Сыны Семаргла

Глава пятнадцатая

Дорога, по которой ехали в престольный град Асандрию, вскоре резко повернула на север и пошла в том направлении. Но эта ездовая полоса была не менее ужасной, чем та дорога, по оной ехали из деревеньки Риолия до Артарии. Мелкие и крупные ямы, кочкары и рытвины покрывали полотно ездовой полосы, местами слой пыли на ней был таким плотным, что когда по нему ступали копыта коней не только они, но и воины становились блекло-бурого цвета, а крупинки земли заскакивали, кажется, не только в нос, но и в рот и в глаза, и даже в уши. Кони шли по дороге неторопливо, все время, опасаясь повредить себе ногу, наступив в яму или, что еще хуже не разглядев ее под толстым слоем пыли. С одного и другого края ездовую полосу окружали безжизненные степи и луга. Правда около самой Артарии, земли стали ноне не такими безжизненными, ибо там начали селиться и возводить дома, возле речек и дорог, люди, каковых излечил Святозар и каковые не пожелали возвращаться в свои города и деревни, оно как там все еще правил Есуания. Но чем дальше уезжали правитель, Святозар и воины, от вольной Артарии тем более неприглядным выглядела окружающая их природа, где не было жизни и где, словно все замерло, ожидая теперь точно также, как и люди смерти Есуания. И посему кругом царили голые, выжженные ярким, солнечным светилом степи, поросшие пожухлой травой, без единого лесочка, даже самого малюсенького. Иноредь, попадающиеся одинокие деревца зрились низкорослыми с корявыми стволами, покрытыми покалеченной, больной корой, засохшими ветвями и точно вовсе лишенные листьев. Жалкие речушки, что порой еще бороздили земли своими узкими и неглубокими руслами несли мутно-зеленые, грязные воды. И чудилось, что этот Есуания не просто сжег и поломал все в Неллии, но еще и выпил всю воду. Деревни, которые лежали на пути, были полны народа, вроде люди селились вблизи престольного града в надежде на лучшую жизнь. Но лучшей жизни там, впрочем, не было, и поэтому в тех поселениях располагались все те же глиняно-камышовые дома, которые упирались боками друг в друга, словно кругом больше не было свободной земли. Зато все жрища, были каменными, и похожими на дворец Пана, да построены они были добротно и основательно, можно молвить прямо-таки на века. Каждый раз заезжая в новую деревню, Аилоунен накладывал на жителей повеленье познать истину и Богов. Иногда он разрушал жрище, но чаще оставлял эту работу жителям деревень. Святозар же не только пробуждал людей, он еще и лечил больных. И это несмотря на то, что правитель был против какого-либо лечения и всякий раз раздраженным голосом высказывался о том. Однако Святозар не мог отказать больным в помощи. И поначалу, после принудительного сна в Артарии, чувствовавший себя хорошо, вмале вновь стал ощущать не только физическую, но и духовную слабость, и большую часть дороги, тоскливо вспоминал лицо Любавы, и та тугая смурь просто высушивала его душу. На третий день пути не проходящая душевная тоска сменилась сильной слабостью во всем теле, и такой же сильной головной болью. И когда, проехав одну из деревень, разбили стан, Святозар спешился с коня, сделал по степи, покрытой пожухлой, желтой травой, шага три, и, опустившись на землю, лег на нее спиной да закрыл глаза. В этой деревне, в коей они только, что побывали, было много хворых. Они были покрыты какими-то белыми пятнами, которые ужасно чесались, а ломота, боль, и озноб, мучила жителей деревни долгие дни, и потому наследник несколько часов ходил по домам, пока всех не излечил. А после, когда недовольство Аилоунена достигло предела его терпения, и он гневно— настойчивым голосом убедил Святозара ехать дальше… наследник сел на коня и понял, что теперь занедужил он. Только не той непонятной болезнью, которую только, что излечивал, а другой, тяжелой, которая вскоре, как ему показалось, высосет из него все его силы. Аилоунен несколько раз окликнул Святозара, поколь они ехали, но так как он не откликнулся, ибо не имел даже на это сил, то отъехав подальше от деревни, правитель повелел ставить стан, хотя еще было достаточно рано, и солнце едва миновало полдень. И вот теперь Святозар лежал на земле, чувствуя такую слабость, что не было даже сил поднять руку, положить ее на лоб и пропеть повеленье. Прав … прав, и Берий, и Аилоунен, надо мудро использовать магию, и раз ты кудесник, то и заниматься излечением души, тем… зачем и прислали тебя сюда Боги. Яркое голубое небо, было таким насыщенным, точно глаза мальчика Риолия, правителя Аилоунена, по нему, то здесь, то там были раскиданы редкие, белые, пуховые облака. Теплое, вернее жаркое, солнце согревало землю, но обессиленный и захворавший наследник не чувствовал этого тепла, ибо стал мерзнуть. И даже до этого легкий, порывистый ветерок, шаловливо поигрывающий кудрями, внезапно стал холодным и пронизывающим, и, казалось, хотел закидать Святозара ледяными пылинками земли, оные он сердито поднимал с дороги и уносил куда-то в степные пределы Неллии.

К наследнику неслышно подошел Аилоунен, внимательно оглядел его с головы до ног, чуть дольше задержавшись на бледно-сером лице, а засим неспешно опустившись на корточки, присел рядом. Правитель протянул руку, провел пальцами по лицу Святозара, будто старался теперь не только осмотреть, но и почувствовать его состояние, погодя обеспокоенно вздохнув, положил ладонь на его лоб, да тихо засвистел трелью. Наследник закрывший было глаза, открыл их и тихо шепнул:

— Аилоунен, не надо, — но пальцы правой руки правителя легли Святозару на губы, не позволяя ему говорить. Аилоунен свистел долго так, что его трель укачала наследника, и он заснул. Пробудился Святозар уже в шатре на ложе, где кроме него никого не было, лишь через приоткрытый полог, вовнутрь помещения, проникал тонкий, золотой луч заходящего солнца, коснувшегося края небосвода. Бездвижно он лежал на ложе на правом боку и неотрывно смотрел на поместившееся супротив него пустое ложе. Стараясь не шевелиться, Святозар впервые, за столько дней, почувствовал покой и тишину внутри себя, точно его лазурная душа замерла, наслаждаясь наконец-то предоставленным ей отдыхом. Наследник пошевелился и теперь только понял, что слабость покинула лишь душу и словно переместилась вся в его тело, на которое навалилась такая хворь, какая посещала его очень, очень давно, когда— то в детстве. Святозар приподнявшись на ложе, сел и огляделся. Те, кто перенесли его на ложе, сняли с него не только сапоги, но и опашень и пояс, и ножны с мечом, и теперь одежа лежала, на сиденье, стоявшем у изголовья ложа, а обувка поместилась на полу. Наследник протянул руку, взял сапоги и медленно принялся натягивать их на себя. С трудом он поднялся с ложа, выпрямился и на малеша застыл, потому как почувствовал сильное головокружение и острую боль в голове, да чтобы не упасть, немного постоял так… неподвижно, стараясь обрести свое тело. И лишь пообвыкнувшись, взял пояс, повязал его на стане да неспешно, едва покачиваясь, пошел к выходу из шатра. Когда наследник вышел из шатра, солнце уже на треть скрылось за краем небосвода, и ярко-розовое, круглое, огромное светило позолотило землю, пожухлые травы, пасущихся лошадей и прилегших на покой воинов. Возле шатра был разведен костер, перед ним восседал, прямо на земле, Аилоунен. Короткой, сучковатой палкой он переворачивал прогорающие древесные угли в костре и вспенивал неяркое огненное пламя. Обок с правителем лежала стопка нарубленных коротких поленьев. Невдалеке были разведены еще костры, но в них горело не дерево, а сухие тонкие, камышовые стволы, чадящие неприятным на запах, черным дымом. Подле тех довольно многочисленных костров находились гетер Лесинтий, Фонитий, Эмилиний, Пампивий и другие воины, многие из которых уже спали. Аилоунен поднял голову, перевел взгляд от огня, и взволнованно посмотрев на Святозара, тотчас поднявшись, поспешил к нему навстречу.

— Друг мой, зачем ты поднялся? — наполненным тревогой голосом проронил правитель, и, протянув руки, поддержал едва покачивающегося наследника.

— Там душно, Аилоунен, я полежу возле костра, — больным голосом ответил Святозар. И все еще покачиваясь, направился к костру. Правитель порывисто качнул рукой, и просвистел тихой трелью, и немедля осторонь костра появилось какое-то теплое, высокое и мягкое укрывало.

— Ты, такой, упрямец, — гневно сказал правитель, усаживая Святозара на укрывало. — Как с тобой тяжело. Святозар лег на укрывало, и закрыл глаза от усталости, так вроде пред тем пробыл вельми много в пути. Правитель спешно сел подле его изголовья, положил руку на лоб наследника и вновь просвистел тихой трелью. И от этой тихой трели, от проявленной заботы Святозару стало сразу легче, перестала кружиться голова и даже отступила боль, осталась лишь мощная слабость.

— Прости меня, Аилоунен, — негромко отозвался Святозар. Он с трудом разлепил смыкающиеся веки и уставился на огонь, который неспешно поглощал дерево, превращая его в угли, на крошечные искорки, которые отрываясь от выжженной пламенем поверхности, устремляли свой полет вверх в небо, наполняющееся темнотой и звездными светилами. — Прости.

— Ты, такой, упрямый, — все с той же досадой заметил Аилоунен. — И ладно бы, это не касалось твоего здоровья, твоей жизни… Но ведь я говорил, ведь я просил тебя остановиться. Ведь, друг мой, во всем надо знать меру, во всем… Ты, же пойми одно, наши Боги, они могут изменить все одним взмахом своей руки, одним магическим заговором, одним повеленьем, одним словом. Они могут вселить веру во всех неверующих. Могут убрать грязь с улиц и построить дома. Могут всех излечить и всех уравнять, но они это не делают, потому что тогда не станет смысла в жизни как таковой. Если Боги будут вершить все своими руками, зачем тогда жить человеку? Зачем вставать рано утром, идти пахать землю, собирать урожай, колоть и рубить дрова, кормить и рожать детей, мыть дома и свои лица? Зачем трудиться, если это будут за нас делать Боги? И зачем тогда нам вообще надо будет жить? В том то и есть смысл жизни, что выбор жизни, труда и предпочтений делаешь ты. И потому ты сам должен убирать, мыть, стирать, колоть. Ты должен бороться, лечиться, трудиться, это должен делать ты, а не Боги. Мы же с тобой, Святозар, кудесники, мы созданы не для того, чтобы перестраивать жилища людям и лечить их тела. Мы созданы, чтобы лечить их души, а ты и так много сил потратил на то, что вмешивался в тот путь, которым идут неллы. Ты, заставляя их познавать истинную веру силой, тратил и тратил свои силы: душевные и физические. Но тебе показалось этого мало, ты наверно решил, излечить всех… всех неллов, излечить все их тела, и, излечив, погубить себя… И что я теперь вижу перед собой, — голос Аилоунена нежданно зримо дрогнул. — Когда мы в двух днях пути от Асандрии, когда тысяча, тофэрафа Люлео Ливере, может подойти к нам ночью, как они это любят делать, и напасть на нас… Ты мой друг, измотан так, что тебя теперь можно брать голыми руками… Ты даже не сможешь оказать сопротивления.

Конечно, я никогда не дам тебе погибнуть, я сохраню твою бесценную для меня жизнь, но какова возможность выжить будет у наших воинов, которые плохо держат меч в руках. Ты подвергаешь их жизнь опасности, а все потому, что ты решил излечить всю эту деревню, где живут просто-напросто свиньи, которые не могут сходить и помыть свои тела… Ведь эта хворь, я тебе говорил уже, это хворь заводится от нечистот, от грязи.

— Аилоунен, я просто не мог не помочь этим людям… они просили, — начал было говорить Святозар.

— Просили!.. — гневно выкрикнул правитель, а потом также резко смолк. Он малеша погодил, по-видимому, успокаивая себя, глубоко вздохнул и чуть тише добавил, — друг мой, но я, же тоже тебя просил.

И неужели моя просьба ничего для тебя не значит? Последние слова правитель произнес с такой болью, что Святозару стало стыдно, и словно вновь навалилась на него слабость, да такая, что не осталось сил не то, чтобы отвечать, не осталось сил даже смотреть на желто-красное пламя, напоминающее чистую душу Аилоунена.

Наследник надрывно выдохнул и поборов в себе, возникшую слабость, очень тихо молвил:

— Ты, Аилоунен, мне очень дорог, как друг… поверь мне. И прости, меня, упрямого глупца. Правитель наклонился, и, с нескрываемым участием заглянул в лицо наследника. Он поднес к Святозару желтый, мягкий утиральник и нежно протер его лоб, на оном выступили капельки пота да также негромко, и вельми мягко, проронил:

— Ты, тоже мне дорог, как друг. Но ты, наследник престола Восурии, у тебя обязанность перед своим народом, а не перед приолами. Ты и так сделал слишком много для меня и для них. И я не хочу, чтобы сейчас, когда ты совсем рядом со своей землей, когда ты скоро закончишь этот тяжелый для тебя путь, когда ты скоро встретишься со своей женой, сыном, которого ты даже не видел, с отцом, братьями, другами, ты из-за собственной… Ты из-за собственной душевной доброты, и прости глупости, надорвался и измотал себя так, что не внутри, не снаружи ничего у тебя не осталось. Ты, даровал моим людям надежду, ты прошел ради них Пекло, мучился и страдал от боли, ты сделал для них, даже больше чем когда-либо сделал я. И теперь они сами должны отмывать свои души, тела, дома и города, сами, пойми это.

— Не тревожься Аилоунен, завтра я буду здоров, — улыбнувшись, сказал Святозар, в целом не очень на это надеясь.

— В том то и дело, что нет, друг мой, — горестно молвил Аилоунен, и, взяв несколько дров из горки, лежащей подле на земле, подбросил их в костер, а после легохонько взмахнул рукой и на месте убывших поленьев, появились новые. — Завтра ты здоров не будешь, но я надеюсь, ты прислушаешься к моим словам, и будешь мудро тратить свои силы, друг мой. — Правитель отряхнул с ладоней остатки деревянной трухи и ласково погладил Святозара по волосам. — И лучше, если ты вернешься к себе на ложе и поспишь, сон всегда приносит выздоровление.

— Я полежу немного здесь, — протянул каким-то просящим голосом Святозар, и лихорадочно передернул плечами. — А после перейду, тут так хорошо дышится.

— Ну, хорошо, хорошо, полежи, — согласно откликнулся правитель, и, взяв в руки палку, начал вновь шебуршить угли и горящие поленья в костре. Святозар некоторое время смотрел на вылетающие из— под палки Аилоунена красные искорки, устремляющиеся высоко вверх, а после перевернулся, лег на спину, и направил свой взор в высокое, темное небо, на котором уже стали появляться далекие и близкие, звездные светила. Ночной воздух наполнился свежестью и чистотой, дневная пыль осела на пожухлые, желтые травы, темно-зеленые, мутные воды рек.

Легкий ветерок, который хотел днем обжечь крупинками земли наследника тоже стих и где-то спрятался в бескрайних степях. В темноте слышалось лишь тихое ржание лошадей, которые перешептывались между собой, может возмущаясь плохой еде, а может просто рассказывая друг другу о пережитом за сегодня. Откуда-то издалека долетало тихое уханье ночной птицы, которая наверно вышла на промысел в надежде найти хоть, что-то съестное. А в прекрасном, черном небе неярко мерцали звезды, они вздрагивали, как капли росы на листке, и своим колебанием словно хотели, что-то передать наследнику, поведать ему тайны земли и звезд, тайны Млечного пути и небесной Сварги, те тайны, которыми владели лишь Боги и они, далекие, далекие звездные светила. Святозар еще долго смотрел туда в небесную высь, где в высоких чертогах, за пиршественным столом, сидел сам Бог Сварог, его сыновья Семаргл и Перун, и любимый внук, прародитель восурского народа и отец Святозара, мощный витязь ДажьБог! Проснувшись на следующее утро очень рано, наследник обнаружил себя сызнова лежащим на ложе в шатре, наверно его туда опять перенесли воины. Напротив него, на соседнем ложе, лежал Аилоунен и крепко спал. Святозар посмотрел в лицо правителя, которое за эти дни, после снятия забвения, так повзрослело и наполнилось мудростью, посмотрел на сомкнутые глаза, плотно сжатые, алые губы, и понял… каждая черта его лица, как и все лицо в целом, явствовало о нем, как о человеке великой силы воли и огромной, пламенной души. И Святозару стало радостно и одновременно стыдно перед Аилоуненом. Радостно, потому как было очень приятно, что ему выпала такая возможность вновь встретиться с этим мудрым и чудесным человеком, встретиться в Яви, жить вместе и помочь ему, великому кудеснику и правителю, сыну Бога Семаргла. А стыдно, потому как и правда, прав Аилоунен, своим глупым отношением к собственным силам он, Святозар, днесь подвергает опасности всех этих воинов которые идут вместе с ним к стенам Асандрии. Наследник неслышно, так, чтобы не разбудить правителя сел на ложе.

Медленно обулся, и, хотя в теле все еще ощущалась слабость, но уже обитала и явственная бодрость, дарующая возможность не качаться и чувствовать свое тело, неторопливо поднявшись на ноги, испрямился.

Он повязал на стан, дотоль пристроенный на сиденье, пояс, да все также бесшумно направился к выходу. Осторожно отодвинув полог шатра, Святозар вышел наружу и глубоко вздохнув, потянулся. Костер возле шатра почти потух, но горка поленьев, точно сотворенная недавно, оставалась на прежнем месте, да и укрывало его все еще лежало обок них. Святозар опустившись на укрывало, подкинул в костер несколько поленьев, а посем взял палку и принялся шерудить ее тупым концом, не прогоревшие угольки. Вскоре пламя неторопливо принялось окутывать собой поленья, и костер принялся разгораться. Наследник огляделся, костры около которых приютились люди, почти потухли, а сами воины, кроме дозорных крепко спали. Невдалеке паслись лошади и чуть слышно ржали, боясь разбудить своих верных товарищей— воинов. Ярко-алое светило начало тяжело выкатываться, словно вылезать из-под земли.

Огненные летающие кони Бога Хорса вывозили колесницу на небосвод, освещая ее теплом, светом и радостью всю Явь. И вспомнился Святозару сказ ожившей птицы Алконост, слышанный им на борту ладьи: «Иди, Солнце, в свои синие луга. Ты должно подняться в колесницу свою и взойти с Зарей на Востоке».[5] Святозар перевел взгляд и посмотрел на утреннюю звезду Денницу, возвещающую начала дня, которая стала меркнуть и уходить на покой. И вспомнился ему рассказ Бури Яги Усоньши Виевны о сыне Бога Хорса, юноше Деннице. Оттуда из небесной, бледно-голубой дали, смотрел сейчас на Святозара, он, Денница, глупый сын великого, солнечного Бога Хорса, когда-то, так давно, что об этом забыли и сами Боги, сгубивший свою жизнь, желанием стать и быть выше своего отца. И Святозару вдруг подумалось, что он точно, как этот Денница, также глуп в желании исправить все и сразу в Неллии, также глупо использует то, что даровано и получено такими огромными усилиями, такими страданиями и болью. Внезапно легкий порыв ветра коснулся его волнистых каштановых волос, высокого лба, темных, изогнутых дугой бровей, прямого носа, алых губ и голубых глаз, и кто-то нежно погладив и поцеловав, едва слышно добавил: «Мальчик, мальчик, торопись, торопись! Наберись сил и иди! Скорей, надо идти скорей!» и наново заколыхав волосами, улетел. «Отец!» — прошептал наследник и резко вскочил на ноги, а внутри него надрывисто застонала душа, словно предчувствуя какую-то беду.

Святозар развернулся и быстрым шагом направился к шатру. Приподняв и закрепив сбоку полог так, чтобы шатер наполнился светом поднимающегося солнца, наследник не мешкая вошел вовнутрь и двинулся к ложу, на котором почивал Аилоунен. Остановившись подле правителя, наследник положил руку на его плечо и несильно потряс, намереваясь разбудить, да тихим, вкрадчивым голосом, молвил:

— Аилоунен, проснись. Правитель тотчас открыл глаза, беспокойным взглядом уставился на наследника и резво сев, встревоженным голосом вопросил:

— Что, что случилось Святозар? Тебе плохо?

— Нет, нет, друг мой, мне хорошо, — поспешно ответил Святозар, снимая руку с плеча правителя и присаживаясь на его ложе. — Но сейчас я опять слышал повеленье отца, он сказал, чтобы мы шли, и торопились. Поднимайся Аилоунен, надо отправляться в путь.

— Друг мой, вчера поздно ночью, когда ты спал, — успокоенным голосом заметил правитель и широко зевнул. — Пришли подлазники, которые были посланы вперед, чтобы осмотреть дорогу. И они доложили, что к Асандрии подошли воины из Сомандрии и Товтории и стали станом возле города. Поэтому…

— Нет, нет, Аилоунен, — перебив друга, взволнованным голосом, проронил Святозар, и замотал головой. — ДажьБог не стал бы меня торопить, тем более он сказал: «Наберись сил и иди!» Он видел, что я захворал. Но раз торопит, значит, что-то происходит и нам надо поспешить, поверь мне.

— Святозар, чтобы там не происходило, — очень властным голосом, не признающим никакого другого решения, произнес Аилоунен. — Но сегодня мы не сможем никуда отправиться, тебе надо отдохнуть и выздороветь.

Я хочу, чтобы ты, мой друг, все же вернулся в Славград.

— Аилоунен, у меня хватит сил продолжить путь… хватит, — голос Святозар звучал единожды виновато— просящее. — И мы должны ехать, потому что если ДажьБог меня торопит, может… Может, что-то случилось там, в Восурии и моей земле, моему народу нужна помощь!

Аилоунен, прошу тебя, давай отправляться в путь, моя душа чувствует какую-то беду!

— Эх, Святозар, — горестно проронил Аилоунен, и похлопал друга по лежащей на ложе руке. — Твоя душа за последнее время так изболелась, что она уже из всего делает беду… — Правитель на миг прервался, внимательно осмотрел наследника, и, вздохнув, добавил, — но я готов тебе уступить… Готов, только при одном условии. Если ты более не будешь никого излечивать, и вообще не будешь использовать магию до приезда в Асандрию. Святозар самую малость помедлил с ответом, вспомнил яркую утреннюю звезду Денницу, и, порывисто кивнув, очень четко ответил:

— Обещаю, друг мой, никакой магии вплоть до Асандрии, даже если ты меня об этом попросишь.

— Уж об этом я, тебя, точно не попрошу, — улыбнувшись, отозвался правитель, и, неторопливо поднявшись с ложа, шагнув к сиденью у изголовья, принялся одеваться.