Нордвуд. Сумрачный город

Глава 4 Мир призраков

Николас знал: это будут одни из тех дней, которые не так-то просто пережить. И если бы он был один… свобода Зазеркалья стала бы бесконечным омутом фантазий, событий и чувств, которые можно повторять, перематывая свое прошлое. Эмоции – тепло, которое удерживало сознание вдали от серого, безликого и пустого мира мертвых.

Призраки любят беседовать, но не отвечать на вопросы.

Ник понял это давно, с тех пор как бесполезно переходил черту реальности в поисках подсказок. Но, кроме туманных воспоминаний ушедших, ничего так и не получил. Ему все время показывали коренастое черное сплетение, напоминающее дерево. Оно переливалось, блестело под несуществующим солнцем и меркло, когда призраки пытались о нем говорить.

Размытые картины, ледяные прикосновения мертвых и одиночество.

Николас умел с этим справляться. У него был якорь, удерживавший его сознание от сумасшествия, – Аннетт.

Несмотря на их прошлое, она впускала его в свои сны, позволяла общаться, напитывала его теплом, чтобы через пару ночей Николас мог вернуться к ним, не потеряв себя.

Чем дольше пребывание среди призраков, тем меньше сил жить. Они высасывали энергию, пытались забрать эмоции и прорваться вместе с владельцем знака S в Нордвуд. И каждый раз упирались в гладкую поверхность.

Николас благодаря тренировкам Тодора умело пользовался защитой и ограничениями. И всегда сохранял трезвый рассудок, зная, что был нужен Ани. Как друг. Теперь только друг, знавший о ней немного больше остальных, ведь заходил дальше этой черты.

Не имело смысла отрицать – действительно жалел. Николас помнил, как исчез из ее жизни без объяснений. Спрятался, думая, что его отсутствие пойдет на пользу. И спустя время понял, что это было предательство. Когда отталкиваешь самого близкого человека, проявляешь недоверие и молча оставляешь его в один из самых трудных моментов, не надейся на то, что все будет как прежде. Связь обрывается. И безоговорочная поддержка, и душевное единение оказались под вопросом, и каждый раз ответ был тот же: «Мне незачем пробовать, я уже обожглась и, как ты, рассчитываю только на себя».

Ник смирился. После сотен попыток вернуть их отношения – смирился. Аннетт, как и ее приемный отец, не давали второй шанс тем, кто причинил им боль. Даже если верили, даже если чувства не остыли.

Находясь в Зазеркальном мире, Николас понял почему: он не отдаст свой последний тлеющий уголек тому, кто однажды его потушил; чересчур высока была цена ошибки.

– Слишком холодно… Здесь всегда чертовски холодно…

Голос Джин-Рут заставил Николаса отвлечься от мыслей и поднять взгляд. Озябший воробушек. Именно его напоминала Джин-Рут, кутаясь в серую шаль. Она все время мерзла. Несмотря на теплый свитер и зимние вельветовые штаны, черные ботинки с мехом и яркий огонь в камине. Она даже не притронулась к горячей кружке шоколада, стоявшей на крошечном антикварном столике у мягкого дивана.

Их дом являлся плодом воображения Николаса. Каждая деталь была кусочком его воспоминаний, той недоступной реальности за гладкой поверхностью зеркала. Джин-Рут попросила накрыть его. И теперь вместо коротких моментов, отражавших Нордвуд, на стене красовалось пестрое пятно. Печворк с изображением яблок на мятой темно-зеленой ткани. Совершенно несуразное одеяло, увиденное в одном из магазинов Лавки Зодчего. Сотканное из остатков одежды, оно раздражало и создавало атмосферу старья. Никому не нужного и забытого своими хозяевами.

– Тебе в голове холодно. Пей, напиток горячий. Всегда горячий. И такой же реальный, как ты.

– Он не согреет. Я вижу их, вижу, как они слоняются за окном и жаждут выпить то, что делает меня живой, – робко ответила Джин-Рут и хмуро посмотрела на плотно задвинутые шторы.

– Подавятся жалостью к себе, – едва слышно прошептал под нос Николас и уже громче продолжил: – Но я создал защиту. У нас есть гостиная, душевая, пара комнат и, черт возьми, еда и все, что ты попросишь.

Он злился. На создание места, где они могли бы прятаться и проживать до тех пор, пока Тодор не придумает, как их вытащить, ушла почти вся его магия. И этого все равно было мало для ее спокойствия. С каждым днем Джин-Рут все больше и больше боялась собственной тени. Хотя Николас, как никто другой, знал, что она находилась под защитой. Его защитой.

– Чудаковатое место, наполненное твоими воспоминаниями об Аннетт, – сказала Джин-Рут.

– Ани – важная часть моей жизни. И да, я отпустил, не смотри так. Я не дам ей той стабильности и открытости, которая есть у Алана. Не выйдет строить жизнь с тем, кто не впустил к себе в душу. Рано или поздно все рассыплется.

Николас с горечью произнес последние слова. Ведь именно доверие стало камнем преткновения между ним и Аннетт. Один раз она показала свою слабость, а он исчез, побоявшись открыть свою.

Их отношения начались с чувств. И когда пришло время проверить их на прочность, Николас оборвал все. Хотел пережить все один, не давая ей быть рядом. Теперь, находясь так далеко и в то же время близко – ведь посещать сны – значит быть в мыслях, – знал, что отношения – это поддержка. Чувства приглушатся, эмоциональные качели замедлятся, но если будет доверие, то будет и слово «мы».

– И все же она позволяет тебе приходить.

Джин-Рут искоса наблюдала на реакцией Николаса, ее явно забавляло то, как эти слова ворошили в нем старые ощущения. И с некоторым раздражением понимала: чем чаще пыталась надавить на это, тем увереннее в своем решении становился Ник.

– Да. Так же, как и тебе удается видеться с братом.

– Она должна. Да, ее зеркальный знак W, перемещения, но есть ведь и символ S, – резонно подметила Джин-Рут.

– Тебе должна, мне нет. Хотя и тебе нет. Ты часть предсказания…

– Мы его осуществили, – оборвала она.

– Предсказание – да, но город не освобожден от проклятых. Пока есть остров, мы его защищаем.

– Они: Анри, Эмма, Аннетт, Алан и Тодор. Ни у тебя, ни у меня нет магии источника.

– У нас есть знаки. Тодор скажет, что делать дальше, но пока единственная цель – закрыть доступ для проклятых. А для меня это значит уничтожить остров.

Николас сложил руки на груди, стараясь не выйти из себя. Еще одна ссора ни к чему не приведет. Они оказались замкнуты в одном пространстве, значит, кто-то обязан был уступить и свести острые моменты к чему-то нейтральному. Но за десять месяцев терпение подходило к концу.

Ей все были должны.

И оставалось в этом кое-что важное: можно далеко зайти, но не в дружеских отношениях. Не там, где взаимность важнее амбиций.

– Остров… Нам бы выбраться… Я бы пошла работать в лечебницу, но не на повышение квалификации, а помощницей. Так легче. Без сложных путей. Все равно хорошо платят, а если что, можно выйти на переработки.

Джин-Рут перешла на другую тему. Рассуждать о том, чем займется после освобождения, было ее любимым делом. Поначалу злилась, что Алан продал их особняк. Теперь ее ждала крошечная квартирка в новом городе, а он поселился в доме Тодора. Думал (а она читала его мысли во сне), что на время, чтобы после переехать с Аннетт в новое место возле Лавки Зодчего.

И до работы было недалеко, он занимался зельями в лаборатории при больнице. И близко к Тодору, все-таки Аннетт явно не была готова покидать отцовский дом. Хотя служила стражницей.

Стражница… Джин-Рут злил ее выбор. Точнее, то, что брат на фоне смелой Ани занимался совершенно неожиданным делом: варил снадобья, сушил травы и выращивал ядовитые растения. Было бы все наоборот, но нет.

Аннетт патрулировала город, оберегая его от проклятых, и лишь изредка просила Алана о помощи с защитной оболочкой.

И никого это не смущало.

– Тебя возьмут.

– А ты? Решил, где будешь? – спросила, лениво повернув голову к Николасу.

– Стражником. Не вижу себя никем другим. Тем более при защите использование призраков не нарушает закон. Главное – вернуть их для равновесия за черту зеркала.

– И как ты себе представляешь это сражение? – Джин-Рут нахмурилась.

– Вселяешь в нападающего душу из Зазеркального мира и, пока она впитывает его эмоции, пользуешься моментом и отправляешь в темницу.

Звучало просто, в чем-то наивно, но Николас знал: ледяные прикосновения тех, кто запечатан между мирами, обжигают не слабее огня. Синее пламя, испепеляющее все изнутри, – жажда мертвого, что скитается в сером пространстве столетиями.

– И удержишь? Ты? Мне помнится, Ани волновалась о твоем возвращении из зеркала, а ты выпустить кого-то собрался…

Джин-Рут глядела недоверчиво. Мог бы выйти, они бы сейчас сидели в каком-нибудь кафе в Нордвуде и наслаждались едой. А здесь все казалось пресным, хотя вкус изредка пробивался. Ник твердил, что вся проблема была у нее в голове, но нет. Как же в голове, если он приносил еду, а не она сама?

– Я бы вернулся, но мы должны были погибнуть, и по правилам Зазеркального мира теперь и ты, и я – его часть. Живые для призраков, мертвые для Нордвуда. Если выйдем, то пошатнем равновесие, и магия города восстановит его. Не думаю, что ты хотела бы гнить в могиле.

Николас больше не подбирал слова и не пытался мягко объяснить причину, по которой они находились здесь. Шансов выйти у них имелось немного. Но главным было не потерять человечность, чтобы, если появится возможность вернуться, остаться в здравом уме. Для этого нужны были дом и магическая защита.

– Мерзость. – Джин-Рут поставила чашку, которую только что взяла в руки, чтобы попить. – Мрак, холод… и да, мерзость.

Она покачала головой и плотнее укуталась в шаль. Ее взгляд застыл на пятнистом печворке. Наверняка Николасу казалось, что Джин-Рут хотела бы увидеться во сне с братом, но попросить не решалась.

Значит, нечего зря тратить силы.

– Тодор придумает, как нас достать. Но и ты, и я будем обязаны сделать все, что он попросит.

– Да-да, хочешь что-то получить – заплати, – безразлично сказала Джин-Рут и явно показала, что разговор окончен.

Видимо, те нечастые минуты их общения были нужны ей, чтобы не сойти с ума. И Николас все чаще ловил себя на мысли, что устал. Прежде всего от попыток тянуть со дна того, кто едва ли понимал, что плывет не сам.

В этом несуразном, чудаковатом доме Николасу было тепло. Все вокруг – его воспоминания, связь с реальностью.

Потертый комод из отцовского дома. В нем всегда лежал хороший табак, отчего дерево издавало слегка терпкий аромат со сладковато-смолистым оттенком и почему-то пахло имбирем и шоколадом, которых никогда не бывало в узких ящиках.

Широкие темно-зеленые кресла. Их бархат переливался от пламени фигурных свечей. Они, как и диван, являлись кусочком любимого кафе в Лавке Зодчего. Там всегда было людно, шумно и потому уютно: ты не был один, но никто не влезал в твои мысли и не тревожил душу.

Ванная комната точь-в-точь как в фамильном особняке. На полочках лежали душистые травяные мыла, которые так нравились матери Николаса. А на массивных крючках висели серые махровые полотенца. Любимый цвет отца: графитовый, насыщенный и глубокий при своей простоте.

Родителей не стало несколько лет назад. Но Николас помнил каждую деталь, которая делала дом родным: ароматы, любимые вещи, кухня, ради которой пришлось пойти на компромисс – отец не хотел темную, но уступил матери.

Эти воспоминания вдыхали в него жизнь, собирали по кусочкам и создавали фундамент. Прошлое делает нас теми, кто мы есть. И, находясь столько времени вне мира, Николас наконец-то понял, что значит не зацикливаться на прошлом, а прокручивать его и переносить эмоции в то настоящее, доступное здесь и сейчас.

Заточение в Зазеркалье научило его жизни больше, чем треклятые испытания, которые он прошел в Нордвуде.

Но за все своя плата.

В этом Джин-Рут была права.

Сложнее всего было засыпать. Джин-Рут давно принимала снотворные. Николас наотрез отказывался погружаться в сон с помощью таблеток. Поэтому долго лежал, рассматривая потолок, и не мог отключиться.

В голове постоянно вертелись даты, числа, шум Лавки Зодчего, график работы приемного отделения у стражников, список вопросов для собеседования. Переживания, что за время его отсутствия накопился долг по особняку. Или что кто-то выбил окно, и теперь злосчастная влага Нордвуда наполнила здание сыростью.

Иногда Николасу снилось, как увядает жизнь в городе. Он отчетливо видел блеклые нити магии, высасывающие из него жизнь. Все становилось неестественно серым, пустым и призрачным, как Зазеркальный мир, а после резко погружалось в темноту, по какой-то причине вязкую и липкую…

Так было всегда.

Чернота была одной и той же.

После таких условных, ведь за окном было не разобрать ни рассвета, ни сумерек, ночей Николасу хотелось отмыться от неприятного ощущения. Ему казалось, что та отвратительная жижа оставила на нем следы крови. Не его, а чужой.

Он знал – все надо просто пережить. Отвлечь себя рутиной, защитой их сотканного из магии дома, наполнить его музыкой и тем бытом, с которым забываешь дни недели и число на календаре.

От этих мыслей сон ускользал, исчезали вязкие отпечатки и мерзкое ощущение в груди.

Нужно было просто расслабиться, думать о чем-нибудь, переключиться.

В этот раз все должно быть иначе. Аннетт обещала выйти на связь. Она читала заклинание, позволяя Николасу проникнуть в ее грезы. Быть ближе, чем положено. Быть рядом, несмотря на то что Нордвуд для него оставался закрыт.

Эти мгновения, наполненные поначалу вспышками из жизни Ани, пока ее сознание не блокировало их, а после – выдуманным пространством. Всегда разным, но знакомым Николасу.

Аннетт так помогала ему помнить о городе, показывала реальность, ведь воображаемый мир у него уже имелся.

– Как ты? – хрипло спросил Николас.

Будто забыл, как говорить, хотя часто перебрасывался фразами с Джин-Рут.

– Тревожно, Тодор нашел опасный способ вернуть вас.

Ани сидела за круглым столиком в его любимой кофейне «Вечер вестей», расположенной у обрыва.

– Другим он и не мог быть. Речь ведь о балансе магии… Нас нет, чтобы источник был ваш…

– Магией и придется пожертвовать. На что-то бытовое, например разогреть чайник, сложить вещи и поставить на место книги, должно хватать, и, может, если повезет, получится сделать пару перемещений по Нордвуду. Или… не останется почти ничего.

Аннетт говорила об этом тихо, нервно перебирая в руке тонкую серебряную цепочку с подвеской-мотыльком. Рядом на кружевной скатерти лежала книга с таким же контурным символом. Название «СНЫ» заглавными буквами.

– Это о Хилморе, городе, где есть вестники. Они чем-то похожи на носителей знака S, только живут вечно. И связывают через сновидения мертвых и живых. Думала там поискать подсказки, но, кроме того как отделять сны от посланий призраков, ничего не нашла.

Горький вздох Ани откликнулся болью в груди. Ей было не все равно. По-человечески, по-дружески. Несмотря на их несложившееся прошлое. Николаса это заставляло бороться за будущее. За возможность оправдать ее доверие. Пусть и не совсем такое, как в его мечтах.

Ледяной мир научил его ценить крошечные угольки тепла. Из них, возможно, и не разжечь пламя, но они позволят продержаться еще немного.

– Мы многим обязаны Тодору. – Он говорил за себя и за отсутствовавшую здесь Джин.

– А он – вам.

– Я знаю. Тодор всегда считал, что ты нить, связывающая все знаки. Найдешь ключик к носителям и поможешь каждому из них остаться в команде, не быть одному. И это правда.

Николас сел напротив, сжал деревянный подлокотник и усилием воли заставил себя замолчать. Пара лишних слов может превратить штиль в шторм.

– Я рада, если это так. Мы стали слишком близки, чтобы держаться отдельно друг от друга.

Она наклонила голову, мягко улыбнулась и с тоской перевела взгляд на бесполезную в этой ситуации книгу.

– Нам нужно найти ключи к защитным дверям острова. У каждого свой. И без вас с Джин-Рут ничего не выйдет. Тодор уверен, что с ним говорил источник и дал подсказку…

– Это звучит реальнее, чем справиться со своими эмоциями и взять под контроль магию Нордвуда, – с горькой усмешкой ответил Николас. – Просто ключи и двери.

– Остальное за Тодором. Мы поможем, – подтвердила Ани и посмотрела на застывшие часы.

В их общих сновидениях время останавливалось.

– Я согласен. Дал клятву и буду следовать ей, пока со мной зеркальный знак…

– Они могут исчезнуть, а мне не хотелось бы терять нашу дружбу, – прервала его Ани и продолжила: – Обрывать связи. Я хочу осознавать, что в чертовом мрачном и наполненном сыростью городе ты не один.

– Тогда мы вместе, если это нам важно.

Николас кивнул, мягко сжал ее ладонь. Ничего не ощущал, ведь все вокруг являлось плодом воображения.

– Да. А пока мне пора, прости…

– До встречи, Аннетт. Надеюсь, реальной.

– Как только будем готовы, я отправлю вам птицу. Только держи зеркало открытым, пожалуйста.

Последнее слово она произнесла с нажимом, ведь и до этого Аннетт старалась что-то передать, но все время сталкивалась с заблокированным порталом. И явно догадывалась, что требование завесить зеркало исходило от Джин-Рут.

– Я обещаю. Береги себя, береги то счастье, что блестит в глазах.

Николас не прощался, чтобы они обязательно встретились. Как друзья.

Сон оборвался так резко, что Аннетт не сразу пришла в себя. Испуганно села на кровати. От волнения сдавливало горло, руки предательски дрожали. Понадобилась пара жадных глотков воздуха, чтобы понять, что холодные прикосновения призраков, неизменно появлявшихся вместе с Николасом в ее грезах, всего лишь иллюзия. Кошмар, оставивший отпечатки в сознании, но не явь.

За окном было серо, рассвет пытался пробиться сквозь плотные тучи и морось, но так и не смог. Вместо яркого солнца – подсвеченные облака, которые через пару минут стали гуще.

Что вечер, что утро. Одно и то же.

У Аннетт было ощущение, словно за ночь город лишили всех сил. А шумный океан волнами возвращал магию на влажные улочки Нордвуда.

Что изменилось? Вчера казалось, что ничего. А сегодня мрачные мысли одна за другой витали, но так и не обращались в слова.

– Я войду? – Тодор постучал уже после того, как спросил.

И только с согласия Аннетт вошел в ее комнату на последнем этаже особняка. Всегда теплую, заставленную книгами и чудаковатыми приборами.

– Николас знает?

– О возвращении и о ключах, – ответила Ани, накидывая поверх плотной пижамы шаль.

– Я поговорил с Анри и Эммой, они согласны помочь.

– Когда?

Единственное, что волновало Ани. Есть ли время подготовиться?

– После завтрака. Не смотри так… – Тодор покачал головой и по-отцовски обнял ее, утешая мягкими прикосновениями. – Верь в себя. Вера делает нас сильнее, чем мы есть. Спускайся…

– А Алан?

– В лаборатории с зельями, оставил тебе флакончик. Выпить после еды, чтобы магия не причиняла боли.

– Хорошо, но я выпью потом, после всего остального. Вдруг понадобится больше, чем есть.

Простой процесс – соединить два зеркала, которые и без магии были переплетены между собой нитями, так как Ник часто приходил в сновидения Аннетт, – казался сложнее, чем должен быть. И понятно почему, ведь от того, насколько все будет правильно сделано, зависели две жизни. Ни одной ошибки.

– Пей сейчас. Для возвращения Николаса и Джин-Рут важна связь порталов. И боль, если она до сих пор есть, будет лишней.

Он говорил с сочувствием, без осуждения. Аннетт нужно было принять источник самой. Контролировать не значит быть единым целым. На это уйдет чуть больше времени, чем хотелось бы… или Лавка Зодчего на балу Полнолуния поможет понять, что энергия Нордвуда не причинит вреда, если ей полностью довериться.

– Ладно. Как Тай? С тех пор как он ушел… ничего не пишет.

– Он в порядке. Нам следует подождать. И быть как можно дальше друг от друга. Мне – чтобы нарушать баланс магии и не задеть этим его. Таю – чтобы как можно меньше ей пользоваться.

Тодор выпрямился, нахмурился, стараясь скрыть за суровостью свои эмоции и оградить Ани от лишних переживаний, ведь разлука с братом давалась ему нелегко.

– Мне жаль…

Аннетт впервые говорила об этом. Не решалась, боялась нарушить спокойствие отца, но Тай во многом ей помогал и именно он устроил ее в отдел стражников.

– Он жив. Это самое главное. А теперь иди, я буду ждать в своем кабинете.

Он поцеловал ее в макушку и вздохнул, зная, что предстоит Аннетт. Но, к счастью, больше не видел ее смерти. Жестокий знак Y перестал показывать гибель его дочери. И Тодор наконец-то мог свободно выдохнуть.

– Я встречу Эмму и Анри, напишу им сейчас. И… спасибо. За все.

– Пожалуйста, Ани.

«За все». Короткая реплика, но полная болезненных воспоминаний о ее прошлом. Аннетт благодарила не за удочерение, помощь с жильем и обучение, а за веру в нее.

Тодор никогда не сомневался в ней, и это давало стимул делать больше, чем она могла.

Ибо знала: что бы ни случилось, где бы ни ошиблась, ее поддержат.