Свистопляска с Харриет

Глава вторая

Когда мы с Беном поселились в Мерлин-корте, освещение холла состояло из тусклых газовых ламп, которые придавали призрачное выражение изъеденным молью лисьим мордам, скалившимся со стен. Витражное стекло в окне на лестничной площадке заросло паутиной. Дом был пропитан запахом затхлости, а плинтусы изъедены мышиными норами. Не удивительно, что комплекты рыцарских доспехов по обе стороны от входной двери выглядели так, словно с ужасом ждали, какое ещё несчастье обрушится на эту обитель.

Ныне лисьи головы исчезли – их давным-давно отправили на благотворительный базар, но продать не удалось даже после того, как цена снизила до шиллинга за штуку. Теперь в доме стоял слабый, но вдохновляющий запах политуры. На трёхногом столе напротив лестницы красовалась медная ваза с осенними листьями, а холод каменных плит был надёжно изолирован турецким ковром.

– Может, он плод моего воображения? – прошептала я, оглядывая холл.

– Твой отец?

Я нервно кивнула, прижимая руки к лилово-твидовой груди.

– Если и так, то это довольно крупный плод. – Бен умудрился сохранить весёлый вид, что вряд ли далось ему легко, поскольку ещё сегодня утром мой ненаглядный супруг, несмотря на свою любовь к деткам, заключил меня в объятия, едва они уехали, и провозгласил: «Наконец одни!»

– Что ты имеешь в виду под словом «крупный»? – вопросила я.

– Ну… дородный. Что весьма неплохо. Было бы гораздо хуже, если бы мой тесть выглядел измождённым и оголодавшим побирушкой.

– Но пап всегда был довольно худощав.

– А ты когда-нибудь видела его сбоку?

– Сейчас не время для шуток! – рявкнула я, хотя поклялась не повышать голос во время нашего благословенного отдыха. – Меня просто интересует, действительно ли это мой отец. С учётом предсказания цыганки совпадение слишком уж невероятное.

– Какой ещё цыганки? – Бен вздёрнул соболиную бровь.

– Той самой, что не советовала нам ехать во Францию. Ну теперь-то с поездкой всё ясно, не можем же мы удрать, предоставив папочку самому себе.

– Может, он заглянул на денёк?

– С таким количеством вещей?!

Я потеряла дар речи, когда между доспехами увидела перевязанный бечёвкой чемодан размером с матросский сундук.

Многие годы, томясь от одиночества, я мечтала получить письмо от родного отца, где он умолял бы меня приехать к нему в Каир или в Катманду. Но его краткие весточки ясно дали мне понять, что папочка предпочитает шататься по миру без лишних оков, – бродяга, удаляющийся на верблюде вслед заходящему солнцу. Это позабавило бы только мою мать. Она была такой чудной. И папа её обожал. Может, после её смерти я не поняла его неистового горя?..

Слёзы застилали мне глаза, когда я бегом пересекла холл. Так много потеряно времени! Так много нужно сказать!

Распахнув дверь, я закричала: «Дорогой папочка!» – а затем чуть не задохнулась от изумления. Предостережение Бена не вполне подготовило меня к виду бочкообразного создания, которое пыталось выбраться из кресла. Господи, неужели это действительно самозванец, заявившийся к нам с какой-то недоброй целью? Мошенник в мятом бежевом пиджаке и синем галстуке-бабочке в белый горошек. Папа никогда не носил галстуков-бабочек, да и бежевых пиджаков, если на то пошло. Я помнила, что он питал слабость к курткам в аскетичном стиле Джавахарлала Неру. Но, приглядевшись, уловила отдалённое сходство с моим отцом, которого я когда-то знала. Да, это он, но только в новом воплощении. Волосы поредели, ещё больше обнажив и без того выпуклый череп, некогда пронзительно синие глаза потускнели, а губы потолстели (в нашей семье мы всегда начинаем полнеть именно с этой части тела), зато голос остался прежним. Глубокий и звучный. Мама любила повторять, что отец мог бы прочесть даже прейскурант, а слушатели сгорали бы от желания подсунуть ему другой.

– Жизель! – Ему наконец удалось подняться, и теперь он глядел на меня поверх римского носа. – Блудный отец возвращается, дорогое моё дитя. Увы, ты видишь перед собой жалкие остатки сломленного судьбой человека, но не будем говорить обо мне. – Он прошёлся по персидскому ковру лёгкой, почти танцующей походкой, которая часто встречается у тучных людей, но в лице не было и намёка на оптимизм. – Возвращение домой всегда радостное событие, Жизель. Пусть же так оно и будет! Как приятно видеть, что ты совсем не изменилась.

Мне показалось бестактностью обращать его внимание, что я скинула треть веса.

– Что случилось? – спросила я, припадая к необъятной груди. – Закончились денежки, которые ты унаследовал от дедушки? И теперь ты вынужден искать работу?

– Хуже, гораздо хуже! – Папочка опустился на диван. Мебель отозвалась жалобным стоном.

– Ты не заболел? – Торопясь сесть напротив, я столкнулась с сервировочным столиком, на котором выстроилась батарея бутылок.

– Дух добр, плоть же немощна, – продекламировал родитель, выразительно всплескивая руками, затем прикрыл глаза и откинулся на подушки. – Но ты не должна жалеть меня, любимая дщерь моя. Я прошу лишь об одном – позволь мне на краткий миг вернуться в лоно своей семьи. Испытать радость встречи с твоими детьми. Сколько их у тебя? Пять? Или шесть?

– Папа, с тех пор как я тебе писала в прошлом месяце, у меня больше не было помёта.

– Я не успел получить это письмо.

– Так вот, у меня есть только близнецы, которым уже почти четыре, и малютка Роза. Ей восемь месяцев. На самом деле это дочь Ванессы, хотя мы с Беном любим её, как родную.

– Ванесса?

– Ванесса Фитцджеральд.

– Мне эта фамилия ни о чём не говорит.

– Как же так?! – Наверняка мой голос звучал одновременно и встревоженно, и раздражённо. – Это же девичья фамилия мамы!

– Правда? – Отец апатично пожал плечами.

– Ванесса – дочь дяди Уиндома.

– Уинстона?

– Уиндома. Мамин старший брат. Ты не можешь его не помнить. Он заработал кучу денег игрой на бирже – это, видимо, эвфемизм для каких-то махинаций. А когда он всё потерял, то они с тётушкой Астрид и Ванессой целый невыносимый месяц жили у нас.

– И тогда я уехал из дома, Жизель?

– Нет, папа.

На мгновение я впала в панику, но затем вскочила, суетливо сорвала с кресла плед и заботливо укутала отцу ноги. Глаза его тотчас закрылись. Велев ему отдыхать, я выскользнула в холл, где Бен общался с телефонной трубкой.

– Звонил родителям, – пояснил он, поймав мой взгляд. – Поговорил с Папулей. Мамуля накрывала на стол. Наверное, колбаски и пюре. Она знает, что Эбби и Тэм без ума от пюре с колбасками. А на десерт, думаю, желе и торт с заварным кремом.

– Ага, красное желе. В форме кошки. Перед отъездом Папуля сказал, что оно уже дожидается их в холодильнике. – Мой вздох ураганом пронёсся по холлу.

– Скучаешь?

– Странное ощущение, когда их нет, – услышала я свой голос. – Но твои родители от детей без ума.

– Элли, что случилось? – В минуты тревоги глаза Бена наливаются морской зеленью.

Я вытащила из бронзовой вазы на трёхногом столике хризантему и яростно сломала ей стебель.

– После отсутствия длительностью почти в половину моей жизни появляется единственный оставшийся в живых родитель и ведёт себя весьма странным образом. Ты мог бы заметить это и сам, если бы не бросил меня…

– Но, дорогая… – начал Бен благоразумно-рассудительным тоном, который любую жену заставил бы обезглавить ещё один цветок, – я не хотел мешать, вам ведь надо было поговорить после столь долгой разлуки. Меня не было всего несколько минут.

– А кажется, что несколько часов. – С безутешным видом я взгромоздилась на трёхногий стол, едва не спихнув вазу. – С бедным папочкой что-то не так. Что-то очень серьёзное. Он в глубоком унынии, поминутно обзывает себя пропащим человеком и, похоже, ничего не помнит.

– Возможно, ты права и это самозванец.

– Нет, будь он мошенником, наверняка вызубрил бы нашу семейную историю до десятого колена и без запинки смог бы назвать все имена и даты вплоть до норманнского завоевания. А он не только не может вспомнить дядю Уиндома, которого называл несносным пустозвоном, – голос мой осёкся, когда я лишала хризантему последнего лепестка, – он путается даже в том, что касается мамы.

– Наверное, всё дело в разнице во времени. – Бен решительно стащил меня со стола. – Когда мы вернулись из Америки, я не мог вспомнить, сколько у меня ног.

– Так он из Америки?

– Понятия не имею. Пойдём. Вместе выясним, что случилось, если вообще что-то случилось, и сколько времени он намерен здесь провести.

– Твоя Мамуля прожила у нас довольно долго.

– Но тогда единственная неприятность заключалась, как раз в её присутствии.

Бен открыл дверь в гостиную, и мы заглянули внутрь, словно пара шкодливых ребятишек. Наша гостиная – это длинная, узкая комната, обставленная изящной мебелью в стиле королевы Анны. Эту мебель, когда мы переехали в Мерлин-корт, я спасла от забвения на чердаке. Над камином висел портрет Абигайль Грантэм – хозяйки этого дома в начале века. Лампы сияли мягким янтарным светом, разгоняя фиолетовые тени, которые окна в частом переплёте отбрасывали на стены цвета слоновой кости. Бросалось в глаза, что дом – в полной власти детей. По всему дивану разбросаны детские книжки, из-под покрывала шезлонга выглядывал игрушечный грузовик Тэма, на столе Эбби забыла свой кукольный домик, а в углу замерла колыбель из резного ореха – ложе маленькой Розы. Но моего отца не радовала уютная обстановка комнаты. Глаза его были широко открыты, но совершенно безжизненны.

– Ну как, удалось тебе вздремнуть, папа? – бодро осведомилась я, наклоняясь, чтобы поправить сползший плед.

– Увы, любимое порождение моих чресл, сон уже давно покинул меня.

– Мы это исправим. Горячее молоко вечерком и, быть может, тихая спокойная музыка.

Я похлопала его по плечу, отец скривился от боли.

– Что у тебя там?

– Ничего такого, что могло бы свести меня в могилу. – По тону можно было решить, что он об это бесконечно сожалеет. – Просто потянул мышцу.

– Каким образом?

– Спускался на эскалаторе и на мгновение поставил чемодан, чтобы размять руку, когда сзади ко мне подошли двое парней, и один из них, толстый верзила, меня толкнул.

– Какой ужас.

– В этом суетливом мире часто случаются подобные происшествия. – В голосе папы звучало благородное смирение. – А второй тип, ростом поменьше, коренастый, вместо того чтобы помочь, попытался схватить чемодан. Вот тогда-то я и потянул плечо, пытаясь вцепиться в перила. Но ему пришлось ещё хуже.

– Кому?

– Тому, кто меня толкнул. Я промахнулся мимо перил и ухватился за его руку. Видимо, он потерял равновесие, потому что ни с того ни с сего вдруг кубарем полетел вниз, колотя головой по ступенькам.

– Он не пострадал?

Отец вздохнул.

– Нисколько. Когда я доехал до конца эскалатора, он уже преспокойно прыгал на одной ноге.

– Не хочешь принять пару таблеток аспирина? Это уменьшит боль.

– Нет на земле лекарства, которое способно исцелить мои страдания.

– А почему бы нам не выпить бренди? – Бен подтолкнул меня к столику с напитками и под незатейливое звяканье графинов и стаканов прошептал: – У него явная склонность к театральности. Только не воспринимай это как критику. Для тестя это замечательная черта.

– В которой нет ничего удивительного, – прошипела я в ответ. – Папочка всегда таким был. Однажды он ехал в лифте с Лоуренсом Оливье, и это очень сильно на него повлияло.

Осознав, что слабая рука отца не в силах удержать бокал с бренди, Бен подложил под локоть подушку.

– Вот так! Ваше здоровье! – сказал он, осторожно чокаясь с неожиданно обретённым тестем. – За ваш приезд и наше знакомство, папа. Или мне лучше называть вас Морли?

– Лучше Морли, Ден.

– Бен.

– Да? А я всегда считал, что ты Деннис.

– У меня ужасный почерк, – поспешила сказать я, и Бен быстро согласился:

– Отвратительный!

– Звучное библейское имя.

С печальным видом отец сделал большой глоток бренди.

– Какое? – Судя по всему, Бен тоже начал тревожиться.

– Бенджамин.

– Вообще-то его полное имя Бентли, – уточнила я. – Его назвали в честь машины богатого родственника. Мамуля Бена откровенно призналась мне, что тем самым она рассчитывала на упоминание в завещании. Но этого не случилось. Что, впрочем, не имеет значения, поскольку нам неслыханно повезло – дядюшка Мерлин завещал нам этот дом.

– Кто-кто?

– Ещё один родственник с маминой стороны.

– А-а!

– Папа, – осторожно начала я, подхватывая бокал с бренди, готовый перевернуться ему на колени, – ты ведь помнишь маму?

Отец встрепенулся и недоумённо посмотрел на меня:

– Конечно. Замечательная женщина, соль земли. У неё были чудесные волосы соломенного цвета.

– Рыжие.

– Пусть так. Ах, воспоминания, какая от них мучительная сладость! Но нет смысла горевать. Время слепо движется вперёд, и я должен жить настоящим. – Он устало перевёл себя в вертикальное положение. – Настала пора познакомить вас с Харриет.

– С кем?

– С той, кто придаёт невыразимую муку каждому мгновению, когда я бодрствую.

– Папа, ради бога, перестань говорить так, словно ты играешь роль в любительской постановке. – Хорошенько встряхнуть его мне помешало лишь то обстоятельство, что мои руки отчаянно дрожали. – Кто такая Харриет? И где она? – Я поспешно выглянула в окно, но разглядела лишь сплошную темень. – Ты оставил её в машине?

– Она в моём чемодане, что стоит в холле, Жизель. – Пока отец короткими рывками поднимался на ноги, лицо его сияло, словно солнечный диск, пробудившийся после долгой суровой зимы. – Может, дорогой Воксхолл соблаговолит налить мне ещё, пока я буду за ней ходить?

– Забавный мужик твой отец, – буркнул Бен.