Ольге Ш.
Журчливый садик, и за ним
Твои нагие мощи, Рим!
В нем лавр, смоковница, и розы,
И в гроздиях тяжелых лозы.
Над ним, меж книг, единый сон
Двух, сливших за рекой времен
Две памяти молитв созвучных,—
Двух спутников, двух неразлучных…
Сквозь сон эфирный лицезрим
Твои нагие мощи, Рим!
А струйки, в зарослях играя,
Поют свой сон земного рая.
11/24 июля 1937
И вдруг умолкли… Рушит лом
До скал капитолийских дом;
Топор с мотыкой спотыкливой
Опустошают сад журчливый.
И разверзаются под ним
Твои нагие мощи, Рим!
Здесь колесница миродержца
На холм влеклася Громовержца.
Священный путь неравных плит
Авгур святил и стлал Квирит…
Сойди в бессмертное кладбище,
Залетной Музы пепелище!
1 января 1944
Великое бессмертья хочет,
А малое себе не прочит
Ни долгой памяти в роду,
Ни слав на Божием суду,—
Иное вымолит спасенье
От беспощадного конца:
Случайной ласки воскресенье,
Улыбки милого лица.
2 января
Мне в осень сон приснился странный,—
Цветочный рынок снился мне;
Ковром на площади пространной
Пестрел цветник благоуханный…
И в миг — внезапно вс во сне —
Прочь убран с глаз, в подвал могильный…
Но из отдушин аромат
Столь проницательный и сильный
Струится, как не пахнул сад.
Редеет сон, В церквах звонят:
День всех усопших… Сердце слышит
Безмолвный, близкие, привет.
Пусть ваших лиц пред нами нет —
Душа дыханьем вашим дышит.
3 января
Тебе завет, потомок мой,
Земли грядущий поселенец!
От зверя-предка путь прямой
К звериности глухонемой,
От зверя кто спасет? Младенец.
Его лишь ты в себе спаси:
Еще невинный, он играет
С лучом и к Богу в небеси,
Смеясь, ручонки простирает.
5 января
Как древний рай покрыла схима,
С ним стала нам и ты незрима,
Звезда, венчаешая Эдем,
Пока трем небовидцам чистым
Ты, в хороводе став лучистом,
Не указала Вифлеем.
Звезда божественной природы,
Твоих небес родные своды
Увидим ли, подобно тем
Пришельцам в ночь Епифании,
Окрест Младенца и Марии
Узревшим девственный Эдем?
6 января
В стенах, ограде римской славы,
На Авентине, мой приход —
Базилика игумна Саввы,
Что Освященным Русь зовет.
Пришел с пустынных плоскогорий
Сонм саваитов, сириян,
С причастной Чашей для мирян;
Им церковь дал святой Григорий,
Сень подпирают кораблей
Из капищ взятые колонны;
Узорочьем цветных камней
По мрамору пестрят амвоны;
В апсиде — агнцы… Мил убор
Твоих, о Рим, святилищ дряхлых!
Как бы меж кипарисов чахлых
Он чрез века уводит взор
Тропой прямой, тропою тесной,
Пройденной родом христиан,—
И все в дали тропы чудесной
Идут Петр, Яков, Иоанн.
8 января
Всё бес назойливый хлопочет,
Прельстить меня усладой хочет:
Услад приемлю часть мою
И славу Богу воздаю.
А бес вокруг опять хлопочет,
Пугнуть меня бедою хочет:
Скорбей приемлю часть мою
И славу Богу воздаю.
За каждый лучик и дыханье
Хвалу я Богу воздаю
И старость, дружницу мою,
Веду к порогу, в упованье.
8 января
Густой, пахучий вешний клей
Московских смольных тополей
Я обоняю в снах разлуки
И слышу ласковые звуки
Давно умолкших окрест слов,
Старинный звон колоколов.
Но на родное пепелище
Любить и плакать не приду
Могил я милых не найду
На перепаханном кладбище.
16 января
Земля белее полотна;
Ваяет полная луна
Из света мраморные узы,
И сходит в саркофаги сна
Окаменелая страна
Под взором пристальным Медузы.
Тенями тусклая луна
И тайной ворожит:
Мерцаний смутных пелена
Над сумраком лежит
И, затаясь под пеленой
Хранительной, вольней
Дышать, цвести душе ночной,
Тебе — шептаться с ней.
21 января
«У лукоморья дуб зеленый…»
Он над пучиною соленой
Певцом посажен при луке,
Растет в молве укорененный,
Укорененный в языке.
И небылица былью станет,
Коли певец ее помянет,
Коль имя ей умел наречь,
Отступит море — дуб не вянет,
Пока жива родная речь.
27 января
Любовью сердце в нас живимо,
Хоть и не ведает само,
Какое злато в нем хранимо
И чье на золоте клеймо.
Вот облачко, как дух крылато,
Насквозь просвечено, горит,—
И сердце с ним зардело свято,
Ему биеньем говорит:
«C тобой свечусь, душа родная,
Забвеньем не разлучено!
Тебя я звало в играх рая,
Манило в снах — давно, давно…»
28 января
Когда б лучами, не речами
Мы говорили; вещих дум
Наитье звездными очами
С небес в неумствующий ум
Гляделось, а печаль, уныла,
Осенним ветром в поле выла,
И пела в нас любви тоска
Благоуханием цветка,—
Тогда бы твой язык немотный
Уразумели мы, дыша
Одною жизнию дремотной,
О мира пленная душа!
29 января
Понесшая под сердцем плод,
Гадая, ждет нетерпеливо,
Вспорхнет ли в горницу пугливо
Иль стукнет гостья у ворот.
Как уж на солнечном юру
Играет, то виясь узорно,
То замерев, и вдруг проворно
Юркнет при шорохе в нору,—
Так невидимкою над ней
Кружит и сердце беспокоит
Душа чужая, что удвоит
Ее глухую жизнь своей…
Как истончится жизни нить,
Не так ли зовами и снами
Жена, беременная нами,
Захочет нас переманить?
И пред вселеньем в новый дом
Мы в ней узнаем лик любимый —
И в лоно к ней, в тайник родимый,
Юркнем извилистым ужом?
31 января
Опушилися мимозы,
Вспухли почки миндалей,
Провожая Водолей.
А свирепых жерл угрозы
Громогласней и наглей.
За градой олив грохочет
Дальнобойная пальба,
Вся земля воскреснуть хочет;
Силе жизни гробы прочит
Мертвой силы похвальба.
1 февраля
Милы сретенские свечи
И Христы-младенцы в святки;
Дух лаванды — в ночь Предтечи,
В праздник Агнии — ягнятки;
Благодатной ожерелья —
Нежных Ave[9] розы-четки;
В среду заговин, с похмелья,
На главах золы щепотки…
Где бормочут по-латыни,
Как-то верится беспечней,
Чем в скитах родной святыни,—
Простодушней, человечней.
Здесь креста поднять на плечи
Так покорно не умеют,
Как пред Богом наши свечи
На востоке пламенеют.
Здесь не Чаша литургии
Всех зовет в триклиний неба:
С неба Дар Евхаристии
Сходит в мир под видом хлеба.
Пред святыней инославной
Сердце гордое смирилось,
Церкви целой, полнославной
Предвареньем озарилось…
То не гул волны хвалынской
Слышу гам: «Попал ты в лапы
Лестной ереси латинской,
В невода святого папы».
2 февраля
И поэт чему-то учит,
Но не мудростью своей:
Ею он всего скорей
Всех смутит иль всем наскучит.
Жизнь сладка ль на вкус, горька ли,
Сам ты должен распознать,
И свои у всех печали:
Учит он — воспоминать.
11 февраля
Даром жизни скоротечной
Кто пугливо дорожит,
Кто при слове Смерть дрожит,—
Как забудется, беспечный,
Чуя, что с каких-то пор
Каждый час его сосчитан,
Зная, что над ним прочитан
С детства смертный приговор?
Но когда б Она слетела
И рукою костяной
Взять из уст его хотела —
Душу?— нет, а наливной
Сладкий плод, что закусил он,—
Не отсрочки бы просил он
Зова Божья на года —
А душистого плода.
12 февраля
К неофитам у порога
Я вещал за мистагога.
Покаянья плод творю:
Просторечьем говорю.
Да и что сказать-то? Много ль?
Перестал гуторить Гоголь,
Покаянья плод творя.
Я же каюсь, гуторя,—
Из Гомерова ли сада
Взять сравненье?— как цикада.
Он цикадам (сам таков!)
Уподобил стариков.
Чтоб на ветках все сидели,
На зеленых в лад скрипели,
Гуторком других учу:
Не вещаю, — не молчу.
l3 февраля
Подмывает волна,
Подымает челна,
На песках задремавшего, днище.
Что ж? Ты в путь оснащен,
Да и шквал укрощен,
Челн, мое подвижное жилище.
До рассвета ночлег,
А прилива разбег
Парусов лепетаньем приветим.
Может быть, от кормы
Тень не ляжет, как мы
Корабельщика Ангела встретим.
15 февраля
Марку Спаини
Нищий, в даре вижу чудо,
В чуде — длани Божьей дар,
На серебряное блюдо
Падает хрустальный шар.
Медь деньги по меди брякнет
(Старику до похорон
Благостыня не иссякнет) —
Сферы слышу тонкий звон.
Видит ангелов и землю
Взор угасший в хрустале…
Так бесславие приемлю,
Велисарий, на земле.
Верх и низ в тебе, как спицы
В колесе, небесный мяч,
С той поры как на зеницы
Мне покой пролил палач.
17 февраля
«Nudus salta! Цель искусства —
Без покровов, без оков
Показать, кто ты таков,
Темные поведать чувства
Заповедных тайников —
Всё, что в омутах роится
Под блестящим, гладким льдом,—
Распечатать мертвый дом,
Где от бела дня таится
Подсознательный Содом».
«Мне священна муз ограда.
Жару чистых алтарей
Дар мой — агнец лучший стада
И плоды, первины сада,
Не гнездо нетопырей.
Музам горный ключ породы
Мил и в пустынях природы
Чобр, и тмин, и дикий злак.
Лей чистительные воды,
Отвратясь, в подземный мрак».
18 февраля
Не мне, надвинув на седины
Волхва халдейского колпак,
Провозглашать земной судьбины
Тебя владыкой, Зодиак.
Но, знать, недаром плыли Рыбы
Четой во сретенье Овна,
Когда из тучной, рыхлой глыбы
Моя прорезалась весна.
Февраль меня тревожит: снится
Мне смута недр земных; народ
Нетерпеливых душ теснится
У глухо замкнутых ворот.
И свят завет седых поверий:
Брамин первинами полей,
А Эллин розой анфестерий
Встречали навий сбор гостей.
21 февраля
Хирурги белые, склонясь к долине слез,
О неба действенные силы,
Вы плоть нам режете, бесчувствия наркоз
Вливая в трепетные жилы.
И, гнойник хульных язв, растленный Человек,
Пособник Дьявола злорадный,
Исток отравленный несущих скверну рек,
Не брошен вами Смерти жадной.
Целите вы, что тварь Творцу дает целить,
И мнится вам, что не достанет
Христовой Крови всей — смоль мира убелить,
Но капать Кровь не перестанет.
22 февраля
Со двух дубов соседних
Спор о судьбах последних
Два ворона вели.
С потопа числят годы;
Пред ними сходят роды
В покоища Земли.
Пророчил черный вод возврат,
А белый граял: «Арарат».
Хвалились: «Белизною
Я полюбился Ною;
Он отпер мне ковчег.
В волнах не сыщешь зерен;
От мертвой снеди черен
Стал этих перьев снег».
— «Я в радуге небесных врат
Стал, черный, бел, как Арарат».
Со двух дубов соседних
О временах последних
Два врана спор вели,
Два вещих сторожила,
Два памяти светила
Над забытьем Земли.
Пророчил черный вод возврат,
А белый славил Арарат.
24 февраля
Поэзия, ты — слова день седьмой,
Его покой, его суббота.
Шесть дней прошли — шесть злоб: как львица,
спит Забота;
И, в золоте песков увязшая кормой,
Дремотно глядючи на чуждых волн тревогу,
Святит в крылатом сне ладья живая Богу
И лепет паруса, и свой полет прямой.
26 апреля
Я посох мой доверил Богу
И не гадаю ни о чем.
Пусть выбирает Сам дорогу,
Какой меня ведет в Свой дом.
А где тот дом — от всех сокрыто;
Далече ль он — утаено.
Что в нем оставил я — забыто,
Но будет вновь обретено,
Когда, от чар земных излечен,
Я повернусь туда лицом,
Где — знает сердце — буду встречен
Меня дождавшимся Отцом.
28 февраля
Март, купель моих крестин,
Возродительной измены,
Бунта месяц, лома льдин
И ветров внезапной смены.
Ты, чей Марса славит звук,
Сеял бранные обиды;
Напрягая звездный лук,
Роковые слал нам иды;
Разъярял раздор, войну,
И восстанье, и возмездье:
Луч и меч отдай Овну —
Агнец стал в твоем созвездье.
По дорогам — вешний клир —
Миндалей в цвечу литии
Молятся: да снидет мир
В Благовещенье Марии.
1 марта
Налет, подобный трусу,—
Дом ходит ходуном,
Воздушных гарпий гром
Ужасен и не трусу.
Мы к смертному искусу
Приблизились и ждем;
Пречистой, Иисусу
Живот наш предаем.
3 марта
Себя надменно не кори,
Что большего не совершил;
О том, что мог, не говори,
Коль не нашлось на дело сил.
Кто стан свой знает, сердцем прост.
Не тот же ль твой, как ни тянись,
Останется природный рост?
За тенью славы не гонись.
Тень за тобой, не ты за ней;
Порой короче тень, чем ты,
Порой протянется длинней —
Чтоб исказить твои черты.
Будь слуха страж: твоя струна
(Звал душу лирою Платон)
Всегда ль равно напряжена
И верен ли звучанья тон?
Искусство ангельской руки.
В целительном наитьи сна
Так нагнетет твои колки,
Чтобы не лопнула струна.
16 марта
Тебе, заоблачный Пегас,
Ключи питье и злаки корм,
Пока стоянки длится час
На берегу раздельных форм.
Что поверяют боги снам,
Звучит на языке богов:
Не уловить земным струнам
Мелодии священных снов.
И в них поющая любовь
Останется земле нема,
Пока шатер мой — плоть и кровь,
А твой — лазурная тюрьма.
17 марта
Жизнь, грешница святая,
Уста мои, смолкая,
Тебя благословят.
Ручей, с рекою смешан,
Твоим грехом я грешен,
Твоей святыней свят.
Мысль от земли бежала,
Но ты меня держала
В покорности земле,
Порукой круговою
Связуя с ней, живою,
С людьми — в добре и зле.
Ты, чьей виной я грешен,
Надеждою утешен,
Мой дар, и терн, и труд,
Жизнь, грешница святая
Пусть розы, расцветая
Из язвин, крест увьют.
19 марта
Детству снящиеся смутно
Чарования не ложны,
И всеместно, всеминутно
Превращения возможны.
Только тем, чьи выпил очи
Серый ткач, паук раздумий,
Мотыльком ожить нет мочи:
Их удел — недвижность мумий.
И когда земле настали
Времена Метаморфозы,
Раскололи, разметали
Гробы мумий Божьи грозы.
21 марта
Поздние Зимы отместки,
На Весну старухи злость,
Снег, старухин сват и гость,
Брань свекрови и невестки —
И в природе, как в избе,—
Не дают уснуть тебе,
Стуком ставней бьют по нервам,
Утомленным без того
Угроженьем, уж не первым,
От Кощея самого,
Истребителя, чей хохот —
Этих взрывов дальний грохот.
26 марта
Зачем, о Просперо волшебный,
Тебе престол,
Коль Ариель, твой дух служебный,
Прочь отошел?
Спешит к закату день Шекспира
С тех пор, как хмель
Его мечты не строит лира,—
Смолк Ариель.
Ужели гений — волхв могучий,
Ты ж, Ариель,
Лишь посланец его певучий,—
Лишь эльф ужель?
Иль, в гордую вошед обитель
Из шалаша,
Ты сам владыки повелитель,
Его душа?
30 марта
За ветром, в первый день Апреля,
Ты слышишь арфу Ариеля?
Откуда звон? Оттоль? Отсель?
Ау, воздушный Ариель!
Весны, еще сердитой, нега
В чертогах воздуха звучит…
А Красного Креста телега
Груз окровавленный влачит.
Эльф нежный, страшный, многоликий!
Дохни на стан их бурей дикой,
Завей их в шалые огни,
И распутай, и прогони!
1 апреля
Из пазух ветра мы,
Упав на Лету,
В утробе тучной тьмы,
Проснулись к свету,
Лучу в ответ струим
Благоуханье,
Доколь не истощим,
Цветя, дыханье.
И поздний блещет день,
И бродят светы,
И сонно плещет лень
Начальной Леты.
5 апреля
Склоняйте слух к теням,
Потомки, ближе,
Сходя по ступеням
В потемки ниже.
Осветит узкий свод
Свеча, мигая;
Что в снах белело — вот:
Плита нагая.
Спадает лен долой,
И цепь сомкнулась:
Душа с собой, былой,
Соприкоснулась.
7 апреля
«Ты жив!»— ручей журчит
И камень моет.
Недвижим, тот молчит:
Его покоит
Беспамятство, «Ты жив!»—
Веселый спорщик
Бурлит, нетерпелив:
«Проснись, притворщик!»
Но плеск и звон струя
Напрасно множит…
Так, жизнь небытия
Понять не может.
13 апреля
Ясмины дышат, белые левкои.
Луг белых коней — тешится лазурь
Заоблачной гульбой апрельских бурь.
Гудят, звенят воздушных сосен хвои.
На ветренный зазыв бровей не хмурь.
Стремительней летучая стихия —
Прозрачней, чище глуби голубые,
И светит уверительней лазурь.
15 апреля
Когда б не развязались чресла,
Колено не изнемогло,
Отдохновительные кресла
Я променял бы на седло.
Когда бы взбалмошную старость
Хранительный не прятал кров,
Мой вольный бег делил бы ярость
Голубоглазую ветров.
Теперь же мне одно осталось:
Невидимым, как дух иль тать,
Скитаньем обманув усталость,
С вожатой Музою — мечтать.
15 апреля
«Рассеян скудно по вселенной
В пустынях темноты
Свет, весть сознанья»… Ум надменный,
Почто смутился ты?
Будь ты не ночь, не стало б ночи,
Ни морока жены:
От вожделений страстных очи
Эдиповы темны.
Открылась чистому напеву
Владычица теней:
За матерным обличьем Деву
Узрел, дивясь, Орфей.
Дабы не рабствовать Омфале,
Мужскую мощь, Алкид,
Склонить пред Девой в покрывале
Алкмена, мать, велит,
Чей брак небесный — не измена:
Уснул Амфитрион,
Проснулась девою Алкмена —
И девой сын рожден.
18 апреля
Если белый цвет и черный —
Два врага, как Да и Нет,—
С умиленностью притворной
Тянут жалобный дуэт,
Я в тоске недоумелой
Отвожу стыдливый взор:
Ханжеством прикрыв раздор,
Лгут и черный цвет, и белый.
Есть в их споре красота,
Коль один одолевает:
Уголь — за чертой черта —
На бумаге оживает;
Кость слоновую эбен
Сторожит, как евнух неги;
Храмовых в Тоскане стен
Мраморы, как зебра, пеги.
Есть в их ласках острота,
Если страсть их дико сводит
(Знак, что в дебрях знойных бродит
Смертоносная мечта);
И «младая Дездемона»
Близ «Арапа своего»
(Суд поэта самого)
Учит: нет любви закона.
20 апреля
Зверь щетинится с испугу
В холе, неге шерсть гладка.
Входит злобы ветр в лачугу,
И постель забот жестка.
Страх и скорбь, нужда, разруха,
Опыт бегства и конца
Вс ж участливей сердца
Делают и чутким — ухо.
Темен дух. Быть может, в нас
Только трубы роковые
Родники любви, впервые,
Разомкнут — в последний час.
22 апреля
Различны прежде были меры
Владыки, воина, жреца,
Пирата, мастера, гетеры
И земледельца, и купца.
Теперь один запас понятий,
Один разменочный язык
Равняют всех в гражданстве братий;
Обличья заменил ярлык.
Бьют тем же шаром те же кегли
Бунтарь, епископ и король,
Клейма фабричного избегли
Вы, чья не обуяла соль!
Мир плоско выровнен, а духа
Единомысленного нет;
Летит Эринния — Разруха —
За колесницею побед.
24 апреля
Тебя, кого всю жизнь я славил,
Кто стал отечеством моим,
Со днем рожденья не поздравил
Я в срочную годину, Рим!
Но так друзей Иова фраза
На седины твои лгала,
Когда лихих гостей проказа
По телу скорбному ползла,
Что двадцать первый день Апреля
Мне днем поминок был скорей,
Чем поэтического хмеля
В округе древних алтарей.
24 апреля
Моей дочери Лидии
Твоих мелодий и созвучий
Люблю я необычный строй.
С какой небесною сестрой,
С какою Музою певучей
От ранних лет сдружилась ты?
Святой Цецилии черты,
К тебе склоненной, из тумана
Мерцают мне, когда органа
Твои касаются персты.
24 апреля
Татьяне Львовне Сухотиной — гр. Толстой.
Гляжу с любовию на Вас,
Дочь льва пустынного, с которым,
Всю жизнь мою наполнив спором,
Заспорю и в последний час.
Завет подвижника высокий
В душе свободной сохраня,
Не провожаете Вы дня
Без думы строгой и глубокой.
Чист Ваш рисунок, свят рассказ,
Прям неподкупный ум суждений;
Но мне всего дороже гений,
Разлитый в жизни Ваших глаз:
Как будто Вам отец оставил
Луч тех магических зерцал,
В каких поэт все то восславил,
Что столпник духа отрицал.
27 апреля
Франческо и Елене Пикколо
Как быстрых мыслью ионян,
Пытливых родичей Фалеса,
Гомера гордых сограждан,
Средь мачт Милета и Ефеса
Пленял рассказ финикиян,
Сирены с горестью избегших,
О мореходных чудесах,—
Так о Бразилии лесах
Друзей, экватор пересекших,
Беседа всех бесед милей —
Что белке о заморских векшах —
Мечте завистливой моей,
Древес подруге, чья услада —
Гадать по .шелесту ветвей,
О чем задумалась Дриада.
30 апреля
В розах Май Тебе, Мария,
Поселян сердца простые
Посвящают искони.
Радуйся, за все творенье
Отвечавшая в смиренье:
Ессе Ancilla Domini.[12]
В розах Май сиял печален —
Как пустых опочивален
Похоронные огни
В доме суженой Товии —
До согласия Марии:
Ессе Ancilla Domini.
В розах Май, потупив очи,
Слышал зов подземной Ночи:
«Все венки сложив, усни…»
Помирила Небо с долом
Благодатная глаголом:
Ессе Ancilla Domini.
Пресвятая, жар молений,—
Дева, нищий дар хвалений —
В час мой смертный помяни.
1 мая
Так, вся на полосе подвижной
Отпечатлелась жизнь моя
Прямой уликой, необлыжной
Мной сыгранного жития.
Но на себя, на лицедея,
Взглянуть разок из темноты,
Вмешаться в действие не смея,
Полюбопытствовал бы ты?
Аль жутко?.. А гляди, в начале
Мытарств и демонских расправ
Нас ожидает в темной зале
Загробный кинематограф.
11 мая
Оракул муз который век
Осуществляет человек:
«Одно прекрасное и мило,
А непрекрасное постыло».
Но, непрекрасного, себя,
Живу — стыдясь, а всё ж любя.
Не потому ль и Божье слово
Внушает нам: «Люби другого,
Как любишь самого себя»?
12 мая
Зачем, о дали, голубея,
Вы мне сулите чудеса,
Что там, за краем, нежно млея,
Дол претворился в небеса?
Куда бы дух ни узывало
Желанье инобытия,
В лазоревое покрывало
Облачена любовь моя.
Земля все ту же власяницу
Влачит, и моря гул уныл —
Везде, какую б ты границу
Ни перешел, ни переплыл.
А вы, на грани голубея,
Сулите, дали, впереди
Успокоенье Элизея
И небо на земной груди.
13 мая
Есть в жизни крестные мгновенья;
Их избегаю вспоминать —
Из малодушного ль забвенья?
Нет! — чтобы вновь не распинать
Небесным милосердьем снятых
С креста лохмотьев плоти той,
Какою был в кругах заклятых
Одет бессмертный пламень мой.
И, не будя, не воззывая
С очами сомкнутыми тень,
Я жду войдет она, живая,
Под сень мою в прощеный день.
15 мая
Широкие реки текут
Чем к устию ближе, тем шире;
Светила звучат и плывут,
Послушны божественной Лире.
Верь музам! В нестрое земли
Гармония строится мира,
И в буре к нам боги сошли
Из сфер мусикийских эфира.
А темных слепые вожди
Заводят в безводные дали,
И пряжи Судеб впереди
Гадатели не разгадали.
16 мая
Кому речь эллинов темна,
Услышьте в символах библейских
Ту весть, что Музой внушена
Раздумью струн пифагорейских.
Надейся! Видимый нестрой —
Свидетельство, что Некто строит,
Хоть преисподняя игрой
Кромешных сил от взора кроет
Лик ангелов, какие встарь
Сходили к спящему в Вефиле
По лестнице небес и, тварь
Смыкая с небом, восходили.
А мы не знаем про Вефиль;
Мы видим, что царюет Ирод,
О чадах сетует Рахиль,
И ров у ног пред каждым вырыт.
17 мая 8
Юрию Верховскому
Ты жив ли, друг? Зачем во сне
Приходишь, частый гость, ко мне?
Мы молча жмем друг другу руку,
Ликуя сердцем в тишине,
И на безвестье, на разлуку,
Вздохнув, пеняем, Свеж твой лик,
Но грустен. Что же? Смят, поник,
Иль не увял твой робкий гений,
Златого века ученик
Среди железных поколений?
Священных ставленник теней,
Ты снес ли для грядущих дней
Под неутишной скифской бурей
Родник преемственных огней,
Светильник муз, мой бедный Юрий?
22 мая
Европа — утра хмурый холод,
И хмурь содвинутых бровей,
И в серой мгле Циклопов молот,
И тень готических церквей.
Россия — рельсовый широкий
По снегу путь, мешки, узлы;
На странничьей тропе далекой
Вериги или кандалы.
Земля — седые океаны,
И горных белизна костей,
И — как расползшиеся раны
По телу — города людей.
23 мая
Затем ли в полумрак древесный,
О Муза, — где, как мед небесный,
Сочится полдень сквозь листву, —
Звала ты грезить наяву,
Чтоб дух мой дикою и дивной
Наполнить музыкою? В ней
Гул недр земных, ночных корней
Перекликается, призывный,
Со ржаньем солнечных коней.
Узды я вижу в звучной пене…
Милей в тиши стеречь и в лени,
Под шепот лиственной реки:
Вот вспыхнут из зеленой тени
Рыб златоперых плавники.
29 мая
Нисходят в душу лики чуждых сил
И говорят послушными устами,
Так вещими зашелестит листами
Вселенской жизни древо, Игдразил.
Одетое всечувственной листвою,
Одно и всё во всех — в тебе, во мне,—
Оно растет, еще дремля в зерне,
Корнями в ночь и в небеса главою.
Ты ж отделиться хочешь, быть лицом…
Блажен, чей лик Архангел ограждает
И, молвив: «Сыном будь, не беглецом!»—
Тебя ко Древу Жизни пригвождает.
4 июня
Несутся Чаянья, как птицы,
Нетерпеливые, вперед,
Событий обгоняя ход,
Пока тяжелой колесницы
Крутой, внезапный поворот
Тебя, щебечущая стая,
По зеленям не распугнет.
Вот какова была простая
Развязка мрачной кутерьмы.
Глядим оторопело мы.
Сам астролог, кем предозначен
Единый был исход всего,
Негаданною озадачен
Гаданья правдой своего.
5 июня
Затаеннее Природа,
Глуше плещется волна:
Человеческого рода
Тяжба все не решена.
Не ропщи ты на годину,
Не гадай и по звездам,
Как решит свою судьбину
Расколовшийся Адам.
Ты — ловитва; мощный — Рыбарь
Волочит по морю сеть:
На песке ль — не твой то выбор,—
В неводу ли умереть.
15 июня
Поэту Джованни Кавикиоли
Аль и впрямь вернулись лета
Аларика, Гензерика,
Коль подарок от поэта
Из Мирандолы (прославлен
Тихий город славой Пика)
В день десятый нам доставлен
Пешей странницею, мимо
Проскользнувшей невредимо
Через готский стан, чья сила
Силой ангельской гонима
(Так от Льва бежал Атилла)
Прочь от стен священных Рима.
22 июня
События массивные, из тех,
Что надолго лицо земли меняют,
Во времени теснятся и доспех
Тяжелый свой на города роняют.
Как? Это ли действительность? Металл
Падучих лав и подвижных вулканов?
Как некий бред, нам лик ее предстал
Чудовищней всех колдовских обманов.
А все ж, чем жизнь вещественней долит,
Тем легче, взвившись жаворонком, бремя
Душе стряхнуть. Скользит лениво время —
Забвенья хмель ей вежды тяжелит.
27 июня
И правоверный Кальдерон
Провозгласил, что жизнь есть сон.
Жизнь — сон, с тех пор как взял на веру
Адам,что скользкий мистагог
Сулил, и, вверясь Люциферу,
Мир вызвал из себя, как бог.
И нежный рай, земле присущий,
Марой покрылся, в смерть бегущей.
27 июня
Вечный город! Снова танки,
Хоть и дружеские ныне,
У дверей твоей святыни,
И на стогнах древних янки
Пьянствуют, и полнит рынки
Клект гортанный мусульмана,
И шотландские волынки
Под столпом дудят Траяна.
Волей неба сокровенной
Так, на клич мирской тревоги,
Все ведут в тебя дороги,
Средоточие вселенной!
28 июня
Звезды, тайные магниты,—
Светы, ужасом повиты
И молчанием святыни, —
Вы почто сердца и взоры
Привлекаете в просторы
Нам убийственной пустыни
За копейные защиты?
К вам смертельно приближенье;
Что же ваше притяженье
Возвещает, знаменует?
Не по смерти ль жизнь тоскует?
Но не смерть сей пир венчала:
Праздник вечного начала —
Небеса многоочиты.
Дальних, чуждых, вас мы славим
И по вам кормила правим;
Вам же немы сны земные.
Вы свои ведете кола
У незримого престола,
Бденья правите ночные,
Лавры Божьей киновиты.
Будит звездное служенье
В нас ответное движенье.
Миг — и в нашей келье тесной
Свод вращается небесный,
Запредельные пустыни
Веют ужасом святыни,
Ночь браздят светил орбиты…
30 июня
Чу, жаркий рык… Созвездье Льва
Уже владычествует в небе.
Как злато, плавятся слова,
Служа поэтовой потребе.
И предопределенный стих
Достиг, еще не прянув, цели:
Так лев следит скачки газели;
Драконов душит так двоих
Алкид-младенец в колыбели.
2 июля
Я зябок, хил: переживу ль
Возврат недальний зимней злости?
Согрей на долгий срок, Июль,
Мои хладеющие кости.
Сбери мне топлива запас
Под клетью продувной лачуги,
Чтоб музам отдал я досуги,
Когда небесный Волопас
Закрутит северные вьюги.
3 июля
Укромной кельи домосед,
За книжным поставцом отшельник,
Будь песен общник и бесед,
Сверчок, невидимый присельник!
Соперник мой! Твой гимн, звеня,
Как степь, мое надменье малит,
«Сверчок распелся — Бога хвалит»—
Не всуе молвится. Родня
Домашним духам, стрекот мирный
С моей сливая ленью лирной,
Живи в почете близь меня.
4 июля
Слепительный срезает серп
Полуденную жатву года.
В разгаре лето. Но природа
Уже предчувствует ущерб.
Остановись, небесный серп!
Или, как Аттис распаленный,
Серпом пожавший колос свой,
Жар сил, добела накаленный,
Охлады хочет ключевой?
14 июля
Разрушил в бегстве Гот злорадный
Нам акведуки, выпил свет,
Что, как маяк, в ночи прохладной
Звал муз под кров мой на совет:
Я с небом слепну, света жадный.
Живым я замкнут в темный гроб,
Как в чрево китово Иона
Иль как за дар хмельной Марона
Отдавший глаз во лбу Циклоп.
Лежи, сплетая в арабески
Волокна тьмы, отзвучья слов,
Пока не выйдет в новом блеске
Июльский Лев на жаркий лов.
15 июля
Титан, распятый в колесе,
Зажженном яростью круженья,
Дух человека, дух движенья,
Пройти ты должен через все
Преображенья, искаженья
И снятым быть, обуглен, наг,
С креста времен; прочь взят из ножен
Твой светлый меч, и в саркофаг
Твой пепл дымящийся положен.
21 июля
Глубь воды меня во сне манила;
Спорить с ней не стало в теле сил:
К омуту я с берега скользил…
Морок сна дневная явь сменила
Сном своим… Дух бодр, и не властна
Темная над зрящим глубина,
Но и явь — завеса: пьют зеницы
(Пальму так поит из недр волна)
В белый полдень звездный свет Царицы.
24 июля
И на главе Ее венец из двенадцати звезд.
«Жил царь в далекой Фуле,
Он милой верен был…»
Как ярок звезд в Июле
Неугасимый пыл.
Незыблемые светы:
Двенадцати царей
Горящие обеты
У замкнутых дверей…
«Жил царь в далекой Фуле,
Был верен до конца…»
Как пламенна в Июле
Игра Ее венца.
Осиротели светы
Двенадцати царей,
Но ярче их обеты
Ушедшей в Эмпирей.
В мечте святой лелея
О дальней Фуле весть,
Я к небу Водолея
Забуду ль взор возвесть,
Когда взыграют светы
Двенадцати царей
И повторят обеты
Владычице своей?
27 июля
Памяти Владимира Соловьева
Четыредесять и четыре
В войне, гражданских смутах, мире
Промчалось года с дня того,
Как над Невой мы с ним простились,
И вскоре в Киеве постились
Два богомольца, за него,
В церковном послушаньи русском
Утверждены. У друга, в Узком,
Меж тем встречал он смертный час.
Вмещен был узкою могилой,
Кто мыслию ширококрылой
Вмещал Софию. Он угас;
Но все рука его святая
И смертию не отнятая
Вела, благословляя, нас.
15/28 июля
Каникула… Голубизной
Гора блаженного Дженнара
Не ворожит: сухого жара
Замглилась тусклой пеленой,
Сквозит из рощ Челимонтана.
За Каракалловой стеной
Ковчег белеет Латерана
С иглой Тутмеса выписной.
Вблизи — Бальбины остов древний.
И кипарисы, как цари,—
Подсолнечники, пустыри:
Глядит окраина деревней.
Кольцом соседского жилья
Пусть на закат простор застроен —
Все ж из-за кровель и белья
Я видеть Купол удостоен.
29 июля
Каникула, иль песья бесь…
Стадами скучились народы:
Не до приволья, не до моды.
А встарь изнеженную спесь
Она гнала в Эдем природы.
Лишь ящерице любо здесь,
В камнях растреснутых и зное,
Да мне. О ласковом прибое
Волны к отлогому песку
Я не мечтаю в уголку
Моей террасы отененной,
На град взирая воспаленный.
29 июля
В ночь звездопад днем солнце парит,
Предсмертным пылом пышет Лев.
Спрячь голову: стрелой ударит
Любовь небесная — иль гнев.
Был небу мил, кто дали мерил
Кометным бегом — и сгорел;
Кто «золотому блеску верил»,
Поэт,— и пал от жарких стрел.
В бестенный полдень столько милых
Теней глядится через смерть!
И сколько глаз в твоих светилах
Сверкнет, полуночная твердь!
И скольких душ в огнях падучих
Мгновенный промелькнет привет!
Угаснет пламень искр летучих,
Начальный не иссякнет свет.
А времена в извечном чуде
Текут. За гриву Дева Льва
С небес влачит, На лунном блюде
Хладеет мертвая глава.
2 августа
Едва медовый справлен Спас,
Светает Спас преображенский.
Спас третий — с вечери успенской.
Иванов день: всему свой час.
Крест, свет нагорный, Лика чудо,
С главой усекновенной блюдо:
Страстных святынь иконостас.
Мед с краю, горечь в сердце кубка.
Путь к обновленью естества
Доколе будет — с оцтом губка,
Усекновенная глава?
В юдоли слез трех райских кущей,
Как Петр восторженный, ищу,
Покинутый, к Мимоидущей
Тянусь и — сирота — ропщу,
Что, лишь в нетварном убеленье
Земля завидит свой Фавор,
Над полым гробом уж Успенье
Величит ангельский собор,
Преображенью праздник смежный,
Ты, риза белая души,
Ты, в зное вихрь Марии Снежной,
Пожар чистилища туши
И, след стопы лелея нежной,
Остылый пепл запороши.
5 августа
С тех пор как путник у креста
Пел «De Profundis»,[13]— и печали,
И гимнам чужды, одичали
В безлирной засухе уста.
Благословенный, вожделенный
Я вновь увидел Вечный Град,
И римским водометам в лад
Взыграл родник запечатленный.
Не надолго, Был духу мил
Отказ суровый палинодий:
Прочь от языческих угодий
Он замысл творческий стремил.
Но в час, когда закат оденет
Полнеба в злато, хоровод
Взовьется ласточек,— вот, вот
Одна, другая вдруг заденет
Тебя крылом, в простор спеша:
Так ныне каждый миг летучий
Волной лирических отзвучий
Спешит напутствовать душа.
8 августа
Все никнут — ропщут на широкко:
Он давит грудь и воздух мглит.
А мой пристрастный суд велит
Его хвалить, хвалить барокко,
Трастеверинцев соль и спесь,
Их р раскатистое, твердо
Меняющее сольдо в сордо,
Цвет Тибра, Рима облик весь,—
Чуть не малярию, с которой,
Бредя «вне стен» из веси в весь,
Я встарь спознался и доднесь
Не развяжусь, полвека хворый.
9 августа
Ludens coram Ео omni tempore, ludens in
orbe terrarum et deliciae meae esse cum
filiis hominum.
Proverb., VIII, 30-31[14]
Коль правда, что душа, пред тем
Как в мир сойти, на мир иной взирала,
Поэтом тот родится, с кем
София вечная играла.
Веселой тешиться игрой
Ей с человеками услада.
Но мудрецам, в закон и строй
Вперившим все вниманье взгляда,
Не до веселия порой:
У ней с поэтом больше лада,
12 августа
У темной Знаменья иконы, в ночь, елей
Лампадный теплится; я ж, отрок, перед ней
Один молясь, не знал, что кров мой был каютой
Судна, носимого во мраке бурей лютой,
Что голосами тьмы не бес меня пугал,
А в доски бьющийся осатанелый шквал,
Что малый, кроткий свет, по серебру скользящий,
Елея данью был, валы миротворящей.
14 августа
«Идти куда глядят глаза,
Пряма летит стрелой дорога!
Простор — предощущенье Бога
И вечной дали бирюза»…
Исхожены тропы сухие,
И сказку опровергла быль.
Дорога — бег ползучий змия,
С высот низринутого в пыль.
Даль — под фатой лазурной Лия,
Когда любовь звала Рахиль.
И ныне теснотой укромной,
Заточник вольный, дорожу;
В себе простор, как мир огромный,
Взор обводя, не огляжу;
И светит памяти бездомной
Голубизна за Летой темной,—
И я себе принадлежу.
16 августа
Рубиться ныне бы, Денис,
И петь, и пить тебе! Все страны,
Куда лицом ни повернись,
Освобождают партизаны.
Что ж не как прежде весела
Беспечных удальцов ватага?
Забота ль черная легла
На обреченные чела?
Иссякла ль пьяных гроздий влага?
Хмель веледушный бы влила
Твоя в них песнь, твоя отвага,
Угрюмой злобы враг Денис,—
Ты, в партизанах Дионис!
19 августа
Не медлит солнце в небесах,
И дно колодцев света мелко,
Дрожит на зыблемых весах,
Не хочет накрениться стрелка,
Мгновенный возвещая суд.
И кто отчаялся, кто чает;
И с голода крещеный люд
В долготерпении дичает.
19 августа
«Хочешь всем владеть?
Не владей ничем.
Насладиться всем?
Всё умей презреть.
Чтобы всё познать,
Научись не знать.
Быть ли хочешь всем —
Стань ничем».
Ночь и камень твой Кармил,
Иоанн Креста,
Дальний цвет мне в Боге мил,
Радость — красота.
«Все — ничто».— Ты славил, свят,
Бога,— ключ в ночи;
Что ж хвалы твои струят
Темные лучи?
Не Ничто глядит с небес
Из-под звездных век.
На земле моей воскрес
Богочеловек.
Смертный возглас Илои
С высоты креста —
Все ль, что в ночь могли твои
Простонать уста?
Не хочу богатств, услад,
Веденья, Всего:
Быть хочу одним из чад
Бога моего.
Воля детская моя —
Сыном быть, не Всем,
Стать как Бог звала змея,
Вползшая в Эдем.
Не затем, что хлынет Свет
Землю обновить,
Хочет сердце каждый цвет
Здесь благословить.
Не затем, что может Бог
Тварь обожествить,
Гость во мне тоску зажег —
Крест Его обвить.
24 августа
Нельзя тому быть, чтобы стольких слез твоих чадо погибло.
И вот в саду слышу из соседнего дома голос, как будто отроческий (отроковицы ли,— не знаю), часто повторяющий на распев слова: «Возьми и читай, возьми и читай».
И я был чадо многих слез;
И я под матерним покровом
И взором демонским возрос,
Не выдан ею вражьим ковам.
А после ткач узорных слов
Я стал, и плоти раб греховной,
И в ересь темную волхвов
Был ввержен гордостью духовной.
И я ответствовал: «Иду»,
От сна воспрянув на ночлеге;
И, мнится, слышал я в саду
Свирельный голос: «Tolle, lege».[16]
31 августа
Ликуя, топчет спелый грозд
Багряный Вресень, виноградарь,
Мой запевало Кормчих Звезд
И старины про то, как Владарь
Землей владал. В полудни, бос,
С кривым ножом, в ночи с Весами,
Стоит Сентябрь, сбиратель гроз
Под золотыми небесами.
Стоит над ними, в небе слав,
Заклан, земли славянской владарь,
Мой ангел, юный Вячеслав,
Причастной Чаши виноградарь.
Страстным поверх венца венцом
Повит, одеян в багряницу…
Еще ли, Вресень, багрецом
Мне полнишь до краев кошницу —
И жив мой вертоград?.. Судьба
Что сохранит из этих звуков?..
Дань лоз осталых в погреба
Сбирай для памятливых внуков!
8 сентября
Как паутина истонченных,
Редчайших облак день темнит,
Так тень над бровью обреченных
Сгоняет краску с их ланит.
Предчувствие ль им грудь теснит?
Другой стоит за их плечами,
С устами сжатыми, с очами,
Вперенными в один магнит.
Он не принудит, не прикажет —
Своя в них воля, свой закон,—
На перепутьи не укажет,
Где роковой начнется склон;
Но нить сочувственная вяжет
Явь двойника и жертвы сон.
18 сентября
Лютый век! Убийством Каин
Осквернил и катакомбы.
Плуг ведя, дрожит хозяин,
Не задеть бы ралом бомбы.
Век железный! Колесницы
Взборонили сад и нивы.
Поклевали злые птицы
Города. Лежат оливы.
Оскудели дар елея
И вино, людей отрада.
Было время: веселее
Сбор справляли винограда.
20 сентября
Слышу в церкви: «Кто не любит Бога,
Лучше б вовсе не жил он».
Отчего в душе твоей тревога?
Чем, пугливый, ты смущен?
«Как любить без твердой в сердце веры
И не ведая — Koгo?»
Ах, любовь своей не знает меры,
Ни названья своего.
Видит лик любимый — и не верит,
Оробев, своим глазам.
Кто любви ночную глубь измерит?
Веры кто познал сезам?
22 сентября
Ты на пути к вратам Дамаска
Не от чужих ослеп лучей:
В тебе свершилася развязка
Борьбы твоей, судьбы твоей.
В твоем Он сердце водворился;
Душа несла Его, нежна:
Ты, Савл, свирепый бык, ярился
Противу Павлова рожна.
И ныне роженицей стонешь,
В дорожной корчишься пыли.
Откуда голос?— «Что ты гонишь,
О Савл, меня с моей земли?»
23 сентября
Став пред врагом, лицом к лицу,
Ты говоришь: «Долой личину!
Сразись, как следует бойцу,
Или низвергнися в пучину».
Так вызывал ты Сатану,
Свет-Михаил, на поединок.
И днесь, архистратиг иль инок,
Ты к духу держишь речь одну
«Отважен будь! Отринь двуличье!
Самостоянью научись!
В Христово ль облекись обличье —
Или со Зверем ополчись».
25 сентября
Языков правду, христиане,
Мы чтим: со всей землей она
В новозаветном Иордане
Очищена и крещена.
О Слове Гераклиту голос
Поведал, темному, темно;
И шепчет элевсинский колос:
«Не встанет, не истлев, зерно».
Так говорило Откровенье
Эллады набожным сынам,
И Вера нам благоговенье
Внушает к их рассветным снам.
27 сентября
Скорпий жалит с небосклона,
И была мне суждена
Боль от язвин Скорпиона,—
Ими жизнь освящена.
Помню снег окрай дороги,
Пред усадьбою костры,
На рассвете с гробом дроги…
С той мучительной поры
Сколько темных лет промчалось!
Но стоит передо мной,
Что случилось, что венчалось
Света славой неземной.
22 октября
Жди, пожди зари неспешной.
Залегла в угорье темь:
Не узнать во тьме кромешной,
Где тропа, где срыв и стремь.
Поощупай осторожней,
Как слепой с поводырем,
Где в долину спуск надежней,
Одноглазым фонарем.
Ты вождя кривого слушай,
И подслепый поводырь
Приведет в шалаш пастуший
Иль в пустынный монастырь.
22 октября
Таинник Ночи, Тютчев нежный,
Дух сладострастный и мятежный,
Чей так волшебен тусклый свет;
И задыхающийся Фет
Пред вечностию безнадежной,
В глушинах ландыш белоснежный,
Над оползнем расцветший цвет;
И духовидец, по безбрежной
Любви тоскующий поэт —
Владимир Соловьев: их трое,
В земном прозревших неземное
И нам предуказавших путь.
Как их созвездие родное
Мне во святых не помянуть?
24 октября
Как в дни октябрьские прекрасен
Был римский золотой закат,
Как воздух был весенне-ясен,
Как оживал усталый сад.
Но с человеком изменился
И лик полуденной земли.
И мнится — воздух потемнился
И небеса изнемогли.
27 октября
Рассказать — так не поверишь,
Коль войны не пережил,
Коль обычной мерой меришь
Моготу душевных сил.—
Все, чего мы натерпелись,
Как под тонкий перезвон
Что ни день каноны пелись
Безыменных похорон,
А, волчицей взвыв, сирена
Гонит в сумрак погребов,
Голосит: приспела смена
Уготованных гробов,—
Как бездомные бродили,
Где-то крылися в ночи,
Как заложников ловили,
Уводили палачи,—
Как… Но нам ли клясть былое?
С наших согнано полей,
На соседей лихо злое
Лише ринулось и злей.
27 октября
Шепчет: «Светом повеяло,
Христос родился».
Отпустил, что содеяла,—
И в Нем ты — вся.
Содроганье последнее —
И застыли уста.
Есть ли слово победнее
Этой вести Христа?
17/30 октября
Усопших день, всех душ поминки,—
И с разоренных пепелищ
Несет родня цветов корзинки
В пустырь поруганных кладбищ.
Но успокоенным не нужны
Ни мавзолеи, ни цветы.
Их не повинность немоты,
Но мысль томит, что мы недужны.
О мертвых память нам нужна,
А им — живых под солнцем радость.
Им в Божьей памяти дана
Неотцветающая младость.
2 ноября
Станет шар земной теснее,
Мы содвинемся плотнее,
Распрядем кудель в клубок.
Мы — волчок над бездной темной;
Пред вселенною огромной —
Звездной пыли мы комок.
Вопросит Судья, от века
Смутно жданный, Человека:
«Видишь, как ты мал и сир?»
В гордом помысле не кайся,
От себя не отрекайся,
Смело молви: «Я — Твой мир».
И, чудесною спиралью
Расклубясь, ты даль за далью
Обовьешь твоим кольцом
И предстанешь взорам Отчим
Уж не известью пред Зодчим,
А Его другим Лицом.
5 ноября
Как на тусклом стройны, строги
Кипарисов темных иглы!
Мнится: клинописью боги
Начертали эти сиглы
На челе страны счастливой,
И встают над мглой туманной,
Над оливой дымнотканной
Знаки тайны молчаливой.
Тех письмен земные очи
Не прочтут: порхая зыбко,
Их бессмертной Афродиты
Затуманила улыбка.
В полдень сумраком повиты,
Тени грустной Персефоны,
Кипарисы видят Ночи
Неподвижные законы.
Благовонные колонны,
Кипарисы похоронны
В белый полдень, полусонны,
Помнят рощ подземных тень
И не рады новоселью:
Ко вселенскому веселью
Плеском волн, лесной свирелью
Не манит их долгий день.
Предвечерний час настанет,
Мир от буйных игр устанет,—
В кущах смуглых вдруг проглянет
И зардеет скрытый жар,
Будто Ночь завожделеет
Солнца, что дрему лелеет,
И до звезд в их теле тлеет
Темным пламенем пожар.
4-7 ноября
Лесов мутнеющий свинец
Застлали под вечер метели.
Бежит на запад гурт овец,
Роняя серые кудели.
В лохмотьях огненный пастух
Окрай земли костер разводит.
Ушел за край. Костер потух.
В потемках вьюга колобродит.
О, снежных вьюг в ночи завой!
О, север негостеприимный!
Не сговор ли тоски взаимной
Мне в снах являет образ твой?
9 ноября
Три брата есть; Благоговенье,
Чей взор потуплен, лик покрыт,
И личности хранитель — Стыд,
И холод чистоты — Презренье.
Трех дщерей Мудрость, мать, зовет
Соткать им брачную одежду.
В ответ Любовь: «Уж Вера ткет,
Избрав помощницей Надежду».
«А ты?»— «Одетых в белый лен
(Почто не в сталь!) на Князя Мира
Я поведу. Сверкай, секира!
Стань багряницею, виссон!»
11 ноября
Не прадеды ли внукам убирают
Стол пиршественный скатертию браной?
У Аппиевой памятной дороги,
Бегущей на восклон, где замирают
Мелодией лазурной гор отроги
И тает кряж в равнинности туманной,
Муж Римлянин, безглавый, безымянный,
Завернут в складки сановитой тоги,
Всех нас, равно пришельцев и потомков
(Не общие ль у всей вселенной боги?),
Звал вечерять на мраморах обломков
Его гробницы меж гробов забвенных
И лил нам в кубки гроздий сок червонный,
В дыханьи пиний смольных, круглосенных
И кипарисов, дважды благовонный,
Как на трапезе мистов иль блаженных.
21 ноября
Бегут навстречу дни,
Как перелески, мимо;
Бегут поля, плетни,
Селения: одни
Мы дремлем недвижимо.
Путь льется. Край земли
Медлительней вдали
Вращается. И реет,
Как плавный коршун, день
И, медля, вечереет.
Как в этот час алеет
Мелькнувший тот плетень,
То вспаханное поле,
Где нас не будет боле,
Где бродит наша тень,
Покинута, на воле.
27 ноября
Некто смерти так боялся (слушал
Днем и ночью, не. стучится ль гостья),
Что, годов промаявшись без мала
Восемьдесят и не в силах боле
Длить растущий ужас ожиданья,
Над могилой с жизнию покончить
Рассудил и руки наложил бы
На себя, когда бы наважденье
Отогнать не подоспела гостья.
И сказал ей старец: «Как боялся
Я тебя, А ты пришла,как ветер,
В добрый час — тоску мою развеять».
28 ноября
Аллеи сфинксов созидал
Знаменовательный Египет.
Исхожен символов дедал;
Волшебных зелий кубок выпит.
Вели аллеею гробниц
Дороги Аппиевой плиты
Во град, откуда шли квириты
Вслед похоронных колесниц.
Где русских старых лип аллеи,
Лет романтических затеи?
Их вырубил, на мщенье скор,
Наш разгулявшийся топор.
Как лик земли без вас печален,
О просеки чрез царство сна!
И вот аллеями развалин
Идут в безвестность племена.
Жизнь и дыханье сада,
Зеленая листва!
Ветрам, очей услада,
Плащ уронив, от хлада
Укрылась ты, жива,
В нагие дерева.
Напляшутся метели
До устали. Молва
Пройдет в корнях у ели:
«Снега, слышь, разомлели —
Проталины, капели:
Повыгляни, трава!»
Навеяли метели
Сувои у ворот.
Когда забродят хмели,
Придет и твой черед.
Уж ангелы пропели
В звездах солнцеворот.
1 декабря
Не боги ль в гости к ним, феакам,
Для кубков, игр и нег сошли?
Изнежен гений стал и лаком
К роскошным пиршествам земли.
Дух отучнел; и густ, и плотен
Сочится спектра каждый цвет.
Застыл в хранилищах полотен,
Как жемчуг в раковинах, свет.
Чей луч, отдавшемуся чарам
Ласкательного забытья,
Мне больно ранил грудь ударом
Центурионова копья?
То Мемлинг был. Когда в утехах
Чудотворящей кисти Юг
Восславил плоть, на фландрский луг
Спускались ангелы в доспехах
Стальных перчаток и кольчуг.
Здесь чувствую, как углем тлело,
В себе вмещая Божество,
Страдальческое естество,
И жен, с креста приявших Тело,
И на покинутом холме
Три крестных древа в полутьме.
22 декабря
Шел молодой пастух с жезлом;
Сидит за темных вод руслом
Купальщица и кормит грудью,
Закрыла день гроза крылом;
И вьется молнии излом
Над облачной зеленой мутью.
Древа дрожат. Сквозь медный мрак
Бледнеет зданий дальний зрак.
Безглавое двустолпье храма.
Читаю твой, Джорджоне, знак:
Твоя Гроза — Семелин брак,
Небес и недр эпиталама.
26 декабря
И снова ты пред взором видящим,
О Вифлеемская Звезда,
Встаешь над станом ненавидящим
И мир пророчишь, как тогда.
А мы рукою окровавленной
Земле куем железный мир:
Стоит окуренный, восславленный
На месте скинии кумир.
Но твой маяк с высот не сдвинется,
Не досягнет их океан,
Когда на приступ неба вскинется
Из бездн морских Левиафан.
Равниной мертвых вод уляжется
Изнеможенный Легион,
И человечеству покажется,
Что все былое — смутный сон.
И бесноватый успокоится
От судорог небытия,
Когда навек очам откроется
Одна действительность — твоя.
28 декабря
Любви доколе
Блуждать, доколь
В твоей неволе,
О слез юдоль?
О лес разлуки!
В твоей глуши
Расслышу ль звуки
Родной души?
29 декабря
Вы, чьи резец, палитра, лира,
Согласных муз одна семья,
Вы нас уводите из мира
В соседство инобытия.
И чем зеркальней отражает
Кристалл искусства лик земной,
Тем явственней нас поражает
В нем жизнь иная, свет иной.
И про себя даемся диву,
Что не приметили досель,
Как ветерок ласкает ниву
И зелена под снегом ель.
29 декабря
Ев. oт Иоанна, 21, 7-12
Порывистый, простосердечный,
Ты мил мне, Петр!— Мечта иль явь?
«Он!»— шепчет Иоанн. И вплавь
Ты к брегу ринулся, беспечный.
Там Иисус уж разложил
Костер, и ждет огонь улова.
О том, что было с Ним, ни слова:
Он жив, как прежде с ними жил.
29 ноября
Прощай, лирический мой Год!
Ор поднебесный хоровод
Ты струн келейною игрою
Сопровождал и приводил,
Послушен поступи светил,
Мысль к ясности и чувства к строю,
Со мной молился и грустил,
Порой причудами забавил,
Роптал порой, но чаще славил,
Что в грудь мою вселяло дрожь
Восторга сладкого… «K Афине
Вернись!— мне шепчет Муза.— Ныне
Она зовет. И в дар богине
Сов на Акрополе не множь.
Довольно ей стихов слагали
И на нее софисты лгали:
Претит ей краснобаев ложь.
О чем задумалася Дева,
Главой склонившись на копье,
Пойдем гадать. Ее запева
Ждет баснословие твое».
31 декабря