Суть островá

Глава девятая

В которой доказывается, что отсебятина — это просто авторство.

— … Ши, зайчик мой!..

— Я не шизайчик.

— Тем не менее, ты прелесть, и ты, и детки. Я же вам звонил дважды в сутки!

— А мы все равно скучали. Сколько лет этой Маре, Марии?

— Ну… За семьдесят. Глухая, толстая, щеки в индейских бородавках, любит телесериалы… Вот фото из газеты, где они с хозяйкой, графинею Бунаго, позируют для интервью, случайно в кармане завалялось.

— Бородавки индейские? Я и не знала, что такие бывают. Ладно, живи. И будь добр, сядь прямо, и отодвинься, дети же еще не спят!.. Тиран… пусти…

Шонна достаточно прохладно отнеслась к моим рассказам о встречах с иневийскими родственниками, о фантасмагорических по своей калорийности пирах, которые нам с зятем задавала моя сестра Молина, зато проявила нешуточное внимание к «аристократической» теме, в лице графини Олги Бунаго, даже порывалась немедленно ехать в Иневию, чтобы взять там «роскошное» интервью «с последней представительницей родовой аристократии, древнейшей в Европе». И очень-очень была недовольна мною, когда я объяснил, что вовсе даже не подружился с графиней, а почти наоборот: уел старуху, был едва ли не дерзок с нею и ее окружением. Впрочем, аристократическая спесь, пару раз проявленная графиней в мою сторону, не понравилась Шонне еще больше, и мало-помалу она остыла к идее — с помощью интервью проникнуть в Большой Аристократический Старый Свет.

Элли, наш неугомонный колокольчик с моторчиком, пойдя в школу, взялась учиться не хуже старшего брата — откуда в них эта рьяность к образованию, в ущерб шаляй-валянию и баловству??? Неужели действительно в Шонну? А как же я? Я ведь тоже не кочка с мохом, я тоже по-своему талантлив. Меня повысили по службе, в конце-концов…

Шонна зарабатывает на журнальном поприще нешуточные деньги, реально ощутимые в нашем нынешнем семейном бюджете, хотя основа, костяк его — все же именно мои заработки. Ши у меня просто молодец и отрада моему черствому сердцу, но нет роз без шипов: иногда безумно раздражают ее новые подруги, все сплошь говорливые журналисточки с неустроенной судьбой, поголовно пьющие и курящие. Меня они не любят, считают не галантным и наверняка исподволь дуют ей в уши по моему поводу. Подозреваю, оттого это, что я ни на одну не поглядел с похотью во взоре. Правильно говорят: гарпии — это подруги подруги. Те еще сучки, но на внешность некоторые не дурны.

От руководства «силовым» отделом мне пока по-прежнему удается уклоняться, однако «следственный аналитический» пришлось возглавить. У моего подразделения от настоящего отдела — только что название, а числится в нем всего четыре человека: я, мой делопроизводитель Мелисса, и два парня, Чак и Винс. Парням по двадцать пять лет, Мелиссе тридцать восемь. Все мы — семейные, с мужьями и женами. У меня и у Мелиссы по двое детей, у парней пока по одному. У Мелиссы две десятилетних девицы-близнеца, у Винса девочка трех лет, у Чака мальчик, тоже трех лет. Почему я придаю такое значение наличию семьи и детей? Семейные лучше трудятся… Ну, не всегда, но в общей массе, чаще, нежели одинокие. И… они… как бы это сформулировать… надежнее, да. Одиноких половозрелых работников я всегда воспринимаю как группу кадрового риска. Тот же и Бобби Бетол: заслуженный и проверенный кадр, хоть куда работник, а все же — будь я самым главным — поостерегся бы на него опираться без оглядки. Якоря нет в нем, той самой основательности, без которой не бывает настоящего, большого доверия. А у семейных, разумеется, свои заморочки, куда без них: то они с благоверными ругаются до драки и собирания манаток, до бюллетенят детскими болезнями, то…

— Да? Але? Я самый. Тебе того же. Хорошо, до обеда потерпим без тебя. Но не думай, что я забуду, сверхурочно отработаешь в тройном размере. Плюс натура, Милли, готовься… Так вот и не хватало, а как ты думала: тут тебе не благотворительная богадельня.

О, как раз иллюстрация: Мелиссе нужно вести свою двойню в поликлинику, муж, видите ли, не справится… Мелисса не боится у меня отпрашиваться, несмотря на мои угрозы жестоко припахать и отхарразментить, поскольку у нас и без моих обещаний день не слишком-то нормирован расписанием. Да и я не зверствую особо и ни разу к ней не приставал. У меня в отделе сейчас, в эти дни, поселились рутина, застой и нудятина, тихие все особи, при этом они гости такого свойства, что ощутимо давят на психику одному очень хорошему человеку, доблестному начальнику маленького отдела. Мне, то есть. Нам поставили задачу: нарыть компромат на одного управляющего дружественной страховой компанией, нашего прочного клиента, которому и мы клиенты, с тем, чтобы данного компромата хватило на решение организационного вопроса, то есть, на выпинку неугодной персоны с насиженного кресла, и пообещали густые премиальные тому отделу, который первый даст требуемый результат. Мы — это три отдела: «адюльтерный» гадючник Бобби Бетола, крохотный мой, «следственный аналитический», и отдел экономической безопасности, где все дерьмо от защищаемых фирм, которое хотя бы однажды проливалось сквозь «экобезов», задокументировано и ждет своего часа, чтобы обернуться компроматом, если потребуется, или защитой от компромата, что, в конечном итоге, пахнет совершенно одинаково. Кстати, мой папаша поменял сферу деятельности, вместо утиля и мусора занялся чуть ли ни ценными бумагами, и на этом основании приостановил клиентские отношения с нами, с «Совой». В том смысле, что отныне грузовиков у него нет, уличной работы нет, защита от лягавых и от хулиганов не нужна, а по фондовым делам у нас в «Сове» квалифицированных юристов нет. Аргументировано. Не велика потеря для нашего портфеля заказов, и вообще — это жизнь: все течет, все меняется. Папаша утверждает, что временно свернулся, из экономии, а как разбогатеет — вернется щедрым клиентом. Так вот, и на него какие-то бумажки в отделе «экономической безопасности» тоже лежат, пусть мертво, но вечно.

Отделы в нашей фирме с давних пор умеренно конкурируют между собою, каждый из них владеет собственными тайнами и производственными секретами, но «внешней» информацией делятся честно, от сотрудничества не бегают, больших подлянок не подкидывают: все же-таки мы пальцы одной руки…

Не будет особой служебной оплошности для меня, если лавры и премии достанутся другому отделу, поскольку весь «профильный» объем работ, вываленный на нас непосредственно, мы выполняем исправно, а данный «непрофильный» всегда идет помимо санкций, ибо здесь, в дополнительном, противу табельных, усилии, наше обычно желчное руководство свято-святейше блюдет чистоту стимула: никаких кнутов, только пряник; но конечно же, я и без помощи кнута хотел бы забежать в первые, на этом кусочке бесконечного служебного марафона имени господина Мёбиуса. По логике вещей, в силу новой должности, на новом рабочем месте, меня отныне пореже бы должны посылать во всякие командировки, не мальчик уже… Оно так и есть, и замечательно. Оборотная сторона этой медали — в малоподвижном образе жизни, что я считаю для себя недопустимым. Исходя из такой недопустимости и будучи логиком, возобновил я регулярные походы в спортзал с качалкой и в тир, а то закисну, молодой, на сидячей работе… Не хотелось бы. Рассчитывал Жана с собою брать в спортзал, но он уже ангажирован детской спортивной школой, в футболисты метит, в нападающие. Вот это — по-моему, это отлично! Главное, чтобы увлечение спортом не превратилось в карьеру, ну а пока — пусть гоняет мяч, футбол — истинно мужская забава, это вам не этикет с политесами изучать, да ногами в ригодоне шаркать.

Вот кто меня не раздражает и никогда не выводит из себя — мои детки. Жан основательный такой мужичок, уравновешенный, строгий… Сядет напротив и по пунктам, дотошно выясняет все по интересующему его вопросу. Кто самый сильный: штангист, сумоист или боксер? Почему римляне использовали такие странные цифры вместо обыкновенных и кто их этому научил? Кто придумал части света? Почему говорят «более-менее», когда так вместе не бывает? Взопреешь отвечать на иные вопросы, но я стараюсь не уклоняться и счастлив быть многознающим папой. Кстати, этот парнишка, Гэри Отин, с которым они отчаянно дрались в первом классе, теперь его дружок, не разлей вода, я его часто у нас в гостях вижу. Ну, не часто, а чаще случайного, когда забегаю днем пообедать. Познакомились мы тогда, в разгар конфликта, с его родителями, мимолетно, не дружа: ровесники, мамочка его — так себе тетка, со всех сторон средняя, в присутствии мужа очень даже смирная, а папаша — быковатый такой, молчун, с меня ростом, но пошире будет… По-моему, из военных, я не стал уточнять; главное — что все хорошо разрешилось, для нас и для них. Элли — егоза невероятная, бывало, часами вьется в моем кабинете, и поет, и подметает, и что-то мне за шиворот льет, и причесывает, и требует отгадывать и загадывать — все мне в радость! А в дневное время, Ши рассказывала, запросто может целый табунок одноклассниц в дом привести, дескать, для заседания их женского клуба, где она председатель! Рехнуться. Но это днем, а вечером, естественно, вся энергия выплескивается в семью, или персонально на папу. Как устоять? Я свои дела и рисунки побоку — в ее выдумки с головой погружаюсь, она устали не знает — и я тоже. Тут и Жан не выдержит, подключится, и мы втроем действуем на просторах новой квартиры не хуже вулкана Кракатау. А уж если и Ши, позабыв про серьезность, оторвется от зеркала да от телефона, к нам в компанию, то конец света перестает казаться чем-то далеким и недостижимым…

Ну, правду сказать, в остальное время домочадцы дружно пеняют мне, что я слишком долго работаю, а дома — слишком часто отрешен, ничего не вижу, ни на что не реагирую… Отрешен… Нет, просто я думу думаю и рисовать ее пытаюсь. А как же мне иначе-то? Сплю я положенный минимум, работаю, сколько требуется, не пью, не хожу ни на футбол, ни на концерты, ни в сауну с пивом и сослуживцами, ни в преферанс с друзьями детства… И при всем при этом кручусь как заведенный с утра и до вечера. Когда мне рисовать-то?.. Вот и отрешен, что я в голове творю, обдумываю «живописные» идеи разного свойства и этажности.

Квартира у нас большая, гораздо просторнее прежней: детишкам по комнате, наша спальня, гостиная, запасная гостевая, чтобы, например, тестю с тещей переночевать при случае, мой кабинет, и так называемая «палата для буйных», где мы всей семьей иногда проводим вечера. Она — своего рода дублер чинной и солидной гостиной, место, где можно швыряться подушками, ронять крошки на ковер, проливать чернила и краски, включать одновременно диктофон, телевизор, плеер, телефон и музыкальный центр. Компьютера у нас четыре: два «детских», ноутбук для Шонны и мой гробина с наворотами. Общим семейным собранием постановили: «в буйной палате компьютерам не место». А для самих компьютеров Шонна установила детям лимит и расписание, чтобы, значит, не попали бедные крошки в компьютерную зависимость, не стали рабами и зомби международных злодеев, кто тщательно и планомерно подготавливает плацдарм для… Шонна и сама не очень-то верит в апокалипсические камлания всех наших троглодитов и чайников, но на всякий случай контролирует размеры увлечения… Даже меня иной раз пытается отвадить… Есть еще кухня, просторные коридоры, лоджия, балкон… Прикинуть общую сумму затрат, прошлых и будущих — так это очень дорогое жилищное удовольствие нас приютило, но мы справляемся, даже выкраиваем деньги на скромные путешествия, в пределах Отечества и зарубежные… Эх, а того чудесного северного приключения с Чилли Чейном уже не повторить… Мы с Шонной иногда вспоминаем о нем, но краешком, почти вскользь, дабы не расстраиваться лишнего… Время ушло, и даже Ши уже не подзуживает меня позвонить по заветному номеру, чтобы напомнить о нас… Эх… Зато ездили с Шонной в Париж, ходили по Монмартру, взбирались на Эйфелеву башню… Что меня больше всего поразило в Европе, до самых печенок пробрало… Нет, это не Версаль и не частые границы-загородки через два шага на третий, каждая с переменой государственных языков… В другом дело. Там-то, в Старом Свете, было весьма хорошо и любопытно для нас, впервые ставших иностранцами, но вот когда мы вернулись… Вот тогда-то, задним числом, торкнуло и меня, и Шонну самое главное и острое: пережитая и утраченная безмятежность, расслабленность. Стоило нам с Ши миновать в аэропорту досмотровые барьеры и вступить в родную действительность, как пахнуло на нас Бабилоном родимым: тревожность, настороженность, напряженность, готовность к агрессии со стороны окружающих. Если это иллюзия — то очень уж яркая. А… чушь, на самом-то деле, через день-два эти ощущения прошли бесследно, но они были, они нас захлестнули на краткий первый миг свидания с Родиной. Да, повторюсь: это самое безмятежное спокойствие, «нетревожное неожидание» европейских улиц — задело меня больше всего. А там, в Европе, я и не заметил перехода и разницы, принял как должное, разве что улыбался чаще, чем в Иневии.

Работа моя также предполагает владение компьютером на уровне уверенного пользователя и я запросто справляюсь, хотя рабочий комп — совсем иной системы, нежели домашний, он для меня уродец постылый: все время виснет, все время глючит, периодически его надо подстраивать да перенастраивать… Не то что мой добрый надежный Мак: включу — и он мне рад, а я ему, с полтычка друг друга понимаем… Но и на работе можно приспособиться к агрегату, от которого, все же, пользы гораздо больше, чем вреда.

Мальчики мои второй день в местной командировке: шарятся по библиотекам, собирают в конспекты весь славный путь страховой компании «Континентальный МегаПолис» и ее высшего руководства, все, что доступно на эту тему в открытых источниках, то есть в газетах, таблоидах, журналах, бюллетенях… Мелисса разобралась с детьми и медициной, тарабанит по клавишам в качестве машинистки-комбайнера, сводит добытые рыхлые колосья в тугие компактные снопы, а в перерывах заваривает мне кофе, бегает по моим просьбам в архив, отвечает на первичные телефонные звонки… Пасьянс раскладывать ей просто некогда. Мне тоже, хотя на любой придирчивый взгляд — сидит мужчина во цвете лет за письменным столом и тупым взглядом озирает поочередно монитор, стены, ногти на руках, толстые коленки секретарши, ничего полезного при этом не совершая. А то схватится за ручку или карандаш — и ну чертить каракули на листке формата А-4…

На самом деле — я не бездельничаю, я мыслю; этот процесс у меня с детства болезненно проходил, а с тех пор, как я пополнил когорту самых отъявленных умников славной фирмы «Сова», житья не стало мне от этих чертовых размышлений, потому что все вокруг уверены: я детектив со стажем, а теперь начальник, и мои мозговые усилия просто обязаны завершаться неким положительным результатом. Зеваки, лодыри, шерлапупы, мерзавцы, придурки, остолопы и вообще бараны! «Ну что, шеф? Как мы? Хотя бы на полкорпуса впереди?..» «А, Рик… Как дела, как семья? Ну, что, раскопал чего? Давай, давай, ребята у Жука что-то там такое нащупали, а твои отстают… Привет семье…» Вослед моей прежней должности, прилепился к моему отделу ярлык — зубами не отдерешь — хотя и неформальный он, не по номенклатуре: «детективный» отдел. Оно бы и почетно иной раз, но у руководства мозги — по крайней мере та их часть, те извилины, что направлены в сторону подчиненных, — всегда гладкие и прямые, без изысков: «детективный» — значит, по их части налет, туда всю фактуру скинь, все показания, пусть они займутся… Какой такой аналитический? Да хоть хренический: неделя сроку, об исполнении доложить.» Не шучу, прецеденты уже бывали. Терпи, либо табличку на дверь привинчивай, что следственно– аналитический, а не детективный. Но не поможет табличка. А самые юмористы еще любят говорить «дедуктивный». И первые же смеются.

Я не знаю, где и что искать на нашего фигуранта, директора крупной страховой компании. Боб может попытаться проститутку под него подложить, уличить в наркотических и азартных пристрастиях, или выследить его, рисующего скабрезные надписи в общественном туалете, в то время как персональный шофер на «Роллс-Ройсе» за углом ждет на стреме, терзает «газовую» педаль… Коллеги из «экономического» отдела могут пощупать все, связанное как с этой страховой фирмой, так и со всеми ее контрагентами из числа наших клиентов, на предмет злоупотребления служебным положением, либо халатности со стороны нашей будущей жертвы… А мне из какого воздуха прикажете наколдовывать компроматы и результаты? Только из открытых источников, при активной помощи разума, что я и пытаюсь делать, четвертые сутки безуспешно.

Вынашивание идеи — прегадостная штучка. Не было бы на свете ничего приятнее и радостнее, если бы заранее четко знать, что — да, увенчается успехом, что обязательно придет к тебе озарение и ты найдешь ключик, подходящий к замочку… Под это знание можно пахать не разгибаясь, не щадя сил и сотрудников, легко превозмогая бессонные ночи и мигрень. Но это если знать… А когда твои поиски мучительны, когда усилия велики, и, при этом, вполне возможно, не будут вознаграждены искомым результатом, а ты это понимаешь, и словно по инерции продолжаешь идти по дороге, чем дальше, тем больше напоминающей тупик, воняющий твоим же потом, тупик, в котором никто не восстановит тебе зря потраченные силы, не вернет напрасно проведенное в поисках время… Никто и никогда, не вернет и не возместит… И даже кивком не поблагодарит за все мытарства… Какой уж тут восторг?.. Хочется, взамен подобной перспективы, просто придумать превентивную отмазу и тихо сидеть, в тепле и уюте своего кабинета, переливать из пустого в порочное, и наоборот. Рождение идеи… Ну, подписался ты на подвиг внутренним голосом, начал искать и думать. Немедленно становится противно от первых движений ума: такие невыносимо куцые, серые, наидешевейшие мыслишки впору «даунам» природным, а не тебе любимому… К тому же и эти, с позволения сказать, думы, так и целятся соскользнуть в совсем иную, очень далекую от работы плоскость. Вдруг начинаешь сравнивать ценники на автозаправках от различных фирм, вспоминать, как мальчишками бегали купаться на крепостной пляж и подныривали под девчонок… Еще и еще раз прокручиваешь в голове утреннюю полуразмолвку с Шонной по поводу детского завтрака… А где же сама работа, парень? Ты что, так и будешь спать до вечера, лицо кирпичиком?.. Еще раз досье, его уже скоро наизусть можно будет выучить, и то хоть результат… Левый бок вспотел. Эти сволочи из отдела кадров, по наводке бухгалтерских гадюк, чуть было не проворонили мне продление лицензии на «нарезку», то есть на право ношения нарезного и автоматического оружия. Мол, если я в аналитическом, а не в оперативном и силовом, то фирме нет смысла нести дополнительные расходы на обновление разрешения. Усердие не по уму, вот как это называется. Если доведется мне уйти с работы — разрешение все равно при мне останется, только по истечении десятилетнего срока мне самому придется оплачивать все эти освидетельствования и перерегистрации. А пока — пусть родная «Сова» мошной трясет, ствол в работе мне никогда не лишний, даже за письменным столом.

— …вёртом году Картагенскую академию права с отличием. Последовательно занимал посты начальника отдела, вице-директора, первого вице-директора… Награжден знаком почетного отличия за многолетнее плодотворное сотрудничество с министерством образования… Почетный гражданин города Нипур…

С чего бы это он стал почетным гражданином городишки Нипур из занюханного восточного уезда?.. Ах, простите пожалуйста, он его уроженец… Парень-то тщеславен, падок на побрякушки… Знак почетного отличия, е-мое… Может, здесь копнуть? Где, когда, от кого какие подарки получал, кто из дарящих связан со страховым делом, народным образованием и иным криминальным бизнесом… Это — к «экобезу», мне, пожалуй, не проследить… Но — тщеславен, явно тщеславен. Надо это обдумать… обдумать… А НЕ НОСОМ СТОЛ КЛЕВАТЬ!

— Милли, крошка. Завари еще, а? У тебя скакалки нет? Засыпаю…

— Вам покрепче? Секунду, мне только один абзац допечатать.

— И с сахаром.

Почему-то мне уже второй квартал подряд хочется похлопать нашу Мелиссу по заднице. Без свидетелей, разумеется, но и безо всяких серьезных вожделений: просто похлопать доброю рукой, может потрепать слегка ягодицы… Без секса, без флирта, без хамства… Прямо-таки навязчивая идея. Не будь Мелисса столь важной и солидной, давно бы выбросил из головы такую дурость… Откуда во мне эта тяга к безнравственным и хулиганским выходкам в приличном обществе? Эх, с таким же упорством бы мне о работе думать. Если самому в голову ничего не придет — просто подарить наблюдение о тщеславии коллегам, авось они… Попа у нее большая и наверняка мягкая, «киселек». Надо же — бизнесмен года! В Париж ездил… Я тоже в Париж ездил! Может, в Париже-то его и завербовали? Под видом вручения награды? Чушь, ахинея. Вот, если бы в Лондон…

— Еще четверть ложечки донеси, пожалуйста, мозги сахара просят…

Но если бы он в Лондон нагрянул, за подарками, наградами, или еще как, то господином Лосадо уже не я, не мы, — совсем другое ведомство занималось бы… Куковал бы у Службы в подвалах, выдавая всех сообщников подряд, включая покойного Черчилля… А в Париж никому из нас ездить не заказано. Тем более, бизнесмен года… в номинации… страховое дело и… Чудеса, ей-богу! Наше страховое законодательство весьма отличается от штатовского и еще больше от европейского в целом и французского в частности. Как они там определяли победителя, по каким параметрам? Делать людям нечего, деньги девать некуда… А у нас по каким? — надобно выяснить…

Вот так, рыская наобум Господа Бога, вправо, влево и наискось, пересыпая мусор из горсти в горсть, борясь с дремотой и аппетитом, я зацепился за успех… Целый день мне, сам четверо, понадобился для того, чтобы уверенно выяснить: в пределах республики Бабилон не существует устоявшегося набора критериев, по которым одна страховая компания считается лучше другой, по которым один руководитель страховой компании определяется более успешным, нежели остальные… Не знаю, как в Европе со Штатами, а у нас так. Но… Каким же образом выбор пал на нашего дорогого бизнесмена Лосадо? И вообще — кто и каким способом определял лучших? Быть может, из Парижа им все понятнее и нагляднее? Жерар Пуссон, президент Международной Ассоциации содействия Бизнесу и Прогрессу, лично вручал ему золотую медаль, диплом и книгу «Памяти и Почета»! Дважды вручал, в прошлом и позапрошлом годах! Дважды лауреат международной премии — господин Лосадо, а страна почти ничего не знает о своем герое!

Не доверяя собственным компьютерным познаниям, я припряг Чака и Винса, чтобы они дополнительно порылись в новомодной штучке, в Интернете, на предмет некоторых интересующих меня ключевых слов… И отыскали ведь кое-что любопытное, даже с картинками, молодец Интернет… Потом опять разогнал их по библиотекам, сам не погнушался: Мелиссу под мышку, кофейник под другую — и в наш «большой архив», с утра и до вечера, со среды и аж до самой пятницы! Наверху в отделе пусто, впрочем, внутренний телефон временно переведен, для возможных экстренных вызовов, в подвальный архив, а мобильная трубка — и так всегда при мне, только из подвала плохо берет звонки, надо будет нашим техникам оставить служебную жалобку, пусть чешутся. Бедные мальчики и девочки вверенного мне подразделения! А также бедная моя семья и их семьи: суббота для нашего отдела получилась исключительно рабочей, до восьми вечера все пахали не разгибаясь… Но — с результатом, с победным, как выяснилось в понедельник, результатом! Всем по три месячных оклада — не обманули. Сколько ни боюсь — ни разу не обманули, но вперед все равно не верю. Это получились честно и трудно заработанные деньги, и это было элегантное решение проблемы. Обычно в нашем бизнесе так бывает: вроде бы и сделано дело, но решающие и проверяющие — негодяи бюрократные — тянут и тянут кота за хвост, измеряют да проверяют. А случается — впрочем, не со мною — что и оспорят результат, и вместо похвалы и премиальных — шею намылят, иногда и штраф наложат, не за ошибку, разумеется, от ошибок никто не застрахован, а за очковтирательство… Но в этот счастливый раз не было ни проволочки, ни бюрократического педантизма: стоило мне в понедельник устно им доложить, да двухстраничную справочку приложить — сам генеральный, прервав собственный хохот, тотчас отдал команду о награде. Как они ржали и хрюкали… Я их вполне понимаю: получилось изящно, и ни у кого из руководства даже тени сомнения не возникло, что правильное решение найдено, что его более чем достаточно для удовлетворения партнера-заказчика…

Этого Лосадо поймали на пустой крючок и облапошили как последнего болвана и ротозея! Мошенники его вытряхнули из денег, обычные фармазоны, разве что международного пошива: этот самый Жерар Пуссон никогда и никем не проявил себя легально в подлунном мире, кроме как Президентом липовой ассоциации. Бедовый французик сумел найти себе сообщников среди наших соотечественников и взялся искать, и главное, находить повсюду тщеславных идиотов, мечтающих увековечиться в памяти потомков и увенчаться прижизненною славой… Добряк Жерар Пусон никого не оставлял в беде и безвестности, каждому подыскивал подходящую номинацию: «лучший страховщик», «лучший дизайнер», «лучший бухгалтер», «лучший организатор оптовой (розничной) торговли», «лучший градоначальник…»

Чесали они с размахом, от северных курортов до приантарктических мест заключения, от Картагена до Иневии… Клюнувший получал уведомление, что он участник конкурса, чуть попозже, что он уже победитель первого отборочного тура, прилагаются поздравления и предложение участвовать дальше… В случае согласия на дальнейшее участие, ему необходимо будет это согласие дать в письменной форме и приложить к нему крохотную сумму на почтовые расходы. Эта сумма, естественно возрастает к третьему туру, в который наш подопечный, переславший первые «проверочные» деньги, и таким, образом, наживку заглотавший, опять-таки непременно прорывается. А вот финалистам уже приходится раскошелиться чуть побольше, ибо он оплачивает свою долю выпавших на него орграсходов: почетные грамоты, публикация в прессе, статья в Малой Почетной книге… Ну и, если повезет, финалиста ожидает призовое место, а то и победа в жаркой битве высоких профессионалов своего ремесла. И победа ни в коем случае не проходит мимо! Человек победил, и его ждет незабываемая неделя в городе Париже, с церемониями награждения и вручения, с банкетом, с экскурсиями, с интервью… Можно и не ездить, а только оплатить расходы на пересылку призов, вернее, не пересылку, а доставку с персональным курьером «Большой Книги Памяти и Почета»… Но кто будет жаться на сравнительно небольшие расходы, если впереди слава, признание и всемирный почет с фотографиями!

Тем более, что оплачивает поездку и расходы — фирма, возглавляемая лауреатом фирма!

Это классические представительские затраты, не правда ли?

Гм… Может оно и так, спецы в бухгалтерии не дали мне определенного ответа, ибо у многих, обычно честных, руководителей по этому представительскому пункту рыло всегда в пуху, однако… Однако, речь вовсе не идет о представительских тратах предприятия! Нет и нет: фирма оплачивает мошенникам их «эффективный» труд по облапошиванию самой этой фирмы, в лице их глупого и тщеславного руководителя! В прилагаемой мною справке приводятся ссылки на статьи в прессе, общим количеством в пятьдесят шесть единиц, часть из которых — суть объявления о конкурсе, а часть — разоблачительные статьи журналистов из различных периферийных газет. В столице мошенники все-таки осторожничают. И кроме того, удалось разыскать восемь писем от шайки Пуссона несостоявшимся лауреатам, сделанные по одному и тому же шаблону, только имя лауреата и его номинация разнились от письма к письму.

К справке же приколота ксерокопия с переводом газетной статьи четырехлетней давности об этом самом Пуссоне, брачном аферисте, досрочно освобожденном за примерное поведение.

Итак, наш господин Лосадо, дважды лауреат международной премии имени брачного афериста, дался в обман и в два приема выложил внушительную, хотя и не оглушительную, сумму, общим объемом «весом» сто пятьдесят тысяч талеров. Не из своих собственных денег, что само по себе уже было бы предосудительно для ответственного руководителя, не увидевшего разницы между аферистами и добросовестными общественными деятелями, а из казенных, не ему принадлежащих средств страховой компании. Страховой компании, весь бизнес которой — защищать нас от финансовых неожиданностей и невзгод! А это уже убийственно, для него и для «МегаПолиса». Если только, не дай бог, широкая клиентура узнает, как работники фирмы распоряжается средствами, которые они доверили страховому обществу…

Наши боссы сразу вспомнили, как этот Лосадо на неформальных сборищах задирал нос, козыряя спьяну международными регалиями…

— Да он пикнуть, сука, не посмеет! Сразу подпишет отставку и еще будет радоваться, что жив-здоров остался. Его бы и посадить было можно, да вредно такую вонь на весь мир поднимать… заказчики и так будут по уши довольны. Кто там нарыл?.. Рик? Черт! Я был уверен, что Боб первый что-нибудь унюхает! Все равно молодцы, так держать! Всех причастных — к премии!

А у меня весь отдел причастен. Отдел невелик, поэтому никто и не протестовал и не интриговал, ни в бухгалтерии, ни в финансовом бюро.

Бобби Бетол впоследствии проболтался мне по секрету, что наши тотчас встали на след этому Пуссону, потому что он легкая и богатая добыча: сколько-нибудь мощной защиты у него нет и быть не может, а в правоохранительные органы он пожалуется, только если законченный мазохист по жизни: червонец ему сразу отломится от Фемиды республики Бабилон, — это если шпионажа и диверсии в нем не найдут. А ведь нашли бы, господа из Службы умеют искать. Исход предсказуем: если Пуссон окажется на нашей земле — «Сова» тотчас же его прихватит и выпотрошит до белья, а сухие остатки выбросит за рубеж. Или сдаст Конторе для дальнейшей посадки, но скорее всего — отпустит домой, ибо так шуму меньше. Если он за рубежом — постарается подманить сюда, а потом по плану. Но это уже пошли внутрипроизводственные секреты, вне моей компетенции, а потому мне до них и дела нет. Жалко ли мне несчастного лопоухого Лосадо, которому я поломал своими изысканиями судьбу и карьеру? И да, и нет: наверняка он любящий отец и сын, муж, брат, его беда — на его родных отразится, с этой точки зрения — да, жалко, а с другой стороны — ни капли: каким бы простаком и болваном он себя не проявил, но потерял он не свои деньги, из своих кровных он ни пенса ни тронул на Париж да медали… Дурак-дурак — а соображает… Такая сметка за чужой счет мое сердце никогда не разжалобит, уж извините.

Кредит — это тоже чужие деньги, но счет и ответственность по ним твои собственные, не упрыгнешь, посторонние плечи под них не подставишь. Разобраться, так кошмарная штука — пользование кредитом, кабала: у меня оклад вырос почти вдвое против прежнего, премии регулярно получаю, но все это запросто поглощается возрастающими потребностями семьи и ежемесячными кредитными выплатами, которым конца-края не предвидится… Шонна вздыхает и божится, что давно уже всю косметику покупает исключительно «на свои», — о-о-о, — великое облегчение для нашего бюджета, куда там, но ждем еще год-два-три — и новая потребительница косметики подрастет, а ипотечный кредит к тому времени вряд ли рассеется миражом, или самопогасится, разве что я найду большой-пребольшой клад… Ладно, не беда, все так живут. Хотя… Мой папаша утверждает, что принципиально не пользуется кредитными картами, только дебитными. Мол, что есть на счету, то и тратит, а в кредит не покупает и в долги не залезает. У меня нет никаких причин ему не верить — но… странно все это. Что же он — квартиру купил на свободные средства, мотор за наличные? Мотор у него просто угарный: наш отечественный «Имперский», шести лет от роду! Здоровенный, бензину жрет в два раза больше моей БМВ, — и это единственное, кроме линейных размеров, в чем он ее превосходит. Но отцу нравится… Руля слушается легко, я слегка поводил его драндулетину, однако это совсем не то, что моя… Квартира отцова — тоже не сказать, чтобы ах!… И все же — если и квартира, и мотор куплены единым махом: «заверните мне то и это, вот „котлета“ с наличными» — тогда уважаю! А кредиты он на дух не переносит, говорит, что в этом отношении берет пример с автомобильного короля древности Генри Форда. Угу — прямо-таки близнецы братья… одномасштабные…

Я же почему философски отношусь к кредитам — потому что верю и надеюсь. Верю в себя и надеюсь на лучшее. Буду себе жить и бороться, а остальное приложится; ведь как в молодости говорится и кажется: дальше — лучше! Вот, в виде иллюстрации, взять моих любимых Роллингов…

Молва сделала их миллионерами еще в середине шестидесятых, в то время как финансовая действительность каждого из них была несравнимо скромнее имиджа. Они уже «Суп из козлиной головы» записали и продали платиновым тиражом, а костлявая рука долговых обязательств все еще нависала над каждым из них… Они ведь, в качестве суперзвезд, просто обязаны были вставлять себе изумрудные зубы и покупать лимузины да особняки, и всяким иным «горячим» способом жить не по карману, расцвечивая настоящее и прожигая будущее. Это при том еще, что их бизнес-менеджеры «забывали» заботиться о своевременных налоговых платежах своих подопечных… У нас в Бабилонском шоу-бизнесе и за меньшее сплавляют по Тиксу с размотанными кишками… В Европе, все таки, мошенникам привольнее живется, безопаснее… А гангстерам дольше и скучнее… Роллинги же добропорядочно судились. Сколько их коллег по Олимпу свалилось в нищету, утратив популярность, а значит, и кредитоспособность? И ведь не хуже их ребята в топах стояли, тот же и Фогерти. Кейт Ричардс — вообще на героине сидел все семидесятые, развались группа — точно окончил бы свои дни на помойке. Это чудо, что они выдержали и выжили, великое и редкое чудо. Думаю, именно так и было: все, что им потребовалось от судьбы — это выдержать характер и выжить, добраться в целости и сохранности до восьмидесятых… И орать свои песни, исполняя на бис старые и неустанно записывая новые. А там уже ребятам повалили серьезные деньги, такие, что позволяли всей пятерке, оптом и в розницу, жить жизнью звезд и мультмиллионеров, без риска переехать на старости лет в картонный шалаш под мостом… И как раз в этот момент, лет десять тому назад, или чуть побольше, сразу же после «Грязной работы», вздумалось Кифу с Миком рассобачиться… Мерзавцы! Никакой ответственности перед музыколюбивым человечеством… Короче, не знаю, на что я надеюсь, на клад, на оклад, или на ослепительное будущее классика современной живописи, но будущего я не боюсь. Уж если отец мой из такой ж…пы вырулил, стал законопослушным налогоплательщиком и владельцем необремененного кредитными обязательствами недвижимого имущества, то мне…

— Але? Да, пап, я только что сам собирался тебе звонить… Мертво в пробке стою, у Южного парка, на полчаса опоздаю, как минимум. Угу… Да ладно, это не принципиально, я не сказать чтобы и голоден… Что-нибудь купить? Какие именно «лайт», я же в табаках да сигаретах не разбираюсь? Хорошо. С кем? Понял, тогда ждите.

Договорились с отцом встретиться, он меня в гости пригласил, да вот стою в пробке, ни туда и ни сюда не дернуться. Плеер осточертел, послушаю тишину, мысли в порядок соберу. В очередной раз омолодил я домашний компьютер, придал ему больше сил и памяти, соответственно — и живопись моя веселее пошла! От «плоских» картин я почти полностью оторвался, разве что декоративные узоры двухмерными делаю, или проекции невозможных фигур, по типу Эшеровских, а так — в «трехмерники» перешел. «Трехмерник» — это мною же выдуманный термин для художников нового направления в компьютерной живописи, единственным представителем которого я и предстаю перед благодарными зрителями… Зритель тоже пока один-единственный, и тоже я. Трехмерная компьютерная живопись в моем представлении отличается от скульптуры, хотя я и не определился до конца — чем именно. Но для себя — отличаю, и пишу как хочу, а хочу я трехмерную живопись. Что меня по-настоящему гложет — это статичность моих трехмерных картин. Они и в статике далеко не совершенны, однако, теоретически, в них можно бы дополнительно впрыснуть идей и таланта, подшлифовать, доработать, но… Я и впрыскиваю и шлифую, безусловно, и даже достигаю заметного для себя прогресса… Сделал шаг — делай следующий: почему бы не придать произведению искусства — истинной динамики, подлинного движения? Вместо одного запечатленного мгновения сотворить этакий блочок, мгновений этак на сотен пять-шесть, или даже восемь-десять, считая по двадцать четыре мгновения на секунду? Это отнюдь не будет рисованный мультик, да и на фиг он мне сдался, представитель совсем иного, постороннего для меня искусства? Движение в картине было бы логично. Представьте себе неоминиатюру: ворона кружится в воздухе, приземляется и начинает клевать добычу.

Приходит художник… даже три художника: реалист, импрессионист и абстракционист, начинают рисовать с натуры. Могут ли в результате получиться три отдельных произведения искусства? Почему нет? Но там сбоку присоседился скульптор-ваятель и тоже вдохновился клюющей вороной и сделал этюд, и выбил потом в пятиметровой глыбе трехмерный ансамбль: «Ворона и яблочный огрызок». Имеет право на существование? Имеет. Почему тогда и моему искусству не быть, если двухмерное изображение законно, трехмерное материальное — возможно, импрессионизм — да, реализм — да, абстракционизм — ура! а как же трехмерное виртуальное? А трехмерное виртуальное, но уже не простое, а написанное на небольшом лоскутке Времени? Нет, последнее пока исключено. Почему? Потому что мой компьютер слишком для этого слаб. Сделайте его в тысячу раз мощнее, быстрее, — тогда, быть может, я сумею раскатать мой замысел мгновений на сто, на двести… лишь бы моих собственных сил и талантов на него достало… Если же исходить из реальности, как это делаю я в своем домашнем кабинете, то дай мне Бог поймать хотя бы одно волшебное мгновение, достойное моего будущего Города…

— Девушка, мне блок вон тех, синеньких… Нет, синеньких «лайт»… Угу… Что? Как??? Эта великолепнейшая из всех на свете одноразовых китайских зажигалок?.. В подарок?.. Мне, одному?.. Непостижимо. Впрочем, возьму, спасибо.

В этот день, в гостях у отца, я познакомился, наконец, с легендарным Яном Яблонски, о котором папахен обязательно упоминал при каждой нашей встрече. Не специально разговоры заводил, а просто к слову, видать, приходилось. Да оно и не удивительно, ведь отец живет практически одной своей работой, личной жизни у него нет, по крайней мере, регулярной, «оседлой», никаких хобби, вроде моей живописи, я за ним не знаю и никогда не знал, пить он не пьет, действительно завязал… Вот он и упоминает при мне периодически: Яблонский то, Яблонский это… Забавный старикан оказался: маленький такой, важный, как бы надутый — чисто воробей на асфальте. Папаша его зовет на ты, а он папашу на вы. Отличный получился треугольник: с отцом я на ты, с Яблонским на вы, а у них — помесь, одностороннее тыкание-выкание. Ненужное, казалось бы, чванство со стороны отца, но если их обоих устраивает — мое какое дело? Все талдычат про индексы и тенденции, так увлеченно, что даже и мне интересно становилось в иные моменты. Где-то с конца зимы, с августа, — как они мне рассказали, — у них дела с мертвой точки сдвинулись и теперь они воображают себя этакими стратегами в отечественной экономике и в мировых финансах. Это простительная слабость, пусть спорят и рядят, сколько влезет, лишь бы про кухонную плиту не забывали, и про святое обеденное время.

— Папа, сейчас подгорит.

— Да? Ой… Так. Все на кухню, еда поспела, там продолжим. — Отец нынче не только главный командир, но и повар: разогревает в духовке купленное готовое, — так называемые блюда-заморозки, для этого — недюжинное, видать, мастерство требуется… Я поинтересовался насчет микроволновки, но он как-то так вяло уклонился от ответа, мол, бутерброды с сыром туда сует, а разогревает исключительно в духовке. Дело хозяйское.

Сидим, обедаем, форточка настежь, но все равно легкий дым обволакивает холостяцкое жилище. Обстановка супермужская: полимерная скатерть, вся в лихих порезах, бифштексы с подгоревшей картошкой по тарелкам, а оливки, маринованный лук и салат из капусты — прямо в откупоренных баночках, цепляй на вилку и жуй. Кетчуп в бутылочках, горчица в тюбиках. Сок, томатный и апельсиновый, тоже прямо в бумажных пакетах на столе стоит. Видела бы Ши нашу суровую неприхотливость… Но она не видит, а нас все устраивает.

Рассказал я им недавнюю историю с компроматом, не называя имен, повеселить решил, так они сразу в стойку: скажи, да скажи название фирмы! Выдал под большим секретом, чего раньше со мной никогда не случалось. Выдал и немедленно об этом пожалел: Яблонский из-за стола и в гостиную, к телефону, чего-то выяснять, вернулся — разочарованный, аж розовый весь: «МегаПолис», оказывается, ЗАО, закрытое акционерное общество…

— Ну и что? — это я удивился, — какая, мол, разница? Такая, — отвечают, — что ЗАО в биржевом листинге не стоят, в открытых торгах не участвует, их бумагами не спекульнуть. А история, что я им под секретом рассказал — называется инсайдерской информацией. Владеющие любыми тайными новостями об эмитентах и их высшем руководстве — имеют повышенные шансы на успешную биржевую игру, поэтому инсайдерская информация — мечта каждого брокера и основание для судебного преследования лиц, попытавшихся ею воспользоваться. Логично. Когда все мы подуспокоились и приступили к чае– кофепитию, мне пришлось устроить им небольшую гражданскую казнь: как же так? — говорю, — не успел я рот захлопнуть, предупредив о совершенной секретности инфы, как вы уже помчались разносить ее, с помощью телефона, по всему свету??? Устыдились отцы, особенно Яблонски, но Яблонски клятвенно уверил, весь в покаянном поту, что он только спросил, никого и ни во что не посвящая, какая форма собственности у данной страховой компании. И не только у нее, а что он еще два названия пристегнул в вопросе, чтобы совсем чисто было…

И все равно, договорились мы отныне, пусть любой бит информации, от меня услышанный, они применяют не раньше, чем посоветуются со мной… Полное согласие. И отлично. А для меня урок прежёсткий: свои, там, не свои — думай, когда язык развязываешь.

Перебрались мы опять в гостиную, окна пооткрывали, но все равно жарко в квартире и накурено.

— Надо бы «кондишен» купить… — это отец соображает.

— Да, надо бы… — это Яблонски ему вторит, и видно, что не по первому разу сей диалог они прогоняют.

Отец включает комнатный вентилятор, немного толку от него, но все-таки…

То, се, опять у них специальные разговоры, которые успели мне наскучить, стало быть, пора откланяться, сославшись на дела… Да тут, на беду моему свободному времени, взялись старики трехминутки шахматные играть… А-а, — думаю, — пришла мне пора с папашей посчитаться! Дождался, пока он насухо сделал Яблонски во всех пяти партиях, и предложил свои услуги, блиц я гоняю особенно неплохо.

Четыре — один. Я проиграл. Ни фига себе. Еще!.. Но господин Яблонский помидорчиком скачет, реванша требует — пришлось уступить… Тут мне Ши звонит: у обоих чад температура и кашель! Я родителю не стал ничего объяснять, что толку в дополнительной суете с бесполезными волнениями, сослался, как и планировал, на неотложные дела и оставил их дальше по доске стучать… Вот черт! Как я не люблю, когда детки наши болеют… Сам бы вместо них… Лето же, чего бы им болеть? Шонна считает, что от сквозняков, но где у нас дома сквозняки? Из окон? Так, а что же, окна закупоренными круглый год держать? Нет, извините, в этом вопросе я своей вины не чувствую… Сам бы вместо них перемогся, если бы в этом деле позволительны были бы замены… Увы. Я не по скрытности не стал ничего отцу говорить, и не оттого, что его Шонна по-прежнему недолюбливает… Просто посчитал нерациональным: помочь — ничем они не в состоянии, а переживаний — до самого неба будет! Плюс обязательные расспросы с советами, а у меня и без того душа горит: скорее, скорее, домой! Там я их обниму, приглажу, утешу… Кашель… Отец постоянно покашливает, от курева своего, а я никогда. И не припомню даже, в каком году в последний раз бюллетенил. В школе — да, болел, из десяти раз — девять липовых, чтобы уроки закосить на законном основании…

— Слушай, капрал… У меня дети с температурой слегли, домой спешу. Давай без квитанции, по-братски, все ведь мы люди? Другое дело. Спасибо… Что? Ясен пень, учту. Говорю, случайно: думал, успею на желтый. Счастливо…

Мои же детишки, Элли с Жаном, не то что я в детстве: заболели — значит, действительно хворают, без хитростей. Им бы и в голову не пришло — школу закашивать: просто бы маму уговорили, хотя Шонну на это подбить — как раз не просто. Но они бы справились с этой задачей, и справлялись, благо таких просьб — на двоих за все годы — в ладонь уместятся. В сто раз чаще на дополнительные внеклассные занятия записываются. Откуда они у меня такие хорошие!?

Вспоминаю, как мы в девятом классе придумали ноу-хау: как нагонять температуру под мышкой: лоб и щеки натирали перцем, для красноты и жара, а за пазухой держали самопальный такой приборчик, в котором неправильно вставленные керамические батарейки… или элементы… что-то там нагревались… Дураки стоеросовые, несмышленыши: стоило двоим первопроходцам добиться успеха, как мы, остальные, целым стадом ломанулись в том же направлении… Угу. Был у меня приятель, Винценто, Венчик, так на нем вся наша афера и захлопнулась: увидев «сорок два» на градуснике, наша фельдшериха чуть ли ни в обморок грянулась: хвать хворого отрока за рукав и давай звонить в неотложку, с немедленной госпитализацией… Вскрылся, короче обман, и всю нашу компанию едва из школы не турнули, «за организованный саботаж учебных занятий»… Но нам еще повезло, потому что родители бросились к директору молить и отмазывать, и в результате никого не выгнали. А вот первым двоим «счастливчикам» пришлось хлебнуть позора: директор школы со школьной же врачихой — составили садистский преступный заговор против мошенников, и прямо на дому устроили бедолагам повторное освидетельствование с промером температуры, однако градусники на этот раз совали не «подмышечно», а «ректально», в задницу, то есть, обследовали на американский манер…

И на общешкольной линейке, естественно, громогласно зачитали результаты: «… поскольку повторное освидетельствование показало, что никаких температурных отклонений при замере в ректальной…» — выговор с предупреждением об исключении. До этой линейки мало кто понимал значение медицинского слова «ректальный», да и откуда бы, оно ведь — не матюги… Через день это знали все, вплоть до первоклашек… Да я бы лучше из школы вылетел, чем позволить себя парафинить подобным образом. Это же надо выдумать такое зверство: градусники в задницу вставлять? И что они себе, в Штатах, такие покорные овцы? Подмышек им мало?..

— Наконец-то! Ричик, где же ты был так долго? Знаешь, как я боюсь без тебя?

— А чего бояться-то? Как у них? По-прежнему тридцать восемь, не падает?

— Угу, с хвостиком. — уткнулась мне в грудь и слезами галстук поливает.

— Фигня, чего реветь-то? У обоих не падает? Врача вызвала? Почему не едет?

— С минуты на минуту будет, у него был очень срочный вызов, сложный случай, он уже перезванивал, извинялся.

— Не плачь, моя птичка, они ведь взрослые, сильные ребята… считай, что уже тинейджеры… Сейчас, руки вымою, кобуру сниму… Где они лежат, оба в нашей комнате? Правильно.

Эх, малыши вы мои, малыши… Шонна свила им в нашей комнате по гнездышку — естественно, они упросили, чтобы их кровати рядышком были, веселее так болеть. Температура — не температура, а первое, что я сделал, войдя в комнату, это грозным рычанием прервал драку: Жан лупцует бедную маленькую Элли подушкой, а она хохочет и завывает одновременно… Это называется — крошки ждут неотложки… Отобрал я древний пластмассовый меч без гарды, которым маленькая сестричка дразнила под бока старшего братца, вернул на место фехтовальную подушку… Горячие оба, глаза красные, кашляют… Только обнял каждого — врач, господин Альфонс Дузе. Наш, домашний, он и детишек лечит, и Шонну консультирует по женским делам, и мне пару раз ссадины на костяшках пальцев обрабатывал, не специально для этого приезжал, а так, заодно… Почти что член семьи, дети его любят и совершенно не боятся, зовут дядя Альф, а за глаза — Пузатым Эльфом. Господин Дузе — подчеркнуто старомоден, я бы даже сказал, не по эпохе: трость с набалдашником слоновой кости, пенсне, эспаньолка… Ему бы еще галоши на ботинки… Но врач отменный, несмотря на свои семьдесят, долгого ему здоровья! У меня тоже есть для него кличка, но сугубо тайная, только Шонна о ней знает: Дуче! Сама же смеялась, узнав, и сама же меня за нее укоряет! Женщины — самый легкомысленный и непоследовательный народ в мире. Но и самый многочисленный во Вселенной, с этим приходится считаться.

Тем вечером, Пузатый Эльф Дуче заподозрил в Элли воспаление легких, но на следующий день, при более детальном обследовании у него в кабинете, все страхи благополучно рассеялись: обычное острое респираторное заболевание, три дня покоя — на каждый детский нос. Уж сколько мы с Шонной пережили этих болезней детских, сколько ложных и подлинных тревог испытали, а иммунитета к ним как не было, так и нет: стоит кому из птенчиков чихнуть, кашлянуть, сразу сердце сжимается… Неужели всегда так будет? Наверное, да. Отец у меня — что доска мореная, черта с два на нем эмоцию прочтешь… Кроме того ненавистного дня, когда я из лягавки его вынимал… Вот бы навсегда забыть те его слезы и тот его голос… Да, а ныне — только щурится, да оскаливается, иногда смеется… Но зато матушка моя чувствами плещет за двоих: «Рик! Не сутулься. Ты давно проходил обследование на туберкулез? У тебя голос хриплый. Не мое это дело, разумеется, но твоей разлюбезной Шонне есть смысл не только о косметике подумать! Да, о муже! О муже и о детях. Дай пульс. Я сказала, дай немедленно руку, я посчитаю пульс. Что? Я не плачу. Это у тебя мираж. Я потому плачу, что мой родной сын не способен даже подать матери руку. Так. Это что у тебя? О какой такой почтовый ящик? Ты опять дрался… Ты же взрослый человек, ты начальник отдела, ты, в конце концов, отец дво…» О, госссподи… И так каждый мой к ней визит. Потом, правда, начинает кормить на убой, исподволь и очень хитро, как она себе думает, вдалбливать в меня мысль, что Шонне надо гораздо больше времени проводить на кухне, а не у телефона и не в сомнительных компаниях. Журналисты и модели — воистину предосудительное общество, но это уж мы как-нибудь сами разберемся, без вмешательства извне… А с другой стороны, — все узнаваемо: она мать и вечно видит во мне маленького бузотеристого сына, ее родное дитя, которое тотчас же и непременно попадет в переделку, не приди она немедленно ко мне на выручку…

Полвторого… Сесть на минутку, да обтесать светотени в лужице пейзажа? Пожалуй. Я ставлю таймер на сорок минут, тихо-тихо, чтобы только сигнал услышать… А уж завтра как следует поработаю. Плоттер надо поменять, не забыть.