28 июля. Губер полагает, что убийство Пушкина на дуэли — расплата за поруганную им чужую честь. Какая аналогия: «но примешь ты смерть от коня своего». Доля истины несомненна.

19 августа. Прихожу в школу, а мне с порога: «Слышали, переворот?!» Всё во мне упало. Опять люди, приникшие к приёмникам, и старая-старая ложь о состоянии здоровья, выцветшие фразы о ЧК, теневой экономике, трудовой интеллигенции, народном благосостоянии и прочая тарабарщина. Каждая ворона на каждом дереве каркала, а никто всерьёз не принимал, уж на что Шеварднадзе крикнул на весь мир. Горбачева не жаль, можно ли в здравом уме дружить с волком? А мы снова бессильны, самозванцы играют нашими жизнями, режут по живому. Вот теперь-то и выйду из партии, самый срок. Сопротивление будет. Особенно тяжела завеса лжи. Кажется, пойдя на диктатуру, они просчитались, многое необратимо. Типичный сценарий КГБ, ставка на верноподданность, призыв к стукачеству — всё в духе добрых старых традиций.

Закрыли российское радио и ТВ, весь день официоз, классика и литературные передачи. Как хочется верить, что эта краткосрочная авантюра провалится с треском, но слово за народом. Возможно, проглотят с колбасой и сахаром.

20 августа. На местах позиция выжидательная. Голова одна, рисковать не хотят и заверяют в верности обеим конституциям. Что на Западе толкуется совершенно однозначно, у наших политиков вызывает хитрую уклончивость, обтекаемые заявления и беспроигрышные призывы к спокойствию. Местный горсовет не струсил, не зашёлся злорадством, а спокойно и твёрдо поддержал Ельцина. Его действия мужественны и безоглядны, каждый день может стать последним.

21 августа. Беспрецедентные меры по дезинформации, удушению свободного слова. Разгул военщины в Прибалтике, Москве, нарастание протеста. Дряблая и покорная провинция, седовласый маразм.

21 августа. 22-30, от телевизора, 5-часовое заседание российского парламента. Триумф Ельцина и москвичей, крах путча, захватывающее зрелище, громадный выигрыш демократии и реформ. Появился новый народ, и это заслуга Горбачева.

22 августа. Минувшие дни как дурной сон. Все подлецы торопятся засвидетельствовать почтение, Горбачёв возвращается побитым победителем. Он должен измениться и благодарить судьбу за подобный вираж: все подставились, смысл обнажился, дан неоспоримый урок бонапартизму.

25 августа. По последствиям август стал демократической революцией. События нарастают лавиной: агония и смена власти, распад КПСС, обретение независимости республиками. Горбачев поначалу хотел кормить позавчерашним блюдом, но ему раскрыли глаза и — заставили сдаться. Ельцин шаг за шагом закрепляет победу, масса указов, перемещений, деклараций, а всё решит экономическая свобода. Поверженные притаились, а ушки их будут торчать повсюду. Да и новая бюрократия нарастёт.

7 октября. День фиктивной конституции, никому не нужный и никем нежданный. Осень — чудо Непогодь отступила и сменилась безмятежной, тёплой порой. Две недели в Геленджике с

«Соловушками», непрерывный праздник и море. Через Новороссийск поздним вечером, в сумерках угадывал каждый изгиб бухты, памятники, здания, магистрали. Родина. Маленькие конфликты с бабами из-за несходства оценок. Никто не хочет всматриваться, размышлять, совсем забыли смирение — главное качество умной и чуткой натуры. Читал там Розанова. Он всё сказал и предсказал вплоть до «под немцами нам будет лучше... наведут порядок». Только это приходит на ум, когда наблюдаешь сведение счётов и грызню среди «демократов». Не способны, не дано.

13 октября. Страну захлёстывает безумие и, как его следствие, злоба, насилие. Порядок через силу невозможен, порядок по доброй воле не получается — не та культура. И вот Говорухин прямо бросил с экрана: в доброе будущее не верю! И я говорю: хотите увидеть будущее? Посмотрите на детей: много истерии, матерщины, блатных манер, а ведь растут в семьях. В чём дело? Сам воздух стал другим, изменился его химический состав. Всё формирует уродцев со сдвинутой психикой. Выход снова видят во всеобщих переменах, политике, и никто не крикнет, что так же важно учиться жить по-своему, не участвовать в общем помрачении разума, изживать зло в себе, расширять сферу личной свободы.

9 ноября. Самозванные президенты, подобно мыльным пузырям, вздуваются там и сам. Очень выгодная игра — провозглашение дутых суверенитетов и одурачивание легковерных. Какое дело Дудаевым до справедливости и чести? Пусть кровь, танки, разруха, голод, зато белый конь власти. Таких подавлять беспощадно всеми средствами, и Ельцин, если решится, будет прав. Многие тоскуют только по кулаку и боятся только его. Когда-то назойливо внушали, что мы должны завидовать свидетелям революции. Но кто будет завидовать нам?

Самое непереносимое — не отсутствие колбасы и шмоток, а угасание всякой культуры под неотразимым предлогом: не до неё. И вот уже оправляются в подъездах, убивают в очередях, совращают малолетних. Этот неутомимый Хам, который насилует нашу землю какими-то судорожными приступами. И безвозвратно улетучивается всякая вера у большинства: в коммунизм, будущее, Христа, человека.

Листаю Розанова и морщусь от досады, это прочитать бы 20 лет назад. Да, чутьё у наших правителей было потрясающее, вырезали самое опасное, несговорчивое, умное и злое. Но и ему изменяет вкус и чувство меры /евреи, Щедрин, Короленко и вся демократия/. Он верит в спасительную силу консерватизма, но мир не стоит на одной ноге, а заскорузлое охранительство неизбежно ведёт к погромам. А вообще — хорош, писаревский почерк, только в другом роде: всеобъемлющее, надземное, по-мефистофельски разящее. Форма превосходная — непрерывное излучение мысли.

24 ноября. Первый прочный снег, валит весь день, белит землю, деревья, крыши, прохожих. Любимое состояние: осадки, блеклый свет, чистота, малолюдье. Соблазнённый рекламой, пошёл в кино. «Ночной портье», сильное влияние Достоевского. Шока нет, вопреки прогнозу комментатора. Мозг перенасыщен современными историями: каннибализм, садизм, заказные убийства и пр., так что воспринимал картину как художество. Вспомнил маньяка из Ростова, который, по отзывам жены и детей, был примерным отцом и мужем. Раздвоение это или монолит? Все мы в душе преступники и не раз убиваем, насилуем, мучим, наслаждаемся, не всякий только переступит внутреннюю грань. Можно только догадываться, какие борения испытали аскеты и отшельники прежде, чем затвердели. Поэтому они и не воспринимаются как живые люди, а так — символы, призраки, монады, недосягаемые для подавляющего большинства, вечный призыв к внутреннему усилию.

Со всех сторон крики о свободе, что «за ценой не постоим». Абсурд, мёртвым свобода не нужна, а политическая свобода вообще не может для народа перевесить благополучие, семейственность, труд, любовь, весь тот устойчивый сложившийся быт, в котором смысл истории. Как легко всё это перечеркивается народами под истеричные призывы авантюристов, вступает в силу закон массового психоза, добровольное самоистязание. Теперь это Кавказ, Украина, Молдавия, Югославия. Видно, согласие не в природе людей, а тёмные силы и инстинкты непреодолимы, безвластие и распад выталкивают их наружу.

11 декабря. Вот теперь Горбачев созрел для переворота и делает прозрачные намёки. Для него последний рубеж, теперь или никогда, жжёт венец вождя и зачинателя. Абсолютно неприкрытые страсти и интересы захлёстывают политику, до народа и истины дела нет никому, и остановить историю хочется мертвецам. Однако перспективы никакой, придется вариться нам в щёлоке, искупать грех первопроходцев.

Великое дело — школа. Что бы ни бушевало кругом, в каком бы смятении ни пребывали люди, надо каждый день входить в класс и соединять времена, вести разговор о Возрождении, Реформации, абсолютизме, НЭПе... Завидное презрение к злобе дня, его нуждам и гримасам, парение духа над равнинами и буреломом прошлого. А детки внимают, заставляю их своей одержимостью, волей, настойчивостью. Нынешних деток, которых почти невозможно пронять невещественным, неосязаемым.

15 декабря. Если и погибнет новая власть, то по одной-единственной причине — фактического безвластия. Торговать купюрами в обмен на сахар не допустит ни одно уважающее себя правительство. И это только один из серии вопиющих фактов беззакония. Если боятся массированного применения силы, то что мешает организовать показательные суды и наказать зарвавшихся чиновников? Во всём можно обвинять большевиков, но, построив сильное государство и заставив с собой считаться, они вызвали уважение даже эмигрантов. Всем опостылели аморфность, безразличие, вялость, выдаваемые за демократию. А это только растерянность и страх перед неизбежностью. Пренебрежение атрибутами власти, укоренившимися в сознании народа, может обернуться самоубийством. Дай бог, конечно, чтобы народ воспринял новый облик власти, но маловероятно в условиях чрезвычайности.

25 декабря. Последнее заявление Горбачёва, черта под прошлым мирозданием. Не удержался от обиды и кликушества, многое приписал себе незаслуженно. Как будто забыл о своём «обновлённом социализме», «консолидирующей роли КПСС», «радикальной экономической реформе», «социалистическом плюрализме»... Не знаю, может быть, мне изменяет объективность или не лежит душа, но, сознавая его место, скажу, что не вела его судьба, а тащила, и часто вопреки собственной воле. Главное сделают его преемники. Зря прикрывался он своим дремучим окружением, глухотой народа Для политика иного склада и направления в косности народа был бы плюс, а уж полноты власти и он не отрицает, ему всё позволяли, ограничиваясь ворчаньем. А этот феноменальный крах партии, империи, коммунизма и всё в одночасье, как в 1917. Всё завораживало призрачным могуществом, всё давно прогнило, защитников не нашлось, народ больше выживанием озабочен /голодать, конечно, будут только безрукие и лодыри/. Волшебный год, не ожидал ничего подобного, казалось, всё на века.

31 декабря. Нет недостатка в мрачных прогнозах, каждый торопится продемонстрировать свою проницательность. У меня хорошее настроение, впервые ощущение крупного рубежа, неповторимости уходящего года. Интересно стало жить, ни о чём не жалею, хотя в прошлом остались лучшие дни. Но ведь и будущее сулит «неслыханные перемены».


1992


4 января. Как хороши, высоки, благородно — сдержанны эти старики — Тургенев, Фет, Полонский, Тютчев, Плещеев, Мей. Поражает отсутствие слякоти, развязности, грубости и крика. Живая вода в пору оголтелых страстей и низменных вожделений. Таких уже не будет, потому что уничтожено разнообразие жизни. Нужен и помещик, и кустарь, и купец, и старьевщик, и бродячий актёр, и усадьба, и домик-крошечка, и трактир. Тогда не выведется порода, широта мировосприятия, утончённость духа. Вот чем уникальна старая культура — разноголосицей, такой мощный хор, от Кольцова, Сурикова и Подъячева до Толстого, Соловьева и Блока, а уж уровень выбирал каждый сам по запросу и влечению. Можно посидеть в тёплом, покойном уголке, можно выйти в степь широкую под звезды, а можно и в заоблачные выси, где трудно дышать. Всё больше и больше дивлюсь этому обилию чудодеев-художников, неиссякающей плодоносной жиле, от которой отбиваю кусочки-блёстки. Возродится ли наша русская жизнь в такой потрясающей силе и очаровании? Перегруппировка началась, а нового человека нет и долго не будет, к наследию пока глухи.

2 февраля. По радио учёный о вероятности потустороннего мира и перевоплощении душ, объясняет многомерностью пространства. Возможно, и так, почему не быть ирреальности? Но неужели и там те же лица, нравы? Тогда не надо, довольно и этой жизни. Подобные идеи нисколько не греют. Да и чему перевоплощаться, если нет искомого? Жизнь оправдывается обретением духа, это и Толстой втолковывает в своём «Круте чтения», и чтение нелёгкое, через невольное сопротивление, однако такое необходимое, ободряющее. Счастливы современные дети, их не будут оболванивать, а сразу скажут нужное, сердечное слово.

4 февраля. Для Плеханова социализм — силой исторического разбития, для Ленина — силой оружия и немедленно /читая плехановскую статью/. Помимо его тесной связи с западной социал-демократией, справедливой оценки русского строя, сказалась неизмеримо более высокая общая культура. Он не обещал скороспелых пирогов да булок, не дурачил толпу.

9 февраля. Москва тешится митингами, а провинция вздыхает, ругается и потихоньку приноравливается, подстраивается, как делала это и 300, и 100, и полвека назад, но ведь теперь терпение во спасение, нутром все это понимают. Слов нет, неприятно и тревожно видеть скачущие в одну сторону цены, совсем бесстыжие: колбаса с 3-00 до 250 рублей, сметана с 1-40 до 42, рыба с 1-50 до 30-50, хлеб с 0-20 до 5, пальто со 150 до 2-3 тысяч. Помогает осознание неизбежности и привычка довольствоваться малым.

14 февраля. Чёрный зимний лес, пепельно-серая лыжня, жёсткие метёлки полыни и конского щавеля на снегу, ветер и безлюдье — давно забытые и желанные. Славно одному, не нужно пригибаться, краснеть, притворяться, стыдиться своего, сугубо личного, мучиться незаслуженно. Это пушкинское: «давно, усталый раб, замыслил я побег...» Здесь главное — усталый, и усталость от чужеродности, непрестанного усилия, борьбы за выживание, необходимых, но ничтожных хлопот.

17 февраля. Превосходная сценка «Свободный человек» из «Воскресения», моя любимая мысль о самостоянии, автономии личности в устах мужика. Гордое и несокрушимое, а и обидеть меня нельзя!

22 февраля. В древнерусских грамотах, если вчитаться, сплошь и рядом зёрна поэзии, зримый облик России: земли бортные, поля и пожни, озёра и пески, колодцы солёные. Острый, приметливый взгляд безошибочно отмечает характерные признаки, что возможно только при слиянии с природой: берёза о три вести, хорошая берёза, большая берёза, кривая берёза, кляпая берёза. А лужки — желобоватый, долгой.. В духовных не только перечень долгов, своих и чужих, распределение наследства, но и забота о нерушимости заведённого порядка, избавлении родных от необдуманных решений, лишних хлопот и волнений. Своё «я» исчезает перед долгом, и брат отчитывается перед усопшим об исполнении его последней воли.

27 февраля. Москва делает политику за всю страну, как в 17-м Петроград, и это оскорбительно. Идет нагнетание страхов, ненависти, шовинизма, а народ в целом спокоен и выдержан, но снова может всё переиграть кучка властолюбцев. Большевички не дремлют, опыт богатый. Либералы же — словно рыцари на час: слабость, разлад, сведение счётов, ставка на стихийность. Но властные подпорки никогда не мешают, а в пору становления просто необходимы. Как бы не пожалеть о терпимости. Камнем на шее может стать и Конституционный Суд, совсем лишняя роскошь в такие времена.

1 марта. Завтра масленица, что-то в душе проклёвывается давно утерянное и забытое. Повсюду плачут о разрушенных ценностях и идеалах, как будто большевизм давил не 70, а 700 лет. На первых порах приживить хотя бы извечный круговорот обрядов-праздников, а через них вернуть смысл жизни, как это точно и красиво очертили в «Снегурочке» Островский и Корсаков

Язык Солженицына тяжёл, нарочито старомоден, продираешься медленно и с потерями. А рядом Зайцев, без самомнения исключительности, преувеличенной суровости и скорби, с мягкой печалью и необъятной отзывчивостью, как его любимый Сергий. Разумеется, наложил печать ГУЛАГ, но гордыня неуместна и в этом случае.

14 марта. Смешны марксисты, объяснявшие анархизм психикой мелкого буржуа. Он сидит в каждом из нас и укрощается только железным усилием воли. Нет сил и терпения видеть любую распущенность, праздность, беспутное своеволие. А без них мир не стоит. С таким настроем уходят в отшельники, среди людей невозможно. Давно не общался душевно, делаюсь камнем — неповоротливым, седым и морщинистым.

15 марта. Частенько брожу по городу и жалею, что отсутствует такой бытописатель, как Гиляровский, насколько вся эта суета будет интересной через 20-30 лет. Одни афиши чего стоят: «Московская любовь». «Синьора была изнасилована», «Ангелочек мстит», «Сбрось маму с поезда» и прочая американщина. Книжные лотки, где безраздельно царят мушкетёры, Анжелика, Тарзан. Любопытны столики беспроигрышных лотерей, где бойкие девицы в раёшном стиле зазывают прохожих и демонстрируют водку и шампунь. Масса киосков с импортной мелочью и скучающими молодыми людьми: горячее время наступит ночью. Ловкие напёрсточники, разыгрывающие между собой шумные, соблазнительные потасовки. Вертлявые, назойливые цыганки с сигаретами, помадой и шубами. Развалы домашней дребедени на снегу и аристократический импорт на витринах, фургоны со снедью из районов, шашлычный дым и стряпня из столовых. Никакого сравнения с унылой торговлишкой прошлых лет и никакой милиции. Дать бы картинки с сеансов многочисленных колдунов и целителей, то бишь экстрасенсов, вечерних ресторанов, бань, похорон, подъездов с курящими и бренчащими подростками, ругающихся очередей, многолюдных церковных служб — и получится непревзойдённый очерк эпохи. Может быть, постепенно, по крохам и сложится безуказная, привольная, многоцветная русская жизнь, какой она была и какой краешком захвачена в моих любимых физиологических очерках: водовоз, барышня, гробовщик, няня, знахарь, казак, извозчик, сваха, гувернёр и т.д. до бесконечности, ни одной ниши пустой, незанятой, бесполезной. Умел же русский человек приноравливаться и кормиться в любом случае, а теперь только хнычут о грядущей безработице.

16 марта. Рынок наш ещё сморщенный, перекошенный, грабительский. Сделки совершаются единственно из побуждения получить сверхприбыль. Спекулятивный дух, угождение низменным вкусам, ставка на крикливую моду. Трудно или невозможно найти хорошую книгу, грамзапись, недорогую одежду и обувь.

Роскошный искупительный вечер Вишневской в Большом. Не она в нём нуждалась, и не мы. Выслали её временщики, и она тотчас покорила мир, открытый Шаляпиным для наших. Читали приветы от царственных особ, друзей, а она за всех благосклонно принимала цветы, улыбки, объятия, почести, за всех, кого диктатура, не удушив, заперла дома, ограничила полёт. Дух захватывает от имён и все одновременно, а Европа до сих пор своих по пальцам считает. Замечательна и свежая поросль Большого, оскудения не видно.

22 марта. Вся советская песня выросла на гребне романса и была возможна только в цельном, нерасщеплённом обществе с единой идеологией. Как немыслим и романс вне патриархального уклада с его самодовлеющими ценностями — любовью, тоской, предчувствием, порывом — в единстве с природой. В 70-е начинается угасание жанра и теперь его конец, полное вытеснение эпигонами и роком, который в содержательном смысле — ничтожество. Есть превосходные по неожиданности образцы, но душа к нему не лежит, сжимается и деревенеет. В музыке, как и в остальном искусстве, перевал пройдён, царит улица и автоматизм, движение навстречу первичным потребностям. Нарастает стандартизация вкусов, мыслей, формы, поведения. Читаем одни и те же газеты, смотрим поточные фильмы, толчёмся в общих местах, покупаем серийные товары, и нет сил, да большинству и не хочется, противостоять, отказаться, найти свое. Городская же жизнь особенно развращает при отсутствии серьёзного, захватывающего труда. Вечная погоня за готовым только разжигает аппетит и настроение превосходства над сельским жителем.

29 марта. Мудрость во всепонимании. Мудрые тяготеют к гармонии, умные — к односторонности.

10 мая. Вот и мудрец Астафьев припечатал наших уличных психопатов, маразматики. Такой вольный полёт в философских рассуждениях и такая настырная глупость в житейских воззрениях и поведении — это Русь. Даже змей Розанов на краю могилы признал Щедрина. Кто, как не он, с безоглядной прямотой вывел на свет убийственную силу русской косности и привычек. Жить своим умом — для многих непреодолимая планка, а управленческое головотяпство постоянно стимулирует вздохи о прошлом.

Ужасно дорогая печать, газеты до 5 рублей, но и благо: конец газетному и журнальному запою, почти всё время литературе. Больше ничего не осталось от детства, промелькнули и умчались навсегда ранние увлечения.

24 мая. Последние уроки, пятиклассники завоёваны полностью, а седьмые процентов на 80, тогда как три года назад с этим возрастом затруднений не было. Знамение времени — сильный уличный шум, который мне не одолеть, а им не устоять, свойство всех рубежных эпох. Нарастающее удивление от невесомой прозы Зайцева, его героев Жуковского, Тургенева, Чехова, вне моды, вне партий, образ последнего эпического века на Руси, от «Сельского кладбища» до «Степи», а дальше распад, безумие, скольжение в обрыв.

29 мая. Пресса полна репортажей с ростовского процесса и опять ложный пафос негодования или недопонимание. Суть не в уникальности злодея, а концентрации его злодеяний. Весьма выгодная уголовная тема для пишущей братии, а на самом деле — пятнышко на фоне повседневного кровопролития и ужасов. Разве утешительнее раздетые, обезображенные трупы в Карабахе или Приднестровье, уличный беспредел, массовые квартирные кражи, грандиозные лесные пожары? В них нет щекочущих нервы деталей, они анонимны — вот и всё. Раньше называли просто — порча, и так оно и было, а теперь раковая агрессия, от которой спасения нет.

21 июня. Из трудового лагеря. Все надеялись, что подобные заведения сметёт рынок, ан нет, существуют и процветают, ежедневное содержание в 25-30 тысяч, половина овощей гибнет и запахивается, кромешное воровство и мотовство, ночные забавы и выходки балбесов, охрипшие от бесплодных призывов и угроз учителя. Не затронута, а потревожена советская система, театр абсурда продолжается. Селяне руками и зубами держатся за совхоз: сытно и надёжно.

Замечаю, что резко выделяюсь в толпе своим неджинсовым обликом, диссонирую с улицей. Буквально все натянули пёстрый импорт. Исчезла естественная человеческая речь, разнузданный новояз и мат из всех глоток. Что бы сказал бедный Мережковский, узрев торжествующего Хама от парламента до прихожей?

Всё наводит на мысль, что закону инерции подчиняется не только механика, но и общество. Инерция покоя сменяется инерцией реформ или революций, а приход того и другого зависит от умонастроений и сильных политиков. Нарастает инерция распада, одичания, ненависти и остановить её можно только властной и твёрдой рукой. Нет уже сил на сочувствие и жалость, кровь льётся и льётся, но не остановятся, чтобы одуматься.

1 июля. Письма Ленину 1919-21 гг. Писали, конечно, лучшие, и их наблюдения и анализ сделают честь любой системе. Большевики привлекли их обещанием нового мира, но именно поэтому они первыми поняли, что поезд развернулся совсем в другую сторону. Сработал сорокинский закон социального иллюзионизма, знай который мы в своё время /а самые свободные и проницательные знали/, то удержались бы от лишней лжи и соучастия. Читал ли он их? Если и читал, то раздавлен не был, будучи ослеплен доктриной. Как верно и зорко судили современники, совмещая не изжитую наивность с убийственными прозрениями.

16 июля. Знойное щедрое лето. Россыпи клубники на полянах, румяные берёзовики, пахучее разнотравье. Продираюсь через упругие, горячие заросли, вдыхаю разомлевший, дурманящий воздух. Это, пожалуй, единственное, что трудно оставить: подорожник на забытой тропинке, стройный, на диво сработанный гриб, взметнувшегося из-под ног зайца…

15 октября. Поездил в электричках, насмотрелся на молчаливый, безучастный ко всему, кроме цен, народ. Не подавлены, но и не улыбчивы, все с грузом, многие жуют, листают сексиздания, по пятницам и воскресеньям движется исключительно городская родня. Никто ничего не понимает, но махнули рукой и устали возмущаться, кипит одна Москва из-за обилия пенсионеров и потаённых денег. Если что и грянет, то опять только в высших сферах. Грязь, обман, разнузданность на каждом шагу, но нет насилия, торжествующего человека с ружьём, это-то и примиряет с расстройством. Людей отпустили, отвязали, но совсем не похоже на свободу — разброд, сумятица. Пора привыкать, что кажущийся беспорядок — это и есть порядок. «Долго будет родина больна», а жить надо, и не как-нибудь, а по-человечески. Готовлю урок о Сергии и сравниваю: ничего нужного во мне нет, всё мелочное, раздражённое, обидчивое, недовольное сидит внутри и кусает самого себя и ближних.

21 октября. Пасынок подкосил: украл и продал за бесценок серебро, а тысячи прокутил на мелочи и игру. Кража не первая, обескуражили размеры краденого в 13 лет, лёгкость, залихватская дерзость и бессмыслица, с которыми всё проделано. Боже, чего он мне стоил, и теперь ясно, что вмиг лопнули все труды, выступило наружу его подлинное естество — навсегда. Ещё одно поражение, удар, и предвижу страшное, когда заматереет и войдёт в силу. Мне отмщение за порывы быть как все, за ненужные и бесплодные жертвы, за отсутствие твёрдости. «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю».

3 ноября. Контрольные работы. Помимо невозможной орфографии, полная глухота к слову, строю языка, чисто машинальная скоропись, а ведь русский «проходят» с 7 лет. Эта невнятица, слепота будет только сгущаться, пока не придут новые учителя в новую школу. Может быть, эти гимназии и лицеи выпестуют элиту, а она, как и встарь, постепенно поднимет уровень культуры, в черни пробудится народ и возьмётся с другого конца.

Тайна жизни — в однообразии, повторяемости. Кто к ним не способен, спасается загулом, картами, любовью, сутяжничеством, наркотиками, революцией и т.д. Эту тайну знали многие или догадывались, но лучше всех объяснил Чехов: без сожаления, злобы, высокомерия, как неизбежную основу бытия. А вот Горький выпустил Буревестника, который испепелил вместе с бытом и людей, чтобы потом улететь до новой схватки, а между ними всё то же — вечное и неизменное. В однообразии — спасение, в его оболочке вызревают все блага мира, и слово ему — Домострой. Как теперь России-матушке нужны покой, копошенье в дому, на земле, с ребятишками, тихое, незаметное, ежедневное обеспечение хлеба себе и ближнему без упования на власти. Вместо этого людоедские страсти праздных политиков, чья натура не приемлет именно однообразия, там она глохнет и мертвеет, а в потрясениях и грохоте разворачивается во весь рост. Такие люди в обычные дни больны, призрачны и бесполезны.

Зачем эти американские проповедники? Что они нам скажут сокровенного после Чаадаева, Достоевского, Толстого, Соловьева, чего бы мы не знали, не слышали? Ведь мы не заблудшие, а отступившие, подменившие истину. Почему молчат наши проповедники? В церковь все не пойдут, а златоусты не перевелись. Снова постыдная и унизительная тяга к заморскому как раз в той сфере, которая искони принадлежала нам и была общепризнанной. Здесь лень и неверие, а публика наивна, невежественна и доверчива, верхи неразборчивы и равнодушны.

11 ноября. Читал коллегам лекцию и услышал в итоге: «А всё равно раньше жить было лучше». И говорили люди не глупые, не фанатики, первыми порвавшие с партией. Любые доводы не воздействуют на сознание, страшит будущее и отучены от риска, напряжения, свободы выбора. Унылый набор штампов: нашему брату нигде не пробиться, все дельцы — мошенники и пр. Я не умею пробиваться, но ведь и не хочу и не виню никого.

Читаю Кошелева, Чичерина Что за славные люди эти либералы, оболганные и забытые в нашем отечестве. Именно они вытянули на себе александровские реформы, пока другие швыряли бомбы и отсиживались в Европе. Истинно государственные люди, всюду и всегда ко двору. Характер записок деловой, а не воспалённые фантасмагории будущего. Либерализм и есть на практике срединная, умеренная линия в политике, которая победила на Западе и с треском провалилась у нас.

16 ноября. Директор болеет, и второй месяц его уроки истории не замещаются. Привык к подобным выходкам. Скажу лишь: «тюрьма мне в честь, не в укоризну».

10 декабря. Ельцин снова взорвал ситуацию и произвёл лёгкую панику на съезде. Политические фразёры и интриганы нокаутированы и завопили о своей безопасности. Боюсь, что испортят дело паршивым компромиссом, которые у нас вели не к устроению, а поражению.

12 декабря. Воинствующее невежество правит съездом, так и хочется посадить эту кампанию в экономический ликбез. Ельцин не образованнее, но у него мощная интуиция и неиспорченный природный ум, он опять выиграл партию. Нравится он мне сердечно, настоящий русский богатырь, без интеллигентского налёта, свойственного Горбачёву.

19 декабря. Повсюду только и слышишь: «Как дела?» — «Нормально» или «X... о». Не скажут: хорошо, превосходно, замечательно, терпимо, скверно, плохо, блестяще, отвратительно, дурно... Всё просторечие сведено к трём-пяти сильным выражениям. Далеко же мы ушли от Баркова, у него эти х… и п… в богатом словесном обрамлении как попытка заполнить условную пустоту, преодолеть разрыв между бытом и литературой. Теперь наоборот, снижение и литературы, и быта до косноязычия.

20 декабря. Забавные и циничные объявления в газетах. Вот где разворачивается во всех оттенках низменная человеческая природа, а суть одна: выгода кратчайшим и беззатратным путём: сводничество, фиктивные услуги, имущественные аферы, мошенничество. Если из этих миниатюр составить мозаику, получится маленькая энциклопедия нестареющих нравов. Неожиданного, разумеется, ничего нет, кроме простоты и лёгкости самообнажения. Я бы так не смог, стыдно всё-таки афишировать собственные поползновения. Нет более веского аргумента против утопических представлений о людях, чем эти заявления о намерениях.

24 декабря. С недоумением смотрю на накапливающийся хлам, забитые полки, бумаги: зачем и кому всё это? Накопительством не болею, а обрастаю помимо воли, удел каждого потребителя. Только у иноков чистое нестяжательство.

Был у Феоктисты. 85 лет, пережила двух дочерей, держится изо всех сил, не жалуется, озабочена только похоронами: хватит ли сбережений? Извечная забота стариков, вплоть до загодя припасённого гроба и савана. Давно открыто, что оправдать существование может только золотой век, а неизменно выскакивает и хохочет над нами вездесущая недотыкомка. «Мелкий бес» ранит навсегда, его нельзя читать в юности, а понять можно, только пожив, насмотревшись и намучившись. Апогей обыденщины, рутины и бессмыслицы, из которых выход для большинства — могила. Единственное, что разбудило давние переживания, — это история юной влюблённой пары, чистая, нежная и ароматная, без притворства, грубости и расчёта.

У нас с Ритой было так же. 19-летний дичок и 22-летняя самостоятельная девушка, восторженность одного и спокойное, обдуманное чувство другой, желание и неготовность к плотской близости с моей стороны и сознательная отстраненность — с её. Легко всё началось и кончилось, а стало настоящим счастьем для обоих.

На берегу тихоструйной Нерли, в полном одиночестве, мы разделись для загара. Она, заметив, как отвернулся, воскликнула: «Стесняешься, дружок». Лежали на чистом речном песке, посматривали на тёмную луковку Покрова и безмолвные дали, изредка перебрасывались словами и были переполнены чувством удивления, слиянности с природой, неповторимости сущего. Она не смела прикоснуться ко мне, я — к ней.

25 декабря. В другом ещё не было потребности, мы боялись замутить наши отношения. Немного позже, когда возвращались из леса и я прильнул к ней на траве, она, словно оправдываясь, проронила: «Я боюсь соблазнить тебя». Мне стало скучно, я замолчал, и больше мы не проронили ни слова. Самое смелое, что она позволила себе, это однажды поздним вечером, после концерта, в саду под яблоней крепко и долго меня поцеловать. У меня дух захватило, а она словно устыдилась порыва и на следующее утро спросила: «Ты не ожидал, дружок? Я сама себя потом корила за этот поцелуй». Но рубеж был взят, и я свободно ласкал её светлые волосы, маленький подбородок, гладкий матовый лоб.

Вскоре я устроил её лаборанткой на свой завод. Днём, в течение смены, виделись только урывками, когда по делам заходил в лабораторию, но чем бы ни занимался, постоянно ощущал её излучение. Рабочие с пониманием спрашивали: «Твоя девушка?» — «Моя». — «Красивая», — и я ещё выше поднимал голову, безоглядно брался за любую работу. После смены, когда стихал гул машин и завод пустел, мы принимали поочерёдно душ, и она садилась расчёсывать свои влажные, струящиеся волосы. Я потихоньку подходил сзади и впивался губами в её душистую шею.

Она всё предвидела и как-то ночью, во время наших бесконечных прогулок, неожиданно бросила: «Ты скоро меня оставишь». — «Нет, нет, разве ты не будешь моей женой?» — «Конечно, нет, милый. У тебя будет другая женщина». — «Но почему?» — не понимал я. — «Да уж потому. Всё лучшее между нами уже было, а больше ничего не будет «. Я поднял её на руки и перенёс через ручей. Всё во мне напряглось, а она сразу стала тихой, покорной, задумчивой, прижалась к моему плечу, и мы шли, шли всё дальше, не разбирая дороги, внимая друг другу.

Приехала мать, убедила вернуться домой, и я сообщил ей о предстоящей разлуке. Она всё поняла с полуслова, пригорюнилась, покачала головой: «Ты зря это делаешь, а матери не следовало бы ломать твою жизнь в самом начале». Но я не внял её предостережению. Накануне отъезда она пришла на свидание под хмельком, весёлая и немного развязная. Объяснила: «У ровесника на свадьбе была». Ласкала, целовала жадно, ненасытно, а я, оглушённый вспыхнувшей страстью, плохо понимал происходящее и уж совсем не осознавал необратимости грядущего разрыва.

Через несколько лет она известила в письме, что вышла замуж и родила дочь. А мне осталась память. Я вижу её всю, от первого появления в горнице, когда мы, словно предчувствуя сближение, пристально посмотрели друг на друга, до последних содроганий чутких, трепетных рук на моих плечах. Теперь, читая Сологуба, ещё раз подумал, что если бы она в силу своего превосходства проявила инициативу, как Людочка Рутилова, наша жизнь повернулась бы по-другому. Но она предпочла остаться на высоте безукоризненной порядочности, а во мне не рассмотрела надёжного спутника-мужа. И оказалась права, мужа из меня не получилось. В ней вообще не было ничего бабьего: скользкого, цепкого, подозрительного. Доверчивость, искренность, чувство меры, и всё это пронизано теплом и светом. Прости меня, бесценная, за легкомыслие и ребячество. Больше всех я наказал себя. Спасибо, что ты была — раз и навсегда.

27 декабря. В Омске не счесть чисто провинциальных, сельских уголков. Брёл по узкой, кривой улочке, разглядывал дома: развалюхи-избушки и щеголеватые особняки, рубленые и кирпичные, обшитые тёсом, оштукатуренные, выбеленные; лес труб и антенн, голые малинники, важные, щурящиеся коты на таборах и хозяева — везут воду из колонок, выносят золу, разметают тротуарчики, спешат в магазины. Всё так же, как и 1000 лет назад, и предрассудки, суеверия те же. Недаром составляют всерьёз астрологические прогнозы, торгуют гороскопами, шаманят и колдуют, просят и предлагают заговоры, аферисты собирают тысячные залы жаждущих исцелиться и узреть чудо. Ельцин хорошо знал свой народ, начиная реформы, ни бунтов, ни погромов, пустые страхи рассеялись в первые же месяцы. По сравнению с тем, что вытворяли с Россией в прошлом, нынешние испытания пока — лёгкое недомогание, и операцию следует продолжать быстро и смело. Наконец-то обычной становится жизнь с беспокойством, тревогой, усердным трудом, поисками, бережливостью и всем, что выковывает стойкий характер — жизнь в условиях свободы.


1993


4 января. Забавно наблюдать подвиги нестареющих мушкетеров. Из истории только персонажи и быт, много натяжек и нелепостей, банальных приёмов, но об этом не думаешь, потому что над обстоятельствами, препятствиями, роком торжествует лучшее в человеке — любовь, дружба, бескорыстие. И никто не замечает, что герои слепы и наивны в политике, неразборчивы в службе, играючи протыкают людей и развлекаются мордобоем. Это не важно, когда можно влиять на события не силой денег и пушек, а личным напором, обаянием, удачливостью, умом. Повсюду строгие нормы законов и инструкций смягчаются и прогибаются теплом личных отношений и симпатий, и я пользуюсь этим сполна. Мой директор неустанно злословит по адресу новых вождей и порядков, я спорил с ним два года и приобрёл заклятого врага. Но вот уже год я с ним не спорю, терпеливо выслушиваю его остроты и анекдоты и без труда получил все, что желал: доверие, расположение, уступчивость. Когда читал «Как завоевать друзей... «Карнеги, почти ничего не нашёл нового — это мудрость Чичикова, его манеры и обходительность. Самое сильное оружие.

5 января. Провожал матушку, бродил по вокзалу и наткнулся на гомонящий табор в подвальном зале. Живут с первых морозов, а раньше обитали в пристанционном сквере. Полное безразличие к зевакам, погружены в свои дела: готовят, стирают, смотрят телевизор, играют, спят — и всё на глазах, как на сцене, без малейшего стеснения и суеты. Над ними, как и сфинксом, не властно время, упорное отталкивание от дома, уюта, барахла. Все-таки, как условны представления о счастье. Мы с сожалением смотрим на цыган, они — на нас, и все правы. Их нельзя не уважать за постоянство, жизненную силу и верность судьбе.

6 января. Лекция профессора, исступлённое оплёвывание современной России, трафаретный набор обвинений и разоблачений в духе «злого умысла» и «интересов торгашей». Даже мои подопечные учителя-историки возмутились полным отсутствием объективности. Нет, блевотное противопоставление социализма и капитализма, патриотов и демократов, созидателей и разрушителей. Если это искренние настроения, то ему и подобным следует снять докторские мантии и уйти с кафедр, учёностью здесь и не пахнет, а несёт затхлой обывательщиной и прищемленным хвостом. Страшно, что портит молодежь, как и мой шеф, оседлавший выпускников. А ведь еще 4 года назад кто-то из моих остроумных питомцев повесил на дверь его кабинета такое объявление: «Куплю полное собрание сочинений Сталина». То-то было смеха и шуток, но, как говорится, пациент неизлечим.

23 января. Провел урок вместо заболевшей, а спустя месяц подходит паренёк с вопросом: «А ещё уроки будете у нас вести?», хотя знает, что не буду. Вот такие они, нынешние отроки, если и похвалят, то только обиняком, а для меня — это мои аплодисменты.

31 января. Покорён, захвачен «Летом господним». Медленно, постепенно втягивался в повествование, вначале раздражали, подробности и безбрежность описаний, пока не понял, что в этом вся прелесть книги. По-другому просто не воссоздать в слове наполненность, зернистость, многоцветье московской жизни. Это чеканная картина, когда мастер сознательно выделяет дорогие ему линии и узоры и убирает, разглаживает чуждое ему. Потому и не энциклопедия, которыми мы сыты по горло и где вроде бы всё было, а получался мертвый слепок. Нет, самородная православная, разгульная и работящая, восторженная и земная мастеровая Русь. Здесь и намёка нет на маету, бесцельность, скуку, томление — всё, чем мы переполнены, и скажи высокоумный Бердяев филенщику Горкину или приказчику Василию Васильевичу о том, что для него философия дороже жизни, они посмотрели бы на него с подозрением /я-то с Бердяевым/ Простой народ так устроил свою жизнь, что смысл ее был определен навечно и заложен в том, как в положенный срок пекли куличи и пасху, мочили яблоки и солили огурцы, заготавливали лёд, крестили и женили сыновей, праздновали именины, совершали крестные ходы, катались с гор и, само собой, рубили избы, возводили храмы, сплавляли лес. Душевная бодрость после такой книги — и боль, что не защитили себя, а сожгли на вселенском костре — расплата за патриархальность, беспечность, наивность сознания. Конец печальный и безнадежный — смерть отца, хозяина, мастера, раба Божьего Сергея, а с ним и всего русского мира. Нельзя жить умом и талантом одного существа, непрочное и зыбкое это удовольствие. А мы прожили так тысячу лет и еще просим: «Дай, хозяин, разговеться, накинь гривенник для радости».

14 февраля. Бердяев — разговор особый. Его Бог философский — знак, символ. Недаром ему чужд и непонятен Бог Отец, а перед Сыном он благоговеет. Первый — карающий, гневающийся, прощающий, как и положено патриарху. Второй — не от мира сего, антитеза и альтернатива Отцу, потрясенный человеческим падением, покорно принимающий свой жребий во имя других. Это Бог-Абсолют, оправдание и примирение, Дух и Любовь, сходящие на человека, если он смотрит на бога. А если не смотрит? В этом весь вопрос. Бердяев, как все верующие, исходит из слабости человека без Бога, неспособности управлять самим собой, быть самодостаточным, т е. лишает свободы выбора: «если есть Бог, то человек есть существо духовно независимое». Пусть так, но разве исключается противоположный постулат: духовная независимость не тождественна Богу? Непереносимо сознавать, что без Бога «я» — пустышка, мерзость, прах. В конечном счете я сам определил свой путь, не задумываясь, угодно это Богу или нет. Может быть, это и плохо, но собственную жизнь каждый проживает по-своему.

17 февраля. Безумная старуха в больнице, привязана к кровати, мечется, силится ослабить путы, кричит, ругается, взывает, стонет от незаживающей раны. Соседки проклинают ее: не дает спать, будоражит. А она просто воплощённый ужас, бунтующая душа, зияющая бессмыслица, и никакие горы книг, рассуждения о вечной жизни и душе не опровергнут этой данности. Умру атеистом, не чувству ю ущербности от отрицания загробного мира.

Все мое уйдет со мной навсегда. И зачем человеку эта исключительность, обольстительная мечта о вечности? Научиться бы одну-единственную жизнь устраивать без стыда и пустоты. Развитие пошло такими темпами и масштабами, что человечество должно найти в себе силы переродиться — или конец. Об этом весь XX век. Изначальная, библейская сущность себя исчерпала, императив выживания, спасения стучит во все двери, и этот императив посильнее Бога. Впрочем, и безумие имеет почти столько же шансов.

23 февраля. Как сверлит Бердяева несовместимость хлеба и свободы! Но это чисто восточная постановка вопроса. На Востоке и в России никогда не умели добывать хлеб в условиях свободы. Научимся ли? Опять свобода пожирает хлеб вместо того, чтобы плодить его в изобилии.

25 февраля. Впечатление непрочности, ненадёжности, призрачности происходящего. Всё игрушечное, невсамделишное: власть, деньги, цены — кто больше? — чеки-ваучеры, приватизация. Никто ни во что не верит, но все принимают условия игры и, подмигивая друг другу, делают ставки на авось. Не говорю о коммунистах, они абсолютно уверены, что время работает на них и реставрация неминуема. Верю ли я? Скорее да, чем нет, ведь у нас проходили самые головокружительные номера, народ удивительно вынослив и научился жить даже на раскалённой плите. Пока есть отдушины, будут играть, а теперь такая отдушина — легальная торговля и уличные барахолки. Грязь и смрад. Бытовые стандарты упали до нижней черты и продолжают падать. Многих устраивает нетребовательность, необязательность, неряшество внешнее и внутреннее, словно завтра уже ничего и не потребуется. Пока распад углубляется.

25 марта. Естественное чувство гадливости у Щедрина к напирающим «чумазым»; честного, культурного, бессребреника — к стяжателям, прохвостам, невеждам. Во времена Щедрина они таились в складках крепостничества, спустя век — в щелях коммунизма, и когда рухнуло то и другое, вылезли на свет и плодятся как клопы. Не буду негодовать и проклинать смену декораций. Чем лучше чумазых коммерсантов чумазые учителя, журналисты, актёры, профессора, слесари и т.д ? Чем лучше дождь — вёдра, холод — тепла, лето — осени? И если раньше тешились иллюзиями об отсечении одних и размножении других, то теперь это позволительно только круглым идиотам.

29 марта. Весна наступает. Дрожат деревья на влажном ветру, разлились бурые лужи и подмывают снега, сорока ломает прутья на гнездо.

Очередной съезд Советов, упиваются мнимым могуществом и топчут президента. Им и в голову не придет, что Ельцин непобедим, хотя личное поражение весьма вероятно, если «мнение народное» произнесёт приговор. Его осудит глубинная Русь, которой особенно тяжело. Но даже оголтелые опасаются непредсказуемости референдума.

1 апреля. Продумывал урок о Гракхах и сразу заметил аналогию с современным состоянием: противоборство сената и трибуна, борьба за расширение социальной базы, решительный пересмотр традиционного права в пользу народа, бесчестные, низкие приёмы борьбы, разжигание гражданской розни.

12 апреля. Читаю Троцкого. Он — наиболее яркое воплощение большевизма, и, умри Ленин в самом начале революции, партия немедленно получила бы второго Ильича. Чрезвычайно умен, талантлив, напорист, самоуверен и ограничен: всё, что лежит за пределами классовой борьбы и коммунизма, отбрасывается и издевательски высмеивается. Так и не понял простой вещи, что стал жертвой не сталинского переворота, а людоедской системы, им самим созданной и выпестованной. Тоже вопрошает историю, но видит в ней только объект отрицания, даже царь-пушка и колокол предстают памятниками «московского варварства», как будто ими исчерпывается прошлое. А уж с октября 17-го — новая эпоха. Интересно, читал ли он Сорокина и его оценку большевистских новаций? Но ведь ему нужна была не истина, а любое оправдание социального эксперимента. В этом случае от истории остается один пепел.

Был в рощице у реки, раздавил жёсткую семенную коробочку, выпрыгнули граненые зерна — и обожгло. Вмиг осознал, что потерял дочь навсегда. И нет никакого оправдания, явная подлость. Уязвлен её молчанием, но оно — эхо моего. Ей 19-й.

15 апреля. Заворожён весной. Снег сошёл и держится только в ложбинках да под деревьями, растёт полоска воды между берегом и ледяной кромкой, а сам лед позеленел, истончился, вот-вот лопнет. Вся природа затаилась, приготовилась. Отчего с человеком по-другому? Тянется постылая, надоевшая нить, чтобы когда-нибудь оборваться навсегда. Как чудно эту мечту выразил Лермонтов: не умирать, а засыпать, чтобы в свой час воспрянуть полным сил. Думал, как это случилось, что остался один, обрубил все связи, погасил все мечты и осталось одно: уйти от всего и всех, жить /доживать/ с полем, травой, лесом, солнцем, ветром. Судьба, что ли? Не верю. А если судьба, так это мой характер, мои слабости, срывы, слепота. Жизнь могла сложиться иначе, более мягко, милостиво, богаче. Трижды я опрометчиво разрушал обретённый успех. Но такой безрадостной полосы никогда не было. Ничего не ценил, по сравнению с будущим дни и годы казались мелочью, пустяком, в любом начале заранее видел конец.

16 апреля. Замечательно у Ключевского об уме Екатерины: «знал своё место и время и не колол глаза другим, ... умела быть умна кстати и в меру» Иными словами — тактичный, воспитанный ум.

Из окна автобуса. Какой-то романтик начертал на стене бессмертное «Ленин жив», а какой-то реалист добавил одну букву и получилось — лжив. Как тут не вспомнить знаменитое «паТронов не жалеть».

Опалённый, бьющий наотмашь Зубакин, раздавленный режимом: «Молчи, моё сердце, молчи, Мы сами свои палачи». Светоносная, притягательная личность, разбрасывающая направо и налево брызги своего гения, нисколько не заботясь о славе. А что мы о нём знаем, кроме скупой публикации? И потому кормимся теперь непристойными шоу и политическими скандалами. Уж насколько выхолощенной, навязчивой и слащавой была советская масскультура, но там была хоть какая-то подделка под золото, а в нынешнем ширпотребе, кроме пошлости и бесстыдства, ничего нет.

26 апреля. Чудо наполовину свершилось, «мнение народное» поддержало президента. Фактически повторное избрание, однако провинция сильно разбавила высокий городской %. Это второй и последний шанс для Ельцина после августа 91-го. Если продолжит бесплодные пикировки с Верхсоветом, то провал окончательный. Решится ли на разрыв, кадровую чистку и принятие Конституции? Утешительно, что народ не потерял головы, а уж как надрывались от его имени и плакали над его участью. Пойдём дальше.

7 мая. Шестиклассники удивили. Почти у всех в семье есть Библия, многие уверенно знают евангельские сюжеты, получился достаточно серьёзный и полезный разговор о заповедях Христовых. Сам преодолеваю обезьяний атеизм, вбитый в детстве. Понял, почему у Христа на первом плане вера. Если она есть, то будет и всё остальное — любовь, прощение, милость, бессмертие; если нет, то прилагаемые превращаются в миф. В том-то и вопрос, чтобы поверить бесповоротно Такой степени веры достигали только подвижники и становились святыми. Насколько же высока и трудна эта, религиозная, вера, если другая, революционная, увлекала сравнительно легко миллионы и обескровила страну во имя нелепой идеи земного рая. Христианство ещё не понято и не принято многими как единственный путь к спасению, творчеству через преодоление животных инстинктов. Сознаю, что и это утопия, как коммунизм, но движение к ней, подвиг, идёт через борьбу только с самим собой. Это самая величественная и животворная утопия

21 мая. Смотрел старую ленту и окончательно уверился: самый чистый, возвышенный, идеальный кинематограф был у нас. Вся советская эпоха в искусстве уникальна. Это не лёгкий порыв ветра, не мираж, не безжизненный бетон, а сильное, укоренённое чувство братства, энтузиазма, бескорыстия — поверх ГУЛАГа, бедности, страха, стадности. Пока правдивая оценка невозможна. Одни оплакивают навзрыд, другие, походя, лягают. Между тем, советский коммунизм уплывает в туманную историю и опускается на дно новой Атлантидой. Он будет светить из прошлого своей духовной энергией, источник которой — исступлённая вера в новый мир, ощущение его близости, сотворённости. От него осталось лучшее — Шолохов, Пришвин, Паустовский, Прокофьев, Свиридов, Пахмутова, Уланова, Гагарин…И не одна ещё слеза скатится, не один вздох и сожаление в груди.

1 июня. Тридцать лет покоится под рукой Тургенев, а прочитал только теперь. И слава богу, что не раньше, обязательно воспринял бы через чужие оценки и приговоры. Да и он сам вышел на свою тему после сорока и закончил её сильно, молодо, убежденно. Он взял потрясшую его пушкинскую строчку «А счастье было так возможно...» и провёл её через муравейник лиц и положений, чтобы не только подтвердить фатальный разлад. Вдруг, в самом конце, открывается не мрак и пустота исчезновения, а свет и высота обретения, люди взлетают на самом краю пропасти. И неловкий Теглев, и слабый Санин, и Миша отчаянный, и нелюдимый Аратов... А дальше галерея резких, отчётливо выписанных характеров, в которых будем вечно узнавать себя, все эти Гуськовы, Харловы, Ергуновы, Ратчи, Фусты — Гамлеты, Наполеоны, Лиры простонародья. У него все мы живые, дух наш найден и запечатлен. Редкое для писателя достоинство — быть в стороне, не умалять и не возвеличивать героев, не конструировать, чтобы сделать рупором своих идей. Сработаны на века.

6 июня. Скандал и потасовка в Кремле на Конституционном совещании. Залетела ворона в хоромы, да и осталась, нравы Растеряевой улицы от пивной до дворца. Доказано, что Лысенко вслед за Ламарком заблуждался, настаивая на наследовании приобретенных признаков. Как бы не так. Бесстыдство, нетерпимость, кликушество передаются у нас от поколения к поколению.

15 июля. Прошлое лето было славным, а нынешнее ещё краше. Обильные, тёплые ливни, буйные травы, мягкий, напоённый ароматами воздух, в котором растворяешься без остатка и теряешь ощущение плоти. Наконец-то закрыли трудовые лагеря и ввели оплату полевых работ. Барщина отмирает, и это маленькая победа над прошлым.

21 июля. Единственная причина беспокойства и тревоги — несовместимость властей. Две взаимоисключающих политики обрушили на страну, и вряд ли она вынесет. Черносотенный Совет и либеральный президент, сдающий одну позицию за другой в обстановке антидемократической истерии. Им нужен народ-младенец, а его приучают ходить и думать, и вот цель: любой ценой продлить детство.

25 июля. День памяти, и радио с ТВ лошадиным дозами выдают Высоцкого. Как всегда у нас, после смерти сотворили легенду и объявили гением, а он был трепещущим мотыльком на мертвой поверхности лужи. Вот эстетика последнего 30-летия: свитер, гитара, хриплый надрывающийся голос, и посмертные метаморфозы оказываются интересней и значительней прижизненных. Крик я уже не слышу, от него головокружение и судороги.

26 июля. Вторая за два последних года денежная акция: обмен и частичное изъятие, и новые миллионы врагов у правительства из-за очередной волны головотяпства и нехватки монетной мелочи при расчётах. Торговцы станут ещё богаче, потребители — бедней и злей по воле государства. А мечта одна: пойти на поклон к варягам.

1 августа. У всех в ходу толстовская фраза, а вот Тургенев более точен и также лаконичен: «Новое принималось плохо, старое всякую силу потеряло. «Его горький, едкий «Дым» словно о наших временах. Читал и представлял лица, сцены, образы, пожелал экранизации и вдруг вижу в программе 3 серии «Дыма». Не превратится ли в дым современная полоса нашей истории, как это было уже не раз? Многие мечтают об этом и даже весьма солидные господа, например, Зиновьев, высланный и комфортно устроившийся в Германии. Он убеждён, что для России возможны или коммунизм, или превращение в колонию. Ну, если выбирать, многие предпочтут колонию, ведь это игра в термины. Его фигура типична. Философ, логик, построил свою схему и накладывает её на живой, бурлящий поток. У них сильный аргумент — неудавшаяся буржуазная перестройка 1861 — 1917 и несомненно удавшийся опыт коммунизма. Но лишь потому, что ничего лучшего мой народ никогда не видел. Несколько лет благоприятной ситуации решили бы всё, переломив тысячелетнюю инерцию.

20 августа. Невеселая годовщина августовской революции. Как будто никому не нужна, не ко двору. Одни глумятся, без стыда уверяя, что никакого путча не было. Другие стыдятся своей победы и оправдываются тем, что не сбылись мечты. С первыми все ясно, но как можно сожалеть о событии, которым можно только гордиться по всем историческим меркам. Наша русская закваска снова бродит: чистенькими в рай въехать, вера в обязанность властей фабриковать добродетели. А мы будем, как все, разбивая лоб и падая, выходить на дорогу, по-иному не получится. Особенно, когда столько стыдливых, сомневающихся, выжидающих, не говоря о дерьме. Если в 17-м 240 тысяч коммунистов решили судьбу нации, то почему теперь 36 миллионов граждан не могут снова выпрямить страну, не впадая в утопизм мышления и политики.

22 августа. Букварь в 1300 рублей. Ничем, кроме алчности, такое оправдать нельзя. Новых Сытиных пока не видать, а государство сбросило всю культурную сферу. Какая близорукость, а скорей всего — уровень нашей власти. Бездарное использование ТВ и радио, а через них можно было сильно двинуть просвещение народа, привитие первоначальных навыков культуры. Вместо этого — слезливые мелодрамы, уголовщина и реклама.

1 сентября. Глухое, непроницаемое небо, дождь, набегающий мутной сеткой, холод. Вот откуда в России бездонная тоска, тяжёлые, вздорные характеры, вечное недовольство и воздушные замки. Это нехватка солнца, моря, тепла, неги, сиюминутных удовольствий. Не природу же исправлять.

22 сентября. Наконец-то Ельцин совершил мужской поступок, прихлопнул Верхсовет и объявил досрочные выборы. Мера настолько запоздалая и внутренне пережитая, что воспринята лишь с облегчением и, не скрою, злорадством: так разнузданно вели себя хасбулатовцы. Есть сомнение, а будет ли действительно новым будущий парламент, если учесть, что бывшие депутаты сильно покраснели. И народ, и власти густо проперчены коммунистическим духом, и по-прежнему сила и вера России — в демиурге.

1 октября. Первая на моей памяти передача о Фирсовой, ей 75 лет. Узнал её имя с пластинки в 60-м и навсегда впитал родниковой чистоты и свежести голос. Как и предполагал, она — нешумная, совестливая, кроткая натура, заметное отражение своих героинь, потому и была в тени кроме сцены. Одним через край славы, другим на донышке, потому что не умеют и не хотят возводить пьедесталы. Дай бог ей крепости и тепла в поздний час.

2 октября. Вот он, беспримесный первозданный большевизм, засел в Белом доме и плодит отвратительные выходки с привкусом крови. Когда же они перестанут терзать нас или, точнее, когда им обрубят когти и вырвут жало?

3 октября. В Москве настоящий бой, призывы к штурму Кремля. Только ребенок мог делать ставку на переговоры с шайкой Хасбулатова и мирное разрешение вражды. Опять сделан первый шаг и не сделан второй — ликвидация осиного гнезда. Боясь пролить капли, получат реки, эти мерзавцы ненасилие расценивают как слабость. И вот профессиональные вооружённые отряды позорно пасуют перед бандитскими формированиями, и положение таково, что можно проснуться при новой диктатуре. А вторая сторона отсиживается.

Последний раз за городом. Мглистые дали, пёстрый, покорный и тихий лес, поникшие травы и терпкий, пряный аромат увядания. Наткнулся на стайку рядовок, вот и все грибы. Промок, замёрз, зато проводил журавушек. Летели клин за клином и мне покурлыкали на прощание.

23-00, радио и ТВ прервали передачи, мятеж разрастается, бой за телецентр, полоса предательств и колебаний, дело за верными войсками, а их нет под рукой. Непрерывные репортажи ВВС и «Голоса Америки».

5 октября. Политическое затишье, принципиальные решения не объявлены или еще не выработаны. Только теперь должна начаться Россия посткоммунистическая. Главное — роспуск всех советов и изоляция бывшей советской и партийной номенклатуры. Все требуют жёсткости и непреклонности. Но уже отпущены все депутаты, а через месяц-другой Руцкой с Хасбулатовым выйдут на свободу и станут национальными героями для известного рода публики. Опять возобновятся «Правда» и «Советская Россия», а в декабре изберут левую Думу, которая и свалит незадачливого президента.

6 октября. Снова две России лицом к лицу, и удивительное дело. Та Россия, которую сажали, которая безропотно шла на каторгу и в застенок, эта Россия и теперь стойко несёт тяготы безвременья. А та, которая куражилась, сажала, гадила, пировала и которой даже хвост не прищемили, эта остервенилась, распоясалась, налилась ненавистью и злобой, пошла на приступ. У нас никогда не было общества, единство было мнимым и холопским, а в глубине мерцали недоверие, подозрительность, страх. Нет единого общественного идеала, как на Западе.

8 октября. Записка в кармане убитого бандита: «Я ненавижу эту вонючую страну». Захватил детей-заложников, собирался бежать за рубеж по проторенной многими дорожке. Такие люди, перекати-поле, были всегда, но особенно расплодились в последнее время. Они падки на чужой хлеб, тепло и порядок. Им неведомы муки сотворения Родины, и это самое страшное обвинение советской системе. Она была обречена массовым равнодушием, безволием, отупением. Разве могли подобные настроения возникнуть у шмелёвских мастеровых? Они и помыслить — то себя не смели вне Христа, Москвы, хозяина, России-матушки. О такой «неразвитости» и «необразованности» нам еще долго-долго мечтать.

11 октября. «Известия» удивляются, почему вместо служебного расследования военное и охранное ведомства удостоились монарших милостей в неумеренном количестве, да ещё над свежими могилами. Любая корпорация, а властная в первую очередь, живет по закону взаимной поддержки и обязательств, не говоря уж об инстинкте самосохранения любой ценой. Это чудо, что расстреливали Белый дом, а не Кремль, что убили 150 человек, а не 150 тысяч. Власть никогда не была морально-безупречной, в чём постоянно упрекают её наши моралисты. Её долг — профессионально и эффективно обслуживать всё общество.

19 октября. Как и ожидал, нарастает волна прекраснодушия и сочувствия к поверженным, критики властей. Это уже аксиома, что некоторые истины нашими либералами просто не воспринимаются, и одна из них та, что безусловная свобода рано или поздно ведёт к безусловной диктатуре. Политическая пауза затянулась, и до выборов ничего кардинального не последует, хотя самое время проводить тяжёлые, болезненные решения. Но боятся недовольства внизу, и получается, что поляки, эстонцы, литовцы, армяне и другие могут терпеть и жертвовать, а русские на это не способны.

Дети сильно изменились: туго соображают, безразличны, выбирают лёгкие варианты, почти невозможно перевести в рабочее состояние, интерес поднимаю буквально физическим усилием, перенапряжением. В их глазах моя репутация незыблема, но мало чего стоит. Самое страшное, что остановились в развитии, какими были в 10 лет, такими остаются и в 15.

24 октября. Слепой, безжалостный рок. Сначала умер сын на дворовой скамейке, через месяц машина сбила мать, и семья исчезла.

26 октября. Для Рикёра состояние счастья в чтении прекрасных книг. Согласен: всегда под рукой, на всю жизнь, год за годом поглощают и возмещают все остальное — потерянное, несбывшееся, несбыточное. И ещё, пока дышу, музыка, степной ветер, приветливая улыбка.

30 октября. Великий «Тихий Дон» — и книга, и картина Герасимова. Почти в каждой сцене слеза прошибает, и до чего обнаженно-мудро рассказано, как одна неправда /или правда/ одолела другую, истребив половину народа. Так неужели же теперь сил и терпения не достанет, чтобы впервые, может быть, устроиться по своему разумению, а не подстрекательству новых «борцов за счастье». Ах, эти грязные торгаши и неподъемная высота русского духа, опять их разводят в разные стороны, пугают победой одного и гибелью другого. Непрерывные рассуждения о храме, но ведь в храме люди не живут. Грустно, что эти глупости разделяют многие вполне искренне и бескорыстно, но ведь за ними же дьявол.

4 ноября. Бессонная ночь у приёмника. Войска подоспели, перелом достигнут, мятежники рассеяны, перестрелки продолжаются. Потрясающая слабость, неумелость, беспечность властей, каждый раз подставляющих народ там, где безотказно должен действовать человек с ружьем. Есть у Ельцина судьба, в третий раз спасла и принесла победу. Неужели же и теперь не будет сделан решительный поворот? Боровой точно выразился, что Ельцин представлял себя в нормальной стране, отсюда его мягкость и уступчивость. Значит, он не задумывался над историей.

6 ноября. Постоянные вздохи и жалобы отовсюду, что жизнь мимолётна. Напротив, она незаслуженно длинна. Обделывать свои делишки и мечтать о столетнем юбилее, не смешно ли? Неужели об этом мечтали Жанна, Сергий, Серафим, Лермонтов, Вревская, Кузьмина? Для них бессмертие было бы тяжким наказанием. Все они достойно победили вездесущую пошлость и поднялись над временем. А мы — мусор, падающий к ногам очередного вождя. Про сочинителей не говорю. Сочинительство, по высшему счёту, тоже для себя, как дыхание.

7 ноября. Прошел в колонне демонстрантов по всему маршруту, 5-6 тысяч, исключительно пожилые и старики. Настроены миролюбиво, беззлобные и заученные разговоры об «Эльцине,» столичных расправах, ценах. Спутник, рабочий или инженер, увлеченно пересказывал мне Гумилева. Страсти разжигали только ораторы.

27 ноября. Грязный снег, базарная толпа, переполненные автобусы, а внутри непроизвольно и сладостно звучит: «и чего-то до слёз и до боли мне жаль, в тёмном зале смолкает рояль». Звучит неотвязно и властно, как направленные сигналы с далекой планеты, как зов потерянного и забытого.

5 декабря. Хор воплей, что и свобода грязная, и демократия продажная. Какие заслужили! Когда же собой займемся, когда признаем, что никто не мучит нас больше самих себя?

13 декабря. Первые результаты: Конституция прошла, но прошел и национально — левый выверт. Успех Жириновского был предсказуем, это реакция обывателей и надежда на третий путь.

16 декабря. Мнение почти единодушное — наступление фашизма. Не уверен, кажется, это чистейшей воды буланжизм и пройдёт, как угар. Нет худа без добра, хорошая встряска для демократов. Так и не избавились от компрослойки и действуют вяло, несмело, заискивая. В народе таких не уважают.

27 декабря. Вторая реальность стала посильнее первой, где ем, сплю, хожу на уроки, разговариваю с приятелями. Постоянное погружение в историю, беспокойство, с чем явлюсь на урок, как объясню, а в ответ — одиночные импульсы. Мои питомцы так же далеки от истории, как и я в их годы. Невероятно то, что занимаясь своим делом 25 лет, все хуже и неопределеннее понимаю сам. Или непростительно заблуждаюсь в выводах, или на самом деле всё стихийно и сумбурно.

28 декабря. Бессловесный, усечённый Гимн. Попробовал сочинить свой.

На земле бессмертна Мать Россия.

Сквозь века дерзаний вновь и вновь

Ты возносишь истины святые:

Правду, Мир, Свободу, Любовь.

На просторах твоих величавых

Хор народов привольно звенит.

Торжествуй, Российская держава!

Вечный свет тебя озарит.

От широкой Волги и Урала

На восток и запад твой полет,

Всех единством братским ты спаяла,

В каждом дух твой гордый живёт.

Не померкнет былинная слава,

В испытаньях крепка, как гранит.

Торжествуй, Российская держава!

Вечный свет тебя озарит.


31 декабря. Последняя новость уходящего года — внезапная смерть А.Д. Ко мне был пристрастен, часто несправедлив, но ничтожным, мелким типом его не назовешь. Никакого раздвоения, весь остался в милом его сердцу прошлом, окостенел — и время его свалило. Мерзко и холодно, уходят не вдали, за горизонтом, а рядом, уходят от меня, расчищая дорогу.


1994


2 января. Все новогодние телепередачи — соблазняющий и растлевающий парад незаработанных подачек, до которых мы все охочи, торжество вещизма. Детей никто не осудит, а вот многочисленные дяди-тёти хоть бы раз проявили бескорыстие и забытую скромность. Можно представить, как будут восприняты эти шоу в обычных семьях, в заброшенных деревнях и городках.

На рынке горы продовольственного импорта, китайского ширпотреба и сами китайцы впридачу. Очередное подорожание услуг и товаров, но и доходы несколько возросли, пропорция поддерживается. Подобный ход был самым разумным в 92-м. У всех на глазах Украина, и это примиряет с собственными реформаторами, их шоковой терапией. А какой это шок после коммунистических экспериментов? Так, лёгкий массаж.

16 января. Миних в пелымской ссылке на протяжении 20 лет, как признаётся, не скучал «ни единого часа». Организованная натура, умеющая подчинять себе и людей, и время. А ведь это XVIII век и сибирское село в 40 дворов. При обилии современных развлечений — масса скучающих повсюду и алкогольные преступления в ежедневных сводках.

28 января. Снова откат, выдавливание рыночников, сомнительные комбинации в центре и на местах, одним словом, новый тур большой игры. Видно, судьба: как реформы, так ряд безобразий. Терпеть можно только с одним условием, что из кипящего котла вынырнет вместо Ивана-дурака Иван-царевич. А не захлебнётся ли? Терпеть грешно простому человеку, когда в одночасье сколачивают фантастические состояния и беззастенчиво эксплуатируют власть. Но без смирения не будет перерождения. Как достойно ведут себя прибалты, венгры, чехи, понимая, что надо платить. И наше свойство: терпеть столетия и, вырвавшись на волю, требовать всего враз.

Мельников-чародей, 4 тома и все безупречным русским языком. Конечно, возьми он другую тему, героев, обстановку — пришлось бы и языком поступиться. Ведь у Пушкина, Тургенева, Толстого язык европейский, и только у Мельникова это нетронутый, заповедный материк. А идея вечная и грустная: раздельность божьего и мирского, служение тому и другому по их законам — согрешу и покаюсь.

29 января. Возвышенно-мучительное удовольствие — стоять на яркой сцене и вместе с хором исторгать звуки признания, тоски, восторга — всего, что впитала мелодия. И сдержанная публика на глазах оттаивает, оживляется и рукоплещет нашему любительскому творчеству. Если бы не хроническое напряжение души, пустой страх, мешающий свободе раскрытия. По-настоящему полно, ярко, самобытно русские жили только в искусстве, заменив им реальный и нелюбимый мир.

6 февраля. Встреча с 19-летней дочерью, привела мать. Остались чужими, только внешнее любопытство. Это называется — не занимать места в жизни. Приветлива, аккуратна, способна, надежд на сближение никаких.

2 марта. Стало очевидно, что мы такие же, как остальной мир, что чрезмерная забота о духовности прикрывала всего лишь бессилие и маниловщину, что поиски своего пути выродились в изоляцию и заповедник нелепостей. Легко и отрадно, что не нужно искать и демонстрировать какие-то неслыханные добродетели, жить напоказ, а можно полностью Заняться собой и своими делами. Только бы не сковали народ новыми планами, программами, курсами, концепциями и прочей чепухой.

6 марта. Новое для меня имя — Михаил Красинский. Пронзительный мотив боренья на равных мира и человека, судьбы и личности. Сколько невостребованных детей у родины-мачехи, самых лучших, кротких, чистых и беззащитных. Сто лет назад — десятки, в нашем веке — миллионы, и это прогресс?

9 марта. Очередная публикация о Федоре Кузьмиче. Перевоплощение маловероятно, но характер легенды замечательный: только вне власти возможна праведная жизнь, да ещё вне общества. Так любимы народом отшельники, пустынники, молчальники, подвижники — все, кто уклонился от мирского, общепринятого и только поэтому остался чист.

18 марта. Заключение психэкспертизы: шизофрения в тяжёлой форме, недееспособен. Ещё одна перечёркнутая надежда и 14 впустую растраченных лет на этого ребенка. Как будто кто-то зло смеётся и постоянно подсовывает очередной розыгрыш — своего рода шизофрения, но осознаваемая. Спасение одно: считать всё происходящее несущественным и ничтожным, тогда понятия успеха-неудачи теряют смысл. Есть только полоса препятствий-преодолений на пути к освобождению.

20 марта. Признание Денисьевой: «я вся живу его жизнью, я вся его, а он мой». Вот чего не было у нас, а потому не было продолжения и развития, а были расхождение и угасание.

10 мая. Политическое затишье, определяемое превосходством президента, присмиревшая и нерешительная Дума, демонстрация примирения за исключением крайних. Таковы последствия октябрьского штурма. На Руси правит тот, кто не боится пролить кровь, стукнуть вовремя кулаком.

Помпезно, в духе советских лет, отмечен День Победы, подчёркнутое внимание и апелляция к ветеранам. Единственный праздник, которого никто не стыдится, так как победили не своих. Все остальные годовщины двусмысленны и надуты.

Продуктов и ширпотреба достаточно, цены несколько притормозили, но самое позорное — публичная экономия на культуре. А деньги есть: гомерическое воровство и колоссальные доходы коммерсантов, банкиров, управленцев. Вот эта доброта разводит меня с правительством, его дикой нерасчетливостью и бесхарактерностью. То ли не хотят дразнить гусей, то ли оптимизм Панглоса. Но такой капитализм разорит страну и подпитает левых.

12 мая. Наведываюсь в детский дом, 200 слабоумных и безумных, но разве они инвалиды или, тем более, несчастные? Для этого надо сознавать своё уродство, а они не ведают о нём. А то, что творится за стенами детдома среди нормальных, заставляет по-настоящему содрогнуться. Никакого сострадания или жалости к этим детям нет. Их существование ясное и определенное, а отсутствие свободной воли — не самый крупный порок среди других. Многие указывают на бессмысленность жизни подобных людей, но и по этой статье они вряд ли значительно уступают разумному большинству. Верующий подросток, только в своём положении и способный безоглядно отдаться учению Христа. Показывал зачитанное евангелие и наизусть твердил его страницы. Признался, что раньше много матерился, а теперь сдерживается и кается. Ненормален ли он, и кто тогда нормален? А если все мы считаемся наделёнными рассудком, не лучше ли будет для нас потерять его?

Впечатление такое, что подавляющая часть народа только что вышла из заключения с вонючими парашами и разнузданными паханами. Повсюду царит блатной жаргон, оскорбительные манеры, жующие челюсти и не знающий остановок конвейер наживы, хулиганства, вредительства.

15 мая. Господи, дай мне сил вынести одиночество и холод, смуту и разлад, грядущую старость и оскудение, забвение и равнодушие. Дай терпения вечного и исцеляющего, дай его всем, дай России, а в терпении пусть зреет и крепнет надежда. Без терпения всё погибнет, но опасное заблуждение думать, что терпеть умеют и хотят все.

17 мая. Синявская сетует, что 5 выступлений в месяц для певца тяжелы, артист должен восстанавливать силы. Может быть и так, но я сравниваю с учительским трудом: каждый день 4-5 уроков, не считая мелких, выматывающих забот классного руководителя — всё из-за куска хлеба, не более. Труд учителя проклят и обесценен всеми, начиная с государства.

27 мая. Саввина в постановке ефремовского МХАТа. Был спектакль, но не было театра как зрелища высокого и отрадного. Играла сильно и темпераментно в скучной, вялой и вязкой пьесе в унылых традициях русского реализма. Как начали умиляться с «Ревизора» — надо же, как в жизни! — так и до сих пор не остановимся. Потому и смотрят взахлёб мексиканские сериалы, что там отталкивание от обыденщины, там вступают в действие законы искусства, а не отражения. Актеров жаль за правдоподобие. А какой великолепный обломный ливень поздним вечером! Водяные столбы плясали в светло-серой мгле, вскипающие потоки на асфальте и гигантские молнии. Стоял полчаса под навесом, смотрел, слушал, вдыхал, переливался в бушующую стихию. А ещё — белый пир берёз, переходящий в зелёное ликованье.

28 мая. Возвращение Солженицына подается как национальное событие, усиленно лепят нового Толстого, да и он, судя по манерам, принимает навязываемую роль. Преимущество перед Толстым неоспоримое — пострадал. Только пустые это хлопоты, времена пророков и мессий миновали, а взваливать совесть нации на одного несправедливо при таком обилии российских мучеников в XX веке. Вряд ли и читать его будут так широко и повседневно, как читают для наслаждения Тургенева или Толстого. Именно он наиболее полно объяснил и высветил послеоктябрьскую бездну, поглотившую народ, и в этом качестве место его в истории прочно и незыблемо. А будет ли царь слушать поэта, обязанного быть недовольным? И как ни смешны, наивны попытки существенно повлиять на внутреннее состояние России, да будет Бог ему в помощь.

29 мая. Подслушанный в электричке спор о русском человеке: может или не может он без страха, расстрелов и лагерей? Непреклонный вывод фронтовика: без жестокости не победили бы, и теперь не выстоим Тотчас вспомнил последний роман Астафьева «Прокляты и убиты», весь пропитанный духом жестокости к собственному народу и острой болью за муки братьев-солдатиков. Бросили на погибель, прикрылись миллионами, чтобы потом прогарцевать на белом коне и похвалиться полководческим искусством. На уроках десятки лет перечисляли мнимые причины, а они все в одном слове – жертвенность.

31 мая. Факт, достойный войти в летопись современной России. За неявку в суд оштрафованы: министр Ерин на 30 рублей, четверо крестьян на 14 тысяч рублей каждый /РГ, 31 05/. Это называется — на пути к правовому государству.

5 июня. Полный разрыв, вспышка её и моей сжигающей ненависти. Два человека не могут пойти навстречу, а что же говорить об обществе? Умом понимаю, как надо, но столько накопилось обид, что ум отступает.

12 июня. Когда же мне было легче: когда пасынок бродяжничал и крал или теперь, когда он в детдоме и с ним моя часть? Тот случай, когда отрезанная боль не успокаивает, а оставляет пустоту: столько в него вложено сил физических и душевных. Он доволен своим новым положением: беззаботностью, обильной пищей и явным превосходством над остальными. Приехал домой и разрыдался. Зачем всё было и есть? Никто не ответит, а если и ответит, то успокоительной пустой выдумкой, затверженной со времён Адама.

28 июня. Всех охватило обманчивое чувство лёгкости, когда сверху объявили прежнюю веру ложной и разрешили ни во что не верить, просто жить. Весь умственный интерес публики сосредоточен на рыночных и криминальных фактах,

порождающих волну за волной слухи, домыслы, злословие. И живут, действительно, просто, ни в чём себя не стесняя. Надуманное беспокойство насчёт отсутствия новой

государственной идеологии и предложения слегка подправленных «единой, неделимой» и «православия, самодержавия». Как будто и не существует великой русской философии, которая только и занималась вопросами «Чем жив человек? На чем стоит государство?» Некому привести в систему, дать народу в форме непререкаемых постулатов и изо дня в день укоренять в сознание, как делают это протестантские проповедники через мощный пропагандистский аппарат, и ведь подтягивают общество. Вместо этого растерянность и беспечность.

1 июля. Бесподобная деталь в рассказе проститутки: во время работы она машинально и незаметно для клиента посматривает на часы, стоящие в ногах, чтобы не просрочить отведённые на сеанс 15 минут.

4 июля. Внимательно прочитал Лермонтова. Душа, насмерть раненная глухим и бессердечным миром. У него не было детства, уже в 14 лет он убит «жизни тяготеньем», в 16 предчувствует страшный конец и вздох облегчения у окружающих. Ранние стихи написаны словно 40-летним, отрок ясно различал вещи, к которым мы подходим после десятилетий утрат, ошибок и прозрений. А причины его несчастья? Думаю, тут формула одна, несходство — непонимание — одиночество — страдания — обреченность. Если у обычных людей подобное выражается слабо, то жизнь гения вся в резких изломах и грозовых вспышках. Он сознательно отвергает компромисс с обществом и властью, что безуспешно пытался сделать Пушкин. Его пророк уже не обходит моря и земли, а бежит навсегда в пустыню. Он не нужен людям, и люди для него невыносимы. Стал бы Лермонтов другим, терпимым и снисходительным? Уверен, что нет, с таким настроем, мировосприятием жить невозможно, и поэт не хотел жить, как все, ушёл непокорным. Восхищаться тут нечем, а можно изумляться мерой постижения и неприятия земных устоев. Всё мы видим, понимаем и — подстраиваемся.

В сочетании с живописной силой — глубокий мыслитель, ум трезвый, острый, безошибочный. Весь XX век начертан в «Трех пальмах». И никаких поисков виновных, чем до сих пор больны все современные художники, никакого разделения на злодеев и жертв, чистых и нечистых, правых и виноватых. Только поэт и Россия, вся снизу доверху, «страна рабов, страна господ».

20 июля. «Чайковский» Берберовой на вечную тему «гения и толпы». И, конечно, толпа не замедлит воспользоваться его привычками для оправдания собственного ничтожества. Но чем больше она приводит фактов о его странностях, слабостях, беззащитности, тем симпатичнее и ближе становится его личность, сам успокаиваешься, потому что не одинок, у каждого из нас много братьев и сообщников — скорее тайных, чем явных. А кем был Чайковский на самом деле, Берберову читать не надо, он рассказал о себе так, как никто другой. В 68-м в Ростове мы с Сашей на летней эстраде слушали «Зимние грезы». Перед исполнением он спросил: «А знаешь, что говорят о Чайковском?» Я горячо возразил: «Вздор, послушай и сам убедишься». Он слушал впервые и после концерта подавленно признал: «Ты прав, это сплетни». Какой рывок от «Зимних грез» до сознательного прощания с миром в Шестой.

Под мелким, тёплым дождем по размытым дорогам, тяжёлой, поникшей траве ходил по грибы. Счастлив в лесу. Довольство, полнота, безмятежность и маленькие радости на каждом шагу.

23 июля. Сам собой незаметно возник и разросся базарчик прямо у порога магазина: овощи, молочное, ширпотреб в автолавках. Дорого то, что не по указу и плану, а стихийно, как живая иллюстрация самодеятельности. Только бы не прикрыли, как это произошло с десятками подобных торжков под предлогом упорядочения. Местная бюрократия сильно окрепла и выросла, с Москвой говорит на равных, а то и вызывающе. Собственное Законодательное собрание, областные законы — такого на Руси не было со времен гражданской войны. Подоплёка утилитарна: переложить ответственность на местные власти и повязать их с населением. И это замечательно, если бы не рецидивы советского произвола и признаки тихой реставрации. Образ Ельцина поблек и скомпрометирован союзом с бюрократией. Обычная метаморфоза правителя, озабоченного удержанием власти.

12 августа. Всё идёт своим чередом, как всегда: через пень-колоду, сбивчиво, халтурно, есть потуги и видимость, но нет труда. Указ о безоговорочном приеме в старшие классы всех желающих, возврат к советскому всеобучу и превращение школы в отстойник для оболтусов. Сколько их, сломавших учительские жизни и незаметно подточивших государство, прошло через мою жизнь. Зато отсрочка криминальной карьеры на 2 года.

В газетке попалось знакомое имя Г.Э., бывшего секретаря райкома, теперь она зам. главы администрации района и на казенные деньги благоустраивает своё гнёздышко. В Кормиловке сам глава изощрённо воюет с местным судом, отключая отопление, воду и т.п. Одним словом, вошли во вкус, оперились. Мысленно сочинял письмо-крик президенту о необходимости широкой пропаганды культурного образа жизни для всех слоев населения, но до пера дело не дошло: там бездонный колодец. Нередко свинство идёт от простого незнания, отсутствия в обществе культурной атмосферы, в которой каждый учит другого примером, сама среда обязывает. Помню начало 60-х, эти многочисленные университеты культуры, поток изданий по искусству и этике, кинотеатры без контролеров и киоски без продавцов. Так быстро эта волна разгладилась, что и следов не осталось. Сколько себя помню, народ никогда не учили серьёзно и планомерно азам культурного быта, а теперь и подавно.

14 августа. Как только исчезли партийные надзиратели и рассеялся страх, тотчас на всех этапах поселилась безответственность: перестали вовремя завозить продукты, подавать воду, чистить канализацию, регулировать городской транспорт и вообще поддерживать порядок. Прежние и новые корпорации заняты одним — эксплуатируют государство.

26 августа. Если следовать Гёте, что «восприятие и воссоздание частного составляет сущность искусства», то русская литература безупречна. Верна и связь между продуктивностью и гениальностью, а вот бессмертие дарует только определённого рода деятельность, не обязательно гениальная. Досадно, что сотни бытовых гениев уходят беспамятно. Смотрю на Ю.З.: начитана, с неослабевающим умственным интересом, художественным вкусом и виртуозным умением создавать из мелочей красивые веши. Не менее поэта и актёра она достойна известности и признания, но когда же подобное было? Тысячи мастеров сгинули бесследно, потому что творили наедине, бесшумно, да и не принято ставить их на одну доску с избранными. Улетучились прекрасно сделанные жизни, великие души, благородные поступки, и мы превратились в безликий народ, прикрывающийся давно наскучившими хрестоматийными фигурами.

14 сентября. Перелистал журналы — пустота, прикрытая грудой слов, мелкая пространная пустота, как плесень на стене, трудно вникнуть в суть обсуждаемого, ни одного прямого попадания. Пересказы-перепевы давно заученного, что цивилизация исчерпана, новых эпох не предвидится и остается только бессменно стоять на часах. Может быть, для других это и справедливо, но мы-то еще и не жили, только выходим на солнечную поляну, и разве нельзя заняться воспроизводством культуры? На этой дороге тупиков не бывает.

8 октября. Погрузился в школьную рутину: дежурства, инструктажи, отчеты, дисциплина, частокол мероприятий, и у всех отвращение к этому запущенному конвейеру. Типовое образование сохранилось незыблемым — с бесправием и зависимостью учителя, нормативной обязаловкой, предметным верхоглядством, неусыпным контролем чиновников. Шумиха перешла в тихую реставрацию и остановку.

Обратил внимание на дивную по глубине и первоценности египетскую поэзию. Разгадан и выражен смысл бытия во всех оттенках и состояниях, подумать только! — за 2 тысячи лет до Библии. Каждая строка просится в афоризм, но эти — перлы: «Человек с ласковым взором несчастен. Земля — это приют злодеев. Смерть стоит передо мной, подобно возвращению человека из похода к дому своему».

30 октября. Тёплая и сухая осень, покойные дни с прохватывающими утренниками и неоглядной синевой. Славно поработал на земле, всё успел и заскучал по ненастью. Очередной всплеск инфляции и цен. Солженицын в Думе со своими литературными рецептами. Все едины в том, что плохо, но никто не знает, как надо и худший ли вариант проходит на практике. Милейшая Ю З. из чопорной учительницы превратилась в преуспевающую торговку и нажила миллионы, а как осуждала «спекуляцию». Народ зашевелился.

2 ноября. У 17-летней девушки, моей ученицы, открылась лейкемия, бесплатно лечить отказались, а препарат из 5 таблеток стоит 130 тысяч. Собирали деньги. Поневоле вспомнишь социализм и проклянёшь наш капитализм. Ельцин насмешил распоряжением о сокращении своего аппарата на 1 /3, а ему всего-то 2-3 года. Порядочный запас.

13 ноября. По-прежнему преобладают средние, надёжные дети и просто замечательные, но — поштучно. Значит, обрыва не будет.

2 декабря. Читаю областной закон «Об административной ответственности»: «выбрасывание предметов на трибуны, сцены, спортплощадки и т.д.; выбрасывание каких-либо предметов с балконов, из окон домов и транспорта; прыгание в воду с мостов, пристаней, спортивные игры на пляжах; поджигание пуха, сухой травы, разведение костров, срыв и порча афиш, плакатов и объявлений, изображение на них рисунков, непристойных и иных надписей, порча внешнего вида стен, лестничных клеток, лифтов, подъездов и т.д.; повреждение или снос скамеек, урн, бордюров, дорог и тротуаров и т.п., беспривязное содержание собак, содержание скота или домашней птицы в многоквартирных домах...» Всего 41 статья. Великий Хаммурапи! Твое дело живет и побеждает. Но сравнение в пользу царя, у него нет «выбрасываний, взбираний, прыганий» и других перлов. Этот закон следует вставить в главу о российской реформации: лучше не объяснить, не описать современность.

А вот кусочек другого уровня. «Из-под грязного ватника и короткой застиранной ситцевой рубашки обнажился низ бледного нечистого брюха, длинный кривой член и синий мешок с яйцами, висящий, как у некоторых пород крупных сторожевых собак, на тонкой нити». /Ю.Нагибин. «Октябрь», № 9, 1994/ Наконец-то наша литература добралась до самых потаенных мест! Одним и тем же пером — опытным, зрелым и точным — описаны и море в Коктебеле, и член алкоголика, и неоднократные траханья иного героя. Неужели это было так необходимо для его таланта? Времена не те, чтобы принижать искусство. Оно одно теперь, как плотина, под напором крови и грязи.

4 декабря. Сквозь окно на заснеженные пространства, на спящие луга, леса, озёра. А на обратном пути — бледная острая дужка месяца. Сидел, стиснутый в углу толпой таких же, как сам, мешочников, возвращались с дешёвой сметаной и маслом из района.

12 декабря. Третий день шум вокруг Чечни. Вся соль в том, что вступили на территорию, как не устают повторять, неотъемлемую от России, а встречены и ведут себя как агрессоры. Выйдет опять конфуз и позор. Уж лучше совсем отказаться от Кавказа, здесь в почете только сила.

21 декабря. Ложь или умолчание о Чечне, а ясно одно: увязли и опозорились, армия деморализована, режим обречен.

22 декабря. Выдержат ли земля, воздух, вода, птицы и звери всё, что творят с ними люди? Люди-то вынесут, воспитанные «суровой мамашей-историей», сформировалась особая порода двуногих, вроде крыс или тараканов, торжествующих над всеми ухищрениями технологии. И что же, бессмертная тварь как итог эволюции? Тогда пусть свершится Апокалипсис, о нем многие мечтали и приближали. Самая тяжкая ноша — безверие, такое необъятное и мрачное, какого никогда ещё не знала Русь.


1995


5 января. Только ленивый не ругает и не лягает раненого медведя. Еще вчера шпыняли за нерешительность, а нынче с упоением предсказывают падение. Дело не в чеченской войне, а в той, которая кипит внутри России против президента. Причитают об обманутых надеждах, разочаровании, как будто ждали, что из утиного яйца вылупится лебедь. А Ельцин получает заслуженно за капитуляцию перед военщиной. В Чечне воюют наёмники, а с нашей стороны необстрелянные мальчишки.

14 января. Читаю у С.Булгакова: «Счастье и гармония на земле есть лишь краткое мгновение или иллюзия, и достойно изживаемая трагедия выше их, ибо она и есть крест, данный каждому человеку». Как это по-русски и успокаивает непреложностью и безошибочным постижением. Непрерывное желание счастья оборачивается озлоблением и мизантропией. Счастье всегда чудо, тем более дорогое, чем внезапней и короче.

29 января. Позвонила и попросила утешения, успокоил, как мог. И слабый делается сильным, когда просят о помощи. Вопреки неудачам и несообразностям дышу, заполняю дни, размышляю.

2 февраля. Два крыла у человека — вера и знание. Без веры мёртв, делец; без знания беспомощен, юродивый. И то, и другое приобрести трудно, но знания универсальны и неоспоримы, а веру не возьмёшь напрокат, надо выращивать самому. Во что же верить, в земное или божественное? Опыт подталкивает ко второму: божественное через земное, как дано историей Христа.

Временами душа взыграет, хочется рассыпаться сверкающим снегом, вспыхнуть заревой полоской, лечь луговым ковром. Всё нечеловечье — родное, тёплое, надёжное, всё прочее — боль и сомнения каждый день. Сколько же я раздал авансов одним, осудив других, как будто забыл, что права на приговор не имею.

21 февраля. Через 100 лет Англия покаялась перед памятью Уайльда. В России расправлялись за ум, независимость, политику, но никогда — за любовь. Не так уж далеко ушла благопристойная Британия, не так уж безнадежно отстала Русь. Можно любить женщину, ребенка, кошку собаку, а мужчину мужчине — нельзя. Как будто можно разделить любовь на чистую и порочную, она вся — умиление и восторг души. Моя любовь к Саше, Жене всегда со мной, как и неутихающая боль от потери. Помнишь, друг, я написал тебе про озеро, затерянное в лесной глуши, зыбкие воды которого всегда прозрачны и таинственны? Я смотрел в эти воды, замечал их неуловимое колебание и молодел. Ты тянулся ко мне, догадываясь, что не предам, поддержу, согрею, и мы срастались всё крепче во взаимной искренности, порыве, ласке.

2 марта. Оплакиваем Листьева. Всеобщий любимец, профессионал высокой пробы, обаятельный и открытый в общении с миром. Раскручивание дежурной суеты, чтобы сбить накал негодования. Странно, что ничего не меняется, умри хоть дворник, хоть герой. Колесо катится по наезженной колее. А надо остановиться, замереть, прислушаться, задуматься. У всех свинцовая усталость от неудач, срывов, беспросветности. И назад нельзя, и вперёд не хочется, Всплывает гибельное: будь, что будет.

4 марта. Убивают молодую, поднимающуюся Россию. Незадолго до гибели он беседовал с Немцовым, оба красивые, уверенные, умные, устремленные. И без этой патологической злобы, брюзжания, неприятия. Сто лет назад лучшая молодёжь шла в революцию ниспровергать, теперь она рвется творить и строить. И это у нас, где радикализм был модой, кипел в крови.

8 марта. Дышал весной. Денёк переменный: то рассеянное солнце, то сизая мгла и сухой шелест снежных хлопьев. А воздух уже напитан влагой, светится белизна берёз, сорочьи свадьбы. Отлегло с души. Вчера подошёл мальчишка-проказник и настойчиво просил прощения за собственное непотребство. Я напустил строгость, а внутри ликовал: это от неба.

18 марта. Мнение немца о России в «Колыванском муже» Лескова: «там выходит всё…что-то неопределённое». Через век аналогичное констатирует философ: «страна вечной

беременности». Русские оплодотворяют планету и бессильны у себя дома. Если вспомнить Герцена, нас душат концы, тянущиеся из прошлого. Как никогда, видно это обилие концов — мощная корневая система.

30 марта. У знакомой торговки дневной доход до 50 тысяч. Торгует на вокзале у проходящих поездов, покупают охотно, милиция не мешает: как-то они договариваются. А Ельцина ненавидит и собирается голосовать за коммунистов. «Да ведь они сразу прикроют вашу торговлю», — напомнил я ей, и эта очевидная мысль её смутила, она и не задумывалась о связи своей свободы с нынешним состоянием страны. Как безошибочно этот массовый сорт людей — «воителей» прозрел Лесков, с их «аргентами», «петриотами», «кукотками», «керамидами» и т.п. невнятицей. Как они деятельны, хлопотливы, вездесущи — «иголка сидит» — и всё для себя, для «телополезного». Каким кипят негодованием к непохожим на них «уродам», «оглашённым» и со вкусом казнят их. Вся мировая культура прошла мимо них, все духовные движения тысячелетий обтекают их невозмутимо. Для них нет трагедии, только невезение и заминка, как у Марьи Мартыновны: «В долине Драгестана с винцом в груди заснул отрадно я». Гордятся древним православием, из которого вытравили христианскую сердцевину и осталось: «Я говею и сообщаюсь, а вы никогда. Кто из нас — христианин?» Вот от чего погибла Русь — трубное торжество Кривды.

9 апреля. Иначе, как подленьким, поведение прибалтов в преддверии Победы не назовешь. Взять все от щедрости нашего народа и сводить с ним запоздалые счёты — такое ложится позором на века. Вот она, их хвалёная культура, а ведь когда-то будет стыдно.

Что остаётся человеку, непрошено вытолкнутому в мир? Только одно – наполниться. Струящиейся тишиной, светом звезд, неистовой и печальной музыкой, смехом и рыданиями... Иначе жить не стоит, пустота, грязь, утроба-смерть /читая об Олениной/.

28 апреля. Пришёл в школу бывший ученик Суриков, студент, и сказал слова, которые в нашей среде либо неуместны, либо произносятся у гроба: «Вы — уникальный учитель». Правда, и ученик был уникальный, из тех пытливых, задумчивых мальчиков, которыми всегда была жива Русь. Звал в избранное общество для обсуждения глубин германского эпоса. Право, только руками разведёшь и встрепенёшься: не скудеет родная нива, не переводятся рыцари Круглого Стола.

9 мая. На мой взгляд, такого помпезного юбилея еще не было. Ветераны должны быть довольны, но их уже невозможно успокоить, уйдут с обидой и болью. Впрочем, не все. Мои Исаков и Владыкин быстро во всём разобрались и не цепляются за прошлое. Но сколько крови и сил отдано за то, что распалось, а выглядело таким монолитным и несокрушимым.

10 мая. «Дней Александровых прекрасное начало» — это наши 1985-90 годы, а потом не откат, как было не раз, а вступление в права неумолимой наставницы — истории.

22 мая. Сирень цветёт. Налетит порыв ветра, и ударит в лицо нежный, тонкий аромат, как выдох земли. Берёзовая аллея, тёмная и прохладная, трепещущая каждым листом, вся в солнечных бликах. Совсем другое бытие, другие краски, звуки, ритмы и благодарная мать-земля, которая в ответ на усилие выбрасывает зелёный росток и венчает труды плодами. Работаю в классе и на земле, и как многократно перекрывает второе результаты первого наглядностью, весомостью, удовольствием. Ведь сею в почву, а не на камни.

26 мая. Зачем проходим по земле? Чтобы обрести дух и душу, и чем более они согласованны, объёмны и пространны, тем более раскрыто наше предназначение. Написал выпускнице пожелание: «Воспаряй, чтобы не увязнуть».

Дарил книги библиотеке, смущался и робел, будто просил об одолжении. Такое состояние и реакцию окружающих подметил Некрасов в «Над чем мы смеемся». В самом деле, как-то неловко выйти из толпы и подать руку ближнему. Добро непривычно. Как странно мы устроены.

3 июня. Первый выезд за город, потянуло на стихи.

Выхожу из электрички –

Нежит теплая струя.

Как в объятиях сестрички,

Забываю горе я.

Лес да поле — моя воля,

Птицы, травы, облака...

Лес да поле — моя доля,

Обновись, ручей — душа!

Сбрось вериги принужденья,

Лицемерие, обман,

Вылетай из заточенья

На предутренний туман.

Пусть сиреневая туча

Наползает, дождь суля,

Пусть колышет луг пахучий

Дуновенье ветерка;

Здесь любим я неизменно

Каждой ёлкой и ольхой,

А умру — душа нетленно

Вмиг сольется с тишиной.

Стишки — пустячок, но только стишки. Все больше и больше природа, исключая музыку, вытесняет всё остальное. Если бы почему-либо стали невозможны мои походы в пустыню, стала бы невозможной и жизнь в том виде, как я ее веду. Это — быть с собой и миром без преград и посредников.

5 июня. Чисто московские передачи, однообразные и столичные по содержанию. Актёры и политики, политики и актёры, как будто это самое интересное и нужное. С удовольствием бы послушал фермера, торговца, педагога, заключённого, домохозяйку, кустаря... Масса неожиданных людей и мнений, но телевизионщики до такого уровня, видно, не доросли. Берут то, что на поверхности.

8 июня. Когда-то многословно и неумело рассуждал о преодолении небытия творчеством. Любое творчество — поединок со смертью, и победа остаётся за творцом: он вырывает у смерти имя. У простых смертных имя в потомках /страстное желание Чичикова/, у гениев — в шедеврах духа. Но всё это имеет смысл, пока цела Земля. А если катастрофа? Хорошо, что живем, не ведая об этом. Но люди ужасней слепой стихии. Обвал бытовых преступлений: мать убила сына, муж зарезал жену, друг зарубил друга, сосед поджёг соседа. Почему не срабатывает простой инстинкт самосохранения, выгоды, пользы? Всегда гуляли животные страсти, но не всегда так легко выплёскивались наружу. Думаю, что в основе жгучая неудовлетворённость, недовольство, обделённость. Все было доступно, особенно при наличии некоторых навыков, и вдруг от многих благ надо отказаться, примириться с новым статусом. А народ не хочет, ему не нужны никакие реформы и перемены, он хорошо жил по прежним стандартам и он мстит, как может, за несостоявшуюся до конца судьбу. Где можно, идёт сползание назад, к тёплому прошлому, отсюда и вопли снизу, и заверения сверху, и надежда пробраться к власти у тех, кто её потерял. На селе просто траур по колхозносовхозным временам. Видел сам, знаю то «пошехонское раздолье» за счёт казны, когда не считали, не меряли, не возмещали — всё спишут, государство богатое. И так в народе укоренилось это убеждение в праве на безбедную даровую жизнь, что никакими резонами его не вытравишь, а рыночная политика воспринимается как вражеская вылазка. Капитал вызывает зависть и возмущение, это по Марксу. Но ведь и по труду никогда не жили, не приучен народ трудом подниматься из бедности. Везде капитал и труд взаимодействуют, у нас разъединены и враждебны: капитал наживают без труда, труд не приносит капиталов. Остаётся в таком случае социализм. Неужто проклятие России? Или ее благо, как считают почвенники?

10 июня. В лесу пришло на ум, что Парфенон — модель общества: ни одной прямой линии, а целое — совершенство. Искривления не должны переходить меры ни в искусстве, ни в человеке, иначе уродство и перерождение. Геометрия в искусстве ведёт к его профанации, в человеке — к изоляции и болезни. Это закон общения. Каждый в меру лжет, подстраивается, хитрит и без этого не прожить, это то, что упрощает и облегчает. А вот абсолютная добродетель — наоборот. В частности, в воспитании одним прямым действием ничего не добьешься, приходится разрабатывать гибкую всестороннюю тактику. В одном случае добьёшься успеха через самолюбие, в другом — через уважение, в третьем — страхом, уступкой, похвалой и т.д.

Великая, святая, могучая, демократическая, богатая Россия — кто о чем. И никто не скажет: культурная Россия. Её-то и надо строить по камушку.

11 июня. В культуре не осталось ни одной целинной полосы. Чего ни коснусь, куда ни ступлю — всё уже давно вспахано и засеяно. Века оставили ключ, которым можно открывать любую дверь, но нет, ломимся с отмычкой и вытаптываем. В пылу самоупоения и завороженности прогрессом мы резко оторвались от культурной традиции. Культура неудобна и мешает мчаться в никуда. Пока не одумаемся, не соединим прогресс с культурой, перемен к лучшему не будет

14 июня. В леске вышел на двух молодых оленей. Они застыли, как вкопанные, и долго следили за мной. Лесной народ меня не боится. В электричке один другому долго объяснял устройство улья и сбор мёда. Самые подходящие разговоры. А публично, кто бы ни выступал, обязательная присказка: время тяжёлое, трудное. Как будто были у нас времена лёгкие и простые.

16 июня. Не хотел бы оказаться на месте властей. Четвёртый год маленькое преступное сообщество в Чечне ведёт на равных войну с огромным государством и пока выигрывает ее, вовлекая в свою орбиту новые жертвы Беспрепятственно захвачен целый городок в глубине Ставрополья, повсеместный ужас.

19 июня. Шайка головорезов унизила и поставила на колени людей, государство. Вынужденные уступки премьера в переговорах с главарём. Вот цена бессилия и продажности.

25 июня. Три условия должно обеспечить государство своим гражданам: свободу, безопастность, достаток. Но никогда в России эти три условия не сосуществовали одновременно. Поймут ли эту истину обе стороны или сохранится традиция: государство грабит, народ ворует?

26 июня. Русский мужик /надо бы писать латиницей/. Есть ли ещё на свете подобное существо, воспринимающее мир сквозь призму 40°? Не представляю американского, немецкого, китайского мужика, только у нас этот тип не только сохранился, но и размножился в советском инкубаторе. Погромы и разнузданность 17-го целиком на совести мужика, как и раскулачивания, и изощренное безделье, и расползающийся алкоголизм, грубость, распущенность. Сломает ли неумолимый рынок заскорузлую натуру мужика9 Настоящий рынок, без щелей, сломает, но верится плохо. Повсюду мужику делают уступку, пятятся перед его обжигающей злобой и ненасытностью. Если бы он был только жертвой. Он сам делает жертвами всех, с кем сталкивается.

Выпускной бал. Модные дорогие наряды, обильный стол — всё так, как складывается в последние годы, боязнь показаться скромными и бедными. Молодежь не раздваивается, ей не с чем сравнивать, она живет в своем времени и принимает его таким, какое складывается.

28 июня. Наш век на все начхал, все отбросил, забыл, переиначил по-своему — вот его характерная черта. Как будто впервые живём и поставлены перед необходимостью завести насущные порядки. Больно и стыдно самому попадать в капкан несуразностей и глупостей, видеть то же самое у других. Начал понимать мудрость и выверенную точность старых традиций, обычаев, запретов, из которых вырастал прочный домострой. Презрели, высмеяли, опорочили. И что же? Рухнула семья, женщина гибнет «независимо» от мужчины, дети подчиняют отцов и бросают их, масса охотников до лёгкого хлеба и телесных удовольствий, взаимная нетерпимость. Уверен, что старые основы миропорядка даны навечно, любые новации здесь мертвы и разрушительны, да нового ничего и не создали. Расшатанное общество — вот итог. А ведь это не храм, который отстроят в 2-3 года, не деревня и не город. Пока другие заботы: кредиты, инвестиции, конверсия, инфляция…

30 июня. Давно приглядываюсь к Победоносцеву, его когорте и начинаю понимать несокрушимую логику их предостережений: оставить все незыблемо. Они досконально знали механизм российской государственности, менталитет общества и предвидели, что самые прекрасные замыслы при их осуществлении дадут ничтожные результаты и закончатся грандиозным крахом. Разумней без риска сохранять сложившуюся испытанную систему, как она ни порочна. В этом отношении все защитники коммунизма — жалкие эпигоны Победоносцева. Его прогнозы сбылись один к одному. Снова бюрократия переделывает страну так, что множатся ненависть и сопротивление. Это с одного конца, а с другого — те самые вахлаки Некрасова, которые добровольно вернулись в холопство в надежде на пойменные луга.

4 июля. Обычная сценка: водитель въехал на тротуар и заставил пешеходов прижаться к стене. Запросто идут и едут на красный свет, и в такой стране проводятся реформы. Подумать только, за 1000 лет не научились твёрдым, неоспоримым правилам: можно — нельзя. Поэтому наша литература не стареет, откроешь книгу и ни за что не угадаешь: какой век? Хотя бы письма Тютчева, где он проводит мысль о ложном направлении России, о присущих ей паразитических элементах и т.п.

В электричке 13-14-летние девчонки шушукались, внезапно вылетели в тамбур, покурили и вернулись, волоча за собой шлейф дыма. Стало страшно: а вдруг никто им не откроет, что есть еще одна жизнь, неосязаемая, без дыма, тряпок и удовольствий, предназначенная только для человека. Так и останутся навечно — сяо жэни, как именовал Конфуций простолюдинов. «Там, где нет стремлений, даже зло мельчает», и Тютчев отдаёт должное «бредням нигилизма»: в них есть высота, отрыв от утробных запросов, бескорыстие самопожертвования. Кумиры нигилистов — люди идеи, мыслители, а кому поклоняется молодежь последние ЗО лет? Разного рода звёздам увеселительного направления. Идейность дискредитирована коммунистическим всеобучем, заглушена расползающимся рынком, но мужающему человеку без нее невозможно, как без воздуха.

5 июля. Долгожданный дождь после сумасшедшего зноя. Повсюду тучные нивы, пшеница стоит синеватой стеной с тугими колосьями. Силен в труде человек! На полустанке разговор двух стариков. «А ведь от Чечни придется отступиться. Силой да злом там ничего не добьёшься». — «Так, так. В Чечне русских всегда не любили. Жил там, знаю». — «Я и говорю. Без добра и терпения всё непрочно. Партия-то, думаешь, почему погибла?» — «Ну, почему?» — «Потому что свои правила забыла. Планы у коммунистов были правильные, а жили, как все, неправедно, слова разошлись с делами. Вот народ и перестал им верить». — «Да нет, это Горбачев с Шеварднадзе всё натворити. Что задумали, того и добились». — «Ну, что же, хоть без крови обошлось», — «То-то и оно, ловко обделали Жаль только, что дешево жить не будем. За 70 рублей можно было всю страну объехать».

Я согласился, что ловко, феноменально. Спустя годы, вижу, что политика, завершившаяся ликвидацией партии и социализма, велась неутомимо и наступательно. Потребовалось 5 лет, и без войн, революций, голода, интервенции гигантская каменоломня треснула и рухнула. Подобного в мировой истории не сыскать. Своими популярными импровизациями, открытостью и искренностью замыслов он гипнотизировал общество, даже прожжённая верхушка потеряла бдительность, а когда спохватилась — было поздно: старый механизм разбалансировался и восстановлению не подлежал. Необычно то, что империя исчезла в зените военного могущества при полном спокойствии и преданности исковерканного народа, который и не желал никаких перемен. Такой народ Горбачева никогда не простит, а он по историческим меркам — исполин. Вот только не избежал мелочных обид и скороспелых выводов. И, конечно, не реформатор.

11 июля. Неизменно на Соленом озере втречаю 83-летнего старика. 20 лет подряд на одном месте загорает и плавает и уверен, что подобным образом поддерживает здоровье. Действительно, замечательный пример саморегуляции и настроя, спасительного для любого возраста: день прожит — и славно. Беда в том, что у таких, как я, разум не в ладу с чувствами, и потому беззаботное, довольное настроение возникает крайне редко. Силён и уверен тот, кто умеет брать от жизни власть ли, славу, деньги, женщин, а я не умею и не научился. Только отдаю — время, знания, внимание, сочувствие.

13 июля. Местная пресса полностью содержится и прибрана к рукам властями. Угодлива, приятна, бесполезна, если не считать «Советы дачникам». Тянется из прошлого советская традиция: информация усечённая, мнение одностороннее, анализ поверхностный. Губернатор, пересевший из одного кресла в другое, умен, вкрадчив, осторожен и постоянно подстраивается к напирающим настроениям, говорит то, что хотят услышать, демонстрирует независимость и критицизм по отношению к центру. Можно понять, один на один с населением и избирателями, иначе неизбежное падение.

15 июля. Анданте из 4-го концерта Бетховена. Выражение самой затаенной, хрупкой, стыдливой части души — то, что на самом донышке, долго сопротивляется, прячется от когтистых лап потребы. Уже осталось одно невесомо-прозрачное колыхание, но пока теплый пар туманит зеркало — человек жив.

В первую половину время по нарастающей обогащает и укрепляет, со второй половины обратный ход: постепенное оскудение, угасание, вымывание. Вступил в эту пору. Круг привязанностей и увлечений резко сократился, здоровье даёт сбои, ежедневные обязанности вызывают отвращение и до последней степени обесценивают оставшийся срок. Думать о пище, одежде, жилье, контактах невыносимо, в этом счастье состоятельных людей. Только укоренённая привычка и дисциплина не позволяют опуститься, да внутренний голос, напоминающий о кресте-страдании. И в минуты довольства, забытья, покоя звучит: не забывай, завтра наступит новый день, готовься. Не забываю, другого исхода нет.

18 июля. Попало на глаза детское издание Кольцова. Какой кусок ни выхватишь, в каждом неисчерпаемо разнообразный русский человек. Вот и объяснение нашей истории. Есть ли ещё на свете другой народ, который неустанно заглядывает себе в душу и попеременно то ужасается, то ликует; народ, которому неведомы ровные одномерные состояния; народ, прославленный и превознесенный Богом, как думал летописец, и потому особо наказанный им ЖЕ ЗА великие грехи. Можно любить и ненавидеть, но родиться и быть русским — знак благоволения судьбы.

19 июля. Уверенный прогноз победы коммунистов в декабре. Начнется новый цикл, только и всего. Им даже полезно вернуться, пусть покажут нынешним, как надо управлять страной. А вообще-то, они и не уходили, все при власти. Вот где разгадка идущих «реформ».

23 июля. Через день обираю малину, вдыхаю робкий, застенчивый аромат её цветов.

Говорят, что директор танкового завода получает зарплату 60 миллионов и строит особняк в Петербурге. Подобные вести идут отовсюду и уже никого не возмущают, привыкли. Но ведь и откликнется в свой час.

Через 100 лет потомки, слушая советские песни, читая советские книги, глядя советские фильмы, будут удивляться: как можно было добровольно отказаться от осуществлённой мечты? Одновременно, вникая в убийственную статистику ГУЛАГа, листая тома рыдающих документов, тоже будут изумляться: как можно было жить в такой стране? Для честного историка роковой вопрос — где правда? — не стоит, он обязан воскресить и показать всё. Но искусство останется вне спора и вне правды, оно творит свои миры и очарования. Налицо феномен взаимодействия самой невероятной эпохи и самого идеального вдохновенного искусства.

31 июля. Смотрю на вереницу опереточных персонажен и жалею этих людей. Один был толковым офицером, другой — актером, третий — журналистом... А теперь ничтожные, бесполезные, самовлюбленные пузыри, раздувающиеся от выборов до выборов. Вот что делает с людьми тщеславие. Доволен, что никого не морочил, грязь не разводил и других не пачкал, место нашёл незанятое, без соперников и завистников, а если и мучаюсь, то от неизбывной любви-ненависти.

Загрузка...