Светлая сторона Луны (трилогия)

Пролог

Свет и тени причудливо переплетались. В ночном небе не было Луны, ее здесь и не могло быть. Отличное время, отличное место. Она была рядом со мной, на балконе, задыхалась от поцелуев, млела от ласк, но не сдавалась. Если бы у меня была цель взять ее, я бы действовал по-другому. Но я никогда не путаю удовольствия с работой. Просто можно испортить себе и то и другое. Мои губы скользнули вниз по ее тонкой шее. Бархатистая кожа, а под ней пульсирует полноводная река силы. Кровь… она рядом, но недосягаема. Почему я не вампир? Почему мои зубы не могут незаметно прокусить эту нежную шею, а ее саму погрузить в подобие сна?

Я отогнал эти недостойные мысли. Работа. Если за что-то берешься, то делай это со всей душой. А не можешь — не берись. Ее сердце бьется часто, кровь несется по телу быстро. Последний штрих…

Мои губы ласкали ее, а из-под языка уже появился спрятанный там тонкий шип. Месяцы тренировок нужны были, чтобы научиться скрывать его от партнерши во время поцелуев, но предел своему совершенству определяешь только ты сам.

Плоская сторона шипа словно сама прилипла к кончику языка. Короткий укол — она ничего не почувствовала, а стальное жало уже проложило себе путь до алой реки. Комариный укус. О нет, у комаров нет ядов Воинства Небесного.

Она слабела на глазах. Я прекратил свои ласки. Это уже было не нужно. В последний момент она осознала, что произошло, потянулась к своей пышной прическе. Я спокойно подошел и выдернул оттуда шпильку, вполне возможно смазанную таким же ядом, как и мой шип. Я не разговаривал с ней — к чему речи покойнице? Просто стоял и смотрел, как силы покидают ее. Потом перенес в комнату, на кровать. Она при жизни была хороша, нечего ей валяться на полу.

Ее смерть была только первым шагом. Второй гораздо сложнее. Конечно же мне не составило труда убить эту молоденькую дурочку, возомнившую себя Гюрзой, но оказавшуюся простой курицей.[1] То, что я собирался проделать дальше, было со мной в первый раз. Я, конечно, досконально изучил теорию, но что она без практики?

Главное — верить. Малейшее сомнение в успехе — и все, провал. Я верил, нет, я знал: все получится. По-другому и быть не могло. Ее душа была достаточно черна. Никто за нее не заступится, значит, она моя, потому что я имею силу взять.

Я сосредоточился. Как всегда, я не смог уловить момента, когда реальность сменилась видениями. Сфера непроглядной Тьмы, она вокруг меня. Это мой щит, но она же, если надо, может стать моим мечом. В любом случае — это часть меня. Тонкое щупальце тянется к ней, вернее, к озирающемуся в недоумении призраку. Она не осознает, что с ней происходит. Призрак пытается понять — где он, почему все изменилось? И что это за мешок мяса, костей и требухи лежит на кровати?

Я властно вторгаюсь в ее сознание. Ей незачем помнить меня. Нельзя пока оставлять следов. Следом за этим я загоняю душу обратно в тело. Это оказалось неимоверно трудно. И особенно трудно запереть ее там навсегда. Она хочет сопротивляться, но не знает как. В Мире Видений она пока чужая, и никто не даст ей времени освоиться.

Я возвращаюсь в Обычный Мир. Тело все так же безжизненно лежит на кровати. Тонкая рука свесилась до пола, голова запрокинута, на шее еле заметная капелька крови. Там вошел мой шип — незначительная вещичка, от которой умирают. Грудь не вздымает дыхание, сердце уже не стучит, а полная сил алая река стремительно превращается в зловонное болото.

Но утром она встанет. Она ничего не будет помнить, будет ходить, говорить, пытаться есть и пить. Она заметит, что еда не имеет вкуса, а питье не прогонит давящей жажды. Но это полбеды. Через день-другой это прекрасное тельце начнет разлагаться… И единственное, что способно прогнать ее голод, — это плоть, выдираемая из живых людей вместе с кровью.

Я поднял свесившуюся руку, накрыл лежащую на кровати девушку одеялом. Спи, солнце мое. Ты получила не совсем то, чего хотела, но кто тебе виноват?

Теперь надо было незаметно уйти. Тени для меня закрыты, это я понял сразу. Словно бы сила, которой я только что воспользовался, удерживает меня в Обычном Мире. Странно, она же должна быть сродни Теням. Ноги подкашиваются. Похоже, я не рассчитал сил, вложил больше, чем следовало, в эту молоденькую дурочку. Но это тоже может помочь моей игре. Я теперь всего лишь простой человек хозяина этого места, перебравший лишнего. Обычное дело, никто ничего не заподозрит. Работа выполнена — теперь стоит подождать, а потом идти за наградой.

Мир несправедлив. Так стенают многие слабые. Я смеюсь над ними. Хочется задать два вопроса. Что для них справедливость? И что они сделали, чтобы ее установить? Я знаю одно — Мир глуп. Я не должен был появиться на свет, я не имел права на существование. Но я есть. Мир сотворил глупость, ничего не сделав с этим фактом. А если твоя глупость стала причиной твоих бед, вини только себя и никого кроме.

Я — Миракл. Я тот, кто был рожден для мести.

Моя мать — «познавшая таинства» из Хмельного домена. Однажды к ней пришел «бьющий один раз». Он искал знаний. Он расставил ловушку, и мать попалась. У нее не было чем откупиться. Тот, кто поймал ее, сам мог ей много рассказать. И мать выкупила свою жизнь тем единственным, что у нее было, — своим телом. Пятнадцатилетний бьющий один раз принял эту цену. Кровь бурлила в его жилах, жаждала познания того, что связывает мужчину и женщину. Я не вникал во все тонкости женского тела, но в тот момент мать не могла понести ребенка. Мало того: любая познавшая таинства легко может не допустить зачатия либо потом избавиться от плода. Но Темная сторона хороша тем, что не прощает обид. И мать ускорила что-то в своем теле. Так на свет появился я.

Бьющий один раз не бросил ее, как она думала. По-своему он окружил ее заботой. Но сам он пребывал в плену лицемерных принципов. Потому они не ужились вместе. Какой-то «сокрушающий врагов» поклялся убить этого бьющего один раз, и он ушел, якобы чтобы не навлечь беды и на мою мать.

Я знаю, что сокрушающий врагов его не убил, потому что мне известно имя моего отца — Хансер, убивший семнадцать марсиан. Я — плоть от его плоти, кровь от его крови, сила от его силы. Я — дитя, рожденное для мести. Но мою месть украли.

Да, я ни разу не покидал Плутона. Но к нам приходят люди из Внешнего Мира. И с одним из них была сопливая рукопись некоего маркизика, во всей красе расписавшего падение моего отца. Луи-лицемер, так я его для себя назвал. Но если отбросить все его сопли со слезами из-за несовершенства Мира и стенания по слабакам, не сумевшим отстоять своей жизни, там было очень много интересного.

Лжи там еще больше. И главная ложь — Хансер, убивший семнадцать марсиан. Почти что святой. Вдохновитель борцов за Свет, духовный родитель тех, кого сейчас называют демонами. Он не мог быть таким! И он таким не был, иначе я не появился бы на свет. Его убили. Луи пишет, что он сам предал себя в руки врагов, якобы он даже чего-то этим добился. Ложь! Ни один выходец с Плутона не сдается врагам. Наверняка его лживые принципы погубили того, кто мог бы…

Нет, ничего он не мог. Еще один слабак. А в этом мире нет места для слабых. Я мог бы охотиться на его убийц, отнявших мою месть. Но и они ненамного пережили свою жертву, как, впрочем, и та, что убила их. Мне недосуг пересказывать всю эту цепочку нелепостей. Хотите — откройте маркизову книжонку. Можете даже поплакать над судьбой этих несчастных, мне до того дела нет. Мир породил меня на Плутоне, где не должны рождаться дети. Мир не убил меня — я и моя мать не дали ему этого сделать. Но Мир отнял мою месть, отнял цель в жизни. Значит, такой Мир не имеет права на существование. И я бросаю ему вызов. Я превращу его в то, что будет мне нравиться. Иначе зачем он мне нужен?

Я — Миракл, меня зовут сыном Хансера, убившего семнадцать марсиан. И это мне противно. Я хочу быть просто Мираклом. Я не хочу, чтобы о Хансере говорили, что он отец того самого… Не знаю, что мне удастся совершить. Но я хочу, чтобы те, кто будут воспевать мои подвиги, знали, каким я был и каким стал, без прикрас. Потому начал писать этот дневник, чтобы потом какой-нибудь новый Луи не сделал этого за меня и не породил очередной лжи.

На Плутоне нет календаря, а во Внешнем Мире их слишком много, потому намерен я отражать только последовательность событий, своих мыслей, планов и, если они у меня появятся, сомнений. Те, кому нужны точные даты, пусть откроют летописи. Если в них будут отражены мои деяния — хорошо, если нет — выбросьте эту рукопись в костер, потому что записи слабака, не добившегося поставленной цели, не стоят и ломаного медяка.

Часть первая Великий ученик

Лицемер Луи писал в своей книжонке, что начал ее еще во время подготовки к отвоеванию своего алтаря от скуки. И в этом я ему верю. Превращение Эльзы в нежить далось мне нелегко. Конечно, будь у меня время на полноценный ритуал, все вышло бы гораздо проще. Ритуалы, заклинания, магические письмена — это как рычаг. С ним легче передвинуть камень. Я был вынужден действовать голыми руками, грубой силой. Мать говорит, это не каждому по плечу.

Вот и еще одна мысль для тех, кто считает Мир несправедливым: если тебе не дали великой силы, ты можешь компенсировать ее знанием. Если же у тебя нет силы воли зубрить древние формулы, то можешь и дальше скулить над своей судьбой. Ты — не человек. На Плутоне мы называем таких чиэр. Оболочка, не несущая в себе ничего. Хуже зверя. Существование чиэр подчинено только ублажению плоти. Удовлетворение четырех самых низменных потребностей. Настоящий дайх поймет, о чем я говорю. А как все поймут чиэр, меня не интересует.

Кто такой дайх? Слышали о темном обычае — праве дайх-ша. Это право истинных людей решать за чиэр, которые идут за ним. Дайх — это тот, кто не смотрит в землю, кто не устает делать себя совершеннее и совершеннее во всем, к чему он способен. И уж собственная жизнь для него всегда идет по самой низкой цене.

Хансер был дайх, Луи — тоже дайх, моя мать дайх, потому что она сумела пожертвовать многим ради священного права мести. А вот Эльза — чиэр. Ее жизнь была подчинена поиску удовольствий. Именно потому охоту на нее я назвал работой. Подобраться к ней было слишком просто. Позавчера я вступил в банду ее отца, вчера впервые встретился с ней, а сегодня работа уже выполнена. Дайх всегда поймет, на какие точки надо нажать, чтобы чиэр плясал под его дудку. Только противник-дайх имеет настоящую цену. Тогда это будет борьба равных. Только победа над дайх преумножает твою славу и делает тебя сильнее.

Я над своей жизнью никогда не трясся. Все умрут раньше или позже. Стоит ли унижаться из-за нескольких веков, лет или дней отсрочки? Мой отец слишком высоко взлетел, потому что знал: то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Я миновал Паучатник. Я родился на широких просторах Плутона, в местах, покрытых густыми чащобами непролазных лесов. Единственный город был не так далеко. Он никак не назывался, просто Город. Ни с чем не спутаешь. Моя мать оказалась слаба против планеты убийц. И она нашла себе защитника. Ансельм, «не знающий преград» с Темной стороны. Как он попал сюда, мы не знали. И он этой темы не любил, хоть мать сразу рассказала ему, что сама она была взята в плен викингами Северного домена и отдана в уплату за очередного бьющего один раз.

Гораздо позже я пришел к выводу, что Ансельма отдали сюда свои, потому он никогда не говорил, из какого он домена. С четырех лет под его руководством я постигал Тени. Мать умно поступила, выбрав в защитники именно его. Никто не нападет на меркурианца без особой нужды. А если и устроит охоту, то больше ради знаний.

Меня Ансельм не любил. Это и понятно. У них с матерью было два амулета, а значит, и пищу они получали на двоих. Я для не знающего преград был всего лишь нахлебником, да к тому же еще и тем, кого ему приходилось обучать, тратя на это все свободное время. Но он хотел быть с моей матерью.

Тогда же я получил первые уроки манипулирования. Ансельм был чиэр, моя мать могла добиться от него всего, чего хотела. Она, словно паучиха, запутывала не знающего преград в свои сети. Желание отомстить жгло ее, придавало сил совершить невозможное. В конце концов Ансельм открыл мне сокровенное — тайну меркурианской свободы в Тенях. После этого он был уже нам не нужен. В десять лет я взял свою первую жизнь. Для Плутона это слишком поздно. Мать не была уверена, что получится. Ансельм мог развоплотиться. А я верил, что по-другому просто не может быть. И человек, который был мне вместо отца, сколько я себя помню, умер…

На его же теле я прошел другое испытание — на умение поднимать мертвых. Не так, как я сделал с Эльзой. Этот ходячий труп действовал, пока его вела моя воля. Душа безвозвратно отлетела. Это было трудно для десятилетнего пацана, но это меня не убило.

Теперь я стал защитником своей матери. Она обучала меня премудростям Юпитера. Пока был жив Ансельм — тайком, после его смерти — в открытую. У нас теперь имелось два амулета и целая планета, через войну с которой я должен пройти.

Вошла мать. Ее приход оторвал меня от первых записей в моем дневнике. Сейчас мы перебрались поближе к Городу. Когда-то какой-то низший поселился здесь, построил дом. Его не трогали — он выращивал странную вещь под названием хлеб. Я не знаю, что это такое. Мать пыталась объяснить, как и из чего его готовят. По рассказам получалось — это гадость редкая. Но скорее всего, я не так понял, потому что этого низшего охраняли сразу три банды за то, что он отдавал половину своего хлеба их главарям. Но гораздо больше осталось тех, с кем он не делился, так что однажды его убили.

А дом остался — хорошее приземистое жилище. Крыша если и протекает, то, по крайней мере, не везде. Большой подвал, где раньше этот хлеб хранился, да еще и с подземным ходом. Прежнего хозяина это не спасло, но я — не он. Мы поселились в этом доме.

Мать ходила к кормушке,[2] вернулась с обычным набором: солонина, кое-какие овощи, сушеные фрукты, рыба. Также в него входили непонятные сушеные травки и порошки, непохожие на специи, известные моей матери. Их мы просто выбрасывали. Словом, рацион рассчитан так, чтобы с голоду не передохли. К счастью, на Плутоне хватало дичи для охоты. Только здесь даже у оленей были клыки, как у хищников. И агрессивность у всех зверей не уступила бы людской. Даже охота — бой за выживание. А мясо жесткое и противное, но хоть какая-то еда.

И еще небольшая подлость: еду кормушка давала по амулетам, сразу недельный запас, но ее общее количество было равно не числу амулетов, а числу живых людей, владеющих ими. Так что какой-нибудь бьющий один раз, собравший пяток амулетов, мог получить пятикратное количество, а те, кто приходили последними, остаться без еды.

Я уже молчу о том, что само по себе посещение кормушки являлось делом опасным. Какой-нибудь изголодавшийся чиэр сунет нож в спину — и подохнешь, как собака, за кусок мяса. Врагу такой судьбы не пожелаю. Разбросаны кормушки были по Городу и в его окрестностях кольцом, внешний край которого проходил через Паучатник. Разный народ жил там. Ближе к Городу — одиночки в потайных схронах, подобных моему, достаточно сильные, чтобы позаботиться о себе. Дальше — сформировался ряд диких племен.

— Сильно вымотался? — спросила мать.

Она не спрашивала, справился ли я с работой. Раз я здесь и живой, значит, все получилось.

— Это труднее, чем я думал.

— Может, ты неверно оценил ее? — предположила мать. — Сильные духом могут сопротивляться долго и отчаянно. Новичку такого сложно победить.

— Нет. Она была слаба. Это я неопытен. В следующий раз пойдет гораздо легче.

— Это никогда не бывает легко. Привычно, обыденно — да, но не легко.

— Если ты не принадлежишь к Некромантскому домену, — заметил я.

— У них есть какая-то тайна, — согласилась мать. — Они действительно могут поднять тысячи и тысячи, а мой предел — два десятка марионеток. Как ушел? Чисто? — сменила она тему.

— Не волнуйся, никто меня не заподозрит. Под конец я устроил им веселье.

— Ты же собирался не поднимать шума, — нахмурилась она.

— Планы изменились. По-моему, кто-то видел меня с этой Эльзой.

— Откуда знаешь?

— Чувствую. Я нашел парня моего сложения, оглушил, напялил на него мои шмотки и устроил ему огненную смерть. Лицо обгорело, но одежду опознать можно.

— Думаешь, ты провел их?

— Не знаю, увидим. То, до чего додумался я, может прийти в голову и кому-нибудь другому, — перевернулся я на бок. Тело болело, руки и ноги были как не мои. Я был выжат досуха. Огненное заклинание отобрало последние силы. Мать неодобрительно покачала головой:

— Ты мог бы и домой не доползти. Я уже не спрашиваю, путал ли ты следы. Ясно, что нет. Ты не с Юпитера и тем более не с Сатурна, игры с чарами для тебя слишком сложны, тем более с боевыми.

— Все прошло нормально, — нервно отмахнулся я. В последнее время этот нравоучительный тон начал меня раздражать.

На душе все-таки было гаденько от того, что я сделал. Но нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Цель оправдывает средства. А это еще один шаг к моей цели — к новому Миру, который будет лучше старого. Ради этого можно пожертвовать жизнью и душой какой-то чиэр.

— Придется менять убежище, — продолжала ворчать мать.

— Оставь меня в покое, — раздраженно бросил я. — Устал как собака, а тут еще и ты со своим ворчанием.

Убежище, тоже мне важность. Даже если исполнение моего плана затянется, за Городом у меня на примете была нора. Правда, сейчас она занята. Там жила одна курица. Весьма симпатичная особа. Я познакомился с ней возле кормушки. Сперва дело чуть не дошло до ножей. Впрочем, на Плутоне это нормально. Место отличное, туда приходят с амулетами, а значит, можно отобрать не только провизию, а и сам амулет. А потом я решил отработать на ней приемы обольщения. Курица оказалась с норовом. Она прошла через Паучатник, а значит, хорошо умела пускать кровь. И все же мне удалось ее укротить.

Конечно, я не какой-то там чиэр, готовый забыть все при виде женских округлостей. В свое время напробовался этих деликатесов. Мать словно бы поощряла все мои постельные похождения, чтобы перебесился в юности и потом женщины не имели надо мной власти. Привлекла она меня другим. Хотелось узнать больше о Паучатнике, понять тех, кто через него прошел. Понадобилась всего лишь неделя, чтобы я очутился не просто в ее логове, а в постели. Признаться, оказалась эта курица весьма неопытной, но довольно пылкой. Жила не одна. Под ее защитой обитал «сотрясающий Вселенную». Молоденький, неопытный. Она не сочла нужным даже убить его, прежде чем забрать амулет.

Сперва это навело меня на мысль, что она — сука.[3] Но оказалось, не так. Сотрясающий был единственным мужчиной в ее окружении. Свой кусок мяса зарабатывал тем, что зачаровывал одежду. Да-да, делал из нее ту самую, которая сама заращивает дыры и выводит грязь. За одни штаны или рубаху можно было запросить недельный запас провизии, а то и больше. Меня же она рассматривала лишь как возможного союзника, прекрасно понимая, что подчинить не удастся. Впрочем, для женщины оказалась весьма умна. Жаль, я так и не выяснил, как ее зовут. А впрочем, какая разница? Женщина — и все тут, курица. Остальное не имеет значения.

Жаль, но, чтобы занять ее жилище, хозяйку и ее спутника придется убить. Хотя… и здесь жалеть не о чем. В постели она — так себе. К тому же плутонская «любовь» с рукой на рукояти ножа оставляла какое-то чувство неудовлетворенности. Ни о каком доверии и речи не шло. Переспали — разбежались, слава Тьме, живы остались.

Расчет мой был прост. Отец Эльзы Герхард — главарь одной из городских банд. К тому времени у нас с матерью набралось уже по десятку амулетов. Их наличие служило пропуском в Город. У некоторых банд были проходы в катакомбы, к наставникам — высшим других школ, которые платили своими знаниями за пищу и постоянную защиту. Мне не хватало подготовки сокрушающего врагов. После похождений моего папочки высшие стали проще относиться к запрету на обучение плутонцев вершинам своего мастерства. Нет, заставить их поделиться секретами совсем нелегко, но мать хорошо научила меня быть убедительным.

Отец Эльзы был опасным противником. Его сломал мой отец. Банда Герхарда участвовала в плутонской охоте на Хансера, и ее вожак стал первым, кто отказался от этой затеи. Еще бы, он не без оснований полагал, что станет шестой жертвой моего отца.

А главной его слабостью была его семья. Жена и три дочери. Младшая, Эльза, уже не в счет. Так или иначе, когда его любимая малышка начнет бросаться на людей и пожирать их еще живую плоть, папаша запаникует. И тут появимся мы с матерью, упокоим нежить, а в качестве платы возьмем право прохода в катакомбы к наставникам.

Плутон. Увы, эта планета слишком однобока. Иначе мой план не удался бы. Внешность моя слишком заметна. Судя по описанию отца у Луи, я похож на него. Все — и форма лица, и цвет глаз, и нос с горбинкой, кстати сказать, природной, а не как следствие переломов. Вот только не хотел я походить на него. Бледная, как у матери, кожа, конечно, отличала нас. Так же, как и он, я никогда не носил ни бороды, ни усов, а вот волосы на голове извел очень давно — как только освоил первые уроки моей матери. На затылке у меня красовалась татуировка в виде светлого шестикрылого херувима… с черными кожистыми крыльями и глазами — провалами мрака.

Сами понимаете, внешность заметная. Пришлось скрыть ее под камуфляжем с добавкой магических иллюзий. И никто не догадался сотворить заклинания истинного зрения. Может, потому, что был этот мой ход слишком простым и наглым.

Правда, даже если меня раскроют, оставался запасной вариант. Я пригрожу Герхарду, что подобная участь постигнет всех его дочерей. Сомневаюсь, что он сможет отнестись к моим словам трезво: страх за детей помешает.

Но это потом, потом. Спешка — последнее дело. Она заставляет ошибаться.

Мать растопила печь. Простенькое заклинание на трубе делало дым невидимым. На стенах заплясали причудливые тени. Простой домик, сложенный из дикого камня. Жилище без всяких украшений. Построившему его низшему приходилось трудиться в поле не покладая рук — здесь не до облагораживания дома. Четыре стены да крыша есть — и то хорошо. Я поморщился. Жизнь земляного червя. К чему она была прожита? Вечно все идет по кругу. И ведь этот чиэр, наверно, за нее цеплялся до последнего. Жалкое ничтожество ценит свое убогое существование больше, чем любой дайх свою жизнь. А ведь я слышал, что уже примерно полгода назад группа плутонцев с другой стороны Города распахала солидный кусок земли. Мать видела этих горе-пахарей. Как тягловый скот они использовали кастрированных быков. Это сильные и яростные твари, но, если взять их живьем, оглушить и лишить «самого главного», становятся вялыми и послушными. Мясо у них, конечно, дрянь, даже по нашим меркам, а вот по силе с ними никто не сравнится.

Что такое с Тенями? Они словно живут собственной жизнью, не завися от породившего их огня. Странно, никогда раньше такого не замечал. Словно дикие звери притаились по углам, выжидают, наблюдают, скалят клыки, но пока не нападают, остерегаются. Что это? Я же знаю их лучше, чем этот мир. Нет, восторгов Луи не разделяю, но по-своему люблю ту легкость, которую они дарят.

Где-то далеко прогремел гром. Усталое тело требовало сна, но я не мог заснуть, хоть и хотел. Обжитой схрон вдруг превратился в чужое жилище, где я — случайный гость, причем нежеланный. Потолок словно бы стал ниже, стены надвинулись, как будто пытаясь меня раздавить. Я балансировал на грани Мира Видений, боясь провалиться в него. БОЯСЬ?!! Это же мой мир! У меня же редкий дар — быть в нем своим. Так почему я боюсь?

Это из-за того, что сегодня впервые я манипулировал чужой душой. Сотворил противоестественное… Нет! Если бы любому из трех известных мне Миров это было чуждо, они просто не дали бы мне этого сделать. Или сегодня я переломил их? Я, слабый человек, заставил их допустить то, что им не нравилось. Значит, возможно и большее! Значит, моя цель достижима. Я смогу…

…Тьма окружает меня. Привычная защитная сфера. Но все инстинкты буквально орут об опасности. Плохо отточенные, слепые и глухие, они все же что-то учуяли, они не хотят… умирать? Погибнуть вместе с моим телом?

…Размытая тень. Тело в черных одеждах, вытянувшееся в прыжке, удар ладонью в грудь.

…Рука проходит сквозь Тьму. Там, где она соприкасается с моей защитной сферой, вспухает пожар боли.

…Два горящих глаза. Я тянусь к оружию, пытаюсь вскочить на ноги. Мечи рассыпаются в прах от одного прикосновения лучей Света из бездны глаз. Боли нет…

…Есть что-то другое — то, что болью именоваться не имеет права, потому что оно больше ее, как тигр больше котенка. Боль ранит тело, а ЭТО — все, что составляет меня, все, что в совокупности носит имя Миракл.

Я проснулся рывком. Холодный пот заливал глаза. Сквозь узкие щели окон пробивались лучи солнца. Рассвет. Никогда не думал, что буду ему рад настолько. Я все же забылся сном, оказывается. И не просто забылся. Я был на границе иллюзий, творимых уставшим человеческим мозгом, и Мира Видений. И он вернулся. Только раньше каждый раз он просто стоял и сверлил меня пламенеющим взором, а сегодня… Что это?

Мир Видений населен странными существами. Иногда они любопытны, иногда злобны, иногда хотят помочь, но никто и никогда не нападает. А если бы и хотели — что они могут сделать? Я — существо Материального Мира. Мой дух неразрывно связан с телом. Но раньше защитная сфера всех отпугивала…

Матери не было. Рядом с моей лежанкой из старых шкур стояла миска с похлебкой, еще теплой. Мать всегда тонко чувствует время, через которое я проснусь. Значит, ушла она недавно. Значит, странный бой занял не так много времени, как мне показалось, иначе мать почувствовала бы и разбудила меня.

Мечи висели на стене надо мной. В одном странное существо, напавшее на меня, было право: их давно пора менять на нечто более подходящее. Хлам из плохой стали — я уже пару лет как перерос его. Только найти хорошего кузнеца непросто. Большинство из них контролируется какой-нибудь бандой. И стоят их услуги не менее пяти амулетов, не считая тех, что затребует сама банда. Наверно, пора достать то, что я не трогал все эти годы…

После смерти Ансельма Мир, видимо, что-то заподозрил и нанес пробный удар. Точно помню, что пришел он с севера. Таких людей я еще не видел. Капюшон зеленого плаща и полумаска скрывали лицо. Были видны только глаза, и я сразу понял: передо мной не чиэр. Я уже неплохо обращался с клинками, топорами, копьями, но с его оружием я бы не управился. Тогда я еще не знал ни о друидах, ни об их серпах-мечах.

Готов был бежать, но чувствовал — от этого не скроешься. В нем была сила и вера. Нет, правильнее — вера и сила, потому что первое давало ему второе. Уж я-то, сын и ученик познавшей таинства, понимал, до каких высот вера может тебя вознести. Только этот друид верил в кого-то высшего, мудрого, великого, которому он служил, а я — только в себя, потому был свободен.

Он пришел за мной, это я тоже понял сразу по цепкому взгляду неестественных лиственно-зеленых глаз. Они словно бы ощупали меня, залезли в душу и наткнулись на мою сферу Тьмы. Тогда я только научился воздвигать ее. И мать, почувствовавшая это, научила меня маскировать ее. Были на свете люди, глядящие глазами души. Без сферы я был бы для них открытой книгой. Точно так же обычные чиэр не могут сейчас ничего утаить от меня. А есть и такие, для которых скрывающийся за щитами Тьмы — враг. К счастью, большинство дайх в этом мире далеки от противоборства извечных противников. Они не отрицают, что Тьма и Свет воюют между собой, но считают это не своим делом. У них тоже есть защита, но она гораздо слабее.

Тогда мне была доступна маскировка только под их щиты. Однако для друида этого хватило. И его серп-меч не покинул ножен. Да, он действительно искал меня. Как истинный дайх, он предпочел ползанью по земле самоубийственный рывок за чем-то большим с очень мизерным шансом на успех. И, как истинный дайх, он своего добился.

Он был вторым человеком, от которого я услышал имя своего отца. Круг друидов и демоны искали ребенка Хансера. Кто-то — на Земле, лелея слабую надежду на успех, кто-то — в Зеленом домене, тоже без особых шансов, но с гораздо большей опасностью для себя. А Гаэлтан предположил, что кто-то мог остаться на Плутоне.

Он сам предался в руки (какая ирония!) все тем же викингам из Северного, и те отдали его в уплату Конклаву. Я не знаю, как он надеялся вернуться назад. Может быть, собирался вступить в состязание за доменовский заказ в замке Конклава. В конце концов, представителям других школ это не запрещено, просто шансов у них нет.

Да, аколит Гаэлтан нашел меня. Он почувствовал во мне силу, но не уловил ее цвета. Он был слишком самоуверен. И в какой-то мере оправданно. Он же стал самым ценным моим учителем. И мать здесь оказалась ни при чем. О, она, казалось, может соблазнить даже монаха. Любой мужчина сначала капитулировал перед ее обаянием, а потом, глядишь, уже барахтался в ее сетях. Гаэлтан оказался крепче монаха. У него была цель, все остальное либо помогало ее достижению, либо мешало. Мать мешала.

Друид чувствовал, кто она такая, не внешне, в душе. Она была из тех, кто не склонит своей головы перед высшими силами, не подставит шеи под чужое ярмо. Удивительно ли, что и в своем ребенке она хотела воспитать ту же свободу? Гаэлтан же мог только служить. Он шел за чужими идеями. Наихудшее зрелище — раб-дайх.

Но не его убеждения были мне нужны, а его знания. И он начал мне их давать скупой рукой. Так я познал суровую школу друидского обучения. И она мне понравилась. Жесткость без жестокости, наказания без злости и поощрения без излишеств. Чем-то это было похоже на Плутон и в то же время совсем другое. Друиды умели закалить характер. Их приемы боя были не такими, как у высших. И благодаря им умный аколит мог победить в поединке глупого сокрушающего врагов. Я это видел, чувствовал и постигал с жадностью, впитывая науку как губка.

Магия Гармонии мне не понравилась поначалу. Слишком много оговорок, слишком сложна. Тогда я не любил сложных загадок. Вкус к ним мне тоже привил Гаэлтан. И я увидел истинную силу друидских чар. Познавший гармонию может практически все. Он чувствует, какой камешек нужно столкнуть, чтобы на его врага обрушилась порожденная им лавина. Но увидеть и постигнуть — не одно и то же. Тогда я впервые испугался. Не врагов, вооруженных смертоносными клинками и неодолимой магией, не неизвестности, таящейся в темных углах. Я испугался Гармонии.

Она влияла на сознание, исподволь, с неумолимостью времени, она пыталась изменить меня, потушить огонь ярости, пылавший в душе. Но кто я был без этого огня? Чиэр? Нет, хуже. Потому что любой чиэр лучше, чем дайх, сложивший оружие, позволивший кому бы то ни было взять над собой верх.

Друид. По-своему я даже привязался к нему. Он нравился мне. Наверно, мне не хватало отца, которого так и не смог заменить Ансельм. Гаэлтан не открывал мне многого, в том числе и тайны звериного перевоплощения. Чего-то ждал. А мне становилось все страшнее, потому что я стал понимать его и, что еще хуже, где-то в глубине души принимать его побуждения.

И однажды я почувствовал, что подошел к последней грани. Что завтра я проснусь, и это буду уже не я. Что утром я ступлю на ту же тропу, что привела моего отца к бесславному концу, но для меня подобный исход уже не будет казаться бесславным — наоборот, единственно возможным в подобных обстоятельствах…

Серп-меч был там же, где я его спрятал. Под лежанкой одна из досок пола вынималась. Перед тем как залезть в свой тайник, я обезвредил все ловушки. Только я знал, в каком месте надо поддеть доску кинжалом, чтобы он не соскользнул и рука не напоролась на еле заметный шип, смазанный ядом. Только я знал, как вынуть из тайника иглы, покрытые тем же ядом, и не поранить себя. Только я знал, как развернуть мешковину, скрывающую клинок, и не уколоться натыканными в нее шипами.

Изогнутое лезвие, покрытое серебром. Меч был тонок, но очень прочен. Я готов был поспорить, что он превосходит большинство из изделий доменовских мастеров. Ширина лезвия у рукояти — пальца четыре, а после изгиба к острию оно сужается завораживающе плавно. Я, наверно, был единственным плутонцем, умеющим обращаться с подобным оружием… хотя нет, не единственным, но сейчас это не так важно. Серебро блестело в солнечных лучах. Наследие Гаэлтана. С этим клинком можно выйти против любого меняющего форму и против нежити, а может быть, и против неупокоенного духа.

Я встал, попробовал взмахнуть мечом, пошатнулся и чуть не упал. Да, не рассчитал я сил с этой маленькой дурочкой. Еле дошел до лежанки. Два шага — но как они тяжелы! Хотелось упасть и ползти, но я не покорился слабости. Это не самое сложное испытание. Сегодня будет только хуже — я понимал. Силы продолжали истекать. Словно я своими действиями нанес себе рану. Только ее нельзя перевязать. Можно лишь ждать, пока затянется, и терять силы, терять.

Два комара влетели в мое убежище. Жужжащие надоеды. Мать рассказывала о комарах других планет. Они отличаются от плутонских. Наши раз в пять больше, а их укус несет в себе страшный яд. Одно-два насекомых — еще не проблема. Но зачастую это — разведчики. За ними прилетит вся стая. Впрочем, как и от всех тварей на этой жестокой планете, от комаров была своя польза. Если тебя укусит один, ты будешь долго болеть, но следующий укус обойдется легче. Так наши тела приучаются к яду. Некоторые, обретя устойчивость к ним, отдаются на растерзание целым стаям. Со временем сама их кровь превращается в страшнейшую отраву, в оружие, которое все время при тебе. Но по мне, это извращение.

Я безжалостно прихлопнул обоих летунов. Пусть мне они уже безопасны, но воевать со стаей не хотелось. Завести, что ли, какую-нибудь птичку. Ту же ласточку. И в бою она лишней не будет. Внешние края ее крыльев остры как бритва. Опытного бойца убить — не убьет, а внимание отвлечь может.

Снаружи странный шум. Словно тихий шелест. И какой-то стон. Не одного человека. Пусть тело повиновалось слабо, но чувства оставались живы. Снаружи не меньше шести… кого? Я принюхался. Тянуло тухлятиной. Мать подняла живых трупов охранять меня? Да, так оно и есть. Стражники из них хреновые, честно сказать. Это не легендарные мертвецы Некромантского домена. Медлительные, неповоротливые. Правда, чтобы остановить их, надо изрубить на куски. Да и чары на них действуют хуже. Но свалить их без лишнего шума нельзя. Они задержат напавших, буде такие заявятся, и дадут мне время на подготовку. Конечно, тратить силы на поднятие полноценных зомби мать не могла.

Я лежал, глядя в потолок. Наверно, следовало бы поспать, но я опасался новой встречи со старым знакомым. Там, где его ладонь коснулась моей груди, пульсирует болью синяк практически черного цвета, как от удара дубиной. Нет, я слишком слаб, чтобы противостоять ему, этой твари, сотканной из Тьмы и Света… Нет, только из Света. Тьма в нем, конечно, есть, она есть во всех, но над ним она почти не имеет власти.

Кто ты, противостоящий мне? Почему ты способен на то, что прочим недоступно? Почему моя защита — ничто для тебя? И если ты так силен, почему я все еще жив? Значит, мои жизнь и смерть — не в твоей власти. А синяки и раны — это всего лишь боль плоти, то есть ничто. Значит, мой страх перед тобой не имеет права на существование. Сейчас я усну, а ты, если хочешь, приходи. Потешь свое бессилие. То, что нас не убивает, делает сильнее, а ты меня убить не можешь.

С этими мыслями я и заснул.

Пробуждение было внезапным. Вроде бы только что закрыл глаза, краткий сон без сновидений — и острая игла, медленно входящая в затылок. Опасность. Нет, это не марсианское Предвидение. Обычные чувства. Я что-то услышал, и мозг, натренированный отсеивать обычные звуки от враждебных, дал сигнал измученному телу. Что же, что меня разбудило? Звуки снаружи изменились. Я потянулся к Теням. Нет, по-прежнему не хотят мне подчиняться. Можно, конечно, заставить, но нет ни сил, ни желания.

Три еле слышных тупых удара, как ножи, входящие в дерево… или мертвую плоть… Шаги зомби сбиваются с ритма, они словно поменяли направление движения. Звук падения тела. Ого, кто-то свалил зомби, и без шума почти. Умелец. От другого грохоту было бы столько, что и в Городе все услышали.

Тени, проклятые предательские Тени. Неужели вы обладаете собственной волей? А если так, неужели вы думаете, что вы — единственное, что у меня есть? Стихии-то никуда не делись, и им все равно кому служить. Простенький трюк с воздухом — я часто использовал его, чтобы заглянуть за угол. И сил у меня вполне на него хватит. Воздух сгущается перед моим лицом, образуя что-то вроде круглого зеркала, но я в нем вижу не себя, а то, что творится за окном.

Два неподвижных тела, все верно. Я не говорю «мертвых тела», потому как те четверо, которые двигались, были не живее двоих, которые лежали. Мать вдохнула в них лишь видимость жизни. Четверо целеустремленно шли куда-то, медленно, преодолевая оцепенение смерти. Я чуть не пропустил момента появления у них за спиной человека в черном. Он вынырнул из Теней и метнул три кинжала. Один вошел в основание шеи ходячего мертвеца, второй — под левую лопатку, третий — в позвоночник чуть выше пояса. Еще один из моих охранников обмяк. Человек метнулся к нему, подхватил и плавно опустил на землю, почти бесшумно. При этом он успел забрать свои кинжалы. Трое оставшихся мертвецов повернулись к нему, и в этот момент он быстро юркнул в Тени.

Я рассеял заклинание. Все было и так ясно. Мать подняла мертвецов, вливая в них часть своей силы словно бы по невидимым каналам. Три канала для каждого, у нас это называют «зомби с опорой на три точки». Незваный гость своими кинжалами перерубал эти каналы. Ясно, что кинжалы непростые — на лезвия явно нанесены магические руны, — да и ковались они с применением специальных ритуалов.

Но понял я и другое: пришедший был мастером, он чувствовал, куда и чем надо ударить, чтобы избавиться от ходячего мертвеца. Но такие умения достигаются путем долгой работы над собой, а значит, оттачивая одни способности, он пренебрегал другими. Наверняка, будь я в полной силе, справиться с ним не составило бы труда. В его движениях не чувствовалось той грации и четкости, которая отличает бойца. Проблема в том, что и из меня сейчас боец никакой.

Не отвлекаясь от своих мыслей, я отметил звуки, говорившие, что еще двумя стражниками стало меньше. Попытался расслабить тело. Дергаться смысла не было. Не столь это желанный гость, чтобы встречать его на пороге. Впрочем, и препятствовать ему войти — смысла нет. А он молоденький, пятнадцать-шестнадцать лет, судя по фигуре. Либо — девчонка. Впрочем, это не принципиально. Последние три глухих удара. Мать, конечно, чувствует, что здесь происходит, только толку с этого немного. Не успеет она, принимать гостя придется самому.

Все-таки какой-никакой опыт у него был, у этого странного убийцы, хорошо натренированного против мертвых, но плоховато — против живых. Он не сунулся в дверь дуром, впрочем, ни один уважающий себя плутонец так не сделает. Как-никак даже пятнадцать лет — возраст солидный. И через Тени он не пошел. Видимо, знал, с кем имеет дело, знал, что в Тенях я его в бараний рог скручу. Не знал только, что они меня сейчас отвергают, — впрочем, репутация — тоже оружие. Он выскочил из Теней где-то над верхним краем дверного проема, нырнул внутрь ногами вперед, собираясь приземлиться на корточки и тут же уйти в перекат. Я чуть не опоздал, и это «чуть» было гранью между жизнью и смертью, гранью толщиной в волосинку. Я ударил пяткой по краю лежанки, вкладывая в этот удар гораздо больше сил, чем требовалось…

Ну те, кто читал книжонку маркизика Луи, помнят ловушку, расставленную Гюрзой для Хансера. Там, конечно, без преувеличений не обошлось. Луи наверняка не знал о самовмуровывающихся ловушках, описал все как мог. Ну и конечно же отнес эти произведения искусства на счет сотрясающих Вселенную с Луны. Ничего подобного. На самом деле плутонцы — они разными бывают. Образ убийц — самый популярный. Но и испытания в замке Конклава рассчитаны именно на таких ребят, ведь в доменах они — самые востребованные. На самом деле у нас хватает людей с различными талантами. Есть очень близкие к марсианам, зато напрочь лишенные прочих умений (рубаки, как их зовут на Плутоне). Есть великолепно постигшие всевозможные ритуалы, мы их зовем шаманами. А есть практикующие магию — куцую, обрезанную, слабую, но магию — колдуны. Всех их объединяет немногое: умение уходить в Тени, «инстинкт убийцы», а также то, что все их умения все равно ориентированы на убийство. Так вот, самовмуровывающиеся ловушки — детище колдунов, а отнюдь не доменовских сотрясающих Вселенную.

Эти ловушки невозможно заметить, пока они не сработают. А уж принципы, по которым они работают… Нет, как сильно Вселенную ни тряси, а мозги у доменовцев не так устроены, чтобы понять и воссоздать даже самую простую из них…

…И стена надо мной выплюнула арбалетный болт. Я — не колдун, понятия не имею, откуда он там берется, знаю лишь, что следующий появится только через неделю, сам собой. Конечно, уж в собственном доме я ловушку пристрелял, не пожалел времени. Вот только слабость дала себя знать. Промазал. Вместо груди болт вошел в живот несостоявшегося убийцы, прервал его прыжок на середине, отбросил обратно в дверной проем. Враг попытался встать — и не смог. Нижняя половина тела не шевелилась. Стальной болт словно сломал его пополам.

А может, оно и к лучшему. Серп-меч все еще лежал рядом. Я рывком сбросил себя с лежанки и пополз к несостоявшемуся убийце, волоча за собой друидский клинок. Всего несколько шагов — вечность боли и слабости. Меч — неподъемная тяжесть. Он пытался нащупать свои метательные кинжалы, но боль уже ввинчивалась в его тело, рвала хрупкую плоть своими кривыми когтями. Рывком я перебросил меч на его горло. На какой-то миг он вздохнул с облегчением — изгиб серпа-меча пришелся точно на еще по-мальчишески худую шею. Лезвие, спорящее остротой с любой бритвой, замерло на волосок от плоти. А потом я потянул клинок на себя. Он вошел в тело ровно настолько, чтобы перерезать сонную артерию. Какое-то время плоть сопротивлялась неизбежному. Этого времени мне хватило подползти еще ближе, приподняться над ним. Фонтанчик крови ударил мне в лицо. Я поймал его губами.

Не соленая красная жидкость, но сила, сила покидала его тело, и я пил эту силу, пил так жадно, как не мог бы пить воду путник, заблудившийся в пустыне и на третий день скитаний нашедший вожделенный родник. Он умирал — я оживал. Это было то, чего мне не хватало. Да, есть ритуалы, позволявшие превратить кровь в чистый напиток силы, но сейчас я вполне обходился и без них. В желудке словно бы разлилось озеро пламени, оно жгло больнее, чем огненное заклинание. Но это уже ерунда. Мой несостоявшийся убийца окончательно обмяк. Жизнь в нем уже еле теплилась, и я оторвался от иссякающего алого родника. Нельзя пить кровь после смерти жертвы — это вам любой скажет, даже самый занюханный чиэр в глухих дебрях плутонских джунглей.

Не в силах сопротивляться боли, мои руки подогнулись, я упал на остывающее тело. Надо потерпеть, совсем чуть-чуть потерпеть. Я знал, как это бывает: рассудок повис на грани. Огонь в желудке, почуяв, что сопротивления больше нет, хлынул бурными потоками по всему телу, искорками достиг мозга. Потом, через века, уместившиеся в три удара сердца, мое тело взорвалось. Меня размазало по всей лачуге — по крайней мере, так казалось. И тут же разрозненные кусочки стали собираться в то существо, которое все называли Мираклом. Но в моей сущности уже не было той раны, через которую утекали силы. Живот свели мучительные спазмы. Меня вырвало кровью прямо на труп, только теперь эта кровь стала почти черной. Мертвая кровь — я вытянул из нее все силы души моего так и не состоявшегося убийцы.

Да, ритуал позволил бы избежать боли, всех побочных эффектов, но мы — плутонцы, мы знаем: чтобы выжить, все методы хороши, а то, что нас не убивает… впрочем, это я уже говорил. Память чужой души бродила по мне. Ко мне вдруг пришло ясное и четкое осознание, что неправильно я делал, метая кинжалы. Я знал рецепты зелий и те обряды, которые надо провести над ними, чтобы смазанное ими оружие стало опасным для разных видов поднятых из могил существ. Я знал, как каждое из них действует в бою, как разбить стаю зомби, отделяя и упокоивая их по одному. Я знал, какими словами, жестами и усилиями воли оборвать нити, скрепляющие воедино кости ходячего скелета. Я знал, чем и какие узоры нанести на тело, чтобы стать невидимым для вампира. Я знал, как вести себя в бою против познавшего таинства, чтобы он не мог пустить в ход своих чар.

Как жаль, что держаться этим знаниям во мне не больше суток. Потом все начнет постепенно забываться. Руки забудут, как правильно метнуть кинжал из любого положения — и точно в уязвимое место. Названия трав и слова ритуалов сотрутся в памяти. Такие четко представляемые сейчас жесты станут простым рукомашеством без смысла и цели. А жаль, ой как жаль. Много интересных и тайных знаний скопил в себе этот паренек. Действительно, собирал по осколкам, обломкам, крошечкам и крупицам.

«Знание — сила», — говорил Гаэлтан. При этом он всегда добавлял: «Меч тоже сила, особенно против тех, у кого меча нет. Но мало иметь меч — надо еще уметь им пользоваться»…

…Я проснулся, и меня пробил озноб осознания. Наставник спал рядом. Как я был слеп!!! Вот сейчас мы спим в лесу, вдали от моего тихого жилища. И ведь мне это нравится! А сперва меня очень бесили такие ночевки под открытым небом. Сперва я пытался понять лишь, что и как Гаэлтан делает, говорит, а сейчас главный вопрос: «Зачем?» Изначально я хотел перенять лишь знания друида, но сейчас пытаюсь понять, прочувствовать его мотивы, цели, побуждения. Понять — не всегда значит принять. Но я вдруг с особой четкостью осознал, что готов именно принять.

Он спал, мой учитель, спал крепко. Так может спать лишь человек, уверенный, что все идет в точности так, как он задумал. Ах, хитрец-друид. Ты учил меня драться и исподволь вкладывал в своего ученика понимание, ради чего стоит драться, свое, будь оно проклято, понимание. Ты учил меня обращаться со стихиями — и при этом вкладывал любовь к Гармонии. Ты рассказывал мне чудесные истории о людях, которые меняли мир, — и тихонько толкал меня идти по их пути. По Пути служения. Дайх-раб, что может быть хуже? Конечно же ты спишь спокойно. Твой труд почти закончен. Я — это уже почти ты.

Вот только почти победа — это еще не победа. И толку в ней не больше, чем в несбывшемся предсказании…

Твоя наука усвоена…

Дальше я пойду сам, хотя с тобой было бы проще…

Рука легла на рукоять кинжала, воткнутого в землю, дабы, в случае чего, не насторожить врага шелестом извлекаемой из ножен стали, как ты учил…

Вдох, замереть, как ты учил…

Ты никогда не знаешь до конца, на что способен твой враг, потому пусть твои намерения будут скрыты втайне от него так долго, как это возможно. Тогда у него меньше шансов на успешное сопротивление. Бросок с места, без подготовки — до самого последнего момента непонятно, будет этот бросок или нет, как ты учил…

Удар по горлу, слева. Кровь фонтаном. Тот самый удар, от которого почти нет спасения, как ты учил…

Пока противник ошеломлен, кинжал входит в глаз. Обе руки на рукояти, давить, пока острие не упрется в затылочную кость черепа, как ты учил…

А после смерти — слиться с природой. Звери-птицы тоже есть хотят, потому я оставил твой труп не погребенным, как ты учил…

Прощай, аколит Гаэлтан. Ты был очень хорошим учителем. Я никогда учителем не стану: ведь величайшая победа учителя — превзошедший его ученик, как ты учил…

…Да, старый учитель, ты научил меня думать. Научил лучше, чем убитый мной меркурианец, у которого вроде бы логика — одно из основных достоинств. Снаружи хлестал ливень. Его косые струи заштриховали мир, сделав все нечетким, размытым. Во мне бурлила сила, чужая, ворованная, становящаяся моей. Опьянение схлынуло так же быстро, как и пришло. Осталась какая-то нереальная четкость восприятия. Все чувства необычайно обострились. А мысли так и порхали, при этом услужливо подставляя свои хвосты. И я не преминул ухватить одну из них.

На меня началась охота. Я не мог позволить себе роскоши взять первого из подосланных убийц живым. Жаль, но жизнь все-таки дороже. Обыскать. Кинжалы — просто отличные, всего три штуки. Конечно, при его мастерстве зачем брать на дело лишние? Короткий меч. Неплохой клинок, лучше моих старых. Вот и обновка. Амулетов нет. Досадно. Хотя предсказуемо. Ни один уважающий себя плутонец не носит всех амулетов с собой. Я иногда задумывался: а сколько их валяется в забытых тайниках, к которым никогда не вернутся хозяева, встретившие более сильного, более ловкого или более удачливого врага?

Так, что дальше? Такие малолетки не атакуют схронов. Это удел более опытных. Каждому сопляку на Плутоне известно: убежище любого плутонца полно ловушек. По сути, многие из них — настоящие крепости, где хозяин способен достойно встретить целую банду, хорошенько проредить ее ряды и спокойно уйти, когда по-настоящему запахнет жареным. Все это — прописные истины. Следовательно, этого юнца наняли. Нанял кто-то, кто следил за мной, знал, что я прикован к лежанке, мать ушла, а дом охраняет несколько неповоротливых зомби. Вот и послали… Стоп. Но ведь и они должны были предполагать, что мне удастся отбиться, даже в таких проигрышных условиях. Значит, вперед бросили кого не жалко. А настоящие убийцы придут следом. И времени у меня в обрез.

Итак. Через дверь они не полезут — это точно. Эти должны быть настоящими, а не всякой шушерой — все-таки определенная репутация у меня есть. Тени? Сомнительно. В этом плане моя репутация еще определеннее. Я бы на их месте попытался либо выманить противника из логова, либо дождаться, пока сам вылезет. Но тогда и малого вперед пускать не стоило. Значит, настоящие убийцы появятся с минуты на минуту. Духи — плутонцы, делающие упор именно на Тени. Некоторые из них могут вдвоем даже противостоять меркурианцу в его родной стихии. Последний для них становится не то чтобы видимым — скорее, размытым, прозрачным силуэтом. Все же лучше, чем ничего. Да, это — самый вероятный сценарий: трое духов, атака через Тени.

Так хотелось выйти наружу, подставить лицо тугим струям дождя, промокнуть до нитки, смыть с себя память о недавней слабости. Я люблю дождь. Именно наш, плутонский, хотя других-то я и не видел. Но почему-то кажется, что на Луне или Земле дожди не такие, нет в них той дикой страсти, с которой потоки воды хлещут поверхность Плутона. Говорят, над Паучатником дождь не идет никогда. Да это и понятно — ребенок под этим ливнем не выживет. Он, как и все на нашей планете, служит закалке тела и духа. Дождь вполне сравним с наказанием палками, а если град пойдет — так это уже побивание камнями в чистом виде. К счастью, глыбы льда падают не очень кучно. Достаточно ловкий человек вполне может от них уворачиваться. Зато какое пьянящее чувство победы над стихией переполняет тебя при этом.

Нет, выходить под дождь мне сейчас нельзя. Я должен быть сухим — ведь убили меня под крышей…

Я вполне вознагражден. Чувство победы в поединке разумов ничуть не хуже объятий ливня. Их было именно трое, они выскочили из Теней, словно там им пинка хорошего под зад дали. Я прекрасно видел их. Все тот же нехитрый трюк с воздушным зеркалом. Одно висело перед моими глазами, второе — в дальнем углу, где на двух неровностях стены лежал один из моих старых мечей. У всех под одеждой легкие кольчуги. Такая способна остановить метательное оружие, стрелу на излете, но не спасет от выстрела в упор или от хорошего удара клинком. На поясах мечи, а в руках — двойные арбалеты. Везет мне сегодня на хорошее оружие. Все трое припали на колено, оружие смотрит в разные стороны.

Один направил арбалет на вход, возле которого сразу заметил композицию из двух тел. Я лежал на своем несостоявшемся убийце. Острие его меча, пробив мой плащ, выходило из спины (на первый взгляд), очень красноречивая лужа выблеванной мною крови. Выпавший из руки серп-меч отлетел не так далеко, но быстро не дотянуться, и уж пальца на спусковой скобе арбалета точно не опередить. Конечно, при ближайшем рассмотрении халтура станет видна. Но шанса на это самое рассмотрение я им давать не собирался. Память четко зафиксировала положение всех троих. Один все еще целится в меня, двое других обшаривают взглядом поверх арбалетных болтов мое логово.

А вот теперь и мне надо действовать очень быстро. В тот момент, когда один из духов заметил мой меч в углу, держащийся на стене на честном слове, что совсем неестественно, и начал поворачиваться в мою сторону, одновременно уходя в прыжок с перекатом, мое воздушное зеркало исчезло. Легкий ветерок, возникший при этом, заставил меч упасть с громким звоном. Двое других резко развернулись на звук, одновременно разряжая арбалеты. Чужие, ворованные знания бурлили в моей крови. Я извернулся на полу, одновременно метая кинжалы с двух рук. Конечно, сам бы я такого провернуть не смог, зато это было по силам юнцу, расправившемуся с зомби.

Рука все-таки дрогнула. Левый кинжал вошел, куда я его направил: в шею с левой стороны. А вот правый смазался, ударил второго духа в висок рукоятью. Оба осели на пол, роняя арбалеты, в которых еще оставалось по болту. И тут третий мой гость разрядил свое оружие в меня…

…Да, я помню каждый свой разговор с Гаэлтаном на эту тему. Десятки раз за все время обучения я пытался вызнать у него, как же, черт их всех побери, эти трижды проклятые друиды превращаются в зверей. И только один раз я добился хоть какого-то путаного ответа, больше похожего на сказку.

— Учитель, почему ты не хочешь мне этого рассказать?

— Потому что это знание тебе сейчас не нужно, — отвечал он тихо и спокойно, без малейшего признака раздражения, хотя меня на его месте подобная настырность давно взбесила бы. — Обучение этому должно проходить под присмотром. Сам ты не справишься, не стоит и пытаться. Только дров наломаешь, да таких… Словом, ничего эти знания тебе не дадут.

— Но ведь ты сам говорил: «Ищи знания везде, где только можешь. Даже если сейчас они тебе бесполезны, может прийти время, когда они окажутся недостающей частью какой-нибудь головоломки». А теперь ты сам противоречишь всему, чему меня учил. Это умение осваивается так долго? Сколько? Год? Два?

— Нет, сын Хансера. Это происходит очень быстро. Мне хватило дня… Это не обучение, скорее, испытание.

— И ты узнал о том, как это происходит в день испытания? — У меня появилось чувство, что передо мной клубок спутанных ниток, и я наконец-то ухватился за тот кончик, с которого следует начинать его распутывать. Теперь главное — сильно не тянуть, иначе порвешь — и начинай поиски с начала.

— Нет. Я об этом знал где-то с середины своего обучения, — тяжело вздохнул он. — Но я — другое дело. Даже если бы с моим наставником что-то случилось, рядом оставались другие, кто помог бы мне. А на Плутоне я один. И эта планета не самое безопасное место, согласись, — подмигнул он мне, — меня ведь могут убить…

В ответ я рассмеялся:

— Так не бывает: у тебя здесь нет противников, ты сильнее всех. Разве что если кто из Конклава выйдет против тебя, но зачем им это делать?

— Я не знаю ВСЕХ, — именно так, с упором на это слово, сказал он, — кого могу здесь встретить, но, возможно, ты и прав.

Вот за это я его до сих пор уважаю. Конечно, свое мнение надо отстаивать всегда и до последнего, но не свои заблуждения. Кстати, этому великому умению не только слушать, но и СЛЫШАТЬ собеседника научил меня он, друид Гаэлтан. Я до сих пор стараюсь найти рациональное зерно в чужих словах, даже если на первый взгляд слышу полный бред.

— А возможно, это приблизит тебя к пониманию Гармонии, — добавил он. — В любом случае, думаю, плохого ничего не будет.

Я затаил дыхание. Вот оно, сокровенное. Когда Ансельм открывал мне секрет той грани, за которой обычный плутонский дух становится на один уровень с меркурианцем, я был слишком мал, чтобы оценить, какое сокровище пришло ко мне. Но сейчас…

— Итак, во-первых, ты должен понять, какой зверь отражает в большей степени твою душу. Это сделать не так просто. Каждый достигает этого по-своему. Некоторые пытались вывести общие правила, но, честно скажу, получалась ерунда. Единственное общее для всех — это медитация и погружение в себя. Ну а уж в какие формы твой мозг облечет эти поиски — про то узнаешь только ты. Во-вторых, когда узнаешь свой первый тотем, ты должен найти этого зверя. А найдя, победить и впитать в себя его сущность.

— А как это — впитать? — удивился я.

— А вот в этом и состоит настоящее испытание. Про это никто никогда никому не рассказывает. Лично у меня это было так же, как у моего наставника, но это совсем не значит, что у всех так же. Понимаешь?

— Да, учитель, понимаю, — серьезно ответил я. — Каждый человек — уникален. Если ты хотя бы намекнешь мне, как это делал ты, то уже навяжешь мне копирование твоих действий. А ты говорил, что копия всегда хуже оригинала.

— Вот именно. Это — путь назад. А мы, люди, должны идти только вперед, хотя это всегда труднее.

И в этом он был прав. Путь дайх — вперед, через неизведанные дебри. Это чиэр предпочитает идти по торной тропе, повторяя, копируя шаги прошедших до него. Я благодарен тебе, Гаэлтан. И если честно, мне немного жалко, что в день твоей смерти я был еще так мал и глуп. Я не мог беседовать с тобой на равных. Если бы я смог, может быть, сейчас ты был бы моим соратником. Возможно, я убедил бы тебя. Но тогда нож был единственным шансом спасти мою душу. Я не жалею о сделанном, но жалею о твоем уходе.

…У кого может быть нечеловеческая реакция, нечеловеческая скорость и нечеловеческая сила? Ясно, что не у человека. Дух с перепугу выпустил оба болта сразу. А я оттолкнулся от пола, одновременно перевоплощаясь. Плутонские тигры, по мне, самые красивые звери. Раза в полтора больше земных, как говорила мать, белые, с длинными верхними клыками, которые торчат из пасти ладони на три. Один болт пролетел подо мной, второй попал в левую переднюю лапу, пройдя вскользь. Порез глубокий, неприятный, жутко кровоточащий, но совсем не смертельный и даже не опасный.

Дух попытался встать на ноги и обнажить меч. Ничего у него, понятно, не вышло. Я ударил его в грудь передними лапами. Он упал, ударился затылком о край лежанки, и тут клыки, сверкнув ужасными ножами, сомкнулись на его горле. Наверно, я чуть-чуть перестарался. Что-то хрустнуло на зубах, кажется, позвоночник. Я тут же метнулся назад, принимая свой обычный вид. Оглушенный дух медленно приходил в себя. Он встал, потянулся за оброненным арбалетом, и тут я, подскочив, ударил его в нос. Под кулаком хрустнуло. Хорошо. Хорошо стоит — видимо, не через одну драку прошел. Обычно я бы добавил ему в живот, но сейчас не хотелось испытывать, что прочнее — мой кулак или сталь кольчуги. Поэтому — ногой в колено, у него подворачивается нога — и добить ударом в правую скулу.

Так, вроде бы уложил чисто. Проще добить его, но должен же я узнать, кто на меня охотится. В себя он пришел, по мне, слишком быстро. Крепкая голова. Но дурная. Ему бы лежать, не дергаться. А он вновь потянулся к оружию, на сей раз — метательному ножу, который отскочил от его виска и сейчас мирно лежал на полу. Я подождал, пока его пальцы коснутся рукояти, а потом наступил на руку и тем же самым ножом пригвоздил его кисть к полу. Впервые из его горла вырвался хоть какой-то звук — легкий стон. До того все происходило в тишине. Вот теперь все. Дергаться не должен. Не ожидал я такой стойкости и упрямства от духа. Обычно если первый удар не удается, они начинают юлить, изворачиваться, пытаясь спасти свою шкуру.

Теперь уже не спеша я поднял свой серп-меч, осмотрел клинки убитых. Средненькое оружие, хотя нет, пожалуй, выше среднего. То есть потолок для таких, как я, одиночек. Лучше я просто так вряд ли где достану. Взвел один из арбалетов, зарядил двумя болтами, отошел к выходу и навскидку всадил оба в ногу своего пленника. Один пробил лодыжку, второй попал чуть ниже колена. Да, арбалеты гораздо выше среднего. Жалко, что два из трех мне не особо нужны.

Я спокойно собрал все лишнее оружие и уложил туда, где раньше хранился серп-меч. Запас — дело нужное. Схрон конечно же теперь придется бросить в любом случае. Осталось только выяснить, кто за меня взялся — люди Герхарда? Если да, значит, я недооценил старого труса. Пожалуй, из плутонцев моего уровня подготовки в сегодняшней заварушке девять из десяти не выжили бы. При всем разнообразии моих талантов все висело на волоске. Все-таки приятно побеждать.

Я вышел наружу, подставил лицо под удары косых струй дождя. Весь в крови, своей и чужой, порез на руке. Наскоро заговорил кровь. Уж это любой уважающий себя высший должен уметь. Мало приятного — сдохнуть от потери крови, когда рядом не окажется ни одного лекаря. Рану чуть-чуть пощипывало. С моих слов все, наверно, решили, что на Плутоне и звери, и насекомые, и растения, и даже явления природы могут нести только смерть. Ошибаетесь. Здесь у нас все направлено на то, чтобы научить выживанию. Но и нежданная помощь изредка приходит. К примеру, тот же дождь вполне заменит прижигание раны. Хотя на вкус — вода как вода.

Вокруг простиралась пустошь. Лишь на горизонте виднелся лес, нечеткий за пеленой дождя. Стихия прибила к земле невысокую траву. В ясные дни отсюда легко можно разглядеть Город. Мне нравилась эта пустошь. Хороший обзор со всех сторон. А среди трав очень часто попадались лечебные или годящиеся в приправу к еде. И не скажешь с первого взгляда, что весь этот простор усеян землянками, тайными схронами одиночек. Таких не заметишь просто так, и даже тщательный поиск может не дать результата.

Дождь промочил меня до нитки, смыл кровь и липкий пот лучше, чем купание в речке. Все это время я краем глаза следил за своим пленником. Вряд ли он убежит, с пробитой в двух местах ногой он даже не сосредоточится настолько, чтобы скрыться в Тенях. А если и скроется… Проклятье!!! Я настолько привык пользоваться наукой Ансельма, что совсем забыл: Тени для меня закрыты.

В два прыжка я очутился рядом с духом, перевернул его на спину, особо не церемонясь. Он не издал ни звука. Плохо. Похоже, это — дайх. А дайх — волк среди овец. Он, даже умирая, рычит и не унизится до того, чтобы скулить и вымаливать себе пощады. Такого сложно допрашивать — он спокойно перенесет любую боль. Хотя нет, конечно же я преувеличиваю. Не любую. Умеючи можно расколоть каждого. Но этот будет держаться особенно долго. Возможно, так долго, что его явятся спасать. Конечно, сейчас я гораздо сильнее, чем был еще час назад, и все-таки этих троих я переиграл еле-еле — понятно, что те, кого пошлют следом, будут лучше подготовлены.

Хорошо, что у познавших таинства есть другие методы допроса. Я присел над ним на одно колено, взял за подбородок и развернул так, чтобы его глаза смотрели в мои. Сосредоточиться. Так, видимо, с опытом у меня это получается все быстрее и быстрее. Сфера Тьмы. А против меня серая Сфера, гораздо тоньше моей. Сразу видно — защита поставлена интуитивно. Человек не знает, как это делается, — просто он довольно силен духом. Я криво улыбаюсь, и часть моей сферы вытягивается в тонкий клинок, бьет в его защиту. Миг сопротивления — и я проникаю внутрь, тянусь к сердцу. Его глаза наполняются ужасом, а сердце бьется судорожно и часто, словно чувствует, что сейчас чужак стиснет его своей холодной хваткой. Вот так. Чуть сжать. Он хрипит, я ослабляю давление.

— Кто вас послал? — говорю тихо, в том ритме, в котором стучит сейчас в его груди хрупкий комочек плоти.

Он кривится в жуткой гримасе, а я вновь усиливаю свою хватку и повторяю вопрос, старательно следя за совпадением ритмов. По его вискам течет пот. Я знаю, вижу по вооружению, подготовке — их банда не из маленьких. А вожаки всех крупных банд известны каждому одиннадцатилетнему сопляку. Вырвать имя — и я смогу начать свою охоту, совсем как мой отец. Останется только превзойти Хансера в изощренности и жестокости, чтобы вспоминали не его похождения, а мои.

— Кто? Имя!!!

— Хантер, — хрипит он. Внутренним взором я вижу, как лопается с треском его Сфера, как осколки пробивают сердце.

Проклятье!!! Он почувствовал, что не устоит, и сумел убить себя, выплюнув всего одно имя. Хантер. Я слышал о нем впервые. Может, за последнюю пару суток в какой-то банде сменилась власть? Может, Герхарда убили? Но в его окружении я не знал парня по имени Хантер.

Кто? Проклятый дух умер слишком рано. И все-таки он был дайх. И ушел он как дайх. Бессильный победить, он добился того, что его противник почти не получил выгоды от своей победы. Что-то странное было в нем. Что-то знакомое, какой-то привкус… Он почему-то напомнил мне Гаэлтана. Совсем чуть-чуть, даже не намек, а тень намека, но это — то самое совпадение, которое не может быть случайным. Как будто… нет, сам друид ни при чем. Но словно тот, кто обучал Гаэлтана и этого духа… нет, даже не они сами, а несколько поколений учеников, ставших учителями, и где-то в конце эти две цепочки сходятся к одному наставнику.

Город. Единственный город на Плутоне. Зачем ему имя, если он один? И так ни с чем не спутаешь. Меня всегда занимал вопрос: кто его строил? Нет, конечно, способности древних высших были не те, что у теперешних, и все же — все же сомневаюсь, что с помощью магии можно возвести настоящий город. Какую-нибудь имитацию — пожалуйста, с одинаковыми домами, улицами под линейку и так далее и тому подобное. А вот плутонский Город со всем его архитектурным разнообразием, катакомбами, кривыми улочками и широкими проспектами, трущобами, особняками, садами и парками, нынче в основном большинстве заброшенными, — это нужна творческая мысль мастерового, а не мощь сверхчеловеческих способностей.

Вопрос, кто его разрушил, не столь сложен. Разрушил не весь, понятно, но некоторые районы — сплошные руины. Иногда даже можно угадать: здесь поработало особо мощное заклинание, а вот здесь — банальный таран. Где-то бушевало магическое пламя: там даже песок превратился в стекло. Одно ясно — никакой бой одиночек не приведет к подобным разрушениям. Здесь сталкивались если не армии, то серьезные отряды высших.

Хотя… сейчас мне приходит в голову, что раз уж древние были столь могущественны, то, скажем, перенести с Земли на Плутон уже готовый город их сил хватило бы. Впрочем, к чему забивать голову всякой ерундой? Даже найди я ответы на эти вопросы, это не прибавило бы мне сил. Прошлое мертво. А я живу сейчас. Я стою перед Герхардом.

Добиться встречи было непросто. Конечно, главарь одной из самых сильных банд был в панике. Если дать ему время, он успокоится, начнет рассуждать логически и предпримет правильные действия. И меня, несмотря на весь мой маскарад, вспомнят, вычислят, объявят войну… ну а дальше — как пойдет. В любом случае для меня это будет испытание еще то. Кто-то говорил, что одиночка никогда не сможет победить организацию. На Плутоне, конечно, это правило не работает. Любая банда держится на одном: на воле вожака. А вожак — человек. У человека есть голова, которую можно отрубить, сердце, в которое можно всадить арбалетный болт. Тогда наследники, все, кто посчитает себя достойными, сцепятся в борьбе за власть — вот и нет организации. Только провернуть это крайне сложно.

В любом случае опомниться я Герхарду не дал. Время поджимало меня. Схрон, прослуживший нам с матерью убежищем уже и не вспомню сколько лет, пришлось покинуть. Ночью мы пробрались в Город. Три дня, прятались в каких-то руинах. А когда пошел слушок о том, что Герхард покинул свой особняк из-за того, что там завелась какая-то нечисть, стало ясно: время пришло.

Если честно, я не думал, что он сразу ухватится за мое предложение встречи. Записка, привязанная к арбалетному болту, не располагает к доверию. Условия были четкими: при нем должно быть не больше десяти человек. Учитывая возможности его банды, целая армия. Во-первых, богатейший выбор бойцов, во-вторых, выбор снаряжения гораздо обширнее, чем у любого одиночки. При этих условиях десяток — настоящее войско.

Мы с матерью собирались прийти вдвоем. С одной стороны, безрассудно. Десяток опытных головорезов должны с легкостью скрутить нас, если вдруг переговоры пойдут не так, как надо. Но есть и второй момент. Сила сотрясающих Вселенную — в четкости и логичности, в уме. Построить сильное заклинание, создать его образ в голове, определить, как и на какую стихию воздействовать, чтобы получить нужный результат. Сила познавших таинства — в чувствах. Они понятия не имеют, как «оно» работает. Им главное — верить в конечный результат, очень хотеть его достигнуть — и все пойдет само. Те, кто читал книжонку Луи, думаю, помнят, что вытворяла Тайви, когда жизнь ее возлюбленного повисла на волоске. А теперь представьте, насколько глубже и сильнее связь матери с ребенком. Понимаете мой расчет? Если мне будет угрожать опасность, моя мать с легкостью разбросает не то что десяток — сотню высших.

При этом стоит добавить, что выглядела она сейчас моложе меня. Никто на Плутоне не знал, кем я ей прихожусь. Все думали — покровителем. Конечно, любой неплутонец держится за покровителя, коли уж повезло таковым разжиться, но отношения у них почти «хозяин — раб», так что и чувства замешены на ненависти и страхе. Ведь один хозяин всегда лучше, скажем, десятка. Поэтому познавших таинства в бою с их покровителями зачастую сбрасывают со счетов. Под ногами путается, но ничего смертельного сделать не может. Сами понимаете, для меня это еще один козырь в рукаве.

Мы стояли с Герхардом на руинах какого-то замка. Много камня — камня дикого, большие глыбы, такие без магии не обрушишь. Мать держалась чуть позади меня. За спиной Герхарда стояла старуха, совсем седая, но, как и все высшие в преклонных годах, вовсе не дряхлая. Шаманка. Ее звали Вещая. Говорят, именно она подсказала, что Герхарду сделать, чтобы мой отец оставил его в покое. Да и в других случаях спасала его не раз. Хорошо хоть, щедро наделенная даром предвидения, она была обделена остальными дарами. Иначе мои услуги не понадобились бы. Она сама не только расправилась бы с нежитью, но и легко определила, кто ее сотворил.

Остальных девятерых я уже вычислил. Они были рядом, наверняка с арбалетами. Хорошо, что я поддел под одежду одну из захваченных кольчуг. Маленькие арбалеты не так мощны, чтобы пробить ее с большого расстояния, а настоящие, боевые, используют редко. Да, мощны, но громоздки, и в городских стычках это, по сути, оружие одного выстрела.

— Твое лицо кажется мне знакомым, — первым заговорил Герхард.

А он сдал за эти дни. Морщин прибавилось чуть ли не вдвое, поседел, стал белее Вещей. Руки трясутся, а в голосе — вселенская усталость. Лучше бы уж похудел от всех этих волнений, это бы хоть пошло ему на пользу. Старый толстый бывший убийца. Конечно же бывший. Имея столько подручных, самому грязную работу делать необязательно. А навыки — как нож, без употребления ржавеют.

— Миракл, сын Хансера, — поспешил я подкинуть ему ложный след. Он вздрогнул, услышав имя. Вот и хорошо. Пусть лучше ищет в моем лице сходства с отцом, которого Герхард, судя по всему, до сих пор боится, чем с одним из своих людей, не так давно пропавшим.

— Того самого? — уточнил он.

— Ты знаешь другого? — усмехнулся я.

— Да, вы похожи, — кивнул толстяк. Видеть он мог только мое лицо. Я закутался в плащ, чтобы не показывать кольчугу и серп-меч на поясе. — Меня смутил твой бритый череп, — усмехнулся он. — Твой отец предпочитал длинные волосы. Да и посмуглее он был.

— Я позвал тебя не для обсуждения моей родни, — прервал я поток его воспоминаний.

— А для чего?

— А для чего ты пришел? Я не слышал, чтобы у столь уважаемых людей были в привычках встречи с не пойми кем, закинувшим стрелу с письмом. Значит, у тебя есть проблема, с которой ты не можешь справиться сам.

— Но ведь и ты знал, зачем шел, сын опасного даже в смерти? — проскрипела Вещая. — Ты ведь многое от него взял — гораздо больше, чем думаешь. Я не могу предвидеть твоих путей, а это — знак сильной души. Совсем как у него.

— Моя душа и мои предположения — это мое дело, — небрежно ответил я. — Не о них речь. Есть человек, который не может сам справиться с возникшими трудностями и у которого есть то, что надо мне. Почему бы не попробовать обменяться? А, Герхард?

— И что же у меня такого, без чего ты, одиночка, не можешь обойтись? — устало спросил он. — Назови цену твоим услугам.

— Еще не знаю, какова работа, — возразил я. — Боюсь продешевить. У тебя много чего есть…

— Не бойся. Если посчитаешь, что плата слишком мала, можешь или потребовать больше, или отказаться от дела. На цепь тебя никто не сажает.

— Хорошо. Мне нужен пропуск в катакомбы, к наставникам.

— Хм… — Герхард потер свой тройной подбородок дрожащей рукой, бросил взгляд на почти закатившееся за горизонт солнце, на вот уже второй день безоблачное небо. — Наставники… боюсь, вожаки других банд не оценят, если я пущу к ним чужака, одиночку. Сам понимаешь, по традиции банды недолюбливают таких, как ты. Чего скрывать, вы гораздо более живучи, чем любой из нас. Еще и хорошее обучение… Твой отец заставил нас с опаской относиться к хорошо обученным одиночкам.

— Не ты — так кто-нибудь другой, — пожал я плечами. — Банд много. Одиночка и познавшая таинства. Думаешь, такая пара не найдет чем заплатить?

— Познавшая таинства… — Он задумался, крепко задумался. — Бледная. С Темной стороны?

— Да, — только и бросила мать.

— С проклятиями работать приходилось?

— Да.

— С нежитью?

— Да.

— С вампирами?

— В бою встречалась с низшими, сама делать не умею, если ты об этом.

— Неупокоенные духи?

— Ерунда. — Мать презрительно скривилась.

Герхард переглянулся с Вещей. Та сделала какой-то знак рукой. Я напрягся, но это действительно был всего лишь знак, а не начало какого-либо ритуала. Язык жестов. И уж точно не сигнал окружающим нас людям к атаке. Иначе я бы уже был в гуще боя.

— Да, вы действительно ценные союзники, — согласился Герхард.

Он присел на камень. Видимо, ноги устали держать такую тушу. То, что я смотрел на него сверху, главаря нисколько не смущало. Ох, Миракл, расслабился ты, расслабился. Да, старый, да, толстый, да, измученный теми неприятностями, которые я на него свалил. Но от этого он не перестал быть опасным противником. Плутон — не место для слабых. Он пережил резню, устроенную Хансером. После такого всегда идет смена власти — ведь, по сути, он потерпел поражение в войне с одиночкой. Парочка молодых и предприимчивых наверняка в те времена решила, что Герхард уже не тот и пора бы его подвинуть, но он все еще главарь, а значит, его противники кормят червей. Ему хватило сил и ума продержаться очень долго. Это — уже достаточный повод опасаться его.

— А где гарантии, что ты выполнишь свою часть сделки? — с хитрым прищуром взглянул он на меня.

— Даже если не выполню, что ты теряешь? — небрежно спросил я. — Нет работы — нет платы, все остаются при своих. Никто ничего не теряет. Сам понимаешь, оплата такова, что задаток требовать сложно.

— Хорошо. А ты не боишься, что после выполнения работы я пошлю тебя куда подальше? Сам понимаешь, оплата такова, что силой ее не возьмешь.

— Ну… — Я выдал одну из своих кривых усмешек. — В нашей семье неплохие традиции. Мы знаем, что делать с главарями банд, которые переходят нам дорогу.

Он вздрогнул. Он понял — намек был слишком прозрачен. Даже не намек — я прямым текстом сказал: если что пойдет не так, то стану на путь отца. В этот момент мне показалось, что он готов подать своим головорезам знак уничтожить нас. Но нет.

— Ты знаешь, из-за чего началась охота на твоего отца? — устало спросил он.

— Нет, а какая разница?

— О-о-о, Миракл, разница есть. Твой отец проник в катакомбы и убил одного из наставников. Сокрушающего врагов — того самого, который поклялся убить его. Говорят, у них был поединок. Говорят, он как-то сумел обойти чутье марсианина, умение предсказывать действия противника. Говорят… эх, да много чего говорят. И пишут много чего. Но я не припомню, чтобы кому-то еще удавалось подобное, хотя способ известен. И еще… с тех пор катакомбы охраняются в десять раз серьезнее. Даже Хансер, вздумай он вдруг воскреснуть и повторить эту свою выходку, не сможет пройти. Так что… сам понимаешь, единственный способ попасть туда — это договориться о проходе.

— Так это я вроде бы и делаю, — позволил я себе тихо рассмеяться.

— И это правильно. Приятно иметь дело с разумным человеком.

— Тогда, может, к делу перейдем? Слухи — вещь ненадежная.

— Перейдем, перейдем. — Герхард опустил взгляд. — Все совсем не просто. Именно потому я с тобой и разговариваю. Вчера ко мне приходили двое, они тоже взялись за работу. Приступят завтра. Это так, между делом. Как вы между собой разберетесь — мне все равно. Вы их положите, они вас или договоритесь и будете действовать вместе. Мне все равно — пропустить в катакомбы двоих или четверых.

— В катакомбы? — заинтересовался я.

— Да. Они попросили в награду то же, что и ты.

— Понятно. Ближе к делу.

— Мою младшую дочь прокляли, — сказал он, как в воду прыгнул, словно болт арбалетный выпустил.

— Не прокляли, — проворчала Вещая. — Убили и превратили в нежить.

— Молчи ты, старая ведьма, — устало произнес Герхард.

— Прокляли или убили? — вмешалась мать. — Разница немаленькая, сам понимаешь.

Вот теперь он не сдержался, поднял взгляд. Наверно, так он умел смотреть когда-то давно, в далекой молодости, когда только становился вожаком. Я даже вздрогнул.

— Верните мне мою девочку, — прорычал он сквозь зубы. — Верните мне ее!

На миг мне показалось, что Герхард все-таки меня вычислил, специально согласился на встречу, чтобы самому убить. Усилием воли я сумел сохранить невозмутимость, не позволил вздрогнуть ни одному мускулу, не отвел глаз от полного ярости взгляда вожака.

— Сделайте это — и награда будет достойной, — уже спокойнее продолжил он. — Что там катакомбы! Я и все мои люди встанем как один против любого вашего обидчика. Я в жизни творил всякое. Это — Плутон, здесь не место слабости. Но никогда я не поднимал руки на семью моего врага. Если сын или дочь берутся за оружие — это одно, но вот так, в доме, без объявления войны… Я найду этих ублюдков, и они пожалеют, горько пожалеют. Есть тысячи способов заставить человека желать смерти. А вы — вы верните мне мою девочку.

Вещая вроде бы хотела что-то сказать, но передумала, махнула рукой и отвернулась. Герхард вновь опустил взгляд: иссякла ярость. И передо мной опять был тучный старик. Ненадолго его хватило. Мы с матерью переглянулись. Да, у меня даже слов не находилось.

— Я понимаю, почему ты спрашивал, разбираюсь ли я в проклятиях, — задумчиво произнесла мать. — Но к чему были вопросы про нежить?

— Да к тому, что у меня в доме завелась нежить! — Герхард вновь повысил голос. — Бродит везде, кидается на людей. Это были мои люди, а теперь они — ходячие мертвецы! И с ними надо как-то справиться. Они игнорируют любое оружие. Чхают на боевые заклинания. А тот, кого они укусят, со временем сам превращается в их подобие.

Мы с матерью переглянулись. В ее глазах я прочел всего лишь одно слово: «идиот». И предназначалось это слово явно мне. Теперь все становилось на свои места. Конечно, я должен был терять силы. Укус Эльзы превращал жертву в подобного ей ходячего мертвеца. А чтобы осуществлять такое превращение, она тянула силы из меня. Неуязвимость их тоже обеспечивалась мною. По сути, мне очень повезло. Связь прервалась, когда я выпил живой крови, — ведь в тот момент, когда чужая сила сливается с твоей собственной, в Мире Видений ты словно бы становишься другой сущностью, и все старые связи рвутся. Мне действительно повезло, иначе сейчас я бы и пальцем пошевелить не мог. Медленно умирал бы, оживляя новых и новых зомби. Вернись люди Герхарда сейчас в его дом — они заметили бы, что зомби хоть и по-прежнему невообразимо опасны, но вполне уязвимы.

А с другой стороны, чего она от меня хотела? Я — всего лишь плутонец, обученный некоторым приемам познавших таинства. Глупо требовать от меня ювелирной работы.

— Понятно, — задумчиво проговорила мать. — Я даже затрудняюсь сказать, что это за твари. Обычным ходячим мертвецам, которых называют «зомби», хотя к настоящим зомби они не имеют никакого отношения, несвойственно превращать жертву в себе подобного. С другой стороны, и из вампиров на это способны немногие, но вампиры боятся солнца…

— Эти твари не боятся солнца, — проскрипела Вещая. — Серебром мы их не проверяли. Они не утратили боевой сноровки, а неуязвимость сделала их страшными противниками. Мы хотели попробовать огонь, но горят они не очень хорошо. А плеснуть чем-нибудь горючим не решились — так и дом спалить недолго.

— Чем дальше, тем интереснее, — буркнул я. — Но прежде чем ударить по рукам, у меня еще один вопрос.

— Спрашивай, — кивнул Герхард.

— Если окажется, что прав не ты, а Вещая и твоя дочь уже мертва? Сам знаешь, воскрешать в этом мире еще никто не научился. Я не собираюсь гибнуть в твоем доме, пытаясь сотворить невозможное.

— Если вдруг так произойдет, — он словно бы подавился словами, голос сорвался, но тут же вновь стал твердым, — если твоя напарница определит, что это — не проклятие и моя предсказательница не ошиблась, тогда очисть мое жилище. И ты получишь свой проход в катакомбы.

Я прекрасно понимал, чего ему стоили эти слова, и все же уточнил:

— Ни о какой дружбе и помощи в этом случае речь, понятно, идти не может.

— Ты догадлив, — саркастически усмехнулся Герхард. — Очистка дома от нечисти — работа мусорщика.

— Тогда до завтра, — кивнул я.

— До завтра.

Надо было, наверно, поспать, но мне не спалось. В последнее время, стоило сомкнуть глаза, я проваливался в Мир Видений. И каждый раз одно и то же: размытая тень, имитация атаки… Он отступал, не нанеся удара. И это было еще хуже. Я пытался сопротивляться — он в корне пресекал эти попытки, но каждый раз отступал, не причиняя мне вреда. Словно пробовал на прочность, убеждался, что даже с друидским клинком я ему не ровня, и прекращал атаку, садился и просто сверлил меня своим пылающим взглядом. Кто он? Или она? И что ему от меня надо? Для себя я окрестил его «Дух Теней». Почему? Он нанес первый удар в тот же день, когда Тени закрылись для меня. Не знаю, связан ли он с этим… да и какая разница?

Мы стояли у ворот особняка задолго до рассвета. Во-первых, хотелось опередить конкурентов. Если поторопиться, можно сделать дело, а потом устроить засаду на тех двоих, что придут. Не люблю, когда кто-то становится у меня на пути. Да и меньше народу в Городе — легче дышать.

Вот странно, сейчас пытаюсь вспомнить, как выбирался отсюда, — ничего не выходит. А ведь тогда думал: все нормально, так и должно быть, просто много сил потерял.

Мать стояла, опираясь на посох. Она, как и я, была в легкой кольчужке, на поясе висел один из трофейных мечей. Не сказать чтобы она очень уж хорошо владела этим оружием — средненько. Плутон — он хороший учитель. Большинство познавших таинства вообще не знают, с какой стороны за клинок браться. Есть боевые сотрясающие Вселенную. Они сносно владеют оружием, ведь сама специфика их магии — преобразование физической силы в магическую в отличие от небоевых, так что хочешь не хочешь, а оружие осваивать приходится — это очень помогает и в колдовстве. Но никто не слышал о боевых познавших таинства.

— Входим, — тихо сказал я. — Держись чуть позади меня. Работа — плевая, но есть шанс, что наши конкуренты уже там. Сделай так, чтобы они могли подойти ко мне только по одному, — остальное на мне.

Она молча кивнула. Обычно мы так и действовали. Ничего нового. Я двинулся вперед, ступая бесшумно. Не стоит пренебрегать такими предосторожностями. Двери. Одной створки нет вообще, вторая висит на одной петле. Я быстро юркнул внутрь, стараясь держаться в тени. Ага, а вот и недостающая створка. Из-под нее виднеются человеческие руки и ноги, уже чуть-чуть тронутые тлением. Мы с матерью переглянулись. Все и так понятно. Кто-то, не понаслышке знакомый с магией, не просто вынес дверь, а буквально расплющил ею одного из ходячих трупов. И мне в голову приходил лишь один вариант: конкуренты. Загадочная парочка, подрядившаяся сделать нашу работу.

Шум со стороны лестницы наверх. Я быстро поднял взгляд. К нам спускалось то, что когда-то было человеком. Мать протянула в его сторону руку и резко сжала кулак. Я почувствовал легкий укол боли, а зомби осел прямо на ступеньки. Мать бросила в мою сторону очередной гневный взгляд и одними губами произнесла:

— Идиот.

Сложно с ней не согласиться. Я чувствовал, как внутри дома восстанавливаются связи с творениями моих чар. Отсюда и болезненный укол, когда мать уничтожила одно из них, но был в этом и положительный момент. Теперь я всех их чувствовал. Да, всех, семерых. Трое на первом этаже, четверо, включая Эльзу, на втором. Они тоже почуяли меня, но для них я был источником силы. Все семеро жадно присосались ко мне. Проклятье!!! Все четверо вели бой. Я чуть не вскрикнул от боли. Еще один неживой стал окончательно мертвым, при этом он хорошенько черпнул из меня, пытаясь выставить магический щит. Но то, что в него ударило, оказалось гораздо сильнее.

Я поднял один палец, а затем указал на внутренние помещения первого этажа и провел ребром ладони по горлу. Мать кивнула. Картина прорисовывалась все четче и четче. Дом я изучил хорошо. Похоже, двое живых вошли, сметя ненадежную защиту в виде одного зомби, начали обследовать первый этаж, дошли до второй лестницы, которая вела наверх из кухни, там напоролись на серьезное сопротивление. Один остался прикрывать, а его напарник бросился наверх. То ли заметил саму Эльзу, то ли знал, где искать ее комнаты. В любом случае, если у них хватит сил расправиться с ходячими трупами, — их тем более надо убить до того, как они покинут дом. Иначе я лишусь права требовать награды.

По моим прикидкам, зомби в доме должно быть штук на десять больше. Следовательно, недостающих уложили эти двое. А учитывая то, что твари мало чем уступали живым противникам, да еще и игнорировали многие способы физического и магического воздействия, сей факт внушал уважение к нашим конкурентам.

Мы бросились к кухне, продолжая двигаться бесшумно. Внезапная атака — лучшая атака, а Тени мне все еще недоступны. Еще два укола боли. Я еле сдержался, чтобы не вскрикнуть и не сбиться с шага. Еще два маячка в виде моих творений перестали существовать. И оба — на первом этаже. Но это уже не столь важно. Я влетел на кухню, буквально стелясь над полом, тут же юркнул за перевернутый стол. Да, побоище здесь вышло знатное. Тел я считать не стал. Их было много — что толку от знания точного числа? И так ясно: напоролись мы на кого-то серьезного, уложившего всю эту уйму неупокоенных.

Наверху кто-то применил особо сильное защитное заклятие. Похоже, дверь запечатали. Видимо, второму приходится туго, он отступает. Ничего, Эльзу дверь надолго не остановит. Сейчас у этой мертвой сучки просто океан силы, бери — не хочу. Самое время ударить по живому. Я выглянул из-за стола.

Он стоял боком ко мне — высокий широкоплечий мужчина. Одет во все белое: легкие полотняные штаны, мягкие сапоги без каблуков, белая рубаха, свободные рукава на запястьях туго стянуты, чтобы не мешали в бою. Поверх рубахи белая же туника без рукавов, почти до колен, с капюшоном, который скрывает верхнюю половину лица. Удивительно, как он видит? Ткань плотная, хоть и белая. И еще — почему такая снежная белизна одежд? Он же только что из боя, и ни одного пятнышка. Ох не понравился мне этот противник.

Туника подпоясана алым поясом, а на поясе — нож в ножнах. Но это — не оружие. Даже при всем желании этой миниатюрной поделкой можно только хлеб или мясо нарезать. Сразу видно: лезвие короткое, тонкое, рукоять без гарды, то есть никакого упора для колющего удара. Он опирался на простой шест чуть больше роста хозяина. Да, метра два, не больше. Это — не оружие. Но и не магический инструмент, я-то чувствовал.

Все эти наблюдения уложились секунд в десять. В это время в руках моих возник арбалет (опять же спасибо давешним убийцам, вооружили они меня отлично). Против зомби это оружие бесполезно, а против живых — в самый раз. Белый, как я для себя назвал этого, с шестом, как раз направился к лестнице — наверно, тоже почувствовал, что напарник не справляется. При этом он подставил мне спину. Отличная мишень. Белые одежды хорошо видны в полумраке — наверно, только слепой промахнется. Я поднялся бесшумно, не спеша прицелился, задержал дыхание и плавно надавил на спусковую скобу. Раз и два, почти слитно. Болты в таком случае летят в одну точку один за другим. Так стрелять научил меня Ансельм. Как он говорил, если стреляешь в спину марсианину, он успеет отбить клинком один болт, но развернуть меч, чтобы отбить второй, не помогут даже его рефлексы, следовательно, он вынужден отбивать его вторым клинком, и в это время у напарника появляется возможность ударить его из Теней. Он настолько долго вбивал в меня эту науку, что теперь из двойных арбалетов я стреляю только так. Правда, есть другие способы уйти: увернуться в сторону, упасть на землю, но это в любом случае ухудшает положение противника, делает его более уязвимым.

Белый успел. Я не знаю, как он почувствовал мою атаку, — я был уверен, что не издал ни звука, только дважды звякнула тетива, но без этого уже никак. Он развернулся. Шест на миг превратился в сплошное колесо. Болты, жалобно звякнув, улетели в сторону. Он отбил, не видя выстрела, не видя самих болтов, ничего, разорви его черти, не видя. Теперь он стоял ко мне боком, приняв боевую стойку и опустив конец шеста почти к самому полу.

Мать что-то запела очень низким голосом, направив в Белого свой посох. Монотонная мелодия с рваным ритмом. Белый выставил ладонь левой руки ей навстречу. Мать вдруг сбилась с ритма, отшатнулась. И тут атаковал я. Атаковал в длинном прыжке, перекидываясь в тигра уже в полете. Что-то подсказывало мне, что с мечом против этого противника лучше не выходить. Он успел перехватить шест двумя руками и сунуть мне в пасть на вытянутых руках. Мы оба упали, я — сверху, но он каким-то образом смягчил падение. Я сомкнул челюсти: плутонскому тигру эта деревяшка — на один зуб. Но вместо брызга щепок из раздробленной рукояти — боль и чувство, что мне подсунули прут из закаленной стали. Я попытался выпустить когти и разорвать ему грудь, но тут сам получил сильнейший удар в бок. Меня отбросило. Короткий яростный рык надо мной, оскаленная морда пантеры, блеск клыков — и бросок, нацеленный мне в горло…

Мы подобрали ее весной. Недалеко от выхода из Паучатника это было. Там еще руины какой-то крепости. Тоже, кстати, странные. Крепость совсем целая, только ворота сгнили. Признаков штурма не видно, никто ее магией не рушил. Только скелеты во дворе. Много скелетов. Есть и откровенно детские, есть взрослые — самый широкий выбор. На любой вкус. И кто знает, что там произошло. Паучатник окружают неприступные горы, выход один — в лесистую долину, а уж на выходе из этой долины и стоит крепость. То есть ее никак не минуешь.

Известно, что где нет людей, там заводится всякая дрянь. Обычно дети из Паучатника идут отрядами и через ту мерзопакость, что завелась в крепости, пробиваются легко. А эта одна пошла. Маленькая, худющая, но жилистая, все предплечья в шрамах, а в кулачке зажат обломок ножа. Щеки запали, зеленые глазищи на пол-лица. Даже не совсем зеленые, а какие-то желтоватые в придачу. Черные, прямые волосы спутаны, на виске видна запекшаяся кровь. Одежда разодрана, сквозь дыры проглядывают свежие царапины. Четыре параллельные — видимо, удар лапы какого-то хищника. Я тогда еще не очень в этом разбирался. Мое обучение у Гаэлтана только начиналось.

Ее глазенки сразу сузились, она вся подобралась, готовая к прыжку. Вот ведь малявка! Сама еле дышит, но готова драться. На шее амулет, совсем новенький. Получить такой — мечта каждого, но до четырнадцати лет взрослые плутонцы не трогают малолеток. Это — закон, один из немногих, нарушение которого всегда карается. Часто их даже берут в обучение. Это — не закон, а обычай. Кто-то выучил тебя — верни долг. А с другой стороны, не так уж плохо иметь младшего товарища, который обязан тебе всем. Все-таки благодарность и Плутону не чужда.

К несчастью малявки, мне было всего одиннадцать, следовательно, я мог спокойно убить ее. Опять же к ее несчастью, в этот поход меня повела мать, а не Гаэлтан с его принципом: не убивать без крайней нужды. И все-таки она мне понравилась. Не как женщина — в одиннадцать об этом думать еще рано, — да и какая из нее женщина? Курам на смех. Дух ее мне понравился. Вышла в большой мир одна. В бою сломалось оружие, но ей удалось победить какого-то хищника. Не удалось бы — не выбралась бы. Бегать от плутонских зверей бесполезно. И сейчас она готовилась к драке, хотя противников двое, оба старше нее, оба сытые, хорошо одетые. А сама-то замерзает. Хоть и весна, а снег еще не сошел. А вон на снегу ее кровавые следы.

— Эй, иди сюда, — позвал я.

— Чего надо? — недружелюбно отозвалась она. Голосок хриплый, простуженный.

— Боишься? — Я презрительно скривился.

— Опасаюсь, — буркнула она в ответ. — Черт его знает, чего тебе надо.

Тут она права. Я и сам не знал, чего хочу. Мать стояла в стороне, не вмешивалась. После того как я зарезал Ансельма, она вообще вела себя так, словно из нас двоих я главный. Таков был обычай ее домена: мальчик, убивший человека, считался мужчиной, а мужчина всегда старше женщины. А может, таким образом уже тогда она приучала меня самостоятельно принимать решения и отвечать за них.

— А чего меня опасаться? Хотел бы убить — убил бы. — Я распахнул плащ, показывая ей короткий меч, бывшее оружие Ансельма. Она на миг задумалась, но все же встала и подошла. При этом она заметно хромала, а на левой ноге я заметил еще четыре кровавые полосы.

— Меня Миракл зовут, а тебя? — спросил я.

— Гюрза, — ответила она.

— И кто ж тебя так назвал? — Я рассмеялся. В последнее время это женское имя звучало все чаще. Вот ведь люди, не могут без кумиров. У мужчин хоть хватало совести не называть себя Хансером через одного.

— Я назвала, — насупилась она.

— Ты хочешь быть как Гюрза?

— Я хочу быть лучше нее.

— Тогда и имя ее брать не стоит. Ты знаешь, на кого похожа?

— На кого? — Она бросила на меня хмурый взгляд.

— На пантеру. Только маленькую. Это такая большая черная кошка, сильная и ловкая. Ты кошек видела?

— Видела.

— Хочешь быть моей сестрой?..

Гораздо позже я понял, что мной двигало. Я ведь, по сути, был еще ребенком. А детям хочется играть со сверстниками. Она была похожа на меня. Я почувствовал это. Уроки матери не прошли даром.

— А это как? — спросила она.

— Ну-у мы будем вместе жить, помогать друг другу, вместе учиться. Если кто-то нападет на тебя, я заступлюсь. А моя мать будет твоей матерью.

— А что такое «мать»? — спросила она.

Ну как объяснить слепому, чем красное отличается от зеленого?

— Мать — это мать, — недовольно проворчал я и показал: вот, она. — Так хочешь или нет?

— Хочу, — выпалила девчонка. Она ведь тоже, хоть и прошла Паучатник, была еще ребенком. Может, ей это казалось новой игрой. Тогда я не знал, а потом не спрашивал.

— Значит, теперь я — твой брат Миракл, а ты — моя сестра Пантера. — Я улыбался, я был рад. И она в ответ неумело улыбнулась. Это оказалось больше похоже на оскал. И мне подумалось: она действительно как маленькая пантера. — Вот и замечательно. А когда мы вырастем, то убьем пантеру, а ты будешь носить ее шкуру. Хочешь?

— Хочу, — уже смело заявила она.

— На. — Я снял с себя плащ и набросил ей на плечи. — А то совсем замерзнешь.

— Зачем? Ты разве должен его мне давать?

— Конечно, должен! Я же твой брат. Если тебе плохо, я помогаю тебе, а если мне будет плохо, ты поможешь мне. Весь мир против нас, а вдвоем мы гораздо сильнее.

— Мне это нравится, — кивнула она. Глазенки заблестели.

— На, поешь, — мать протянула ей кусок солонины и с какой-то ледяной улыбкой добавила: — Дочка.

Девчушка уже не отказывалась, впилась зубами в мясо как голодный зверек.

Она действительно стала хорошей сестрой и настоящей дочерью моей матери. Я в ней не ошибся. Сейчас, повидав разных людей, я понимал, как мне с ней повезло. Маленький человечек, голодный, замерзающий, но не сломленный, на волосок от смерти. Сокровище, на которое я наткнулся случайно и которого никто, кроме маленького Миракла, не оценил бы по достоинству. Она любила меня, искренне и беззаветно. Мы оказались неплохой парой. Пантера безоговорочно признавала мое верховенство, беспрекословно подчинялась. Но была в ее характере такая черта, что, если уж что-то втемяшится в голову, спорить и приказывать бесполезно. К счастью, такие вспышки случались редко. Но одной из них стало желание уйти, пожить какое-то время одной, испытать на прочность свои способности. Я не смог убедить ее остаться, хоть уговаривал, кричал, ругался, просил. Она действительно стала мне дорога. Я не представлял жизни без Пантеры, но она не сдалась. Мы расстались, когда ей было восемнадцать. И с тех пор я о ней ничего не слышал.

…Я ударил задними лапами, выпуская когти. Когда кошка на спине, ее еще попробуй возьми. А что есть тигр, как не большая кошка? Вот только мой противник тоже был большой кошкой. Он извернулся в прыжке так, чтобы миновать мои лапы, и тут же отпрянул назад, меняя облик. Девчонка в шкуре пантеры. Череп зверя прикрывает голову вместо шлема, передние лапы свисают на грудь. Это, конечно, не знаменитый медвежий плащ Орсо, а скорее для красоты. Я это знаю, потому что помогал его делать.

— Дура, — проворчал я, вставая уже в человеческом обличье.

— Братишка! — Она бросилась ко мне и повисла на шее. Белый все еще стоял с шестом наготове. Он, конечно, не дурак — понял, что взаимное истребление откладывается. Но все еще не понимал, как себя вести.

— Грешник, это свои, — успокоила его Пантера. — Это мой брат и моя мама.

Мать вышла из полумрака у стены, куда ее отбросил Белый. Хм, Грешник. Интересное прозвище. Мы на Плутоне все на праведников не особо тянем. Что же надо было натворить, чтобы заслужить имя Грешник?

— Мамочка, — вскрикнула Пантера, бросаясь к нашей матери. — Мамочка, родная.

Мать обняла ее, на губах играла теплая улыбка. Все-таки я был для нее прежде всего орудием, которое любовно закаляют и оттачивают. Пантера же стала именно ребенком, на которого принято изливать родительскую любовь. Всех троих такое положение дел вполне устраивало.

— Чему я тебя учила? — недовольно проворчала мать, отвешивая Пантере легкий подзатыльник. — Их наверху всего лишь четверо. Что за дилетантство? Уж тебе-то пяти минут должно было хватить.

— Мам, это не проклятие, — ответила она, нахмурившись. — Ее в неживую превратили и в какую-то странную.

— Знаю. — Мать неодобрительно покосилась на меня. — Есть тут один умелец. Тоже все, чему я учила, мимо ушей пропустил. Ну ладно — он, а ты? То, что это не проклятие, ты-то должна была определить за три удара сердца. А потом — элементарное упокоение.

— Мам, они сильные, — ответила Пантера. — И умные. Они поняли, что я собираюсь сделать, и атаковали все разом. Я просто не могла сосредоточиться. Они неплохие бойцы. Еще хорошо, что я в коридор успела отступить: там они могли нападать не больше чем по двое.

— Ладно, — сказал Грешник. — Вы, я смотрю, давно не виделись, вам есть что обсудить. Пойду я доделаю работу пока.

Голос ровный, абсолютно без эмоций. Вроде бы не очень хриплый, но все равно сразу возникла ассоциация с вороньим карканьем. И еще мне вдруг стало радостно, что здесь Пантера. И даже не потому, что я давно не видел сестру, а потому, что теперь нет необходимости драться с этим Белым Грешником.

— Грешник, подожди, все пойдем. Четыре на четыре — мы их быстро…

— Смысл? — перебил он и, закинув свой странный шест на плечо, направился к лестнице, словно считая, что уже все сказал и добавить к разговору нечего. Я двинулся было за ним, но Пантера перехватила меня за руку и отрицательно покачала головой. Когда Грешник скрылся наверху, она сказала тихо:

— Если он говорит, что сам, значит, сам.

— Кто он? — спросила мать. — Шаман или колдун? Я так и не поняла.

— Не знаю. — Сестра как-то разом поникла. — Иногда он похож на одного, иногда на другого, а иногда вообще на рубаку.

— А на духа не похож? — съязвил я.

— Не знаю, — повторила она, не принимая моего шутливого тона. — Иногда он ныряет в Тени, как настоящий дух. А иногда атакует из них так, что у противника просто нет шансов. Но за все время, что мы вместе, а это — года полтора, я ни разу не видела, чтобы он убивал. Он может оглушить противника, мастерски пройтись по болевым точкам так, что враг оставляет любую мысль о сопротивлении, может взять в такой захват, что мне или тебе не снилось. А вот убить… и меня всегда, когда может, останавливает.

Мы с матерью переглянулись. Все это было настолько знакомо, что впору поверить в воскрешение Гаэлтана. Хотя нет, эту мысль я сразу отбросил. Гаэлтан — не одиночка, он аколит Круга друидов. Значит, получается, и Грешник — друид? Нет. И эту мысль пришлось отбросить. Друиды не убивают без крайней нужды, но, судя по тому, что рассказала Пантера, этот и в крайней нужде не убивал. Не убивал вообще.

Три укола боли. Три звука падающих тел. Практически одновременно.

— Где ты его откопала? — недовольно спросила мать. — Он похож на описания тех, кого на Луне называют демонами.

— Это не я его, это он меня откопал. Можно сказать, спас. Долго рассказывать, неприятная история. Но с тех пор мы путешествуем вместе.

— Сколько раз тебе говорила: никогда не иди на союз с тем, кто сильнее! Такой союз обернется рабством.

— Мам, все совсем не так. Он заботится обо мне, помогает — и ничего не требует взамен.

— Совсем ничего? — не поверил я. — Ты — красивая женщина…

— Мы не спим с ним, если ты об этом, — перебила Пантера. В голосе ее послышались нотки раздражения.

— Может… — Я положил руку на рукоять серпа-меча.

— И думать не смей! — вскрикнула сестра. — Говорю тебе, остолопу: я с ним добровольно! Это не клятва на крови и вообще не клятва. Он — мой друг, он — со мной!

— Ну если друг — тогда все ясно. — Мать спокойно кивнула. — Миракл, он будет неплохим союзником.

— Хорошо, — кивнул я. — Если ты, сестра, за него ручаешься, тогда не вижу смысла продолжать разговор.

— Конечно, ручаюсь.

— Эй, что делать с этим? — сверху послышался голос Грешника. Он спускался по лестнице. Перед ним, чуть нагнувшись вперед, шла Эльза. Шест Грешника был пропущен у нее под руками за спиной. Он удерживал неживую одной рукой.

Да, за те дни, что мы не виделись, красавица сдала, и серьезно. Следов разложения, правда, не было, но лицо неестественно белое, и красные глаза на нем выделялись особенно отчетливо. Мать спокойно подошла к ней и положила руку на лоб. Мгновенная боль и странное чувство, что внутри что-то порвалось. Я еле сдержался, чтобы не вскрикнуть и не изменить выражения лица. Грешник высвободил свой шест, и теперь уже окончательно мертвая девушка упала. Мать отодвинулась в сторону. Труп скатился по лестнице. Работа была выполнена.

Все прошло как по маслу. Даже лучше — ведь делать-то ничего не пришлось. Грешник все сделал. Мало того, ко мне вернулась способность уходить в Тени. Все настолько хорошо, что впору задуматься, чего же я не заметил. Ну не верю я в бескорыстные подарки судьбы. Грешник. Я чувствовал исходящую от него опасность. Это явно был не обычный, средний плутонец. И меж тем все-таки плутонец. Странный, ни на кого не похожий. Он явно прошел Паучатник — этих я всегда умел выделять из общей массы. Он явно дайх, здесь и сомнений быть не могло. В нем чувствовалась просто чудовищная духовная сила. Мне о такой оставалось лишь мечтать. Достаточно просто краем глаза заглянуть в Мир Видений, чтобы понять. При этом я не мог определить цвета. Если я маскировался под серого, то он, видимо, не считал нужным от кого-то что-то скрывать. Но все равно невозможно было ничего разобрать в его сущности.

Да и оружие, одежда. По вполне понятным причинам все плутонцы предпочитают неброские тона. Преобладают черный и серый. Этот же щеголял во всем белом, причем снежно-белом. Казалось, грязь не липла к его одежде. Ни одного пятнышка. Оружие. Нет, я не спорю, шестом тоже можно прикончить человека одним ударом, если знать куда бить. Но ведь удобнее это делать чем-нибудь более острым или увесистым. Мы, плутонцы, всегда предпочитали клинки, причем даже рубаки, ребята, ориентированные на бой лицом к лицу, редко, крайне редко вооружались двуручниками. Во-первых, хорошей стали на Плутоне не так уж и много, и тратить ее так неразумно… А из плохой, сами понимаете, мечи придется менять чуть ли не после каждого боя. Останавливались обычно на одноручных длинных клинках. Остальные предпочитали вариации на тему сабель, палашей, коротких мечей, кинжалов всевозможных видов. Даже топоры и дубинки были не в чести. Шест — это вообще как из какого-то другого мира. Ну и всякая полезная в бою мелочь, которой начинена одежда любого плутонца. У Грешника не было ничего метательного, ничего, чем можно перерезать горло, ничего, хотя бы отдаленно похожего на стилет.

Конечно, в любом деле неожиданный поворот — это хорошо, очень учит не расслабляться раньше времени. Мы говорили с Герхардом. Я и разговора-то не запомнил. Слишком уж главарь на Грешника косился. А тот спокойно стоял в стороне, опираясь на свой шест. И мне вдруг подумалось, что нанял нас Герхард совсем не для чистки дома. Старый, опытный, многое повидавший плутонец тоже чувствовал исходящую от него опасность. Может, потому и пустил Пантеру в дом раньше, чтобы, когда мы придем, первая пара уже была завязана боем, чтобы мы избавили его от непонятного наемника. А ведь так чуть не случилось. Было ли у Белого что противопоставить мне в облике тигра? Несмотря на всю мощь звериного воплощения, думаю, было. Просто скрутил бы, как ту же Эльзу, и порвал пасть.

Конечно, наниматель был не очень доволен. Хотя и зол не был — скорее, измученный треволнениями последних дней старик. К тому же насмерть перепуганный. Он поспешил спровадить нас подальше от себя, дав каждому по медной пластинке, служащей пропуском в катакомбы.

Грешник, Грешник… А тебе-то это зачем? Что сможет добавить самый лучший наставник к тому, на что ты уже способен? Ты сделал всю работу, а награда достается мне с сестрой. Так тоже не бывает. Каждый ищет свою выгоду, так в чем же твоя?

Тер, как я иногда для краткости называл Пантеру, была одним из тех немногих людей, кому можно доверять. Сестренка. В детстве мы даже кровь смешали. Это, конечно, не было ритуалом в полной мере, скорее, символ, но тогда нам эта игра очень понравилась. Тер верит этому Белому Грешнику. А я — нет. Я ведь даже лица его полностью не видел, в глаза не смотрел. И тут мне вдруг пришла в голову мысль: я не очень-то и жажду посмотреть в его глаза. Страх? Нет, не то. Опасение какое-то. Это как чувствовать жар от очага — вряд ли кто захочет после этого сунуть руку в сам очаг.

Кто же ты? Ты не скрываешь своих способностей, что я бы вполне понял, но и не демонстрируешь их, дабы показать превосходство. Ты словно бы равнодушен к тому, за что большая часть плутонцев отдала бы полжизни. Кто выучил тебя всему этому — тому мизеру, который я видел, и той бездне, о которой только догадываюсь?

Тер, вся соль в ней. Да, тогда мне вновь подумалось: на каком же поводке сестра его держит? С другой стороны, пока это не имеет значения. Грешник — мой союзник, и это уже хорошо, это — зацепка. Думаю, со временем я смогу его понять и взять в оборот, накинуть на шею другой поводок. Хоть у женщин для этого гораздо больше возможностей. Может, пусть мать испробует на нем свои чары?

Подумал — и покрылся холодным потом. Вспомнился Гаэлтан. Грешник по манере поведения очень напоминал его. Да и движения в бою… Трое убийц — духов… Неужели они связаны? Не может же быть совпадением то, что за последние четыре дня я уже дважды встретил людей, напомнивших мне о Гаэлтане!

Катакомбы. Вот уж действительно их не с чем сравнить. Они мало похожи на пещеры, в которых мне доводилось бывать. Хоть некоторые и называют их рукотворными пещерами. Скорее, галереи какого-нибудь замка, только совсем без окон. Кое-где стены из дикого камня, иногда — кирпичные, а иногда — просто земляные. Идешь и удивляешься, как старый лаз до сих пор не обрушился. Кто их строил? Может быть, те же зодчие, что создали Город? А может быть, в старые времена сами плутонцы прорыли всю эту сеть крысиных ходов, подземных складов, водопроводов и жилых помещений.

Наметанный глаз сразу подмечал места, где удобно держать оборону, резервуары воды, предназначенные для того, чтобы утопить противника, если тот прорвется в тоннели, ловушки, пока неактивные. Может быть, плутонцы создали все это перед Войной Планет, когда все высшие ополчились против Плутона? Кто его знает.

От греха подальше, мы спустились в катакомбы на территории другой банды, самой мелкой в Городе. Не хотелось лишний раз встречаться с ребятами Герхарда. Он ведь мог оправиться от удара и начать думать, искать. Зачем зря рисковать? Наши пластинки долго и придирчиво рассматривали. Так же долго рассматривали нас. Наверно, прикидывали наши возможности в бою. И все-таки решили не связываться. Уж очень разношерстная компания — от таких никогда не знаешь, чего ждать.

Катакомбы зарывались в землю под Городом на много ярусов. А наставники жили где-то в самом их сердце. Вела нас Тер. Я, если честно, не знал, куда идти, в отличие от нее. Сначала были выложенные камнем стены, потом мы прошли земляные, при этом все спускаясь. Часа через два я спросил:

— Далеко еще?

— Нет, уже рядом, — ответила она. — Если бы входили с территории Хирото, за полчаса дошли бы.

— С Хирото предпочитаю не связываться, — проворчал я. — У них весьма специфическая банда.

— Да, традиции, — согласилась она.

— Какие? — Я мало знал об этих ребятах.

— Это Грешник лучше знает.

— Древние традиции, — прозвучал скрипучий голос Белого. — Традиции японских ниндзя. Они серьезнее любой банды в Городе. Кроме разве что… впрочем, это не имеет значения.

— Ударь в голову — любая банда распадется, — возразил я. — Это было доказано задолго до меня.

— Ты знаешь, как погиб предшественник Хирото, Йоритомо?

— Нет.

— Его убил Хансер. И заметь, в банде… хотя не стоит их бандой называть, это, скорее, клан… Так вот войны за власть не было. Дзенином стал Хирото.

— Кем?

— Так они называют своего вожака. Кстати, говорят, еще один клан скрывается где-то в горах. Опять же, по непроверенным данным, Хансер был у них, и только их наука позволила ему сражаться с Йоритомо на равных. Хотя мне кажется, совсем в других горах затачивал он свое мастерство.

Некоторое время мы шли молча.

— Ты неплохо здесь ориентируешься, Тер, — сказал я.

— Я всего лишь знаю дорогу к наставникам с территории трех банд, — ответила она. — Сама здесь, понятно, не была, но путь мне описали очень подробно.

— Кто, интересно? Насколько я знаю, такими сведениями просто так не делятся.

— Был один. — Она нахмурилась. — Он же мне и подсказал, к какому наставнику идти.

— Кто такой?

— Не знаю его имени, но дрался он как дьявол.

— Наверно, недостаточно хорошо, раз ты жива.

— Более чем достаточно. Он победил меня… Тогда я и познакомилась с Грешником. Это был лучший рубака, которого я знала. Даже Грешник с ним пару минут провозился. Этот рубака рассказал мне, кто его обучал.

— Перед смертью такие не очень разговорчивы, — понимающе кивнул я. — Долго ты его колола?

— Он ушел живым, — вмешался Грешник. — И рассказал все сам довольно-таки охотно. Может, и ему благодарность не чужда.

— Ты его отпустил? — От удивления я даже остановился.

— Да, — просто ответил Грешник, всем видом давая понять, что разговор окончен. Это у него получалось очень хорошо.

Вот это уже было немыслимо. На Плутоне просто нельзя оставлять врага в живых. Правило, которое знают и соблюдают даже дети. Я еле удержался от дальнейших расспросов. Лишь пристально посмотрел в спину Белому. Такую роскошь себе могли позволить либо очень глупые, либо настолько уверенные в себе, что… нет, таких, наверно, не бывает. Ничего третьего мне в голову не приходило. А уж Грешника можно было назвать как угодно, только не глупцом.

— Имени его никто не знает. — Пантера нарушила повисшее молчание.

— Кого? — тупо спросил я, еще не придя до конца в себя.

— Наставника, марсианина. Он называет себя Шут. И в ученики берет только тех, кого ему интересно учить. Я не знаю, чем его можно заинтересовать, но попытаться стоит — мы же ничего не теряем от этого.

— Вообще не пойму, зачем именно в него упираться, — заметил я. — Наверняка есть и получше учителя.

— Вряд ли, — вновь заговорил Грешник. — Я в этом кое-что понимаю. Судя по тому, что он сделал из своего ученика, лучше вряд ли найдешь даже на Луне.

— Если он так хорош, как на Плутон попал? — резонно возразил я.

— «Уметь» и «уметь научить» — разные вещи. Ты можешь быть лучшим в мире, но абсолютно неспособным передать свои знания и умения. А можешь великолепно обучить более талантливого, чем ты, ученика тем вещам, которые тебе самому не даются.

— Ладно, посмотрим, что это за шут такой.

Мы прошли места, где кладка была кирпичной, потом она опять сменилась диким камнем. А вскоре вышли в большую пещеру, видимо, естественного происхождения. Ничего себе, а оказывается, под Городом лежит весьма крепкая скальная порода. Мне хватило беглого взгляда, чтобы заметить: в пещеру выходят лишь два тоннеля, в обоих самовмуровывающаяся ловушка — стальные двери. И последний штрих: над пещерой — огромный резервуар воды. Да, банды хранят наставников от любого вторжения. Весьма простая система: ворвавшийся сюда отряд отрезается дверьми и затапливается до того, как высшие успеют применить хоть какую-нибудь магию. Потом одни из ворот открываются, все, кто соберется за ними, смываются водным потоком, и удар из Теней наверняка довершает разгром.

Краем глаза я заметил какое-то шевеление Теней и не спеша повернулся туда. Он появился очень медленно — я прямо чувствовал, как волны наслаждения охватывают его от этого перехода между Мирами. Не знающий преград — даже духи не получают такого удовольствия от соприкосновения с Миром Теней. И вышел, гад, совсем рядом с нами. На расстоянии выпада. Высокие ботфорты, бархатный камзол, широкополая шляпа с пером, длинный плащ, низ лица скрыт под маской. Так я представлял себе маркизишку Луи. Он, наверно, тоже.

Я даже рассмеялся. А почему должно быть по-другому? На Плутоне парные сабли и арабские одежды давно доминировали. Почему бы и Меркурию не обзавестись кумиром? Вот только в чем я уверен — так в том, что Луи, в отличие от его поклонника, на Плутон не отдадут как цену за очередного бьющего один раз. Да и вообще живым не возьмут.

— Что насмешило благородного сеньора? — произнес он высокопарным тоном.

— Ничего, — ответил я сквозь смех. — Просто думал, тут один Шут, а вас целый балаган.

— Потрудитесь извиниться… — Он распахнул плащ и медленно потянул из ножен палаш.

И тут все завертелось в невероятном темпе. Уже уходя в Тени с самой большой скоростью, на которую был способен, я увидел, как взметнулся шест Грешника. Движение, за которым не каждый глаз уследит: хлопок по запястью, заставивший меркурианца вогнать оружие назад в ножны, и тут же второй — в основание шеи. Он словно бы сказал: «Положи оружие, иначе подавишься собственным кадыком». Ряженый паяц отшатнулся, и в этот момент я вышел из Теней у него за спиной и приставил нож к горлу.

— Не зли меня, не надо, — тихо шепнул я ему на ухо, небрежным движением сбросив шляпу на пол. И тут же вновь ушел в Тени и появился перед ним со скоростью, недоступной любому духу.

Он был ошеломлен. Напускное величие как ветром сдуло. А вместе с ним и хоть какой-нибудь интерес к этому человеку. Собственно говоря, меркурианцы всегда ведут себя подчеркнуто высокомерно. Еще бы: имея возможность в любой миг уйти в Тени, куда за ним не сунется ни один здравомыслящий плутонец, а кто сунется — тут же получит ладонь стали под левую лопатку, причем неизвестно откуда. Сталкиваясь с тем, что я себя чувствую в Тенях не менее свободно, чем они, часть тут же теряла свое высокомерие, другие пытались хоть как-то сохранить лицо. Но эти игры мне давно надоели. Убивать здесь я не мог — как-никак банды берегли своих ручных наставников, и последним многое сходило с рук, пока они не перегибали палку. Ну а мы — так вообще гости. Любая стычка будет истолкована не в нашу пользу, и хорошо если только выкинут из катакомб. А могут выволочь за ноги в виде холодных трупов.

Эта часть подземелий оказалась самой обжитой. Конечно, для любого, кто умеет входить в Мир Теней, полная темнота — не помеха. И все же мрак катакомб кое-где разгоняли редкие факелы или масляные светильники. Здесь они сменялись магическими огоньками, похожими на маленькие солнца. Если раньше какие-то указатели направления встречались лишь в виде каракулей, выцарапанных на камнях стен, то здесь это были четкие знаки, принятые на всем Плутоне, а не в отдельной банде. И нарисованы краской, светящейся в темноте. Очень часто попадались чаши в виде каких-то скульптур. Тонкие ручейки питьевой воды текли в них прямо из стен. Само расположение коридоров стало, на мой взгляд, излишне упорядоченным.

Стали попадаться дубовые двери, окованные стальными полосами. Конечно, на Плутоне — сомнительная преграда, но думаю, были там и преграды для любителей проникнуть в чужое жилище через Тени. Народу здесь оказалось побольше. То и дело кто-то попадался навстречу, причем самой разнообразной наружности. Впрочем, идти нам было недалеко. Жилище Шута располагалось с краю. Как я понял, он и среди своих изгой. Зато среди плутонцев очень ценился, потому как если брался учить, то учил на совесть, передавая свои умения на грани дозволенного, а иногда и за нею.

Пантера постучала в широкую и низкую дверь, на которой был мастерски нарисован шутовской колпак с бубенчиками.

— Занято! — крикнули из-за двери.

Голос мощный, машинально отметил я. Но не слишком низкий: до баса не дотягивает.

— Мастер Шут, можно мы войдем? — со всей почтительностью спросила сестра. Видно было, что такой прием выбил ее из колеи.

— А смысл? — ответил сокрушающий врагов.

С ходу найти смысл Тер не смогла. Я молча отстранил ее и толкнул дверь. Не поддалась. Потянул на себя — не заперто. Мог бы и сразу догадаться. В обороне так гораздо удобнее.

У меня не было никакого желания слушать все эти игры словами, тем более что Тер в них не сильна. Я вошел внутрь. Да, сразу видно, жил здесь не плутонец. Плутон очень хорошо учит безразличию к обстановке. Здесь же чувствовалось, что все вещи подбирались не просто так. Стол с резными ножками, четыре кресла, обитых бархатом, — все выдержано в одном стиле. У стены — стойка с самым разнообразным оружием. Да, здесь всем нам вооружиться можно. Сразу видно, клинки, топоры — все хорошей стали, и ковал мастер.

Сам хозяин сидел за столом, потягивая вино из хрустального бокала на тонкой ножке. Я встретился со взглядом его карих глаз. В глазах плескался смех. Полные губы растянуты в саркастической усмешке. Он был смуглым, этот Шут, горбоносым, лицо овальное, а курчавая бородка длиной не меньше ладони делала его еще более вытянутым. Он носил усы, глаза его были чуть-чуть навыкате. А на голове — шапка кучерявых волос, не длинных, равномерно подрезанных. Одеждой он в полной мере подтверждал свое имя. Камзол поделен пополам: слева — черный, справа — белый. Штаны же — наоборот. Туфли — с длинными загнутыми носками. На кончиках носков — бубенчики. Ноги его, довольно длинные, лежали на столе. Сам он качался в кресле, то и дело отклоняясь назад до такой степени, что рисковал потерять равновесие. Пальцы — длинные и тонкие.

Два его меча покоились в ножнах за спиной. Парные клинки, яблоко одного украшено черной кисточкой, второго — белой. Причем черный — справа. Он еще раз качнулся, по его одежде пробежала рябь. Я еле сумел сохранить невозмутимое выражение лица: ведь теперь камзол и штаны стали в шахматную клетку.

Еще один клинок, длинный, с тонким лезвием и крестообразной рукоятью, лежал на столе в ножнах, я его не сразу заметил.

— Ага! — довольно воскликнул хозяин комнаты. — Значит, кто-то из вас все же нашел смысл!

Он расхохотался. Смеялся громко, искренне и очень заразительно. Я не сразу понял, что и мои губы сами по себе растягиваются в улыбке.

— Да-а-а… Ну заходите все. Возможно, мы найдем смысл и для меня.

Мать и Тер с Грешником зашли внутрь и стали за моей спиной. Никто не сомневался, что командую в нашем небольшом отряде я, но теперь они это подтвердили окончательно своими действиями.

— Угу. — Шут окинул всех нас пристальным взглядом, на пару мгновений задерживаясь на каждом. — Юноша с весьма знакомыми чертами… Хмм… Высшая с Луны? Да, наверно, высшая с Луны. Интересно. Ага, девчонка, у которой наверняка клинки работают лучше языка… но, думаю, ненамного лучше… И весьма примечательный субъект с палкой. Интересная компания. И какого дьявола им от меня нужно?

Я промолчал. Ясно было, что разговаривает сокрушающий врагов пока с собой. А вот Пантера этого не поняла.

— Мы… — заикнулась было она, но марсианин ее перебил:

— Впрочем, все приходят за одним и тем же. Почтенная, — кивнул он моей матери, — вам не составит труда отойти вон к той двери. Должен же я посмотреть, что за рыбки приплыли ко мне в нору и хотят, чтобы я научил их кусаться.

Мать подчинилась. Чего-то подобного я от Шута и ожидал, так что его дальнейшие действия стали неожиданностью, видимо, только для Тер. Резко качнувшись назад, он упал на спину, при этом успев ухватить лежавший на столе меч. Дальше неуловимое глазом движение — и он уже на ногах и рядом. Я успел выхватить друидский клинок и прикрыться, не видя удара, чисто интуитивно. Тер не успела — она отлетела к двери от сильнейшего толчка. Дверь распахнулась, и сестренка вывалилась в коридор без сознания.

Уходя от возможной атаки, я сместился вправо, Грешник пошел влево, все быстрее вращая своим шестом. Шут прыгнул за ним, но тут же отшатнулся назад, навалился на меня, осыпая ударами, при этом все время как-то интересно подкручивая кисть, и от этого мой меч так и рвался выскочить из руки. Довести атаку до конца он не успел, вынужденный отразить натиск Грешника. Они сошлись, и никто из двоих не смог быстро взять верх, но Шут при этом плавно сместился в сторону, не давая нам захватить его в клещи, а потом резко прыгнул так, чтобы я прикрывал его от Грешника. Потом я не очень понял, что произошло. Его меч, нанеся несколько хлестких ударов, вдруг перевел один из них в колющий. Выпад был очень простой, я с легкостью отбил его — и тут же почувствовал захват его левой руки на своем запястье. Я дернулся, чтобы вырваться, а Шут, не сопротивляясь, пошел следом и в самом конце изменил траекторию движения — всего лишь легким усилием вывернув мне кисть, заставил выронить оружие и полететь к ближайшей стенке. Я попытался встать, но он молниеносным прыжком настиг меня и легко кольнул в шею, давая понять, что я труп.

И вновь он еле успел принять натиск Грешника. Честно скажу, всегда считал себя одиночкой, хотя никогда не жил один. Кто был одиночкой в полной мере — так это спутник Тер. Как я понял, мы с сестрой не столько помогали ему, сколько путались под ногами. Не умел Белый взаимодействовать ни с кем. Зато сам развернулся в полной мере. Я как завороженный следил за ними с Шутом. Двое сошлись в центре комнаты. Шут успел подхватить клинок Тер, Грешник просто пошел на него. Это был танец, а не бой. Четкие, быстрые движения, полное спокойствие лиц. Шут попытался сбить Белого с толку какими-то финтами и акробатическими приемами, Грешник пресек это в корне, а потом начал давить. Медленно, словно бы с ленцой. Я попробовал представить, что было бы, дерись они насмерть. И вдруг осознал: я предпочел бы перенять мастерство Грешника, а не умения Шута.

— Хватит. — Сокрушающий врагов отбил очередной удар и опустил клинки. Тер к тому времени уже пришла в себя. Шут бросил ей ее оружие. — В целом неплохо. Вы успели выхватить мечи, а ты, — он указал в мою сторону, — даже какое-то время держался. Ладно, думаю, сойдете.

Он взглянул на Грешника. Взглянул так, словно пытался прожечь взглядом дыры в его капюшоне и увидеть глаза, что-то в них прочесть. Но Грешник все так же, со своим ледяным спокойствием, сел в кресло, плеснул себе чего-то в бокал Шута из стоящей на столе плетеной бутыли, сделал небольшой глоток. Шут не сказал ничего. Словно их поединок протянул какую-то нить между этими двумя, и теперь странному высшему в сияющих белых одеждах было позволено гораздо больше, чем прочим.

Я уже почувствовал: в общении с Шутом надо быть чуть-чуть нагловатым. Почтения и преклонения он не поймет и не оценит. Но и палку перегибать нельзя. Есть предел, за который лучше не переступать, если хочешь учиться у этого неординарного сокрушающего врагов.

— Что об оплате? — спросил я.

— Интересно, интересно. — Шут подошел ко мне, ссутулившись. Теперь он был на голову ниже меня и смотрел мне в лицо снизу вверх, повернув голову набок. Он обошел вокруг меня, я чувствовал его ощупывающий, изучающий взгляд. — Обычно ученики молчат, пока я сам об оплате не заговорю. Если ты первый начал, значит, уже думал, чем меня купить.

— Купить? — хмыкнул я. — Сомневаюсь, что ты продаешься.

Он опять расхохотался, бросил быстрый взгляд на мать.

— Ты хорошо его учила. Нет, просто отлично. А если не продаюсь, то что?

— Зачем покупать кого-то? Наемники — вещь ненадежная в любых делах. А вот союзники…

— Разве союзники не предают?

— Нет, пока есть общая выгода.

— Ха-ха. — Он запрыгнул на стол и сел напротив меня, скрестив ноги по-арабски. — Предложение сына Хансера должно быть интересным.

Я поморщился. В последнее время только и слышу об отце. Это уже начинало раздражать.

— Наедине, — коротко бросил я.

Он вновь рассмеялся. Вот уж действительно Шут. Все ему хихоньки-хахоньки. Бросил быстрый взгляд на Грешника и, вдруг резко став серьезным, произнес:

— Потом. Люблю сюрпризы.

Я легко парировал левой рукой все атаки Пантеры. Она не была таким уж хорошим бойцом — ну не ее это стихия! Я выжидал, я готовился, я дождался. Она увлеклась, провалилась за мечом, замешкалась, восстанавливая равновесие, возвращаясь в стойку, и тут я сменил свою. Шаг, теперь впереди правый меч. Она не успевает отступить, а мой клинок быстрее отбивает ее жалкую попытку контратаковать. Подшаг, она пятится, но наступает человек быстрее, чем отступает, — это аксиома, любой боец ее знает. Еще подшаг, она не успевает, она уже проиграла этот поединок, и тут я взрываюсь ударами. Эта комбинация давно мной отработана, я провожу ее идеально. Оба клинка Пантеры разлетаются в разные стороны, выбитые из рук, сама она падает на спину, пытается встать, но мои мечи уже сложены ножницами у ее горла.

— Стоп! — Гаэлтан чуть повысил голос.

— Пантера — плохо, Миракл — очень плохо.

От неожиданности я чуть не роняю мечи. Пантера вдруг опрокидывается назад, быстро берет мою правую ногу, выставленную вперед, в захват своими ногами и резким движением валит меня на землю. Сама делает кувырок назад, вскакивая на ноги. Я столь ошеломлен словами наставника, что сестре удается проделать все это почти без сопротивления с моей стороны.

— Пантера — уже лучше, — изрекает друид, — только делать это надо было до того, как я остановил бой, а не после. А сейчас ты уже давно лежишь с отрезанной головой. Так что, девочка моя, не дергайся, а веди себя, как подобает порядочному обезглавленному трупу, то есть ляг на травку и отдохни.

Помимо своей воли мы с сестрой улыбнулись. Гаэлтан всегда видел, когда между нами возникает напряжение, и разряжал обстановку шуткой либо сменой занятий, переходя от меча к описаниям свойств растений или принципов Гармонии. Он всегда знал, когда и что надо сделать, он нас как на ладони видел. Да и по меркам его мира мы были еще детьми. Это только на Плутоне рано взрослеют.

— Разберем ошибки, — спокойно сказал Гаэлтан. — Пантера, начнем с тебя. У тебя по-прежнему нет чувства равновесия. Ты слишком глубоко проваливаешься за мечом, и Миракл тебя все время на этом ловит. И второе: любая перемена в ходе боя ошеломляет тебя. Ты слишком медленно реагируешь. Заметь, Миракл не изобретает ничего нового, он бьет тебя каждый раз одними и теми же приемами. На твоем месте я бы давно придумал стандартные методы противодействия и отрабатывал их до автоматизма. Вот, к примеру, то, что ты сделала после того, как я остановил бой. Это был неплохой ход, но он запоздал.

— Я поняла, учитель. — Тер потупилась.

— Хорошо, что поняла. Завтра я опять загоню тебя на бревно, будешь учиться не терять равновесия. Так что готовься к синякам и шишкам. И пожалуй, сбавим ритм. Отныне ты будешь меньше драться и больше медитировать. Может, это научит тебя использовать в бою не только меч, но и голову.

— Да, учитель.

— Теперь ты, Миракл. Если бы бой был настоящим, твои действия были бы полностью оправданными. Но объясни мне смысл применения твоего последнего приема.

— Он у меня получается лучше всего, это самый быстрый путь к победе, — ответил я.

— Разве мы тренируемся, чтобы победить? Тренировка существует для того, чтобы придумать новые приемы, отработать то, что у тебя плохо получается. Не в бою же это делать!

— Я понимаю, учитель. — Теперь пришел мой черед краснеть.

— И второе. Я понимаю, что бой был остановлен мной, но реальный бой не заканчивается, если ты приставил клинки к горлу противника. Ты должен был отреагировать на действия Пантеры, не позволить тебя повалить. Она застала тебя врасплох, а для Плутона это — смерть.

— Понятно, — пробормотал я.

— Запомните оба: в тренировочном бою никогда нельзя показывать все, на что ты способен. Чем больше у тебя сторон, о которых не знает противник, тем выгоднее будет твое положение, если завтра вы вдруг схлестнетесь по-настоящему.

— Но, учитель, я не собираюсь драться с Тер, а она со мной, — возразил я. — Мы — брат и сестра.

— Конечно, — согласился он. — Но это должно стать твоей привычкой: не раскрываться полностью, если на чаше весов не лежит твоя жизнь или свобода. И начать отрабатывать эту привычку лучше сейчас. Ну и, конечно, настоящий бой идет до смерти одного из противников, а не до первого крупного успеха. Пока противник жив, вы не имеете права расслабиться. На Земле, среди моих братьев, где все друг другу доверяют, — и то так не делают, чтобы вырабатывалась привычка, рефлексы, полезные в настоящем бою. Во сто крат важнее это на Плутоне.

Да, учитель, я усвоил и этот твой урок. Ты бы похвалил меня за то, как я дрался с Шутом. Я не показал и половины того, на что способен. При этом у Шута не возникло чувства, что я поддаюсь. Как ты учил…

Мы сидели с ним на каких-то руинах, он смотрел на закат, я играл кинжалом. Мне было скучно.

— Да-а-а… Здесь неправильные закаты, — тихо сказал Шут.

— Почему? — равнодушно спросил я. На самом деле мне это было неинтересно, но надо же поддержать беседу. Как-никак этот человек будет обучать меня, и, пока я не стану сильнее него, он мне нужен. Нужно его желание научить меня не потому, что так договорились, а потому, что он сам хочет. Я знал: только тогда я смогу его превзойти. Это мне тоже когда-то объяснил Гаэлтан.

Вот странно как: был Ансельм, и был Гаэлтан. Оба учили меня, оба преподавали мне не что-то отдельное, а можно сказать, целый мир: мир Меркурия и мир Земли. Но Ансельма и его науку я вспоминаю только в Тенях, и то изредка. Я взял от него гораздо больше, чем он хотел дать, взял сам, против его воли. А Гаэлтана, сами видите, я вспоминаю постоянно и понимаю: от него я взял гораздо меньше, чем он мне хотел дать. Не потому что был плохим учеником — друид сам говорил, что я впитываю любую науку с небывалой скоростью. Я рано его убил, убил на пороге чего-то очень важного, чего-то, после чего… Осознание ужалило раскаленной иглой… после чего мне наука Шута не понадобилась бы.

Грешник!!! Я стал бы таким же, как Грешник. Еще одно откровение! Ой, спасибо, Шут, что вытащил меня сюда. Остановить бег жизни и подумать, как учил Гаэлтан. В последнее время я не слишком часто вспоминал об этой части его науки.

— Просто не такой, как должен быть.

Голос Шута вывел меня из задумчивости. Проклятье, а я и забыл, о чем мы говорили, — так ушел в свои мысли. Вот же оно, вертелось что-то в голове, только за хвост ухвати, — но сокрушающий врагов отпугнул робкую мысль.

— А по мне — нормальный, — буркнул я.

— Конечно, — хмыкнул он, — ты же не видел других закатов. А я видел и на Марсе, и на Луне, и на Земле.

— И ты хочешь их увидеть вновь. — Я не спрашивал — я утверждал.

— Хочу, — не стал он спорить. — Мне надоел ваш Плутон. Сначала здесь было весело, а потом… — Он махнул рукой.

— На Луне веселее? — спросил я.

— Не особо, в том-то и проблема. Я думал, демоны всколыхнут это болото, а оно для большинства осталось все таким же. Да и друиды отхватили один город и сидят в нем, иногда огрызаются, когда доменовцы или Воинство щупают их оборону, но это — скучно, по сути — еще один домен, не более.

Понимание! Да, сегодня вечер понимания, по-другому не скажешь. Слова вырвались у меня прежде, чем я все до конца осознал:

— Так ты сам захотел на Плутон! Тебя не силой сюда загнали!

— Сам, — не стал он спорить.

— А теперь ты хочешь вернуться, — закончил я с победным видом. Он ничего не сказал, все и так ясно.

— Так вот, именно это я и хотел предложить тебе в уплату за науку, — спокойно и даже чуть-чуть небрежно сказал я.

— По методу Гюрзы? — Он усмехнулся. Я кивнул. И следующие его слова меня поразили: — Мне это не подходит.

— То есть как? — не понял я. — Это — лучший вариант: я протаскиваю тебя через замок Конклава, выпускаю, ты делаешь заказ на меня — и мы оба свободны.

— А твоя мать, к примеру? — лукаво прищурился он. — Думаешь, она растила тебя, чтобы ты рано или поздно ушел на Луну, как обычный бьющий один раз? Брось, это глупо. Она хочет, чтобы ты и ее отсюда вытащил.

— Двоих не получится, — возразил я. — Или… Стой, неужели ты думаешь, что это реально?

— Вот теперь ты понял. — Он засмеялся своим заразительным смехом. — Понял, Миракл ибн Хансер! Понял!!!

Эхо его крика заметалось по руинам.

— Нет, это невозможно, — покачал я головой. — Для этого надо…

У меня язык не поворачивался закончить фразу, и Шут сделал это за меня:

— Уничтожить Конклав.

— Это невозможно, — повторил я. — Ты что, не понял, что это за существа? Перечитай маркизову книжонку. В эту ее часть даже я верю.

— Я тоже. — Теперь он смотрел мне в глаза. — Но твой отец убил такого. А ты… — Он прищелкнул языком. — Ты ведь хочешь его превзойти во всем? Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. — Я просто не смог солгать под его взглядом.

— Да-а-а… Все плутонцы вылезают со своей планеты в форточку. Чтобы прославиться среди них, надо прорубить ворота — это задача, достойная того, кто хочет превзойти Хансера.

— Он убил одного. — Я уже чуть ли не кричал. — Одного! На пределе своих сил!!!

— Тоже мне силы. — Шут фыркнул, отводя взгляд туда, где уже село солнце. — Что знал и умел он, чего нет у тебя? Вернее, не будет после того, как ты закончишь обучение у меня?

— С ним была Тайви!

И тут Шут расхохотался. Хохотал он долго и громко, а мне вот как раз было не смешно. Я понимал: он заразил меня этой идеей. Поймал на желании превзойти отца. Право слово, как можно стать выше того, кто принудил к миру банды Плутона? Один. Только победив Конклав. Трижды проклятый марсианин!

— Тайви! Ой, насмешил! Тайви! Кто такая Тайви?! Целительница! Це-ли-тель-ни-ца, понимаешь? Куда ей в бою до твоей матери? Бой — не стихия лекаришек!

— Херувим был один, а Конклав — их не меньше пяти!

— Да-а-а… А ты собрался прийти и бросить им вызов в открытую? Большую глупость трудно и придумать! И распоследнему идиоту ясно, что валить их надо по одному, вне замка, и так, чтобы они не успели подготовиться!

— И как я их выманю?

— Ты у меня спрашиваешь? Кто из нас бьющий один раз? Как вы убиваете сокрушающих врагов? Как вы заводите их в такие ловушки, где их скорость и чутье оказываются бесполезными? Я не знаю, это ты должен знать. Вот помочь в стычке — помогу.

— Об этом рано говорить, — прервал я разговор.

— Конечно, рано. Над тобой еще работать и работать.

Он вновь уставился на запад, словно мог разглядеть ушедшее за горизонт солнце. А я отвернулся. Меня буквально лихорадило. Бросить вызов Конклаву! Невероятная идея! Но ведь отец смог победить охотников именно потому, что они не ожидали встретить в нем столь сильного противника. Шут словно прочел мои мысли.

— Да-а-а… Тысячи лет никто на Плутоне не мог даже приблизиться по силам к Конклаву, — тихо сказал он. — Миракл, это же кучка старых маразматиков, которые давно не воспринимают никаких перемен, которые отвыкли от опасности!.. Да что там — от самой мысли, что в их вотчине им может угрожать опасность! Внезапность — полпобеды, а вторую половину мы попробуем создать своими усилиями.

— А тебе это зачем? — вдруг пришла мне в голову самая очевидная мысль. — Что бы ты ни говорил, это — авантюра с очень низким шансом на успех. Зачем ты собрался поменять на нее свою тихую и размеренную жизнь?

— Это будет весело, — пожал плечами Шут.

Работа надо мной началась уже на следующий день. Все рассказывать неинтересно, да и не хватит ни бумаги, ни моего терпения. Плутон хорошо учит одной вещи — перенимать знания и умения. По-другому просто не выжить. Конечно, нам с Тер не пришлось начинать с азов. Кроме обычной плутонской у нас за спиной осталась друидская подготовка. Хотя, конечно, принципы разнились, но физически мы были частично готовы к марсианским тренировкам, а это экономило кучу времени. Шут погонял нас день, оценивая способности, и тут же взялся за само обучение.

— Да-а-а… Ох уж мне эта друидская школа! — Шут ударил меня по левой руке шестом. — Когда же ты запомнишь, что у тебя две руки для нападения! И атакуешь ты не с той, с которой привык, а с той, с которой удобнее достать противника!

Удар вышел не больным — скорее, обидным. Я ведь иногда и левым мечом атаковал. Может, не так часто, как правым, но все же…

— Я и так иногда атакую! — возмутился я. — Я же все-таки не левша, и правой мне удобнее.

— Не удобнее, а ты так привык. Отвыкай. Даже признанные мастера боя со щитом: Снорри, Бьярни, Леонид — даже они разработали технику, позволяющую бить щитом! А у тебя в левой руке такой же меч!

— У меня тело не так устроено! Чтобы драться двумя руками…

— Чушь! — перебил он меня. — Бред редкостный! Поверь мне, большинство высших дерутся оберучь, хочешь сказать, они все с этим талантом уродились? Мы — не простые смертные. Нам это по силам! Главное — сломать эту твою тупую убежденность, что левая рука — для парирования. В стойку, сукины дети! Пантера, тебя все сказанное тоже касается! А кто будет спорить — пусть ищет другого учителя.

Как показали первые дни, наши тела были не очень приспособлены к тому, чему нас учили. Впрочем, я помню, что маркизик писал про тренировки Хансера, так что готовился к чему-то подобному. Правда, о том, насколько я неприспособлен, даже не догадывался. Это при том, что многое мне дал Гаэлтан. Каково же было отцу, у которого и этой подготовки не было? Теперь я начал понимать, почему марсиане так опасны. Они могли атаковать из самых невообразимых положений, парировать, казалось бы, неотразимые удары. Иногда мне казалось, что в теле Шута просто нет костей, так он изворачивался. А иногда — что все те полосы препятствий, которые он для нас изобретал, направлены на то, чтобы и мои кости размолоть в пыль, порвать сухожилия и вновь срастить их, но не так, как у обычных людей.

Впрочем, мы с Тер оказались крепче, чем думали сами. Прошло не так много времени, и полосы препятствий из нечеловеческих мучений превратились в трудные, но занимательные задачки. Я делал то, что умел лучше всего: впитывал знания и навыки.

— Да-а-а… Завидую я вам, — однажды признался Шут.

— Почему? — Учитывая, что произнес он это после того, как в очередной раз обезоружил нас обоих и двумя пинками разбросал, как котят, поводов для зависти я не видел.

— Каждая планета прививает одно умение. Что называется, в чем-то одном ты становишься сверхчеловеком, зато остальное — на уровне простых смертных.

— Ну и что? — не понял я. — Так всегда было.

— В том-то и дело, что не всегда. И вы, плутонцы, тому живое свидетельство. Ваше умение — учиться. Не убивать, не устраивать ловушки и обходить их, даже не выживать, а именно учиться. Вот за это вас не любят остальные: сами-то они это умение утрачивают. Но понимают: каждому из вас не хватает самой малости, чтобы стать всемогущими.

— Это как? — не понял я.

— Ну вот, к примеру, берем обычного плутонца и прививаем ему чутье марсианина. И что получается в итоге?

— Что?

— А то, что теперь он легко убьет марсианина ударом в спину из Теней, а в тех же Тенях столь же легко сможет противостоять меркурианцу.

— Разве?

— Ты это должен лучше меня понимать. Меркурианец в Тенях для вас невидим, но вполне материален. Его клинок можно отразить, а его голову — отрубить.

— Действительно, ты прав.

— Первый плутонец, обучения которого не смогли ограничить, перевернул Луну. Подумай об этом.

Я понял, конечно. Исподволь, намеками, Шут все время напоминал мне, что в конечном итоге нас ждет война с Конклавом и что свои шансы на успех я непростительно занижаю. Не знаю, в какой момент осознал, что начинаю ему верить, проникаться его идеями.

Прямой хват, обратный, прямой, поворот вокруг кисти, прямой, обратный, прямой, обратный, поворот, выпад… Я не успеваю отбить. А Шут вновь начинает свою игру со столь любимыми им короткими мечами. Оба клинка не стоят на месте, оба вертятся в его руках совершенно аритмично. Но хуже того — между ними нет и синхронности. Я чувствую себя сбитым с толку сверканием двух клинков. При этом сокрушающий врагов, нарушая все каноны фехтования, очень широко развел руки. Его грудь открыта для быстрого выпада, но мне не до атаки. Два клинка — это как танец змеи, гипнотизирующей жертву. Они поглощают все мое внимание, полностью выбивают из колеи. И все равно я не могу за ними уследить.

— Да не бегай ты так глазами, — смеется Шут. — Не смотри — чувствуй, откуда идет атака. Не смотри на мечи! Мечом можно обмануть, что я сейчас и делаю.

Прямой, обратный, прямой, обратный, меч скользит вокруг кисти, потом волчком вертится под ладонью и устремляется ко мне. Я отбиваю его только за тем, чтобы получить несильный, но очень обидный укол вторым клинком в основание шеи.

Шут опускает мечи.

— Хватит на сегодня.

Я киваю, отхожу и буквально валюсь рядом с Пантерой — она уже успела отдохнуть, но все равно дышит тяжело, а руки дрожат. Над нею наш наставник издевался до меня.

— Грешник, не окажешь ли ты мне честь? — подчеркнуто вежливо спросил Шут. — Просто наглядная демонстрация.

Белый молча кивает, встает.

Да, это действительно была наглядная демонстрация. Конечно, замкнутый друг Тер не отвлекался на финты Шута. Конечно, его сложно было обмануть клинком. Конечно, он не выложился и наполовину, оставляя глубину своих способностей все такой же загадкой и для Шута, и для меня.

Ах да, чуть не забыл. В катакомбах у меня появилась новая пассия. Представьте себе, не знающая преград. Она сама нашла меня. Познакомились, поговорили. Слово за слово — и я сам не заметил, как очутился в ее постели. Должен признаться, это было нечто. Ни в какое сравнение не идет с плутонками, которые у меня были до нее. Во-первых, я наконец-то смог расслабиться. Знал, что не собирается меркурианка меня убивать. И она сама не ждала подвоха, потому вышло все чудесно. Ну а во-вторых, была она настолько опытна в постельных делах, что все мои прежние любовницы рядом с нею казались бревнами.

У нее имелись ученики. Сопляки из банд, будущие духи, поголовно влюбленные в свою наставницу. Ее бледная кожа очень хорошо гармонировала с длинными, немного вьющимися черными волосами и карими глазами. Звали ее Ши-Ги-Ра, и была она из Изумрудного домена.

Один из учеников, наверное самый ревнивый, попытался приставить мне кинжал к горлу. Я тогда еще не определился, имею ли право убивать здесь, потому ограничился тем, что сломал дураку руку. Кстати, открытый перелом. Чтобы наверняка запомнил, к кому стоит лезть, а к кому — нет. И другим наука.

У нас с Ши-Ги-Рой получилась весьма занимательная игра. Понятно, она услышала обо мне от того меркурианца, которого мы встретили в катакомбах. Ее насторожило то, как легко я уходил в Тени. Все время, пока длились наши отношения, Ши-Ги-Ра пыталась понять, кто я — особо талантливый дух или все же убийца, узнавший недозволенное. Я сразу раскусил эти попытки. Все-таки уроки Ансельма не прошли даром. И все время балансировал на грани, не давая ее интересу ослабнуть, но и не выдавая себя. Прекрасно понимал: узнай она правду — все учителя катакомб ополчатся на меня. И Шут вряд ли спасет. Зато сам я узнал от нее много интересного о доменах и Темной стороне. Думаю, потом это пригодится. Словом, рядом с ней проводил время с пользой и не без удовольствия.

Сегодня выдался свободный вечер. Лежу, пересматриваю то, что написал за эти полгода обучения у Шута. Досадно. Эти строчки не отражают и десятой доли того, что я пережил. Скупо, слишком скупо. Сначала возникло искушение вырвать листы и переписать заново. А потом решил: пусть остается как есть. Я писал то, о чем думал в тот момент. А если сейчас сяду вспоминать — обязательно присочиню то, чего не было. Да и времени не так много, а голова пухнет от новых мыслей. Завтра опять начнется, и все они вылетят из нее. Шут — он действительно взялся за нас всерьез с самого первого дня, не оставляя и минутки свободного времени, давая редкие передышки. Школа Марса — жестокая школа. Твое тело после их тренировок рассыпается на части, и только тот, чья воля достаточно сильна, соберется из этих обломков в новое существо — существо, способное по собственному желанию превращаться в машину, сокрушающую врагов.

Гаэлтан. Он тоже был безжалостен в тренировках, но его обучение направлено слегка на другое. Хотя для той же Тер разница незаметна, ее вижу только я… Еще, возможно, Грешник. В последнее время мне кажется, что он понимает в происходящем больше всех нас, даже больше Шута, хотя Шут все это затеял.

Друид тренировал меня… Но тренировал он прежде всего дух. Часы, иногда дни медитаций, когда неподвижно сидишь либо стоишь в какой-нибудь странной и противоестественной позе. Под конец мышцы деревенеют, на следующий день все тело болит, и при этом ты абсолютно один. Ты можешь, к примеру, лечь поспать, а потом вернуться в назначенную наставником позу. А можешь и не возвращаться. Он ведь не придет за тобой — ты сам выйдешь к нему, когда истечет назначенное время. Ты можешь ничего не делать вообще: единственный, кто в силах заставить тебя исполнять все в точности, — ты сам. Ты можешь сойти с ума в этом абсолютном одиночестве, ты помимо воли учишься этому странному состоянию отрешенности, когда оставшееся время перестает давить на плечи многопудовым камнем, небесным сводом. Ты входишь в гармонию с миром. Или не входишь, если твоей воли не хватит заставить себя не лениться. Но без этих странных упражнений и наука друидов не пойдет впрок.

Только сейчас я до конца понимаю всю мудрость и гармоничность их Пути. Либо ты станешь духовно таким же, как они, и воспримешь все их способности. А если не станешь, то даже лучший друидский пастырь не научит тебя.

Шут делал упор на тренировку тела. Постижение через боль. Ужасные полосы препятствий. Уже через час тело начинает болеть, но, если ты остановишься, тебе причиняют еще большую боль. В конечном итоге ты учишься от нее отрешаться. Да, приходит что-то сродни тому самому состоянию, знакомому мне по урокам Гаэлтана. Но оно лишь побочный эффект. Оно может и не прийти, вместо него может воспитаться ярость. Так получаются бойцы, подобные известному Бьярни. Берсерки высших, в которых спокойствие перемешалось с яростью. Да, я это прочувствовал. Вроде бы и то, и то было «спокойствие», но разное.

Восприятие боя у друида и у марсианина — разное. Думаю, это и так понятно. И вот что странно: у друидов оно вытекало из тренировки тела, а у высших — из тренировки духа, если это можно так назвать. У меня было море времени подумать, сравнить, оценить, разложить все по полочкам. Но до конца я все осознал…

Когда меня учил Гаэлтан, он уделял внимание всем пяти чувствам. Заметить краем глаза едва уловимое движение, ощутить почти незаметное изменение запаха своего противника, почувствовать всей кожей движение воздуха и многое другое. Друидские способы тренировок насчитывали тысячелетия и тысячелетия. Они умели учить. Но отточить свои чувства до небывалой, казалось бы, невозможной остроты — это одно. Это лишь меньшая половина. Мозг должен тут же определить причину того, что ты почувствовал, следствие из этого, а тело — отреагировать. И на все это отводится невообразимо малое время, сотая часть от мига. Я не достиг в этом такого же совершенства, как мой наставник. Но меня не удивило, если бы он умудрился на равных противостоять умению предчувствовать сокрушающего врагов.

Это удивительнейшее состояние полной открытости. Ты словно впечатываешь себя в окружающий мир, и значение имеют даже не действия врага, а изменения Мира. И ты просто видишь, причиной каких изменений стал твой враг и что за этим последует…

Нет, это невозможно изложить на бумаге в жалких словах. Это надо почувствовать, чтобы понять. Я вот пытался, пытался, но, перечитывая, вижу: все это убого и отрывочно. Но хотя бы какое-то представление дает о том, что чувствует друид в бою.

А вот вчера я впервые ощутил это по-марсиански. И я понял, почему на Светлой стороне марсиан называют несущими спокойствие. Когда то самое внутреннее спокойствие достигает пика, ты словно перестаешь что-либо чувствовать. И вот тогда, оставшийся сам в себе, твой дух бросает все силы на то, что называется шестым чувством. Это — миг пробуждения, вспышка, как будто открывается еще один глаз. После этого ты опять все видишь, все слышишь, все ощущаешь, но это шестое чувство — оно с тех пор всегда с тобой. Ты предчувствуешь все, что направлено на тебя, — как хорошее, так и плохое.

Но чтобы научиться этому, мне пришлось отрешиться от умений, привитых Гаэлтаном. Было очень сложно подавить в себе эту ставшую интуитивной открытость. Ведь она тоже по-своему эффективна. Вспомните, я рассказывал о покушении на меня. Тогда друидская наука проявила себя лучшим образом. Мне вдруг опять вспомнилось, как я убил Гаэлтана. И подумалось: это было самое большое везение в моей жизни. Только сейчас я осознал: друид просто должен был проснуться, перехватить мой удар. Пожалуй, даже я смог бы это. А он — и подавно. Как? Как мне удалось его убить?!

Нет! Надо выбросить это из головы, иначе я уже буду спрашивать себя: «Зачем он позволил себя убить?»

Может быть, кто-нибудь и способен совместить восприятия марсиан и друидов — две на первый взгляд равные, но взаимоисключающие вещи. Я пока не знаю, как этого достичь. Передо мной был выбор: оставить себе старое или научиться новому. И я выбрал новое. Почему? Потому что обладание таким умением урезает подобное умение твоего противника до минимума. У нас с Шутом был об этом разговор в самом начале, когда он только начинал пробуждать марсианское чутье во мне.

Это произошло на рассвете. Вокруг были руины, которые с небольшими доработками и составляли полосу препятствий. Собственно, строили ее плутонцы по указаниям наставников. А эта местность наверху — ее называли полигоном, и охранялась она еще строже, чем катакомбы. Скажу больше: и выбраться из нее иначе чем через подземелья было на грани невозможного. Обилие ловушек и охранников — через них и Хансер с Гюрзой не прорвались бы. Не уверен, что тому же их Иллюминату хватило бы сил и способностей на такое. Защита возводилась веками.

Какая-то высокая стена, единственная оставшаяся от стоявшего здесь раньше дома. Верх неровный. Даже не представляю, чем так могли его снести. Я сидел в выемке, опираясь спиной о камни. А Шут стоял на самой высокой точке. Именно в тот день я окончательно определил: несмотря на свою смуглую кожу, он с Темной стороны. Нет показного благородства светлых доменовцев, но это как раз совсем ничего не доказывало. Плутон — он хорошо выбивает из человека все лишнее, наносное, придуманные идеалы, несуществующие запреты. Но так любить солнце может лишь тот, кто его почти не видел. Думаю, светлый доменовец за свою жизнь насмотрелся и рассветов, и закатов, и всего чего угодно. А вот для темных — это как для жителя пустыни горный родник с холодной до ломоты в зубах водой. Сколько ни пей — а хочется еще, и кажется, ничего вкуснее ты никогда не пробовал.

Часть стены резко уходила вверх, на самом пике был пятачок едва ли локоть в диаметре. Вот на нем Шут и стоял, вытянувшись, как легионер перед центурионом, словно готовясь приветствовать восходящее светило воинским салютом. Мне, конечно, было не до этих церемоний. Ночные тренировки — самые опасные. Приходится бегать почти на ощупь, даже умение видеть в темноте мало помогает — ведь темп все убыстряется. А оступиться и упасть — можно половину костей поломать. Низший бы тут не выжил. А вот у высшего шансы есть.

— Как ты себе представляешь адептов Марса? — вдруг спросил Шут.

— Никак, — буркнул я в ответ. Я был слегка раздражен. Мало того что он Тер отпустил отдыхать, а меня — нет, так еще и заставил карабкаться на эту, будь она неладна, стену. Словно сам на этот восход посмотреть не мог.

— Что значит «никак»? — усмехнулся он.

— А то и значит. Не задумывался я над этой ерундой.

— Ложь, — спокойно ответил он. — Ты пошел ко мне в обучение, а это долгий и очень неприятный процесс. Значит, ты что-то увидел в подобных мне, что заставило тебя это сделать. Какие-то черты, способности. Ведь друидская боевая школа не так плоха. А вместе с прочими талантами делает тебя крайне опасным. Зачем тебе еще что-то?

Он заставил меня задуматься. Конечно, сама цель давно вытеснила из головы причины, ее породившие. О том, чтобы послать его подальше, речи не шло. Я был его учеником, он мне нужен, значит, придется какое-то время смотреть на эти дурацкие рассветы-закаты, отвечать на его бесконечные «почему?», «зачем?», «как ты думаешь?».

— Марсианин — это высший, в наибольшей мере подготовленный для боя и убийства лицом к лицу, — сказал я.

— Почему ты так считаешь?

— Это все знают.

— «Все» — значит, никто. Мне почему-то казалось, что ты — не все. Тем более что я про «всех» не спрашивал, я спрашивал про тебя, — жестко отрезал он. — За счет чего они таковы?

Ухо резануло слово «они». Не «мы», а именно «они», словно Шут отстранял себя от школы Марса. Все-таки интересно, из какого он домена? Лично мне в тот момент в голову пришел лишь Некромантский. Только его высших нельзя отнести к школе какой-либо из планет. Хотя еще было Воинство Небесное, но его я отбросил сразу. Не походил Шут не то что на ангела, а даже на бывшего ангела.

— Они в совершенстве владеют любым оружием, — начал перечислять я. — Каждый из них двигается с невероятной скоростью, потому прочие высшие в рукопашной против них не имеют шансов. А их сверхъестественное предчувствие действий противника не только дает им преимущество в бою, но и почти полностью блокирует предчувствие противостоящего марсианина. Вот этим-то ваш способ восприятия и лучше того же друидского.

— Да-а-а, — протянул Шут. — Конечно, на Плутоне самое большое разнообразие, но и на Марсе не все одинаковы. Мне почему-то казалось, что плутонцы как никто другой должны это понимать. Ведь и у вас, к примеру, есть духи, а есть рубаки, и они мало похожи.

— Ты хочешь сказать, на Марсе так же? — Теперь разговор заинтересовал меня.

— Не совсем. Но я тебе уже говорил: вы — более гибкие при обучении. У нас же эта жесткость проявляется во всем. Обычные высшие не видят разницы между нами. Я тоже, кстати, читал книгу Луи. Типичный взгляд на адептов Марса снаружи. Но если разобраться, прочим видеть разницу необязательно. Для них она слишком мала, чтобы на что-то повлиять. Ты — другое дело.

— Почему?

— Суди сам. То, что ты уже знаешь и умеешь, позволит выжить в столкновении даже не с любым плутонцем, а с любой их группой. Ты превосходишь их во всем. Значит, обучение у меня позволит тебе только одно: стать на одну ступень с марсианами, причем в их стихии. А для этого ты должен понимать разницу между ними. Потому что незначительные для прочих детали в стычке марсиан становятся той чертой, которая отделяет жизнь от смерти.

Он все так же стоял на самой высокой точке стены, не удосужившись даже повернуться ко мне. Будь я поэтом, меня, наверно, вдохновила бы эта картина: развалины, а на них — два человека, словно бы одни во всем этом мире. И они ведут неспешную беседу на отвлеченную тему. Да уж, маркизишка оценил бы.

— Да-а-а… Все, что ты мне назвал, — продолжал Шут, — это собрание заблуждений. Согласен, по сравнению с прочими мы действительно идеально владеем любым оружием. Ведь первоосновы боя одни. Но… не будем брать моих старых знакомых, возьмем известных всем марсиан. Вот для примера Снорри Хромой и Лин-Ке-Тор. Я не знаю, кто победит, схлестнись они, когда у первого будут его любимые топор и щит, а у второго — два меча. Но я точно знаю: дай Снорри два меча — и Лин нарубит его мелкими кубиками. Дай топор и щит Лин-Ке-Тору — и Хромой, думаю, выпада в три-четыре превратит его в две половинки. Лично у меня невелик шанс против обоих. Но сойдись мы на моем оружии, на коротких мечах, — и мне абсолютно нечего опасаться. Именно поэтому учиться надо с тем оружием, которым намерен драться. Чтобы оно действительно стало частью тебя. Это — лишний шанс в бою.

Краешек солнца показался из-за развалин, первый луч скользнул по яблоку одного из мечей Шута, перепрыгнул на второе. А вокруг все та же тишина. Это Город, здесь нет птиц, приветствующих восход, здесь вообще никого нет, только люди да бродячие собаки. Мать говорила: «Странно: собаки есть, а кошек нет». Хотя я никогда не понимал, при чем здесь кошки.

— Теперь о скорости, — Шут продолжал вещать. — Ну здесь все вообще просто. Как и везде, у нас есть те, кто быстрее, и те, кто медленнее. Даже не будем далеко ходить. Ты видел наши поединки с Грешником. Я быстрее, чем он, но он легко компенсирует это длиной своего оружия и более четкой техникой.

— Вот, кстати, Грешник, кто он? — задал я давно мучивший меня вопрос.

— Я не знаю, — честно признался Шут. Он при этом не особо колебался. Все-таки за что его можно уважать — так это за умение признавать, что он чего-то не знает и не умеет. Истинный дайх никогда не станет обманывать себя. Признание слабости — первый шаг к избавлению от нее. — Он плутонец, это точно. Вашего брата ни с кем не спутаешь, Плутон отпечатывается в душе гораздо глубже любой другой планеты. Вот кто его учил? У меня ни одной идеи. Абсолютно незнакомая техника. Проблески стандартных приемов, конечно, есть, но в мое время с Марса ничего подобного не выходило. Поговори с ним или со своей сестрой. Может быть, что и узнаешь.

— Обязательно поговорю, — кивнул я. У меня уже зрела идея. Я узнаю о прошлом Грешника. Мир Видений — в нем отпечатывается все, что происходит в нашем Мире. Конечно, кое-что спросить придется и у Белого, и у Пантеры, чтобы не искать полностью на ощупь, но это — мелочи, которые не натолкнут на подозрения.

— Да-а-а… Теперь третье, — продолжил Шут, словно мы и не отвлекались. — Предвиденье. Да, так мы его и называем. Только не предвиденье, а именно Предвиденье. Это очень интересная способность. Во-первых, если уж она проснется, ее нельзя потерять. Можно развивать, делать сильнее, но лишиться ее невозможно. Во-вторых, ее нельзя заблокировать полностью. Даже при самом худшем для тебя раскладе ты будешь видеть на неуловимый миг вперед — немного, но будешь.

— То есть это — даже не шаг вперед, а гигантский прыжок? — уточнил я.

— Да, — согласился Шут. — Когда появляется Предвиденье, это словно ты вдруг с земли вспрыгнул на эту стену. Есть те, кто стоит выше тебя, есть те, кто гораздо выше, ты и сам можешь карабкаться дальше, но ты теперь неизмеримо возвышаешься над теми, кто остался на земле, и этого у тебя уже не отнять. Мы измеряем Предвиденье временем… хотя… в общем, этого так просто не объяснишь. Это не совсем то время, как его понимают прочие. Но похоже. Так вот, когда ты сталкиваешься с противником, наделенным Предвиденьем, тот, у кого оно слабее, остается с самым минимумом, а у второго время укорачивается настолько же. Это мизер даже с учетом быстротечности наших поединков, но этот мизер иногда бывает в цену жизни.

— Я понимаю.

— Теперь самое главное. Все три способности могут быть развиты лишь у единиц, это — страшные противники. Если нескольких таких собрать вместе… в общем, получится то, что удалось твоему отцу. С ним было как минимум четверо таких, и я боюсь, других подобных на Луне не нашлось на тот момент. Есть те, кто может развить не больше одной способности, — этот мусор гибнет быстро. Большинство тех, кто выживает, владеет двумя талантами. И победа в поединке зависит именно от того, сумеешь ли ты обойти сильные стороны противника и полностью использовать свои.

— Меня вот что удивляет, — вдруг сказал я. — Нет, конечно, то, что ты говоришь, не великая мудрость, но это нужные в бою против марсиан вещи. Рано или поздно до этого можно дойти и самому… если выживешь, конечно. Но почему ты рассказываешь это только мне? Пантера ведь тоже твоя ученица.

— А кто тебе сказал, что я рассказываю это всем, кого учу?

— А почему нет? — Я действительно был озадачен. — Уж что-что, а это страшной тайной быть не может. По-моему, такое можно открыть всем даже до того, как мой отец принял решение обучать низших в обход планет. Все равно эти знания чего-то стоят только в руках марсианина.

— Да-а-а… сложно поспорить. Но в руках далеко не каждого марсианина… Если… хм… — Он хитро усмехнулся. — Если знания вообще могут быть в руках. Пантера, как я над ней ни бейся, сможет развить лишь один из трех талантов. Зачем перегружать ее женскую голову лишними знаниями. — Он рассмеялся. — Еще треснет, мозги из ушей потекут, если, конечно, они у женщин есть.

Мы посмеялись. Вместе с Шутом невозможно было не смеяться. В этом он свое прозвище оправдывал. И не суть важно, что и о ком говорил. Я мог бы хохотать, даже если бы он шутил надо мной. Но другая мысль пришла мне в голову.

— А ты знал Вильгельма Харрола из Зеленого домена? — спросил я.

— Встречались, — кивнул Шут. — Он ведь из того же поколения, что и Снорри Хромой и Леонид-спартанец. Харролы — семья, сильная традициями. Знатные дома есть практически в каждом домене, потомственные высшие. Сильнее всего они развиты в Лазурном и Сапфирном доменах, чуть хуже — в Багряном, в остальных — существуют наряду с прочими. Но в знатных домах всегда была традиция второго обучения. Знать готовит своих детей к школе нужной планеты. Это как раз нормально, это было всегда, даже талантливые низшие сперва попадают в обучение к высшим домена, а потом — на планеты. Но знать занимается шлифовкой знаний своих детей даже после планеты. Так вот, Харролы Зеленого домена в этом достигли абсолюта. По сути, именно они — самый древний знатный род на Луне. Представители этого рода не могут быть посредственностями.

— Смешно, — пожал я плечами. — Талант не зависит от знатности рода.

— Не зависит, — согласился Шут. — Но Харрол не может быть посредственностью. Само его появление на поле боя должно вселять страх во врагов.

— А так было? — Мое удивление все росло.

— Ну, к примеру, падение Зеленого замка. В Совете всегда был представитель семейства Харролов. Это — древняя традиция, когда-нибудь я тебе расскажу их историю. Ведь истинные Харролы — они именно в Зеленом. В Лазурном остались потомки одного из бастардов. И вместо традиций у них жуткая ненависть к ушедшей основной ветви. Так вот, последний советник — Этельред Харрол. Пал под мечами лазурных Харролов, прикрывая отступление остатков войск домена. Половину времени отступавшим добыл именно его меч. Вторую — всех остальных высших. Кстати, пал-то он от меча, но только после того, как стоявших за его спиной повелевающих стихиями накрыл дождь легионерских пилумов. Ловушки Зеленого замка, которые вдруг обратились против своих хозяев, стало некому сдерживать. Этельреду сожгло ноги. Он упал, был почти беспомощен, но этого «почти» хватило, чтобы заколоть насмерть одного из лазурных Харролов. После этого его рубили долго, пока и хоронить стало нечего.

Я молчал, пораженный. Нельзя не уважать силу духа. Сейчас Харролы с их семейными традициями вдруг стали мне очень симпатичны.

— Да-а-а… — Шут задумчиво потер подбородок. — Отвлекся я. Понимаю, почему ты про Вильгельма спросил. Потому… Ты должен понимать одну вещь. Этельред был марсианином трех талантов, и его судьбой стал меч. Лучшие Харролы долго работали над ним, еще молодым, превращая в то, чем он стал. Но как я и говорил, три таланта — редкость. Вот Харролами, еще до того как они стали зелеными, была разработана техника стрельбы из лука. Адепты Марса в бою словно вкладывают в меч часть своего магического кокона.

Я кивнул. Знакомый прием: то же самое я делал в Мире Видений со своей защитной сферой.

— Именно так мы убиваем, а не развоплощаем, — продолжал Шут. — Харролы научились, как вкладывать это в стрелы. Действительно сложная техника — она сложнее, чем с тем же метательным ножом. Нож ведь мечет твоя рука, а стрелу — лук, но участие руки все равно есть. А вот с арбалетом подобное невозможно. Болт выпускает механизм, а рука только жмет на спуск, участие слишком мало. Вот за счет применения луков Харролы и компенсировали посредственность своих бойцов. Заметь, лазурные Харролы этого не умеют. Есть потомственные лучники и в других доменах, но до Харролов им далеко.

— У маркизишки в книжонке написано другое, — заметил я.

— Я тоже обратил внимание на этот момент, — усмехнулся мой наставник. — А чего ты ждал от меркурианца? Поверь мне, маневр, предпринятый арбалетчиками Руи, дал результат именно потому, что воины перемещались слишком быстро, а не потому что арбалет сработал в руках высших лучше, чем у низших.

— А друиды? — задал я давно мучивший меня вопрос. — Они накладывают какие-то особенные руны на ствол оружия — это я понял. Руна, в свою очередь, создает чары на пуле, когда она покидает дуло. Этого достаточно, чтобы пройти магический кокон, но я не слышал о заклинаниях, способных убивать, а не развоплощать.

— Я тоже над этим долго думал, — признался Шут. — То, как посвященные друиды убивают высших, имеет несколько иную природу. В момент соприкосновения оружия и плоти они создают на некоторое время разрыв связи души высшего с алтарем. Такое по силам только магии Гармонии. Если высший умер во время этого разрыва, то он не воскреснет. На пулю накладывается такое же заклинание разрыва. Но поскольку делают это специальные руны и нет участия человека, миг крайне недолог. Потому, чтобы убить, нужно либо попасть в голову или сердце, либо непрерывно накачивать высшего свинцом, пока он не умрет.

— Стой, стой, стой… — Идея в моей голове все крепла. — Но если адепт Марса, к примеру, выстрелит из арбалета другому марсианину в спину? Второй ведь до самого последнего момента не почувствует стрелы?

— Нет, но оставшихся мгновений ему хватит, чтобы отпрыгнуть в сторону.

— А если арбалетчиков будет десяток?

— Ну тогда шанс есть — если не убить, то ранить.

— А как ты думаешь, члены Конклава — они воспринимают мир по-друидски или по-марсиански?

Шут спрыгнул ко мне, присел на корточки, посмотрел пристально в глаза.

— Надо же, я не ошибся в тебе, — сказал он.

Не знаю, почему тогда я отвел взгляд. Вроде бы все шло как надо, Шут становился моим союзником, и очень ценным. И все-таки что-то тревожило. Марсианин встал, повернулся спиной.

— Я не знаю, — признался он, — да и никто, наверно, не знает, даже тот же Иллюминат или Луи. Но если рассуждать логически… Я склонен верить записям Луи, что планеты были созданы под влиянием Лилит. Если так, то ее последователи не могли научить высших тому, чего не умели сами. А друидские способности и марсианские на первый взгляд исключают друг друга. Значит, Лилит и ее последователи должны были владеть марсианской.

— А двигаются члены Конклава не быстрее адептов Марса, — задумчиво проговорил я. — И если за спиной любого будет пара десятков даже не лучников, а арбалетчиков…

— Это может сработать, — вполне серьезно кивнул Шут. — Кстати, марсианское Предвиденье — не абсолют. Твой отец придумал, как его обойти.

«Ага, придумал, — подумал я в тот момент. — Только для этого надо себя наизнанку вывернуть. Всем известный способ. Луи не очень рисковал, раскрывая его, потому что воспроизвести его практически невозможно». Но сказать я ничего не сказал. Был целиком и полностью поглощен новой идеей, а Шут замолчал, видимо понимая, чем заняты мои мысли, и не желая мешать.

Грешник, Грешник, Грешник. Я наблюдал за ним все время. Он непонятен мне, он был по-своему уникален для Плутона. Движения смертельно опасного хищника, повадка, выдающая человека, прошедшего школу Плутона с самого Паучатника. При этом такие нехарактерные белые одежды и манера боя… Это была самая большая загадка. Понадобилось не так много времени, чтобы понять: он мог бы если и не согнуть Шута в бараний рог, то победить — точно. Победить в этой своей странной манере, исключающей кровопролитие. Странной ли? Чем больше я смотрел, тем больше угадывал знакомые черты. Конечно, не то оружие, а значит, не та техника, но основы… Я уже видел подобное в исполнении Гаэлтана.

А каждое воспоминание об учителе пробуждало новые сомнения. Как я мог его убить? Как мне это удалось? Его ошибка или… Но какое «или»? Я видел его труп, лужу крови — такая потеря не оставит шанса выжить даже высшему. Нет, сомнения напрасны. Но Грешник — у него был наставник-друид. Его поведение очень хорошо подходило под идеалы Гармонии. Он взял у своего учителя больше, чем я. Он прошел до конца, и, глядя, кем он стал, я все больше и больше жалел о том, что вынужден был прикончить Гаэлтана.

Мне надо было поговорить с Грешником. Даже не считая любопытства, как он сошелся с Пантерой, такого союзника нельзя упускать. Но к разговору этому нельзя подходить в лоб: не тот человек. Я чувствовал его чуждость. Нет, если он согласится помогать мне, то простыми вещами его не купишь. Мало того — я чувствовал его независимость. Он мог уйти в любой момент, он мог не разговаривать со мной вообще. Я не мог позволить себе неосторожного слова и действия, которые спугнули бы его. И все-таки я был сыном своей матери, женщины, которая в совершенстве научилась использовать людей.

Случай представился. Шут тренировал нас исключительно на боевом оружии. Я, к примеру, основную часть времени работал серпом-мечом и топором. Не знаю почему. Но наставнику в этом вопросе доверял. Я был ему нужен, чтобы справиться с Конклавом, а значит, он будет учить меня на совесть. А вот Тер все время меняла оружие. Но, помня наши с Шутом разговоры, я прекрасно понимал это. Ну а боевое оружие — это всегда раны. Даже если за тобой наблюдает опытный сокрушающий врагов, даже если будешь придерживать удары. Хотя последнего Шут не одобрял и все время, когда замечал, цедил сквозь зубы:

— Привыкнешь — и в настоящем бою не ударишь в полную силу. Руби как надо, трус!

Как-то я умудрился пропустить удар Пантеры, и ее клинок рассек мне предплечье достаточно глубоко. В реальном бою, конечно, это не остановило бы меня, но это был не бой. Обычно наши раны затягивала моя мать. Все-таки хорошо, когда под рукой познавшая таинства, даже почти не умеющая исцелять. Но сегодня мать ушла в Город.

— Останови кровь и сядь отдохни, — махнул рукой Шут. — И как можно было так открыться? Весь день теперь насмарку.

Я отошел в сторону. Учитель занялся с Тер.

— Иди сюда, — вдруг услышал я голос Грешника.

Мы были на поверхности, и Белый, всегда тенью следовавший за Тер, присел в тени разрушенной стены и наблюдал за нами. Кстати, сначала я подозревал, что они с сестрой — любовники. Но потом убедился, что это не так. А жаль. Тогда все стало бы проще и понятнее.

Я подошел и присел рядом с Грешником. Раньше он не очень стремился к общению. Не стоило упускать такого случая, когда он сам позвал. Я начал шептать простенький заговор, останавливающий кровь. Но Грешник прервал меня, положив ладонь на рот. Другая рука накрыла мою рану. Он закрыл глаза. Я почувствовал, что боль в руке нарастает. Словно порез прижигали каленым железом. Но сумел сохранить спокойствие. Что это? Какое-то испытание? В любом случае он не увидит моей боли. Я — дайх. Но боль нарастала. Капли пота выступили у меня на висках, и наконец я не выдержал. Злобно зашипев, отдернул руку. Грешник посмотрел на меня удивленно. Боль медленно затухала. Я глянул на предплечье. Вместо ровного пореза там красовался безобразный кривой шрам.

— Как ты это сделал? — выпалил я, но Грешник словно бы не слышал меня.

— Странно, — пробормотал он. — Такого никогда не случалось. Тебе было больно?

— Еще спрашиваешь. — Я вновь сел рядом с ним. — Такое чувство, что ты раскаленным мечом в ране копался.

— А должно было быть наоборот. Боль должна уйти, а потом рана закрыться, не оставив даже шрама. Я это не в первый раз делаю. Что же сегодня я сотворил не так? — задумчиво промолвил он. — Прости, Миракл, я не хотел причинять боли.

— Ерунда, — отмахнулся я. — Раны нет, рука снова действует, а шрам — одним больше, одним меньше — какая разница. Ради такого можно и боль потерпеть.

— Да, наверно, — неуверенно согласился Грешник. — Но почему? Я делал все как всегда.

Почему? Этот вопрос меня чуть не рассмешил. На миг я позволил себе провалиться на границу Мира Видений и взглянул на него другими глазами. Сфера ослепительного Света. Хотя нет, не ослепительного. Вот сфера Гаэлтана — на нее даже смотреть больно было. Но все равно, светлый дайх. Что Грешник дайх — сомнений у меня уже давно не осталось. Ну а моя Сфера… Я слишком привык скрывать ее истинный цвет. Пять лет с друидом. Пять лет непрерывной маскировки. И все это время я совершенствовался. Для всех, кто умел видеть скрытую суть, я был серым. Конечно, приемы Света болезненны для меня. И объяснять этого Грешнику и ему подобным я не собирался. Наверно, раньше ему доводилось встречаться с серыми, исцелять их, и все его способности действовали как надо. И вряд ли ему доводилось работать с настоящим темным. Откуда ему знать, какой эффект окажут его лекарские приемы.

— Грешник. — Я вдруг решился. Другая такая возможность не скоро представится. Он поднял взгляд на меня. — Кто ты, Грешник? Почему ты с нами? Ведь тебе от этого никакой пользы.

Со светлыми надо говорить прямо. Они это ценят.

— С вами? — усмехнулся он, делая ударение на последнее слово. — Нет, я не с вами, я с твоей сестрой. А кто я? Я — плутонец, и от этого никуда не деться. Возможно, я чуть-чуть отличаюсь от остальных, но ведь все мы разные.

— Ты не все договариваешь, — осторожно сказал я. При этом я вновь соприкоснулся с Миром Видений. — Расскажи мне, кто ты.

Тонкое щупальце потянулось от моей сферы к Грешнику. И тут же последовал ответ. Боль. Огонь. Он словно жег мне пальцы. Это оказалось даже больнее, чем лечение Грешника. Это была непереносимая боль. Я закусил губу, чтобы не закричать. Тонкая струйка крови потекла по подбородку. Грешник все так же спокойно сидел, но мне показалось, что он встал и ударом наотмашь отбросил меня, словно котенка. Я даже почувствовал, как налетел спиной на стену и сполз по ней. А напротив — лишь глаза Грешника, пылающий взгляд узких щелок.

— Не сметь, — прорычал он сквозь сжатые зубы.

И все закончилось. Мы сидели под стеной, в тени, рядом. А я чувствовал непередаваемую слабость.

— Разговор окончен, — процедил мой собеседник. — И знай: в следующий раз я буду наготове, и защитой дело не ограничится.

О, вот теперь я видел перед собой плутонца. Теперь окончательно поверил, что он действительно прошел все, начиная с Паучатника. Моя попытка провалилась с громким треском, и обломками привалило меня же. Пришлось напомнить себе: «Я — дайх!» Не помогает волчья шкура — надевай лисью.

— Прости меня, — тихо прошептал я, нисколько не скрывая своего состояния, скорее, даже подчеркивая его, всем своим видом, голосом, жестами сигнализируя: «Я слаб, я разбит, у меня нет сил бороться». — Прости, я так привык. Ты же знаешь, это — Плутон, здесь по-другому не получается. Я не хотел тебя оскорбить.

Великое умение — лгать, не произнося ни слова лжи. Зачем? Человек — существо с богатой фантазией. Тебе никогда не удастся обмануть его лучше, чем это сделает он сам. Наметь ему рамки, оставь простор для фантазии — и он сам придумает ложь, которой заполнит этот простор. Конечно же я не хотел оскорбить его. Я никого и никогда не оскорбляю, кроме тех случаев, когда надо спровоцировать на драку. Либо не трогаю, либо убиваю. Но он расслабился, я это почувствовал. Перестал видеть во мне противника. Значит, надо продолжать.

— Я просто никогда не видел ни у кого такого мастерства, как у тебя.

— Лжешь. — Грешник усмехнулся уголками губ.

Как же это сложно — говорить с человеком, верхняя часть лица которого постоянно прикрыта капюшоном, не видеть глаз. Как же трудно предугадать его реакцию на те или иные слова.

— Не лгу, — постарался я убедить его и тут понял. Да, его манера боя напоминала Гаэлтана. Если его обучал друид и если Пантера в каком-нибудь разговоре выдала, что и у нас с ней был наставник-друид, конечно, мои слова покажутся ему ложью.

Его подбородок дернулся, улыбка стала шире и насмешливей. Второй провал за последнюю минуту. Мать была бы расстроена. Я словно высший, готовый окончить обучение, — и вдруг на испытании провалившийся на азах. Надо что-то делать.

— То есть, может быть, тебе кажется, что лгу. Но пойми меня правильно. Ты видел пределы моих умений, сравни их со своими. При этом я слышал, что аколиту друидов никогда только силой оружия не взять верх над адептом Марса. И как ты мне прикажешь эти знания совместить с тем, что видел собственными глазами?

Я мог с гордостью утереть трудовой пот. Он расслабился, откинулся на стену. Скользя по краю Мира Видений, я видел, что это состояние — не показное.

— Действительно сложно, — согласился Грешник. — Но разве тебе не все равно, откуда у того, кто рядом, хороший меч, если меч этот — на твоей стороне?

— Но если я могу там же найти еще один такой же меч, для себя? — ответил я. — Разве мы оба не станем сильнее?

— Там больше таких нет, — вновь помрачнел он.

Хотел завершить разговор. Только в мои планы это никак не входило. Это чувство — чувство бреши, в которую можно пролезть, и нужно лезть, пока ее не заделали.

— Но как я могу доверять тому, кто рядом со мной, если он сильнее меня, а я даже не знаю, почему он здесь?

— Может быть, ты и прав, — согласился он.

— У меня есть свои цели, я знаю, что мне делать для их достижения, но я не знаю, что ведет тебя.

— Ничего, — горько ответил он. Руки его упали на колени, на меня дохнуло безнадежностью. — Эта планета…

— С этой планеты можно уйти, — осторожно закинул я удочку.

— Этот путь не для меня. Я не собираюсь идти по трупам, чтобы вырваться в мир, где буду наемным убийцей для тех, кто меня презирает. Так уж получилось, что единственный человек, который мне дорог, — здесь. Я не пущу ее откликнуться на заказ доменов и не откликнусь сам. Это тупик.

Он не лгал. Не то чтобы он был неспособен на ложь вообще — просто словно считал ее ниже своего достоинства. Но это шанс.

— Есть другой путь, — очень тихо сказал я. Он вздрогнул, как от удара. — Путь для всех. Не для одного. Я еще не знаю, как точно по нему пройти, но представляю, что нужно делать. И в одиночку мне не справиться.

— Ты хочешь сказать, отсюда можно уйти, не проливая крови? — горько рассмеялся он.

— Нельзя. Но… — Я осторожно подбирал слова. Только бы не вспугнуть третий раз. Третий будет последним. — Кровь крови рознь.

— Кровь — она и есть кровь, — возразил Грешник. — У всех она красная. Мое призвание — исцелять. Исцеляющая рука не должна нести смерть.

— Как это? Поясни. — Я действительно был озадачен.

— Ты конечно же читал книгу про своего отца, — откликнулся он. — И ты помнишь Тайви…

Все. Рыбка готова. Он сказал все, что нужно. Грешник еще сам этого не понимает, но его можно было подсекать. Эти мысли никак не отразились на моем лице. Оно оставалось невозмутимым.

— Тайви, ну конечно, Целительница, — согласился я. — Но и ты читал эту книгу, и ты помнишь: она участвовала в боях. Ее рука не несла смерть, но она, как могла, защищала своих. Будь со мной, как Тайви была с ними. Тебе не придется убивать.

Вот теперь я увидел его глаза, когда он взглянул на меня. Пронзительно-синие глаза. А еще волосы — седые, полностью седые. А лицо молодое-молодое, с высоким лбом и густыми бровями. Вряд ли он старше меня. Что же с ним произошло, что случилось, что превратило в начале жизни в убеленного сединами старца? И надежда, надежда, резко приходящая на смену безнадежности. Бери голыми руками. Как мотылек перед свечкой, честное слово.

— Ты не они. — Взгляд его потух. — Они не брали лишних жизней, а ты лишних жизней не оставляешь. Вот в чем разница.

— Но и ты — не она, — парировал я. — С твоим мастерством ты легко победишь любого противника, не убивая его. Или почти любого. Давай заключим договор: ты идешь со мной, а я оставлю жизнь любому твоему беспомощному пленнику.

— Ты не врешь, — удивленно промолвил он.

— Конечно, не вру. Если хочешь, скрепим договор Клятвой на крови.

— Не надо, — быстро ответил он. — Она может принести смерть.

— Я не собираюсь ее нарушать, и в тебе я уверен.

— Вот и хорошо. И не надо ничего лишнего. Если ты обманешь, я навеки стану твоим врагом, ты это понимаешь. А мне тебя предавать не с руки. Даже исходя из ваших ценностей, кто на этой планете предложит больше? — усмехнулся он.

— Никто, — согласился я. — Значит, обойдемся без клятвы, союзник.

Я протянул руку. Какой-то миг он медлил, а потом протянул в ответ свою.

— Не знаю, куда это нас приведет, — признался он, — но я вижу, ты знаешь, что делаешь. И это, во всяком случае, лучше топтания на месте, союзник.

— Да, все-таки ты дайх, — тихо сказал я. — Хоть и связываешь себя непонятными запретами.

Еще один дайх-раб. Везет мне на эти экземпляры. Однако он ценный союзник. И пока его шест на моей стороне, пусть забивает свою голову любой ерундой, какой ему вздумается.

Я не знаю, сколько времени прошло. Здесь, в катакомбах, теряешься в днях. Больше года, это точно. И вот странное дело — когда движешься маленькими шажками, пройденный путь незаметен. Так и с нашим обучением. Кроме тех рывков, когда во мне, а потом в Пантере открылось Предвиденье, нельзя было зацепиться ни за один момент. Тренировки постепенно перерастали в рутину. Иногда я уже откровенно скучал. Но честно признаюсь, когда сегодня Шут сказал: «Ну вот и все, ваше обучение окончено», — я не поверил своим ушам.

Сегодня после тренировки, которая была не в пример слабее предыдущих, я даже устать не успел, мы с ним пошли в ту часть катакомб, куда раньше не ходили. Долгий спуск по винтовой лестнице — и одинокий коридор, ведущий, как мне показалось, на север. Здесь было абсолютно безлюдно. Масляные лампы чадили через очень большие промежутки. Я бы предпочел идти вообще без света, чем с таким освещением. Но Шут не владел Тенями — он бы не смог здесь нормально передвигаться, не будь хотя бы этих убогих коптилок.

— Мне больше нечему вас учить, — как-то спокойно и обыденно сказал он.

— Как это? — Я даже остановился от неожиданности.

— Вот так, — развел он руками. — Ты рот-то закрой, а то муха влетит.

Только тут я заметил, что у меня даже нижняя челюсть отвисла.

— Да-а-а… Ну то есть как сказать. Любые знания можно шлифовать до бесконечности. Над той же Пантерой еще куча работы, но она… — Он махнул рукой. — Мусор — он мусор и есть. Она и так получила слишком много. Больше, чем заслуживала. Если честно, одну ее я учить не взялся бы. А ты… ну тоже — как сказать. Я не могу тебя научить ничему такому, до чего ты теперь не дойдешь сам без особого труда. Опыт, практика — теперь только так.

Мы пошли дальше. Я не знал, что сказать. Банальное «спасибо» прозвучало бы неуместно и как-то натянуто. А что еще говорить?

— Я не понимаю, — наконец выдавил из себя. — Любой, кто отправляется на Марс, сперва обучается основам у кого-нибудь из доменовцев, потом еще много лет его на Марсе дрессируют.

— Не больше пяти-шести, — подсказал Шут.

— Тем более. Пять. А у нас — хорошо если год прошел.

Он остановился под одной из ламп, взглянул на меня исподлобья:

— Ты сомневаешься в моих словах?

— Пойми сам, нестыковка выходит, — развел я руками, тоже останавливаясь.

— Да-а-а… Ну что ж, для начала тебе стоит уяснить несколько вещей. Первое: бейся я хоть не пять, а пятьдесят пять лет, адепта Марса в полной мере из тебя не выйдет. Ну вот не выйдет, и все.

— Почему?

— Да потому что писать нужно с чистого листа. А в твоем случае я на полях дописывал самое важное. Ты не чистый лист, ты уже заполнен умениями других планет. Вот и приходится умещать самое важное где на полях, а где и между строчек.

— О, да ты поэт, — усмехнулся я.

— А любой шут в какой-то мере поэт, — ответил он, ни капли не обидевшись. — Ладно, разговор у нас небыстрый будет. Давай здесь остановимся и все обсудим.

— Ты назвал только первую причину, — небрежно заметил я.

— А вторая причина такова… Да-а-а… спрашивать тебя, как ты видишь школу Марса, не буду. Ответишь общеизвестную чушь, как и тогда, когда я спросил у тебя про адептов этой школы. Так вот, большую часть этих пяти лет там учатся полной ерунде, которая в настоящем бою не нужна вовсе.

— Не понимаю, — признался я.

— Конечно, не понимаешь, — раздраженно буркнул Шут. — Ты же там не был. А я был. Наставники Марса… нет, они неплохие воины, может быть, даже хорошие, а некоторые — очень. Но искусство Марса нужно им не для того, чтобы защищать свою жизнь. Поединки между ними — это танец. И задача у них не убить врага побыстрее, а показать свое превосходство. Девять десятых того, чему они учат, выйдя с Марса, можно выбросить из головы. Мы для них — мусор. Порода, которая перелопачивается ради одного-двух самородков. И Хромой Снорри для них был мусором. Понимаешь?

— Кажется, да, — ошеломленно промолвил я.

— Даже хуже, чем мусором. Его-то они постарались поскорее выставить. Его техника работы щитом в корне противоречила их изящным концепциям, потому что это были добротные боевые приемы. Не блещущие тонкостью и грацией, зато эффективные, когда речь идет о спасении жизни. Вот только этим ублюдкам уже давно не приходилось драться за жизнь!

Я смотрел на Шута во все глаза. Где его спокойствие, где шутливая манера? Сейчас мне казалось, передо мной стоит берсерк.

— Понял, понял, — поспешно проговорил я. — Конечно, это можно было предположить.

— Предположить, — передразнил меня он. — Тоже мне сын Хансера. Его обучение закончили, а он этого и не понял. Тьфу, плутонец хренов.

— Ну хватит! — Я начинал злиться.

— Короче, твое обучение закончено, — проворчал он. — Нам пора уходить из катакомб. И пора что-то решить с этим Грешником. Он мне не нравится, я ему не доверяю.

— Зря. — Я вдруг вспомнил, что так и не рассказал наставнику о нашем разговоре.

— Зря не зря, но, когда я вижу что-то, чего не могу объяснить, это меня настораживает.

— Да с ним все просто. Его обучал друид. И у него что-то вроде обета или в этом роде, словом, он не может убивать.

— Поверь мне, — желчно проговорил Шут, — его шест из железного дерева, кстати, очень редкого на Плутоне, в его руках — оружие пострашнее меча в руках Пантеры.

— Я понимаю, но и удержаться от убийства им легче. Он — Целитель, как Тайви.

— Целитель, друид, — передразнил меня Шут. Голос получился очень похожим. — А ты и уши развесил.

— Шут… — Глаза мои сузились, а руки вдруг начали покрываться тигриной шерстью. Он меня разозлил, очень сильно разозлил.

— Ладно, успокойся, прости, — тут же сбавил он обороты. — Лучше послушай, что я знаю. В горах есть крепость, называется Аламут. Правит в ней Шейх аль-Джабаль.

— Кто? — не понял я.

— Старец Горы по-нашему. А правит он теми, кого зовут ассасины. От традиционных ассасинов в них мало осталось. Это ниндзя сохранились практически в неизменном виде. Но… Имя Хирото тебе знакомо?

— Конечно, — фыркнул я.

— Если я попрошу у тебя его голову?

— Я не самоубийца. Чтобы до его головы добраться, нужно банды три-четыре вместе собрать.

— Больше. — Шут улыбнулся. — Чтобы выгрызть Хирото из его убежища, против него надо весь Город бросить. И то не факт, что получится. Так вот, если завтра Шейх аль-Джабаль пожелает голову Хирото, самое лучшее, что сможет сделать дзенин клана Кога, — это заранее вырыть себе могилу.

— У этого шейха так много бойцов? — удивился я.

— Нет, немного. Но все не понадобятся, поверь. Кога — это ерунда. Вот клан Ига, живущий в горах, — они вполне могут тягаться с ассасинами. По сути, пока эти две силы уравновешивают друг друга, Городу бояться нечего.

— Грешник рассказывал мне про горный клан ниндзя, — вспомнил я.

Шут печально улыбнулся, словно я подтвердил какие-то его выводы, и были эти выводы неутешительными.

— Ассасины, отправляясь убивать, одеваются в свои традиционные цвета. Белые с красным. Чаще всего — белые одежды с красным поясом. Меня не удивляет, что Грешник так хорошо знает не только о клане Кога, но и об Ига, о котором слышали единицы.

И тут мне вспомнились другие слова Грешника, сказанные о Хансере: «Хотя мне кажется, совсем в других горах затачивал он свое мастерство». Мой дед тоже был каким-то шейхом. Явно — традиции, общие с ассасинами. Где же еще отцу обучаться? Хирото охотнее всего берет народ японских кровей. Наверняка и в Аламуте то же самое. И Грешник об этом знал, потому что он пришел из Аламута.

— Они всегда так одеваются и всегда достигают своей цели, — продолжал Шут. — Специально показывают, кто они, не скрываются, словно говорят, что им это незачем, что они в любом случае убьют того, кого задумали.

— Нет, он не мог лгать, он же светлый, — пробормотал я, уже сам понимая, какую чушь несу. Ассасин ведь мог быть и серым дайхом. Я с легкостью маскировал свою Сферу. И никто не узнал бы ее истинной сути, пока я не начну действовать с ее помощью. А Грешник сильнее меня. Он точно так же мог бы мне показать Свет там, где на самом деле его не было.

— И он лечил меня не раз. Это было больно…

Тоже ни о чем не говорит. Может, у него способ лечения такой. Главное-то конечный результат. Шут смотрел на меня иронично, словно все мои мысли были для него как на ладони.

— Да, он может быть целителем, — спокойно проговорил сокрушающий врагов. — Он может и не убивать. Откуда я знаю, вдруг это — наказание или испытание, или это входит в его задание. Он мог даже по приказу Старца Горы учиться у друида. Все может быть. Что мы знаем об убийцах из Аламута? Почти ничего. Только то, что оттуда не уходят по собственной воле. И что ассасины, что бы они ни делали, действуют только в интересах Шейха аль-Джабаля.

Мы оба задумались. И мои мысли были об отце. Из Аламута просто так не уходят. Хансер, скорее всего, учился и там. Он ушел и делал то, что точно оказалось не на руку главе ассасинов. Неужели мой отец был сильнее этой странной организации? Ведь и предыдущий дзенин клана Кога пал от его руки. Все один к одному.

— Да-а-а… Да не волнуйся ты, — хлопнул Шут меня по плечу. — Его цель — не ты и не я. Иначе он давно бы нанес удар. Случаев удобных было множество. Коль уж он оделся в белое с красным, то точно не втирается к нам в доверие. Будь его заданием стать для нас своим — поверь, он бы давно был твоим другом, мы бы ничего и не заподозрили. И мне он дал бы себя победить.

— Может, нам удастся через него привлечь ассасинов на свою сторону? — оживился я.

— Нет, это — вряд ли, — отозвался Шут. — Да и не стал бы я с ними союза заключать. Выиграет в конечном итоге только Старец, а мы — точно проиграем. Я предпочитаю ниндзя. Они проще и понятнее. С ними можно договариваться и быть уверенным, что они исполнят свою часть сделки без хитростей и обмана.

— Да всех нас держит вместе выгода, — отмахнулся я. — Клятву на крови умные люди придумали. Кстати, когда я предложил Грешнику скрепить наш договор клятвой, он отказался.

— Конечно. Мало ли какой приказ придет. Умирать никто не хочет.

— Вот мне интересно, почему ты спокойно относишься ко мне, к Пантере той же? А к нему так подозрительно? Чем та выгода, которая держит его с нами, отличается, к примеру, от моей? К тому же убить он тебя не попытается, ты сам сказал. Ну и выбрось лишнее из головы.

— Это не лишнее. — Шут отрицательно дернул головой. — Я тебе сейчас объясню. В бою адепт Марса может понять своего противника… эх, не знаю, как это сказать. Ну словом, отчасти благодаря Предвиденью, отчасти — видя его действия: как он мыслит, как строит атаку и защиту… Это немногое полезное, что можно вынести от учителей Марса, из этой их странной смеси танца и философии. Умение понимать противника.

— Я помню описание поединка Бьярни и Хансера. Там говорилось о чем-то подобном, кажется.

— Я могу сказать про тебя, что ты эгоистичный, с большими амбициями, тебе всегда мало того, что есть, ты не остановишься ни перед чем, чтобы достигнуть своего, и пожертвуешь любым. Меня, если бы я не был тебе нужен, ты убил бы. Кстати, скажу больше: предыдущих учителей на тот свет отправил именно ты. Причем с одним слишком поторопился — с друидом, кажется. Не успел научиться всему, чего хотел, и теперь боишься повторить эту ошибку.

— И все это ты понял только из поединков со мной? — Я был ошарашен.

— Да-а-а… Пантера — та вообще открытая книга. Посредственность, думающая о себе слишком много. Даже слов тратить не стоит. А вот про Грешника я ничего не могу сказать. Каменная стена. Он не открывается вообще, а это невозможно. В бою с адептом Марса ты хочешь не хочешь, а хоть чуть-чуть приоткроешься.

— Действительно, адепты разных планет слишком мало знают друг о друге, — пробормотал я.

— Ладно. — Шут лопатками оттолкнулся от стены. — Пошли, здесь уже недалеко.

— А куда ты меня ведешь? — спросил я, приноравливаясь к его шагу, ставшему теперь быстрым.

— Тебе нужно оружие, — бросил Шут через плечо.

— Всем нужно оружие, — отозвался я.

Под влиянием Шута у меня выработалась весьма интересная техника. Топор постепенно перекочевал в правую руку, а серп-меч — в левую. Поначалу было непривычно, а потом, как всегда в науке, преподаваемой Шутом, — словно прорыв какой-то, и все становится на свои места. Словом, такое сочетание стало моим. Ну и топор, как основное оружие, уступал друидскому клинку, бывшему вспомогательным. Конечно, это не совсем правильно, но…

— Послушай, мой топор не так плох, — попытался я возразить. Не нравились мне безлюдность и заброшенность этих тоннелей.

— Вот именно что не так плох, а должен быть хорош.

— Меня устраивает.

Шут вдруг резко затормозил и обернулся. Взгляд его пронзил меня.

— А меня — нет, — раздельно произнес он. — Мои ученики — лучшие рубаки на Плутоне. Это вполне заслуженная репутация. Она позволяла мне самому выбирать учеников, в то время как остальные учили тех, кого к ним присылали. Каждого своего ученика я отправлял сюда за оружием, и каждый без исключения получал то, что надо, — именно то, на что я делал упор в обучении. Так и тебе нужно не «неплохое», а настоящее оружие высших.

— Что, я не могу заказать его у любого городского кузнеца?

Шут упал на спину и захохотал так, что по тоннелям пошло гулять звонкое эхо. Он катался по полу, хлопал себя по бедрам и просто заливался хохотом.

— Ох, плутонцы, — выдавил он наконец из себя, отсмеявшись. — «Любой кузнец». Да ни одному вшивому недоноску с поверхности не выковать настоящего клинка высших.

— Среди них есть неплохие мастера, и почти все они высшие, — обиженно возразил я.

— Ага, а значит, раз они высшие, и клинки их будут высшими? — прищурился Шут. — Те, которые легко пройдут сквозь магический кокон или пробьют шкуру друида в зверином облике?

— Естественно, — ответил я, хотя уже понял: где-то ошибся. Что-то с оружием высших не так, как я думал.

— Ладно. — Шут стал серьезным. — А как же тогда ковал оружие Агий? Он высшим не был, но его изделия считались лучшими на Луне. Это ты помнишь?

А ведь он опять прав. Этот момент я как-то упустил.

— Хорошо, поясни, — попросил я. — Согласен, бред выходит.

— То-то и оно, что бред. Чтобы сковать высший клинок, не надо самому быть высшим. Обычный мастер низших — не ремесленник, а мастер — снимает все мерки с тела заказчика и создает индивидуальное оружие, идеально подогнанное под владельца. Тот, кто кует оружие высших, можно так сказать, «снимает мерки» и с духа заказчика. И создает истинные шедевры. На манер сабель Хансера, палаша Луи или топора Бьярни. Это — непросто… А впрочем, какая разница, — перебил он сам себя. — Это — обычай, это — завершающая точка в твоем обучении, поэтому у тебя нет выбора.

— Выбор есть всегда, — возразил я.

— Хорошо, вот и выбирай. — Он встал и отвернулся. А потом проворчал, уже тише: — Собственной пользы не понимаешь. За уши тебя тащить приходится. Луи хоть раз раскаялся в том, что пришел к Агию за клинком? А сколько раз Аркадии ее наручник жизнь спасал?

— Ладно, наставник, понял я. Но если этот кузнец такой мастер, почему эти коридоры пустынны? По-моему, у него отбоя не должно быть от заказчиков.

— Я веду тебя к Безумному Кузнецу, — просто ответил Шут.

Я попятился. Эта реакция была неосознанной. Безумный Кузнец. Это сказка, легенда. Ее рассказывали темными вечерами, и была она, как и все на Плутоне, страшной. Кузнец, живущий в подземельях с заколдованными входами. Только сильный духом мог прорваться сквозь чары, и его ждала встреча с безумцем, который либо убивал, либо дарил чудесное оружие. В последние лет пять стали добавлять, что первый, кому удалось уйти от него живым, был Хансер, и сабли его именно оттуда. Но это, конечно, вымысел чистой воды.

— Тут уже недалеко осталось, — тихо сказал Шут.

— Да я понимаю, — теперь уж пришло время мне иронизировать. — Ты хочешь сказать, в случае чего мы вдвоем этого Кузнеца положим?

— Я не пойду с тобой, — ответил он. — Мне не нужно оружия, значит, он нападет на меня.

— Я вот только что подумал — мне, наверно, оно тоже не особо нужно.

— Боишься? — Шут прищурился.

— Да при чем тут «боишься»?! — вспылил я. — Не думаю, что я самый живучий из тех, кто к нему приходил и оружия не получил. Поэтому не надо этих твоих игр словами, я не мальчик. Трусость — это одно, а разумная осторожность — совсем другое. В конце концов, на Безумном Кузнеце свет клином не сошелся.

— Понимаешь, Миракл, — это был редкий случай, когда Шут назвал меня по имени, — то, что мы задумали, — это авантюра, каких не бывало. Знаний и умений обычного высшего для этого мало. Даже необычного — и то не хватит. Нужно нечто большее. Какая-то тень предопределенности, что ли.

— Стой. — До меня начало доходить. — Ты, как и большинство на этой дурацкой планете, обчитался мемуаров некоего маркизика. Правда, до сих пор я думал, что это — болезнь сосунков, только что покинувших Паучатник.

— Да-а-а… Зря ты так думал. — Наставник печально улыбнулся. — Кто их в Паучатнике будет учить читать? Там глотки резать учат. Можешь ты мне просто довериться? Знаю, на Плутоне это не принято…

— Отлично придумал!!! Довериться тебе, а жизнь на кон ставлю я.

— Если ты не выйдешь живым от Безумного Кузнеца, с Конклавом не стоит даже завязываться, — глухо проговорил он. — Можешь считать это еще одним испытанием, можешь… а-а-а, чем хочешь — тем и считай, только это — факт. Тем более что вряд ли кто-то до тебя на Плутоне обладал таким впечатляющим набором умений. Пришло время проверить их на прочность.

Я задумался. А ведь Шут прав. У меня есть основные преимущества практически всех планет. А все это еще и приправлено друидскими хитростями. По сути, я уже — войско из одного человека, именно войско. А что я знаю про Безумного Кузнеца? Испугался детских сказок? Городских легенд? И еще вспомнилось старое видение: мои мечи, рассыпающиеся в прах. Словно бы Дух Теней пытался сказать, что для задуманного мной обычное оружие не годится, нужно нечто большее. А значит, путь с Плутона для меня лежит через пещеру Безумного Кузнеца.

— Ты прав, Шут, — спокойно проговорил я. — Ты действительно кое в чем прав. Я пойду дальше один. А ты подумай, как нам отсюда выбраться без особой крови. Когда я вернусь, с новым оружием или без, — мы сразу уйдем.

— Есть у меня идея, — кивнул Шут. — Рисковая, но может окупиться.

— У тебя все идеи рисковые, — рассмеялся я.

Только в смехе этом не было никаких чувств — словно стальные клинки лязгнули друг о друга. А ведь и я тоже проникся верой Шута. Проверим, насколько это оправданно.

Здесь воздух был затхлым и влажным. Пахло плесенью. Лампы уже не попадались, но стены словно бы излучали слабое свечение. Мне все время казалось, что впереди меня кто-то идет. Какая-то бесшумная черная тень, сразу напомнившая видение более чем годичной давности — то самое, которое атаковало меня во сне. Может, это и был Безумный Кузнец? Ведь в самом деле, тот, кто, по словам Шута, «снимает мерки с духа», должен иметь какое-то отношение к Миру Видений. Заброшенная часть катакомб. Я попробовал сориентироваться. Прикинул так и сяк — выходило, что я нахожусь под Замком Конклава.

Это заставило задуматься. Безумного Кузнеца могли поселить здесь как стражника подземных ходов. Если есть стражник, значит, есть что сторожить. А если эти ходы существуют, можно попробовать через них напасть на замок. Один Кузнец, как бы безумен он ни был, не устоит перед шестью клинками. А может, он — один из Конклава?..

Эта мысль была новой и неожиданной. Все его безумие — лишь умелая маска. На самом деле он просто хладнокровно уничтожает тех, кто пытается проникнуть в замок, и поддерживает легенду. Может, на досуге и клинки мастерит. За тысячи лет их можно наковать столько, что найдется на любой вкус. Ведь и прежние ученики Шута наверняка приходили сюда с оружием, как сейчас я иду с топором и серпом-мечом. А Кузнец просто выбирал из своих запасов самое похожее — вот и готова легенда о том, какой он всезнающий.

Под давлением этих мыслей я как-то непроизвольно начал готовиться к бою. Проверил, как скользит серп-меч в ножнах, нащупал топор. Начал прикидывать тактику. Сначала буду работать левой, а потом, когда достаточно прощупаю врага, — смена стойки и атака с двух рук. Топор… Да, Шут не зря натаскивал меня именно на топор. В боях с этими древними бессмертными ширина лезвия играет основную роль. Топор Бьярни в руках Хансера это с блеском доказал.

Мысли мыслями, но за дорогой я следить продолжал. Тень впереди вроде бы пропала.

— А-а-а-а-а!!! — вдруг послышался впереди жуткий рев, а потом звук удара.

Металлом по камню — сразу определил я. Сбавил шаг. Но не остановился. И оружие выхватывать не спешил. Еще рев и опять удар. А потом все затихло. Впереди на стенах заиграли алые отблески. Похоже, мой путь близился к концу.

Никаких чувств по этому поводу не возникло. Во всяком случае, страха или нерешительности точно не было. Колебания имеют смысл до того, как решение принято. А после — любые чувства только помеха. Дрожащие руки точно не помогут, если случится бой. Комната или пещера впереди явно была освещена факелами. Проклятье, а как он тут вообще жить умудряется? Откуда берет руду, уголь, факелы, еду, да свежий воздух, наконец? А дым, в конце концов, куда уходит? Все это было непонятно, хотя объяснения, скорее всего, самые прозаичные. Впрочем, это не мое дело. Я провел ладонью по своей бритой голове, хлопнул херувима на затылке. И шагнул в пещеру.

Бывают воины щупленькие из себя, но кого угодно в бараний рог согнут. А вот кузнецов я щуплых не видел. Ведь любой из них начинает молотобойцем, даже если потом становится мастером и уже сам набирает молотобойцев. Безумный Кузнец работал сам…

— А-а-а-а-а!!!

Молот мелькнул перед моим лицом и выбил горсть щебня из стены. Безумный Кузнец был высок, широк и мускулист. Из одежды — лишь набедренная повязка и кожаный фартук. Но что удивительно, на теле ни одного шрама, ни одного ожога. Черты лица грубые и угловатые, словно бы его же молотом из гранита вырублены. Волосы на голове сведены, как и у меня, под корень. Зато седая борода широка и окладиста. На меня смотрели глаза, и мне показалось, что они вобрали в себя огонь горна, красноту раскаленного металла. Не бывает у людей таких глаз.

— Ты не с ним, — пророкотал Безумный Кузнец. Голос такой, словно тысячелетняя скала вдруг решила повести плечами и булыжники на ее склонах начали тереться, ударяться друг о друга. Да, именно такой был голос у Безумного Кузнеца.

— Не с кем? — спросил я. Держаться приходилось настороже, но я понял: немедленно плющить меня молотом, превращая в кровавый блин, никто не намерен.

— Черный-черный, белый-белый, быстрый-быстрый, насмешливый враг. Тот, который обманул всех. Тот, который вел тебя, шел впереди тебя. А ты не знал. — Он расхохотался. — А-а-а-а-а!!! Не знал!!!

Вдруг лицо его приблизилось вплотную к моему, я даже отшатнуться не успел, а он прошептал скороговоркой, словно заклинание какое:

— А теперь знаешь, да не понимаешь, белый-белый, черный-черный, мертвый-мертвый, бессмертный-бессмертный, отрекшийся — отверженный, идет впереди, то гонит, то ведет, то бьет больно, ломает, а убить-то не может, не хочет аль боится — нет, не боится, светлый разум, темные мысли, светлое сердце, а дела темны, ан глянь — светлее светлого. Не суди о том, чего не понимаешь, не ходи за мертвым, не мертвый он, не надейся на живых, мертвецы они, токмо сами про то не ведают, не знают, как детишки в игры играют — доиграются.

И все это он выдал на одном дыхании. Обвел мутным взглядом пещеру. Или комнату — я так и не определился, как назвать. Стены — полусфера, выложены старым камнем, некоторые глыбы — со свежими сколами, и не поймешь, с кем дрался Безумный Кузнец — с реальным противником, со своим ли больным воображением и его химерами.

— Мать, помоги-защити, отец, не смей меня трогать, матушка!!! Черный-черный лес, черный-черный мишка, не смей меня трогать! Черные-черные тени в черном-черном городе… А ты ведь такой же, как и я. Не любит твоя матушка отца твоего. Сердце пробить-проколоть сталью острой, буйну голову снести с плеч широких, тело разрубить на тысячу кусочков, ан нет, плачь-рыдай, матушка, умер, тебя не дождался и меня, горемыку, не дождался. Ушел по тропе, а тропа-то жжется-колется, режет ноженьки, аки клинок булатный, да в крови и слезах закаленный, а твердолобостью людской аки бритва заточенный, не увидеть, не догнать, не взрезать грудь белую, не достать сердца ретивого, ретивое, да непокорное, кровью от любви истекшее да предательством закаленное, не пронзить, не разбить, не разрубить.

Я слушал это бормотание, этот бред, и странное было чувство. Вроде бы бессмыслицу несет Кузнец — на то и Безумный, казалось бы. И вдруг на миг проступит в немыслимом хороводе слов и образов какой-то высший смысл.

— О чем ты предупредить меня хочешь? — тихо спросил я.

— Ой, сотни клинков каленых, тьма копий ясеневых, стрел вострых — тьма тем, ан не страшны они. А страшен зверь-бер, тот, что путь-дорогу к меду ведает, а во сто раз страшнее тот, который не может убить, да сам под смертью ходит после смерти, потому как смертушки ему и нет, ибо сердце, бей-тончи его, ан все едино, надежду позабыв, верою полно, и сердце то не разбить, не расколоть, в огне не сжечь да кривдою-обманом не опутать…

Вдруг Безумный Кузнец прекратил свое бормотание и как-то странно уставился на меня. Я еле смог сдержать дрожь, а взгляд красных глаз вдруг стал осмысленным.

— За оружием, стало быть, пожаловал, — промолвил мастер. — Еще одного Скоморох-проказник выучил добра молодца. — Он расхохотался. — Ну зело добра.

— Да, мне нужно оружие, — чуть отстраненно произнес я.

Бессмысленная скороговорка Кузнеца словно дернула за какие-то ниточки в душе. Почему-то мне показалось, что, слушай я его слова из Мира Видений все было бы ясно.

— Зачем ты ко мне пришел? — В голосе уже не осталось сумасшедших ноток. И каждое слово — как удар молота по наковальне, такое же звонкое и весомое. — Разве мало других оружейников? Почему именно ко мне?

— Ты — лучший.

— Но ты же не хотел идти. Почему пошел?

— Шут настоял, — тяжело вздохнул я. — Я серьезно не хотел, но пока еще я — его ученик.

— Ты же и сам сперва не хотел, а опосля захотел. Он не заставил бы тебя.

— Потому что это предопределено! — крикнул я. — Это знак!

— Дурак, — махнул он рукой. Странно, теперешняя манера его речи была так непохожа на архаичные заговоры. — Я не могу сработать оружие для тебя, — сказал он.

— Значит, ты попробуешь меня убить? Насколько я знаю, от тебя получали либо оружие, либо смерть.

— Дважды дурак, — подвел он итог. — А теперь выслушай меня внимательно, прежде чем я пущу тебя дальше, и постарайся понять мои слова. У тебя есть умение, но ты не умеешь им пользоваться, поэтому сейчас я скажу по-простому, по-убогому. А ты слушай да на ус мотай, хотя это — лишь тень того, что ты мог бы узнать. Кем ты себя возомнил? Хансером ты себя возомнил. И началось: Скоморох для тебя — Лин-Ке-Тор, Пантера — Гюрза, мать — Тайви, а Грешник — Бьярни. Ну а меня ты возомнил Агием. Вот только оружия я тебе ковать не буду и с тобой не пойду. Ты уже понял, что мое жилище находится под Замком Конклава, так вот, ходов туда нет. И не дам я тебе их ни искать, ни прокладывать. Забудь про путь, каким шел твой отец, он не для тебя. Свой ищи.

— Спасибо — и за совет, и за то, что все на свои места расставил, — хрипло проговорил я. — И за бред твой спасибо — авось когда пойму, что ты сказать хотел. И что не пришиб, тоже спасибо. Могу идти? Молот в спину не метнешь?

— Может, и метну, я ж безумный, что с меня возьмешь? — задумчиво промолвил он. — Куда собрался?

— А что мне здесь еще делать?

— То, что я тебе ничего не буду ковать, совсем не значит, что мне нечего предложить. Но каким бы ни был исход, я останусь здесь. Запомни: я сам по себе, не пробуй меня заставлять.

— Да не заставляет никто тебя, — вспылил я. В самом деле, такая манера разговаривать меня уже порядком злила.

— Так то сейчас. — Безумный Кузнец осклабился. — Кто знает, как завтра запоешь. Вот я и предупреждаю сразу.

— Завтра и посмотрим, как запою. Предлагай, чего хотел.

— То не я, а ты хотел. Вон дверца, видишь?

— Ну вижу… — Стена освещалась неравномерно, и в самой темной части под пылью и паутиной угадывались очертания небольшой двери.

— Вот заходи туда. Все, что вынесешь, — твое, — усмехнулся он.

— А там есть кто? — спросил я. Мало ли, может, зверь какой подземный или еще какая тварь. Лучше уж знать, что тебя ждет.

Безумный Кузнец вновь осклабился:

— Может, и есть кто, а может, никого нет. А может, серы мышки-норушки все растащили да запрятали под черный камень, под белый песок, туда, где душенькам неприкаянным нет отдыха-покою, думы-чаянья гнетут пуще панциря наборного, что на чадо-младенца надели, ан велика ему бронь ратная, не знает — не ведает, что делать, как быть, рад бы встать на резвы ноженьки, да груз тянет к Земле-матушке. А дитя-то с глазами старца седого-древнего, а дитя-то с силушкой богатыря-витязя, возьмет дитя в руки палицу стопудовую, ой, задрожит Земля-матушка, ой, разлетятся птички певчие, красный зверь в нору попрячется — да рыбы в омут-бочаг нырнут. Глядь — а небо-то на Землю-матушку валится, глядь — а моря-то выходят из берегов. То планета черная на Луну свалилася, а Луна — на Землю-матушку, да так, что вышло из берегов море Варяжское, выбросило на берег струги, а у стругов паруса не красные, не белые, да не в полосочку, как весенние фиалки цветом паруса те. Ой, куда ж вы, люди-звери, почему не спешите силушкой да удалью помериться? Вельми разумен старец, что по небу летает да по земле бегает, аки серый волк, не велит бить пришлых воев, не велит хватать мечи-сабельки, а велит толмача звать, что разумеет по-заморскому, да велит нести дары богатые…

Я не стал слушать дальше. Видимо, Безумный Кузнец вновь начал бредить. Ну и пусть, посмотрим, что там, за его дверью. Открылась она неожиданно легко и бесшумно, хотя, как мне показалось, петли давно проржавели. Внутри была комната еще просторнее. По центру — какой-то алтарь. Не пустой. Сперва я подумал, что на нем лежит мертвец, но, присмотревшись, понял: это — статуя. Статуя друида. Все так, как я помнил: длинный плащ с капюшоном, полумаска скрывает низ лица. Руки скрещены на груди. На левой — щит-полумесяц, а в правой… Я не знал, как назвать это оружие. Явно я видел далекого предка друидского серпа-меча. Только рукоять — гораздо длиннее, а боевая часть — шире и короче. Словом, пропорции топора угадывались.

Это оружие сразу привлекло мое внимание. Оно не было частью изваяния. Лезвие тускло поблескивало серебром в свете факелов. Рукоять — явно из кости какого-то большого зверя, пожелтевшая от времени, вся покрыта сложным лиственным орнаментом. Мне совершенно четко представилось, как оно ложится в мою руку, в привычную именно к такой длине и балансу правую ладонь.

Три факела на стенах. Один — напротив входа, еще два — симметрично по бокам. Вместе с дверью как раз выходили словно бы углы квадрата. Пламя факелов вдруг моргнуло, словно сквозняк пронесся по комнате-склепу. Я не знаю, почему пришло в голову сравнение со склепом. И как объяснить то, что произошло дальше, я тоже не знаю. Изваяние вдруг пошевелилось. Сначала мне показалось, что это — игра света и теней, простой обман зрения. Но друид встал на ноги. Я попятился. Был он где-то на голову ниже меня. Слишком хрупкое сложение. Узкие плечи, тонкие руки. Женщина, понял я. Но разве среди друидов есть женщины?

Ее тело плавно перетекло в боевую стойку. Я выхватил свое оружие. Уже по первым движениям стало ясно: противник мне попался серьезный. Я сразу же попытался выбросить из головы все вопросы — «Кто она?», «Что здесь делает?», «Откуда взялась женщина в друидских одеждах?». Все это ерунда. Спокойствие.

Она атаковала внезапно и очень быстро, но я успел сосредоточиться. Взмах топором, я ухожу назад, лезвие сверкает прямо перед носом. Спокойствие. Мой топор обрушивается на ее плечо, я пользуюсь преимуществом в росте и весе, удар быстр, и все же она успевает, повернувшись ко мне спиной, подставить щит ребром ниже лезвия. Спокойствие. Она тут же начинает обратное движение, налегая на щит всем телом, прибавляя его вес к моей инерции, вырывает топор у меня из рук, зацепив за лезвие своим щитом. Очень сложный прием, требующий четкости в каждом движении. Спокойствие. Я чувствую, что она сейчас сделает. Я знаю. Спокойствие принесло свои плоды. Продолжая поворот, она вновь бьет сверху, наискось, от плеча к бедру. Классика. Я меняю стойку, ловлю ее лезвие на изгиб своего клинка. Поворот налево, при этом правая рука хватает рукоять ее топора, а плечо толкает ее самое. Она отлетает, оставляя друидский топор у меня в руках, но я продолжаю поворот, и теперь уже два лезвия бьют в нее…

Ее нет. Изваяние все так же лежит на алтаре. Руки скрещены на груди. На левой — щит-полумесяц, а в правой… правая пуста. Я возвращаю меч в ножны и рассматриваю свой топор. Он кажется мне живым. Чувствуется, он стар — старше всего, что я видел, возможно, старше камней этого подземелья. И в то же время в нем словно бы есть какая-то собственная мощь. Начинаю понимать: он сам пришел ко мне, сам дался в руки. Лезвие такое тонкое, и в то же время чувствуется прочность, острота, неудержимость.

Повинуясь какому-то непонятному импульсу, я шагнул вперед и ударил по изваянию на алтаре. Брызнули обломки камня. Изваяние женщины рассыпалось, а алтарь развалился на две равные половинки. Я развернулся и направился к выходу. То, что здесь раньше жило, — его теперь нет. И мне здесь больше делать нечего. Шут был прав — сюда стоило прийти. И Безумный Кузнец был прав: мне надо искать свой путь.

Я вышел, хлопнул дверью. Сзади послышался грохот. Я обернулся. Из-под двери поднималось облачко пыли. Затихло бормотание Безумного Кузнеца. Мы оба смотрели на вход. Он подошел, потянул за дверную ручку. Дверь открылась, а за ней — лишь плита. Я не знаю, что там было раньше — капище, могила или Место Силы, — но, похоже, я вынес душу этого места, и оно перестало существовать.

— Пришел. Увидел. Наследил, — проговорил Кузнец нараспев. — След-поземка пылью по земле, каменной глыбой в норе, дверью неприступною, дверь ту ни открыть, ни разбить, ни огнем не спалить, не пройти сквозь нее ни человеку, ни нелюди, ни тем, что по небу птицами летают да по земле красным зверем гуляют, — никому во веки вечные. Три Мира клевером-трилистником на той двери сошлись, ан перерублен стебель — листику завянуть, засохнуть, пылью рассыпаться на сорок ветров, на все стороны света лететь пыли, не знать покою, пока не залетит в избу рубленую, что не в граде, не в селище, не во поле, не в лесу стоит. Пока не встретит зверя заморского, что по небу летает, хотя не пчелка-труженица, не птица певчая, не комар-пискун, не муха-цокотуха, ой да не сокол-сапсан, да не гриф-орел, не ворон мудрый, не сорока болтливая, ой да не воробышек малый, а белый конь. Ой да осядет пыль на сапоги того зверя, что и не зверь вовсе, хотя зверем зовется, а зверя того лишь дитя малое боится да мышки-норушки. А в коготках-то у зверя чудо чудное, диво дивное. А в коготках-то у зверя чудо-веревочка. Вои глупые-неразумные ту веревочку выкинули за то, что слаба веревочка да рвется в бою, а тот, кто слышит ушами, очами видит да чистым разумом мыслит, за веревочку ту потянет да притянет планету черную к Луне, да на Луну и бросит, на воев глупых-неразумных, что чудо-веревочку не сожгли, не утопили, ни на куски не порубили, а выкинули на потребу врагу черному духу.

И вот что странно: весь этот бред в голове у меня отложился. Даже как топор друидский в руки мне дался, помню смутно, а слова Безумного Кузнеца — слово в слово. Вот, записал — думается, вдруг кто поймет, что он бормотал. Ну что поделать, не могу я пренебрегать такими людьми. Иногда даже пытаюсь разгадать слова его. Мать рассказывала, есть такие предсказатели — оракулы. Говорят — чистый бред, а рядом стоит второй познавший таинства, стоит на грани Мира Видений и слышит совсем не то, что прочие, и свободно толкует слова оракула. Эх, жаль, раньше я это ерундой считал, не обучился.

— Спасибо, Кузнец, — сказал я. — Ты, как всегда, дал то, что надо.

Он что-то бормотал еще, но я уже не слушал, шел прочь. Почему-то чувство было такое, что мы с Безумным Кузнецом теперь в разных Мирах, и не сойтись нам больше в одном, не услышать и не понять мне предсказаний его.

Я возвращался быстрым шагом. Внутри что-то пело. Чувство значительности сегодняшнего дня переполняло меня до краешка. Казалось, ударом, который расколол алтарь, я обрубил и какой-то этап своей жизни, несомненно важный, но уже пройденный. Конечно, плутонец никогда не прекращает учиться, но учителей искать я больше не буду. Этот этап подошел к концу.

Преисполненный радостных мыслей, я заметил Грешника только потому, что он в своих белых одеждах слишком уж выделялся. Он стоял, опершись на шест, и, я понял, поджидал меня. Бледная улыбка тронула его губы при моем появлении.

— Что случилось? — спросил я. Вроде бы повода для беспокойства не было, Грешник был спокоен, но, с другой стороны, он всегда был спокоен. А вот к доверительным разговорам наедине, наоборот, склонен не был.

— У нас гости, — ответил он. — Вот решил тебя предупредить.

— Что за гости?

— Шут привел Хирото.

— Когда успел? — удивился я. — И часа не прошло, как мы с Шутом расстались.

— Какой час, Миракл? Вы ушли три дня назад! — воскликнул Грешник. — К вечеру Шут вернулся и сразу же ушел опять. А сегодня привел Хирото. Понятно, не одного. Его бойцы сразу оцепили комнату Шута, в том числе и по Теням.

Вот и еще одна загадка Безумного Кузнеца. «Три Мира клевером-трилистником». Да, так он говорил. И время там, где Миры сходятся, течет по-другому. Для меня прошел час, а для других — три дня.

— И как ты прошел мимо них? — спросил я у Грешника, отбрасывая размышления о пещере Безумного Кузнеца.

— Через дверь, — пожал плечами Грешник.

— А они не были против?

— Были, до тех пор пока я не сломал двоим руки. После этого Шут заявил, что я не являюсь его учеником, волен приходить и уходить, а Хирото сказал, что не будет меня задерживать, и высказал сожаление, что сюрприза не выйдет. Я так понял, они пришли торговаться.

— Да уж, — проворчал я, — торговаться обещаниями.

— Знаешь, Миракл, — заметил Грешник, — то, что ты обещаешь, — это товар, которого на всех хватит. Не скупись, отдавать обещанное не всем придется. А Хирото — нужный союзник, и ему можно доверять.

— Вот и Шут говорил мне то же самое, — кивнул я. А в голове промелькнул наш разговор, рассказ Шута про Аламут. И сам собой возник вопрос: «А могу ли я доверять тебе, Грешник?» Но я промолчал. Даже выражение моего лица не изменилось, не отразило моих мыслей. Ответ знали даже дети: «Доверять можно только себе. Любой союз — временный, любая клятва непрочна, кроме Клятвы на крови».

Дальше мы пошли вместе. Я машинально проверил Тени — слежки не было.

— Сколько их? — спросил я.

— Много, не считал.

— Как думаешь, какова вероятность драки?

— Невелика, но на этой планете она есть всегда.

— Что будешь в этом случае делать?

— Мы уже говорили на эту тему. Я с тобой.

— Тактика? Что посоветуешь? — Я бросил быстрый взгляд на него.

— Прикрою твою спину, а ты должен нейтрализовать Хирото. Это — единственный вариант обезглавить их.

— Ты думаешь, так мы их победим? — уточнил я.

— Нет, — ответил он. — Это вызовет легкое замешательство, даст нам, думаю, минуты три. Потом старший по рангу восстановит порядок. У них это быстро делается. За это время мы должны избавить от надзирателей остальных наших. Тогда будет шанс вырваться. Хотя я надеюсь, до драки не дойдет. Обычно дзенин очень редко ходит собственной персоной туда, где намечается бой. Так что появление Хирото обнадеживает.

— Понял, — кивнул я. — Значит, так и будем действовать.

Вот уж чего нельзя было отрицать — так это того, что Грешник слишком хорошо знал скрытных Кога-ниндзя. И откуда эти знания, не спешил поведать.

Они действительно умели маскироваться, эти ниндзя. Вроде бы ничего сверхъестественного, а мне пришлось очень напрячься, чтобы выловить всех (всех ли?) наблюдателей. Хотя вполне возможно, выловил я как раз тех, кого бросили мне на поживу, чтобы я подумал, что обнаружил всех, и расслабился. Всяко может быть. Я вошел в жилище Шута.

Они были здесь вдвоем: мой теперь уже бывший наставник и какой-то старичок. Невзрачненький такой, сухонький, лысый, бородка жиденькая, чуть-чуть сутулый, и одежда — самая простая и грубая. И только через минуту до меня дошло: старик!!! Старик-высший, да еще на Плутоне, — этого не бывает. А если бывает, то говорит о степени опасности этого старика, которую трудно вообразить. Видно, я не успел вовремя взять себя под контроль, и эти мысли отразились на моем лице. Старик кивнул и заулыбался.

— О мудрый, о дедушка. — Шут картинно поклонился. — Вот он, ученик мой нерадивый, который, вместо того чтобы перенимать у меня благородное искусство — людей веселить, все железяками махал. Махал-махал — и вымахал вот такой оболтус!

Шут прошелся колесом, остановился передо мной и, протянув руки, воскликнул:

— И вот он! Миракл ибн Хансер ибн Хаким. Лучший палкомахатель, выходивший из-под моей палки, хотя учился он совсем не из-под палки, не то что некоторые, которые палец о палец не ударят!

Старичок, как-то странно сложив руки перед грудью, поклонился. Краем глаза я следил за Грешником. Он повторил поклон старика, и то же самое сделал я с легким запозданием. Старик сел прямо на пол, поджав ноги под себя. Мы устроились напротив. Минуту он изучал меня, а потом произнес:

— Мое имя Хирото. Шут рассказал мне, чего вы хотите, и я не считаю, что это устроит наш клан.

— Мое имя Миракл, — ответил я. — И если говорить начистоту, мы достигнем того, чего хотим. Если кто-то поможет, мы отблагодарим, будет мешать… у моего рода очень богатый опыт…

— Не стоит напоминать мне о Хансере, — перебил Хирото. — Мы видели его в деле, мы могли бы его уничтожить, но это не стоило жизней, которые он унес бы с собой. Потому он ушел.

— Он был один, — напомнил я.

Хирото улыбнулся:

— Будем считать, со стадией запугивания мы покончили. Будем считать, оба поняли невыгодность противоборства.

— Согласен, — не стал спорить я. — Тем более, думаю, мудрый Хирото не стал бы утруждать себя столь долгой прогулкой, если бы хотел просто сказать «нет».

— Не стал бы, — согласился он. — Я хотел посмотреть, стоит ли ставить на тебя.

— И как?

— Ты очень везучий. Знаешь в чем? — спросил он и, не дожидаясь, что я скажу, ответил: — Конклав до сих пор тебя не засек. Хотя должен был уже раз двадцать. Обычно я веду переговоры с такими, как ты, торговцами обещаниями на своей территории. Но этот случай — особенный. Поверь мне на слово: подземелья — единственное место, где Конклав не узнает об этом разговоре. На поверхности, даже если никого из его шпионов рядом нет, шанс сохранить все в секрете ничтожно мал. А тебе удалось это дважды. — Он бросил долгие взгляды на Шута и Грешника, словно бы демонстрируя, что знает, кому я пообещал открыть путь с Плутона.

— И как, это убедило тебя? — спросил я.

— И это в том числе, но кроме того, твое новое оружие весьма убедительно. Я догадываюсь, что это такое, и я думаю, стоит рискнуть. Мы слишком мало поговорили, но и времени не так много. Потому сейчас я буду говорить, а ты слушать. После этого ты скажешь одно слово — «да» или «нет», — и я уйду.

— Так сразу? — Мне не удалось скрыть удивления.

Мы ведь еще ничего не обсудили, он не спрашивал, что я могу предложить в обмен на его помощь. Возможно, эту тему затрагивал Шут, и все же я на его месте предпочел бы вновь услышать все от человека, принимающего решения. Старичок тихонько рассмеялся:

— Ты не понимаешь, с кем разговариваешь, сын Хансера.

— Прекрасно понимаю, — немного резко ответил я. Упоминание отца, как всегда, не вызвало особой радости.

— И все же позволь, поясню. Мы всегда следим за необычными людьми. Знание — великая сила, а люди — единственная ценность на Плутоне. Я неплохо изучил тебя. Мне передали дословно оба разговора, о которых я уже говорил. Я ведь не Конклав. — Еще один ехидный смешок. — Конклав сверху, а я — внутри жизни Плутона и понимаю ее гораздо лучше. У меня было время подумать о тебе, не один год. Я уже давно прикидывал, как клан может тебя использовать. А потому нужды в обсуждениях нет. Ты — не та сила, которая способна ставить условия мне, торговец обещаниями. Я уже сказал, что занятой человек и время мое слишком дорого, а потому либо ты выслушаешь мои условия — либо я встану и уйду.

— Согласен, — кивнул я почти без раздумий. Этот старик впечатлял не только осведомленностью, но и умением себя преподнести, не тратить лишних слов. Все это весьма походило на отношения господина и слуги, и все же пока я готов был мириться с такой ролью. Хирото оказался не менее убедительным, чем мое новое оружие.

— Ты пообещаешь мне три вещи. Первое: ни ты сам, ни кто-либо по твоему приказу не тронет никого из клана Кога на Плутоне. Второе: любой из клана Кога будет иметь свободный проход на Луну и обратно. И третье: ни ты сам, ни кто-либо по твоему приказу не тронет никого из клана Кога на Луне. За это авансом я пообещаю, что клан Кога не примет заказов на тебя и твоих людей и, кроме того, исполнит три твоих просьбы, первой из которых будет разрешение покинуть катакомбы. Как видишь, первая твоя просьба тратится на пустяк, но зато в довесок ты получаешь неприкосновенность. Согласен?

— Да. — Я недолго раздумывал.

— Легко торговать обещаниями, — улыбнулся старик. — Сложнее их исполнить. Скрепим наш договор Клятвой на крови, и ты можешь уйти хоть сейчас.

А вот тут я ненадолго засомневался. Вроде бы подвоха не было, но Клятва на крови — то, чего каждый плутонец старается избегать. Старому хрычу хорошо, ему скрипеть мало осталось. А мне еще пожить охота. Я быстренько прикинул формулировки. Вроде бы нигде подловить меня нельзя. Неприкосновенность — неприкосновенность, здесь все честно. Три услуги. Плутон и Луна. Почему ограничение только по этим двум местам? А если наши интересы пересекутся на Земле? Выйдет, что я могу их бить, а они меня — нет. Непохоже это на мудрого дзенина. Если, конечно, этим договором он одновременно не играет против кого-то третьего. А мне какая разница? Главное — я в выигрыше.

— Ну что ж, скрепим, — кивнул я.

Я забыл, что такое Город. Странное чувство… Мы шагали, пьяные от свободы. Вернее, голова кружилась только у меня и Тер. Да Шут, словно проникся нашим настроением, то вышагивал впереди с комичной важностью, то вдруг начинал ходить колесом. Мать и Грешник шли сзади, неодобрительно косились на фортели Шута, с легкой усмешкой — на нашу летящую походку.

Им не понять того, что было у меня на душе. Никому не понять. Эта легкость… В какой-то момент я перестал себя контролировать и почувствовал, что балансирую на грани Миров. Знакомые черные одежды и ярко пылающие глаза. Я почти забыл о нем, а теперь все вспомнил и все понял. Мечи, рассыпающиеся в прах. Смешно, но к Безумному Кузнецу меня в конечном итоге погнало именно это забытое видение. И вот он вновь предо мной. Свет его глаз слепит. Я не могу разглядеть лица, вижу лишь насмешливую, полупрезрительную улыбку. Взгляд скользит по моему оружию. Друидский клинок начинает жечь бедро, сквозь ножны, сквозь штаны, жечь нестерпимо больно. И тут просыпается топор. Боль утихает. Словно древнее оружие цыкнуло на своего молодого собрата.

Он не произносит ни звука, я читаю по губам: «Уже лучше. Следуй за мной. Возможно, когда-нибудь мы и сойдемся в бою». Он не сомневается в том, что я прочитаю. Он настолько уверен в себе, в своем знании меня, что возникает злость, пробивая ставший привычным доспех спокойствия. Но он уже исчезает. Однако остается след. След, видимый в любом из Миров. И у меня даже сомнений не возникает, стоит ли по нему идти.

Никто не понял, что со мной что-то произошло. Хотя нет, Грешник… Это могло быть случайностью, совпадением, но, как мне показалось, он еле заметно кивнул и повернул в том же направлении чуть раньше, чем я.

Здесь когда-то были ворота. Потом — осталась только арка. Стены вокруг либо снесли, либо разобрали, пустив камни в дело. А вот огромную арку почему-то оставили. А она сама собой не развалилась — видимо, строители Города хорошо знали свое дело. Я точно помнил, что раньше это была просто арка. В Город по этой дороге давно не ходили — протоптали рядом новую тропинку, поудобнее. Словом, сооружение абсолютно бессмысленное. И все-таки я не был здесь больше года, и за это время кое-что изменилось.

Сейчас старая арка делила пополам свежесрубленное сооружение. Двухэтажный дом, сложенный из огромных бревен, с настоящими стеклянными окнами, двускатной крышей с резным коньком, наличниками — словом, какая-то сказочная избушка. Стояла она как-то интересно: наполовину в Городе, наполовину — за его пределами. Широкие двустворчатые двери из дуба, окованного сталью, сейчас распахнуты. Над входом надпись: «Под защитой» — и ниже — знаки пяти самых крупных банд. Чуть выше: «Расплачиваться золотом». Вот это меня поразило. Видимо, большие перемены произошли в Городе, пока я осваивал школу Марса. Появились деньги. У нас их, понятно, не было, но я надеялся, что, в случае чего, возьмут в уплату и амулеты. В том, что сюда надо зайти, сомнений у меня не осталось никаких. Я поднял глаза чуть выше. Большими буквами написано «Белый пегас» и мастерски нарисован белый крылатый конь.

Мать мне рассказывала о том, что в мире за пределами Плутона есть таверны и что они собой представляют. А также объясняла, что раз на Плутоне деньги не в ходу, то и заведений подобных открывать смысла нет. Появились деньги — появился и смысл. Правда, «Белый пегас» возник не на пустом месте. В глухих местах прятались хибарки, в которых меняли еду на выпивку. Все-таки человек вполне способен насобачиться гнать хмельное из чего угодно либо заменять его другими способами задурить себе мозги. Правда, на Плутоне не всегда расплачивались пищей. Иногда платой служил удар ножом под лопатку. Но тут, как говорится, не зевай.

«Белый конь, который летает по небу», — вдруг осенило меня. Безумный Кузнец говорил про него. Значит, не случайно привел нас сюда Дух Теней. Я-то думал, он настоящего зверя имеет в виду, а оказывается, всего лишь вывеску над таверной.

Из распахнутых дверей доносился нестройный гомон. Глаза Шута загорелись. Видимо, в своей прошлой жизни, до Плутона, он любил такие заведения. Мать недовольно поморщилась. Ну а нам, плутонцам, было просто интересно. Шут шагнул внутрь первым. Чуть-чуть помедлив, мы последовали за ним. Дверной проем достаточно широк, чтобы пропустить всех четверых разом, но непроизвольно я вошел первым, следом — женщины, а Грешник — замыкающим. Шут прошелся колесом по переполненному залу, умудрившись никого не задеть, напоследок высоко подпрыгнул, сделал тройное сальто и приземлился прямо за один из свободных столов, положив ногу на ногу с такой грацией и непринужденностью, что, будь он настоящим шутом, его хозяин это оценил бы.

Впрочем, его выходка и так привлекла море ненужного внимания. А он, словно купаясь в удивленных взглядах, самодовольно вздернул нос, стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Хозяин! Мне и моим друзьям всего и побольше!

Шут играл. Передо мной предстал совершенно незнакомый человек. В катакомбах, как ни крути, его все знали, никто его игре не поверил бы, а здесь все ужимки воспринимались за чистую монету. Кое-кто заулыбался, кое-кто даже лениво похлопал в ладоши. Нас словно бы и не было. И ведь никто из сидевших здесь и подумать не мог, что такая вот пестрая и неказистая компания, в случае чего, запросто положит половину посетителей. Они видели мечи за спиной у Шута, и что с того? На Плутоне даже дети по нужде без оружия не выходят, а взрослые — и подавно. Разве может этот весельчак представлять угрозу?

Я широко улыбнулся. Ведь и я поверил, и я почти согласился: не может. Ай да наставник! На Плутоне ведь, по сути, будь ты хоть Бьярни или Лин-Ке-Тор, силой жизнь недолго удержишь. Один выход — купить ее за свободу. А вот Шут со своей маскировкой мог свободы не терять и живым оставаться. Зачем он в катакомбы полез — это еще вопрос, но здесь, на поверхности, я видел: скорее убьют за амулет другого плутонца, чем его, чужака. Пожалеют, оставят в покое, посмеявшись над трюками.

Задумавшись, упустил момент, когда мой наставник исчез, а появился он, уже жонглируя какими-то желтыми маленькими дисками. Весь народ уже неприкрыто глазел на него. Иногда кто-то доставал из кармана такой же желтый диск и бросал Шуту, тот подхватывал на лету и присоединял к тем, которые уже порхали в воздухе, словно бы и без участия его ловких рук.

Так я впервые увидел деньги, золото. Наконец Шут вспрыгнул на наш стол. Монетки, сделав последний круг, приземлились в его ладонь ровным столбиком, с мелодичным звоном ложась одна на другую. Люди захлопали в ладоши, застучали по столам кружками.

— Хозяин, мне долго еще ждать?! — надменно выпятив губу, закричал Шут. Его возмущение тут же поддержало полтаверны.

И хозяин появился с двумя огромными подносами. Я сразу понял, что это именно он, а не один из его слуг. Был он не очень высоким, весьма широким в плечах, с основательным брюшком, круглыми щеками, что говорило о том, что недостатка в пище он не испытывает. Но под слоем жирка все еще угадывались мускулы тренированного бойца, а взгляд зеленых глаз был цепким, ощупывающим. Человек с таким взглядом вряд ли стал бы подчиняться какому-то тавернщику.

Ловкими движениями он переставил содержимое подносов на наш стол. Несколько глиняных кувшинов, тарелки, полные мяса с овощами, и — глаза у меня чуть на лоб не полезли — хлеб. Я никогда не пробовал настоящего хлеба. Самое лучшее, что удавалось достать, — это сухари, которые приходилось размачивать в воде, чтобы не сломать о них зубы. А тут хлебушек, белый, с хрустящей корочкой, тонкие кусочки. Я схватил один, понюхал, вбирая в себя незнакомый запах, от которого желудок возмущенно заурчал. Откусил половину… божественный вкус. Вспомнилось наше последнее убежище и его бывший хозяин. Теперь я понял, почему того низшего так охраняли. Ну а про то, как хлеб готовится, мать, конечно, приврала. Не может тем способом, который она описала, получаться такая вкуснятина. Да и не кухарка ведь она, моя мать. Откуда ей знать, как и что готовится.

Шут отсчитал несколько золотых кругляшей, которые тут же словно бы исчезли в широкой ладони хозяина «Белого пегаса».

— Приятного аппетита, — приветливо улыбнулся тот. Да, улыбка-то приветливая, а вот глаза так и остались холодными.

Хотя чему я удивляюсь? Этот человек заручился поддержкой пяти крупнейших банд — непростая задачка. И уж точно главари не поддержали бы слизняка.

Шут попробовал мясо, долго жевал, а потом лишь протянул свое обычное:

— Да-а-а…

Я тоже откусил кусочек. Привычка относиться ко всему незнакомому с настороженностью на Плутоне въедается в кровь. Это было просто великолепно. Мягкое, в меру жирное, с какими-то специями, отлично приготовленное мясо совершенно незнакомого животного. Я даже не думал, что такое бывает. Все звери на Плутоне в той или иной мере хищники, и хищники сильные. По-другому просто не выжить. Их плоть жесткая, как ее ни приготовь, и от неприятного привкуса избавиться сложно — со временем начинаешь его просто не замечать. Но, попробовав то, что нам принесли, я ощутил огромную разницу.

Шут подцепил ножом кусочек с другой тарелки. И вновь все то же:

— Да-а-а…

Отхлебнул прямо из кувшина и лишь покачал головой.

— Что это? — тихо спросил я.

Шут промолчал, сосредоточенно жуя, — ответила мать:

— Вот здесь — свинина, а на этом блюде телятина.

— Не плутонские, — поспешил добавить Шут. Да уж, я пробовал мясо плутонских свиней: не каждым зубам оно под силу.

— Это из Внешнего Мира, — пробормотал мой наставник.

Беспокойство матери все нарастало. Я это видел. Она прикрыла глаза, что-то прошептала, а потом сказала:

— Странное место, и на нем лежит странная защита.

— Ты о чем? — Я тоже чувствовал что-то необычное и в то же время знакомое. Как будто вернулся в катакомбы.

— Здесь защита интересная, — повторила она чуть рассеянно. — Сама арка носит следы древних заклинаний, а тот, кто строил этот сруб, как-то умудрился сделать так, что снаружи стены даже и на капельку не пахнут чарами и в то же время защищают таверну от любого магического наблюдения. Деревья, из которых строили, странные… вроде бы срубленные, но вроде бы и живые. Неизвестная мне система. Хотя, возможно, сотрясающий Вселенную сказал бы больше. Я не чувствую чего-либо знакомого.

— Это друидская система, — тихо промолвил Грешник и вновь занялся поглощением пищи. Казалось, странность происходящего его больше ни капли не волнует. Пантера тоже была спокойна, но то и дело бросала на него быстрые взгляды.

Я махнул на это все рукой. Потом посмотрю в Мире Видений, а тогда уже попытаюсь понять. Просить объяснить мне происходящее точно не буду.

Минут десять мы молча ели. Это действительно было лучшее из того, что я пробовал за свою жизнь. В кувшинах обнаружилось великолепнейшее пиво, правда, когда отхлебнул, я еще не знал, как называется странный напиток. За это время сидевшие в таверне люди перестали бросать взгляды на Шута. А тот в свою очередь всем видом своим давал понять: представление окончено. Когда внимание к нашей компании стало не таким острым, Шут утер рукавом мокрые губы и тихо проговорил:

— Да-а-а… А ты знаешь, Миракл, твой папочка был неправ.

— Ты о чем?

— Насчет удачи, которая нужна слабым. Вот нам очень повезло, что мы выбрались из катакомб. А я-то думал: больно быстро Хирото ударил с нами по рукам. Ха-ха, старый мудрый ниндзя на сей раз провел сам себя.

— Шут, не понимаю, — медленно протянул я, хотя понимание как раз начало у меня складываться. Наверно, начало еще после слов Грешника о магии друидов. Над вывеской ведь был и иероглиф клана Кога. Дзенин должен был понимать… он давно должен был понять то, что сейчас излагал нам Шут.

— А все просто. — Он откинулся на спинку стула, но говорил все так же тихо, его голос еле перекрывал стоявший в таверне гул. — Наверняка очень скоро на Луну можно будет попасть без ведома Конклава. Круг начал действовать. И скорее всего, твой наставник-друид был послан сюда на разведку. Плутон нельзя захватить, нельзя вычистить. Конклав создал весьма жизнестойкое к внешним атакам общество — общество, воспитывающее живучих тварей. Его можно разрушить только изнутри, то есть уничтожить ваш образ жизни. Ведь многие плутонцы устают от крови уже годам к двадцати. Они бы и рады заняться чем-то другим, да жизнь не дает.

— Да, это похоже на образ действия Круга друидов, — согласился я. — Но как они смогли за какой-то год создать это все? Земные животные, земные растения, золото земное, в конце-то концов!

— Портал. Для того эта таверна так и защищена, — сказала мать, и в голосе ее я услышал уверенность. — Выходит, твой бывший наставник был не один. С Земли сюда портал не пробросишь, как и отсюда на Землю. Видимо, это можно сделать с двух сторон одновременно. Насколько я знаю, даже с обычными порталами так проще.

— Да-а-а… — промолвил Шут. — А в захваченных городах Воинства Небесного, да с помощью демонов, друиды могли многое узнать и многому научиться. Снаружи на Плутон не прорваться, но если попробовать изнутри и снаружи одновременно…

— Значит, нам осталось только захватить этот портал, если он есть, — совсем тихо подвел я итог. — А владея им, можно сплотить вокруг себя несколько сильных банд… Сложно будет, но теперь хоть ясно куда копать. А если соблюдать тайну, то можно и с Конклавом не сталкиваться.

Признаться, наибольшее облегчение принесла мне именно последняя мысль. Что там говорить: одно дело, когда твои враги — люди, и совершенно другое — те, у кого сверхчеловеческие способности даже по меркам высших.

Мне почему-то вдруг захотелось выглянуть наружу, только не в Город — за его черту. Какое-то предчувствие гнало. Я встал, и следом за мной поднялся Шут.

— Ты куда? — спросила мать.

— Скоро вернусь, — ответил я.

Шут тенью последовал за мной. И если, войдя в таверну, он привлекал к себе внимание, то сейчас старался сделаться абсолютно незаметным. Даже одежда его потускнела, в облике появилась какая-то обыденность. Вряд ли марсиане, не побывавшие на Плутоне, могли бы так. Эта планета метит всякого, кто ступил на ее поверхность, метит душу. И вот какой-нибудь познавший таинства учится крутить мельницы двумя боевыми топорами, а гордый сокрушающий врагов — красться, маскироваться, бить в спину.

Я распахнул дверь, ведущую за город, и замер на пороге. И было от чего: везде, докуда доставал глаз, колосились хлеба…

Я никогда не видел этого раньше, я не знал, как это выглядит, это просто понимание. Это не могло быть ничем другим, этого вообще не могло быть.

— Так не бывает, — озадаченно пробормотал я. — Год назад всего пару кусков распахали! Я не думал, что пахари те еще живы.

— Да-а-а, нам предстоит немало работы, — задумчиво проговорил Шут. — Что-то здесь происходит, и нам надо узнать что, а потом возглавить либо разрушить.

Меня не покидало странное чувство. Такое, словно кто-то подталкивает меня в спину, ведет, направляет. Я по-прежнему оставался на грани перехода в Мир Видений. Никогда раньше не испытывал ничего подобного, но сразу понял: ведут меня именно оттуда. Я прикоснулся к топору. Почему-то казалось, что это именно он. Вот мне показали засеянные поля, так преобразившие лик Плутона: «Смотри, Миракл, смотри и думай». Но не дали ничего толком рассмотреть и тем более обдумать. Только в памяти четко отпечатались золотистые нивы, колосья, наливающиеся полновесным зерном. Дикая земля, прирученная плугом и дающая обильные урожаи, пока хлеборобы ее не истощат. Только кто они, хлеборобы? Плутонцы, повесившие оружие на стену, снявшие темные одежды. Это они выходят в беленых рубахах под палящее солнце? И не боятся оставлять клинки дома: ведь пять самых сильных банд гарантируют безопасность. Не дали мне додумать мысль, дальше потащили.

И я уже не удивился, краем уха поймав разговор, который вряд ли смог бы расслышать среди шума, стоящего в таверне:

— Да, да, Северный домен, по матери я прихожусь родственником самому Бьярни, хотя, конечно, общей крови в нас нет.

Привычно я выловил говорившего взглядом. Разговор велся у стойки. Потрепанного вида человек, слегка полноватый, в затасканном балахоне, на поясе тяжелый прямой меч. Правда, судя по тому, как висело оружие, пользоваться им он не любил и не умел — это сразу заметно. Хозяин меча вызвал у меня лишь полупрезрительную улыбку. Тело рыхлое, явно слишком много лишнего жира, лицо простоватое, нос картошкой, глазки маленькие и все время бегают. То и дело он оглядывался по сторонам, и в каждом жесте был виден страх. Он словно бы выискивал кого-то. Овца в стае волков. Удивительно, как его не прибили, едва он ступил на Плутон. Он что-то рассказывал троим мужчинам, сидевшим рядом.

— Это который Бьярни? — уточнил один из собеседников.

— Бьярни Сноррисон. Тот самый, который освободил Зеленый домен.

— Ерунда, — рассмеялся его собеседник, видимо, старший из троих. — Всем известно, что Зеленый освободил Хансер с Плутона. А если там и был какой Бьярни — так точно у него в подчинении.

Для толстяка лучшим выходом стало бы согласиться. Но видимо, он уже достаточно выпил, и хмель хоть и не убил страха, но осторожность победил.

— Зеленый домен освободил Бьярни сын Снорри, — заспорил он. — Это подтвердит даже самый сопливый юнец в Северном домене. А кто такой этот ваш Хансер?

Большей ошибки он не мог бы совершить. Слишком уж трепетно плутонцы относились к славе моего отца, слишком импульсивно — к умалению его заслуг. Результат был предсказуем. Мощный удар отбросил толстяка на ближайший стол.

— Ах ты, гнида! — взревел его собеседник.

Сверкнул нож. Вокруг дерущихся сразу образовался круг пустоты. Видимо, такие происшествия были здесь не в новинку. Плутон — он Плутоном и останется, хоть деньги сюда введи, хоть полпланеты засей, а за год ничего не изменишь: решаться все будет клинками.

Из толпы вынырнул какой-то юркий паренек.

— Эй, ребята. — Он вцепился в руку с ножом. — Да за что ж вы его так сразу? Он же тут недавно, дурачок из Внешнего Мира, зачем ножом-то?

И вновь ничего удивительного не произошло. От одного удара заступничек увернулся, но второй отбросил его прямо мне под ноги. Я опустил взгляд. Щупленький вроде бы, но я знал, что скорее поджарый, голова непропорционально большая, круглые щеки, знакомое озорное выражение глаз.

— Привет, дядя Миракл, — бросил он, перед тем как вскочить, обнажая короткий меч.

— Ну здравствуй, Кот, — буркнул я, уже ничему не удивляясь.

Я не знаю, почему меня потянуло на руины Крепости, где в свое время я встретил Пантеру. Она ушла не так давно, и, должен признать, я скучал по ней. Скорее всего, просто хотелось вернуться на место нашей первой встречи, вспомнить те времена. Провел я там около недели, ночевать уходил в рощу неподалеку, а утром опять возвращался. Это произошло в самом конце, когда я пришел в последний раз. Завтра я собирался возвращаться в свое убежище.

Был тихий осенний день. Солнце в этом году грело слабо, трава не успела высохнуть, а потому не шуршала под ногами. Серые руины навевали тоску. Звон клинков я услышал издалека. Картина, представшая моим глазам, оказалась весьма интересной. Трое подростков напали на одного. Всем четверым не было четырнадцати. Нападавшие — постарше, лет двенадцать на первый взгляд. Их жертва — щуплый паренек с непропорционально большой головой. Он отступал под натиском противников, неплохо используя валявшиеся повсюду обломки для того, чтобы не дать им навалиться втроем со всех сторон. Я вышел на открытое место, не таясь. Дети еще не были плутонцами в полной мере, мне они неопасны. Странно, защищавшийся вызывал у меня симпатию. Он цеплялся за жизнь до последнего, и я решил немного помочь.

— Многовато вас на одного, — заметил я.

Бой прекратился. Трое разом повернулись ко мне.

— Отвали, жердяй, — бросил один из них, видимо, заводила. — Нам нет четырнадцати. Ты не можешь нас убить.

— Я и не собираюсь.

Они не могли даже уследить за моим движением. Мне не нужно было оружие. Говоривший и один из его подручных вдруг разлетелись в разные стороны. Они не поняли, как я успел к ним приблизиться, почувствовали только удары кулаков. Встали, подобрали короткие мечи, которые выронили при падении.

— Дядя, ты чего? — спросил заводила.

— Я тебе не дядя.

Два новых удара вновь бросили их на землю.

— Спасибо, — пробормотал тот, на которого они нападали.

— Урок первый, — произнес я. — Жизнь обычно не предоставляет больше одного шанса выжить. Я дал тебе уже два. Третий будет последним.

Одновременно с тем, как двое его обидчиков вновь упали на землю, щуплый паренек бросился на третьего. Он убил их одного за другим. Так вот я и познакомился с Котом. Естественным образом он увязался за мной, а я не стал его гнать. Мне показалось, в нем есть неплохие задатки.

— Привет, Кот. — Я протянул ему руку.

— Здравствуй, дядя Миракл. — Он сжал мою ладонь и повалился на землю, корчась от боли.

В рукопожатии таилась ловушка — шип, смазанный ядом. Организм Кота смог побороть отраву лишь к вечеру. Это было на следующий день. Придя в себя, он посмотрел на меня ошеломленно и как-то обиженно.

— Урок второй, — произнес я. — Доверять можно только себе. Иногда смерть таится в самых неожиданных и, казалось бы, безобидных действиях. А порция яда твоему телу сейчас пойдет только на пользу.

Я взялся учить его. На Плутоне сейчас такое бывало часто. Старшие брали в обучение младших, тем самым приобретая благодарного последователя. Как я и говорил, у нас тоже есть определенный кодекс чести. Учитель — человек, достойный уважения. Нельзя убивать того, кто чему-то тебя обучил. На этом строилось согласие адептов других планет делиться своими знаниями, покупая тем самым жизнь. Было бы иначе — все они предпочли бы смерть.

Мать тоже приняла его если не как сына, то как забавного зверька. Оба мы с интересом думали: что можно вылепить из этого материала? Он не обладал той же несгибаемой волей, что Пантера. Но из серой массы большинства плутонцев Кот несомненно выделялся с детства.

Он рос на моих глазах. В щуплом теле таился немалый запас сил. Он действительно был котом, гибким, вертким. Сходство усиливали зеленые глаза. А когда он подрос и отпустил кошачьи усики, оно стало практически полным. Даже в манере движения у него сквозило что-то от этого маленького, но опасного зверька. Пришел день, когда Кот выбил у меня меч и сбил с ног. Конечно, не сам. Я дал ему некоторое послабление. Просто понял, что больше ничему научить его не смогу. К тому времени ему было далеко за четырнадцать.

— Ты проиграл-таки, дядя Миракл. — Он улыбнулся и приставил меч к моему горлу. — Признайся, ты бился не в полную силу?

Он упустил из поля зрения мои ноги. Я сделал подсечку — он упал, роняя клинок. Да, да, именно этот урок когда-то преподала мне Пантера. Я подхватил оружие и резанул его по горлу — неглубоко, просто чтобы обозначить смертельный удар. У нас так принято, чтобы тренировки были как можно более приближенными к настоящей схватке.

— Последний урок, — произнес я. — Ты можешь говорить такие слова кому угодно. Лишь плутонцу они говорятся только и исключительно после смертельного удара. А до того дерись молча и бей насмерть.

Я убрал лезвие от его горла. Он потер рану. Неглубокая и неопасная, даже не болезненная, просто обидная. Ведь Кот сам имел возможность нанести мне порез, и тогда, по нашим правилам, я бы считался убитым, а он — победившим. И вдруг он посмотрел на меня пристально и спросил:

— Дядя Миракл, а ты всегда прикроешь меня, если я сам не смогу справиться?

— Всегда, Кот, если буду рядом и ты будешь верен мне, — пообещал я.

В этих словах не было лукавства. Для тех, кто лишен настоящей семьи, наставники становятся отцами, а ученики детьми. И узы эти весьма прочны по плутонским меркам. Да, мы одиночки, но иногда хочется, чтобы в этом мире был кто-то близкий.

Потом мы несколько раз сходились с Котом. Каждый раз, когда случай сталкивал нас, он находил повод увязаться за мной. Некоторое время выживали вместе, пока он мне не надоедал. И тогда я находил повод послать его подальше. Он доверял мне так, как на Плутоне доверять просто нельзя. Для него я всегда оставался дядей Мираклом, чьи приказы обязательны к исполнению, который поможет, вытащит из любой передряги, не даст пропасть. А для меня он был… чем-то вроде слуги. Верный, исполнительный, неплохо тренированный. Голова соображает. А что еще надо?

Конечно, он не просил помощи. Все происходило слишком быстро. Он рванулся первым, но троих плутонцев я достиг раньше. Нож я успел остановить у самого горла толстяка, вывернул руку нападавшего. Плутонец вскрикнул, выпуская оружие. Я ударил его наотмашь в шею, и он осел на пол, как мешок. Сзади скрестилось оружие. Юркий Кот схватился с двумя другими.

Краем глаза я уловил движение за стойкой. Два противника Коту не опасны, а вот непрошеные помощники не нужны. На Плутоне не будут добровольно защищать того, кто по местному, признаюсь, даже для меня извращенному, понятию оскорбил память Хансера.

Но это и не были помощники. Пятеро в одинаковой простой одежде, только с красными повязками на головах. Синхронный хлопок в ладоши, так же синхронно левая нога каждого ушла назад, тела приняли боевую стойку, левая рука поднялась вверх, а на правой начал набухать огонек — зародыш потока пламени. Вроде бы все вокруг из дерева сделано, а у меня возникла уверенность: карающее пламя сожжет только нарушителей порядка.

— Оружие бросить, — тихо произнес хозяин, и теперь в его голосе звучал металл.

— Да у меня и нету. — Я развел руками, демонстрируя, что они пусты.

Кот и его противники как-то уж слишком быстро побросали клинки и сделали шаг от них. Медленно приходил в себя оглушенный мной человек, и первым делом он отшвырнул пинком свой нож подальше, чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что он собирается сопротивляться.

— Все драки — на улице, — сурово произнес хозяин. — Сейчас вы поднимете свое железо и либо сядете пить дальше, либо пойдете вон — оба варианта меня устраивают.

Наши противники — судя по всему, это были рубаки: больно импульсивные и бесхитростные — молча подняли свое оружие и тут же убрали его в ножны. Я бросил вопросительный взгляд на Шута, а потом на этих троих. Тот усмехнулся и кивнул.

— Ребята, понимаю все, — примирительно сказал я. — Вы заступались за честь моего отца, но разве могут его оскорбить всякие невежды?

— Твоего отца? — удивленно переспросил старший из троих.

— Миракл, сын Хансера, — ответил я, поворачиваясь к ним спиной, при этом демонстрируя татуировку на затылке. В свое время, чтобы донести до прочих простую мысль «такой рисунок могу носить только я», мне пришлось убить пятерых. — Надо же, год меня не было, а уже все забыли… — Я тяжело вздохнул — и почувствовал: узнали, и не только эти трое рубак. Ну что ж, надо с чего-то начинать.

Рубаки поменялись в лицах, даже неловкость какая-то появилась. Обольщаться, конечно, не стоило. Имя моего отца могло многое, но не все. Плутон в первую очередь спрашивает: «Кто ты?» — а уже потом: «Кто твои предки?»

Я повернулся к нашему столу, жестом приглашая Кота с собой. Шут улыбался. Видимо, мой старый знакомец показался ему не самым худшим бойцом, и сокрушающий врагов уже видел его в строю нашей будущей армии…

Армии? Да, именно тогда у меня окончательно оформилась мысль: чтобы захватить лучшее место в этом мире, нам понадобится армия. А Кот — не самое плохое начало. Тем более что все равно, как обычно, за мной увяжется. В кои-то веки придется ко двору.

Мы не очень задержались в таверне. Кот был искренне рад меня видеть, впрочем, как и я его. А когда я намекнул, что собираюсь сколотить банду, он только что не подпрыгнул и пригласил нас в свое убежище. Они о чем-то говорили с моей матерью, а я слушал вполуха. Из головы не выходили те пятеро в красных повязках, что чуть не накрыли нас огнем. Колдуны? Или все-таки сотрясающие Вселенную? Видна четкость и сработанность. Это — не сборный отряд пяти банд. Может, оплачивают их и банды, но они сами по себе. Я и мои союзники справились бы с ними… Справился? Думаю, да. Но что тогда достал бы из рукава хозяин таверны? Знакомое что-то в нем. Вроде бы чужой человек, впервые вижу, а какие-то детали… Друид? Напоминает мне Гаэлтана? Может быть, все может быть.

Вот из-за этих сомнений мы и поспешили убраться. Расплатились и ушли. Я чувствовал: меня провожали взглядами. Миракл, сын Хансера. Все-таки как бы мало ни значило имя твоего отца, сын Хансера при сколачивании банды был в более выгодных условиях.

Кот жил недалеко от городской стены. Эту часть Города выжгли хорошо, под ногами хрустело стекло, в которое превратился песок, впрочем, я уже писал о подобных районах. В жилище Кота вел узкий лаз, в который можно протиснуться лишь по одному, и то низко пригнувшись. Часть катакомб была отрезана от остальной сети обвалами — там и обосновался мой старый приятель. Жилищем это назвать сложно — скорее, берлога. Но самое лучшее — это была часть катакомб, а значит, здесь можно поговорить не таясь.

Мы с Пантерой быстро обследовали убежище. Кроме двух лежанок из шкур, ничего не обнаружилось.

— Располагайтесь, где хотите, — небрежно бросил Кот.

Мать зажгла стоявший возле одной из лежанок светильник. Ей трудно было в темноте. Мы присели на шкуры.

— Ну… — Я повернулся к спасенному нами толстяку. — Что ты за птица, как сюда попал?

— Мое имя Магнус Торвальдсон, — поспешно ответил он. — Я — сильный верой.

— Мы уже видели, насколько ты сильный, — усмехнулся Шут. — И не скажешь, что родня таких резких ребят, как Снорри и Бьярни.

— Жена моего дяди — сестра матери Бьярни, — ответил тот. — Я же сказал, общей крови в нас нет.

— Да-а-а, нашему забору троюродный плетень, — рассмеялся мой наставник. — При твоих боевых качествах удивительно, как ты умудрился в плен попасть. Тебя бы и в бой не пустили, а если бы пустили, ты бы убежал.

Магнус нахмурился, но промолчал. Видимо, его трусость и так подпортила ему жизнь. В Северном домене таких не любят. «Позор своего отца» — самое безобидное прозвище, которое могли дать малодушному.

— Я и не попадал, — пробормотал он. — Меня сюда направили свои.

— Что? — Глаза матери округлились. — Да, ты воистину самый жалкий из знакомых мне высших.

— Чиэр, — бросила Пантера. — Пережить ритуал отлучения от алтаря за трусость… как ты не сдох от такого позора?!

— Меня не отлучали, — ответил познавший таинства. — Меня направили сюда с условием: я должен быть развоплощен, но в бою, а не ударом в спину, иначе после воскрешения на алтаре меня вновь направят сюда.

— Опа. — Словно что-то щелкнуло у меня в голове.

— Вот только здесь — сплошь прерывающие нить, — посетовал наш собеседник. — Они не развоплотят, а убьют. Да, жизнь моя жалка, я и возражать не буду. Но она — моя, и она мне дорога.

— Котик, как ты связался с этим ничтожеством? — Моя мать усмехнулась.

— А что? — Кот улыбнулся в ответ. — Ну ничтожество, зато столько всего знает! Я защищаю его, но он-то меня учит. Всем хорошо.

— Может, я и ничтожество, — проговорил сквозь зубы Магнус, — но я помню, что такое честь. Ты, Миракл, сегодня спас мою жизнь, и я — твой должник.

— Забудь, — небрежно бросил я. — Мне таких должников не надо. Я не тебе, а Коту помогал.

— Ты можешь и забыть, — промолвил он еще тише, низко опустив голову. — Но я буду помогать тебе, чем смогу.

— Отомстить тем, кто тебя сюда отправил, хочешь? — спросил я.

Глаза северянина на миг сверкнули яростью. Ого, трус-то он трус, но кровь не водица, потомок викингов все-таки.

— Я не хотел бы их смерти, думаю… но…

— Понятно. — Я хлопнул его по плечу. — Вернем мы тебя на родину.

— Как? — Магнус вновь опустил голову. — Это должен быть настоящий бой. Я не могу попросить о развоплощении, не могу ни с кем договориться. Остальные сильные верой сразу об этом узнают.

— А я и не про развоплощение говорю. — Идея окончательно оформилась в моей голове. — Кот, отвечаешь за него головой, — бросил я своему приятелю. — Он должен жить. Это — приказ.

— Да, Миракл, — кивнул Кот. Все же он привык мне подчиняться.

— Смотри, мать, вновь Северный домен. Это — судьба.

Снаружи раздался стук. Металлом по камню. Я вскинул арбалет, Магнус вздрогнул, Шут припал к полу, словно зверь, готовящийся к прыжку. Лишь Грешник не сменил позы: как сидел с шестом на коленях, так и остался сидеть. Да Тер бросила на него короткий взгляд и тоже не сдвинулась с места.

— Их там как собак нерезаных, — проворчала мать, прикрыв глаза. — Не боятся.

— Эй, хозяева дома? — послышалось снаружи.

— А тебе-то не все равно? — крикнул в ответ Кот. Выдать себя этим криком он уже не мог. Ясно, что схрон прощупали, перед тем как стучать.

— Пронесся слух, что у тебя, Котяра, гости.

— Мои гости — мое дело. А ты кто такой, почему-то голос твой мне не очень-то знаком. Выходит-таки, если ты в гости, то гость незваный.

— У меня послание к сыну Хансера, — послышалось снаружи. — Я войду один, без оружия. Не стоит на меня нападать. Думаю, Мираклу будет интересно.

— Что-то свита у тебя великовата, а, посол? — В голосе Кота слышалось неприкрытое веселье. Уверен был в себе мой приятель.

— Суть не в свите, а в послании. Я вхожу.

— И от кого послание? — спросил я. Скрывать свое присутствие смысла уже не было.

— Вы его не знаете.

— И все же?

— Его имя Хантер…

…Завтра, это будет завтра.

Я просыпаюсь, вновь пытаюсь заснуть, забываюсь в дреме — и опять просыпаюсь и пишу, чтобы успокоиться. Руки все еще дрожат. Как убить тех, кто почти бессмертен? Как воспользоваться этим «почти»? Руки еще дрожат. Я думал, у нас море времени, я думал, наш удар будет первым, но мы ошибались. Мы недооценивали Конклав. А они начали раньше. Готовы ли мы? Я не знаю, но права на ошибку мы не имеем.

Наверно, надо поспать. Завтра… нет, уже сегодня. Мне понадобятся все мои силы, все без остатка. Надо поспать, но я не хочу, не хочу вновь туда.

Сегодня он пришел опять. Такой же, как и в прошлый раз. Те же черные одежды, те же горящие глаза. Он пришел, едва я смежил веки. Едва Мир Видений сомкнулся вокруг меня, а черная сфера стала самой реальной вещью во Вселенной, он пришел. Топор стал гораздо горячее, он буквально обжигал меня. Я положил руку на рукоять и отдернул. Что случилось? Я готовился к его атаке, боясь пропустить момент удара, а он просто сел, подвернув под себя ноги. Он изучал меня. Взгляд горящих глаз проходил сквозь защитную сферу точно так же, как его ладонь в прошлую нашу встречу. И я чувствовал себя перед ним младенцем — беспомощным младенцем. Теперь я не сомневался — его послал ко мне Конклав. Они раскусили меня еще тогда, когда мой план до конца не оформился, когда я только искал наставника, искал Шута. И чтобы избавиться от этого воинственного духа, у меня есть лишь один путь — убить их всех. Убить точно так же, как…

Он ничего не делал, просто смотрел, заставляя мой топор пылать огнем, а меня — дрожать. Я не боялся, нет, ведь он не мог убить меня. Я был готов к бою, может, потому боя и не было. Нет, дух, сперва я встречусь с твоими хозяевами в обычном мире. Я готов? Не знаю, но у меня нет другого выбора. Все было не зря? Завтра, завтра мы узнаем… Вернее, уже сегодня.

Впрочем, я опережаю события. Хотя собирался, наоборот, вспомнить все по порядку, разгрести сумбур в моей голове, расставить все, что случилось, по своим местам. Вот так бежишь вперед, несешься, а потом вдруг получаешь щелчок по носу и понимаешь: чтобы сделать следующий шаг, надо оглянуться назад, иначе оступишься, заплутаешь и будешь обречен на блуждания по кругу.

Хантер. Еще впервые услышав это имя, я что-то почувствовал. От него шел вполне ощутимый запах опасности, гари, крови и загадки. Хантер. Не меньшей загадкой был и его посланец. Спокойный, уверенный в себе. Во время разговора я пару раз балансировал на грани Мира Видений — это помогало понять, помогало увидеть истинные чувства собеседника. В какой-то момент мне показалось, что я разговариваю с самим Хантером. Это было удивительно. Слова, сказанные нами, выветрились из моей памяти. Да они и не очень важны, гораздо важнее это, новое…

Я говорил именно с посланцем, с человеком, который подчинялся Хантеру. При этом казалось, со мной беседует его родственник, и родственник весьма близкий. Таких не посылают на переговоры к тем, кого прежде пытались убить. На Плутоне кровное родство очень ценится: родичи не предают, родичи держатся друг за друга, встают против врагов плечом к плечу и прекрасно знают — смерть одного ослабляет всех. Сами понимаете, как это важно в мире, где ждешь удара в спину от каждого. Родню не посылают туда, где шансы выжить равны шансам умереть.

Я видел удивленные взгляды матери и Магнуса, задумчивость Грешника. Они чувствовали то же, что и я, они так же, как и я, недоумевали. Шут, как самый лучший боец, занял позицию на входе. Посланник не смог бы уйти без моей на то воли, и никто из его свиты не вошел бы. Шут слушал переговоры вполуха. Ничего не советовал: ни взгляда, ни жеста. Он доверился мне. Молчали и остальные.

А посланник говорил. Говорил мало, четко, не рассыпался бисером. Хантер хотел встретиться. Я закинул удочку про подосланных им убийц. Посланец ответил, что все будет рассказано при личной встрече. Я рассмеялся. Ну кто же, в самом деле, на Плутоне согласится на личную встречу неизвестно с кем? Не знаешь человека — не знаешь и его способностей, сил, стоящих за ним, а значит, попасть в ловушку проще простого. Он спокойно переждал приступ моего веселья, а потом сказал, что согласен поклясться на крови, что меня и всех, кто придет со мной, выпустят живыми. Я вновь рассмеялся, менее уверенно, а он с прежним спокойствием добавил, что на это готовы все, кто пришел с ним, все три десятка бойцов…

А вот это уже не шутки. Клятву на крови не обманешь, не обойдешь. Даже если этот Хантер готов пожертвовать ради моей смерти тремя десятками своих людей и своим предполагаемым родичем в придачу, прочие бойцы из его банды этого не поймут и не оценят. Это — смерть вожака. Такие предложения делает лишь тот, кто действительно собирается поговорить и очень хочет этого разговора. Я согласился.

Мы пошли впятером. Кота и Магнуса оставили. Впервые разгуливал я по Городу с такой свитой. Полноценный боевой отряд, можно сказать. Причем, как заметил Шут, отборный. Видна была подготовка наших сопровождающих. Матерые волки. Не каждая банда может похвастаться подобным отрядом.

Мы вышли за Город, а потом нырнули в подземный ход и повернули обратно. Наверно, подсознательно я ожидал того, что происходило дальше. Чувствовалась какая-то предопределенность. Мы спустились ниже уровня катакомб. Коридоры, по которым мы шли, были скудно освещены, но не возникало чувства заброшенности. Ими пользовались, их поддерживали в порядке. А свет — плутонцу он не так важен.

Путь был долог: несколько часов. Нас не пытались запутать, скорее, скрывались от тех, кто мог следить с поверхности. Несколько раз оставляли за собой засады, но все было спокойно. Не знаю, почему я не удивился, когда начались обширные гроты, свод которых терялся где-то в темноте, когда нам навстречу стало попадаться все больше людей. Нас вели по извилистому пути — как я понял потом, обходили то, что видеть нам было рано. То и дело я слышал то звон кузнечного молота, то лязг стали, крики команд, топот множества ног. Эти звуки доносились на пределе слуха. Что это за место? Что здесь затевается? Я даже не подозревал ни о чем подобном, творящемся под землей, однако давно усвоил: чем глубже — тем в большем секрете от Конклава.

Было ли все происходившее тогда и происходящее сейчас случайностью, стечением обстоятельств? Сомневаюсь. В свое время Плутон испытал потрясение, и несколько камешков на вершине горы сдвинулись с привычного места. Наверно, прошло достаточно времени, чтобы они превратились в лавину. В конце концов… то, что происходило на поверхности, было еще более странным.

Очередной коридор закончился широкой дверью, у которой стояло человек десять. Все в одинаковых черных одеждах, на рукавах вышит язычок пламени. Все с парными саблями. При виде нас они подобрались, но признаков волнения не обнаружили. Кстати, наши сопровождающие были одеты так же, только сабля или меч у каждого были в единственном числе, но еще — двойной арбалет вроде того, что достался мне от троих убийц, да на рукавах — изображение смерча.

Дверь открыли молча, даже никакими жестами с нашим сопровождением не обменялись. Наверно, нас ждали. К тому времени я уже успел понять: это не была заурядная банда. Здесь все не так. Обычно рядовые бойцы не знают, кого ждет в гости их вожак, и не пустят никого без доклада, обыска, не отобрав оружия. Нас пустили — пустили как своих.

Мы вошли впятером, сопровождающие остались снаружи. Вошли в огромный грот.

Да, грот действительно поражал воображение. Наверно, он вполне мог вместить тысяч пять. Стены выложены каменными плитами. Освещали его не факелы, а светильники, явно созданные колдунами. Света было много — можно рассмотреть каждый уголок, а размещены светильники так, что в гроте не оставалось Теней. Потолок куполообразный, тоже выложенный камнями. У дальней стены — возвышение. На возвышении — каменное кресло, в котором сидел человек, а слева и справа стояли еще по два.

Одежда всех плутонцев похожа. Все предпочитают темные тона: черный, темно-синий, темно-серый. Покрой, конечно, различается, но это — детали. Все люди Хантера носили именно одинаковую одежду. Ее черный цвет не отличался даже еле заметными оттенками. Куртка с капюшоном, свободные штаны, заправленные в мягкие сапоги. У некоторых на лицах была полумаска, и в сочетании с капюшоном она делала их похожими на друидов. Некоторые спускали эту маску на шею. Кто-то носил плащ, кто-то нет, но знаки, вышитые на рукавах выше локтя, были неизменными. Пока мы видели только смерч и огонь.

У тех пятерых, что встретили нас в Тронном зале, опознавательных знаков не наблюдалось. Впрочем, им они были не нужны. Сидящий на троне выглядел весьма живописно. Это лицо невозможно было забыть. Косой удар изуродовал его, оставив рваный шрам и лишив левого глаза. Из пустой глазницы на меня смотрела черная жемчужина невиданной величины. Нос тем же ударом свернуло набок. Удивительно, как на его месте не остался свиной пятак. Низ шрама терялся в густых усах и бороде, черных с проседью, аккуратно подстриженных. Волосы перетягивал простой ремешок.

Его ближайших сподвижников я тогда толком и не разглядывал. Терялись они на фоне своего вожака. Четверо. Один — настоящий великан, у него на плече сидело странное существо, словно собранное из гальки, скрепленной глиной. Женщина. Гибкая, грациозная, рядом с нею висел шарик воды. Двое других — малоотличимые друг от друга: у одного перед грудью прямо в воздухе плясал язычок пламени, вокруг второго вертелся небольшой вихрик.

— Итак, приветствую тебя, Миракл ибн Хансер. — Одноглазый встал мне навстречу, спустился с возвышения.

— Здравствуй, Хантер, — кивнул я. Хозяин этого места проявил ко мне уважение, это ясно. И все же он подсылал ко мне убийц — такое тоже не забывается.

От меня не укрылись взгляды, которые все пятеро бросили на Шута, и ответный взгляд моего наставника — тоже. Они раньше встречались и знали друг друга довольно-таки неплохо.

— Думаю, нам предстоит долгий разговор, — произнес Хантер. — Пойдем, в ногах правды нет.

За троном обнаружилась небольшая дверца. Мы все вошли в маленькую комнату с небольшим столом и десятью мягкими креслами. Теней не было и здесь. Стол пустовал. Но мы ведь пришли не есть-пить. Я и Хантер сели друг напротив друга. Остальные разместились по бокам. Руки демонстративно держали на виду. Переговоры на Плутоне — вещь специфическая. Сколько союзов было похоронено из-за одного неверного движения, которое истолковали как угрожающее. В таких случаях клинки сверкали раньше, чем кто-либо успевал что-то объяснить.

— Итак… — Хантер прихлопнул ладонями по столу. — Ты все-таки пришел.

— Хорошо приглашали, — пожал я плечами. — Если бы отказался, любопытство замучило бы. И уже не жалею.

— Это хорошо.

— Вот только как бы твои слуги ни старались, выбирая дорогу, а услышал я достаточно много, — не стал я таиться. Шила в мешке не утаишь, а тот, у кого хватило ума создать подобную организацию, наверняка все и сам поймет.

— Я выпущу тебя в любом случае. Знал, на что иду. Веришь?

— Верю.

— Итак, с этим разобрались.

— С этим — да, — не стал я спорить. — Зачем ты пытался меня убить?

— Если бы я хотел твоей смерти, ты был бы мертв, — ответил он. — Я просто послал бы тех, кто в состоянии тебя убить при любых раскладах.

— Это я уже понял.

— Я хотел посмотреть, есть ли в тебе дух твоего отца.

Я поморщился. Уже второй раз он подчеркивал мое происхождение. Опять слава Хансера, а не моя.

— Посмотрел? — недовольно спросил я.

— Вполне. Даже сам Хансер не сработал бы лучше.

— Зачем тебе я, Хантер? Разве у тебя мало слуг? Я служить никому не намерен.

— Они не слуги. Братья. Младшие братья.

— И те, кого ты послал на смерть? Те трое, пришедшие убить меня?

— Нет. Они стали бы братьями, если бы справились. Слуги мне не нужны. То, что я задумал…

— А вот, кстати, что ты задумал? — перебил я его.

— То же, что и ты.

— Ты уже научился читать мысли?

— Нет, — вместо него ответил Шут.

Я бросил короткий взгляд на своего наставника. Он выглядел довольным.

— Может, ты ему объяснишь, — предложил Хантер.

— Да-а-а… — Шут откинулся на кресле. — Все получилось лучше, чем я думал. Миракл, они мои ученики. Настоящие. Я их учил так же, как тебя, всех пятерых.

За прошедший год мы с Пантерой были не одни, кого обучал сокрушающий врагов, но разницу между нами и прочими заметил бы любой. Прочих Шут учил поверхностно, спустя рукава и не особо интересуясь, что из них выйдет. Уроки продолжались не больше месяца. После этого плутонец уходил. Он становился хорошим рубакой, наверняка лучше многих, но то, что он получал, было лишь вершками сложной науки Марса.

— Понятно. — Я немного расслабился, хотя взглянул на Хантера и его окружение немного по-другому. — И что это объясняет?

— Я учу лишь за одну плату, — тихо произнес Шут.

Я кивнул. Это все объясняло. И то, как легко люди Хантера разбрасывались обещаниями отпустить меня, и открытость их вожака, то, как быстро перешли мы к делу без предварительного прощупывания собеседника, и то, что по пути сюда я услышал достаточно, чтобы с уверенностью сказать:

— Хантер, ты создаешь настоящую армию. А на Плутоне есть лишь одна сила, против которой нужна армия.

— Я собираюсь штурмовать замок Конклава, — признался он.

И это уже не стало для меня новостью.

— А дальше? Хочешь править Плутоном? Или вырваться? — Прищурившись, я посмотрел на него.

— Вырваться. — На миг спокойствие покинуло вожака. Казалось, даже черная жемчужина в его глазнице вспыхнула внутренним огнем.

— Если я прав в своих выводах, существует портал между Плутоном и Луной, и Конклав о нем не знает, — заметил я. — И я догадываюсь, где он может быть.

— Знаю. — Хантер небрежно махнул рукой. — Через него нельзя уйти, да и на Плутон через него человек попасть не может.

— Почему?

— Так устроен. Иначе Конклав давно засек бы его. Мы тащим через него провизию, золото, железо, ну и прочую мелочь.

— Значит, за происходящим стоишь ты? — усмехнулся я.

— Не я. Мы. Наше братство.

— Банда, — возразил я. — На Плутоне братство невозможно.

— Итак, ты еще не понял. — Хантер бросил на меня пристальный взгляд. — Или понял, но не решаешься поверить. Значит, мне придется тебя убедить.

— Это непросто. Я от природы недоверчив. И как же ваше братство называется?

— Мы — дети Хансера, — просто ответил он.

— Символично. — Я не сдержал ехидной улыбки.

— Сейчас я буду рассказывать, а ты — слушать. И постарайся сдержать свою иронию. Некоторые могут принять ее за оскорбление. Например, Агни очень несдержан и быстр. — Он кивнул на одного из своих помощников.

Это был тот, который с языком пламени. Сейчас огонь переместился к нему на плечо, но одежда даже не затлела. Агни. Да, в глубине его карих глаз то и дело вспыхивал огонь ярости. Лицо узкое, вытянутое. Нос сломан в паре мест, но сросся хорошо, оставив лишь незаметную горбинку. Впрочем, кто на Плутоне может похвастаться целым носом? Ноздри его то и дело хищно раздувались. Лоб высокий, меж широких бровей пролегла складка, делающая лицо еще более мрачным. Несколько мелких шрамов — тоже ничего необычного. Я заметил, что Агни чуть-чуть перекошен на левую сторону. Как потом оказалось, у него была сломана пара ребер, и срослись они неправильно. Но это делало Огонька, как иногда называли его свои, еще более опасным противником. Он работал двумя саблями. И обманчивая неуклюжесть искалеченного тела вдруг превращалась у него в настоящую вспышку пламени, в хаос ударов, прыжков, блоков, подсечек. И только настоящий мастер мог оценить истинную красоту его стиля боя, равное владение обеими руками: в зависимости от перипетий боя основной становилась то левая, то правая. Впрочем, все это я узнал гораздо позже, как и его вспыльчивый характер, и ярость в бою, и взрывные приступы веселья, яркого, как его имя.

— Я сюда не ссориться пришел. — Мой голос звучал спокойно. — У нас может быть общее дело, дело, какого раньше на Плутоне не было. И чтобы его провернуть, я должен понимать все, знать твои мотивы и хоть чуть-чуть тебе доверять. Ты смог заинтересовать меня, ты непохож на прочих. Но для того, что ты и я задумали, заинтересованности мало.

Я специально не сказал «мы задумали». И он кивнул, показав, что понял намек.

— Значит, я начну сначала. Итак, прежде всего ты должен понять, что название нашего братства глубже сиюминутной моды, и возникло оно задолго до того, как твой отец шагнул из боя в легенды.

Конечно же разговор наш был длиннее, но мысли мои сейчас путаются. Я помню суть, помню, как тщательно Хантер подбирал слова, как блестели глаза его собратьев в ровном свете колдовских ламп. Помню ощущение неудобства от того, что в комнате не было Теней. Помню чувство, словно меня подхватил быстрый горный поток и несет вперед, к пропасти. И я, Миракл, уже не управляю событиями, а лишь подчиняюсь их неудержимому бегу. Помню размеренный рассказ Хантера, но не помню слов.

Был Паучатник, он был всегда. Выход из него лишь один, я уже писал об этом. Вот только та крепость, возле которой я встретил Пантеру, не всегда была заброшенной. Каждый выживает как может. И первые высшие других школ выживали как могли. Сперва это у них получалось неплохо, потом плутонцы научились их убивать. Чувствовать себя уверенно не мог никто. Даже если ты нашел себе покровителя-плутонца, всегда может найтись и тот, кто его убьет. Да тот же Магнус явный тому пример. Если бы не мое вмешательство, трое рубак в таверне положили бы и его, и Кота.

Но всегда найдется самый хитрый. На Плутоне есть лишь одна незыблемая вещь — клятва на крови. От нее не отступаются. Наверно, это был сотрясающий Вселенную или не знающий преград. Эти две школы лучше всего учат думать, искать ответы. И кто-то нашел ответ — в те времена, которые давно стали историей или даже мифом. И была построена крепость… нет, Крепость. Как и Город, она стала единственной в своем роде. Основы надо закладывать в детстве. Со взрослым, сформировавшимся плутонцем уже ничего не сделаешь. Их было четыре десятка — всегда ровно сорок, по десять из каждой школы. Они носили железные медальоны с изображением Крепости. Они ее создали, и она их хранила.

Ребенок, покинувший Паучатник, не мог миновать ее. Его запирали в Крепости, обучали небольшому количеству умений, необходимых для выживания, по сути, ерунде. А потом с него требовали клятву на крови, что он никогда не поднимет руку на носящего знак Крепости. Если ребенок давал клятву, его обучали дальше, до четырнадцати лет, теперь уже более серьезным вещам. Правда, обращались с ним уже как с рабом. А что поделаешь? Клятва на крови держит лучше любых оков. Если отказывался, его убивали. Вот так все просто.

И был мальчишка, который уже в десять лет стал убийцей, как и все, кто вышел из Паучатника. Одиночка, умудрившийся выжить. Гордый — слишком гордый и слишком принципиальный. А еще был меркурианец. Сейчас уже никто не назовет его имени. Меркурианец был со Светлой стороны, из Лазурного домена, наверняка граф ди Басалетти. Традиционно на Меркурии обучаются представители именно этого рода.

И так уж получилось, что мальчик и граф встретились, и верность мальчика принципам очень понравилась графу. Не будь он лазурным, может быть, ничего не произошло бы. Но он был лазурным, дворянином старой закалки. Он увидел в мальчике те качества, которые старое дворянство воспитывало в своих детях. И он решил, что это надо поощрять: ведь на Плутоне подобное явление — редкость.

Тени — величайшая сила и величайшая свобода. Новичка учили им только после клятвы. И граф ди Басалетти почему-то захотел, чтобы у мальчика до клятвы не дошло. Вскипела, видите ли, благородная кровь. Да и то верно. Нарушивший клятву на крови умирает в страшных мучениях. Сдержался бы его гордый подопечный? Скорее всего, всадил бы нож кому-нибудь из так называемых наставничков в подбрюшье, плюнув на свою жизнь.

Стоит ли говорить, что мальчишка тот носил имя Хансер? Тогда еще сопляк Хансер, впитывавший знания, понимавший больше, чем ему открывали, и уже успевший осознать, что Крепость — это не сказка, в которую он попал после кошмаров Паучатника, что стоит ему принести клятву — и жизнь круто изменится.

Он бежал — было это незадолго до того дня, когда с него собирались взять клятву. Помогал ему граф? Никто не знает. Но что без умения скрываться в Тенях ничего не вышло бы — факт. А лазурный вообще через месяц обо всем забыл. А может, потом иногда вспоминал плутонца, не похожего на прочих. Кто знает! В конце концов, он был с Меркурия, и предубеждение к бьющим один раз оставалось. Выпустил забавного зверька на волю — и ладно.

Ди Басалетти не думал, что его подопечный вернется к Паучатнику. А должен был понять. Хансер слишком хорошо рассмотрел жизнь Крепости — Тени позволяли. И она ему не понравилась. Настолько, что одиночка изменил своим правилам. Как оказалось, мой отец в свои десять неплохо соображал. Он начал собирать тех, кто шел из Паучатника. Но он насмотрелся на детские банды, на их подлость и жестокость. Хансер понял, что, когда каждый ждет удара в спину от каждого, ничего серьезного не достигнешь. И потому он создавал нечто иное — создавал братство. Сперва было непросто. Но как оказалось, воспитанные в атмосфере, где каждый — враг, дети интуитивно хотели кому-то доверять, хотели почувствовать рядом своих. Они почти ничего не умели. Их оружие было способно лишь рассмешить хозяев Крепости. Их умения… Хансер научил их Теням, насколько успел понять их сам. Они учились драться, отрабатывая приемы друг на друге, они учились действовать все вместе, охотясь, они готовились и скрывались.

И через два года пришла та ночь, в которую меч Хансера, единственный нормальный меч, указал на Крепость. Хантер тогда еще не умел считать. Сейчас он думал, что их было сотни две с половиной. Они называли себя «братья Хансера». Они верили моему отцу. А он от них ничего и не скрывал. Все понимали: там взрослые, сильные, тренированные. И эти взрослые не жили впроголодь, не кутались в плохо выделанные шкуры. У них были мечи из закаленной стали, а не копья с наконечниками из клыков животных. Они были высшими.

А что было у мальчишек? Внезапность и то, что подобного никто не ждал. А еще привычка действовать вместе. Умение бить пятью копьями, как одним. И очень много злости. Они обрушились на Крепость. Большая часть высших не успела даже проснуться. Хансер долго готовился — он знал, кого надо убить сначала, кого потом. Не знал он только того, что в самом лучшем плане все равно будут сбои. И во дворе разгорелся бой. Хотя правильнее сказать — бойня. Горстка высших, не больше десятка, а против них — мальчишки, пьяные от крови, зажженные словами моего отца и его примером. Я понял, почему в войну за Зеленый домен Хансер так открещивался от командования: ведь из той крепости вышел он один. Все, кто поверил ему, кто пошел за ним, остались на мощеннном камнем дворе, рядом с трупами своих убийц, примиренные и успокоенные смертью.

— Нас пятерых объединяет то, что мы выжили, — тихо закончил Хантер свой рассказ. — И каждого из нас Хансер спас от смерти, не дал добить. Мы выжили. И мы запомнили то, чему он нас учил: мы должны быть братьями. Наше родство крепче кровного.

— Значит, твоя рана… — начал я, но Хантер перебил меня:

— Меня ударили мечом по лицу. Я еще успел увидеть, как Хансер перерезал горло моему противнику. Агни топором сломали ребра, он чудом выжил. Аква поймала язык пламени, ее тело до сих пор в шрамах. Стоуну отрубили левую руку. Смерчу вогнали копье под самое сердце… И все-таки мы выползли оттуда.

— Как?! — удивленно воскликнула Пантера.

— Нам помогли, — тихо ответил за Хантера Смерч. — Тот меркурианец. Хансер пощадил его. Так что он помог нам выжить еще и этим.

Смерч был братом-близнецом Агни. Разнились они лишь рисунком шрамов на лице. Да еще оружием. Смерч предпочитал саблю и длинный изогнутый кинжал, который в бою держал обратным хватом. Характер его был более спокойным, чем у брата, но при этом иногда мне казалось, что в его голове царит полный хаос.

— Новое братство, которое мы собрали, было названо в честь нашего старшего брата, — подвел итог Хантер. — Это был долгий путь. И это именно он, наш брат, научил нас тому, что свобода ценна, только если ты ее добыл сам, а не получил от кого-то в дар.

— Получив свободу в дар, ты всего лишь меняешь одного хозяина на другого, — подвел черту Агни.

Они были старше меня, ровесники моего отца, они были дайх, это точно, и все-таки они были слабее. Головы у них забиты гораздо большим количеством красивых фраз и глупых принципов, чем нужно для жизни. Но я не возражал, не спорил. Зачем? Я не проповедник. У Хантера есть армия, мне она нужна, значит, я ее получу. Остальное — ерунда.

— То есть братство, — пробормотал я. — А как вы главного выбрали?

— Хантер пришел к Хансеру одним из первых, — ответил Агни. — Когда пришли мы, он уже не учился, а учил.

— Ага, то есть он просто старше.

— Не просто, — возразил Смерч. — Он действительно самый подходящий. Ты убедишься в этом, если останешься с нами.

— Интересно. — Я машинально потер рукой подбородок. — Я могу понять твою попытку убить меня, о старший брат Хантер… или дядя? Как-то запутанно все получается, не находишь? Так вот, убить меня — это понятно, но привести меня сюда… Я — сын Хансера. Понимаешь? Плоть от плоти, кровь от крови. Разве мало найдется тех, кто согласится пойти за мной?

— Меньше, чем ты думаешь, но немало, немало, — согласился Хантер, не обратив внимания на мою иронию. — Мы воспитывали их в понимании, что родство по духу важнее родства по плоти, но не все это осознали полностью. Поэтому нам с тобой придется договориться, и очень хорошо договориться.

— А если я не захочу?

— Мы тебя отпустим. Это — так, но где ты будешь, скажем, через месяц? Гораздо дальше от исполнения своих планов, чем сейчас.

Все правильно. Я не знаю о возможностях братства, не знаю его силы. Можно, конечно, и посоперничать, но мне-то все создавать с нуля, а здесь уже готовая армия.

— Тогда объясни, зачем вам я, если уж кровь Хансера в моих жилах ничего не значит?

— Итак, ты нрав, это надо прояснить, — согласился он. — Мои братья выполнят любой приказ, пойдут против любого врага. Но Конклав — враг необычный. Чтобы бросить отряды на замок Конклава, мне нужно знамя, кровь Хансера, — медленно, словно в последний раз все обдумывая, произнес Хантер. — Так что ты неправ — твое родство все-таки имеет определенную ценность.

Я задумался. Они не торопили меня. Лишь Агни нервно барабанил по столу да его брат иногда сплевывал кровью. Хантер раскусил мои чаяния — это неудивительно. Если Шут и правда брал плату за науку лишь обещанием вывести его с Плутона, если мне повезло угадать то единственное, что ему нужно, то само присутствие его рядом со мной обличало мои планы перед прочими его настоящими учениками. На ловушку все это непохоже. Даже присланный за нами отряд вполне был способен перебить мою пеструю компанию. Что уж говорить о силах, собранных здесь, в катакомбах. Нет, чтобы сгубить меня, не нужно столько церемоний. Значит, действительно хотят использовать. Возможно, не совсем так, как мне расскажут, но это и не суть важно. Это — зацепка. Крючок, на который ловят меня, а попадется Хантер и его армия.

— Хорошее предложение, — кивнул я. — Но ты должен понимать: я не собираюсь быть просто знаменем, по сути — оружием в твоих руках. У меня есть и свои амбиции, свои планы.

Они по-прежнему молчали, они давали мне время все хорошенько обдумать, возможно, не один раз. Наконец Хантер сказал:

— Переночуйте у нас. Ты, Миракл, подумай обо всем, прикинь «за» и «против», а завтра встретимся и продолжим разговор. Если что хочешь спросить, Агни ответит, он же займется вашей охраной. Здесь вам ничто не угрожает, но все-таки лучше быть осторожными. Ты главное пойми: мы не хотим тебя заставлять. Ты имеешь цену только как добровольный помощник. А когда мы вырвемся на Луну… там ни тебе, ни мне смысла нет жадничать.

— Ты уже знаешь, как вырвешься? — насмешливо спросил я.

— Пока нет. Но способ должен быть.

— Он есть. — Я взглянул на него искоса. — И этот способ — в моих руках. Как видишь, мне есть что предложить на обмен.

Катакомбы, в последнее время я уже забыл, что значит жить, когда на тебя не давит со всех сторон толща земли и камней. Здесь все так похоже. Наше временное прибежище мало отличалось от жилища Шута. Несколько комнат вокруг центральной. Грубая деревянная мебель, светильники на стене, все те же, магические, только меньше их, гораздо меньше. На столе — немудреная, казалось бы, еда. Но это сейчас она мне кажется немудреной, а тогда мясо, тушенное с овощами, и свежий пшеничный хлеб, каша с топленым маслом, а еще странная рыбная похлебка, которую мать назвала «уха», было чем-то невиданным — сбывшимся сном, сказкой, ворвавшейся в мрачную реальность Плутона.

Агни первый сел за стол, и язычок пламени скользнул с его плеча на столешницу. И опять — дерево даже не затлело.

— Что это? — спросил я, садясь рядом.

— Дух огня, — ответил он, — мой друг и вечный спутник.

— И у остальных духи?

— Да.

— Где вы их взяли?

— А почему ты в Тенях не уступишь любому меркурианцу? — вопросом на вопрос ответил наш сопровождающий. — Откуда у тебя друидские клинки? Как ты перекидываешься в тигра?

«Ого, они и это знают», — отметил я про себя. Да, я расслабился. Агни прав. Мы хотим стать союзниками, а для этого нужна определенная откровенность. Но ни один плутонец в здравом уме не станет выкладывать на стол все козыри даже перед союзником. А за излишнюю настойчивость можно и на драку нарваться.

Агни рассмеялся и подмигнул мне:

— Ладно, забыли. Давайте выпьем за знакомство, да и вообще… — Он потянулся к бутыли в какой-то оплетке. Я ее сразу и не заметил. — Отличное вино с Земли — дорого, кстати сказать, стоит.

— А где вы золото берете? — спросил Шут, опрокинув кружку в себя так, словно в ней был крепчайший самогон.

— Ну по-всякому, — ответил Агни. В отличие от Шута он пил медленно, смакуя. — Во-первых, конечно, изделия наших колдунов идут нарасхват. Их во Внешнем Мире так и не смогли скопировать. А мы теперь наладили торговлю. Во-вторых, у плутонских животных очень интересные внутренности, рога, копыта. Я в этом не понимаю, но во Внешнем Мире заказывают, мы доставляем, платят не хуже, чем за колдунистические поделки. Ну а в-третьих, немного золота и на Плутоне водится.

— Это непохоже на Круг друидов, — заметила мать. — Вряд ли они стали бы заниматься торговлей, да и изделия колдунов им ни к чему.

— Вот и Хантер так говорит, — кивнул Агни, наливая по второй. — Как ему кажется, кто-то из друидов вошел в сговор с этими банкирами или типа того, в книге Луи про одного такого было, у которого денег много.

— Не знаю. — Грешник пожал плечами. — Насколько я понимаю их организацию, кто-то из младших вряд ли что-то сделает втайне от Круга — силы не те. А старшие просто не пойдут на это, у них все по-другому.

— А кто тогда, если не друиды? — спросил Агни.

— Не забывайте, первые высшие тоже сначала были друидами, — веско заметила мать.

Мы выпили, примолкли, обдумывая ее слова.

— Агни, не части так, — предупредил Шут. — Споишь мне тут всех. Как-никак к выпивке они непривычные, да и я отвык.

— Ладно, черт с ними, с друидами, — махнул я рукой. Нечего разговорами о них портить аппетит.

Дальше беседа как-то не заладилась. Я попытался выведать что-нибудь об армии братства, Агни — о моих идеях, как проникнуть на Луну. Оба отбились от расспросов удачно. Агни удачнее меня. Признаться, я чуть не проболтался — так ловко он повел разговор. Уже тогда я признал, насколько правильно Хантер встал во главе братства. Он специально создал у меня образ Агни как лихого горячего рубаки. Почему-то с этим качеством редко ассоциируется острый ум. Я просто не был готов к столь изощренному словоблудию, выводящему на нужный Агни результат.

Мы выпили по третьей, причем на сей раз в глазах нашего сопровождающего я прочел неподдельное уважение. После этого Агни попрощался с нами, сославшись на дела. После его ухода мать тут же произвела несколько манипуляций, после чего сказала:

— Вроде бы чисто.

Я, Грешник и Пантера проверили стены, но не нашли ни скрытых тоннелей для прослушивания, ни щелей, ни следов вмуровывания тех самых «колдунистических поделок».

После четверти часа поисков я лишь развел руками:

— Либо они умеют прятать лучше, чем я искать, либо нас никто не подслушивает.

Тер лишь кивнула и подсела к матери. Грешник прекратил поиски задолго до меня. Шут встревоженно оглядывался, словно прислушиваясь к чему-то, что слышал только он.

— Ни малейшей опасности, — сказал он наконец-то. — Даже странно.

— Мам, ну что, — Тер повернула встревоженное личико к нашей матери, — они нам лгали?

— Если и лгали, то я этого не почувствовала. Они ни разу даже не покривили душой, ничего не приукрасили, только правда, — либо они способны задурить мозги познавшим таинства.

— Да-а-а… — Шут потянулся, и его одежда стала в желто-зеленые ромбы. — Вы столкнулись с чем-то необычным и теперь сами себе не доверяете. Не надо преувеличивать. Я знаю этих пятерых, они хорошие бойцы, у них есть мозги, но они — обычные высшие. Не стоит думать, что они в чем-то превосходят настоящих мастеров. И если Миракл и Пантера говорят, что нас не могут подслушать, я склонен им верить. А если мать Миракла говорит, что нам не лгали, и Грешник это подтвердит… — Грешник ответил на его взгляд быстрым кивком, — то опять же я склонен им верить.

— Шут, — медленно проговорил я, — а ведь мы с тобой нашу договоренность клятвой не скрепляли.

— Да-а-а… не скрепляли… — Еще одно неуловимое движение — и одежда становится в косую черно-белую полоску.

— И эти пятеро — такие же твои ученики, как и я.

— Нет, Миракл, такие же, как Пантера, — просто ответил он. И я вдруг понял: все мои подозрения не имеют под собой почвы. Шут действительно со мной, а не с ними. Мы переглянулись с матерью и Грешником и оба кивнули. — Ты — уникальный ученик, — продолжил Шут. — Ты — тот самый, который у каждого наставника бывает лишь один, ну в лучшем случае — два. Так что… — Он развел руками.

— И сколько у тебя таких учеников?

— Думаю, не так много. Если выжила еще хотя бы пара — это уже неплохо.

Да, это верно. Люди с подобными амбициями либо очень быстро умирают, либо… А что «либо»? До того дня, когда за мной явились убийцы, я и про Хантера с его компанией не слышал.

— Ох, Шут, как бы не аукнулись нам твои шутки, — проворчал я.

— Они нам не страшны. — Шут махнул рукой. — Ты мне лучше скажи, как ты с Плутона вырываться собрался?

— Лучше не надо, — ответил я. — Пока мы полностью не уверены, что нас не подслушивают, пусть это останется у меня в голове. Будет меньше вероятность, что эту голову оторвут.

— Наш новый знакомый охотно рассказал нам об отношениях братства с внешним миром, — тихо произнесла Пантера. — И ни слова, зачем это надо было Хантеру. Да и с друидами не все ясно.

— С друидами как раз ясно. Они ломают общество Плутона, — ответил Грешник, подтверждая наши с Шутом наблюдения. — Потому и торговлю затеяли. Они бы покупали даже воздух, если бы Плутону не было что предложить. Главное — чтобы здесь появились деньги и прочно вошли в обращение. Агни и прочие либо этого не понимают, либо делают вид, что не понимают.

— С Хантером тоже понятно. — Шут махнул рукой. — Больше тридцати лет он создавал что-то вроде закваски для своей будущей армии. А война — это не так просто, как кажется вам, плутонцам. Небольшие отряды можно прокормить легко, но сейчас Хантер делает скачок к настоящей армии. И главный вопрос: «Что эта прорва народу будет жрать?» Если кормить тем, что получаешь с помощью амулетов, — каждый заметит: что-то не то происходит. Потому, собственно, самые большие банды редко превышали тысячу. На Плутоне столько ртов, собранных вместе, не прокормишь. Нужна новая система. Хантер и друиды, можно сказать, нашли друг друга. Их союз был предопределен.

— Интересно, как Круг отнесется к ордам плутонцев на Земле? — Мать криво усмехнулась.

— Хреново отнесется, — ответил я. — Потому сразу после Конклава придется вырубить всех в таверне и закрыть их портал. Все должно выглядеть так, словно это сделал Конклав.

— Ты уверен? — спросил Грешник. — Нельзя никак по-другому?

Конечно, я помнил его отношение к убийствам и ответил жестко, как мог, чтобы не оставить и капли сомнений в моих намерениях:

— Да, уверен. Когда мы вырвемся, нам придется встать против целой стороны, против семи доменов. Воинство Небесное наверняка без восторга отнесется к уничтожению своих союзников и наверняка захочет подгрести под себя Плутон. При этом вдобавок вешать на себя армию Круга? Нет уж. Больше своих положим, разгребая последствия.

На этом разговор заглох. Мать и Тер уединились и долго о чем-то беседовали вполголоса, Грешник медитировал, сидя неподвижно, как статуя. Шут жонглировал двумя кинжалами, подбрасывая и ловя их одной рукой по очереди. Я знал: он так делает, когда что-то обдумывает. Я завалился спать. Как-то почувствовал себя выпавшим из компании — и ушел. И спалось мне вполне спокойно. В конце концов, пожелай наши возможные союзники что с нами сделать, помешать им мы не смогли бы, — так зачем зря дергаться?

На следующее утро Агни позвал меня к Хантеру. Только меня. Я начал было возражать, но провожатый сказал, что и Хантер будет один. Мы встретились в Тронном зале — так я его для себя назвал. Кроме трона там стояло еще одно кресло, видимо специально принесенное для меня.

Мы посидели, помолчали, меряя друг друга взглядами. Долго сидели так. Словно не знали, с чего начать. Не переговоры, а поединок воль какой-то — кто первый заговорит. И наступил момент, когда Хантер не выдержал:

— Ну как, подумал или еще время надо?

— А о чем там думать? — небрежно отозвался я. — Если разобраться, что ты мне вчера рассказал? Героическую историю братства имени моего отца? Ну да, красиво, поучительно, эпично, задери меня вампир! На два серебряных история, а то и на три, но ты ведь не заработать хотел.

Я услышал, как Хантер скрипнул зубами. Хорошо. Я его немного разозлил, сбил вчерашнюю маску спокойствия.

— Я тебе не только истории рассказывал, — сквозь зубы ответил он.

— А что еще? Так, пара общих фраз, ничего конкретного. Хотя я понимаю, договариваться лучше наедине. Кровь Хансера дорогого стоит. Возможно, не все твои одобрят.

— Моих братьев оставь мне. Понимаешь ли, — желчно продолжил он, — открывать все карты неизвестно кому — союзнику или сопернику — тоже не годится.

— Понимаю.

— Вот лично ты что мне можешь предложить? Твоя армия — пять человек, включая тебя самого.

Про себя я отметил, что Кота и Магнуса он не посчитал. Не думает, что они — значимые фигуры. Это тоже хорошо.

— Символ, знамя, тряпка на палке, — ехидно продолжал он. — Какова цена тряпки?

— Если тысячи бойцов без нее не двинутся против врага, цена тряпки — цена победы. Какова цена победы?

Он вдруг успокоился, посмотрел на меня в упор, прикрыв один глаз. Да, именно свой глаз. На меня бесчувственно уставилась черная жемчужина, и показалось, что Хантер этой жемчужиной видит, что это — нечто большее, чем просто экстравагантная побрякушка.

— Нам придется делить шкуру неубитого медведя, — проворчал он себе под нос.

— Вот именно — разделить эту самую шкуру, всю, до последнего лоскутка, до волосинки, до последней блохи, скачущей по загривку нашего медведя, и только после этого у нас начнется серьезный разговор. И заметь, моя доля должна быть больше.

— Почему? — Он опешил от такой наглости.

— Хантер, Хантер. Ну что тебе непонятно? Я ввязываюсь в сомнительную авантюру, не зная ни сил твоей армии, ни ее способностей, ни сил врага, проклятье, ничего не зная. Мало того, я ставлю свою жизнь на кон — ведь ты не примешь клятвы, позволяющей мне отсидеться в тылу. Кровь Хансера — хорошо, но без его духа она мертва. Чтобы бросить твоих братьев в бой, мне, может быть, и хватит простых слов, но, чтобы они не сбежали, мне надо затмить даже своего отца. Даже если ты будешь рядом, геройствовать — мне. Мне создавать очередной сюжет для твоих эпических сказок! Так что не надо тут вилять хвостом! Тебе нужен герой — он будет, но и долю ему давай геройскую!

Я сам слегка зажегся от своих слов и тут же осадил: «Тихо, Миракл, тихо, холодная голова». Единственный живой глаз Хантера горел, предводитель братства улыбался. Я только что, так сказать, продемонстрировал ему товар лицом.

— Понимаю, почему друиды вцепились в вас так, — сказал он.

— В кого «в нас»? — не понял я.

— В вашу семейку, проклятье!

— И почему?

— Проклятье, ты не понял? Итак, посмотри, те, кого мы знаем. Эмир Хаким, твой дед, — символ для воинов пустыни, тот, кто привязал бедуинов к Иерусалимскому братству крепче веревок, символ союза с друидами. Твоя бабка — символ непокорности, символ для каждой женщины пустыни, пример того, как жить и как умирать перед лицом врагов. Твой отец — тут мне и сказать нечего, имеющий уши — видит. — Он хохотнул, потешаясь своей шутке. — Твоя тетка Гюрза — символ для женщин Плутона. Та, которая превзошла почти всех мужчин! Даже твой дядюшка, тот, о котором мельком упоминает Луи, — символ вырождения. Вы — семейка символов! У вас наследственный талант!

— Я бы предпочел, к примеру, талант Леонида Багряного. Стратег, тактик, полководец, которого обожают его воины.

— Ха, Леонид, — Хантер рассмеялся. — Леонид! Проклятье, а чьим именем он зовет своих воинов в бой?!

— Ладно, мы сейчас не об этом говорим, — поспешил я сменить тему.

— Добро. — Он успокоился практически сразу. — Итак, давай я тебе скажу, что нужно нашему братству, остальное ты сможешь забрать себе.

— А я расскажу, что мне нужно будет от вашего братства, — в тон ему добавил я. — Остальное меня не волнует.

— Это лучше, чем ходить вокруг да около, — согласился он.

— Тогда я тебя слушаю.

Вот он, ключевой момент. Ни в коем случае нельзя позволить ему перехитрить меня. Понятно, почему он захотел переговоров один на один, — знал, что познавшую таинства обмануть практически невозможно. Но у меня был Мир Видений, и я осторожно скользнул на его грань. Это очень сложно — не позволить себе провалиться в него, при этом воспринимая два Мира сразу. В Мире Видений не просто видна ложь: видны мотивы, цели, если ты, конечно, достаточно опытен, чтобы их различить.

— Итак, первое, — начал он. — Мне нужен свой домен с алтарем. И второе: Плутон сам по себе мне не нужен, но я хочу иметь доступ к нему для вербовки новых бойцов.

— Вообще пока не знаю, как мы будем осуществлять связь Плутона с Луной, — признался я. — Думаю, когда дорвемся до портала, мы это решим. Создадим еще один. Мне эта планета сама по себе тоже не очень нужна, только разве что как надежный тыл.

— Согласен. — Он кивнул. — Чего хочешь ты?

Я побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. В общем-то запросы Хантера были вроде бы невелики. С другой стороны, судя по нашим прикидкам, у него есть сильная армия. Если удастся победить Конклав и вырваться на Луну, эта армия может стать самой сильной. С опорой на алтарь какого-нибудь домена Хантер превратится в доминирующую силу. Вполне возможно, он сможет покорять другие домены, умножая свою армию. Понятно, что я бы предпочел другого правителя Луны, например себя.

— Хорошо, — задумчиво произнес я. — Значит, во-первых, пока мы не разобьем все силы, союзные Конклаву, мы с тобой, Хантер, будем как ниточка и иголочка. И разойдемся не раньше, чем уничтожим Некромантский домен и Воинство Небесное.

— С этим и я согласен. — Он вновь кивнул.

— Дальше. Ты правильно сказал, что моя армия насчитывает пять человек. И я хочу, чтобы, когда наши пути разойдутся, за мной стояла достаточная сила, а то вдруг ты захочешь подмять меня.

— Жизнь по-разному может повернуться. — Он почесал бороду. — Проклятье, не очень охота давать тебе оружие, не зная, против кого ты его повернешь, но давать клятву о ненападении хочется еще меньше.

— Хорошо, кроме того, мне нужны будут твои инструкторы, чтобы подготовить мою армию. Сам я быстро не справлюсь. Что касается доменов, к концу войны у нас их будет два. Предлагаю тебе Некромантский со всеми их библиотеками и тайнами. Это — плата за инструкторов. По-моему, вполне честно, — небрежно добавил я. Эта небрежность была напускной. Мне нужно было его согласие, очень нужно. И он не разглядел кинжала в протянутой руке.

— Вполне честно. Только… Когда мы разойдемся, я хочу, чтобы ты отдал мне свою сестру. — Он тоже сыграл неплохо.

Небрежно брошенная фраза, а в Мире Видений — напряжение. Свое ошеломление я скрыл. Но разум мой заметался. Цель. Я ее не видел. Зачем ему Тер? Ответ важен Хантеру, я это понял сразу, но свои мотивы он скрыл хорошо. Инстинкт подсказывал: «Не соглашайся»…

В конце концов, каждый из нас стоит ровно столько, за сколько его можно продать. Пантера, конечно, была мне самым близким человеком после матери. Но даже мать не так важна, как я. Все — лишь фигуры на шахматной доске, вопрос в том, как их повыгоднее разменять. Если Хантеру для чего-то нужна эта кость, я брошу ее, чтобы отвлечь его от главного.

— Согласен, — спокойно ответил я. — Она, конечно, свободный человек, и как ты ее получишь — твои проблемы, но я вмешиваться не буду.

— Свои проблемы я решу сам, — хлопнул он ладонью по подлокотнику кресла. — А как город делить будем?

Небесный Престол, последний город Воинства Небесного на Луне, их столица. Тоже добыча завидная. Я его специально оставил на закуску. На самом деле я готов был поделиться и этой добычей, но надо пустить Хантера по ложному следу, чтобы он не задумался, почему я так легко сдал ему Некромантский.

— Город будет моим, — подпустив металла в голос, произнес я.

— Проклятье, жирновато тебе! — тут же вспылил он.

— Все по справедливости: тебе — знания некромантов, мне — Воинства. Иначе слишком жирно будет тебе.

— Мне — домен, тебе — домен и город, да еще и Плутон с замком Конклава! Миракл, так не договариваются!

— Не забывай: я отдаю тебе сестру — самого близкого человека. Это чего-то стоит.

— Нет, — рявкнул он. — Никто не мешает тебе покопаться в библиотеках Некромантского, хоть они в конечном счете и останутся за мной…

— Никто не мешает тебе нырнуть в знания Конклава, — отпарировал я, перебив его.

— Хочешь заграбастать себе порталы на Землю и на Плутон! Будь я проклят, если дам тебе это сделать!

— Мы договорились, что и у тебя будет портал на Плутон!

— Если, проклятье, если поймем, как они создаются! Миракл! Гибнуть будут мои братья, тяжесть войны ляжет на их плечи! Как я объясню им, что львиная доля добычи уходит из рук братства?!

Отлично. На самом деле гнев я только разыгрывал. Все шло, как я задумал. Хантер пропустил самое главное — раздел доменов. Остальное — несущественно.

— Ладно, ладно. — Я поднял руки ладонями вперед. — Пусть город останется нейтральной территорией под нашим совместным управлением.

Он проворчал что-то себе под нос. Сейчас он наконец-то открылся полностью. Я видел как на ладони метания бедного Хантера. С одной стороны, в случае чего остатки моих сил всегда смогут укрыться от братства в городе. С другой — он понимал, что такого жирного куска одному не проглотить. А я был ему нужен, ой как нужен. Хантер согласится, теперь точно согласится, я это знал. Не зря вчера весь вечер я продумывал сегодняшний разговор, просчитывал его реакции, прикидывал, что за чем сказать. Неожиданностью стала лишь просьба отдать Пантеру. Но и с этим я справился.

— Ладно, — проворчал он, — но с четким разделением границ в городе. Эдем доступен обоим. Я не собираюсь вешать на себя и братьев еще одну клятву.

— Вот и славно. Когда достигнем всего этого, посмотрим, что делать дальше.

— Давай составим слова клятвы, — хмуро промолвил Хантер. — Покончим с ней поскорее и обговорим конкретные вещи.

Казалось бы, сколько мы говорили? Всего ничего. Но когда отзвучали слова клятв, мне показалось, что весь день я рубился с Шутом. Навалилась усталость. Кресло почему-то стало жутко неудобным. Хотелось просто прилечь и отдохнуть.

— Итак, теперь можно и карты раскрыть. — Хантер улыбнулся. Улыбка делала его лицо еще более уродливым. Он раздражал меня. Раздражала его манера говорить, его уродливая морда и то, что за ним стояла существенная сила.

— И какими силами мы располагаем? — спросил я.

— Есть пять отрядов по пятьсот братьев, — ответил он. — Четыре из них легко могут быть превращены в пять тысяч каждый — правда, вербовка младших братьев только проведена, пока это не войско, а толпа. Моя гвардия — всадники, с ними еще сложнее.

Да уж, это понятно. Плутонские кони отличались от тех, о которых рассказывала мать. Это были всеядные твари с клыками и когтистыми лапами. Их сложно отлавливать, еще сложнее дрессировать.

— Но силы младших братьев я хочу приберечь для Луны, — продолжил он. — Отряды только набраны, их еще обучать и обучать. По сути, настоящие боеспособные силы — по пять сотен у меня и моих помощников.

— Две с половиной тысячи? — Я задумался. — Маловато. Я понимаю, ты не хочешь бросать в бой неподготовленных братьев, но все-таки…

— В первых рядах я думаю бросить банды Города.

— Сомневаюсь, что они согласятся, — усмехнулся я.

— А я не собираюсь их спрашивать, — ответил Хантер. — Корпус Воды давно контролирует все банды, кроме двух. Мне надо лишь отдать приказ, и прежние главари быстро уйдут, а новые станут делать то, что нам надо.

— Кроме двух? — уточнил я. — Это которые?

Последние слова Хантера не очень удивили меня. Я догадывался о чем-то подобном. Мог бы даже назвать те две, оказавшиеся ему не по зубам.

— Хирото и Герхард, — ответил он. — Их придется уничтожить.

— Хирото не трогай, — предупредил я. — Мы с ним в союзе.

Хантер расхохотался:

— Проклятье! А я-то думал, каким образом ты катакомбы покинул так, что я не узнал об этом! Ладно, твоего союзника трогать не буду. Он останется в стороне, а нам это и главное — чтобы не мешал.

— Хантер… — Меня вдруг осенила мысль. — А как ты собрался убедить своих братьев в том, что я — сын Хансера? Слова словами, но у нас на Плутоне словам верить не принято, а в лицо моего отца мало кто помнит.

— Я долго об этом думал, — признался мой собеседник. — Еще с тех пор, как узнал о твоем существовании. Ты, конечно, тайны из своего происхождения не делал, но и не кричал о нем во всеуслышание, однако породы не скроешь. Решение я нашел недавно. Один из наших братьев во Внешнем мире отыскал сабли Хансера.

— Это было непросто, наверно, — заметил я. — Две какие-то сабли могли затеряться в войне доменов.

— Их нашли друиды и наложили чары на поиск потомков Хансера. Всем остальным сабли обжигали руки.

— Да, все верно, — пробормотал я. — Теоретически с таким оружием это можно сделать: сабли ковались мастером и специально под моего отца.

— Брат всего лишь выкрал их и умудрился переправить через портал в таверне. Так что тебе достаточно будет взять их в руки — и все узнают, кто ты.

Вот как оно. Оружие отца. Созданное специально для него, а потом, по слухам, впитавшее частичку его силы, его духа. Правда? Неправда? Это не имеет значения. Я сидел и размышлял. Хантер говорил еще что-то, но я его слушал вполуха. Только что я отчетливо осознал, что заканчивается очень важный этап моей жизни. Я впитал как губка все знания, которые мог. И теперь готов их применять — применять по-настоящему. Готов к большой игре. Эту игру я планировал всю свою сознательную жизнь. Менял правила, менял способы, менял планы, союзников и врагов, неизменными оставались лишь цели. Все. Я больше не ученик, мне не нужны наставники. Мне нужны те, глядя на кого я пойму, как свои знания применять. Хантер был для меня находкой. Огромнейший опыт лежал за его плечами, и мне отводилось слишком мало времени, чтобы его перенять. Он был мастером, а я — его подмастерьем. Я слушал его и пытался понять, что и зачем он делает, как он этого достиг и как мне пройти его путь за считаные месяцы.

Мы еще долго говорили. Понимание, что чем дальше, тем сложнее будет сохранять наши действия в тайне, было у обоих. О самом штурме замка пока не было сказано больше ни слова. Мы попрощались, я вышел из Тронного зала. У меня много дел. Я почти забыл, что нахожусь на грани Мира Видений, поэтому еле удержался от удивленного возгласа в следующий момент. Я шел по коридору, вырытому в толще земли под Городом, и в то же время я остался в Тронном зале. Я видел, как кусок стены начал менять очертания, образуя лицо Стоуна, воздух вдруг завертелся в вихрь, от одного из светильников отделился язычок пламени и спрыгнул на подлокотник трона, а вода в стоявшем у трона кубке поднялась вверх огромной каплей.

— Он наш, — промолвил каменный лик.

— Наш, но всего лишь союзник, — возразил Хантер, — и союзник временный.

— Зачем тебе понадобилась эта девчонка, Пантера? — Недовольный голос Аквы прозвучал прямо из капли.

— Это было испытание, сестра. — На сей раз улыбка не сделала лицо Хантера уродливее, скорее, симпатичнее — была в ней какая-то непонятная мне теплота. — Он не годится нам в братья. Он предаст любого ради достижения своей цели. И он это подтвердил. Если бы он отказался, я бы не стал настаивать, и, возможно, со временем он сменил бы меня.

— Мы тоже готовы на все, — заметил голос Агни.

— Но ради кого? Ради себя?

— Ради братства, — ответила Аква.

— Вот ты где, братишка… — Я чуть не налетел на Тер. Она выскочила из-за поворота и повисла у меня на шее. — Ма уже начала волноваться, да и я тоже. Все в порядке?

— Да, сестренка, мы договорись, — ответил я. — Но нам предстоит много работы. Думаю, я могу рассчитывать на твою помощь?

— Конечно! — рассмеялась она. — Если мы не будем помогать друг другу, то от кого же ждать помощи? У меня ведь, кроме тебя и ма, никого нет.

— Ну уж на нас-то ты можешь положиться. — Я отстранение улыбнулся. Что такое совесть? Гаэлтан когда-то любил рассуждать о том, что она есть у каждого. Но вот только что я, по сути, продал свою сестру, и никакая совесть меня не мучила. Я поступил правильно — другого выбора просто не было.

Часть вторая Посредственный подмастерье

И понеслась колесница, и началось, и завертелось. Сейчас, два месяца спустя, полностью осознаю: я шел по пути моего отца. Разве нет? Посудите сами: я создавал армию, армию высших, делал это втайне. Врагом отца было Воинство Небесное и домены, я собирался воевать против Конклава и доменов. У отца была в союзниках армия друидов, которая превосходила его по силам, но цели преследовала свои. У меня — армия братства, по сути чем-то похожего на Круг друидов. Первый удар отца пришелся на Воинство, первый мой — на Конклав. Да и в конце как отец с друидами поделили все пополам, так и мы с Хантером планируем это сделать.

Единственное отличие — мы получим по алтарю. Алтарь. Удивительное наследие древних, первых высших, тех, кто был до Конклава, до Синода, до Некромантского домена. Приобщенный к алтарю не умирает от простого оружия — он распадается в прах и вновь обретает тело на алтаре своего домена. Никто до сих пор не смог повторить их. Алтарей было четырнадцать с самого начала, столько их и остается по сей день. Сила домена и слабость домена, единственное уязвимое место. Правда, получившего удар от сокрушающего врагов и алтарь не спасет, да и плутонцев не зря зовут «бьющие один раз» на Темной стороне.

Я перенимал опыт. Никуда не годится, если ты просто копируешь действия кого-то, но, если подгоняешь их под себя, получится лучше оригинала: ведь есть возможность учесть ошибки предшественников. Армия братства делилась, по сути, на четыре корпуса. Всадников пока можно было не считать — они скорее гвардия. Конечно, когда дело дойдет до войны, их подразделение будет самым опасным. А пока корпуса усиленно обучали новобранцев. Уже первая пара дней позволила мне составить общую картину.

Основой был корпус Стена под командованием Стоуна. Начнем с того, что каждый из братьев — в первую очередь плутонец. Корпус Стоуна был для нашей планеты совсем нехарактерным. В него шли самые худшие бойцы, и представлял он собой тяжелую линейную пехоту. Здесь не требовалось виртуозного владения оружием, тонкого боевого чутья, умения находить скрытое или избегать прямого боя, разделяя противников и уничтожая по одному. Все, что требовалось от «камнеголовых», — это шагать в ногу, дружно смыкать щиты и бить копьями одновременно. Щиты у них были прямоугольные, на манер легионерских. А кроме копий вооружены они топорами. Конечно, эти ребята по выучке и в подметки не годились когортам Бордового или фаланге Багряного доменов, но все-таки они были высшими. И это давало им колоссальный перевес. Кроме того, не всякий строй умеет вынырнуть из Теней прямо перед противником и в случае неудачной атаки быстро отступить в эти же Тени.

Стоун, их командир, оправдывал свое прозвище. Казалось, он был высечен из камня. Единственный из помощников Хантера, он носил чешуйчатый доспех, как и все его подчиненные. А вот принятого в корпусе островерхого шлема с бармицей не надевал никогда. Его тяжеловесные черты лица вполне соответствовали богатырскому телосложению. Стоя рядом со Стоуном, я чувствовал его мощь. Был он на голову выше меня и раза в два шире в плечах. Низкий, покатый лоб, массивные надбровные дуги создавали впечатление человека, у которого одна извилина, и та — пониже пояса, и было оно обманчивым. В маленьких синих глазах читались ум и проницательность. Дополняли картину тяжелая челюсть и квадратный подбородок. Единственный недостаток Стоуна — отсутствие левой кисти, начисто срубленной еще в детстве, когда он с моим отцом штурмовал Крепость. Сейчас к левому предплечью главного «камнеголового» обычно был прикреплен круглый щит, а вместо кисти сверкало хитрое устройство, позволяющее в момент удара подхватывать древко его любимого оружия — двуручного лабриса.

Братья Агни и Смерч возглавляли вспомогательные корпуса: Огонь и Ветер. Вторые были стрелками, их основным оружием стали тяжелые двойные арбалеты. Но могли они за себя постоять и в рукопашной. Хотя это — на крайний случай. Набирали в корпус в основном духов, и рубки им советовалось избегать. Для беспорядочной драки в захваченных укреплениях или в случае, когда противник сломает свой строй, как раз и предназначался корпус Огонь. В него рано или поздно попадали все стоящие рубаки братства.

Ну и наконец корпус Дождь. Про него я напишу позже.

Всадники Хантера назывались Черным отрядом, который состоял из плутонцев нескольких талантов. Каждый из них хорошо рубился, при этом был еще неплохим колдуном или шаманом. Да, вот такой примерно и предстала передо мной армия братства, как я ее эти два месяца видел. Конечно, если рассказывать, как на ее основе я строил свою, это мне год просто сидеть и писать. Такая ерунда мало кому интересна. Да и я сейчас это все восстановить не смогу. В памяти осталась пара-тройка эпизодов.

Я поежился на холодном ветру и плотнее завернулся в плащ. Холодный ночной ветер, дувший с заснеженных вершин, забирался под капюшон. Обритая наголо голова мерзла. Рядом дремали Шут и Грешник. Была их очередь отдыхать, а моя — наблюдать. Хотя что тут уже наблюдать? Выбор сделан еще вчера вечером.

Целую неделю мы бродили по здешним землям, слушали, сопоставляли, разнюхивали, расспрашивали, прикидывали, считали, а иногда провоцировали стычки. Мы искали. Эти места лежат кольцом вокруг Города. Внешний край кольца пересекает Паучатник. Здесь сформировалось что-то вроде племен, достаточно диких. Дикари тоже были плутонцами, причем многие — потомками десятков поколений плутонцев. Они привыкли жить здесь, притерпелись и не рвались во внешний мир. Хоть традиционно они считались слабее тех, кто живет в Городе и пригородной полосе, имелись и у них свои секреты, свои силы, позволяющие не склоняться перед могучими одиночками или отрядами из Города.

Никому до сих пор не удавалось надолго объединить несколько племен. Внутри них тоже единства нет. Держат их вместе лишь общие враги да полупрозрачные кровные узы. А сложное образование, к примеру, племен из десяти — пятнадцати больше года не выживало. Главным образом потому, что совместные силы еще слишком слабы, чтобы идти на Город, но слишком велики, чтобы их можно было прокормить и найти достойного врага. В результате кто-то продолжал самозабвенно помогать очередному объединителю, кто-то под шумок уводил свой отряд домой. Противники в основном склонялись, присягали, клялись в верности, заодно подсказывали, на кого можно еще обрушиться, и вскоре сами дезертировали. Такова плутонская политика, причем те же законы действовали и для городских банд, и для более диких и опустившихся племен, живших еще дальше от Города, за Паучатником, в так называемых Внешних землях.

Чем ближние племена хороши — так это тем, что кровь в них не застаивается, ряды постоянно пополняются изгнанниками из Города либо молодежью из Паучатника. Дальние же, находясь в постоянной войне с соседями, уже давно вырождаются от внутрисемейных браков.

И вот мы искали племя, с которого начнется очередное объединение. Я не собирался повторять ошибок своих предшественников. Из племен будут набираться боевые подразделения с жесткой иерархией и дисциплиной, и этим отрядам будет дана четкая цель, новый, сильный враг, новые умения и символ, «знамя». Спасибо Хантеру, он показал, как много стоит мое происхождение.

Подходящее племя нашлось. Оно было немалым — около двухсот мужчин, его укрепление расположилось высоко в горах, очень легкое для обороны, вождь был в меру властным, но без мании величия. Вдобавок ко всему этому в племени сложилось искусство стрельбы из лука. Шут посмотрел на воинов и пришел к выводу, что это — нечто вроде способностей Харролов Зеленого домена. К тому же рядом жило еще два племени поменьше, когда-то давно отколовшихся от этого, с теми же умениями, — первые кандидаты на объединение.

Я подозревал, что Конклав за мной наблюдает, — дураками они не были и должны понимать: сын Хансера может стать опасным. Значит, самому объединять племена мне никак нельзя. Для этого нужен кто-то из местных. Вождь выбранного нами племени подходил на эту роль.

Грешник проснулся. Он всегда просыпался до рассвета, всегда вскакивал на ноги внезапно даже для Шута. Казалось бы, вот тело, завернувшееся в плащ, и не определишь, живое оно или мертвое. И вдруг — какое-то движение. Ты уже потом осознаешь, что то самое неподвижное тело резко вскочило на ноги, сделало несколько финтов своим шестом в высоком прыжке и приземлилось на одно колено, припав к земле. И только пару мгновений спустя понимаешь: Грешник пробудился. Для него это были «простенькие упражнения, чтобы размять мышцы и заставить тело проснуться». По крайней мере, так говорил он сам.

— Утро, — буркнул я.

— Утро доброе, — откликнулся он.

— А вот в последнем я сомневаюсь.

— Почему? — Грешник улыбнулся одной из своих редких улыбок. Я знал их наперечет, мог сосчитать на пальцах одной руки те моменты, когда их видел. Три из них предназначались Тер, четвертая была во сне, а пятая — только что. — Меня радует уже хотя бы то, что сегодня вы не собираетесь никого убивать.

— Сложный день. А мне уже, если честно, порядком надоело блуждание по этим горам. — Не знаю почему, но его приподнятое настроение начинало меня раздражать. Да и вообще этот святоша иногда выводил меня. Обычно я этого не показывал, но сегодня все прорвалось наружу. — Понимаю твое уважение к любой жизни, — язвительно продолжил я. — Легко быть святым, когда любого противника можешь вырубить даже без оружия. Вот только что же ты связался с нами, мясниками, у которых руки по локоть в крови?

— Здесь, на Плутоне, все такие, — спокойно ответил он. Улыбка сползла с его лица, передо мной опять был прежний Грешник.

— Плутон, Плутон! — Я повысил голос. — А на Луне другие? А на Земле? Легко идти по жизни в белых одеждах — я, мол, никого не убиваю. Зато убиваем мы! Каждый взятый тобой на себя наш противник — это смерть тех, чью спину он прикрывал. Смерть от наших рук, в том числе и от руки Пантеры. А с ней ты немало постранствовал, так что все трупы дели на два и половину записывай на свой счет.

— Я спас тех, кто выходил против меня, — процедил Грешник сквозь зубы. — Они отделались синяками, а могли лишиться головы.

— Вместо них головы лишились другие! Ты лицемер, самый большой лицемер, какого я знаю. Да, мы убиваем! Но мы делаем это сами! Если у нас есть цель, ради которой надо отнять жизни, мы берем оружие и отнимаем! Сами! А ты нашел тех, кто сделает за тебя грязную работу, и еще смотришь на нас свысока, святоша!

— Это неправда, — тихо ответил он. — Я никогда не смотрел на вас свысока. Вы просто не понимаете.

— Чего? Того, что подставить шею под топор гораздо благороднее, чем сражаться? Да! Мы этого не поймем никогда, но, если бы ты всегда подставлял шею, как бы выжил? А ты жив, стоишь передо мной и еще говоришь, что я чего-то не понимаю!

— Сегодня ты понял, что не каждая цель требует крови, и вы не будете убивать. И это уже хорошо.

— Это — не твоя заслуга! Мне нужно это племя и не нужны всевозможные долги крови, потому наши клинки останутся в ножнах, а вовсе не из-за твоих сопливых проповедей! Я решаю, кому из моих врагов жить, а кому умереть, и ты этого не изменишь!

— Тихо вы, расшумелись, — проворчал проснувшийся Шут. — Небось все часовые вашу перебранку слушают.

Он выглянул из-за скального выступа, который скрывал нас от жителей селения, но, увы, не мог скрыть от ветра. Наш отряд из трех человек расположился на небольшом более-менее ровном пятачке чуть выше частокола. Вообще-то ведущая сюда козья тропа сторожилась, но мы смогли прокрасться мимо часовых. Появиться собирались сверху, со стороны вечных льдов.

— Моралисты тут собрались, философы, вашу через колено. Поспать не дадут.

— Тихо все, — прошипел я. — Отдыхайте, еще времени чуть-чуть есть, с рассветом выступаем.

Они замолчали. Я вновь завернулся в плащ, прикидывая напоследок детали плана. Пройти по лезвию бритвы. Все строилось именно на этом, а еще — на культе Хансера, который в наибольшей мере был популярен именно в этом племени. Пожалуй, шанс упасть с десятком стрел в разных частях тела у нас гораздо больше, чем успешно исполнить задуманное. Кольчуг мы не надевали. Стрелы, выпущенные из деревянных луков с накладками из костяных пластин, прошибли бы их насквозь. Я выглянул из-за выступа. Вон они, два стражника в кожаных куртках с костяными нашивками, кожаных же шлемах, с луками в руках. Да, металла здесь было немного. Добывать руду и плавить ее умели немногие, а все, что попадало в руки племени, пускалось на оружие.

Да, и еще, забыл упомянуть, здесь был известен мой облик и то, что я — сын Хансера. А значит, при всем безумии наших планов шанс на успех оставался.

Над горами начало всходить солнце. Я толкнул ногой Шута, а потом Грешника, сгоняя с них дрему. Мы тщательно выбирали это место строго на восток от деревни. Мы четко выбрали время: первый луч солнца ослепит стражей, осмелившихся взглянуть на нас. Это была постановка, лицедейство, мы играли на потребу дикарям, чтобы пробудить в них определенные чувства. На такие идеи натолкнул меня Шут — тогда, в таверне месяц назад, когда кривлялся перед публикой. Мозг у человека слабо развит, к нему не достучишься, — дави на чувства.

Я все просчитал. Стражники услышали громкий рык белого плутонского тигра. Он прокатился по горам, цепляясь за уступы, эхом гуляя в расщелинах и уносясь к вершинам. Они обернулись на звук, все, кто был на улицах селения, обернулись, но солнце ударило им в глаза.

Я прыгнул первым, Шут и Грешник — чуть запоздав. «Пружина», так обычно называют это заклинание. Творится оно почти мгновенно — воздух сгущается, превращаясь в ступеньку, а как только ты ставишь на эту ступеньку ногу, освобождается и толкает тебя в нужную сторону.

Мы преодолели расстояние до частокола, легко перелетев через верхушки заостренных бревен. Стражники увидели нас в последний момент. Я пролетел между ними, Грешник — над ними: его «пружина» была самой сильной. Шут выхватил свои мечи и прямо в приземлении перерубил обоим луки. Он опустился на самом краю помоста, который шел по внутреннему краю частокола, и, сделав сальто, спрыгнул к нам.

Приземлялись мы не просто так. Для этого служило еще одно специальное заклинание — «подушка». Оно точно так же сгущало воздух, но в меньшей степени, так, что ты входил в него, как в воду. Эти фокусы доступны любому высшему.

Селение было не таким уж большим. Мы могли бы совершить бросок к центру до того, как ошеломленные воины придут в себя. Только планы у нас другие. Мы шли медленно, демонстрируя полное спокойствие. В спину нам полетели с запозданием возмущенные вопли стражников, только сейчас понявших, что случилось с их оружием. К счастью, по самому селению воины с луками просто так не разгуливали, иначе… Я не знаю, что было бы иначе. Ведь и с мечами они на нас не набросились, хотя могли. Я чувствовал их напряжение. Они не знали, что делать, но были готовы ко всему.

Они еще не понимали, как и откуда мы появились. Они все еще гадали — живые мы или какие-то сверхъестественные существа? — но не боялись, и они не спешили хвататься за оружие: видели, что пока мы враждебных действий не предпринимаем. Это лишний раз подтвердило правильность моего выбора. Несмотря на излишнюю суеверность, они не были трусами и не склонны к опрометчивым действиям.

Он поджидал нас у входа в свое жилище. Вожак, это видно сразу. Среднего роста кряжистый мужчина в таком же копытном доспехе, как и стражники, только шлем — стальной, с полумаской. Глаза карие, взгляд цепкий и настороженный. Борода густая, черная с проседью. В здешнем племени чтили примитивные законы — на Плутоне это редкость. Вожака избирали, силой занять его место не смог бы никто — еще одна причина, по которой я выбрал именно это племя за отправную точку. Его звали Бахрам, и был он плутонцем в черт знает каком поколении.

Двое стражников с луками в руках стояли чуть сзади, но так, чтобы вожак не перекрывал им направления стрельбы. И еще один на входе в жилище, но он не производил впечатления простого стражника. Что-то в манере держаться выделяло его.

— Приветствую, вожак. — Я поднял руку.

— И тебе мои приветствия, — откликнулся тот. Голос был густым и чуть хрипловатым. — Зачем входил через стену? Зачем через ворота не прошел? Зачем людей пугаешь, а?

— Ты знаешь, кто я?

— Зачем спрашиваешь? Все знают Миракла, сына великого отца. — На его лице появилась улыбка, но быстро затерялась в бороде. — Но сын великого отца не значит великий сын, а?

Он был осторожен. Он понимал, что не просто так я пришел, но не спешил ввязываться в то, чего не понимал. Сперва он прощупывал меня.

— Разговор к тебе есть, Бахрам, — произнес я. — И он не для лишних ушей.

— Зачем мне с тобой говорить? Что ты можешь мне сказать, а? Мы и так живем хорошо.

— А можете жить еще лучше.

— А можем и хуже. Твой отец был велик, но он приносил лишь смуту. Нам смута не нужна.

— Как знаешь. — Я спокойно повернулся к нему спиной. — Племен вокруг много, кто-то да захочет поговорить, кто-то сможет выслушать, а кто-то и понять. Когда я вернусь сюда с ними, не обижайся.

— Чтобы вернуться, надо еще суметь уйти.

— Смелые слова. — Я не оборачивался.

Вместо этого окинул все возраставшую толпу пристальным взглядом. Воины отводили глаза, женщины прятались за их спины. Лишь двое охранников Бахрама медленно потянулись к колчанам со стрелами.

— Тебе какая разница, уйду я или нет, — подпустить в голос металла. — Ведь Шут на сей раз не луки твоим охранникам перерубит, а шеи. И кто помешает мне добраться до тебя? После этого доблестному и мудрому вожаку Бахраму будет все равно, что станет с его убийцами, как и то, скольких мы положим, прежде чем нас угомонят. Впрочем… я-то как раз уйти могу. Неужели ты не слышал о моих меркурианских способностях?

— Зачем угрожать, — поспешно сказал Бахрам. Потом Шут долго смеялся, рассказывая, как вожак при этом побледнел. — Разве я сказал «нет», а? Я всего лишь спросил, что ты можешь нам предложить. И высказал свои опасения, что мое племя не переживет смуты. Заходи в мой дом, посидим, послушаем.

Я усмехнулся. Первая стычка осталась за мной.

— Твое племя переживет смуту и на ее гребне поднимется высоко, — заверил я незадачливого вожака.

За то время, которое я посвятил наблюдению, жизнь диких племен ближнего круга предстала передо мной во всей полноте. Убогие хижины непонятной формы, неопрятные мужчины, женщины, которых и за людей не считали, если те не находили способа проявить себя в бою или на охоте. Впрочем, драться их учили наравне со всеми. Ребенок получал первое оружие в шесть лет. Чаще всего копье с кремневым наконечником.

Хижины стояли несколькими кругами. В центре круга — большие чаны. В них закладывалось мясо, пересыпалось порошками из местных трав и теми самыми, которые входили в пищевой набор, получаемый по амулету. Наконец-то я узнал их предназначение. Дикари выменивали эти порошки у горожан. Надо же, а мы с матерью их просто выбрасывали. Мясо квасилось там дней десять. После этого оно вполне пригодно в пищу.

Стаи крыс часто совершали набеги на чаны. Для защиты от них дикие содержали множество кур. Эти птицы с мощными клювами, унизанными острыми треугольными зубами, и голенастыми ногами легко расправлялись с грызунами. Заметив крыс, курица начинала громко и противно орать. На эти звуки сбегались ее товарки со всего селения, расправляясь со стаей без жалости. Ну а также куры служили резервным запасом пищи, а из их перьев делали оперение для стрел.

Еще в селении жили своры полудиких собак. Каждая из них включала в себя доминирующую самку и от пяти до десяти кобелей. Собаки охотились сами по себе, принося хозяевам часть добычи. Если же вечером они заявлялись домой без мяса, в чан бросали пару кобелей. Умные животные прекрасно понимали эту закономерность. Правда, оставалось неясным, почему они не уходят от хозяев, влача столь жалкую жизнь. Возможно, дело было в том, что люди всячески опекали доминирующих сучек, а уж те держали в узде всю свору. А еще собаки были неплохим подспорьем при обороне селения.

Вот такая сложилась жизнь в Диких землях. И одно племя в этом мало отличалось от прочих. Правда, в степях еще выращивали быков. Там их можно было держать на подножном корму, травы хватало, а быки — животные всеядные. Но в этом была определенная опасность. Коровы и быки-производители обладали весьма скверным характером, потому держали их все время на привязи, а рога спиливали подчистую. Телок, если они не нужны, убивали при рождении, бычков же сразу кастрировали, если опять же не было нужды в новом производителе. Дети племени весь день собирали еду для рожающих коров и единственного быка-производителя. Им же частенько скармливали чужаков, пленников и провинившихся членов племени. А вот случка быка с коровой была непростой задачей. Свести двух диких, могучих зверей так, чтобы не повредить им и самому не погибнуть… За это брались только лучшие охотники племени, а все остальные на это время покидали селение, чтобы не погибнуть, если бык или корова вырвутся. Ну а еще имелись племена, приручившие коней — без сомнения, самых умных зверей на Плутоне.

По крайней мере, теперь мне стало ясно, почему ту или иную женщину мы называем сукой или курицей. Все это шло от диких племен, от их повседневной жизни. И жизнь эта, надо признать, воспитывала не таких уж плохих бойцов. Несомненно, уступавших тем, кто прошел Паучатник, но все же по-своему опасных.

Невысокий столик, циновки с неприхотливым узором, нехитрая снедь. Преимущественно какая-то кашица из мяса или рыбы. Живности на Плутоне хватало, иначе племена не могли бы прокормиться, но мясо оставляло желать лучшего. Что ты с ним ни делай, оно оставалось жестким и пахло не очень приятно. А вот дикие нашли способ. Их еда оказалась вполне приличной, особенно если учесть, что добывали ее здесь же, на Плутоне… Но городская пища, даже получаемая по амулетам, не в пример лучше. К еде принесли какое-то хмельное пойло, очень крепкое и вонючее. Видно, люди не могут без алкоголя и насобачиваются гнать его из чего угодно.

Нас было трое. Я сидел, подвернув под себя ноги, лицом ко входу. Справа — Бахрам, слева — тот самый человек, который во время нашего первого разговора стоял на входе в жилище вожака. Спиной ко входу здесь сидеть не принято. Третьего звали Мустариб. Молодой: в бороде и длинных волосах ни одной седой волосинки. Карие глаза чуть-чуть навыкате. Лицо смуглое, обветренное. Когда Мустариб говорил, он не смотрел в глаза собеседнику. Поймать его взгляд было сложнее, чем плутонского коня голыми руками. При этом он вел себя гораздо спокойнее Бахрама. Сначала я не понял, зачем здесь нужен он, но Бахрам объяснил: Мустариб претендовал на место вожака соседнего племени. Их обычаи отличались. Власть там бралась боем. Драку он проиграл, но сумел спастись с горсткой своих сторонников. Сюда он пришел, потому что в племени Бахрама у него была родня — не ахти какая близкая, и все же лучше, чем ничего.

Здесь я должен пояснить кое что. Племена не имеют названий. В разговорах их называют по имени вожака. Так вот, чтобы второе из трех племен лучников стало племенем Мустариба, последнему надо было вернуться и вновь бросить вызов Генофаю, своему сопернику. Провернуть это непросто. Конечно, большинство воинов будет стоять в стороне и смотреть, чем все кончится. В драку полезут только самые приближенные сторонники, те, кому есть что терять и кого победители точно не пощадят. Проблема в том, что, выиграв предыдущий бой, Генофай перебил большинство сторонников Мустариба. Если изначально силы противников были примерно равны, то сейчас Мустариб проигрывал практически вдвое. Помочь бойцами Бахрам ему не мог. Это вызвало бы возмущение остального племени Генофая — оно просто не приняло бы вожака, пришедшего с чужими луками за спиной. Ситуация была не самой лучшей, но я уже видел, как обратить ее в свою пользу. Потому я и не возражал против присутствия Мустариба.

Оружие, понятно, оставалось при нас. Как я и говорил, с хорошей сталью здесь туго. Для ближнего боя в основном использовались копья и топоры. А уж из доспехов встречались только стальные шлемы. Но Мустариб щеголял в кожаной куртке, обшитой стальными бляхами. Только это уже говорило о многом. В племени его наверняка за это не любили. Еще бы, ведь многие простые бойцы вынуждены даже наконечники стрел делать из кости и кремня.

Традиционные здесь разговоры о здоровье родни и о «как дела?» сразу не заладились. Принято в племенах сперва поговорить о всякой ерунде, а потом уже к делу переходить, но я так не привык. Мне было плевать на здоровье жены и детей Бахрама, мне было плевать на то, насколько удачна охота и сколько желудей и каштанов запасли женщины, ходившие в долины, да и на то, что в племени появился человек, умеющий плавить хорошую бронзу, мне, если честно, тоже было плевать с самой высокой горы. Вожаки же о моих делах и родне не знали ничего. Потому в самом начале возникла неловкая пауза. Заполнить ее горцы попытались с помощью мутного самогона. Я тяжело вздохнул. Пойло было крепким, а разговаривать с двумя упившимися дикарями — никакого удовольствия. Пришлось атаковать с ходу:

— Я хочу объединить несколько племен. — Слова я произносил медленно, давая вожакам время понять и обдумать. — Но делать я это собираюсь через кого-то. Этот кто-то будет возглавлять ополчение племен, и фактически власть в этих землях достанется ему и его племени. Твое племя, Бахрам, одно из самых сильных. К тому же у вас умно устроены смены вождей. Так что не надо опасаться, что завтра какой-то молодчик всадит тебе стрелу в спину и мне снова придется договариваться. К тому же ты сам неплохо командуешь бойцами. Потому я выбрал тебя.

— А что моему племени с того будет? — спросил он.

— Разве мало того, что оно станет первым? — Я подпустил в голос удивления.

— Зачем нам это? Мало ли таких «первых» было и в горах, и в долинах, и в степи, и в лесу, и в болотах? Где они сейчас, а?

— Ты должен уяснить несколько вещей, — сказал я. — Первое — я не хочу крови. Отряды двух племен в состоянии убедить вожака третьего присоединиться добровольно.

— Как присоединится — так и отсоединится, — проворчал Мустариб. — Было так не раз. Многотысячные армии собирались, а месяц пройдет — и начинается дезертирство. И как воевать, если не знаешь, сколько бойцов у тебя будет завтра?

— Второе. — Я сделал вид, что не услышал его. — Какие племена собирать, скажу тебе я. Через месяц их вожаки принесут мне клятву на крови. Поверь мне, принесут. До этого такими же клятвами со своим вожаком должны быть связаны все бойцы племени. Вплоть до того, что пусть клянутся под прицелом лучников.

— Мне неохота клясться. Даже если ты поклянешься в ответ, — заметил Бахрам.

— В ответ я клясться не буду. И от вас с Мустарибом клятвы не требую. Вы будете моими руками.

Вожаки заулыбались. Наивные дикари уже прикидывали, как потом устранить меня и загрести всю власть себе. Это было написано на их лицах. Меня это не волновало. До того как армия оформится, я им буду нужен, а после — все уже станет не так важно.

— Третье: через пару дней, если мы, конечно, договоримся, сюда придет обоз. Он доставит стальные кольчуги, шлемы, топоры, наконечники для стрел, нормальную еду и золото. А также с ним прибудут инструкторы, которые будут делать из вас настоящих бойцов.

Вот теперь глаза вожаков заблестели. Стальные кольчуги и шлемы на всех воинов — это сразу сделает их королями гор. Теперь они точно не откажутся.

— И последнее — хочу, чтобы вы поняли: я опираюсь не только на ополчения племен, которые вы соберете. У меня хватит сил покарать за нарушение приказов и инструкций. Теперь у вас есть время подумать и ответить «да».

— А если мы откажемся? — ехидно спросил Мустариб с паршивенькой усмешкой на губах.

— Если ты откажешься, то завтра я приволоку тебя к Генофаю, связанного собственным поясом, и попробую договориться с ним.

Я ответил, не меняя тона, при этом умудрился поймать взгляд неудачливого вожака. Мустариб побледнел и мелко затрясся. Бахрам бросил на него лишь один взгляд и опустил глаза.

— Повторю для тех, у кого уши щебенкой забиты: я своего достигну. Племен и вожаков хватает. Я себе помощников найду в любом случае, но сюда вернусь очень злым. Уже через полгода под моей рукой будет объединен Город и Дикие земли. И кто будет править племенами, решается сейчас.

— Я согласен, — выпалил Мустариб.

— И я. — Бахрам чуть-чуть запоздал.

— Не беру с вас клятв — надеюсь, здравый смысл удержит вас крепче них. — Теперь я говорил тихо, но они ловили каждое мое слово. Они уже были моими, где-то с середины разговора. Слишком просто устроены их мозги, слишком простые проблемы и способы их решения наполняли их жизнь. Они не были равными мне игроками, они не были дайх. — Запомните несколько вещей. Никто, кроме вас, не должен знать, что ваш повелитель — я. Если эти вести дойдут до Города, нам может прийтись туго. Доводите до умишка каждого вожака, что после принесения ими клятвы их отряды будут вооружены не хуже ваших. Но для всех племена собираете вы двое. Бахрам будет старшим из вас.

— Но я ведь еще даже не вожак, — заметил Мустариб.

— Завтра станешь, — пообещал я.

— Мы не сможем…

— Ты с кем споришь?! — Я повысил голос, просто для проверки.

— Прости, повелитель. — Он тут же склонил голову. Хороший чиэр. Уже понял, кто его хозяин. А ведь прошло не очень много времени.

— Завтра ты бросишь вызов Генофаю: твой отряд против его отряда.

— Прости, повелитель, но мы не справимся — даже с твоим новым оружием у нас нет шансов.

— Новое оружие будет через два дня. А ты справишься. Я, Шут и Грешник войдем в твой отряд. Нас не знают в горах и точно не подумают, что мы — бойцы Бахрама, тем более что после прихода обоза мы тихо исчезнем. А добротное оружие и доспехи, вкусная еда быстро убедят племя, что ты лучше Генофая.

— Спасибо, повелитель. — Его глаза радостно засверкали. — Я верил в твою мудрость и силу.

— Верь и дальше, — милостиво разрешил я. — Сторонники Генофая, которых мы возьмем живьем, твои, делай с ними что хочешь. Исключение — те, кого оглушит Грешник.

Лицо Мустариба недовольно скривилось. Наверно, он уже прикидывал, как казнит своих противников в назидание остальному племени.

— Если тронешь их хоть пальцем — оторву яйца, — спокойно добавил я.

И опять он склонил голову, подтверждая мое право приказывать.

Разговор получился коротким. Я посидел с ними еще немного, сказал, какие племена они должны покорить за месяц, объяснил, как хочу, чтобы они организовали ополчения в виде боевых подразделений. Впрочем, из последнего они мало что поняли. Этих дикарей еще надо будет дрессировать и дрессировать. Но главное сделано — они уже мои. Еще раз пригодилась тонкая наука манипуляции людьми. В свое время долгие дни и ночи мать посвящала меня во все детали. Важно все: взгляд, поза, интонации голоса, каждый жест. Только так можно сплести паутину, в которую попадется человек. Далеко не каждый, люди вроде Хантера, даже если не увидят твоей игры, в сети не попадутся — они для этого слишком сильны. Но куда тягаться со мной вонючим дикарям?

Да, куда им со мной тягаться? Нас было одиннадцать, их — больше двух десятков. Но это ничего не значило. Пятеро из них ушли в Тени еще до стычки, они же первыми оттуда и вывалились. По сути, все закончилось в тот момент, когда я появился за спиной Генофая и снес ему голову. Четверых спас Грешник. Пятеро сдались сами, но их судьбе я не завидовал. Остальных положили сторонники Мустариба, которых вел Шут. Я не остался на ночь в их селении, хотя благодарный вожак упрашивал меня. Я не видел толку в напрасной жестокости, а праздник «в честь свержения узурпатора» обещал закончиться показательной казнью. Четверых, которые встретились в бою с Грешником, охраняли доверенные люди Мустариба. Новый вожак очень боялся нарушить мои приказы.

В селение Бахрама мы не вернулись — заночевали на небольшом плато. Шут собрал дрова, мне удалось подстрелить из арбалета какую-то мелкую тварь. Грешник где-то накопал корешков дикого лука. Сноровисто развели костер, быстро сварили нехитрую похлебку. Любой плутонец вполне сможет прожить в дикой местности. Говорят, наши желудки переварят даже гвозди, — это недалеко от истины. Шут что-то ворчал, съел мало и тут же завалился спать. Для нас же с Грешником стряпня была вполне нормальной. Ели мы не спеша, тихо переговариваясь.

— Повелитель? — спросил он. — Кажется, так тебя назвал этот Мустариб?

— Пусть привыкают, — небрежно ответил я. — Они ведь всего лишь дикари. К ним всегда относились с пренебрежением, потому никто и не додумался, что, приложив усилия, из племен можно сколотить неплохую армию. Но они весьма строптивы, так что лучше сразу приучать их к мысли, что я — повелитель, а то начнут зарываться.

— Откуда ты знаешь? Может, кто-то и пытался подчинить их до тебя, — заметил он.

— Может быть. — Я не стал спорить. — Вот только простой силы для этого мало. Глотку во сне перерезать можно любому. Значит, надо сделать так, чтобы эта мысль даже не пришла в немытые дикарские головы.

— И ты это сделал?

— Я полностью подавил их. Это было несложно.

— Да, твоя мать наверняка научила тебя этому искусству, — кивнул Грешник. — Но долго ли ты сможешь удерживать их?

— Не волнуйся, Грешник, я все продумал. Рассказывать тебе деталей не буду, сам все увидишь в свое время.

Он опять кивнул. Сегодня он был каким-то подавленным, и я подозревал, что причина — тот бой, в котором мы поучаствовали днем.

— Ты так не приемлешь смерть? — спросил я, подпустив в голос нотки понимания. Сегодня Грешник оказался очень полезен. Мне не хотелось, чтобы в дальнейшем он сражался хуже. Ведь скоро нашими противниками будут не варвары из занюханного кишлака, а те, кто равен нам. Всегда полезно знать, что на душе у твоего союзника.

— Смерть так же естественна, как жизнь, — задумчиво произнес он. — Мне не нравится, что так часто она приходит от оружия, но, пока Плутон остается таким, с этим ничего не поделаешь.

— Да… — Сложно было поспорить. — Нас загнали в рамки, почти не оставив выбора.

— Но рано или поздно рамки становятся тесными, находятся те, кто хочет вырваться за них. А вырваться без крови невозможно. Те, кто поставил рамки, и те, кто привык жить в них, будут сопротивляться. Им так привычнее, спокойнее. Сейчас ты пытаешься свести кровь до минимума, и я благодарен тебе за это.

— Хорошо, что ты это понимаешь. — Я улыбнулся. — А то я начал думать, что ты уже не с нами.

— Если у нас все получится, мы разобьем прутья клетки, мы изменим этот мир. На Луне детям не придется учиться убивать так рано, а это уже лучше, чем есть сейчас. Ты, Миракл, не был в Паучатнике, ты не знаешь, что это такое, и не поймешь моих чувств. Я дерусь за то, чтобы другим не пришлось пройти моего пути. И ради этого я готов смириться с тем, что рядом убивают. Просто попытаюсь спасти всех, кого смогу.

— Ты ведь понимаешь, что это — капля в море?

— Понимаю. Легко спасать все человечество. Человечество само по себе безлико. Гораздо сложнее — конкретного человека с его недостатками. Те же дикари, которых я сегодня спас: ведь, повернись все по-другому, у них бы рука не дрогнула убить меня. А попади я в плен — каждый из них с радостью помог бы пытать меня, всю свою фантазию приложил бы.

— Наверно, сложно сдержаться в бою, понимая все это, — задумчиво проговорил я.

— Очень сложно, — признался мой собеседник. — Иногда просто балансируешь на грани. Сила искушает, словно кто-то шепчет на ухо, советуя развернуться во всю мощь, уничтожать то, что считаешь неправильным, вырубать под корень. Но это — тупик. Силой можно остановить на время, сдержать, запугать, но не изменить. Силой не вложишь в мозги человека простую мысль: мало что в этом мире стоит покупать ценой чужой жизни, всегда есть возможность договориться.

— Ха! А ты сможешь договориться с Конклавом? Или с их стражниками?

— Вряд ли, — не стал спорить Грешник. — Это мне пока не по силам. Может быть, когда-нибудь я и смогу, но живем-то мы сегодня. Потому приходится смириться со смертями вокруг. Хотя душа болит.

— Если душа болит, значит, она есть, — задумчиво пробормотал я.

Это были слова Гаэлтана. Друид часто повторял их. Вот и всплыли в голове, да так некстати. Выходит, я бездушен? Ведь события этого дня совсем не тронули меня. Ну пришлось убить еще несколько людишек. Кто о них вспомнит уже через пару дней? Тоже мне великая потеря, если через месяц забудутся даже их имена и лица. Дурацкий разговор. Настроение у меня вдруг испортилось, но Грешник и сам не горел желанием продолжать беседу. Он быстро доел и завернулся в теплый плащ, лег рядом с Шутом. Стражи мы не выставляли. Предвиденье разбудит вовремя — приятная мелочь науки Марса. А вот мне спать не хотелось. Вроде бы устал, а в сон не клонит.

Я присел, опершись спиной о камень. Большой серый валун, мне по пояс. От него веяло холодом, а ко сну это мало располагало. Привычный рисунок звездного неба. Мне вдруг тоже стало интересно: а каков он на Луне? А на Земле, когда блюдце полной Луны вплетается в картину?

Мир Видений подступал ко мне. Я давно в нем не был — он звал, — и я, махнув на все рукой, отдался этому зову. Пусть ведет, пусть сам решает, что я сегодня должен увидеть.

И я увидел…

…Я переиграл Вещую в интриге с Эльзой. Она не смогла прочесть троп судьбы. Я действовал через Мир Видений, а это сразу подняло меня над уровнем обычных предсказателей, пусть даже очень талантливых. Точно так же Мир Теней когда-то поднял своего сына, маркизишку Луи, над сокрушающим врагов, в тот день, когда погиб мой отец, Вещая не смогла увидеть меня, и потому Герхард стал разговаривать со мной, а не натравил своих псов.

Но сейчас против банды действовали обычными методами, и шаманка чуяла опасность. Бойцы были наготове. Предчувствие опасности передалось всем. Они поняли, что привычный и знакомый Город вдруг стал враждебным. Вокруг банды стягивалась петля, и каждый ощущал ее на своей шее. Герхард умело отражал все попытки корпуса Дождь просочиться в его банду, без жалости резал засланных лазутчиков по указке Вещей. Это на какое-то время отсрочило его смерть, но поставило его людей под удар. И теперь Аква не собиралась договариваться.

Они все собрались в знакомом мне особняке. На балконе, где когда-то я целовал Эльзу, сейчас засела пара человек с тяжелыми арбалетами. Часовые ходили по стене, напряженно вглядываясь в темноту. Все духи сидели в Тенях, ожидая атаки. Банда сжалась и оскалила клыки. Банда чувствовала свою силу. Банда привыкла упреждать удары противников. Страха не было ни в ком. Они верили Герхарду, а Герхард верил Вещей. Старуху трижды пытались отравить, два раза стреляли в спину, один раз атаковали из Теней. Яд шаманка почувствовала сразу. Она падала на землю за миг до того, как арбалетный болт должен был пробить ее насквозь. Все-таки она была плутонкой, старой и опытной, рефлексы бойца не умерли, хоть и притупились. Подосланного в Тенях духа бойцы Герхарда изрубили прямо там же, не выходя в обычный мир. Вещая тоже цеплялась за жизнь. И каждый ее успех укреплял дух банды. Защищаться всегда легче, чем нападать. Но единственная банда, в которую не просочились люди Аквы, была обречена.

Это стало отличным поводом испытать корпус в деле. Не каждого отдельно — в индивидуальных способностях братьев сомнений ни у кого не оставалось. Плутонцы, прирожденные одиночки, должны были действовать вместе, как один, словно части сложного механизма. Аква должна направить их удары так, чтобы банда Герхарда прекратила существование быстро, незаметно и с наименьшими потерями для нападавших. Новое время неумолимо надвигалось на старых хозяев жизни.

В цепочке всегда существует слабое звено. Не была исключением и цепочка часовых вокруг особняка. И к полуночи люди Аквы нашли такое звено: один из духов, самый молодой, наверное, или самый бездарный. Братья сумели подобраться к нему незамеченными на расстояние броска ножа. Клинки свистнули одновременно. И тут же за спиной часового появился не знающий преград, подхватил тело, не давая ему выпасть из Теней. А трое братьев Дождя уже рассредоточились по стене, занимая позиции за спинами часовых в обычном мире. Короткий блеск клинков в свете звезд — и брешь в обороне банды была прорублена. В нее хлынули потоком только этого и ждавшие бойцы корпуса.

Все делалось четко и быстро. Братья растекались по лагерю, вновь уходили в Тени, готовясь к очередному удару. Меркурианец аккуратно опустил труп духа на землю. Таиться уже не было смысла. От особняка послышался хриплый крик Вещей, поднимающей тревогу. Шаманка чувствовала беду, но не могла знать, откуда она придет. Старуха еще пыталась спасти обреченную банду. Смысла в этом уже не было. Хантер не собирался терять своих людей. Если корпус Дождь напорется на серьезное сопротивление, он отступит, а завтра попытку повторит Огонь или Черный отряд. Вопрос лишь во времени.

Меркурианец вывалился из Теней под крышей, нанося удар в падении. Вещая почувствовала угрозу, отшатнулась назад, но на сей раз старые мышцы подвели. Не знающий преград снес ей мечом полчерепа и вновь ушел в Тени, не коснувшись земли. Он был хорош, этот союзник и, как я узнал потом, наставник корпуса Дождь. Он появился два раза, именно там, где без него нельзя было обойтись, и ушел, предоставляя братьям исполнять самую кровавую часть плана.

— Стальной дождь! — в первый раз на Плутоне прозвучал клич одного из корпусов братства детей Хансера. Дождю выпало стать первыми.

Они атаковали из Теней. Основу корпуса составляли духи, но бою их учили те, кто прошел школу Шута. Их черные одежды выделялись, хотя этот же цвет был популярен и в бандах, но бойцы, одинаково одетые, в капюшонах, с масками, скрывавшими нижнюю часть лица, выглядели как нечто нечеловеческое. Слишком одинаковые, чтобы это можно было спокойно перенести, слишком хорошо владеющие оружием, чтобы им можно было дать достойный отпор. Они выскакивали из Теней, наносили несколько быстрых ударов и тут же отпрыгивали, вновь уходя в Тени, а навстречу переходившим в контратаку бандитам выпрыгивала вторая волна. Этот бешеный водоворот мог сломить дух кого угодно.

Один из бандитов, видимо самый молодой, не выдержал, упал, бросив оружие, и закрыл голову руками. Я слышал его тихое жалобное подвывание. Явно урожденный плутонец, не из тех, кто прошел Паучатник. Должен признать, такие слабее духом. Кто-то вроде меня встречается среди нас редко.

Но остальные бандиты, держались. Пусть банда в первую секунду боя сократилась вдвое, пусть на их глазах умерла Вещая, которую помнили старой еще их деды и прадеды, пусть непонятно было в хороводе, который устроили братья, сколько врагов их атакует, банда держалась. Их вожак выжил в резне, устроенной Хансером. Их вожак правил бандой дольше кого бы то ни было в Городе. Герхард привил им веру, что выведет банду из любой передряги, если никто не дрогнет, если все будут драться. И они дрались. Я-то видел: их все еще было больше.

Герхард боялся. Он спрятался на втором этаже особняка, в комнате с одним окном, да, тем самым, в которое выглянула Вещая, поднимая тревогу. В соседней комнате без окон он спрятал самое дорогое, что у него оставалось, — семью: жену и трех дочерей. Охраняло вожака всего двое человек. Наверно, Герхард слишком понадеялся на крепость своей обороны, он просто не думал, что кто-то доберется до него в самый разгар боя. И зря. Охранники наверняка были лучшими, они даже успели среагировать на появление врагов, но выхваченное оружие не помогло. Против каждого было двое, и четверо братьев ударили одновременно.

Герхард, приникший к окну, пытавшийся понять, кто его атакует, обернулся. Аква перешагнула через трупы охранников. Раньше у меня не было случая рассмотреть эту девушку. Я по привычке запомнил лицо — мягкий овал, тонкий, породистый нос, большие зеленые глаза, тонкие брови, чуть полноватые, чувственные губы, скулы выделяются несильно. Длинные черные, как вороново крыло волосы, которые она обычно заплетала в тугую косу. Она могла бы сводить с ума мужчин, но удар неизвестного мне сотрясающего Вселенную раз и навсегда убил в ней женщину. Я не видел ее тела ниже шеи — сомневаюсь, что видел кто-то, кроме остальных четырех иерархов братства. Лишь догадывался, к чему может привести полученный в упор язык магического пламени.

И только такая женщина, как Аква, могла создать корпус Дождь. Тщеславие есть в каждом. Каждому хочется не просто чего-то достигнуть, а еще и того, чтобы его достижения видели, восхищались ими. В корпусе этому не оставалось места. Его элита — мастера инфильтрации. Они проникают в ряды противника, сливаются с ними, становятся их частью, медленно движутся вверх, вербуют парочку влиятельных лиц. В оговоренный момент главарь противника умирает, и к власти приходит ставленник корпуса. А сделавший свою работу брат исчезает. И никто не догадывается, что где-то на нижних ступенях иерархической лестницы уже начинает свой путь тот, кто пришел ему на смену. И если новый вожак что-то сделает неправильно, он уйдет, как и его предшественник. И никто не узнает о роли тех, кто стоял в тени, — братьев корпуса Дождь. И даже ночные операции вроде этой не принесут славы. Утро застанет лишь трупы. Кто вырезал одну из сильнейших банд? Никто не узнает. Корпус Дождь скрытен, как скрытна его предводительница.

Герхард был главарем, вожаком. Он не родился таким, всего он добился сам. А первые шаги плутонец всегда делает по крови: он должен научиться лить чужую кровь, чтобы не шагать по своей. Он должен научиться смирять свой страх и рисковать. Все это когда-то умел и Герхард. Его сломали. Ему напомнили, что бывает страх, которого не преодолеть. Но есть моменты, когда человек забывает про страх. Крыса, загнанная в угол, страшна.

— Я сама, — бросила Аква, поднимая свое оружие.

Странное оружие. Очень тонкое лезвие шириной в две ладони, не меньше, оно не превышает по длине обычного меча. Такая же рукоять, а в целом оружие чуть меньше роста Аквы, хотя и сама она была не очень высокой. Мне казалось, такое лезвие должно быть очень гибким, но кто знает, как Безумный Кузнец добился подобного эффекта, что им можно отразить даже удар топора.

Герхард атаковал первым. Еще не успели отзвучать слова предводительницы корпуса Дождь, главарь банды колобком прыгнул вперед. В прыжке он выхватил два меча — длинный и короткий. Клинки завертелись, на Акву посыпался град ударов. За пару мгновений Герхард буквально отбросил ее к дальней стене. Действовал он умело: сократив расстояние, уже не давал девушке разорвать дистанцию и пустить в ход свое длинное оружие.

— Ну куда же ты бежишь, овца, — прохрипел главарь сквозь зубы. — Я тебя сейчас выпотрошу, а кишки развешу на балконе!

Аква молчала. Маска скрывала лицо, в глазах — спокойная сосредоточенность. Отбивать странной помесью косы и лопаты удары двух мечей — задача не из простых.

— А потом мои ребята порубят на куски твоих прихвостней, — продолжал злобствовать толстяк Герхард.

Акве оставалось шага три до стены, когда она прыгнула спиной вперед. Лезвие очертило перед ней широкий полукруг, отбрасывая Герхарда назад. Главарь попытался парировать. Сталь лязгнула о сталь, посыпались искры. Герхард вскрикнул. Он чуть не лишился короткого меча, левую руку пронзила боль. Он понял, что прямо такое оружие не отобьешь, надо отводить удары, а не парировать. И девушка перешла в контратаку. Ее движения были скупыми, четкими и, что самое главное, — быстрыми. Лезвие вертелось восьмерками, все разгоняясь и разгоняясь. Я как завороженный смотрел на необычную и очень четкую технику работы незнакомым оружием. Вращение все быстрее и быстрее, при этом девушка почти не прикладывает сил. Каким-то образом она умудрилась вложить всю немалую массу клинка в скорость, а тонкие ручки теперь лишь направляли этот сверкающий вихрь.

Она теснила своего противника. Пусть это было не так эффектно, как бросок Герхарда, да и не так быстро. Главарь банды успел прийти в себя, собраться, выстроить защиту. О том, чтобы прорваться через сплошную стену стали, не могло быть и речи, но отбивался он легко, даже начал подумывать о контратаке — вновь сократить дистанцию и на сей раз не упустить инициативы. Он не видел того, что прекрасно понимал я: в движениях Аквы сквозила простота и мощь девятого вала.

Герхард не сразу осознал изменения. Они оказались незначительными. Чуть сместилась траектория движения клинка, чуть сбилась с шага противница — ну понятно, устает. А когда заметил, в душе приободрился, попробовал сделать подшаг навстречу… Аква подпрыгнула и ударила, вкладывая в удар массу клинка и своего тела. Подставленный короткий меч вылетел из руки. Широкое и необыкновенно тонкое лезвие сверкнуло и уперлось в пол. Аква замерла, присев на одно колено. Герхард остановился, моргнул, и только тут я заметил тонкий разрез, отсекший голову и правую руку от тела. Разрез все увеличивался. Отрубленная часть сползла и упала на пол. А на лезвии — ни капельки крови. Аква резко встала, вскидывая клинок.

— Стальной дождь! — заорали сопровождавшие ее бойцы. Этот крик слился с кличами братьев снаружи.

— Выкиньте труп, пусть те, кто сопротивляется, увидят его, — приказала девушка. — Через полчаса здесь не должно быть ничего живого. Перебить всех: раненых, сдающихся, женщин, детей, даже собак, если найдете.

Она даже не сомневалась в исполнении своего приказа — развернулась и ушла. А я все не позволял Миру Видений увлечь меня прочь. Я отстраненно наблюдал за действиями корпуса.

Как быстро у меня появятся люди, способные потягаться с братьями на равных? Да и появятся ли вообще? Сейчас в Городе Кот уже собрал множество молодежи. Где-то полтысячи человек, и именно им, случись что, противостоять корпусу Дождь. Вот только корпус их размажет по стенам катакомб, даже не поморщившись. И суть совсем не в интенсивности тренировок. У Аквы было гораздо больше времени: братство могло себе позволить готовиться не спеша. У меня времени оставалось на порядок меньше. Чем больше я думал, тем отчетливее понимал: братство опередило меня навсегда. Мне их просто не догнать. А если ты не можешь подняться так же высоко, как твой возможный соперник, выход один — стащить его за ноги на свой уровень.

Да, к таким выводам я пришел тогда, месяц назад. Единственный мой шанс выжить — сталкивать корпуса братства со всеми возможными врагами, при этом беречь свои отряды — тех людей, кто верен лично мне. Я вернулся в Город, бросил войну племен на самотек. Все, что от меня требовалось, я уже сделал. Следующий месяц Бахрам и Мустариб должны действовать сами. Заодно и посмотрю, на кого из них можно опереться.

В Городе все шло своим чередом. Правда, удивила меня Пантера. Вернувшись в Город, я обнаружил, помимо подразделений новобранцев братства, отряда Кота и перешедших под наш контроль банд, еще одно образование — сестринство Гюрзы. Прямо не знаю, плакать или смеяться. Все-таки, наверно, нельзя плутонцев лишать детства: те, кто прошел Паучатник, приобретают склонность впадать в него на протяжении всей жизни. Чуть более сотни женщин в одеждах, копирующих облачение братьев с вышитой на них змеей. И все это затеяла моя сестренка. Я попытался воззвать к разуму Хантера — тот лишь рукой махнул. В рядах братства женщины не считались полноправными, кроме Аквы. Так что вполне естественно, что Тер, еще не остывшая от детских фантазий, сумела их организовать. В мое отсутствие было что-то вроде небольшой войны, правда, кровь проливать не пришлось. В результате Тер договорилась с Хантером. Она возьмет лишь одну женщину из десяти, а братство поможет им оружием и наставниками. Там были еще условия, но в них я не вникал. Это — проблемы Хантера, как он будет успокаивать бабье, обслуживающее нужды братства.

Конечно, я собирался поговорить с сестрой на эту тему и поговорил, но раньше случилась другая встреча. Сейчас мои руки дрожат, а мысли путаются. Сложно так сразу восстановить в памяти два месяца, наполненные событиями под завязку, но, похоже, у меня это получается.

Так вот, мы вернулись в Город. Сейчас это произошло не так, как обычно. В старые времена, не имея при себе десяти амулетов, невозможно было пересечь некую незримую черту — границу Города. Как оказалось сейчас, «Белый пегас» благодаря хитрому способу постройки позволял обойтись без амулетов. Ты входил в таверну, а не в Город и пересекал ту самую незримую черту внутри этого небольшого мирка, живущего по своим законам. А выходил уже в Городе, абсолютно спокойно. Хотя спокойствие это было относительным. За таверной присматривали духи городских банд: интересные люди тут же брались под наблюдение. В то же время обладатель десяти амулетов мог сам выбрать место и время входа в Город и при определенных умениях слежки избежать.

Мы втроем вышли из таверны в Городе. Уж нам-то слежки опасаться не стоило. Все банды уже контролировались братством. А вот к тому, что меня будут ждать, я оказался не готов. Удивление удалось скрыть: я привык владеть собой.

Широкая улица. Возле таверны стояли более-менее целые дома, в некоторых подлатали дыры: люди поняли, что здесь — самое безопасное место в Городе, не боялись селиться, не боялись превращать временные убежища в настоящие жилища. Но окна, выходящие на улицу, были узкими. Не бойницы, конечно, но человек через них пролезть не смог бы.

Посреди улицы нас поджидали трое. Характерные балахоны, популярные среди людей Хирото, знакомые длинные рукояти мечей над правым плечом. Только тот, что стоял в центре, без привычной маски, не скрывался. Узкий разрез глаз, скуластое лицо, тонкие губы сжаты в прямую линию. Я никогда раньше не видел его. Темные глаза буравили меня.

— Слева трое, справа четверо, — шепнул мне Грешник.

Нет, это не засада. Засаду мы обнаружили бы только во время нападения. С нами пришли поговорить, но подстраховались. Десять человек. Десять опытных ниндзя — думаю, этого достаточно, чтобы не опасаться даже нас троих. Человек, пришедший на переговоры, чувствовал себя уверенно. Нет, должен был чувствовать. Но я разглядел за каменной маской лица панику.

— Банды Герхарда больше нет, — произнес он неожиданно низким для своего более чем хрупкого сложения голосом.

— Меня не было в Городе, — развел я руками. — Не в курсе последних новостей.

— В остальных бандах сменились главари, — продолжил он, словно не услышал моей реплики.

— Это бывает иногда. Здесь все-таки Плутон, а не Луна. Кто-то пережил собственное влияние. Молодые и сильные пришли им на смену. Так бывает.

— Но не во всех бандах сразу.

— А иногда что-то бывает и в первый раз. — Я позволил себе выдать жесткую улыбку. — Может быть, и ты считаешь себя молодым и сильным?

Пробный выпад достиг цели. Редкая удача. Он побледнел, этот косоглазый, он испугался, что подобная мысль придет не только в мою голову. И он подтвердил главное — Хирото не посылал его на эту встречу.

— Я не мечу на место дзенина, — слишком поспешно проговорил он.

— Конечно, не метишь, — поспешил я также согласиться. — Рановато тебе это. Еще недостаточно созрел.

— Что…

Я не дал ему договорить — перебил, сделав голос жестче:

— Зачем ты пришел? Я не просил о переговорах.

— Я пришел напомнить тебе о твоей клятве, — зачастил он. — Наш клан неприкосновенен для твоих людей.

— Герхарда уничтожили не мои люди. — Слова падали, как каменные валуны, вбивая его в землю. — Если это сделал кто из моих союзников, значит, на то были причины. Ты боишься…

— Я не боюсь…

— Ты. Боишься. Что. Подобное. Произойдет. С. Твоим. Кланом.

Я сказал это, и это были не просто слова. Мой голос изменился. Сам его тембр царапал по душе косоглазого, вгоняя его в еще большую панику. Не зря мать убила годы, обучая меня такому умению, совсем не зря.

— Ты усомнился в моем слове — это оскорбительно, но еще ты усомнился в клятве на крови, а это — глупо.

— Я сделал это для клана. — Теперь он оправдывался. Действительно глупец. Хирото, по крайней мере, я бы так просто не взял, а этот человечек был весь как на ладони. Чуть придавил там, ударил сюда — и вот он ползает перед тобой на коленях.

— Дурак. — Я махнул рукой. — Ты потерял лицо. Прощай, бедный маленький дурак. Жаль тех людей, что пошли за тобой, — возможно, они стали бы неплохими исполнителями.

Я двинулся дальше, прошел мимо него, уже не обращая внимания ни на жесты, полные сомнения, ни на бессвязный лепет. Не обернулся я и тогда, когда сзади послышался свист клинков и звуки падающих тел. Все происходило в гробовом молчании. Серьезные люди договорились и не напоминают друг другу об условиях договора. Щенок, посмевший влезть между ними и унизить своего хозяина, умрет.

Я остановился. Сзади все уже стихло.

— Я оскорблен, Хирото. — Говорил тихо, но не сомневался, что меня слышат. — Твои люди не нарушили твоей клятвы, но разве я ребенок, которому стоит каждый день напоминать его слова?

— Я приношу свои извинения за этого чиэр, — знакомый голос сзади. Мой расчет оказался верным: дзенин сам пришел покарать этого человека, значит, он стоял высоко в иерархии клана.

— Еще один заказ в довесок к тем, которые ты исполнишь по клятве. И будем считать, что ничего не произошло.

— Я буду рад устранить еще одну твою проблему. — Голос Хирото был ровным. Он и не ожидал, что я оставлю все просто так.

— В таком случае я забуду о том, что сегодня произошло. Только… — Я намеренно выдержал паузу и закончил жестко: —…Если в твоем окружении есть еще слизняки, объясни им, как поступают настоящие дайх, или оторви головы. Подобные чиэр позорят и меня, и тебя.

Хирото не ответил ничего. Да и что он сейчас мог сказать? Мы пошли дальше. До сих пор я так и не понял, на что надеялся тот несчастный молодой ниндзя, что подвигло его на столь нелепый шаг. В этой ситуации не было логики. Разве что весь спектакль разыграл сам Хирото, чтобы испытать своего человека, — подтолкнул его к разговору со мной. Юноша поддался на провокацию и вместо повышения получил удар мечом. Это многое могло бы объяснить, но, к сожалению, загадка пополнит собой ряды неразгаданных. Вместо ответов у меня есть лишь предположения.

Плутон бурлил. Пока это бурление видели только единицы. Для обычных бандитов оно имело вид передела власти, каковых было множество. Для племен — очередное объединение, такое же бесполезное, как и предыдущие. Некоторые подозревали, что творится нечто небывалое, но каждый чувствовал острие стилета, упирающееся в его спину, потому молчал. И только те самые единицы видели призрак бойца в одежде братства, безликого бойца в маске, с горящими глазами, заносящего свою саблю. И этот призрак рос. Некоторые уже чувствовали интуитивно, как он нависает, затмевая солнце, и начинали паниковать. Совсем как тот косоглазый человечишка, имени которого я не узнал. Человечишка пожелал выслужиться, но поплатился за собственную недальновидность.

Мы возвращались в катакомбы. Нам еще многое предстояло сделать. Отряд, который я поручил сформировать Коту и Магнусу, окончательно оформился. Они оказались славной парой. Кот мог определить, насколько стоящий боец выйдет из новобранца, а Магнус оказался неожиданно тонким психологом. Обучение на Юпитере лишь отточило его природный талант. Северные доменовцы были полными дураками, что не разглядели, насколько этот человек незаменим в переговорах. И оказался он не таким уж мягким, несмотря на патологическую трусость. Более десятка новобранцев были убиты Котом по его слову. Познавший таинства распознал в них шпионов. Множество гнали в шею как карьеристов. Кстати, одного из шпионов по приказу моей матери Кот взял живьем. Мать говорила с ним больше трех часов и сделала вывод, что Магнус ошибся. К счастью, она решила перепроверить все с помощью непростого ритуала. Взятый под контроль шпион долго не сознавался, но, когда мать довела вкладываемые в ритуал силы до предела, словно что-то лопнуло, и информация полилась. Вот только имени того, кто послал шпиона, мать не узнала. Последний умер раньше. Магнус узнал обо всем, мать сама рассказала ему и даже — небывалое дело — извинилась за недоверие. А он лишь промолвил в ответ: «С ним поработал очень сильный познавший таинства — он обезопасил себя на случай раскрытия шпиона, потому тебе и не удалось вытянуть имя заказчика».

В ближайшее время мне доведется заниматься обучением подчиненных Кота. Но в тот день хотелось просто отдохнуть. Хантер всколыхнул Город, а я всколыхнул Дикие земли. Город немноголюден, но зол и опасен. Дикие земли наводнены людьми, они бедны, голодны и тоже злы, хотя эта злость другая, медленная, тлеющая, как угли под пеплом. Рано или поздно эти две силы сойдутся в бою, но сейчас они в одной упряжке.

Конечно, во всех бурлениях и преобразованиях я упустил из виду Пантеру. Как одну из наставниц для моих бойцов я ее даже не рассматривал. Брать с собой в Дикие земли? Грешник был против. Я не понимал этого. Тер — великолепный боец по меркам Плутона. Что за нее бояться? Но ссориться с Грешником не хотелось, и сестра осталась в Городе. И началось — сестринство Гюрзы. Не знаю, почему сама эта идея так меня злила. Да и до сих пор злит. Может быть, потому, что Тер оказалась неплохим наставником, вопреки моим ожиданиям, и хорошим вожаком, сумевшим увлечь людей. Эти ее таланты можно было применить с гораздо большей пользой, но теперь, конечно, поздно. А еще этим шагом она могла вбить лишний клин между мной и Хантером, поддержав женщин братства. Помню, после возвращения из Диких земель мне очень хотелось высказать ей все, что я об этом думаю. А на ловца, как известно, и зверь бежит.

Она выскочила из-за поворота коридора — видно, спешила. На миг замерла. Глаза Пантеры и Грешника встретились.

Взгляд моей сестры сверкнул. «Наконец-то ты вернулся! Я так ждала, так ждала! Я волновалась за тебя! Я знаю, ты сильный, я все знаю, что с тобой ничего не может произойти, пока я жду тебя, но все равно я так за тебя боялась! Не бросай меня больше одну!»

— Привет, Грешник, — небрежно бросила она.

Броня взгляда Грешника приподнялась лишь на краткий миг. «Я так скучал по тебе! Без тебя так холодно и одиноко! Мне не хотелось бросать тебя одну среди этих детей Хансера! Но наконец-то я рядом, и я могу закрыть тебя собой от любой опасности, потому что ты — самое дорогое, что у меня есть!»

— Привет, Пантера. — Голос Грешника даже не дрогнул. Все та же заледеневшая сталь. Мне все показалось? Этот безмолвный разговор — был ли он?

— Братишка! — Тер повисла у меня на шее. Есть в этом мире постоянство: она всегда встречала меня так после долгой разлуки.

— Ладно, ладно. — Я привычно обнял сестру, и вся злость на нее испарилась. — Я тоже по тебе скучал, хотя вести о твоих похождениях меня не обрадовали.

— А что не так? — Она чуть отстранилась и, нахмурившись, посмотрела на меня.

— Да ничего особенного. — Злость ушла, оставив лишь ворчливость. Я почувствовал, как она за моей спиной подала какой-то знак, и тут же Грешник, сделав несколько пассов, пробормотал пару слов. Я легко распознал простейший заговор против подслушивания.

— Думаешь, за нами следят? — спросил я у сестры.

— Уверена. Причем не люди, а духи. Но Грешник — молодец, он собьет их с толку. Его заговор непохож на тот, которому учила нас мама. Он не обрубает концов, а искажает услышанное. Это не насторожит тех, кто за нами следит.

— А мы собрались посекретничать? — удивился я.

— Ну ты ведь собрался отчитать меня за основанное мной сестринство?

— В общем-то да, — не стал я вилять. — Лучше бы Коту помогала. Больше было бы пользы. Я думал, мы в одной лодке, а не занимаемся каждый своими развлечениями.

— Ну кто тебе сказал, что помогать Коту лучше? — возразила она.

— Потому что в его отряде — бойцы, а не бабье.

— А с каких это пор на Плутоне женщины считаются хуже мужчины? — завелась она.

— Так было всегда. — Я, наоборот, стал успокаиваться. — Не знаю ни одной знаменитой женщины с Плутона. Иногда им что-то удавалось, но в целом мужчины всегда были сильнее.

— А Гюрза? — тут же отпарировала Тер. — Она перебила уйму народу и почти убила Хансера.

— Вот именно, «почти», — кивнул я. — В результате нашелся мужчина, скрутивший ее. И заметь, этот мужчина до того выдержал жуткий бой.

— В конце концов, я все это затеяла ради тебя. — Теперь она обиделась, отвернулась, отпустила мою шею.

— В каком смысле? — не понял я.

— Братством правят такие же дураки, как и ты, — не поворачиваясь, пояснила она. — Они тоже не ставят женщину на один уровень с мужчиной. Девчонкам давно это надоело. Сейчас они преданы лично мне. Да, их мало, но те, кто не вошел в сестринство, тайно поддерживают нас. А они — плутонки и, находясь рядом с братьями, многому у них научились. Неужели ты не понимаешь, что это — армия?

Да, я понял, я осознал все перспективы за считаные секунды. Женщины готовят еду — что им стоит подсыпать братьям какого-нибудь порошка. Женщины шьют и чинят одежду, обувь. Один приказ — и шип, смазанный ядом, окажется в нужном сапоге. В конце концов, женщины спят с братьями. Что может быть проще, чем перерезать глотку расслабленному после бурной ночи мужчине?

Все-таки моя сестренка любила меня. Я улыбнулся. И она была умна. Она все понимала и тоже хотела выбить место под солнцем для своих последовательниц. Следовало ее поощрить.

— Ты молодец, а я — дурак. — Я улыбнулся. — Хотя могла бы посоветоваться со мной. С другой стороны, теперь никто не будет сомневаться, что идея сестринства пришла тебе в голову сама, а не с моей подачи.

— Вот видишь.

— Да. Учи их хорошо. — Я не удержал кривой усмешки. — Когда Хантер захочет избавиться от меня, его ждет еще один сюрприз.

— Это будет не скоро, — заметил Шут.

— Это случится, когда наши клятвы будут выполнены, — ответил я. — Впрочем, предпочту не уничтожать братство. Лучше, если оно погибнет в бою с моими врагами.

А дальше дни вновь слились в один. Мы работали. Да, это был тяжелый, выматывающий труд. Кошачья гвардия — так окрестили дети Хансера набранное Котом подразделение. И мы лепили из них то, что нам было нужно. В рядах гвардии не было ни одного бойца старше двадцати лет. Все они брили головы наголо, подражая мне. Я одел их в форму братства, исключив из нее только плащ с капюшоном. Мы вкладывали в них кусочки тех навыков, которые я освоил за время обучения у Шута. У нас было слишком мало времени. Мы бежали наперегонки с ним. И у нас получалось.

Ряды гвардии окончательно оформились, затвердели, приобретая четкость, спаялись в тяжелой науке и закалились в крови. Для закалки были выбраны два очень сильных племени неподалеку от Города. Бахрам в своем продвижении обязательно с ними столкнулся бы. А учитывая, что у этих племен имелись великолепно укрепленные поселения, куча союзников поневоле, принужденных к союзу силой оружия, боя было не миновать. Кошачья гвардия нанесла упреждающий удар, опробовав новые умения на практике, а заодно вырезав оба племени под корень, как бойцы Аквы банду Герхарда.

Часть членов племени была оставлена в живых и отпущена. Так Дикие земли узнали, что Город, переполненный молодой силой, наступает на них. Многих это заставило задуматься, а некоторых из них — добровольно прийти к новому объединителю. Бахрам был для них хоть и иноплеменником, но своим. И уж всяко лучше, чем любой главарь городской банды.

Словом, обе части моего будущего войска четко исполняли свои задачи. Мне казалось, все идет как надо. Хантер не скрывал своего хорошего настроения, довольно потирал руки. Новобранцы братства тоже давно не представлялись рыхлой массой. Их командиры, из старых братьев, быстро вбивали в новичков почтение к традициям и стремление учиться.

В последнее время я облюбовал Тронный зал — тот самый, где впервые встретил высших иерархов братства детей Хансера. Хантер не возражал. А мне нравился обширный чертог, нравился трон, и я сидел на нем все чаще. Никто из братства не протестовал. Повод не стоил ссоры. Мы были выше показных признаков власти. Наша сила — не в символах.

Мать все чаще бывала со мной. У нее тоже хватало работы. Она возглавила подразделение братства, называемое корпус Таинств. Набранный из лучших колдунов, составлявший всего пару сотен, он должен был обеспечить магическую поддержку. Кстати, это именно его адепты охраняли таверну. Под руководством пусть даже не сотрясающего Вселенную, а всего лишь познавшей таинства они преумножили свои способности на порядок. Но большего мать им дать не могла.

Мы приближались к тому моменту, когда придет пора обрушить на Конклав всю накопленную силу. Как мы тогда думали, еще дней двадцать — и настанет время бросать на Замок Конклава первую волну наших сил, согнанную из подворотен Города мелкую шушеру. Следом пойдут банды, а уж за ними — Кошачья гвардия и корпуса братства.

Все это мы обсуждали часов шесть назад. Да, всего лишь шесть часов. Мы с Хантером говорили, мать сидела на полу в уголке зала, совсем незаметная, что-то чертила на полу.

— Кстати, приехали твои, — заметил уродливый предводитель детей Хансера.

— Которые? — не понял я.

— Да полчаса назад мои люди привели больше двух десятков вожаков из Диких земель. Проклятье, надеюсь, это не привлекло ненужного внимания. Мы и так идем по грани.

— У меня не было другого выхода, — ответил я. — Все предыдущие попытки объединения говорят о том, что примерно через месяц начинается дезертирство. Вожаки откалываются, уводят своих людей. Мне надо их связать клятвой, иначе все рассыплется.

— И как ты это думаешь сделать? — Он усмехнулся.

— Пока не знаю, — честно признался я.

— Все висит на волоске. Если вожаки откажутся давать клятву, тебе останется лишь перебить их, но тогда племена могут восстать. А привлечь вожаков можно, только открыв им наш замысел. Итак, если ты на это решишься, счет пойдет на дни, а то и на часы.

— Ты не уверен, что мы готовы, — понял я.

— Проклятье! — Он взъерошил волосы. — Если бы я знал силы противника, сказал бы, готовы мы или нет. А так… — Он развел руками. — Что нам известно? Мы хорошо изучили ту часть замка Конклава, в которой проходит испытание для заказанных доменами бьющих один раз. Но что это нам дает?

— Ничего, — согласился я. — Эта часть слишком хорошо отделена от остального замка.

— Итак, я долго искал хоть что-нибудь, хоть какую-то информацию о предыдущих нападениях на замок. Конечно, на Плутоне летописей никто не ведет, но мне казалось, что какие-то записи или пересказы должны остаться. Проклятье! Не может быть, чтобы мы оказались первыми, кто собрался разгрызть этот орешек.

— Точно не первые, — согласился я. — Была же Война Планет! Ты же помнишь, тогда адептам других планет, живущим на Плутоне, была обещана свобода, если они поддержат Конклав. Ну не могли они пойти на такой шаг, если враг не лез на стены! Уж эта-то война в памяти должна была остаться! Все домены объединились, чтобы уничтожить Плутон! Такое оставляет свой след!

— Оставляет, — согласился Хантер. — Мои лазутчики ходили далеко, за много месяцев пути от Города. Они говорили с такими замшелыми вожаками из Внешних земель, что о них даже среди племен Диких земель ничего не известно. Как оказалось, некоторые плутонцы в той войне присоединились к нападающим. После поражения они бежали в самую непролазную глушь. Есть племена их потомков, есть предания, сказания, баллады.

— И?

— И ни хрена! Поэтическая чушь! Ни слова о численности защитников замка, об укреплениях. Одно ясно — отряд небольшой, потому что невелик сам замок, и он очень силен. Сами члены Конклава появились в конце штурма, их участие в бою действительно очень задержало штурмующих, но до того небольшое войско их подручных с успехом отражало атаки сокрушающих врагов, причем всех тринадцати доменов: семи светлых и шести темных.

— Некромантский домен конечно же в нападении не участвовал, — заметил я.

— Конечно. Те племена не знают почему, но мы-то читали умные книги.

— Не такие уж и умные, — буркнул я.

— Умные, умные! Если отбросить то, что ты называешь соплями, там море полезной и интересной информации. Этот Луи многое знал и понимал.

— Ладно, забыли, — отмахнулся я. — В замке Конклава он не был, численности его членов не знал. А об их способностях мы и так наслышаны. Что дальше? Будем атаковать вслепую?

— Почему вслепую? Есть такая вещь, как разведка боем. Мусор, собранный по свалкам Города и его окрестностей, для того и предназначен. Если все они передохнут — невелика потеря.

— То же могу сказать и про банды, — согласился я. — Меньше народу — меньше еды тратить.

— Но все равно надо хотя бы внешние укрепления прощупать, — заметил Хантер.

— Главное — не засвети братьев.

— Разведка будет проводиться людьми из банд. Я использую их втемную. Они даже не будут знать, кто их на самом деле послал. В случае чего нас не выдадут. А любопытные, которые лезут на рожон, были всегда. Это не должно вызвать подозрений.

— И сколько времени тебе надо?

— Дней десять, может, двадцать — смотря что у нас получится, — прикинул Хантер. — Но не больше, это точно.

— А больше держать весь Город на взводе мы и не сможем, — согласился я. — Взорвется все к чертям собачьим.

Я присел на трон, закинул ногу на ногу. Потом спохватился, спросил:

— Ничего, что я занял твое место?

— Я все равно собирался уходить, — махнул он рукой. — Это даже символично, что на троне сейчас сидит сын Хансера по крови, хотя я предпочел бы, чтобы сидел он сам.

Я ничего не ответил. Но в голове промелькнуло: «Скоро, очень скоро ты поймешь, что я лучше моего отца».

Хантер вышел. А мать все так же сидела в углу и что-то рисовала. Я сосредоточился и вдруг понял: мать строит ритуал, чтобы заглянуть в будущее. Не у всех есть для этого талант, но познавший таинства может восполнить его отсутствие своими умениями. Процесс будет дольше, эффект слабее, но хотя бы что-то. Мать уже долго плела чары, наполняя ими простые линии в пыли. Но у меня возникло стойкое чувство — все зря. Точно так же покойная Вещая не могла проникнуть в мои замыслы, осуществлявшиеся через Мир Видений. Есть случаи в жизни, когда нужны не знания, а именно талант.

— Не получается? — спросил я.

— Чувствую опасность, — призналась мать. — Но заглянуть глубже не выходит, хоть убей. И меня это пугает.

— А ты не пугайся. Наши враги — дайх. Дайх сами пишут свою судьбу, ты не прочтешь их будущего по линиям в пыли, какой бы силой ты их ни наполнила.

— Мы тоже не чиэр, — сварливо ответила она.

— Значит, и им нас не прочесть. — Я рассмеялся. — Чего волноваться? Рано или поздно мы с ними столкнемся, я это знаю и без гаданий на кофейной гуще.

— Я не хочу, чтобы после этого мне пришлось тебя оплакивать.

— Я тоже, — согласился я вполне серьезно. — Брось это. Здесь нам ничто не грозит, время еще есть. Мне надо подумать, как склонить вожаков добровольно принести клятву.

— Для этого надо продемонстрировать, что ты недосягаемо выше них, — отмахнулась мать. — Ерунда. Меня больше волнует…

Договорить она не успела. Дверь в Тронный зал раскрылась. Внутрь скользнул Хантер.

— Что такое? — Я вопросительно поднял бровь. — Забыл что-то?

— Да вот показалось, что вы чего-то боитесь, — развел он руками.

— Не то чтобы боимся, — возразил я. — Сам понимаешь, чем ближе последняя черта, тем тревожнее. Мать вот какую-то опасность чувствует, но разве мы и так не ходим под ручку с опасностью?

— Это не просто опасность… — Голос матери вдруг стал глубоким и низким. — Это что-то необычное, и угрожает оно тебе, Миракл. Я почувствовала, потому что ты мой сын.

— Итак, материнское сердце неспокойно, — понимающе кивнул Хантер, вновь взявшись за ручку двери. — Проклятье, ты можешь успокоиться. Я лично проверил охрану и могу заверить вас, что мало кто умудрится сквозь нее просочиться. Корпуса Огонь и Дождь великолепно знают свою работу.

— Но кто-то все-таки может. — Мать привыкла обращать внимание и на скрытый смысл, поэтому сразу уловила подтекст.

— Абсолютной защиты не существует, — философски ответил Хантер.

— На своей территории всегда легче драться, — заметил я. — И стены помогают, и люди.

— Все верно.

— Ты только за этим вернулся? — иронично спросил я. — Чтобы поболтать ни о чем?

— Ах да, не только, — спохватился он. — Еще хотел тебе сказать: не думай, что, если магические способы слежки в катакомбах не действуют, Конклав не может за ними следить, не думай, что, если до сих пор тебя не остановили, Конклав ничего не знает о твоих планах…

Он выдержал паузу, а мои мысли заметались, словно взбесившиеся зайцы. Что он такое несет?

— И главное — не думай, что нам нет хода в катакомбы… — При этих словах очертания его тела поплыли.

— Тревога! — Мать вскочила на ноги, и тут же я почувствовал, как грот буквально содрогнулся. Створки дверей словно срослись.

— Лежать, сука! — Незнакомец, сбросивший облик Хантера, как змея кожу, взмахнул рукой в сторону моей матери, и ее словно прибило к полу.

Я прыгнул вперед из очень неудобного положения. Попробуйте сами, кто не верит. Вот я сижу нога на ногу, а вот я уже словно взлетел, и оружие само оказалось в руках. Сколько сил и времени угробил Шут, приучая меня вступать в бой с ходу, атаковать из самых неудобных поз. Это время не было потрачено зря. Двери содрогались от ударов снаружи. Охрана действительно среагировала быстро, но помочь она не могла. Теней в этом гроте по-прежнему не было, а вход запечатан прочнее, чем ворота доменовских крепостей. Оставались лишь мы: я и член Конклава. Высший и сверхчеловек, почти бессмертный.

Он плавно заскользил навстречу, меняя облик. Внешне это был человек хрупкого телосложения, но я не обманывался кажущейся субтильностью. Высокий лоб прорезали морщины, старческая кожа, аккуратная седая борода, выцветшие голубые глаза, белые брови. Видно, он достиг своих способностей в преклонном возрасте и сейчас просто по привычке сохранял старый облик. А может, пытался сбить меня с толку. Откуда я знаю? Кисти его рук вытянулись в два коротких широких клинка.

А я все пытался… Успокоиться. Если не веришь в победу, то проиграл бой до его начала. Вспомнить, что там писалось у Луи о таких существах. Проклятый маркизишка! Мог бы наплести поменьше своих стихов, а бой моего отца с херувимом описать подробнее. Херувим себе клинков из рук не отращивал, и двигался он медленнее, чем Хансер. И еще — ударить в горло, добраться до шеи и перерубить ее. Кажется, это срабатывало всегда.

Я атаковал. Высокий прыжок, обманный замах топором — и хлесткий удар серпом-мечом по горлу. Он плавно сместился в сторону. Топор, как я и предполагал, завяз в его защите, столкнувшись с клинком, меч просвистел на волосок от цели. Четкости движения моего противника можно было только позавидовать. Я почувствовал укол в живот, отшатнулся.

Клинки его уже превратились в руки. На пальцах левой алела кровь — моя кровь. С ледяной улыбкой он облизал их.

— Кровь непокорившегося. — Его голос теперь был глубоким и тягучим. Он гипнотизировал слушателя, завораживал. К счастью, я хорошо подготовлен к подобным влияниям и не поддавался на них. — Ты действительно сын непокорного и идешь его путем. Значит, буду убивать тебя медленно.

Я посмотрел в его глаза. Теперь не было видно ни зрачков, ни радужной оболочки — ничего, лишь сплошная чернота. Нет. Даже в самой непроницаемой черноте нет такого цвета. Это была Тьма.

— Да, я сын того, кто не поддался вам, кто убивал вас, — ответил я. — И надеюсь пойти гораздо дальше него, настолько дальше, чтобы его имя стерлось из памяти, а осталось лишь мое.

С последними словами я пошел вперед, начиная плести сложное кружево финтов и отвлекающих выпадов. Я был спокоен, я был камнем. Так же холоден и не подвержен влиянию. Только так можно победить подобных противников. Четкость восприятия боя, отточенные инстинкты, приемы, вбитые в подкорку мозга. Не думать о мече, не думать о бессмертном из Конклава. Не думать о том, что он не стал вновь превращать свои руки в оружие, а просто сжал кулаки. Не думать об ударах, которые то и дело доходили до цели и, казалось, способны дробить кости. Я высший. Меня не свалить одним удачным попаданием. Мой запас прочности позволяет выдерживать и не такое.

Я раскручивал топор, используя его массу для проламывающих защиту ударов. Серп-меч, отлично сбалансированное оружие друидов, бил по его ногам. С другим оружием подобные приемы не прошли бы, это друидская школа — нижние удары, подсекающие сухожилия даже сквозь блок противника за счет изгиба и остроты клинка. Мой враг понял это — он не пытался парировать: он подпрыгивал, уклонялся. Иногда казалось, части его тела живут каждая своей жизнью. Иногда казалось, в его теле нет костей. Он настолько плавно перетекал из одной позиции в другую, что разум отказывался верить в то, что видели глаза.

Но я держался. Через несколько минут понял, что отлично держусь. Несколько его ударов, достигшие цели, пришлись в корпус. Но они не смогли сбить моего дыхания, нарушить ритма боя. Да, именно ритма. Никогда до этого у меня не получалось входить в это состояние, когда движения твоего тела, твоего оружия можно положить на музыку — и это будет красивая, стройная мелодия. Раньше я балансировал на грани этого, сейчас достиг в полной мере. Адреналин бушевал в крови, но страха не осталось. Я понимал, что мои шансы выжить ничтожны, и засунул это понимание куда подальше вместе с сомнениями и страхом. Я дрался.

Где-то краем глаза видел распростертое тело матери. Где-то краем уха слышал удары, сотрясавшие дверь. Где-то краем разума разобрал голос Хантера. Старый урод понимал, что сейчас все его планы, все будущее братства поставлено на два моих клинка. Я отметил, что бессмертный ударил меня «воздушным кулаком», и, не сбивая ритма, поставил защиту. Отразить такие чары лоб в лоб не хватило бы моих способностей, но не каждую силу надо встречать силой. Я просто увел атаку в сторону.

Он думал, что применение чар, в которых он был сильнее, сломит мое сопротивление окончательно. Зря. Его действия даже не заставили меня нарушить достигнутого ритма. Мой противник сам начал подчиняться ему. И тогда я стал ломать этот ритм. Резко ускоряясь, я заставлял его судорожно отбиваться. Или вдруг сбавлял скорость, и он, не успев подстроиться, проваливался за своим ударом, не встретившим сопротивления. Посеребренная сталь друидского оружия обагрилась кровью. Этого было так мало. Неглубокие порезы затягивались мгновенно. Это было так много! Ведь изначально мой враг планировал избиение, а я навязал ему настоящий, равный бой. Что-то в нем дрогнуло. И я вдруг понял, что, несмотря на усилия Конклава, Воинства Небесного и Некромантского домена, высшие развивали свое мастерство. Эти замшелые бессмертные, живущие тысячи и тысячи лет, уже не умеют того, в чем специалист каждый плутонец, — они не умеют учиться.

А ведь все эти тысячелетия школы планет развивались. Марсиане изобретали новые стили боя, оттачивали старые, комбинировали все, что знали, создавая гремучую смесь, способную убить кого угодно. Юпитер и Сатурн постигали тонкости управления стихиями, учились восполнять мастерством недостаток сил, противопоставлять чужому знанию свое, пусть меньшее, но примененное с наибольшим эффектом. И вершина этого пути — мы, плутонцы, вбирающие в себя лучшее от всех школ. Великий Плутон!

Впрочем, чувство собственной неуязвимости — это тоже много. Иллюминат и мой отец заставили этих властителей судеб задуматься в тот день, когда погибли сразу четверо бессмертных. Возможно, члены Конклава и не достигли уровня Иллюмината, но они познали большую часть своих способностей. Это вселяло в них уверенность. К тому же мой противник видел мою кровь, видел, что рана никуда не делась, а значит, я — не ровня ему. Он мог продолжать этот поединок вечно, черпая силы из своих, недоступных мне источников. Я пятился и уклонялся — мои движения были лишь жалкой пародией на его плавность. Я отражал его удары серпом-мечом, кулаки рассекались в кровь, кости хрустели и дробились — и тут же все раны заживали.

Это могло сломить слабого духом. Я продолжал безнадежный бой. Я еще больше увеличил дистанцию. Теперь работал более длинным серпом-мечом, положив топор на плечо и используя его для отражения особо мощных атак. Боль мой противник все-таки чувствовал. Изменилась и его тактика. Теперь он тщательно готовил каждую атаку, стараясь поменьше сталкиваться с моим оружием. Почему он не превратил свои кулаки, скажем, в камень, я не знал. Мы перемещались по просторному залу мягкими шагами. Мы кружились, как партнеры в танце, страшном танце смерти. Да, тогда я забыл, что силы наши не равны и никогда равными не будут, ведь он мог в любой момент отрастить себе мечи вместо рук, и тогда пошел бы уже совершенно другой разговор.

Двери тряслись от все более мощных ударов. На них обрушивались топоры и магия. Только все это было бессильно против чар одного из Конклава. Пока бессильно. Капля камень точит. Рано или поздно усилия братьев принесут плоды, и тогда бой повернется по-другому. Будь ты хоть трижды бессмертный, но, когда на твоих плечах повиснут отборные бойцы детей Хансера, ты подпустишь меня к своей шее.

Видимо, мой враг понял это. Ему надоело возиться. Неуверенность грызла его душу, если у него, конечно, была душа. А неуверенность, вырвавшаяся на волю, — первый шаг к поражению. Я чувствовал, как все начало ускоряться. Его правая рука почти достала до моей груди. Я ощутил укол страха, видел — на сей раз сила, вложенная в удар, способна раздробить камень, а про плоть я уже молчу. Инстинкт, как всегда, опередил разум. Я парировал так, как всегда встречал колющие удары, — сбив с подкруткой кисти. Лезвие топора описало полукруг, и кисть моего врага улетела к стене.

Он закричал, закричал страшно. Левая тут же превратилась в клинок. Мой враг прыгнул мне навстречу, крестя воздух перед собой могучими ударами. А я видел другое — кровь, текущую из обрубка, капельки пота на висках, страх в глазах. Я не понимал, почему на месте отрубленной руки не выросла новая. Что-то пошло не так, как обычно, и это напугало бессмертного. Но мое преимущество теперь не стоило и ломаного гроша. Я вдруг ясно осознал, что буду убит до того, как враг истечет кровью. Игры закончились.

И это понял не только я. Познавшие таинства черпают свою силу из самых загадочных источников. Чувства. Страх за свою жизнь позволил моей матери частично отразить магический удар, который должен был размазать ее по полу. Она лежала под гнетом заклинания, борясь, не давая расплющить себя. А теперь на ее глазах убивали единственную ее надежду вырваться из круговорота жизни, обычной на Плутоне для таких, как она. В какой-то момент я бросил быстрый взгляд на нее и поразился. Мать вставала на ноги. Ее глаза горели той же глубинной Тьмой, что и у бессмертного. Эта Тьма пульсировала, затапливая все.

Я почувствовал, что проваливаюсь в Мир Видений. Это было странно и со мной случилось впервые — переход в бою, который не мешает мне драться. Просто все вдруг предстало в новом свете. Я в своей защитной сфере Тьмы, и такая же сфера моего врага. Ее стенки толще, чем у моей, но в одном месте она пробита, и осколок вонзился в запястье, мешая бессмертному вернуть свою руку. А за его спиной разрасталась третья Сфера, буквально этой Тьмой затопленная. И с каждым биением сердца этой Тьмы она удваивалась. Впервые я видел, как чувства умножают силы познавшей таинства.

Пропустил выпад врага, но это уже не имело значения. Сфера матери вдруг словно бы выцвела, зато на спину члена Конклава обрушился чернильно-черный молот. Мой враг не смог выдержать этого удара. Его оглушило, бросило вперед, на меня. И я сделал единственно верное — четким встречным движением подставил топор под его горло.

Мать осела на пол. Не рассчитав сил, она выжала себя досуха. Впрочем, когда это адепты Юпитера умели грамотно распределять силы? Этому на Сатурне учат. Голова покатилась по полу, как маленький шарик перекати-поля. Тело, продолжая движение, упало. Я подскочил к нему, одним взмахом разрубил спину. Сердце на месте. Подвела бессмертного самоуверенность: не готовился он к бою, не изменял структуры своего тела. Топор прервал биение сердца под громкий крик моего поверженного врага. Почему-то я чувствовал, что надо действовать именно этим оружием, полученным от Безумного Кузнеца.

Дверь вылетела — спали держащие ее чары. Хантер ворвался в тронный зал первым. В руках у него был огромный бердыш. Глава братства взмахнул им, как тростинкой, но я бросился под удар невероятным прыжком, перехватил за древко.

— Нет! — Мой взгляд заставил всех отшатнуться.

Голова лежала лицом к дверному проему, она была жива, я не дал Хантеру расколоть ее на две половины.

Дети Хансера замерли в немом изумлении.

— Вы все умрете, — изрек бессмертный. Голос его изменился, стал каким-то бесплотным. И все-таки он еще жил — жил, лишившись тела.

— Заткнись. — Я наступил на голову, заставив ее вскрикнуть от боли. — Ты не в том положении, чтобы угрожать.

— Ты победил его, — изумленно выдохнул Хантер.

— Он лишь один из многих, — отмахнулся я. — В живых осталось больше. И они все знают о наших планах.

— Это поражение. — Хантер уронил бердыш. — Наш единственный шанс был во внезапности.

— И он у нас остался, — возразил я, шагая ему навстречу и встряхивая за плечо. — Остальным и в страшном сне не приснится, что я одержу победу над одним из них. Они могут ждать подобного от демонов, но не от плутонцев. И теперь нам надо действовать очень быстро. Готовы ли вы попытаться?

— Да! — Крик братьев опередил ответ Хантера.

Я видел их горящие глаза, уверенность в каждом движении, в тот момент я упивался своей властью над их душами. Они пойдут на замок Конклава по одному моему слову. Вожакам ничего не останется, кроме как принять существующее положение вещей.

— Тогда слушайте меня. Все, кто пойдет завтра на штурм, должны собраться в самом большом гроте.

— Завтра? — удивился Хантер. — Мы ведь не готовы.

— Мы будем готовы. Собирайте бойцов, собирайте всех. Пришла пора действовать. Хантер, мы атакуем завтра вечером. С этого момента и до того, как мы выступим, из катакомб не должен выйти никто. Расставь на выходах бойцов Черного отряда и корпуса Дождь, из старой гвардии, никаких новичков, только проверенные.

— Хорошо.

— Сотню бойцов Аквы во главе с ней — в таверну. Разнести ее в щепки, хозяина — убить. Я подозреваю, что он — друид. Кругу незачем знать, что происходит на Плутоне. Телепорт уничтожить.

— Сделаем.

— Мои люди тоже должны быть среди тех, кто будет слушать мою речь. После этого мне надо будет поговорить с ними с глазу на глаз.

— Обеспечим, — кивнул он.

— Исполняйте.

И никому в тот момент не пришло в голову возразить мне. На какое-то время мой авторитет стал непререкаемым.

— Он все еще жив. — Хантер с сомнением кивнул на голову. — Он может быть опасен.

— Нет. Уже нет, поверь мне.

— Опасно оставлять его в живых, — не сдавался предводитель братства.

— Мы ведь ничего не знаем о замке, а он знает.

— Он не скажет.

— Выбирая между смертью и жизнью? — Я усмехнулся. — Эта голова будет на нашей стороне. А сейчас исполняйте приказы, оставьте меня. Времени мало, мне нужно поговорить с нашим новым осведомителем.

Я отложил в сторону свои записи. Голова лежала на троне, куда я ее и положил. Кровь вся вытекла, но бессмертные живут по своим законам — как оказалось, они вполне обходятся без многого, необходимого нам.

— Когда я был маленьким, мать рассказывала мне сказки, — тихо проговорил я. — Разнообразием они не блистали, все сплошь про великих высших древности. Но особенно мне запомнилась одна, про сокрушающего врагов. Его звали Геракл. Ты с ним не был знаком?

— Знавал, — ответила голова. На лице моего поверженного врага уже не осталось той боли, застывшей в момент, когда его голова отделилась от тела. И глаза его уже не сочились первозданной Тьмой — просто два черных провала.

— Он был таков, каким его описывают сказки? — поинтересовался я.

— Я не так много сказок слышал. Наверно, нет. Он сражался с охотниками Круга друидов. Он лучше всех наловчился их убивать. Друиды тогда еще не до конца осознали, что они привели в этот мир, создав охотников.

— Охотники… — Я задумался. — Я читал о них. В книге Луи. Но не знаю, что из написанного им правда.

— Пожалуй, все, — чуть подумав, ответил мой собеседник. — Только Луи не понимал их, а Иллюминат, наверно, не особо хотел вдаваться в подробности. Наверно, для него это еще было больно. Охотники такие, как я. Только разума в них с каждым днем все меньше. А друиды тогда не очень умели их контролировать. Создали их с перепугу несколько десятков, а потом не знали, что с ними делать. Охотники перебили высших, баламутивших Землю, породив легенды о войнах богов с титанами, а потом начали просто убивать. Знали бы бедные низшие, что часть богов, которым они поклонялись, и чудовища, которых истребляли воспетые ими герои, одни и те же существа.

— Мне всегда нравилась сказка про Геракла и Лернейскую гидру, — задумчиво промолвил я. — И вот я сейчас сижу и думаю: а может, в моей руке тот самый факел, которым Иолай прижигал шеи, когда Геракл рубил гидре головы?

— Все может быть, — философски заметила голова.

— Почему ты со мной разговариваешь? — резко сменил я тему, бросив на собеседника пристальный взгляд.

Выражение его лица не изменилось, хотя мимика — единственное, что ему осталось. Не изменился и голос:

— А почему нет? Ты победил меня, я не вижу сейчас возможности вернуть себе тело самостоятельно. А жить мне нравится. Нравится даже в виде отрубленной головы — это лучше, чем смерть.

Он не врал. Он не собирался ничего скрывать. Он был спокоен и откровенен.

— И долго ты так протянешь?

— Не знаю. Какое-то время протяну.

— Пока я не отдам тебя Хантеру? Ему очень не понравилось, что ты воспользовался его обликом.

— Не отдашь! — Я позавидовал его убежденности. — Ты ведь сам признался, что вам ничего не известно о нашем замке, а мне известно все.

— А потом?

— А потом? — передразнил меня он. — Я знаю ваши планы. О том, что сейчас происходит на Луне, вы ведь не знаете. О наших союзниках? Нет. О доменах? Тоже нет. А я — просто кладезь информации.

— И ты добровольно ею поделишься?

— Почему нет? Я жить хочу. Если я не соглашусь, ты начнешь надо мной издеваться, а защититься я не могу. Для отрубленной головы это совсем непростая задача. Твой топор запер большую часть моей силы вне меня. Лучше я договорюсь с тобой полюбовно.

— А что взамен?

— Ничего. Чтобы меня кто не прикончил, ты и сам присмотришь. Я ведь тебе нужен. Верни мне мое тело, когда союзники Конклава будут повержены. Большего мне не надо. Если ты уничтожишь Синод Воинства Небесного и Меджлис Некромантского домена, я один буду тебе уже не страшен. А в противостоянии с Хантером пригожусь.

— Сложно поспорить. Мне нравится договариваться с тобой. — Я рассмеялся. — Будешь помогать мне — я верну тебе тело, ведь это я его отнял. Знаю, что доверять тебе стоит с оглядкой.

— Каждый блюдет свою выгоду… — Были бы у него плечи, он бы ими пожал.

— Узнаю, что пытаешься мне вредить, — тебя расколют на две одинаковые половинки, — пригрозил я. — Как тебя звать? Не обращаться же к тебе «голова».

— Зови меня Гидрой.

— Мне нравится, что ты умеешь посмеяться над собой. Ну что ж, у меня к тебе куча вопросов.

Сколько мы проговорили? Какое-то время. Вы представляете себе бессмертного? Вы представляете себе того, кто учился у первых высших, тех самых, которые придали планетам их нынешний облик? Того, кто укреплял свои силы и знания в борьбе против своих учителей, тайной, теневой борьбе. Их было так мало, стало еще меньше, когда тринадцать ушли в домены и создали Некромантский. А еще позже эти же тринадцать стали у основания Воинства Небесного. В Некромантском остались их ученики, по три от каждого, уже не бессмертные, но превосходящие высших. И вот тысячелетия борьбы без потерь были прерваны выходом на арену нашей семьи. Воинство потеряло пятерых, теперь и Конклав лишился одного. И некем восполнить эти потери. За тысячи лет не появился ни один бессмертный. Сначала надеялись, что Меджлис Некромантского домена даст пополнение, потом махнули рукой. Ученики бессмертных умерли в свой час, им на смену пришли ученики учеников и так далее. Образовалась накатанная колея. Те четверо, которых убили люди Хансера и Леонид-спартанец, и потерями-то не считались.

Я услышал много о борьбе, о победах и временах застоя, о постоянной вражде с друидами. Лишь одного мне не удалось выяснить: правда ли в основе всего стояла Лилит, последняя женщина-друид, первая женщина-охотник, первая бессмертная? Все время Гидра уводил разговор в сторону, не отвечая ни «да», ни «нет». Он что-то скрывал. Жаль, у меня не хватало времени расспросить его с пристрастием. Были более важные вещи, чем замшелое прошлое. И все же я не отказал своему любопытству в раскрытии еще одного секрета — организации дарклингов.

Гидра охотно поведал об этом. Тринадцать, ушедшие на Луну, очень любили учить. Но не очень умели. У них постоянно были ученики и в Воинстве Небесном. Кстати, самые талантливые, достигшие того, что Гидра назвал «состояние первого шага», основали Иерусалимское братство. Он объяснил, что первый шаг, судя по его записям, совершил Луи, когда один вырывался из Зеленого домена. Это промежуточная стадия между высшим и бессмертным. У каждого из тринадцати бессмертных Луны всегда было по три ученика. Может, в этом дело? Потому что, когда семь бессмертных Плутона взяли себе одного, он переплюнул всех, даже иерусалимцев. Он и стал отцом дарклингов. Между бессмертными всегда было скрытое противостояние как внутри Конклава и Синода, так и между этими двумя организациями. Некоторые считают Войну Планет попыткой Синода уничтожить союзников-конкурентов.

Конклав направил отца дарклингов на Луну более четырех сотен лет назад. Их посланник обладал знанием о лунных бессмертных и умениями построения портала в замок Конклава, подобного тому, через который в домены приходят новобранцы с Плутона. Кстати, Синод его так и не раскусил.

Мы еще долго говорили про оборону Замка, про систему порталов, перебрасывающих плутонцев прямиком в алтарные чертоги доменов, про Синод и некромантов, про бессмертных и иерусалимцев.

— Ты охотно отвечаешь на мои вопросы, — заметил я, окончательно устав от разговоров.

— Конечно. Теперь мы с тобой вместе.

— Значит, против нас будут шестеро таких, как ты.

— Да. Я же тебе уже рассказывал. Когда начнется заварушка, одного наверняка оставят управлять боем из замка, а пятеро возглавят оборону на передовой.

— Я понял. Все, теперь помолчи, дай мне подумать.

Наверно, я заснул. Сколько мы болтали? Время пролетело слишком быстро. Сутки? Может, больше? Я слишком устал. Слишком многое произошло.

…И тогда я провалился в сон.

…И тогда пришел он со своими горящими глазами, которые пронзали насквозь.

…И тогда мой топор начал обжигать мне руку.

…И тогда я вскочил и, не помня себя, расколол лежащую на троне голову.

…Изумленный взгляд Гидры перед смертью — бальзам на душу, обожженную взглядом этого духа.

…Я уверен, что его послал Конклав, теперь уверен.

…И чтобы избавиться от этого духа, у меня лишь один путь — перебить весь Конклав. Убить их так же, как только что я убил Гидру.

…Завтра… Нет, уже сегодня я это сделаю, пути назад нет.

…Я проваливаюсь в сон, просыпаюсь, забываюсь в дреме — и вновь просыпаюсь и пишу, чтобы успокоиться. Руки все еще дрожат. Как убить тех, кто почти бессмертен? Как воспользоваться этим «почти»? Руки еще дрожат. Нет, мне не уснуть спокойно, пока на Плутоне существует Конклав.

…Надо успокоиться, надо попытаться отдохнуть. Нет, не выйдет. Надо…

— Итак, все еще спишь! — разбудил меня громовой голос Хантера.

Да, я заснул, как и сидел, на полу, подвернув под себя ноги, которые сейчас ужасно онемели.

— Проклятье! Вот это нервы у тебя. — Он рассмеялся. — Нам скоро в бой, а ты спишь сном младенца. Кстати, я смотрю, ты все-таки расколол эту говорящую черепушку — если не в переносном, то в прямом смысле точно.

Он расхохотался. Мне бы его веселость.

— Сколько времени? — спросил я. Дух Мира Видений все-таки дал мне немного вздремнуть, но отдохнувшим я себя не чувствовал.

— Солнце село. Стоит поторопиться с твоим выступлением.

— Что в Городе?

— Все затихло. Все, кого мы не успели согнать на штурм, попрятались по щелям. Если в замке сидят не полные идиоты, они наверняка уже поняли, что происходит.

— Думаю, поняли. — Я бросил еще один взгляд на голову Гидры. — И скоро нанесут удар. Скрываться им уже без толку, как и нам. Главное — успеть ударить первыми.

— Мы всех согнали. Ждут только тебя. Поспеши. Сегодня ты возьмешь сабли своего отца.

— Сегодня мы пойдем на замок Конклава, чтобы взять его, — ответил я. — Только это имеет значение, а не какие-то там железяки. Иди, я скоро буду. Оставь мне кого-то в провожатые и иди.

Досадно, что я расколол проклятый череп. Очень досадно, но делать нечего. Будем работать с тем, что есть. План моего выступления незначительно изменится. Оно должно быть кратким, но мощным, и даже из разрубленной головы мне удастся приготовить главное блюдо праздника.

Я достал нож и быстро нацарапал несколько символов на лбу, подбородке и щеках своего бывшего врага. На миг юркнул в Мир Видений. Его душа слишком долго была привязана к телу, она не успела отлететь далеко, и я, не особо церемонясь и думая о своей силе, притянул ее поближе. Хватись я раньше — можно было бы вернуть подобие жизни ей навсегда, сейчас же мои узы едва выдержат час. Потом душа вырвется и продолжит свой путь. Все-таки некоторым вещам мать обучила меня просто отлично.

Я встал, подняв обе половинки за волосы. Вот опять мне придется давать представление, зажечь публику, вселить в нее уверенность, боевой дух, повести за собой. В последнее время вся моя жизнь — сплошное представление. Может, символично, что последним моим наставником стал Шут, лицедей — так, кажется, называл его Безумный Кузнец. А может, не так. Суть от этого не меняется.

За дверью меня ждал Агни с десятком своих людей. Почетная охрана знамени, за которым плутонцы пойдут на смерть. Да, пока я всего лишь знамя, но без меня братству не обойтись. Пока я веду их, они верят в судьбу, в то, что им предначертано последовать за Хансером. И пока пусть будет так. Мой выход.

Грот действительно был огромен. Здесь собрались тысячи, десятки тысяч плутонцев. Братство детей Хансера, банды Города, голытьба, еще не отвоевавшая себе место под солнцем и скитающаяся по подворотням. Особняком держались мои вожаки из Диких земель, я их сразу заметил. А вдоль стен редкой цепочкой — люди корпуса Таинств. Их задача — сделать так, чтобы мое слово услышал каждый. Но даже все вместе они не смогут сделать так, чтобы слова эти зажгли души. Это могу только я.

У одной из стен — каменный помост, естественный выступ на полу. Его лишь чуть-чуть обработали в свое время. Алтарь, на алтаре две сабли с потертыми рукоятями.

— Добро пожаловать на подмостки, — шепнул мне Шут.

Он стоял у самого алтаря, слева. Справа, опираясь на свой шест, застыл немым изваянием Грешник. Агни с отборными бойцами стали полукругом за моей спиной. Я окинул взглядом собравшихся плутонцев. Море голов, море глаз, а в них — совершенно разные выражения. Страх, недовольство, раздражение, непонимание. Нет, не море — болото. И мне это болото всколыхнуть? Превратить в единый поток, который сметет стены, укрепляемые веками. «Не справлюсь», — кольнула мысль, но тут же была отброшена. Я — дайх! Я сам определяю свою судьбу и судьбы тех, кто идет за мной. И они все пойдут за мной. Я — Миракл, сын Хансера, кровь непокорившегося.

— Я — Миракл, сын Хансера. — Мой голос перекрыл стоявший в гроте гул, заставил его утихнуть. — Вам знакомо это оружие?! — Я указал на сабли. Толпа ответила утвердительным гулом. — Некоторые из вас пытались взять его, но оно жгло ваши ладони, потому что после смерти Хансера только человек его крови мог прикоснуться к его саблям. Это оружие носил тот, кто сам прокладывал свою дорогу, кто рискнул бросить вызов всему Миру высших и победить его.

Теперь тишина в гроте позволила бы отследить по звуку полет комара, услышать шаг кошки, тишина, рожденная криком. Блеск глаз, рожденный символами, старыми, замшелыми символами. Я сделал шаг к алтарю и взял сабли. По телу потекло приятное тепло. Рукояти удобно устроились в ладонях. На какой-то миг я ощутил радость. На какой-то миг мне показалось, что это — мое, созданное для меня, нашедшее меня. А потом я поднял руки вверх, сложил сабли вместе, взяв за концы двумя руками. Мои мышцы напряглись. Грот замер. Никто не понимал, что сейчас творится. Я полностью завладел их вниманием, как танцующая змея. Сталь была прочна, и тогда я шагнул на грань Мира Видений. Я вновь ощутил свою Сферу. После недавнего боя ее стенки стали словно бы толще и темнее, и Сфера охватила оружие, и сталь сдалась перед натиском плоти. По гроту пронесся звон, а следом — изумленный вздох. Обломки плутонской святыни полетели под ноги, я наступил на них.

— Хватит старых символов! — крикнул я с яростью. — Сталь слаба перед плотью! Плоть подчиняется духу! Хозяин этого оружия вырвался сам! Он ушел в мир, который считал его грязью! Мы не пойдем за ним! Нам этого не надо! Мы — плутонцы, мы возьмем этот мир для себя! Мы режем друг друга на их потребу! Мы деремся, чтобы самого сильного соизволили забрать отсюда и посадить на цепь! Приковать к алтарю! Нам не нужно их доменовских войн! Нам не нужно, чтобы из нас выращивали бойцовых псов! Нам надоело убивать друг друга, и пусть на Луне дрожат, потому что мы придем убивать их! В Войну Планет им оказался не по зубам Плутон! Все они, сильные, могучие, высшие в черт-те каком поколении, бежали или были закопаны в каменистую плутонскую землю.

Меня слушали, меня слушали раскрыв рты. Мои слова шли в сердца. Только что я уничтожил их святыню. Только что я опустошил их души, но тут же влил в освободившийся сосуд свою ярость, свою жажду сломать Мир, свою ненависть к создавшим для нас клетку, к тем, кто расписал нашу жизнь за нас, когда мы были еще малыми детьми. Мои проклятия резонировали в их душах. Я чувствовал тот мощный гул, который сотрясал Мир Видений. Так бывает, когда много душ горят одним и тем же огнем.

— Я лучше умру, сражаясь, чем и дальше буду так жить, смирившись. — Теперь я почти шептал, но меня слышали все. — Мне надоело прятаться под землей, чтобы о моем недовольстве не узнали люди, возомнившие себя богами. Хватит! Пусть знают, Плутон недоволен! Нет! Плутон в ярости! Плутон готов смести тех, кто возомнил себя его хозяевами! Вы боитесь их бессмертия?! А я — нет! Потому что я видел лицо нашего главного врага. А сейчас я покажу его вам.

За волосы я поднял две половинки головы. Нарисованные мной знаки замерцали кровавыми отблесками, и части вновь стали целыми, глаза открылись. Я не жалел сил. Конечно, придется за это расплачиваться, но это потом, когда Конклав станет историей либо историей стану я. И вновь по толпе пробежал изумленный вздох. То, что я проделал, было не очень сложно, будь здесь все части тела. А вот оживить только голову — такое по силам не каждому шаману, не говоря уже о прочих. Но в этом была одна важная для меня особенность — мертвые не умели лгать. Они либо говорят правду, либо молчат. Чтобы лгать, надо быть человеком в полной мере.

— Кто ты, отвечай, — приказал я.

— Я — Санахт, третий в Конклаве Плутона, — монотонным голосом пробормотала голова.

— Зачем ты пришел в катакомбы?

— Конклав был обеспокоен тем, что делает Миракл и его союзники. Я пришел убить Миракла.

— Почему ты не сделал того, что задумал?

— Потому что Миракл победил меня, а потом убил.

И взметнулись десятки тысяч рук с оружием, десятки тысяч глоток сотрясли криком стены катакомб, заставляя их дрожать. Я видел Хантера и Стоуна, потрясавших топорами в первых рядах. От ярости, исказившей их лица, когда я убил сабли Хансера, не осталось и следа. Где-то у стены я различил мать. Не мог видеть, но знал: она сейчас улыбается. В первом же ряду Пантера в окружении своих амазонок вопила от радости за меня. Я видел блеск ее глаз. И не было уже болота, был водный поток, еле-еле сдерживаемый дамбой. И тогда я бросил им голову. Она взлетела по крутой дуге, плутонцы подпрыгивали, надеясь достать ее. Но когда страшный снаряд был на пике дуги, я резко сорвал с пояса топор и метнул его. Верное оружие раскололо голову пополам — второй раз за сегодняшний день. Короткий магический импульс — и мое оружие бумерангом полетело обратно, вновь разрубая голову Санахта. Четыре куска мертвой плоти упали на толпу в тот момент, когда я поймал свой топор и вскинул его над головой.

— Не сабли мертвеца, а мой топор расколол эту голову! — закричал я, перекрывая вопли плутонцев, не помнящих себя от переполнявшего их воодушевления. — И то же самое мы сделаем со всем Конклавом! Я убью их одного за другим! Мы вырвемся с этой планеты! Кто остановит нас?!

— Никто!!! — разом гаркнула толпа.

— Кто поведет нас?!

— Миракл!!! Миракл!!! Миракл!!!

Толпа выкрикивала мое имя. Все кричали: дети Хансера и девки Пантеры, люди Города и люди Диких земель. Вожаки, главари и их бойцы. Сейчас Плутон был един.

Как все в жизни иногда резко меняется. Признаться, я не особо горел идеей говорильни перед толпой плутонцев, зато смаковал момент, когда мне принесут клятву вожаки племен. А вот в жизни… Это было очень странное чувство. Сначала я словно бы изливал в толпу свои силы, а они впитывались, как вода в песок пустыни, без следа. А потом меня окатило цунами ответного потока. И не было долгого, выматывающего боя с Санахтом-Гидрой, не было многочасового разговора, и духа из Мира Видений тоже не было. Был я, свежий, полный сил. Словно каждый из слушавших меня поделился частичкой своей души.

После всего произошедшего не успевшие остыть вожаки давали клятвы на крови, одна цветастее другой. Словно соревновались, кто в большей степени подчинит себя мне. Но мне-то как раз это уже было безразлично. Разве сравнится это с тем пьянящим чувством, когда огромнейшая тысячеголовая, тысячерукая, тысяченогая гидра толпы повинуется каждому движению твоей брови. Когда самые слабые и самые ничтожные вместе готовы идти туда, куда им укажешь ты.

Бахрам и Мустариб смотрели на прочих с чувством превосходства. Они стояли в тени, особо не лезли на глаза, но это уже были не те люди, что месяц назад. Сейчас за маской высокомерия крылось осознание, осознание необычности происходящего. Понимание того, что это — не заурядное объединение, каковым не было числа. Это — крах их прежнего мира. Сейчас они радовались тому, что месяц назад не сказали мне «нет». Они еще не осознавали, что на вершине двоим не место и вожак Диких земель может быть только один. Так я думал тогда. И я сильно ошибался.

Он почти сумел подкрасться ко мне, когда я шел в свою комнату. Он выбрал правильное место: здесь нас не могли увидеть и услышать случайные люди. Бойцы Черного отряда, которые сменили людей Агни, охранявших мою персону, не в счет. Мустариб шагнул из Теней и пал на колени. Он сделал это очень быстро и очень вовремя. Еще миг — и мои телохранители изрубили бы его.

— Господин, молю о разговоре наедине, — пробормотал он, поднимая руки ладонями вперед, демонстрируя, что нет в них оружия.

— Опасно, — ответил брат-десятник.

— Кровь бессмертного еще не засохла на топоре господина. Что могу я, ничтожный, — быстро заговорил вожак. — При мне нет оружия, я не опасен.

— Бессмертный пришел под чужим ликом, — так же четко и кратко отчеканил командир моих охранников.

— Оставьте нас. — Я небрежно махнул рукой. — Бессмертным больше, бессмертным меньше… Он ведь один, значит, не опасен.

Я видел, как еще не остывшее в них чувство почтения ко мне борется с исполнительностью и страхом потерять символ новой свободы. Это длилось краткое мгновение. Потом они молча поклонились и отошли подальше, все еще держа меня в поле зрения. Сейчас почти каждый в Городе готов броситься под удар, предназначенный мне. Осознание этого было подобно крыльям за спиной.

— Давай быстро, мой верный Мустариб. — Я подпустил в голос чуть-чуть тепла. — У меня мало времени, но тебя я выслушаю.

— Я хочу принести тебе клятву на крови, — выпалил он единым духом.

— Это необязательно. — Я развел руками. — Ты и Бахрам приняли меня, когда я еще не имел ни силы, ни власти, ваша преданность и так не подлежит сомнению сейчас, когда и то и другое у меня есть.

— Я прошу тебя принять мою клятву. — Он простерся ниц.

— Встань, Мустариб. — Я поднял его на ноги. — Зачем тебе это, если даже я такого не требую?

Он прищурился. Тон его разительно изменился. В нем осталось почтение, и даже почитание, преклонение, но все же голос стал голосом не фанатика, но прагматика.

— Я хочу жить, — просто сказал он. — Я не хочу шальной стрелы в спину, не хочу, чтобы на мое место встал кто-то, кто не был первым, принявшим тебя, но который связан узами клятвы и не предаст наверняка. Я не хочу, чтобы у тебя была хоть малейшая причина сомневаться во мне.

— А Бахрам? Разве он этого не хочет?

— Старый дурак ходит и надувает щеки. Он уже выбирает, кто из вожаков будет прислуживать ему за обедом, а кто за ужином. Он упустил из виду, что клялись они не ему, а тебе, и ни одно из слов клятв, сколько их ни прозвучало сегодня, не защищает его и меня от расправы.

— Ну что ж. Ждал, что из вас двоих кто-то окажется умным. — Я кивнул. — Произнеси слова клятвы.

Клятва на крови — это слишком личное. Плутонцы редко дают и принимают их в присутствии посторонних — только когда по-другому действительно нельзя. И уж только чужак Луи мог записать на бумагу чужую клятву, только чужачка Тайви могла о ней рассказать. Я подобным заниматься не намерен. Слова были произнесены, и я их принял. А что это за слова, останется между мной и Мустарибом.

— Ну вот, теперь ты — мой наместник в Диких землях, — подвел я итог. — Что делать, ты знаешь. Чем больше сильных племен встанет на нашу сторону — тем лучше. А Бахрам должен исчезнуть.

— Это я сделаю в первую очередь, — кивнул он.

— И это не должны связать с нами. Клятва клятвой, но лучше пусть нам по-прежнему доверяют.

— Это сделают люди Генофая, которых я пощадил по просьбе Грешника, — ответил Мустариб. — Сами они будут убиты за покушение. Обычно у нас так и поступают: живыми таких никто не берет. У них и повод для убийства есть. Как-никак, если бы не помощь Бахрама, я бы не выжил. На меня они руку поднять не могут из-за клятвы, как и на прочих поклявшихся. Не связан кровью лишь Бахрам. Логично, что они захотят отомстить хоть кому-то.

— Смотри, чтобы не было осечки, — кивнул я.

Значит, Мустариб. Пока он мне вполне подходил. Но потом придется избавляться и от него. Он слишком много знает и помнит. Впрочем, война не закончится штурмом замка, а только начнется им. А на войне, как известно, иногда убивают.

В этом месте стена замка была самой низкой. Метров на двести до нее земля очищена от обломков, завалов, растительность сведена на нет, — словом, негде спрятаться. Здесь мы решили идти на штурм. Ночь ясная. Каждого стражника на стене можно различить. Тысяча, ровно тысяча защитников, так было всегда. Только высшие. Представители всех школ, кроме Меркурия и Плутона. Львиная доля, конечно, Марс. Стража не видела нас. Только плутонцы могут тысячами стекаться к разрушенным домам, которые расположены ближе всего к стенам замка, незаметно. Силы, способные, по моему убеждению, без помощи братства детей Хансера размолоть армию любых двух доменов.

Люди прятались за руинами строений. Сомнительное укрытие. Тем более что на стене рядом со стражами стояли познавшие таинства. Каждые три минуты они озаряли пространство перед стеной ярчайшим светом, убивающим любую Тень. Три минуты. Двести метров. Дело на плевок для не знающего преград. Но бьющему один раз преодолеть в Тенях такое расстояние практически невозможно. Практически. Ведь страх способен вырастить крылья на пятках. Бойцы первой волны знали — у них на преодоление двухсот метров две с половиной минуты. После этого… Да, мой план был очень жесток. Но каждый из них, идущих первыми, умел, или хотя бы знал как, охотиться на сокрушающих врагов, умел контролировать свои мысли и чувства, чтобы ни капли агрессии не просочилось, пока они не будут готовы нанести удар. За две с половиной минуты пробежать расстояние до стены, взобраться на нее и занять позиции за спинами пятидесяти марсиан и пятидесяти юпитерцев, дабы по сигналу разом ударить, и все это — в Тенях. Первая волна — наилучшие из наихудших. Смертники, по сути. Их дело — завязать бой и умереть. Но об этом они не думали. Не думали, что их жизни дадут возможность остальным отбросам совершить бросок к стенам и смыть стражу волной тел. Они еще горели моим огнем. Они улыбались, готовили оружие — простые ножи, заостренные палки вместо копий, дубины. Мало кто мог похвастаться мечом, да и эти клинки были из такого дерьмового металла, что сломаются о кольчуги защитников замка. И то, что не уложившиеся в срок сгорят в яростном пламени, вызванном корпусом Таинств, не пугало их. Они даже не задумывались, для чего так надо. Я зажег их единым фанатичным огнем. Фанатики не думают.

Я отполз назад. За укрытиями меня ждали высшие иерархи братства, а также Грешник и Пантера. Мать уже расставляла своих подчиненных редкой цепью. По двое: один колдует свет, который убьет Тени, но и ослепит не успевших отвернуться стражников, даст нашим смертникам хоть какой-то призрачный шанс. Это, конечно, не свет познавших таинства. Не знающие преград, приобретающие в Тенях невероятную ловкость, могут проскочить по не до конца убитым Теням, но не мы, плутонцы. Второй колдует стену огня. Она убьет всех, не уложившихся в две с половиной минуты, вырванных из Теней, ошеломленных. Шут назвал это «заградотряд». По его словам, в свое время это было эффективно для повышения у бойцов рвения и действует до сих пор.

Сам Шут сидел поодаль. Одежда его вновь изменила цвет, стала в ало-бордовых треугольниках. Он сидел прямо на земле, понурившись. Но я-то знал — он готов к бою. Рядом с ним пристроился Кот. Ему и его гвардии предстояло добить защитников замка после того, как отбросы из подворотен и банды окончательно истощат их силы. Все из Кошачьей гвардии уже освоили Предвиденье, так что для утомленных защитников они станут страшными противниками. И главная опасность — не в их зачаточных, недоразвитых марсианских умениях, а в многочисленности и нерастраченных силах.

Я подошел к Пантере. Сестра дрожала на пронизывающем ветру, глядя на стены замка, как зачарованная.

— Готова? — тихо спросил я. — Задачка непростая.

— Я боюсь, Миракл, — так же тихо ответила она. — Бессмертные. Ты их убивал, но ты же гораздо сильнее. Они же меня прихлопнут, как муху. Даже не заметят.

— Сестренка… — Я обнял ее за плечи, подпустил в голос уверенности, которой, увы, сам не чувствовал. — Тебе бояться? Не смеши меня! Не буду спрашивать, куда же делась моя бесстрашная Пантера. Подумай о том, что рядом будет Грешник. Тебе стоит бояться меньше всех нас. Пока Белый жив, ни один бессмертный тебя и пальцем не коснется.

— Правда? — В голосе ее прозвучала надежда на чудо.

— Конечно, правда. Главное — не лезь на рожон. Делай то, чему тебя учил Шут, и ничего не бойся. Если что, я всегда приду на выручку, а вдвоем с Грешником мы любого из них в узел завяжем.

— Бессмертные, — повторила она, словно эта мысль полностью завладела ее сознанием.

— Если очень боишься, останься с матерью, — предложил я. — Нам будет сложнее, но, надеюсь, справимся.

— Нет, братишка. — Она упрямо тряхнула головой. — Там у тебя каждый боец будет на счету. Я с тобой — все равно, к победе или смерти. Ты не предавал меня, и, если сейчас я уйду, это станет настоящим предательством. Да и что, зря Шут столько времени на меня угробил? Сегодня первые клинки Плутона идут против его хозяев. Я не хочу стоять в стороне, я себе этого потом никогда не прощу. Просто… просто я боюсь, но это ведь бывает. Все боятся. Но только настоящий дайх способен переступить через страх. Так ведь, братишка?

— Так, сестренка, так.

Я сжал ее плечи крепче, потом отпустил и повернулся к иерархам братства:

— Как вы? Готовы? Не дрогнете?

— Мы столько лет к этому шли, — махнул рукой Агни. — Поздно отступать.

— Оставить всю славу тебе? Размечтался, — усмехнулся его брат-близнец. — Не дрогнем и не побежим. А смерть мы уже лицом к лицу видели. Ничего интересного.

— Каждый помнит свою задачу? — обращался я ко всем, но смотрел на Хантера. Он кивнул:

— Итак, как только наши срезают познавших таинства, мы вместе со всеми бросаемся к стенам, но перед ними уходим в Тень и дальше идем за тобой.

Я примерно представлял, где мы должны столкнуться с членами Конклава. Восемь против пятерых. Бой в Тенях. Это был наш единственный шанс. Тени не очень охотно принимали бессмертных из Конклава, но они не пойдут в видимом мире. Они всегда перемещаются по замку тайно. Лично я этого так и не понял, но Санахт именно этим объяснял отсутствие в охране меркурианцев и плутонцев. Тени замка — только для Конклава.

Вот и все, говорить больше не о чем, осталось последнее — отдать приказ. В тот момент я испытал странное чувство. Наверно, так же чувствует себя камень, зависший над пропастью, за миг до падения: вроде бы еще не сорвался, но дальнейшее уже предопределено и неизбежно. Люди в Тенях. Стройная цепочка колдунов и шаманов — подчиненных моей матери, — руины старых домов скрывают их от взглядов стражей. Где-то там мать. Она смотрит на меня взволнованным взглядом. Я не вижу этого, но знаю. Я не могу взять ее с собой в Тени. Все оговорено, все получили указания. Осталось последнее — отдать приказ.

— Шут, — бросил я через плечо, — принимай командование.

И, не дожидаясь ответа, двинулся к краю пустоши перед стенами. Меня провожали взглядами. Я излучал уверенность — ту уверенность, которой не испытывал сам. И они впитывали ее: низы городского общества, уже минут через пятнадцать их численность сократится в разы и разы, банды, которые вскоре перестанут существовать, как таковые, Плутон, которому больше не бывать прежним. Камень завис над пропастью, качнулся еще раз — и покатился вниз. Я поднялся на обломки какого-то дома, встал во весь рост. Наверняка мой силуэт хорошо заметен в свете звезд, но это уже не имеет значения. Я хлопнул в ладоши.

Шаманы закрыли глаза, сведя руки перед грудью — туда, где у каждого родился лучик света. Колдуны ответили таким же дружным хлопком, делая правой ногой шаг назад, на левой ладони у каждого родился язычок пламени. Люди в Тенях бросились к стене. Началось.

Второй хлопок. Я знал, что сейчас происходит с бойцами первого отряда, что они чувствуют. Тени вяжут их, как болото, цепляются за руки и ноги, пытаясь задержать, а стена еще так далеко. Десятый хлопок. Воодушевление некоторых сменяется отчаянием. Они понимают, что не успеют. Некоторые от этого понимания словно бы обретают новые силы, а у других, наоборот, опускаются руки. Двадцатый хлопок. Им, тем, кто успевает, некогда удивляться. Даже радость их — не более чем блик на донышке души. Они сделали невозможное, смогли, справились. И рядом с этим грядущая стычка кажется пустяком. Они не понимают, что уже умерли, и не имеет значения, укладываются они в отведенное время или нет. Я хлопал монотонно и ритмично. Я отсчитывал жизни людей, и каждый мой хлопок отсекал по пять секунд. А всего их было тридцать. И каждый, пришедший к стенам замка Конклава в эту ночь, с замиранием сердца считал эти хлопки. Только бойцам первого отряда было не до того. Их внимание сосредоточено на другом.

Тридцатый хлопок. Шаманы резко разводят руки в стороны. Свет озаряет пустошь перед стенами замка. Свет, убивающий Тени. Все наши ждали этого, все успели прикрыть глаза. И белый свет сменился алым, когда колдуны резким движением правой руки бросили с ладони левой огоньки, и ударило пламя, вызревая из маленьких огоньков и превращаясь в сплошную стену. Я слышал крики умирающих, и было их меньше, чем я думал. Воодушевленные моими словами и помнящие о корпусе Таинств за спиной, отбросы городского общества действительно словно крылья обрели.

Луи в своей книжонке говорит, что троим плутонцам по силам убить марсианина в открытом бою. Все, понятно, в это верят. Сложно спорить — ведь это правда. Только он не говорит, при каких условиях им это удастся. А все очень просто. Все трое должны ударить с двух рук и одновременно, с точностью до десятой доли мгновения. Иначе сокрушающий врагов просочится между этими десятыми долями, положив незадачливых убийц. Ах да, я забыл добавить: это должны быть плутонцы уровня тех, кто отбирается в домены, пройдя испытание. Не ниже.

Год, в течение которого в Город можно было проникнуть без десятка амулетов, отнюдь не улучшил боевых навыков его обитателей. Нормальных бойцов становилось все меньше. Расслаблялись и те, кто в Городе родился. Раньше, если убил десяток обладателей амулетов и благодаря им прошел в Город, ты уже постиг многое, ты уже боевая единица. Сейчас же, если прошел через таверну, ты всего лишь попал в Город. Тем более что лучших новичков сразу вербовало братство, тех, что похуже, разгребали банды. Оставалось то, что оставалось.

Сокрушающие врагов, стерегущие стену, ослепли от яркой вспышки света, их лица опалило дыхание огня. Видимого ущерба их боевым качествам от этих обстоятельств я не увидел. Один из стражников вдруг резко развернулся. Левая рука толкнула в сторону познавшего таинства, как в правой появился меч, я так и не понял. Пацан лет шестнадцати вышел из Теней прямо на клинке. Он так и не осознал, что произошло, просто выронил нож, звякнувший о камни стены. Левый клинок стражника со свистом покинул ножны, заодно хлестким ударом оставив порез на шее второго нападающего. Поворот на одной ноге, клинки описывают круг — и еще три трупа валятся под ноги защитнику стены. Остальные сокрушающие врагов действовали ничуть не хуже. Со стороны казалось, это не их застали врасплох, а они сами внезапно напали на плутонцев.

— Глаза! — заорал опомнившийся познавший таинства старый как мир сигнал.

Свет вспыхнул по всей стене. Передовой отряд вываливался из Теней и тут же попадал под удары безжалостных мечей.

— Вперед! — крикнул я, уже не скрываясь.

Тревога поднята, замок уже бурлит, теперь нас спасет только быстрота. Все-таки часть бойцов передового отряда сохранила присутствие духа. Один в низком броске проскочил под клинками сокрушающего врагов и вонзил нож в грудь познавшего таинства. За секунды гибли сотни и сотни, но единицы достигали успеха. И если марсиане разделывались с моими людьми со своим обычным спокойствием, то в рядах адептов Юпитера появились прорехи. Вызванный чарами свет тускнел, Тени возвращались. Вторая волна достигла стен и через те же Тени поднималась наверх.

Вот один из голодранцев упал, не дожидаясь росчерка острой стали, упал, изгоняя из своего разума всяческие мысли о бое, просто чтобы спастись. И ему удалось избежать пристального внимания сокрушающего врагов, которого уже захлестывала вторая волна нашего войска. Но стоило тому шагнуть вперед, атакуя сразу четверых противников, упавший вогнал нож ему под колено, туда, куда мог дотянуться. Марсианин сбился с ритма, оступился, нож ударил вновь, лишая подвижности вторую ногу. Он упал, уже почти неспособный защищаться, и городские отбросы радостным воплем приветствовали его смерть. Дрожащие руки поднимали выроненные им мечи. Выбирая между своей жизнью и жизнью бившихся рядом познавших таинства, сокрушающие врагов оказались предсказуемы. И некому было уже разогнать сгустившиеся Тени, потому что юпитерцы гибли один за другим.

— Пора, — тихо сказал я, уходя в Тени. Нужная нам дыра в обороне прорублена, пусть ценой более чем тысячи жизней. И счет смертей все увеличивался. Но меня это не волновало. Пусть лягут здесь хоть все голодранцы и бандиты. Если мы доберемся до Конклава, цель будет достигнута, а сопротивление защитников рано или поздно подавлено.

Я сосредоточился на том, чтобы оставаться видимым для своих соратников. Тени принимали меня с трудом. Сопротивление походило на то, которое я ощущал в день смерти Эльзы, только в разы слабее. Понятно: ведь сегодня я вновь запирал душу в мертвом теле. Значит, для Мира Теней это имеет значение.

Проходя мимо, я видел бурлящие казармы. Защитники замка поднялись по тревоге очень быстро. Впрочем, другого я и не ждал. Все-таки это — лучшие из лучших. Стены им не удержать — это факт. Если удастся закрепиться в замковом дворе, выгрызть их оттуда будет тяжело. Чем больше сокрушающих врагов соберется вместе, тем сложнее их перебить. Единственный выход — вытеснить их в коридоры самого замка и уже там бить из Теней, теснить, забрасывать трупами. С одной стороны, это кажется неправильным — ведь в узком проходе сокрушающий врагов может сдерживать целое войско. Но в тесном пространстве соратники не смогут его вовремя прикрыть, а мои люди будут бить из Теней одновременно впятером, вшестером, все, кто смогут. Шут это и сам понимает. Вот только хватит ли у тех, кто сейчас под его началом, стойкости? Корпус Таинств пока еще гонит их вперед. Но в какой-то момент людей моей матери придется ввести в бой. Без этого никак, я уже понимал. Насколько еще хватит воодушевления горожан?

Мы миновали этот суетящийся муравейник, который набухал готовой обрушиться на штурмующих силой. Мы спешили. Я больше не смотрел на размытые очертания комнат, через которые мы проходили. Они выглядели из Теней как нечто нереальное. Но все мои чувства были направлены на то, чтобы обнаружить противника. Первый удар должен остаться за нами. Все уже оговорено. Три пары: Агни — Аква, Смерч — Стоун и Хантер — Пантера. Двух оставшихся бессмертных должны были взять на себя мы с Грешником. Как жаль, что ни мать, ни Шут не могут последовать за нами в Тени. С ними успех нашего предприятия казался бы мне более реальным.

Я чуть не пропустил их. Черные плащи с капюшонами, черные одежды. Семеро бессмертных Конклава словно противопоставляли себя тринадцати из Синода, которые любили одеваться в белое. Их маскировка почти сработала. Они шли, не особо спеша. Гнет Теней давал себя знать. Но куда им спешить? Их бойцы пока не дрогнули, наоборот, держались стойко, почти не уступая натиску многотысячной черной орды. Они не ждали, что кто-то рискнет встать против них в центре замка.

— Вяжите их боем, — приказал я еле слышно. — Не дайте уйти в Обычный Мир. — Здесь они неспособны меня видеть, а это дает нам преимущество.

— Проклятье! Зыбкое преимущество, — проворчал Хантер. — Им тебя видеть и не надо.

— Раньше смерти не помрем, — отмахнулся я, исчезая с их глаз.

Участки света в Обычном Мире здесь, в Тенях, выглядят как стены. Мы бросились наперерез бессмертным, я вел своих спутников так, чтобы стены света скрывали их от взора наших врагов до последнего момента. Мне приходилось приноравливаться к их скорости передвижения, иначе я рисковал оказаться в одиночестве против пятерых бессмертных.

Мы успели перехватить их. Члены Конклава не видели меня. Они даже не подозревали о нашем присутствии, пока мой топор не обрушился на шею ближайшего ко мне бессмертного. В последний момент он почувствовал опасность и даже успел среагировать на нее. Отбить удар было уже не в его силах — он попробовал увернуться, уйти с линии атаки, которую ощущал интуитивно. Но и это не помогло. Здесь я двигался быстрей него.

— Тер, добей! — заорал я. — Голова мне нужна целой!

А потом бессмертные заметили моих союзников, их руки превратились в клинки уже известным мне образом, и завертелась рукопашная. Грешник, передвигавшийся быстрее прочих, в первый момент принял на себя натиск сразу троих. Он попятился, вращая шестом в бешеном ритме. Был короткий миг, когда члены Конклава могли понять, что его удары для них безвредны, и уйти в Обычный Мир, но свой шанс они упустили. Четвертого атаковал я. Этот оказался более умелым, чем мои предыдущие противники. Проигрывая в скорости, он брал мастерством. Тысячелетний опыт давал себя знать. Похоже, видеть меня ему действительно необязательно. Вихрь ударов разбился о грамотно построенную защиту. Бессмертный закрыл глаза и спокойно отбивался вслепую, пятясь туда, где виднелись проблески света. Расчет понятный: не дают уйти из Теней по собственной воле — надо вывалиться.

Троих противников Грешника взяли на себя иерархи братства. Близнецы завели сложный, вяжущий танец двух клинков. Они, по сути, не могли ничем навредить бессмертным. Оружие не позволяло. Но с фланга атаковали их напарники. Секира Стоуна и страшное широкое лезвие Аквы. Эти двое вряд ли выстояли бы в прямом столкновении. Слишком неудобное для этого оружие было у них в руках. Но ничего подобного от них и не требовалось. А требовался лишь один удар — тот, который снесет бессмертному голову. Быстро обезглавить, пока близнецы вяжут членов Конклава боем, — единственный шанс на успех. К сожалению, и наши враги это понимали. В первый же миг они оценили, от кого исходит наибольшая опасность, кто призван нанести смертельную рану. И их тактика боя стала соответствующей. Только мастерство Агни и Смерча не дало бессмертным обрушить всю свою мощь на их напарников и смести Акву и Стоуна в первую же минуту боя. Братья действовали грамотно — чувствовалась школа Шута. Чувствовалось, что иерархи братства специально тренировались работать парами.

Хантер оказался вынужден схлестнуться со своим противником один на один. Я надеялся, что ненадолго. Клинки моей сестры полосовали недвижное тело, пытаясь найти сердце. А оно явно было не на положенном природой месте. И я в сотый раз поблагодарил Судьбу, что не были умы членов Конклава столь же остры, как у Иллюмината. И мозг их находился там, где надо, — под черепной коробкой, иначе тело давно отрастило бы себе новую голову и продолжало бы рубиться. Хантеру пришлось тяжелее всех. Он пятился, парируя удары рук-мечей древком бердыша, практически не имея возможности для контратаки. Но он стоял один против бессмертного, и это уже внушало уважение. Ненависть против опыта, мастерство против еще большего мастерства. Хантер сводил на нет атакующий порыв своего противника, но отбить его удары полностью был не в силах, и тело главы братства быстро покрывалось сеткой мелких кровоточащих порезов. Один на один у него не было шансов победить. К счастью, от него требовалось лишь выстоять.

Грешник правильно все понял. В кои-то веки научился он работать в паре. Мой нынешний враг был самым опасным. Он осознал, что ситуация вышла из-под контроля. Если остальные медленно, но верно давили своих противников, он меня даже не видел. Я вертелся вокруг него, пытаясь отогнать от светлых пятен. Выйди он в Обычный Мир — ему вряд ли удалось бы призвать Свет. Слишком глубока для этого была Тьма в его глазах. Но Тени можно убить и Тьмой. А бессмертные уже показали, что вслепую дерутся лучше нас. Но за пару шагов до спасительного участка, когда я уже не мог его остановить, вмешался Грешник. Его атака была на первый взгляд грубой и топорной. Все изящество Белого словно бы испарилось. Он ухватил свой шест за самый конец и просто ударил в спину. Бессмертный парировал, не оборачиваясь, просто заведя руку за спину, согнув ее под невообразимым углом. Но шест, отскочив от превращенной в клинок конечности, описал полукруг и со всего размаху обрушился под колено нашему врагу. На долю мгновения бессмертный потерял равновесие, покачнулся. И я, совсем как на тренировке, хладнокровно выждал миг, когда Грешник нанес еще два удара, заставляя врага парировать их, и ударил по подставленному мне, как на блюдечке, горлу.

— Тер! Второй! — крикнул я. — Мне нужны все головы.

Грешник переместился в сторону Хантера. Он спешил, он был собран, на нем до сих пор ни царапины. Понимание того, что он стоял против трех бессмертных, к нему еще не пришло, а вот я осознал всю уникальность этого. Он опять успел в последний момент, когда Хантер готов был сломаться. Белый встал стеной между ним и членом Конклава, между главой детей Хансера и смертью.

А я не спешил. Я — то оружие, которое бьет в последний момент и наверняка. Картина боя пришла в состояние равновесия. А я чувствовал, как наваливается слабость. Я почти не спал, я убил троих бессмертных. Я ведь все-таки не железный. Лучше всего дела идут у пары Агни — Аква. Командир корпуса Огонь действительно отличный боец. А может быть, им попался противник, наименее искушенный в рукопашных схватках. Может быть, в Обычном Мире это и был бы наиболее опасный враг, приправляющий удары клинков солидными порциями изощренных чар. Но в Тенях магии нет — это еще одна причина, почему бой следовало начать и закончить именно здесь.

Мне показалось, что на сей раз сработал «инстинкт убийцы», и широкий клинок Аквы вдруг достиг цели, снеся голову бессмертному на пределе длины оружия, самым острием. Голова круглым мячиком покатилась по полу. Аква и Агни бросились на помощь остальным, оставляя Тер работу добить противника. Не тут-то было. Миг покоя дал бессмертному сконцентрироваться. Видимо, в знаменитой битве Хансера с херувимом подобные фокусы пресекла Тайви, а может быть, мой отец действовал быстрее, чем мы. Здесь Тайви не было, и матери моей тоже не было. Отрубленная Аквой голова вдруг выстрелила тремя щупальцами. Агни, кажется, почувствовал опасность, ушел в сторону перекатом, получив лишь хлесткий удар первым щупальцем, рассекший спину и бедро до самой кости, вместо того чтобы оказаться перерубленным им пополам. Но даже прошедший вскользь удар оказался настолько мощен, что отбросил Агни в полосу света и буквально вышвырнул из Теней. Аква развернулась, пытаясь отбить второе щупальце, но бросок был действительно силен, ее клинок выбило из рук, лезвие в полете рассекло ей бок, а само щупальце пробило левое плечо. Третье щупальце соединило голову с телом. Безвольно упавшие руки вновь поднялись, превращаясь в клинки. Тело резким движением вскочило на ноги. Голова устремилась в полет, назад, к шее, но тут подскочил я и перерубил шею чуть ближе к голове, чем пришелся удар Аквы, вместе со ставшими вдруг безвольными щупальцами.

Где-то мне даже стало страшно. Вот так, эти двое, которые справились бы в паре со мной, на два биения сердца выпустили врага, расслабились — и теперь они оба у края могилы. Если бы не странные возможности моего топора… Ох, спасибо тебе, Безумный Кузнец. Что бы ни представляло собой это оружие, против бессмертных оно действует великолепно.

В ту ночь нам везло невероятно. Впрочем, нет, удача здесь ни при чем. Мы все долго работали над собой — и сейчас пожинали плоды этой работы в виде победы. Смерч продержался ровно столько, сколько нужно, мало чем уступая брату. Единственный изъян — дырка в легких дала себя знать, когда я уже спешил ему на помощь. Смерч вдруг зашелся кашлем, на губах выступила кровавая пена. Бессмертный не преминул воспользоваться его замешательством. Рискуя получить топором по загривку, он смял оборону Смерча, как гнилой плод, не обращая внимания на Стоуна. Отточенные как бритва рефлексы спасли иерарха братства. Смертельных ран он не получил, но грудная клетка, как по волшебству, вдруг оказалась располосована так, что стали видны ребра. Захлебываясь кровью, он упал, и мне пришлось прикрывать его. Я парировал все направленные в падающее тело удары. Стоун, отбросив всякую осторожность, взревел диким буйволом, налетел сзади и всадил топор в спину врага с такой силой, что лезвие вышло из груди. Игнорируя рану, которая оказалась бы смертельной для любого высшего, член Конклава развернулся, вырывая оружие из рук Стоуна. Предводитель корпуса Стена, оставшись с одним щитом, вполне оправдал имя, данное его подразделению. Первый бешеный натиск бессмертного разбился о него, как ветер о стену. А шанса на второй я ему не дал.

Перешагнул через четвертое обезглавленное тело. Последний остававшийся на ногах член Конклава прекратил свои попытки пробить оборону Грешника или пройти сквозь нее и добить истекавшего кровью Хантера. Глава детей Хансера оперся о свой бердыш. Грешник, по-прежнему прикрывая его, стоял широко расставив ноги и лениво раскручивал шест. Из тех, кто оставался в строю, он выглядел самым свежим.

— Мы можем договориться, — произнес бессмертный. Он уже не пытался пятиться к пятнам света — чувствовал, что я перекрыл ему эту дорогу. Он не пытался атаковать Хантера или Грешника — понимал, что, если раньше не сумел, сейчас тем более не прорвется. И мы не сводили с него взгляда, чтобы вовремя отреагировать на любой подвох. Уж на них эти люди оказались богаты.

— Вряд ли, — ответил я. — Мы не можем доверять тебе, мы не можем тебя отпустить, зато мы можем тебя уничтожить. Ты ведь не отдашь команды защитникам замка прекратить сопротивление?

Он рассмеялся:

— У них приказ не слушаться таких команд. Оборона замка ведется до последнего человека.

— Тупик, — спокойно подвел я черту. — Но не расстраивайся, ты и так прожил дольше, чем любое существо может даже мечтать.

— Надеюсь, еще поживу… — Ничто не изменилось в его голосе, когда тело выстрелило во все стороны десятки тысяч игл, а сам бессмертный прыгнул к ближайшему пятну света. Он так и не понял, какими способностями обладали его противники, потому попытался отвлечь нас этой атакой и выйти из Теней. Но Грешник завертел своим шестом на порядок быстрее, так, что он превратился в размытое колесо, — и иглы не достигли его и Хантера. Стоун упал на колено, съеживаясь за своим щитом, — и смертельный дождь даже не задел его. Пантера сделала шаг в сторону света и выпала из Теней в Обычный Мир, чуть-чуть опередив смертоносные иглы. Я же взвился в высоком прыжке, пропуская их под собой, сделал сальто и приземлился рядом с врагом, снося ему голову с плеч в момент перехода между Мирами, когда любой плутонец уже не чувствует, что творится в Тенях, и не может отбиваться.

— Тер, добей, — устало произнес я, садясь на каменный пол в Обычном Мире. — Мне нужны все головы, собери их.

Как только сердца бессмертных разрубались и тела умирали, они выходили из Теней, но головы все еще жили. Тер собрала их, все пять. Они были так же безвредны, как голова Санахта. Пять страшных предметов, все еще живых, все еще думающих, строящих планы на спасение. Печальный итог жизни длиной в тысячи лет. Взявший меч от меча и погибнет, ничего здесь не поделаешь. Я сидел подобно статуе, не в силах осознать то, чего мы достигли. Грешник суетился возле раненых — я не сомневался, что он вытащит незадачливых иерархов братства. Хантер умостился напротив меня, и во взгляде его было что-то суеверное.

— Да, ты его сын, — вдруг кивнуло это изрубленное тело с лицом — кровавой маской. — Я хотел убить тебя, когда ты сломал его сабли, но кто я такой? Они — твое наследство, и ты волен поступать с ним, как хочешь.

— Рад, что ты это понял, — хрипло ответил я. — Иначе мне пришлось бы убить тебя, защищаясь.

Хантер был Мастером, но у этого мастера мне было нечего больше перенимать. Меня ждала разработка опыта Конклава. Лишь переняв их мудрость, смогу я сам назваться Мастером. Мастером, каких доселе не было, который вытеснит из умов память о Хансере.

— Миракл, остался еще один, — заметил Стоун.

— Я помню. Устал сильно. Эти бессмертные кого хочешь вымотают.

— Что делать нам? — спросил Хантер.

Замечательно! Он уже ждет от меня приказов. Да, усталость буквально валила с ног, но результат стоил трудов.

— Хантер, Стоун, возвращайтесь к Шуту. Мы должны сломить сопротивление. Ваша задача — любой ценой не дать бойцам пасть духом и разбежаться. Можете душить познавших таинства и сотрясающих Вселенную силами корпуса Таинств, но Кошачья гвардия в бой не вступает.

— Мы можем не справиться без людей Кота, — хмуро ответил Хантер и неуверенно добавил: — Проклятье!

— Должны, — коротко отрезал я.

— Грешник останется с ранеными. Пантера, ты отвечаешь за головы, они нужны мне все, живыми, насколько можно считать живой отрубленную голову. А я пойду за нашим шестым другом. — Я криво усмехнулся.

— Сам? — удивился Стоун. — Ты не справишься.

— Забываешь, братишка, я только что положил пятерых. Одним больше — одним меньше. Опыта у меня в этом деле уже выше крыши.

Последние слова я произнес, уходя в Тени. Понимал, что слишком много времени упущено. Но усталость давила на плечи сильнее небесного свода. Может быть, когда все закончится, просплю трое суток, не меньше. А сейчас я несся по Теням, собирая в кулак последние силы. Несмотря на усталость, я чувствовал какую-то легкость, эйфорию. Все происходило слишком быстро, совсем не так, как мы планировали, Конклав успел сделать первый ход раньше — и все-таки проиграл. На нашем пути стоял лишь один бессмертный, а ведь не так давно их было семеро. Если я добью последнего, овладеть замком будет лишь вопросом времени. Если я увижу, что ничего не получается сегодня, то просто не введу в бой Кошачью гвардию. Мы вернемся завтра с корпусами братства и просто задавим любое сопротивление. Но это возможно, только если от Конклава останутся одни воспоминания. Наверняка мой противник уже успел понять, что произошло. Фактов у него предостаточно, а следить он мог за любой комнатой в замке. Он должен был понять, что в Тенях шел бой и что на сей раз Конклав не справился с врагом.

Я выскочил из Теней в обширной комнате. Мне некогда было ее рассматривать — успел заметить лишь огромного каменного паука в центре. Как рассказывал Санахт, с его помощью можно взять под полный контроль практически любого плутонца. Бессмертный был здесь, но не возле статуи, пытающейся повернуть бой в пользу защитников. Он был у окна. Я прыгнул на него из Теней, стараясь опередить, предугадать, как он попытается парировать мои удары, обойти защиту и убить. В Обычном Мире у меня не было преимущества ни в скорости, ни в силе. Мое мастерство против его мастерства, да еще топор Безумного Кузнеца — маленькая песчинка на мою чашу весов.

Он не стал сопротивляться. Вместо этого отпущенное время между тем, как Предвиденье сработало, заорав об опасности, и моментом удара он использовал для того, чтобы, упершись руками в край окна, выбросить свое тело наружу.

— Стой, сволочь, дерись!!! — закричал я в отчаянии. — Я все равно тебя достану!

Я подскочил к окну. Он падал камнем, и вдруг его руки взметнулись, взбухли двумя кожистыми парусами крыльев — я услышал, как хлопнул ими ветер, прежде чем мой враг воспарил над землей. Успел рассмотреть его — ведь он парил всего лишь метрах в десяти от меня, лениво помахивая крыльями. Его тело изменилось в соответствии с новыми нуждами. Ноги и торс стали гораздо худее, облегчая вес тела. Даже лицо превратилось в некую гротескную маску.

— Выпрыгивай, полетаем, — глумливо предложил он.

Я прикинул расстояние. Не допрыгну, как ни пытайся. Даже в обличье тигра не допрыгну. А «пружиной» не воспользуешься — окно слишком низкое. Он почти ушел, испугался, не принял боя. Впервые за многие тысячи лет он не уверен в своих силах. И напугал его я. Законная гордость была приправлена горечью. Я отвлекся — и тут же поплатился. Десяток щупалец выросли из груди бессмертного и ударили в меня, одновременно с этим ветер собрался в тугой кулак и устремился в проем окна с чудовищной скоростью, а камни пола пошли длинными шипами.

Это была самая серьезная атака в исполнении члена Конклава, которую мне доводилось переживать. Я метнулся в сторону, уходя от щупалец и от ветра, и, лишь на миг опередив каменные шипы, подпрыгнул и опустился на подоконник. Не успев встать, я метнул топор с пояса, понимая, что бессмертный вот-вот атакует вновь. Наверно, страх придал меткости броску. Топор отсек моему врагу крыло у самого плеча. Он вскрикнул, падая вниз. Из последних сил я потянул оружие к себе. Это получилось не так изящно, как на представлении, которое я давал для плутонцев.

Минута колебания — и я прыгнул вниз, следом за падающим телом. Почему-то я знал: какой бы облик мой противник теперь ни принял, правой верхней конечности у него не будет. Слева он сможет отрастить столько рук, сколько поместится, но не справа. Он все предусмотрел, планируя нашу встречу. Он должен был смять меня в два приема, не устраивая долгой возни. Только топора моего он не учел, потому что не мог о нем даже догадываться.

Башня, из которой я выпрыгнул, была высока. Откуда во мне еще брались хоть какие-то силы, я не знаю. Мне удалось постепенно уплотнить воздух, и приземлился я мягко, хотя не удержался и упал на одно колено. Отрубленное крыло валялось недалеко. Больше ничего. В последний момент я увидел крысу, которая, хромая, улепетывала к ближайшей щели. Тварь показывала чудеса скорости, несмотря на то что лап у нее было всего три. Я опять метнул топор, прекрасно понимая: любое другое оружие, как, впрочем, и чары, не поможет. Но рука дрогнула. Лезвие просвистело над головой у грызуна, сбрив ему начисто левое ухо. Серое тельце юркнуло в еле приметную щель. И я заорал от ярости и бессилия. Он ушел! Наступил на горло своей гордости! Бросил все силы не на победу, а на свое спасение. Хитрая, изворотливая тварь! Я выдернул из стены топор, совсем без удивления отметив, как глубоко вошел он в камень и как охотно вышел, словно сам помогая моей ослабшей руке.

Хотелось плакать и смеяться одновременно. Я не смог, не дожал. Проклятый Конклав! И последний его представитель, видимо самый изворотливый, ушел, хоть и оставил мне на память огромное кожистое крыло и крысиное ухо. Вот такой итог. Если бы этот трехногий грызун сейчас вернулся, он взял бы меня голыми руками. Я представлял собой те еще руины. Но он сам был слишком ошеломлен, чтобы продолжать бой. Ему надо все осмыслить, решить для себя, что делать дальше. А это уже напрямую зависело от успеха оборонявших замок высших.

А еще пришла мысль, что все потеряно. Наверняка во дворе замка сейчас крови по колено, и трупы штурмующих валяются повсюду. Такое зрелище совсем не укрепляет боевого духа выживших. Они скоро разбегутся, если… Для моего плана нужны были головы всех представителей Конклава. Я встал. Последний рывок.

Пантеру и Грешника я нашел там же, где оставил.

— Тер, мне нужна еще одна голова, — коротко бросил я.

— Какая? — не поняла она.

— Круглая! — Я сорвался. — Просто найди мне голову, желательно неповрежденную. И мне все равно, от какого тела. Быстро!

Это, наверно, превзошло Войну Планет. Такого количества трупов тогда точно не было. Отбросы городских подворотен не только сбросили защитников со стен, но и зажали их в переходах замка. А вот на большее их сил не хватило. Основная часть познавших таинства была уничтожена. Ошметки второй волны моего воинства, прихватив трофейное оружие, уходили в Тени. Шут чуть-чуть опоздал ввести в бой банды. Воины Конклава сумели вырваться на широкий двор замка и закрепиться там, врасти в землю, в каменные плиты, скользкие от крови, воздвигнуть баррикады из тел. Корпус Таинств появился на стенах, но ошметки познавших таинства и сотрясающих Вселенную прикрыли своих от слабого колдовства плутонцев.

Приход Хантера и Стоуна ненадолго ободрил бандитов. Понеслась весть по рядам, что Конклав уничтожен, но защитники даже не подумали сдаваться — только усилили натиск, выдавливая бандитов из замка. И решимость плутонцев вновь дала трещину. Все больше и больше их уходило в Тени. Они не покидали замок, но и не спешили вернуться в бой. Они выжидали, а силы тех, кто все еще не опустил оружия, таяли.

Я смотрел на это с балкона на пятом этаже башни, как раз за защитными порядками. Под моими ногами лежало пять голов. Пантера принесла шестую. Не знаю, кому она принадлежала раньше — плутонцу или стражнику. В коридорах первого этажа нынче трупов хватало. Я очень надеялся, что мать увидит меня и поймет, что надо делать. Иначе у меня ничего не выйдет. Я прикинул остатки своих сил. Должно хватить на несложные чары. Поднял вверх топор, и огромный огненный шар сорвался с балкона, понесся вниз и умер в яркой вспышке над линией, разделявшей моих союзников и моих врагов.

— Слушайте меня, жители Плутона! — закричал я, и ветер подхватил слова, преумножая, донося до каждого. — Я — Миракл, сын Хансера, победитель Конклава.

Битва стихла как по волшебству: головы поднимались вверх, глаза смотрели на меня с надеждой, с обожанием, с ненавистью, со страхом, с яростью. Волны чувств в море глаз.

— Я убил их всех, а чтобы вы знали, что это так, — вот их головы.

Я взял из рук Тер мертвую голову, бросил ее в толпу, повторяя трюк с головой Санахта. Теперь контролировать полет топора было гораздо сложнее, но я держался.

— Это ложь! — выкрикнул кто-то из людей Конклава.

— Да, ложь? — вкрадчиво спросил я и поднял за волосы голову бессмертного. Я приблизил топор к лицу, и голова страшно закричала. Я поднял ее повыше, а потом направил в последний полет.

Головы кричали и умирали, топор повторял привычные движения, прерывая нити жизней членов Конклава. А плутонцы опять видели тот грот, вновь слышали мои слова, вновь преисполнялись решимостью. И дух защитников падал. А когда последняя голова, распавшись на четыре части, упала в толпу, я поднял вверх топор.

— Победа наша! — закричал я. — Они уже мертвы, мертвы все, принявшие сторону Конклава! Плутон наш! Возьмите его!

— Плутон наш! — ответил мне дружный рев толпы.

И знакомая фигура в шутовском наряде вспрыгнула на баррикаду из тел с двумя короткими мечами. Хантер и Стоун прикрывали его с боков. Трусы и оборванцы, спрятавшиеся в Тенях, упали на головы оборонявшимся, появились за их спинами, вклинились меж их боевых порядков, пытаясь в тесноте реализовать преимущество ножа над саблей или длинным мечом.

— Кошачья гвардия, вперед! — выдохнул я последний свой приказ за эту битву. Я чуть не упал, но Пантера вовремя меня удержала, помогла спуститься вниз, подставила плечо. И никто не увидел моей слабости — все были заняты истреблением друг друга.

А я смотрел, как последний отряд нашей орды сметает деморализованных защитников замка, как распадается монолитный строй адептов Марса на клочки, и тут же эти обломки поглощает приливная волна неистовых плутонцев. В последний раз вскипает ярость в стенах замка, которому больше никогда не называться замком Конклава…

Тело требовало отдыха. Хантер со Стоуном так и поступили — вернулись в катакомбы, под надежную охрану клинков братства. Я же пока не мог себе этого позволить. В замке хозяйничала Кошачья гвардия. Мои люди быстро пресекли мародерство, которому с увлечением предались остатки банд и городское отребье. Я был уверен, что среди желающих наложить лапу на богатства Конклава хватало тех, кто не шел вместе с нами на штурм. Но решительность моих бойцов делала свое дело. Мы шли по замку: я, Кот и несколько гвардейцев.

— Мы обнаружили в подвалах склады провизии, — доложил Кот.

— Большие? — спросил я.

— Похоже, там-то и лежит все, что распределялось по амулетам.

— Пятьдесят человек в охрану, — распорядился я. — Кто попробует добраться до еды — убивать на месте.

Он отдал быстрый приказ, и один из гвардейцев побежал исполнять его.

— Арсенал взять под такую же охрану.

— Уже сделано. Там просто море оружия. Пришлось-таки обрубить некоторые особо жадные руки.

— Правильно, будет другим наука.

— Библиотеку мы обыскали. Магнус просмотрел некоторые книги. Там ерунда, ничего серьезного.

— Так и должно быть. Серьезное спрятано, и нам еще предстоит его найти.

Здесь я покривил душой. Санахт успел открыть мне, как войти в тайную библиотеку, но делиться этим я ни с кем не собирался.

— Что с паучьим залом? — спросил Кот. — Эта статуя, как я понимаю, мощный артефакт, кого попало к ней пускать не стоит.

— Пятьдесят отборных бойцов в охрану. Отборнейших, Кот, — добавил я, чтобы он осознал всю важность приказа.

— Искушение может быть велико, — засомневался он. — Кто-то может-таки попробовать взять других под контроль с помощью каменного паука.

— Во-первых, паук действует не на всех, — ответил я. — А во-вторых, управлять им непросто. Я пока еще не знаю как. Это предстоит выяснить.

В этом вопросе я не лгал. Санахт ни в какую не хотел мне открывать этой тайны. По нашей договоренности предполагалось, что управлять артефактом будет он. Это казалось честным: на меня с его помощью подействовать нельзя. Но Санахт сейчас мертв и унес свой секрет с собой. Впрочем, я не сомневался, что с помощью Мира Видений разберусь во всем. Там любые чары видны как на ладони, и опытный или настойчивый человек может разобраться в их хитросплетениях.

— Хорошо, я исполню, — кивнул Кот.

— И прибавь к гвардейцам десяток из корпуса Таинств, — задумчиво добавил я.

— Ты что, думаешь, что туда полезет-таки весь Плутон? — Он рассмеялся.

— Нет, всего лишь один человек. — Я резко оборвал его смех. — Последний из Конклава жив.

— Как? — Кот остановился. — Его голова…

— На голове было написано, кому она принадлежит? — ехидно осведомился я.

— Но они были живы. Я слышал их предсмертные крики, все слышали.

— Вы слышали крики пяти голов. Одну я разрубил в гробовом молчании. Последний из Конклава убежал. Я его неплохо покалечил, он остался без руки и без уха и отрастить их не сможет. Но и такой он опасен. Так что вот тебе неплохие приметы.

— Но это… Как… Мы же… — Кот выглядел потерянным. Еще бы. Одно дело — думать, что все бессмертные на Плутоне мертвы, и совсем другое — знать, что один выжил и сейчас очень зол и жаждет реванша.

— Не беспокойся. — Я хлопнул Кота по плечу. — Он сейчас в смятении больше, чем мы, он не знает, что произошло и как такое может быть. Он обязательно выкинет какую-нибудь глупость — слишком уж привык он всегда контролировать ситуацию. Происходящее выбило его из колеи. Он обязан проявить себя в ближайшее время.

Мы вышли во двор. Плутонцы из городского отребья под присмотром гвардейцев разбирали трупы. Как я понял, эти были из тех, кто сумел увильнуть от штурма. Любопытство, как говорится, кошку сгубило. Им хватило ума и навыков просочиться сквозь раскинутую братством сеть, когда люди Хантера сгоняли горожан на штурм замка, но не хватило сил подавить свое любопытство. Подползли поближе, чтобы посмотреть, что происходит и чем все закончится. Здесь их мои гвардейцы и рекрутировали на общественные работы, не особо церемонясь с сопротивлявшимися.

Слабым утешением для них была возможность забрать все, что они найдут на поле боя. Слабым, потому как мало что осталось. Штурмующие вооружались прямо в бою, вырывая клинки из еще не окоченевших рук. Кот ушел исполнять мои приказы, а я остался. Мне все еще не верилось, что нам это удалось. Мы изменили Плутон. Мы скинули казавшийся всесильным Конклав. Я повторял это себе вновь и вновь, но слова не обрастали смыслом, звучали как нечто нереальное, не имеющее какого-либо отношения к действительности.

Одно из тел, когда с него стащили два трупа, вдруг пошевелилось. Переход от спокойствия к действиям был слишком резок. Взблеск клинка — не славного длинного меча высших, а короткой железяки, подобранной тут же, — был подобен молнии. Удар цели не достиг. Оборванцы, человек пять, отпрыгнули в стороны. Мне было все равно, что там происходит. Сколько отребья положат, прежде чем оно угомонит выжившего, судя по всему, адепта Марса. Я сделал знак гвардейцам не вмешиваться, и они лениво отошли подальше.

Сокрушающий врагов встал. Левая нога его была вывернута под неестественным углом. Он мог лишь ковылять, подволакивая ее. И никакое умение игнорировать боль тут не поможет. Он не жилец и не боец. Голытьба это поняла сразу. Марсианина уже взяли в широкий круг человек тридцать. Они подхватили брошенное во время штурма дреколье, где-то сверкнули ножи и короткие мечи. Один из плутонцев метнул дубинку, целясь в покалеченную ногу. Сокрушающий врагов отбил ее, подставив меч.

— Потанцуй, потанцуй. — Кто-то хрипло рассмеялся.

Я заметил, что у советчика было несколько наскоро перевязанных ран. Все понятно: натерпелся страху во время штурма, а сейчас затесался в толпу и хочет отыграться, поиздеваться — знает, что ответить адепт Марса ему не сможет. Сокрушающему врагов больше никого не сокрушить. Да, шакалы не упустят возможности поглумиться над поверженным львом.

Еще несколько дубинок и колов полетели в калеку. Он отбил их спокойно, даже несколько отрешенно. Тоже интересное зрелище — человек, потерявший свой мир. Еще вчера для него было все ясно и в настоящем, и в будущем. А сейчас он стоит перед толпой, неспособный спастись, отбивающийся, сам не зная зачем. Просто потому, что его слишком хорошо научили воевать.

— Ну и зачем все это? — услышал я рядом голос Грешника.

К тому времени многие отбросы уже сообразили, что их игрушка на бросок неспособна, она и ходит-то с трудом. А кол гораздо длиннее короткого меча. Шестеро придвинулись ближе и начали тыкать калеку дрекольем, особенно целясь в левую ногу. Остальная толпа взрывалась радостными криками всякий раз, когда жертва не успевала отразить удар и вскрикивала от боли.

— Эй, марсианин, где же твое хваленое спокойствие и выдержка? — глумливо поинтересовался кто-то.

— Жак, подбодри его, пусть потанцует, — выкрикнули из толпы.

Как я понял, Жаком звали того самого, раненого. Он не производил впечатления городского отброса. Скорее, бандит.

— Они все дети, глупые, озлобленные дети, — пробормотал Грешник. — А еще они в толпе. Поодиночке они бы так не поступали.

— Так пойди и накажи этих детей, — недовольно буркнул я. В последнее время миротворческие идеи Белого просто выводили меня из себя. — Хотя толку я в этом не вижу. Всех несчастных калек не защитишь от озлобленных детей. А твои принципы умрут вместе с тобой.

— Почему?

— Потому что нет тех, кто их разделяет.

— Нет, Миракл. Если идея стоящая, она все равно рано или поздно воскреснет в умах людей.

— Воистину достойная позиция, — рассмеялся я. — Ждать, пока оно само воскреснет. А ты не думал о том, что следует поднять задницу и попытаться донести это все до людей?

— Думал, — признался он.

— Конечно, ты думал! Но дальше мыслей ничего не пошло. Хотя куда уж тебе донести подобные идеи до плутонцев. Они понимают лишь силу. А сила со всем этим даже рядом не стояла.

— Ты неправ. Сила бывает разная.

— Ну вот и докажи это хотя бы себе. Попробуй начать проповедовать хотя бы среди вон того отребья.

— А вот здесь соглашусь с тобой, — пробормотал он. — Сколько можно выжидать? Так и жизнь пройдет.

Грешник спокойно вскинул шест на плечо и направился к толпе.

— Эй, если они нападут на тебя, вытаскивать не буду, — крикнул я вслед. — Сам виноват.

Он проигнорировал мой крик. Наверно, надо было идти отдыхать. Что мне весь этот бред в голове полусумасшедшего? Но меня заинтересовала ситуация.

Отребье не спешило разделаться со своей жертвой. Когда еще выпадет подобная возможность поиздеваться над сильным? Появление Грешника застало их врасплох. Что я могу сказать? Он выбрал верный тон разговора. Толпа опомнилась, только когда десяток из них разлетелся в стороны под ударами шеста. Остальные, еще не осознав, что происходит, оставили доходягу-марсианина в покое, отпрыгнули в стороны и сомкнулись полукругом за спиной Грешника. Впрочем, какая спина? Белый уже стоял лицом к ним, заслоняя покалеченного воина собой. Сейчас ему бы пройтись по левому флангу. Я бы так и сделал. С нашей скоростью, четкостью и умением предугадать действия противника Белый мог бы уложить еще не меньше десятка. А оставшиеся разбежались бы сами.

Грешник этого не сделал. Мало того, начали подниматься разбросанные им люди, присоединяться к полукругу, охватывавшему Грешника и его подопечного. Как я понял, сейчас Белый никого не калечил, не применял болевых приемов. Он просто расчистил площадку. Столкнувшиеся с ним так и не поняли, с кем связались. Все замерли. Потом тот, которого называли Жаком, решился взять роль вожака на себя.

— Ты кто такой и чего тебе надо? — высказал он всеобщий вопрос. Скорее всего, банду Жака вырубили подчистую, либо оставшиеся бойцы не стоили упоминания. Возможно, на моих глазах рождалась новая банда. Три десятка молодых пацанов — неплохой костяк в будущем.

— Ты неправильно держишь меч. — Грешник вопрос проигнорировал. — Смотри.

Движения его не уловил даже я. Подобно молнии он сблизился с Жаком и, специально замедлив движение, нанес резкий удар снизу по яблоку меча. Я знал этот фокус. Я знал, что меч просто обязан вылететь из руки хозяина. Грешник поймал его и тут же бросил обратно. Плутонцы смотрели на него ошарашенно. Однако в глубине глаз Жака, я заметил это, начал разгораться знакомый мне огонек. И, разгадав задумку Грешника, мысленно поаплодировал ему. Высшие Плутона, вечные ученики. У нас в крови принцип: нельзя допустить смерти наставника, пока ты не перенял всех его знаний. А многие при этом добавляют: а переняв все, оставь ему хотя бы жизнь.

— Ты, ты и ты — нападайте. — Конец шеста выбирает, и плутонцы послушно шагают вперед и тут же ложатся под ударами этого шеста.

— Объясняю ошибки. Ты опоздал начать. Ты — слишком сильные замахи, не контролируешь удара, проваливаешься за мечом. Ты бросаешься вперед без оглядки, тебе все равно, есть ли кто рядом, неужели ты считаешь себя способным справиться со мной в одиночку?

И все трое стоят, кивают, пытаются понять или хотя бы запомнить. А шест уже выбирает следующих. Тихо сидит на камнях, которыми вымощен двор, сокрушающий врагов, с удивлением смотрит, как его несостоявшиеся палачи вдруг превратились в послушных учеников, как с горящими глазами атакуют Грешника, а когда приходит очередь других, стоят в стороне и тщательно отрабатывают показанное им, устраняют ошибки.

— Наставник, сколько надо учиться, чтобы стать таким, как ты? — спрашивает Жак. Поразительно. Полчаса, а Грешник уже для них наставник.

— Этому нельзя научиться, — качает головой Грешник. — Для этого надо быть таким, как я.

— Как стать таким, как ты?

— Откажись убивать.

— Но тогда убьют меня. — Жак недоумевает.

— Я отказался убивать. Кто хочет попробовать убить меня?

Странно, произнес эти слова Грешник вроде бы обычным тоном, а все слушатели дружно сделали шаг назад.

— Когда не имеешь права убить, у тебя просто нет выбора. Ты должен стать сильнее своих противников, чтобы выжить. Ему достаточно одного успешного попадания — и ты труп. А ты должен защититься от него, да еще и вывести из боя, оставив ему жизнь.

— Да, для этого нужно быть сильнее, — соглашается Жак.

— Для этого надо победить себя, — замечает Грешник. — Искренне и навсегда отказаться убивать. Я почувствую фальшь. Я не позволю использовать мои знания для того, чтобы сеять смерть.

— Сам вряд ли смогу. — Жак чешет затылок. — Ты поможешь?

— На то и нужны наставники.

Я насторожился. Видимо, слишком устал, потому сразу и не заметил, что не просто так говорил Грешник. Его речь была сродни тому, чему обучала меня мать. Слова, интонации, неуловимые изменения в голосе влияли на слушателей. И в то же время это было нечто другое. Я уловил в себе подсознательное желание отбросить все, что знал ранее, и задуматься над смыслом сказанного, отрешившись от своего плутонского опыта. Он точечными уколами изменял отношение слушателей к своим словам. Не заставлял принять безоговорочно — заставлял обдумать беспристрастно. Я порадовался, что не ушел: теперь знаю чуть больше о способностях своего загадочного союзника — то ли миротворца, то ли ассасина.

— Бред все это, — робко сказал кто-то. Может, он был самым устойчивым к манипуляциям Грешника, а может, отмирание мозгов в столь раннем возрасте не дало возможности на них повлиять. На него тут же зашикали и вытолкали в задние ряды.

— Прими меня в ученики. — Жак преклонил колено. — Я хочу узнать твою силу и то, что тебе ее дает. Я хочу попробовать пойти по другому пути.

Один за другим плутонцы становились на одно колено. На ногах остались трое, и они поспешили отстраниться.

— Ваше оружие, — сказал Грешник уже обычным голосом.

Еще двое тут же встали и отошли в сторону. Все понятно, одно дело попросить: научи. Совсем другое — остаться на Плутоне без хорошего меча. Остальные прикидывали, что да как. Первыми ударились о камень клинки Жака. И здесь этот бандит умудрился опередить остальных. Решился. Стоявший рядом на колене подросток лет шестнадцати подхватил упавшее оружие и бросился прочь. Помешать ему никто не пытался. Сталь зазвенела о камень. Некоторые бросали оружие с какой-то спокойной обреченностью. Некоторые — как в омут прыгали, а были и безразличные, те, кто подчинялся стадному инстинкту. Для них хорошо то, что делает большинство.

— Я принимаю вас, — произнес Грешник. — До завтра раздобудьте себе новое оружие, подобное моему. А сейчас уходите, обдумайте свой выбор. Я никого не тяну за собой и говорю сразу, что заступаться за вас не буду. За свой выбор каждый будет драться сам.

Они встали и ушли. Я почему-то был уверен, что больше половины до рассвета не доживет. Их заклюют просто за то, что они выбрали другой путь. Гвардейцы не препятствовали им. В этот момент я услышал, как сталь вновь звякнула о камень. Новоиспеченные ученики Грешника обернулись все, как один. Сокрушающий врагов, бросив наземь меч, стоял на одном колене. Я видел, какую боль ему это причиняло, но он даже не поморщился, и голос был ровным:

— Прими и меня в ученики.

— Ты слишком хорошо умеешь убивать, — печально покачал головой Грешник.

— Не лучше, чем ты, если бы взял в руки мечи, — ответил марсианин.

Мне захотелось рассмеяться. Молодец, воин. Видно, не совсем ему мозги отбили во время обучения. Нашел единственный аргумент, который мог бы ему помочь.

— Ты чужой здесь, уходи, — жестко произнес Грешник.

— Тогда добей меня сам, потому что далеко я не уйду, и прикончат меня так или иначе.

— Я не обагряю свои руки кровью.

— За тебя это делают другие. А ты попробуй хоть раз по-настоящему спасти жизнь.

Я не уловил взглядом движения Грешника. Увидел лишь, как дерзкий сокрушающий врагов растянулся на спине. Он все так же не выдал криком своей жуткой боли, даже не поморщился.

— Мне нужно четверо помощников, — бросил Белый через плечо. И тут же половина его новоиспеченных учеников бросились к нему.

— Ты, ты, ты и ты, — указал он на самых жилистых. — Держите его.

Марсианина придавили к земле, не дав даже возможности сопротивляться. Грешник присел на корточки, прикоснулся к вывернутой ноге.

— Не бойся, будет больно, это я тебе обещаю, — произнес он холодно и рванул ногу на себя, выкручивая чуть в сторону.

Марсианин вновь удержал боль в себе. Лишь на висках выступили капельки пота. Умудрился не потерять сознания… впрочем, он наверняка прошел очень хорошую подготовку. Даже я, недоучка, владел определенными техниками ослабления боли. А уж в бою без этого никак.

— Жак, — распорядился Грешник, — отвечаешь за него. Перелома нет, так что справитесь сами.

— Итак, у нас одна загвоздка возникла… — Хантер был каким-то растерянным. Он быстро приходил в себя, раны заживали, как на собаке, но полностью еще не восстановился.

Поодаль в мягком кресле сидел Стоун, наименее пострадавший в недавнем штурме. Вот и все. Остальные иерархи детей Хансера пока на ноги не встали. Моя мать, как всегда, заняла место в самом темном углу. Она в основном молчала, только изредка бросала пару слов, тяжелых, как камни.

Мы собрались в паучьем зале. Почему-то нас тянуло туда, и я заметил, что не только нас. Любой плутонец, идущий по замку, старался выбрать путь поближе к комнате с каменным изваянием паука. Я стоял у окна, спиной к собеседникам. Передо мной был тот самый небольшой дворик, где три дня и две ночи назад я не смог довести до конца план по уничтожению Конклава. Во дворике собрались ученики Грешника, уже успевшие сменить темные одежды на белые, а клинки на всевозможное дреколье. Прихрамывающий марсианин что-то объяснял им, что-то показывал. Плутонцы пытались повторять его движения. В общем, и здесь — как везде. Все спешно готовились к новой войне. Гвардейцы — в центральном дворе замка под руководством Шута, люди Мустариба — на степных просторах за городом, новобранцы братства — в катакомбах. Город и его окрестности превратились в настоящий военный лагерь. Только теперь нам не было нужды скрываться. А вот Грешник где-то шлялся с Пантерой.

— Так в чем загвоздка? — спросил я, не оборачиваясь.

— Это с таверной связано. — Голос Хантера стал еще тише.

— Вы не справились с хозяином? — Я усмехнулся.

— Да нет. С хозяином-то как раз хлопот не возникло. Его изрубили. Только…

— Что?! Хантер, не тяни!

— В общем, телепорт мы уничтожили не сразу.

— Почему? Я ведь отдал четкий приказ!

— Я подумал — может, мы все-таки сможем его использовать.

— Хантер, ты же мне в отцы годишься. Ты первый, кто создал на Плутоне реальную силу в противовес Конклаву. Почему же ты рассуждаешь, как младенец? Нельзя использовать то, чего ты до конца не понимаешь и не можешь контролировать. Это все знают, все! Уничтожь его немедленно.

— Мы это уже сделали.

— Слава всем богам, если они есть, — произнес я с плохо скрытым сарказмом. — Разум победил маразм. За это стоит выпить!

— Но до того, как мы его уничтожили, мне показалось, что через него прошел кто-то необычный, — единым духом выпалил Хантер.

— Что? — Я резко обернулся. — Рассказывай, что произошло!

— Ну он появился, прорубился сквозь наших, половину положил, но было видно, что он не убивать пришел, а просто убрал тех, кто ему мешал. Он ушел этим порталом.

— Ты же говорил, человек через него не пройдет!

— Он перекинулся в крысу. Наверно, тот самый друид, который поддерживал портал отсюда. Мои люди толком его и не разглядели. Все произошло слишком быстро. Ты слышал о друидах-крысах? Может, лазутчики какие?

— Что о нем еще рассказывали? — хриплым голосом спросил я. Предчувствие сдавило сердце холодной рукой, заставило выступить пот на висках. Я уже совсем не удивился, услышав следующие слова:

— У него не было правой руки и одного уха, кажется, тоже правого, а может, и левого. Быстро все происходило, но это выжившие запомнили точно.

— Хантер, ты идиот! — взорвался я. — Какой же ты кретин! Я же сказал: уничтожить сразу! Неужели так сложно просто послушаться!

— Проклятье! Я тебе не подчиняюсь, мы — союзники! — Он тоже повысил голос. Было видно, что, когда глава братства высказался, ему полегчало и он почувствовал себя увереннее.

— Ты бы мог выбрать для самоутверждения менее значимый момент! Боги! Ты как ребенок! Из-за твоего желания поступить наперекор мне!.. Воистину проклятье, тут ты прав!

Он разом как-то сник. Не стал опровергать моих слов или оправдываться. Просто спросил:

— Ты его знаешь?

— Это последний представитель Конклава, — обреченно ответил я.

— Но ты же их всех перебил! Я сам слышал, как кричали разрубаемые головы… — Теперь и до Хантера начало доходить, что он натворил, и он цеплялся за созданную мной иллюзию уничтожения Конклава, как за последнюю соломинку.

— Все, кроме первой, — уже спокойно ответил я. Что толку теперь кричать и оскорблять друг друга? — Мне надо было поднять боевой дух наших бойцов, пока они не разбежались. И у меня это получилось. В конце концов, Плутон теперь наш. Наш полностью. Я продумывал, как поймать последнего врага, — теперь эта проблема решена.

Я сел напротив двоих иерархов братства, подпер голову руками, задумчиво проговорил:

— На Плутоне нам теперь опасаться некого. Но мы ведь собрались совершить бросок на Луну.

— Кто знает, чем нас встретит последний из Конклава? Предупредит ли он союзников? — кивнул Хантер.

— Они не особо дружили. Скорее, это был союз с камнем за пазухой. То, что эта трехлапая крыса выберется от друидов, — даже не обсуждается. А вот куда он пойдет дальше? Полноценным союзником он не будет. Им попользуются и добьют, чтобы не путался под ногами, а Плутон, если что, Воинство попытается подмять под себя. По крайней мере, я бы поступил так. Самое разумное для него — ждать и копить силы.

— Согласен. Я бы тоже так поступил, — подтвердил глава братства. — А ударил бы, когда мы проредим ряды Воинства Небесного. Тогда он сможет вести разговор на равных, как полноправный союзник, а не попрошайка.

Мы переглянулись. И во взглядах наших была какая-то насмешка. Взрослые люди, битые жизнью, мы не строили романтических иллюзий относительно нашего союза. Оба прекрасно понимали, с кем связались. И то, что я вытащил всю эту искалеченную в юности братию из боя с Конклавом живыми, и то, что их инструкторы сейчас дрессируют моих зверьков из Диких земель, не значило ничего.

— Вопрос, что делать нам. — Хантер почесал бороду. — Я думал что-то выжать из таверны, но — увы. Как ни крути, а кроме того портала есть лишь один, тот, который где-то в подвалах замка, через который плутонцы, прошедшие испытания, попадают в домены. Только открывается он, как я знаю, во время заказа. А вот куда ведет — вопрос.

— Не вопрос, — ответил я. — Магнус и моя мать порылись в библиотеке и кое-что нашли.

— Ну и? — подал голос Стоун, впервые за весь разговор.

— Все просто, — тихо произнесла мать. — Система действительно дурацкая. Видимо, создали ее гораздо более умные люди, чем те, которые использовали. Заказ можно сделать из алтарных чертогов доменов, кстати положив руку на алтарь, либо от так называемых маяков. Маяки были созданы Конклавом позже, во время реализации плана «Дарклинг», во всех городах Воинства Небесного. После заказа на нового плутонца активизируется телепорт. А кроме этого, в мозгах каждого выросшего на Плутоне возникает зов. Ну его вы лучше меня знать должны.

— Знаем, — кивнул Хантер.

— Но есть другой телепорт — тот, который ведет в сами подземелья, — продолжила мать. — Всем испытуемым кажется, что они проходят через простую дверь, а на самом деле это — мастерски замаскированный телепорт. Так вот он активизируется только после поступления оплаты. Это, кстати, и есть та самая щель, в которую в свое время проскользнула Гюрза.

— Все это интересно, — проворчал Стоун, — только зачем оно нам? Думаете, доменовцы сами откроют нам проход? А от маяков дарклингов вряд ли что осталось.

— Думаю, доменовцы откроют. — Я рассмеялся. — По крайней мере, у нас есть все, чтобы заставить их это сделать.

— Иногда я тебя не понимаю, — покачал головой Хантер. — Проклятье! Может быть, все-таки объяснишь? А то мне надоело слушать твое бесконечное «я знаю, как попасть на Луну». Мы — союзники, не забыл?

— Что-то в последнее время именно ты слишком часто об этом напоминаешь, — подпустил я шпильку. Хантер начал закипать, и я поспешил погасить готовую вспыхнуть ссору: — Доменовцы действительно сами откроют нам дверцу на Луну. Все очень просто. Основа моего плана — Магнус. Так что попрошу тебя выделить своих лучших людей для его охраны. Особенно духов. Какой-нибудь особо рьяный меркурианец может разгадать мой план и попытаться ударить по самому слабому звену. Как известно, многие высшие, попавшие на Плутон, сохраняют верность своему домену.

— Чем нам поможет этот трус? — Стоун презрительно скривился.

— То, что он — трус, просто великолепно, — возразил я. — Храбрецов, размахивающих сабельками, у нас и так как грязи. А Магнус — познавший таинства. Он может провести ритуал приобщения к алтарю.

— Ерунда. — Хантер рассмеялся. — Попавших на Плутон сразу отлучают от алтаря. Это проверено. После Войны Планет так делают во всех доменах. А без приобщения к алтарю твой Магнус ничего не стоит.

— В том-то и дело, что его не отлучили. Он направлен на Плутон для… как бы это сказать… перевоспитания, что ли. Он приобщит всех наших к алтарю своего домена. Потом мы воспользуемся пауком, — я погладил изваяние по его уродливой каменной голове, — для того, чтобы сократить количество бьющих один раз в Северном домене. Они закажут новых, откроют портал…

— А из портала посыплемся мы! Клянусь саблями Хансера, мне это нравится. — Хантер расхохотался. — Проклятье, а ведь это может сработать! Ты все продумал!

— Конечно. Алтарь домена будет распознавать наших бойцов как своих. Защитные системы замка на них не сработают. А уж живой силой мы их просто задушим. К тому же все, кто попадет под удары меркурианцев, юпитерцев или сатурнцев, будут тут же воскресать на алтаре. А наши бойцы станут разить насмерть. Про низших вообще можно забыть. Это не «может», это «должно» сработать. А уж после захвата домена мы установим постоянный портал на Плутон, как в городах Воинства Небесного. И тогда нас уже никто не остановит.

— Хорошо придумано, — кивнул Хантер, а потом, прищурившись, добавил: — Жаль, не тобой.

— Как это не мной? — опешил я.

— Ты идешь по тропинке, протоптанной твоим отцом. Детали, конечно, отличаются, но суть — та же. Ты не изобрел ничего нового.

Я задумался. Ведь действительно план захвата домена практически копировал то, что сделал отец. Глупо злиться на Хантера или в чем-то упрекать себя. Другого пути действительно не было. Только овладев алтарем, можно взять замок любого домена. И все-таки злость прозвучала в моем голосе:

— Да, ты прав. Это очень похоже на путь моего отца. Обучение принципиально новых бойцов, захват одного из городов, принадлежащих бессмертным, прорыв в алтарный чертог доменовского замка и захват замка оттуда. Можно даже отбросить то, что Хансер действовал только на Луне, а мой план позволит накрепко связать Луну с Плутоном. Только я по этой дороге пойду гораздо дальше. Рано или поздно я вырвусь за рамки, которых не смог преодолеть Хансер.

— Как бы далеко ты ни прошел, он останется первым, кто бросил вызов системе доменов и победил. — Хантер сказал это тихо, но с твердой уверенностью в своих словах. — Он был первым, и тебе его не затмить. Ты сломал его оружие, но это ничего не значит, потому что задолго до этого он от своего оружия отказался. Но тебе не уничтожить его наследия. И ломать оборону Северного домена предстоит именно детям Хансера, а не гвардии Миракла. Твоих гвардейцев доменовцы забьют обратно на Плутон, даже не поморщившись…

— Разговор окончен, — перебил я его. — Вам надо отдыхать, а мне разбираться с этим каменным пауком. Так что не будем напрасно тратить время на пустую болтовню.

Что такое «магия», «чары», «колдовство» для простого смертного? Раньше я ни разу не задавался этим вопросом. А сейчас почему-то стало интересно. Я-то ведь рос там, где все эти вещи вполне естественны и воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. А взглянуть со стороны: вот человек помахал руками, дунул, плюнул, пукнул — и где-то полыхнуло огнем, или сорвавшийся с цепи ветер разметал все на своем пути. Да внешние проявления могут быть какими угодно. А ведь значение имеет только воля творящего чары и понимание стихии, на которую он воздействует. Это, конечно, только про сотрясающих Вселенную, а не про познавших таинства. У последних как раз значение имеет вера. Но не в этом суть. И те и другие создают себе инструменты в виде слов, жестов, начерченных знаков. Инструменты облегчают труд, но они не заменят веры, воли и знаний.

Все эти размышления посетили меня, когда я начал разбираться в действии Паука. Да, именно так, Плутонский Паук, оба слова с большой буквы. Мир Видений — счастлив имеющий туда ход. В нем инструменты не смогут облегчить манипулирования стихиями, но это и не нужно: ты сам словно сливаешься с ними. И приходит глубинное осознание, что и как нужно делать, за какую ниточку дернуть, чтобы минимальными усилиями достигнуть результата. Там становится видна истинная суть всего, связанного с чарами.

В Мире Видений Паук был такой же статуей, как и в обычном мире. На нем все еще виднелся отпечаток мастера, гениального скульптора. А по-другому и быть не могло. Содержание требовательно к форме. Столь великий артефакт древности просто обязан быть шедевром. И ни капельки сверхъестественного. Оружие высших в Мире Видений больше похоже на магический предмет, чем Плутонский Паук. Простая статуя. Я бы отступил, не знай я наверняка, что он собой представляет.

Опустил ладонь на голову статуи — и тут же почувствовал, как плоть сливается с камнем. Первую панику я подавил. Необратимости не чувствовалось, я легко мог освободить свою руку. Опустил вторую ладонь, чувствуя, что полностью растворяюсь в этой странной статуе. Впрочем, теперь обычной я бы ее не назвал. Паук встряхнулся под моими руками, разбрасывая во все стороны каменные чешуйки. Теперь он стал живым. Не знаю, как использовали его члены Конклава, — я торил свой путь, какие-то глубинные инстинкты вели меня по Миру Видений. И этот Мир менялся. Теперь он представлял собой паутину. И в центре — Я-Паук.

Тысячи и тысячи паутинок, теперь я ощущал их все. Вот людишки, которых давно запеленали в кокон, на других — только пара витков, а вот третьи: нить лишь прилепилась к ним. За последними я могу только следить, иногда, когда они ослабляют внимание, дергая за нить, подправляя их дела, их поступки, но мне не заставить их повиноваться своей воле. Восемь паучьих ног, восемь человек. Да, я могу контролировать одновременно ровно столько. А эта паутинка делает петлю, и… Это я! Нить всего лишь прилепилась ко мне. На ней несколько узелков. Петли, которые пытались накинуть на меня и которых я удачно избежал. Все это отражено здесь. Порвать ее! Немедля!

Порыв отозвался тупой болью. Только сейчас я заметил, что обрывок моей паутинки — лишь один из многих. Некоторые — старые, некоторые образовались не так давно, но от них веет пустотой. Мне-Пауку никогда не узнать, кто был настолько крепок волей, что сбросил липкую нить Плутона.

Грешник. Почему я сразу подумал о нем? Паук заметался по своей сети и тут же замер. Грешника здесь не было. Скорее всего, одна из оборванных нитей вела к нему.

Пантера. Стоило мне подумать — и я увидел свою сестру. Очень тонкая паутинка, а на нее намотан обрывок второй. И этот обрывок все время трет нить. Рано или поздно она не выдержит. А потом я увидел саму Пантеру. Сад в одном из внутренних дворов замка, она идет рядом с Грешником. Они о чем-то разговаривают, глаза моей сестры блестят, как звезды в морозную, ясную ночь. Их ладони на волосок от соприкосновения. Их души открыты друг для друга, но отгорожены от остального мира сферой слепящего Света. Я не могу услышать слов, я не могу дернуть за ниточку и заставить ее уйти. Рядом с ней тот, кто может все. Или он может все, пока рядом с ней?

Рву и эту нить. Когда-то Плутонский Паук принадлежал Конклаву. Я не могу сторожить его вечно и не смогу унести отсюда, он — душа замка, можно сказать, это он создал замок. Где гарантия, что какой-нибудь хитрец не проберется сюда, когда я буду на Луне, и не ударит по мне руками близких людей? Контроль — это хорошо, Но всегда приходится чем-то жертвовать. Мне предстоит трудная работа. И братство, и моя армия должны быть свободны. Только тогда смогу я, не опасаясь, оставить Плутонского Паука без личного присмотра. Тысячи нитей должны порваться.

Мне не очень хотелось это делать. Проще ведь убрать тех, кто стоит за порванными нитями, и дергать за веревочки, управляя всем из замка — теперь уже моего замка. Но Конклав во всей красе продемонстрировал итог такого властвования. Во все углы не заглянешь — все равно найдется место, где вызреет крамола. И найдутся те, кто сможет избежать любых ловушек, как мой отец, или ударить по человеку, сидящему у Плутонского Паука, как я. Нет, это изваяние хорошо как средство точечных вмешательств, но не как инструмент полного контроля. И тем более что влияет он только на плутонцев.

— Ты спишь? — Голос Пантеры выдернул меня из глубокой задумчивости.

После манипуляций с Пауком я слишком устал. Просто сидел в кресле, закрыв глаза. В Мире Видений потерял счет времени, а окончательно вымотавшись, понял: оборвать столько нитей — для меня задача на годы. Открыл глаза:

— Если я отвечу «да», ты ведь мне не поверишь? — Бледная усмешка появилась на моем лице.

— Ты устал, — сказала она.

— Тоже мне новость.

— Я тебе поесть принесла.

В руках у нее была глиняная миска с чем-то белым.

— Что это? — Я недоверчиво поморщился.

— Рис на молоке. Мама сказала, это полезно.

— Молоко? — удивился я. Нет, я, конечно, слышал о нем, знал, что в первые годы жизни мать кормит ребенка своим молоком, но на Плутоне его не было.

— Среди запасов Конклава много всяких разностей, — пожала она плечами. — Это по амулетам выдают сушеную дрянь. Для себя и своих слуг бессмертные держали настоящую пищу в специальных сосудах с какими-то магическими знаками. Наверно, они предназначены, чтобы сохранить продукты свежими. Ешь, пока не остыло. Это вкусно.

Как давно я ел? Сейчас и не вспомнишь. Точно не одни сутки тому. Белая масса оказалась теплой, неплохой на вкус, чуть сладковатой. Настоящая пища. Неужели теперь мы будем есть только ее? Не верилось. Неплохой вкус, сказал я? Нет, он был просто великолепным, поражающим своей новизной. Я и не заметил, как опустошил миску. Приятное чувство полного желудка — одна из простых человеческих радостей, доступных любому. Как я понял, бессмертные могли не есть вообще, получая все необходимое для своих тел прямо из окружающего мира. Но я вполне понимал, почему они не отказались от обычной пищи. Каждому иногда хочется простых радостей. Впрочем, сытости не наступило.

— На закуску. — Пантера уже протягивала мне кусок мягкого белого хлеба с огромным ломтем жареного мяса. Настоящего мяса, не плутонского.

Я не могу осуждать слабых людей, которые, достигнув чего-то, получив все, чего хочет их тело, останавливаются на этом, забывают о каких-то амбициях. Мы пошли на замок, потому что терять нам было нечего. А когда есть что терять, дважды и трижды подумаешь, стоит ли рисковать из-за мечты. Надо приказать Коту урезать пайки бойцов. Иначе разжиреют, начнут подумывать, стоит ли лезть на Луну, таранить своими телами оборону высших.

— Спасибо, — пробормотал я, отвлекаясь от этих мыслей. — Пить хочется.

— Вот. — Пантера протянула мне кувшин.

Я отхлебнул. Легкое пиво. Настоящее. Не плутонское пойло. Честное слово, у меня даже настроение поднялось.

— Посиди со мной, — попросил я. — А то со всеми этими военными приготовлениями мы в какие-то механизмы превращаемся.

Она присела у моих ног, тепло улыбнулась, совсем как во времена нашего детства. Эта улыбка даже вызвала у меня острый приступ ностальгии. Стало жаль тех детей, которыми мы были. Зашевелились дурацкие мыслишки, как бы все было, если бы в свое время моя мать не возненавидела моего отца и не решилась воспитать себе мстителя. Каким бы я стал? Где бы я сейчас был и что делал?

— Тер, ты много времени проводишь с Грешником, — заметил я.

— Ты ревнуешь? — лукаво усмехнулась она в ответ.

— Вот еще. — Я фыркнул.

— Ревнуешь! — Каменный Паук, наверно, впервые за тысячелетия услышал задорный женский смех. Вряд ли этот зал когда-либо оглашали подобные звуки.

— Глупости, — отрезал я.

— Вот именно, глупости, — посерьезнела она вдруг. — Ты — мой любимый братишка. Твое место никогда и никто не займет. Ты — первый, кто сделал для меня что-то просто так, а не потому, что хотел чего-то взамен. Тебе я могу верить до конца, ты не предашь. А на Плутоне это дорогого стоит.

— А Грешник?

— Грешник… — Она задумалась. — Грешник помог мне тоже бескорыстно. Он взялся опекать меня, когда я сама не выжила бы. Разное бывало. Он поступил так же, как и ты с маленькой девочкой, только что вырвавшейся из Паучатника. Но не он был первым, потому и твоего места ему не занять.

— Тебе нравится быть рядом с ним?

— Он говорит много вещей, очень интересных. Он необычный, он смотрит на мир не так, как мы. Иногда это бывает так занимательно — взглянуть на что-то его глазами. А еще он так убедительно говорит и при этом никогда не пытается специально убеждать тебя. Понимаешь?

— Не очень, — признался я.

— Ну он словно бы показывает, что на одну и ту же вещь можно взглянуть по-разному — и увидеть при этом совершенно другое. Но при этом он не пытается навязать тебе своего взгляда. Скорее, предлагает выбрать. Ведь когда взгляд один, то и выбирать не из чего. Он создает выбор.

— Выбор есть всегда, — проворчал я. — Не Грешник его создал. Мир таков.

— Но ведь иногда, чтобы мы что-то увидели, нужно ткнуть нас носом.

— Я в этом не нуждаюсь.

— А я иногда нуждаюсь. И пока не научусь этому сама, мне с ним интересно. Мне с ним хорошо.

— А почему он с тобой? — Я специально выжидал, пока она разговорится, расслабится, и бросил этот вопрос, как арбалетный болт, прицельно, в нужный момент.

— Мы — друзья, — просто ответила она. Вот только глаза Пантеры сказали мне совершенно другое.

— Ты в этом уверена? Думаешь, он просто твой друг?

— Братишка! — Она вновь рассмеялась. — Если ты боишься, что он меня предаст, так это зря. Не такой он.

Да, вот вам еще один штрих нашей планеты. Первое, что пришло ей в голову, кроме дружбы, — это предательство. А слово «любовь» даже не промелькнуло в мозгах. Хотя как она может сравнивать дружбу с любовью? Она почти не видела ни того ни другого. А Грешник, спокойно встретивший трех бессмертных с простым шестом в руках, почему-то не осмеливается показать ей ту самую другую точку зрения. Значит, так и ходить им вокруг да около, пока жизнь сама не ткнет носом в очевидное. А делает она это иногда весьма и весьма больно.

Разговор с Магнусом я очень долго откладывал. Нет, я не сомневался, что он сделает то, чего от него требует наш план. В конце концов, он очень любил свою жизнь. Но не хотелось на него давить. Как ни крути, а управление алтарем домена невозможно без познавших таинства. Мне нужно добровольное согласие. Мне нужен был свой человек, а не трясущаяся тварь с моим ножом у горла. Решится ли он выпустить на Луну плутонскую свору?

Он нашел меня сам, дней через пять после штурма. Все эти дни Магнус словно бы исчез. Чтобы привлечь на свою сторону, я пустил его в тайную библиотеку Конклава, правда, под присмотром моей матери. И вот надо же — выполз, книжный червь. Быстро, на мой меланхоличный взгляд. К тому времени Паук меня слишком измотал. Сложно это — искать людей в паутине, рвать тянущиеся к ним нити, испытывая при этом боль, и понимать, насколько это бесполезное занятие. Все, что нужно, не порвешь. Осознание этого бесило вдвойне.

Чтобы отвлечься от бесконечных нитей, я немного занялся замком. Прежде всего убрал полигон, на котором испытывали тех, кто хотел уйти на Луну, в домены. А портал, через который они уходили, переместил в один из самых больших залов. Все это выглядело как плетение новых частей паутины. Раньше я подивился бы новым необычным ощущениям, сейчас же просто делал то, что должен. Замкнуть полностью кольцо стен, перестроить подходы к порталу — ведь в день, когда мы хлынем на Луну, через него пройдут тысячи и тысячи. Сам портал я увеличил раз в десять. Это занятие меня чуть-чуть успокоило.

Когда он вошел, я задумчиво стоял у окна, созерцая уже ставшую привычной картину тренировок подопечных Грешника. За эти дни я похудел еще больше, осунулся, под глазами появились мешки, а на лице — непреходящая бледность. Магнус даже сделал шаг назад, когда я обернулся.

— Есть тебе надо регулярнее, — пробормотал он. — А то совсем истаешь.

— Ты по делу или просто так? — спросил я устало.

— Да как сказать… — Он замялся.

— Как есть, так и говори.

— Если ты слишком устал, я могу и позже прийти.

— Нам все равно надо кое-что обсудить. Так что вещай.

— Да вот раскопал я кое-что. — Глаза его загорелись. — Не знаю, нужная ли эта информация, решать тебе. Вообще эта библиотека — просто неисчерпаемый кладезь.

Я устало опустился в кресло, прикрыл глаза и кивнул, показывая, что слушаю его.

— Наткнулся на очень интересные исследования. Ты, кстати, знаешь, что это за статуя паука?

— Успел понять, — ответил я. — Даже немножко попользовался.

— Ну да, ритуал там несложный, — согласился он. — Но я с начала начну. Кто-то из Конклава в свое время провел очень много исследований. Он изучал взаимосвязь духа высшего и его плоти.

— Им-то, наверно, это было понятнее, чем нам, — заметил я. — Они прошли по этому пути дальше любого из высших.

— Одно дело — пройти, другое — понять, — не согласился Магнус. — При определенном духовном росте дух начинает влиять на плоть. Это ясно всем. Причем духовный рост может быть и через совершенствование своей плоти. Собственно, во многом на этом основана школа Марса.

— Я понял. Так у человека появляется то же марсианское Предвиденье, прошел через это.

— Тот бессмертный, который проводил исследования, имени его я так и не нашел, в свое время предположил, что возможно влияние только на плоть. Собственно, современные высшие отчасти это подтверждают самим своим существованием. Следующая идея тоже не нова. Когда низший становится высшим, в его крови появляются существенные изменения. Я так понял, физически — это новые тельца в крови. Ритуал приобщения к алтарю предполагает глоток крови уже приобщенного высшего. Если через него провести низшего, у того со временем появляются необычные способности.

— Способности высшего, как я понимаю. Именно так создал свою армию Хансер.

— И вот здесь начинается самое интересное. Тот бессмертный в свое время сумел выделить эти частицы крови и понять принцип их действия и структуру.

— Больно мудрено, — поморщился я.

— Я тоже не все детали понял. Но факт остается фактом — Конклав сумел не только создать тельца крови искусственно, но и изменить их. Помог им в этом именно Паук — не в создании, в изменении. Кстати, Паук — не создание Конклава. Его сотворила какая-то загадочная Она, а вернее, ее сын. В подвале замка была лаборатория, где тельца крови высших создавались непрерывно и рассеивались по всем водоемам. А всем детям, поступающим на Плутон из Внешнего Мира, давалась концентрированная доза. Но они несли в себе два изменения: в низшего закладывалось то, что называется «инстинкт убийцы», одновременно бывший маяком, по которому Паук кидал свою нить. Я не знаю, что это за нить…

— Я знаю, — перебил я его. — А ведь многое теперь проясняется. И особенно то, почему так силен «инстинкт убийцы» у прошедших Паучатник и так слаб у родившихся на Плутоне. Наверно, искусственная кровь на порядок слабее?

— Да, Миракл. Продукт их лабораторий не позволял создать высшего за один глоток. Нужно было принимать его лет десять, не меньше. Ну концентрированная доза позволяла сократить этот срок до четырех. То есть из вашего Паучатника выходили уже готовые высшие.

— Постой, а второе изменение?

— Способность нести смерть даже приобщенным к алтарю. Это тоже в вашей крови. А поскольку получено это даром, в отличие от тех же марсиан, не каждый из вас может выбирать, нанести смертельный удар или развоплотить противника.

— Кстати, а почему ты говоришь обо всем в прошедшем времени? Я бы хотел посмотреть на эту лабораторию. Наверняка там много интересного. Может быть, даже есть возможность создать что-то вроде крови бессмертных.

— Я почти уверен, что такая возможность была. Но в записках говорится, что результат будет копировать друидского охотника, то есть безумное создание, живущее жаждой убийства. Природу не обманешь. Когда твоя плоть по способностям намного опережает твой дух, ты перестаешь ее контролировать. Этот вывод исследователь особенно выделяет. Но даже дареные способности можно сделать своими, если… Больно это высокопарно звучит…

— Поднять свой дух на соответствующую высоту, — продолжил я за него.

— Да, — кивнул Магнус. — Тогда ты можешь взять под контроль все дареные способности так, словно ты их заработал. Ловушка в том, что, получив что-то, многие останавливаются. Зачем совершенствоваться, если выгоды этого ты уже получил в подарок и остались тебе только тяготы пути?

— Иллюминат думал не так, — задумчиво пробормотал я. В голове моей всплыла книга Луи. — Вернее, он не слишком глубоко увяз в этой ловушке, и нашелся кто-то, кто показал ему выход, провел по пути, дух Орсо. И Хансер думал не так. И, взяв под контроль полученное на Плутоне, он оборвал нить Плутонского Паука, остановил удар, направляемый «инстинктом убийцы». Значит, главное — понимать и не останавливаться. Магнус, теперь я вдвойне хочу взглянуть на эту лабораторию.

— Увы, я нашел ее, но она была разгромлена. Кто-то побывал там…

— Кто-то на трех ногах! — в ярости воскликнул я. — Кто-то без одного уха! Будь он проклят!

— Если ты о последнем из Конклава, мне кажется, он давно проклят, — очень серьезно произнес Магнус.

— Это все? — спросил я.

— Не совсем.

Во время разговора Магнус то расхаживал туда-сюда, бурно жестикулируя, то замирал на месте, глядя сквозь меня невидящими глазами. По его взъерошенному виду было заметно, как потрясла его эта небольшая толика откровений бессмертных. Но сейчас он опустился в кресло напротив меня, и голос его стал ровным:

— Как я понял, сначала в исследованиях участвовал весь Конклав. Но главные открытия были сделаны, лаборатория создана, проект «Плутон» запущен. Понимаешь, Миракл, большинству из них бессмертие принесло скуку. Всем, кроме одного, стало неинтересно копаться в деталях, изучать мелочи, придумывать что-то новое.

— И все, кроме одного, сейчас мертвы, — тихо пробормотал я. — Это о многом говорит.

Магнус продолжал, он не услышал моего шепота:

— Как пишет этот бессмертный исследователь, он понял несовершенство проекта «Плутон». Он не позволял создать армию, хотя бы отдаленно могущую противостоять Кругу друидов или любой из сторон Луны. Дело в том, что каждый высший, даже созданный ими, сам по себе становился индивидуальностью. Существом, которое невозможно забить в армейские рамки. Я долго не понимал этого. Ведь высшие доменов объединены, у них есть иерархия, они — организация, а не сборище одиночек. А потом я понял: это еще и вопрос воспитания. Атмосфера Паучатника плодит одиночек — тех, кто до конца полагается на себя, и только на себя. Им чуждо чувство локтя. Я для проверки даже порасспросил кое-кого из братства детей Хансера. Оказывается, в их самом спаянном корпусе Стена Паучатник прошел только Стоун.

— Хм… понимаю чувства членов Конклава. Ведь напрямую контролировать они могли не больше чем восьмерых плутонцев зараз.

— Да, да. — Магнус закивал головой. — В записях об этом говорится. Исследователь проигрывает разные варианты событий, и всегда выходит так, что, даже если на начальных этапах войны плутонцы значительно потеснят тот же Круг, потом они скатятся в междоусобицы, и их легко уничтожат по частям. И он приходит к интересному выводу. Единственное, что может создать из жителей Плутона армию, — это человек-знамя, легенда, герой. Но бессмертные таковыми в глазах плутонцев никогда не станут. Однако такая легенда может сбросить и Конклав.

— Он знал, — ошеломленно выдохнул я. — Он не занимался обороной замка, он знал, что не достигнет успеха. Вместо этого он крушил лабораторию. Наверно, и сюда он вернулся, чтобы уничтожить Паука, но не успел.

— Если это так, то он глуп, — возразил Магнус. — Может быть, именно его усилий и не хватило, чтобы удержать замок.

— Нет, ерунда! Ну что он мог? Все предводители держались на слишком тонком поводке. На нас он влиять практически не мог. А простые бойцы — так они и так гибли тысячами. Даже пара сотен туда-сюда не сыграла бы роли. Он умница, он все сделал правильно. Он — бессмертный, он может ждать веками, а мы теперь не получим больше ни одного поколения высших на Плутоне.

Магнус замолчал, обдумывая мои слова.

— Это все по исследованиям? — спросил я.

— Практически да, — рассеянно промолвил он. — Дальше он лишь следил за Воинством Небесным. Они учли ошибки Конклава и поступили проще — создали армию из уже готовых высших и целой орды низших. По сути, скопировали организацию Круга друидов, только со своими искажениями.

— И все?

— Ну потом были еще исследования. Где-то на рубеже двадцатого — двадцать первого века по летоисчислению Земли. Сами бессмертные уже давно закостенели в идеях, но серафимам Воинства хватило ума оказать влияние на некоторые исследования низших Земли. Я тут почитал кое-что — оказывается, пятьсот — шестьсот лет назад там была интересная цивилизация. Они достигли огромных успехов в изучении человеческого тела. В общем, серафимы узнали, что состав крови как-то регулируется мозгом. В детали я не вникал. Там говорится о каком-то проекте «биоробот», но я так и не понял смысла этого слова. В общем, они начали клепать своих крестоносцев со способностями высших. Но тут у низших началась очередная война, которая и стерла с лица Земли их цивилизацию. Огнестрельное оружие, кстати, это ее наследие.

— Да, это уже действительно не очень интересно. Лабораторию мы проморгали, а в мозгах ковыряться не умеем.

— Знаешь, в самом конце этих записей есть еще одна, как мне кажется, совсем свежая… — Слова были произнесены тихо, но я услышал и почувствовал, что это — важно.

— Продолжай.

— Почерк корявый, как будто детский…

— Или писали левой рукой, — вставил я свое слово.

— Да, может быть, — закивал Магнус, — даже, скорее всего, так и есть.

— И что пишут?

— Я попробую дословно, у меня хорошая память.

— Ну! — От нетерпения я даже подался вперед.

— Там опять упоминается эта самая «Она». Я…

— Магнус Торвальдсон, не тяни кота за хвост, твою…

— Да, я вспоминаю… — Кажется, он испугался моей вспышки. — Там говорится так: «Я догадываюсь, кто ты или кому служишь. Это не суть важно. Раз ты сейчас читаешь мой последний привет, значит, я оказался прав. Впрочем, Санахт не вернулся, а при его прямолинейности это может обозначать лишь смерть, — вряд ли он спасся. Но он отстоял свою точку зрения и первым погиб, все справедливо. Меня ты можешь не опасаться. Сейчас бой бесполезен. Проект „Плутон“ не оправдал себя, я ухожу с этой планеты. Она уже почти мертва, по крайней мере, анализ ситуации приводит меня к такому выводу. Ты хорошо начал, силенок только чуть-чуть не хватило. Я не желаю твоей смерти, хоть ты каким-то образом меня искалечил. Но я буду рядом, я буду наблюдать. Когда-нибудь Она отдаст тебя своим новым фаворитам, как отдала нас тебе. Сам бы ты не прожил и дня после того, как Конклав присудил тебя к смерти, но отсутствие у меня правой руки говорит о том, что именно Она стоит за тобой, Ее сила прикрыла тебя. И когда ты станешь Ей не нужен, когда Она отдаст тебя более молодым, более сильным, я вновь появлюсь. Молись, чтобы к тому времени ты стал подобным мне. В этом случае мы станем союзниками. В противном — я тебя уничтожу. Балласт мне не нужен. Несмотря ни на что, ты нравишься мне, в тебе есть огонь. Поэтому прими последний совет: не бойся быстрых клинков и изощренных чар. Бойся тех, чей ум не закостенел. И не позволяй костенеть себе. Ну все, извини за краткость, надо бежать. Тут на меня слегка охотятся. Кейлтран».

— Кейлтран, — тихо произнес я, запоминая непривычное по звучанию имя. От него веяло седой древностью, но слова, оставленные мне последним бессмертным Плутона, могли бы быть сказаны любым из моих современников. Не было в них ни древней мудрости, ни необычности слога. Простые слова.

— Странный он, — сказал Магнус. — Даже не верится, что ты искалечил его.

— Мы не все понимаем, Магнус. Мы не знаем, что представляет собой эта самая Она, и мы не знаем, в каких отношениях Она со своими слугами. Кейлтран прав в одном: сам бы я не справился. Мне была дана сила. Кем? И, главное, зачем? Я этого не понимаю. А он понял, потому и спасся. И если он прав, в будущем нам придется объединиться, если мы хотим выжить.

— Я так и знал, что это все покажется тебе интересным. — Магнус заулыбался чуть заискивающе.

— У меня к тебе другое дело было, — тихо начал я тот разговор, которому давно пора было бы уже состояться. — Пора вернуться к нашему самому первому разговору. Ты когда-то говорил, что я спас тебе жизнь и ты теперь мой должник?

— Да, и от слов своих не отказываюсь. — В этот момент в его облике даже промелькнуло некое величие.

— Я придумал, как ты можешь вернуть мне долг, а заодно поквитаться со своими обидчиками и вернуться домой…

Зачем лишние слова? Я был убедителен и в меру настойчив. Мы проговорили до самого заката, а это без малого шесть часов. Конечно, он согласился помочь нам. К вечеру я уже имел представление о численности войск Северного домена, местах их дислокации, укреплениях, ловушках, расположении комнат, зал, коридоров и лестниц — словом, я был готов к штурму гораздо лучше, чем когда мы шли на замок Конклава. А завтра должно было начаться приобщение наших бойцов к алтарю Северного домена, нашего нового дома. Взамен я пообещал Магнусу не преследовать тех из его собратьев по домену, кому удастся сбежать, а тех, кто сдастся или будет захвачен в плен, либо отпустить на все четыре стороны, либо принять на службу. Последняя идея мне очень понравилась. Наставников у нас не хватало. А настоящие высшие, связанные со мной общим алтарем, неплохое пополнение нашего пока еще нестройного воинства.

Пока все складывалось удачнее некуда. Тер принесла мне ужин, и заснул я прямо здесь, в кресле возле Плутонского Паука, в великолепном настроении.

Досадно, мне не удалось от него избавиться. Он вновь пришел. Наверно, последнюю неделю я слишком много времени провел в Мире Видений и, расслабившись и заснув, опять соскользнул туда. Сначала я не понял, что происходит, думал, это просто сон. Но пара горящих глаз вернула мне память о наших предыдущих встречах. А я так и не выяснил, был ли этот дух подослан ко мне бывшими владыками Плутона. Мне так и не удалось уничтожить Конклав целиком, а значит, я обречен на преследование.

Какое-то странное шипение послышалось слева. Я скосил глаза туда, при этом не выпуская из поля зрения духа, готовый действовать. Плутонский Паук. Он в привычной мне манере встряхнулся, разбрасывая во все стороны каменные чешуйки, превращаясь опять из великолепной статуи в ужасную тварь. И теперь он дышал неприкрытой угрозой. Я чуть попятился, готовясь отражать атаку с двух сторон, но членистоногое игнорировало меня. Оно прыгнуло на пришельца.

Дух двигался очень быстро. Перекатом он ушел в сторону от выброшенной Пауком нити. А потом метнулся назад, подхватил ее одной рукой, натянул и рубанул ребром ладони. Паук отшатнулся назад, в его движениях теперь читалась паника, хотя я вроде бы и не представляю, как выглядит паника у пауков. Ощущалось интуитивно: добыча оказалась не по зубам охотнику. Вооруженный обрывком паутины дух буквально взлетел и, развернувшись в воздухе, приземлился на спину Пауку.

Членистоногое встало на дыбы, пытаясь сбросить нежданного седока, и в этот момент мой преследователь захлестнул обрывок паутины чуть ниже его головы, ловко закрутив нить в петлю. Паук предпринял еще одну попытку освободиться, уже более вялую. Окончилось это натянутой нитью и ударом второй рукой по брюшку. Дух прижал ладонь к голове твари, и тут я услышал настоящий крик, полный мучительной боли. И было в этом крике все: неизбывный ужас, признание поражения, просьба больше не мучить и обещание покорности.

Все это заняло столь малый промежуток времени, что, сорвись в самом начале с моих пальцев капля воды, она бы еще не долетела до пола. Я выхватил оружие, устремился на помощь Пауку. Что там говорить, я привязался к этому артефакту, уже почти забыл, что он — просто каменная статуя. Но Паук развернулся ко мне и выбросил очередную нить. Я оказался медленнее духа — не смог уйти от атаки. Паук прямо-таки напрыгнул на меня, начал опутывать все новыми и новыми петлями. А на его спине сидел мой преследователь, и под низко надвинутым капюшоном мне померещилась легкая усмешка.

Невероятным усилием воли я вырвался из Мира Видений. Во сне сполз с кресла и сейчас катался по полу в холодном поту. Руки отдирали от тела несуществующие липкие нити паутины. Плутонский Паук смотрел на меня своими каменными глазами, как мне показалось, с той же насмешкой, что и обуздавший его дух. Я не помню, как в руке моей оказался топор, но я сумел удержаться от того, чтобы разбить статую. Лезвие прочертило на ней лишь небольшую царапину.

Шатаясь, я вернулся к своему креслу и повалился на него мешком. Усилием воли унял дрожь в руках. На сей раз все произошло слишком стремительно, слишком внезапно. За окном серели сумерки. Занимался рассвет. Я попытался привести мысли в порядок. Получилось это из рук вон плохо. Делать нечего — мне просто необходимо было вернуться в Мир Видений. Мне нужно было проверить…

Привычные манипуляции — я уже несколько дней мог на них даже не сосредотачиваться. Паук в этот раз дрожал под моей рукой. Остатки его страха передались мне. Запредельным усилием воли я удержался от того, чтобы вернуться в Обычный Мир. Представил себя — и увидел себя. Все осталось без изменений. Я был опутан паутиной по самую макушку. Вновь рвать нить? Какой в этом смысл? Стоит мне опять заснуть — дух вернется. А единожды укрощенный Паук не посмеет ему сопротивляться, и я вновь окажусь опутан.

Тихо рассмеялся. Похоже, мне не оставили выбора. Я не смогу жить спокойно, осознавая, что в любой момент каждый, кому хватит силы и знаний обуздать Плутонского Паука, сможет управлять моими действиями. А значит, древний артефакт должен быть разрушен. Но не сейчас. Я не собираюсь отказываться от намеченного плана и ждать подарка от судьбы. Я буду жить здесь, не подпуская к артефакту никого, пока не сделаю все, для чего он мне нужен. А потом…

Резко отдернул руку, чтобы Паук не почувствовал моих намерений. Теперь я уже не знал, чего ждать от этого древнего артефакта, как он себя поведет в том или ином случае.

Вдруг пришло понимание. Безумный Кузнец! Только он мог создать это!

— Эй, кто-нибудь! — закричал я.

Два гвардейца ввалились, обнажая оружие. Наверно, решили, что мне угрожает опасность. Но, увидев, что все в порядке, спрятали клинки и вытянулись по стойке «смирно».

— Вольно, — скомандовал я. Мои губы искривила ледяная улыбка. Как быстро забили вольных плутонцев в рамки дисциплины! — Слушайте приказ. Возьмете еще два десятка гвардейцев. Пойдете в катакомбы. Найдете жилище Безумного Кузнеца. Ваша задача — доставить его ко мне любой ценой.

— Слушаюсь! — гаркнули оба и тут же бросились исполнять, чуть не столкнувшись в дверях.

Он был моей последней надеждой. Конечно, теперь я понял, что был Безумный Кузнец старше всего Конклава, что он создал Паука, и только ему известны все его тайны. А я добуду эти тайны из него. Заставлю его стать моим союзником!..

Глупец! Забыл, что предостерегал меня Кузнец от попыток увести его из кузни. Не знаю, что произошло там, внизу, но первый посланный мной отряд не вернулся, а второй наткнулся лишь на завал, перекрывший навсегда дорогу к Безумному Кузнецу, похоронивший эту загадку Плутона навсегда.

И тогда в памяти всплыло другое — вновь забормотал знакомый голос полузабытые слова:

«Три Мира клевером-трилистником на той двери сошлись, ан перерублен стебель — листику завянуть, засохнуть, пылью рассыпаться на сорок ветров, на все стороны света лететь пыли, не знать покою, пока не залетит в избу рубленую, что не в граде, не в селище, не во поле, не в лесу стоит. Пока не встретит зверя заморского, что по небу летает, хотя не пчелка-труженица, не птица певчая, не комар-пискун, не муха-цокотуха, ой да не сокол-сапсан, да не гриф-орел, не ворон мудрый, не сорока болтливая, ой, да не воробышек малый, а белый конь. Ой да осядет пыль на сапоги того зверя, что и не зверь вовсе, хотя зверем зовется, а зверя того лишь дитя малое боится да мышки-норушки. А в коготках-то у зверя чудо чудное, диво дивное. А в коготках-то у зверя чудо-веревочка. Вои глупые-неразумные ту веревочку выкинули за то, что слаба веревочка да рвется в бою, а тот, кто слышит ушами, очами видит да чистым разумом мыслит, за веревочку ту потянет — да притянет планету черную к Луне, да на Луну и бросит, на воев глупых-неразумных, что чудо-веревочку не сожгли, не утопили, ни на куски не порубили, а выкинули на потребу врагу черному духу».

Ведь это же про «Белого пегаса» говорил безумец, а «не зверь, что зверем зовется» — Кот, рядом с которым я встретил Магнуса. Чудо-веревочку, благодаря которой соединю Луну с Плутоном. Вои неразумные — это северные доменовцы, а я, стало быть, враг и черный дух. Вот так Безумный Кузнец! В его бредовой болтовне больше толку оказалось, чем во всех мудрых советах. Жаль, слишком поздно понял я это.

Сколько плутонцев живет вне Плутона? Раньше я об этом не задумывался. Ясно, что немного. Представителей моей планеты в доменах меньше всего. Больно специфично наше обучение, больно не любят нас прочие высшие. Больно непредсказуемы мои собратья: никто не знает, какими способностями и в какой мере обладает плутонец. И все-таки сколько? Как оказалось, немногим больше полутысячи. Львиная доля в доменах: от пятнадцати до двадцати в каждом. Остальные — изгои, отлученные от алтаря, и жалкие ошметки дарклингов.

И все-таки пять сотен с небольшим хвостиком, которые оказались лучшими среди… А среди скольких? В известной мне части мира, по прикидкам, около ста тысяч, не считая детей. А сколько во Внешних землях? Подобные подсчеты беспокоили меня не зря. Я прекрасно понимал, что с доменовскими плутонцами сможет на равных поспорить разве что Черный отряд. Ну а весь Плутон сейчас для меня был не более чем огромной казармой, откуда будут поступать подкрепления для войны с Луной.

Вступившие в Город отряды Мустариба уже занялись тотальной мобилизацией. Его пехота рыскала по руинам, куда забились горожане. Все увеличивающиеся подразделения конницы пригоняли рекрутов из Диких земель. Я думал наперед, я готовился к тому, что последует за захватом Северного домена. Ну а ветераны братства на скорую руку превращали эту массу в подобие армии.

Как-никак каждый плутонец — высший, а значит, по боевым качествам стоит многих и многих низших. Мы просто забросаем домены мясом.

Пока мои подручные проводили мобилизацию, а братство готовилось к бою за домен, я перебирал те полтысячи плутонцев Луны, выискивая приобщенных к алтарю Северного домена. Это оказалось непросто.

Нити живущих вне Плутона истончались с каждым годом. Я мог видеть их глазами, но не мог залезть в их мысли. Я мог, что называется, подтолкнуть их под локоть, но не мог взять под полный контроль их тело. Возможно, для Конклава все это было гораздо проще, ведь вмешивались же они в дела доменов руками бьющих один раз, но мне не хватало их опыта.

А теперь представьте себе — перебрать более пяти сотен плутонцев. И не просто перебрать, а понять, к какому домену они принадлежат, где сейчас находятся, чем занимаются, оценить их окружение и возможность, толкнуть этого плутонца на чей-то клинок.

Однажды мне повезло: удалось наткнуться на целую группу. Их одежда и оружие походили на те, которые носили бойцы Хирото. Их было семеро, они крались по лесу в Тенях. Черноту их одежд нарушали только зеленые головные повязки с небольшим изумрудом каждая. Увы, если бы я нашел бьющих один раз Северного домена, то просто не поверил бы в такую удачу: в жизни так не бывает. Но это оказались изумрудные, с Темной стороны.

Я понял, что они забрели во владения друидов, лишь когда деревья вокруг заходили ходуном. Кроны закачались, словно попав в смерч. Это имело еще одно последствие: солнечные лучи начали быструю, хаотичную пляску с тенями. И изумрудные один за другим стали вываливаться из Теней. А из густого подлеска на них набрасывались волки, то и дело превращавшиеся в людей, одетых не в друидские плащи, а в одежду из шкур и атакующих плутонцев серпами-мечами.

Я бы хотел помочь, но не знал как. Засада была отлично подготовлена. Изумрудные потеряли одного соратника и теперь пытались отступить. На каждого приходилось по три-четыре друида. И все-таки шестеро вырвались. Сотворили дымовую завесу, пустили огонь по лесу и смогли уйти — израненные, злые, но живые. Я слышал их проклятия и клятвы отомстить. Жаль, что это оказались не северные, тогда мое дело уже было бы сделано.

Этот эпизод впервые показал мне боевую мощь доменовских плутонцев. Должен был признать, что они действительно лучшие из лучших. До их уровня действительно дотягивал разве что Черный отряд братства.

Однако время шло, отщелкивая часы и дни, минул месяц, за ним второй. В моей душе начинала подниматься паника. С одной стороны, Город скатывался в междоусобицы. Дружины из Диких земель то и дело налетали на окраины. Их выслеживали, приводили к присяге, забирали бойцов в ряды формируемого плутонского войска, но являлись новые и новые, все более дикие. Да и само войско трещало по швам без дела.

В подворотнях становилось все больше отребья, несмотря на регулярные рейды бойцов братства. Раньше банды естественным образом поддерживали их численность, теперь система нарушилась. Еды пока еще хватало. Запасы Конклава казались неисчерпаемыми, и все же готовящаяся к высадке на Луну орда была прожорлива, как полчища саранчи.

Второе, что тревожило меня, — Паук. С каждым днем мне все больше и больше хотелось его уничтожить. Я не мог покинуть его даже на миг. Ел то, что приносили мать и Пантера, почти не чувствуя вкуса пищи. Не мог спать, если между мной и древним изваянием была стена. Не мог терпеть рядом с ним никого другого. Присутствие даже тех, кому можно было верить, вызывало ярость.

Что-то происходило за стенами замка, какие-то войны, зачистки, формирование армий, даже несколько штурмов. Все это было для меня словно бы миражом. А реальностью стала паутина и Плутонский Паук, ловко плетущий ее, дергающий за ниточки, и самая главная нить — моя.

Потом мне рассказали, что я пробыл в комнате с Пауком два с половиной месяца. Именно столько понадобилось времени, чтобы мое упорство принесло плоды. Целых десять бьющих один раз Северного домена отправились на задание. К тому времени я вычислил их всех, нашел, узнал. В домене их было больше чем два десятка.

Да, со времени смерти моего отца домены всеми правдами и неправдами удвоили численность своих армий. Долгие наблюдения глазами моих подопечных позволили прийти к этому выводу. Низшие на Луне стонали под гнетом удвоившихся налогов — ведь армии надо было чем-то кормить. Из-за этого же многие совершали набеги на Землю, в области, не подконтрольные друидам. А некоторые предпочитали грабить таких же доменовцев, только с другой стороны.

Этот поход был именно из числа таковых. Объектом атаки должен стать Хмельной домен. Со свойственной им простотой северяне разработали план высадки. По их замыслу, бьющие один раз должны были зачистить один из прибрежных постов, но так, чтобы весть об этом якобы случайно дошла до Хмельного замка. Темные двинут туда войска, а высадка произойдет совершенно в другом месте. Ну а потом, пока потомки бриттов будут перегруппировываться и перебрасывать отряды на новые позиции, чтобы отбить вторжение, наследники викингов набьют свои даккары добычей и уберутся восвояси.

В общем-то эта идея могла сработать. От прямых северян подобных фокусов никто не ожидал. А для меня это — идеальный случай, который повторится не скоро. В набег уходила половина домена. Если заказ, открывающий портал, придет именно в этот момент, захватить домен будет в два раза легче.

В ту ночь я чувствовал себя подобным Плутонскому Пауку. Мы сидели, затаившись, поджидая добычу. Слишком тонки были нити паутины. Слишком слаба моя возможность повлиять на десятерых плутонцев, тихо вышедших вечером прямо из моря. Они провели ладонями по своим одеждам, и капли воды брызнули во все стороны, оставляя ткань абсолютно сухой.

Десятеро лазутчиков притаились среди прибрежных камней, которых здесь было в изобилии, и приступили к последним приготовлениям. Они разделись, оставшись в одних набедренных повязках — я заметил, что четверо оказались женщинами, — вымазали свои тела жиром, смешанным с сажей. То же самое они сделали со своими клинками, дабы те не выдали хозяев блеском: по два меча у каждого — длинные, но легкие. У всех на поясе висела еще хотя бы пара ножей, несколько метательных кинжалов и что-то в небольших кожаных мешочках. Я не сомневался, что там — поделки наших колдунов. В свое время ими торговали дарклинги, потом, не так давно, их сменили друиды, или кто там стоял за открытием портала на Плутон. Все лишние вещи были собраны в непромокаемые мешки и закопаны в прибрежный ил.

Я смотрел глазами доменовских плутонцев, я восхищался ими. Быстрые, точные движения. Ни одного слова, ни одного лишнего жеста. Считаные минуты — и вот небольшой отряд уходит в Тени. И все это было сделано практически на глазах у наблюдателей бриттов.

Если, наблюдая за бьющими один раз Изумрудного домена, я только обозначил для себя пропасть, разделяющую покинувших Плутон и оставшихся, сейчас она стала мне видна в полной мере. Доменовцы действительно настоящие мастера. И еще, по двум-трем штрихам в общей картине я понял, что прочие высшие стали относиться к выходцам с моей планеты по-другому. Плутонцев теперь не только используют, но и продолжают учить премудростям других школ. Это — наследие моего отца. Как ни горько осознавать, именно он изменил отношение прочих высших к плутонцам.

Видимо, не знающие преград уже прочесали берег и определили, что в Тенях бьющих один раз никто не подкарауливает. Слишком уверенно действовали северные. Темная сторона. Солнце здесь никогда не показывалось, Тени были гуще. Бритты из Хмельного домена развели костер. Я легко сосчитал их. Три десятка низших, каждый во главе с сокрушающим врагов. Северные разделились: по три на каждого марсианина. Низших они в расчет не принимали. Насколько это было правильно с их стороны? Сложно сказать. Доменовские низшие могут доставить хлопот, когда их много.

Десятый бьющий один раз спрятал мечи в ножны за спиной и достал из мешочка стальной шарик и маленький глиняный кувшинчик. Я собрался. Сейчас начнется. Северяне уже заняли позиции за спинами своих жертв. Пожалуй, это нападение спланировано безупречно. Не учли только меня. И когда маленький кувшинчик полетел в костер, Плутонский Паук, повинуясь моему приказу, дернул за нить. И стальной шарик, последовавший за ним, вместо того чтобы взлететь над головами воинов Хмельного домена, зарылся в землю и взорвался там.

И Паук заметался по паутине, дергая то одну, то другую нить. Кувшинчик призвал на костер настоящий водопад. Огонь потух, выпустив целое облако пара. Сильный ход. Теперь низшие не могли вмешаться в бой, не видя противника. Но атака девятерых северян под влиянием Плутонского Паука сорвалась. У одного дрогнула рука, и клинки прошли мимо цели, другой оступился, выходя из Теней. Третий замешкался. Это были мелочи, незаметные в горячке боя, и все же эти мелочи повлияли на общий исход. Марсиане вовремя почувствовали опасность, обнажили оружие, оборачиваясь к нападавшим. Хоть и с большим трудом, они отразили первую атаку. Если бы не мое вмешательство, сокрушающие врагов уже лежали бы мертвыми, а так на земле корчились двое плутонцев. Одному, не без моей помощи вдруг оставшемуся со своим противником один на один, марсианин отсек правую руку и вогнал меч в горло. Вторая, женщина, пропустила всего один удар, вспоровший ее от шеи до самого паха.

Все повисло на волоске. Понеся такие потери в первой стычке, плутонцы должны были отступить, и мой план мог сорваться. Они этого не сделали. Десятый выхватил мечи и атаковал сбоку противника, против которого было трое его собратьев. Гигант с двуручным мечом не сумел реализовать предоставленное мной преимущество. Широким взмахом он отогнал троих противников и молниеносно ринулся навстречу новой опасности. Бритт жестко принял один из мечей десятого плутонца. Гарда его двуручника, загибающаяся кверху, захватила вражеский клинок. Одним поворотом кисти сокрушающий врагов вырвал оружие из руки бьющего один раз. Левой рукой он перехватил запястье, блокируя второй меч, и тут же ударил коленом в живот. Плутонец ловко извернулся. Марсианин не смог удержать смазанной жиром руки бьющего один раз, а тот, освободившись, бросился вперед, выхватил нож и всадил его под солнечное сплетение врага.

Все это происходило настолько быстро, что низшие, даже будь здесь светло, не смогли бы рассмотреть деталей. Я же видел все — ведь у Плутонского Паука восемь глаз. Один из марсиан за это короткое время прикончил обоих своих противников. Второй успел убить лишь одного, и тут его атаковали еще трое. В какой-то момент все сплелось в единый вихрь ударов, блоков, выпадов, отскоков. А когда закончилось, на земле лежали двое северян и один высший из Хмельного домена.

Последний сокрушающий врагов увидел, что опоздал на помощь собратьям. Он остановился, оценивая оставшихся в живых. Десятый плутонец, как я понял, самый опытный из всех, одна женщина, легко раненная в предплечье, и гибкий, как угорь, молодой паренек.

Низшие только сейчас сообразили, что происходит, подняли крик, заметались в не успевшем осесть облаке пара. Высшие их игнорировали. Плутонцы надвигались на марсианина.

— Ну что ж, — сказал последний. — Кто-то говорит, что адепт школы Марса равен троим адептам Плутона. Давайте проверим.

Семеро бьющих один раз уже лежали на земле, мертвые или умирающие. Мне этого вполне хватало. После таких потерь Северный домен в любом случае отправит заказ на Плутон. Я не собирался вмешиваться — просто следил и победы теперь желал бьющим один раз. Но старший из них коротко бросил:

— Низшие.

И женщина с гибким пареньком поняли его. Вот-вот низшие опомнятся. Тогда северян просто забросают телами.

— Ты не справишься, Ульф, — попробовала возразить женщина.

— Он тоже сомнет меня не сразу. Быстрее!

Марсианин атаковал Ульфа, а его бьющие один раз набросились на низших. Они были как лисы в курятнике. Простые смертные так и не поняли, откуда к ним пришла смерть. Меня эта бойня не интересовала. Всего лишь три десятка, неспособные увидеть противника, ошеломленные внезапностью атаки. Они не могли даже убежать.

А вот десятому плутонцу, тому, кого женщина назвала Ульфом, пришлось туго. Воин Хмельного домена теснил его, осыпая градом ударов. Северянин отступал. Каждый понял бы, что он жертвует собой, давая возможность собратьям выполнить задание и уйти. Сам он мог надеяться лишь продержаться подольше. Марсианин не выпустит его живым, а шансов на победу у северянина просто нет. Но он продолжал безнадежный бой. Клинки его противника все легче проходили сквозь оборону. Сталь обагрилась кровью из мелких порезов, но я не чувствовал отчаяния загнанного в угол зверя. Губы Ульфа что-то шептали, словно заклинание, хотя какое заклинание в таком жарком бою? Для него нужна сосредоточенность, иначе это — просто слова. А может, молитву? Но кому может молиться плутонец? Превосходство хмельного поражало: теперь он просто играл, как кошка с мышью. А шепот северянина становился все громче. Отдельные слова невозможно расслышать, какой-то странный ритм… Нет, показалось. Никакого ритма. Просто дыхание Ульфа сбивается. Что же это? Что за странные слова, которых не мог разобрать мой слух, усиленный всей мощью Плутонского Паука? Ради чего Ульф, обученный северянами, прирожденными бойцами, совершает то, что недопустимо в смертельной схватке? Это же элементарно: собьешь дыхание — и тебя раздавят.

И вдруг Паук затрясся весь. Я почувствовал его ужас. Нить, тянувшаяся к Ульфу, и так самая тонкая, натянулась и лопнула, больно хлестнув меня. Но последнее, что я видел и слышал, был жуткий вопль боли, вырвавшийся у плутонца, и его тело, распластавшееся в невозможной атаке.

Несколько мгновений я был ошеломлен, а потом сразу же восстановил связь с двумя другими. Лесистый берег, залитая кровью поляна. Ульф стоит на коленях, а сквозь его поры сочится кровь. Он — лишь кусок избитого мяса, мяса, попавшего под кузнечный молот, но его клинки все еще пронзают тело сокрушающего врагов. А побелевшие губы шепчут:

— Он пришел, он отозвался, — и так раз за разом.

Паренек уже притащил закопанные на берегу вещи, а женщина воткнула в землю короткий жезл — я сразу определил, что он применяется для телепортации, хотя раньше таких не видел.

Здесь уже не оставалось ничего интересного. Я достиг своей цели. Большего уже не сделать, просто не успеть. Наше хрупкое сооружение, плутонская армия, очень скоро распадется, если ей не дать врага. И это явно случится раньше, чем мне представится еще один случай сократить количество бьющих один раз в Северном домене. Но не привык я пребывать в безвестности. А потому продолжал наблюдать.

Ульфу помогли пройти через арку телепорта, потом начали забрасывать туда вещи и тела павших товарищей. Северяне не оставляли здесь ничего, кроме трупов врагов. Когда двое остававшихся на ногах наконец-то прошли через арку, они оказались на корабле — странном беспалубном сооружении с низкими бортами и резной драконьей головой, украшающей нос.

Ульф был уже на корме, он еле стоял на ногах, и два воина поддерживали его. По повадкам, по плавности движений, по чему-то, присущему только этой школе, я понял — адепты Марса. Вот и еще одно подтверждение: плутонцев здесь уважали. Я услышал голос Ульфа, хриплый голос смертельно измученного человека:

— …именно так. Ушли двое низших, как мы и планировали.

— Спасибо, Ульф. — Человек, державший в руках кормовое весло, кивнул. Был он крепок и кряжист, а волосы и густая борода имели цвет зрелой пшеницы, характерный скорее для славян из Зеленого домена и уж совсем не сочетавшийся с почти черными глазами.

— Не за что, Альв Хроальдсон. Мы вместе состряпали этот план, и…

— Ульф, мне действительно жаль, что так произошло с твоими ребятами. И клянусь головой отца, они мне были дороги не меньше любого из моих. Я все еще склонен думать, что произошло предательство. Скейву я все равно прикажу поискать…

— Альв, не было предательства. — Ульф смахнул со лба кровавый пот. — Первым сплоховал я. Значит, и поиски надо с меня начинать.

— Оставь эти разговоры! — Альв, видимо бывший за старшего в этом походе, вспылил. — Тебя никто не подозревает и подозревать не может. Вы и так втроем сделали невозможное.

— И не стоит медлить, а то все, что мы сделали, окажется зря.

— Прежде всего я отправлю ворона с письмом в замок. Я знаю, отформировать твой отряд быстро не получится, но первые новобранцы с Плутона будут ждать тебя по возвращении.

— Быстро, — проворчал Ульф. — Дай Один, чтобы там вообще нашлись достойные.

Плутонцы подхватили своего вожака и отошли поближе к мачте. Их дело сделано. А вот те, кто дерется с врагом лицом к лицу, просыпались — начиналась обычная предбоевая суета.

— Ты убил его один на один… — Шепота женщины никто не слышал в поднявшемся шуме, только Ульф и юркий парень, третий плутонец.

— Тише, Халла, — остудил ее вожак.

— Как ты это смог?

— Как и говорилось в «Писаниях Ушедшего». Знаешь, он был прав, наши тела для этого изначально не приспособлены. Но все, что мы читали, оказалось правдой.

— Но это значит…

— Не перебивай меня, Халла, я чувствую, что скоро вырублюсь и могу уже не встать. Моя подготовка только началась, я не был готов. Я могу умереть, потому вы оба слушайте и запоминайте. Нас действительно подставили. Подставил Конклав Плутона. Я чувствовал это — совсем как описывалось в Писаниях. Потому, если я не выживу, ты, Халла, знаешь, где я прячу Писания. Вы должны пройти дальше меня. Мы всегда мстили за своих. Этот случай не станет исключением. «Писания Ушедшего» помогут вам…

Дальше я не слушал. Рывком вышел из Мира Видений. Руки тряслись, голова гудела, а правая ладонь почему-то сжимала топор. Кажется, это оружие начинало жить своей жизнью. А может быть, это я себя давно не помню. Впрочем, это уже не столь важно. Я взглянул на Плутонского Паука. Уродливая морда с восемью глазами. Жаль, не могу с ним встретиться взглядом. Хотя какая разница? Что бы ни чувствовала эта древняя сущность, я сумел ею воспользоваться для своих целей и скрыть намерение ее уничтожить. Свежая царапина — след лезвия моего топора — делила голову изваяния наискось. И вдруг мне стало смешно. Я расхохотался, как безумный. Хорошо, что никто не слышал этого смеха. В нем выплескивалось все напряжение последних месяцев. Теперь пути назад нет. Либо в Северный домен — либо в могилу. Но сперва я отправлю туда эту каменную тварь, несомненно развившую в себе какое-то сознание.

Мне показалось, что он подался назад. Но как такое могло быть? Восемь каменных ног буквально вросли в пол. Плутонский Паук — сильный, умный, но все-таки инструмент. Он ничего не мог без направляющей руки. И я ударил…

Не знаю, были раньше на Плутоне землетрясения или это стало первым. Замок содрогнулся, но устоял. Его строили настоящие мастера своего дела. Я стоял над обломками. Еще один мост сожжен, еще один путь к отступлению отрезан. Странное чувство необъяснимой свободы. Это как никогда в жизни не видеть солнечного света — и вдруг прозреть. Не с чем сравнить то чудесное ощущение.

За дверью крики, паника. А мне все равно. Ворвался Хантер. Он, как и все, что-то кричал, размахивал руками. Появился Мустариб. Лицо перекошено, глаза бегают. Они все шли ко мне, все, кто посмел, кто считал себя вправе нарушить мое уединение. Постепенно их крики стихали, на лицах появлялось недоумение, раздражение. Здесь собрались иерархи братства, последним из которых явился Стоун. И уж он-то сохранял спокойствие. Кот, моя мать, Шут, Магнус. А вот Грешник не пришел.

Наверно, мои глаза были пустыми, как у человека, спящего на ходу. И сейчас, когда в них промелькнуло осмысленное выражение, Хантер повторил то, что все выкрикивали на разные лады:

— Проклятье! Что происходит? Что ты натворил?

— Я не натворил, я уничтожил. Уничтожил предмет, с помощью которого любой прорвавшийся в этот зал смог бы управлять каждым из нас.

— Но ведь это величайшее оружие! — возмутился он.

— Нельзя владеть оружием, которое сильнее тебя, — наставительно произнес я. — Как продвигаются дела? Многих приобщили к алтарю Северного домена?

— Ты долго спал в обнимку со своим Пауком, — проворчал Хантер. — Приобщено все братство и твои отряды. И уже давно. Мы думали, стоит ли проводить ритуал с формируемой армией…

— Нет, — перебил я. — Новобранцам надо еще заслужить это право. Сколько их?

— Около пятидесяти тысяч. И кстати, скоро они взбунтуются…

— Теперь уже нет. Готовьтесь к выступлению. Портал откроется на днях. Когда это произойдет, нам придется действовать очень быстро.

— У тебя получилось?! — Глаза Хантера загорелись.

— Конечно. Магнус, радуйся: через несколько дней ты будешь дома.

— Я бы предпочел вернуться по-другому, — тяжело вздохнул познавший таинства.

— Не все в жизни происходит так, как нам хочется. Хантер, в новый портал смогут пройти десять человек зараз. Учти, первым нужно будет продержаться достаточно долго, чтобы остальные успели проникнуть на Луну. Так что отбери лучших. Иначе нас выдавят обратно в портал.

— Сделаю, — кивнул глава братства.

— А мне надо отдохнуть. Как только портал откроется, разбудите меня. Все, можете идти. План атаки разработаете сами. Первым пойдет братство, следом — мои отряды.

— Мы так и договаривались с тобой, — согласился Хантер.

Никогда за всю свою жизнь я не спал так сладко. Никогда, проснувшись, не чувствовал себя таким выспавшимся. Меня разбудил Шут. В руках у него был глиняный горшок со стенками, исчерченными какими-то знаками. Ножом он подцеплял оттуда большие куски мяса, губы блестели от жира.

— Что это ты жуешь? — спросил я, сладко потягиваясь.

— Да вот, Северный домен плату прислал, — небрежно ответил он.

— Что? — Меня буквально подбросили.

— Сиди, ешь, — успокоил меня Шут. — Портал открылся, и никуда он не убежит.

— Ты что? — Меня буквально затрясло от возмущения. Да как он не понимает! Нужно действовать!

— Да-а-а… Все-таки еще не созрел, — задумчиво пробормотал Шут, поигрывая бубенчиком на своем колпаке. — Сперва подкрепись, но много не жри. Бойцам еще надо подготовиться. Да и в алтарном чертоге сразу после открытия портала людно больно. Вот часов через пару почти все расходятся. Остается человек пять. Ведь плутонца ждут дней через пару. Тогда и придет наше время. Так что подкрепись, отдохни.

— Шут, ты хоть понимаешь, что сейчас наступает исторический момент? Прежний мир меняется, он может измениться навсегда.

— Он уже изменился, — резко ответил Шут. — Это — лишь последствия. Но миг действительно исторический, так что не стоит портить его спешкой.

— Проклятье, мне бы твое хладнокровие!

— Поживи хотя бы с мое. До сих пор ты лишь пару раз позволял своей горячности взять верх над разумом, и, слава Тьме, это почти ничего не испортило.

— Ты прав. — Я успокоился. — Но в замке домена нам точно нужно действовать быстро. Половина армии северян сейчас в походе. И я не собираюсь давать нашим врагам возможность призвать ее обратно.

— Вот и хорошо. Жуй, а не болтай. Только немного. Получить рану в живот на полный желудок — вещь малоприятная.

Я ел, не чувствуя вкуса пищи. Когда Шут остановил меня, я не ощущал сытости. Он принес кольчугу и заставил меня ее надеть. Тяжести на плечах я тоже не ощущал. Казалось, у меня выросли крылья. Мустариб и Кот ждали за дверью, сосредоточенные, напряженные. Я им коротко кивнул.

— Кот, готов к драке?

— Я-то готов. — Он криво усмехнулся. — И мы их разобьем-таки.

— Обязательно, — кивнул я. — Кошачья гвардия пойдет со мной. Ее задача — зачистка захваченных бойцами братства комнат. Попытайтесь взять живыми побольше высших.

— Зачем?

— Попробуем перевербовать. Им как-то жить дальше надо будет. А нам нужны инструкторы и офицеры для нашей армии. Мустариб, часа через три гони новобранцев через портал. На Луне у них пропадет всякое желание бунтовать.

— А Город кто держать будет? — спросил он.

— Ты и будешь. Со мной пойдет из твоих только конница и лучники из племени Бахрама. И продолжай набирать солдат. Бои на Луне предстоят жаркие. Можешь даже обещать прощение тем, кто пытался идти против нас. Все равно на Луне хорошо если один из десяти выживет. Племена продолжай выжимать.

— Я и так их выжал почти досуха, — буркнул он. — Дикие земли обескровлены.

— Значит, иди во Внешние земли, Город еще раз перетруси! Я предвижу, что нам понадобится море людей. И я не хочу, чтобы, когда за ними пошлю, их у тебя под рукой не оказалось!

Самый большой зал замка кишел людьми. Здесь их собралось тысячи две. Остальные были в соседних коридорах, комнатах, залах. Братство детей Хансера готовилось к неизведанному. Его вожаки собрались там, где светилась арка портала. Братья расступались, пропуская меня. Напряжение в зале вибрировало, как перетянутая струна. Я шел сквозь сверкание доспехов корпуса Стена. Бойцы с вышитым на одеждах изображением смерча проверяли арбалеты. Небольшими группами стояли люди Аквы. Здесь собралось лучшее, чем мог похвастаться Плутон. Все приказы уже отданы. Оставался только самый последний и самый главный — приказ атаковать. И отдать его должен был я.

Меня провожали взглядами, разговоры стихали, бойцы братства подбирались, как тигры перед прыжком. Кто-то затягивал ремень шлема, кто-то проверял, легко ли клинок выходит из ножен. И на всех лицах печать неотвратимости. Особенно у тех, кто стоял к порталу ближе всего. Понятно, что в первой десятке пойдут лучшие: мы, выдержавшие бой с Конклавом, Шут, чьи шансы на выживание самые большие, Пантера и неизменный Грешник рядом с ней. Белые одежды учеников Грешника разбавляли темные цвета, которые предпочитало братство. В руках они сжимали шесты. Мне вдруг пришло в голову, что эти светлые группки слишком близко к порталу и что я упустил из внимания Грешника и его братию. Но все потом. Сейчас главное — другое.

Я обернулся. Море глаз. И эти глаза ждали от меня чего-то. Они хотели услышать обещание победы, как в день штурма замка Конклава. Они верили моим словам, и я не мог пошатнуть этой веры, на которой держалось все, что я делал. Поднял вверх топор, и толпа взорвалась приветственными криками. Но стоило мне поднять вторую руку — наступила тишина, в которой можно было услышать полет комара.

— Мы пойдем по пути Хансера! — крикнул я. — Но там, где он прошел сам, я проведу всех вас. Нас больше не будут покупать за горсть жратвы и указывать цели для наших клинков! Мы сами берем судьбу в свои руки! И мы пойдем дальше моего отца! Там, где он не сумел удержать захваченную власть, мы установим свои правила, свои порядки! Мы пройдем через всю Луну, и горе тем, кто встанет на пути у нашего потока! Не сабли Хансера, а вот этот топор прорубит нам врата в другой мир, мир, который будет создан нами и для нас! Только мы имеем право владеть доменами! Только мы, подобно древним высшим, способны постигнуть все школы, а не какую-то одну! Мы их наследники! Мы должны править доменами, а не служить им!

И вновь я потонул в волнах приветственных криков. Плутонцы не жалели глоток, потрясали оружием, и я заметил нечто новое. Если раньше офицеры братства предпочитали вооружиться парой сабель, то сейчас у многих в руках сверкали топоры, подобные моему. Их было гораздо меньше половины, но в их сердцах я уже затмил образ отца. И это порадовало меня больше всего. Значит, настанет время, когда память о нем покроется пылью, а я останусь — живой и совершающий невозможное! Новый кумир Плутона!

— А сейчас — за мной! Убивать все, что сопротивляется! Но тех, кто пожелает сдаться, не трогать! На следующий замок они пойдут в первых рядах, умирая за нас! Вперед! На домены!

— На домены!!! — Мой крик был тут же подхвачен. Казалось, замок не выдержит этих звуков и обрушится нам на головы.

Я опустил оружие так, чтобы складки плаща его скрыли, и первым шагнул в портал. Я просто не мог предоставить эту честь кому-нибудь другому. Как бы ни сложилось все в дальнейшем, каждый должен запомнить, что я проложил эту дорогу и сам прошел по ней первым.

Их было семеро. И первыми я увидел именно их. Как странны доменовцы! По ним сразу можно сказать, к какой школе они принадлежат. Вон те двое — Юпитер, о чем-то сосредоточенно спорят у алтаря. В дальнем углу у какого-то сооружения в виде миниатюрного замка — двое с Сатурна. Уже потом я узнал, что этот замок и есть артефакт, включающий систему оборонительных заклинаний, и что обычно один сотрясающий Вселенную дежурит у него в любое время суток. Такой порядок введен после захвата Зеленого домена. До того доменовцы были более беспечными. Вон марсианин и плутонец, они уже собрались уходить, но обернулись ко мне. На лицах их удивление. А вон тот, в самом темном углу — с Меркурия.

Алтарь — обычное возвышение из обтесанных камней. Грубая работа, но полная древней мощи. На нем мог вытянуться в полный рост очень высокий человек. Чертог небольшой. Все наши знали ключевые места замка. У каждого — своя боевая задача. Агни должен вырубить казармы низших, Аква — захватить порт. Стоун и Смерч — прорваться как можно быстрее к портальной башне. А уже после этого начнется настоящая чистка.

— Почему так быстро? — настороженно спросил у меня плутонец. Я не узнал его имени. И ответить ему я тоже не успел. Из портала уже выходили остальные.

— И почему так много? — Глаза марсианина сузились, а рука потянулась к оружию.

— Тревога! — Меркурианец, как водится, опомнился первым, и только у него хватило смелости поверить в то, чего никогда прежде не было и быть не могло: замок штурмуют через плутонский портал.

— Добрый вечер! Всем здрас-с-сте! — Шут появился последним и тут же метнул в не знающего преград топор.

Меркурианец так и не успел уйти в Тени, его отбросило на стену, забрызгав древний камень кровью. А Шут, уже перепрыгнув через меня и скрутив в полете двойное сальто, приземлился перед сокрушающим врагов и бьющим один раз. Адепты Юпитера не успели сделать ничего. На них набросились Агни со Смерчем. Познавшие таинства не смогли противостоять близнецам.

А вот сотрясающие Вселенную не сплоховали. Один из них тут же бросился к модели замка, а второй, резким движением приняв боевую стойку, вздернул левую руку вверх. Грешник рванулся в сторону, толкнув Пантеру. Это их и спасло. Успел ринуться вперед и Хантер. Я помню, как Предвиденье буквально взвыло во мне, заставив совершить прыжок на алтарь. А вот Акву и Стоуна разорвали выросшие из пола каменные шипы. Я заметил, как их духи пытались помешать этому, но не им тягаться с боевым сотрясающим Вселенную. Он был уверен в себе, этот адепт Сатурна. Он даже не думал об отступлении: подшаг, правая рука выброшена ладонью вперед, и огромный клинок изо льда пронзает Хантера прямо в прыжке. Он хотел сделать еще что-то, но в этот момент до него добрался Грешник, второй сотрясающий Вселенную попытался прийти на помощь собрату и столкнулся с Пантерой.

А я застыл подобно истукану. Меня захлестывали незнакомые ощущения. Во-первых, в глубине моего сознания пульсировала мысль, что мой замок штурмуют. Не сразу я понял, что то же самое ощущает любой приобщенный к алтарю Северного домена. А прямо на моих глазах на алтаре возникло тело Стоуна. Сперва оно было полупрозрачным, а потом за считаные мгновения налилось жизнью. Оружие материализовалось в его руках. Он вскочил, а на его месте уже проявились очертания Аквы.

Алтарный чертог наполнялся людьми. Его-то мы захватили без жертв. Хантер удивленно ощупывал себя. Иерархи раздавали команды своим людям. Передовой отряд под предводительством Шута уже завязал с кем-то бой. Вокруг меня сомкнулась Кошачья гвардия — всего лишь два десятка бойцов.

— Вы все заснули?! — заорал я на ошарашенных плутонцев. — Вперед, ублюдки!!! Враг там!!!

Повинуясь моему жесту, все бросились к двери. Теперь братья маршировали через портал сплошным потоком. Многие видели людей, воскресающих на алтаре. Весть передавалась от человека к человеку. И уже не было страха смерти в тех, кто уходил в Тени. Адепты Меркурия могли развоплотить многих, но они не в силах принести окончательную смерть. У каждого из детей Хансера был с собой хороший моток веревки. Они вязали тех, кого оглушили шестами люди Грешника. Я прошел через «Коридор солнца» — он был залит кровью и завален телами. Среди них гораздо чаще, чем хотелось бы, попадались черные плащи братства. Мы тоже несли потери.

Наши люди вырвались в коридоры замка: там и пара марсиан могла наделать множество бед. Сотрясающие Вселенную тоже вносили свою лепту в оборону. Теперь братья воскресали на алтаре один за другим сплошным потоком. Это замедляло продвижение, но остановить нас не могло.

На сокрушающих врагов набрасывались из Теней, адептов Сатурна и Юпитера утыкивали арбалетными болтами, а стоило кому-то из наших врагов воскреснуть на алтаре, Кошачьи гвардейцы тут же избивали их дубинками до потери сознания и связывали.

Стоун и Смерч отбили Центральный зал. В былые времена здесь гремели пиры, собирались на тинг высшие домена, а сейчас мы натолкнулись на первое организованное сопротивление. Там полегло не меньше двух сотен братьев. И все-таки доменовцы были выдавлены туда, где располагались жилые комнаты.

Пришли первые донесения от Агни и Аквы. Большая часть низших в порту и в казармах — перебита, остальные — обезоружены и заперты. Корпуса Огонь и Дождь, оставив небольшую охрану, возвращались в замок.

Не стоит думать, что все шло легко и просто. Даже Кошачья гвардия, зачищавшая отбитые комнаты и залы, натыкалась на сопротивление. А братство уже потеряло не меньше тысячи. Будь на месте детей Хансера те, кто штурмовал замок Конклава, нас бы давно вытеснили в портал, а то и контратаковали на Плутоне. Но через два часа боев картина стала ясной: основная часть армии домена либо уничтожена, либо взята в плен. Противники разделены на две части. Одна отступает к подвалам, вторая — к Портальной башне. Последние меня не волновали. Башня давно контролировалась братством. Лучшие части корпусов Стена и Ветер обошли защитников замка по Теням и перебили в ней охрану.

В этот день мне так и не пришлось вступить в бой. Я спрятал серп-меч в ножны, топор заткнул за пояс и шел по замку с арбалетом в руках. Меня окружали гвардейцы, лучшие из лучших, готовые за меня умереть. Несколько раз мы натыкались на засады одиночек, но гвардейцы не подпускали ко мне недобитых северян.

В конце концов я обосновался в Центральном зале. Так меня проще было найти. Люди Аквы, лучше всех передвигающиеся по Теням, взяли на себя обязанности гонцов. Теперь рядом со мной стоял Магнус. Он смотрел на все это побоище глазами, полными печали и страха.

— Они сами виноваты. — Я хлопнул его по плечу. — Будь они с тобой помягче, ничего этого не случилось бы.

Гвардейцы притащили откуда-то большой дубовый стол. На нем я развернул планы замка, составленные нами со слов того же Магнуса. Теперь управлять действиями корпусов братства стало еще проще. Иногда, когда я не понимал, в какой комнате или зале возник очаг сопротивления, Магнус подсказывал мне, и я направлял туда вновь прибывших с Плутона бойцов. Это было просто. Как оказалось, командовать армией в бою не труднее, чем составлять сложный план вторжения. Мне вспомнился Плутонский Паук. Сейчас я вновь смотрел множеством глаз, дергал за множество нитей, и, повинуясь моим желаниям, сотни и тысячи бойцов устремлялись исполнять приказы.

Но для этого мне не нужен древний артефакт. Теперь я бы мог многому научить и Хантера, и любого, считающего себя мастером в управлении людьми. Я сам был мастером. Мне больше нечему учиться, нечего постигать. Я впитал в себя знания, а потом бросил их против врагов. Удивительно ли, что враги мои не устояли? Могло ли что-нибудь на Луне, на Земле или любой другой планете меня остановить?