Сумерки Баригора

Баригор, Брасс, летняя резиденция герцога фон Аурверна, 28 июля 3588 года

Квентин проснулся еще затемно. Радостное возбуждение не давало ему спать, звало действовать. Ему хотелось выбежать на балкон детской и кричать, кричать, кричать от восторга. Ведь сегодня ему наконец позволили принимать гостей вместе с родителями! Отец и мать осознали, что он уже взрослый. Ведь ему уже девять!

Не дожидаясь, пока проснется няня, Квентин оделся и начал уборку в комнате, которая сводилась к расставлению всех многочисленных игрушек и моделей в «правильном» порядке – чтобы лучшие сразу было видно. Сегодня в его комнате вполне мог оказаться гость, сын близкого друга его отца, Седрик! Квентин с нетерпением ждал встречи с этим мальчиком. Ведь Седрик не еще один избалованный дворянский сын, а самый настоящий некромант. Отец любил рассказывать Квентину о некромантах, об их удивительных подвигах и потрясающих способностях. О том, как Авараам Ардейн однажды спас столицу от вражеской армии, подняв павших на поле боя солдат, чтобы те даже после смерти смогли послужить своей стране. Или о том, как Гровин Парантон, когда ему было всего двенадцать лет, защитил своего короля от наемных убийц (Квентин втайне мечтал сделать что-то такое же, но никому не рассказывал, чтобы его не подняли на смех). И многое, многое другое. И теперь Квентину наконец представилась возможность встретиться с настоящими некромантами лично. Более того, среди них был его ровесник! Ну, почти. Седрику было тринадцать, и отец рассказал Квентину, что тот уже показывает невероятные таланты в овладении своим искусством.

Пытаясь достать с высокой полки самый настоящий лук, подаренный отцом, Квентин случайно задел локтем стоящую ниже медную модель большого парусника, которая с громким стуком упала на пол. Мальчик в ужасе потянулся за ней – это была одна из лучших частей его коллекции, подаренная ему мужем принцессы Кристины, когда они останавливались в Брассе на пути в Льех. К счастью, модель оказалась достаточно прочной, и близкое знакомство с наборным дубовым паркетом не повредило ей. Но грохот разбудил спящую в соседней комнате няню, которая вышла из своего угла как раз когда Квентин, чье сердце все еще часто билось от страха за свое сокровище, с облегчением устраивал модель на отведенное ей место.

– И что это вы тут делаете, молодой господин? – спросила няня с легким упреком в голосе. Это была молодая женщина среднего роста и телосложения, ничем особенно не выделяющаяся из массы точно таких женщин. Ничем, кроме характера. Марианна была особенной. Она жила в доме герцога фон Аурверна меньше года, но Квентин уже успел привязаться к ней всей душой. Ее мягкость и доброта, так контрастировавшие с жестким характером леди фон Аурверн, помогали мальчику сносить почти непосильные требования матери с улыбкой на лице.

– Эм, ну… – Квентин заерзал, не зная, как объяснить свой ранний подъем и неожиданную тягу к уборке, ведь он уже мужчина, а настоящие мужчины не показывают своих чувств! Впрочем, няня поняла все без слов. Она мягко улыбнулась своему воспитаннику и предложила ему отправиться проведать Мару, суку байасской борзой, недавно ощенившуюся и сейчас обитавшую вместе со своим потомством в одном из углов псарни. Квентин очень любил собак и не раздумывая согласился.

В закрытой части псарни, как обычно, было тепло и немного влажно. Собачий дух был настолько густым, что казалось, в воздухе висит марево. Но Квентину нравился этот запах. Мальчик всегда любил животных и с самого детства привык не обращать внимания на ароматы, исходившие от них.

Завидев своего маленького хозяина, Мара несколько раз радостно вильнула хвостом, но с места не двинулась: к ее соскам прильнули крошечные слепые комочки, жадно сосавшие теплое жирное молоко. Квентин присел на корточки рядом с собакой и завороженно наблюдал за происходящим. Когда щенки наелись, он взял одного из них на руки, что вызвало легкую нервозность Мары, и погладил по крохотной головке. В ответ щеночек пискнул и попытался сползти с узкой детской ладони. Испугавшись, что тот может разбиться, Квентин вернул теплый комочек на солому рядом с его матерью. Мара тут же вылизала его и подтолкнула к своему животу – в тепло. Она, конечно, не могла ослушаться хозяина, но все же переживала за своих еще столь беспомощных детей, Квентин понимал это.

Решив не мешать более этой маленькой семейной идиллии, мальчик отправился проведать других собак, а также поболтать с Фродом, сыном псаря, который всегда помогал отцу по утрам.

Однако ни в самой псарне, ни снаружи, у загонов для собак, Фрода не было. Квентина это слегка опечалило, потому что он надеялся рассказать парню о том, какой сегодня важный день и какие потрясающие люди приедут сегодня на обед. Немного расстроенный тем, что ему не удалось поделиться с приятелем своей радостью, Квентин направился дальше – к конюшне.

Примерно через час «обход» был завершен. Конюх рассказал Квентину, что Фрод уехал проведать свою бабку, жившую в соседней деревне, и вернется только послезавтра. Это, конечно, огорчило мальчика, но в этот прекрасный день ничто не могло надолго испортить ему настроение.

Квентин даже не подозревал, что не только Фрод, но и многие другие слуги в этот день по разным причинам отпросились с работы. Люди боялись некромантов, приезжавших на званый обед. Даже те, кто вынужден был остаться на своем посту, ощутимо нервничали и с самого утра старались держаться от господского дома подальше, будто бы даже перспектива прибытия туда жрецов смерти могла навредить им. Квентин, выросший на историях о подвигах великих некромантов, никогда не понял бы этого страха. Но простые люди слышали совсем другие истории, которые если и внушали трепет перед жрецами смерти, то отнюдь не благоговейный.

Остаток утра прошел в подготовке к званому обеду. Няня заставила Квентина, который за время «обхода» успел извозиться в грязи и лошадином поте, помыться. Наследник фон Аурвернов воспринял мытье без особой радости (он так и не смог понять, почему нельзя придумать какой-то более удобный способ очистки себя от грязи, не предполагающий использование больших бочек и маленьких ковшиков), но все-таки посчитал нужным отдать должное традициям, «как делают все взрослые люди». Когда Квентин закончил с ванной, Марианна расчесала его короткие волосы и помогла одеться. Сегодня на Квентине, конечно же, был его самый любимый костюм: бежевый фрак с золотым шитьем, дополненный песочного цвета рубахой и брюками.

Ровно в полдень Квентин бегом слетел по лестнице в гостиную, где его уже ждали родители. Его мать, герцогиня Маргарита, облачилась в пышное платье синего бархата с кринолином и корсетом. Ее обнаженные плечи украшало большое, но легкое колье с бриллиантами и сапфирами, а в ушах сверкали длинные сапфировые серьги. Отец, герцог Кристоф, был одет куда проще: на нем был парчовый сюртук карминового цвета с золотым шитьем. Герцог фон Аурверн опирался на резную трость, навершие которой изображало совиную голову – герб семьи. Увидев влетевшего в комнату сына, Кристоф расплылся в улыбке, а Маргарита, наоборот, нахмурилась.

– Не торопись, Квентин! Если ты упадешь и порвешь костюм, это будет неприлично, – воскликнула герцогиня Маргарита, – гости прибудут с минуты на минуту!

Строгий тон матери не напугал Квентина, он привык к ее характеру и знал, что отец не позволит ей слишком разойтись: в вопросе воспитания единственного сына супруги фон Аурверн так и не нашли компромисса. Впрочем, этот вопрос был далеко не единственным, вызывавшим в семье споры. Герцог и герцогиня были слишком разными по характеру и отношению к жизни. Маргарита во всем ценила стиль, аккуратность и престиж, в то время как Кристоф не был склонен придавать значения таким, как он сам говорил, мелочам, он умел смотреть людям в душу. Маргарита всегда одевалась изящно и богато, чтобы утвердиться в обществе и завоевать уважение среди других женщин, у нее были идеальные манеры, идеальная речь, ровно такой, как положено, багаж знаний и умений, в ее жизни все было подчинено правилам и нормам общества, к которому она принадлежала. Кристоф же был в некотором роде белой вороной в светском обществе, он одевался куда скромнее, чем требовал его статус, говорил то, что думал, часто не стеснялся в выражениях и – о ужас! – посещал далеко не все обязательные мероприятия. Но, несмотря на это, громких скандалов с криками и взаимными оскорблениями в доме никогда не было. Возможно, причиной тому была излишняя чопорность матери семейства, не желавшей опозориться даже перед слугами; а быть может, все дело было в легком неконфликтном характере герцога, который всегда старался разрешить вопрос миром. Квентин до сих пор не разгадал эту загадку.

Так или иначе, почти сразу после прихода Квентина в гостиную вошел лакей и сообщил о прибытии гостей. Только эти заветные слова достигли ушей Квентина, он рванулся вперед, но, поймав на себе строгий взгляд матери, вынужден был остановиться и войти в роль приличного ребенка. Как и было положено, он встал по левую руку от Маргариты, когда они вышли во двор поместья и остановились перед дверьми, ожидая, пока гости выйдут из своей аккуратной черной кареты и направятся к дому по выложенной плиткой дорожке. Квентин удивился, насколько простыми оказались некроманты. Граф Мартин Иммануил Ардейн был невысок и худ и явился на званый обед в простом серебристом сюртуке с черным шитьем. Его супруга Хельга Кристина была еще ниже мужа и не отличалась худобой, ее светло-голубое с белыми оборками платье казалось крестьянским по сравнению с роскошным нарядом Маргариты. Единственным, что привлекало внимание в чете некромантов, были их глаза – ярко-зеленые, фактически изумрудные, так непохожие на глаза обычных людей. Квентин знал, что это проявление их дара, первое, по чему определяют, что ребенка избрала Смерть.

Седрика, которого так ждал Квентин, нигде не было видно. Но никто из взрослых не обратил на это внимания, и Квентин решил, что так и было запланировано. Конечно, это очень опечалило его, но мать учила, что настоящий дворянин никогда не показывает эмоции в обществе.

Гости подошли к встречающим хозяевам, и началось традиционное приветствие. Сперва супруги Ардейн подошли к Кристофу.

– Мартин, я так рад тебя видеть! – воскликнул тот. – Ты совсем не изменился за все эти годы. И ты, Хельга, – он повернулся к графине, – все так же прекрасна. – И герцог изящно склонился к протянутой руке в голубой перчатке.

Графиня улыбнулась и сделала реверанс, а Мартин подошел к Маргарите и тоже поцеловал ее протянутую руку со словами:

– Вы необычайно прекрасны, госпожа, как и писал мне мой дорогой Крис. Я рад наконец встретиться с вами!

Но его дружелюбный тон и улыбка разбились о холодное, ничего не выражающее лицо герцогини. Она, как и Квентин, видела чету Ардейн впервые и, очевидно, отнюдь не была в восторге от их прибытия. Но уже через пару секунд герцогиня совладала с собой, расплылась в широкой гостеприимной улыбке и произнесла положенные по этикету слова:

– И я тоже очень рада встретить дорогого друга моего почтенного супруга и его прекрасную жену! – Удивительно, но герцогиня смогла даже голос свой заставить звучать дружелюбно, раз того требовали обстоятельства. – Но где же ваш прелестный сын? Я думала, он прибудет вместе с вами и составит компанию моему дорогому Квентину!

На лицах обоих Ардейнов отразилось недоумение. Они почти синхронно посмотрели по сторонам и не менее синхронно глубоко вздохнули. Их общую мысль выразил граф:

– Кажется, Седрик опять сбежал. Простите великодушно, мой сын не любит общества, и, как бы мы ни старались внушить ему хорошие манеры, он не желает вести себя подобающим образом. Он наверняка прячется где-то в парке. Быть может, Квентин поищет его там?

Маргарита чуть заметно скривилась и хотела что-то сказать, но муж опередил ее:

– Конечно, отличная идея! А мы пока посидим в гостиной и поговорим о взрослых делах. Квентин, – он повернулся к сыну, – сбегай, поищи Седрика и приведи его назад. Мы же не можем сесть за стол, пока не прибудут все гости.

– Конечно, отец! – воскликнул Квентин и, не обращая внимания на грозный взгляд матери, стрелой понесся в сторону парка.

Парк летней резиденции герцогов фон Аурверн являлся парком только отчасти. Его основали лишь при деде Квентина, и деревья, которые, по замыслу садовников, должны были быть настоящими гигантами, сейчас достигали всего пары метров в высоту. Тем не менее аккуратные живые изгороди окружали все дорожки, да и лабиринт в самом центре уже полностью вырос. Именно туда и направился первым делом Квентин. Как он полагал, Седрик, будучи самым что ни на есть взаправдашним некромантом, просто обязан был спрятаться именно там.

Лабиринт был для мальчика родным и хорошо знакомым местом: он много играл здесь со своими друзьями из детей прислуги или даже в одиночку. Но все равно каждый раз это место пугало его, не сильно, а именно так, чтобы легкий холодок пробежал по спине, а разум оживился и начал работать быстрее. Это ощущение нравилось Квентину, и иногда он специально представлял себе, что за высокой стеной сочных кустов прячется какой-нибудь монстр или хотя бы хищный зверь. Однако сейчас ему было не до того: тот, кто скрывался где-то здесь, совсем рядом, был поинтереснее любого медведя или огненного волка.

Но, вопреки ожиданиям Квентина, некроманта в лабиринте не было. Мальчик посмотрел везде: в самом сердце лабиринта на круглой полянке, в центре которой стоял окруженный скамейками фонтан; на всех четырех лавочках, утопленных в живой изгороди в разных местах; у всех четырех входов-выходов в гигантскую головоломку – и нигде не нашел ни следа своего гостя. Расстроенный и разочарованный, Квентин собрался отправиться назад в дом и рассказать родителям и гостям, что он, очевидно, отвратительный хозяин и совершенно не справился со своими обязанностями: даже найти гостя не смог, не то что оказать ему хороший прием! Но тут откуда-то справа, из самой пустой части парка, где должна была быть дубовая роща, но пока росли только крохотные отдельно стоящие дубки, донесся веселый смех. Ни секунды не колеблясь, Квентин побежал в ту сторону, по пути измазавшись в грязи и безнадежно испачкав свои парадные кремовые туфли и брюки. Ему было все равно, ведь, когда он уже почти сдался, у него вновь появилась надежда доказать родителям свою состоятельность и… завести друга.

Смех привел Квентина на небольшую полянку между пятью дубочками. В самом ее центре прямо на земле сидел удивительно высокий черноволосый мальчик в темно-зеленом с белым сюртуке и весело смеялся. Он сидел к Квентину спиной, так что тот не мог видеть его лица, и был настолько поглощен разговором, что не обратил на появление молодого фон Аурверна никакого внимания. Его вообще, кажется, ничего не волновало: ни выпачканная в грязи одежда, ни ярко-желтый дубовый лист, запутавшийся во всклоченных длинных волосах, ни то, что он говорил сам с собой. Хотя вел он себя так, как будто кто-то ему отвечал. Вот только во всем парке не было никого, кроме него и Квентина, который, несколько выбитый из колеи таким поворотом событий, стоял неподвижно и молчал. А разговор тем временем продолжался.

– Ох, не может быть! Не ве-рю! – воскликнул мальчик в зеленом и снова засмеялся.

Последовала пауза, после которой он продолжил:

– Ну и что, что это было сто лет назад! Так просто не бывает. – Пауза. – Докажи, вот что! – Пауза. – То есть как не можешь? Ох, ладно!.. Лучше еще что-нибудь расскажи. – Пауза. – Про Паула Первого? Можно и про него, хотя это скучно, про него и так во всех учебниках истории написано…

Здесь последовала пауза подлиннее. Мальчик слушал, склонив голову набок. А потом снова рассмеялся:

– Такого в учебниках точно не пишут! – Он никак не мог успокоиться, все смеялся и смеялся. И в итоге просто повалился на спину и тут же умолк, заметив Квентина. Тот почувствовал перемену настроения гостя даже с такого расстояния. На лице лежащего на траве Седрика отразилось потрясающее буйство эмоций: смущение, злость и в первую очередь страх, а потом так же внезапно оно стало совершенно пустым, как у куклы.

– Кто ты такой?! – воскликнул мальчик, прыжком поднимаясь на ноги. В его голосе не осталось радости, он был совершенно холодным и жестким, резал как нож.

– Э-э-э-э… – Неожиданная перемена смутила Квентина еще больше, чем разговоры с пустотой, но он помнил, что настоящий герцог остается невозмутим в любой ситуации, и быстро взял себя в руки. – Я Квентин, – он выдавил из себя улыбку, – твои родители попросили найти тебя: мы не можем сесть за стол, пока все гости не будут в сборе.

– Я никуда не пойду, – так же жестко бросил Седрик и отвернулся.

– Почему? Или тебе здесь интереснее? Я слышал, ты говорил с кем-то, мне кажется, он рассказывал что-то смешное… – Сумасшедший или нет, юный некромант все еще оставался гостем Квентина, и тот старался вести себя соответствующе.

– Тебе померещилось. Я просто размышлял вслух.

– Да быть не может! – Теперь это был уже не вопрос вежливости, Квентин знал, что видел, и ему категорически не нравилось, когда ему не верили. – Я точно слышал, как ты говорил с кем-то.

– Ты больной?! – Лицо Седрика все еще ничего не выражало, но в голосе начали появляться гневные нотки – всё лучше, чем полное отсутствие эмоций.

– Неправда! Он что-то рассказывал тебе про Паула Первого! – воскликнул Квентин, все больше распаляясь. – И вообще, мне тоже интересно…

Мальчик пожалел о последних словах в ту же секунду, когда они сорвались с его языка, но сказанного не воротишь. Впрочем, реплика Квентина произвела на Седрика совсем не то впечатление, какого опасался мальчик. Юный некромант в несколько широких шагов приблизился к Квентину и, взглянув ему прямо в лицо, с неподдельным удивлением в голосе спросил:

– Правда? Ты не думаешь, что я сбрендил?

– Нет, конечно! – Квентин отнюдь не врал, за прошедшие несколько минут он почему-то совершенно поверил, что его собеседник в своем уме, разговаривал он просто с кем-то, видимым только некромантами, с призраком, например; и от этого ему стало невозможно любопытно. – Ты же некромант, наверняка ты видишь то, что я не могу.

Очевидно, такое заявление шокировало Седрика больше, чем всё, произошедшее раньше. По крайней мере, глаза его расширились, брови поднялись почти до самой линии роста волос, а рот чуть заметно приоткрылся. Квентин никогда не видел, чтобы у кого-то так буквально отпала челюсть, и с трудом сдержал смешок. Седрик заговорил не сразу, а когда заговорил, голос его немного дрожал:

– Ты знаешь? И не боишься?

Пришла пора Квентину удивляться:

– Боюсь чего?

– Меня. Я же некромант, ты сам сказал, жрец смерти, повелитель мертвецов…

– Но некроманты же такие удивительные, и интересные, и невероятные! – затараторил Квентин; наконец-то он мог высказать все, что думал. – Они столько раз спасали нашу страну от захватчиков! Да и в мирное время они всегда помогали людям! Но ты же сам должен знать, как Тара Лурская ценой своей жизни защитила Лурс от наводнения; или как Ивра Парантон и его легион мертвых выиграли битву при Золотой Роще; или… – Он не успел договорить, поскольку Седрик вдруг сорвался с места, схватил Квентина за плечи и уставился прямо в глаза. Их лица разделяло не больше десятка сантиметров. И тут Квентину стало страшно: в изумрудных глазах некроманта плясала ярость, не предвещавшая ничего хорошего.

– Хватит издеваться! – прошипел некромант, до боли впившись Квентину в плечи. – Ивра Парантон выиграл битву?! Конечно, ведь все солдаты в ужасе разбежались, когда он начал поднимать мертвецов! А Тара выжила бы, если бы жители Лурса не растерзали ее, увидев, как скелеты строят дамбы! Так что хватит! Хватит нести чушь. Ненавидишь меня?! Боишься?! Так и скажи! Не надо врать.

– Но я… – Квентину пришлось сделать над собой усилие, чтобы вытеснить поднимавшийся откуда-то из глубин его души животный ужас перед этим ребенком, который говорил как взрослый, и выдавить из себя всего несколько слов, – я говорил правду. Я не знал про Тару. Это так ужасно! Почему люди сделали это?

Квентин почувствовал, как по его щекам текут слезы, не то от страха, не то от жалости к Таре.

Хватка ослабла.

– Потому что люди ненавидят нас, считают монстрами, живым оружием, конечно! И не притворяйся, что ты не знал. Это чушь! Все знают историю о том, как ведьма Тара своими богомерзкими экспериментами и осквернением древних захоронений навлекла на Лурс гнев Алора и наводнение… – Ярость в голосе Седрика сменилась горечью.

– Нет! Не может быть! Отец столько раз рассказывал мне про Тару и ее подвиг, он не мог соврать. Он говорил, что эту историю рассказал ему граф Иммануил…

– Отец? – Некромант отпустил Квентина и отступил на шаг. – Так ты сын Кристофа фон Аурверна?

– Да. – Квентин с облегчением вздохнул, и ему тут же стало стыдно за то, что он разрыдался как ребенок, и он поспешил вытереть слезы рукавом фрака.

– Прости. Скажи родителям, что я не приду на ужин. – С этими словами Седрик развернулся и направился обратно к тому месту, где сидел в самом начале. Он выглядел подавленным, его плечи опустились, еще больше подчеркивая сутулость.

Квентин какое-то время молчал, в нем шла извечная борьба инстинкта самосохранения и любопытства. Хоть Седрик и напугал его, Квентин чувствовал, что некромант не желал ему зла. Должно быть, в прошлом этот мальчик часто сталкивался с непониманием и даже страхом со стороны других людей. От этих мыслей Квентину, который всегда очень любил играть с другими детьми, стало грустно. А еще ему было невероятно интересно узнать, что же такого смешного Седрик узнал про Паула Первого. Под таким напором инстинкт самосохранения отступил, и Квентин окликнул гостя:

– Стой! Ты еще не рассказал мне ту историю про Паула Первого!

Седрик обернулся и пристально посмотрел на Квентина. На его лице вновь появилось выражение глубокого искреннего удивления, как и тогда, когда Квентин не усомнился в его нормальности.

– Тебе правда интересно? – спросил он чуть дрожащим голосом.

– Конечно! Это должно быть что-то очень веселое, раз даже ты так смеялся, – улыбнулся Квентин, на этот раз совершенно искренне.

– Да… Только… – юный некромант замялся, будто бы стесняясь того, что хотел сказать, – только я не смогу рассказать так смешно, как он…

– Он? – Вот тут Квентину уже стало действительно смертельно любопытно: его новый знакомый, очевидно, говорил о своем таинственном невидимом собеседнике, а значит, у Квентина, простого человека, далекого от тайн некромантии, появился шанс к этим самым тайнам прикоснуться, пусть даже и ногтем мизинца.

– Он, наверное, твой прадед – Александр Иерофант фон Аурверн.

– Двоюродный прадед, – автоматически поправил Квентин, сам до конца не осознавая, о чем говорит, уж слишком он был удивлен таким поворотом событий.

– Да, точно. Он живет в вашем парке, говорит, ему пока рано воссоединяться с Алором. – Седрик замялся, скосил взгляд куда-то вбок и, очевидно, получив оттуда какую-то поддержку, продолжил уже более уверенно: – Когда ты пришел, он как раз рассказывал мне про свое время, всякие смешные истории. И про Паула в том числе. Ну и… если ты не боишься… и хочешь, конечно… В общем, я могу тебе его показать, познакомить вас. Он обещал рассказать про Паула снова.

Такая перспектива совершенно восхитила Квентина. Познакомиться с призраком своего прадеда, пусть и двоюродного, удается далеко не каждому. Вот Фрод удивится, когда узнает!

– Конечно! Очень хочу! – Он крикнул так громко, что слышно, скорее всего, было даже у конюшен, и подбежал к Седрику. Тот явно не ожидал такого энтузиазма и все еще смотрел на Квентина с недоверием. И все же некромант протянул ему ладонь:

– Хорошо. Дай руку.

Не медля, Квентин сделал то, о чем его просили. Рука Седрика оказалась очень теплой, а кожа на ней – нежной, как у девчонки. Некромант закрыл глаза, крепко сжал ладонь мальчика, и мир начал меняться. Таких перемен Квентин никак не ожидал, да и не мог ожидать, ведь он, несмотря на огромный багаж историй о подвигах некромантов, ничего не знал о Зрении.

– Не пугайся, – шепнул Седрик, – это Зрение. Так жрецы смерти видят мир.

На глазах Квентина поверх парка или, точнее сказать, «подниз», вырос полупрозрачный, колеблющийся, но все же густой, почти непроходимый смешанный лес. Огромные вековые деревья росли в беспорядке, кое-где переплетаясь ветвями. Место, где стояли два мальчика, оказалось крошечной полянкой в самом сердце этого леса, в центре которой стоял высокий широкоплечий юноша, куда менее прозрачный, чем деревья, но все же немного просвечивавший. В этом молодом человеке было что-то странное, Квентин не сразу понял что, а когда понял, ахнул, кажется, вслух. Парень одновременно был и маленьким мальчиком, и, собственно, юношей лет семнадцати, и молодым мужчиной, и знатным господином в возрасте отца Квентина, и пожилым человеком, и совсем уж дряхлым стариком. Все это каким-то образом воспринималось сознанием одновременно, из-за чего при долгом взгляде на него глаза начинали слезиться. Седрик, к тому моменту уже открывший глаза, заметил недоумение Квентина и ответил на его еще не заданный вопрос:

– Он выглядит так, потому что уже прожил жизнь, и его душа имеет на себе отпечаток его внешности в каждый ее момент. Ты видишь далеко не всё, просто человек не может увидеть их все, это слишком для нашего разума. Попробуй сосредоточиться на каком-то одном из его обликов и, скорее всего, скоро перестанешь видеть все остальные. Я так делаю, и работает. – И он чуть заметно улыбнулся, не то пытаясь подбодрить Квентина, не то просто радуясь их общению.

Квентин последовал совету некроманта и уставился на духа, стараясь сосредоточиться только на том образе, который увидел первым. После примерно минуты напряженного сосредоточения призрак и правда укрепился в одном-единственном облике, больше не расплывался и не менялся. Теперь это был просто светловолосый юноша, одетый в старомодный костюм для верховой езды и улыбавшийся двум мальчикам мягкой улыбкой, свойственной скорее почтенному старцу.

– Рад познакомиться, мой юный потомок.

Чуть больше чем через полчаса два мальчика, весело смеясь, вбежали в замок. Увидев их, порядком перемазанных и помятых, а главное, опоздавших, Маргарита собралась было высказать им, как аморально и безответственно они поступили, но Кристоф с Иммануилом опередили ее, начав наперебой восхищаться тем, что мальчики нашли общий язык. Иммануил заявил, что это чудо, ведь у его сына отродясь не было друзей среди живых, а Кристоф похвалил своего наследника за успех в качестве хозяина. Оба мужчины были в самом приподнятом расположении духа, которое только улучшилось благодаря нескольким бокалам хорошего красного. Женщины вели себя тише, Хельга – от природного спокойствия, Маргарита – из чувства приличия. Вечер обещал быть интересным.