Светить можно - только сгорая

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Моисей Соломонович, совсем зашился. Не могу продолжать работу, пока не разберусь, что написано в этих показаниях! — Антипов положил на стол председателя ЧК пачку аккуратно скрепленных листов бумаги, исписанных на немецком, французском и английском языках. — Ведь знаю, что большинство может говорить и писать по-русски. Они просто издеваются надо мной.

Урицкий полистал показания задержанных резидентов.

— Что касается немецких текстов, оставь мне на ночь, переведу, а вот как быть с английскими и французскими… — Он обвел взглядом сидящих в комнате чекистов отдела борьбы с контрреволюцией. Они скромно потупились, отвели глаза.

— Товарищ Урицкий, разрешите! — со стула поднялся молодой следователь ЧК Ваня Калугин. — У меня есть друг, Исаак Бабель. Вот он мог бы…

— Говоришь, мог бы? Так за чем остановка? — обрадовался Урицкий. — Тащи его сюда.

По вызову Ивана Калугина Исаак Бабель, молодой человек, мечтавший стать писателем, прибыл в Петроград. Прямо с Николаевского вокзала он отправился на Гороховую. Два пулемета, стоявшие в вестибюле и встречавшие посетителей, показались юноше похожими на сторожевых собак, оскаливших на него свои железные морды.

Oн даже сделал шаг назад и тут услышал голос охранника:

— Тебе куда?

— Мне бы повидать Ивана Калугина, — довольно неуверенно сказал Бабель.

— Подожди, сейчас вызову коменданта.

Стараясь не смотреть на пулеметы, молодой человек отступил к двери, но тут же показался комендант с маузером в деревянной кобуре.

— Вот. — Исаак протянул коменданту письмо Ивана Калугина. Тот внимательно прочел, вернул письмо.

— Ступай в Аничков дворец, — сказал комендант, — он сейчас там работает.

Наутро Калугин привел товарища прямо в кабинет председателя ЧК. Рабочий день еще не начинался, и кабинет казался пустым. Лишь кашель за занавеской подсказал вошедшим, где находится хозяин кабинета.

Калугин, попросив разрешения, прошел за драпировку. До Бабеля долетели обрывки слов.

— Парень свой, я за пего ручаюсь, — приглушив свой зычный голос почти до шепота, говорил Калугин. — Языки знает…

Ждать Бабелю долго не пришлось. Моисей Соломонович вошел в кабинет, поздоровался и, садясь за стол, пригласил Бабеля садиться.

Беседа продолжалась недолго. Юноша с интересом разглядывал человека, имя которого уже знала вся страна. За стеклами пенсне угадывались тяжелые, разрыхленные бессонницей веки. И юноша вместо страха вдруг ощутил в себе добрую жалость к этому усталому человеку, принявшему на свои плечи непосильный такой груз. Со своей стороны и Урицкий присматривался к будущему сотруднику. Ему показалось, что юноша чем-то напоминает младшего брата Соломона. Пахнуло детством. Днепр, Черкассы.

— Вот попробуйте перевести, — протянул он Бабелю листок, исписанный мелким почерком по-немецки.

— Но он… — начал было Калугин, зная, что в первую очередь требуются английские и французские переводы, но что-то во взгляде Урицкого заставило его замолчать.

Бабель попросил листок бумаги и бегло начал писать перевод.

— Вот, — протянул он листок Урицкому.

— Неплохо, неплохо, хотя я в этом месте вставил бы другое слово, тут не совсем точно, — просмотрев перевод, сказал Урицкий.

— Так зачем же вам переводчик, если вы сами… — густо покраснел Бабель.

— Но если я займусь переводами, кто же будет руководить ЧК, — улыбнулся Моисей Соломонович.

— Выдать солдатское обмундирование и талоны на обеды, — сказал он вызванному коменданту. И Бабель стал переводчиком иностранного отдела ЧК.

Свободных кабинетов не было, и новый сотрудник ЧК, будущий известный писатель Исаак Эммануилович Бабель, занял рабочее место в углу зала бывшего петербургского градоначальства и тут же принялся за переводы.

Поздно вечером закончил Бабель свою работу. Из переводов ему стало ясно, что в Петрограде существует несколько подпольных белогвардейских организаций германской ориентации, которые установили тесные связи с подпольными организациями монархического направления. Во главе одной из них, как показали изъятые чекистами документы, стояли бывший царский министр Трепов и барон Нольде.

Другая подпольная белогвардейская офицерская организация, называвшая себя «Великой единой Россией», вела прямой шпионаж в пользу Германии. В бумагах этой организации упоминался Дидерихс, бывший офицер военно-морского флота.

Видно было, что немцы вели переговоры с этими организациями о выработке общего плана борьбы с Советской Россией…

Читая переводы, Урицкий снова похвалил нового сотрудника, тихо сидевшего у стола председателя.

— Вот видите, — обратился он к Бокию и Антипову, — бывший морской офицер Дидерихс организовал в Петрограде сеть «трудовых артелей» и других «коммерческих предприятий», и это дает ему возможность собирать шпионские сведения, вербовать новых агентов.

— Дидерихса надо задержать, — сказал Глеб Иванович Бокий. — Тем более что его шпионская связь с немцами легко доказывается имеющимися документами.

— Да это так, но у Дидерихса в наших войсках наверняка уже есть свои люди, немецкие агенты, этим арестом мы их спугнем, — сказал Антипов. — С арестом надо повременить и посмотреть, проследить его связи.

— Дельно, — согласился Урицкий и предложил выработать план действий чекистов с таким расчетом, чтобы все связи Дидерихса были установлены.

— Арест Дидерихса и его сообщников надо провести одновременно, — заключил Урицкий.

Когда Бокий и Аптипов ушли, Урицкий обратился к Бабелю.

— Вы, дорогой мой, очень помогли, но это лишь начало. Такой работы у нас много, и вам следует хорошо отдохнуть, а завтра жду вас в кабинете прямо с утра.

Вторую свою ночь в Петрограде снова провел Бабель в Аничковом дворце у Калугина.

На следующее утро Урицкий спросил Бабеля:

— А как вы в английском и французском?

Получив удовлетворивший его ответ, Урицкий положил перед переводчиком новую стопку бумаг.

— Вот здесь вы увидите иную ориентацию. Если монархисты делают ставку на немцев, то кадеты и эсеры держат равнение на Антанту. Постарайтесь, пожалуйста, и в этих бумагах раскопать нам рациональное зерно…

Многое узнал Бабель во время работы переводчиком в комиссии Урицкого, как часто называли Петроградскую ЧК. Теперь он уже не удивлялся тому, что бывшие царские офицеры состояли на содержании двух, а иногда и нескольких иностранных разведок, с одинаковым рвением выполняя задания своих как германских, так и антантовских хозяев.

Особенно оживились английские и французские шпионы с начала вооруженной интервенции Англии и Франции.

Летом, когда проходила мобилизация в Красную Армию, в числе других питерских чекистов Бабель отбыл на Украину, где служил в гражданскую войну в Первой Конной армии. О работе в Петроградской ЧК и о встрече с Урицким он написал небольшой рассказ.

Однажды матросы, патрулирующие по городу, задержали группу офицеров-мародеров. Была с ними и женщина. Всех доставили в уголовный сектор комиссариата юстиции Петроградской коммуны, к товарищу Менжинскому. Испытанный большевик-подпольщик, Вячеслав Рудольфович Менжинский был первым народным комиссаром финансов Советской России. В первом составе Совета комиссаров Петроградской коммуны он также вначале стал комиссаром финансов, но затем был переведен на работу в комиссариат юстиции Петроградской коммуны. Оставаясь одновременно членом коллегии ВЧК, Менжинский принял активное участие в работе Петроградской ЧК.

Просмотрев документы задержанных мародеров, он попросил доставить к нему гражданку Серпову.

Конвойный ввел в кабинет накрашенную женщину лет пятидесяти, в шубке из основательно потертой белки.

— Садитесь, пожалуйста, — указал ей на стул Менжинский.

— Спасибо, я постою, — улыбнулась женщина. — Надеюсь, что недоразумение скоро выяснится, так как я не имею никакого отношения к этим спившимся офицером.

— Возможно. Но меня сейчас интересует другое. Где вы получили паспорт?

— В Петрограде.

— И вы утверждаете, что это ваш паспорт? — открыл документ Менжинский.

— Да, конечно. — Женщина искренне изумилась вопросу.

— Юлия Эрастовна Серпова, 1867 года рождения, прописана по Церковной улице Санкт-Петербурга, — прочел Менжинский и тут же спросил: — Юлия Эрастовна Серпова и Юлия Осиповна Серпова, проживавшая и 1907 году на Церковной улице и носившая партийную кличку «Люся», — одно и то же лицо?

Женщина промолчала.

— Скажите, «Люся», помните собрание Петербургского комитета в марте 1907 года в психоневрологическом институте, на Невском, 104?

— Товарищ «Техник»?

— Узнали? А теперь расскажите, как случилось, что Петербургский комитет в полном$7

Естественно, эти вопросы «повисли в воздухе».

С делом Серповой Менжинский ознакомил Урицкого. Моисей Соломонович назначил по делу следствие, которое документально доказало длительную провокаторскую деятельность последней. Платный агент охранки по кличке Ворона, Серпова предала многих партийных работников и нанесла большой вред революционному подполью. Но приговору революционного трибунала она была расстреляна. И этот расстрел не вызвал в душе Моисея Соломоновича протеста против смертной казни. Провокаторы другого не заслуживают.

А заботы наслаивались на заботы. Ну, от провокаторов, контрреволюционеров всех мастей очищать Петроград будет ЧК, а как быть с улицами, площадями? Теплое апрельское солнце согнало снег, оставив на асфальте жидкую грязь. Правда, усилиями городского головы Михаила Ивановича Калинина организована разовая уборка дворов и улиц: дело ведь идет к празднику 1 Мая. А как быть в дальнейшем? Вопрос стоит о восстановлении дворницкой службы, а это вопрос не такой уж и простой. Моисей Соломонович по личному опыту нелегальной революционной работы знал, что многие дворники были агентами царской охранки и участвовали в полицейском сыске. Таких надо от службы освободить, а кое-кого и привлечь к ответственности. Организация же новой дворницкой службы — дело городского головы. Не откладывая дела в долгий ящик, Урицкий решил тут же навестить Михаила Ивановича непосредственно в городской управе.

Войдя в кабинет Калинина, Урицкий осмотрелся. В кабинете все как будто выглядело казенно, по-дореволюционному. Но стоило взглянуть на огромный стол, за которым когда-то восседал представитель монархического Петербурга, как становилось ясным, что времена изменились. За столом сидел человек с внешностью крестьянина, среднего роста, в поношенном пиджачке и косоворотке. Лицо спокойное, даже, можно сказать, суровое, а глаза улыбаются вошедшему из-под очков в простой металлической оправе.

Увидев у себя Урицкого, Михаил Иванович искренне удивился. С тех пор как тот стал председателем Петроградской ЧК и комиссаром внутренних дел Петроградской трудовой коммуны, он перестал заниматься муниципальными делами, которые были ему поручены в свое время городской думой, и на Невском, 33 никогда не бывал. Городской же голова сам наведывался к Урицкому, когда была необходимость утвердить какое-либо постановление.

Михаил Ивапович обрадовался встрече. Выбравшись из-за своего необъятного стола, Калинин дружески усадил Урицкого в удобное кресло, сам уселся напротив и достал папиросы. Закурили, Моисей Соломонович рассказал, какие дела привели его в городскую управу.

— Вот, казалось бы, простая проблема—заставить работать дворников, ан нет. И здесь, видно, без классоьой борьбы не обойтись, — теребя бородку, сказал Калинин, узнав, что привело к нему председателя ЧК.

Обсудив служебные вопросы, как-то незаметно перешли на личные. Калинин рассказал о своих детишках.

— Моисей Соломонович, выбрали бы свободный часок, заглянули бы к нам на огонек, вот бы я вас с ними и познакомил, — сказал Михаил Иванович.

— Обязательно как-нибудь загляну, — пообещал на прощанье Урицкий. И это не было дежурной фразой. После отъезда в Москву Якова Михайловича Свердлова, в доме которого часто отдыхал душой Моисей Соломонович, стало острее чувствоваться одиночество.

Обратно на Гороховую Урицкий пошел пешком. Яркий, совсем не петроградский день вернул в далекое прошлое, в Черкассы, в Одессу. Вдруг вспомнилась девочка, дочь младшего брата, названная в честь старшей сестры Бертой. Это было в Одессе, в 1912 году. В те редкие минуты, когда дядя Моисей появлялся в доме, она забиралась к нему на колени, снимала его очки и пыталась увидеть в них какой-то другой, сказочный мир, о котором ей рассказывая Моисей Соломонович. Ничего не разглядев в мутных, не по глазам стеклах, малышка ужасно смешно сердилась, обвиняя дядю в обмане. Тогда «сказочный мир», за который боролся революционер Урицкий, был еще далек, но он уверенно обещал девочке, что стоят ей подрасти, как она очутится в этом мире, где все будут равны, не будет богатых и бедных и не нужно будет бояться полицейских и жандармов.

Об этом иносказательно, чтобы не придралась царская цензура, он писал ей письма из Дании и Швеции, но, видимо, сам недооценил цензуру — ни ей, ни братьям письма эти, очевидно, не попадали, так как никаких ответных вестей не было. Не получил он ответа и на свои письма родным уже по возвращении в Россию. Сейчас со стыдом подумал, что не пробовал их разыскать, не знал даже, живы ли они и как сложилась их судьба после Октябрьской революции. Да и где было взять время на розыски, когда все его дни и ночи поглощала пролетарская революция и жестокая борьба с ее врагами. «Все разво тяжко на душе — не можешь связаться с братьями и сестрой», — корил он себя. Но перед ним уже вырос дом № 2 на Гороховой, и все мысли о личной жизии отступили перед неотложными делами.

— Товарищ Урицкий, к вам просится какой-то парень, говорит, ваш племянник, — едва Моисей Соломонович снял шляпу и пальто, доложил дежурный.

«Пословица говорит: „сон в руку“, а тут „мысль в руку“», — подумал Урицкий.

— Проси, — сказал он дежурному.

Урицкий пристально всматривался в вошедшего невысокого, но ладного парня в военной гимнастерке, стараясь разглядеть в нем черты одного из братьев, но это ни к чему не привело. Пожалуй, лицо больше всего напоминало лицо старшей сестры Берты.

— Здравствуйте, дядя, — сказал парень и смутился. Видно, вот так просто назвать «дядей» председателя грозного ЧК ему было нелегко.

«Скромен. Это уже хорошо. Но кто он? Чей сын?»

— Вот вам письмо, — вывел племянник дядю из затруднительного положения.

Моисей Соломонович вскрыл конверт. Короткая записка без всяких родственных излияний: «Если есть возможность, пристрой учиться сына Семена». И подпись — «Петр».

— Ну, расскажи о себе, — усадив племянника в кресло, попросил Моисей Соломонович.

Рассказ Семена прост и бесхитростен. Ему уже 23 года. Родился в Черкассах. В начале 1900 года семья переехала в Одессу. Учился в казенной гимназии, материальная нужда заставила бросить четвертый класс и пойти работать по найму. В июне 1912 года вступил в ряды Одесской организации РСДРП (большевиков). Досрочно призван в армию, в 1915 году служил прапорщиком драгунского полка и вел агитационную работу среди солдат. В ноябре 1917 года возглавил отряд Красной гвардии, боровшийся за установление Советской власти в Одессе. Семен Урицкий все время ощущал недостаток образования. Вот отец и направил его к младшему брату Моисею.

Моисей Соломонович тут же написал записку в комиссариат по военным делам Борису Павловичу Позерку.

— Я прошу направить тебя на курсы красных командиров, — сказал он, отдавая записку племяннику. — Больше ничем помочь не смогу.

Сожалеть о рекомендации, которую он дал Семену Урицкому, не пришлось. Весь дальнейший путь племянника был достоин Моисея Соломоновича.

Семен был зачислен в кавалерийское краткосрочное училище, которое успешно закончил в течение трех месяцев. 1 августа состоялось специальное заседание Петросовета, посвященное выпуску первых красных командиров пехотного, кавалерийского и артиллерийского училищ.

Получая Красное знамя выпуска, молодые красные командиры дали торжественную клятву бороться за Советскую власть до последней капли крови.

Эту клятву Семен Урицкий пронес с собой в боях под Царицыном, в Крыму, в легендарном походе южной группы войск на Украине. Будучи помощником начальника штаба 58-й дивизии, которой командовал прославленный герой гражданской войны Иван Федорович Федько, Урицкий проявил удивительную находчивость при спасении своего комдива от банды Махно. В 1919 году в районе города Николаева Махно заслал в полки 58-й дивизии своих агентов для вербовки солдат в свою банду. В момент, когда спровоцированные бандитами бойцы из тыловых частей дивизии арестовали Федько и комиссара, Урицкий поднял по тревоге батальон связи и вызволил от бандитов своих командира и комиссара. За это приказом Реввоенсовета республики он был награжден орденом Красного Знамени.

Второй орден боевого Красного Знамени Семен Петрович Урицкий получил за участие в подавлении кронштадтского мятежа в 1921 году. Тогда же Петросовет наградил слушателя Военной академии Семена Урицкого именными золотыми часами. Закончив в 1922 году Военную академию, Урицкий направляется иа специальную работу за рубеж. Вернувшись, он командует крупными военными соединениями: корпусами, штабами военных округов, механизированными частями.

С апреля 1935 года Семен Петрович Урицкий возглавляет советскую военную разведку. Он напутствовал Рихарда Зорге, Льва Маневича в их ответственных миссиях.

В 1936 году по заданию Советского правительства Семен Петрович Урицкий проводит большую работу по оказанию помощи Испанской республике. Он подбирает кадры военных советников, организует снабжение республиканских войск, эвакуирует из горящих, разрушенных фашистами городов испанских детей, заботится об их устройстве на Советской земле.

Не суждено было узнать Моисею Соломоновичу Урицкому о яркой, порой героической жизни племянника Семена, которого сегодня он направил к товарищу Позерну с просьбой зачислить на курсы красных командиров.

А пока, провожая до дверей кабинета своего племянника, Моисей Соломонович вдруг остро ощутил горечь: ведь и у него мог быть такой сын. Но ведь еще не вся жизнь прожита. Вот кончится гражданская война, нe потребуются, как сказал Михаил Иванович Калинин, профессиональные революционеры, и тогда… Что «тогда» — Урицкий не стал додумывать. Опустившись в кресло за своим столом, он открыл ящик и достал тоненькую папку с делом группы бывших юнкеров, расследование по которому он вел сам.

По делу о контрреволюционной деятельности группы бывших юнкеров, возбужденному ВЧК в Москве, в апреле Петроградская ЧК арестовала сына царского генерала Николая Аносова. Показания, изобличающие Николая Аносова, дал арестованный в Москве по анонимному письму его младший брат Всеволод Аносов.

Урицкий лично допросил Николая Аносова, и тот сообщил, что ему о заговоре юнкеров в Москве ничего не известно, а его брат Всеволод склонен к фантазии и преувеличению. Что-то в ответах арестованного Аносова заставило Моисея Соломоновича поверить в его показания. Девизом первого председателя Петроградской ЧК было: «Ни одного несправедливого приговора, ни одной лишней жертвы в работе чрезвычайных комиссий». Он посылает в Москву две телеграммы. Было это 12 апреля 1918 года.

«Вне очереди. Москва, Совнарком. Комиссару юстиции. Комиссии Дзержинского сидит пятнадцатилетний Всеволод Аносов. Распорядитесь освобождении. Председатель Чрезвкома Урицкий».

«Вне очереди. Москва. Чрезвычайная комиссия борьбе контрреволюцией. Николай Аносов арестован заговоре не знает. Сообщите телеграфом какие вопросы поставить. Освобожден ли Всеволод Аносов. Николая освобожу если до 15 не получу вопросов или другого распоряжения. Председатель Чрезвкома Урицкий».

15 апреля Урицкий получил из ВЧК телеграмму, в которой было сообщено, что несовершеннолетний Всеволод Аносов «освобожден поручителю», а Николая Аносова предлагалось препроводить в Москву.

Феликс Эдмундовпч сам занимался расследованием факта ареста и содержания в ВЧК несовершеннолетнего Всеволода Аносова и обстоятельствами его допросов следователями ВЧК.

О деятельности московских юнкеров Николай Аносов действительно ничего не знал. Это была правда.

Серьезную озабоченность вызвала активизация анархистских групп, которые под видом защиты революции создавали вооруженные отряды, занимались экспроприацией, грабежами и погромами.

Урицкому доложили, что анархисты на Васильевском острове захватили особняк бывшего миллионера барона Гинзбурга. Вывезли все ценности.

Комиссар по делам печати Володарский утром положил на стол Урицкому одну из анархистских газет, выпускаемых в Петрограде.

— Вот, посмотрите, Моисей Соломонович, как анархисты «теоретически» обосновывают неизбежность участия преступных элементов в их движении.

Газета писала: «За нами идет целая армия преступности. Мы это хорошо знаем. Почему же мы идем вместе? Вернее, почему они идут под нашим прикрытием? У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество, и они разрушают. Мы выше современного общества, а они ниже. Но мы с глубоким презрением к современному обществу протягиваем руку этим преступникам. У нас общий враг — современное общество… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его — вот возгласы поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».

Отложив газету, Урицкий показал Володарскому на стопку документов, лежавших у него на столе.

— Газета — это «теория» анархистов, а вот «практика». Но и «теории» и «практике» анархистов придет конец. Дзержинский начал в Москве операцию по разоружению анархистов, а мы в Петрограде ее закончим.

27 апреля комиссар по делам печати Володарский с удовлетворением опубликовал в петроградских газетах сообщение Петроградской ЧК о разоружении анархистов, проведенном чекистами 23 апреля 1918 года. Это был еще один удар по контрреволюции.

Но сколько таких ударов было сделано, и сколько ещо питерские чекисты должны будут нанести по врагам революции…