Свидание

Укатилось, расплавилось солнышко —

На стерне золотится стезя.

На упавшее во поле зернышко

Не откликнуться сердцу нельзя.

Земно кланяться найденну колосу —

Как заблудшую душу спасать.

Покоряюсь нетленному голосу,

Что в наследство оставила мать.

Уступая желанной усталости,

Буду слушать, как песню, хлеба.

Не утрачу завещанной малости —

Да заполнится полем судьба!

Постигаю давно позабытое,

Обретенное в самом простом.

Помолчу на меже под ракитою

И замру, как над белым листом.

Мне житье братана нравится —

Стал он крепким мужиком.

У него жена —

  красавица;

Словно терем новый дом.

По плечу братану разное:

И пахать, и убирать.

Он работает,

  как празднует,

И жена ему под стать.

Сколько лет из русских кряжевых

Сортовые нянчил льны!

Не жалея сил, выхаживал

Гордость псковской стороны.

Расцветая,

  в пояс клонятся —

Бирюзовая волна!

И течет, ликует звонница

Удивительного льна.

Честно трудится моторик

Возле бани на реке.

Дедов старенький топорик

Ухает в моей руке.

У поленницы на плахе

Я орудую, как встарь,

Босиком, в одной рубахе, —

Хорошо живешь, скобарь!

Ноздри щупают ядреный

Вкусный воздух смоляной.

На лесине окоренной,

Словно сахар, тает зной.

Ветерок рубаху сушит —

Это тоже благодать.

Дорогая тетка Нюша,

Что взамен тебе отдать?

За Великой скирды хлеба

И бокастые стога.

За Великою в полнеба

Встала радуга-дуга.

В семицветье входят двое:

Он ведет к реке ее.

Я лишился вдруг покоя,

Вспомнив давнее свое.

А закат сочится,

Льется —

Воды плавятся в огне.

Звонко девушка смеется —

Смех, как солнышко, во мне.

Смех, как звонкая водица,

Как искристая звезда…

Не пойму,

Река струится

Иль текут мои года?

Не из тарелки взять

  с цветной каемочкой,

Из углей выхватить,

  как сам огонь, —

Картошку черную

  с хрустящей корочкой

И покидать с ладони

  на ладонь.

Напополам ее

  сломаю, угольну,

Вдохну картофельный

  здоровый дух…

За плугом хаживал —

  не родич увальню, —

Один во полюшке

  пахал за двух.

И до чего ж вкусна

  картошка осенью

Под ясным куполом

  среди полей!

Поля пронизаны

  сквозною просинью,

А ветер к вечеру —

  синее, злей.

Комбайны замерли,

  зарей умытые,

Подняли хоботы

  и смотрят вдаль.

Как перед праздником,

  душа открытая

Вбирает тихую

  полей печаль.

А в небе лебеди,

  как откровение,

На солнце красное

  косяк плывет.

И горько-сладостно,

  пусть на мгновение,

От непонятного

  душа замрет.

Среди болот и глухомань-лесов,

В зеленом царстве птичьих голосов,

Вросла в бугор крестьянская изба:

В окне — заря,

А над зарей — резьба.

Изба стоит уже полста годов.

Тропинка от нее ведет на Гдов.

Другая — к югу,

  в дальние края,

Которых и во сне не видел я.

Всему свой срок:

Аукнула судьба…

  В разлуке запечалилась изба,

Осталась вековать среди лесов,

В весеннем хоре птичьих голосов.

Мне открывались чудо-города.

Избенке дедовой до них куда!

У каждого свой норов,

  голос,

  вид,

И каждый не полста годов стоит!

Но если было мне невмоготу,

К былому обращал свою мечту,

Припоминая старый дедов дом.

И он светил мне заревым окном.

Мне кажется, прежний я,

  прежний,

И давние думы свои

Несу затаенно и нежно

Туда,

  где живут соловьи.

Как будто и нет за плечами

Далеких морей, городов.

Не здесь ли мечталось ночами:

Увидеть бы сказочный Гдов!

И что ж,

Повидал я с лихвою!..

Но сердце вернуться велит.

С покорной пришел головою, —

И что же мне встреча сулит?

Вот здесь, не знавала покою,

Стояла кормилица-печь.

Прижался к березе щекою,

Одна она вышла навстречь.

Остались сады и болото,

Что поле питало росой.

Тропинка вела на охоту,

А эта — на пожню — с косой.

Отсюда уехали люди,

Уехали, хутор любя…

И пусть нас никто не осудит,

Мы сами осудим себя.

Смалу в деревне я рос непутевым —

Мне бы мечтать да играть.

С братом ходили в подлесок сосновый

Хворост к зиме собирать.

В глушь забреду —

  от сосенок мохнатых

Глаз не могу отвести.

Хлебом с ладони кормил я сохатых,

Бабочек нянчил в горсти.

— Много ль с такого работника толку! —

Брат мне взашей поддавал. —

Зубы, бездельник, положишь на полку,

С песен какой капитал?!

Братья корили, наверно, напрасно

И наставляли, как жить.

Мне и поныне

  мечтается красно:

Песню сложить.

Солнышко ночей не досыпало,

Поднималось,

Землю облучало,

К полдню раскаляясь добела.

Облака над нею набухали,

Проливались и спешили в дали

Завершить весенние дела.

Гулкой подпоясанная речкой,

Зорькой подрумянена,

Как в печке

Испеченный сдобный каравай,

Пашня за околицей лежала,

Зерен полновесных ожидала,

Слушала грачиный грай.

В поле выезжали трактористы,

Веселы,

Чумазы и плечисты:

Начиналась жаркая страда.

Гул моторов повисал над краем,

И дышала новым урожаем

Свежая

Прямая борозда.

Художник старался на совесть —

Досрочно сработал заказ.

И вот она — трудная повесть:

Деревня моя без прикрас.

Расскажут потомкам картины

О нашей нелегкой земле:

На пашне весенней машины,

Лежит каравай на столе…

Как будто раздвинулись стены,

Небесной вобрав синевы.

Запомнил я образ Елены —

Того лихолетья вдовы.

Сидит, положив на колени

Не руки — России судьбу.

А возле сожженной сирени —

Бревешки на вдовью избу.

Елена — как будто святая —

Омыла очей бирюзу,

Глядит на себя, не мигая,

Роняет, как плату,

  слезу.

Щедрей не бывает награды —

Художник застыл у окна.

В раскрытое льется прохлада,

И даль, как в картине, ясна.

Уходил без сожаленья —

Жизнь красивая звала.

Почему ж за отступленье

Совесть за сердце взяла?

Сорвался среди недели.

Что жена —

  сам черт не брат!

Подымались стройно ели,

Словно вышли на парад.

Понасыпало болото

Журавиц полным-полно…

Ворохнулось в сердце что-то

Позабытое давно.

От подлеска до заката

Вдоль реки —

  луга, луга…

Вот оно, за что расплата, —

Ольхи встали, не стога.

Над родительским погостом

Словно шапки —

  галки в лёт…

Оказалось, ох не просто

Сделать новый поворот.