Священная охота

Глава 7

Поев в общем зале своей гостиницы, Ингри поднялся в свою комнату и рухнул на постель. Он уже на сутки с лишним опаздывал с выполнением предписания ридмерской целительницы: отлежаться после удара по голове, — и теперь в душе смиренно перед ней повинился. Однако как ни плохо он себя чувствовал, уснуть Ингри не мог.

Какой прок строить планы организации тайного бегства Йяды под покровом ночи, если сама она отказывается бежать? Необходимо ее принудить! Разве не грозит ей смерть на костре, если станет известно о поселившемся в ней духе леопарда? Ингри представил себе языки пламени, вздымающиеся вокруг ее тела, их яростные оранжевые ласки, пылающее пропитанное маслом платье — так всегда одевают жертв, чтобы ускорить их конец… или судороги тела повешенной на дубовой перекладине виселицы Йяды — злобную и бессмысленную пародию на жертвоприношение Древнего Вилда. Может быть, королевские палачи повесят ее, как ее леопарда, на шелковом шнуре, чтобы почтить ее высокое происхождение? Хотя, как приходилось слышать Ингри, лесные племена не были знакомы с шелком и вешали своих высокородных женщин на веревке, свитой из блестящих волокон крапивы.

«Нужно найти себе другой предмет для размышлений…» Однако мысли Ингри отказывались покинуть этот мрачный замкнутый круг.

Сначала это были вестники, посланные к богам, — добровольные жертвы Древнего Вилда. Священные посланники, которые должны были доставить молитвы прямо на небеса в суровый час великой нужды, когда все обычные слова молящихся, казалось, падали в пустоту и растворялись в бесконечном молчании.

«Как это случилось с моими молитвами».

Но потом, под длящимся на протяжении нескольких поколений напором на восточной границе, племена стали испытывать настоящий ужас. Битвы проигрывались, земли приходилось уступать; горести росли и мудрость слабела; в те дни, полные отчаяния, героических добровольцев становилось все меньше, и качество стали заменять количеством.

Сначала в жертву приносили тех, кто не очень жаждал такой чести, потом — тех, кто вовсе ее не желал; под самый конец жертвами становились пленные солдаты, заложники, захваченные маркитантки, а то и хуже. Священные деревья несли на себе небывалый урожай. Как гласили страшные рассказы кинтарианских жрецов, это были дети — вражеские дети.

«Какой помраченный ум способен назвать врагом испуганного ребенка?»

Под конец, возможно, маги древних лесных племен задумались о том, что же за молитвы несли богам в своих кровоточащих сердцах эти нескончаемые жертвы…

«Проклятие, неужели нельзя подумать о чем-нибудь полезном!»

Резкие слова Йяды, сказанные в храме, впивались, казалось, в кожу Ингри, как жалящие насекомые.

«Вам не придется никому противодействовать, не придется ради собственной чести разглашать опасные истины…»

Священное Семейство, какой властью, по мнению этой глупой девчонки, он обладает в Истхоме? Его самого не трогают из милости, благодаря ограждающей руке Хетвара. Ингри, конечно, придает этой руке определенную силу, да, но это же можно сказать о любом другом гвардейце хранителя печати; может быть, Хетвар и ценит те уникальные возможности, которые несет в себе сверхъестественный дар Ингри, но в сплетаемой хранителем печати политической сети Ингри — далеко не главная нить. Ингри никогда не был источником милостей, а потому сейчас ему не к кому было бы обратиться. Если у него и были возможности спасти или оправдать Йяду, они, несомненно, иссякнут, как только они минуют городские ворота.

Мысли Ингри становились все более мрачными, как он с отвращением отметил, но выхода он так и не мог придумать. В конце концов Ингри задремал. Сон не принес ему облегчения, однако это было все-таки лучше, чем продолжать беспокойно ворочаться на постели.

Ингри проснулся, когда осеннее солнце скрылось за крышами, и отправился в гостиницу Йяды, чтобы проводить девушку в храм на вечернюю молитву.

При виде его Йяда, подняв бровь, протянула:

— Что-то вы вдруг сделались благочестивы, — но, глянув на его страдальческое лицо, смягчилась и позволила снова отвести себя в храм.

Когда оба они преклонили колени перед алтарем Брата — залы Матери и Дочери снова были полны молящихся, — Ингри тихо произнес:

— Выслушайте меня. Я должен решить, едем ли мы завтра дальше или остаемся здесь еще на день. Вы не можете просто подставить шею палачу, не имея никакого плана, не попытавшись даже добросить до берега веревку — иначе эта веревка сделается той самой, на которой вас повесят, а меня сводит с ума мысль о том, что вас принесут в жертву, как принесли вашего леопарда. Как мне кажется, вам обоим этого должно было хватить.

— Ингри, подумайте как следует! — так же тихо ответила Йяда. — Даже если предположить, что мне удастся скрыться, куда мне идти? Родичи моей матери не станут меня прятать, а бедный мой отчим слишком слаб, чтобы бороться с высокородными противниками; кроме того, в его доме в первую очередь и станут меня искать. А иначе… Женщина, никому не известная, без сопровождающих — я сразу покажусь подозрительной, стану удобной добычей для любого злоумышленника. — Похоже, Йяда тоже обдумала положение.

Ингри сделал глубокий вдох.

— А если с вами поеду я?

Последовало долгое молчание. Искоса бросив взгляд на девушку, Ингри заметил, что она замерла, глядя перёд собой широко раскрытыми глазами.

— Вы готовы на такое? Изменить своему долгу, своим товарищам по оружию?

Ингри стиснул зубы.

— Возможно.

— Но даже и в этом случае — куда мы направимся? Ваши родичи тоже, я думаю, нас не примут.

— Я ни при каких обстоятельствах не вернусь в Бирчгров. Нет. Нам придется вообще покинуть Вилд, перебраться через границу — может быть, в Альвианскую лигу или в Кантоны через северные горы. А может быть, в Дартаку. Я по крайней мере говорю и пишу на дартакане.

— А я нет. Я стану вашей бессловесной… кем? Обузой, служанкой, любовницей?

Ингри покраснел.

— Мы могли бы выдать вас за мою сестру. Готов поклясться, что буду обходиться с вами с почтением. Я не трону вас.

— До чего же трогательно! — Губы Йяды сжались в тонкую линию.

Ингри помолчал, чувствуя себя, как человек, пересекающий реку по льду, когда слышит под ногами первый тихий треск.

«Что, по ее мнению, должны означать эти слова?»

— Как я понимаю, ибранский был родным языком вашего отца. Вы им владеете?

— Немного. А вы?

— Тоже немного. Тогда мы могли бы отправиться на Полуостров — в Шалион, Ибру или Браджар. В этом случае вы не были бы бессловесны. — К тому же, как слышал Ингри, там всегда нашлась бы работа для солдата — пограничные стычки с еретическими прибрежными княжествами, исповедующими четырехбожие, никогда не прекращались, а потому наемникам не задавали вопросов: лишь бы они были кинтарианцами.

Йяда снова вздохнула.

— Я сегодня целый день думала о том, что сказала Халлана.

— О чем именно? Она говорила так много…

— Значит, нужно обратить внимание на то, о чем она умолчала.

Эти слова так сильно напомнили Ингри любимое изречение лорда Хетвара, что он вздрогнул.

— А разве такое было?

— Она сказала, что отправилась искать меня — в момент, крайне для нее неудобный и даже, может быть, опасный — по двум причинам: потому что до нее дошли слухи и «из-за снов, конечно». Только Халлана могла упомянуть о второй причине между прочим. То, что мне снились странные сны, кошмары почти такие же пугающие, как и моя жизнь наяву, я считаю результатом страха, усталости и… дара, который я получила по милости Болесо. — Йяда облизнула губы. — Но почему Халлане начала сниться я и мои злоключения? Она — до мозга костей жрица, совсем не еретичка, хоть и прокладывает свой собственный путь в теологии… Она говорила с вами о своих снах?

— Нет. Но я и не подумал спросить.

— Халлана задавала много вопросов, делала свои выводы, наблюдая за нами, но мне никаких указаний не дала. Это ведь тоже умолчание. Все, что в конце концов я от нее получила, — это письмо. — Йяда коснулась вышитого жакета на груди. Ингри показалось, что он слышит хруст бумаги из какого-то внутреннего кармана. — По-видимому, она ожидает, что я передам его адресату. Поскольку письмо — единственная надежда, которую она мне дала, мне совсем не хотелось бы подвергать его непредсказуемым опасностям бегства с… с человеком, которого я впервые увидела четыре дня назад. — Йяда помолчала. — Особенно в роли вашей сестренки, да помилуют меня пять богов!

Ингри не понял, что так обидел о девушку в его предложении, но что она отказывается от бегства, было ясно. Он тяжело бросил:

— Значит, завтра мы продолжаем путь в столицу, сопровождая гроб Болесо. — Это даст ему еще дня три для того, чтобы придумать новые доводы или новый план, — чем не занятие для бессонных ночей…

«Какой уж там сон!»

Ингри проводил Йяду сквозь сгущающиеся сумерки в ее гостиницу и передал на попечение дуэньи. Та теперь смотрела на него с откровенным подозрением, хотя от вопросов воздерживалась. Возвращаясь к себе, Ингри размышлял о том, не следует ли ему быть более внимательным к тому, о чем умалчивает Йяда. Таких моментов определенно хватало.

Подойдя к своей гостинице, Ингри заметил, как от стены отделилась темная фигура. Рука Ингри легла на рукоять меча, но тут человек вышел на свет от фонаря, и Ингри узнал Геску. Лейтенант поклонился и сказал:

— Пройдитесь со мной, Ингри. Я хотел бы сказать вам словечко наедине.

Брови Ингри поползли вверх, но он охотно повернул в сторону городской площади. Шаги двоих мужчин по булыжнику отдавались эхом; Ингри и Геска свернули на улицу, ведущую к воротам, потом уселись на скамью под навесом у колодца. Мимо них прошла служанка с двумя полными ведрами на коромысле; по улице направлялась домой семья — женщина несла фонарь, а мужчина на плече — маленького мальчика. Малыш вцепился ручонками в волосы отца, и тот, смеясь, пытался освободиться. Увидев у колодца двоих вооруженных воинов, мужчина насторожился, но ленивые позы Ингри и Гески успокоили его, и семейство поспешило дальше. Вскоре шаги смолкли вдалеке.

Молчание затягивалось. Геска смущенно барабанил пальцами по скамье.

— Что-нибудь не в порядке в отряде? — решил помочь ему Ингри. — Или сложности с людьми Болесо?

— Хм-м… — Геска решительно расправил плечи. — Может, вы мне скажете… — Он снова заколебался, закусил губу, потом отрывисто бросил: — Уж не влюбились ли вы в эту проклятую девчонку, Ингри?

Ингри напрягся.

— Почему ты так решил?

В голосе Гески прозвучал легкий сарказм:

— Ну, если внимательно посмотреть на вещи… Что, в самом деле, могло бы навести на такую мысль? Может быть, дело в том, что вы при любой возможности беседуете с ней наедине? Или в том, что вы нырнули за ней в воду, как сумасшедший? Еще вот вас поймали полуодетым, когда вы в полночь пытались проскользнуть к ней в спальню. А уж голодное выражение ваших глаз, когда вы думаете, будто никто на вас не смотрит? Разве не от любви круги у вас под глазами делаются все темнее? Да, признаю: только Ингри кин Волфклиф способен воспылать страстью к девице, которая раскалывает черепа своим любовникам! — Геска фыркнул. — Для вас это, понятно, не препятствие, а приманка.

— У тебя, — сказал Ингри холодно, — сложилось совершенно неверное представление. — Его охватили растерянность и страх: уж очень правдоподобной выглядела игривая интерпретация событий с точки зрения Гески… и к тому же подобный повод был бы весьма убедителен как прикрытие для смертоносного действия заклятия… Следом пришло еще более пугающее подозрение: а так ли уж ошибается Геска? — Да и любовник был всего один.

— Что?

— Которому она раскроила голову. — После минутного размышления Ингри добавил: — Впрочем, должен признать: хоть ее охотничья добыча немногочисленна, зато очень весома. — Помолчав еще мгновение, Ингри заключил: — В любом случае я ей не нравлюсь, так что твои опасения — чепуха.

— Ничего подобного. Она считает вас весьма привлекательным, хотя и мрачным.

— Откуда ты это взял? — Ингри стал поспешно перебирать события последних дней — разве Геска хоть раз разговаривал с пленницей?

— Она обсуждала вас с дуэньей… или дуэнья обсуждала вас с ней. Эта тетка любит поговорить, нужно только дать ей возможность. Со служительницами Матери такое случается.

— Со мной она не слишком разговорчива.

— Это потому, что вы ее пугаете, а я нет. По крайней мере контраст в мою пользу — очень полезно, с моей точки зрения. Вам приходилось когда-нибудь подслушивать, как женщины говорят о мужчинах? Мужчины — примитивные хвастуны, когда заходит речь об их победах, но женщины… Я предпочел бы живьем лечь под нож анатома Матери, чем выслушивать вещи, которые дамы изрекают в наш адрес, когда думают, будто никто другой их не слышит. — Геску передернуло.

Ингри с трудом удержался, чтобы не спросить: «А что еще говорила обо мне Йяда?» До него только теперь дошло, что девушке нужно было чем-то заполнить бесконечные часы, которые она проводила взаперти с приставленной к ней женщиной, а пустая болтовня скрывает опасные секреты лучше, чем молчание. Ингри заставил себя равнодушным тоном поинтересоваться:

— Есть ли что-нибудь еще, о чем мне следовало бы знать?

— Ну как же! — Геска заговорил фальцетом, подражая женскому голосу. — Леди полагает, что ваша улыбка неотразима!

Собственную улыбку Гески Ингри счел издевательской ухмылкой. Однако то ли сумерки еще не настолько сгустились, чтобы скрыть свирепый взгляд Ингри, толи его глаза загорелись в темноте угрожающим огнем, но Геска быстро поднял руку и заговорил серьезным тоном:

— Послушайте, Ингри, мне не хотелось бы, чтобы вы наделали глупостей. Перед вами карьера на службе у хранителя печати, о которой я и мечтать не могу, и тут играет роль не только знатное происхождение. Я, может быть, когда-нибудь дослужусь до капитана гвардии. Вы — человек образованный, владеете двумя языками, и Хетвар разговаривает с вами как с равным — не только по крови, но и хитроумию — и ценит ваши советы. У меня, когда я вас слушаю, голова идет кругом. Впрочем, я и не хотел бы ходить по дорожкам, которые суждены вам: у меня от высоты голова кружится. Но чего я не хотел бы ни в коем случае — это оказаться тем гвардейцем, которого пошлют вас арестовать.

Ингри немного смягчился.

— Что ж, это хорошо.

— Да.

— Мы выезжаем завтра на рассвете.

— Хорошо.

— Если я смогу натянуть сапоги.

— Я приду, чтобы помочь.

«А я отправлю эту любопытную сплетницу дуэнью обратно в Ридмер и найду на ее место кого-нибудь другого… Или никого».

Женские пересуды и сами по себе раздражают, но что, если она начнет болтать о странных событиях, сопровождавших визит Халланы?

«Что, если она уже распустила слухи?»

Ингри и Геска поднялись и двинулись обратно по еле освещенной улице. У дверей гостиницы Геска отсалютовал Ингри и отправился дальше, а Ингри задумчиво посмотрел ему вслед.

«Итак, Геска за мной следит».

Но с какой стати? Праздное — или злонамеренное — любопытство? Собственные интересы, как он говорит? Беспокойство за товарища по оружию? А если до него дошли странные слухи? Ингри подумал о том, что как бы ни скромничал Геска, притворяясь человеком необразованным, написать короткое сообщение вполне ему по силам. Фразы могут быть корявыми, выражения не слишком изысканными, грамматика хромающей, но практической цели — сообщить о своих наблюдениях — Геска достигнет.

И если перед Хетваром окажутся донесения обоих посланных — а такое было бы вполне в духе Хетвара, — то нежелание Ингри упомянуть о некоторых событиях окажется очень красноречивым.

Ингри выругался про себя и вошел в гостиницу.

На следующий день осенние пейзажи проплывали мимо Ингри незамеченными: все его внимание было поглощено Йядой, которая в сопровождении новой дуэньи — испуганной молодой служительницы ордена Дочери, которую настоятель храма в Реддайке оторвал от ее обычных занятий учительницы в местной школе — ехала рядом с катафалком.

В момент отъезда Йяда улыбнулась Ингри, и он чуть не улыбнулся в ответ, но тут вспомнил о насмешках Гески, и лицо его застыло в такой странной гримасе, что Йяда сначала широко раскрыла глаза, а потом поспешно отъехала в сторону. Ингри пришпорил коня и занял место во главе отряда, чувствуя, что мышцы лица начинает сводить судорога.

Ингри удивлялся собственному безумству, посетившему его накануне в храме. Конечно, Йяда должна была отказаться от плана бегства, даже несмотря на грозящую ей в столице опасность, с человеком, который уже три раза пытался ее убить. Или пять раз? Как только ему пришло в голову предложить девушке подобный выбор?

«Думай же, думай!»

Может быть, она согласится, если найти ей другого сопровождающего? Но где взять человека, которому можно было бы доверять? Возникшее у Ингри видение: он похищает леди Йяду и скачет прочь, перекинув ее через седло — даже ему самому показалось чем-то совершенно бессмысленным. Он знал, что его волк может дать ему необыкновенную силу, но на что способна Йяда с ее леопардом, пусть она и женщина? Она уже прикончила Болесо — человека более физически сильного, чем Ингри, пусть на ее стороне и была неожиданность нападения. Йяда сама от себя такого не ожидала, насколько Ингри понял… Если она пожелает воспротивиться Ингри… если он… если она… Эти странно захватывающие размышления были наконец прерваны воспоминанием о еще одной шпильке Гески: «Для вас это приманка», — и Ингри нахмурился еще сильнее.

«Да не влюблен я в нее ничуть, лопни твои глаза, Геска!

И вожделения не испытываю.

Почти».

Ничего такого, с чем он по крайней мере не мог бы справиться.

Остаток дня Ингри провел, не улыбаясь Йяде, не глядя на нее, не разговаривая с ней и вообще никак не показывая, что замечает ее присутствие. Такое поведение оказалось заразительным: Геска подъехал, собираясь что-то сказать, но, бросив единственный взгляд на Ингри, передумал и предусмотрительно переместился в другой конец колонны. Никто больше не пытался приблизиться к Ингри, а уж придворные Болесо шарахались от одного его взгляда. Немногие приказания Ингри выполнялись с похвальной поспешностью.

Выехали из Реддайка они поздно и продвигались медленно: лошади почти все время шли шагом. В результате ни до какого крупного города добраться не удалось и пришлось остановиться на ночь в Миддлтауне — захолустном городке, который тем не менее от Истхома отделяло меньше миль, чем Ингри хотелось бы. Он безжалостно отправил свиту Болесо ночевать вместе с их покойным господином в местный храм, а единственную гостиницу занял сам со своей пленницей, ее дуэньей и гвардейцами Хетвара. В сумерки Ингри обошел городские стены — из-за размера Миддлтауна прогулка оказалась совсем короткой. Нечего было и думать о том, чтобы сегодня уединиться с Йядой в храме: тесное строение было набито битком. Для следующего ночлега, решил Ингри, нужно будет выбрать город побольше. А еще через день… но больше ночлегов не предвиделось.

Геска предпочел улечься в общем зале гостиницы, лишь бы не делить комнату с Ингри, и тот рано отправился в постель, чтобы дать отдых своему израненному телу.

Планируя проделать не такой уж длинный путь, Ингри на следующий день не стал требовать от своих людей особой спешки. Он еще пил горький травяной чай в зале гостиницы, когда из своей комнаты в сопровождении новой дуэньи спустилась леди Йяда. На этот раз Ингри постарался ответить на ее приветствие без гримас.

— Ваша комната была достаточно удобной? — с формальной вежливостью поинтересовался Ингри, искоса глянув на двоих гвардейцев, расположившихся за соседним столом.

— Да, удовлетворительной, — кивнула девушка. Ее взгляд был хмурым, но Ингри счел это гораздо предпочтительнее повергающей его в растерянность улыбки.

Ингри собрался было спросить о том, что Йяде снилось, но спохватился: эта тема могла оказаться далеко не нейтральной. Может быть, потом он отважится ехать некоторое время с ней рядом: леди Йяда была, несомненно, способна понять намек и вести беседу так, чтобы чужие и скорее всего недружественные уши не уловили ничего подозрительного.

Стук копыт и звон сбруи заставили Ингри и Йяду повернуться к окну.

— Эй, хозяин! — прокричал хриплый голос, и трактирщик поспешил наружу встречать новых гостей, по дороге отправив слугу в конюшню за грумами, которые должны были забрать лошадей прибывших господ.

Йяда насторожилась и следом за трактирщиком двинулась к двери. Ингри, допив содержимое своей кружки, последовал за ней; его левая рука по привычке легла на рукоять меча. На деревянное крыльцо они с Йядой вышли одновременно.

Перед гостиницей спешивались четверо вооруженных всадников. Один из них явно был слугой, еще двое носили знакомые мундиры, а четвертый… у Ингри от удивления перехватило дыхание. Удивление сменилось настоящим шоком.

Граф-выборщик Венсел кин Хорсривер медлил в седле, сжимая поводья затянутыми в перчатки руками. Молодой граф был довольно тщедушен; из-под темно-красного кожаного камзола выглядывала расшитая золотом туника. Широкий куний воротник скрывал увечье молодого человека, одно плечо которого было заметно выше другого. Русые волосы, тронутые преждевременной сединой, неровными спутанными прядями падали на плечи. У Венсела было длинное лицо с выступающим лбом, которое не казалось уродливым только благодаря блестящим проницательным голубым глазам, которые в этот момент пристально смотрели на Ингри. Появление здесь этим ясным осенним утром графа оказалось, конечно, неожиданностью, но шок, который испытал Ингри, был вызван другим.

Отчасти это был запах, улавливаемый не обонянием, отчасти какая-то не воспринимаемая зрением тень, нечто, что делало присутствие Венсела неизмеримо более ощутимым, чем присутствие всех, кто находился поблизости.

Запах казался немного кислым, как запах мочи, теплым и сладким, как запах сена…

«В нем обитает дух животного!

Как и во мне…

А я раньше никогда этого не замечал».

Ингри резко повернул голову и взглянул на Йяду. Лицо девушки тоже застыло от изумления.

«Она чувствует… обоняет… или видит? И для нее это, как и для меня, новость. Давно ли Венсел обзавелся?..»

Эти неожиданные открытия, похоже, были взаимными: Венсел склонил голову к плечу, и глаза его расширились, перебегая с Ингри на Йяду. Челюсть у него отвисла, но граф быстро справился с собой и превратил гримасу в кривую улыбку.

— Ну-ну, — пробормотал он. Затянутая в перчатку рука поднялась к виску в воинском приветствии Ингри, потом коснулась сердца, когда Венсел поклонился Йяде. — Как странно мы трое повстречались. Я не сталкивался с подобной неожиданностью… дольше, чем вы можете себе представить.

Хозяин гостиницы принялся рассыпаться в приветствиях, но достаточно было еле заметного кивка графа, чтобы один из его гвардейцев отвел трактирщика в сторону — несомненно, чтобы сообщить ему, какие услуги потребуются для его знатных гостей. С привычной вежливостью Ингри протянул руку, чтобы взять под уздцы лошадь графа, хоть и не испытывал никакого желания к нему приближаться. Животное фыркнуло и попятилось, так что Ингри пришлось крепче сжать повод. Лошадь была в пене — ее явно все утро гнали галопом.

«Что бы ни привело его сюда, времени Венсел не терял».

Продолжая пристально глядеть на Ингри, Венсел сделал глубокий вдох.

— Ты именно тот человек, который мне нужен, кузен. Лорд Хетвар внял твоей просьбе освободить тебя от участия в церемониях, столь красноречиво выраженной в твоих лаконичных посланиях, так что мне поручено возглавить траурный кортеж. Это к тому же мой долг перед семьей, поскольку я единственный ее член, который не обессилел от горя, не сражен тяжелой болезнью или не задержан бездорожьем на полпути от границы. Подобающий катафалк и свита следуют за мной и будут ожидать в Оксмеде. Я рассчитывал еще вчера встретить вас там, но твои планы, похоже, переменились.

Ингри облизнул губы.

— Это большое для меня облегчение.

— Я так и подумал. — Венсел перевел взгляд на Йяду, и сарказм исчез из его голоса. — Леди Йяда, не могу выразить, как я огорчен случившимся… тем, какое зло вам причинили. Мне жаль, что меня не было в замке, чтобы это предотвратить.

Йяда склонила голову, принимая извинения, хотя и не выражая готовности простить.

— Мне тоже жаль, что вас там не было. Мне вовсе не хотелось испачкать руки царственной кровью… как и столкнуться с другими последствиями.

— Да, — протянул Венсел. — Кажется, нам нужно обсудить гораздо больше, чем я думал. — Он, не разжимая губ, улыбнулся Ингри и спешился. Теперь, став взрослым, Венсел был всего на пол-ладони ниже своего кузена; по каким-то непонятным Ингри причинам люди всегда считали его более высоким, чем он был на самом деле. Понизив голос, Венсел добавил: — Всякие тайные и странные вещи, о которых ты предпочел не сообщать даже хранителю печати. Кто-нибудь, возможно, и осудил бы тебя за это, но будь уверен: я придерживаюсь другого мнения.

Венсел отдал несколько распоряжений своим гвардейцам; Ингри передал повод его коня слуге, и грумы поспешили увести лошадей в конюшню.

— Где мы могли бы поговорить? — спросил Венсел. — Без помех.

— В зале гостиницы.

— Веди, — пожал плечами граф.

Ингри предпочел бы следовать за ним, но был вынужден идти вперед. Оглянувшись, он заметил, как Венсел вежливо предложил Йяде руку, но девушка уклонилась от этой чести, притворившись, будто приподнимает юбку, чтобы подняться на крыльцо.

— Уходите, — приказал Ингри двоим заканчивавшим завтрак гвардейцам Хетвара; те вскочили при виде графа и изумленно вытаращили глаза. — Можете забрать свою еду с собой. Побудьте снаружи и проследите, чтобы нас никто не тревожил. — Растерянную дуэнью Ингри тоже выпроводил и закрыл дверь.

Венсел бросил безразличный взгляд на старомодный зал гостиницы с его усыпанным тростником полом, засунул перчатки за пояс и сел за один из столов, указав Ингри и Йяде на скамью напротив. Ингри заметил, что руки графа, неподвижно лежащие на крышке стола, остаются напряженными.

Ингри не мог определить, дух какого животного несет в себе Венсел. Конечно, насчет Йяды он тоже ничего не знал, пока его собственный волк не вырвался на свободу. Даже теперь, если бы не труп леопарда и появление его духа во время их борьбы с заклятием, Ингри затруднился бы дать имя тому странному дикому существу, присутствие которого он ощущал в Йяде.

Гораздо больше волновал Ингри другой вопрос: когда? Когда Венсел обрел магического помощника? Ингри виделся с графом всего один раз со времени своего возвращения из дартаканского изгнания четыре года назад. Венсел тогда только что женился на принцессе Фаре и вместе с новобрачной отправился в богатые семейные владения в нижнем течении Лypa в двухстах милях от Истхома. Потом, когда в середине зимы чета вернулась в столицу на празднование дня Отца, Ингри был в отсутствии: выполнял поручение хранителя печати в Кантонах. Так что вместе они оказались только на пиру в королевском дворце, да и то увиделись мельком: король вручал сыну, принцу Биасту, маршальские копье и знамя, Венсел принимал участие в церемонии, а Ингри был всего лишь одним из членов свиты хранителя печати.

При той мимолетной встрече граф любезно кивнул своему опозоренному и лишенному наследства родичу, не проявив ни удивления, ни отвращения, однако и не выказав никакого желания увидеться после пира. Ингри тогда подумал, что Венсел больше не тот невзрачный подросток, которого он помнил: должно быть, ноша, которая легла на его плечи после ранней смерти отца и династического брака, заставила его повзрослеть и придала странную серьезность. Не скрывалось ли уже тогда за этой серьезностью нечто странное? Следующая их встреча произошла в покоях Хетвара всего неделю назад. Венсел был молчалив и мрачен, как и остальные присутствующие, и старался не встречаться глазами с кузеном — чувствуя себя униженным из-за истории с фрейлиной своей жены, как решил тогда Ингри. Он не мог припомнить, чтобы во время той встречи Венсел произнес хоть слово.

Венсел обратился к Йяде, огорченно потупившись:

— Госпожа моя супруга причинила вам большое зло, леди Йяда, и я уверен, что справедливые боги послали ей обрушившееся на нее горе в наказание. Сначала она лгала мне, уверяя, что вы по собственной воле остались в замке Болесо, — до тех пор, пока гонец не принес ужасное известие. Клянусь, я не давал ей повода для ревности. Я испытывал бы гораздо больший гнев, если бы ее предательство так явно не несло в себе воздаяния. Фара все время плачет, а я… я просто не знаю, как распутать весь этот клубок и спасти честь моего имени. — Только теперь он поднял голову.

Сила чувств, отражавшаяся во взгляде Венсела, решил Ингри, связана не только с замешательством, которое вызывает леопард Йяды.

«По-моему, принцесса Фара не так уж ошибается в своей ревности, как уверяет Венсел».

Четыре года брака, а великий и древний род Хорсриверов все еще не имеет наследника… Что за этим кроется — бесплодие, неприязнь или какое-то странное бессилие? Может быть, это и есть причина страхов Фары, обоснованных или нет?

— Я тоже не знаю, как вам быть, — ответила Йяда. Ингри не мог определить, что скрывается за холодностью ее тона — подавленный гнев или страх, и искоса взглянул на Йяду. Ее прелестное лицо было подчеркнуто неподвижным. Ингри внезапно очень захотелось знать, что именно видит девушка, глядя на Венсела.

Венсел, хмурясь, склонил голову.

— Так кто это такой? Наверняка не барсук… я предположил бы, что скорее рысь.

Йяда гордо подняла подбородок.

— Леопард.

От изумления рот Венсела приоткрылся.

— Как же… и откуда этот дурак Болесо взял… и почему… Миледи, мне кажется, вам следует рассказать мне обо всем, что случилось в замке.

Йяда взглянула на Ингри, и тот медленно кивнул. Похоже, Венсел так же впутан в эту историю, как и они с Йядой, а Хетвар ему доверяет…

«Только вот знает ли Хетвар о живущем в Венселе духе животного?»

Йяда коротко и ясно изложила события той ночи, строго придерживаясь фактов и не позволив себе ни намека на собственные чувства и предположения. Голос ее был ровен и спокоен.

Венсел выслушал ее с напряженным вниманием и тоже воздержался от комментариев. Обратив острый взгляд на Ингри, он резко спросил:

— Так где же волшебник?

— Что?

Венсел кивнул в сторону Йяды.

— Такое не случается само собой. Требовалось участие волшебника, незаконного, несомненно: он не только занимался запретной магией, но и помогал этому болвану Болесо в его делишках.

— Леди Йяда… На основании свидетельства леди Йяды у меня сложилось впечатление, что Болесо сам совершил обряд.

— В его спальне мы были наедине, — сказала Йяда. — Даже если я видела такого человека в замке, я никогда не догадывалась, что он может оказаться волшебником.

Венсел рассеянно почесал шею.

— Хм-м, возможно. И все-таки… Болесо никогда не освоил бы такой обряд самостоятельно. Он поселил в себе много существ, вы говорите? О боги, ну и глупец! Нет, если его наставник не был с ним, он наверняка должен был побывать в замке незадолго до… Может быть, он переоделся или прятался в соседней комнате… Или сбежал.

— Я и в самом деле гадал, не было ли у Болесо сообщника, — признал Ингри. — Однако рыцарь Улькра утверждает, что ни один слуга после смерти принца не покинул замок. Да и лорд Хетвар наверняка даже меня не послал бы схватить столь опасного человека без поддержки служителей храма. — Да, случись такое, на Ингри могло бы свалиться нечто не столь безобидное, как временное превращение в свинью.

«Нечто вроде заклятия?» Что, если в конце концов его стремление убить было заложено не в Истхоме? Ингри постарался, чтобы выражение его лица не выдало этой новой мысли.

— Возможно, Хетвар и не мог заподозрить истинного положения вещей. — Но зачем тогда хранитель печати так настаивал на секретности? Только из политических соображений?

— Несомненно, донесение о трагедии, которое Хетвар получил в тот первый день, было искаженным и неточным, — скривился Венсел. — О леопарде, как и о других вещах, не было сказано ни слова. И все же… Хотелось бы мне, чтобы ты схватил волшебника, кем бы он ни был. По крайней мере, — граф снова взглянул на Йяду, — признание такого человека могло бы помочь даме из свиты моей супруги, защищать которую — мой долг.

Неоспоримость этого довода заставила Ингри поморщиться.

— Сомневаюсь, что я остался бы в живых и в здравом уме, случись мне спугнуть волшебника.

— С этим можно поспорить, — возразил Венсел. — И уж ты-то должен был бы знать, кого следует искать.

Может быть, заклятие притупило ум Ингри? Или виновато всего лишь его собственное отвращение к порученному делу? Ингри откинулся на стуле и, не имея возможности отразить эту атаку, решил попробовать напасть с другого фланга:

— А с каким волшебником столкнулся ты? И давно ли?

Светлые брови Венсела поползли вверх.

— Разве ты не догадываешься?

— Нет. Я не чувствовал твоей… особенности ни у Хетвара, ни на награждении Биаста, когда мы с тобой виделись в последний раз.

— Правда? Я не был уверен, то ли мне удалось скрыть от тебя свою беду, то ли ты просто решил проявить сдержанность. Во всяком случае, я был тебе благодарен.

— Я ничего не почувствовал. — Ингри едва не добавил: «Мой волк был тогда связан», однако это означало бы признание в том, что теперь волк на свободе, а Ингри вовсе не был уверен в том, насколько может доверять Венселу.

— Приятно слышать. Ну, со мной это случилось примерно тогда же, когда и с тобой, если желаешь знать. Когда умер твой отец… или, может быть, я должен сказать: когда умерла моя мать. — Заметив вопросительный взгляд Йяды, Венсел пояснил: — Моя мать была сестрой отца Ингри. В результате я мог бы оказаться наполовину Волфклифом, если бы не все девицы из рода Хорсривер, становившиеся женами Волфклифов. Чтобы определить истинную близость нашего родства, требуются перо и бумага для подсчетов.

— Я знала, что вы родичи, но не предполагала, что настолько близкие.

— Да, между нами связи тесные и перепутанные. И я уже давно подозреваю, что все эти одновременно случившиеся трагедии каким-то образом связаны между собой.

— Я знаю, что тетушка умерла, пока я болел, — медленно проговорил Ингри, — но до сих пор не догадывался, что ее смерть последовала так быстро за смертью моего отца. Никто со мной об этом не говорил. Я предположил, что ее свело в могилу горе или одно из тех загадочных недомоганий, что случаются у стареющих женщин.

— Нет. Это был несчастный случай. И произошедший в очень странный момент.

Ингри поколебался.

— Если говорить о связях… Ты видел волшебника, который поселил в тебе дух зверя? Может быть, и в твоем случае это был Камрил?

Венсел покачал головой.

— Что бы ни сделали со мной, это случилось, когда я спал. И если ты думаешь, что пробуждение мое было приятным…

— Ты не заболел и не впал в беспамятство?

— По-видимому, не столь сильно, как ты. С тобой явно что-то пошло не так… я хочу сказать, не считая того ужаса, который обрушился на тебя из-за случившегося с твоим отцом.

— Почему ты никогда ничего мне не говорил? Мое несчастье не было секретом. Как жаль, что я тогда не знал, что не одинок!

— Ингри, мне тогда было всего тринадцать, и я был перепуган до смерти. Больше всего я боялся, что мое осквернение станет всем известно и со мной начнут делать то же, что делали с тобой. Я знал, что не выживу. Я никогда не был таким сильным, как ты. От одной мысли о пытках, которым подвергали тебя, я чувствовал себя больным. Моей единственной надеждой было молчание. А к тому времени, когда мне стало ясно, что рассудка я не лишусь, и мужество начало возвращаться ко мне, ты уже уехал, отправился в изгнание, высланный своим перепуганным дядей. Как же я мог с тобой связаться? Послать письмо? Его наверняка перехватили бы и прочли. — Венсел глубоко вздохнул и заговорил уже более твердым голосом: — Как странно теперь обнаружить, что мы связаны подобным образом. Нас могут сжечь всех вместе, привязав к одному столбу.

— Меня не сожгут, — возразил Ингри и выругал себя за предательскую дрожь в голосе. — Храм меня помиловал.

— Власти, которые даровали такую милость, могут и лишить ее, — мрачно сказал Венсел. — И все равно остаемся Йяда и я. Нас ждет не объятие, лицом к лицу, чего боялась моя жена, а своего рода священный союз спиной к спине.

Эти слова не заставили Йяду поморщиться, но на Венсела она посмотрела с новым напряженным интересом, сведя брови. Возможно, она заново оценивала человека, которого, как ей казалось, знает и который оказался совершенным незнакомцем.

«Как и для меня…»

Взгляд Венсела переместился на перевязанные руки Ингри.

— Что случилось с твоими руками?

— Споткнулся о стол и порезался ножом, — ответил Ингри как можно более равнодушно. Краем глаза он заметил, как Йяда с любопытством взглянула на него, и взмолился в душе, чтобы она не вздумала сообщить подробности происшествия. Пока, во всяком случае, Венселу об этом знать рано.

Вместо этого Йяда спросила:

— Что собой представляет ваше животное? Вы знаете?

Венсел пожал плечами.

— Я всегда считал, что это конь. Мне кажется, такое предположение соответствует обстоятельствам, какими бы странными они ни были. — Венсел задумчиво вздохнул, и его холодные голубые глаза оглядели Йяду и Ингри. — В Вилде уже много столетий не было воинов, в которых жили бы духи животных, за исключением, может быть, немногих отшельников в лесной чаще. А теперь имеется трое таких — и даже не в одном поколении, а в одной комнате. Мы с Ингри, как я давно подозреваю, связаны друг с другом, но вы, леди Йяда… Я не понимаю. Вы не вписываетесь в картину. Я очень хотел бы, Ингри, чтобы ты занялся поисками того таинственного волшебника. По крайней мере охота на столь важного свидетеля могла бы отсрочить суд над леди Йядой.

— Это было бы очень кстати, — с готовностью согласился Ингри.

Венсел с беспокойством оглядел комнату.

— Мы теперь в руках друг у друга. Я полагал, что ты верно хранишь мою тайну, Ингри, но, как выяснилось, ты просто о ней ничего не знал. Я так долго боролся со своим несчастьем в одиночку, что мне трудно научиться доверять другим.

Ингри с кислым видом кивнул.

Венсел расправил плечи, поморщившись, как будто они болели от напряжения.

— Что ж, мне нужно подкрепиться, а потом помолиться у останков моего родича-принца. Кстати, как сохраняется его тело?

— Оно засыпано солью, — ответил Ингри. — В замке оказался большой запас — для засолки дичи.

Слабая улыбка осветила лицо Венсела.

— Как же откровенно ты выражаешься!

— Я не приказывал освежевать его и выпотрошить, так что результат окажется не очень хорошим.

— Ну, тогда удачно, что погода прохладная. Однако все равно нам лучше поторопиться. — Венсел вздохнул, оперся ладонями о стол и устало поднялся на ноги. На мгновение Ингри ощутил таящуюся в нем тьму, потом перед ним снова оказался просто измученный молодой человек, на которого так рано легла опасная ноша. — Потом поговорим еще.

Граф вышел на крыльцо, и его гвардейцы вскочили на ноги, готовые сопровождать его в храм. Прежде чем покинуть зал гостиницы, Ингри коснулся руки Йяды, и девушка повернула к нему напряженное лицо.

— Как вы считаете, что за животное обитает в Венселе? — спросил он, понизив голос.

— Говоря словами просвещенной Халланы, — прошептала Йяда в ответ, — если в нем живет жеребец, то я — королева Дартаки. — Йяда прямо посмотрела в глаза Ингри. — Ваш волк не очень похож на обычного волка, и его жеребец — на обычного жеребца. Но одно я скажу вам, Ингри: они очень похожи друг на друга.