Оставлял ли Дима автограф? Да, как все художники, Только вот нам, несведущим в живописи, эти элегантные росчерки и завитушки кажутся частью пейзажа. Но я, пусть и в немощи своей раструбить "по всей Земле во все пределы", прошу всех, кто однажды, идя по Тверской 90-х вдруг решил купить акварель у уличных музыкантов — она на флейте, он на гитаре — или был ею одарен с поводом и без, или просто запил вместе с ребятами… в общем, всех, кто знал Диму Р., талантливого и беспутного, прошу оглянуться на стену в своем доме — а что если там висит маленький шедевр, сотворенный его легкой и никогда не дрожавшей рукой.
У меня до сих пор сохранилась нотная тетрадь, где Дима давал Мите нотные азы. Ася эти дивные самобытные рисунки прочесть не смогла, она сочла их неакадемическими. Но вскоре с ней случился какой-то нервный срыв, она на всех накричала и покинула нашу школу. Потом оказалось, что среди музыкальных мэтров, особенно признанных, это в порядке вещей: услышали не ту ноту или узрели неакадемическую закорючку — все! Вопли, истерика, расшвырянные пюпитры, избиение младенцев… И им это сходит с рук. Дети сначала плачут, а потом, когда вырастут, благодарят своих мучителей — дескать, больших музыкантов из нас сделали.
На это я отвечу выстраданным наблюдением. Не буду отрицать, что большой музыкант — это бесконечный труд и дисциплина. А порой и умение растолкать локтями конкурентов, чтобы тебя этим самым большим называли в народе. И вот как раз локти дитятке и тренируют эти разгневанные фурии. К музыке же как таковой, к таланту, к небесной материи сочинительства никакое насилие отношения не имеет.
Даже папаша маленького Бетховена, злобный пьяница, в итоге понял это…
Но оставим фурий и монстров! На смену взбеленившейся Асе-пророчице пришел Андрей Петрович, лучший из возможных учителей для ребенка, да и сам еще ребенок, студент консерватории. Но кто лучше студента поймет мальчишку! Вспоминаю Петровича и его матушку-концертмейстера Светлану свет Николаевну — и все существо мое превращается в благодарность. Меня нет, а благодарность есть! И, правда, куда девается этот поток после нас… Может, проливается благословенным дождем над пустыней?
Наверное, музыка началась для Мити радостным возбуждением после того, как сыграл на первом концерте. Они были такие милые и уютные, эти концерты, проводились каждый месяц в малом школьном зале и назывались "Музыкальная шкатулка". Это была пока детская деревянная флейта, и исполнялись на ней немудреные мелодии про птичек и ежиков — "Петушок", "У дороги Чибис", этюды и пьесы Пушечникова и Должикова. Но, быть может, музыка зародилась при первом недовольстве собой? Помнится, меня так поразило это внезапное самоедство у взрывного, активного, поглощающего реальность большими глотками ребенка. Шумного, заметного… В нашей школе при входе был пункт охраны, им руководила одновременно веселая и строгая дама в форме. "Я пришла за…" — начинались объяснения при входе. "Я знаю за кем вы пришли!" — с сакраментальной иронией парирует блюстительница порядка. Митю каким-то образом знают все. Не только потому что он артист по природе своей, он еще и сочинитель фэнтезийных сюжетов, неугомонный адепт динозавров, биониклов, анимэ и, конечно, пиратов — спасибо Джеку Воробью сотоварищи. "Вся школа знает, что Дима любит пиратов", — подняв бровь, сообщила мне замдиректора школы и по совместительству мама одноклассника, который так угадал с пиратским подарком на Митин День рождения.
— У вас ребенок индиго! — с легким страхом и восторгом поведала мне однажды наша юная соседка по маршрутке.
Митя ей минут тридцать вещал, а точнее импровизировал на тему звездных войн, летающих замков, Дарта Вейдера, Наруто, кибер-эльфов, катан и далее по всему своему сказочному пантеону, где Голливуд сливался в экстазе с Миядзаки и все тонуло в джедайских вариациях самурайского кодекса.
Он одновременно экстраверт и пытливый лирик, ведь философский настрой свойственен ему с рождения. Он волнуется перед выступлением и смешно крутит носом. Как ему это удается — у него даже нос подвижный! Зато никакого волнения нет в общественном транспорте, когда его настигает вдохновение ведуна-сказителя и он на весь троллейбус фонтанирует историями о фэнтазийном бестиарии. Новенькая учительница истории, которая теперь ведет продленку, советует ему поучаствовать в конкурсе конферансье. Он, конечно, ходит в школьную театральную студию. Шикарные костюмы ему шьет Лида — один кошачий хвост чего стоит, как и прочие облачения разных роботов и всевозможных бэтменов. Когда я спрашиваю содержание какого-то уж больно прогрессивного спектакля "В поисках Золушки", Митя задумчиво отвечает: "Сначала все собираются вместе — я, то есть Кот, Волк, госпожа Метелица, Хаврошечка, Красная Шапочка, Баба Яга и Бременские музыканты… а потом начинается джаз!"
Вот, оказывается, как он начинался!
8. Русская табуретка
— …конечно, если у вас будет время! — с легкой готовностью к обиде закончила Аполлинария свою сбивчивую тревожно-избегающую речь смущенного творца, который хочет, чтобы его творение было услышано, и одновременно мучительно боится грубых очерствевших сердец.
Она просила меня прочитать о Боре. Прочитать ту мозаику из материнской любви и боли, которую Полли трепетно собирала и записывала после разговоров и переписки с Ларисой. Ведь только несведущим кажется, что повествование из чужих мыслей и чувств — дело плевое. Что это компиляция и копирайтерство, чему цена — копейка. Многие не видят разницу между ширпотребом под копирку и тем самым соловьем Уайльда, который оживляет чужую розу собственной кровью. Ведь только так чужое становится своим и оживает на бумаге. Или на экране — ведь речь шла о сетевой группе "Боря навсегда", которую теперь администрировала Аполлинария. Писала тексты, публиковала фотографии, начинала дискуссии на сложные темы. Иногда писала сама Лариса. Пока это сообщество получалось уютным и дружелюбным — пока не пришли тролли и разные ущербные ничтожества. Полли утверждала, что она за этим строго следит и ни одному кровососущему гаду не позволит здесь кормиться "нашим горем". Она, дескать, этих пиявок чует по запаху мыслей. Очень надеюсь! Но ведь группа "Боря навсегда" рассказывала о той самой страшной, странной, непонятной обывателю правде. Вся история рождения мальчика, вся история его жизни открывалась незнакомым людям. К моему облегчению, публичных обвинений в адрес отца пока не наблюдалось. "Лариса и не собиралась нарушать закон о клевете!" — оскорбленно открестилась Полли от прошлых мстительных намерений. И я решила не бередить эти намерения. Не собиралась — и слава Богу. Хотя тревога никуда не делась. Потому что я не совсем понимала, зачем широким массам знать болезненные детали? Зачем выносить свою рану на лобное место…
— А что в этом постыдного? — снова с какой-то скрытой обидой среагировала Аполлинария.
— Не постыдного, а опасного. И не нужно на меня дуться! — не выдержала я. — Сначала вы заранее обижаетесь на меня за то, что я — как будто бы! — не захочу читать о Боре. Видимо, потому что не читаю ваши фэнтези. Но о Боре я все прочитала, и мне даже очень понравилось… хотя здесь это слово неуместно.
— Да?! Понравилось?! А я так боялась, что не понравится! А вы, между прочим, бываете непроницательной! Я не дуюсь, а волнуюсь, потому что хочу предложить… вам…тоже написать что-нибудь для нашей группы. То, что вам хотелось бы сказать… Вам как человеку, тоже переживающему это горе… Короче, вы поняли меня?
Каюсь, каюсь, дорогая Полли, в непроницательности! Здесь ты права. Твой обиженный и резкий тон — всего лишь от смущения, от мнительности, от боязни отказа. Люди с неустойчивой психикой часто выражают свои светлые чувства темными красками. Но как я могу отказать тебе в такой просьбе?! Это исключено. Просто я… сама ужасно боюсь чужих оценок. Быть отверженной, непонятой, одинокой. Это я, кстати, перечисляю классические симптомы, ибо не только другим, но и себе любитель пошуршать диагнозами. Для невротика это такое же успокаивающее занятие, как для аутиста его странные движения. Такая вот наша психоневрологическая песочница, в которой мы устраиваем перекличку. У меня пограничное расстройство! А у меня постравматический синдром! А у меня биполярка! А у меня шизоидная компонента! А я вообще эпилептоид… И, конечно, жертвы нарциссов, подтягивайтесь и объединяйтесь! Вместе мы сила! Ура!
И вдруг я разревелась… Та самая дыра вместо сердца, дело в ней! Она большую часть времени закрыта на молнию, которую ты с кровавым треском застегиваешь, особенно когда идешь в люди. Чтобы говорить с ними, как будто ничего не произошло — ведь собеседникам именно это и нужно. Но сам ты едва не лопаешься от адского напряжения. Одно из самых удручающих воспоминаний — когда Алеша уговорил меня пойти в гости. После случившегося с Митей прошли четыре месяца. Эта была не Алешина идея, просто дружественные мне знакомые хотели, как лучше. И я была им благодарна. Но какая же звериная тоска и ужас одолевали меня на этой симпатичной вечеринке… Плюс ведь еще ненависть к самой себе за черные мысли, потому что сознание твое, пытаясь спастись от боли, поступает своеобразно. Оно подкидывает в балетную туфельку твоего разума толченую зависть. Мелочную и невыносимую в своей мерзости. Зато сознание с чувством выполненного долга спрашивает: "Что, омерзительно? Так это чтобы отвлечься от той страшной боли. Эта противная таблеточка поможет!" От этой "помощи" суицидальные намерения устроили мне тогда настоящую премьеру своих Половецких плясок! До этого дня, оказывается, были просто скромные репетиции…
Но когда Аполлинария обратилась ко мне, как к человеку "переживающему это горе" — а не пережившему! — этот незаметный для несведущих нюанс с треском разорвал молнию на моей ране. Вроде ерунда, несовершенный вид вместо совершенного. Но, оказывается, Полли понимала, что пережить это невозможно, это можно только переживать. Всегда, постоянно, изо дня в день… И меня накрыла лавина отчаянной благодарности. Есть человек, с кем я могу эту окаянную молнию не закрывать!
— Это… это правильно! — бормотала Полли. — Вы такая сильная, я думала, что вы никогда не плачете! А слезы — они поливают наши цветы. И если дашь взрасти цветку печали, то вырастет потом и цветок любви. Мне так бабушка говорила. Та, которая уже умерла. Но, простите, вы не произносите это слово…
***
Я не сразу выбрала, о чем писать — меня распирало от тем и сюжетов. И все они мне в итоге начинали казаться неуместными. Потому что ведь это страница о Бореньке, о мальчике, которого я не знала, и потому мои причитания вряд ли кому-то интересны. Я чувствовала себя приглашенным чужаком, и чтобы как-то освоиться в группе, стала искать, что пишут здесь такие же чужаки, как я. Но, как выяснилось, они скорее не писали, а публиковали прекраснодушные картинки — букетики, котики, игрушки. Что ж, это куда безопасней собственных мыслей, и это создавало странице "Боря навсегда" миленькую маскировку. Мол, мы такие же, как все, мы вовсе не о боли, не о потере ребенка, не о страданиях инвалида! Меня даже пронзила дикая мысль, что некоторые участники, отстраняясь от трудно постижимого несчастья, подспудно пытались утешить Ларису обывательским "отмучился". Дескать, ребеночку теперь хорошо, теперь и ты можешь отдохнуть… Впрочем, может, я зря на них. Может, это просто моя сверхчувствительность к шаблонам-утешалкам, ко всем этим "держись", "крепись", "постарайся радоваться солнышку", "ты молодая, родишь еще"… Не буду в них вдаваться, ибо во мне просыпается здоровое желание бить стулом по голове.
Куда интересней пустых картинок-финтифлюшек были рисунки Бори, которые опубликовала Лариса. И откуда в детях этот лучезарный сюрреализм, этот легкий выход за пределы гравитации всех сущих долженствований? Хотя вопрос риторический, конечно… Мне очень понравился большой гриб с лазурного цвета шляпкой и надписью на ней "Бох". Вот такой божественный гриб мироздания! Митеныщ, кстати, тоже рисовал. Еще дошкольником, самозабвенно и размашисто. Изобразительные опыты пришли к нему раньше музыки. У меня сохранились его рисунки! Белый кот… индейская лодка, в которой спят индейцы и потому ни одного не видно… его любимая игрушечная собака… И даже первый человек, с которым мы его оставили в четыре года, не считая, конечно, бабушек, был художником. История эта уходит корнями в далекое прошлое, потому что связана с одним персонажем, которого назову здесь Хансен. Я не хочу приводить его подлинного имени или прозвища, потому что не собираюсь говорить о нем ничего хорошего. При этом я вовсе не утверждаю, что он не заслужил доброго слова. Но хорошее о нем скажут и без меня, и, надо признать, наврут с три короба. Такой уж он человек. Но к делу.
Хансен, которого я назвала так из-за его отдаленного внешнего сходства с профессором Хансеном из "Осеннего марафона" — только наш моложе, конечно, и куда вреднее! — был рафинированно одаренным мизантропом, помешанным на своем европейском происхождении. Он тщательно изображал лютого сноба-интеллектуала, и даже утверждал, что у него мама из Норвегии, и что у него норвежская фамилия. Разумеется, на поверку у него оказалась куда более прозаичная фамилия, но это дознание устраивала не я. В молодости не сразу понимаешь, зачем товарищ гнет такие густые понты и живет при этом в унылой многоэтажке в Зеленограде. Но Хансен и тут находил повод для превосходства: мол, вы-то безродные понаехавшие, а у меня московская прописка. Без умолку хвастать, как он каждый год живет полтора месяца в тундре; что у него есть собственные апартаменты в берлинском сквоте; что он знаком с Брайаном Ино; играть на волынке и харди-гарди; плести, что участвовал в войне в Эквадоре и что у него сын от представительницы древнего индейского племени — и при всем этом гордиться московской пропиской?! Думаю, что комментарии тут излишни.
Напомню, что Хансен был одарен, но каким-то непостижимым для меня образом. Он с мастерством, достойным лучшего применения, рисовал странных рептилий, которые мне совсем не нравились, но что-то заставляло меня лицемерно подпевать хвалебному хору. И только много позже я поняла, что это было… Однажды Хансен завил влюбленной в него особе: "Я встречусь с тобой только лишь из христианских побуждений". Вот именно эти христианские побуждения и заставляли меня не выдавать своего истинного отношения к хансеновским художествам.
И вот однажды этот человек познакомил нас с… назовем его Герундий. Пусть его имя тоже останется в тайне, хотя вот о нем я не собираюсь говорить плохо. Герундий был рекомендован нам, в большей степени даже Митиному папеньке, как "художник неплохой, но сбившийся с пути". Герундий был веселым крепким кудрявым парнем, на чью долю выпала война в Чечне. А в мирной жизни он, и правда, немного потерялся. У него были дружелюбные интеллигентные родители, папа преподавал в Строгановке, а Герундий вернулся с войны, сломал ногу и запил с Хансеном. И тут появились мы. "Помогите парню! Может, у вас найдется хотя бы какая-нибудь подработка?" Как ни странно, подработка была. Появился заказчик на… картину маслом, как же без нее! — а именно, на изображение ветвистого генеалогического древа. Причем на два изображения — русской части родословной и еврейской. По папе и по маме. Невероятное везение случилось у Герундия! По этому поводу запили уже все трое, включая Митиного папеньку. К несчастью, запой переместился в нашу неказистую съемную квартиру, которую яростно поносил Хансен. А Герундий был всем доволен!
И вот, выпивают они уж второй день. Митя, разумеется, у бабушки Лиды. Хансен привычно ворчит на русский хаос, Митин папенька ловит бычку и пытается победить вражескую гадину русским роком, а Герундий в это время преспокойно вырубается в кресле. Так ведь человек военный, привыкший… Хансен вдруг меняет вектор ворчания: какие же вы, дескать, хозяева, если не можете гостя толком уложить на кровать?! Мы ему пытаемся возразить, что к чему трогать человека сейчас, не слышишь разве, как он храпит? Проснется — вот и переложим на кровать. Но Хансен, поп Гапон нашего местечка, не унимается и стыдит нас что есть мочи. Митин папенька не выдерживает и, глухо матерясь, начинает передислокацию Герундия.
А зря! Герундий вдруг не то что бы просыпается — он, пребывая между сном и явью, мертвой хваткой вцепляется в Митиного папеньку, в коем ему внезапно почудился враг! Папенька наш, не сказать чтобы робкого десятка, дрогнул. Потому что хватка была мертвой в самом прямом смысле. Герундию приснилась война…
Уже потом, когда все разрешилось, он поведал нам, что ни в коем случае никогда не нужно трогать спящего воина. Потому что тело его помнит, как товарищей убивали во сне. И он будет защищаться до последнего…
Но тот, кто сам себя назначил лейтенантом эквадорской армии, почему-то этого нюанса не знал! Гнусный провокатор Хансен, чтобы отвлечь внимание от своего прокола, начал истошно орать… на меня. "Срочно срочно неси табуретку! Иначе он убьет твоего мужа! Слышишь?! Есть в вашем вертепе хотя бы одна табуретка?!" Я поначалу очень пугаюсь и в ужасе кричу в ответ, дескать, что за бред, какая табуретка, зачем? Помоги лучше нашему бедолаге выбраться из борцовского захвата!
— Это невозможно! Выбраться из этого невозможно! — переходит на мрачный речетатив Хансен. — Только табуретка…
Хрен с тобой, вот тебе табуретка!
— Ты что, с ума сошла! Такой табуреткой я ж его убью! Я тебя просил обычную легкую пластмассовую табуретку! Я же хочу просто оглушить, а не убить!
— Но у нас только такие табуретки! Обычные русские табуретки, которые есть в каждом доме! Здесь не уличное кафе и не Эквадор, который, видимо, кишит пластмассовыми табуретками! И мы тут не лупим друг друга пластиком, а просто разнимаем друг друга, а если ты на это не способен, так и нефиг гнуть норвежские понты и корчить из себя "Вельвет андеграунд"!
И вот пока мы препираемся с Хансеном, Митин папенька хрипит в неравном бою, а Трейси заинтересованно подпрыгивает, чихает, фыркает и трясет ушами, не зная, против кого ей дружить. В общем, вечер удался.
Товарищи, граждане, господа хорошие! Обязательно храните в домашней аптечке легкую пластмассовую табуретку на случай незапланированной дружеской потасовки. А также игрушечный топорик на случай визита к старухе-процентщице. Или плюшевый ледоруб — если лежите в одной палате с Троцким. Запаситесь грамотным инвентарем на случай, если вам захочется бить кого-нибудь стулом по голове, что является базовой потребностью современного человека.
Но дракон таки побежден! Герундий очнулся и вышел из сумрака, Митин папенька спасен, все рады, кроме Хансена, разумеется. С этого момента наша дружба с новым знакомцем только окрепла. Герундий, если его не трогать во сне, дружелюбный и чадолюбивый трудяга. С алкоголем он завязал. Как у художника, у него бывают шедевры и провалы, но он старательно совершенствуется. Митин папенька на время поселил его в веселом офисном подвале, который снимают его друзья. Герундий там рисует, а потом приходит к нам отсыпаться. Иногда он падает во сне с диванчика на пол, и тогда мы аккуратно его обходим. Мы его не трогаем! И Митеныш к этому тоже приучен. Он представляет, что Герундий — это спящее чудовище. Как многие дети, он обожает монстров. И когда нам с его папенькой надо было срочно идти на встречу с заказчиком — очень сердитым, поэтому к нему нельзя поодиночке — мы оставили четырехлетнего Митю с Герундием. Они прекрасно провели время. Рисовали…
Однажды я совершенно случайно устроила Герундия на работу. Он за нее ухватился и пошел в гору. Женился второй раз. В обоих браках у него дети, он хороший отец. Работает теперь чуть ли не в мастерских Большого театра.
Хансен больше к нам не приезжал. Хотя и доставал звонками. Но в определенной стадии опьянения ему было в общем-то все равно, на чьи уши подсесть. Как всякий стареющий психопат, он обнаруживал слезливость и сентиментальность, резко переходившую в злопыхательский бред. И даже его нежное обожание тундры Кольского полуострова все равно оборачивалось обесцениванием рода человеческого. В те годы мне было невдомек, что Хансен кричал о помощи. Что у избалованности и недолюбленности в детстве порой одни и те же симптомы, и их легко спутать. Что колебания между надменной нарциссической холодностью и многочасовыми пьяными истериками — это не вредность характера, а глубокое психическое расстройство. Как могла, я старалась помочь и вела с ним долгие успокаивающие разговоры. Но меня изумляло, насколько неважен был ему собеседник — можно отложить телефонную трубку и заняться делами, например, помыть посуду, а потом снова приложить трубку к уху и услышать, как Хансен ведет вдохновенный диалог с пустотой. Видимо, тундра не зря была для него местом силы. А я-то привыкла считать, что все эти причуды от одиночества, хотя женщины у него случались. Но могла ли психика этих жертвенных агнцев не разрушиться, когда ее окунали то в лед, то в кипяток? Думаю, что Хансен был испытательным воплощением шамана, который родился не в том месте и не в то время… Но когда я узнала, что его земной путь завершился, я прониклась надеждой, что теперь наш камлающий дух не промахнется и воплотится в единственно возможной для него Шамбале, обретя свою вечную Кали.
9. Маленькая тайна
— … Алеша спит? — слышу заговорщеский шепот в трубке. Полли чрезвычайно редко звонит вечерами. Тем более поздними. В это время она обычно пишет сообщения. Она вообще не телефонный человек. И она панически боится разбудить Алешу, потому что знает, как трудно ему бывает заснуть. Бессонница — их общий крест.
— Что случилось?! — пугаюсь я. — Алеша еще не заснул!
Я это точно не знаю, я сижу на кухне, в своей творческой раковине. Но ведь мы не вправе отказывать друзьям в случае экстремальных ситуаций. Мы должны их выслушать, даже если разбудим спящих близких, если только это не больной ребенок.
Алеша тоже так считает… но в данном контексте приравнивает себя к больному ребенку.
Однако не все с нами согласны. Да и меня жизнь заставила задуматься о том, кто есть друг. Но однажды меня поразила Энн — друг! — которая сказала, что я больше не смогу останавливаться у нее, когда приеду в Питер. Потому что у нее теперь секс. Потом она и вовсе перестала со мной общаться — на какое-то время. Я понимаю, что она имела в виду секс с главной любовью своей жизни. Но, даже обладая некоторой широтой понимания, я вряд ли ответила бы так своему лучшему другу. Я откажу другу в гостеприимстве, только если пребывание у меня ему грозит какой-то опасностью. Только если, допустим, любовь моей жизни — буйный алкоголик. Хотя обычно это мало кого пугает. Некоторые даже мечтают о сексе с таким типом. Что уже, в свою очередь, пугает меня. Из всего этого следует, что с дружбой все не так просто на самом деле.
— Наверное, глупо вам звонить из-за обыкновенного комментария, но мне кажется, что я ужасно навредила Ларисе! Возможно даже есть угроза ее жизни… Не знаю, что мне теперь делать!
— Да что же стряслось?
— Понимаете, мне в личку написала одна дама. О том, что если мы пишем о таких вещах в нашей группе, то должны обнародовать имена негодяев, бросивших ребенка. Ведь они могут навредить кому-то еще. Я знаю эту женщину, которая мне написала. То есть я ее знаю не лично, конечно, я читала ее блог. Она не сумасшедшая и не сетевая шавка, она вполне вменяемая особа. Она любит писать о разных нарушениях прав человека… Может, поэтому она и поставила вопрос таким образом.
— Я думаю, что надо четко дать понять, что вы вообще ничего не должны. Вы сохраняете память о ребенке, вы пишете о любви и милосердии, а не обнародуете компромат и не боретесь с системой. У вас совершенно другая задача! — отчеканила я, и даже сама себе удивилась.
— Вот! Я примерно так и сказала! Но зачем-то добавила, что это влиятельные люди из правоохранительных органов, и я не хочу навредить родственникам Бори тем, что обнародую имена этих нелюдей.
— Опять что-то новенькое! А что, они действительно из этих самых органов?
— Да. Из-за этого все и осложнилось тогда…
— Ну допустим… — недоверчиво отозвалась я. — Но чего вы в итоге боитесь? Вы ведь не назвали этой любопытной Варваре их имена!
— Нет. Но эта так называемая Варвара вдруг ответила: "Тогда я знаю, кто они". И всё! И удалилась из нашей группы, представляете?! Что все это значит? Может, она уже кому-то докладывает о Ларисе!
— Боже, кому?! И зачем? Вы что же, хотите сказать, что вот эти самые биородители до сих пор боятся огласки? Почему-то до сих пор не боялись, а теперь, когда это уже не имеет смысла… Я думаю, этот инцидент яйца выеденного не стоит. Эта любопытная мадам — очередная безумная, жаждущая внимания.
— А если нет? Тех, кто много знает, убирают до того, как они проговорятся… — изрекла Аполлинария. — Как вы думаете, нужно ли предупредить Ларису? Я так не хочу ее огорчать. Тем более из-за моей глупости.
— Ну напишет эта доморощенная правозащитница что-то у себя на странице. Так ведь это тут же забудут! Ларисе — расскажите, но легко, без нагнетания.
— Я думаю, что самое страшное не то, что она напишет. А то, что она в принципе знает.
— Кто знает, тот молчит. И не устраивает дешевых представлений. Так что давайте без ажиотажа.
Но, как говорится, водка без пива — деньги на ветер. Или наоборот… Речь, однако, о том, что Полли полагала напрасно прожитым день без ажиотажа или без странноватой сенсации.
— Спасибо вам за поддержку. Но только сейчас до меня дошло, что лично я никогда не видела того, кто действительно знает. Знает по-настоящему какую-то тайну! Я не могу точно сказать, как ведут себя эти люди…
— Да какую тайну? Военную, что ли?! — не выдержала я нового витка конспирологии. — Мы каждый божий день видим на улице людей, которые знают какую-то тайну. Свою маленькую тайну. И ничего с ними от этого не происходит. Они к ней привыкли и не устраивают детективный аттракцион. Они догадываются, что их тайна, кроме них, особо никому не нужна. Но от этого она нисколько не теряет свою ценность… Полли, не усложняйте! Лариса — хороший человек. А хорошие люди сейчас никому не нужны. Они "лайки" и просмотры не собирают.
— Но убить их могут запросто.
Что сказать… Полли, конечно, перегибает палку, но в чем-то она права. Убить могут, причем безнаказанно и легально. А также подставить, обокрасть, оболгать. Вот что мне с ней делать?!
Утром меня угораздило двумя штрихами обрисовать ночной эпизод Алеше. Хотя я вовсе не собиралась развивать эту тему, я намеревалась, наконец, написать для Бориной группы что-то разумное, доброе, вечное… Но слаб человек, и суета сует скушала на завтрак все разумное и вечное, и вот как раз это было такое утро, которое мы называем "бубенцы Черчилля".
Услышав упоминание о силовых структурах, Алешенька вдруг тоже правозащитнически приосанился, накладывая себе кофе ложек семь-восемь и наливая с горкой молока. Он только что пришел с тренировки, как-никак он бывший хоккеист и без пяти минут "Челябинский трактор", он с утра проходит по лесу расстояние, равное двум железнодорожным станциям, при этом слушая в наушниках "Анну Каренину". Он так и Достоевского прочитал, теперь взялся за Толстого. А что, думаете, измельчал у нас народ? Нет, есть еще порох… в неожиданных местах. Есть еще те, кто помнит культовую драку Рагулина и Фила Эспозито, и как Фил извинился лет через тридцать. А у Алеши, между прочим, как у него, был седьмой номер…
А моя мама плакала, когда Харламов разбился. Просто вот вспомнилось…
— Вот ты думаешь, что Аполлинария дурочка, но сейчас я с ней согласен. Если в деле замешаны оборотни в погонах — беги! Иначе никто костей ваших потом не найдет! — нападал Алеша с правого фланга.
Началось! Алексей Ангус и оборотни — это тема отдельного романа-эпопеи. Но, несмотря на то, что я этот роман знаю наизусть, Алеша умудряется всякий раз поселить во мне страхи и сомнения. А что если Полли в чем-то права? Ведь все, что касается человеческого биоматериала — прости меня Господи за эту преступную обыденность по отношению к твоей работе! — все это сфера мафии, черного рынка и беззакония. И, видимо, так будет, покуда нанотехнологии не наделают нам доступных человекозапчастей, которые в "счастливом" будущем будут продаваться в специализированных "Пятерочках" и "Ашанах"… Но пока все обстоит мрачным образом, и откуда я, профан, могу знать, есть ли в мафиозном кодексе сроки давности.
Мне срочно понадобились детали! Я уговаривала себя не лезть в это темное дело. Но я слишком много думала о подобных вещах, чтобы остаться в стороне. О вещах, которые остаются в той самой моей личной тайне, и я о них никому не говорю. Мои горестные размышления об органах для трансплантации… На западе человек может подписать бумагу о том, что в случае несчастья, он желает пожертвовать свои органы другому человеку. У нас, в России-матушке, напротив, не голос, а молчание — знак согласия. Если ты не подписал бумагу о том, что против использования себя родимого для чьего-то спасения, то у тебя вольны позаимствовать что угодно.
Тебе-то, разумеется, и в голову не пришло ничего такого подписывать! А закону нашему того и надо — твоего неведения.
Я говорю "позаимствовать", потому что верю в то, что… Впрочем, сейчас не об этом речь. Я не раз думала, взяли что-нибудь у Мити или нет.
Звучит ужасно. По правде я думаю скорее о человеке, в котором гипотетически есть Митина частичка. Кто он, какой он… вдруг он теперь любит джаз? Вдруг теперь в нем поселилась доселе незнакомая музыка. Вдруг я уже люблю этого человека?
И пусть я выдумала это родство! Быть может, для донорства нужно быть стопроцентно здоровым, и совместимость — дело тончайшее. Но у меня есть крупица вероятности, которую я бережно держу в ладонях души, как святлячка.
Наверное, радоваться такому дико и странно. Но в любом случае осведомленность об этом факте простым смертным не положена. И как же надо ненавидеть собственный народ, чтобы узаконить его скорбное неведение даже в этом! У вас горе? Получайте в нагрузку очередное "нельзя"…
Протестовать? Но "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", нынче обрюзг и переехал в Израиль. Юродивые-правдорубы в тюрьме или в изгнании. Так что бунтовать некому, половина оставшихся больна стокгольмским синдромом и любит длань карающую, половина читала "Бесов" Достоевского.
А тему войны я трогать не вправе, только плакать и нести свой крест.
Аполлинария ответила в мессенджере только к вечеру. Погруженная в глухую меланхолию, она призналась, что на нее накатило обострение. Вот поэтому у нее и бредовые идеи, и подозрительность, и тревожность. Сказала, что Лариса наверняка теперь прогонит ее поганой метлой и найдет кого-то другого. На мою пламенную отповедь панической атаке она предпочла не реагировать. А безучастность — это очевидный симптом. Я написала ей уже не отповедь, а колыбельную для внутренних демонов. Пускай накроет их долгая-долгая ремиссия… "Вы необходимы Ларисе, как воздух!" — было моим припевом.
"Моя ценность для Ларисы — отсутствие цены, — выдержав холодную паузу, ответила мне воплощенная Меланхолия. — Вот и вся очевидность". Точнее ответила не она, а ее депрессивная фаза. Обычно Полли не каламбурит. А вот когда речь заходит о невостребованности, о том, что никто ей никогда в жизни не заплатит ни копейки, что она никчемная неудачница, это чревато госпитализацией. Гораздо лучше, когда она уверена, что когда-нибудь заработает миллионы, "дайте только срок, чахлые литературные мымры"! Под мымрами обычно понимаются получательницы крупных литературных премий. И вот это лихорадочное мстительное возбуждение, эта веселая ненависть к чьим-то протеже, конечно же, бездарным — это очень продуктивное состояние для Полли, пускай на языке психиатрии это всего лишь другая фаза, всего лишь противоположная вершина маятника. Однако, как уже было упомянуто, изобретательный маятник Аполлинарии умеет качнуться в третью сторону.
10. Норма и нормы
Следующим утром я привычно-рассеянно пролистывала новости:
Пугачева показала правдивое фото с морщинами…
Эксперты объяснили, почему талибы подводят глаза…
Житель Биробиджана забыл во дворе чемодан с пятнадцатью миллионами рублей.
Что ж, с большим отрывом победил Биробиджан, достойный сын Одессы-мамы и Ростова-папы… Листаю дальше, лениво качаясь на информационных волнах, а потом решаю заглянуть в группу "Боря навсегда", ни на что особо не надеясь. Вру! Я всегда на что-нибудь надеюсь. И к тому же, раз уж Аполлинария решила уйти в депрессивное затворничество, то хотя бы посмотрю, что происходит в группе. Все ж таки я мечтаю написать свою реплику наконец-то! Да, для меня это уже не одолжение, не дело чести, а мечта… А то вдруг за нами и правда следит какой-нибудь оборотень, и однажды он прихлопнет наш рассадник доброго и вечного? И моя маленькая тайна умрет вместе со мной.
"…свой первый и единственный дом она купила за полгода до своей кончины, которую я бы назвала скорее исчезновением. Разве может умереть легенда? Район Брентвуд на западе Лос-Анджелеса считался не особенно престижным, а ей того и надо было — зато не будут сновать парарацци… Скромный, одноэтажный, светлый, обставленный в мексиканском стиле, с апельсиновым садом, цветниками, бассейном, этот дом стал ее последним земным пристанищем. У входа в дом, на плитке была выведена надпись на латыни Cursum Perficio, которую можно перевести как Свое путешествие я заканчиваю…"
Милая Полли! Ты все же запомнила тот разговор… Мы говорили однажды с ней о бездомности. Я пыталась объяснить, что человеку, которому всегда было, где жить, и его никто не может выгнать в любой момент, не объяснишь, каково это — снимать квартиру всю жизнь. Вот не понимает он и все! Не потому что черствый… нет, конечно, и черствых хватает, и хапуг, и стяжателей — у них свои причины не понимать вообще никого и никогда, даже брошенного ребенка. Но даже если не касаться крайностей, люди в большинстве своем не понимают того, чего не пережили сами. Просто не дано. Эмпатов на свете не так много. И я пыталась объяснить Полли, что стараюсь изо всех сил понять непонимающих. Хотя… порой ка-ак врежу воображаемой щадящей табуреткой, как начну взывать к разуму: вот, чего, мол, ты расхваливаешь этот скрипучий паркет, он все равно не мой, меня отсюда в любой момент могут выкинуть, как приблудную собаку! "А как же договор?" — "Да о чем ты, этой бумажкой только подтереться, разве ты не понимаешь?!"
Нет, не понимает! И надо оставить человека в покое… Ну не убивать же его только за то, что он унаследует три квартиры и никогда-никогда не будет нуждаться в жилье!
И вот не убивать подобных наследников мне помогала скиталица Мэрилин Монро, а если точнее, Норма Джин Беккер (Мортенсон), которая приобрела свой последний и единственный дом за полгода до — как правильно выразилась Полли — исчезновения с земных радаров. И у нее тоже была привычка, как у меня, не распаковывать коробки после переезда. К чему эти хлопоты, если скоро все равно переезжать? За одну эту привычку я почувствовала к ней симпатию. И, собственно, эту привычку от нее унаследовала главная героиня "Завтрака у Тиффани", моей любимой повести. Это Мэрилин была прототипом Холли, и именно она должна была играть в экранизации. Так хотел автор Трумэн Капоте, но Голливуд показал ему кукиш, и Трумэн так обиделся и разозлился, что никогда и не посмотрел то, что получилось. Вот всю эту Одри Хэпберн с метровым мундштуком, икону стиля, как говорится… И, откровенно говоря, он был прав, потому что фильм при всей стильности, не имеет отношения к книге, к этой великолепной бархатной горчинке, к этой шикарной печали, к этой любви, которая всегда ностальгия по невыпитому яду…
И был еще третий момент. Как я предполагаю, Мэрилин страдала тем же недугом, что и я. Сильные боли и кровотечения по женской части. Диагноза "аденомиоз" в те времена не было, поэтому подтверждений медицинских моему предположению не найти. Но есть свидетельства того, что она плохо переносила критические дни. Что всегда брала в это время выходные — это, как сейчас бы сказали, было строкой в ее райдере. С ней случались казусы протекания. Когда ее везли на операцию по удалению аппендицита и желчного пузыря, она приклеила к животу записку с просьбой ни в коем случае не трогать матку. Она перенесла операцию на ней позже. Все эти детали чуть ли не идеально совпадают с моими. У меня никогда не было ни подруги, ни родственницы с теми же "деталями". Один бедный Алеша ужасался кровавым рекам в ванной, и думал, что это фильм ужасов, и я сейчас умру. Один Алеша вытаскивал меня из этих кошмаров, и еще два дивных невероятных доктора — Ольга Львовна и В. Цхай, хирург золотые руки. Но эту долгую историю мне рассказать не судьба, сейчас же я о другом: ни одна моя знакомица не болела тем же. А, если вы еще не забыли, люди толком не сочувствуют тому, чего не пережили сами. Но это еще что! — они хором посоветовали мне удалить женский орган, причиняющий столько неудобств. "А что такого, моя тетя (мама, бабушка) это сделали и совершенно довольны!" — и тому подобное.
И я быстро поняла две вещи: во-первых, лучше помалкивать. А, во-вторых, у меня назрела серьезная поправка к дивному стихотворению поэта, о существовании которого не подозревает Аполлинария. "Смерть — это все мужчины, галстуки их висят…" — гласит искомая строка. К черту галстуки, смерть — это женщины, Иосиф Александрович! И пусть только попробует кто-нибудь со мной поспорить. За годы своих обострений я убедилась, что в мире остались считанные единицы женщин-людей. Примерно пять процентов. А в основном же это замаскированные злобные фурии, желающие уничтожить особей своего пола. И даже не пытайтесь со мной про женскую дружбу, мои убеждения написаны кровью. Кстати, не нужно полагать, что я идеализирую мужчин, я уже слишком стара для этого. Просто подумайте сами: стали бы мужчины наперебой советовать захворавшему другу удалить… э, применим эвфемизм "второе мужское сердце"… и уверять, что папа или дедушка удалили и прекрасно себя чувствуют! Вот, я же говорила, что фурии гораздо страшнее!
Но Норма Джин не была фурией. Она бы меня поняла в том, в чем не понимали так называемые подруги. Можно сказать, это она стала моей настоящей воображаемой подругой. Только не нужно представлять секс-символ, втиснутый в затертый пергидрольный шаблон, я-то дружу с настоящей некрашеной Нормой Джин с застенчивым мягким неидеальным подбородком и нестрижеными каштановыми кудрями. С той, которая в параллельном мире стала писателем в духе Вирджинии Вульф или Керуака… А вы думаете, чем она так раздражала Артура Миллера? Уж, конечно, не тем, что "вела себя как ребенок" — эта растиражированная претензия прогрессивного писателишки всегда меня удивляла своей надуманностью. Потому что ничто так не раздражает матерого и именитого, как посягающая на его лавры "Душечка". Все, как в анекдоте: "Марьиванна, слушайте свою любимую песню "Валенки" и не выпендривайтесь!"
Но бог с ним, с Миллером, мне неловко, что я его впутала, он по-своему пытался и не смог ужиться и с Мэрилин, и с Нормой Джин, с ними обеими, да это и невозможно. Большое человеческое спасибо ему за сценарий "Неприкаянных". А Норма не мучилась бы разве что… с Михаилом Чеховым! Но сценарий судьбы подобного не предусмотрел… и жаль, что он был старше лет на тридцать, зато именно он научил ее фирменной походке по линеечке, обратив ее внимание на пантеру в зоопарке. Правда, другие источники говорят, что эта педагогическая роль принадлежит Наташе Лайтесс, но в любом случае мы в легком патриотическом экстазе — после первой рюмки! — можем смаковать искусствоведческую тему "русский след в походке американской мечты".
Итак, я была благодарна Полли. Она, преодолевая меланхолию, написала такой милый и небанальный материал про дом в Брентвуде, первый и последний дом Нормы, у которой никогда и ничего не было в норме. Я настрочила Аполлинарии хвалебный воодушевляющий отзыв и заверила, что жду ее возвращения из затвора с трепетом. Ну и о том, что вообще-то погибаю в муках любопытства, потому что к любопытству она относилась с большим пониманием, чем ко всяким возвышенностям.
"Спасибо большое" — получаю в ответ. И это все?! Равносильно пощечине. Я разобиделась! Долго будет продолжаться эта скорбная поза? Я пыталась себя вразумить: человек болен, а не капризничает. В принципе я часто занималась подобным вразумлением себя, мне привычно. "Вечно ты всех оправдываешь!" — отмахивается от меня Алеша. Оправдываю, потому что мне так легче сохранять в целости мозаику моего мира.
Что ж, пока я решила погрузиться в конкурсные произведения. Меня увлекла дивная новелла о ребенке, рожденном девушкой-флейтисткой от самой музыки. Очень красивая история. Поначалу я силилась вспомнить похожий сюжет — мне упорно казалось, что я уже об этом читала — но потом все ассоциативные цепочки, включая новозаветную, были разорваны силой впечатления от рассказа. И я в который раз возблагодарила моих волхвов-спасителей, как я называю наших конкурсантов. Как много пронзительно талантливых людей притянул Митин конкурс — более шестисот участников за два сезона! И из скольких стран… Америка, почти вся Европа, Австралия, Индия, Израиль и все ближнее зарубежье за редким исключением… Нет, без Мити тут точно не обошлось, я не умею так привлекать людей. Это у него все получалось легко — "Забей!", как говорится… Это он мог сказать своим друзьям: "Ну все, я пошел, работать!", а потом позвонить через 15 минут с радостным воплем "Вы где?" Оказывается, он пришел на одно из своих облюбованных игральных мест в переходе у станции "Болшево", а к нему сразу благодарный слушатель: мол, я ж как раз тебя с прошлого раза хочу поблагодарить — и опа! — целый косарь ему отстегивает. Ух ты! Так ведь тысяча рублей — его обычная дневная норма, точнее нижняя планка. Ну что, не успев расчехлить и собрать сакс, Митя собирает его обратно и чешет к друзьям…
Однако если не добирал даже ста рублей до заветной тысячи, играя по дороге из колледжа в двух электричках — от Левобережной до Королёва — то доигрывал в переходе, даже зимой, все по чесноку!
Хотя бывали всякие дни, конечно! Улица непредсказуема, как горная река, и музыкант здесь — то идол и любимчик, то гонимый нарушитель-попрошайка-нищий, то звучащий невидимка, по которому скользят равнодушные глаза спешащего потока… Низвергнуться с первого до последнего можно в одну секунду, но и подняться тоже. То густо, то пусто. То драйв, то не в кайф. То кач, а то внезапный сыч, образно говоря… "Иду после работы к нашему месту, там все, как обычно — Снуп на саксе, Егор раздает листовки, кто-нибудь пьяный обязательной пляшет, народ кучкуется…" — вспоминал Некит. Дружили они с детства, лет с десяти — Егор, Некит и Митя, он же Снуп. Три товарища. Хотя их было больше — Машенька, которая меня спасла, Аня, Даня, Дима. Такая вот теплая компания. Они же назвали его Снупом. Из-за его подростковой любви к рэпу и рэпперу Снуп Догу. Тоже длинный, почти двухметровый товарищ…
…мысли уводили меня далеко, и я горько сетовала про себя на то, что Митя, кажется, так и не посмотрел лучшую комедию всех времен "В джазе только девушки", где "Душечка" сетует на свою разрушительную тягу к тенор-саксофонистам, — а он как раз играл на теноре и на баритоне! Вспоминала, как он сказал мне однажды, дет в пятнадцать, что хочет быть толстым негром… "потому что для джаза это самая лучшая форма человека". Вспоминала, как Норма Джин однажды помогла Элле Фитцджеральд и всем чернокожим музыкантам, когда им не давали играть в больших и модных заведениях: она позвонила владельцу модного клуба "Мокамбо" и сказала, что хочет там слушать Эллу, и если там будет она, то и Мэрилин там будет каждый вечер, и она исполнила обещание, и с тех пор в этом культовом месте играли черные музыканты, а Элле больше не приходилось петь по подвальным джаз-клубам…
Кстати, люди еще помнят, что расовая дискриминация была нормой? Читают ли дети "Хижину дяди Тома" и "Убить пересмешника"? Это так важно! Потому что вот эта ненависть к чужому — вечная плесень Земного шара.
И весь этот кокон ассоциативных тропинок закутывал меня в магию предопределенности, в очередной раз убеждая, что случайностей нет, и информационное поле Вселенной работает бесперебойно, и те, кого мы любим, могут легко преодолевать миллионы световых лет, чтобы напомнить нам, что никто никуда не исчезает…
"Смерть — ничто. Я просто ушла в комнату рядом…" — одна петербургская подвижница, благотворительница Маргарет, так сказала перед уходом своим подопечным сиротам.
11. Соломоново решение
"Доброй ночи! Это Лариса, а не Аполлинария. Большое спасибо за теплый отзыв! Приятно знать, что у нас общие интересы. Полина мне немного рассказывала о вас. Я была бы очень рада, если бы вы вошли в нашу команду, но, к сожалению, я решила закрыть группу на неопределенный срок…"
Вот, значит, как…
Это сообщение я увидела ночью, после того как вынырнула из тяжелого сна в самое неблагоприятное время суток — час быка. На часах 3:33. Что ж, привет, темные силы, которые нас злобно гнетут! Здравствуйте, товарищ Люцифер! Эти засыпания с невыключенным ноутом — якобы "прикорну на часок" — я называю суицидальным тихим часом. Потому что по пробуждению среди ночи на меня накатывают черные мысли — каким бы способом свалить из этого фильма ужасов. Желательно безболезненно, потому что испускать дух и терпеть при этом боль — это для меня слишком, мне не потянуть. Поэтому повешение и прыжки с крыши для меня исключены. А также утопление. Все это еще и жестоко по отношению к близким, которые увидят всю неприглядность картины. Газ — неплохо, но это откровенно опасно для окружающих, а они ничем не заслужили, чтобы самоубийца насильно забрал их с собой. Яд? А где он такой, чтобы раз — и все! Без агоний и удуший. То есть он, конечно, существует, но я все равно не имею доступа к этим милосердным веществам. Тогда что?
Следующий этап — посыпание головы пеплом, вина и стыд. Слезы от любви и мучительного нежного сочувствия к тем, кто останется после моего позорного бегства. Все эти похороны — это ад! Настоящий ад на Земле. И что потом? Потом я уже привычной стезей перехожу к мыслям о трудной Алёшиной личной истории. И об одной из своих задач, точнее о сокровенной своей невыполненной миссии — пробудить в Алёше родителя. Он есть, он теплится в нем, этот родитель, израненный спонтанными заключениями и зверскими расторжениями браков, не дающий себе мечтать о том, что когда-нибудь и он будет катить колясочку с внуками. Я должна была ему помочь протоптать тропинки к детям, тропинки, которые однажды оборвались, и большей частью не по его вине. И пусть я лицо неочевидно заинтересованное, но много лет пыталась докопаться до болезненных глубин Алешиных отношений с детьми. Просто потому что он привязался к Мите. Я хотела отплатить ему тем же…
Но тема до того болезненная, что однажды он запустил в меня мандарином. Ну хорошо, не в меня, но в саму мою убежденность в том, что — как там сказала Лайза Минелли в фильме "Кабаре"? "Правда, что дети автоматически любят своих родителей?" Оставим слово "автоматически" частью образа певички Салли, легкомысленной, одаренной, импульсивной и так недолго счастливой. В конце концов, каждый волен подобрать свое слово для точности описания этого чувства. Я не хочу сейчас с кротиным упорством искать верный эпитет. Мне было важно донести, что как бы ни настраивала семейная закулиса ребенка против отца, где-то в своих смутных фантазиях он все равно его ждет.
Но у меня не получалось! Я не могла успокоить Алешину травму. Мы привыкли, что травма может быть либо у брошенного ребенка, либо у матери, которая осталась с детьми одна. Но бывает еще и травма у отца, между прочим. Когда обиженная мать перекрывает ему путь к чаду, а тому объясняет, что папа — человек пропащий. Порой обиженная мать поступает еще хлеще: она вновь выходит замуж и говорит дитятке, что теперь у него новый папа. Ведь старый совсем не годится. Впрочем — не буду домысливать! Быть может, она ничего плохого не говорит про родного отца. Просто появился новый, и все тут! Ну меняют же время от времени машины, одежду, прическу… Вот и папу можно поменять! И этим дело не ограничивается! Она закрепляет новое родство юридически. Она просит бывшего мужа отказаться от отцовства в пользу нового отца. Да вот и ребенок написал бумажку, что он согласен, так что…
Когда я не раз слушала эту историю — а именно она приключилась однажды с Алешей в ипостаси "бывшего папы" — меня обуревало муторное и тоскливое изумление: ну зачем же он на это согласился?! Как? Почему?! Ни одна, простите, тварь не вправе просить человека отказаться от своего ребенка! Алеша мне отвечал, конечно, но ни один его ответ меня не устроил. И в течение тех лет, как мы живем вместе, я постоянно возвращалась к этому вопиющему эпизоду — и мы, бывало, опять ссоримся или я предусмотрительно молчу и мучаюсь этой горькой загадкой сама. Но однажды я поняла — ларчик открывался не с той стороны. Это же Соломоново решение! Та самая притча о двух матерях, которые пришли к Соломону делить ребенка. Соломон сказал — так разорвите его на части. Пусть одна тянет в свою сторону, а другая — в свою. И та, что отпустила, сами понимаете, и была настоящей матерью…
Мне застило глаза Алешино бездействие. Меня возмущало то, что он подписал этот отказ. Я кричала, дескать, как же не понимаешь, что на ребенка воздействовали, оказывали давление, манипулировали им! Нельзя было соглашаться!
Но ведь всегда проще размахивать кулаками после драки. А если представить, что чувствует человек внутри схватки? Ведь ему все представили так, что для сына это лучше. И ребенок тоже все понимает. Он полюбил отчима как родного. Так бывает! Потому что отчим теперь его воспитывает, забирает из школы, водит в спортивную секцию… "А ты где? Тебя нет рядом. У тебя ведь тоже новая семья. И ты тоже растишь не своего ребенка. И, быть может, у тебя скоро появится еще один… Давай сделаем так, как будет лучше для всех! Ведь сыну нужна здоровая любящая атмосфера, в которой никто не чувствует себя обиженным и чужим. Чтобы дитя выросло в любви, хорошо бы ему для обоих родителей быть родным…"
Не знаю, что говорилось тогда Алеше, могу только предполагать. Но думаю, что нечто в таком духе. Нечто о благе ребенка. И не нужно забывать, что бывшая Алешина супруга — добропорядочная и правильная мать, и сама из респектабельной семьи. Словом, для всех сплошное благо!
И заключительный аккорд: когда все закончилось, новый папаша победоносно втирал добропорядочной супруге, что раз родной отец так легко отказался от сына, значит, не очень-то он был ему нужен… Классика иезуитских методов спецслужб. Вне зависимости от рода деятельности, есть такие индивиды, у которых эти методы прошиты в подкорке. Наверное, это наследственное. Не надо забывать, что писатели доносов и разного рода НКВДешники дали куда более ветвистое и жизнеспособное потомство, чем те, кого они пересажали. И кто-то побеждает гнилое семя внутри себя, а кто-то его успешно использует.
Вот такое Соломоново решение…
После этой истории у Алеши, никогда ничем не болевшего, развилась язва желудка, он был разбит, обесточен, потрясен. Он не понимал, что произошло. Но по молодости надеялся, что все поправимо… Он еще не потерял веру в семью. Остатки чадолюбия в нем добили другие жены. А я, распутывая колтун его судьбы, пыталась быть токсично объективной. "Зачем ты женился на таких мегерах?" Если формулировать точнее: зачем ты позволял им женить тебя на себе? Но, так или иначе, этот вопрос подразумевает, что человек сам виноват. А подобная позиция — начало конца любых отношений. Беспристрастная Фемида никого не любит.
Потому и попытки моей липовой объективности окончились крахом. Но распутать тот колтун мне все равно придется. Или "погибнуть на великом невозможном", вспоминая Федора Михалыча. При этом тихо сбежать с поля боя я не имею права, потому что миссия моя пока не выполнена, даром что невыполнима. Я не могу оставить Алешу в одиночестве. Никого нельзя оставлять в одиночестве. Одиночество — это ведь отсутствие смысла…
Но, пожалуй, пока хватит слез и самоистязания. Очень хочется, чтобы кошмар моей жизни закончился, но срок мне пока не скостили. И надо тянуть дальше мою лямку. Уходите, товарищ Люцифер, вы отвратительный молодой человек. Толку от вас никакого.
Итак, "Борю навсегда" решили прикрыть. И… я опять что-то перепутала, утонув в мыслепотоке! Та история про последний дом ММ была написана под именем Полли — так почему мне отвечает Лариса?! Видимо, все же историю написала она. Мы с ней незнакомы… Впрочем, это не главное! Неужели Аполлинария оказалась права в своих абсурдных предположениях? Во дела… И ведь что обидно — я уже успела привязаться к Боре и к этому трогательному начинанию! Нет, вряд ли Лариса испугалась оборотней! Если бы она их боялась, она бы вовсе не стала затевать эту группу. Наверное, она… ждет ребенка? А что еще можно предположить? Человек пока не хочет окунаться в боль, ему необходимо счастливое ожидание… Да, это штамп, но с ним придется смириться, потому что он незаменимый. Будущему ребенку необходимо, чтобы его ждали с любовью…
"Желаю счастья вам и вашей семье! — расчувствовалась я. — А когда снова откроете страницу вашей группы, я пришлю вам свой текст, он у меня уже готов!"
Это была быстро поправимая ложь — ежели что, я напишу эти два абзаца за пятнадцать минут. Мы ведь можем тянуть резину годами, а когда жареный петух клюнет в темя, моментально группируем извилины в нужном узоре. А зачем я в принципе соврала? Просто меня по-прежнему мучило любопытство. И я надеялась на крючок с наживкой поймать кусочек правды…
И — чудо! Мне в ночи пришел быстрый ответ! Приветствую тебя, сестра-получночница, будем вместе коротать мрачный час быка!
"А о чем ваш текст? — спрашивала Лариса. — Может быть, пришлете? Я не уверена, что приняла правильное решение. Мне недавно написали про какой-то сериал, спрашивали, не про меня ли он. Там по сюжету — с героиней, как со мной, поступили примерно, только ребенок ей достался здоровый… И на афише стоит девушка с новорожденным и раздумывает, оставить ли его в беби-боксе или нет… Меня как прорвало — я рыдала вчера весь день! И мне ведь не от того больно, что из моей жизни могут сделать фильм. Да, пожалуйста, делайте, я не против. Но ведь сделают-то, простите, унылую говно-мелодраму. Извините, что я на вас это вывалила".
"Да за что вы извиняйтесь! — благодарно возопила я, проиграв яростную барабанную дробь на клавиатуре от избытка чувств. — Я все это хорошо понимаю!"
Точнее будет сказать, что я совсем не понимаю. Не понимаю, что происходит в мире. Здесь творится неразумное, недоброе и — надеюсь! — не вечное. Судя по некоторым репликам в безнаказанной сети, некоторые готовы сбрасывать инвалидов со скалы, как в Спарте. Кто-то выливает свою злобу на их родителей: мол, сейчас о ребенке можно все узнать, пока он еще не появился на свет, зачем они рожают этих недочеловеков и всю жизнь на это кладут — так ведь еще и на деньги налогоплательщиков! Кто-то люто ненавидит само слово "солнечный", которым посмели наградить детей с болезнью Дауна… Кому-то медийные персоны с особенными детьми, что бельмо в глазу: ну вот как они посмели выставлять свой позор напоказ? Как им не стыдно, какой низменный пиар!
В общем, широк нынче спектр ненависти! Впрочем, чтобы тебя ненавидела вот такая сетевая шавка, как выражается Полли, вовсе необязательно быть инвалидом. Иной раз достаточно быть просто человеком. Но когда начинается эта обывательская грызня о том, что ментальные увечья нужно душить в утробе, я очень жалею, что вот на этой самой стадии утробы невозможно предсказать увечья душевные. Рождение убийц, насильников, диктаторов, депутатов госдумы и прочего агрессивного ничтожества. Хотя я, разумеется, плохо себе представляю эти предсказания. "Мадам, мужайтесь, вы вынашиваете судебного пристава!" — примерно так?!
"Простите за любопытство, а вы с Аполлинарией общались… недавно? Она что-то захандрила…" — робко спросила я.
"Поля как ребенок, ей-богу! Решила, что нас закроет следственный комитет! Вот у нас размах-то, оказывается! Я была бы не против такого продвижения… шучу!"
"Да, она мне что-то говорила про некую особу, которая ее испугала… а если точнее — взяла на понт!"
"Да знаю я эту трольчиху! Это просто их конкурент, еще одно похоронное жулье!"
…Похоронное?!
И тут на меня внезапно обрушилась лавина информации, щедро удовлетворяя мое давешнее любопытство. Даже чрезмерно. Я бы предпочла знать не все. Итак, Боренькины биологические родители не просто оборотни. У них похоронный бизнес. Таким образом, они накопили деньги на рождение своего отпрыска благодаря чьей-то смерти. Что ж, кому война, кому мать родна. Тут что говорить, гробовщики — всем мафиям мафия… После появления на свет ребенка, который их не устроил, они закатили такой шабаш доктору и всей его клинике, что репутация медиков висела на волоске. Оборотни-гробовщики включили старые ментовские связи и собирались обнародовать подмену биоматериала в СМИ! Какой шкандаль! Чем существо ничтожнее, тем более склонно считать себя близким к идеалу. По убеждению любой человекоящерицы, ее генетический материал может породить только Исаака Ньютона. А любой дефект у потомства — фу, это не про ящериц, это нерадивый доктор перепутал пробирки…
"А вот теперь смотрите — вот они на фотке вместе с этой так называемой правозащитницей — ох уж наша впечатлительная Полли! — на выставке похоронных принадлежностей! Пауки в банке улыбаются друг другу!"
И Лариса прислала мне фото.
Вот же какие бывают выставки, ёшкин кот! Кажется, подобное было в одной черной комедии… Я разглядывала веселых и пышущих здоровьем гробовщиков, так сказать, в рабочей обстановке и понимала, что этот мир окончательно перекосило. Фэнтези-ужастик сбылся, нас захватили биороботы. И что обидно, этот искусственный интеллект вовсе не победительно ослепителен и виртуозен. Он убог, примитивен и безвкусен, как утреннее ток-шоу.
Гробовщики обнимали девочку, видимо, дочку. Она являла собой квинтэссенцию родительского и дизайнерского глумления над детством. Многоярусное платьице из органзы, все в рюшах. Сложносочиненные косички-колоски на голове переходящие в гламурные кудри. Лакированные туфельки, немилосердно узкие. Было жутковатое впечатление, что ребенок тоже экспонат выставки… Получается, что эта мерзкая парочка бросила Бореньку и отправилась искать новую жертву. Очередной организм для вынашивания, материал для следующей попытки. И она его нашла… Один ребенок не получился, его можно выбросить, как поломанную игрушку, и заказать нового. Наглая ухмылка лютой несправедливости не новость, она меня не удивила, лишь заставила содрогнуться. Удивило меня другое — то, каким обыденным стало зло в нашей жизни. Как ему комфортно и уютно с нами. Оно прикрылось лилейными рюшами — ни дать ни взять святое семейство. И ведь оно теперь не особенно старается маскироваться, выставляя напоказ свое пластиковое счастье. И никто ему слова поперек не скажет…
Вот поведай сейчас вкратце историю Ларисы кому-нибудь из персонажей этой зловещей выставки — большая часть, может, и не поймет, о чем тут горевать. Родила чужого ребенка, а его не забрали? Так отдала бы на госхарчи в дом инвалидов, какие проблемы? Зачем на себя взвалила, сама виновата… Хорошо, для нее, допустим, чужой, а те биороботы, кто бросили своего? Это как, тоже допустимо? Ну-у, сурмамочка же знала, что идет на риск, она хотела заработать. А покупателя не устроил… товар. Ничего личного, только бизнес. Юридически это ее ребенок, она была в курсе, так что…
Подобными мыслями нынче пропитан воздух. И где грань между подвигом бессмысленным и настоящим, если они сливаются в один забытый язык сердца для сегодняшних нас, превращающихся в продавцов и покупателей смерти.
Увиденное распалило меня так, что хоть на последнюю битву со злом лети, как Нильс, верхом на диком гусе…
"Лариса, так, может, вам продолжить писать? Чтобы те немногие живые души знали правду из первых уст, а не из "говно-мелодрам" и не от трольчих и гробовщиков. Может, наше сакральное предназначение — это упорно делать свое маленькое и "никому не нужное" дело? Вы читали Харпер Ли?" Мужество — это когда заранее знаешь, что проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь"".
"Читала ли я "Убить пересмешника"? Да я чуть не подралась из-за этой книги! С одной старой калошей. Ну, знаете, из тех, у кого моча красная от любви к Советскому Союзу. Она заявила, что наши детские писатели сильнее Ли. Но ведь их совершенно нельзя сравнивать и противопоставлять! И они прекрасно дополняли друг друга…когда-то".
Наш полночный междусобойчик заснул на полуслове, но утром — привет бубенцы Черчилля! — я обнаружила в сообщениях бодрое:
"А вот хорошо бы сейчас вы что-то написали в группу. А то трольчиха-гробовщик просится к нам обратно, и, знаете, какой у нее аргумент? "Все равно у вас пишут полтора человека, а я вам оживляжик сделаю" Наглость же!"
12. Игуана
— У тебя прошла смерть? Вот ты ее не произносишь, а она прошла?
Это Энн. Бывают такие моменты, что ты понимаешь: человек выпивши. И разговор продолжать не стоит. Но этот выпивший так точен и так близок тебе, что ты в этот момент за него всех трезвенников отдашь. И я отвечаю ей, что, пожалуй, действительно бывают моменты, когда я чувствую, что прошла. Бывает даже, что "идет бессмертье косяком", как у Арсения Тарковского. Особенно, когда ребята мне рассказывают свои сны.
Митя пришел в этот мир дружить. И он продолжает дружить — он снится. Причем не мне, не нам, его родным — он снится друзьям. И он прав, тысячу раз прав! Если бы он снился мне, я бы сама себя обесценивала, я бы боялась думать об этом всерьез, потому как слышала бы гневный оклик своего — и чужого! — рацио: совсем, мол, помешалась от горя! Я бы боялась впасть в лженауку потустороннего. То ли дело, когда всю работу с тонким миром берут на себя ребята. Не подкопаешься! Ко мне никаких претензий быть не может… И как, скажите на милость, я могу после этого их не любить и не переживать за них?! Вот та же Энн, бывает, разворчится на молодежь, а я не согласна. Лично я вижу молодых дивных, душевных и талантливых.
Машеньке Митя снился гуруподобно — в далеком деревянном доме в глухом лесу, в кресле качалке и с трубкой. Иногда — у моря. Она шла к нему, плутая по укромным тропкам, шла за жизненным советом, и он укреплял ее в выборе пути, иронизировал и даже иногда корил за погруженность в мирскую суету. В доме не ловил телефон, Машенька нервничала, говорила ему, мол, как же ты не понимаешь, нам же приходится работать, а для работы нужен телефон. Митя демонстративно уходил в другую комнату — ему не нравилась зависимость от гаджета…
Надо же, а я и не знала, что он может быть таким.
А Машенька не знала о том, что у меня на диске хранилась папка фотографий из его компьютера. Много-много профессиональных красивых снимков, и почти на всех — именно такие вот домики в лесной глуши летом и зимой, тропинки в чаще, горные вершины, уединенные деревеньки у тихой реки. Дикие и живописные места, очарование севера…
И после того, как она мне стала рассказывать об этих снах, я прислала ей несколько этих фотографий. Она была поражена их сходством с увиденным ею во сне.
Он что же, описал нам, куда уйдет?
"Митя позаботился и оставил вам нас", — сказала Лиза, наша Елизавета Премудрая и Прекрасная. Ей снились сны поистине эпические и в чем-то тоже вещие. Это я о том сне, где они с Митей стоят на железнодорожной платформе, потом он проваливается куда-то в разверзнувшуюся щель, потом все вдруг становится белым, и он вновь появляется из-под земли в белых одеждах, и уже играет на удивительном инструменте — то ли прозрачном, то ли невидимом саксофоне с колокольчиками. Вскоре после этого сна я познакомилась с Юлей-композитором, которая стала победителем нашего конкурса, ибо еще и поэт по совместительству и талантище грандиозный. Она посвятила Мите совершенно удивительную музыкальную пьесу, где фолк сочетается с модерном, классикой и джазом, где сакс звучит с баяном и балалайкой — такого еще не было! И разве ж невидимый саксофон с колокольчиками не предвестник всей этой чудной эклектики?
Или еще один Лизин сон:
"Как и любой сон, этот не имеет начала. Была глубокая ночь. По атмосфере я поняла, что это было мероприятие, похожее на похороны Мити. И самое странное: он сидел передо мной, так что это бы скорее можно было определить как… казнь?
Правда, что самое странное, этот ландшафт я уже видела в своих снах.
Здесь было очень много фонарей, вернее, света от них, так что мы всегда оказывались под лучами, и эти лучи были очень отчётливыми.
Будто бы мы вот сейчас парой фраз перекинемся, и он пойдет ТУДА.
…А потом, думая и сокрушаясь, что это уже завершение нашей встречи, говорю, что очень люблю его. Митя ничего не ответил, только улыбнулся. И мы крепко-крепко обнялись.
Хотела вопросить ему: "Снуп, ты вообще осознаешь весь абсурд ситуации, я тебе тут такие сентиментальные эпосы на твоих же похоронах…"
…Надо заметить, что момент погони во сне для меня всегда был слабым местом. Тело охватывала странная скованность, и бежать было очень сложно. Своим противникам я всегда уступала по скорости, и никогда на моей памяти не было серьезного преимущества.
Я была почти уверена, что мы не убежим, и нас догонят. Но тут Митя сильно берет меня за руку, спрыгивает с крыши сарая, перелетев забор, и мы начинаем стремительно бежать, покидая похоронную территорию.
Хоть я и чувствовала, что не поспевала, но Митя придерживал и направлял. И бежалось на удивление легко. Это был, наверное, первый раз, когда мне во сне от кого-то целенаправленно удалось убежать.
Мы несемся по полю. Останавливаемся около железного контейнера, куда садится Дима. Я его сильно обнимаю и спрашиваю: "Ты…ты вообще чувствуешь, что умрёшь, готов ли к этому?" А он на меня смотрит и говорит
— Я теперь не умру. Я чувствую это.
Тут сзади нас догоняют ещё две фигуры, держащиеся за руки. У одного из них в руках была труба. Сначала мне показалось, что это мы же сами, пришедшие нас предупредить. Но когда те подбежали поближе, то это оказались одни из наших товарищей. При этом они озвучили мои мысли!
— Мы — это вы из будущего.
И я не совсем поняла, было ли это сказано как шутка или же нет…"
Анна Ахматова говорила, что нет ничего скучнее, чем чужие сны и чужой блуд. Но это она просто с нашими сновидцами не была знакома.
Фигурально выражаясь, Митя практически с рождения шел в народ. Помнится, мы пришли с ним в поликлинику однажды — он в ту пору только-только научился сидеть. Сидим в коридоре, ждем своей очереди — а Митя заводит зал молодецким гиканием и ручками машет — вот сейчас взлетит! И до него так тихо здесь было, поликлиника эта была укромной, малолюдной, но теперь здесь — ручейки веселой возни и движухи, теперь здесь кутерьма и многоголосье. А дома — королевство маленькое, развернуться негде. К детскому саду он привыкает не сразу — все ж там распорядок! — но быстро. Активисты и будущие отличники ему категорически не нравятся, он симпатизирует хулиганам, детям из семей со сложным бэкграундом и девочке Марусе. Его дружбы внезапно и ярко начинаются, потом так же внезапно с гневом заканчиваются, чтобы потом столь же внезапно продолжиться с того же места. Причины и того, и другого он объяснять не любит, так будет всегда. И еще он умеет все забывать и знакомиться с человеком заново — чудесная способность!
Он сам одновременно подвижен и созидателен, он обожает строить невероятные конструи собственного сочинения из Лего, и при это тут же с грохотом куда-то нестись на велике. Экшн у него отлично сочетается с головоломкой, квестом и стратегией, если говорить языком компьютерных игр. Поэтому он дружит со многими, ведь редко в ком сочетается все сразу. Дружит со многими, чтобы вдруг в меланхолическую минуту заявить, что у него нет друзей. Но дальше — как в кино, когда показывают сердечный ритм возвращающегося с того света: пик-пик-пик, тихонько пошло-пошло… Нет друзей? Да вроде один друг все же есть, да вот еще второй есть, да вот наверное и еще… все! Прошел какой-нибудь час или два — и внезапный джин-отшельник испарился, как не бывало. Он, возможно, еще появится, но так же внезапно и исчезнет без объяснений. Он нужен для общей философской картины жизни, как горчинка в коктейле.
Он везде находил компанию. Поездка в поезде — это тоже поиск друзей. Поездка на Урал, к Кларе и Севе. Ну, если не считать другого удовольствия — запретного доширака, которым запасался дедушка! Садясь в вагон, Митя прежде всего начинал искать свою веселую банду. Друга. Если друг-ровесник не находился, то привлекались все, кто мало-мальски подходил для того, чтобы носиться туда-сюда по проходу — в плацкарте пассажирам особенно "везло" с этими забегами. В беготню вовлекались даже недавние груднички, даже девочки в розовых чепчиках с сосками. Вообще в детстве он любил разношерстные и разновозрастные компании, где малыши куролесили с уже вот-вот подростками, умники с лоботрясами, ботаны с двоечниками, бунтари с тихонями. Митя презирал любые иерархии, в сущности, превращающие мир в большую зону, все эти водоразделы между крутыми-популярными и задротами-изгоями. В его ватагах были пусть сумбурные и стихийные, но равенство и братство. Если атмосфера менялась, и что-то ему не нравилось, он просто уходил. Без разборок и выяснений.
А потом под окошком слышался протяжный крик: "Дии-маа!". Это друганы пришли звать его обратно. В Сысерти, под Екатеринбургом, где он проводил лето, в доме моей бабушки Зои, именно такая разношерстная команда и была. С домиком на дереве… Но что домик! В их распоряжении была вся Сысерть, уютный городок, почти весь из деревянных домиков — только на земле — состоящий, а также из переулочков, закоулочков и графских развалин… Вот все это великолепие было для них. Места вокруг красивейшие — леса сосновые, водоемы рыбные, горы слоистые. И еще — дымка детства, непередаваемая словами. И каждый камушек на тропинках помнишь наизусть, каждую запинку и каждый узор на палисаднике. Каждую собаку за забором узнаешь по лаю, да и по имени кличешь многих. Сысерть расположилась у подножия Бесеновки, Бессоновой горы. И если забраться на нее, то можно увидеть весь город с высоты. И соблюсти священный ритуал поколений — отыскать бабушкин дом. И закричать: "Вижу!"… Когда я слышу прорезающий эпохи кровожадный вопль, требующий отдать "долг Родине", я думаю: моя настоящая Родина там, где я стою на горе и нахожу бабушкин дом, и она никогда у меня долгов не просила. Она Родина дающая.
***
В шесть лет Митя дал понять, что дома его не удержишь. Это был сложный момент нашего развода с его папенькой. Митя дохаживал последние месяцы детсада перед школой. И мы решили — пусть доходит! Но при этом мы с Митей уже переехали на другой конец Москвы. И было решено, что в рабочие дни он находится у папы, который утром отводит его в садик, а забираю уже я. Забираю, кормлю, укладываю спать — и уезжаю к себе. И так было месяца три. И вот однажды папенька проспал. А день был ответственный — детей должны были фотографировать! Я оставила на плечиках парадную форму, чтобы они ее взяли с собой.
И Митеныщ проснулся вовремя. Сам, без побудок. Видит — папа в крепких объятиях Морфея. И тогда он одевается, берет парадную форму на плечиках — фантастика, какая ответственность! — и идет в садик сам. А там дорогу надо было переходить без светофора — не в соседний дом пойти… Это было предтечей его будущих решительных "Нет, я пойду!". Когда стал постарше, он даже чудесным образом выздоравливал за один день, чтобы не сидеть дома, в тесноте. Это уже были годы в коммуналке с запойной Зыковой, что были одновременно и милым, и диким, и страшным периодом нашей жизни. У Зыковой было двое маленьких детей, мальчик и девочка, двойняшки. Мы им сочувствовали, дарили подарки, в общем, по мере сил старались скрасить им жизнь. Отец их, на первый взгляд, казался поприличнее мамаши, но в действительности был хитрее и подлее. И гораздо толще и прожорливее. Зыкова, хотя бы в трезвые просветы жизни, была сумрачно дружелюбна и хлебосольна, угощала нас своими пирогами и разносолами, она была неплохим кулинаром и работала поваром в детском саду. Когда же у нее были запои, она превращалась в фурию, дети от нее прятались, или их прятали мы у себя в комнате, и у нас поселился Зыковский кот Пушок, пушистый косоглазый красавец и умница, интеллектом превышавший всю хозяйскую семью, вместе взятую.
На время Зыковских запоев Митю эвакуировали к папе, однако пьяница наша любила декларировать: "Малыша не трону!", даже когда "Малыш" был уже выше ее на голову. Она в нем чуяла защитника слабых. Нет, ее, конечно, слабой было назвать нельзя. Но мы — прежде всего Алеша — постепенно пришли к пониманию кровавой интриги этого семейства: толстый муж мечтал избавиться от пьяного чудовища чужими руками. Решить проблему кардинально и желательно сторонними силами. Например, соседей-квартирантов, то есть нашими… Он весь изнамекался, чтобы в полицию звонили мы, сам же до последнего избегал этого акта, боясь бешеного гнева супруги. Рассказывал нам душераздирающие истории о том, что она хотела его исподтишка зарезать. И был явно доволен, когда его супруга приползала побитая. Психушка забирала буйную жену не больше, чем на три недели, это не выход. Он же мечтал о решающей летальной стычке между Зыковой и кем-то еще, чтобы в случае чего в тюрьму сел какой-нибудь отчаянный бедолага, а он сам, наконец, вздохнул бы спокойно. Вот только при таком раскладе кто бы эту тушу кормил? Не проблема! В соседней квартире проживала его бывшая жена. Очень удобно!
Бог с ним, все это извечный бестиарий бесноватых тварей на сказочном пути доброго молодца. А Митя и правда защищал тех, кто не мог защитить себя сам, о чем я уже упоминала. Например, одноклассника, слабого здоровьем, который попал в их класс, благодаря той самой инклюзии, что так яростно порицаема сетевыми шавками. Конечно, перегибы и я не одобряю, но если сделать по-людски, это был бы шанс для некоторых детей стать добрее. А тот хрупкий мальчик — Митька даже сердился на него порой, но тем не менее в обиду не давал — так вот, этот мальчик в седьмом классе устроил такой шикарный День рождения для всех, кто к нему по-человечески. Не для тех паразитов, которые его травили… Устроил, конечно, не он, а родители, но впечатлений хватило! Это был диковинный автобус-дискотека плюс еще и зоопарк с мелкой экзотической живностью вроде игуаны… Радость-то Митьке привалила! И потом каждому ребенку выдали диск с видео на память.
Иной раз я думаю — а он ТАМ обо всем этом помнит? Хотя бы чуть-чуть… Если он нам снится, значит, канал связи существует. И любовь никуда не делась, а где любовь, там и память.
13. Неожиданные и прекрасные
— Ты как будто извиняешься за то, что причиняешь добро.
Это я представляю, что сказал бы Алеша на мою виршу. Я иногда зачитываю ему то, что написала. Скажем, важные письма или просто текст, предполагающий быстрое реагирование общественности. Алеша лучше меня чует нюансы народного восприятия. Особенно аудио- и видеовосприятия, он наш режиссер, оператор, клипмейкер, монтажер и в целом специалист по музыке и фильмам. В общем, я с ним советуюсь, когда в замешательстве. И со временем это породило условный рефлекс: теперь любая неуверенность включает в моем воображении его голос.
Написать реплику для группы "Боря навсегда" оказалось для меня неожиданно неподъемной задачей. Ну не могу я вот так запросто… об этом! А о чем? Я и не знала, о чем уместно написать. Вот она, аукнулась мне гордыня, этот взгляд свысока на "котиков с цветуёчками", что с легкостью ляпали другие участницы группы. Так сказать, оживляж в промышленных масштабах… Ведь не про грустное же им писать!
"Вечно ты все по-честному и всерьез! Неинтересно! — ерничает Ангус. — Давай смешное!" Но Алешенька-то шутит. А вот то, что принято называть реальностью, щерится недобрым оскалом, и всех, кто не смеется от тупых и злобных шуток, потихоньку подталкивает к той самой спартанской скале. Те, кто по-чеховски хочет сберечь в себе человека, жутко устарели, и "операционная система" больше не поддерживает эти немодные версии.
"Почему люди, потерявшие самых близких, склонны к благотворительности? Звучит неубедительно? Хорошо, я уточню: люди, потерявшие детей. Просто рука не сразу поднимается это написать. Так вот, почему? Чтобы унять чувство вины? Чтобы доказать себе и другим, что они живут не впустую? Чтобы найти смысл? Снять черную метку горя? И не напрасны ли эти усилия — те, что так или иначе адресованы окружающим. Ведь большей части из них все равно. А кто-то снисходительно полагает это занятие побочным эффектом, посттравматическим синдромом. Или…"Да просто потому что делать больше нечего!" — вот как думают некоторые люди. В какую бы форму ни воплощалось желание сделать добро — на это смотрят с сомнением. И я сейчас не рассматриваю ту форму безликого одаривания игрушками и благами, которой и сама не доверяю. Нет, я говорю именно об искреннем желании того, кто испытал самую большую трагедию на Земле, дарить кому-то другому тепло. Быть человеком дающим. Быть кому-то нужным.
Скажу о том, что поняла на себе. В этом желании всегда есть два слоя. Оставлю пока слой глубокий и истинный. Обращусь к слою более поверхностному, защитному, который пытается иллюзорно укрыть человека от встречи с бездной. Бездна — это чужой взгляд на твое горе. Взгляд того, кто к тебе равнодушен и сочувствует тебе притворно. Кто на самом деле всего лишь хочет защититься от этой пугающей информации. Вот эта искаженная ужасом маска заставляет вспомнить афоризм "ад — это другие". Потому что именно на ней ты читаешь ту самую черную метку. Именно она клеймит тебя как неприкасаемого. Сообщает тебе, что с тобой случилось самое страшное, и жить тебе больше не имеет смысла.
А потом ты кожей слышишь, как эти маски обсуждают между собой, как бы этим горем не заразиться от тебя. Те же, кто честно разделяет твою боль — они в этот момент с тобой. Так или иначе, словом или делом, но с тобой. Но близких куда меньше, чем масок. И хочется интуитивно защититься от них. Дать им понять, что ты веришь и знаешь, что твой ребенок где-то есть. Живой. Но нет, этого нельзя — маски съежатся в гримасу жалости! Дескать, ты теряешь рассудок от случившегося. Тогда ты жаждешь выглядеть независимым и сильным, и начинаешь делать добрые дела. Но… ничего не получится, пока не осознаешь, что страшные маски — это пустота. Это ты сам рисуешь на них своей болью, своим страхом, своей разбитой жизнью. Это все — твои химеры. Под этими масками — в пыль рассыпающееся равнодушие. От них не нужно защищаться, они не причиняют зла, они ничто. И доказывать им свою состоятельность, силу духа, способность любить другого ребенка — то же самое, что демонстрировать манекену свой прекрасный наряд. Ничего никому не нужно доказывать, даже себе. Ты испытываешь потребность делать добро, потому что продолжаешь любить. И эта энергия никуда не делась. Этот луч продолжает светить. И ты несешь людям этот свет. А свою боль оставляешь только себе. И если посчастливится, ты может разделить ее еще с кем-то близким и бесценным. Вот и все. Это твоя миссия и твое одиночество".
Я все же впала в тревожное расстройство и зачитала свою виршу Алеше. Он вдруг стал серьезен, напрягся, нахмурился.
— А в чем ты сомневаешься? Нормально все, по-моему…
— Нормально? Ты как-то неуверенно… Ты говоришь совсем не так, когда тебе нравится!
— Если честно, мне кажется, про одиночество надо убрать. Написать: "Это наша миссия и наша надежда". Ну или… в общем, не нужно одиночества! — потом помолчал и тихо добавил. — … Ты же не одна.
Ты не одна, ты не один… Иногда об этом нужно напомнить, чтобы превратить в магическую формулу, из которой можно сплести соломинку и не утонуть, не упасть, не исчезнуть.
Однако если представить жизнь как трассу, по которой мы едем то в первом ряду, то в крайнем левом, и каждый ряд — это важная грань нашего дао, то существует одна такая грань, из-за которой мне остро необходим исповедник. Потому что я не могу ни с кем говорить о ней. Аудитории нет. Оказалось, что никому из моих близких не нужна эта часть меня. Или, если быть точнее, ее как будто нет. Я не говорю о ней ни с кем после нескольких неудачных попыток. Эта грань — для многих тоже бессмысленный подвиг. Она про ребенка, которого я увожу из… Впрочем, нет. Я пока не готова говорить об этом. Сразу подкатывает к горлу волна самобичевания. Опять я чувствую себя виноватой! Надо вспомнить слова Юлика…
Кстати, Юлик! Его же нужно пригласить на концерт! Наш конкурсный концерт, знаменующий итоги первого сезона, который должен был состояться на днях. Я измучена волнением, хотя выступаю не я, а наши блистательные победительницы и дивные музыканты. Композитор Жанна Габова с легкокрылым шопеновским размахом. Но надо же созвать народ! Без устали пишу в соцсети и рассылаю афиши. Кто-то меня научил, что из всех приглашенных придет, в лучшем случае, четвертая часть. И те, кто обещает придти, в последнюю минуту подведут. Не все, но многие. Придут неожиданные и прекрасные в своей внезапности!
Трудность еще и в том, что все наши участники разбросаны по стране и по миру, в Москве их совсем чуть-чуть, да и мы с Алешей не в самом ближнем Подмосковье, а в Деревне Фу. Признаюсь — я испытываю к этому месту глубокую и наверняка незаслуженную неприязнь. Те, кто были у нас здесь, восхищаются этой милой провинцией, этим воздухом и путешествием back in USSR. Здесь так много детей! И любовно возделанные газоны с буйством флоксов, георгинов и прочего великолепия, чему я не ведаю названия. Да, все это верно, с виду тут мило, и я даже не буду напоминать о разнице туристического и местного взгляда на город. Но… именно здесь мы узнали… о том, что случилось с Митей. Именно здесь, в совершенно случайном, временном, убитом жилище, прозвучал тот инфернальный звонок. И город-то сам не при чем, но это как гонец, принесший страшную весть, которого в древности убивали. Я пыталась побороть эту несправедливость. Я силилась примириться с этим местом, но в итоге возненавидела его еще больше и рухнула в социофобию. Теперь я с огромным трудом выхожу на улицу. На открытом пространстве синдром злой маски обостряется невыносимо. Они идут на тебя, их много и вот ты уже читаешь в их пустых глазах вопрос: "Вот наши дети. Смотри, как их у нас много! А где твой ребенок? Где?!"
Иной раз мне кажется, что я уже научилась справляться с шизой, и уже было храбро собираюсь ходить каждый день до магазина. Но не тут-то было, ужас накрывает с новой силой. Алеша уже махнул на меня рукой, хотя раньше выгонял меня на улицу. Он давно сам ходит за продуктами и покупает мне лекарства — позор на мою седую голову… "Все на моих плечах!" — его любимый мем. Он обожает меня иронически взбодрить вздохами советской домохозяйки типа "с утра не присела", "во рту ни маковой росинки", "довела мать до слез", "бессовестность!" и далее по курсу партии.
При этом однажды я замечаю, что не один Алеша пытается мне помочь справиться с фобией. Некий Хранитель этого места тоже пытается то подкинуть мне встречу с неожиданно приятным пацаном, который со мной тепло поздоровается, то вдруг рыжий кот с мяуканием бросится мне под ноги, словно ждал меня сто лет… То добрый человек посочувствует моей хромоте, то милый интеллигентный продавец в аптеке или в книжном порадует, то хороший зубной доктор попадется, что и вовсе неожиданно для этих мест. В такие моменты у меня появляется чувство, что Хранитель понимает меня. Дескать, знаю, знаю, что городишко-то поганый, пьющий, полный свирепых баб с недобрым глазом — почему-то именно женщины средних лет и старше — не все, конечно! — здесь особенно отвратительны. Но ты все равно замечай людей хороших. Их тут мало, но они еще остались…
И я медленно начинаю любить местного Хранителя, словно его тоже сюда забросило силой обстоятельств.
Полли перед концертом наслаждалась лихорадочным оживлением. Депрессивный эпизод закончился, выглянуло нервическое эйфорийное солнце. Очень кстати, с одной стороны, тем более, что зима на пороге! А с другой — она уже пять раз меняла планы по поводу грядущего концерта. Она считала своим долгом пойти, потому что я выполнила ее просьбу и написала для группы, а теперь она должна выполнить мою. Мне, конечно, каждый зритель был на все золота, но все же я не полагаюсь на такие "сделки". Все в этом мире лучше получается спонтанно и по любви, а не из чувства долга… Да и потом, откровенно говоря, мне не очень верилось в то, что Аполлинария сможет выбраться из своего домашнего болота. Ее, конечно, не отпустят, потому что сразу станет нужно посидеть с бабушкой, или вот конкретно в этот день поднимется давление у мамы, или срочно потребуется кайенский перец, а он продается по скидке один день и только в Мытищах, и бог знает что еще. Причем не стоит думать, что мамы и бабушки симулируют — в тиранических семьях организмы приспосабливаются взаправду болеть вовремя, чтобы не позволить ближнему вырваться на свободу и хотя бы чуть-чуть порадоваться жизни.
Полли пришла. И тут я осознала, что воочию мы видимся впервые. Вот ведь, время Будды онлайн: есть тантрический секс, а есть тантрическая дружба! Мы теперь все умеем делать бесконтактно и удаленно. Нас слишком много в эфире, как говорил Юлик. Так много, что скоро нам вовсе не понадобятся материальные тела. Я настолько привыкла к Полли, что чуть не забыла с ней познакомиться! Нет, фото не в счет.
Мне было немного неудобно перед ней — она ведь готовилась! "Осветлилась перьями!" — торжественно пояснила Аполлинария, предвосхитив мои восторги. Сделала из этих перьев волнисто-растрепанную укладку, надела платье винно-бордового оттенка и чуть переборщила с вечерним макияжем. И велика была опасность, что все это великолепие окажется тщетным — потому что окружающая публика не радовала достойными кавалерами. Концерт наш проходил в библиотеке, и к нам пришли трогательные пожилые завсегдатаи, а также семьи друзей выступающих. А также друзья друзей, тоже семейные. Но я-то надеялась, что к нам забредет пара-тройка свободных мужчин, а то моя риторика поблекнет. Ведь я уже года полтора принуждаю Полли "выйти из комнаты" и попытаться найти спутника жизни. Или даже просто — поддержать романтическую идею случайной встречи. Хотя бы просто поддержать… Таким образом я волей-неволей вселила в мою добровольную соратницу иллюзию того, что стоит ей выйти в свет — и Дарси с Рочестерами заклубятся вокруг нее в ритуальном танце. Впрочем, примеры неудачные: мистера Дарси она не любила — потому что его все любят! — а кто такой мистер Рочестер, просто не знала.
Пока музыканты разыгрывались, у меня в телефоне тоже разыгралась небольшая драма. Мне написала расстроенная и разгневанная Лариса: "Полина не отвечает, пишу вам, надеюсь, это не очень странно?"
Нет, совсем не странно, Полли специально оставила телефон дома, а то все бабушки мира устроят коллективный инсульт и начнут ей трезвонить.
"О, слава Богу, Поля вышла из дома! Не по хозяйству! Это впервые за пятнадцать лет! Но посмотрите, что нам написал какой-то гнойный прыщ! Скажите, я ему не очень грубо ответила? Не нужно это все удалить к такой-то матери? Я понимаю, что это все мелочи и что я неадекват по части обостренной реакции на поганые комменты, но какого хрена этому дерьму нужно в нашей группе??? Меня просто трясет от таких…"
Да, конечно, сейчас посмотрю! Честно говоря, я подумала, что оскорбивший Ларису комментарий был написан к моему тексту. Сникла и съежилась! Но зря я испугалась за себя. Так называемый "гнойный прыщ" интересовался вовсе не мной:
"И правильно, что шайка Кеннеди ее убила — ну зачем нам старая Монро?!"
Да, это была реплика к тому дивному материалу о последнем и единственном доме Мэрилин. Действительно, гнойный прыщ!
Лариса в ответ на эту мерзость написала… — пропускаю ряд изощренных эпитетов, самый слабенький из которых — "старый завистливый евнух из провонявшей кошачьей мочой хрущевки":
"Собираю вместе никчемное стадо слизняков и старых крыс, где ты предводитель, и меняю на старую Монро".
Пока читаю, краем глаза замечаю, что нашего полку прибыло — наконец-то к нам в зрители пожаловал мужчина без спутницы! Такой милый, серьезный, астеничный, остроносый, напомнивший мне моего преподавателя античности в уральском универе. Он расположился в самом последнем ряду, аккуратно поставив на соседний стул портфель и рядом с ним положив кожаную кепку с серебристыми меховыми отворотами. Мое кустарное сводничество показалось мне внезапно смехотворным. Как наивно претендовать в современном мире с его виртуальной индустрией знакомств на роль народной энтузиастки Ханумы! Люди теперь боятся частной инициативы, то есть по сути опасаются друг друга, бескорыстное стремление кого-то с кем-то познакомить воспринимается с настороженной иронией, словно это дружеская подстава или розыгрыш. А уж чувствительные особы и вовсе возмущены таким нежелательным вторжением в их личное пространство! Все потому, что, по мнению продвинутого потребителя, ничто хорошее не может предлагаться просто так. Даже импульсивное доброе намерение! Все имеет свою цену. И хорошему эту цену набивают! А плохому тем более. Если ты решишь кого-то заведомо сомнительного "втюхать" кому-то достойному — то есть сознательно испортить жизнь доброму человеку! — вполне вероятно все получится. Даже, быть может, баблишком разживешься. Но если ты из искренних намерений решишь свести двух прекрасных людей, которые могли бы совпасть и подойти друг другу, то оставь надежду! Скорее всего, ничего не получится… Без циничной корысти в нашем теперешнем мире никуда, даже романтика теперь отравлена ее миазмами. И для того чтобы я смогла помочь Полли, я должна считать ее невестой-некондицией. Такой вот парадокс. Адвокат скорее выиграет дело, если он будет знать, что его подзащитный совершил преступление, нежели чем будет уверен в его невиновности.
Размышляя об этом, я попутно торопливо успокаивала Ларису. Дескать, ну подумаешь, еще одно гадючье ничтожество и его неуклюжая провокация. Да, может, это та же давешняя трольчиха! Как говорится, удалить к чертовой матери, не дожидаясь перитонита — и дело с концом! Впрочем, некоторые выражения Ларисы я даже хотела взять на вооружение! Я никогда не умела ставить на место хама и агрессора. Пригодятся для быстрого реагирования, так сказать… В итоге я написала ей:
"Пусть ваш ответ вражескому буллингу, хейтингу и газлайтингу — ну как не поржать над новоязом! — повисит до завтра! Для… остроты! А потом можно удалить. Смачная перепалка — это, конечно, некрасиво, и опускаться до уровня убогих не стоит, но пусть знают, что зло мы не пропустим! Да и мастер-класс для тургеневских девушек по разборкам с обидчиками отличный".
Итак, концерт уже начинался, а я толком и не поговорила с нашими гостями. Ладно, думаю, наверстаю все после! В последнюю минуту увидела, как в зал проскользнул Юлик, присел на первый попавшийся стул и, хитро улыбаясь, превратился в Хагрида из "Гарри Поттера". Словно у него была здесь тайная волшебная миссия. Время показало, что так и было.
И еще оно показало, что я ничего не наверстала. Это всегда такое обманчивое "потом"… Действо наше закончилось позже, чем мы думали, и это само по себе было хорошо, потому как зрители захотели еще. Но кто-то из них не имел возможности ждать долго, и потому ушел, не дождавшись обещанного. Того, что я про себя успела им наобещать, всех этих веселых искр дружеской болтовни… И вот когда действо наше завершилось, и я поблагодарила всех-всех, кто выступал, и с кем-то еще обсудила общие планы, пока тема животрепещет — оказалось, что все мои уже ушли! Зато в телефоне обнаружилось трепетное послание:
"… Огромное спасибо за музыкально-поэтическое великолепие! Получил большое удовольствие. Всегда рад встрече с прекрасным. Ваш Виктор Ланге".
Так вот кто это был — мужчина, похожий на моего преподавателя античности! Наш достопамятный потомок семьи Романовых! То есть не Романовых, а их двойников, но кто об этом помнит в наше время фейковых сенсаций, в эпоху отмены и подмены всего сущего… Я, конечно, посылала ему приглашение на концерт, как и многим участникам нашего конкурса, потому что я не надеюсь на объявления для абстрактных всех. Я верю в слова, сказанные одному, они подчеркивают, что он ценный и долгожданный. Но Виктор мне ничего не ответил, и я его не ждала. Мне грешным делом казалось, что его не особо интересуют мои приглашения. Возможно, его вообще мало что интересует, кроме главной миссии его жизни. И моя роль в этой миссии, эфемерная и надуманная, уже была сыграна. То, о чем он меня просил, я сделала, то есть сочинила возвышенную конспирологическую отсебятину о том, как для всей нашей культуры, поруганной и многострадальной, важна канонизация семьи Филатовых. В чем я, кстати, вовсе не была уверена хотя бы потому, что смутно понимаю смысл и последствия этого ритуала. Да и как мои спонтанные сочинения могли поколебать укоренившуюся в головах версию о гибели Романовых? Впрочем, я и не задавалась такой целью, Ланге меня попросил просто написать мое мнение, мои мысли, реплику по поводу. Я и написала. О том, это так символично — канонизировать так называемых обычных людей. По сути — сам народ. Участников, свидетелей и жертв двадцатого столетия, перед которыми наша власть должна вымаливать прощения на коленях. Вспомнила о том, что Мать Мария для всего мира давно святая, и ее именем названа улица в Париже, только почему-то на Родине ее никак не канонизируют. Подчеркнула, что Виктор Ланге вовсе не искатель дешевой сенсации и очередного пиара на трагедии царской семьи, а человек, глубоко ценящий русскую культуру и воспринимающий нашу историю во всей ее противоречивой полноте. Что ж, читать эти измышления вряд ли кто будет. Мели, Емеля…
Алеша же не забывал любезно напомнить, что мои слова, без сомнения, наказуемы, и за мной наверняка придут. А я ему отвечала, что в наши апокалиптические времена карательным органам уже не до подлинности августейших останков и не до купеческой семьи, чей след на Земле давно простыл. Эта тема нынче интересует только самого Ланге и еще пяток сумасшедших энтузиастов. А потому — не мешай мне развернуться на ниве тайной доктрины! Это лучшая психотерапия для меня — вероятность мистического спасения. Спасения Филатовых в том числе, потому что никаких двойников в Екатеринбурге в 1918 году быть не могло. Просто красивая родовая история Виктора… которую я поддержу.
Я рассыпалась в приветствиях и благодарностях, сетуя о том, что мы так и не поговорили воочию. Но Ланге, как водится, мне не ответил. Он, видимо, не любил отвечать. Такая манера, если она не пренебрежение, всегда с привкусом интриги. И по дороге домой, купаясь в искрах концертных впечатлений, я временами проваливалась в домыслы и догадки, тесно переплетавшиеся с образами из прошлого.
14. Розовая пантера
Саксофон — господин капризный. Это вам не флейта, легкая, услужливая, щадящая, нежная, всегда настроенная на резонанс с твоим "я". Я, конечно, не музыкант, и в профессиональных тонкостях не шарю, но одно могу сказать точно: с появлением этого барина жизнь наша очень усложнилась. А появился он внезапно, без предупреждения, явочным порядком. Мол, буду теперь у вас жить! Точнее, 13-лений Митя, увидев в папенькиных пыльных антресольных закромах этого неведомого ему зверя, заявил: "Все, теперь на нем буду играть!" Тот инструмент был ГДРовским старичком, дышавшим на ладан и починке не подлежавшим. Зато купленным за бесценок на барахолке, и потому совершенно не требовавшим особого обхождения. Наоборот, демонстрировавшим вседозволенность: делай, дружок, со мной что хочешь, сыграй мою лебединую песню, я и не чаял уже, что меня извлекут на свет божий… Откуда взялся этот компанейский престарелый весельчак времен развитого социализма? Как его занесло в этот бардачище? Да просто папенька когда-то сам думал на нем играть! Что это за жареный петух, спросите вы, клюнул человека без системного музыкального образования, вдруг научиться играть на саксе? Кризис среднего возраста, синдром Гогена? Нет, возраст тут не при чем, как и Гоген. А тот самый жареный петух у папеньки на темени сидел пожизненно, как шило в известном месте, работавшее бесперебойно. Ребенком папенька был слабеньким, болезненным и недоношенным — кстати, "Клуб недоношенных" тоже его идея — а вот когда дитятко подросло, оно устроило всем вычурное социопатическое веселье. Хотя иногда его затеи носили вполне гуманитарный и насущный характер — например, рытье землянки на Арбате в конце 1980-х, когда ему довелось работать там дворником. "Папа — хоббит, что ж такого", скажет впоследствии Митя. За все свои макабрические и маниакальные затеи Митин папенька брался с масштабной основательностью. Вовлекал народ! Временами затеи проскальзывали светлые и даже блестящие, и они потом служили папеньке для имиджа, он любил и умел выгодно подать (а порой и продать!) свои заслуги. Недаром в молодости он заслужил два совершенно несовместимых друг с другом прозвища — Костя Мистик и Костя Ваучер. Когда я встречаю в мусорно-многочисленных блогах психологинь сочетание "грандиозный нарцисс", я знаю, о ком оно…
Хотя, строго говоря, нарциссом его назвать нельзя. Потому что он и сам был обманываться рад. Бывал и кинутым, и объегоренным, и это, надо заметить, надолго его не расстраивало и уроком не служило. Чего стоит хотя бы история с советником президента, прости господи. Мы тогда еще тесно общались с Хансеном, а Мите было года полтора. И вот однажды Мистик, он же Ваучер, поперся к Хансену, там они, конечно же, запили, но при этом мне стали поступать какие-то подозрительные в своей деловитости звонки. "Я нашел, чем я буду заниматься. Я буду советником президента!". Я сочла это очередным пьяным бредом, просто несколько нетипичным, да и шут с ним. Но по прибытии фигуранта грандиозность только нарастала. Оказывается, у Хансена в гостях был третий собутыльник, какой-то старый друган из Риги. И вот этот друган — оказывается! — работает в аппарате президента Латвии. "И он предложил мне стать советником. Я подумал и принял это предложение", — глазом не моргнув, сообщил мне Митин папенька.
Когда ты живешь с психически нестабильным человеком, то любую новость ты фильтруешь внутри себя пугающим вопросом: а чем нам это грозит? Например, прибытие в гости пьющих друзей грозит, понятное дело, алкогольным делирием, некрасивым скандалом, дракой, разрухой, обидой, ревностью, побегом — моим, конечно! Пожив с нестабильным человеком чуть дольше, ты начинаешь понимать, что прибытие любых друзей влечет за собой совершенно те же последствия. Любых друзей, любых врагов, любых незнакомцев. Ты начинаешь любить уединение. Но мне было совершенно непонятно, каких последствий нам ждать от латвийского президента! Он был для меня тогдашней столь же непознаваем, как гуманоид с альфа Центавра. У меня вызывал легкую брезгливость вопрос: Хансен с Мистиком, он же Ваучер, оба были убежденными хиппи, — во всяком случае, на заре туманной юности, — и как они могли, будучи насквозь пропитанными философией свободы, довериться какому-то замшелому винтику аппарата подавления?! Точнее, замшелого аппарата — да, именно так, потому что во мне шевельнулось обывательское имперское зазнайство. Дескать, нашел, у какого президента быть советником… Это же так мелко, так нелепо!
Конечно же, потом я покаялась перед ни в чем не повинной Латвией за свое пренебрежение. Она была не причастна к моим терзаниям. И, будучи в здравом уме, невозможно предположить, что в ее правящем аппарате царит такая цыганщина… Хотя последующие дней пять Митин папенька убеждал меня с пеной у рта, что именно на основе такой цыганщины и складываются политические элиты. Цыганщиной он называл собутыльничество, кумовство и промискуитет, формирующие окружение любого крупного управленца. В принципе, с ним было трудно спорить. Но была одна маленькая деталь: "крупный управленец" попросил у папеньки взаймы.
— А что же ты будешь президенту советовать-то, ёшкин бобик? — поинтересовалась я, устав взывать к здравому смыслу.
— Вопрос поставлен некорректно, — степенно ответствовал Мистик, он же Ваучер, поглаживая свежевыбритую социал-демократическую бородку. — Не что советовать, а как!
Воистину Латвия была в опасности…
Тогда я решила воззвать к Лиде, нашей космической бабушке.
— Слушай, давай посмотрим на это по-другому! — встретила она меня лучезарным напором. — Смотри, он так загорелся этим новым делом, уже вот сколько не пьет…
— Да, почти неделю, срок президентский, конечно, — вырвался у меня тяжелый вздох. Но ирония моя была проигнорирована, и меня закидали радостными подробностями поиска приличных офисных брюк, потому что в джинсах же в аппарат президента не ходят.
— Правда?! А в аппарате президента, наверное, еще принято занимать на опохмел у будущих коллег. Так сказать, посильная дружеская взятка… Лидия Алексеевна, опомнитесь! Неужели вы забыли историю с Бёрнсом?!
Краткая историческая справка: Бёрнс — как ни странно, подлинная фамилия очередного пригретого жулика, что в который раз опровергает магическое влияние имени на судьбу. Я не помню, как он появился. Да как все! Зашел пописать и прописался, как гласит старая хипповская пословица. Он пообещал нам два недорогих телевизора со склада, где якобы работал, и еще видик в нагрузку. Да, это были времена, когда ящик еще не стал зомбоящиком. Второй телек — для Лиды, она с радостью вложилась в нашу сомнительную затею. Она была за любой кипиш, кроме голодовки, и с какой ностальгией я теперь это вспоминаю… А Бёрнс… все деньги взял вперед, принес то ли один видик, то один телевизор — не помню. А потом исчез. Смылся, оставив нам в качестве компенсации свою беременную подругу. Несносную. Мы потом с Лидой долго обсуждали человеческое коварство и урок, который нам должно извлечь из этого эпизода. Только Лида все больше дрейфовала к мысли "спасибо, Господи, что взял деньгами". Что из-за денег никогда не стоит расстраиваться, как ее научила жизнь.
Но раз мы постарались сильно не расстроиться, то и урока толком не получили, вот как я объясняю последующее хождение по граблям. Видимо, иногда расстроиться все же стоит. Хотя нет, один урок я все же извлекла:
Если у вас дома поселилась малознакомая пара, помните, что однажды он может исчезнуть с вашими деньгами, а она — остаться с вами. И неизвестно, что хуже. Даже если эта пара вам хорошо знакома, вы не застрахованы от подобного исхода. Люди — оборотни.
Вот только не нужно представлять обманутую, брошенную и бездомную молодую маму с колясочкой! Подруга Бёрнса была из другой породы. Она была из тех, кто сутками мучает тебя, сочувствующего спасателя, душераздирающими историями о трагической любви и последующих абортах. Эти страдалицы пьют, как лошади, курят, как паровозы, и матерятся, как стая гопников в пятницу. Но ты их жалеешь и изо всех силенок ужасаешься этому триллеру, потому что краски его сгущены до полной околесицы. Это позже выяснится, что у страдалиц все не так плохо, как тебе было изложено. Однажды ты чертовски устаешь от всей это гоморры, но никто не собирается ослаблять хватку. Ты в ловушке сострадания. Это жестокий капкан. И спастись ты можешь, только осознав себя жертвой и возопив к вселенной о помощи. Добром и уговорами вырваться не получится. И, конечно, в глазах этих чудовищ ты останешься виноватым!
Но вот что интересно: проходят годы — и ты узнаешь, что эти кикиморы стали добропорядочными женами и матерями семейств, успешными бизнесвумен и — что самое страшное! — детскими психологами. Как такое может быть? Однозначный ответ есть только у Алеши. Его магическое мышление, близкое к народным верованиям, дает четкое объяснение: это сглаз! Алеша трактует сглаз не только как действенное и эффективное пожелание плохого некоему объекту зависти или неприязни. Главная цель сглаза — не насолить кому-то, а забрать себе его удачу, счастье, разум, способности и сопутствующие плюшки. Я много раз пыталась выяснить, каким образом можно отобрать нематериальный объект, некое свойство, присущее твоему духу, а не телу. Вместо ответа я навлекала на себя лишь раздражение: мол, не веришь — ну и не надо, ничто тебя не учит. Да я бы рада поучиться, просто искренне хочу понять природу явления! Люди могут делиться друг с другом энергией, мы друг друга утешаем, успокаиваем, вдохновляем. Иногда даже исцеляем. Это бесспорно. Но разве счастье и удача — это энергия? По-моему, это трудноуловимое состояние, неизмеримое и непостоянное. Как его можно отобрать у кого-то и присвоить себе? Это как украсть чужую судьбу, причем только лучшую ее часть!
И вообще, если подумать: можно в чем-то исправиться, поумнеть и смягчиться. Но кабан не станет морской свинкой — даже посредством глубокого психоанализа. Человек может остепениться, но не до степени полного перерождения, злая ведьма не станет доброй феей, однако волчицы теперь обожают кутаться в овечьи шкурки и рассказывать о своем нелегком пути к благоденствию…
В общем, не так страшен Бёрнс, как его подружки, вот что нужно усвоить.
И, возможно, Алеша прав — вместо того, чтобы с ними нянчиться, нужно спокойно сказать: "Ты — агрессивная серость, и, скорее всего, всегда ею будешь. Не смей становиться детским психологом!" Но попробуйте-ка так сказать плачущему обиженному человеку! Или брошенной душной особе, даже если она не собирается рожать в ближайшее время. Попробуйте ударить лежачего! И станет понятной одна странная вещь: если ты стараешься жить по тем самым заповедям и умножать добро, то однажды твоя жизнь покажется тебе одной большой ошибкой…
Но вернемся к саксофону. Он как раз, словно труба архангела, возвестил о пришествии светлых людей. О том, что наступила добрая полоса — без шушеры, шантрапы и жулья. Отсеяв тягостное и гнусное в нашей жизни, сакс поймал вдохновляющую ноту философского авантюризма, легкости и свободы. Эту ноту сыграл тенорист Гриша Тренин. Это он увлек Митиного папеньку — мы уже с ним были в разводе — своей импровизацией. Я видела Гришу мельком, несколько раз, и меня поразил именно тот неуловимый свет, исходивший от этого мальчика. Больше я о нем почти ничего не знаю. И хотя он, как и большинство многочисленных папенькиных знакомых, был словно ниоткуда, но его ниоткудность имела волшебную, богопровидческую подоплеку. Пусть даже я знаю, что он мой уральский земляк — это еще одна неслучайность из тех, с которыми я пока не поняла, что делать. Но все же он был посланцем из другого мира, ангелом, ищущим белые одежды. Штука в том, что одежды эти остались от Митиных занятий айкидо. Был такой короткий период в его дошкольном детстве. И вот эти одежды были куплены сильно на вырост — и потому Грише вполне подошли. Почему они ему вдруг приглянулись? Музыкант ведь артист, он в вечном поиске содержательной формы. Но это объяснение, лежащее на поверхности. А метафизика мотива меж тем прозрачна, музыкант надевает белые одежды для музыки иных пределов…
Сон Лизы про Митю в белоснежном облачении с прозрачным саксофоном с колокольчиками — лишнее тому подтверждение. А ведь она знать не знала Гришу, и про айкидошное кимоно тоже, и вообще они с Митей познакомились уже в юности, когда про кимоно все уже сто лет как забыли. А Гриши уже давно не было на нашей Земле. Он вернулся в свое ангельское пристанище — только так я трактую его уход в 28 лет, и тут можно снова вспомнить о "Клубе двадцати семи", но к чему это тщеславие… Гриша много где и много с кем играл, перечислять группы и города — пальцев не хватит. Он оставил нам альбом фри-джаза, записанный им вместе с диджеем Рихтером, кажется, родственником того самого великого Рихтера, но, впрочем, это опять тщеславные нотки. Там, в небесном оркестре совершенно неважно, кто чей родственник. И спасибо Митиному папеньке, что он познакомил двух музыкантов, иногда ведь его коммуникативное шило совершало правильные вещи, а не только устраивало в доме треш-богадельню. И порой так трудно отделить зерна от плевел… Лети, Гриша, северный ангел, вы с Митей теперь наши Хранители. Рано вас призвали в тот оркестр, но мое вырванное сердце слышит его.
А, впрочем, наверное, не только мое. В том же оркестре ведь и Джон Колтрейн, и Майлз Дэвис, и Телониус Монк, и Чарли Мингус, и Гленн Миллер. И любимые Митины саксофонисты Декстер Гордон, Лестер Янг и Боб Берг. И Чарли Паркер, как без него… Точнее, у каждого из них по своему оркестру, но это уже детали. А поют там Элла Фитцджеральд, Нина Симон и тот самый подлинный, нутряной, "не концертный" госпел, про который Митя вечно вспоминал под Новый год, но так и не находил его в наших краях… А еще там, конечно, тот самый джаз, в котором только девушки, с Дафной, Джозефиной и Душечкой из лучшей на свете комедии. И, быть может, когда нам безотчетно хорошо и беспричинно свободно, наша сердечная антенна ловит этот космический свинг?
И вот, я думаю, что саксофон, тот самый старенький сакс, открыл Митенышу джазовый космос. Потом, конечно, мы купили ему новый тенор, а в колледже у него появился еще один, тяжеленький, дружище — баритон, но в начале пути был хриплый старичок с раздолбанными клапанами, и он, благодаря тайне, которая всегда есть у старой вещи, заострил наше внимание на музыкальной метафизике. Ведь на самом деле инструмент — это никакая не вещь, это продолжение body & soul музыканта. Его тела и души. И кто бы ни играл до и после тебя на нем — ты с ними связан теперь. Связан информационным полем вселенной, ведь музыка — его движок.
И я была счастлива, прочитав строки об этом в романе "Музыка. Опера" Лены Крюковой, еще одной победительницы Митиного конкурса и моей единомышленницы. Да, впрочем, и в народных верованиях мы найдем ту же мысль, и, значит, мы на интуитивно верном пути… Митя, наверное, неосознанно, но тоже чувствовал этот момент, потому что однажды притаранил от крестной еще один старый саксофон и валторну. Его интриговали эти создания, он знал, что они живые. От них исходил сказочный дух путешествий во времени, и он неисповедимо облагородил нашу коммунальную берлогу, где мы жили в то время в соседстве с вышеупомянутой Зыковой.
Иногда мне кажется, что в этом гадюшнике у нас были самые счастливые времена. Но ведь это общее место любой драмы или трагедии, всего, что хорошо начинается и плохо заканчивается: вот, дескать, сейчас мы несчастные, а когда-то были такие счастливые! Но порой так тошно от этой линейной трактовки пути, и мне думается, что Создателя очень огорчают наши обывательские трюизмы и то, что наш мозг оказался такой неплодородной почвой. Образно говоря, втыкаешь в нее палку — а она палкой и остается. А задумано-то дерево, цветущее и плодоносящее, с множеством ответвлений реальности! Но мы не чувствуем эту бесконечность вселенных. Живя в многомерном и бесконечном саду Мёбиуса, который постоянно сам себя придумывает, мы нарисовали себе тесную клетку и сами себя в ней заперли, словно канарейка-агорафоб.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги