Сумка с книгами

СОСУД ГНЕВА

На свете не так много книг, дающих больше пищи воображению, чем «Руководство для мореплавателей», изданное Департаментом гидрографии по заказу лордов-представителей[3] Адмиралтейства. Это красивые тома в тканевых (из очень тонкой ткани) переплетах разного цвета, притом даже самые дорогие из них весьма дешевы. За четыре шиллинга вы можете приобрести «Лоцию по Янцзы[4]», «содержащую описание и лоцманские указания для путешествия по Янцзы от реки Вусун до конца судоходного маршрута, включая реки Ханьцзян, Ялунцзян и Миньцзян»; а за три шиллинга получите третий том «Лоцманского путеводителя по Восточному архипелагу», «включая северо-восточную оконечность острова Целебес, остров Джилоло, Молуккский пролив, море Банда и Арафурское море, а также северное, западное и юго-западное побережья Новой Гвинеи». Однако такое приобретение небезопасно, если вы человек устоявшихся привычек, кои не имеете намерения менять, или если в силу рода занятий вы крепко привязаны к месту. Эти имеющие на первый взгляд сугубо практическое назначение книги поманят вас в завораживающее мысленное путешествие; и их сухой стиль, безупречная систематизация, сжатость изложения материала и строгая утилитарность подробнейшей информации не затмят поэзии, которая подобно напоенному пряными ароматами бризу, овевающему более чем реальной истомой, когда приближаешься к какому-нибудь из этих волшебных островов Восточных морей, пахнёт на вас сквозь печатные страницы сладостным благоуханием. Из них вы узнаете о якорных стоянках и пристанях, о том, где и чем можно пополнить запасы, где набрать питьевой воды; они расскажут все о маяках и бакенах, приливах, ветрах и погоде, которая будет вас ожидать. Они снабдят вас краткой информацией о населении и местных ремеслах. И вас поразит, сколь многое вы ощутите сверх того, при всей сдержанности и немногословности изложения. Что именно? Да хотя бы таинственность и красоту, романтику и очарование неведомого. Это, конечно же, необычная книга, если, праздно листая ее страницы, вы натыкаетесь на такой вот абзац: «Природные ресурсы. В местных джунглях сохраняется некоторое количество дичи, остров служит также пристанищем многочисленных морских птиц. В лагунах обитают черепахи и водится огромное множество разнообразных рыб, в том числе серая кефаль, акулы, морской налим; ловля неводом неэффективна, но многие разновидности рыб можно ловить на удочку. В хижине для потерпевших кораблекрушение всегда хранится небольшой запас консервов и спиртного. Питьевую воду можно брать из колодца неподалеку от пристани». Что еще требуется воображению, чтобы отправиться в путешествие сквозь время и пространство?

В том же томе, из которого я списал этот абзац, составители с присущим им лаконизмом описывают Аласские острова, «большей частью низменные и поросшие лесом, протянувшиеся приблизительно на 75 миль с востока на запад и на 40 — с севера на юг». Сведения о них, сообщают нам, весьма скудны; группы островов отделены друг от друга проливами, судам случается проходить по ним, однако судоходство там недостаточно освоено и местонахождение многих опасных препятствий не уточнено, поэтому рекомендуется избегать этих путей.

Население островов составляет около восьми тысяч человек, 200 из них — китайцы, 400 — магометане. Остальные — язычники. Главный остров называется Бару, он окружен рифом и служит местопребыванием голландского наместника. Его белый дом под красной крышей на вершине невысокого холма является самым приметным ориентиром для тех судов Голландской королевской почтово-пассажирской пароходной компании, которые каждый второй месяц заходят на остров по пути в Макассар, и тех, которые каждую четвертую неделю следуют в Мерауке, что в голландской Новой Гвинее.

В некий исторический период тамошним наместником был минхер Эверт Грюйтер, который правил населяющим Аласские острова народом с жесткостью, смягченной, однако, незаурядным чувством юмора. То, что он был назначен на столь важный пост в двадцатисемилетнем возрасте, представлялось ему весьма удачной шуткой и продолжало забавлять, даже когда ему исполнилось тридцать. Между его островами и Батавией не существовало телеграфной связи, а почта доставлялась с таким опозданием, что даже обратись он к властям за советом, к тому времени, когда бы он его получил, тот утратил бы всякую актуальность, поэтому наместник спокойно делал то, что считал нужным, уповая на везение, которое, даст Бог, отведет от него неприятности. Он был очень мал ростом — не более пяти футов четырех дюймов, чрезвычайно толст, и на лице его всегда играл здоровый румянец. Из-за жары голову он брил наголо и не носил ни бороды, ни усов. Лицо было гладким, круглым и красным, брови настолько светлыми, что их почти не было видно, а голубые глаза — маленькими и постоянно моргающими. Понимая, что в такой внешности маловато достоинства, он восполнял его недостаток тем, что щегольски одевался. Ведя дела в своей канцелярии или в суде, да и просто выходя из дома, он всегда бывал в безукоризненно белом мундире. Форменный китель с начищенными до блеска медными пуговицами плотно облегал его, выдавая то скандальное обстоятельство, что, несмотря на молодость, он имел круглый и сильно выдающийся вперед живот. Его добродушное лицо лоснилось от пота, и он, как веером, безостановочно обмахивался пальмовым листом.

Зато дома мистер Грюйтер предпочитал облачать свое белое короткое тело в один лишь саронг и выглядел в нем как смешной толстый шестнадцатилетний подросток. Он был ранней птахой, и к шести утра его уже ждал завтрак, всегда состоявший из одного и того же: ломтик папайи, холодная яичница из трех яиц, тонко нарезанный эдамский сыр и чашка черного кофе. Расправившись со всем этим, он закуривал большую голландскую сигару, просматривал газеты, если не успевал к тому времени прочесть их уже все насквозь, после чего одевался, чтобы спуститься в свой кабинет.

Однажды утром, когда он предавался обычным занятиям, в спальню вошел старший бой и доложил, что туан Джонс интересуется, не сможет ли мистер Грюйтер принять его. Мистер Грюйтер в этот момент стоял перед зеркалом. На нем были лишь брюки, и он любовался своей гладкой безволосой грудью. Немного ссутулившись, чтобы скрыть брюшко, он удовлетворенно и смачно похлопал себя по груди. То была грудь настоящего мужчины. Когда бой огласил свое известие, мистер Грюйтер посмотрел прямо в глаза собственному отражению в зеркале и обменялся с ним лукавой усмешкой. Какого черта могло понадобиться этому визитеру, мысленно поинтересовался он. Эверт Грюйтер говорил по-английски, по-голландски и на малайском одинаково бегло, но думать предпочитал по-голландски. Так ему нравилось. Этот язык привлекал его некоторой брутальностью.

— Попроси туана подождать и скажи, что я сейчас выйду.

Он надел китель прямо на голое тело, застегнул его на все пуговицы и величественно проследовал в гостиную. Преподобный Оуэн Джонс поднялся ему навстречу.

— Доброе утро, мистер Джонс, — сказал наместник. — Надеюсь, вы пришли, чтобы пропустить со мной стаканчик виски с содовой, прежде чем я приступлю к своим ежедневным обязанностям?

Мистер Джонс не улыбнулся.

— Я пришел по очень неприятному поводу, мистер Грюйтер, — ответил он.

Наместника ничуть не смутила серьезность посетителя и не раздосадовали его слова. Его маленькие голубые глазки блестели по-прежнему безмятежно-приветливо.

— Присаживайтесь, друг мой, и угоститесь сигарой.

Мистер Грюйтер отлично знал, что преподобный Оуэн Джонс не пьет и не курит, но озорство, свойственное его натуре, всегда разбирало его при виде преподобного, и он каждый раз предлагал ему выпить и закурить. Миссионер покачал головой.

Мистер Джонс руководил баптистской миссией на Аласских островах. Его резиденция находилась на самом крупном и густонаселенном из них, Бару, однако на нескольких других островах архипелага имелись молельные дома, остававшиеся под присмотром его помощников из числа аборигенов. Это был высокий, худой, меланхоличный мужчина лет сорока, с продолговатым костлявым лицом, туго обтянутым землистого цвета кожей. Его каштановые волосы уже поседели на висках, а на лбу образовались залысины. Все это придавало ему вид отрешенного интеллектуала. Мистер Грюйтер хоть и не любил, но уважал его. Не любил за узость взглядов и склонность к догматизму. Его, жизнерадостного язычника, обожавшего плотские радости и настроенного по максимуму извлекать их из любых обстоятельств, раздражал человек, который осуждал земные радости как таковые. Наместник считал, что обычаи этой страны абсолютно естественны для ее обитателей, и его выводили из себя настоятельные усилия миссионера разрушить местный жизненный уклад, который так исправно функционировал на протяжении веков. Уважал же он его за то, что тот был честен, усерден и добр. Мистер Джонс, австралиец валлийского происхождения, являлся единственным профессиональным врачом на архипелаге, и было утешительно сознавать, что в случае болезни не придется полагаться лишь на китайского лекаря; кому, как не наместнику, было знать, сколь действенно врачебное искусство мистера Джонса и с какой щедростью он его расточает. Когда случались эпидемии инфлюэнцы, миссионер работал за десятерых, и никакой шторм, если только он не сопровождался тайфуном, не мог помешать ему носиться с острова на остров — повсюду, где нуждались в его помощи.

Миссионер жил с сестрой в маленьком белом домике в полумиле от деревни и, когда наместник прибыл к месту службы, взошел на борт корабля, чтобы приветствовать его и предложить ему свое гостеприимство до того момента, когда собственный дом мистера Грюйтера будет приведен в надлежащий порядок. Наместник принял приглашение и вскоре воочию убедился, что брат с сестрой вели жизнь простую и скромную. По нему, так слишком простую и скромную. Чай и весьма скудная еда три раза в день. А когда он зажег сигару, мистер Джонс вежливо, но твердо попросил его оказать ему любезность не курить в их доме, поскольку они с сестрой курения не одобряют. Продержавшись сутки, мистер Грюйтер съехал в свою резиденцию. В сущности, сбежал, как из чумного города, испытывая едва ли не панику. Наместник умел ценить шутку и любил посмеяться; постоянно находиться рядом с человеком, который любой вздор воспринимает с убийственной серьезностью и никогда не улыбается даже самым удачным твоим байкам, было выше его сил. Преподобный Оуэн Джонс, несомненно, являлся человеком достойным, но терпеть его общество было совершенно невыносимо. Сестра его была и того хуже. И у него, и у нее начисто отсутствовало чувство юмора, но если миссионер характер имел меланхолический и добросовестно выполнял свой долг вопреки глубокому убеждению, что все в этом мире безнадежно, то мисс Джонс была неисправимой оптимисткой и никогда не унывала. Она неумолимо находила во всем светлые стороны. С беспощадностью ангела мщения она выискивала в ближних доброе начало. Мисс Джонс преподавала в миссионерской школе и помогала брату в его врачебных трудах. Когда он оперировал, она давала наркоз и в маленькой больнице, которую мистер Джонс по собственной инициативе открыл при миссии, выполняла обязанности и сестры-хозяйки, и ассистентки, и санитарки. Но наместник был человеком непробиваемым и никогда не упускал случая посмеяться над суровой борьбой преподобного Оуэна с людскими пороками и несокрушимым оптимизмом мисс Джонс. Тешился как мог. Голландские суда заходили на остров трижды каждые два месяца, всего на несколько часов, и у наместника появлялась возможность поболтать с капитаном и старшим механиком, но иногда — очень редко — с острова Четверга или из порта Дарвин прибывал люггер, промышлявший добычей жемчуга, вот тогда праздник длился два-три дня кряду. Эти ловцы жемчуга были чаще всего ребятами грубыми, зато лихими, и у них всегда было вдоволь выпивки на борту и невероятное количество морских баек в запасе, так что наместник с удовольствием приглашал их к себе и давал превосходный ужин в их честь; удавшимся прием считался лишь в том случае, если среди приглашенных не оставалось ни одного человека, достаточно трезвого, чтобы вернуться на корабль.

Единственным, помимо миссионера, белым мужчиной на Бару был Рыжий Тед, вне всяких сомнений являвший собою позор цивилизации. Ни единого доброго слова нельзя было сказать в его оправдание. Своим поведением он дискредитировал всю белую расу. Однако, несмотря на это, наместник иногда думал, что, если бы не Рыжий Тед, жизнь на острове Бару была бы для него трудновыносима.

Тем более странно, что именно из-за этого паршивца мистер Джонс, которому надлежало бы в данный момент наставлять юных дикарей по части таинств баптистской веры, счел необходимым нанести мистеру Грюйтеру столь ранний визит.

— Присаживайтесь, мистер Джонс, — повторил наместник. — Чем могу служить?

— Видите ли, я пришел поговорить с вами о человеке, которого все здесь называют Рыжим Тедом. Что вы намерены предпринять теперь?

— Теперь? А что случилось?

— Вы не слышали? Я полагал, что сержант вам доложил.

— Я не поощряю визитов своих подчиненных в мой дом без крайней необходимости, — весьма торжественно произнес наместник. — В отличие от вас, мистер Джонс, я работаю только ради того, чтобы иметь досуг, и не люблю, когда мой досуг нарушают.

Но мистер Джонс не был расположен к пустой болтовне, и его не интересовали отвлеченные рассуждения.

— Вчера вечером в одной из китайских лавок произошла безобразная драка. Рыжий Тед разгромил все помещение и чуть не убил китайца.

— Опять напился, надо думать, — безмятежно заметил наместник.

— Естественно. Разве он вообще бывает трезв? А когда вызвали полицию, он и на сержанта набросился. Шесть человек понадобилось, чтобы скрутить его и доставить в тюрьму.

— Да, он здоровяк, — согласился наместник.

— Надеюсь, теперь вы отправите его в Макассар?

На гневный взгляд миссионера Эверт Грюйтер ответил веселым прищуром. Он был не дурак и уже прекрасно понял, чего добивается мистер Джонс. Представлялся удобный случай поразвлечься и немного подразнить его.

— К счастью, моих полномочий вполне достаточно, чтобы разобраться с ним самому, — ответил он.

— В вашей власти депортировать любого, кого вы сочтете нужным, мистер Грюйтер, а я уверен, что, избавившись от этого человека, можно избежать многих неприятностей.

— Власть у меня, разумеется, есть, но, уверен, вы будете последним человеком, который одобрит произвол с моей стороны.

— Мистер Грюйтер, присутствие здесь этого человека скандализует общество. Он постоянно, с раннего утра до позднего вечера, пьян; притом общеизвестно, что он одну за другой совращает туземных женщин.

— А вот это любопытно, мистер Джонс. Принято считать, что излишнее потребление алкоголя, стимулируя сексуальное влечение, в то же время препятствует его удовлетворению. То, что вы рассказываете о Рыжем Теде, похоже, подрывает основы этой теории.

На щеках миссионера проступил тусклый румянец.

— Это вопрос физиологии, который я в настоящий момент не имею желания обсуждать, — холодно заметил он. — Поведение этого человека наносит непоправимый урон престижу белой расы, дурной пример, им подаваемый, в значительной мере сводит на нет те усилия, которые предпринимаются другими, чтобы склонить местное население к менее порочному образу жизни. Он отъявленный негодяй.

— Простите за любопытство: а вы предпринимали какие-нибудь усилия, чтобы образумить его?

— Когда он впервые появился здесь, я сделал все, что в моих силах, чтобы найти с ним общий язык. Он отверг все мои поползновения. Когда случился первый скандал, я пришел к нему и высказал все начистоту. Он ответил мне бранью.

— Никто более меня не ценит ту чрезвычайно нужную работу, которую вы и другие миссионеры ведете на здешних островах, но можете ли вы с уверенностью сказать, что всегда следуете своему предназначению со всей необходимой деликатностью?

Наместник остался весьма доволен этой фразой. Она была исключительно куртуазной и в то же время содержала упрек, который он считал нелишним. Миссионер серьезна посмотрел на него. Взгляд его печальных карих глаз был полон укоризны.

— А достаточно ли деликатен был Иисус, когда взял бич и выгнал менял из храма? Нет, мистер Грюйтер, деликатность — это отговорка, коей слабый человек оправдывает нежелание выполнять свой долг.

Изречение мистера Джонса неуместно вызвало у мистера Грюйтера острое желание выпить пива. Миссионер доверительно склонился к нему:

— Мистер Грюйтер, вам не хуже, чем мне, известны дурные поступки этого человека. Мне нет нужды напоминать вам о них. Они непростительны. Теперь же он и вовсе преступил все границы. Лучшего шанса, чем сейчас, у вас не будет. Умоляю вас воспользоваться властью, вам данной, чтобы избавиться от него раз и навсегда.

Глаза наместника сверкнули еще более лукаво. Он от души забавлялся. От общения с людьми получаешь гораздо больше удовольствия, если не обязан ни восхвалять, ни осуждать их, мысленно отметил он.

— Правильно ли я понял вас, мистер Джонс? Вы хотите получить от меня обещание депортировать этого человека прежде, чем я выслушаю обвинения против него и его оправдания?

— Не представляю, что он может сказать в свое оправдание.

Наместник встал, и ему даже удалось придать какое-никакое достоинство своим пяти футам четырем дюймам.

— Я поставлен здесь, чтобы вершить правосудие в соответствии с законами голландского государства. Позвольте заметить: я несказанно удивлен тем, что вы пытаетесь оказать давление на меня в части исполнения мною судейских полномочий.

Миссионер несколько смешался. Ему и в голову не могло прийти, что этот коротышка-молокосос, который был на десять лет моложе его самого, займет подобную позицию. Он открыл было рот, чтобы объясниться и принести извинения, но наместник поднял свою маленькую ручку.

— Мне пора приступать к моим служебным обязанностям, мистер Джонс. Желаю всего наилучшего.

Обескураженный миссионер поклонился и, не произнеся больше ни слова, вышел. Он бы крайне изумился, если бы увидел, что сделал наместник, стоило лишь мистеру Джонсу повернуться к нему спиной. С широкой ухмылкой тот приставил к кончику носа большой палец и, помахав остальными, показал преподобному Оуэну Джонсу «длинный нос».

Через несколько минут он спустился к себе в канцелярию. Старший клерк, голландец-метис, представил ему свою версию событий предыдущего вечера. Она почти полностью совпадала с версией мистера Джонса. Суд заседал как раз в тот день.

— Не прикажете ли сначала привести Рыжего Теда, сэр? — спросил старший клерк.

— Не вижу для этого никаких оснований. С прошлого заседания осталось два или три не рассмотренных дела. Я займусь Тедом в порядке очередности.

— Я просто подумал, сэр, что, поскольку он белый, вы захотите побеседовать с ним в приватной обстановке.

— Величие закона состоит в том, друг мой, что он не делает различия между белыми и цветными, — с некоторым пафосом произнес мистер Грюйтер.

Зал суда представлял собой просторное квадратное помещение с деревянными скамьями, на которых, сгрудившись, сидели аборигены всех мастей — полинезийцы, китайцы, малайцы… Когда отворилась дверь и сержант оповестил о прибытии наместника, все встали. Наместник появился в сопровождении своего секретаря и занял место на небольшом возвышении за полированным столом из горной сосны. За его спиной висел впечатляющий портрет королевы Вильгельмины. После того как были решены полдюжины дел, доставили Рыжего Теда в наручниках и поместили перед скамьей подсудимых. Двое стражников остались стоять по бокам. Наместник посмотрел на него строго, однако не мог скрыть озорства во взгляде.

Рыжий Тед страдал от похмелья. Он заметно покачивался, уставившись перед собой пустым взглядом. Это был еще молодой мужчина, лет тридцати, чуть выше среднего роста, полноватый, с одутловатым красным лицом и копной вьющихся рыжих волос. Схватка не прошла бесследно и для него: один глаз заплыл синяком, разбитые губы опухли. На нем были шорты защитного цвета, очень грязные и обтрепанные, а майка, разорванная сзади, едва держалась на плечах. Сквозь огромную прореху спереди виднелась густая поросль таких же рыжих волос на груди, покрывавшая удивительно белую кожу. Наместник заглянул в список предъявляемых Теду обвинений и приступил к опросу свидетелей. Выслушав китайца, продемонстрировавшего собственную голову, которую Рыжий Тед раскроил бутылкой, а также взволнованный рассказ сержанта, которого обвиняемый сбил с ног, когда тот попытался задержать его, ознакомившись с тем, какой разгром учинил подсудимый, в пьяном кураже крушивший все, что попадалось под руку, наместник обратился к нему по-английски:

— Итак, Рыжий, что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Я был пьян вусмерть. Ничего не помню. Раз они говорят, что я чуть его не прибил, значит, так оно и было. Я возмещу все убытки, дайте только срок.

— Убытки-то ты возместишь, Рыжий, — сказал наместник, — а вот срок определю тебе я.

С минуту он молча смотрел на Рыжего Теда. Объект, прямо скажем, выглядел малопривлекательно — совсем пропащий человек. Вид его был ужасен. На него нельзя было смотреть без содрогания, и если бы мистер Джонс не вмешался не в свое дело, наместник наверняка приказал бы депортировать подсудимого.

— Рыжий, с первого момента твоего появления здесь от тебя — одни неприятности. Ты — наш позор. Неисправимый бездельник. Тебя без конца подбирают на улице в стельку пьяным. Ты устраиваешь дебош за дебошем. Ты безнадежен. Когда ты стоял на этом месте в последний раз, я предупреждал: если тебя арестуют снова, я обойдусь с тобой по всей строгости. На сей раз ты перешел все границы и поплатишься за это. Приговариваю тебя к шести месяцам исправительных работ.

— Меня?

— Тебя.

— Господи помилуй, да я убью вас, когда освобожусь.

Тед разразился потоком грязных ругательств и богохульств. Мистер Грюйтер слушал его презрительно: английские ругательства голландским и в подметки не годились, любое выражение Рыжего Теда он мог запросто переплюнуть.

— Замолчи, — приказал он наконец. — Ты меня утомил.

Наместник повторил приговор по-малайски, и брыкающегося осужденного увели.

Ко второму завтраку мистер Грюйтер приступил в прекрасном расположении духа. Поразительно, сколь увлекательной может быть жизнь — стоит лишь приложить чуточку изобретательности. В Амстердаме и даже в Батавии и Сурабайе есть люди, которые считают его пребывание на островах едва ли не ссылкой. Им не понять, насколько оно приятно и какое удовольствие можно извлечь из казалось бы столь малообещающего материала. Его обычно спрашивали, не скучает ли он по клубу, по скачкам, кинематографу и танцам, которые каждую неделю устраивались в казино, по обществу голландских дам. Да ничуть. Он любил комфорт. Прочная мебель в комнате, где он сидел, удовлетворяла его своей надежностью. Ему нравились французские романы фривольного содержания, и он глотал их один за другим, нисколько не терзаясь угрызениями совести за то, что попусту теряет время. Напротив, пустую трату времени он считал приятнейшей роскошью. А когда свойственные молодости фантазии уносили его в мир любовных грез, старший бой приводил в дом маленькую ясноглазую смуглянку в саронге. Наместник тщательно избегал сколько-нибудь постоянных привязанностей, считая, что разнообразие поддерживает молодость души. Он упивался свободой и не обременял себя чувством ответственности. Жару он переносил легко. Холодные обливания раз по десять на дню доставляли ему почти эстетическое наслаждение. Он играл на рояле, переписывался с друзьями в Голландии и не испытывал ни малейшей потребности в интеллектуальных беседах. Он обожал посмеяться, но умел извлечь не меньше смешного из общения с дураком, чем из общения с профессором философии, и считал себя большим хитрецом.

Как всякий добропорядочный голландец на Дальнем Востоке, обед он начинал со стаканчика голландского джина. Запах у этого напитка был резкий и кисловатый, на любителя, но мистер Грюйтер предпочитал его любому коктейлю. А кроме того, потягивая голландский джин, он сознавал, что поддерживает национальные традиции. После этого ему подавали ристаффел[5], который он ел каждый день. Доверху наполнив глубокую тарелку рисом, он накладывал сверху карри из блюда, которое держал один бой, жареные яйца, которые подавал второй, и всевозможные специи, которые подносил третий. Потом все трое подавали смену: бекон, бананы, соленую рыбу — пока на тарелке не образовывалась высокая пирамида. Тогда он все это тщательно перемешивал и принимался за еду. Ел медленно, со вкусом, запивая блюдо пивом.

Пока ел, он ни о чем не думал. Все внимание было целиком отдано месиву, стоявшему перед ним, и он поглощал его с радостной сосредоточенностью. Оно ему никогда не приедалось, и, опустошив гигантскую тарелку, он с удовольствием думал о том, что завтра ристаффел будет ждать его снова. Это блюдо так же мало надоедало ему, как всем нам — хлеб.

Допив пиво, наместник закурил сигару, и бой принес ему чашку кофе. Только теперь, откинувшись на спинку кресла, мистер Грюйтер позволил себе роскошь поразмышлять.

Его забавляло то, что он приговорил Рыжего Теда к наказанию, которое тот вполне заслужил, — к шести месяцам тяжелых работ, и он не сдержал улыбки, представив себе, как тот вкалывает вместе с другими заключенными на ремонте дороги. Было бы глупо выслать с острова единственного человека, с которым он хоть изредка мог поговорить по душам, а кроме того, потакание миссионеру могло отрицательно сказаться на характере этого джентльмена. Рыжий Тед был бездельником и прохвостом, но наместник испытывал к нему слабость. Не одну бутылку пива распили они вдвоем, а когда на остров заглядывали ловцы жемчуга из порта Дарвин и попойка устраивалась на всю ночь, они надирались вместе на славу. Наместнику импонировала бесшабашность, с которой Рыжий Тед проматывал бесценное сокровище жизни.

Рыжего Теда когда-то забросило на остров случайно. Он плыл на корабле, следовавшем из Мерауке в Макассар. Капитан знать не знал, откуда он взялся, — просто каким-то образом очутился среди туземцев — пассажиров четвертого класса и остался на Аласских островах, потому что ему приглянулись здешние места. Мистер Грюйтер подозревал, что их привлекательность для него состояла в том, что они находились под голландским флагом, а следовательно, были недосягаемы для британского правосудия. Но документы у него были в порядке, так что не существовало никаких резонов запретить ему здесь остаться. Рыжий Тед заявил, что скупает перламутровые раковины для одной австралийской фирмы, но вскоре стало очевидно, что его коммерческую деятельность всерьез принимать нельзя. Пьянство отнимало у него столько времени, что для других занятий его почти не оставалось. Регулярно, раз в месяц ему из Англии перечислялась сумма из расчета два фунта в неделю. Наместник догадывался, что деньги ему платят только за то, чтобы он держался подальше от тех, кто их дает. Во всяком случае, этих денег было недостаточно, чтобы позволить ему свободу передвижения. Рыжий Тед был скрытен. Наместнику удалось выяснить лишь, что он англичанин — это следовало из его паспорта, что зовут его Эдвард Уилсон и что до того он жил в Австралии. Но почему он покинул Англию и чем занимался в Австралии, мистер Грюйтер понятия не имел. Равным образом он никогда не мог определить, к какому классу общества принадлежал Рыжий Тед. Наблюдая его среди ловцов жемчуга, в грязной майке, обтрепанных брюках и видавшем виды тропическом шлеме, слыша его речь — грубую, непристойную и безграмотную, можно было подумать, что он простой матрос, сбежавший с корабля, или разнорабочий, но, увидев его почерк, вы бы с изумлением обнаружили, что это рука человека, отнюдь не совсем необразованного, а порой, если выпадала удача застать его в одиночестве, когда он, конечно, уже принял на грудь, однако еще не напился в стельку, он мог рассуждать о материях, ни простому матросу, ни рабочему и во сне не снившихся.

Наместник не был лишен тонкости восприятия и видел, что Рыжий Тед разговаривает с ним не как низший с вышестоящим, но на равных. Большую часть своего денежного довольства он проматывал раньше, чем успевал его получить, а когда он получал его, китайцы, у которых он брал взаймы, стояли у него за спиной, чтобы тут же стребовать долг, но то, что оставалось, Тед немедленно спускал на выпивку. И вот тогда-то начинались неприятности, потому что, напившись, он становился буйным и зачастую совершал поступки, которые приводили его прямиком в объятия полиции. Прежде мистер Грюйтер ограничивался тем, что держал его в камере, пока не протрезвеет, и делал внушение. Оставаясь на мели, Рыжий Тед выклянчивал у кого угодно что угодно — лишь бы это можно было выпить: ром, бренди, арак — ему было все равно. Раза два или три мистер Грюйтер посылал его на другие острова — работать на плантациях, принадлежавших китайцам, но он нигде не приживался и через несколько недель уже снова болтался на пляже острова Бару. Оставалось лишь диву даваться, как он умудрялся не отдать Богу душу. Без сомнения, он умел найти подход к людям. Ему легко давались местные диалекты, и он умел рассмешить туземцев. Они его ни во что не ставили, но уважали его физическую силу и любили водить с ним компанию. В результате он никогда не оставался без еды и скромного ночлега. Самое удивительное — и это больше всего бесило преподобного Оуэна Джонса, — что он мог любую женщину заставить есть у него с руки. Наместник представить себе не мог, что они в нем находили. Рыжий Тед не относился к ним всерьез и порой бывал весьма груб. Брал от них все, что они могли ему дать, но не был способен на благодарность. Пользовался ими в свое удовольствие, после чего равнодушно бросал. Раз или два это чуть не доводило его до беды, как-то мистер Грюйтер был вынужден осудить разгневанного отца, который ночью всадил нож в спину Рыжему Теду, а одна китаянка пыталась отравиться опиумом, когда он покинул ее. Однажды мистер Джонс явился к наместнику в большом возбуждении: этот бродяга соблазнил одну из его новообращенных. Наместник согласился, что факт весьма прискорбен, однако лишь посоветовал мистеру Джонсу строже приглядывать за своими юными подопечными. Гораздо меньше понравилось наместнику, когда выяснилось, что девушка, к которой он сам неровно дышал и которая уже несколько недель являлась его возлюбленной, одновременно дарила своей благосклонностью и Рыжего Теда. Припомнив этот неприятный инцидент, наместник улыбнулся от сознания того, что Рыжий Тед полгода будет корячиться на тяжелой работе. В этой жизни редко случается, исполняя свой прямой долг, отомстить человеку, который сыграл с тобой злую шутку.

Спустя несколько дней мистер Грюйтер предпринял прогулку — отчасти просто ради разминки, отчасти для того, чтобы убедиться, что работа, которую он распорядился выполнить, продвигается должным образом — и наткнулся на группу арестантов, трудившихся под присмотром надзирателя. Среди них он заметил Рыжего Теда. Тот был в тюремном саронге, выцветшей тунике, которая по-малайски называется баджу, и собственном видавшем виды тропическом шлеме. Заключенные ремонтировали дорогу, и в руках Рыжего Теда в этот момент находилось тяжеленное кайло. Дорога была узкой, наместник понимал, что придется пройти всего лишь в каком-то футе от Теда, и вспомнил его угрозу. Он знал, что Рыжий Тед — человек буйных страстей, а произнесенные им в зале суда слова не оставляли сомнений в том, что приговор, вынесенный ему наместником и обрекший его на полгода принудительных работ, отнюдь не показался ему удачной шуткой. Если Рыжему Теду придет в голову напасть на него с кайлом, ничто на свете не сможет его спасти. Конечно, надзиратель пристрелит его на месте, но прежде голова наместника окажется проломленной. Проходя сквозь группу заключенных, мистер Грюйтер ощутил, как противно заныло под ложечкой. Арестанты работали парами на расстоянии нескольких футов друг от друга. Он собрал все свое мужество, чтобы не ускорить и не замедлить шага. Когда он поравнялся с Рыжим Тедом, тот, опершись на кайло, посмотрел на наместника и, поймав его взгляд, подмигнул. Мистер Грюйтер едва сдержал улыбку, которая была готова заиграть на его губах, и с церемонным достоинством прошествовал мимо. Но это подмигивание, столь явно исполненное озорства, доставило ему немалое удовольствие. Будь он багдадским халифом, а не мелким чиновником на государственной службе, он бы немедленно приказал освободить Рыжего Теда и велел бы рабам омыть и умаслить его благовониями, облачить в златотканые одежды и потчевать великолепными кушаньями.

Рыжий Тед оказался образцовым заключенным, и спустя месяц или два наместник, отправляя людей для выполнения некой работы на дальние острова, включил в эту группу и его. Тюрьмы там не было, так что десятерых человек, которых он туда послал под присмотром надзирателя, разместили в домах местных жителей, и по окончании рабочего дня они были предоставлены самим себе, как свободные люди. Работы было предостаточно, чтобы Рыжий Тед отбыл там свой срок до конца. Перед отправкой наместник имел с ним беседу.

— Слушай, Рыжий, — сказал он, — вот тебе десять гульденов, сможешь купить табак, когда он у тебя кончится.

— А не могли бы вы дать чуть побольше? Мне ведь каждый месяц приходит восемь фунтов.

— Хватит с тебя. Переводы, которые будут приходить на твое имя, я сохраню, когда вернешься, накопится кругленькая сумма. У тебя будет достаточно денег, чтобы уехать куда пожелаешь.

— Мне и здесь хорошо, — сказал Рыжий Тед.

— Твое дело. Когда вернешься, приведи себя в порядок и приходи ко мне домой. Разопьем бутылочку пива.

— Это будет здорово. Думаю, к тому времени я соскучусь по хорошему собеседнику.

И здесь в дело вступает Его Величество Случай. Остров, на который отправили Рыжего Теда, назывался Мапутити. Как и все остальные, он был скалистым, поросшим густыми лесами и окруженным рифами. Среди кокосовых пальм на берегу, напротив разрыва в кольце рифов, располагалась деревня, другая находилась в центре острова, у озера с солоноватой водой. Часть ее населения составляли новообращенные христиане. Связь с Бару осуществлялась с помощью катера, который курсировал весьма нерегулярно, заходя по пути на разные острова и доставляя пассажиров и провиант. Но местные жители были прирожденными мореходами и, если возникала неотложная необходимость попасть на Бару, снаряжали туземную лодку прау и на ней проходили пятьдесят или около того миль, отделяющих от него их остров. Так случилось, что за две недели до истечения срока наказания Рыжего Теда внезапно заболел христианин, старейшина деревни на озере. Местные средства не приносили облегчения, он корчился от боли. За помощью к миссионеру на остров Бару отправились посланцы; но по несчастливому стечению обстоятельств именно в тот момент сам мистер Джонс страдал от приступа малярии. Он лежал пластом, не в состоянии двигаться. Они с сестрой обсудили ситуацию.

— Похоже на острый приступ аппендицита, — предположил мистер Джонс.

— Но тебе никак нельзя ехать, Оуэн, — сказала сестра.

— Я не могу допустить, чтобы человек умер.

У мистера Джонса была температура под сорок и от боли разламывалась голова. Всю ночь он бредил. Его глаза лихорадочно блестели, и сестра чувствовала, что он только усилием слабеющей воли цепляется за остатки сознания.

— Все равно ты не сможешь оперировать в таком состоянии.

— Ты права. Тогда пусть едет Хассан.

Хассан был его провизором.

— На Хассана рассчитывать нельзя. Он никогда не отважится оперировать под свою ответственность. Да они ему и не позволят. Поеду я. А Хассан пусть останется здесь и присмотрит за тобой.

— Думаешь, ты сможешь удалить аппендикс?

— А что тут такого? Я же видела, как ты это делаешь. И сама провела кучу мелких операций.

Мистер Джонс смутно отдавал себе отчет в том, что не совсем понимает, что ему говорят.

— А катер здесь?

— Нет, ушел на какой-то остров. Но я доберусь на прау вместе с людьми, которые приехали за тобой.

— Ты? Нет, я не о тебе… Ты не можешь ехать.

— Я поеду, Оуэн.

— Поедешь? Куда?

Мисс Джонс поняла, что у брата мутится сознание и, чтобы успокоить, положила ладонь на его сухой горячий лоб. Потом дала лекарство. Он пробормотал что-то, из чего стало ясно, что он не осознает, где находится. Она, конечно же, тревожилась о нем, но знала, что его болезнь не смертельна и она может спокойно оставить его на попечение боя, служившего при миссии и помогавшего ей выхаживать брата, а также на провизора-аборигена. Мисс Джонс выскользнула из комнаты, быстро собрала умывальные вещи, положила в сумку ночную рубашку и смену белья. Маленький чемоданчик с хирургическими инструментами, перевязочными материалами и антисептическими средствами всегда стоял наготове. Передав сумку и чемоданчик двум туземцам, прибывшим с Мапутити, она сообщила провизору, куда направляется, и велела ему передать это брату, когда тот придет в себя, а самое главное — убедить его не волноваться за нее, после чего надела шлем и отбыла. Миссия, как уже было сказано, находилась в полумиле от деревни, этот путь она преодолела быстро. У оконечности пирса ждала лодка с шестью гребцами. Мисс Джонс заняла место на корме, гребцы быстро и слаженно заработали веслами. Внутри кольца рифов море было спокойным, но как только они вышли за рифы, поднялась высокая волна. Однако мисс Джонс не впервой было совершать подобные путешествия, и она ничуть не сомневалась в мореходных качествах судна, на котором плыла. Был полдень, знойные солнечные лучи безжалостно палили с раскаленного неба. Единственное, что страшило ее, так это мысль о том, что они не успеют прибыть на место до наступления темноты и, если окажется, что оперировать надо немедленно, придется рассчитывать только на свет сигнальных фонарей.

Мисс Джонс приближалась к сорока годам, и ничто в ее облике не выдавало той решимости, какую она в данном случае продемонстрировала. Была в ней некая странная на первый взгляд, ленивая, пожалуй, даже претенциозная грация, наводящая на мысль, что ее легко сдуть ветром, и от этого недюжинная сила характера, которую она внезапно являла, казалась едва ли не устрашающей. Мисс Джонс была плоскогрудой, высокой и чрезвычайно худой, лицо имела вытянутое, бледное и была предрасположена к тропической потнице. Свои жидкие каштановые волосы строго зачесывала назад. Из-за того что ее небольшие серые глаза были довольно близко посажены, выражение лица казалось чуточку сварливым. Длинный тонкий нос имел обыкновение часто краснеть. Она нередко страдала несварением желудка. Но все эти несовершенства ничего не значили в сравнении с ее неугомонной решимостью видеть во всем только хорошее. Несокрушимо убежденная в том, что мир порочен, а все мужчины развратники, она отмечала малейшее проявление порядочности, которое находила в них, со сдержанной гордостью фокусника, извлекающего кролика из шляпы. Она была ловка, находчива и компетентна. Прибыв на остров, мисс Джонс сразу поняла, что нельзя терять ни минуты, если она хочет спасти жизнь старейшины. Не без труда научив одного из аборигенов давать наркоз, она провела операцию и в течение следующих трех дней с ревностным усердием выхаживала больного. Все прошло отлично, она могла поздравить себя с тем, что и сам брат не смог бы справиться лучше. Не торопя событий, она в положенный срок сняла швы и только после этого сочла возможным вернуться домой. У нее были все основания гордиться тем, что она не потеряла времени даром: оказала медицинскую помощь всем, кто в ней нуждался, укрепила в вере немногочисленную местную христианскую общину, наставила на путь истинный тех, кто был слаб духом, и посеяла добрые семена там, где, с Божьей помощью, они имели шанс пустить корни.

Катер прибыл с одного из соседних островов с задержкой, только во второй половине дня, но поскольку был период полнолуния, они надеялись достичь Бару до полуночи. Ее вещи отнесли на причал. Собравшиеся, чтобы проводить ее, местные жители изливались в благодарностях. Катер был гружен мешками с копрой, но мисс Джонс, привычной к ее резкому запаху, это не доставляло никакого беспокойства. Она нашла себе удобное — насколько то было возможно — местечко и в ожидании отправления катера беседовала с благодарными провожающими. Внезапно из леса, окружавшего прибрежную деревню, появилась группа туземцев, среди которых она заметила одного белого с длинными рыжими волосами. На нем были тюремный саронг и баджу. Мисс Джонс сразу узнала Рыжего Теда. Группу сопровождал полицейский. Рыжий Тед обменялся рукопожатиями с ним и со своими туземными спутниками, которые погрузили на борт принесенные ими связки фруктов и кувшин, наверняка, по догадке мисс Джонс, наполненный местным самогоном. К своему великому изумлению, она обнаружила, что Рыжий Тед плывет вместе с ней. Срок его наказания истек, и было получено распоряжение отправить его с этим катером обратно на Бару. Он мельком взглянул на нее, не кивнув — впрочем, мисс Джонс в этот момент демонстративно отвернулась, — и взошел на борт. Моторист завел двигатель, и уже в следующий момент они, маневрируя, устремились через лагуну. Рыжий Тед взобрался на кучу мешков и закурил сигарету.

Мисс Джонс всем своим видом показывала, что игнорирует его. Неудивительно: слишком уж хорошо она его знала. У нее сердце сжалось при мысли, что теперь он снова окажется на Бару, примется, как прежде, пить, дебоширить, совращать женщин и опять сделается источником постоянных неприятностей для всех добропорядочных людей. Она была в курсе тех шагов, которые предпринял ее брат, чтобы Рыжего Теда выдворили с острова, и негодовала на наместника, не пожелавшего выполнить свой столь очевидный в данном случае долг. Когда они миновали рифы и вышли в открытое море, Рыжий Тед откупорил кувшин с араком, приложился к горлышку и сделал большой глоток, потом передал кувшин двум мотористам, составлявшим команду катера. Один из них был мужчиной средних лет, другой — юнец.

— Я не хотела бы, чтобы вы пили в пути, — строго сказала мисс Джонс старшему.

Тот улыбнулся и, отпив из кувшина, ответил:

— Немного арака еще никому не повредило, — после чего протянул кувшин напарнику. Тот тоже выпил.

— Если вы будете продолжать, я пожалуюсь наместнику, — пригрозила мисс Джонс.

Старший моторист что-то сказал — слов она не разобрала, но догадалась, что это была грубость, — и вернул кувшин Рыжему Теду. Прошло около часа, может, больше. Море было гладким, как стеклышко, заходящее солнце отбрасывало на его поверхность сияющие лучи, потом оно опустилось за один из островов, на несколько минут превратив его в мистический небесный град. Мисс Джонс обернулась, чтобы полюбоваться, и сердце ее исполнилось благодарности за красоту земную.

— «И только человек греховен»[6], — мысленно процитировала она.

Они плыли строго на восток. Вдали показался маленький остров, вблизи которого, как знала мисс Джонс, им предстояло пройти. Он был необитаем. Скалистый лоскуток суши, густо поросший девственным лесом. Моторист зажег сигнальные огни. Южная ночь опустилась, как водится, в один миг, и небо сплошь обсыпалось звездами. Луна еще не взошла. Внезапно послышалось какое-то щелканье, и катер странно завибрировал. Мотор начал тарахтеть. Старший механик, велев напарнику встать у штурвала, полез в машинное отделение. Ход катера сильно замедлился, потом мотор и вовсе заглох. Мисс Джонс спросила молодого моториста, в чем дело, но он не знал. Рыжий Тед слез с кучи мешков и тоже нырнул в машинное отделение. Когда он снова появился на палубе, ей очень хотелось с тем же вопросом обратиться к нему, но гордость не позволила. Она сидела неподвижно, стараясь думать о своем. Раздался нарастающий рев, и катер медленно тронулся. Моторист вылез на поверхность и снова запустил мотор. Хоть тот трещал как сумасшедший, они двинулись вперед. Но плыли они чрезвычайно медленно, причем катер трясло от носа до кормы. С ним явно что-то было не в порядке, однако мисс Джонс была не столько встревожена, сколько сердита. Судно должно было делать шесть узлов, но вместо этого ползло как улитка, при такой скорости они могли достичь Бару лишь далеко-далеко за полночь. Моторист, копавшийся в моторе, что-то прокричал напарнику, стоявшему за штурвалом. Разговаривали они на языке баджи, который мисс Джонс понимала с трудом. Но некоторое время спустя она заметила, что они сменили курс и, судя по всему, направляются к крохотному необитаемому острову, который им полагалось обойти с подветренной стороны на значительном расстоянии.

— Куда мы плывем? — с внезапно охватившим ее дурным предчувствием спросила мисс Джонс рулевого.

Тот указал на островок. Она вскочила, подошла к машинному отделению и крикнула старшему мотористу, чтобы он вылез на поверхность.

— Вы плывете не туда! Почему? Что случилось?

— До Бару я не дотяну, — ответил он.

— Но вы должны! Я требую! Я приказываю вам плыть на Бару.

Мужчина лишь пожал плечами, повернулся к ней спиной и снова забрался в машинное отделение. Тогда заговорил Рыжий Тед:

— У винта одна лопасть сломалась. Он надеется доплыть до этого острова, там придется заночевать, а утром, во время отлива, он поставит новый винт.

— Я не могу ночевать на необитаемом острове с тремя мужчинами, — выкрикнула мисс Джонс.

— Многие женщины сочли бы это удачей.

— Я требую плыть на Бару. Что бы там ни было, мы должны добраться туда сегодня ночью.

— Не трепыхайтесь, старушка. У нас нет выхода: нужно пристать к берегу, чтобы сменить винт, а на острове все будет в порядке.

— Как вы смеете так со мной разговаривать! Вы грубиян!

— Да ничего с вами не случится. Жратвы у нас вдоволь, перекусим, когда сойдем на берег, вы глотнете арака, кровь у вас взыграет.

— Вы наглец! Если мы сейчас же не повернем к Бару, я позабочусь о том, чтобы вас всех посадили в тюрьму.

— Мы не повернем к Бару. Не можем. Мы пристанем к этому острову, а если вам это не нравится, можете прыгать в воду и добираться вплавь.

— Ну, вы за это заплатите!

— Заткнись, старая корова, — беззлобно сказал Рыжий Тед.

Мисс Джонс задохнулась от гнева, но сдержалась. Даже здесь, посреди океана, она была слишком исполнена достоинства, чтобы вступать в пререкания с гнусным негодяем. Катер, чудовищно тарахтя, полз вперед. Стояла непроглядная темень, и мисс Джонс больше не различала острова, к которому они направлялись. Кипя от ярости, она сидела, плотно сжав губы и нахмурившись: она не привыкла, чтобы ей перечили. Потом взошла луна, и в ее свете мисс Джонс увидела очертания Рыжего Теда, снова развалившегося на куче мешков с копрой. Кончик его сигареты мерцал зловеще. Теперь абрис острова смутно вырисовывался на фоне неба. Наконец они достигли его, и моторист направил катер носом прямо на сушу. Внезапно мисс Джонс охнула: до нее дошел весь ужас происходящего, и гнев сменился страхом. Ее сердце бешено колотилось, она дрожала всем телом, чудовищная слабость охватила ее. Она все поняла. Была ли поломка винта случайной или это было специально подстроено? С уверенностью она не могла ответить на этот вопрос, но не сомневалась, что Рыжий Тед в любом случае воспользуется представившимся шансом. Он ее изнасилует. Слишком хорошо она его знала. Он был помешан на женщинах. Ведь фактически именно так он поступил с той девушкой из миссии, прелестным существом и превосходной белошвейкой; они с братом, конечно, привлекли бы его к суду и засадили в тюрьму на много лет, если бы, к несчастью, невинное дитя само постоянно не возвращалось к нему, пожаловалась же девушка только тогда, когда он бросил ее ради другой. Они тогда ходили к наместнику, но он отказался что-либо предпринимать, сославшись — в своей обычной грубой манере — на то, что, даже если версия девушки правдива, непохоже, чтобы полученный опыт был ей так уж неприятен. Рыжий Тед был мерзавцем. И хоть она была белой женщиной, кто бы поручился за то, что он ее пощадит? Никто. Она знала мужчин. Однако нужно собраться и не терять трезвости ума. Следует вооружиться мужеством. Мисс Джонс была решительно настроена дорого продать свою добродетель, а если он убьет ее, — что ж, лучше умереть, чем уступить ему. Тем более что, умерев, она будет покоиться в объятиях Иисуса. На миг неземной свет ослепил ее, и она мысленным взором увидела чертог Отца своего Небесного. Он представился ей величественным и роскошным симбиозом кинотеатра и железнодорожного вокзала. Мотористы и Рыжий Тед спрыгнули с катера и, стоя по пояс в воде, колдовали вокруг сломанного винта. Мисс Джонс воспользовалась тем, что все их внимание сосредоточилось на винте, выхватила из-под сиденья хирургический чемоданчик и, достав из него четыре скальпеля, спрятала в одежде, рассовав по разным местам. Пусть только Рыжий Тед сунется к ней — она всадит скальпель ему в сердце, ни на минуту не задумавшись.

— Ну, мисс, вы что, не собираетесь выходить? — спросил Рыжий Тед. — На берегу лучше, чем в катере.

Она тоже так думала. Там по крайней мере ей будет обеспечена свобода действий. Без единого слова она перебралась через мешки с копрой. Он протянул ей руку.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — холодно сказала она.

— Ну и идите к черту, — ответил он.

Выбраться из катера, ничуть не обнажив ног, было затруднительно, но благодаря своей недюжинной сообразительности она сумела это сделать.

— Хорошо еще, черт подери, что у нас жратва есть. Сейчас разведем огонь. Вам нужно перекусить и вздремнуть немного.

— Я ничего не хочу — только чтобы меня оставили в покое.

— Хотите остаться голодной — дело ваше, мне все равно.

Ничего не ответив, она стала удаляться от них вдоль берега, гордо подняв голову. В кулаке она сжимала самый большой скальпель. Благодаря полнолунию мисс Джонс, слава Богу, могла видеть, куда идет. Она искала, где бы спрятаться. Густой лес подступал к самому пляжу, но, страшась его темноты (в конце концов, она — всего лишь женщина), она не рискнула углубиться в чащу. Неизвестно, что за звери рыскают там и какие водятся опасные змеи. Помимо этого инстинкт подсказывал, что лучше держать опасную троицу в поле зрения: если они станут к ней приближаться, она успеет приготовиться. Вскоре отыскалось небольшое углубление в земле. Мисс Джонс оглянулась. Похоже, мужчины были поглощены собственными делами и не смотрели на нее. Она нырнула в ямку. Между нею и ими находилась скала, благодаря которой она могла наблюдать за ними, оставаясь незамеченной. Мужчины сделали несколько рейсов, перенося вещи с катера на сушу. Потом разожгли костер. В отсветах его пламени мисс Джонс видела, как они ели, сидя вокруг огня, и передавали по кругу кувшин с араком. Скоро они опьянеют, и что тогда станется с нею? Положим, с одним Рыжим Тедом она еще могла бы как-нибудь договориться, хотя его физическая сила пугала ее, но против троих ей не устоять. Ей в голову пришла безумная идея: подойти к Рыжему Теду, пасть перед ним на колени и умолять его пощадить ее. Должна же в нем остаться хоть искорка благопристойности, мисс Джонс никогда не теряла веры в то, что даже в худшем из мужчин имеется что-то хорошее. Наверняка у него есть мать, вероятно, сестра. Да нет, что толку взывать к человеку, ослепленному похотью и пьяному? Она почувствовала страшную слабость. Ее одолевал страх, она готова была расплакаться. Но этому не бывать. Нужно собрать все свое самообладание. Она кусала губы. Она следила за ними, словно тигр за добычей, нет, не так — скорее как овечка, видящая перед собой трех голодных волков. Они подложили дров в огонь, и силуэт Рыжего Теда в саронге четче вырисовался на фоне взметнувшегося пламени. Возможно, удовлетворив собственное желание, он отдаст ее двум остальным. Если такое с ней случится, как она сможет вернуться к брату? Конечно, он посочувствует ей, но сможет ли он впредь когда-нибудь испытывать к ней те же чувства, что и прежде? Это разобьет ему сердце. К тому же, не исключено, он может счесть, что она недостаточно твердо сопротивлялась. Ради его спокойствия, быть может, лучше ничего ему не говорить. Сами мужчины, разумеется, будут молчать — для них ведь это означает двадцать лет тюрьмы. А предположим, что родится ребенок! Мисс Джонс в ужасе инстинктивно сжала кулаки и чуть не порезалась скальпелем. Конечно, если она начнет сопротивляться, это их только разозлит.

— Что мне делать? — заплакала она. — Чем я это заслужила?

Упав на колени, она стала молить Господа спасти ее. Молилась долго и серьезно. Она напомнила Богу, что она девственница, и упомянула — на тот случай, если это выпало из Его божественной памяти, — как святой Павел ценил этот возвышенный женский статус. Потом снова выглянула из-за скалы. Трое мужчин сидели и курили у догорающего костра. Следовало ожидать, что теперь-то похотливые мысли Рыжего Теда обратятся к женщине, находящейся в его власти. Она едва подавила крик, когда он вдруг встал и пошел в ее сторону. Тело ее напряглось, и, хоть сердце бешено колотилось, она твердо сжала в руке скальпель. Однако оказалось, что Рыжий Тед направлялся за другой надобностью. Мисс Джонс покраснела и отвернулась. Медленно прошагав мимо нее обратно, он снова уселся рядом с остальными и поднес к губам кувшин с араком. Мисс Джонс, скрючившись за скалой, напряженно следила за ними. Разговор у костра постепенно замирал, и в конце концов она скорее догадалась, чем увидела, что двое аборигенов, завернувшись в одеяла, улеглись спать. Ясно. Вот момент, которого ждал Рыжий Тед. Как только они заснут, он тихонько встанет и бесшумно, чтобы не разбудить их, прокрадется к ней. Интересно: он просто не желает делить ее с остальными или понимает, насколько подло его деяние, и не хочет, чтобы кто-нибудь о нем узнал? В конце концов, он — белый мужчина, а она — белая женщина, возможно, он не пал еще столь низко, чтобы допустить насилие над ней со стороны туземцев. Но его план, ставший для нее совершенно очевидным, подал ей идею: она будет кричать так громко, что перебудит мотористов. Ей припомнилось, что у старшего из них, хоть он и был одноглазым, лицо казалось добрым. Но Рыжий Тед не двигался. Она чувствовала себя страшно усталой и начинала бояться, что ей недостанет сил противостоять ему. Слишком много пришлось ей пережить. Она на минуту закрыла глаза.

Когда она их открыла, уже давно рассвело. Должно быть, она провалилась в сон и, будучи измучена переживаниями, проспала довольно долго. Это сильно напугало ее. Она попыталась встать, но что-то держало ее ноги. Посмотрев вниз, она увидела, что укрыта двумя пустыми мешками из-под копры. Кто-то ночью пришел и укрыл ее. Рыжий Тед! Она тихонько вскрикнула. Чудовищная мысль пронеслась у нее в голове: неужели он надругался над нею, пока она спала?! Нет. Невозможно. Хотя она была в тот миг полностью в его власти. Беззащитная. Но он ее пощадил. Мисс Джонс густо залилась краской. Она встала, чувствуя, что тело немного затекло, и оправила смятое платье. Скальпель выпал из ее ладони, она подняла его. Прихватив мешки, она восстала из своего убежища и направилась к катеру. Тот тихо покачивался на мелководье лагуны.

— Идите сюда, мисс Джонс, — сказал Рыжий Тед. — Мы закончили. Я как раз собирался вас будить.

Она не могла поднять на него глаза, понимая, что щеки у нее горят, как гребешок у индюка.

— Хотите банан? — предложил он.

Она без единого слова взяла банан, потому что была страшно голодна, и с удовольствием съела его.

— Вставайте на этот камень, тогда сможете перебраться на борт, не замочив ног.

Мисс Джонс готова была сквозь землю провалиться от стыда, но сделала так, как он велел. Он подал ей руку — Господь милосердный, рука у него была, как стальные тиски, никогда, никогда не смогла бы она справиться с ним — и помог взойти на палубу. Моторист завел двигатель, и они заскользили из лагуны. Три часа спустя они уже были на Бару.

В тот вечер, официально оказавшись на свободе, Рыжий Тед отправился в дом наместника. На нем снова была не тюремная одежда, а рваная майка и защитного цвета шорты, в которых его арестовали. Он постригся, и теперь у него на голове красовалось подобие мохнатой рыжей шапочки. Он похудел, начинавшая было обвисать кожа подтянулась, и выглядел он теперь моложе и привлекательней. Мистер Грюйтер с дружелюбной улыбкой на круглом лице пожал ему руку и пригласил садиться. Бой принес две бутылки пива.

— Рад, что ты не забыл о моем приглашении, Рыжий, — сказал наместник.

— Еще бы. Я полгода мечтал о нем.

— Ну, удачи тебе, Рыжий Тед.

— И вам тоже, наместник.

Они осушили стаканы, и наместник хлопнул в ладоши. Бой принес еще две бутылки.

— Надеюсь, ты не держишь на меня зла за то, что я осудил тебя?

— Ничуть, можете не волноваться. Был момент, когда я разозлился, но это быстро прошло. Знаете, я не так уж плохо провел время. На том острове, наместник, чертова уйма девушек. Надо бы вам как-нибудь взглянуть на них.

— Ты неисправим, Рыжий.

— Совершенно.

— Хорошее пиво, правда?

— Отличное.

— Давай еще выпьем.

Денежные переводы Рыжему Теду приходили исправно, и у наместника скопилось для него пятьдесят фунтов. Даже после возмещения ущерба, нанесенного им китайской лавке, должно было остаться более тридцати.

— Это приличная сумма, Рыжий. Ты должен распорядиться ею с умом.

— Так я и собираюсь сделать, — ответил Рыжий. — Я их истрачу.

Наместник вздохнул:

— Ну, деньги, по сути, для этого и существуют.

Наместник рассказал гостю о том, что случилось за шесть месяцев его отсутствия, — не так уж много. Время на Аласских островах особого значения не имело, а уж то, что происходило за их пределами, и подавно.

— Где-нибудь идут войны? — поинтересовался Рыжий Тед.

— Нет. Во всяком случае, мне о них неведомо. Харри Джервис нашел весьма крупную жемчужину. Говорит, что будет просить за нее тысячу соверенов.

— Надеюсь, он их получит.

— А Чарли Маккормак женился.

— Он всегда был простофилей.

Внезапно возникший в дверях бой объявил, что мистер Джонс спрашивает, можно ли ему войти. И прежде чем наместник успел что-либо ответить, мистер Джонс появился на пороге.

— Я не задержу вас надолго, — сказал он. — Я весь день пытался поймать этого доброго человека и, услышав, что он здесь, позволил себе прийти без приглашения.

— Как поживает мисс Джонс? — вежливо осведомился наместник. — Надеюсь, ночь, проведенная под открытым небом, не причинила ей вреда?

— Она, конечно, немного переволновалась, у нее температура, и я настоял, чтобы она легла в постель, но, думаю, ничего серьезного.

При появлении миссионера мужчины встали и теперь продолжали стоять. Миссионер подошел к Рыжему Теду и протянул ему руку.

— Я хочу вас поблагодарить. Вы вели себя великодушно и благородно. Моя сестра права: всегда нужно видеть в ближнем прежде всего хорошее. Боюсь, я неправильно судил о вас прежде, прошу меня извинить.

Речь его была весьма торжественной. Рыжий Тед смотрел на него с изумлением. Он не мог не ответить на рукопожатие миссионера, и тот продолжал удерживать его руку.

— О чем, черт возьми, вы толкуете?

— Моя сестра была в вашей власти, но вы пощадили ее. Раньше мне казалось, что вы — воплощение зла, теперь мне стыдно за это. Она была беззащитна и полностью зависела от вашего милосердия. Вы сжалились над ней. Я благодарю вас от всей души. Ни моя сестра, ни я никогда этого не забудем. Да благословит и хранит вас Бог.

Голос мистера Джонса слегка дрогнул, и он отвернулся, потом, отпустив руку Рыжего Теда, быстро зашагал к выходу. Рыжий Тед провожал его недоуменным взглядом.

— Какого хрена? Что он имел в виду?

Наместник рассмеялся. Он пытался сохранить серьезный вид, но чем больше пытался, тем сильнее разбирал его смех. Он сотрясался от хохота, и видно было, как складки его толстого живота ходят волнами под саронгом. Откинувшись в шезлонге, он раскачивался из стороны в сторону. Не только лицо его сводила гримаса смеха, тряслось все его тело, и даже короткие ляжки подпрыгивали от этого буйного веселья, он прижимал руки к уже болевшим от хохота ребрам. Рыжий Тед смотрел на него хмуро и, поскольку не мог понять смысла шутки, сердился все больше. В конце концов он схватил за горлышко пустую пивную бутылку.

— Если вы не прекратите ржать, я раскрою вашу чертову голову, — рявкнул он.

Наместник вытер слезы, отхлебнул большой глоток пива, вздохнул и застонал, потому что у него болели бока.

— Он благодарил тебя за то, что ты уважил добродетель мисс Джонс, — сквозь всхлипы произнес он наконец.

— Я?! — воскликнул Рыжий Тед.

Эта мысль довольно долго доходила до него, но когда наконец дошла, он страшно рассвирепел. Из него хлынул поток таких непристойностей, которые озадачили бы даже бывалых матросов.

— …эту старую корову, — закончил он. — За кого он меня принимает?

— Но ведь у тебя репутация весьма горячего парня, если говорить о девушках, Рыжий, — захихикал коротышка-наместник.

— Да мне на нее и смотреть-то противно. Мне бы и в голову не пришло. Какое нахальство! Да я сверну ему его поганую шею! Слушайте, отдайте мне мои деньги, пойду напьюсь.

— Я тебя за это не осужу, — сказал наместник.

— Ах ты, старая корова, — без конца повторял Рыжий Тед. — Корова старая.

Он был шокирован и разгневан. Подобное предположение до самых основ потрясло его чувство приличия.

Деньги у наместника были приготовлены и, велев Рыжему Теду подписать нужные документы, он их ему вручил.

— Иди и напейся, Рыжий Тед, — сказал он, — но предупреждаю: если снова натворишь бед — будешь осужден на год.

— Не натворю, — мрачно заверил Рыжий Тед. Он страдал от нанесенной ему обиды. — Это оскорбление, вот что это такое! Оскорбление, черт возьми, — выкрикнул он и выскочил из дома, повторяя на ходу: «Грязная свинья, грязная свинья».

Рыжий Тед не просыхал целую неделю. Мистер Джонс опять отправился к наместнику.

— Я с прискорбием узнал, что бедолага снова предался пороку, — сказал он. — Мы с сестрой страшно разочарованы. Боюсь, было не слишком дальновидно давать ему сразу столько денег.

— Это его деньги. У меня нет никакого права удерживать что-либо из них.

— Законного права, может, и нет, но моральное — безусловно имеется.

Миссионер поведал наместнику историю той жуткой ночи на острове. Женская интуиция подсказала мисс Джонс, что мужчина, воспламененный похотью, был готов воспользоваться ее беззащитностью, и она, исполненная решимости защищать свою честь до конца, вооружилась скальпелем. Он описал наместнику, как она молилась и плакала, как пряталась. Страдания же ее были неописуемы, она знала, что никогда не сможет пережить позор. Ни на миг ее не оставляла мысль о том, что злодей вот-вот явится, а помощи ждать неоткуда, и наконец, обессилев, она заснула; бедняжка, ей пришлось пережить больше, чем способно выдержать человеческое существо. А потом, проснувшись, она обнаружила, что укрыта мешками из-под копры. Это он, увидев ее спящей и, конечно же, растроганный ее невинностью и полной беззащитностью, не смог совершить злодеяние; он осторожно укрыл ее двумя мешками и тихо уполз.

— Это свидетельствует о том, что в глубине даже его души таится некое благородство. Моя сестра считает, что наш долг — спасти его. Мы должны что-то для него сделать.

— На вашем месте я бы не предпринимал никаких попыток до тех пор, пока у него не выйдут все деньги, — посоветовал наместник. — Потом, если он к тому времени не угодит в тюрьму, делайте что хотите.

Но Рыжий Тед не желал, чтобы его спасали. Недели через две после своего освобождения он сидел на табурете у входа в китайскую лавку, рассеянно глядя на улицу, когда увидел приближающуюся мисс Джонс. С минуту он пялился на нее, и вдруг его снова охватило негодование. Он пробормотал что-то себе под нос — можно было не сомневаться, нечто малопочтительное — и, заметив, что мисс Джонс его увидела, быстро отвернулся, сознавая при этом, что она продолжает на него смотреть. Поначалу она шла быстро, но значительно замедлила шаг, подходя к нему. Он испугался, что она собирается заговорить с ним, поэтому поспешно встал, вошел в лавку и не решался выйти из нее по крайней мере минут пять. А спустя полчаса сам мистер Джонс проходил мимо и направился прямиком к Рыжему Теду, протягивая ему руку.

— Как поживаете, мистер Эдвард? Сестра сказала мне, что вы здесь.

Рыжий Тед угрюмо взглянул на него, не ответив на предложенное рукопожатие и ничего не сказав.

— Мы были бы чрезвычайно рады, если бы вы пожаловали к нам на ужин в следующее воскресенье. Моя сестра — отменная кулинарка, она приготовит для вас настоящий австралийский ужин.

— Идите к черту, — сказал Рыжий Тед.

— Это не очень любезно, — заметил миссионер, но улыбнулся, давая понять, что не обиделся. — Вы же время от времени посещаете наместника, почему бы и к нам не прийти? Приятно иногда поболтать с белым человеком. Давайте забудем прошлое. Обещаю вам самое сердечное гостеприимство.

— У меня нет подходящей одежды для визитов, — мрачно сказал Рыжий Тед.

— О, об этом не беспокойтесь. Приходите как есть.

— Нет.

— Почему? Должна же быть причина.

Рыжий Тед был человеком прямолинейным. Он не колеблясь высказывал то, что всем нам порой хотелось бы высказать, когда мы получаем непрошеное приглашение.

— Потому что не хочу.

— Жаль. Моя сестра очень огорчится.

Решительно настроенный показать, будто нисколько не оскорблен, мистер Джонс беззаботно кивнул и пошел дальше. Двое суток спустя в дом, где квартировал Рыжий Тед, таинственным образом прибыл пакет, в котором были парусиновый костюм, тенниска, пара носков и туфли. Он не привык получать подарки и во время своей следующей встречи с наместником поинтересовался, не тот ли прислал ему одежду.

— С какой стати, — ответил наместник. — Твой гардероб меня нисколько не занимает.

— Черт, тогда кого же он занимает?

— Понятия не имею.

Мисс Джонс по делам приходилось время от времени встречаться с наместником, и вскоре после того однажды утром она явилась к нему в канцелярию. Она была толковой женщиной и, хоть обычно просила его сделать то, что не вызывало восторга с его стороны, его временем никогда не злоупотребляла. Поэтому он был несколько удивлен тем, что в этот раз она пришла из-за пустяка. Когда он сказал ей, что данный вопрос выходит за рамки его компетенции, она не стала по обыкновению пытаться убедить его, а приняла отказ как окончательный и собралась уже было уходить, как вдруг, словно что-то припомнив, сказала:

— Да, мистер Грюйтер, мой брат очень хочет, чтобы человек, которого называют Рыжим Тедом, пришел к нам на ужин. Я написала ему записку с приглашением на послезавтра. Но, думаю, он будет чувствовать себя немного неловко, поэтому хотела спросить, не придете ли и вы вместе с ним?

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Мой брат уверен, что мы должны что-то сделать для бедного парня.

— Благотворное женское влияние и все такое прочее, — с притворной серьезностью произнес наместник.

— Так вы уговорите его прийти? Уверена, он придет, если вы его попросите, а узнав дорогу, будет приходить еще. Обидно видеть, когда такой молодой человек губит себя.

Наместник окинул ее оценивающим взглядом. Она была на несколько дюймов выше него, и в целом он находил ее чрезвычайно непривлекательной. Странным образом она напоминала ему мокрую простыню, развешенную для просушки на бельевой веревке. Глаза у него заблестели, но он сохранял бесстрастное выражение лица.

— Сделаю все от меня зависящее, — пообещал он.

— Сколько ему лет? — спросила мисс Джонс.

— Согласно паспорту — тридцать один.

— А как его фамилия?

— Уилсон.

— Эдвард Уилсон, — едва ли не с нежностью произнесла она.

— Поразительно, как при таком образе жизни он сохранил такую силу, — пробормотал наместник. — Он силен, как бык.

— Рыжеволосые мужчины бывают очень сильными, — произнесла мисс Джонс как-то сдавленно.

— Совершенно верно, — согласился наместник.

По какой-то неведомой причине мисс Джонс вдруг зарделась, поспешно распрощалась с наместником и удалилась.

— Godverdomme[7]! — воскликнул наместник.

Теперь он знал, кто послал Рыжему Теду новую одежду.

Встретившись с ним позже в тот же день, он спросил, получил ли он записку от мисс Джонс. Рыжий Тед достал из кармана смятый бумажный шарик и протянул ему. Это было то самое приглашение. В записке говорилось:

Наместник отметил обращение — «Мистер Уилсон» — и то, что она упоминала о его, наместника, собственном обещании прийти, стало быть, сообщая ему, что уже написала записку Рыжему Теду, она несколько предвосхитила действительный ход событий.

— Что собираешься делать?

— Если вы об этом, то никуда я не пойду. Наглость какая.

— Но ты должен ответить на письмо.

— А я не отвечу.

— Послушай, Рыжий, надень-ка ты эту новую одежду и пойдем вместе, сделай мне такое одолжение. Мне-то, черт бы их побрал, идти все равно придется, так не оставляй меня в беде. Всего один раз, тебя не убудет.

Рыжий Тед подозрительно посмотрел на наместника, но выражение лица у того было серьезным, а просьба звучала искренне, он и представить себе не мог, что в душе голландец клокочет от смеха.

— Какого дьявола я им понадобился?

— Не знаю. Наверное, просто жаждут приятной компании.

— А выпивка там будет?

— Нет, но ты приходи ко мне к семи, и мы пропустим по стаканчику, прежде чем идти в гости.

— Ну ладно, — угрюмо согласился Рыжий Тед.

Наместник радостно потирал свои маленькие толстые ручки в ожидании веселого развлечения. Однако в четверг в семь часов Рыжий Тед оказался мертвецки пьян, и мистеру Грюйтеру пришлось идти одному. Миссионеру и его сестре он просто сказал правду. Мистер Джонс покачал головой:

— Боюсь, ничего не выйдет, Марта, этот человек безнадежен.

С минуту мисс Джонс молчала, и наместник заметил, как По ее длинному тонкому носу скатились две слезинки. Она кусала губы.

— Никто не безнадежен. В каждом есть что-нибудь хорошее. Я буду каждый вечер молиться за него. Грешно сомневаться во всемогуществе Господа.

Возможно, в этом мисс Джонс была и права, но божественное провидение избрало весьма забавный способ доказать ее правоту. Рыжий Тед запил пуще прежнего. Он доставлял столько хлопот, что даже мистер Грюйтер потерял терпение и, придя к мысли, что нельзя больше оставлять этого парня на островах, решил выслать его на следующем же пароходе, который зайдет на Бару. Как раз в это время при странных обстоятельствах скончался мужчина, только что совершивший вояж на один из островов архипелага, и наместнику доложили, что ранее на этом острове уже умерло несколько человек. Он послал туда китайца, который официально числился местным врачом, чтобы разобраться в этом деле, и очень скоро получил от него донесение, в котором говорилось, что все смерти были вызваны холерой. Когда на Бару скончались еще два человека, мистер Грюйтер был вынужден признать, что речь идет об эпидемии.

Наместник дал волю раздражению. Он ругался по-голландски, по-английски и по-малайски. Потом выпил бутылку пива и закурил сигару. И только после этого принялся мозговать. Он знал, что врач-китаец в такой ситуации бесполезен. Это был маленький нервный человечек с Явы, туземцы никогда не станут выполнять его распоряжения. Наместник, как человек, знающий свое дело, прекрасно понимал, что нужно делать, но без помощи обойтись не мог. Он не любил мистера Джонса, но в тот момент порадовался, что имел его под рукой, и сразу же послал за ним. Через десять минут мистер Джонс явился к нему в канцелярию в сопровождении сестры.

— Вы уже знаете, по какому поводу я вас пригласил, мистер Джонс, — сказал он деловым тоном.

— Да. Я ждал, что вы меня вызовете. Вот почему со мной моя сестра. Мы готовы предоставить в ваше распоряжение все свои ресурсы. Излишне говорить вам, что моя сестра не менее компетентна, чем любой мужчина.

— Я знаю и буду весьма признателен ей за помощь.

Без промедления они принялись обсуждать шаги, которые необходимо предпринять. Следовало поставить палаточный госпиталь и организовать карантинный пункт. Население островных деревень нужно было заставить соблюдать должные меры профилактики. В большинстве случаев жители зараженных деревень брали питьевую воду из тех же источников, что и жители не зараженных, с этой трудностью придется справляться в каждом отдельном случае в зависимости от обстоятельств. Необходимо повсюду разослать людей с соответствующими распоряжениями и позаботиться о том, чтобы эти распоряжения строго выполнялись. За пренебрежение приказами следует безжалостно карать. Главная трудность состояла в том, что туземцы не станут повиноваться другим туземцам и приказы, отданные местными полицейскими, которые и сами не слишком уверены в их эффективности, несомненно, будут игнорироваться. Мистеру Джонсу было целесообразно оставаться на Бару, где самое многочисленное население и его медицинская помощь будет наиболее востребована. Что же касается самого наместника, то, поскольку он должен в силу своих обязанностей постоянно находиться на связи с вышестоящими властями, у него нет возможности лично инспектировать все другие острова. Это должна взять на себя мисс Джонс; однако население некоторых отдаленных островов дико и вероломно, наместник имел с ним массу неприятностей и не хотел подвергать опасности мисс Джонс.

— Я не боюсь, — заявила она.

— Не сомневаюсь. Но если вам перережут глотку, ответственность буду нести я, а кроме того, у нас так мало людей, что я не хочу лишаться вашей помощи.

— Тогда пусть со мной едет мистер Уилсон. Он лучше всех знает туземцев и умеет говорить на их диалектах.

— Рыжий Тед? — Наместник недоуменно уставился на нее. — Да он только что с трудом вышел из белой горячки.

— Я знаю, — ответила она.

— Все-то вы знаете, мисс Джонс.

Несмотря на то, что ситуация была очень серьезной, мистер Грюйтер не смог удержаться от улыбки. Он проницательно посмотрел на нее, но она встретила его взгляд с холодностью.

— Ничто не выявляет в человеке его лучших качеств так, как чувство ответственности, и я полагаю, что нечто подобное может произойти с мистером Уилсоном.

— Ты считаешь благоразумным вверить себя на много дней человеку, имеющему столь дурную славу? — сказал миссионер.

— Я вверяю себя только Богу, — сурово ответила мисс Джонс.

— Думаете, от него будет какая-то польза? — спросил наместник. — Вы ведь знаете, какой он.

— Я в этом уверена, — ответила она и покраснела. — В конце концов, никто лучше меня не знает, какое самообладание он способен проявить.

Наместник закусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Ладно, давайте пошлем за ним.

Он вручил записку сержанту, и через несколько минут Рыжий Тед стоял перед ним. Он выглядел больным — видимо, недавний запой слишком сильно тряханул его, и нервы у него ни к черту не годились. На нем были какие-то лохмотья, и не брился он не меньше недели. Трудно было представить себе вид менее респектабельный.

— Послушай, Рыжий, — начал наместник, — речь идет об этой эпидемии. Нам необходимо заставить туземцев соблюдать меры предосторожности, и мы хотим, чтобы ты нам помог.

— На кой черт мне это нужно?

— Без всякой причины. Просто из человеколюбия.

— Не получится, наместник. Я не человеколюб.

— Ну что ж, тогда все. Можешь идти.

Но когда Рыжий Тед повернулся, чтобы уходить, его остановила мисс Джонс.

— Это было мое предложение, мистер Уилсон. Видите ли, меня посылают на Лабобо и Сакунчи, а тамошние аборигены народ темный, одна я ехать боюсь. Вот и подумала, что с вами будет безопасней.

Он посмотрел на нее с крайней неприязнью.

— Вы что, думаете, мне будет не все равно, если вам перережут глотку?

Глаза мисс Джонс наполнились слезами. Он стоял и тупо глядел, как она плачет.

— Вы правы, нет никакой причины, по которой вы должны ехать, — сказала она, взяв себя в руки и утерев слезы. — Это было глупостью с моей стороны. Ничего со мной не случится. Поеду одна.

— Большей дурости не придумаешь — женщине одной ехать на Лабобо.

Она едва заметно улыбнулась ему.

— Согласна с вами, но, видите ли, это моя работа, и тут ничего не поделаешь. Простите, если моя просьба оскорбила вас, и постарайтесь забыть. Должна признать, что было не слишком честно просить вас пойти на такой риск.

С минуту Рыжий Тед молча смотрел на нее, переминаясь с ноги на ногу. Его мрачное лицо, казалось, темнело на глазах.

— А, черт, будь по-вашему, — сказал он наконец. — Я поеду с вами. Когда вы отплываете?

Они отбыли на следующий день на административном катере, груженном медикаментами и дезинфицирующими средствами. Мистер Грюйтер, как только работа была организована и колесо закрутилось, отбыл на прау в противоположном направлении. Эпидемия бушевала четыре месяца. Хоть было сделано все возможное, чтобы локализовать ее, холера захватывала один остров за другим. Наместник не знал покоя с раннего утра до позднего вечера. Не успевал он вернуться с того или иного острова на Бару, чтобы заняться делами, как приходилось снова пускаться в путь. Он распределял продукты и медикаменты. Он ободрял обуянное страхом население. Он руководил всем. Он работал как лошадь. С Рыжим Тедом он ни разу за это время не виделся, но слышал от мистера Джонса, что эксперимент удался сверх всяких ожиданий. Негодник показал себя с лучшей стороны. Он находил общий язык с туземцами и с помощью уговоров, суровости, а порой и кулака сумел заставить их делать все необходимое для их собственной безопасности. Мисс Джонс могла поздравить себя с успехом. Но наместник был слишком измотан, чтобы веселиться. Когда эпидемия пошла наконец на спад, он имел все основания гордиться, потому что из восьми тысяч островного населения умерло только шестьсот человек.

И вот настал момент, когда он смог объявить эпидемию полностью ликвидированной.

Однажды вечером он сидел в домашнем саронге у себя на веранде и читал французский роман со счастливым сознанием того, что снова может жить спокойно, когда старший бой доложил ему, что его хочет видеть Рыжий Тед. Наместник встал и позвал гостя. Хорошая компания была именно тем, чего ему недоставало. Ему уже приходила мысль, что было бы неплохо напиться сегодня вечером, но пить одному скучно, поэтому он с сожалением отказался от этого намерения. И вот небо в самый нужный момент посылает ему Рыжего Теда. Ну и ночку они себе устроят Божьей милостью. После таких трудных четырех месяцев они заслужили немного веселья. Вошел Рыжий Тед. Он был в чистом полотняном костюме, гладко выбрит и казался совершенно другим человеком.

— Эй, Рыжий, ты выглядишь так, будто месяц провел в санатории, а не нянчился с кучей туземцев, умирающих от холеры. А как одет! Просто с иголочки.

Рыжий Тед смущенно улыбнулся. Старший бой принес две бутылки пива и разлил по стаканам.

— Угощайся, Рыжий, — пригласил наместник, поднимая свой стакан.

— Я, пожалуй, не буду, спасибо.

Наместник поставил стакан и изумленно посмотрел на Рыжего Теда.

— Почему? Что случилось? Тебя не мучает жажда?

— Я бы не отказался от чашки чая.

— Чашки чего?

— Я больше не пью. Мы с Мартой собираемся пожениться.

— Рыжий! — У наместника чуть глаза из орбит не повылазили. Он почесал свой бритый подбородок. — Ты не можешь жениться на мисс Джонс. Никто не может жениться на мисс Джонс.

— Ну а я женюсь. Об этом-то я и пришел вам сказать. Оуэн собирается обвенчать нас в часовне, но мы хотим зарегистрировать свой брак и по голландскому закону.

— Вот так шутка, Рыжий. А в чем ее соль?

— Она так хочет. Она влюбилась в меня в ту ночь, которую мы провели на острове, когда винт сломался. Она неплохая старушенция, когда познакомишься поближе. И это ее последний шанс, вы же понимаете, а мне хотелось бы сделать для нее что-нибудь хорошее. Ей нужен кто-то, кто будет о ней заботиться, это точно.

— Рыжий, Рыжий, да ты и глазом моргнуть не успеешь, как она превратит тебя в чертова миссионера.

— А я бы не сильно и возражал, если бы мы открыли свою небольшую миссию. Она говорит, что я чертовски здорово обращаюсь с туземцами. Она считает, что я за пять минут могу добиться от аборигена больше, чем Оуэн — за год. И еще она говорит, что никогда не видела человека, обладающего таким магнетизмом, как у меня. Жаль зарывать такой талант в землю.

Наместник смотрел на него в немом изумлении, лишь несколько раз кивнул. Ловко же она его одурачила.

— Я обратил уже семнадцать туземцев, — сказал Рыжий Тед.

— Ты? Вот уж не знал, что ты такой правоверный христианин.

— Да я и сам этого до сих пор точно не знаю, но когда я говорил с ними и они, как стадо чертовых овец, шли за мной в загон, это было нечто. Ни фига себе, сказал я тогда, а ведь в этом что-то есть, провалиться мне на этом месте.

— Тебе надо было ее тогда изнасиловать, Рыжий. Я бы с тобой строго не обошелся. Дал бы не больше трех лет, а три года пролетели бы — оглянуться бы не успел.

— Послушайте, наместник, можно мне вас попросить: никогда не говорите ей, что эта мысль мне и в голову не приходила. Женщины, они такие чувствительные, знаете, она страшно расстроится, если узнает.

— Я догадывался, что она глаз на тебя положила, но никогда не думал, что дойдет до такого. — Наместник взволнованно мерил шагами веранду. — Послушайся меня, приятель, — сказал он по некотором размышлении, — мы с тобой прекрасно проводили время, а друг есть друг. Я скажу тебе, что бы я сделал на твоем месте. Я дам тебе катер, ты сможешь уехать, спрятаться на каком-нибудь дальнем острове и дождаться ближайшего корабля, который будет проходить мимо. Я сделаю так, чтобы он причалил к острову и взял тебя на борт. Это сейчас твой единственный шанс все бросить и сбежать.

Рыжий Тед покачал головой.

— Нет, это нехорошо, наместник, я знаю, вы мне добра желаете, но я женюсь на чертовой бабе, это решено. Вы не знаете, какая это радость приводить всех этих грешников, черт их побери, к раскаянию, а к тому же — Господи Иисусе! — какой пудинг на патоке стряпает эта девчонка! Ничего лучше с детства не ел.

Наместник весьма серьезно озаботился. Пьяный паршивец был его единственным собеседником на островах, и он не хотел терять его. Неожиданно для себя он обнаружил, что даже по-своему привязан к нему. На следующий день мистер Грюйтер отправился к миссионеру.

— Это правда, что ваша сестра выходит замуж за Рыжего Теда? — спросил он его. — В жизни не слыхивал ничего более экстравагантного.

— Тем не менее это правда.

— Но вы должны что-то сделать. Это же безумие.

— Моя сестра совершеннолетняя и вольна делать то, что ей нравится.

— Но не хотите же вы сказать, что одобряете этот брак? Вы же знаете Рыжего Теда. Он никчемный человек, и тут уж ничего не поделаешь. Вы говорили с ней о том, как она рискует? То есть приводить грешников к покаянию и все такое прочее — это очень хорошо, но всему же есть предел. Горбатого могила исправит.

И тут впервые за все время их знакомства наместник увидел веселый огонек в глазах миссионера.

— Моя сестра — очень решительная женщина, мистер Грюйтер, — ответил он. — С той ночи, проведенной ими на острове, Эдвард был обречен.

Наместник даже рот раскрыл от удивления, как прорицатель Валаам, когда Господь отверз уста его ослицы и та сказала: «Что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже третий раз?»[8] В конце концов, может, и мистеру Джонсу не чуждо ничто человеческое.

— Allejesus! — пробормотал наместник.

Прежде чем разговор успел продолжиться, в комнату стремительно ворвалась мисс Джонс. Она сияла и выглядела лет на десять моложе. Щеки ее румянились, а нос был почти совсем не красным.

— Вы пришли поздравить меня, мистер Грюйтер? — воскликнула она, радуясь, как девчонка. — Вот видите, я все же оказалась права. В каждом человеке есть что-то хорошее. Вы представить себе не можете, как великолепен был Эдвард в течение всего этого ужасного времени. Он герой. Он святой. Даже я была удивлена.

— Надеюсь, вы будете очень счастливы, мисс Джонс.

— Уверена, что буду. Ах, было бы дурно с моей стороны сомневаться в этом, потому что сам Бог свел нас.

— Вы так полагаете?

— Я это знаю. Разве вы не видите? Если бы не холера, Эдвард так и не обрел бы себя. Если бы не холера, мы бы никогда по-настоящему не узнали друг друга. Я еще ни разу не видела, чтобы рука Господа явила себя с такой очевидностью.

Наместник не мог не отметить про себя, что средство было выбрано слишком уж сильнодействующее, чтобы соединить эту пару: смерть шестисот невинных людей; однако, не будучи достаточно сведущим в путях Всемогущего, предпочел промолчать.

— Вы никогда не догадаетесь, где мы собираемся провести свой медовый месяц, — сказала мисс Джонс, быть может, даже чуточку игриво.

— На Яве?

— Нет. Если вы позволите нам взять катер, мы поедем на тот самый необитаемый остров, где вынужденно высадились тогда. У нас с ним связаны очень нежные воспоминания. Именно там я впервые поняла, как добр и великодушен Эдвард. И именно там я хочу вознаградить его.

Едва сумев перевести дух, наместник быстро удалился, потому что понял: если он немедленно не выпьет бутылку пива, с ним случится припадок. Никогда в жизни он еще не был так потрясен.