Свитки Мертвого моря

6. Нападки со стороны науки

До этой главы наша книга рассказывала о «мирных крестьянах», имея в виду пресловутую международную группу. Однако в ходе бесед с нами Роберт Эйзенман и другие часто ссылались на Библейскую школу, франко-доминиканскую Археологическую школу в Иерусалиме. Действительно, названия «международная группа» и «Библейская школа» часто использовались как взаимозаменяемые синонимы. Кстати, Джон Аллегро в одном из своих писем называл международную группу «филиалом Библейской школы». Столь частое педалирование связи между ними вызвало у нас недоумение. Почему на Библейскую школу и международную группу часто смотрят так, словно это одно и то же? Какова истинная связь между ними? Каковы контакты между ними на формальном и официальном уровне? Быть может, международная группа и впрямь «официально» является филиалом Библейской школы? Или же совпадение их функций настолько значительно, что всякие разговоры о различиях между ними лишены оснований? Мы решили выяснить эти вопросы, воспользовавшись консультациями и советами Эйзенмана.

Как мы уже отмечали, в международной группе с самого начала ее деятельности доминирующее положение занимал директор Библейской школы отец де Во и его ближайший друг и ученик отец Милик. Как сетовал в свое время Аллегро, эти два авторитета неизменно предъявляли свои претензии на право первого доступа ко всем поступающим свиткам: «Все фрагменты первым делом ложатся на стол де Во или Милика… полная секретность окружает их содержание до тех пор, пока они, длительное время спустя, не будут изучены представителями данной группы». Даже Страгнелл признавал, что всякий раз, когда поступали новые материалы, Милик неизменно претендовал на них, заявляя, что их содержание прямо укладывается в рамки его полномочий.

В этом смысле неудивительно, что Милик сумел сосредоточить в своих руках львиную долю наиболее важных материалов и, в частности, противоречивых «сектантских» документов. Возникновение его монополии во многом облегчалось тем фактом, что он постоянно находился в Иерусалиме вместе с двумя своими главными «столпами» – отцом де Во и отцом Жаном Старки. Отец Скиэн, также постоянно находившийся в Иерусалиме, был оттеснен этим расторопным триумвиратом на задний план. Та же участь постигла и профессора Кросса, которому было поручено разбирать «библейский» материал, а не «сектанские» документы. Аллегро, естественно, принадлежала роль мятежника, но влияние его оппозиции во многом сводилось на нет тем фактом, что он бывал в Иерусалиме только наездами. Из всех ученых, находившихся в Иерусалиме в критически важный период раскопок, приобретения материала и «монтажа» фрагментов, некатоликом был лишь совсем молодой тогда Джон Страгнелл (который вряд ли отважился бы бросить вызов отцу де Во), да и тот впоследствии перешел в католичество. Все прочие названные лица были клириками римско-католической церкви, связанными с Библейской школой или непосредственно сотрудничавшими с ней. В числе остальных постоянных членов группы или авторов, писавших исследования о кумранских материалах, работа над которыми велась в той же школе, были отец Эмиль Пюэш и отец Джером Мэрфи-О'Коннор.

Этот католический конклав захватил доминирующие позиции в изучении кумранских материалов не просто в силу особых заслуг. Никто из членов группы не имел каких-то особо выдающихся заслуг перед наукой. Действительно, тогда не было недостатка в высококвалифицированных и столь же компетентных специалистах в этой области, которые, как мы уже отмечали, были лишены права доступа к свиткам. Важным и даже решающим фактором при отборе была позиция Библейской школы, которая систематически заявляла о себе как об организации, пользующейся непререкаемым авторитетом в данной области. Школа выпускала свой собственный журнал, уже знакомый нам «Revue biblique», редактором которого был отец де Во, опубликовавший на его страницах ряд наиболее важных и влиятельных статей о материалах кумранских находок – статей, обладающих всем очарованием свидетельства из первых рук. В 1958 г. Библейская школа начала издавать второй журнал, «Revue de Qumran», посвященный специально свиткам Мертвого моря и соответствующим документам. Тем самым Библейская школа держала под своим контролем два наиболее и видных, и престижных издания, на страницах которых велись дискуссии о материалах кумранских находок. Редакторы из Библейской школы по своему усмотрению могли принять или отвергнуть любые статьи, имея благодаря этому возможность направлять изучение кумранских находок в нужное русло. Такая ситуация возникла с самого начала изучения кумранских материалов.

Кроме их публикации, Библейская школа создала специальную библиотеку для исследований, главной целью которой было содействие изучению кумранских материалов. Была составлена специальная картотека, в которой были учтены все без исключения книги, брошюры, научные статьи, газетные публикации или журнальные материалы по различным темам, представленные в библиотеке, которые были закрыты для широкой публики. Несмотря на то что некоторые секретные, неклассифицированные и неидентифицированные материалы находились в Библейской школе, подавляющее большинство таких материалов находились в Рокфеллеровском музее. Тем не менее статус Рокфеллеровского музея понизился до уровня заурядной «мастерской». Библейская же школа сделалась штаб­квартирой, офисом, школой и вообще «мозговым центром» исследований. Таким образом, Библейская школа сумела de facto утвердиться в качестве всеми признанного центра изучения всех кумранских материалов – средоточия всех официальных и признаваемых в научных кругах исследований в этой области. Более того, «печать» Библейской школы служила верным признаком и гарантией высокого уровня репутации того или иного ученого. В то же время лишить человека поддержки Школы означало непоправимо подорвать доверие к нему.

Разумеется, на официальном уровне предполагалось, что исследования, осуществляемые Школой, носят независимый, внеконфессиональный, объективный и цельный характер. Библейская школа была обращена к миру фасадом «научной объективности». Но на самом деле возможно ли ожидать «объективности» от организации, созданной доминиканским[42] орденом, главная задача которого – защищать интересы римско-католической церкви? «Моей вере незачем опасаться моей учености», – заявил однажды отец де Во в беседе с Эдмундом Вильсоном. Действительно, вере преподобного отца нечего было опасаться, и вопрос об этом даже не возникал. Вопрос заключался в другом: не следует ли его научной деятельности и ее достоверности опасаться его веры?

После того как мы начали немного au fait[43] в ситуации, у нас возникло недоумение: а правильно ли вообще задавать подобный вопрос и, более того, верно ли выбран адресат для обвинений. Так, например, «Biblical Archaeology Review» (BAR) главным объектом своих нападок сделал правительство Израиля. Но если израильское правительство в чем-то и виновато, то разве что в грехе оплошности. После того как Джон Аллегро преуспел в своем нажиме на правительство Иордании, убедив его национализировать Рокфеллеровский музей,[44] и последующего обострения политической ситуации, в частности Шестидневной войны и ее последствий, Израиль неожиданно поставил мир перед fait accompli,[45] захватив Восточный Иерусалим, где находились и Рокфеллеровский музей, и Библейская школа. И свитки Мертвого моря по праву военных трофеев перешли в собственность Израиля. Но Израилю тогда приходилось вести борьбу за сохранение своей государственности. В хаосе тогдашней ситуации у израильтян были куда более важные дела, чем разбираться в бесконечных диспутах ученых или выправлять несправедливости. Израиль просто не мог себе позволить усугубить собственную изоляцию на международной арене, встав в оппозицию всему международному сообществу ученых, а также задев интересы Ватикана. В результате израильское правительство выбрало выжидательный курс, не предпринимая никаких резких акций и санкционировав сохранение статус-кво. И международную группу просто-напросто попросили продолжать выполнять свои функции.

Поэтому ответственность за промедление с публикациями было бы справедливо возложить на международную группу, что не замедлили сделать многие комментаторы в средствах массовой информации. Но возникает вопрос: а действительно ли группа руководствовалась теми мотивами, которые ей приписывают? Действительно ли это была та самая «суета в научных кругах», о которой писала «New York Times», а профессор Нойснер на страницах BAR назвал «высокомерием и самомнением»? Да, эти факторы, бесспорно, сыграли свою роль. Но главным вопросом был вопрос о подотчетности. В конце концов, кому именно была подотчетна международная группа? Теоретически они должны были давать отчет в своих действиях своим коллегам – другим ученым. Но так ли обстояло дело в действительности? На самом же деле международная группа создала вокруг себя атмосферу неподотчетности ни перед кем, за исключением разве что Библейской школы. Но тогда кому была подотчетна сама Библейская школа? Хотя Эйзенман и не пытался изучать этот вопрос, в беседе с нами он подчернул существование тесных связей между Библейской школой и Ватиканом.

Мы обратились к другим специалистам в этой области, некоторые из которых на словах решительно осуждали «скандал». Как оказалось, никто из них не удосужился поинтересоваться, кто стоит за Библейской школой и ее официальными органами. Они, разумеется, понимали, что Библейская школа является прокатолической организацией, но понятия не имели, имеет ли она какие-либо формальные связи с Ватиканом. Так, профессор Дэвис из Шеффилдского университета признался, что считает этот вопрос весьма интригующим. И вот теперь, размышляя о нем, он, по его словам, считает странным и далеко не случайным тот факт, что от пресловутой Школы так упорно стремятся отвести всякую критику. По словам профессора Гольба из Чикагского университета, «некоторые догадываются… что действительно существуют связи» между Библейской школой и Ватиканом. «Целый ряд фактов, – заметил он, – говорит в пользу существования таких связей». Однако он, как и его коллеги, не решился изучать этот вопрос более глубоко.

Таким образом, учитывая доминирующее положение Библейской школы в области изучения кумранских материалов, мы пришли к выводу, что особенно важно определить официальное направление деятельности этой организации, ее взгляды и установки, а также подотчетность. Мы решили, что сможем узнать в этой области немало интересных деталей. И в результате мы выявили важные факты, представляющие интерес не только для нас, но и для других независимых исследователей в этой области.

Сегодня большинство считает методы и практику исторических и археологических исследований делом более или менее достоверным. Однако вплоть до середины XIX в. исторических и археологических исследований в том смысле, в каком мы понимаем это сегодня, просто-напросто не существовало. Еще не было ни общепризнанных методов и процедур, ни сложившихся научных дисциплин, ни подготовки специалистов. Более того, еще не было даже осознания того факта, что такие исследования представляют особый род научной деятельности, требующий столь же серьезного отношения, объективности и систематических усилий, как и любая другая область науки. «Область» же таких исследований понималась не как сфера формальных научных исследований, а как «охотничий заповедник» для образованных, а часто и не слишком образованных дилетантов. Границы подобной области были слишком нечеткими и не включали в себя ничего, что можно было бы охарактеризовать как настоящий «профессионализм».

Так, например, в начале XIX в. богатые европейцы во время заграничных поездок могли позволить себе накупить сколько угодно древнегреческих и древнеримских артефактов, а затем отправить их морским путем к себе домой, в свой chateau,[46] Schloss[47]или сельское имение. Увлекшись поисками древностей, некоторые забирались в дальние края, проводя самые настоящие раскопки на плодородных землях необъятной и одряхлевшей Оттоманской империи. Подобные авантюры, естественно, имели отношение не столько к археологии, сколько к тривиальному кладоискательству и погоне за сокровищами. Знания о далеком прошлом считались куда менее ценными, чем добыча, которую старатели рассчитывали найти на раскопках. Самое прискорбное, что средства на проведение подобных раскопок предоставляли различные музеи, которым не терпелось заполучить в свои экспозиции древние статуи и выставить их на всеобщее обозрение. У состоятельной публики спрос на такие реликвии был достаточно высок. Толпы зевак ломились в музеи, чтобы лицезреть очередную сенсационную находку. Но трофеи подобных раскопок были скорее средством взбудоражить воображение, нежели объектом научных исследований. Так, например, роман Г. Флобера «Саламбо», опубликованный в 1862 г., представляет собой яркий образчик «литературной археологии», величественную и впечатляющую попытку воссоздать – с поистине скрупулезной научной точностью – великолепие Древнего Карфагена. Но наука не поддержала объективность эстетических полотен Флобера. Никто из историков даже не пытался использовать данные науки и археологии для столь живого и красочного воскрешения жизни Древнего Карфагена.

Вплоть до середины XIX в. наиболее подходящим определением для археологии был «беспощадный бизнес». Настенные росписи, резные рельефы и прочие артефакты безжалостно выламывались из древних памятников, чтобы предстать перед глазами своих первооткрывателей, которые, естественно, не имели ни малейшего представления о правилах консервации древностей. Бесценные статуи разбивали на мелкие части в поисках сокровищ, якобы спрятанных к них. Иногда огромные статуи распиливали, чтобы облегчить их транспортировку, и те гибли, уходя на дно вместе с судами, перевозившими их в культурные центры Европы. Более или менее систематические раскопки, которые велись в ту эпоху, руководствовались не принципом выявления цельной картины истории, а лишь освещения ее отдельных моментов. Людям, осуществлявшим раскопки, недоставало ни знаний, ни опыта, ни навыков, ни технических средств для проведения работ.

Признанным «отцом современной археологии» стал уроженец Германии Генрих Шлиман (1822–1890), в 1850 г. принявший американское подданство. Шлиман с детских лет был страстным поклонником «Илиады» и «Одиссеи» Гомера. Он был убежден, что эти знаменитые эпосы – не простые басни, а мифологизированное изложение реальной истории, что это – хроники, которые хотя и обрели статус легенд, но тем не менее донесли до нас упоминания о реальных людях, событиях и местах, где они происходили в далекой древности. Троянская война, как, вопреки насмешкам и издевательству современников утверждал Шлиман, действительно была реальным историческим событием. Легендарная Троя – это не просто сказочный град, плод поэтического воображения. Нет, некогда это был вполне реальный город. Шлиман считал, что творения Гомера можно использовать как своего рода карту. В них можно обнаружить некоторые узнаваемые географические и топографические детали. Можно вычислить примерную скорость плаваний в то время и таким путем определить расстояние между различными пунктами, упоминаемыми у Гомера. Таким образом, полагал Шлиман, можно проследить маршрут плавания греческого флота, описанный в «Илиаде», и определить реальное географическое местоположение Трои. После проведения тщательных расчетов Шлиман пришел к убеждению, что он действительно обнаружил искомую «точку X» – Трою.

Нажив огромное состояние благодаря коммерции,[48] Шлиман предпринял то, что его современники немедленно окрестили «донкихотской» акцией – начал полномасштабные раскопки в определенной им «точке X». В 1868 г. он отправился в Грецию и принялся наносить на карту предполагаемый маршрут флота греков, используя для этой цели «Илиаду» в качестве путеводителя, устаревшего «всего» на каких-нибудь две с половиной тысячи лет. Найдя на побережье Турции место, где, по его мнению, находились руины Трои, он начал раскопки. И вскоре, к смущению, восторгу и изумлению мировой общественности, Шлиман действительно нашел Трою – или, во всяком случае, древний город, который как нельзя лучше соответствовал описанию у Гомера. Если быть совсем точным, Шлиману удалось обнаружить не один, а сразу несколько древних городов. Во время четырех сезонов раскопок он нашел не менее девяти (!) античных городов, каждый из которых покоился на фундаментах и руинах своего более раннего предшественника. После своего первоначального триумфального успеха Шлиман решил не ограничиваться Троей. Спустя несколько лет, в 1874–1876 гг., он проводил раскопки в Микенах, Греция, где его успехи оказались, пожалуй, даже более значительными, чем открытие Трои в Турции.

Шлиман с триумфальным успехом продемонстрировал, что археология способна на нечто большее, чем подтверждать или опровергать историческую достоверность событий, лежащих в основе архаических легенд. Он также продемонстрировал, что археология способна наполнить плотью и кровью туманные и часто весьма схематичные хроники прошлого. Она способна воссоздать для них легко узнаваемый исторический и общественный контекст, способна возродить нечто вроде матрицы поседневной жизни и обычаев, которая поможет понять образ мыслей и взгляды той далекой эпохи. Более того, Шлиман убедительно показал образец применения строго научных методов, тщательного осмотра и фиксации данных. Изучая руины девяти городов разных эпох, расположенных на месте древней Трои, Шлиман применил практически ту же методику, которая только недавно была введена в научный обиход в процессе исследования геологических структур. Это позволило ему прийти к выводу, который сегодня представляется самоочевидным: один слой отложений можно отличить от другого на основе предположения о том, что более нижний является и более ранним по времени. Здесь Шлиман удостоился чести стать первооткрывателем особой археологической дисциплины, известной как «стратиграфия». Действуя практически в одиночку, он совершил революционный переворот в образе мыслей и методологии археологии как науки.

Естественно, ученые очень скоро поняли, что научный подход Шлимана может быть с успехом использован в области библейской археологии.

В 1864 г., за четыре года до открытия Трои, сэр Чарльз Вильсон, служивший тогда капитаном королевского инженерного полка, был направлен в Иерусалим с поручением провести геодезическую съемку города и составить его надежную карту. В процессе работы Вильсон невольно стал первым современным иследователем, кому удалось провести раскопки в толще Храмовой горы, непосредственно под Храмом, где он и нашел помещения, которые были объявлены конюшнями царя Соломона. Это открытие вдохновило его на создание Фонда исследования Палестины, верховным патроном которого стала не более не менее как лично королева Виктория. Поначалу деятельность новой организации протекала в типичной неорганизованной манере. Однако на ежегодном собрании 1886 г. Вильсон заявил, что «некоторые состоятельные люди Англии готовы последовать примеру Шлимана» и применить его научный метод изысканий для изучения этого уникального библейского объекта. В этом предприятии принял участие и выдающийся археолог той эпохи, Уильям Мэттью Флиндерс Петри, работавший тогда в Египте. Применив методику Шлимана, Петри после двух неудавшихся попыток обнаружил холм, в котором постепенно были раскопаны руины одиннадцати древних городов, покоившихся один поверх другого.

В процессе своих изысканий в Египте Флиндерс Петри применил иную методику датировки древних руин, основанную на постепеннном накапливании позитивных изменений в форме, дизайне и качестве обработки домашней керамической утвари. Это позволило ему установить хронологическую последовательность расположения не только самих древних артефактов, но и бытового мусора, окружавшего их (так называемый культурный слой). Этот подход, тоже не свободный от ошибок и погрешностей, позволил Петри вывести археологические изыскания на другой уровень в методологическом отношении. Подобная методика скоре стала одной из стандартных практик, применявшихся в Палестине группой Петри, – группой, в состав которой в 1926 г. вошел молодой тогда Джеральд Ланкастер Хардинг. Как мы уже отмечали, Хардингу, одно время возглавлявшему департамент древностей Иордании, было суждено сыграть ключевую роль в сборе и компиляции фрагментов свитков Мертвого моря.

И пока британские археологи в Египте и Палестине, образно говоря, шли по стопам Шлимана, немецкие ученые быстро усорешенствовали и уточнили его метод. Немецкая археология стремилась к тому, чтобы достичь в реальности того, что совершил Флобер в своем «Саламбо», – воссоздать, вплоть до самых мельчайших деталей, дух и атмосферу той далекой эпохи, артефакты и документы которой они изучали. Вряд ли стоит говорить, что это был медленный, порой мучительно трудный процесс, требующий внимания и неиссякающего терпения. В него входили не только собственно раскопки монументальных сооружений и поиски сокровищ. Он включал в себя также раскопки и реконструкцию административных, торговых, деловых и жилых построек. Используя эту методику, Роберт Колдуэй в 1899–1913 гг. провел успешные раскопки развалин Древнего Вавилона. Благодаря его трудам была воссоздана достоверная и широкомасштабная картина культуры, которую прежде в самых разных контекстах единодушно именовали «исчезнувшей цивилизацией».

Крупнейшие археологические находки XIX в. в значительной мере были обязаны критическому изучению Шлиманом гомеровского эпоса, его методичной настойчивости и умению отделять реальные факты от вымыслов. Нечего и говорить, что этап, когда подобный же подход должен быть применен в отношении самого Священного Писания, стал только делом времени. Человеком, внесшим наиболее значительный вклад в этот процесс, стал знаменитый французский богослов и историк Эрнест Ренан.

Ренан, родившийся в 1823 г., избрал карьеру священника, поступив в богословскую семинарию Сен-Сюль-пис. Однако в 1845 г. он отказался от своего первоначального намерения, увлекшись изучением трудов немецких библеистов, которые ставили под сомнение буквальный смысл христианского вероучения. В I860 г. Ренан отправился в длительную археологическую экспедицию в Палестину и Сирию. Три года спустя он опубликовал свою знаменитую (и еще более скандальную) книгу «Жизнь Иисуса», в том же году переведенную на английский. В своей книге Ренан предпринял попытку сорвать с христианства ореол мистической тайны. В его изображении Иисус представал «совершенным человеком», но все же человеком: смертным созданием, а не неким богоподобным персонажем. Ренан сформулировал в книге своего рода иерархию ценностей, которую сегодня можно назвать «секулярным гуманизмом». В результате «Жизнь Иисуса» вызвала один из самых резких переворотов в развитии общественной мысли XIX в. Она прочно вошла в первые полдюжины самых известных бестселлеров XIX в., и с тех пор не прекращается публикация ее переизданий на разных языках. Для представителей «образованных классов» имя Ренана сделалось столь же привычным, как для нас – имена Фрейда или Юнга, а в эпоху до появления телевидения его книга читалась куда более широко, чем в наши дни. «Жизнь Иисуса» одним ударом опрокинула прежние представления о библеистике, так что последняя стала восприниматься как нечто не заслуживающее особого уважения. На протяжении последующих тридцати лет своей жизни после выхода в свет «Жизни Иисуса» Ренан оставался незаживающей занозой для римско-католической церкви. Он выпустил книги об апостолах, об апостоле Павле и раннем христианстве, которое рассматривал в контексте истории и культуры Рима эпохи империи. Он стал автором двух поистине эпических серий работ: «История зарождения христианства» (1863–1883) и «История израильского народа» (1887–1893). Не будет преувеличением сказать, что Ренан выпустил из бутылки такого джинна, которого христианству с тех пор так и не удалось поймать или хотя бы приручить.

В то же самое время Рим подвергся неожиданной атаке на совершенно ином фронте. За четыре года до появления «Жизни Иисуса» Чарльз Дарвин опубликовал свой знаменитый труд – «О происхождении видов», за которым последовала другая книга – «Происхождение человека», выдержанная в духе богословских штудий, в которой автор брал под сомнение свидетельства Священного Писания о сотворении человека. После выхода книг Дарвина настал великий век английского агностицизма, крупнейшими представителями которого явились Томас Гексли и Герберт Спенсер. Такие влиятельные и широко читаемые философы, как, например, Шопенгауэр и в особенности Ницше, также бросали все новые и новые вызовы основополагающим этическим и богословским постулатам христианства. Согласно модной тогда доктрине «l'art pour Tart»[49] искусство воспринималась как некая самодостаточная квазирелигия, имеющая право вторгаться на ту священную территорию, от притязаний на которую официальная религия отказалась. Храмом нового культа и новой веры сделался Байрейт, и образованные европейцы считали для себя вполне допустимым быть «вагнерианцами», как прежде – быть христианами.

Римско-католическая церковь подверглась и мощному политическому нажиму. В 1870–1872 гг. Пруссия одержала победу в войне с Францией, и образование новой Германской империи впервые в современной истории создало в Европе мощную военную силу, никак не связанную с римо-католичеством. Империя эта была христианской, но лишь в такой мере, в какой можно считать христианством лютеранство. Что же касается лютеранской церкви, то при всех ее благих намерениях она мало чем отличалась от прислужницы военного министерства. И, что представляется наиболее прискорбным эпизодом, партизанская армия под предводительством Джузеппе Гарибальди, завершившая к 1870 г. объединение Италии, захватила Рим, национализировала Папскую область и все прочие территориальные владения церкви, сведя тем самым римско-католическую церковь к положению чисто номинальной несекулярной власти.

Подвергшись нападкам со стороны науки, философии, искусства и секулярных политических сил, Рим пережил самое мощное потрясение за последние три с половиной века со времени лютеранской реформации. И – отреагировал на это целой серией отчаянных оборонительных жестов. Римская курия попыталась – и, как оказалось, тщетно – установить политический союз со всеми католическими (или хотя бы номинально католическими) силами, такими, как империя Габсбургов. 18 июля 1870 г., после голосования на Первом Ватиканском соборе папа римский Пий IX, которого Меттерних[50] охарактеризовал как человека «с добрым сердцем, слабого головой и страдающего недостатком здравого смысла», провозгласил догмат о папской непогрешимости.[51] Чтобы противостоять нападкам со стороны писаний того же Ренана и германской школы библеистики, церковь начала готовить собственные кадры ортодоксальных ученых, своего рода элитные «ударные отряды» католических интеллектуалов, которые, как предполагалось, должны были дать достойный отпор врагам католичества на своей собственной территории. Так возникло движение за модернизацию католичества.

Модернисты первоначально намеревались использовать точность и скрупулезность германской методологии не для критического анализа Священного Писания, а, наоборот, для его защиты. Целое поколение ученых-клерикалов было тщательно вымуштровано для роли своего рода академической ударной гвардии церкви, передового корпуса, созданного для отстаивания правоты буквального прочтения Священного Писания вопреки всем нападкам представителей критической библеистики. Однако, к вящему неудовольству и краху Римской курии, эта программа провалилась. Чем больше одряхлевшая доктрина пыталась опереться на плечи молодых клириков, способных, как она полагала, защищать ее интересы на полемической арене, тем большее число этих клириков дезертировали из рядов армии, за которую они должны были сражаться. Критический анализ Библии выявил в ней множество неувязок, несоответствий и прямых противоречий, которые решительно шли вразрез с догматами Рима. И модернисты, осознав это, очень скоро начали брать под сомнение те самые постулаты, которые они были призваны защищать.

Так, например, один из наиболее видных и авторитетных модернистов, Альфред Луази, публично выражал недоумение, как можно отстаивать справедливость многих догматов церкви в свете новейших открытий в области библейской истории и археологии. «Иисус проповедовал пришествие Царства, – заявлял Луази, – но вместо этого пришла Церковь». Луази утверждал, что многие аспекты церковной догматики выкристаллизовались в качестве исторически обусловленных реакций на конкретные события, и произошло это в конкретном месте и в конкретную эпоху. Следовательно, их надлежит рассматривать не как вечные и неизменные истины, а в лучшем случае как символы. По мнению Луази, такие основополагающие постулаты христианского вероучения, как догмат о непорочном зачатии и Божественной природе Иисуса Христа, более не являются актуальными.

Рим, разыгрывая из себя этакого Франкенштейна, создал в своей лаборатории некоего монстра. В 1903 г., незадолго до своей кончины, папа римский Лев XIII образовал Библейскую комиссию, которой было поручено наблюдение и контроль над публикациями католических богословов. Несколько позже в том же году преемник Льва XIII, папа Пий X, своим рескриптом внес труды Луази в список запрещенных книг, утверждаемый инквизицией. А в 1904 г. новый папа издал две энциклики против любых ученых, которые высказывают сомнения в официальной версии возникновения раннего христианства. Все католические ученые, подозреваемые в «модернистских взглядах», незамедлительно лишились своих постов.

Однако модернисты эти, легко понять, представлявшие собой наиболее образованный, эрудированный и дееспособный отряд в католической церкви, без промедления бросились в бой и перешли в контрнаступление. Их поддерживали выдающиеся мыслители и крупнейшие деятели культуры и искусства. В Италии одним из таких деятелей был Антонио Фогаццаро. В 1866 г. Фогаццаро занял пост сенатора. Наряду с этим он считался «ведущим католическим юристом своего времени», а по мнению многих, был крупнейшим беллетристом Италии со времен Манцони. В своей книге «Святой» Фогаццаро писал: «Католическая церковь, именующая себя источником истины, сегодня всячески противится поискам истины, как только объектом исследования становятся ее основополагающие постулаты, священные книги, формулировки ее догматов и, наконец, папская непогрешимость. На наш взгляд, это означает, что она более не является носителем истины».

Легко понять, что книга Фогаццаро вскоре оказалась в том же списке запрещенных книг. Между тем кампания церкви против движения модернистов усиливалась и набирала обороты. В июле 1907 г. Святая палата опубликовала указ, предающий проклятию попытки модернистов поставить под вопрос истинность церковного догматического вероучения, авторитет папы и историческую достоверность библейских текстов. А менее чем два месяца спустя, в сентябре, модернизм был официально провозглашен ересью, и на все движение был наложен формальный запрет. Вследствие этого число вновь изданных книг, входящих в пресловутый Список, быстро и многократно возросло. Была учреждена новая, гораздо более строгая цензура. Католические эмиссары следили за соблюдением буквы догматического вероучения со скрупулезностью, неведомой со времен Средневековья. Наконец, в 19Ю г. был издан указ, требовавший, чтобы все католики, занятые научной или преподавательской деятельностью, приносили клятву, что они отвергают «все ошибки и заблуждения модернизма». Студентам семинарий и богословских колледжей было даже запрещено читать газеты.

Но в 1880-е гг. все это было еще делом далекого будущего. В среде молодых клириков модернистского толка в 1880-е гг. царили наивная доверчивость и оптимизм, искренняя убежденность в том, что методичные исторические и археологические изыскания подтвердят, а не опровергнут правильность буквального прочтения Писания. Именно представителями первого поколения модернистов была основана Библейская и археологическая французская школа в Иерусалиме – та самая Библейская школа, которая впоследствии захватила господствующие позиции в области изучения свитков Мертвого моря. Произошло это еще до того, как католическая церковь осознала, насколько близко движение модернизма к ниспровержению авторитета самой церкви. Школа возникла в 1882 г., когда один французский монах-доминиканец, отправившись в паломничество в Иерусалим, решил основать там представительство доминиканского ордена, включающее в себя церковь и монастырь. Место для него он выбрал возле дороги на Наблус, где во время раскопок были найдены развалины древней церкви. По преданию, это было то самое место, на котором был побит камнями и принял мученическую смерть первый христианский мученик – перводиакон св. Стефан.

Римский престол не только одобрил эту идею, но развил ее и содействовал ее воплощению. Папа Лев XIII подтвердил, что при монастыре будет организована библейская школа. И такая школа действительно была учреждена в 1890 г. отцом Альбертом Лагранжем, а в 1892 г. открыла свои двери. При ней были устроены жилые помещения на пятнадцать студентов. Эта школа явилась одним из первых институтов католической церкви, которые должны были готовить кадры и давать католическим клирикам все необходимые познания для отстаивания своей веры от потенциальных угроз, обусловленных новейшими открытиями в области истории и археологии.[52]

Отец Лагранж родился в 1855 г. После изучения курса юриспруденции он в 1878 г. получил ученое звание доктора и поступил в семинарию Сен-Сюльпис, центр модернистской учености того времени. В 1879 г. он стал членом ордена доминиканцев. Однако после 6 октября 1880 г., в эпоху Третьей республики, все религиозные ордена были изгнаны из Франции. И Лагранж, которому тогда иполнилось двадцать пять лет, был вынужден перебраться в Саламанку, Испания, где он изучал древнееврейский и преподавал церковную историю и философию. Именно там, в Саламанке, он и принял сан священника. Произошло это в 1883 г. в день Св. Дагоберта (23 декабря). В 1888 г. он был направлен в Венский университет для продолжения изучения восточных языков. Два года спустя, 10 марта 1890 г., в возрасте тридцати пяти лет, Лагранж прибыл в строящийся Сен-Стефан – представительство доминиканского ордена в Иерусалиме и 15 ноября того же года учредил там Библейскую школу. Первоначально школа именовалась по-французски «Практическая школа библейских штудий». Лагранж приступил к выпуску журнала школы «Revue biblique», издание которого было начато в 1892 г. и продолжается по сей день. Через посредство собственного печатного органа, а также, разумеется, благодаря продуманной программе обучения Лагранж сумел направить деятельность вновь созданной организации в русло исторических и археологических исследований, суть которых лучше всего выражают его собственные слова. Как говорил отец Лагранж, «различные этапы религиозной истории рода человеческого образуют историю, которая прямо направляется свыше Самим Богом и подводит человечество к высшему и главному своему этапу – явлению Мессии, которым стал Иисус Христос».

Ветхий Завет представлял собой «совокупность книг, отражающих различные этапы развития устных преданий, которые Бог использовал и направлял… во время приуготовления к наступлению эры Нового Завета». Короче, ориентация школы была совершенно очевидна. В той мере, в какой Лагранж применял современную текстологическую методологию, он решил воспользоваться ею для доказательства того, что a priori считал истиной, – то есть, другими словами, для доказательства буквальной точности книг Священного Писания. А «конкретная» природа Нового Завета и событий, упоминаемых в нем, ставят его вне рамок объективных научных исследований.

В 1890 г., когда Лагранж основал Библейскую школу, тучи над модернизмом еще не успели сгуститься. Но в 1902 г. на него обрушились суровые официальные гонения. В следующем году, как мы уже писали, папа римский Лев XIII образовал специальную Понтификальную библейскую комиссию по наблюдению и контролю над публикациями католических богословов. В том же году Лагранж возвратился во Францию, чтобы прочесть курс лекций в Тулузе, где и был обвинен в модернизме и столкнулся с неистовой оппозицией. К тому времени простого участия в исторических и археологических исследованиях было достаточно, чтобы быть заклейменным как вольнодумец.

Однако сам папа признавал, что вера Лагранжа чиста и глубока и что сердце его всецело посвящено церкви и истинному учению. И действительно, большая часть трудов Лагранжа представляла собой систематическое опровержение взглядов Альфреда Луази и прочих модернистов. Поэтому Лагранж без колебаний был назначен членом, или «консультантом», Понтификальной библейской комиссии, а его журнал, «Revue biblique», вскоре стал официальным ограном комиссии. Такая ситуация сохранялась до 1908 г., когда комиссия решила издавать свой собственный журнал – «Acta apostolicae sedis».

Между тем лавина обвинений в модернизме членов католической иерархии, идущая снизу вверх, продолжала нарастать. Обвинения эти носили настолько деморализующий характер, что Лагранж в 1907 г. решил временно приостановить свои исследования Ветхого Завета. В 1912 г. он решил вообще отказаться от исследований в области библеистики и покинул Иерусалим. Когда он обосновался во Франции, на него вновь обрушились нападки клерикалов. Но папа вновь выступил в поддержку Лагранжа, повелев ему занять прежний пост в Иерусалиме и продолжать свои изыскания. Так Библейская школа, первоначально задуманная как широкий форум модернизма, превратилась в один из оплотов борьбы с ним.

Среди членов первого состава международной группы ученых, собранной отцом де Во в 1953 г., был и монсеньор Патрик Скиэн. Отец Скиэн возглавлял отделение семитских и египетского языков и литературы в Католическом университете в Вашингтоне. Впоследствии он был назначен членом Понтификальной библейской комиссии. А в 1955 г, он стал директором института Олбрайта в Иерусалиме. По своему характеру он был идеальным орудием политических маневров, что и позволило Библейской школе занять доминирующие позиции в области изучения свитков Мертвого моря. В 1956 г. именно Лагранж сыграл ключевую роль в подготовке нашумевшего письма в «Times», главной целью которого была изоляция и дискредитация Джона Аллегро.

Отец, а впоследствии монсеньор Скиэн оказался в числе немногих ученых, имевших право доступа к оригиналам свитков. Его высказывания дают некоторое представление о направлении взглядов католических ученых, связанных с Библейской школой. Так, в 1966 г. отец Скиэн заявил, что Ветхий Завет – это вовсе не «краткий набросок истории и предыстории рода человеческого… Во исполнение полноты времен Господь придет вновь, и главная составляющая задачи любого ученого, изучающего Ветхий Завет, состоит в том, чтобы проследить в священной истории признаки развития готовности человечества к встрече Христа, когда Он придет вновь…». Другими словами, основная обязанность любого ученого-библеиста заключается в том, чтобы выискивать в Ветхом Завете преобразования христианского вероучения, которые, как считается, существуют в нем. Если рассматривать его с этой точки зрения, Ветхий Завет обладает весьма невысокой ценностью и значением. Таково поистине курьезное определение «беспристрастной науки». Однако отец Скиэн высказался на сей счет еще более определенно:

Отец Скиэн, разумеется, никогда не претендовал на роль «беспристрастного ученого». Более того, он считал, что беспристрастность потенциально опасна, полагая, что «исследования, выполненные с такой точки зрения, которая выдвигает на передний план разного рода литературные и историко-критические соображения, могут, особенно если они окажутся в руках популяризаторов, привести к излишнему упрощению, преувеличенному вниманию к маловажным аспектам или, наоборот, пренебрежению куда более значительными вопросами. В любом случае исследования ученых-библеистов могут направляться и контролироваться вероучением церкви и всегда и во всем „должны оставаться объектом суверенных прав Святой матери-Церкви, которой и предоставляется право решать, соответствует ли тот или иной вопрос учению, принятому ею от Самого Христа“.»

Последствия таких взглядов очевидны. Все изыскания и исследования, независимо от того, к каким выводам они могут привести, должны быть согласованы и приведены в соответствие с существующим корпусом догматов католического вероучения. Другими словами, любые древние тексты следует редактировать, корректировать или искажать до тех пор, пока они не будут отвечать априорно заданным критериям. Но как же быть, если будет обнаружено нечто такое, что не соответствует этим догматам? Судя по высказыванию отца Скиэна, ответ на этот вопрос совершенно ясен. Все, что не укладывается в сложившиеся вероучительные догматы и не соответствует им, должно быть отброшено.

Разумеется, позиция отца Скиэна не является чем-то уникальным. Ее озвучил папа римский Пий XII, заявивший, что «всякий экзегет библейских текстов имеет право и даже должен в важнейших вопросах действовать в интересах церкви». Что касается Библейской школы и исследований свитков Мертвого моря, то, утверждает Скиэн,

Увы, на протяжении долгих лет большинство независимых ученых и не подозревали о том, что Библейская школа обладает неким Божественным мандатом, и тем паче о мыслях Ватикана по этому поводу. Наоборот, школа представлялась им беспристрастным научным институтом, занятым, помимо всего прочего, сбором, идентификацией, изучением, переводом и оценкой датировки свитков Мертвого моря, а не стремлением скрыть их или трансформировать в интересах пропаганды христианских взглядов. Так, например, студент или аспирант в Великобритании, Соединенных Штатах и других странах, сумевший создать себе некоторую известность в академических кругах благодаря публикациям в той или иной сфере библеистики, вправе требовать доступа к материалам кумранских находок. У него нет оснований опасаться отказа – при условии, разумеется, что свитки должны быть доступными для изучения всеми, кто пользуется авторитетом в научных кругах. Однако во всех известных нам случаях лица, направлявшие запрос, неизменно получали отказ, причем без всяких объяснений и оправданий, из чего следовал неизбежный вывод, что репутация и авторитет лица, добивающегося доступа к свиткам, являются в чем-то неадекватными.

В качестве примера можно привести случай с профессором Норманом Гольбом из Чикагского университета. Профессор Гольб получил степень доктора за свои исследования кумранских материалов и прочих документов, связанных с ними, которые хранятся в Каире. Обладая опытом многолетней работы в этой области, он принял участие в исследовательском проекте по оценке палеографической датировки свитков, материалы которой были опубликованы профессором Кроссом из международной группы. Гольб, как считалось, способен уточнить эту датировку. Чтобы подтвердить этот тезис, Гольбу, естественно, было необходимо увидеть оригиналы некоторых текстов, ибо фотографических факсимиле было недостаточно. В 1970 г., в бытность свою в Иерусалиме, Гольб обратился к де Во, тогдашнему главе Библейской школы и международной группы, с запросом о предоставлении ему доступа к свиткам, пояснив, что это необходимо ему для уточнения некоторых моментов в его исследовательском проекте, на работы в рамках которого он потратил несколько лет. Три дня спустя де Во ответил, заявив, что ни о каком доступе не может быть и речи без «официального разрешения ученого, которому поручено готовить эти материалы к публикации». Таким ученым оказался не кто иной, как отец Милик, который, как прекрасно знал де Во, вовсе не был расположен разрешать кому бы то ни было увидеть свитки. И после всех затрат времени и сил на осуществление проекта Гольб был вынужден отказаться от него. «С тех пор, – признался он в беседе с нами, – у меня есть все основания сомневаться в достоверности датировок текстов Кроссом на основе данных палеографии».

С другой стороны, исследователи, связанные с Библейской школой, в том числе молодые ученые и протеже международной группы, аспиранты, работающие под научным руководством кого-либо из членов международной группы, которые гарантировали соблюдение «партийной линии», имели доступ к фрагментам кумранских материалов. Так, например, Ойген Ульрих из Нотр-Дам, студент Кросса, «унаследовал» материалы по свиткам, первоначально находившиеся в распоряжении отца Патрика Скиэна. Кроме того, он, по всей видимости, до некоторой степени унаследовал и отношение Скиэна к тем или иным ученым. В ответ на вопрос о том, почему до сих пор не выпущены факсимильные фотоиздания рукописей, он заявил, что «огромное большинство людей, которые смогли бы воспользоваться такими изданиями, в том числе и университетские профессора среднего уровня, вряд ли смогли бы прочесть трудные места с достаточной компетентностью».

Таким образом, независимые ученые из Великобритании, Соединенных Штатов и других стран обнаружили, что им не удастся получить доступ к неопубликованным материалам свитков. Для израильских же ученых такой доступ вообще был делом совершенно невероятным. Как мы уже отмечали, отец де Во, бывший член движения «Аксьон Франсез», был откровенным антисемитом. Члены Библейской школы сохранили враждебную настроенность в отношении Израиля и по сей день, несмотря на то что теоретически предполагалось, что данная организация представляет собой нейтральное сообщество ученых, не связанных партийными пристрастиями и сторонящихся любых политических или религиозных разделений, характерных для современного Иерусалима. В ответ на вопрос о том, почему ученые из Тель-Авивского университета не принимают участия в издании свитков, Страгнелл заметил: «За уровень исследования кумранских материалов отвечаем мы, а вас к ним просто не допустят». На склоне дней отец Скиэн, с характерным для него саморазоблачительным красноречием, однажды сформулировал свои собственные антиизраильские взгляды, разделяемые его коллегами, причем сделал это в письме, направленном в «Jerusalem Post Magazine»:

Как мы уже отмечали, подобных взглядов придерживался и пресловутый отец Милик. Ни он, ни кто-либо из его коллег, а впоследствии и отец Старки более не вернулись в Иерусалим после 1967 г., когда в результате Шестидневной войны свитки попали в руки к израильтянам. В данном случае позиция ученых служила отражением политики Ватикана, который вплоть до сего дня не признал Государство Израиль. Необходимо попытаться разобраться в том, является ли подобная антиизраильская настроенность всего лишь совпадением с официальной линией церкви или же она была формально продиктована представителями римско-католической церковной иерархии.

7. Инквизиция наших дней

В качестве своего рода противоядия от быстро распространяющейся «инфекции» модернизма папа римский Лев XIII в 1903 г. учредил Понтификальную библейскую комиссию для наблюдения за прогрессом (или отсутствием такового) в области католической текстологии. Первоначально эта комиссия состояла из полутора десятков кардиналов, назначенных лично папой, и целого ряда «консультантов», которые считались экспертами в своей области исследований. Согласно статье в «Новой католической энциклопедии», официальной функцией комиссии было и есть «делать все возможное… для того, чтобы слово Божье… было надежно ограждено не только от малейших погрешностей, но и от произвола мнений». Комиссии вменялось в обязанность следить за тем, чтобы ученые «заботились об охране авторитета Священного Писания и способствовали их верному истолкованию».

Как мы уже отмечали, отец Лагранж, основатель Библейской школы, являлся одним из членов Понтификальной библейской комиссии. Кроме того, журнал «Revue biblique», издававшийся той же Библейской школой, до 1908 г. служил официальным органом комиссии. Учитывая тесные связи между двумя этими институтами, нетрудно понять, что первоначально Библейская школа играла роль рупора пропагандистской машины Понти­фикальной комиссии, этакого инструмента для распространения католического вероучения под ширмой исторических и археологических исследований, а также для увязки результатов этих исторических и археологических исследований с догматами католического вероучения.

Имелись все основания ожидать, что ситуация в первой половине XX века может измениться к лучшему, особенно после Второго Ватиканского собора, состоявшегося в начале 1960-х гг. Но ничего подобного не произошло. Библейская школа и в наши дни продолжает оставаться в такой же тесной связи с Понтификальной библейской комиссией, как и в прежние годы. Так, например, все назначения в школу производятся исключительно комиссией. Большинство выпускников Библейской школы при распределении назначаются комиссией на посты профессоров в семинарии и другие институты римско-католической церкви. Из девятнадцати официальных «консультантов» комиссии целый ряд являются весьма авторитетными фигурами в отношении надзора за тем, какую конкретно информацию позволяется узнавать широкой публике о свитках Мертвого моря. Так, например, отец Жан­Люк Веско, нынешний глава Библейской школы и член редакционного совета «Revue biblique», также является членом Понтификальной библейской комиссии. То же самое можно сказать и о еще одном члене редакционного совета журнала, Хозе Лоза. Надо назвать и имя известного автора книг о свитках, иезуита Джозефа Фитцмайера, который осуществлял официальный надзор за истолкованием большей части кумранских материалов.

В 1956 г. в списке «консультантов» Понтификальной библейской комиссии впервые было упомянуто имя отца Ролана де Во, директора Библейской школы. Он получил назначение в состав комиссии годом раньше, в 1955 г., и оставался ее членом вплоть до своей кончины в 1971 г. Время назначения отца де Во в состав комиссии весьма примечательно. Не надо забывать, что именно в 1955 г. появлялись и активно скупались исключительно интересные и во многом противоречивые «сектантские» материалы из пещеры 4. В декабре того же года Ватикан выложил изрядную сумму денег за ряд весьма важных фрагментов древних манускриптов. В том же 1955 г. при участии Джона Аллегро был разрезан и прочитан знаменитый Медный свиток, а сам Аллегро начал выступать со скандальными публичными заявлениями. В результате Ватикан впервые осознал, с какого рода проблемами он может столкнуться, если кумранские материалы получат широкую огласку. Иерархи церкви ощутили необходимость создания своего рода «командной вертикали» или, во всяком случае, «цепочки отвественности», благодаря которой можно было бы взять под контроль изучение кумранских материалов. В любом случае весьма важно и достойно удивления, что начиная с 1956 г. директором Библейской школы становились только лица, являющиеся членами Понтификальной библейской комиссии. После смерти отца де Во, последовавшей в 1971 г., список «консультантов» комиссии был пересмотрен, и в него было спешно включено имя отца Пьера Бенуа, преемника де Во на посту директора Библейской школы. Когда же в 1987 г. отец Бенуа скончался, новый директор школы, Жан­Люк Веско, был введен в число «консультантов» комиссии.

Даже в наши дни комиссия продолжает контролировать направление всех штудий в области библеистики, проводимых под эгидой римско-католической церкви. Были также изданы официальные указы о «правильном понимании… Писания». В 1907 г. по распоряжению папы римского Пия X признание этих указов было объявлено обязательным. Так, например, комиссия своим декретом «установила», что автором (в буквальном смысле этого слова) библейского Пятикнижия[53] был пророк Моисей. В 1909 г. был издан другой аналогичный указ, провозглашающий буквальную и историческую точность первых трех глав Книги Бытия. Несколько позже, 21 апреля 1964 г., комиссия издала специальный указ, регулирующий Библию вообще и декларирующий «историческую достоверность» Евангелий в частности. Этот указ вызвал неоднозначные отклики, начиная с того, что «толкователь всегда и во всем должен действовать в духе послушания авторитету учения церкви». Далее высказывалось утверждение, что лица, ответственные за прослеживание каких бы то ни было «библейских ассоциаций», «обязаны непременно соблюдать законы, принятые ранее Понтификальной библейской комиссией». Любой ученый, работающий под эгидой Библейской комиссии, – а в это число, естественно, входят и ученые из Библейской школы, сталкивается с жесткими ограничениями, выдвинутыми указами комиссии. Каковы бы ни были результаты исследований и находки, к которым могут привести такие исследования, они не должны ни в письменной форме, ни в виде учения противоречить вероучительному авторитету Библейской комиссии.

В наши дни главой Понтификальной библейской комиссии является кардинал Йозеф Ратцингер. Кардинал Ратцингер является также главой другого института католической церкви, Конгрегации по вопросам вероучения. Это назначение является достаточно новым, датируемым 1965 г., и оно, по всей видимости, незнакомо большинству юристов; однако сама эта организация имеет давнее происхождение. Действительно, ее уникальная и непростая история уходит в далекое прошлое, беря свое начало в XIII в. В 1542 г. она получила официальное название – Святая палата. А до того она именовалась Святой инквизицией. И кардинал Ратцингер в наши дни занимает пост Великого инквизитора.

Официальным главой Конгрегации по вопросам вероучения всегда являлся правящий папа римский, а исполнительным главой Конгрегации в наши дни является ее секретарь, хотя в прежние времена он именовался Великим инквизитором. Из всех департаментов римской курии наиболее влиятельным является Конгрегация по вопросам вероучения. А сам Ратцингер является наиболее близким к папе кардиналом курии. Они имеют немало общих интересов. Оба хотели бы восстановить многие ценности эпохи, предшествовавшей Второму Ватиканскому собору. Оба питают неприязнь к богословам. Ратцингер видит в богословах людей, готовых открыть церковь разлагающему секулярному влиянию. Человек глубоко пессимистических взглядов, он понимает, что церковь «переживает упадок» и только подавление всякого инакомыслия способно продлить ее существование как хранительницы догматов веры. Всех, кто не разделяет его пессимистических предчувствий, Ратцингер считает «слепцами или заблуждающимися».[54]

Подобно инквизиции далекого прошлого, Конгрегация по вопросам вероучения в значительной мере является аналогом трибунала. В ее составе – собственные судьи, главный из которых носит титул «эксперта». «Эксперту» помогают «комиссар» и двое монахов-доминиканцев. Эти люди имеют специальное поручение: осуществлять подготовку всего необходимого для анализа того, что намерена «расследовать» Конгрегация. Подобное расследование рассматривает конкретные случаи нарушения частью клириков вероучительных догматов или всего прочего, что может угрожать единству церкви. И, как и в Средние века, эти исследования ведутся в обстановке строгой секретности.

Вплоть до 1971 г. Понтификальная библейская комиссия и Конгрегация по вопросам вероучения считались формально разными организациями. Но в действительности различие между ними было, мягко говоря, чисто номинальным. Функции обеих организаций во многом совпадали и пересекались, начиная с их специфических функций и членства в административных структурах. Так, например, в 1969 г. восемь из двенадцати кардиналов, представленных в Конгрегации, в свое время председательствовали и в комиссии. Целый ряд лиц одновременно выполняли роль «консультантов» в обеих организациях. Наконец 27 июля 1971 г. папа римский Павел VI, пытаясь сократить число бюрократических структур, фактически объединил обе структуры в единый орган практически во всем, кроме названия. Обе они располагались в одном здании, по одному и тому же адресу: дворец Конгрегации, площадь Святой палаты в Риме. Обе находились в ведении одного и того же кардинала. С 29 ноября 1981 г. таким кардиналом является Йозеф Ратцингер.

Благодаря усилиям структур, возглавляемых кардиналом Ратцингером, множество священников, проповедников, преподавателей и писателей богословского толка были подвергнуты чистке и гонениям и лишились своих постов. В числе жертв оказались и некоторые наиболее влиятельные и интеллигентные богословы католической церкви наших дней. Одним из них был отец Эдвард Шиллебеекс из Нигмегенского университета в Голландии. В 1974 г. Шиллебеекс опубликовал книгу «Иисус: опыт христологии». В своей работе ученый, по крайней мере – в глазах своих оппонентов, попытался взять под сомнение буквальную точность некоторых догматов, таких, например, как Воскресение и Непорочное зачатие. В декабре 1969 г. Шиллебеекс предстал перед трибуналом Конгрегации по вопросам вероучения, и на заседании трибунала один из судей публично обвинил его в ереси. В тот раз ему удалось отвести обвинения, но в 1983 г. он был вновь вызван на суд трибунала Конгрегации, на этот раз – по случаю выхода его новой книги «Духовенство: на пороге перемен».

В чем же состояли грехи Шиллебеекса? Если говорить формально, он дерзнул усомниться в правоте позиции церкви в вопросе о целибате. Он с симпатией отзывался о рукоположении в священный сан женщин. И, что самое серьезное, утверждал, что «церковь со временем должна измениться», а не оставаться скованной раз и навсегда фиксированными догматами.[55] Церковь, по утверждению Шиллебеекса, должна реагировать на нужды своей паствы и считаться с ними, а не налагать на них драконовские запреты. Он, если говорить кратко, выступал за более динамичную пастырскую позицию, в отличие от статичной, в поддержку которой выступают папа римский Иоанн Павел II и кардинал Ратцингер. Однако Шиллебеексу вновь удалось оправдаться перед трибуналом Конгрегации, выдержав расследование и допросы. Но он до сего дня находится под подозрением, и всякое его слово, будь то устное или письменное, строго контролируется. Вряд ли стоит говорить, что подобный всепроникающий надзор оказывает весьма угнетающее воздействие.

Еще более выразителен случай с видным швейцарским богословом, доктором Хансом Кюнгом, ранее возглавлявшим отделение богословия в Тюбингенском университете. Кюнг пользовался широким авторитетом среди наиболее выдающихся и влиятельных католических писателей богословского направления нашего времени. Это человек, который смело шел по стопам папы Иоанна XIII, открывая новые пути развития для католической церкви, проявляя новые грани гуманизма, гибкость и приспосабливаемость к новым запросам. Однако взгляды Кюнга были весьма противоречивы. В своей книге «Непогрешимый?», опубликованной в 1970 г. в ФРГ, а в следующем году вышедшей в переводе на английский, Кюнг бросил вызов учению о папской непогрешимости, которое, как мы помним, не было принято в римско-католической церкви до 1870 г., когда оно было утверждено путем голосования на Первом Ватиканском соборе. «Никто не является непогрешимым, – писал Кюнг, – кроме Господа Бога». Далее он утверждал, что:

После избрания папы римского Иоанна Павла II Кюнг весьма критически отозвался о суровости морально-догматических воззрений нового понтифика. «Действительно ли католическому богослову, – спрашивает Кюнг, – позволено… задавать критические вопросы?» Действительно ли Иоанн Павел II, вопрошает он, абсолютно свободен от культа личности, которым были окружены прежние папы римские? Не слишком ли он поглощен отстаиванием доктринальных аспектов в ущерб проповеди «Христова благовестия»?

Естественно, откровенность Кюнга сразу же сделала его неотразимой мишенью для трибунала Конгрегации по вопросам вероучения. Рассмотрев заявления Кюнга, трибунал вынес свое решение. 18 декабря 1979 г. папа римский, формально действуя по рекомендации Конгрегации, уволил Кюнга с занимаемого им поста и запретил ему впредь выступать с вероучительными проповедями от лица римско-католической церкви. Сам Кюнг был официально уведомлен, что он более не является католическим богословом и ему запрещается писать и выступать с публикациями. Подводя итог всем карам, обрушившимся на него, Кюнг писал: «Я был предан проклятию самим понтификом, который отверг мое богословие, не удосужившись прочесть ни одной моей книги и отказываясь встречаться со мной. Истина заключается в том, что Рим ждет от своих адептов не диалога, а беспрекословного повиновения».

Под неусыпным руководством кардинала Ратцингера Конгрегация за последнее десятилетие становилась все более замкнутым, жестко догматическим и реакционным органом. Ратцингер резко критически воспринимал любые разговоры о переменах в церкви со времени Второго Ватиканского собора 1962 – 1965 гг. Учение церкви, утверждал он, «запятнано» всевозможными сомнениями и вопросами. По словам одного комментатора, Ратцингер добивается «возврата к католическому фундаментализму… и признанию буквальной истинности догматов, утвержденных папами». Через посредство Конгрегации по вопросам вероучения взгляды Ратцингера стали определяющими в Понтификальной библейской комиссии, главой которой он являлся, и, следовательно, задавали тон и на более низком уровне – в Библейской школе.

В 1990 г. эти взгляды получили свое выражение в деятельности Конгрегации. В мае Конгрегация выпустила в свет предварительный вариант нового, дополненного и переработанного «Всеобщего катехизиса католической церкви», официально сформулированного свода догматических установок, вера в которые формально обязательна для каждого католика. Не допуская никакой «гибкости», новый катехизис, в числе многих других грехов, решительно осуждает разводы, гомосексуализм, мастурбацию и сексуальные отношения до брака и тем более внебрачные связи. В качестве основополагающих постулатов католической веры катехизис называет догматы о папской непогрешимости, о Непорочном Зачатии и Успении Девы Марии, а также об «универсальном авторитете католической церкви». В одном особенно догматическом пассаже катехизис утверждает, что «задача единственно верного истолкования Слова Божьего… целиком и полностью возложена на живое вероучение церкви».

В июне того же года был выпущен второй документ, опубликованный Конгрегацией по вопросам вероучения и написанный лично кардиналом Ратцингером. Этот документ был посвящен в первую очередь функциям и обязанностям богослова, причем под этот термин (богослов, теолог) подпадали и историк-библеист, и археолог. Согласно этому документу, принятому и одобренному папой римским, католические богословы не имели права в своих воззрениях отклоняться от установившегося учения церкви. Действительно, любое отклонение в этой сфере по статусу объявлялось равнозначным «грехопадению»: «Поддаться соблазну уклонения (раскола)… [означает] нарушить верность Святому Духу…» Итак, если богослов берет под сомнение господствующее вероучение церкви, он в результате тонкой психологической манипуляции вынужден немедленно испытывать чувство моральной ущербности от совершения подобных действий. Вся ответственность за вопрос, естественно, возлагается на задавшего его и трансформируется в вину, грех, то есть нечто такое, в отношении чего церковь всегда находилась в наиболее выигрышном положении.

В том документе кардинал Ратцингер, в частности, утверждает:

Другими словами, человек абсолютно свободен во всем, что касается принятия истин веры, а не в том, чтобы усомниться в них и тем более отвергнуть их. Свобода не может быть проявлена или выражена никак иначе, кроме как через повиновение. Вот уж поистине курьезное определение свободы!

Подобные ограничения в отношении свободы мысли католиков носят драконовский характер, – драконовский как в отношении того психологического и эмоционального ущерба, который они способны нанести, так и в отношении формирования ими комплекса вины, нетерпимости и фанатизма, а также крайнего сужения горизонтов познания и научной мысли. Будучи объектом веры, они распространяются только на тех, кто добровольно принимает ее, так что все остальное (некатолическое) население планеты имеет полное право игнорировать их.

Однако свитки Мертвого моря – это уже не просто вопрос веры, а документы, имеющие исключительную историческую и археологическую важность не только для католической церкви, но и для всего человечества.

Право, есть что-то удручающе мрачное в осознании того, что по распоряжению кардинала Ратцингера все, что нам удастся узнать о кумранских текстах, будет пропущено через машину свирепой цензуры Конгрегации по вопросам вероучения, то есть, другими словами, будет тщательно отфильтровано и издано самой инквизицией.

Учитывая всевозможные обязательства Библейской школы перед Конгрегацией, возникает вопрос: а можно ли и стоит ли вообще доверять этой школе? Даже если официальные лица правительства Израиля немедленно вмешаются и потребуют немедленно издать все кумранские материалы, как мы можем быть уверены в том, что хоть один документ, бросающий тень на церковь или идущий вразрез с ее учением, вообще будет выпущен в свет? Мы лично намерены сформулировать в этой книге несколько принципиальных вопросов к отцу Жан-Люку Веско, нынешнему директору Библейской школы.

• Если Библейская школа подотчетна Понтификальной библейской комиссии и Конгрегации по вопросам вероучения, каковы же ее обязательства перед научным миром?

• Как может любая солидная научная организация нормально функционировать под давлением потенциально разделенных и даже враждебно настроенных друг к другу сил?

• И, наконец, как поступит Библейская школа, если среди неопубликованных или пока что не идентифицированных кумранских материалов будет найдено нечто такое, что враждебно учению церкви?

Фотографии

16. Отец Жан Старки совершает мессу на развалинах Кумрана перед началом археологических раскопок.

17. Члены международной группы в Рокфеллеровском музее в Иерусалиме за работой над свитками, найденными в пещере 4. Бородач в центре – отец де Во; справа от него – отец Милик, слева – отец Старки. Крайний справа на снимке – Джон Аллегро.

18. Члены международной группы по изучению фрагментов свитков в Зале свитков (снова направо): отец Патрик Скиэн, Джон Страгнелл. Джон Аллегро.

19. (Слева направо): Джон Страгнелл, Фрэнк Кросс, Джон Аллегро и отец Старки.

20. Джон Аллегро и Джон Страгнелл за работой в Зале свитков.

21. (Слева направо): Джон Страгнелл, Джон Аллегро, отец Скиэн, доктор Клаус-Гунно Хунципгер и отец Милик.

22. Джон Аллегро за работой над толкованиями на книгу пророка Наума в Зале свитков.

23. Отец Милик, в окружении доктора Хунципгсра и отца Бенуа, за изучением недавно приобретенных фрагментов (январь 1956 г.). Фрагменты эти, по-видимому, были найдены в пещере 11.

24. Январь 1956 г. Доктор Хупцингер держит Свиток псалмов, найденный в Кумране, в пещере 11. Свиток этот не публиковался вплоть до 1965 г.

25. Фрагменты свитков, приобретенные у бедуинов, нашедших их в январе 1956 г.

26. Свиток псалмов из пещеры 11 в неразвернутом виде.

27. Печать, найденная на развалинах Кумрана. Любопытно, что на ней указано имя владельца – Иосиф, написанное по-гречески, а не по-еврейски или по-арамейски.

28. Кумран. Хорошо видны мергелевые террасы. Этот снимок был сделан из развалин, если смотреть па запад, в сторону Иудейских холмов. Крайняя слева – пещера 5, чуть правее – два входа в пещеру 4. Первоначальный вход в пещеру 4 находится над правым входом.

29. Развалины Кумрана. На склоне утесов видны входы в пещеры 4 и 5.

30. Внутренний вид пещеры 4 в Кумране, где в 1952 г. Было найдено самое большое количество свитков. Из пещеры были извлечены фрагменты более чем 800 свитков.