Сын президента

28

Пит отправился на прием к некоему доктору Олкотту, жившему в уютном домике в Джорджтауне. Доктор Олкотт эмигрировал в свое время из Англии, писал научно-популярные книги по психиатрии и вел бесконечную войну с медицинскими государственными учреждениями, которые он обвинял в косности мыслей и страхе перед химиотерапией. Доктор Олкотт говорил таким глубоким басом, что его обвинения доносились до ушей соседей, а на стенах кабинета тряслись картины. Почти на всех были нарисованы слоны, к которым доктор питал симпатию: неторопливые, разумные твари.

Пит замаскировался под журналиста. То есть снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, которую положено было носить с галстуком. Попросил у брата жены дать ему на время замшевые туфли и перед выходом из дома не побрился, не причесался и не наполировал ногти.

— Хоть бы ты почаще так выглядел, — сказала жена, когда он выходил из парадной. Это его расстроило. Она сделала себе короткую стрижку, волосы иголками торчали во все стороны. Раньше у нее была гладкая лоснящаяся прическа. Правда, описать ее он бы не смог ни тогда, ни теперь, но что думал, то сказал. Та ему нравилась, эта — решительно нет.

— О, Пит, — отозвалась жена. — В этом все дело. Ты никогда не видишь того, что, по-твоему, нормально, только то, что за пределом нормы, твоей нормы. И ты отстаешь от времени. Хорошо бы ты это понял. Ты не мог бы найти какую-нибудь другую работу?

От этого ему легче не стало. Он всегда раньше считал, что у него счастливый брак.

Пит сказал доктору Олкотту, что пишет статью о том, какую угрозу для современного общества представляют сексуальные маньяки. Он предложил заплатить гонорар за полученные научные сведения, но доктор Олкотт отказался от денег.

— Знание не оценивается в деньгах. Я беру деньги, когда исцеляю больных, так как переход денег из рук в руки ускоряет процесс исцеления. Единственное, в чем был прав венец.

— Венец?

— Фрейд.

— Понятно.

— Другими словами — шарлатан. Компания психопатов, как все в Европе. Да и теперь не лучше. Какими были, такими и остались. Воображают, будто победили депрессию. Они выдвигают на первый план индолеамин. Идиотская гипотеза. Думают, будто причина всех неприятностей кроется в избытке триптофана в мозгу, он де все там взбаламучивает. Сам я стою за катехоломин; все дело в норепинефрине, вот где собака зарыта, — в распаде тирозина. Вам ясна моя мысль? Они дают депрессантам то, что следует давать маньякам. Вам ясно?

— Вполне, вполне, — отвечал Пит, строча в блокноте, который он одолжил у жены.

— Возьмите здоровое, нормальное животное, вроде слона. Благодаря чему слоны нормальны? Благодаря своему мозгу. Их мозг не вырабатывает морефрина. И никто не станет утверждать, будто слоны плодятся, как кролики. Вам ясно?

— Вполне. Так что же излечивает сексуального маньяка? Трициклины? Вы их применяете?

— Да. Деципрамин, имипрамин, нортриптилин.

— Длинные слова, — заметил Пит.

— Утешает родных. На что им надеяться? Они простые люди, они не химики. В наши дни каждый пациент — живая клиническая лаборатория. Почему бы и нет? Психи — не люди. Родственники все время об этом забывают.

— Еще один вопрос, — сказал Пит, — как сексуальных маньяков лечат в государственных исправительных учреждениях?

— Нейролептики, — сказал доктор Олкотт. — Это основные транквилизаторы. Когда надо быстро успокоить возбужденный фаллос, обычно прибегают к хлоропрамазину. Или галперидолу. Я лично за галпередол.

— Противопоказания? — спросил Пит.

— Они могут слишком понизить кровяное давление, если пациент страдает от гипотонии. Головокружение, тошнота, потеря сознания. Я предпочитаю давать галперидол в сочетании с литием, который повышает давление. На всякий случай.

— Литий?

— Литий карбонат. Замечательное снадобье, творит чудеса. Он сейчас не в чести. Всем надоел. Слишком простое название.

— Это не опасно?

— Нисколько. Ни для одного энергичного американца, который кидается в атаку, желая доказать, что он мужчина, слишком часто, чтобы это устраивало его жену. И на вкус нормально. Можно раскрошить и всыпать в суп. Иногда я думаю, что это и делает моя жена. У меня болит голова… меня качает… что-то со слухом. Я кричу?

— Какая нужна доза?

— Чего — галперидола?

— С литием.

— Триста миллиграммов в день. И того, и другого. Я сам принимают столько же. Моя жена не любит заниматься любовью, — голос его поднялся, оповещая об этом всех соседей.

— Я ее, понятно, не виню, — добавил он тише. — Взгляните на меня.

Живот его колыхался, лицо отекло.

— На умственные способности не влияет? — спросил Пит.

— О, Господи, нет! Взгляните на меня.

Он распахнул дверь неестественным судорожным движением; руки его тряслись.

Наверное, передозировка, подумал Пит. Если у Дэнди появятся такие симптомы, нам всего-то и надо, что уменьшить порцию.

Джо связался с химиком, который изготовил из галперидола и лития шипучие таблетки, ничем не отличавшиеся по вкусу и виду от таблеток витамина С, которые Дэнди регулярно принимал утром и вечером. Делать это его убедила Пиппа Ди. Дэнди уважал Пиппу и восхищался ею, но она не вызывала в нем ни любви, ни желания; ей нечего было опасаться его сатириоза, если Дэнди действительно был болен этой болезнью. Джо и Питу было приятно думать, будто Пиппа на их стороне. Ради нее Дэнди стал значительно меньше пить, ради нее, а вовсе не потому, что ему было сказано это Комитетом.

Когда Дэнди станет президентом, они с Пиппой поженятся. Как принц Чарльз и леди Ди. А впереди — второй, и третий, и четвертый срок президентских полномочий. Иначе и быть не может. А затем монархия, наследование престола.

Мысль о провале никому и в голову не приходила; никому, кроме Дэнди.

Теперь уже их торопил Максуэйн.

— Отправляйтесь, черт подери, за океан, — сказал он, — узнайте, что там происходит. Слишком много народа получают жалованье за то, что плюют в потолок там, да и здесь, если на то пошло.

Пит и Джо отправились. На этот раз им позволили лететь на «Конкорде», поскольку главное сейчас, сказал Максуэйн, — время. Они были довольны. Их оружие, зарегистрированное и проверенное службой безопасности, путешествовало отдельно, в багажном отсеке, отчего они чувствовали себя странно, словно были голыми.