Барт поправил свой любимый серый галстук, усыпанный редкими золотистыми точками и отливающий в середине изумительной желтизной. Не подведи меня и на этот раз, любовно прошептал ему Барт. Дело в том, что он надевал этот галстук в исключительных случаях, когда должен был решиться какой-то важный вопрос или же нужно было отправиться на серьезное мероприятие. Галстук подарила ему мать, истратив на дорогую шелковую вещь все отложенные сбережения. И не зря: галстуку уже семь лет, а выглядит он как новенький, только сегодня купленный. В нем Барт заключил свою первую сделку, его надевал на прием, где познакомился с Литой, и в том же самом галстуке стоял с ней у алтаря холтонской церкви.
Барт всегда придавал вещам особое значение. Он был уверен в том, что вещи могут влиять на судьбу своих хозяев. Еще в детстве, потеряв «счастливый ножик», с которым так часто выигрывал у соседских мальчишек Холтона, он решил, что в игре ему теперь не будет удачи. И действительно, несмотря на то, что мама купила ему другой, лучше и дороже прежнего, Барт уже не играл так блестяще, как раньше. Иногда он задумывался над тем, что напрасно привязывается к вещам, свято веря в их могущество, но изменить своего отношения уже не мог. Или не хотел.
О своей полудетской вере в вещи Барт не рассказывал никому, кроме Литы, которая, как ни странно, имея довольно реалистичный и трезвый взгляд на жизнь, поняла его и не высмеяла.
Натягивая пиджак, Барт еще раз взглянул на кровать: как странно, что Лита встала раньше него. Он всегда просыпался первым и будил ее, чтобы попрощаться перед уходом. Лита не любила просыпаться без этого утреннего ритуала. Она чувствовала себя тревожно, если Барт уходил, не разбудив ее ласковым поглаживанием по голове или поцелуем в заспанные глаза. Поэтому Барт старался неукоснительно выполнять ритуал, который к тому же был ему приятен — его всегда забавляли детские привычки Литы.
Сегодня она почему-то превратилась в раннюю пташку, чем немало удивила Барта. Он спустился в гостиную, тяжело опираясь на деревянные перила. Его слегка пошатывало от недосыпания — зря они так засиделись вчера.
После бурного обсуждения «свободных отношений» и Эстер Таусон в душе у Барта остался неприятный осадок. Может, он погорячился, предложив Лите подобную модель отношений? Да и уверен ли он сам в том, что им это необходимо? Но если Эстер и ее муж в восторге друг от друга, то почему бы и им не попробовать? Чем они с Литой хуже? Пять лет в браке, казалось Барту, именно тот срок, когда необходимо дать друг другу передышку, изведать новую гамму чувств, которая сможет укрепить их союз и не дать ему распасться.
К тому же Эстер, такая необычная и красивая, была первой кандидатурой на внебрачную связь. Его влекло к этой женщине, словно тонкие стальные нити, сдерживающие до сих пор его желание, порвались и тянутся к огромному магниту, который спрятан где-то внутри нее. Но как быть с Литой? Как быть с ее чувствами, переживаниями? Как объяснить ей, что слово «измена» звучит не как предательство, а как «изменение», которое пойдет на пользу обоим?
Барт даже умилился, увидев ее спящей в кресле гостиной. Растрепанные пряди волос облепили порозовевшие во сне щеки. Бледно-голубой пеньюар смялся, обнажив стройные, чуть полноватые ноги, которые выглядели весьма соблазнительно. На полу, около розовых пальчиков ее ног, покрытых перламутровым голубым лаком, примостился распахнувшийся «Кентавр», очевидно упавший, когда она заснула. На секунду Барт пожалел о том, что должен уехать, на мгновение забыл и о вчерашнем разговоре, и о прелестях Эстер, о которых думал совсем недавно. Лита казалась ему очаровательным ребенком, уснувшим с книжкой, читаемой тайком от родителей.
Он улыбнулся и легонько провел рукой по ее щекам, освобождая их из плена волос. Веки Литы задрожали, и она открыла глаза, синие и сонные, чуть встревоженные неожиданным пробуждением.
— Почему ты спишь в гостиной? — лукаво улыбнулся Барт, убирая руку от ее лица.
О, если бы он хоть на секунду продлил нежное прикосновение! Но Лите было страшно просить его об этом, словно она нарушила бы этой просьбой какой-то непреложный закон, словно уронила бы себя в его глазах, моля о такой незначительной вещи. Странно, но, разбуженная этим утром, она не чувствовала себя ни его женой, ни его любовницей, ни вообще принадлежащей ему. Лита ощущала лишь безграничную зависимость, в которую он поставил ее вчерашним разговором. В опустошенной душе сквозил холодный ветерок. Вчерашние мысли, лихорадившие голову, теперь сложились в какую-то удивительно логичную цепь, словно Лита всю ночь занималась тем, что раскладывала их по полочкам, отыскивая для каждой надлежащее место.
— Я не могла уснуть и спустилась за книгой, — лениво-сонным голосом произнесла она. — А книга не отпустила меня назад.
— Выпью кофе с сандвичами и поеду, — небрежно бросил Барт. Очаровательный ребенок проснулся и превратился в жену, что вдохновляло его уже значительно меньше. — Вернусь через три дня, может, чуть позже. Надеюсь, ты не будешь скучать без меня.
— Постараюсь. — Лита сделала над собой усилие, чтобы голос ее не прозвучал слишком уныло. — Ты сразу поедешь к «Бретон» или заскочишь в офис?
— Сразу к клиентам. — Когда Барт говорил о работе, в его тоне сразу же появлялась какая-то торжественность. — Дело не терпит отлагательства. Если удастся с ними поладить, нас ждет такое будущее, на которое я не мог рассчитывать даже в самых смелых мечтах.
И это будущее еще больше отделит нас друг от друга, с тоской подумала Лита. Неужели Джек Лондон прав в своих суждениях о женщинах? Неужели они и правда сдерживают, останавливают мужчину на его пути к звездам? Почему она сейчас, вместо того чтобы радоваться проектам мужа и желать ему успеха, заранее огорчается и думает о плохом? Или дело все-таки не в ней, а в Барте, отгородившемся от нее стеной работы? Или в Эстер Таусон, так некстати ворвавшейся в их жизнь?
— Это будет замечательно, — вставила Лита только для того, чтобы не выглядеть равнодушной.
Ей показалось, он почувствовал отчужденность в ее словах и потому холодно развернулся, отправившись в кухню, где его уже ждали аппетитные сандвичи, приготовленные кухаркой Бетси.
Лита осталась сидеть в кресле, раздумывая, последовать ли ей за Бартом или не уподобляться назойливой мухе, которая постоянно досаждает своим неуместным жужжанием. Честно говоря, ей даже не хотелось идти за ним. Она чувствовала, что его близость не заполнит той пустоты в душе, которая разверзлась вчерашним вечером и не собиралась зарастать в ближайшее время. Тогда к чему бросать взгляды на него, к чему разговаривать с ним о пустых, ничего не значащих для обоих вещах?
Он уезжает… Она не увидит его несколько дней, хотя неизвестно, меняет ли его отсутствие хоть что-нибудь. Не будет лишь нескольких фраз, которыми они перебрасывались вечерами, да утреннего пробуждения от прикосновения его руки. К сожалению, это все, что она теряет на эти несколько дней.
Лита обреченно двинулась в кухню — видно, на роду ей написано надоедливо жужжать над ухом мужа. Но не попрощаться с ним она не может.
— Привет, Бетси.
Пухлая розовощекая немка улыбчиво кивнула в ответ. Ее сложное имя, которое не то что выговорить, но и запомнить Лита и Барт так и не смогли, трансформировалось по обоюдному согласию сторон в короткое Бетси.
У Бетси была сложная жизнь, о которой та поведала супругам на плохом английском, перемешанном с огромным количеством немецких слов. Коренная немка, она в четырнадцать лет потеряла отца, сбежавшего с любовницей в Америку. Исчезновение отца было для нее большой травмой. А когда ей исполнилось двадцать, умерла ее мать, слегла от пневмонии, которую в бедной больнице маленького городка вылечить не сумели. Бетси уже ничто не держало в Германии, поэтому она, сжав в кулачке свои скудные сбережения, отправилась в далекую Америку на поиски отца. Ей повезло. Несмотря на крошечную сумму, которой ей, естественно, не хватило на билет, она добралась в страну грез своего детства. Однако найти отца оказалось гораздо сложнее, чем она думала. Деньги кончились, и ей не на что было даже поесть. Попытки устроиться на работу не увенчались успехом — никто не хотел ее брать из-за жуткого акцента и примитивных познаний в английском.
Бетси постучалась к ним в дом поздно вечером, попросив ломоть хлеба и стакан воды. Барт и Лита не столько нуждались в прислуге, сколько посочувствовали злоключениям девушки. Бетси осталась, и Лита попробовала разыскать ее отца, что ей, в силу специфики профессии, сделать было не сложно. Но, к сожалению, девушка приехала слишком поздно — ее отец скончался несколько лет назад от инсульта.
Работала она исправно и делала даже больше, чем полагается прислуге. Лита и Барт жили у нее, можно сказать, как у Христа за пазухой. Она до мелочей угадывала все их желания, и в доме всегда царила атмосфера порядка. Лита и Барт отвечали ей теплой, почти родственной привязанностью, а также платили довольно крупную сумму, которую кое-то из их знакомых считал просто расточительством. Но у супругов было на этот счет особое мнение: каждый человек, независимо от того, какую работу он выполняет, должен получать по заслугам. А верная, веселая и старательная Бетси заслуживала многого.
Лита села за стол напротив Барта и рассеянно наблюдала за тем, как он торопливо поглощает сандвич с тунцом, сыром и оливками. Ей хотелось хотя бы что-нибудь сказать ему на прощание, но все слова будто провалились в пустоту, которую она обнаружила внутри себя, проснувшись.
— Хосяйка пудет есть?
— Нет, Бетси, спасибо. — Лите и кусок не полез бы в горло, до того отвратительно было на душе.
— Хосяйка опять на диета? Она испортит желуток, бутет так кушать.
Барт рассмеялся, чуть не поперхнувшись горячим кофе. Лита действительно периодически пыталась сесть на диету, что заканчивалось весьма прискорбно: позарясь в ближайшем кондитерском магазине на любимые пирожные со взбитыми сливками, она быстренько набирала все, что было сброшено путем недельных лишений.
— Бетси, ты в точку попала. Похудеть — не похудеет, а желудок испортит. — Он посмотрел на Литу, и в его глазах заплясали озорные искорки. — Ты что, действительно решила сесть на очередную диету? Не переживай, ты нравишься мне в любом виде.
О, если бы это было так! Она постаралась ответить Барту как можно более непринужденным тоном.
— Поем попозже. Сейчас не хочется. Я плохо спала, поэтому и нет аппетита. Не привыкла спать в кресле. — Натянутая улыбка, попытка пошутить… Только бы Барт не заметил ее удрученного состояния. И все-таки, как же она наивна, если думает, что можно прожить пять лет вместе и не заметить перемены в своей второй половине!
Барт, по привычке, которая в последнее время служила ему чем-то вроде самозащиты, сделал вид, что ничего не происходит. Он дожевал сандвич, допил кофе и, торопливо собрав необходимые для поездки вещи, топтался в коридоре, ожидая церемонии прощания.
Лита нутром чувствовала его нетерпение. Он хочет скорее оставить ее, вырваться из дома, из той гнетущей атмосферы, которую она создает своей печалью. Она решила не удерживать его, избежать долгого прощания — слишком тяжело ей было прятать свои чувства от любимого человека.
— Езжай, Барт. Ты можешь опоздать. — Она едва коснулась его щеки губами, боясь показаться ему навязчивой. — Удачи тебе. Пусть все пройдет гладко.
Ее холодность удивила Барта, но он был рад возможности не затягивать отъезд. Его отсутствие благотворно скажется на жене, решил он. У нее будет время многое переосмыслить. У него — соскучиться по ней. В конце концов, его отъезды — такая редкость.
Он улыбнулся Лите, в очередной раз посоветовав не скучать, и вышел из дома. Пройдя несколько шагов, Барт обернулся, уверенный в том, что Лита все еще стоит у открытой двери и провожает его взглядом. Но дверь за ним уже закрылась. Барт пожал плечами, вытащил из кармана ключи от машины и направился к гаражу.
Лита отложила в сторону прочитанную книгу. Видимо, у Апдайка нет светлых вещей. Во всяком случае, так кажется ей. Да и откуда им взяться? Сама жизнь с ее черно-белыми полосами — неистощимый источник темной фантазии, потому что белые полосы редки и тонки, а черные — часты и обширны. Вот так всегда: вместо того что бы расслабить себя любовным романом с извечным «хеппи-эндом», она читает именно те вещи, которые заставляют ее переживать собственные неудачи еще сильнее. И почему только она так устроена?
Барт уже в пути. Лита почему-то была уверена в том, что он и не вспомнил о ней, выйдя из дома. Барт уже далеко, а она здесь: одинокая, скучающая, не знающая, чем бы заняться. Вот тебе и весь отпуск. Можно, конечно, погрузиться в очередную книгу, после прочтения которой на душе станет еще тяжелее. Можно отправить Бетси за стопкой любовных романов, проглотить их один за другим и забыть, хотя бы на время, о муже. Можно заставить себя одеться, накраситься и пойти в театр или в кино, только сил на эту вылазку нет. Можно посетить выставку фотографий, которой она бредила весь этот месяц, но, опять же, в таком настроении она и с кресла-то встать не может. Какая там выставка, какой театр!
Нет, надо себя заставить пойти хотя бы куда-нибудь! Она ведь не может сидеть весь месяц в плюшевом кресле и толстеть! Давай, Лита, сделай над собой усилие! Ведь не совсем же ты безвольный человек. У тебя получится, только попробуй встать с кресла, не уподобляйся герою известного русского романа, который все свое время проводил на диване!
Она нехотя встала с любимого кресла, надела темное ситцевое платье, взяла маленькую сумочку и отправилась в галерею фотографии.
Название выставки «Вот она, сказка» ничего не сказало Лите. Через пару минут, взяв билет и пройдя по светлому коридору в зал, она вспомнила, что кто-то из ее коллег посвятил этой выставке целую статью. Которую Лита, занятая глобальными проблемами байкеров, так и не удосужилась прочесть.
Выставка была посвящена экзотическим странам. Далекие берега, пестрящие цветами и диковинными деревьями, безупречно голубое небо, танцы темнокожих племен, чудеса подводного мира — все это мелькало перед глазами Литы, жадно рассматривающей одну фотографию за другой.
Особенно заинтересовали ее несколько фотографий, сделанных неким Джефри Ферчем, фотолюбителем, как было указано под снимками.
Лита и сама догадалась, что перед ней любительское фото: слишком уж бросалась в глаза безыскусность, простота фотографий, которую редко встретишь у профессионала. Очевидно, он снимал не для показа. Он фотографировал то, что ему нравилось, только для того, чтобы увиденное им не поблекло, осталось в памяти.
Четыре бледно-желтых цветка, лежащих в грубоватых женских ладонях. С такой же нежностью и робостью держат бабочку. Как любовно открылись эти ладони, чтобы показать фотографу, да и всему миру, чудо, которое кто-то счел бы обычным: подумаешь, цветы, что в них такого?! Маленькие, скромные. Не роскошные розы, не орхидеи!
Седое небо, покачнувшиеся от ветра пальмы и прибрежные кустарники. Волны легкие, но тревожные. Такой изменчивый цвет воды: от голубого до темно-синего. И на горизонте, который совсем близко, почти рукой подать, соседний остров, призрачный, едва заметный. Словно тот остров, с которого делали съемки, шепчет соседу о своей тревоге. Шепчет ветром и шлет весточку с маленьким облаком.
Лита прочитала название фотографий. Первая, с цветами в ладонях называлась «Цветы тиаре», вторая — «Вид с Муреа на Таити». Далекий остров Таити… Его называют «последним раем на земле». Страсть Гогена, пыл Хемингуэя. Там, наверное, чудесно, подумала Лита. Наверное, фотограф бывал там часто, а может, и жил на Таити — снял самую суть островов, душу Полинезии.
Лита обошла выставку и уже было направилась к выходу, когда почувствовала в сумочке вибрирование телефона. Неужели Барт о ней вспомнил? Лита торопливо расстегнула молнию и извлекла телефон. Выйдя из зала в коридор, она нажала кнопку и услышала голос приятельницы.
— Привет, Лори, — упавшим от разочарования голосом произнесла она.
— Привет, — прозвучал на другом конце тоже не слишком веселый женский голос. — Прости, но звоню исключительно по делу. Буду краткой: в этом месяце я собиралась отдохнуть на Таити, забронировала билет, место в отеле, но ничего не выходит — дочь заболела. Теперь вот ломаю голову, куда все это девать. Не пропадать же добру. Вы, вроде бы, собирались с мужем в отпуск — не хочешь полететь вместо меня? Один билет есть, второй купите. Отлично проведете время. Я бы и сама… Только не выходит: ветрянка дело серьезное, тем более в пятнадцать лет. Вылет завтра. Знать бы раньше…
— Не расстраивайся… — Конечно, без Барта она никуда не полетит. — Дочь поправится, все будет хорошо. А мы с Бартом никуда не попадаем — отпуск полетел в тартарары. У него сделка, которую, конечно же, не отменишь. Вот он и уехал.
— А почему бы тебе не полететь без него? У тебя ведь нет никаких неотложных дел? Развлечешься, побудешь немного одинокой и загадочной леди. Отдохнешь, в конце концов, от семейных уз.
— Боюсь, я не способна на такие авантюры, — отшутилась Лита. — Прости меня, Лори. Попробуй позвонить Бекки Харм, она тоже в отпуске.
— Ты ненормальная, Лита. Сама не знаешь, от чего отказываешься. Если бы не дочь… Ну ладно, пока. Звони, не пропадай.
Лита прислушивалась к раздавшимся в трубке гудкам, как будто пыталась расшифровать их, выведать у них ответ на свой вопрос. Ей казалось, что по телефону разговаривала не она, настолько смысл предложения был далек от нее, настолько она не понимала, чего, собственно, от нее хотят. Слишком уж она настроилась на то, что ей звонит Барт. Может, она действительно ненормальная? Ради чего отказываться от такого предложения? Ради месяца сидения дома и ожидания мужа, увлеченного другой женщиной?
Лита вспомнила фотографии Джефри Ферча. Да, конечно, простое совпадение, но ведь она хочет полететь. Не приди она на эту выставку, едва ли она даже стала бы раздумывать о предложении Лори. Нужно решать прямо сейчас. Лететь или не лететь?
Что подумает Барт? А так ли это важно? Вчера он совершенно недвусмысленно дал ей понять, что ему не хватает разнообразия в браке. Пусть он отдохнет от нее, а она — от него. Можно оставить записку с объяснениями. Барт отлично знает, что она уже не ребенок.
Она не может не полететь! Французская Полинезия, цветы тиаре, голубой океан — Лита непременно должна увидеть все это. Месяц — совсем небольшой срок, не о чем и раздумывать. У нее есть полдня на сборы. Она возьмет часть сбережений из банка — на Таити все ужасно дорого. Потом купит нужные вещи и приведет себя в порядок. Решено. Лита летит на Таити. Только бы Лори не успела последовать ее совету и предложить билет Бекки Харм!
Лита лихорадочно тыкала в кнопки непослушными пальцами, тревожно внимала гудкам, а потом с облегчением услышала голос Лори.
— Что, подруга, передумала? А я и не сомневалась. Было бы полным сумасшествием отказаться.
Это сладкое слово шопинг! Делать покупки, как известно, не только полезно, но и приятно. Как прекрасно окунуться в завитринный мир, сотканный из тонких кружев нижнего белья, шепота шелковых пеньюаров, призрачного полета шифона… почувствовать внимание к собственной рассеянной персоне, заблудившейся в лабиринте таинственного мира вещей! Это расслабляет напряженных, утешает расстроенных, заставляет таять холодных. Не верьте, если кто-то скажет вам, что равнодушен к покупкам, — этот человек просто пытается казаться не таким, как все. В глубине души каждого из нас гнездится эта страсть, дайте только время — и она вырвется наружу.
Лита, уже давно забывшая о маленьких радостях покупок, совершенно растерялась. Ее глаза рассматривали одну вещь за другой, не способные остановиться на чем-то конкретном. Розовые юбки с воланами, открытые цветастые топики, вечерние платья, изящные туфли на каблучке, легкие пляжные шлепки — все радовало взгляд, но выбирать что-то из такого обилия вещей было невероятно сложным занятием.
Лита примерила легкий бирюзовый костюм: открытое платье чуть выше колена и маленький изящный пиджак. Симпатично. В этом она и полетит на остров. Но что взять с собой? Насколько ей известно, там нет испепеляющей жары, достаточно тепло и не слишком влажно. Лите приглянулись несколько юбок, под которые она тут же подобрала топики и легкую элегантную обувь, которая не утомляла бы ног, но и не смотрелась бы слишком буднично.
Как ни крути, а без вечернего платья ей не обойтись. То, что висит дома, стало уже маловато, к тому же порядком надоело Лите. Рассматривая всевозможные модели от классических до самых экстравагантных, она остановилась на трех платьях. Первое было безупречно элегантным, но не строгим и не сковывающим движений, чего Лита так не любила в одежде. К нему бы замечательно подошло маленькое жемчужное ожерелье, одно из украшений Литы. Цвет платья, кофе с молоком, делал Литу несколько бледной, но она надеялась загореть за время пребывания на острове.
Второе платье, сшитое из голубого шелка, струилось по ее телу, словно водопад. Лита чувствовала себя погруженной в прохладную воду, наслаждалась прикосновением шелковой ткани к телу. Изящно выполненное декольте по краям было обшито маленькими стразами, сверкающими, как настоящие бриллианты. На длинном подоле красовался узор, выполненный такими же стразами.
Третье платье было коротким, не вызывающим, но очень сексуальным. Одно плечо оставалось обнаженным, с другого свисали черные, обшитые по краям серебристыми нитками лепестки-завязки. Верх платья, до бедер, был черным, на бедрах оно продолжалось легкой серебристой юбкой в воланах, чуть ниже, у самых колен, виднелся нижний ярус черного цвета. Платье не выглядело ни легкомысленным, ни роскошным. Казалось, модельер задумал и выполнил его, находясь в веселом расположении духа, и насвистывал песенку, выбирая ткань для платья.
Лита никак не могла выбрать одно из них. Каждое было по-своему неповторимым и необходимым для нее, в каждом она была другой. В первом она чувствовала себя элегантной дамой, возвышенной натурой, увлеченной поэзией и живописью, во втором — сказочной принцессой или нереидой из греческих мифов, в третьем — старшеклассницей, пришедшей на выпускной бал, которая уверена в том, что непременно станет королевой этого бала. Нет, она не могла отказаться ни от одного из этих платьев. Или она берет все три, или не возьмет ничего. И, конечно же, не в силах преодолеть искушение, Лита купила все три платья. Она сама не ожидала того, что может быть такой расточительной.
Лита отвезла домой массу пакетов с самым разнообразным содержимым (чем немало удивила Бетси, не привыкшую к тому, что хозяйка ходит по магазинам) и отправилась в салон красоты, чтобы слегка преобразить свою внешность.
«Легкое преображение» закончилось тем, что Лита, сама того не желая, полностью изменила имидж. Светло-русые волосы, непослушно торчащие в разные стороны, превратились в золотой водопад, тонкими струйками омывающий лоб и щеки, а дальше тяжелой волной сбегающий по плечам. Брови, до этого густые, стали изящными дугами, придающими взгляду немного удивленное выражение.
Взглянув на себя в огромное зеркало, Лита опешила: так неожиданно было увидеть в зеркальной глади незнакомое лицо. Бетси не пустит ее на порог, потому что не узнает. Надо же было сделать с собой такое! Мастера убеждали ее в том, что она необыкновенно похорошела, стала ярче, привлекательнее. Так что Лите оставалось только поверить их словам, но, что гораздо важнее, поверить в себя.
Бетси чуть не села от удивления прямо на пороге, но хозяйку узнала.
— Коспоти! Какая фы красифый! Муж не узнать фас, когда вернуться! — Бетси даже руками всплеснула — этот жест всегда означал у нее радость или восхищение.
— Бетси, я улетаю. — Лита небрежно бросила сумочку на пол и забралась с ногами в кресло. — Завтра. На Таити.
Сейчас она чувствовала необыкновенную легкость, как будто не было отъезда Барта, не было Эстер Таусон, да и вообще никакого замужества не было. Ей показалось, что, изменив внешность, она сдвинула с места что-то внутри себя, и это что-то плывет теперь, как осколок льдины, по течению огромной реки.
— Но куда? — округлила глаза удивленная Бетси. — А как же фаш муж?
— Я еду без него, но не волнуйся, всего лишь на месяц. Это мой отпуск, и я хочу провести его в свое удовольствие. Барт работает, у него дела. Он все равно не сможет поехать со мной. Но я оставлю ему письмо, в котором все объясню.
Бетси осталось только развести руками: ох уж эти американцы! Вечно куда-то торопятся, суетятся — никакой определенности в жизни. И вообще, как это: жена уезжает одна, без мужа. Мало ли что может случиться в каком-то Таити! Да и где это вообще находится?