с тем же персидским названием индийские ханака вырастали вокруг какого-либо "святого" и были тесно связаны с его тарикатом, методами аскезы и тренировки. Индийский суфизм дал два самостоятельных тариката.

Му'инаддин Чишти из Сиджистана (ум. 1236) после многолетних странствий поселился в конце жизни в Аджмере, столице могущественного индуистского государства. От него ведет начало силсила, завоевавшая широкую известность при его заместителе (халифа) и преемнике Кутбаддине Бахтийаре Каки (ум. 1235) и ставшая впоследствии основным индийским тарикатом. Среди прочих только тарикат Сухраварди нашел последователей в Индии. Сам Шихабаддин назначал для Индии заместителей (халифа), среди которых главным был Хамидаддин из Наджоры (ум. 1274). Кроме него можно назвать Нураддина Мубарака Газнави (ум. 632/1234 в Дели) и Бахааддина Закарийа (ум. 1268 в Мултане), возможно самого активного из основателей и создателей правил поведения и школы-силсила в Индии, с которым почти двадцать лет был связан персидский поэт-каландар 'Ираки[112].

Шейхи эти добились такой славы, что с ними вынуждены были считаться власти. Делийские султаны оказывали им почести в своих владениях, повсюду возводились многочисленные ханака, большая часть которых не имела определенной духовной генеалогии. Множество странствующих дервишей, для которых ханака служили центрами обучения, местом встреч и приютом, играли роль образованных посредников по распространению и укреплению ислама.

Привлекательность суфийского Пути стала меркнуть со времени правления Мухаммада б. Туглука (1325-1351), хотя это и не было следствием политики, проводимой им в отношении шейхов и деятельности общин. Истинная причина скорее всего крылась в том, что суфизм тогда не обрел той формы, которая могла бы привлечь индийцев, а всплеск его в виде народного движения происходит позднее. Упадок этот запечатлен в размышлениях Насираддина Махмуда (ум. 757/1356), преемника великого шейха Низамаддина Авлийа.

В Малой Азии сельджукидский период примечателен тем, что мистицизм был органически связан с распространением мусульманской культуры в этом районе. Персидские беженцы (такие, как Бахааддин Валад, отец Джалаладдина Руми) и тюркские странствующие дервиши (баба) хлынули в Малую Азию в XIII в., особенно во время нашествия монголов. Дервиши не ослабили активности и после крушения сельджукидского государства в Руме. Мистики, энтузиазмом и одушевлением резко отличающиеся от ортодоксальных мусульман и проявляющие свои душевные качества в таких практических делах, как гостеприимство к путникам и забота о больных и бедняках, способствовали популярности ислама среди христиан, населяющих этот район. Они пользовались поддержкой сельджукидских властей, Джалаладдин Руми был в почете при дворе в Конье, сохранились многочисленные свидетельства о покровительстве, оказываемом суфиям и при других дворах, например при дворе Муджахидаддина Бихруза б. 'Абдаллаха — правителя Ирака при Мас'уде б. Гийасе, основавшего рибат в Багдаде[114].

Необходимо различать собственно мистические ордены от корпораций, напоминающих торговые гильдии[115], а также от ремесленных и рыцарских орденов футуввы[116], известных под одним и тем же общим названием таифа, которые имели сходные формы организации и религиозную направленность. Различаются они скорее целями и задачами, чем типом организации и генеалогией. Тарикаты — это чисто религиозные организации, тогда как гильдии были экономическими объединениями, ремесленными или торговыми. Религиозная таифа не могла быть одновременно и таифой торговой или ремесленной. Это именно так, хотя имеются явные исключения[117], но ранние организации религиозных орденов многое заимствовали от цеховых объединений, а тарикаты освящали эти светские ассоциации.

Все формы социальной жизни находят отражение в такой организации и в той или иной религиозной культуре, а любая потребность в совместном действии ради того, что мы зовем мирским благом, приобретает священный характер благодаря религии. Отдельные цеховые организации и их члены стремились связать себя с определенным тарикатом или определенным святым. При посвящении в корпорацию, а также во время других церемоний главная роль отводилась религиозным обрядам; на площадку для торжественных молитв члены корпорации собирались, неся знамя этого тариката. Они не были чисто светскими ассоциациями, хотя в основе их лежали экономические и социальные интересы, но не были и суфийскими орденами.

Однако все же организация орденов во многом обязана своим существованием цеховым объединениям. Последние пережили расцвет при Фатимидах, а также в других шиитских государствах, а после победы Айюбидов и Сельджукидов над государственным шиизмом даже суннитские богословы решили, что настало время официально признать гильдии. Уже говорилось о том, что Айюбиды поощряли суфийскую организацию на той стадии, которой она к этому времени достигла, а именно объединения в ханака. Поэтому, разработав определенные направления мистической традиции, организации ханака, которые отчасти — в вопросах отношения к жизни общины — носили светский характер, стали все больше приобретать черты цехового объединения. Подобно гильдии, где был главный мастер ('ариф, амин или шайх ал-хирфа) и иерархия подмастерьев (мубтади), младших мастеров (сани') и мастеров-ремесленников (му'аллим), религиозные ордены создают иерархию неофитов, посвященных и учителей. Поскольку ортодоксальный ислам терпимо относился к тайному посвящению и присяге в гильдиях, ему пришлось в период, когда утвердилась шиитская практика, мириться с тем, что сопровождало проявление преданности шайх ат-тарика. Врачи, в том числе и не входившие в профессиональную гильдию, также могли пройти простой обряд посвящения в суфийскую силсила, получая тем самым духовную поддержку в своей профессии[118].

И по сей день источник духовной мощи ассоциируется с орденами. Невозможно провести четкое различие между орденами и культом святого, так как подопечные Бога (авлийа лиллах) состоят в самом ордене. Суфизм породил философию избранности, которая ослаблена и приспособлена орденами к потребностям масс. Не только великий шейх, но и его преемники, наследующие его барака (духовную силу), были посредниками в передаче его духовного могущества. С этим связан и обряд зийара — посещение могилы святого. Как и в других областях суфийской философии и практики, наблюдаются существенные различия между поклонением святой могиле благочестивого суфия и общенародным паломничеством. Мистик совершает зийара с целью достигнуть муракаба (духовного общения со святым), материальные же символы помогают ему в созерцании. А по народным верованиям, душа святого задерживается у его гробницы и мест (макам), связанных с его земной жизнью, или там, где он после смерти являлся народу. В таких местах можно получить его заступничество.

Состояние святости (вилайа) выявляется через карамат — дарованные свыше духовные способности совершать чудеса. Религиозные наставники раннего времени отмежевывались от действия этих чудесных сил, хотя все они и соглашались с постулатом о том, что святые обнаруживают такую способность как Божий дар. Ал-Кушайри замечает, что, если пророки и нуждались в чудесах (му'джизат), подтверждающих законность их миссии, у святых не было такой необходимости и им, напротив, приходилось скрывать все, что они невольно совершили. Эта необычайная милость, выпавшая на их долю, и есть доказательство их успеха, она в то же время может наставлять верующего, вселить в него уверенность, а также помочь отличить истинного вали (святого) от самозванца[119]. Однако подлинный вали далеко не всегда знает, что он святой, порой и не подозревает об этом[120]. Произведения суфийских авторов уделяют много внимания истинным ценностям вилайа, но мы остановимся главным образом на ее практических проявлениях.

С развитием этого состояния связаны и новые формы поклонения Пророку, которые не только перевели его в категорию чудотворцев в простонародном понимании этого слова, но и породили простонародный вариант культа духа Мухаммада как Логоса — стража и хранителя вселенной. Празднества по случаю дня рождения Пророка должны были хотя бы частично компенсировать подавление выступлений 'Алидов после падения шиитских режимов. Ибн Джубайр (путешествовал в 1183-1185 гг.) упоминает о них как об установившейся практике[121]. Праздник этот был широко распространен при жизни Ибн Таймиййи (судя по тому, что он осуждает праздник)[122], но еще не стал частью народных верований. Ко времени ас-Суйути (ум. 1505) мавлид (день рождения Пророка) уже приобрел все свойственные ему черты[123]. Эти особенности, а также создание специальных текстов для исполнения на суфийских собраниях характерны уже для следующей стадии, но предостерегающая поэма "Касидат ал-бурда" ал-Бусири (ум. 694/1295) была написана именно в это время.

Слияние культа святых с орденами, а также новые формы поклонения Пророку — только одна сторона перемен. Другая особенность — изменения в составе последователей. Забота о собственной духовной гармонии заставляла посвященного и суфия раннего периода уходить от мира, однако потребность в духовном руководстве вызвала к жизни суфийские объединения. Однако заботы о нуждах странников и опека бедных и убогих снова возвращали эти общины к мирской жизни. Такие обители вместе с находившимися при них гробницами стали центрами религиозных устремлений и для простых людей, ищущих барака святых. Посвященные ученики (фукара, даравиш или ихван) по-прежнему предавались аскетизму и повседневным молитвам у себя в ордене, но вступить в него теперь могли и вновь прибывшие или "миряне", "получившие тарику" от шейха или чаще всего от его представителя (халифа), но при этом продолжавшие вести обычный образ жизни. Это означало, что они подтвердили непоколебимость своей веры в идеалы, на которых зиждилась тарика, подтвердили особую ценность связи с барака святых и усвоили только те правила и формы ритуала, которые не нарушали их привычного образа жизни. В городах такая ассоциация была тесно связана с членством в профессиональной цеховой организации. Такое расширение числа членов наряду с распространением новых приемов индивидуального зикра не могло не привести к изменениям в практике коллективного зикра. Завершение развития этой системы приема в ордены мирян происходит на следующей стадии, когда тарикаты во всем мусульманском мире уже представлены местными организациями, распространившими свое глубокое влияние почти на все слои общества.

Наряду с развитием новых форм религиозной обрядности и признанием их наравне с ритуальными молитвами происходит процесс адаптации таких "наук", как астрология, предсказания, магия, претендующих не только на раскрытие тайн невидимого мира, но и на управление ими. Этот процесс связывают в основном с именем Ахмада б. 'Абдаллаха ал-Буни (ум. 622/1225), который превзошел своих предшественников, действовавших менее открыто, тем, что систематизировал учение о предсказаниях, астрологию и магические заклинания. Популярные сочинения на эти темы сделали их достоянием рядового практикующего врача и орудием, ловко используемым шейхами и членами братств.

Легко понять, почему все это имело такое значение и почему так просто было исламизировать заимствованный материал. Ордены подчеркивали могущественное действие слова Божьего, были написаны сотни трактатов о силе и свойствах имен Божьих, таких формул, как басмала, стихов (айат ал-курси) или глав (сура Йа Син) из Корана. Как показано в "Хизб албехр" аш-Шазили или в "Далаил ал-хайрат" ал-Джазули, сочетание этих "слов" оказывает магическое действие. Именно поэтому магическая символика в исламе основана прежде всего на употреблении определенных слов.

Однако идеалы ордена сохранялись, несмотря на компрометирующую их практику. Почет, который в исламе оказывают юристам, объясняется тем, что некоторые основатели силсила были профессиональными юристами. Все они, как и их преемники, придерживались внешней формы мусульманского ритуала и материал для ектеньи черпали в основном из Корана. Они сыграли выдающуюся роль в обогащении религиозной жизни рядовых мусульман, равно как и адептов суфизма, в рамках официальных мусульманских институтов. Они придали ортодоксальному ритуалу особую иносказательность, поскольку "любое действие, продиктованное Божьим Законом, означает тайну". Таким образом, вуду' ("очищение") это не просто отказ от нечестивого поведения: любое действие во время вуду' приобретает свой особый этический и мистический смысл. Но если даже оставить в стороне более глубокие таинства, их забота о Духе, а не о букве Божественного Закона оказала стимулирующее влияние на нравы и духовность.

Ранние суфии были приверженцами теории аскетического мистицизма или же, если они были поэтами, воспевали озарение во время поисков Пути, а также испытываемые ими состояния. Изменения в сторону большей канонизации можно проследить по руководствам, которые в то время писались для наставника и его учеников. Дийааддин ас-Сухраварди был автором самого раннего из таких пособий[124] — "Адаб ал-муридин", а его племянник Шихабаддин оставил самое знаменитое руководство "'Авариф ал-ма'ариф", средневековый путеводитель для духовных наставников. Были и другие учебники — "Сифат ал-адаб"[125] Наджмаддина Кубра и "Ал-амр ал-мухкам" Ибн ал-'Араби, вызвавший подозрительность у многих улемов из-за того, что автор слыл инакомыслящим.

Эти руководства показывают, что суфийский ритуал стал уже проторенным путем, жизненным правилом, следуя которому послушник сможет достичь единения с Богом; что он основывается на наблюдениях, не входящих в практику официального ислама. Он включает послушничество, в процессе которого ученик руководствуется наставлениями шейха; именно в этот период становится популярной поговорка о том, что неофит в руках наставника подобен трупу в руках обмывателя покойников[126]. Завершается все посвящением, которое включает облачение в хирку: плащ и особый головной убор.

Путь под руководством наставника предполагает совместную жизнь (му'ашара) посвященной группы учеников и адептов в обители под непосредственной опекой старшего. В упомянутой книге Сухраварди пишет о правилах поведения в таком учреждении[127]. Старший распределяет ритуальные задания, дополнительные упражнения, такие, как чтение стихов Корана, моления, персональные молитвы (азкар, ахзаб и аврад), в зависимости от степени подготовленности члена общины, а также умерщвление плоти при помощи бдения (сахр) и поста (сийам). От ученика требуется периодический уход от мира (халва, и'тикаф, 'узла, и'тизал, арба'инийа — сорокадневный пост) либо в уединенную келью, либо — для наиболее преуспевших членов — в общую обитель.

Однако эти руководства показывают, что, несмотря на разработанную практику Пути мистического познания, цели суфиев, живущих в таких общинах, были весьма различны, запутанны и ограниченны. Эти суфийские общины были далеко не одинаковыми — часть выделялась богатством и роскошью и пользовалась расположением властей, в то время как другая жила по законам крайней бедности и отрешенности от мира. Некоторые из них вовсе не имели шейха, но были и такие, которые целиком подчинялись одному руководителю и принадлежали к одной силсила. Существовали объединения, которыми руководил совет старейшин. Кроме того, были странствующие дервиши (например, каландары). Они также пользовались этими обителями, у них даже были собственные правила и генеалогии, но тем не менее они не составили организации.