Сыщик

Глава I Усадьба барона Фейра

– Вставать! Вставать! – Голос хозяина прорвался в безмятежную черноту.

Марк тут же ощутил свое тело – затекшую шею и онемевшие от холода ноги, – кто-то опять стащил с него одеяло. Он с надеждой закрыл глаза. С надеждой, что голос почудился, и Марк еще на час или два провалится в спасительную черноту. Рабы никогда не видят снов. Это их особенность. Засыпая, они погружаются в пустоту, где нет ни звезд, ни звездолетов, зато время летит мгновенно.

– Вставать! – Окрик вновь прошил мозг раскаленной иглой.

Марк подпрыгнул и выпрямился. Рабский ошейник тут же впился в затылок, не давая откинуть голову назад. Ошейник наверняка придумал изувер, иначе зачем сделан этот острый выступ сзади, который при каждом резком движении впивается в затылок.

Кто-то наконец включил лампочку над дверью – тусклый красноватый глазок; в его свете можно было различить копошащиеся фигуры.

– Люс… – позвал Марк приятеля.

– Туточки… – отозвался он.

Люс сидел на полу и рылся в груде пластиковой обуви, отыскивая среди облепленных глиной башмаков свои. При мысли, что сейчас придется запихивать сбитые до крови ноги в эти уродливые раструбы, Марк содрогнулся.

– Держи, это, кажется, твои. – Он протянул приятелю пару. – Много еще морквы осталось на полях?

– Не знаю.

Марк зажмурился и натянул башмаки. Ноги тут же заледенели. Ну все, теперь их не согреть до вечера. А вечером опять эта комнатуха, нары в два ряда, застеленные подсушенной ботвой маисоли, и ворочанье с боку на бок, пока не провалишься в спасительную черноту. Говорят, другие люди видят сны… Другие, но не рабы.

Марк направился к железной низенькой печурке. В неё вечером заложили два термопатрона. Но ресурс у обоих вышел еще на прошлой неделе, и теперь они излучали лишь остаточное тепло. Бока печурки едва нагрелись, мокрая одежда, наваленная на нее грудой, почти не сохла. Марк отыскал свою куртку. Так и есть – вся мокрая. Только глина на обшлагах задубела, но Марк не стал ее отколупывать.

– Вот зараза, – пробормотал Люс, накидывая на плечи ветхую одежонку. – Неужто нельзя запихать с вечера нормальный термопатрон?

Вопрос, разумеется, был риторическим.

Дверь распахнулась, ворвался ледяной воздух с улицы. На пороге стоял громила Жерар в куртке из псевдокожи, отороченной мехом, в широких рыжих непромокаемых штанах. На ногах – блестящие, начищенные, все в капельках влаги вечные башмаки. Разумеется, они не вечные… но могут служить лет десять. А может, и больше. Протискиваясь наружу мимо Жерара, Марк с завистью глянул на эти башмаки. Ноги у Жерара наверняка так и пышут жаром. Получилось что-то вроде каламбура. Марк скривил губы.

– Мерд![1] Чего лыбишься? – повернулся к нему Жерар. Надсмотрщик был колесничим – так называли себя свободные граждане Колесницы Фаэтона.

– Так… День хороший.

Жерар замахнулся. Марк совершил нырок, уходя от удара. То есть его задело, но так, по касательной. В этом искусство рабское: чтобы уметь от оплеухи увернуться, но увернуться не до конца, пусть надсмотрщик воображает, что достал тебя. А рабу при этом не больно. Почти.

День, в самом деле, был неплох: небо ясное. Ночью ударили заморозки, теперь иней сверкал на деревьях и траве, и на крышах бараков, из которых, кашляя и ежась, вылезали рабы. Позевывая, они брели в столовую. Люс потянул носом воздух.

– Каша сгорела, – пробормотал он. – Опять кашевар заснул. Мерд!

У каждой двадцатки рабов был свой стол. Марк и Люс ели за крайним. Бригадир уже притащил котел с кашей. От прочих рабов начальник двадцатки отличался цветом лица, упитанностью и металлической пластинкой, висящей на груди. Еще он носил особую шапку, похожую на жандармскую, – этакий перевернутый котелок с козырьком. Поварешкой бригадир стряхивал в пластиковые миски варево и с размаху швырял миски на стол. Те скользили по грязному столу, как по льду. Марк подставил ладонь, поймал очередную. Вытащил из-за пояса самодельную ложку, понюхал варево. Лучше бы он этого не делал. Воняло отвратно. Мало того, что каша подгорела, так и масло в нее влили прогорклое. Марк ковырнул варево, положил в рот, подавляя подкативший к горлу спазм, принялся жевать.

– Не ешь, – сказал Люс, – все равно вырвет. – И, подавшись ближе, шепнул: – У меня в доте маисоль припрятана.

Марк оттолкнул миску.

– Кто нажрался, вон из-за стола. – Бригадир вываливал кашу из мисок назад в котел.

– Свиньям понесет? – спросил Марк.

– Кому же еще это свинское варево лопать?

Они направились к умывалке: прямо на улице из ржавой трубы торчало несколько кранов. Летом здесь можно вволю поплескаться, да и ранней осенью в теплые деньки тоже неплохо умыться или хотя бы сполоснуть ноги. Сейчас мало кто набирал здесь пригоршню воды, чтобы смочить лицо. Только пили ледяную воду. Повара не потрудились даже кипятку утром сделать. Счастливчики, сумевшие разжиться пластиковыми бутылями, наполняли их впрок. У Люса имелось две бутыли. Для жарки маисоли чистая вода пригодится – поливать початки. Запасливый Люс наверняка и солью успел разжиться.

Перед тем как отправиться в поле, рабы собрались на площадке перед усадьбой. Колонны, подпиравшие портик, порыжели от дождя. Возле крайней, почти доставая головой до капители, стоял Жерар.

Марк постарался укрыться в задних рядах. Ему становилось не по себе, когда взгляд Жерара задерживался на нем. Раб был уверен, что из всех прочих надсмотрщик его отличает. Более того, питает глухую неприязнь. Или даже ненависть. Марк не понимал ее причину. Но ощущал явственно, как запах собственного пота или вонь горелой маисоли.

Хозяин вышел из дома, наряженный в черный фрак и черные брюки, из-под которых выглядывали носки лакированных туфель. Белый галстук развязан, жилет расстегнут, и на блестящем шелке жилета алело винное пятно. Очевидно, хозяин с вечера еще не ложился. Барон Фейра поднял вверх правую руку. В низких лучах восходящего Фаэтона блеснул золотой контактный браслет.

– Не-ет… – Люс болезненно сморщился: поднятие руки означало, что хозяин намерен говорить с рабами через управляющие чипы ошейников, и голос барона, пронзительный, режущий, будет звучать непосредственно в мозгу.

– Ма фуа![2] А по-человечески он не может? – Марк стиснул зубы.

Опять же вопрос был риторическим.

«Рабы усадьбы Фейра! – раздался внутри черепа голос хозяина. – Вы дерьмовые работники. Вас всех надо отправить на живодерню. Да другие не лучше. Лентяи! Пахать надо, а не лежать кверху пузом! Пахать! Я вас кормлю себе в убыток, а вы только жиреете, как крысы! Сегодня я приказал зарезать барана. Целого барана для таких бездельников! Вам, может, еще и трюфели подать или вино бургундское? Вы ж все сожрете, а работать будете еще хуже! Хотя бы сегодня постарайтесь заслужить свой обед, а не то мне придется продать вас в каменоломни. Если кто из вас надеется остаться в усадьбе, должен набирать не менее ста корзин в день».

Голос смолк.

– Пошли… – Марк замотал головой, будто пытался вытрясти оттуда застрявшие звуки. – Пошли! – Он подтолкнул Люса к проходу между бараками.

Если они окажутся на первой грузовой платформе, то их отвезут на поле с неубранной маисолью. Стебли, прихваченные морозом, расползаются в кашу, едва их тронешь, так что машиной эту маисоль уже не собрать, можно только вручную. Но початки, прихваченные морозцем, можно грызть и сырые. Очень даже ничего… Куда лучше горелой каши.

Марк заскочил на платформу и помог залезть Люсу; здесь, на перемазанном глиной полу, сидели уже человек пять.

– Сказали, что на маисоль берут только двоих! – радостно выкрикнула толстушка Эбби, – так что вы опоздали.

– А кто корзины тебе будет подносить, мадмуазель? – поинтересовался Марк.

– Да за початок маисоли мне любой корзины на платформу составит, – засмеялась Эбби.

– За початок и за кое-что еще, – фыркнул Люс.

Каждый раб мужского пола считал своим долгом во время уборки приставить к штанам либо початок маисоли, либо корнеплод ле карро[3], особенно если тот попадался трехрогий, и продемонстрировать «протез» Эбби. Девицу эти выходки приводили в совершенный восторг. Особенно усердствовал в этом Люс, не пропуская ни одного подходящего для шутовства корнеплода.

На платформу уже набилось изрядно народу. Последние сидели на самом краю, свесив ноги. Эти точно попадут на морковь, или, как для краткости называли ее рабы, – моркву. Хозяин, правда, требовал, чтобы овощ сей именовали «ле карро». Да и, право, неловко как-то именовать морквой оранжевые конусы длиной до полуметра. Жерар бросил возле кабины связку коротких острых ножей – резать ботву. Значит, в самом деле… как ее… ле карро. Взвыли нагнетатели, платформа тронулась. Красный диск Фаэтона медленно карабкался по небу, но иней на деревьях и на траве не собирался подтаивать. После жаркого лета на Южное полушарие Колесницы Фаэтона пришла осень – время уборки маисоли и овощей. Недели через две-три закончится уборка, выпадет снег. Или пойдут ледяные дожди. Для рабов это краткий «полуотдых» – то есть работа в хранилищах или подготовка теплиц. А то, если вовсе нет работы, посадят где-нибудь в холодном бараке (не топят, потому как роскошь – на рабов термопатроны изводить), выдадут скребки, и так с утра и до вечера счищаешь засохшую глину с изношенных пластиковых башмаков. Неведомо, откуда их столько берется – этих башмаков. Работа неспешная, сядешь с кем-нибудь, с кем поговорить охота, – да хоть с Люсом – и стучишь скребком, оббивая засохшую глину.

Платформа остановилась.

– Люс! Марк! – крикнул Жерар. – На поле рядом с дотом. Собрать ле карро до вечера.

Марк поднялся, взглянул из-под руки.

– Да там корзин пятьсот можно набрать. А норма на одного – сотня. Хозяин сказал.

– А я сказал – убрать все, – рявкнул Жерар.

Люс кубарем скатился с платформы, уворачиваясь от тяжелой руки Жерара. Марк спрыгнул следом. Платформа поплыла дальше, слегка кренясь на правый борт, а приятели зашагали по полю. Большую часть моркови уже убрали. Осталось лишь несколько грядок-хвостов. Кто-то из нерадивых рабов не выполнил норму. Островки покрытой инеем ботвы виднелись тут и там.

Сзади послышалось громкое фырканье и удары копыт. Марк обернулся. Прямо на них по влажному полю, взметая копытами ошметки мороженой ботвы, мчался всадник. В морозном утреннем воздухе окутанный паром конь казался огромным. Всадник в зеленом с желтыми отворотами мундире, в сверкающей каске размахивал плеткой, погоняя коня. На разгоряченном красном лице драгуна топорщились черные, блестящие, будто лакированные, усы.

– С дороги! – крикнул драгун, замахиваясь плеткой.

Марк и Люс прыгнули в соседнюю межу.

Конь пронесся мимо, обдав рабов теплым паром и запахом пота. Дальнее, уже убранное, поле вчера распахали и укатали катками, чтобы проводить репетиции.

– Интересно, конский хвост у него на каске настоящий или синтетика? – спросил Люс и вздохнул.

– В прошлом году было Бородино. А в этом?

– Маренго. – Люс всегда все знал. – В этом году реконструируют Маренго. Битва будет в Северном полушарии. Сейчас там весна. На Земле битва была 14 июня. К началу лета успеют подготовиться. Вот бы поглядеть, а? Хоть одним глазком… Тра-та-та… – Люс изобразил голосом пение боевых труб. – Пороховой дым, шеренги пехоты, вооруженной кремневыми ружьями, пушки системы Грибоваля. Гусары, уланы, драгуны… Генерал Дезе, что принес Наполеону победу. Если б я родился колесничим, мог бы воплотить на реконструкции Дезе. Или хотя бы воплотиться в капрала, командира орудийного расчета. Я бы кричал: «Шарже!»[4] У Анри, кстати, есть отличная реплика настоящего кремневого ружья!

Марк попытался вытянуть хотя бы одну морковку из грядки. Не получилось: ботва осталась в руках. Мороз намертво сковал почву. Люс ударил несколько раз башмаком по замерзшей грядке. Тут же взвыл от боли: пластиковый башмак лопнул. Мороз превратил влажную почву в камень.

– Пошли в дот, – сказал Марк. – Все равно грядки еще часа два не оттают. Зажарим маисоль, поедим. Тогда и работать начнем. Замечательной ле карро от мороза ничего не сделается. А нам очень даже сделается…

Люс кивнул.

Они свернули на знакомую тропинку.

– Тебе в хозяйских покоях что-нибудь удалось стырить? – поинтересовался Люс.

«Я хотел украсть комбраслет барона», – чуть не ляпнул Марк. Но вслух сказал:

– Ничего.

– А я умудрился скачать из хозяйской библиотеки семьдесят девять книг.

Люс вытащил из нагрудного кармана жилетки пентаценовую страничку, тронул заскорузлым ногтем правый нижний угол. Экран тускло засветился.

– Вот гадство… Батарейка садится. Хоть бы один кредит, а… Чтоб барон сдох поскорее… – Люс тряхнул футляр листка, экран поярчел немного. – Гляди! – обрадованно крикнул Люс. – «История наполеоновских войн», потом «Первая война Колесницы», «Экономический кризис Неронии», «Проект развития Звездного экспресса на ближайшие двадцать лет», «Живые корабли Неронии», «Патрицианские роды Лация», «История колонизации Вер-ри-а», «Самые громкие преступления Колесницы», и так далее, и так далее… Что-нибудь хочешь почитать?

– «Самые громкие преступления», – хмыкнул Марк.

Дот, что застрял огромным нарывом между двумя полями на горушке, остался здесь со времени последней войны между Лацием и Колесницей Фаэтона. Барон Фейра его не срыл, надеясь под что-нибудь приспособить. Подо что – он сам не знал толком.

Рабы забрались в каменное чрево дота. Бетонные стены, низкий свод. Сохранилась даже стрелковая яма и металлические скобы, к которым был прикован боевой робот. Марк зачем-то посмотрел в узкую щель. Когда-то из щели дота вылетали капсулы автономников; серые цилиндры взрывались в воздухе, посылая в цель струи красного огня. Говорят, боевые роботы, наделенные интеллектом, испытывали вполне человеческий страх. Когда ситуация становилась безнадежной, то есть когда их изощренный мозг высчитывал, что шанс уцелеть меньше одного к десяти, железные вояки бросались наутек. Потому их и стали приковывать. Робот легко уничтожал из своей базуки тяжелый танк или флайер, а вот перерезать цепь не мог. Разве что взорвать вместе с собой.

В центре дота стояла старая бочка. Не бочка, конечно, а пустая капсула автономника, который почему-то не сработал. Начинку давно выпотрошили, а в бочке теперь жгли подсушенную ботву маисоли.

– Странно, – проговорил Люс, оглядывая бочку, – два дня назад она стояла у стены, я точно помню. Неужели…

Он кинулся к куче подсушенной ботвы и поднял охапку. Под ней лежали десять початков маисоли.

– Фу… Слава Аустерлицу! Я уж думал, какая-нибудь сволочь забралась в дот и слямзила маисоль. Сейчас полакомимся.

У Люса в придачу к воде и соли была при себе зажигалка. Через пару минут ботва запылала в бочке. Когда прогорит, Люс положит сверху решетку, на нее – початки маисоли. Каждый початок весил не меньше килограмма. Наесться можно до отвала.

Марк уселся на перевернутую пластиковую корзину, протянул руки к огню.

– Сто корзин нам никак не нагрести, – бормотал Люс. – Даже если будем пахать до самой темноты.

– Зачем? – пожал плечами Марк. – Сколько можем, столько и соберем, не надрывая пузо. Сто корзин – это приманка. Початок маисоли на веревочке перед нашим носом.

– Точно, початок, – согласился Люс.

– Ничего нам не сделают. Барон только грозится, как всегда. Он в прошлом году точно так же лаял. И в позапрошлом году про сто корзин орал.

– Я несколько раз пробовал, но ни разу не сумел.

– Сто корзин никто не собирает.

– Вот если бы император Старую гвардию пустил в дело, мы бы выиграли в Бородино, – мечтательно произнес Люс.

– Не-а… не выиграли.

– Это почему? – удивился Люс.

– Да потому, что нас там не было, – расхохотался Марк.

Весело потрескивала в костре ботва. Марк снял ботинки, откинулся на перевернутую корзину, поднял ноги так, чтобы закоченевшие ступни ласкало тепло. Он знал, что занятие это пустое, – стоит надеть вновь ботинки, как ноги тут же онемеют. Но сейчас при-я-тно.

От оплеухи он слетел с корзины, перевернулся в воздухе и грохнулся на бетонный пол. Не сразу сообразил, что произошло. Приподнял голову. В первый миг почему-то подумалось ему, что боевой робот (уж неведомо, откуда он взялся) выбрался из своей стрелковой ямы и решил выдворить непрошеных гостей. Но нет, не робот стоял над ним – Жерар. Надсмотрщик умел подкрадываться неслышно.

– Суки! Кто позволил уйти с поля? А? – ревел Жерар. – Кто?

– З-земля замерзшая… – бормотал Люс, на четвереньках отползая в угол.

– Ах, земля. Ну, я сейчас покажу вам, говнюкам, землю. Сколько раз говорено: работать! Работать! Работать! Бездельники! Мерд!

Новый удар обрушился на Марка. Жерар бил хлестко, но не очень сильно. Так, чтобы ничего не повредить внутри и костей не переломать. Однако пребольно выходило. Раб должен терпеть. Должен… Марк не смог. Когда Жерар ухватил его за плечо, чтобы хлестнуть по щекам, Марк извернулся и всадил зубы в здоровенную руку. С каким наслаждением стиснул он зубы на упругой коже, с каким восторгом почувствовал, что мягкая плоть уступает напору зубов, подается… и ощутил во рту вкус крови.

Жерар взвыл не своим голосом. Оказывается, этот бык по-детски чувствителен к боли!

На сей раз удар был отнюдь не символическим. Марку показалось, что голова лопнула; сам он, нелепо дрыгнув руками и ногами, отлетел к стене. Ударился плечом, локтем…

Однако сознания не потерял. Лишь повертел головой, насколько позволял ошейник, вскочил. И тут произошло что-то невероятное. Марк выпрямился, глянул на Жерара надменно, гневно сдвинул брови и выкрикнул, указывая на дверь:

– Вон отсюда, пес!

Жерар от подобной наглости опешил. Но лишь на мгновение.

В следующий миг Жерар ухватил Марка за шкирку и поволок из дота.

– Ты его задушишь! – пискнул Люс из своего угла вслед.

– Отжил свое, щенок! – ревел Жерар. – Клянусь Аустерлицем, ты сдохнешь! – Глаза Жерара сделались совершенно бешеными, на губах выступила пена. Марк мог лишь беспомощно хвататься за державшую его руку. Силы были неравны: здоровяк-надсмотрщик и семнадцатилетний подросток.

Однако свернуть голову рабу – дело отнюдь не простое. Шею невольника защищает толстый ошейник с управляющим чипом и системами контроля. Ошейник сжимает шею мертвой хваткой, избавиться от него невозможно. Зато он защищает шейные позвонки, сосуды и связки. Жерар волок Марка за собой, ухватившись за ошейник, но юноша даже не хрипел. Да еще, изловчившись, сумел ударить мучителя. Хотя удар был слабоват, Жерар взревел от ярости: какой колесничий потерпит, чтобы раб сопротивлялся!

Силы, впрочем, у Марка вскоре кончились, и он лишь беспомощно перебирал ногами, пока Жерар тащил его через поле к дороге. Иней уже начал стаивать, подметки пластиковых башмаков скользили по гниющей ботве.

Жерар швырнул раба в грязь, включил комбраслет, крикнул:

– Барон!

Никакого ответа. Как всегда по утрам, барон снял комбраслет и отправился спать.

Жерар выругался, пнул Марка под ребра. Тот успел увернуться, но все же недостаточно ловко: грудная клетка запылала от боли.

Навстречу им шел высокий человек, одетый в форму русского гусара: красный доломан, расшитый золотым шнуром, красный ментик накинут на левое плечо. Витой ремешок кивера впивается в упрямый подбородок. К черным, начищенным до блеска сапогам уже прилипло немало грязи – «гусар» где-то потерял своего коня. Незнакомец был загорелым и коренастым, как фермер с юга. Но он не походил на фермера.

– Как зовут раба? – спросил безлошадный «гусар».

– Тебе-то что? – огрызнулся Жерар.

– Я – инспектор по делам невольников, – невозмутимо отвечал незнакомец.

– Что? Какой инспектор? – переспросил Жерар.

– Меня зовут Марк. Марк с Вер-ри-а, – торопливо сообщил юноша, почему-то решив, что этот человек может ему помочь. Раб всегда от каждой встречи ждет чего-то необычайного. Ждет, но его надежды не сбываются,

– Послушай, вали отсюда! – шагнул к «гусару» Жерар. – Нам плевать на любых инспекторов. Все это сопли… мерд!

– Сколько тебе лет, Марк? – спросил незнакомец. На ругань Жерара он не обращал внимания.

– Семнадцать…

Какие-то светлые искорки блеснули в воздухе. Блеснули и пропали. Жерар дернулся и опрокинулся на спину. Попытался подняться, но захрипел, изо рта струей хлынула кровь.

В руке незнакомец сжимал пистолет. Похожий на парализатор, но только ствол куда толще. У парализаторов стволы всегда матовые, а этот блестел.

– Он же… колесничий… Был… – только и выдохнул потрясенный Марк.

Кто этот тип в мундире гусара? Лицо с орлиным носом и твердым подбородком, лишенное какой-либо мимики. Казалось, он говорил, не разжимая губ.

– Давно здесь? – спросил убийца.

– С утра, как в поле выгнали, – признался Марк.

– Давно на Колеснице, спрашиваю?

– Двенадцать лет. – Марк дернулся, застонал, схватившись за бок: удар Жерара все еще давал о себе знать. – Жерар меня терпеть не мог… – зачем-то пожаловался он.

– Как звали твою мать? – продолжал импровизированный допрос незнакомец.

– Ата. Кажется…

– Ата… – повторил «гусар». – Это сокращенное имя, не так ли? – Марк не ответил, только пожал плечами. – Но ты ведь не с самого детства раб?

– Мне было пять лет, когда на Вер-ри-а меня сделали рабом…

Марк уже не сомневался, что незнакомца интересует именно он, сборщик ле карро с усадьбы Фейра. Это было удивительно, невероятно. Но это было именно так.

«Гусар» неспешно подошел к Марку. Вдруг наклонился, перевернул раба на живот, ткнув лицом в грязь, заломил руку за спину. Все произошло так быстро, что Марк не успел опомниться. Лишь в глазах потемнело от боли. А потом он почувствовал, что шея немеет, и следом – ни с чем не сравнимое ощущение: как будто в позвонках завелась какая-то мерзкая тварь, она ворочается и скребет, скребет…

Незнакомец тестировал его ошейник. Марк завыл – не от боли, нет, от унижения, из глаз потоком хлынули слезы. Ему всегда казалось во время тестирования, что его, Марка, раздавливают, как клопа. Чувство унижения было столь сильным, что ему хотелось визжать, царапать землю, выть…

Незнакомец отпустил его и отошел в сторону, разглядывая индикатор щупа. Тонкая игла мигала то зеленым, то красным. Марк остался лежать на земле. Три года назад он поклялся себе, что никому не позволит больше провести тестирование… Что скорее умрет… Да что толку рабу клясться… в самом деле, смешно… Смешно… Он всхлипнул. Громко. Хотя старательно стискивал зубы – показывать свою слабость не хотел. Раб!

– Ты пойдешь со мной, Марк с Вер-ри-а, – сказал «гусар «, убирая щуп в футляр.

– Куда?

– Куда я скажу. Одно лишь могу добавить: далеко…

– Ничего не выйдет. Я не могу.

– Это почему же? – спросил человек насмешливо.

– Баронский комбраслет. Если хозяин не отдаст приказа, я не смогу пересечь границу усадьбы. Ты думал, почему мы тут сидим и с поля ни ногой? А? – с издевкой спросил Марк.

Раба все время ломают о колено. Берут и ломают… ломают… ломают… Марк задыхался. Раб не может даже умереть… гордо умереть… у раба нет гордости… есть послушание… смирение… покорность… ненавижу…

– Я «заморозил» твой управляющий чип. Так что хозяин тебе не указ.

– Надолго?

– На час.

– И что? Каждый час ты будешь проделывать … это? – Марк брезгливо передернулся.

– Придется.

– Лучше сразу пристрели.

– Всего пять или шесть инъекций.

– Нет! – завопил Марк, – Нет! Нет!

– А что ты предлагаешь? – неожиданно спросил незнакомец.

Что предлагает Марк? Ха-ха… Что может предложить раб? Вдруг мелькнула шальная мысль. Что, если?..

– Я могу достать комбраслет барона. Я знаю, как это сделать. Но надо, во-первых, убрать одну камеру наблюдения перед домом. А во-вторых… во-вторых… – Марк запнулся.

– Так что – во-вторых? – спросил незнакомец.

– Вы возьмете с собой еще и Люса. Он мой напарник. Если я убегу без него, с Люса шкуру спустят. Или убьют. Честное слово.

– Хорошо, прихватим твоего друга. Говори, где браслет?

– В хозяйской усадьбе. Я могу достать. Это не так уж трудно, – торопливо заговорил Марк. Честно говоря, ничего подобного от себя он и сам не ожидал. В мыслях появилась удивительная легкость. Во всем теле – тоже. – Хозяин снимает браслет после того как отдаст утром все приказы и кладет в ящик. Я сам видел, когда на той неделе меня позвали прибирать в доме. Сегодня ночью в доме была пьянка… то есть бал… Хозяин до утра не ложился. Набрался изрядно. Теперь дрыхнет. И браслет снял – Жерар его вызвать не мог. – Марк наклонился, снял с запястья убитого надсмотрщика комбраслет. – Вот мой пропуск. Пойду в дом и достану браслет барона.

– Удерешь и выдашь меня?

– Нет.

– Почему я должен тебе верить?

– Я дам слово.

– Слово раба? – уточнил незнакомец.

– Разве раб не может дать слово?

– Конечно, нет. Над своей волей ты не властен. Пойдем вместе. Все равно мне придется убирать камеру у входа. И запомни: выдашь меня – убью.

«Инспектор» оттащил тело убитого в поле, уложил в межу и забросал ботвой. Теперь Жерара долго не найдут. Придется киберпса вызывать.

Они зашагали к усадьбе. Марк впереди, так называемый инспектор в форме гусара – за ним. На «гусара «никто не обратит внимания: таких ряженых в это время года на полях усадьбы предостаточно: колесничие готовятся к реконструкции Маренго.

Марк то и дело хватался за бок. Тело ныло, как будто по нему проехал трактор. Но в то же время Марк чувствовал: он больше не может быть рабом. Не может – и все. Время рабства истекло. Закончилось. Вышло. Марк не знал, откуда взялось это чувство. Но оно все усиливалось, росло с каждой минутой. Что-то в нем сломалось раз и навсегда.

«Замороженный чип больше меня не контролирует», – сообразил он.

Зачем он, Марк, понадобился этому человеку? И как «инспектор» легко, играючи прямо, прикончил Жерара… Жерар – скотина, кто спорит. Но разве незнакомец это знал?

Они шагали по тропинке вдоль дороги. Никто из усадьбы не встретился им на пути. Рабов отправили в поле. А хозяин после «бала» почивает и видит сладкие сны. Попались, правда, навстречу два всадника в белых австрийских мундирах. В седлах они держались из рук вон плохо, потому старались не смотреть по сторонам. Они что-то прокричали безлошадному «гусару», но слова их отнесло ветром, а в следующую минуту всадники промчались мимо. Один «австрияк» обернулся и чуть не вылетел из седла, потому как в этот миг конь его решил махнуть через канаву.

– Ты им не понравился, – заметил Марк.

– Австрийцам никогда не нравились французы, – отвечал незнакомец.

– У тебя русская форма.

– Что?

– У тебя форма русского гусара. Где ты ее взял?

– На сайте «Бородино».

– Бородино реконструировали в прошлом году. В этом году у нас Маренго. Понимаешь, почему так удивились эти ребята?

– И что, на Колеснице все разбираются в подобных тонкостях?

– Ха! Ты бы поговорил с каким-нибудь колесничим.

– По-моему, Жерар ничего не заметил, – усмехнулся незнакомец. – Как бы то ни было, теперь уже поздно менять костюм.

Они вышли к баракам.

– Бон та камера! – Марк указал на фронтон. – Надо ее ослепить…

– Не в черную дыру нырять! – хмыкнул незнакомец.

Он вытащил из кобуры бластер. Прицелился. Блеснул красный луч и исчез. Вверх от фронтона потянулся лиловый дымок.

– Иди, – сказал «гусар».

Быстрым шагом Марк пересек площадку перед домом, на которой утром собирались рабы. В этот час здесь никого не было. Марк поднял руку с браслетом Жерара. Дверь отворилась.

Марк шагнул в вестибюль. Черные колонны дорического ордера. Черный, под мрамор, пол. Марк и прежде бывал в доме: его с Люсом звали иногда прислуживать хозяину во время праздников, когда собиралось много гостей. Он помнил этих сытых, красиво одетых, гогочущих господ. Мужчин в черных фраках и немыслимой расцветки жилетах. Женщин в платьях, блестящих, струящихся, с короткими рукавчиками. Плечи непременно оголены, руки затянуты в перчатки под цвет платьев. Блеск драгоценностей. Смех. Запах духов. Скольжение легких туфелек по паркету. Сверкание хрустальных люстр, их отблески в зеркалах. Слуги в белых куртках и белых перчатках с серебряными подносами, уставленными бокалами с темным терпким вином. Марк тоже с подносом.

Он вслушивался в разговоры, пытался уловить смысл. Незнакомый для раба смысл. Свободные колесничие обязаны говорить что-то особенное. Но ни в словах, ни в шутках гостей барона Фейра не было и крупицы смысла. Все эти блестящие дамы и кавалеры говорили ни о чем. Смеялись над пустотой. Не над пустяками, а именно над пустотой. Даже пустячного смысла не проскальзывало в их фразах…

В вестибюле сейчас никого нет. У входа стоит пылесос-автомат, видно, горничная, прибравшись, забыла его тут, Вон та дверь справа – в кабинет хозяина, Марк приносил сюда кофе после обеда. Марк замер у двери, не решаясь открыть ее. Вдруг почудилось: сейчас, как в ту ночь, в кабинете барон с сыном укрываются от надоевших гостей.

Хозяин в кресле, юный Анри развалился на диване с бокалом в руке. Мышастого оттенка фрак, серебристый жилет, бежевые панталоны до колен, шелковые чулки и башмаки с пряжками, усыпанными алмазами. Видимо, такова последняя парижская мода, хотя вряд ли этот молокосос выбирался дальше Тулузы. Он был ровесником Марка. В детстве Анри иногда являлся в бараки рабов устраивать поединки между маленькими невольниками. Больше всего ему нравилось смотреть, как мальчишка дерется с девчонкой. Иногда он приводил своих друзей, господских сынков из соседней усадьбы, поглазеть на драку. Обожал ставить какого-нибудь слабака против крепыша на два или три года старше. Обожал кровь…

– Гарсон, вина! – потребовал наследник барона.

Марк подошел, наполнил бокал. Анри смотрел мимо «гарсона», взгляд стеклянный, пустой. У Марка дрогнула рука, он едва не пролил вино и поспешил отойти.

– Папа, одолжи мне Эбби на пару ночей, – сыночек сделал маленький глоток, изображая из себя ценителя. – А то у меня прыщи на щеках не проходят.

Прыщей на коже Анри, в самом деле, имелось в избытке.

– Ты проиграл двадцать тысяч франков в карты, – напомнил барон.

– Ма фуа! О чем ты говоришь! А граф Дюнуа? – напомнил Анри. – Он сумел продуть вчера сто тысяч. Да еще пробовал жульничать и запихал в манжеты миникомп… Но его поймали… хи-хи… У старика де Ланси повсюду стоят «жукоискатели».

«Как странно распорядилась судьба, – думал Марк. – Этот придурок – сын хозяина усадьбы. А я всю жизнь проживу рабом, собирая маисоль и моркву. А ведь я мог бы сидеть в этом кресле. Мог бы учиться в Париже… Мог бы стать членом академии, стать „бессмертным“… Марк поставил поднос на маленький столик в углу и глянул в зеркало. Чем он хуже? Хорошо сложен, среднего роста, с тонкими, узкими кистями рук. Черты его лица на редкость правильные: прямой нос, небольшой рот, высокий лоб, карие глаза, темные прямые волосы. Хотя лицо, как и у всех рабов, невыразительное.

Тут он увидел в зеркале, как барон снял с запястья комбраслет и бросил на дно нижнего ящика бюро. То, что раб может видеть это в зеркале, барон не догадался.

– Жаль, что император не ввел в бой Старую гвардию, – вздохнул Анри.

– Зачем? – фыркнул барон. – Император и так победил при Бородино.

«Когда же барон сдохнет?» – с тоской подумал раб.

«Барон никогда не сдохнет. Потому что как только старый барон умрет, появится новый», – сам себе ответил Марк и толкнул дверь.

Знакомый диван. И кресло знакомое. Столик на одной ножке, а над столиком – золотой шар галанета.

Если знать пароль, можно говорить со всем миром, со всей галактикой…

У Марка перехватило дыхание. Со всей галактикой. Он на миг позабыл, зачем явился сюда. То есть ему показалось, что за этим он и пришел: говорить с галактикой. Какой пароль может быть у барона? «Бонапарт»? Или «Аустерлиц»? Что-нибудь наверняка простое.

Протянуть руки и взять шар. Марк подался вперед. Вытянул руку… Браслет Жерара, слишком большой для узкого запястья мальчишки, соскользнул, со звоном покатившись по полу. Марк отпрянул.

Браслет… Комбраслет! Как же он мог забыть! Марк рванул ящик бюро. Браслет барона лежал на дне рядом с коробкой сигар и световым пером. Мгновение – и браслет спрятан под курткой. Марк поднял браслет Жерара. По хозяйскому комбраслету из дома не выйдешь – обман мгновенно раскроется.

Как все просто… слишком просто. Никто не подумал, что раб может отважиться на такое… может отважиться… нет, никогда… Никогда раб не посмеет… А он, Марк, – осмелился! Но чего он стоит?! Марк бросился к двери. Скорее!

Он выскочил из дома, добежал до барака. И тут столкнулся с Гарве. Младший надсмотрщик выходил из кухонной двери, облизываясь: видимо, повариха оставила для него особенно лакомый кусочек. Ростом Гарве был лишь немногим выше Марка. Говаривали, что он – незаконный сын барона, потому и получил теплое местечко. У Гарве было прозвище «погоняла».

– … Что ты здесь делаешь? Почему не в поле? – Кажется, от невозможной наглости раба надсмотрщик растерялся.

– Заходил к хозяину пожаловаться. Жерар лютует… – как ни в чем не бывало, отвечал Марк.

И тут же получил от Гарве такую оплеуху, что отлетел к стене барака.

– У тебя что, ошейник сломался, идиот? – процедил сквозь зубы Гарве. – На поле! Марш! Или будешь в грядках сидеть до нового года!

Марк медленно поднялся, стер кровь с губы. И вместо того чтобы бежать, спасаться, шагнул к надсмотрщику. Нож… ведь у него есть нож! Чтобы резать ботву ле карро. Марк не помнил даже, как заткнул его за пояс, отправляясь в поле. Гарве схватился за кобуру с парализатором. Поздно! Марк прыгнул вперед и вонзил короткий острый нож в бедро «погоняле». Тот взвыл от боли. А Марк выбил парализатор из пальцев надсмотрщика.

– Чокнутый… – прохрипел Гарве. – Тебя казнят.

– Казнят? – Марк отрицательно покачал головой. – Нет, они не посмеют казнить меня…

Он направил парализатор в грудь Гарве и нажал кнопку разрядника. Усмехнулся:

– Тю а мерде![5]

Тут же рядом возник «гусар».

– Ты слишком рисковал… – заметил он.

– А где был ты? – довольно дерзко отозвался Марк.

– Браслет у тебя? – ответил незнакомец вопросом на вопрос.

Марк потянулся к карману. А что если не отдавать? Ведь теперь он свободен, и… у него парализатор… Не так трудно нажать на разрядник. Одно усилие…

Раб уже поймал в прицел грудь «гусара», но руку с парализатором отбросило вбок, пальцы сами собой разжались, а рука до самого локтя онемела, чтобы в следующий миг взорваться чудовищной болью. Незнакомец приставил ко лбу Марка свое блестящее оружие. Ствол был холодный. Он как будто высасывал из Марка тепло.

– Знаешь, что это такое, парень? – усмехнулся Незнакомец. – Это игломет. Стоит мне нажать на спусковой крючок, и твою башку нашпигует отравленными иглами по полной программе. – Незнакомец помолчал, давая мальчишке уяснить сказанное.

– Не надо… – прошептал Марк.

– Я не хочу тебя убивать. Потому что прилетел на эту фекальную планету ради тебя, приятель. Запомни это и больше не испытывай меня. Ты мне нужен живым. – Незнакомец отступил и спрятал игломет. Потом поднял парализатор Гарве: – Где браслет?

– Он у меня в кармане.

– Давай сюда… Только очень медленно.

Марк не сразу нащупал карман. Извлек браслет. С изумлением увидел, что руки у него трясутся.

– Надо затащить Гарве в казарму рабов, – предложил Марк. – И связать. Тогда его могут не хватиться до вечера.

Незнакомец внимательно глянул на Марка:

– А ты сообразительный, парень. Только как же камеры слежения?

– Мы сейчас в мертвой зоне… – Марк облизнул губы. – Зачем я вам нужен?

– Объясню. Но не сейчас. Когда уберемся отсюда подальше. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя.

«Гусар» подхватил Гарве под руки и затащил в казарму. Марк побежал следом:

– Не убивайте его… Он не лютовал, как Жерар.

– Добрый Марк, так? – процедил сквозь зубы «гусар ».

И, как шустрый паук, вмиг оплел раненого молекулярной нитью, распустив для этого один из шнуров «ментика».

– Теперь пошли.

Без помех они вернулись в дот. Люс сидел на перевернутой пластиковой корзине и обгрызал початок маисоли.

– Ма-арк… – только и мявкнул приятель, не ожидавший возвращения собрата.

– Мы уходим, – сообщил Марк. – Инспектор нас забирает. Тебя и меня.

– Какой инспектор? – Люс перевел взгляд на незнакомца. – Этот русский гусар?.. Бородино было в про…

– Инспектор по делам невольников, – сказал Марк веско.

– Хотите маисоль? – пискнул Люс, протягивая початок незнакомцу. – С солью…

Марк усмехнулся: пока Жерар тащил его на расправу, Люс сидел здесь и жарил маисоль. А впрочем… Что еще он мог делать?

– Потом. – Незнакомец отпихнул бочку с прогоревшей ботвой, наклонился, что-то поискал на замусоренном полу и легко вырвал плиту из пола. Открылся черный провал. «Гусар» извлек из ямины несколько пакетов и свернутый в небольшую трубочку рюкзак. Незнакомец открыл один из пакетов. Внутри лежала прозрачная полоса. Спаситель Марка легко свернул ее, края соединились, и получился голубой льдистый обруч. «Гусар» отбросил кивер, надел обруч на голову, прижал палец к виску, прислушался к чему-то неведомому, удовлетворенно кивнул…

В следующий миг в руках его оказалась все та же прозрачная, ничем не примечательная полоска. Затем «инспектор» извлек из тайника серебристый бочонок. Оглядел находку и как будто остался доволен. Сбросил гусарскую форму, переоделся в простую куртку с капюшоном и брюки. Такие носят торговцы с Юга. Те, что приезжают закупать маисоль оптом. Но все равно незнакомец не походил на торговца-южанина, как прежде не походил на гусара. Костюм гусара «инспектор» спрятал в тайник, остальные вещи сложил в рюкзак.

– А куда мы пойдем? – поинтересовался Люс.

– Мы поедем. На машине. – «Инспектор» снял с решетки початок и швырнул Марку. Тот поймал, тут же перекинул на другую ладонь: горячо.

– Но как мы уйдем? – испуганно пробормотал Люс. – Наши ошейники… Хозяин… он же прикажет нам вернуться… и мы вернемся… Мы не можем уйти, – заскулил Люс.

– Я забрал хозяйский комбраслет, – сказал Марк.

– Что? – У Люса глаза вылезли из орбит.

Незнакомец тоже принялся жевать маисоль.

– У хозяина есть флайер?

– Нет, флайера нет. Есть машина… на магнитной подушке и… – услужливо сообщил Люс – «Тайфун»…

– Значит, в ближайшие два часа погони не будет. Пошли. И поскорее. Оба. – «Инспектор» взвалил на плечи рюкзак.

Он повернулся к выходу. Люс по-прежнему сидел на полу, ошалело глядя перед собой. Марк шагнул неуверенно. Остановился.

«Инспектор» обернулся.

– Идем, живо! – приказал он.

Марк вновь сделал только шаг.

«Час-то уже миновал, управляющий чип вновь включился», – дошло до него.

Люс вообще не двигался.

– За мной! – прозвучал в мозгу голос незнакомца, как прежде звучал голос барона Фейра.

Марк двинулся следом. Щеки его залила краска. В этот миг он ненавидел себя и презирал. Презирал и шел. Шел и ненавидел… человека, который ему приказал. Люс поспешно кинулся вперед, оттолкнув Марка.

Они вышли из дота и зашагали через поле, но не к усадьбе, а в другую сторону. Впрочем, ушли недалеко. То, что издали выглядело штабелем корзин, при ближайшем рассмотрении оказалось машиной, прикрытой камуфляжной сетью. Незнакомец отбросил сеть, серый бочонок и часть вещей из рюкзака переложил в багажник, взял с сиденья защитный шлем с золотым кружком управляющего чипа на щитке. Кружок этот обеспечивал контакт с авто. «Тайфун», – определил Марк. Хозяин Фейра тоже ездит на «Тайфуне» и надевает точь-в-точь такой же шлем. Ба! Так это же баронская машина. «Инспектор», оказывается, еще и угонщик!

– Вы забрали машину барона? – спросил Марк.

– Уж если у меня его браслет, то должна быть и машина. Логично?

– Машину вы взяли раньше.

– Не имеет значения. Садитесь, – приказал незнакомец. Марк и Люс безропотно подчинились, усевшись рядышком на заднее сиденье. – Молчать, что бы ни случилось. И это накиньте! – Незнакомец протянул обоим рабам светло-серые куртки из плотного нетканого материала. Он понимал, что от такого переодевания мало толку: куртка с капюшоном скроет ошейник от посторонних глаз, но первый попавшийся жандарм может потребовать откинуть капюшон и расстегнуть ворот. Особенно когда увидит низко опущенные головы и характерно вздернутые плечи – осанка мгновенно выдаст невольников.

– Граница открыта! – передал «инспектор» команду через комбраслет.

Взвыли нагнетатели, и машина понеслась напрямик над полями. Справа за овощехранилищем Марк заметил силуэты всадников. Репетируют… Но разглядеть как следует ничего не сумел: минута, и они миновали границы усадьбы. Машина поднялась, преодолевая кустарник, высаженный вдоль магистрали. «Тайфун» развернулся и помчался над дорогой. Скорость сразу возросла. Между активирующим полотном и днищем машины посверкивала синяя полоса.

– Кто ты? – спросил Марк. Впрочем, он не был уверен, что незнакомец ему ответит.

Но тот ответил:

– Военный трибун Флакк.

Трибун?

– А трибун – это какому чину соответствует? – робко подал голос Люс.

– Чину полковника.

Откуда он? Неужели из Старой гвардии императора? О гвардейцах рассказывали удивительные вещи. Будто бы они могут появиться в любой точке Колесницы и исполнить волю императора. Только какое дело Старой гвардии до двух рабов барона Фейра? Император и гвардия заняты вопросами куда более значительными.

Навстречу беглецам попадались машины на магнитной подушке: ползли возле самого полотна окутанные синими разрядами тяжелые грузовики, над ними стайками скользили легкие скутеры. На человека в одежде торговца-южанина и двух его спутников никто не обращал внимания.

Трибун сделал пару глотков из фляги и передал ее Марку. Тот хлебнул. Оказалось – довольно терпкий и хмельной напиток. К тому же питательный: чувство голода тут же пропало. А ведь с утра, кроме початка маисоли, Марк ничего не ел.

– Куда мы едем? – спросил Марк.

– В пустынный сектор, – ответил трибун. – То есть на перевал.

Он глянул на голограмму компа, управляющего машиной.

– Почему вы взяли меня с собой? – спросил Марк.

– Я же сказал: ты мне нужен.

– Вам нужен раб?

– Нет. Мне нужен именно ты, Марк. Ты не всегда был рабом. Ты родился свободным. И не здесь…

– Не здесь, – эхом отозвался Марк.

Да, когда-то была другая жизнь на другой планете. Но воспоминания о том времени сохранились весьма смутные. Обрывки, осколки. Яркие картинки, отдельные фразы. Чьи-то лица… До пяти лет он жил вместе матерью на Вер-ри-а. Колониальная планета – сплошная торговая фактория, здесь продавали все, что можно купить в галактике, и даже то, что нельзя купить, тоже предлагали – из-под полы. На всю жизнь Марк запомнил запах Вер-ри-а – аромат пряностей, смешанный с испарениями эршелла, и еще какой-то сильный цветочный запах (груш, яблонь?). Он не знал, что за сады росли на Вер-ри-а, но помнил: в ту последнюю весну на Вер-ри-а деревья были сплошь облиты темно-розовым цветом, а тротуары, площадки для скутеров, плоские крыши домов засыпаны свернувшимися лепестками. Улицы, забитые народом, голограммы вывесок. В память врезалась одна – на ней какая-то женщина с тяжелыми медными волосами поворачивалась, то выгибаясь, то делая сальто, а вокруг нее порхали прозрачные стрекозы. За порханием разноцветных стрекоз Марк мог следить часами. «Что это, мама?» – спрашивал он.

«Реклама новых космических челноков, дорогой».

«Для чего они?»

«На космическом челноке можно улететь с планеты».

«Я хочу такой».

«Ты хочешь улететь от меня, глупенький?»

«Нет, я хочу поспать… там так интересно, во сне…» – Он любил свои замечательные сны. И главное, в своих снах Марк был почти всегда взрослым и совершал такие удивительные вещи…

«Ты никому не должен рассказывать про эти сны, сынок, они твои, только твои», – говорила мать.

Значит, он все-таки видел сны когда-то.

Воспоминания шли обрывками. То розовое щедрое цветение, а потом сразу, поперек ярко-синего неба (на Колеснице оно никогда не бывает таким синим, а всегда как будто дымкой подернуто) – падающий конус антигравитационного генератора. Потоки фиолетовых и белых искр, а посреди голубого – черное дрожащее пятно, и из рваной дыры вываливаются белые круглые шары, на них невозможно смотреть, они слепят… А потом рассыпаются пригоршнями разноцветных огоньков. Вот, наискось прорезая небо, проносится звено серебристых треугольников. Марк знает, что это планетарные истребители, способные летать и в атмосфере, и в космосе. Он видел их много раз – в последние дни они появлялись часто. Теперь истребители полого уходят вверх, оставляя за собой пушистые белые нити, которые повисают в воздухе и не опускаются вниз. Истребители превращаются в россыпь серебряных точек, и тогда им навстречу мчатся другие точки, куда более крупные и темные. И опять вспыхивают огоньки. Обычно один яркий, а вокруг много других, помельче…

А потом лавина оранжевого огня. Исчезают вышки космодрома, крыши домов, и сразу после огня – каменное крошево, пыль, они с матерью лежат в какой-то яме, сверху их накрывает легкая ткань, осколки металла и камней сыплются на эту ткань, но не причиняют им вреда.

«Сейчас… сейчас все кончится…» – повторяет мать.

Марк чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, он хочет вырваться, хочет бежать, но мать не пускает его, вжимает в серый душный песок. Песок набивается в рот и нос, не дает дышать. Марк задыхается. Потом сила в маминых руках исчезает. Они становятся совершенно безвольными, какими-то тряпочными. Вместо силы Марк ощущает одну только непомерную тяжесть материнских рук. Он кричит. Но мама почему-то ему не отвечает.

Очень жарко. Жар идет снизу и сверху.

А потом сразу провал. Тьма. Боль. Или он потом придумал, что была боль? Да, если тьма, то и боль… они рядом. Но когда свет, не значит, что хорошо. Потому что потом свет был ослепительный.

Марк стоял в каком-то помещении с белыми стенами, вместе с другими детьми. Голыми, дрожащими, голенастыми. У всех губы дрожат, но дети боятся плакать от страха. Нет, один, кажется, решился. Закричал.

Марк не понимал, что происходит.

Сначала их поливали вонючим раствором, потом они шли босиком по холодному скользкому полу, белому, как все вокруг. Девочка слева от Марка поскользнулась и упала. Тогда он заметил, что у нее на шее желтый ошейник с высоким назатыльником. Да, детей было много, все они были голые, обритые наголо, даже брови сбриты, но у одних были ошейники, а у других нет.

«Еще один…» – услышал Марк мужской голос, и чья-то сильная рука выдернула его из толпы.

Мужчина взял его на руки, поднял высоко над головой. Марк увидел очень бледное лицо с тонкой полоской губ, черные, лишенные ресниц глаза. Марк задохнулся от отвращения и страха. Мужчина втолкнул Марка в маленькую комнату, где были еще два мальчика, а за столом сидела женщина в зеленой бесформенной рубахе.

– Сделай анализ генетического кода и запиши номер. – Мужчина подтолкнул Марка к столу женщины. Стол был пуст, на его белой поверхности горели красные значки световой клавиатуры. Дверь захлопнулась.

Зато отворилась другая дверь, из нее вышел какой-то человек. Мужчина? Женщина? Не разобрать. Потому что весь с головы до ног человек был окутан мутной пленкой, и только лицо его под блестящим колпаком можно было разглядеть – острый нос, близко посаженные глаза, безгубый рот. При каждом движении он весь шуршал, а на запястьях у него вспыхивали разноцветные браслеты, синие и красные. Марку показалось, что он различает какие-то цифры. Он уже тогда знал цифры…

Шуршащий человек ткнул пальцем в Марка и сказал женщине:

– Идентифицируй.

В следующий миг женщина ухватила Марка за шею, притянула к себе, раскрыла ему рот, чем-то кольнула в щеку, затем шуршащий человек подхватил Марка на руки и запихал в кокон. Там было не шевельнуться – руки и ноги тут же обездвижились. Марку показалось, что он и дышит с трудом. Он хотел закричать, но не мог. Он даже губами шевельнуть был не в силах. Глаза сильно резало, как будто в них попал песок. Тут Марк почувствовал, как в шею что-то впилось. Что-то холодное, мерзкое. Игла? Почудилось, что это живая тварь: она вгрызалась все глубже и глубже. Ужасная боль. Но он не мог закричать.

А потом провал. Похожий на те провалы, что называют сном рабы барона Фейра. Мертвая тьма.

Тогда такой провал случился впервые.

Маленький Марк очнулся в большом помещении. Здесь светила одна-единственная мутная желтая лампа, дети лежали прямо на полу.

Марк тронул пальцами шею и понял, что ему надели ошейник.

Пять лет он был свободен… пять лет… и двенадцать лет прожил рабом…

– Эй, Марк, что с тобой? – тряхнул его Люс за плечо.

– Ничего. Просто вспомнил…

– Что именно?

– Другую планету. Иную. Вер-ри-а.

– А вы из Старой гвардии императора? – спросил у трибуна, набравшись смелости, Люс.

– Нет, – отвечал Флакк.

– Так вы не «старик»? Тогда кто? И что вам, ма фуа, нужно? – спросил Марк.

– Я – военный трибун Четвертого сдвоенного космического легиона Республики Луций Валерий Флакк.

– У императора нет Четвертого сдвоенного легиона… У него нет легионов, кроме иностранного. Только дивизии, корпуса, бригады… – Марк осекся, потому что сообразил, что трибун произнес не «императора», а «Республики». – Так вы…

– Я с Лация. Догадался, наконец? – Впрочем, в голосе Флакка не было торжества или превосходства. Он говорил, как всегда, ровно.

– Но я-то вам зачем? – растерянно пробормотал Марк.

– Если кратко: ты мой дальний родственник. Я должен тебя спасти. Остальное объясню потом.

– А я?.. – спросил Люс.

– Тебя прихватил за компанию.

– Ничего не понимаю. Ведь я жил на Вер-ри-а… – сказал Марк.

– А родился ты на Лации. Когда с тебя снимут ошейник, ты многое вспомнишь…

– Снимут ошейник? – Марк обомлел. – Вы же меня убьете…

– Да нет же… С чего ты взял?

– Так на Колеснице казнят рабов. Или вы не знаете? – Марк вздохнул. – На Лации, наверное, ничего о нас не знают. Иначе вы бы не вырядились в этом году русским гусаром. Так вот, если раба приговаривают к смерти, его отводят в подвал и снимают ошейник. Раб без ошейника лежит на полу. Хлеб и воду ставят в противоположный угол камеры. Рядом никого. Никого, кто бы дал напиться или протянул крошку хлеба. Вода и хлеб… Они слишком далеко, не дотянуться. Встать раб не может. Потому что изуродованная шея не может удержать голову, будет голова болтаться на туловище, как шарик на веревочке. Разумеется, тут же переломятся позвонки и… крак. Смерть… или паралич… И так приговоренный лежит, лежит, боясь пошевелиться. Он понимает, что рано или поздно умрет, что выхода нет. Но пока раб лежит, он живет. Гадит и мочится под себя, боится спать, потому что во сне может резким движением сломать шею. Иногда смельчаки пытаются придерживать голову руками и ползти… ползти за водой и хлебом. Но они умирают… все. Говорят, лучше сразу встать. Встать и умереть. Тогда смерть неминуема… А мучения краткие.

– Вот глупец, – покачал головой Флакк. – С тебя снимут ошейник и заменят протектором на первое время, пока мышцы не восстановятся. Или ты всю оставшуюся жизнь хочешь быть рабом?

– Я что, получу свободу? – Марк задохнулся.

– Конечно!

– Честно говоря, никогда о таком не слышал. На Колеснице никто не отпускает рабов на волю. Ошейник разомкнут лишь после смерти. Когда со старого раба снимают ошейник, шея у него тоненькая, с пепельной сморщившейся кожей, точь-в-точь как у куренка. Я видел однажды… – Марк передернулся.

– И что… все годы с тебя ни разу не снимали ошейник?

– Конечно. Только вшивали куски пластика. Погодите… Но раб без ошейника сходит с ума. Как же так? Я тоже того… рехнусь?

– Это все сказки, малыш. Ты станешь свободным – только и всего.

Он станет свободным… Марк огляделся, как будто видел окружающий мир впервые. По краям дороги тянулись деревья в осеннем красно-желтом наряде. Вдали синели отроги Диких гор. Все краски вдруг сделались ярче, воздух – прозрачнее, и даже стойки стабилизаторов вдоль дороги стали мелькать чаще. Свобода? Что это такое? Марк не мог представить. Он был свободен в детстве. «Свобода» и «детство» слились в его сознании.

– Желаете подключиться к ведущей шине магистрали? – спросил управляющий компьютер «тайфуна».

– Нет. Автономный режим, – приказал Флакк.

Они проехали еще три километра без приключений. Но у границы сектора Фейра их обогнал жандармский скутер. Мигнули сигнальные огни. «Остановиться!», – велел механический голос.

– Останови! – приказал машине трибун.

«Тайфун» тут же завис над дорогой.

Жандарм спрыгнул со скутера, подошел. Марк разглядел на синем мундире нашивки сержанта. Трибун, не поднимаясь, протянул руку. Жандарм коснулся своим комбраслетом золотого, украшенного драгоценными камнями комбраслета на руке Флакка.

– Добрый вечер, барон Фейра! – воскликнул коп, подобострастно глядя на трибуна и сгибая спину. – Хороша ли дорога, мсье? Достаточно ли гладкая для барона Фейра?

– Камней пока не встречал, – последовал ответ. Жандарм отступил, и «тайфун» помчался дальше.

Марк не помнил, как уснул. «Тайфун» слегка покачивался, унося его все дальше от усадьбы Фейра, и незаметно вкрадчиво убаюкал. Марк на миг прикрыл глаза, а когда открыл, все вокруг изменилось. Осенний день короток. Небо все более наливалось красным. Фаэтон должен был вот-вот сесть, и Селена Прима, сейчас желтая, круглая, как зерно маисоли, висела в небе. Дикие горы темнели уже вдали, за спиной, а сама машина мчалась по пустынной дороге. И вокруг – лишь скалы, красноватый песок, кусты серой пыльной травы. Попадались отдельно стоящие деревья – серые морщинистые стволы, все в наростах, толстые ветви увешаны плотными шарами мелкой жесткой листвы. Стадо низкорослых местных оленей трусило, не обращая внимания на несущийся над дорогой «Тайфун». Там, за перевалом, который беглецы недавно миновали, остались поля красноватой земли, влажная пышность зеленых лесов с воплями древесных ящериц и уханьем ночных птиц, богатые усадьбы и сонные городки. Здесь же была скудость полупустыни, где всегда мало дождя, мало еды, и смерть подстерегает на каждом шагу.

Недалеко от дороги возвышался блестящий купол, утыканный многочисленными антеннами и консолями с сенсорными блоками. Вокруг него шла полукругом «юбка» из солнечных батарей. В этой зоне немало заводов-автоматов. Интересно, они в самом деле автоматические? Или внутри копошатся, никогда не покидая купола, все те же рабы?

На месте водителя по-прежнему сидел трибун. Впрочем, непосредственно управлять «Тайфуном» ему не было нужды: пока машина мчалась над дорогой, всем заведовал миникомп. Люс дремал рядом с Марком на сиденье, откинувшись на спинку.

– Скоро приедем? – спросил Марк у трибуна.

– Через пару часов. Пить хочешь? – Лациец протянул Марку бутыль.

Юноша сделал глоток. Вода оказалась тепловатой. Перекусить пришлось пищевыми таблетками. Марк разбудил Люса и отдал приятелю половину своего ужина.

– Что мы будем делать? – спросил Марк у трибуна.

– Похоже, сейчас нам придется заняться вон тем летуном.

Рабы обернулись.

Трибун Флакк разглядывал что-то в бинокль. Скорее всего – черную точку в небе, что быстро росла, приближаясь.

– Полицейский флайер, – сказал наконец трибун.

– Это… за нами? – шепнул Люс.

– Спросить не успеем, – усмехнулся Флакк. И приказал компу: – Открой багажник.

Крышка багажника «Тайфуна» поднялась, и оттуда выпрыгнул серебристый бочонок. Тот самый, что трибун ранее хранил в доте. Отделившись от машины, бочонок на мгновение завис над дорогой, потом выпустил струю горячего газа и поднялся метров на десять. Развернулся. Тонкий красный лучик блеснул, коснулся корпуса флайера и тут же исчез. Потом вновь возникла красная светящаяся черта. На корпусе летящего флайера взбухла ослепительно яркая полоса, и машина развалилась надвое, работающие нагнетатели разнесли обе половины корпуса в разные стороны. Вниз посыпались люди, незакрепленные приборы и багаж. Прежде чем рухнуть, одна половинка флайера, повинуясь агонизирующему разуму искина, выпустила ракету. Но едва ее серебристый корпус возник на фоне гаснущего неба, как красный лучик впился в него, следом второй луч разрезал ракету пополам. Она рассыпалась брызгами белых и красных огней, напоминая фейерверки, которые так любят запускать в новогоднюю ночь, чтобы потом из этих огоньков сложились огромные алые буквы, а из них слово – «НАПОЛЕОН». Но сейчас никакого слова не сложилось. На фоне заката причудливо извивались полосы серовато-желтого дыма. Бочонок замыкал круг над останками флайера. Вновь прицельный луч наметил жертву среди рухнувших обломков. Белая вспышка, обломки, брызги пламени…

Расправившись с преследователем, бочонок догнал «Тайфун» и скользнул в багажник.

– Бот это да! Автономный бластер! – ахнул Люс.

– Засада впереди! – сказал Флакк.

Далеко впереди громоздилось что-то бурое, огромное, будто поперек дороги была возведена стена.

– Видимо, нашли Жерара… или Гарве, – решил Марк и добавил обреченно: – Теперь нам не уйти.

– Цель по курсу! – отдал трибун приказ автономному бластеру.

Бочонок устремился вперед. А «Тайфун» свернул с дороги и помчался прямо над высохшей, залитой красными лучами пустыней. Гравитационные разрядники лишились дорожной опоры, и летучая машина начала рыскать.

– Так нас сложнее засечь, – пояснил трибун.

Над дорогой полыхнуло оранжевым. А потом прикатился грохот…

– Жандармы решат, что это мы там взорвались! – воскликнул радостно Люс.

Марк в этом сомневался. Видимо, как и трибун.

– Нет, они будут нас искать, но это не… – Флакк не закончил фразу.

«Тайфун» подбросило в воздух, перевернуло вверх днищем, грохнуло о камни, сминая корпус. Вновь подбросило и вновь перевернуло. Марк не успел испугаться. Амортизаторы стиснули тело с двух сторон, стало трудно дышать и невозможно пошевелиться. Марк лишь смотрел, как кувыркается перед глазами красное небо с оранжевым диском Фаэтона в центре. Краем глаза он заметил искаженное лицо Флакка почему-то прямо перед собой. И еще – брызги красного, летящие во все стороны во время каждого кувырка. Потом Марка ударило в грудь, он задохнулся и потерял сознание.

«Черт… надо было ввести в бой Старую гвардию…», – сказал кто-то в темноте.

– Кажется, приехали…

Марк попытался разлепить глаза. Веки запорошил песок. Проклятый песок набился в рот. И нос. Как тогда, в детстве. Во время штурма Вер-ри-а. Но теперь во рту еще было полно крови. Крови, смешанной с песком. Марк стал отплевываться. Получалось плохо. Закашлялся. Боль тут же вспыхнула в затылке и под ребрами.

– Ползи сюда, – сказал все тот же голос.

Марк, наконец, проморгался и открыл глаза.

Пустыня вокруг казалась серебристо-серой, залитая светом двух лун Колесницы. Селена Прима и Селена Секунда старались вовсю. Против первой луны Селена Секунда казалась огромной, она висела как раз над кромкой Диких гор, и вокруг ее белого лика дрожал розоватый ореол. Кроме двух Селен, в небе двигались еще несколько ярких точек – боевые орбитальные станции Колесницы.

– Я жив? – зачем-то спросил Марк, сплевывая песок с кровью.

– Пока. Но, возможно, это продлится недолго.

Юноша с трудом узнал голос трибуна. Метрах в десяти справа вверх днищем лежал «Тайфун». От искореженного корпуса поднималась скудная струйка черного дыма. Неподалеку сидел, прислонившись к камню, Флакк. Он почему-то сжимал двумя руками ногу. Люс лежал тут же рядом ничком и не двигался.

Марк встал на четвереньки. Выпрямился. Его шатало.

– Как… кто… – он и сам не знал даже, о чем хочет спросить. Мысли путались. – Люс… – наконец выдавил он.

– Ничего страшного. Небольшая контузия. А вот со мной – хуже. Помоги перевязать. Там. В машине… Должна быть аптечка. Красный контейнер… Ищи…

Марк пошел к искореженной машине. В ушах шумело. Кроме того, он не мог точно определить расстояние. Протянул руку и схватил пустоту. Присел на корточки. Вгляделся, часто моргая. Потрогал какую-то железяку. Отдернул руку: обломок оказался горячим. Перевернуть «Тайфун» юноша не мог. Машина лежала, опираясь на изуродованную раму. Под раму можно попробовать залезть. Марк лег на спину, оттолкнулся ногами… и очутился под грудой металла и дымящегося пластика. Почти сразу разглядел под вывернутым сиденьем что-то красное. Аптечка. Ему повезло. Дотянулся, хотя и не сразу. Извиваясь червем, выполз обратно. Почему-то только теперь подумал, что залезать под машину было безумием. Может быть, Флакк отдал ему приказ через комбраслет? Марк нахмурился. Разве?.. Нет. Приказа не было. Марк сделал это сам. По своей воле.

Прихватив аптечку, Марк вернулся к раненому.

Трибун по-прежнему пытался зажать кровоточащую рану. Пальцы его в лунном свете казались черными. «Это кровь», – сообразил Марк.

– Молодец, парень. Я бы взял тебя в свою когорту. Теперь достань баллончик с регенератором. И дай сюда. Сам держи здесь. Надави. Сильнее. Надо остановить кровь. Ну же! Сильнее дави!

Марк зажмурился. Он не желал видеть, во что превратилась нога Флакка. Повыше колена какая-то неровная яма, полная густого желе.

«Только бы не потерять сознание», – подумал Марк. Его мутило. То ли после взрыва «Тайфуна», то ли от вида крови.

Слышалось слабое шипение: трибун заливал рану регенерирующим составом.

– Ну, кажется все… Идти я, конечно, пока не смогу… Эй, да открой ты глаза, открой, кому говорят! Ты что, уплыл? – Флакк тряхнул юношу за плечо.

Марк вздрогнул и очнулся.

– Гляди, какая великолепная нога… – хмыкнул раненый.

– Точно… как новенькая.

Нога выглядела, как ненастоящая: вместо кожи гладкая пленка. Трибун надел себе на руку манжету с искусственной голубой кровью. Манжета сжималась на глазах: раствор уходил в вену катастрофически быстро. Сколько таких манжет имеется в запасе, Марк не знал.

– Мы очень быстро приехали, – заметил он с мрачной улыбкой.

– Хозяйский «Тайфун» не был оборудован минными ловушками. Я этого не учел.

– Тю а мерде, – сказал Марк, решив, что трибун его вряд ли поймет.

– И притом жидко, – согласился Флакк. – Колесница и Лаций когда-то воевали… – пояснил на всякий случай.

Люс уже пришел в себя и теперь сидел на песке, скрестив ноги и обхватив голову руками. Лицо у него было совершенно отсутствующее. А волосы синие – перемазанные эршеллом. К счастью, эршелл не горит.

– Люс, – Марк осторожно тронул приятеля за плечо.

– Я сейчас пойду… я сейчас пойду… пойду… пойду… – забормотал Люс.

– Это я, Марк…

– Пойду… пойду… пойду… сейчас…

– Ма фуа! Похоже, у него накрылся чип, – прошептал Марк. – Сбрендивший чип сведет с ума… Я видел. Это точно. Это не сказки. Клянусь Фаэтоном!

Но трибун и не собирался спорить. Отталкиваясь руками и волоча раненую ногу, Флакк придвинулся к Люсу, вытащил из нагрудного кармашка металлический стержень.

«Щуп», – догадался Марк, и его затошнило.

В следующий миг из цилиндра высунулась блестящая игла. Флакк приподнялся и всадил иглу в щуп ошейника. Люс вздрогнул, дернулся и обмер. Глаза остекленели, с нижней губы, пузырясь, потекла струйка пены.

– Не смотри, – посоветовал трибун. Марк отвернулся.

«Я выглядел точно так же…» – мелькнула мысль.

– Мне удалось ослабить связь Люса с ошейником. Примерно на час. Потом процедуру придется повторить.

– Сколько р-раз… – Голос предательски дрогнул.

– Все зависит от того, как быстро мы пойдем.

– Что произошло? – спросил Марк. – Ну… почему взорвалась машина?

– Мина-ловушка, – отвечал Флакк. – Торчала здесь еще с последней войны. Разрядилась на девять десятых. Иначе бы от нас мало чего осталось. Иди, посмотри, что стало с транспортной платформой. Вряд ли ты сможешь меня далеко утащить на закорках без компенсаторов. Да скорее. Ты что, спишь на ходу?!

Марк направился к разбитой машине. И зачем они только ушли с дороги? Ехали бы себе и ехали. Там, правда, засады одна за другой… Ну а здесь мины. Транспортную платформу удалось найти быстро. Но, увы, в плачевном состоянии. Антигравитационные сегменты превратились в крошево. Уцелел лишь один блок из двадцати.

Марк вытащил его из груды хлама и принес Флакку.

– Негусто. Один блок компенсирует пятьдесят килограммов, не больше. Остальные килограммы придется отрывать от планеты твоим хилым мускулам. А теперь ложись, – приказал он Марку. – И приятеля своего уложи. Тут, за камнем.

Они послушно приникли к остывающему песку. Послушно, как и положено рабам.

Люс не сопротивлялся, когда его ткнули лицом в песок – кажется, он не понимал, что происходит. Трибун накрыл их серым полотнищем. Оно казалось плотным, но сквозь «ткань» можно было видеть свет, даже очертания огромного камня, за которым они схоронились. Марк вспомнил тот защитный плащ, что накрывал его и маму с головой во время взрыва на Вер-ри-а.

Трибун приподнялся. Марк почувствовал, как напряглось его тело. Вспыхнул луч бластера…

– Зажмите уши, – приказал Флакк и рухнул рядом на песок.

Люс приказ услышал, но не понял. Марк кое-как сумел прижать к ушам ладони Люса. Потом заткнул уши сам. Тут и рвануло.

Сверху на ткань сыпался песок, летели камни. Марк не чувствовал ударов. Как не чувствовали их Люс и трибун.

– В войну мины-ловушки делали часто с двойным зарядом. На первом подорвется кто-нибудь, легионеры спешат на помощь, набегут, а тут сразу второй взрыв, мощнее первого. Любой наблюдатель в жандармской префектуре решит, что взорвалась мина-дубликат.

Марк поднялся, глянул на столб дыма и чудовищный черный остов, торчащий посреди оплавленного песка.

– Пошли! – Этот приказ прозвучал в мозгу Марка, отданный через комбраслет барона Фейра. Юноша вздрогнул и повернулся к Флакку. За последние часы он позабыл, что кто-то имеет право отдавать ему приказы. От обиды у Марка задрожали губы, но он не посмел противиться. Прикрутил ремнями к спине обломок транспортной платформы, потом взвалил трибуна на спину и зашагал к зарослям мощных, но почти не дающих тени деревьев.

– Люс пусть идет впереди тебя, – продолжал руководить Флакк. – Он соображает плохо. Может затеряться.

Они шагали так с час. К исходу этого часа Марк полностью выдохся. Даже если учесть работу компенсационного блока, Марк тащил на спине килограммов сорок или пятьдесят.

– А ты летал на истребителе, трибун?

Марку казалось, если они будут разговаривать, то идти станет легче.

– Я летал и на челноке, и на звездолете класса «Циклоп». Ничего особенного. Вся премудрость: общаться с искином и не требовать от него невозможного. Дрянная посудина, не знаю, почему ее до сих пор не сняли с вооружения. Но это так… по долгу службы. А долг мой – командовать космическими легионерами.

– У них тоже есть ошейники? – спросил Марк.

– Нет, конечно. С чего ты взял?

– Как же вы отдаете команды?

– Через комбраслеты.

– И легионеры слушаются?

– Отлично выполняют приказы. Погоди!.. Великолепно! Остановись здесь!

Марк замер.

Трибун указал на черную нору в песке:

– Логово песчаного тигра. Залезайте. Живо! Люс! Куда его понесло?!

Марк опустил раненого на песок и побежал за приятелем, который брел дальше, не обращая внимания на окрики трибуна. Знаками указал на дыру под корнями огромного безлистного дерева.

Люс покорно встал на четвереньки и заполз в нору. Следом Марк затащил раненого трибуна. Втроем они укрылись в зверином жилище без труда.

– А что если явится хозяин? – спросил Марк. – В этом случае я бы предпочел нору песчаного кролика.

– Норки кроликов тоже есть. Мы прошли мимо, а ты их не заметил, – отозвался Флакк. – Не знаю, как ты, а я вряд ли помещусь в домике песчаного кролика… К тому же… кролики больно кусаются. Мне в детстве один такой малыш откусил палец. А знаешь, как противно таскать двенадцать дней на руке регенерационную камеру?

– Долго мы будем лежать здесь? – спросил Марк, после того как они устроились в пустующем логове. – Зачем мы здесь? Чего ждем?

– Для раба ты задаешь слишком много вопросов. Будь добр, помолчи.

Воняло отвратно. К тому же прямо под боком у Марка валялись осколки крупных костей, пожалуй, даже крупнее человеческой берцовой кости. Пока светил ионный фонарик, Марк сумел разглядеть, что кости обглоданы дочиста.

– Надо подождать, пока явятся жандармы и на месте установят, что от нас не осталось даже молекул, пригодных для анализа. – Трибун говорил шепотом. Все приборы они выключили, кроме одного датчика: его голубой глазок светился в темноте. – Что-то они не торопятся. Видимо, в самом деле уверены, что мы мертвы. Нет, ошибаюсь. Мчатся.

– Они не засекут нас?

– Нет. Только тихо. Жандармы для виду могут сделать пару кругов вокруг места аварии. Мне бы не хотелось, чтобы эти кролики откусили нам пару пальцев.

А что если выскочить из норы и бежать, бежать? Рвануть хотелось невыносимо. Так хотелось, что сводило ноги, и для того чтобы остаться на месте, приходилось царапать ногтями дно пещеры.

– Не могу… – прохрипел Марк. – Бежать надо.

– Тихо! – выдохнул Флакк. – Лежать! И молчать! – прозвучало в мозгу.

Марк послушно распластался на песке. Теперь он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, ни закричать. Хотя кричать хотелось невыносимо.

Жандармы пробыли на месте аварии дольше, чем предполагал трибун. Флакк успел сменить манжету с голубой кровью, а датчик показывал, что жандармы все еще осматривают место катастрофы. Желание Марка бежать несколько ослабло, Он уже мог сам справляться с собой, вмешательства извне не требовалось.

«Я слишком привык, чтобы мной управляли, – без труда проанализировал Марк случившееся. – Теперь, лишившись приказов барона Фейра, потерял голову. Буквально. Флакк правильно сделал, что отдал мне приказ через браслет. А если попробовать самому себе отдать приказ? Интересно, получится? Нет? Эй, Марк, дружище, будь добр, перевернись на другой бок».

Он без труда перевернулся. Отлично. Это уже кое-что.

– Прекрати ворочаться! – прошипел трибун. «А теперь пойми, что от тебя сейчас зависит жизнь остальных. Флакк ранен, Люс не в себе. Если ты будешь трусить, то угробишь остальных…»

В этот раз получилось не до конца. Полицейских он бояться не перестал, но страх померк, с ним уже вполне можно было справиться, как с коликами в животе после обильного обеда в день рождения барона Фейра – единственный день, когда рабов кормили до отвала.

– Похоже, вигилы… то есть жандармы, собираются отбыть, – шепнул Флакк. – Все, улетают. Не дыши! – приказал он через комбраслет.

У Марка тут же прекратилось дыхание. Как ни силился он вздохнуть, губы беспомощно хватали воздух, но в легкие не попадало ни капли. Он же так умрет! Зачем! Прекрати! Марк ухватил трибуна на плечо и с силой встряхнул. Вымолвить он не мог ни звука, лишь хрипел.

Скорее же! Скорее! Еще миг, и Марк потеряет сознание.

– Дыши! – шепнул Флакк, догадавшись, что произошло.

Марк судорожно втянул в себя воздух.

– Мерд! Зачем? Зачем?

– Ты что, напрямую воспринимаешь любые приказы? – обескураженно прошептал Флакк.

– Через браслет… Да… – выдавил Марк между частыми вдохами.

Выждав немного, трибун велел вытащить себя наружу. Огляделся, поводил из стороны в сторону приборчиком.

– Можем уходить. К утру нам нужно добраться до челнока. Идти придется всю ночь.

– Идти и нести тебя, – уточнил Марк.

– Понесешь, – кратко отозвался трибун. Опять его приказ прозвучал в мозгу.

Люс был совсем плох; несмотря на повторную инъекцию, он почти не разговаривал и двигался как сомнамбула.

Из норы Марку его пришлось вытаскивать, как раненого трибуна, – на себе. Селена Секунда уже обошла полнеба. Скалы и песок вокруг сияли серебром. Где-то совсем недалеко, за грядой песчаника раздавалось громкое уханье. Марк не знал, что за зверь так кричит, и невольно ежился.

Флакк уже мог двигаться, опираясь на корявый сук вместо трости. Трибун снял с запястья управляющий браслет барона Фейра, положил на камень.

– Помоги мне отойти на десяток шагов, – приказал он Марку. – И достань из багажа бластер.

Раб все исполнил. Флакк вынул бластер из кобуры. Прицелился. Блеснул луч, и браслет развалился на части.

– Теперь тебе никто больше не сможет приказывать, – сказал трибун, протягивая Марку кобуру с оружием. – Повесь себе на пояс. Неизвестно, с кем придется встретиться.

Ношу распределили, как прежде: Марк должен был нести раненого трибуна, Люс – мешок с припасами, оружием, запасными батареями и инструментами. Мешок, впрочем, сделался немного легче: перед тем как отправиться в путь, они перекусили хлебом из маисоли, белковыми таблетками и вином. У трибуна имелась при себе небольшая бутыль. Все выпили из нее по паре глотков. Марк никогда прежде не пил настоящего виноградного вина и чуть-чуть захмелел даже. Правда, на кухне, случалось, рабы допивали из бокалов шампанское, бургундское… кому-то и глоток коньяка доставался… Но Марк никогда не пробовал опивки за господами. Гордость мешала. Гордость… Никому он об этом не говорил. Его бы подняли на смех. Гордость! Какая у раба может быть гордость?!

– Фалернское вино великолепно, – объявил трибун. – Лучше, чем на Старой Земле.

– А если бы я был ранен? Ты бы бросил меня? – спросил Марк. – Или так же тащил на себе?

– Никто не слышал, чтобы патриций Лация бросил раненого друга и ушел. И никто не слышал, чтобы космические легионеры наплевали на своего товарища.

– Разве я твой друг?

– Ты можешь им стать.

Марк вспомнил тестирование ошейника и закусил губу. Не слишком удачное начало дружбы. Но с другой стороны… Он поглядел на изуродованный браслет. Приказов больше не будет!

М-да… Ведь теперь бывший раб может бросить раненого и уйти: Флакк над ним больше не властен. Рабский ошейник по-прежнему есть, а господин исчез. Юноша покосился на трибуна. Тот улыбался. Марк был почти уверен, что трибун думает о том же самом.

«Я отношусь к своим рабам как строгий отец, – вспомнились наставления барона Фейра, которые чип по утрам транслировал в мозг рабов. – И требую послушания. Беспрекословного выполнения приказаний…»

Чтоб тебе дожить до Ватерлоо, хозяин!

– Ладно, пора двигаться. Седлай своего скакуна, трибун. – Марк поднял блок платформы, выпрямился и застыл.

Перед ним всего в десятке футов, на скале сидел, подобравшись, песчаный тигр. Зверь походил на статую, отлитую из серебра, но горящие желтые лаза его выдавали, да еще подрагивал ядовитый коготь на кончике хвоста, да летучий воротник начал приподниматься – это означало, что тигр вот-вот прыгнет. Марк не мог пошевелиться. Он даже позабыл, что у него на поясе висит оружие.

– Вправо! – услышал Марк возглас трибуна.

Марк прыгнул, будто не на песок падал, а нырял в воду. Он еще не успел удариться локтями и боком об острые камни, как увидел, что зверь взвился в прыжке, и одновременно в воздухе блеснули серебристые иглы.

Зверь издал не рев, и даже не крик, а какой-то всхлип, тяжкий выдох всей грудью. Когда Марк поднялся, песчаный тигр лежал на песке, вытянувшись, и огромные его лапы, увенчанные острыми черными когтями, беспорядочно раскинулись. Задние, впрочем, еще дергались, как и ядовитый шип на хвосте. Воротник, помогающий тигру совершать его невероятные прыжки, по-прежнему топорщился. Марк подошел. Один глаз тигра сделался лимонным и остекленел, второго не было вовсе – две из десятка игл угодили в правую глазницу.

– Великолепная тварь… – заметил Флакк.

– Ты спас мне жизнь… – Марк запнулся, не зная, какими словами раб должен благодарить патриция с планеты Лаций. Но трибун, казалось, не заметил его растерянности.

– Ну так запомни, чем ты мне обязан, когда станешь Марком Валерием Корвином.

– Да, я запомню, я на всю жизнь запомню… – Марк запнулся. – Что ты сказал? Марк… Валерий Корвин? То есть…

– Я же говорил тебе: мы в дальнем родстве. Ты – Валерий Корвин, я – Валерий Флакк.

– Выходит, я – патриций?

– Можешь им стать. Если сенат восстановит твои права.

– Рабу, который ничего не знает, можно рассказывать всякие байки, – скривил губы Марк и тут… в памяти всплыл вчерашний разговор с Люсом.

«Список патрицианских родов Лация…»

– Люс, где твоя книга?

– Что?

– Книга!

Кажется, в первый раз за последнее время Люс оживился. Он принялся рыться в карманах, и рылся минут пять, пока, наконец, не протянул футляр Марку.

– Я ее переложил… Туда… вот… – промямлил с извинительной улыбкой.

Марк включил листок пентаценовой книги. Батарейка еще работала. Хотя экран то и дело подозрительно мигал. Ага, вот и список…

«Корнелий Сципион, Валерий Корвин, Валерий Флакк…»

Выходило, что трибун не лгал.

Но какое отношение Марк имеет к роду Валериев? И почему Флакк сказал «Можешь стать»? Разве такое возможно?

– Ты внук сенатора Марка Валерия Корвина, – пояснил трибун. – Говорю тебе сейчас… потому что могу ведь и не вернуться домой. Теперь… – он облизнул пересохшие губы, – слушай внимательно. Твой отец погиб еще до того, как ты появился на свет. А тебя дед сразу после рождения спрятал на Вер-ри-а…

– Что значит – спрятал? – переспросил Марк.

– Тебя хотели прикончить, парень. Потому что ты слишком много знаешь…

– Я знаю? – Марк решил, что у трибуна из-за потери крови и сильнодействующих лекарств начался бред. – Что я могу знать?

– Не перебивай меня. Слушай. Запоминай… Хотя сомневаюсь… что ты можешь хоть что-то важное запомнить в этом дурацком ошейнике. Так вот: если я не дотяну, возьми мой браслет… Он приведет тебя к челноку. Я перепрограммировал браслет так, что ты сможешь забраться внутрь вместе с Люсом. Ясно? В моем рюкзаке управляющий обруч челнока. Та прозрачная полоска. Он управляется биотоками мозга. Искин напрямую выполняет команды… Запомнил?

– Да… – выдохнул Марк, хотя ничего из рассказа Флакка не понял.

– Садись на Звездный экспресс. Ты слышал про Звездный экспресс?

– Это кольцо нуль-порталов, – неуверенно пробормотал Марк.

– Покинешь кольцо в следующем портале. Тебя подберет наш линкор… «Сципион». Дальше… уж как-нибудь сам… И еще… поклянись… – трибун помолчал, собираясь с силами. – Поклянись, что расследуешь обстоятельства смерти моей сестры Эмми. Эмилии. Ее убили на Психее. Ты запомнил? Моя сестра… ее муж князь Сергей… их телохранитель… Их убили на Психее.

– Я расследую? Я? – У Марка голова пошла кругом. – Но почему я?

– Потому что ты – самый лучший следователь Лация. Великолепный следователь. Из-за этого я примчался сюда… И будь осторожен… все будут желать тебя прикончить… все… Запомни… У тебя нет друзей, кроме сестры и деда. Еще Ливий Друз… Он, конечно, шалопай, но на него можно положиться. Друзы всегда были нашими друзьями.

Трибун замолчал. С минуту Марк стоял, окаменев. Он ничего не понимал. Как такое возможно? Как мог он, мальчишка-раб, ничего не видевший в жизни, нигде не учившийся и ничего почти не знающий, быть самым лучшим сыщиком целой планеты? Или… даже не одной планеты? Марку казалось, что сердце у него трепыхается где-то на месте печенки. Хотя он точно не знал, где находится печенка. Что это? Бред раненого? Хорошо бы так думать. Но что-то ему подсказывало, что Флакк не бредит… Тогда, как он, Марк, может расследовать убийство, которое произошло на другой планете, о которой раб барона Фейра даже не слышал?

Марк тряхнул головой. К черту дурацкие вопросы! Сейчас все равно не найти ответа. Некогда! Надо шагать к челноку и спасать Флакка. И Люса заодно. Он сможет, он сумеет… Мысль, что теперь от его выносливости и силы зависят эти двое, преисполнила юношу гордости.

– Еще не Ватерлоо, трибун! – воскликнул Марк, расправляя плечи (насколько это позволял проклятый ошейник). – Я дотащу тебя до челнока. Ты сам посадишь нас на Звездный экспресс.

– Идти далеко. И нас могут настигнуть.

– Сдюжу. Я сильный. Не смотри, что ростом невелик.

– Мне и самому не хочется умирать… – слабая улыбка тронула губы раненого.

– Тогда пошли. Надо торопиться.

Марк взвалил трибуна на плечи.

На всякий случай Марк накинул на запястье Люса растяжимую веревку из псевдолатекса, чтобы тот не потерялся в ночи, и зашагал на юг, как Указал ему трибун.

Марк шагал пружинисто, уверенно. Усталости – как не бывало. Ему даже нравилось, что он несет непосильный груз. «Тяжела ноша патриция…» – всплыла откуда-то фраза. Странная фраза. Может быть, мама ее когда-то говорила на Вер-ри-а? Ноша патрициев… Тяжкая ноша. Неужели тяжелее здоровяка-трибуна?

В движении легче было осмыслить слова Флакка. Оказывается, он, Марк, – хранитель какого-то знания. Чепуха, конечно. Марк – такой же невежда, как все рабы барона Фейра. Самый эрудированный человек, которого Марк знает, – это Люс. Тот поглощает информацию с жадностью и без разбора. Иногда Марку казалось, что в голове приятеля должна образоваться интеллектуальная каша. Интересно, патриций Лация – это выше, чем барон Фейра? Марк усмехнулся, вспомнив, как мечтал сделаться сыном барона. Может быть, он догадывался о своем происхождении? Нет, невозможно… Но все же… Флакк явился именно за ним. Явился, рискуя жизнью, чтобы вытащить Марка с Колесницы.

«Я – патриций…» Марк пытался представить, каково это. И не мог.

И шагал дальше все быстрее.

Фаэтон всходил. На бледном, подернутом дымкой небе мутно проступала Селена Секунда, не успевшая уйти за горизонт. Еще в светлом небе виднелись черные треугольники, похожие на флайеры, летящие на большой высоте. Но это были всего лишь ящеры-монокрылы, падальщики, приметившие в бескрайней полупустыне добычу. Неведомо откуда появлялись все новые и новые… Заметили труп песчаного тигра.

– Но если я патриций, то почему меня не искали прежде?

– Не так легко было добраться до базы данных Империи Колесницы и узнать, где ты находишься… – отозвался трибун.

Тело раненого становилось все тяжелее. Или отказывал блок компенсатора грузовой платформы? Что делать?.. Нельзя останавливаться. Нельзя быть рабом. О боги, какая тяжесть! Может быть, компенсатор уже совсем не работает?

«Если я сделаю еще один шаг, то упаду…» – решил Марк.

Он сделал и этот шаг, и второй, и третий, но не упал, а шел дальше.

«Я несу его, потому что вызвался сам, а не потому, что мне приказали», – эта мысль казалась Марку замечательной, особенной. Но в принципе бессмысленной.

– Послушай, друг мой, – сказал трибун. – Если ты сейчас испустишь дух, вряд ли мне это поможет. Отдохни минут десять. Пока все идет великолепно. Если не считать моей изуродованной ноги и мучений Люса.

Марк остановился и тут же рухнул со своей ношей. Песок еще не успел нагреться, но ткань куртки не пропускала холод. Юноша жадно хватал губами воздух, ему казалось, что в легкие не проникает ни капли.

– Моя мать жива? – спросил Марк.

– Нет. Она погибла во время захвата Колесницей Вер-ри-а.

Кажется, он помнил об этом, но постарался забыть. То есть надеялся, что это не она лежала там, в пыли, среди осколков камня и бетона. От выли ее лицо и руки стали серыми, только кое-где алые кляксы проступали, набухая, сквозь пыль.

– А мой отец? Как погиб он?

– Его челнок сгорел в момент выхода из нуль-портала.

– Это было убийство?

– Скорее всего.

Флакк замер и приложил палец к губам. Затем извлек из кобуры игломет. Сам Марк ничего не слышал. Ни звука. Даже насекомые, что трещали, шуршали и суетились в сухой траве в прохладные утренние часы, смолкли. Вот именно. Полная тишина. Кто-то подкрадывался к ним. Флакк отстранил Марка, указав глазами на кобуру с бластером. Марк едва заметно кивнул и стал расстегивать кобуру. Но не успел. Зашуршали колючки. Сразу несколько теней мелькнули в воздухе, падая на добычу сверху, с глыб песчаника.

Флакк выстрелил дважды. Кто-то сзади навалился на Марка и подмял под себя. Ухватил за горло, пытаясь сдавить. Не вышло! Рабский ошейник не давал пальцам сомкнуться в смертельном захвате. «Ха-ха!» – мысленно расхохотался раб.

Марк инстинктивно выгнул спину, подтянул колени к животу. Попытался разжать руки нападавшего. Куда там! Сил не хватало. Тогда он резко поддал пятой точкой вверх, голову же, наоборот, пригнул к самым коленям. Нападавшего подкинуло, ноги его потеряли опору. Марк сбросил навалившуюся на него тушу и покатился по песку. Но неизвестный оказался проворен, как песчаный кролик. Миг – и он уже на ногах. Кинулся к Марку. Раб встретил его целой тучей песка. Метил в глаза. Попал. Вскочил. Боднул нападавшего в живот. Отпрыгнул назад. Наконец рванул из кобуры бластер. Вдавил кнопку разрядника. Ослепительный луч полоснул здоровяка по ногам. Тот завопил.

– Осторожно! – крикнул Флакк.

Марк замер. Вовремя – мог бы сжечь все вокруг.

– Мы одолели, – сказал Флакк.

На песке лежали четыре неподвижных тела. Все темные, загорелые до черноты, в каких-то нелепых тряпках. И у всех – рабские ошейники. Двоих трибун застрелил, третьего прикончил ударом ножа. Лишь один из нападавших – тот, которому Марк отсек лучом бластера ноги, – остался в живых и теперь корчился на песке. Лазерный луч прижег сосуды, и кровь почти не шла.

Люс с изумлением смотрел на убитых: сам он не успел поучаствовать в схватке.

– Беглые рабы, – сказал трибун.

– Беглых рабов на Колеснице нет, – тут же возразил Марк.

Флакк пожал плечами:

– Это тебе говорил хозяин. Да, раб не может сбежать, пока господин жив. Но после смерти хозяина… пока ошейник еще не перепрограммировали, что мешает дать деру?

«Когда же хозяин сдохнет…» – Эта фраза сама всплывала в мозгу раба как присказка, как ругательство. На самом деле – тайная мечта. Марк глянул на мертвецов. Выходило – это его товарищи по несчастью. После смерти хозяина удрали, скитались по пескам, ловили песчаных кроликов, потом…

– Они хотели нас убить, – прошептал Марк, – Но зачем?

– Завладеть нашими пожитками и прежде всего – оружием. Им не повезло. В том смысле, что они напоролись на космического легионера, – пожал плечами трибун.

Он вытащил из аптечки белую пластинку и протянул Марку. Кивнул в сторону обезноженного парня:

– Прилепи ему на руку.

– Что это?

– Анальгетик. И снотворное. В одной таблетке. Действует великолепно.

– Что с ним будем делать? – спросил Марк.

– Я не могу еще идти, – признался трибун. – Сотню метров, может, и проковыляю. Может быть, двести… А до челнока еще минимум два часа ходу.

– Но мы же не можем его бросить здесь умирать! Или пристрелить! – Юноша стиснул кулаки.

– Двоих ты не унесешь.

– Ты так говоришь, потому что он раб.

Флакк покачал головой:

– Мне все равно, раб он или свободный. Мне нужно вытащить тебя с планеты. Достаточно того, что я взял с собой Люса. Этот останется здесь. Живой или мертвый. Решай сам.

– Значит, это мой выбор: бросить его здесь или нет?

– Я не об этом. Решай, оставить его здесь живым или мертвым.

– Он должен жить…

– Я понесу его, – вдруг сказал Люс. – У человека половину массы занимают ноги. Так что этот тип должен быть совсем легким.

– Ты не донесешь его, – предрек Флакк.

– Я… попробую.

Флакк вытащил тестер, проверил запас инъекций. Покачал головой. Марк отвернулся.

– Держите… – трибун выдал каждому по голубой капсуле. – Стимулятор добавит вам сил для последнего перехода. – Марк покорно проглотил капсулу. Люс также. – У меня к вам просьба, ребята. Если встанет выбор, кого бросить – этого парня или меня, советую вам выбрать бандита. Я могу вам еще пригодиться.

Раненый тем временем затих. Заснул? Потерял сознание? Притворяется? На всякий случай Марк связал ему руки. Затем опрыскал культи регенерирующим составом из аптечки. Израсходовал весь баллон. Если еще кого-то ранят, придется прибегать к самодельным повязкам. Затем Марк помог Люсу взвалить ношу на спину. Флакк почему-то больше не настаивал на своем предложении бросить изувеченного раба.

Марк поднял трибуна, и нелепая экспедиция двинулась в путь. Становилось все теплее. Как ни странно, шли быстро. Люс нисколько не отставал. Похоже, голубые капсулы творили чудеса.

– Скоро доберемся до челнока, – сказал Флакк. – Стартуем в полдень. Тогда траектория будет оптимальной. Наш челнок обладает специальной защитой, орбитальщики его не могут засечь. Для них он невидим.

– Ты на нем прилетел на Колесницу? – спросил Марк.

– Разумеется. Не пешком же пришел.

– Жаль, что ты не подыскал место для челнока поближе, – отозвался Марк.

– Челнок, конечно маленький, но не настолько, чтобы спрятать его на грядках с вашей, как ее… ле карро.

Глава II Наварх Корнелий

Челнок в самом деле оказался крошкой. Кто бы мог подумать, что эта малявка, эта серебристая капсула размером раз в пять больше «Тайфуна» может унести в космос трех или даже четырех человек?

Скрытый маскировочной сетью, челнок был спрятан меж скалами и ничем не отличался от желтоватого песчаника. Идеальное хамелеоново покрытие. Самым трудным оказалось погрузить раненого трибуна внутрь и пристегнуть к креслу пилота. В корабле не было ни рубки, ни пульта управления. Ничего… Лишь три кресла, несколько ребристых панелей и какие-то отростки, что появлялись время от времени из корпуса и тут же в нем исчезали. Раненого раба запихали в грузовой ящик – другого места для него не нашлось. Зато в аптечке челнока имелся запас голубой крови и целый набор анальгетиков.

Марк расположился в кресле рядом с трибуном. Флакк вновь собрал обруч и водрузил себе на голову. Тут же управляющий обруч вспыхнул синим светом. Марк почувствовал, как невидимая сила прижимает его к креслу, и встать или даже двинуть ногой или рукой он был уже не в состоянии. Постепенно корпус челнока сделался прозрачным. Теперь окружающий желто-серый пейзаж с блеклым небом и стоящим в зените Фаэтоном казался декорацией, которая вот-вот исчезнет. Вокруг челнока медленно разрасталось что-то вроде светлой вуали, она колебалась, мерцающие волны бежали по ней, вуаль реяла, поднимаясь в воздух. Челнок поднимался вместе с ней. Поверхность Колесницы осталась в сотне метров внизу и удалялась все быстрее, по мере того как густела вуаль вокруг челнока.

– Но ведь здесь поблизости нет генератора антигравитации, – заметил Марк. – Как же он взлетает?

– У челнока свой собственный генератор.

– У этой малютки?

Флакк не ответил, лишь слабая усмешка тронула его губы.

А челнок все поднимался. Уже скалы внизу стали не больше горошины, а хребет Диких гор напоминал крошечные зубцы на макете, что устроил барон Фейра в своем саду. Неужели это тот самый хребет, что ограждал жизнь Марка непреодолимой стеной?

Челнок поднимался, голубая дымка атмосферы редела, проступили звезды и, наконец, открылся космос, черный мрак, что лежит в основе Мира.

– А где наш корабль? – спросил Марк, вертя головой. – Твой корабль… с которым мы должны состыковаться.

– Нам не нужен корабль. Пока. Звездный экспресс доставит нас в сектор Лация, где нас и ждет космический линкор. Что ты знаешь про Звездный экспресс?

– Практически ничего.

– Полет от одного портала к другому зависит от размеров корабля и занимает от нескольких дней до нескольких часов, хотя это полет из одной звездной системы в другую. Так что приготовься. Скоро ты увидишь перед собой «Сципиона Африканского».

– Увижу Сципиона? Кто это такой?

Флакк тихо рассмеялся:

– Это самый знаменитый линкор Лация.

Марк почувствовал, как краска заливает щеки. Флакк еще утверждает, что Марк может что-то расследовать. Вот же чушь! Чушь! Чушь!

– Марк, гляди! – закричал Люс. – Колесница! Она – как синий апельсин, который бросили в чашку с черным кофе…

– Уж скорее в бочку с кофе, – заметил Флакк.

Планета казалась не больше апельсина. Синяя, в ослепительно белых кружевах облаков.

– Красотища… – шептал восхищенный Люс. – Ма фуа! Какая красотища!

«Надеюсь, я никогда ее больше не увижу, даже из космоса», – подумал Марк.

Прямо перед ними висел корабль. Корабль? Трудно было назвать эту махину кораблем. Язык не поворачивался. Размерами монстр напоминал астероид. Неправильные формы, совершенно безумные обводы корпуса, один блок громоздился на другой, потому как обтекаемой формы не требовалось для корабля, который и строился в космосе, и в космосе всегда пребывал, совершая посадки лишь на планетах с ничтожной силой тяжести, да еще лишенных атмосферы.

– Линкор «Сципион Африканский», – сообщил трибун Флакк, и в его обычно бесстрастном голосе появилось что-то, похожее на гордость. – Видишь эту чешую на корпусе? На самом деле каждая из этих «чешуек» около пятидесяти метров в диаметре, и каждая – мини-генератор силового поля, защита не только от оружия противника, но и от космического излучения. Экипаж может годами находиться на корабле и чувствовать себя не хуже, чем на Лации.

Марк смотрел на огромный корабль и не мог ничего сказать. Все слова тут были бессильны. «Сципион» медленно поворачивался: теперь на экране был виден его нос, бесчисленные надстройки, антенны слежения и раструбы аннигиляторов. Черный конус рубки казался одиноким глазом циклопа, подозрительно наблюдавшим за царящей вокруг суетой. Подле корабля порхали челноки и платформы обслуживания, в шлюзовую щель непрерывно влетали десятки мелких корабликов, и десятки других тут же ее покидали.

– Кто может управлять подобной громадиной? – шепотом спросил Марк. – Разве что боги.

Флакк рассмеялся. Совершенно искренне. По-мальчишески. Лицо его мгновенно переменилось: черты смягчились, а взгляд стал насмешлив и весел.

– Мой отец командовал этой махиной во время войны с Империей Колесницы. Стоит заснуть, и я всякий раз оказываюсь в рубке линкора или на одной из его палуб.

– Серьезно? – Опять слова трибуна показались бывшему рабу бредом.

– Скоро и ты начнешь видеть сны, Марк.

– Я тоже буду во сне командовать «Сципионом»? – с усмешкой спросил Марк.

– Нет. В своих снах ты будешь расследовать убийства. Одно за другим.

В просторной рубке линкора царила та напряженная атмосфера, которая всегда ощущается на корабле перед входом в нуль-портал. Общее освещение было притушено. За прозрачным сферическим носом линкора на фоне черного пространства чисел голубой диск Петры, третьей планеты в системе Фидес. И, создавая иллюзию множества рефлексов, светились голубым управляющие голограммы – эти игрушечные шарики, предоставленные в распоряжение людей искином корабля.

Лишь капитан Гораций сидел в кресле неподвижно и казался совершенно безучастным. От остальной рубки капитана отделяла прозрачная переборка.

– Челнок вышел из нуль-портала, – сообщил центурион, входя в отсек капитана. – Стыковочный узел подготовлен. Они сообщают, что у них раненые на борту.

– Кто ранен?

– Трибун Флакк, капитан. И еще какие-то рабы.

– Активировать госпитальный сектор, – приказал капитан и поднялся. – В стыковочный узел направить медика и носилки.

Звездный линкор! Кто бы мог подумать, что он, Марк, раб барона Фейра, когда-нибудь ступит на палубу этой летающей крепости… Крепость Республики – если быть точным. Но Марка это нисколько не покоробило. От раба не требуют преданности Империи. Или императору. Или еще кому-то… Раб должен лишь исполнять безропотно, что повелит ему господин, чей голос звучит в голове раба.

«Я не раб, – уточнил юноша. – Вернее, скоро не буду рабом… И я на линкоре».

После того как их крошечный челнок был проглочен пастью «Сципиона» и помещен в шлюзовую камеру, удивительный кораблик Флакка тут же потерялся среди десятка военных катеров и истребителей. Антигравитационный лифт, способный в один миг выплюнуть на посадочную палубу сотню космических легионеров, домчал Марка и его спутников до пересадочного узла верхней палубы. Здесь сходились десятки дверей, ведущих во все отсеки корабля. Десятки закрытых шлюзов напоминали начертанные белым и черным огромные буквы W.

Сразу же по прибытии всех пассажиров, в том числе и безногого пленника, поместили в корабельный госпиталь. Это походило на заключение… Нет, конечно, это не карцер. Но все же… Крошечная каюта, койка, какой-то круглый, помигивающий синими и красными огоньками прибор, голографический экран на стене – сейчас он демонстрировал пейзаж незнакомой планеты. Оранжевый песок, деревья с темной, почти черной хвоей.

Флакк сказал, что всего через пару часов в корабельном госпитале с Марка снимут его рабский ошейник. Вместо ошейника наденут протектор, который тут же начнет восстановление атрофированных шейных мышц. Звучит заманчиво. Да, заманчиво, великолепно, как любит приговаривать Флакк. А если протектор не наденут?

Марк содрогнулся.

Нет, разумеется… с ним теперь такого быть не может. Зачем похищать раба, рискуя жизнью, а потом убивать?.. Рабы на Колеснице дороги, но не настолько же!

Дверь отворилась. Марк вскочил. Неведомо, кого он ждал… На миг, единый миг, ему представилось, что в его каюту входит Жерар. Марк весь напрягся. Но вошел не Жерар, а молодая женщина в зеленой блузе и зеленых брючках.

– Доброе утро, доминус.

– Доброе утро, мадмуазель…

Она принесла поднос с едой. Какие-то коробочки, наполненные серой или желтоватой пастой. Довольно безвкусно, хотя наверняка питательно. Служанка? Рабыня? Не похоже. Даже Империя Колесницы не держит на боевых кораблях рабов, а прибегает к услугам андроидов. Женщине на вид лет тридцать, невысокого роста, светлые волосы коротко острижены.

– Какое счастье, – проговорила она, глядя на Марка.

– Счастье? – переспросил он, не понимая, о чем она говорит. Как и у Флакка, ее всеобщий язык был на редкость звонким, с четким прононсом каждого окончания. На Колеснице так не говорят.

– Счастье, что старик Валерий Корвин увидит внука. Ведь ты точно его внук. Генетический анализ это подтвердил. Я тоже жду с нетерпением, когда смогу тебя увидеть.

Последняя фраза показалась Марку нелепой – ведь он и так перед ней… Но раб барона Фейра не стал переспрашивать. Быть может, это какой-то особый оборот, не известный на Колеснице?

– Ты знаешь моего деда? – этот вопрос показался Марку более уместным.

– Разумеется. На нашей планете все его знают. Твой дед потерял сына. Ты – его единственный внук. И, знаешь, мы с тобой в дальнем родстве. Я тоже из рода Валериев, только другой ветви. К тому же я лишена ноши патрициев. Мои родители сочли, что так будет лучше для нашего рода.

«Ноша патрициев»… Опять эти два странных слова. Беглец не знал пока, что они означают.

Ему очень хотелось спросить – каков он, его дед, не слишком ли суров, не похож ли на барона Фейра случайно… Но Марк удержался. Не хотелось, чтобы кто-нибудь ему рассказывал об его родне.

«Когда встретимся, все узнаю», – решил он.

– Меня зовут Терри, – продолжала щебетать новоявленная родственница.

– Где Флакк? Как он себя чувствует? – спросил Марк, кашлянув.

– Трибун в отдельном боксе. Как и ты. Нога заживает, Луций бодр и весел. Скоро ты сможешь с ним поговорить.

– А Люс? Как он?

«Люс, дружище…» – Марк подумал о старом приятеле с неожиданной теплотой. Ведь Марк теперь совершенно один в чужом мире среди чужих людей. И только Люс прежний. Они здесь – два раба в мире свободных.

– Ему дали снотворное и срочно сняли ошейник. Последствия контузии исчезнут в нашем регенераторе спустя несколько часов. Хуже с тем парнем, что лишился ног. Мы перевели его в искусственную кому. Полную регенерацию конечностей лучше производить на Лации.

– А когда с меня снимут ошейник?

– Скоро. Я сама жду с нетерпением. Хочется поглядеть, каков ты.

Он, наконец, понял смысл ее нелепых фраз. Пока на нем рабский ошейник, Терри его просто не видит. То есть различает внешнюю оболочку, кожу, черты лица, волосы, но как человека, как личность не воспринимает. Лицо Марка расплывается перед ее глазами мутным пятном. Он не существует. Его личность заменена куском пластика, шунтом и чипом. Подлинный Марк вот-вот появится, и Терри с нетерпением этого ждет.

– Привет, старина, как ты себя чувствуешь? – спросил Гораций, заходя в госпитальный блок.

Флакк лежал на кровати, на ноге – манжета с регенерирующим раствором. Если бы не манжета, то можно было сказать, что трибун выглядит вполне сносно.

– Дерьмово, разумеется. Но скоро мне станет легче.

– Парень что-нибудь помнит? Или пока неизвестно?

Флакк рассмеялся и покачал головой:

– Зачем тебе нужно это знать? Возвращение Корвина держится в тайне. Потерпи немного, и мы все выясним.

– Наварх Корнелий интересуется.

Флакк рывком сел на кровати:

– Ему докладывали? Ты связывался с ним после выхода моего челнока из нуль-портала?

– Наварх здесь, на корабле.

– Что? – Флакк опешил. – Наварх Корнелий на линкоре?

– Именно. Как только твой челнок ушел в нуль-портал и отправился на Колесницу, на мой линкор прибыл наварх и заявил, что будет лично участвовать в освобождении молодого Корвина.

– Орк! – взревел трибун. Всегдашняя сдержанность ему изменила. – Но ты же знаешь, что Корнелии были под подозрением после убийства отца Марка. Префект Корвин расследовал дело наварха, когда…

– Все знаю. Но я не мог не допустить наварха на борт своего линкора.

Флакк задумался:

– Он прибыл один?

– Разумеется, нет. С ним трое телохранителей, личный медик, два офицера.

– Ты на моей стороне, капитан?

– Ты же знаешь: Горации не лезут в вашу борьбу с Корнелиями. Мы всегда соблюдаем нейтралитет. Одно могу сказать: не думаю, что наварх станет отдавать приказы официально.

– Где он сейчас?

– В своей каюте.

– А Марк?

– Здесь, в госпитале. Ему вот-вот снимут ошейник.

– Послушай, Гораций… – Флакк понизил голос. Доверительный тон у него, правда, не получился. У него никогда не получался доверительный тон. – Этот парнишка – моя последняя надежда. Только он может узнать, что произошло на Психее, кто убил Эмми. Я два года потратил, чтобы достать этого парня. И теперь ты отдашь его Корнелию?

Гораций явно нервничал.

– В конце концов, его мать была твоей сестрой, – напомнил Флакк. – Хотя ее и лишили ноши патрициев. Он – твой племянник!

– Лишь по крови. Его память – только память Корвинов.

– Ты что, отдашь его наварху? – взъярился Флакк.

– Многие считают, что род Валериев Корвинов должен прекратиться. Никто не имеет права знать столько, сколько знают они. Это слишком опасно. Для Лация.

Флакк оперся о край кровати и спустил ноги на пол.

– Все патриции накопили слишком много тайн, – прошипел трибун.

– Только не ты, Флакк. Твои тайны известны всем. Извини. – Гораций вышел.

Дверь бокса закрылась. Будто и не было никакой двери – пузырь бокса теперь выглядел монолитом. Флакк вскочил и, волоча еще не зажившую ногу, ударил кулаком в матовую стену.

– Выпустите меня отсюда! – заорал трибун. – Немедленно. Кто-нибудь! Сейчас же! Вы слышите меня! Я знаю, что слышите.

Ему никто не ответил. Он схватил комбраслет.

– Связь отключена, – раздался искусственный голос чипа.

Трибун вернулся и упал на кровать. Выходило, что он сам привез мальчишку на расправу.

Четыре часа ожидания. Они растянулись на целую вечность. О чем думал Марк? В принципе, ни о чем. Лишь гадал, какая наступит жизнь, когда с него снимут ошейник и он фактически родится на свет заново. Но пользы от этих догадок не было никакой. Раб просто не мог знать, не мог представить… то, что наступит, было невообразимо…

Правда, до пяти лет Марк был свободным, но от тех лет остались лишь какие-то обрывки.

Пока все его ощущения – растерянность и ожидание. Страстное ожидание. Он вдруг сообразил, что, живя в усадьбе Фейра, никогда подобного не испытывал. Там все было заранее определено, так что испытывать растерянность невольник не мог, а страстно желать… чего может страстно желать раб, если свобода для него недостижима? Ах да, он желал смерти барона. Но разве это желание? Так, ругательство, поговорка, способ притупить обиду и злость.

Свобода… вот она… сейчас…

И путь к ней лежит через эту сверкающую холодным голубым светом операционную, через длинный стол из серо-голубого пластика, через набор инструментов на блестящих поддонах. Еще не рожденная свобода Марка сейчас в манипуляторах робота-хирурга, который уже зажал тонкий щуп в своем металлическом захвате. Терри направила каталку в паз хирургического стола. Зажимы защелкнулись на запястьях и ногах Марка.

Сейчас у Терри вид был торжественный, лицо за прозрачной маской отстраненное, неживое. Движения плавные и точные.

– Мы тебя обездвижим на полчаса, чтобы ты нечаянно не дернулся и не испортил всю работу. Сама процедура совершенно безопасна, но достаточно сложна.

Марк почувствовал, как что-то кольнуло его в плечо. В следующую секунду он лишился тела. Глаза его перестали моргать, язык онемел. Тут же крошечная форсунка явилась перед лицом и опрыскала глаза, чтобы они не пересыхали. При этом Марк все видел и слышал. Отчетливо слышал, как заскрипели механизмы хирургического робота, увидел, как приблизился его манипулятор. Робот что-то делает с воротником. Запах паленого пластика вполне ощутим. Затем легкое потрескивание. Марк не боится. Он не может сломать себе позвонки. Он полностью неподвижен.

– Минуточку, Марк, минуточку… – повторяла Терри, на мгновение касаясь пальцем блока управления роботом и вновь отступая. – Этот ошейник не так уж прост. Осторожно, Гай, осторожно… – это уже указания роботу. – Освобождай шунт постепенно. Вот так… Ну вот… Сейчас снимем саму накладку. Потерпи, Марк, секундочку потерпи.

Следом был какой-то странный миг, миг темноты и провала, как будто сознание Марка выключилось, но тут же включилось вновь. Форсунка вновь брызнула жидкость Марку в глаза, и сквозь пелену искусственных слез он увидел полоску грязно-коричневого пластика с мутно-серыми кругляками вмонтированных чипов и контактов; потеками красного (Кровь? Но откуда?); комьями застарелой грязи, которая забивалась под ошейник и скапливалась в течение двенадцати лет; белыми хлопьями засохшего дезраствора, который заливали внутрь, чтобы на рабской шее не образовывались язвы. Вся жизнь Марка-раба отпечаталась на этой грязно-коричневой полоске. И чувство нестерпимого стыда обожгло освобожденного. Если бы он мог кричать, он бы закричал. Но он по-прежнему не двигаться.

Дальше робот занялся промыванием тканей. Марк внутренне содрогнулся, представив, как должна выглядеть его шея. И мысленно поблагодарил медичку за то, что она обездвижила своего пациента.

– Шунт удален, – объявила Терри. – Сейчас законсервируем все и заклеим сверху искусственной кожей.

А робот уже подносил к шее Марка новую полосу – молочно-белую, с мягкой подкладкой, усеянной темными точками.

– Протектор будет не только поддерживать шею, но и стимулировать реабилитацию мышц, – сообщила Терри. – Уже спустя несколько дней его можно будет снять.

Новый ошейник защелкнулся на шее Марка.

Ошейник свободного человека.

«Разве у свободного может быть ошейник»? – Подивился Марк.

И уснул.

Марк стоял в середине черного круга. Песок переплавлен в стекло и блестит в лучах Купидона. Именно так называется солнце этой пустынной планеты. Планета Психея. Душа… Возлюбленная бога любви. За чернотой круга – желтый песок, вдали серые скалы; черные ямины пещер, выжженных плазмой. Что здесь было прежде, и что – теперь? Пустыня… Да… Но что еще? Вокруг ни души. Белесое выгоревшее небо. Душа, иссушенная Купидоном, то бишь любовью. Впрочем, эту звезду колонисты редко именуют Купидоном, куда чаще – Солнцем.

Роботы обнюхали каждый квадратный сантиметр плато, но ничего не нашли. И не должны были найти. Марк улыбнулся: так даже лучше. Только Марк ли это? Вернее, вопрос в другом: нынешний ли это Марк стоит посреди черного круга в неправдоподобно реальном сне? Или какой-то другой? Из прошлого? Или, наоборот, из будущего?

Недалеко опустился легкий одноместный флайер. Зеркальная крышка блеснула на солнце, поднимаясь. На черное оплавленное стекло выпрыгнул молодой человек в светлом комбинезоне. Загорелое горбоносое лицо. Изогнутый в дерзкой усмешке рот. Жаркий ветер пустыни треплет черные вьющиеся волосы. Защитные очки закрывают глаза. Помощник префекта Марка Ливий Друз. Откуда он знает его имя? Знает, и все… Они давно знакомы. С детства. Друзья… А префект – это он, Марк.

«Прошлое… – догадался Марк. – Но не мое…»

– Мы здесь ничего не найдем, – заявил Друз, подходя. – Наварх Корнелий не скупился на плазменные бомбы.

«А то я не знаю!» – усмехнулся про себя Марк.

– Ты обследовал ближайшие оазисы? – спросил префект строго.

– Просканировал вдоль и поперек. Никаких следов. Нашел еще один черный круг. По площади куда меньше. И там тоже ничего.

«Так я и думал. Корнелий уничтожил все следы».

(В своем сне Марк не только действовал, но и думал… как кто-то другой… невероятно…)

– Корвин, я уверен, колония неров была именно здесь! – запальчиво воскликнул Друз. – Иначе зачем было кидать плазменные бомбы?

– А если мы обнаружим, что здесь были люди с Неронии, что тогда? Отдадим им Психею без

– Это не наше дело. Мы – следователи. И мы должны выяснить, действительно ли пассажирский транспорт «Дедал» совершил посадку на этой планете.

– На «Дедале» летели одни неры. Стоит нам признать, что они основали здесь колонию, как Нерония заявит свои права. Ты об этом подумал, Друз?

Тот не ответил, заслонился рукой от порыва ветра.

– И три миллиона наших поселенцев вынуждены будут покинуть планету. Это разве не преступление? – допытывался префект.

– Что ты предлагаешь?

Вновь порыв ветра. Песок заскрипел на зубах. Марк сплюнул. (Неужели это сон? Марк ощущал не только жар пустыни, секущий ветер, песок во рту, но и противную грызущую тревогу в груди.)

– Формальные действия. Составим отчет. Напишем: никаких следов пребывания граждан Неронии на Психее не найдено. И все. Такова истина, мой друг.

– Мы просто не там искали! – воскликнул помощник префекта с азартом. – Сам посуди! Вокруг пустыня. Если здесь была колония, которую сжег Корнелий, то на этом месте прежде должен был находиться оазис, не так ли?

– Возможно, – сухо ответил Марк. Ему все меньше и меньше нравился энтузиазм Друза.

– А если так, то на кой черт им те крошечные оазисы, которые мы обследовали целый месяц? Ну, посетили один-другой из интереса… Нет, Марк, они бы не стали заниматься этими островками. Они бы помчались прямиком к ближайшей реке, чтобы застолбить уже не оазис, а плодородную долину.

Марк покачал головой: сомнение он изобразил весьма правдоподобно.

– Только подумай, что ты говоришь! Помчались… Еще скажи – полетели! Даже если мы допустим, что поселенцы здесь были… даже если… – он сделал ударение на этом «если». Во что бы то ни стало требовалось посеять в душе Друза сомнения. – Они не сообщили даже о посадке на Психее. Они просто грохнулись на планету. Так что вряд ли они могли на чем-то мчаться…

– Ерунда! – В голосе Друза не было и следа неуверенности. – Все блоки современных машин делают взаимозаменяемыми. Ты можешь снять генератор с планетолета, и он подойдет к флайеру, пусть и будет куда большей мощности. Если даже после посадки у них в распоряжении осталась груда металлолома, все равно из уцелевших блоков можно при небольшом умении собрать одну летучку и пару машин. Перед посадкой они могли облететь планету и сделать карту… – Друз вытащил планшет с пентаценовой картой. – Я бы на их месте направился к реке. Вот она, синеет, милая. Надо прогуляться вдоль русла, и – уверен: мы кое-что там найдем.

– Друз, мы не будем обследовать реку, – сказал префект Корвин.

– Почему? – Помощник, кажется, ничего не понял.

– Чтобы не лгать. Мы напишем отчет, что не обнаружили никаких следов поселения.

Друз на миг растерялся. Посмотрел на карту, потом на своего начальника и друга:

– Марк… Что ты говоришь? Что за абсурд? Мы что, солжем? Чтобы выгородить скотину наварха?

– Извини… Мы не можем допустить, чтобы Психея досталась Неронии. И чтобы три миллиона переселенцев выкинули отсюда пинком под зад.

– Подожди… Во-первых, это совершенно не обязательно случится… Лаций может договориться с Неронией… И потом – мы должны думать о том, как раскрыть дело… А уж право сената – решать…

– Ты рассуждаешь, как плебей, Друз! – перебил его Марк. – Увы, я как патриций должен думать о последствиях. Сейчас позиции Корнелиев как никогда слабы. Их ненавидят почти все. Чтобы уничтожить наварха и его родню, остальные сенаторы затеяли это расследование. Сенат готов пожертвовать поселенцами и целой планетой, лишь бы уничтожить Корнелиев. Нобили забыли об ответственности патрициев. Но я не забыл. И не могу принять такое решение.

– А я плебей… Не помню, что делали мой отец или дед, или прадед. Но отлично помню, что сделал сам. Я немедленно лечу на реку, Марк! Ты не сможешь меня остановить.

Марк очнулся. Он лежал в своей прежней каморке на линкоре. Голографический экран демонстрировал ничего не значащие картинки. Мелькали небеса в час рассвета или заката. Гряды облаков, то оранжевых, то малиновых, то лиловых.

Так, значит, все это было… Но с кем? С его отцом? Или с дедом? Нет, скорее всего, с отцом. Колонизация Психеи началась не так давно. Откуда он это знает? Неважно. Знает, и все. Удивительный сон. Прежде, на Колеснице, он не видел ничего подобного. На Колеснице ему ничего не снилось.

А на Вер-ри-а?

«Мама, я хочу поспать… там так интересно, во сне…» – тут же всплыл в памяти давний разговор.

Выходит, только свободные видят такие сны.

«Патриции», – уточнил он для себя.

Марк поднял руку, нащупал протектор. Шею все время слегка покалывало. Кожа нестерпимо чесалась. Он понял, что протектор восстанавливает атрофированные мышцы.

«Когда я прибуду на Лаций, протектор уже снимут», – понадеялся Марк.

Он может встать? Почему бы и нет? Насколько надежен протектор?.. Неужели ты трусишь, Марк Корвин? По-моему, патрицию трусить неприлично.

Так что вставай и иди, Марк, свободный человек! Как боязно! До головокружения. Нет, не могу. Он вцепился в край ложа, как в спасительный берег. Он не мог себя заставить оторваться от этого треклятого ложа. Неужели никто не может помочь и понять его?.. Кто? Он сам? Да, он сам сейчас оторвет себя от камня, что тянет на дно.

Придерживая двумя руками голову, Марк поднялся. Очень осторожно. Голова закружилась, и нахлынуло странное чувство удивительной легкости. Года три назад, когда они убирали маисоль, пошел ледяной дождь, а рабы продолжали работать пол дождем в легких рубахах до темноты. На другие утро Марк свалился в лихорадке. Он хорошо помнил то состояние пустоты и невесомости, охватившее его, когда наконец поднялся с постели после болезни.

Вот и сейчас то же самое… Марк уже не понимал теперь, что заставляло раба подчиняться барону Фейра? Почему невольник покорно втягивал голову в плечи, едва в мозгу начинал звучать голос господина? Мудрость хозяина? Его авторитет? Или страх? Да, страх… Животный, необъяснимый, парализующий страх. Теперь Марк не понимал, откуда взялся тот страх и что он означал. Марк мгновенно забыл это чувство. Оно исчезло, растаяло, испарилось… Страх наказания? Смерти? Нет. Просто страх. Наказание и смерть были как-то отдельно. Потому что наказание можно было как-то стерпеть, а смерть… смерть почти не пугала. Страх был сам по себе… страх перед господином. Теперь осталось лишь чувство неловкости и стыда. Стыда за то, что Марк этот страх испытывал.

«Нет! – одернул он сам себя. – Ты ничего не должен помнить из своего прошлого на Колеснице Ты забудешь, что значит – быть рабом. Те двенадцать лет жизни вычеркнуты, потеряны. Не сожалей о них. Выкинь в пропасть и отряхни руки, Жертва не так уж и велика. Тебе пять лет».

– Мне пять лет… – повторил Марк вслух.

Сколько же придется наверстывать! С бешеной скоростью, с бешеными усилиями. Но это ерунда. У меня достаточно времени впереди. Я успею!

Он медленно опустил руки и расправил плечи. Огляделся. Все изменилось. Стены каюты отодвинулись, потолок стал выше. Прежде мир давил на Марка, шепелявил, заглядывал в рот, мельтешил перед глазами. А сейчас пространство раздалось. Всё и все отступили на несколько шагов. Внутрь хлынул воздух. Марк вдохнул полной грудью, как будто делал свой первый в жизни вдох.

Марку хотелось смеяться, хлопать в ладоши, плясать. Губы сами собой расползались в улыбке. Совершенно незнакомое чувство. Невероятное. Кажется… может быть… именно это называют эйфорией? Марк никогда в жизни не слышал такого слова и не знал, что оно означает. Ему почудилось: кто-то подсказал ему и само слово, и его смысл.

В этот миг он казался себе не просто сильным – могучим, сильнее надсмотрщика Жерара. И что же теперь?

«Ты – самый лучший сыщик Лация, и ты узнаешь, как погибла моя сестра», – вспомнил Марк слова трибуна Флакка.

Юноша опустился на кровать. Какой, к черту, из него сыщик? Что он знает? Ничегошеньки. Пятилетний мальчишка, почему-то вымахавший до метра семидесяти шести. Чушь какая-то. Как он может расследовать чье-то убийство? Как может вообще быть сыщиком? Лишь потому, что следователем был его отец? Да, из видения, промелькнувшего перед глазами с отчетливостью голограммы, было ясно, что отец занимался расследованием важных дел. Ну и что из этого? А если бы отец был пилотом истребителя, – Марка, что, посадили бы в кабину звездолета и запустили в космос?

Сразу похолодело меж лопатками.

Нет и нет, он ничего не станет расследовать. То есть сейчас – нет… А потом? Когда потом? Жаль, иго сон оборвался на половине, и Марк так и не узнал, чем кончилось дело наварха Корнелия, уничтожившего колонию на Психее. Юноша был уверен, что его отец не сомневался в вине наварха. Но хотел эту вину скрыть.

Дверь отворилась, и в каюту вошел крепкий парень в синей форменной рубашке с длинными рукавами, с серебряной голограммой на плече. На синих форменных брюках – тонкие светящиеся Полоски, высокие башмаки зашнурованы до самых колен.

– Наварх Корнелий просит тебя прийти к нему в каюту, – сообщил адъютант.

Наварх Корнелий… Там, во сне, тоже был наварх Корнелий. Тот, о ком спорили Друз и отец Марка. Неужели тот самый? Марк содрогнулся.

– Я не могу пока никуда идти. Это опасно, – заявил он вслух.

– Опасно? – переспросил адъютант. – В каком смысле?

– Ну, ведь протектор только что… – Марк дотронулся до шеи и замолк, потому что приметил на губах человека в синем презрительную усмешку.

Марка будто хлестнули по щекам. Жаркая волна стыда накрыла с головой.

«Неудачная уловка. Тебя сочли трусом. В их глазах ты – трусливый раб! Раб?»

Он спешно схватил лежащую в изножии кровати одежду, путаясь в рукавах, стал натягивать синюю рубашку без знаков отличия. Надел такие же брюки – тоже без всяких полос. Зашнуровал высокие ботинки.

Марк выпрямился:

– Что нужно от меня наварху Корнелию?

– Он все объяснит. Идем. – Адъютант вывел его из медицинского бокса.

Светлый, залитый огнями коридор. Чуть заметное подрагивание корпуса корабля. Где они теперь? Куда летят? Как далеко осталась Колесница? Нет, ты не был никогда на Колеснице, Марк. Твоя жизнь длилась пять лет и за исключением самых первых дней прошла на Вер-ри-а. А потом ты спал двенадцать лет, и ты видел гнусный, однообразный сон. И вот ты проснулся.

Они миновали еще несколько отсеков. Буквы W раздваивались, пропуская идущих, и вновь замком сходились за их спинами. Минуя переходы, Марк замечал висящие в нишах голограммы дисплеев управляющих компьютеров; экраны, в глубине которых текли капли желтых и красных сигналов, многочисленные блестящие панели, скрывающие сложнейшие устройства. А ведь перед ним только периферия корабля, что же творится в рубке? Для Марка Корвина это было пока тайной. Пятилетний Марк мог лишь наблюдать картинки и дивиться сложности того, что ему предстояло узнать.

Несколько раз на их пути попадались люди, одетые в синюю форму с серебряными голограммами флота Лация. Мужчины и женщины. В основном все же мужчины. Почти все молодые, чуть старше Марка. Все они вскидывали руки, приветствуя адъютанта, на Марка никто не обращал внимания. Так даже лучше. Потому что Марк не знал, как себя с ними вести.

Наконец они дошли до каюты наварха.

«Какой огромный корабль!» – подивился Марк с искренним восторгом пятилетнего мальчугана.

Дверь перед ним отворилась, адъютант пропустил его внутрь, но сам не вошел. Марк остановился посредине каюты. Довольно просторное помещение, неуютное. Юноша невольно поежился. Огромный, совершенно пустой стол, довольно низкий потолок. Иллюминаторы задраены, голографический экран погашен. В воздухе плавал, помигивая разноцветными огоньками, золотой шар. Сам наварх в блестящем броненагруднике поверх синей формы развалился в кресле. При первом [(Взгляде на наварха возникала мысль о какой-то тяжкой болезни: дряблая серая кожа, глаза налиты кровью. Редкие волосы на висках и затылке были совершенно седыми. Синяя форма и посеребренный броненагрудник как-то не вязались с его рыхлым лицом и больными глазами.

Марк заметил маленький стульчик подле стены. Не стул, а какой-то насест. Пожалуй, аристократу из рода Валериев неприлично сидеть на таком стуле, – решил Марк и остался стоять.

Даже если официально его еще не называют патрицием, он должен вести себя как патриций. Пятилетний мальчик это уже понимает.

– Значит, ты и есть Марк?! – наварх поднялся. – Твой отец был совсем другим. Совсем.

– Во сне я еще не смотрелся в зеркало.

– Что? Ах да, понял! – наварх рассмеялся. – Отлично сказано, парень. Узнаю в тебе старинного друга!

И он кинулся обнимать Марка. Юноша внутренне съежился. Так бы съежился пятилетний мальчишка, если бы незнакомый и довольно неприятный дядька подхватил его на руки.

«Предубеждение? Но пятилетний ребенок имеет право на предубеждение», – тут же оправдал себя Марк и демонстративно отстранился.

– Как самочувствие? – Наварх Корнелий сделал вид, что не заметил брезгливого жеста.

– Хорошо.

Наварх коснулся золотого шара. Тут же в каюте в человеческий рост возникла голограмма человека в красном с золотом мундире. Анимированное изображение улыбнулось наварху, однако осталось молчаливым. Человек на голограмме был похож на Марка и в то же время отличался от него разительно.

«Отец»… – догадался мальчишка.

– Каждое утро я начинаю с того, что вызываю призрак моего лучшего друга и мысленно здороваюсь с ним, – сказал наварх.

У Марка сдавило горло так, что он не мог ничего сказать. Глаза защипало…

– Присаживайся. – Корнелий что-то тронул на плавающем шаре, и из стены выдвинулось второе кресло. Точно такое же, как у наварха. – Ты уже, наверное, знаешь, что твой отец погиб. Но мой брат обещал поддержать в сенате решение, по которому сенатору Корвину разрешат тебя усыновить, то есть признать наследником. Я примчался на «Сципион», чтобы встретить сына моего лучшего друга.

Марк сел, подогнув одну ногу. Когда ему было пять лет, Марк любил так сидеть.

– Твое освобождение планировалось несколько лет, – продолжал наварх. – Проникновение на Колесницу осуществить сложно. Дорого. Опасно. Операция могла спровоцировать ненужный конфликт. И все же Лаций пошел на риск, чтобы спасти Марка Валерия Корвина младшего.

– По-моему, рисковал только Флакк, – Марк и сам не ожидал от себя подобной дерзости. – А все остальные наблюдали.

Наварх рассмеялся:

– Узнаю Корвина! – и хлопнул юношу по плечу.

«Неужели отец с навархом были друзьями?» – подумал юноша. Но голограмма префекта Корвина всё еще находилась в каюте, улыбаясь Марку. И он не посмел усомниться…

– Где Флакк? – спросил он. – Я хочу видеть своего друга Флакка.

– Трибун ранен и находится в госпитале.

– А Терри? Она мне понравилась. У нее такие красивые волосы. Где Терри? Она хотела посмотреть на меня, каков я теперь.

– Ее смена закончилась. – Кажется, наварх был обескуражен поведением Марка, его детским лепетом и странными вопросами.

– Тогда позови Флакка. Я хочу его видеть, – капризным тоном пятилетнего заявил Марк. – У него нога уже должна зажить. Он мне сам сказал, что может ходить. Сто шагов может пройти.

– Пусть Флакк отдохнет. Ему досталось по полной программе. А вот у нас с тобой важное дело, Корвин. Только ты можешь мне помочь.

– Если смогу.

– Сможешь. Я в тебя верю. За пару лет до твоего рождения префект Корвин спрятал инфокапсулы с материалами одного очень важного расследования. Речь шла о судьбе тысяч и тысяч людей. Мне необходимы эти капсулы. Ты должен сказать, где они. Если уснешь и увидишь сон об этом… Мой приятель Денис тебе поможет.

– Какие материалы? – Марку почему-то сразу расхотелось продолжать беседу.

– Уничтожение пиратской колонии на Психее, – произнес наварх.

«Наварх Корнелий сжег поселение плазменными бомбами», – вспомнил он тут же увиденное во сне.

Наверное, в этот миг Марк выдал себя – жестом или взглядом. Может, не надо было менять сразу же позу, да еще по-детски демонстративно раскачивать ногами. Наварх что-то заподозрил. Насторожился:

– Ты уже видел сны о Психее?

Марку не понравился вопрос.

«Ты никому не должен рассказывать про эти сны, сынок», – вспомнил он слова матери.

– Это мои сны, – заявил вслух. – Только мои.

– Марк, послушай, это отнюдь не прихоть. Твой отец спрятал инфокапсулы, потому что их нужно было спрятать в тот момент. Он мне сам сказал об этом. Но теперь настало время их достать. И чем скорее – тем лучше.

– Я ничего не знаю ни о каких материалах. – В этот раз Марк говорил правду.

– Ты вспомнишь, – уверенно заявил наварх. – Всего один направленный сон, и ты все вспомнишь.

Наварх ударил ладонью по золотому шару. Дверь тут же отворилась, вошел бледный человек в зеленых одеждах, чем-то похожий на того типа, что много лет назад выдернул Марка из толпы дрожащих детей и швырнул в крошечную каморку. Сходство было столь разительным, что Марк опешил. Как зачарованный, смотрел он на медика, но не мог понять – другой это или тот же самый.

«Они похожи, потому что заняты одним и тем же делом…» – будто подсказал кто-то.

– Я не буду ничего вспоминать! Я хочу видеть Флакка! – запоздало выкрикнул Марк.

Человечек рванул вверх рукав его туники и надел на сгиб локтя манжету с какой-то желтой жидкостью, да так ловко, что юноша не успел ни вырвать руку, ни оттолкнуть медика. Марк почувствовал, как руку распирает изнутри, она тяжелеет, превращается в бревно, в мокрое бревно, которое тонет в воде, он как-то сплавлял по реке бревна и знает, как они опасны, затонувшие бревна… нет, он никогда, никогда не сплавлял бревна… пятилетний мальчик не может… не знает… что это такое. Марка бросило в жар. Он задыхался. Пот обильно выступил на лбу.

– Флакк! – закричал он. Неужели Флакк с этими заодно? – Флакк!

– Где инфокапсулы? – повторял и повторял свой вопрос наварх.

Нестерпимый жар постепенно перешел в приятное тепло. Голоса отдалились. Не ясно, о чем говорят – уже не разобрать слов.

Он шагал по берегу реки.

Ветерок колыхал сухие камыши. Шуршали желтые стебли. На берегу сидел Друз. Рядом с помощником префекта на плаще были разложены какие-то вещи. Марк шел, проваливаясь по щиколотку во влажный речной песок. Друз поднял голову, махнул рукой, сверкнули в улыбке белоснежные зубы. Как будто не было вчерашней ссоры. Впрочем, Друз не злопамятен. Он все всем прощает. «Вина для того и существует, чтобы ее прощать», – любит повторять к месту и не к месту. Ему не следователем, а адвокатом работать. Бедняга Друз… Упрямец Друз.

В груди у Марка вместо сердца камень, огромный камень, он занимает всю грудную клетку и давит на ребра.

Марк остановился рядом с другом и подчиненным.

– Я был прав… На все сто. Или даже двести. Или триста. Как угодно можешь считать. Но никто больше не будет лгать и вилять. Не получится. Знаешь, что я нашел? – Друз вертел перед собой продолговатую черную коробку. – Как ты думаешь, что это такое?

– Футляр с инфокапсулами. – Префект Корвин не узнал собственного голоса – так сдавленно он звучал.

«Я не могу это сделать… Но я должен… нет другого выхода… нет… нет… нет…»

– Инфокапсулы с записями одного из офицеров «Дедала», – продолжал, не замечая смятения Марка, Друз. – У них здесь была нора в песке и тайник. Я уже прослушал пару записей. Все, как я думал. Впрочем, как ни странно, подобные преступления почти невозможно скрыть. Не получается. Один человек может укокошить другого и замести следы. Но еще никому не удавалось уничтожить целую колонию так, чтобы не осталось улик. Хотя космос велик, а расстояния огромны. И знаешь, почему? – Друз был как-то неестественно весел.

– Почему? – одними губами спросил Корвин.

– Потому что преступник смотрит в упор. А мы – издалека, и видим то, о чем он не подозревает. Почти невозможно угадать, что видят другие. Преступник не может смотреть чужими глазами, а сам примитивно близорук.

– У меня хорошее зрение, – похоронным тоном сказал Марк.

Друз расхохотался:

– Наварх Корнелий наверняка думал точно так же. Он подошел к планете на линкоре «Камилл». Поселенцы, разумеется, наложили в штаны от страха и тут же связались с ним, сообщая, кто они, откуда, и вежливо намекая, что Психея занята. Как раз это командир «Камилла» очень быстро понял. Еще неры имели неосторожность сообщить, что у них нет контактов с родной планетой и они просят дать им канал дальней связи. Корнелий любезно обещал оповестить Неронию и всю Галактику о судьбе «Дедала». Поздравил с удачным спасением. На другой день планетолеты роем вылетели из шлюзов «Камилла», ворвались в атмосферу и сожгли поселение плазменными бомбами. Пилоты истребителей были уверены, что громят своих извечных врагов – пиратов. На планете уцелели только несколько человек, те, что основали базу на реке. Они решили спрятать все свои вещи, в том числе инфокапсулы, и бежать на крошечном флайере на север, в леса. Скорее всего, они там погибли… Или Корнелий заметил их и уничтожил. Неважно. Главное, мы теперь знаем точно: «Дедал» совершил посадку на Психее, а наварх Корнелий сжег заживо несколько сотен людей. Не пиратов, нет. Обычных неров. Таких же граждан, как мы с тобой.

– Мы не обычные…

– Да, НЕ обычные. И НЕ виновные.

– А что если коробку с инфокапсулами кто-то подкинул? – не самая удачная идея, но ничего лучше на ум Марку не приходило. Ему надо как-то разубедить Друза. И скорее спровадить отсюда.

– На реке была настоящая база: вещи, сборный домик… израсходованные термопатроны. Нет, я уверен – капсулы подлинные. В конце концов, о чем речь? – легко уступил Друз. – Мы назначим экспертизу и установим все точно.

– Нет, Друз, нет… Мы ничего не будем устанавливать.

– Послушай! – Друз вскочил, стряхнул песок с брюк. – Мы не имеем права. – Пусть сенат решает, как договориться с Неронией. А мы должны – обязаны просто – признать, что колония была уничтожена. Пусть наварх ответит за все. Разжалование и изгнание ему гарантированы. Истина должна восторжествовать. Рано или поздно. Ты всегда повторял это, Марк.

– Не в этот раз. Невозможно.

– Невозможно? – Друз попытался улыбнуться, но губы скривились. Кажется, он начал что-то подозревать. – Твой род ненавидит Корнелиев. Для тебя самого это шанс наконец их одолеть. И ты хочешь замять его преступление? Ты – Валерий Корвин?!

– Если бы речь шла только о навархе Корнелии, я бы отдал его под суд, не задумываясь. Но речь не о нем.

– Ладно, я передам эти коробки в сенат, и пусть сенаторы сами решают… – Договорить Друз не успел – разряд из парализатора окутал его фиолетовой аурой. Друз закачался и рухнул на песок.

Корвин кинулся к оглушенному помощнику, как паук к мухе, молекулярной нитью спеленал по рукам и ногам и затащил в кабину планетолета. Приставил ствол инъектора к виску и всадил под кожу детектор лжи. Обездвиженное тело дернулось, на миг приоткрылись веки, но Друз так и не пришел в себя. Корвин был как в лихорадке. Вернулся на берег. Метался взад и вперед, подбирая то, что удалось обнаружить Друзу. Падал, вставал, рылся в песке, осмотрел сборный домик и тайник, собрал все улики, какие нашел, в небольшую коробку из термопластика. Коробку зарыл возле треугольного камня на берегу. Сделал несколько шагов назад, внимательно посмотрел на камень. Запоминая. Для себя и для будущего сына.

– Я сам передам инфокапсулы в сенат, – пообещал он реке. – Не сейчас. Лет через десять-пятнадцать. Когда Психее ничего не будет угрожать.

(«Это он для меня говорит, для меня – нерожденного», – сообразил сновидец).

Затем префект Корвин загнал в грузовой отсек планетолета крошечный одноместный флайер Друза. В следующий миг планетолет, отличный летун, как в атмосфере, так и в космосе, поднялся в воздух.

Едва река скрылась из виду, пленник пришел в себя. Друз рванулся, пытаясь сесть, но молекулярная нить спеленала его на славу. Он сумел лишь приподнять голову и плечи. Друз беспомощно завертелся на полу флайера.

– Что это значит, Марк? Ты спятил?

– Нет. Это ты сошел с ума, Друз. Или неры тебя подкупили.

– Да как ты смеешь! – возмутился Друз. – Да ты… – он не находил слов, лишь фыркал в ярости.

– Если – нет, то это очень хорошо. И тебе остается дать мне слово, что ты никому не расскажешь о своей находке.

Друз вновь фыркнул – на этот раз презрительно.

– А если я откажусь? Что тогда сделаешь? Убьешь старого друга?

– Мне придется. Твои останки в сгоревшем флайере найдут завтра на одном из оазисов, которые ты прежде обследовал.

– Ты не посмеешь, Марк…

– Посмею.

Друз несколько мгновений лежал, разглядывая потолок челнока.

– Хорошо, я клянусь…

Корвин усмехнулся, глядя на голограмму датчика. Красный сигнал пульсировал возле самого края.

– Извини, Друз, но детектор лжи говорит мне, что ты врешь. Ты не сдержишь слова. Клянусь Лацием, я не хочу этого. Ты – самый замечательный человек из всех, кого я знал. Но я не могу… пожертвовать колонией на Психее ради тебя.

– Да пошел ты…

Марк проснулся.

– Где инфокапсулы? – прошептал в самое ухо склонившийся над ним наварх.

– Они, они… – Марк был так потрясен, что не мог больше ничего выговорить. Ради наварха его отец убил лучшего друга. Во сне это случилось несколько минут назад…

Марк сел на диване. Голова кружилась. Каюта наварха норовила опрокинуться. Во рту был отвратительный привкус. Верно, от медикаментов.

– Он вспомнил, – голос человека, что манипулировал сознанием Марка, дрожал от возбуждения. Медик чуть не прыгал от радости.

– Отец не мог этого сделать! Не мог! – Марк в отчаянии схватился за голову.

– Ты видел во сне Психею? – попытался иначе вести допрос наварх.

– Видел.

– Что именно?

– Пустыня. Черная, блестящая. Ровная. Скользкая.

– И все? Из людей ты кого-нибудь видел?

«Друз…» – едва не сказал Марк. Но не сказал. «Я убил Друза», – но этого он тоже не произнес.

– Я видел, как отец сжег инфокапсулы.

– Что? – рявкнул наварх.

Хитрость была простенькая, детская. Но что еще мог придумать пятилетний ребенок, даже если он может использовать подсказки взрослых?

– Он нашел в оазисе остатки временного жилища и тайник с капсулами. И все сжег…

– Может, в самом деле… – начал медик.

– Заткнись, Денис! – оборвал его наварх. – Я никогда не поверю, что префект Корвин уничтожил компромат. Он спрятал его, спрятал до лучших времен.

– Он все сжег… – Марк уже понимал, что обман не пройдет, но с детским упрямством продолжал настаивать.

– Я слишком хорошо знал этого хитрого ворона, чтобы поверить в примитивную ложь.

– Отец хотел помочь вам. Вы же были друзьями… – пробормотал Марк.

Он бросил эту фразу почти наугад. Но то, что случилось с навархом, его изумило. Наварх побагровел, сделался грязно-кирпичным – такой цвет можно получить, если к красному добавить серый. Вскочил. Взревел:

– Раб! Подонок! Что ты мелешь! Какие друзья? Корвин всегда ненавидел меня! Ты узнал это! Понял! Щенок! Решил посмеяться?! Я прочесал все оазисы вокруг базы. Там ничего не было! Ничего! Никакого жилья! Там следы только моей операции. Где инфокапсулы?

– Ничего не осталось… клянусь звездой Ри-а.

– Ничего? Я выну из тебя душу, мразь!

Наварх вновь ударил ладонью по золотому шару. Тут же двое влетели в каюту. Они скрутили Марка так, что ему было не вздохнуть. Медик вновь надел на руку пленника манжету с каким-то раствором. Марку почудилось, что он леденеет. Не от холода – от ужаса. Ужас пронизывал каждую клеточку его тела. Марк закричал.

– Прекрати орать. Тебя все равно никто не услышит. – Наварх был где-то запредельно далеко. На другом конце Галактики. Но голос его гремел над самым ухом.

– Говори, что ты видел во сне! – гудел набатом голос. – Где находки префекта? Где?

– Ты должен говорить, – доверительно шептал на ухо человек в зеленом. Медик и истязатель по совместительству. Терри! Почему рядом этот отвратительный тип? Чего они все от него хотят? Он ничего не знает, не умеет. Ему пять лет. Только пять лет.

Подручные ослабили хватку. Все равно Марк не мог двигаться – тело казалось неподъемным, будто сила тяжести возросла втрое.

– Это мои сны… – Язык распух и плохо помещался во рту. Марк испугался: как бы нечаянно его не откусить. Как без языка говорить с дедом? Придет, откроет рот… а там обрубок… Он и так говорит иначе, чем уроженцы Лация… Деду может не понравиться. Дед может отказаться от внука…

– Твой сон. Или ты никогда не попадешь на Лаций… – шептал медик.

– Но я хочу на Лаций… я хочу… – Еще бы и топнуть ногой, как это делают капризные дети. Только ноги не поднять.

– Говори, где инфокапсулы, и ты увидишь деда.

– Мама… – из глаз Марка градом катились слезы, как и должны литься слезы у пятилетнего испуганного ребенка. Он всхлипывал, задыхался. Он видел свою мать, лежащую в пыли, ее припорошенные песком ресницы, обсыпанные песком губы. И на серо-желтом, пыльном, песчаном, проступают – очень медленно – алые пятна. – Маму убили…

– Ничего не выйдет, – сказал медик. – Он сумел переключить сознание. Теперь он будет говорить лишь о своем детстве на Вер-ри-а. Большего из него не выжмешь.

– Как это получилось? – Наварх, кажется, растерялся. Неужели Марк, пятилетний мальчишка, сумел обхитрить этого большого дядьку? Вот смех! Как дедушка будет смеяться, когда Марк ему об этом расскажет. И Флакк тоже посмеется. Что они сделали с Флакком? Трибун не мог допустить, чтобы эти люди издевались над маленьким Марком. Правда, Флакк ранен. Но все равно – он не мог такого допустить. Флакк!

– Не знаю точно. Ведь я – не патриций.

– Плевать! – заорал наварх. – Теперь это не имеет значения. Я провалился в гравитационную ловушку, я полгода лежал в регенерационной камере, сотни моих ребят отправились в Аид, выполняя приказы сената. И ты думаешь, какой-то пацан, бывший раб, может спустить мою жизнь в черную дыру? Делай, что хочешь, но заставь его говорить!

– Что ты видел? – наклонился медик к самому лицу Марка. Он улыбался. А глаза… Такие глаза были у Жерара, когда тот брал в руки кнут… Кнут, да… Это такая штука, чтобы бить… Но кто такой Жерар? – Где ТО, что обнаружил твой отец на Психее? Что он нашел? А?

– Сон. Это мой сон… Мой сон. Не скажу. – Марк глянул на наварха с вызовом. С вызовом пятилетнего малыша.

– Он по-прежнему играет в ребенка! – в отчаянии закричал медик.

– Сделай ему укол. Оставь свои дурацкие стимуляторы или что ты там колешь… Эликсир правды!

– Не поможет. В этом случае генетическая память тут же стирается. Не знаю почему, но патрицианская память так устроена. Он должен все рассказать сам. Все тайны, какие ему открылись, – открыть сам… Добровольно. То есть без помощи медикаментов.

– А если подключить через шунт управляющий чип?

– Шунт удален.

– Ты что, идиот? Как так получилось?

– Это все Терри.

– А ты куда смотрел?

– Вы же сказали, что все рабы – это примитивы вроде андроидов, и он все расскажет сам. Надо только поскорее снять ошейник. Вот его и сняли. Я не думал, что может понадобиться шунт…

– Говори, раб, рабское отродье! – наварх принялся трясти юношу, как куклу.

– Я – патриций. – Марк изумленно глянул на наварха. Почему этот человек называет его, Валерия Корвина, рабом?

– Раб! Раб… – повторял наварх.

Один из парней, что стоял сзади, ударил Марка по спине. Удар пришелся по почкам. Тело выгнулось от боли.

– Так ты говоришь – он ребенок? – наварх тяжело дышал. И, кажется, улыбался.

Превозмогая боль, Марк повернул голову, Так и есть. Наварх усмехался, обнажая крупные желтые зубы.

– А дети боятся боли… не так ли?

– Так, да, но…

– Цезон! Вытряхни из упрямца душу.

Новый удар. Рот сам открылся – напрасно Марк пытался стиснуть зубы. Это невозможно.

Крик вырвался тоже сам собой, так вываливались внутренности из распоротого живота Арка. Арк, раб в усадьбе Фейра. Нет, Марк не был там никогда… но он видел… он играл роль… роль раба. И он знает, какая боль бывает, когда с тебя спускают шкуру. Когда кнут превращает кожу на спине в кровавые лохмотья. Кричать бесполезно, и молить о пощаде бесполезно, все бесполезно, потому что раба никто не помилует, рабу положено испытывать боль – столько, сколько желает хозяин. Можешь кричать, раб. Сказать точнее: кричать необходимо, потому что крик раба ласкает слух хозяина. Так кричи, Марк, исполни роль раба. Патриций Марк Корвин тебе это дозволяет.

И он кричал, кричал, кричал…

Флакк поднялся с кровати. Хватит валяться бревном, надо что-то придумать. Сейчас. Немедленно. Нога еще не зажила, но трибун мог идти, прихрамывая. Расстояния на линкоре не так уж и велики – это тебе не пустыня Колесницы. Главное – выбраться из ловушки. Флакк осмотрел медицинский блок. Голографический экран был отключен, на вызов контактного браслета по-прежнему никто не откликался. Все ясно, связь заблокирована. Вызвать напрямую искин корабля? Флакк попробовал. Опять тишина. Связь комбраслета была только с боксом – для контроля состояния пациента. Состояние удовлетворительное, значит, никаких сигналов вовне… Разве что Флакк отдаст концы… Но это не выход.

Итак, наварх Корнелий решил захватить мальчишку и потолковать с ним по-своему. Выяснить, включилась ли у того генетическая память. Это прежде всего. Если включилась, тогда наварх постарается вытрясти из Марка все, что знал префект Корвин о похождениях наварха Корнелия. Пощады ждать не приходится – наварх запытает мальчишку до смерти.

Правда, может статься, что у парня нет генетической памяти. Что двенадцать лет в рабском ошейнике не прошли даром. Какое разочарование для Корнелия! И единственный шанс сохранения хрупкого равновесия между патрицианскими родами. Сохранение равновесия? Как бы не так! Ведь в этом случае род Валериев Корвинов прервется. Человек без генетической памяти может наследовать деньги и недвижимость, но стать владельцем поместья или заседать в сенате ему не позволят.

Нет, не стоит себя обольщать с помощью такой хромоногой надежды. Флакк скрипнул зубами. Парень вспомнит все, что нужно Корнелию. Теперь с торопливостью послушного раба он выбалтывает тайны Валериев их злейшему врагу. Неужели сенат поручил командование тайной операцией наварху Корнелию? Невероятно. Что случилось с того дня, как челнок Флакка нырнул в портал Звездного экспресса?

Трибун еще раз осмотрел бокс. Дверь нейтрализована. Эти боксы полностью автономны, они создаются по мере надобности. Медик госпиталя может их включить или точно так же отключить. Еще такой приказ может отдать капитан корабля. Прямо через свой комбраслет. Надо знать лишь код команды… А что если этот код не изменился с тех пор, как отец трибуна командовал «Сципионом»? Коды связи меняют постоянно. Коды истребителей, аннигиляционных батарей… Много чего приходится менять, учитывая не только происки врагов, но и вековую память патрициев. Но к чему менять коды госпитальных блоков? Право, смешно…

От нового удара Марк потерял сознание. Чернота. На этот раз без снов. Чернота, похожая на сон раба. Он цеплялся за нее, не хотел возвращаться. Его заставили вынырнуть – облили водой, сделали какой-то укол.

– Осторожней! – кричал наварх. – Ты сотрешь ему память.

– А твои мордовороты переломали ему ребра! – огрызался медик.

– Плевать на ребра! Почему он не говорит? А? Ведь он ребенок, по твоим словам, пятилетний ребенок. Разве ребенок может выдержать такое? – Наварх отер пот со лба. Последние несколько минут он сам пинал тяжелыми башмаками распростертое на полу тело. И от этих усилий вспотел.

– Скотина! Он опять нашел убежище, – прошептал медик.

– Выход из нуль-портала через тридцать пять минут, – раздался бесстрастный голос.

Синтезированный голос искина разносился по всему линкору. Медик покачал головой. Пожалуй, их план захватить наследника рода Корвинов оказался чересчур смелым.

Наварх стоял, не двигаясь, тупо глядя на распростертое у ног тело. Он видел, что Марк открыл глаза. Видел, как тяжело и судорожно он дышит, не в силах сделать глубокий вздох из-за боли под ребрами.

– У нас еще несколько минут, чтобы заставить его говорить, – сказал Корнелий.

«Наварх всегда был упрям», – подсказал кто-то Марку.

Медик отрицательно покачал головой:

– Бесполезно. Он ничего не скажет.

– Это почему, Орк тебя задери?

– Теперь он воображает себя рабом, а раба избивают просто так, чтобы причинить боль. Гляди, какая у него спина. – Медик бесцеремонно задрал рубашку на спине Марка. – Сплошная, плохо зажившая рана.

– Ах, он раб? Отлично! Отвечай, раб, когда господин тебе приказывает! – Наварх ухватил лежащего юношу за ворот, осклизлый от воды и крови. – Говори, раз хозяин велит.

– Ты не его хозяин, наварх… – неожиданно сказал медик.

Корнелий зарычал и, развернувшись, хлестнул того по лицу. Медик отшатнулся. Зеленая рубашка окрасилась кровью.

– Придурок! – прохрипел наварх. – Ты только что подсказал ему выход. Подсказал способ бегства.

– Выход через нуль-портал через тридцать минут.

Медик поднес ладонь к лицу. Пальцы тут же сделались алыми.

– Ты мне нос сломал! – заскулил он.

– Жаль, что я не сломал тебе шею, Денис, – презрительно фыркнул наварх.

Тут же запнулся, замолчал, глядя на лежащего на полу Марка.

– Теперь у нас с тобой, Ден, есть только один выход. Самый простой. Сними с него протектор, – приказал наварх. – Застежка сломалась, протектор раскрылся, и парень нечаянно сломал себе шею… Мы не виновны, Терри обвинят в небрежности.

– А следы побоев?

– Парня избили на Колеснице. Рабов всегда бьют, – тут же нашелся наварх. – Снимай с него ошейник, Ден. Я хочу сломать ему шею. Сенатор Корвин получит не просто труп ублюдка. Он получит мертвого раба.

И тут пронзительно взвыл сигнал тревоги: «Повреждение внутренней обшивки на второй палубе».

Наварх поднес к губам комбраслет:

– Гораций, что у вас на второй палубе?

– Все в порядке, – лично отозвался капитан.

– У меня тут сигнал…

– Из технического подразделения сообщили, что техник забыл набрать нужный код при ремонте внутренней обшивки. Случается… Не волнуйтесь, госпиталь находится на третьей палубе.

Этот разговор отвлек внимание и охранников, и медика. Марк собрал все силы и приподнялся. Метнулся к столу, к голограмме. Но Цезон оказался проворней. Вдвоем они покатились по полу.

– Выход через нуль-портал через двадцать минут… – сообщил синтезированный голос.

– Прикончи выродка! – крикнул наварх. – Снимай протектор.

Щелкнули застежки. Белый ошейник, спасительный ошейник оказался в руках Цезона. Все? Конец? Марк даже не испугался. Он смотрел на Цезона и ждал, что будет. Но он не умер. Голова его оказалась вовсе не тяжелой. А Цезон… Цезон почему-то поплыл вверх. Пальцы его разжались, и протектор закружился в воздухе.

Наварх замахнулся – ударить. Но не ударил, а отлетел к стене.

Марк оттолкнулся от пола, поднялся в воздух. Желудок дернулся, будто был живым существом. Марк успел дотянуться до протектора… Инерция тащила его к стене. Надо защелкнуть застежки прежде, чем Марка ударит о стену… Скорее! Непослушные пальцы прижимали протектор к тощей цыплячьей шее.

«Скорее!» – приказывал Марк сам себе.

Комбраслет трибуна космических легионеров открывал обычные шлюзы переходов. Но этого было мало для спасения Корвина. Флакк воспользовался комустройством в шлюзе.

– Центурион Друз из технического сектора! Неполадки в пятнадцатом шлюзе! Срочно явиться!

Не прошло и пяти минут, как молодой человек в рабочем комбинезоне появился в шлюзе.

– Флакк! Это ты! Орк! Дружище! А мне сказали, чти ты в госпитале в тяжелом состоянии и к тебе никого не пускают. Я уж, честно, хотел взломать код доступа, но решил этим заняться после выхода из нуль-портала.

– Состояние у меня действительно тяжелое! В двух словах: наварх захватил мальчишку, которого я спас.

– Юного Корвина?

– Ну да. Мне нужен пневморанец, пара заряженных бластеров и доступ к гравигенератору.

– Ну и задачка… У гравигенераторов всегда охрана.

– Для тебя нет ничего невозможного!

Друз усмехнулся, польщенный:

– Ладно, пошли!

В лифте они поднялись на вторую палубу, центурион провел Флакка в технический сектор.

– Выбирай, какой нравится! – инженер разложил перед трибуном пневморанцы.

Флакк выбрал тот, что был ему знаком по прежним заданиям, отказавшись от новомодных придумок.

– Теперь оружие.

– Тут сложнее. К оружию у меня доступа нет. А где твое?

– Извини, но в госпитале я валялся без бластера. Сумел раздобыть блузу и брюки андроида. Куда спрятаны мои собственные вещи – не знаю.

– Спросил бы у Терри.

– Через мой браслет ни с кем не связаться. Можно лишь пройти по шлюзам. Видимо, никто не подумал, что я смогу удрать из госпиталя.

– Возьми мой бластер, – предложил Друз. – В нем две батареи. И двойной диапазон стрельбы.

Флакк забрал бластер вместе с кобурой. Поинтересовался:

– А что ты скажешь начальству?

– Надеюсь, они не успеют меня спросить…

– Отключишь генератор?

– Да раз плюнуть. Только за это меня отдадут под трибунал.

– Не успеют. У тебя на часах лацийское время?

– Конечно. Сейчас двенадцать двадцать.

– В двенадцать тридцать отключишь генератор. Что бы ни происходило в этот миг на корабле, все пойдет иначе. Только не перепутай. Через десять минут…

– Меня попрут со «Сципиона», как пить дать.

– Если у нас все получится, если мы спасем Корвина, твоя карьера будет обеспечена.

– Не сомневаюсь! Я буду настраивать автоматические латрины[6] на Петре. Ладно, все сделаю. Ради тебя, Флакк, и в память о моем отце, который был лучшим другом того, другого Корвина. Идем!

Друз открыл внутренний туннель, и Флакк нырнул в его чрево.

– Орк! Я забыл набрать код доступа… – услышал трибун позади себя бормотание Друза. – Не волнуйся, я предупрежу техническую службу.

Флакк торопился. Десяти минут должно было хватить, чтобы добраться по внутренним туннелям до каюты наварха. Никто лучше капитана не знает свой корабль. Отец трибуна семнадцать лет командовал этим кораблем и лишь два года назад сдал командование. После того как погибла Эмми.

Флакк снял панель облицовки.

Где-то вдалеке голос искина оповестил:

– Выход через нуль-портал через двадцать минут.

И тут отключилась гравитация.

Пневморанец вынес трибуна из внутреннего туннеля в коридор. Поворот. Шлюз. Еще поворот. Вот дверь в каюту наварха. Трибун перевел бластер на максимальный режим. Уже когда вдавил кнопку разрядника, вспомнил, что Друз упомянул «двойную батарею». От двери ничего не осталось – только красные языки нехотя облизывали изуродованный косяк. Флакк спешно перевел бластер в минимальный режим. Тут же взвыли сирены тревоги. Пожарные поглотители слизнули огонь. Трибун нырнул в раскрытый проем. Навстречу ему плыл человек в синей форме без знаков отличия с окровавленным лицом. На шее белела полоса протектора. Капли крови отделялись от ссадин и тянулись в невесомости алыми бусинами. Кружились. Раненый дергался, будто пытался от кого-то отбиться. Да нет, всего лишь пробовал убежать. Инерция толкала его к Флакку. Потом трибун увидел Цезона, телохранителя наварха, его верного пса. Опасного пса. Цезон уже выхватил бластер из кобуры. Но нажать на разрядник не успел: Флакк оказался быстрее. Луч угодил Цезону точнехонько в лоб. Второй выстрел прожег наварху плечо. Третий – сжег другому телохранителю пальцы.

Трибун затормозил с помощью ранца и занял вертикальное положение. Подошвы почти коснулись палубы. Сейчас генератор вновь включится. Остальные об этом не знают. Сейчас… Гравитация!

Наварх, зависший под самым потолком, шлепнулся на пол. Денис упал на него. Спешно отполз.

– Я был против! Против! – закричал Денис. – Смотрите, они разбили мне нос! – Он демонстративно размазал кровь по лицу.

– Что это значит? – Глаза наварха, и без того красные, сделались алыми. – Кто позволил, трибун?

– Переход через нуль-портал через пятнадцать минут, – сообщил компьютер. – Выход в секторе планеты Лаций.

– Неужели нужны какие-то объяснения? – В одно мгновение трибун окутал молекулярной нитью наварха. – Вам придется посидеть взаперти до прибытия на планету.

– Мальчишка – всего лишь раб, хотя с него и сняли ошейник. Что ты позволяешь себе, Флакк? – Корнелий скрипнул зубами. – Что вы можете сделать? Вы, Валерии? Ты или старик Корвин? Вы в меньшинстве. Уже давно в меньшинстве.

– Все может перемениться.

Трибун повернулся к медику:

– Вызови Терри. Скорее!

Флакку очень хотелось перевести бластер Друза в максимальный режим и сжечь медика дотла. Но трибун космических легионеров умел контролировать свои чувства.

Марк сидел на полу, по щекам его катились слезы.

– Как ты? – спросил Флакк.

– Они сняли с меня протектор… чтобы… голова отломилась, как у раба.

Флакк спешно проверил новый «ошейник». Застежки были закрыты.

– Запомни, Марк Валерий Корвин… ты еще, конечно, не настоящий Марк Корвин, но скоро им станешь. Так вот, запомни, – голос его, как всегда был бесстрастен, но от этой бесстрастности у Марка мурашки побежали по спине. – Не все на Лации рады твоему возвращению. Отнюдь не все.

Терри, вызванная Денисом, появилась в каюте и тут же принялась хлопотать возле мальчишки, напыляя на ссадины искусственную кожу.

– Советую занять посадочные места. Мы скоро проходим через нуль-портал, – сказал Флакк. – Не стоит мчаться к своим каютам. Наварх любезно предоставил нам в распоряжение свои апартаменты. Мест хватит на всех.

Глава III Сектор Лация

Марк сидел за пультом управления звездолета. Он знал, что это истребитель класса «Центавр», он знал, что его корабль называется «Бешеный», и еще знал, что этот кораблик дважды спасал ему жизнь. На обзорном экране чернело бархатистое небо с белыми каплями звезд, слева наплывал голубой диск планеты, а справа маячили два светлых блюдца, увешанных гроздьями плазменных ракет. Вражеские истребители. Марк выжимал из своего корабля максимальную скорость, пытаясь уйти от преследователей. Боеприпасы у него почти закончились. Лишь три автономных лазерных заряда остались в стволе правого орудия. Три заряда на два корабля. Он не понимал, почему эти двое не стреляют, почему не превратили его кораблик в облако раскаленных атомов, пока не увидел, что слева к нему подбирается еще один истребитель Колесницы. Марка примитивно пытались взять в клещи. Слева один. Справа двое.

«Мишень слева», – отдал он приказ искину корабля.

Увидел, как на голограмме сужается алое кольцо вокруг белого блюдца, и вдавил кнопку. Белая вспышка. Обзорный экран автоматически поблек, защищая глаза пилота. Что, не ожидали? Марк рассмеялся. Это было безумием – сражаться сразу с тремя истребителями. Три заряда на три корабля. Но ведь его и называли порой безумным…

– Луций, где ты, Орк тебя задери! На помощь! – выкрикнул он.

Откуда-то издалека, сквозь помехи и хрипы отозвался голос:

– Иду.

Марк очнулся весь мокрый от пота. Мокрыми были и простыни, и подушки. Он – пилот истребителя. Ну да, да… не он сам – его отец. Во время войны с Империей Колесницы. Ускоренный курс пилота – и в космос. Лаций в те годы мало нуждался в следователях. Во всяком случае, куда меньше, чем в пилотах.

Марк вскочил, прошел в тесную кабинку душа, включил воду. Индикатор замер почти на нуле – юноша расходовал воду, не скупясь. Ну и дьябль с ней, с водой! Марк запрокинул голову, подставил лицо под прохладные струи. Вода затекала за протектор, капли щекотали кожу. Неужели каждый день ему будут сниться подобные сны? Что это – плата за свободу? Не слишком ли она велика? Сначала убийство Друза, потом этот неравный бой. Что еще вывернет услужливая память?

Марк вернулся в каюту. В кресле, положив на софу еще не зажившую ногу, сидел Флакк. На нем была форма трибуна космических легионеров. Красный мундир с золотым шитьем, парадный броненагрудник отсвечивал призрачным лунным блеском. Золотой орел с хищно выгнутым клювом на груди казался живым.

– Мне нужно поговорить с тобой, Марк.

– Вообще-то я не завтракал.

– Завтракай. Я тоже с удовольствием выпью кофе.

Марк достал из шкафчика упаковку со стандартным пайком и дважды нажал на пищевом комбайне кнопку. Одно название, что комбайн. Все, что он умеет делать, – это баночки с горячим и жиденьким кофе и клейкие сдобные булочки. Впрочем, не рабу с усадьбы Фейра привередничать. Только откуда Марк знает, как питаются рабы?

– Итак? – спросил он, отхлебывая кофе. Подумал: «Сейчас речь пойдет о моей карьере сыщика».

– Прежде всего: что ты сказал Корнелию?

– О чем?

– О своих снах, конечно. Ведь он спрашивал тебя, что тебе снилось, после того как сняли ошейник, не так ли?

– Мои сны – только мои, – пробормотал Марк.

– Великолепно. Надо полагать, именно так ты и ответил наварху?

– Именно так. Корнелий пришел в ярость.

– Не сомневаюсь. Так что ты ему рассказал?

– Отец сжег все улики по делу наварха.

– Что еще?

– Клянусь, ничего.

– Чем… или кем ты можешь поклясться, Марк?

– Не знаю… На Колеснице мы клялись… нет, я решил забыть все, что было на Колеснице. Я не знаю, чем мне теперь клясться, Флакк.

– Клянись памятью рода Валериев Корвинов, это теперь самая большая ценность, какая у тебя есть.

– Клянусь памятью нашего рода… Он ничего не узнал. Хотя и клялся, что был другом моего отца. Вранье…

– На Лации говорят: «Врать патрицию бесполезно». Наварх, видимо, считал, что тебя нетрудно обмануть. Я хочу тебе кое-что объяснить, Марк.

На голографическом экране мелькали какие-то пейзажи. Марк не смотрел на экран.

– Как ты уже догадался, патриции Лация обладают генетической памятью. Она передается ребенку, даже если только один из родителей принадлежит к патрицианскому роду. Эта наша особенность и одновременно проклятие, жернов на шее. Если отец командовал космическим кораблем, то сыну дорога только в космос. Потому что, выбери он другую профессию, все его преимущества обратятся в дым, он будет соревноваться с плебеями, не имея ни их цепкости, ни их сноровки.

– Патриции… почему нас называют патрициями? И кто тогда плебеи?

– Мы так себя назвали. Потомки первых колонистов Лация, получившие в наследство от отцов и матерей генетическую память. Кто-то из отцов-основателей грезил римской историей. Патриции – это избранные, помнящие все от начала времен… То есть от начала времен колонизации. Плебеи – все остальные. Ты будешь смеяться, но каждый гражданин Лация обязан иметь тогу. Он надевает ее по праздникам. Каждая колония хочет быть в чем-то неповторимой. Мы выбираем себе прошлое, а будущее наступает само собой. Жители Лация воображают себя римлянами. На Колеснице царит французский дух. Древний Египет ожил на Александрии.

– А на Неронии?

– Нерония… – Флакк нахмурился. – Нерония – типичный космополит. Там царит дух гедонизма. Быть может, чтобы позлить наших республиканцев, они назвали свою планету «Нерония». Но поверь, название – единственное, что связывает их с Нероном.

– Я… то есть мой отец… он бывал когда-то на Неронии, – сказал Марк.

– Тебе уже снился сон об этом?

– Нет… Пока нет. Но я знаю. – Марк жевал какую-то серую галету и не чувствовал вкуса. Ему вдруг невыносимо захотелось маисоли со специями, жаренной на огне.

– Можно вспоминать и наяву. Если сосредоточиться. Но тут нужен определенный навык. И потом – наяву нет таких ярких видений, как во сне, – объяснял тем временем Флакк.

– Скажу честно: я совсем не гонюсь за остротой ощущений.

– Итак, как ты понял, род Валериев Корвинов всегда занимался расследованием особо важных дел… Все тайны Лация сосредоточены вот здесь. – Флакк коснулся лба Марка. – Вскоре ты вспомнишь немало такого, от чего у тебя волосы встанут дыбом. Ты будешь знать все или почти все о громких преступлениях Лация.

– И я буду заниматься… расследованиями?

– Именно. Но преступлениями в высших сферах, а не обычными бытовыми убийствами.

Марк отложил недоеденную галету. Аппетит пропал. Начисто.

– Извини, но это какой-то бред… Ты увозишь меня с планеты и говоришь, что я суперсыщик. Привозишь на линкор. Здесь на меня накидывается спятивший от злости наварх…

– Почему «спятивший от злости»? Он всего лишь хотел знать, что известно тебе о его деле.

«Ему ничего не угрожало…» – чуть не ляпнул Марк. Но вовремя прикусил язык. О находках отца на Психее и о том, что следователь эти находки до времени скрыл, похоже, не знал никто. Наварх как-то пронюхал, правда…

Ма фуа! Да тут немудрено запутаться во всех этих диких интригах.

Марк затряс головой:

– Пойми: я ничего не умею.

Он готов был разрыдаться. Как никогда прежде ощутил свою беспомощность.

– Я – никто! – выкрикнул он, вскакивая.

Трибун отрицательно покачал головой:

– Ты – Марк Валерий Корвин. И этим все сказано.

Марк упал в кресло.

– Отпусти меня… – попросил жалобно.

– Не могу. Только ты способен узнать, что случилось с моей сестрой на Психее.

– Но… этого дела мой отец не расследовал.

– Нет. Сестра погибла два года назад. Со смерти твоего отца прошло семнадцать с половиной лет.

– А если я откажусь? – с вызовом крикнул Марк.

– Ты не можешь отказаться, – сухо отвечал Флакк. – Это ноша патриция. От нее никто не отказывается.

– Я сбегу. – Нелепый жест отчаяния.

– Не получится.

– А если кто-то еще, как наварх Корнелий, захочет узнать, что мне известно, какие тайны хранит мой мозг? Или меня просто-напросто захотят прикончить – что тогда?

– Я буду тебя охранять. И не я один. Такое не повторится.

– Кстати, а что наварх Корнелий, как он поживает?

– Он под арестом. Пока здесь, на «Сципионе». О его выходке известно на Лации. Все наши порталы галанета только об этом и твердят. Сенаторы в ярости. Разумеется, у многих это показная ярость, но для нас сойдет и такая. Патриция может судить только сенат. Никто, разумеется, не посмеет безмерно унизить род Корнелиев, тем более что теперь у сенатора Корвина появился наследник. Равновесие прежде всего – вот девиз сената. Но твои тайны теперь Корнелиям недоступны, клянусь звездой Фидес и всеми ее планетами.

– А ты сам? Разве тебе не хочется узнать какую-нибудь мою тайну?

Если Марк рассчитывал уязвить трибуна, то он ошибся.

– Нисколько.

– Ты не хочешь узнать, чем именно интересовался наварх Корнелий?

– Нет.

– Так я скажу тебе без всякой просьбы. Его интересовало, что узнал мой отец о судьбе уничтоженной колонии на планете Психея. Вот! – выдохнул Марк.

Он вдруг почувствовал громадное облегчение, выпалив эти слова в лицо Флакку. Ну, как? Нравится обладать тайной?

– Никогда… – сказал очень тихим ровным голосом Флакк, – Никогда, – повторил совершенно бесстрастно, – не делись своими тайнами с другими. Это может оказаться смертельно опасным, Марк.

Юноша отвернулся. Он испытывал и странное торжество, и стыд одновременно. Неужели он не способен взвалить на плечи ношу патриция? Или это жалкий раб взбунтовался и кричал?

– Скажи, как это происходит? Я помню то, что было не со мной. С моим дедом или отцом. Или прадедом… До конца, кто есть кто, я не разобрался, потому что кажется, что везде только я…

Флакк посмотрел на экран. Пейзажи сменились реальной картинкой. С Лация стартовал военный катер, теперь он приближался к линкору. Интересно, кто решил пожаловать на борт?

– Никто не знает механизма, – объяснил Флакк. – Если потомок патриция рождается на Лации, он всегда обладает генетической памятью. Это наш дар и наше проклятие. Человек приходит в этот мир, помня, что до его рождения сотворили отец или дед. Разумеется, передается та память, которой патриций обладал до зачатия своего потомка. Чтобы скрыть нежелательную информацию, случается, что отцы отправляют своих жен рожать детей на другие планеты. Если известно, что родится девочка, ее зачастую стараются лишить генетической памяти, чтобы она могла выйти замуж за любого из патрициев. Утративший память ребенок лишается патрицианского звания, и ноши патрициев – тоже. Патриции роднятся друг с другом, но сберегают свои тайны.

– Значит, чтобы обладать генетической памятью, надо быть патрицием и родиться на Лации? – переспросил Марк.

– И быть зачатым на Лации.

– А я… я тоже родился на Лации?

– Я же говорил… Да, ты родился на Лации, но почти сразу же был увезен на Вер-ри-а. Сенатор Корвин опасался за твою жизнь. У тебя были няньки, телохранители, охрана… Помнишь?

– Да, помню… большой дом. Но я все время был с мамой. Остальные люди от меня как бы прятались… Странно… – Марк улыбнулся. Теперь и свою прежнюю жизнь он вспоминал куда четче, чем в те дни, когда носил ошейник.

– Увы, все расчеты рухнули. Началась война, Вер-ри-а захватили войска Империи, и ты был увезен на Колесницу вместе с другими пленными.

– Разве ошейник раба не уничтожает генетическую память?

– Только если его надеть сразу после рождения. В этом случае так и происходит. Раньше по закону Лация любой незаконнорожденный ребенок патриция имел право появиться на свет только за пределами Лация, и сразу же после рождения его делали рабом. В твоем случае память только угасла на время.

– Но у вас же на Лации нет рабства! – Марка вдруг привела в ярость манера Флакка обо всем говорить отстраненно. Не поймешь, одобряет он то, о чем рассказывает, приветствует или относится индифферентно.

– На Лации нет, – подтвердил Флакк, не обратив внимания на вспышку Марка. – Но было на Вер-ри-а. И есть на Петре.

– Значит, оно вам выгодно, это рабство?

– Мы его используем. Вернее, использовали. Десять лет назад закон об обязательном превращении незаконных детей в рабов отменили. Теперь достаточно лишить их памяти – то есть их матери должны до родов покинуть Лаций. Отныне незаконные дети становятся гражданами Лация. Плебеями.

– А плебеи… Они не обладают генетической памятью?

– Нет. Таких казусов еще не бывало.

Марк расхохотался – зло, ядовито, пытаясь заглушить нелепые слезы, которые почему-то наворачивались на глаза:

– Представь… какая-нибудь патрицианка наставит рога своему муженьку. Родится ребенок… А он… он не помнит ничегошеньки о прошлом папаши, дедушки и прадедушки. Какой… как ты сказал… казус!

– Мой младший брат лишен генетической памяти нашего рода. И патрицианского звания, разумеется. Дело в том, что он был зачат здесь, на «Сципионе». Теперь он – лидер одной из плебейских партий. Самый яростный враг патрициев.

Флакк поднес к губам контактный браслет и обратился к капитану линкора:

– Кто прибывает на катере?

– Сиятельный сенатор Фабий Максим в сопровождении двух администраторов, – последовал ответ Горация.

– Вот оно что! – Флакк посмотрел на Марка. Что выражал его взгляд? Ничего, как всегда. – Фабий возглавляет комиссию по чистоте патрицианских родов. Они прибыли проверить, может ли сенат принять решение о возвращении тебе прав рода Валериев Корвинов.

– В каком смысле – проверить?.. Эти ребята тоже хотят узнать мои тайны? Какую пытку придумают они? Подвесят к потолку? Поджарят на медленном огне?

– Не волнуйся. Эта проверка ничем не грозит роду Корвинов. Сенатору Фабию надо убедиться, что ты обладаешь генетической памятью.

– Но ведь наварх Корнелий в этом не сомневался!

Флакк по своему обыкновению усмехнулся одной половиной рта:

– Не вздумай сказать об этом Фабию. Приготовься. Они сейчас будут здесь.

– Что они хотят проверить?

– Видишь ли… они могут подозревать, что тебе через шунт искусственно закачали максимальный объем информации. И что ты можешь имитировать генетическую память…

Марк поднялся. Провел ладонями по протектору. Да, вид у него не особенно бравый – физиономия разбита, губы опухли, и, несмотря на все усилия Терри, синяк под глазом так и не исчез. Ребра робот-хирург ему уже срастил, но многочисленные гематомы рассасывались не так быстро, как хотелось бы. А впрочем, это даже хорошо. Невыразительное лицо раба, привыкшее имитировать тупую покорность или восторг при виде хозяина, скрыто под маской синяков и ссадин.

– Как тебе мой вид? – спросил Марк.

– Фабий будет в восторге, – пообещал Флакк.

Но прежде Фабия в каюту вошел центурион инженерных войск – красавец с орлиным носом и каштановыми вьющимися волосами. Удивительный матовый оттенок кожи, изогнутые в легкой усмешке губы – где-то видел Марк это лицо, и эти волосы, и этот золотой браслет с алым, как кровь, камнем запомнил. Ну, конечно же! Друз. Младший префект следственного отдела Друз из его сна. Кто же сейчас перед Марком? Сын? Или внук убитого? Судя по возрасту, сын…

– Поздравь, Флакк, все случилось, как я предсказывал. Меня списали. Вся моя карьера в жопу. А я бы мог возглавить через пяток лет весь технический сектор «Сципиона». Теперь меня ждут латрины на Петре. И то, если повезет. А это и есть малыш Корвин? Привет! Надеюсь, мы будем друзьями, ты должен помнить, что твой отец дружил с моим.

Марка так поразило присутствие Друза, что он забыл, что ожидает встречи с главой сенатской комиссии. Потому он пропустил момент, когда Фабий вошел в каюту.

Лишь когда услышал произнесенное кем-то «бывший раб», вздрогнул, как от разряда парализатора, и повернулся. Перед ним был мужчина лет пятидесяти, несколько грузноватый, с породистым мясистым лицом, в светлом просторном кителе с пурпурной полосой на груди. За Фабием следовали два молодых человека в белоснежных мундирах. На груди у каждого сверкала голограмма – золотой орел и под ним глобус. Марк представил, насколько неудобно было пролезать в корабельный шлюз в таком одеянии, и фыркнул.

Фабий смерил его взглядом. Сколько презрения! Казалось, один взгляд сенатора способен испепелить дерзкого мальчишку не хуже лазерной пушки. Но Марк без труда выдержал этот взгляд.

– Приветствую тебя, трибун Флакк. Это и есть тот юноша, которого Марк Валерий Корвин хочет объявить своим наследником? – спросил Фабий.

– Да, это он, – подтвердил Флакк. – Сейчас он под моей временной опекой.

– Ну что ж… мы немедленно приступим к испытаниям. У вас есть свободный истребитель класса «Центавр»?

– Разумеется.

– Пусть юноша проведет испытательный полет. В войну его отец был пилотом истребителя. Если парень справится с управлением, этого будет достаточно. Только отключите новомодные программы. Ведь он помнит то, что было двадцать лет назад. Проводите его на корабль! – приказал Фабий своим спутникам. – Трибун Флакк, вы можете сопровождать опекаемого и наблюдать за идентификацией из рубки линкора.

Марку показалось, что у него отнялись ноги. Что за спектакль решили устроить эти идиоты?! Запихать бывшего раба в истребитель и зашвырнуть в космос! Еще, может быть, и пострелять в него, чтобы поглядеть, как он умеет маневрировать?

– Я… Я… то есть отец… он же следователь…

– И пилот истребителя в течение пяти лет, – улыбнулся Фабий. – Это не забывается.

«Лучше бы меня оставили на Колеснице… я бы сейчас сидел в старом доте и ел жареную маисоль… Мне не нужно… ничего не нужно… ни свободы, ни звания патриция… я не хочу… спасите…»

Мысли проносились в голове Марка с калейдоскопической скоростью, пока он спускался на нижнюю палубу, где его поджидал истребитель.

Нет, невозможно… бред… да, во сне он управлял истребителем… но то был сон…

Автоматически руки застегнули скафандр. Убийцы! Хуже Жерара! Тот был просто тупым животным… а вы…

Один из администраторов подтолкнул его в спину.

Марк ухватился одеревеневшими пальцами за тяги подъемника. Изящное, почти танцевальное движение ажурного механизма, и юноша очутился в кабине истребителя. Вспыхнули приборы, оживая. Автоматически Марк водрузил на голову массивный управляющий обруч. Чмокнули присоски, впиваясь в виски.

Нет, так нельзя, так нельзя, он не хочет… Ладонь сама легла на управляющую панель. Корабль вздрогнул и оторвался от палубы.

– Цель – седьмой сектор, – сообщил искин корабля.

На демонстрационной голограмме возникли все объекты седьмого сектора, на дальнем плане – звезды. Впереди раскрылась черная щель, будто огромная пасть растянулась в ухмылке. «Центавр» нырнул в черноту и тут же заложил вираж… Сам собой или?.. Марк не сразу сообразил, что его мозг управляет корабликом напрямую.

– Быстрее… – сказал он вслух.

Маршевые двигатели тут же перешли на форсированный режим.

Кораблик несся в пустоту. В нижней части голограммы светился голубой точкой Лаций.

«Я никогда не попаду на эту планету… никогда…» – обреченно подумал Марк.

Но страх вдруг исчез. Будто и не было. Марк понял, что услужливая память сама подсказывает нужные решения. Чужая память…

– Ну что ж, полетаем, господа… – его охватило хмельное веселье. – Я вам сейчас покажу, на что способен Марк Корвин!

Истребитель нырнул под брюхо «Сципиона».

Почти сразу Марк увидел два блюдца, идущие ему наперехват. Вражеские корабли. Вернее, имитация вражеских кораблей.

«Центавр» включил маневровые двигатели,

«Я должен стрелять?» – он не успел сам себе задать этот вопрос, а из левой пушки уже вылетел плазменный заряд.

«Должен» – ответил сам себе, посылая второй заряд вслед первому.

– Меня же прозвали «Бешеный», а это кое-что да значит, – рассмеялся он.

Одно из блюдец превратилось в фонтан белого огня и исчезло. Теперь сбоку на обзорном экране сверкал в лучах звезды Фидес линкор. Вам хочется позабавиться? Я устрою вам забаву. Такую забаву…

«Центавр» развернулся и устремился к линкору. Стандартный маневр: он подводил корабль противника под батареи линкора. Главное – самому не врезаться в борт «Сципиона». Ускорение все возрастало, перегрузки вжимали ставшее невыносимо тяжелым тело в кресло. Еще немного… Еще… Линкор висел над ним огромной сверкающей тушей. А вражеский кораблик… якобы вражеский кораблик… Он вспыхнул на голограмме и исчез. Батареи линкора разнесли на куски этот призрак…

Тут свет стал меркнуть, а сам Марк – падать в пустоту.

«И это все?» – успел подумать он напоследок.

– Недурно, – сказал Фабий, когда один из его администраторов открыл шлюзовой люк «Центавра». – Именно этого мы от вас ждали.

Марк снял ладонь с управляющей панели.

– Да ладно, ерунда… Не могли придумать что-нибудь посложнее? Для «Бешеного»? Вы-то сами не летали, Фабий. Сидели в центре управления во время войны и получали фалеры в награду, – бросил Марк небрежно.

Администраторы от подобной наглости открыли рты.

Фабий сухо улыбнулся:

– Друг мой Корвин, не спорю, патрицию многое позволено. Но далеко не все.

Марку очень хотелось спросить, настоящий был полет, или всего лишь искусный симулятор, но он не спросил. Вопрос только унизил бы его в глазах Фабия.

«Конечно, симулятор, – решил Марк про себя. – Мной они могли рискнуть, но не стали бы рисковать бортами «Сципиона», которые я бы мог изувечить своей посудиной».

– Вот, взгляните, – бормотал старик, освещая вечным фонарем каменный свод. – Я его нашел – и сразу за вами. Ничего не трогал. Ничегошеньки.

Блеклый свет падал на пол, на лежащего ничком человека. Маслянисто блестели темные волосы. Светлая одежда в пятнах. Возле головы на светлом камне расплылось темное пятно.

Префект Корвин присел на корточки, тронул лежащего за руку. Кожа была холодной. Префект достал индикатор, коснулся кожи. На экранчике возникли желтенькие цифры «7.40». Человек умер около восьми часов назад. Значит, после полуночи.

Корвин перевернул тело. Бледное лицо. Веки полуприкрыты. Стекло мертвых глаз. При жизни ярко-синих. Неправдоподобно синих.

– Граф Эрхарт… Посол Неронии! – Корвин вскочил, как ужаленный. – Что он здесь забыл?

– Сюда приходят за вином. За чем же еще? – сказал старик.

– Кто еще здесь был? Кого вы видели?

– Никого, клянусь Геркулесом.

Префект оглядел свод. Прошелся сканером повсюду. Ничего. Никаких следов, кроме следов смотрителя и самого графа. Но ведь не мог граф покончить с собой? Выстрел из игломета пришелся в спину. Еще никому не удалось выстрелить себе в спину из игломета. Орк! Какой скандал! Посол Неронии, особа неприкосновенная, убит в подвалах усадьбы сенатора Корвина почти сразу после заключения мира с Неронией. Новая война? Опять? Разве не хватит той, что длилась пять лет?

Марк проснулся. Он лежал на кровати в своей каюте и тупо смотрел на стену. Стена была облицована черным пластиком под мрамор. Зеркалу, вмонтированному в центре стены, Марк дал команду «не отражать», и псевдостекло сделалось матовым. Завтра юноша наконец отправится на Лаций. Все решено. Что теперь? Вот именно – что?

Каждый раз надеяться, что в нужный момент всплывут нужные воспоминания? Какое-то безумие. Все равно, что каждый день прыгать с крыши небоскреба и ожидать, что во время падения у тебя за спиной вырастут крылья. Крылья, способные удержать в воздухе… Или парашют… или антигравитатор… неважно. В зависимости от обстоятельств. Подходишь к краю, шагаешь в пустоту и не знаешь, что должно вырасти.

Неужели все патриции так живут?

Приземлившись, ты обнаруживаешь, что успел ухватить в полете ларец с драгоценностями и впридачу ядовитую змейку. Гюрзу. Может быть, обычные патриции делают перерывы между прыжками. А Марк кидается вниз то с одной крыши, то с другой. Сейчас он совершает затяжной прыжок на планету из космоса. Нога бывшего раба еще не коснулась поверхности Лация, а интриги завертели Марка, события захлестнули, как вода, с головой. Напрасно он пытался осознать, как можно распоряжаться тайнами, которые открывались ему в удивительных снах. Не получалось. Ему все время мерещились испытания и интриги. Он не имел права ошибиться. Что с ним станется, если сенатская комиссия признает его недостойным звания патриция? В лучшем случае высадят в какой-нибудь колонии, снабдив десятком кредитов, в худшем – он снова наденет рабский ошейник и очутится на Петре. Или вообще умрет. Путь на Лаций казался путешествием между Сциллой и Харибдой. Как он помнил (вернее, помнили его отец и дед, ведь сам Марк только слышал имя Гомера от матери), в первый раз Одиссей проплыл между двумя чудовищами. Но в другой раз проклятая Харибда заглотила корабль. Что должен Марк отдать, какую жертву принести правителям Лация, чтобы добраться домой? До каменистой своей Итаки? Его родное поместье называется «Итакой». Подсказка всплыла в мозгу сама. Это привело его в ярость! Марк стукнул кулаком по краю кровати. «Подсказки» приходили неожиданно для него. Его это злило. Неимоверно. Потому что напоминало ему работу управляющего чипа в рабском ошейнике. Пусть теперь его сознанием управляла генетическая память собственного рода, это мало что меняло. Это все равно слишком напоминало рабство. Неужели все перемены – замена одного ошейника другим?!

Он хотел свободы, абсолютной свободы.

Э, брось, парень. В тебе говорят страх и неуверенность. Желание, чтобы за тебя решали другие. Рабское желание. И еще – невыносимо сознавать, насколько тяжела ноша патриция.

– Я не сорвусь! Вот увидите, я смогу!

Кто должен увидеть? К кому он обращался? Может быть, к своим будущим детям? Ведь они унаследуют все его сомнения, всю растерянность и смятение. Он должен быть твердым, чтобы им в наследство досталась его твердость.

«Или сдаться, проиграть, стать плебеем, тогда никто никогда не узнает о твоих слабостях и тайнах», – шепнул подлый голосок.

Вызов по контактному браслету отвлек Марка от несущихся по кругу мыслей. Он нажал на кнопку.

– Это Друз! – разнесся на всю каюту радостный возглас. – Мы с Флакком решили заглянуть к тебе. Мне не терпится продолжить знакомство. Флакк, правда, уговаривал меня лечь спать. Но я человек, который мало спит. Да и зачем спать плебею? Я же не увижу во сне никаких тайн! Итак, мы идем. А ты готовь бокалы. У меня для тебя маленький сюрприз.

Браслет отключился. Марк поднялся. Меньше всего ему хотелось сейчас веселиться. Интересно, как ему удастся сохранить спокойствие в присутствии этого парня, чьего отца прикончил его отец, другой Марк Корвин? Неужели отец не мог придумать ничего другого? Зачем убивать? Тот Друз был отличным парнем. Идеалистом – да… Но разве это преступление? Теперь Марк будет помнить об этом до конца своих дней. И дети Марка – тоже будут об этом помнить. Кто назвал генетическую память ношей патрициев? Это не ноша. Это казнь.

Марк натянул синюю рубашку и брюки, башмаки надевать не стал. Можно по пушистому ковру походить и в тапочках. Не босиком, конечно. Босиком ходят рабы.

На низкий столик из пластика под дерево поставил три бокала, вазу с фруктами. Свежие фрукты доставил с Лация на линкор грузовой корабль. Марк положил несколько темных ягод в рот. Поместье Корвинов «Итака» на Лации – бескрайние виноградники, и в скалах вырублены хранилища для бочек с вином. Сейчас во сне он видел эту усадьбу, видел, как собирали виноград. Возможно, тот самый виноград, вино из которого все еще стоит в прохладных подвалах. А кровь, что только что пролилась во сне, а на Лации – много лет назад, давно высохла.

Марк вздрогнул от громкого стука.

– Откройся, – приказал он чипу, и дверь бесшумно отворилась.

Ему было странно это наблюдать: рабам дверные чипы не подчиняются. Для входа на склад Марку давали специальный ключ… Марку? Какому Марку? Раба тоже звали Марк? Вот забавно… забавно, что его интересует жизнь какого-то раба.

Друз бесцеремонно ввалился в каюту, поставил на стол три темные бутылки. У горлышка каждой на суровой нити висела красная бирка с датой. Флакк неторопливо вошел следом.

– Моя каюта куда более скромная, – признался Друз и добавил: – Была. В этой, говорят, наварх Корнелий возит своих любовниц, когда уходит в затяжной полет. Кто тебя так разукрасил, приятель? – Друз наполнил чаши вином до краев. – Нет, не говори. Попробую угадать. Итак… Цезон. Я угадал? Мне довелось один раз с этим Цербером подраться. Рука у него… мм… тяжелая. Против синяков, что оставляют его кулаки, бессильны все ухищрения медицины. – Друз пригубил вино. – Столетнее. Я выпросил на камбузе три бутылки ради этой встречи. Вообще-то я просил взять меня на Колесницу. Но Флакк отказал.

– Друз, ты бы провалил все дело в первые пять минут.

– Нет, нет! – запротестовал Друз. – Я не так бездарен. Спору нет, я никогда не попадаю по мишеням. И до сих пор не могу запомнить, чем отличаются друг от друга стратегия и тактика в военном деле, но я кое-что смыслю в технике. Недаром командовал целых полгода вторым техническим сектором «Сципиона». Но с завтрашнего дня меня списали. За самовольное отключение гравигенератора и небрежное хранение оружия. Так гласит формулировка. – Друз очень выразительно глянул на Флакка и поправил в нагрудном кармашке набор световых карандашей с блестящими наконечниками.

– Есть такой пункт в уставе как невыполнение преступного приказа, – напомнил Флакк.

– Это твоего, что ли?

Друз откупорил новую бутылку.

– Я – в самом деле дрянной военный, – признался он Марку. – Но отличный технарь. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, увы. Вспомни, Флакк, – повернулся он к трибуну, – ведь это я запихал наполовину сожженный «Лаокоон» в нуль-портал. Спас почти тысячу жизней. А Дед кричал, что нам хана и все двигатели сдохли.

– Дед – старший механик корабля, если ты еще не вспомнил, – пояснил Флакк для Марка и сделал глоток из своего бокала. – Не спорю, в голове нашего красавца иногда пробуждаются кое-какие мысли. Тогда они застревают там навечно. Выбить что-нибудь из Друза, если ему взбредет в голову «гениальная идея», невозможно.

– Ну да, да, да! Я упрямец, кто же спорит! – Центурион куснул персик и залил соком свой шикарный серебристый мундир. – Орк! Я опять облился.

– Ты бы видел, как Друз ест яйца. Ему скоро тридцать, а он все еще роняет желток себе на пузо.

– У меня нет пуза. У меня мускулистый поджарый живот. И на животе шрам от полученного ранения. – Друз приосанился.

– Как же! Помню! Его первый конструкторский проект. Центрифуга. Он забыл закрепить барабан на валу. Явился поглядеть в мастерскую на свое творение как раз в тот миг, когда детали разлетались по всему помещению. Одна из деталей ему вспорола брюхо.

– Только кожу, – уточнил Друз. – Все внутренности уцелели.

– Главное, уцелели яйца. Немаловажный факт, Марк. Потому что знаешь, зачем он явился к тебе сегодня да еще притащил три бутылки фалерна?

– Хочет выведать какую-то тайну?

– Ответ неверный. Сам посуди, Марк, зачем ему какие-то тайны? Он их тут же разболтает.

– Чтобы этого типа засосало в черную дыру! Да простит меня род Валериев Флакков, который я уважаю! – вздохнул Друз.

– А кто тогда объяснит Марку, зачем ты к нему явился? Не бойся, Марк, он не станет тебя пытать.

– И на том спасибо.

Флакк отправил в рот несколько виноградин, выдерживая паузу:

– Все очень просто. Его волнует твоя родственница по женской линии.

– Эта медичка? Что меня… перевязывала? Терри?

Флакк отрицательно тряхнул головой:

– Нет, это твоя троюродная сестра. А есть у тебя еще сестра Лери, патрицианка, она старше тебя на четыре года и замечательно красива. К тому же умница. Уж она точно отличит стратегию от тактики. Так вот, Друз хочет к ней посвататься. Твой дед пока что не соглашается на брак…

– Но ты бы мог убедить старика, – перебил Флакка несостоявшийся жених. – Сенатор Корвин не сможет тебе ни в чем отказать.

– Моя сестра тебя любит?

– Конечно! – воскликнул Друз.

– Терпеть не может, – подсказал Флакк.

– Почему дед не дает согласия на брак?

– Я не патриций, Марк. А твоя сестра сохранила ношу патрициев. Неужели не ясно? – пожал плечами Друз. Видимо, он полагал, что рабы на Колеснице посвящены во все подробности жизни Лация. – Хотя род Ливиев старинный, и заслуг имеет столько…

– Особенно прославились обвинители из этого рода, – заметил Флакк. – Они перепортили в судах гражданам Лация столько крови, что те всякий раз скрежещут зубами, едва слышат это имя.

– Я не собираюсь становиться прокурором, – огрызнулся Друз. – Даже следователем не буду. Я – центурион инженерных войск. На счастье, плебей может выбрать любую профессию.

– Но Друз хочет стать патрицием. Вернее, хочет, чтобы патрициями были его дети. Вот и сватается к Лери. – Флакк наполнил опустевшие бокалы. Друз приуныл и забыл о своих обязанностях виночерпия. – Хотя, скажу, в нее трудно не влюбиться. Она красавица!

– Флакк, ты женат! – напомнил довольно сурово Друз.

– О да, уже больше семи лет. Что же, по-твоему, я не могу замечать женскую красоту?

– Если ты будешь ухаживать за Лери… – в голосе Друза послышалась явная угроза.

– Погоди, Друз… Тогда получается, что твои дети будут обладать генетической памятью? – спросил Марк.

– Памятью рода Корвинов, – уточнил Друз.

– И тогда…

Тогда – Марк представил – в одно прекрасное утро, проснувшись, сын Друза вспомнит, как один его дед убил другого.

«Твой труп найдут в оазисе в обгоревшем флайере!» – выкрикнет мальчишка срывающимся голосом.

– Послушай, если ты уговоришь деда, – продолжал рассуждать Друз, – это будет такое благодеяние… я буду обязан тебе до самого погребального костра… Эй, послушай, что с тобой? Тебе плохо? Неужели вино? – засуетился Друз.

– Похоже, нашего друга сейчас вырвет, – заметил Флакк. – С непривычки.

– Надо дать ему что-нибудь закусить.

Друз кинулся к стене, повернул одну из панелей. За ней был холодильник. Друз выгреб груду пакетиков, притащил их все на стол, опрокинул один из бокалов и две бутылки из трех (на счастье, уже пустые, а третью, только-только початую, Флакк успел подхватить).

– Нет, я всякий раз удивляюсь, как этому типу удалось вписать «Лаокоон» на двух поврежденных двигателях в нуль-портал. Скорее всего, он перепутал какие-нибудь команды или нажал не на ту кнопку. Не иначе, – вздохнул Флакк.

Друз вскрыл один из пакетов, стал пихать Марку в рот какой-то холодный твердый брикет…

«Твой труп найдут в оазисе в обгоревшем флайере…»

– Нет! – закричал Марк. – Нет! Моя сестра никогда не выйдет за Ливия Друза. – Он оттолкнул центуриона, выплюнул противный брикет и едва успел отвернуться, как его вырвало.

– Хорошо, что генераторы гравитации в норме. Противнее всего, когда человека без шлема рвет в невесомости, – вздохнул Флакк. – Я же говорил, надо подождать с этим разговором до Лация, а на корабле, выпив фалернского вина, мальчишка точно блевать начнет.

– Нет, ни за что, ни за что… – бормотал Марк, пытаясь отлепить нитку горькой слюны от губ. – Никогда не позволю…

– Идем, Друз. – Флакк подтолкнул приятеля к двери. – Представь, мой младший сын будет помнить, как блевал сам Марк Корвин.

– Но почему? – закричал Друз. – Лери любит меня, клянусь всеми звездами и родом Валериев Корвинов, который я искренне уважаю.

– При чем здесь любовь и звезды? – возразил Флакк. – Все дело в ноше патрициев, неужели не ясно?

– Да чушь это собачья! Мне плевать на тайны Корвина. Если хотите, я дам клятву, что ни о чем не буду спрашивать своих детей. Мне нужна только Лери, слышишь, Марк! Я никому ее не отдам! Никому! Если вы с дедом не согласитесь, мы убежим на Психею или еще куда, и плевать на ваше патрицианское звание.

– Пошли, пошли! – Флакк уже буквально тащил Друза к двери. – А то ты решишь бежать на Петру и стать наемником.

– Да, я стану наемником, если Лери выдадут за другого. Я умею сражаться. Я буду убивать. Потом убьют меня. Я упаду, обливаясь кровью… – Флакк хотел выпихнуть Друза в дверь. Не тут-то было! Друз никак не желал вписываться в проем. – Так и скажи деду, что он будет виноват в моей смерти. Род Ливиев Друзов возненавидит род Валериев Корвинов.

– Не волнуйся, Марк, они всегда ненавидели друг друга. И потом, если Друз женится на плебейке, то его сын никогда не вспомнит, как тебя сегодня рвало после бокала фалерна. – Флакк, наконец, выпихнул Друза в коридор, дверь за ними закрылась.

– Я сам все расскажу сыну! – донеслось снаружи.

– Кому расскажешь? Ты же собирался погибнуть, – отвечал Флакк.

«Зачем мой отец убил Ливия Друза? – с тоской подумал Марк. – Я бы никогда его не убил».

Ему казалось, что чудовищный камень лег на грудь и давит так, что вздохнуть невозможно.

Глава IV Планета Лаций

В Большой петле нуль-порталов, связывающей космические колонии в систему, заставляя их по доброй воле или против оной держаться друг друга, Лаций занимал особое место. Колония, что была основана на четвертой планете звезды Фидес, первой сумела «прирастить» к распределителям Большой петли свою замкнутую Малую петлю с тремя собственными распределителями – Петра (третья планета звезды Фидес), Лаций и Лаций II (спутник Волчицы). С недавних пор распределитель Лация имел дополнительный коридор в сектор Психеи. Замкнутые в петлю нуль-порталы давали огромное преимущество: для перемещения по кольцу требовалось на порядок меньше энергии, чем для движения по тупиковому отростку. Выигрыш времени также был фантастический. Если в тупиковой ветке корабль находился в полете несколько суток, то звездный экспресс мог перебросить любую махину за несколько стандартных часов от одной звезды к другой. Большая петля принадлежала Всегалактической транспортной компании «Бесконечность», и формально ее правление находилось на Старой Земле. Но родина человечества оказалась слишком далеко от колоний, даже нуль-портал на Старую Землю включался лишь один раз в стандартный год. Поэтому главная управляющая станция «Бесконечности» находилась на Женеве – планете, уже больше сотни лет соблюдавшей нейтралитет. В военном отношении Женева считалась одной из самых слабых колоний, зато ее изобретения славились по всей Большой петле.

Совсем недавно по космическим меркам (каких-нибудь сто лет назад) Республика Лаций и Империя Колесницы находились в большой дружбе и даже совместно колонизировали и терраформировали планеты, к примеру, небезызвестную Вер-ри-а. Политика, по меньшей мере, неосмотрительная. Довольно быстро процветающая фактория Вер-ри-а превратилась в яблоко раздора. Имперские амбиции не позволяли Колеснице строить кольцо нуль-порталов вокруг Фаэтона – это казалось слишком мелко, провинциально, в свою Малую петлю колесничие намеривались включить и колонию на Вер-ри-а. Но их наполеоновским планам не суждено было сбыться. Лаций также лелеял грандиозные планы относительно Вер-ри-а, с энтузиазмом поддержанные «Бесконечностью», которая всегда склонялась на сторону Лация в спорных ситуациях. За год с небольшим лацийцы создали коридор, связывающий два распределителя Большой петли и колонию Вер-ри-а. Не в силах повлиять на «Бесконечность», Империя Колесницы захватила Вер-ри-а и заблокировала практически готовый коридор. Но эта победа Колесницы над Лацием оказалась Пирровой победой – колесничие не смогли замкнуть собственную петлю, и прежде процветавшая колония Вер-ри-а очень быстро пришла в упадок. К тому же Нерония, прежде настороженно относившаяся к Лацию, увидела теперь в Колеснице своего главного врага.

Часть этих сведений Марк почерпнул из собственной генетической памяти, новые же данные о секторе Психеи и конфликте вокруг Вер-ри-а ему поведал Флакк. Независимо от того, чем занят в повседневной жизни патриций – командует легионерами, расследует очередное убийство или занимается виноделием, – при всем при этом он обязан интересоваться политикой. Быть в курсе всех событий – и не только. Он должен знать их подоплеку, угадывать подводные течения и распутывать. Как только он станет старшим в роду, ему гарантировано место в сенате. И тогда уже от него будет зависеть судьба целой планеты. И, скорее всего, не только родной.

Спускаясь на планетарном лифте на Лаций, Марк уже знал, что внизу, в космопорте, его встречает дед. Они могли бы пересесть со «Сципиона» на планетарный челнок, тогда бы спуск был быстрее, да и до родной «Итаки» добираться куда удобнее. Но трибун Флакк выбрал планетарный лифт, чьи капсулы передвигались с черепашьей скоростью. Это традиция Флакка – возвращаться на Лаций на планетарном лифте. У каждого рода Лация и у каждого члена рода свои традиции, вековые или новоявленные. Традиции, которые соблюдаются свято. Так что Марку ничего не оставалось, как последовать за своим спасителем.

Друз увязался за ними. Марк надеялся, что красавец-центурион займет другую кабину лифта, но Друз заявил, что не собирается тратиться на аренду отдельной капсулы, и бесцеремонно швырнул свой вещевой мешок на сиденье рядом с Марком. Флакк не возражал. Видимо, считал, что такому человеку, как Друз, позволено все. Люса отправили на планету в научный центр за два стандартных дня до этого вместе с обезноженным рабом. С Люсом Марк провел на плантациях барона Фейра двенадцать лет. А простились они за пару минут, ничего толком не сказав друг другу. Марк лишь повторял: «Держись, Люс. Здесь у тебя будут книги, сколько угодно. И галанет…» – «Галанет – это здорово», – отвечал Люс с фальшивым энтузиазмом. Он здорово трусил, и у него не было своего рода, чтобы поддержать в трудную минуту. Судьба Люса была теперь в руках миграционной комиссии. У бывшего раба появился новый безликий хозяин.

Мысленно Марк дал себе обещание заняться судьбой Люса, как только появится возможность. Его собственное положение было еще слишком шатко. Фортуна возвысила его. Но точно так же могла и отвергнуть.

Как только что сообщили в новостях галанета, наварх Корнелий пребывал сейчас на Лации II, ожидая сенатского суда и решения свой судьбы Сенат пока медлил. Все чего-то ждали. Марк пока не понимал – чего.

Впрочем, как заверил Флакк, на Лации юному Корвину опасаться нечего. Почти. Вся планета будет его охранять. Но на всякий случай… мало ли что… Да, на всякий случай Марку лучше надеть защитный пояс с генератором силового поля. От плазменной гранаты, разумеется, не защитит, но от выстрела игломета, а уж тем более парализатора – вполне. От среднего разряда бластера убережет. Минус у этой штуки один: батарею надо менять каждые два часа. Тяжеленная она до безобразия. И неудобная. Марк попытался воспротивиться, но Флакк потребовал, чтобы юноша хотя бы до прибытия в усадьбу не снимал пояс.

Кабина уже миновала границу облачности, и теперь Марк разглядел внизу огромный остров – плоский прямоугольник на синей глади океана. На светлой его поверхности сверкали серебряные иглы, блестели разноцветные горошины и крошечные кубики. Марк не сразу понял, что иглы – это антигравитационные генераторы.

Кабина наконец достигла приемной платформы; всхлипнули клапаны, освобождая зажимы; пассажирскую капсулу выплюнуло на наклонный пандус; тут же направляющие механизмы отвели ее в сторону, в положенный сектор высадки, освобождая место для следующей кабины: лифт ни на секунду не остановился. Стенки капсулы раскрылись с двух сторон, будто лопнул перезревший початок маисоли.

Перед пассажирами возникла голограмма девушки в длинном платье из голубой полупрозрачной ткани.

– Добро пожаловать на Лаций, – объявила виртуальная красотка. – В вашем распоряжении семь минут для того, чтобы покинуть площадку и перейти в сектор контакта.

– О да, семь минут, – кивнул Флакк, наблюдая, как блестящий оранжевый манипулятор перегружает багаж на грузовую тележку. – Потом конвейер утянет капсулу на погрузку. Через тридцать пять минут кабина начнет подъем. – Он вскочил на платформу тележки и уселся на узенькое сиденьице. – Давайте за мной, если не желаете совершить новый круг.

Марк последовал совету трибуна, а Друз помедлил, пока тележка не набрала ход, кинулся следом, вскочил, но не удержал равновесия и плюхнулся на багажные контейнеры. Они бы рассыпались, если бы не были надежно закреплены. Друз застонал: как видно, во время пируэта он набил пару солидных шишек.

– Однажды в детстве я не вышел из капсулы, – признался Флакк. – Поднялся на лифте вновь, вновь спустился. Потом опять. Я поднимался и спускался, с каждым кругом это становилось все более захватывающим. На счастье, меня нашли. Для взрослого человека тридцать витков смертельны. Мальчишке хватило бы и десяти. Обычно не реже одного раза в год какой-нибудь чудак так крутится и крутится в лифте и не может остановиться. Знаешь почему, Марк?

Юноша нахмурился. Может, это очередная ловушка? Проверка генетической памяти. Плевать…

– Нет, не знаю.

– Потому что с каждым витком тебе все сильнее кажется, что нового спуска не будет, а будет только подъем. Бесконечный подъем. – Флакк засмеялся беззаботно, как мальчишка. – И ничего лучше этого подъема нет. Ты будешь подниматься, подниматься…

– Куда?

– На Олимп, конечно!

Пожалуй, трибун пошутил не слишком удачно.

Перед Марком уже разворачивалась панорама космического порта: вышки антигравитационных генераторов, покрытые окалиной блюдца планетолетов, черные пузыри транспортников. Сновали рабочие и механики на легких скутерах… Какие-то установки, назначения которых Марк не знал. Рычание техники, визг сигналов, предупредительные голограммы. В детстве он с матерью любил ездить в космопорт – наблюдать всю эту суету.

Тележка с багажом и седоками, следуя заданной программе, тем временем подрулила к площадке флайеров. Они миновали тяжелые машины зелено-коричной раскраски, явно принадлежащие военному ведомству, затем несколько белых «стрекоз» с золотыми эмблемами змеи и чаши и, наконец, добрались до частного сектора. Здесь возле легкого прозрачного флайера стоял высокий старик в белой тоге с широкой пурпурной каймой. Складки тоги были уложены безупречно, на ногах – красные сенаторские башмаки с серебряными полумесяцами.

– Приветствую тебя, Марк Валерий Корвин! – обратился к старику Марк.

Он помнил деда, хотя в жизни ни разу его не видел. Последние воспоминания относились к тому времени, когда его отец знакомил деда со своей невестой Афродитой, или, как он ее ласково именовал, – Атой. За прошедшие восемнадцать лет дед переменился разительно. Тогда он был сильным, крепким мужчиной, сейчас сенатор в свои семьдесят пять, несомненно, выглядел стариком, хотя сохранил благородную осанку и гордую посадку головы. Но волосы на голове побелели, вызывая в памяти первый снег на полях усадьбы Фейра. Старость. Эта часть жизни была Марку совершенно непонятна. В своих прежних жизнях, что вспоминались зачастую одновременно, он всегда был молод или даже юн. Мужчины в роду Корвинов женились рано.

Марк не знал, как держать себя с этим человеком. По-рабски поцеловать руку? Нет, все, что связано с Колесницей, с усадьбой Фейра – забыть!

Но не пятилетним же мальчишкой кидаться к старику, цепляться за полу тоги и вопить «Деда!» Марк застыл в растерянности, мучительно подыскивая какие-то слова. Или хотя бы одно слово, которое он должен сказать…

Дед сам шагнул к нему навстречу. Обнял. Прижал к себе. У сенатора Корвина были по-стариковски холодные руки

– Марк… Я тебя искал столько лет… – прошептал дед.

Марк затрясся. Ответил, отстраняясь:

– Я спал двенадцать лет. Но все это время не видел снов. Ни единого сна. А теперь вижу.

– Твои сны – это только твои сны, мой мальчик. Ты понимаешь, о чем я?

– Кажется, да, понимаю.

– Ну и отлично. О снах мы еще поговорим. – Старик тоже отстранился, вновь оглядел Марка: – Я думал, ты выше ростом. Твой покойный отец был куда выше.

Марк смутился.

– Но ты еще вырастешь, конечно, вырастешь… – пробормотал старик и повернулся к Флакку. – Как все прошло?

– Нельзя сказать, чтобы гладко. Но идентификация дала положительный результат.

– Ну вот, теперь я могу спокойно умереть, – Марк не заметил в этой фразе деда фальши. Напротив, явственно расслышал вздох облегчения.

– Еще нет. Ты должен добиться, чтобы сенат признал наследника, – уточнил трибун. – Мы даже не знаем, как долго наши противники будут тянуть время.

Старик Валерий стиснул локоть Флакка:

– Я твой должник. Ты можешь просить, чего хочешь. Ты спас Корвинов, спас нашу память.

– Иногда возникает желание сделать что-нибудь невероятное. К примеру…

– К примеру, вытащить человека из рабства с Колесницы. Никому еще такое не удавалось!

– Сама операция оказалась не трудной…

«Нетрудной?» – чуть не закричал Марк. Но промолчал.

– Другое дело – наварх Корнелий, – продолжал Флакк. – Как получилось, что он встал во главе операции? Как я выяснил, сенат действительно наделил его полномочиями.

– Наделил, – кивнул старый Корвин. – Марции решили, что есть прекрасный повод для примирения наших родов, Манлии их поддержали. Наварх поклялся, что доставит Марка на Лаций. Но я знал… знал, что наварх что-то задумал! – с неожиданной яростью воскликнул Валерий. – Его брат сенатор уверял, что они готовы помочь, что ищут моей дружбы. Я питал слабую надежду, что Корнелии не посмеют действовать открыто. Но я ошибся.

– Наварх не хотел, чтобы Марк вернулся домой.

– Этого никто не хочет, кроме нас, – криво усмехнулся сенатор. – А что Гораций?

– Можно сказать: он поглядывал в нашу сторону. Но и только.

Сенатор задумался. Марку показалось – да что там показалось, он был уверен, что у старого Корвина только что возник какой-то план. И план этот мог не понравиться Флакку. Причем очень не понравиться. Марк догадался по одному взгляду, по нахмуренной на миг брови старого сенатора. Может быть, потому, что однажды уже видел такой взгляд?

С космодрома сенаторский флайер доставил старика Корвина и Марка на виллу в окрестностях Нового Рима. Марк сидел возле иллюминатора и, не отрываясь, глядел на синие воды Тирренского Моря внизу, на белые зерна судов-автоматов, разбросанные по невидимой борозде. Звезда Фидес стояла в зените, морские воды блестели, как рыбья чешуя.

Все это уже не раз созерцали до Марка его прадед, дед и отец. Сейчас видел он. Ничто из увиденного не было для него внове. Сегодня утром перед посадкой корабля, во сне, он точно так же летел на флайере, в безоблачном небе сияла Фидес, сверкало море, покачивались кораблики на воде. Неужели ничто в мире его больше не восхитит и не удивит? Марка охватила такая тоска, что он не удержался и застонал. К счастью, сенатор задремал в своем кресле и не слышал этого стона отчаяния. А Флакк… Флакк, похоже, все понял. Но ничего не сказал.

Усадьба «Итака» показалась до боли знакомой. Посадочную площадку по-прежнему окружала изгородь, сложенная из плоских камней. Дом был выкрашен все в тот же светло-желтый цвет, и четыре колонны, поддерживающие фронтон, поблескивали сахаристым блеском, будто установленные только вчера. Разве что ряды здешних кипарисов теперь стали куда выше, а хвоя с годами потемнела. В этот миг усадьба показалась Марку ненастоящей. Голограмма, виртуалка… или, хуже того, раскрашенный картон, из которого рабы усадьбы Фейра строят декорации для новогоднего празднества. А под картоном – ржавый каркас и серый бетон. Что-то холодное, уродливое, угрюмое… Марк содрогнулся. Люди сами себе придумали этот мир, реконструкции Парижа, Лондона, Рима… Поверили, что все – настоящее. «А что настоящее?» – сам себя спросил Марк. Бараки? Да, бараки нет нужды маскировать. Тот, кто родился и вырос на Лации, верит имитациям безоговорочно. Но Марк слишком долго созерцал задник, чтобы теперь смотреть на мир, как все.

«Значит, я научусь жить среди декораций, только и всего», – решил он.

Возле изгороди их ожидала девушка в коротеньком белом платье. Стройные загорелые ножки в легких матерчатых сандалетках-лианках. Блестящий поясок перехватывает тонкую талию. За спиной девушки стоял вигил в красно-серой форме. Убедившись, что сенатор и его спутники благополучно долетели, он сразу ушел. Теперь он будет блюсти покой сенатора Корвина и его внука издалека.

Когда старик Корвин и Марк вышли из флайера, девушка побежала им навстречу.

– Дед!

– Лери… – сенатор махнул ей рукой, давая понять, что ее порыв счастья вполне разделяет.

«Это моя сестра», – сообразил Марк.

О ее существовании он знал. Помнил трехлетней крошкой. Видел ее прежде глазами отца. Мать Лери умерла, когда малышке исполнилось два года. Отец, вернувшись с Психеи, сразу женился. Ему нужен был наследник. Сын, который принял бы на себя ношу патрициев и груз новой опасной тайны.

Лери подбежала к ним. Марк во все глаза разглядывал ее. Ростом она оказалась вровень с ним. Стройная, но не хрупкая. Яркие полные губы. Кожа матово-смуглая, с густым румянцем. Черные, бьющиеся, коротко остриженные волосы. Глаза… казалось, они должны быть черными. Но нет. Они были светло-карими. Янтарными.

– Ты Марк! – сказала девушка. – Кажется, у меня появился брат.

– А ты – сестричка Лери. Я могу поцеловать сестру в губы? – спросил он, не обращаясь при этом ни к кому конкретно. – Кажется, таков обычай?

– Лучше в щеку. – Она демонстративно повернула голову в профиль.

Он коснулся губами ее кожи и вдруг понял отчаяние Друза, получившего отказ.

Сам Друз стоял тут же и наблюдал за этим невинным лобзанием. На скулах его ходили желваки.

– Красавица, – сказал старик одобрительно. – И по любому вопросу имеет суждение. Причем, заметь, самое дерзкое. Будь осторожен с ней, Марк. Она легко умеет подчинять себе.

Марк кивнул: как раз в это он поверил сразу. Еще ему показалось, что дед бросил многозначительный взгляд в сторону Друза.

«А ведь Лери не знает про то убийство!» – запоздало сообразил Марк.

Отец отправился на Психею после рождения дочери. И значит… значит, все, что там случилось, дети Лери не будут помнить. И дети Друза ничего никогда не узнают. Марк, ты дурак! Зачем ты устроил скандал на корабле? Вполне мог обнадежить парня и помочь сестре.

Тут же Марк почувствовал обиду. Лишь ему довелось узнать о совершенной подлости. И он должен молчать об этом до конца своих дней. Он и его дети. Неси, Марк, свою ношу в одиночку.

– Терпеть не могу, когда за меня что-то решают. Я хочу все делать сама, – декларировала Лери шутливо, но при этом оглядывала новоявленного братца из-под ресниц. И наверняка сравнивала с отцом, которого хорошо помнила (интересно, каково ей – помнить мужские тайны и смотреть на мир глазами отца?). Марк только теперь сообразил, что не видел в снах прошлого своей матери. Ах да, она была лишена этой проклятой ноши! Ее пощадили. Он так и подумал – пощадили. Но с другой стороны, каково это – расти плебеем в семье патрициев? Все время ощущать себя существом второго сорта и при этом знать, что по рождению ты всем остальным ровня… Просто кто-то до рождения решил твою судьбу за тебя.

– Я велела приготовить на завтрак яйца, колбаски с сыром и отварную маисоль, – рассказывала тем временем Лери. – Стол накрыли на террасе, – и спросила небрежно, не глядя на ухажера, который пожирал ее глазами: – А ты, Друз, надолго прилетел домой? – Она была воплощенное безразличие. Хоть сейчас вызывай скульптора с киберсканером и делай с нее статую Равнодушия. Вот только щеки ее пылали.

– Я взял отпуск, – сказал Друз, дипломатично умолчав о своей отставке.

Усадьба. Его усадьба. «Итака». Родовое гнездо. Сколько раз по этой дороге, мощенной светлыми плитками, ходили его отец и дед! Деревья вокруг так выросли, что совершенно скрыли постройки своей вечной зеленью. Великолепный сад спускался к реке, журчавшей в тени серебристых ив. Яркие небеса, стада весенних облаков, легких, шустрых, румяных. «Почти земная красота», – вспомнил Марк лацийскую поговорку. Ее придумал тот, кто видел Старую Землю.

Сам дом порой рябил и переливался. Марк не сразу сообразил, что это силовые экраны создают защиту.

– Это же дорого… наверное… – изумился Марк. – Прежде ничего такого здесь не было.

– Скоро опять не будет, – пообещал сенатор. – Но пока судьба наварха Корнелия не решена, я должен принимать все возможные меры предосторожности.

Лери с помощью комбраслета вырезала в прозрачной стене портал, который тут же исчез, едва сенатор и его спутники прошли внутрь.

В тени шестиколонного портика хозяина и будущего молодого господина встречали немногочисленные домашние: старик-управляющий со старухой-женой, их сын, человек уже немолодой, полноватый, с вялой улыбкой на невыразительном лице, да за их спинами маячил какой-то мальчишка-подросток, судя по янтарной коже и светлым густым волосам, – уроженец Петры.

– Как долетел, хозяин? – поклонился управляющий.

– Устал немного, – вздохнул сенатор Корвин. – Было бы странно, если бы я не устал. Это мой внук. Вскоре я признаю его официально и сделаю своим наследником. – Старик положил руку на плечо Марку.

– Добрый день, Гай Табий, – обратился юноша к управляющему. – Я помню, как ты служил с моим отцом во время войны.

Лицо Табия расплылось в улыбке. Казалось, он только и ждал этих слов. Слов, которые могли бы подтвердить, что юный Марк принял ношу патрициев на свои плечи.

– Идем, я покажу тебе твои комнаты. – Лери ухватила Марка за руку, повела его в дом.

После яркого солнца атрий казался темным, только лоскут яркого света лежал ковром на полу и на воде мелкого бассейна в центре, деля его на две части: темную, болотно-зеленую, и яркую, изумрудную. Две комнаты Марка, его спальня и маленький кабинет, выходили окнами в огромный сад. Либстекла были убраны, ветерок колебал занавески на окнах.

– Это комнаты моего отца, – сказал Марк без тени сомнения, усаживаясь за стол.

На столе с наборной столешницей (искусный узор ручной работы: на фоне синего неба резвились диковинные птицы, в которых нетрудно было признать гиппогрифов) лежали толстенные кодексы. Кто-то перед прибытием Марка прибирался в комнатах и наскоро стер пыль: один угол столешницы все еще был припудрен серым налетом. Сколько лет этим книгам? Возможно, несколько сотен. В своих снах Марк их не видел. Они появились на этом столе совсем недавно по меркам почти бесконечной патрицианской памяти.

Лери уселась на стол, положила ногу на ногу. Достала из кармашка на груди белую капсулу, выбила на ладонь две трубочки. Похоже, они были свернуты из тончайшей бумаги и наполнены каким-то порошком.

– Держи! – Лери протянула одну трубочку Марку.

– Что это?

– Порошок памяти. Совершенно ни к чему всякий раз заваливаться спать, чтобы узнать, что сотворил твой прадедушка, тогда как ты жаждал почерпнуть информацию о проделках своего деда. Достаточно выкурить эту палочку, сосредоточиться, и ты фактически наяву увидишь все, что тебя интересует.

Она зажала палочку в зубах, щелкнула зажигалкой.

Марк с сомнением покачал головой:

– Я знаю про этот порошок. Отец иногда им пользовался… – раскрыл Марк источник информации. – Чем больше его куришь, тем более тусклые видишь сны.

– Ну и что? Зато наяву узнаешь все, что тебе нужно.

– Мне слишком дорога моя память, Лери.

Она рассмеялась:

– Это с непривычки тебе нравится глядеть на все эти гнусности. А потом ты нарочно начнешь курить, чтобы сны сделались чуть менее яркими. Обещаю тебе, такая минута скоро наступит. И потом… никогда не говори, что тебе стало известно из прошлого в сокровенных снах. Это твое оружие. Понял? – Она выпустила колечко дыма в лицо Марку. Тот разогнал дым рукой, отобрал у нее и зажигалку, и трубочку, загасил огонек о край стола.

«Варвар!» – мысленно обругал сам себя.

– Сестричка Лери, двенадцать лет я вообще не видел снов. Никаких. Я больше не хочу погружаться в мертвую тьму. Это походит на смерть.

– Ладно, гляди, как отец расследует одно убийство за другим. Ты уже видел того парня, которому размозжили голову? Нет? Увидишь… Кстати, спать лучше на животе, а то, если начнет рвать во сне, захлебнешься. Единственное дело, которое отец не раскрыл, это убийство посла Неронии. Отец так и не смог установить, кто прикончил посла в нашем подвале.

– Я видел это… – признался Марк. Видимо, нераскрытое дело так прочно засело в памяти отца, что первым приснилось сыну.

– У тебя есть какие-то догадки на этот счет?

– Нет, – покачал головой Марк.

– У меня тоже. Обычно женщин стараются лишить генетической памяти, потому что все женщины болтуньи. Но меня отец помиловал. Или наказал. Еще не знаю точно. Каждую ночь – какое-нибудь убийство. Я бы предпочла, как Флакк, видеть, как командую «Сципионом». Везет же некоторым…

– Я видел себя в истребителе.

– Всего сорок два вылета. За десять ночей можно все пересмотреть, – парировала Лери.

– А любовные приключения?

– Интересуешься? Тогда дам тебе совет: не увлекайся.

– Знаешь, я уже вышел из того возраста, когда интересно заглядывать в чужие туалеты и спальни.

Лери рассмеялась:

– В детстве сны о Венериных приключениях не снятся. Начинаешь их видеть только после полового созревания. У одной из моих подруг на этой почве съехал Капитолий. Из-за этих снов плебеи считают нас развратными.

– Только из-за снов? – усмехнулся Марк.

Лери сделала вид, что не поняла насмешки.

– Ладно, я пошла к себе, переоденусь перед трапезой. А ты запомни: завтра утром не получится долго спать – мы поедем в Рим.

Лери упорхнула. Марк отворил застекленную дверь и вышел на террасу. Слуга в белой куртке официанта расставлял на сервировочном столе блюда с едой.

– Добрый день, – сказал ему Марк.

Тот повернулся. Марк разглядел фиолетовый номер на лбу прислужника. Перед ним был самый обычный андроид.

К счастью, никто не видел, как сын хозяина здоровается с андроидом. Никто? Но ведь сам Марк видел! Это означало, что его дети тоже запомнят дурацкую оплошность, когда их отец принял робота за человека. Идиот! В этот миг Марк ненавидел себя люто.

Юноша уселся за стол и постарался принять вид самый независимый. Положил ногу на ногу, скрестил руки на груди. Он не сразу понял, что дурно копирует манеры барона Фейра.

Забыть! Немедленно забыть все рабское! Надо во всем подражать отцу и деду. Он постарался вспомнить, как сидел за столом сенатор Корвин, и попробовал принять ту же позу. Кажется, получилось, и как раз в тот момент, когда на террасу вышел дед в сопровождении Флакка и Друза. Следом спешила Лери. Она успела сменить коротенькое белое платьице на длинное одеяние из легкой розовой ткани. Марк был уверен, что переоделась она исключительно ради Друза.

– Ну как, узнаешь родовое гнездо? – спросил дед.

Ага, он тоже устраивает свою идентификацию! Ну что ж… К счастью, дед не видел, как Марк только что попал впросак.

– Да, отец любил сидеть на этой террасе. Только прежде здесь стояли глиняные вазы с кустами мелких роз. Красные и белые кусты.

– Недурно, – улыбнулся старик Валерий. – Вазы убрали совсем недавно.

– За три месяца до рождения Лери, – уточнил Марк. – Ее мать поранила о цветок руку.

Марк нарочно сделал уточнение: именно об этом сама Лери рассказать никак не могла: период беременности – темная зона в жизни патриция: память родителей ему уже передана, своя еще не включилась. В патрицианских семьях старшие братья и сестры порой ненавидят младших за то, что им достается куда больше из багажа родителей. Плюс сведения обо всех проделках, какие учинили старшие за время своего одинокого превосходства.

– Отлично! – Сенатор несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши, одобряя внука.

Все уселись за стол. Друз расположился рядом с Лери.

– Сейчас главное для Марка – систематизировать знания, – принялся рассуждать старик Корвин. – Ребенок получает в наследство от родителей набор воспоминаний и полный хаос в мыслях. Это мозаика, все камешки которой требуется уложить в четкий узор. Обычно это систематизация заканчивается к восьми-десяти годам. Марку сейчас семнадцать. Тут особый случай.

– Я начал кое-что постигать на Вер-ри-а, – вмешался в разговор Марк.

Ему не нравилось, что его проблемы обсуждаются в его присутствии так, будто самого Марка тут нет.

«Да я, в самом деле еще не существую», – напомнил он себе.

– Нет, нет, на Вер-ри-а тебе снилось только доступное детскому пониманию. Ничего серьезного ты не постиг, – покачал головой сенатор. – Тебе нужен учитель. Как можно скорее. Но я даже не знаю, кто возьмется за патриция, которому семнадцать.

– Может быть, ему и не нужен учитель? – пожал плечами Флакк.

– В галанете довольно обстоятельно обсуждается вопрос: а не стереть ли всем патрициям генетическую память? Не давит ли на Лаций этот непосильный груз прошлого? Ведь наш консерватизм становится поговоркой, – сказала Лери. – Спорят яростно. И мне показалось, что патриции готовы уступить.

– Готовы уступить? – возмутился Флакк. – Кто готов? Разве что трусы Горации! Они всегда заигрывали с плебеями! Или Марции! Ведь они сами – бывшие плебеи, которым повезло породниться с патрициями. – Он кинулся в атаку столь яростно, что Марк невольно представил его в боевом скафандре с бластером наперевес во главе когорты космических легионеров.

– Что ты говоришь? Стереть нашу память? Лишить нас памяти? И это серьезно? – Сенатор, кажется, не поверил внучке.

– Вполне. Ведь это означает – отнять у патрициев их власть. – Лери пыталась выглядеть равнодушной, но ей не удавалось. Планы плебеев и ее волновали. – Тогда мы станем во всем равны с плебеями.

– Лишившись памяти, мы окажемся полностью беззащитны, – сказал сенатор.

– Думаю, через два-три поколения патриции смешаются с плебеями, – вставил свое слово Друз.

В сенате Лация заседали только патриции. Плебеи обладали правом голоса на равных с нобилями во время выборов двух консулов. Плебеев было куда больше, но кандидаты в консулы всегда были патрициями. Слабым утешением для плебеев служило право выбирать из своей среды народных трибунов – полномочия защитников плебса были весьма невелики. Зачастую от голосов простых граждан зависело принятие новых законов на плебисцитах. Но все равно очевидное неравенство бросалось в глаза. Периодически между плебеями и патрициями разгоралась настоящая война, которая заканчивалась перемирием, но никогда – прочным миром. Ни одна сторона не хотела уступить: плебеи чувствовали себя ущемленными, а патриции, чье превосходство было столь очевидным, находили нелепыми разговоры о равенстве. Этот конфликт длился уже не одну сотню лет, так что в памяти Марка, включившейся совсем недавно, подробности поражений и побед были столь свежи, будто и дебаты в сенате, и столкновения на форуме происходили только вчера.

– Патриций без памяти… – пожал плечами Флакк. – Все равно, что вино без пряностей.

– Пряности, да… – согласился сенатор. – Их добавляют к вину заранее, а не в тот момент, когда собираются осушить бокал. Такова память плебеев: пряности, наскоро всыпанные в вино. – Старик стиснул в руке салфетку. – Вина мне…

Он сказал это, полагая, что слуга-андроид все еще торчит у сервировочного стола. Но на террасе, кроме завтракающих, никого не было. Марк вскочил, кинулся к сервировочному столику и схватил поднос, на котором стояли налитые до краев бокалы.

Воцарилась мертвая тишина. Марк остолбенел. Он понял, что по рабской привычке кинулся прислуживать господам за столом. Краска нестерпимого стыда хлынула в лицо. Он не знал, что делать, может, обнести всех вином с подчеркнутой любезностью… О нет, это было бы слишком по-рабски. Ему хотелось в ярости швырнуть поднос на пол. Он уже поднял руки, но сдержался. Так мог поступить только раб, ярясь от собственной ничтожности. Нужно вести себя не как раб, а как хозяин!

– Где этот сто восьмидесятый! – крикнул он, оглядываясь. Андроида нигде не было видно. – Почему он удрал?

«Ма фуа! Этот случай запомнят мои дети, они будут помнить, насколько рабство въелось мне в кровь. И дети Флакка… и дети Лери тоже будут помнить…»

– Сто восьмидесятый? – переспросил сенатор. – Я велел Табию, чтобы за столом прислуживал двухсотый, он отличный слуга.

– Дело в том… – Марк кашлянул, не зная, что сказать. – Дело в том… – надо было срочно как-то объяснить свое идиотское поведение. – Я вышел на террасу раньше всех и сидел тут. Андроид с номером на лбу наливал вино в бокалы. Мне показалось, он что-то подсыпает в каждый бокал. Я подумал, что пряности. А когда у нас зашел разговор о пряностях и о том, что их положено сыпать заранее…

– Разве ты этого не знал? – удивился сенатор.

– Знал, конечно. Но только теперь увязал с действиями виночерпия. И меня вдруг пронзила мысль: что он делал? Сыпал пряности из-за неумения? Но ведь андроид-виночерпий не может ошибаться. Тогда… что-то другое.

Кажется, объяснение вышло правдоподобным.

– Нас пытались отравить? – изумился Друз. – Это уже серьезно.

Флакк поднес к запястью контактный браслет:

– Табий? Это Флакк. Да, трибун Флакк. Кто сегодня должен подавать нам завтрак? Сто восьмидесятый? А двухсотый? Кризис личности? С чего вдруг… Охрана дома в порядке? А вигилы, присланные из столицы, они охраняют усадьбу? Постоянно? Вызови специалиста-вигила. У нас есть подозрение, что меня, сенатора Корвина, и его внуков пытались отравить. Андроид-виночерпий подсыпал отраву в вино… Такое невозможно? Все равно проверь, – Он опустил руку. – Сейчас все выяснят.

– Может, я зря всполошился, – пожал плечами Марк. – Обычный андроид с номером. Пожалуй, совершеннее тех слуг, что я помню. Все же восемнадцать лет… – Марк вяло улыбнулся. – Там, где я жил, не покупали андроидов. А этого можно принять за человека. Да, пожалуй… кроме номера – он выглядел как человек.

– Нет, нет, Марк, – запротестовал сенатор. – Наши искусственные слуги не настолько похожи на людей.

– Диверсант-андроид? – покачал головой Флакк. – Но кто мог его прислать?

– Или человек, который пытался выдать себя за андроида, – продолжал рассуждать вслух Марк. – Я теперь почти уверен, что это был человек. – Его охватило беспокойство. Вполне возможно, что его оплошность спасла им всем жизнь.

– Как он сюда пробрался, минуя охрану и защитное поле? – подивился сенатор.

– И когда он ушел? – спросил Флакк.

– Сразу, как мы сели за стол, – вмешался в разговор Друз. – Я еще удивился: куда почесал этот урод, как только мы начали есть.

– Друз, я просила тебя не использовать это слово! – напомнила Лери.

– Я стараюсь, – изобразил искреннее раскаяние центурион. – Но оно ко мне буквально привязалось.

На пороге возник вигил – молодой румяный парень в красно-серой форменной рубашке и брюках чуть ниже колен.

– Доброго дня, господа. Где бокалы?

Марк указал на сервировочный столик. Вигил доставил на пол чемоданчик мини-лаборатории, опрыскал пальцы жидким латексом и только тогда взял один из бокалов. Внимательно оглядел, потом что-то капнул в него. Вино вспенилось и из темно-красного сделалось грязно-зеленым.

– Вино в самом деле отравлено, – заявил вигил. – Сильнейший яд. Все бы умерли в течение нескольких минут. Рядом никого не было… Никто бы не помог…

– Молодец Марк, все заметил. Впрочем, это неудивительно, учитывая твое происхождение. – Сенатор улыбнулся. – Только что ты спас нам всем жизнь.

У Марка перехватило дыхание. Что это было? Нелепая шутка? Или… какой-то особый дар? Память наоборот? Предвидение? Опыт многих поколений следователей, позволяющий автоматически подмечать мельчайшие детали?

– Я попытаюсь отыскать следы андроида через планетарную базу слежения. Но я должен сообщить центуриону о происшедшем. Ничего подобного расследовать нам еще не приходилось. Но мы его быстро найдем. Если… – Вигил покосился на протектор Марка. – Если юный господин разрешит через шунт сосканировать портрет андроида.

– Мой внук – патриций. У него нет вживленного шунта, – надменно заявил сенатор Корвин.

– Извините… – Вигил смутился. – Но я думал… Извините.

– Дай мне световое перо! – повернулся Марк к Друзу и потянулся к блестящему наконечнику, торчащему из нагрудного кармашка центуриона.

– Они не пишут. – Ухажер Лери спешно накрыл ладонью нагрудный карман.

– Извольте, доминус. – Вигил протянул Марку пентаценовую планшетку и световое перо.

Марк задумался на миг. Тут же рука его заскользила по поверхности планшета. Помнится, прадед был прекрасным рисовальщиком. Его акварели должны висеть в экседре. Минута, две, и портрет подозреваемого был готов.

– Странно. Очень похож на Сальвана, одного из наших вигилов! – Охранник спешно коснулся комбраслета. – Сальван! – Ему никто не ответил. – Центурион! У меня есть подозрение, что Сальван пытался убить сенатора Корвина. Что? Покинул усадьбу? Мне надо срочно идти! – объявил вигил, прерывая связь.

– Так иди! – Сенатор сделал широкий жест, отпуская служителя порядка.

«Я начинаю карьеру следователя», – отметил Марк про себя.

– Браво, юный Корвин! – улыбнулся Флакк и несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши. – Гляжу, не зря я вытащил тебя с Колесницы!

– Поздравляю с первым раскрытым делом, братец! – засмеялась Лери.

– Ну, допустим, оно еще не раскрыто.

– Скорее всего, Сальван связан с плебейскими экстремистами. С теми, что убили сына Манлия Торквата, – предположил Флакк.

– Эта версия пока ничем не подтверждена, – сухо заметил сенатор.

– Может быть, Сальвану заплатили колесничие?! – решил проявить свои детективные способности Друз. – Что тут гадать, и так ясно: они в ярости, что Флакк утащил у них из-под носа двух парней, вот и устроили покушение.

– Наполеончики? Устроили диверсию на Лации в доме сенатора Корвина?! – Флакк расхохотался. – Друз, ты всегда был большим фантазером.

– Да, кстати… – сенатор отодвинул тарелку. Есть всем расхотелось. – Что со вторым парнем? С Люсом?

– Его обследуют. На борту «Сципиона» пытались идентифицировать его генетический код. Установили, что по матери он принадлежит к роду Манлиев. Но кто его отец, пока выяснить не удалось. Ни один патрицианский род не идентифицируется. Выходит, по отцу он плебей. Пока решено поместить его в госпиталь для более подробного обследования.

– Значит, кто-то из матрон согрешил на стороне и отправил свое чадо в рабство на Вер-ри-а, – уточнил сенатор.

– Похоже, что так. – Других версий у Флакка не было.

– Что теперь будет с Люсом? – спросил Марк.

– Как только выяснят его происхождение, ему предложат стать гражданином Лация с правом проживания в одной из колоний, – ответил Флакк. – Не волнуйся, о нем позаботятся. Кто-нибудь из Манлиев станет его патроном.

– Я хочу повидать Люса, – заявил Марк вызывающе. Он был уверен, что это желание не понравится ни Флакку, ни деду. Но бросить Люса на произвол судьбы он не мог.

– Разумеется. Как только закончится его обследование, – пообещал Флакк.

Тот, кто выбирал место для постройки столицы Лация, прежде всего заботился о том, чтобы Новый Рим по возможности напоминал Вечный город, тот, что остался на Старой Земле. Здесь Город тоже располагался на семи холмах, и широкая река, несущая в море серо-зеленые воды, называлась Тибром. Пусть холмы здешнего Рима имели иные очертания и были куда выше холмов земных, носили они точно такие же названия.

Квиринал!

Виминал!

Авентин!

Эсквилин!

Палатин!

Целий!

Капитолий!

Эти названия вспыхивали в мозгу, как маяки. Капитолийский холм, на котором располагался храм Юпитера Всеблагого и Величайшего, можно было увидеть отовсюду. Шел ли человек в крытые павильоны огромного рынка Траяна, или направлялся на Марсово поле, или спешил на форум – стоило ему поднять голову, и он видел в синем небе Лация глыбу храма, облицованную белым сверкающим мрамором. Сама скала, изжелта-серая, с отвесными склонами, служила естественным постаментом для огромного храма и храмиков вокруг, для сотни больших и малых статуй, колонн, увенчанных крылатыми Никами, и триумфальных арок. Подняться на Капитолий можно было по наружной лестнице или на лифте с северной стороны холма. Время от времени за подлинным Капитолием на фоне неба, заслоняя легкие весенние облака, возникала голограмма храмового комплекса, куда больше натуральной величины, чтобы издалека любой вновь прибывший мог в подробностях рассмотреть все сооружения на скале.

У подножия Капитолия лежал форум, политический центр всей планеты, раз и навсегда осененный тенью главной святыни Лация.

Лери ни о чем не рассказывала Марку, не называла улиц, не объясняла назначение зданий или памятников, как будто Марк все сам должен был знать. Впрочем, он знал. Помнил памятью отца (за исключением последних восемнадцати лет), деда и прадеда. Ему нравилось узнавать виденное в полуяви недавнего сна: особняки знати на Палатине, бесчисленные портики и рынки, базилики, статуи, фонтаны. Лери почти не говорила и все время жевала конфетки – изюм в шоколаде. Но когда Марк попросил у нее пару конфет, презрительно фыркнула и спрятала пакетик в карман. Зато милого своего Друза конфетками угостила. Друз увязался за ними в Город, едва узнал, что они едут на Большой рынок покупать для Марка одежду. Он явился поутру в усадьбу с огромным букетом и ворохом мелких подарков. Увидев ухажера, Лери попыталась сделать вид, что рассержена визитом центуриона. Но изображала она это так старательно, что вряд ли смогла хоть кого-то убедить в своем равнодушии к Друзу. И меньше всего – его самого.

Перед тем как покинуть Итаку, Марк надел пояс-генератор, и все трое прихватили с собой парализаторы. Друз утверждал, что справится с обязанностями телохранителя. Но Марк ему не верил.

– Ну, есть на Колеснице хоть что-то подобное? – спросил центурион, указывая на Капитолий, когда поезд на магнитной подушке нес их по круговой ветке к главному рынку, что располагался на Эсквилине, и в воздухе в очередной раз возник мнимый двойник грандиозного храма.

– Как он может сравнивать их Париж и наш Рим, сам посуди, Друз? – пожала плечами Лери.

В самом деле, рабов если куда и отпускали, то разве что в лавочку в ближайшем городке. За двенадцать лет жизни на Колеснице ни в одном большом городе Марк не побывал. Не говоря о столице.

– Нет, я помню Париж Колесницы, Нотр-Дам, залитые огнями Елисейские поля и Триумфальную арку, – улыбнулся Марк. – Сам я не бывал там, конечно, но наш прадед два месяца провел на Колеснице. Я помню тот Париж, каким он был сотни полторы лет назад. Ты, Лери, тоже должна его помнить.

– Ну и как? – вызывающе спросил Друз.

– По-моему, Рим Лация выглядит куда скромнее.

Лери прыснула, а Друз нахмурился.

– Конечно, император может тратить триллионы на украшение своей столицы, ни перед кем не отчитываясь, – пробурчал он. – У нас же сенат считает каждый сестерций.

Друз, как и многие уроженцы Лация, предпочитал исчислять доходы и расходы в местной валюте, хотя повсюду были в ходу универсальные кредиты. Возможно, при этом Друз чувствовал себя богаче: курс кредита к сестерцию был один к десяти.

Поезд остановился. Пора было отправляться за покупками. Как ни странно, Марк почему-то ничего не помнил про посещения рынков. Ни одного сна на эту тему ему не снилось. Ничего из памяти деда или отца. Марк так старательно пытался выудить подробности из прошлого, что не заметил, как Друз и Лери вставили в уши похожие на зерна маисоли капсулы. Вставив, переглянусь, как заговорщики, и увлекли Марка под своды стеклянной галереи. Бесконечные трехъярусные аркады с двух сторон. Под каждой аркой какая-нибудь лавка. Торговали парфюмерией и одеждой, обувью, статуэтками, телеголографами, индивидуальными компами и инфокапсулами всех видов, драгоценностями…

– Костюмы! – услышал Марк крик и обернулся.

Рядом, кроме Лери и Друза, никого не было.

– Сорочки! Брюки! – вопили неведомые голоса.

– Золотые контактные браслеты с датчиками состояния организма, инфокапсулами, миникомпом, четыре линии связи, причем одна – межпланетная! – тараторил голос откуда-то с уровня прилавка.

– Парфюмерия! – раздалось чуть дальше, когда Лери остановилась возле одной из лавочек. – Духи…

Марк сделал следующий шаг.

– Тоги, – тут же замурлыкал чей-то чарующий голос.

Марк растерялся и отступил.

– Это что, кричит одежда? – изумился он

– Торговые чипы на каждой тряпочке, – улыбнулась Лери. – Вот смотри.

Она подошла к секции, где продавались платья.

– Летние платья! – раздался многоголосый хор.

Марк вздрогнул от этого вопля и попятился. У него заложило уши. В спину уже наперебой щебетали девичьи голоса:

– Ожерелья! Серьги!

– Эта тога как раз для тебя! – Перед Марком возникла голограмма юноши, одетого в белую тогу.

Марк не сразу сообразил, что голограмма изображает его самого. Виртуальный Марк поворачивался во все стороны, чтобы продемонстрировать качество ткани и показать, как красиво лежат складки.

– Обрати внимание на цвет! – доверительно нашептывала голограмма. – Ткань цвета густых сливок. Управляющий чип сохраняет складки сколь угодно долго.

– Белоснежная сорочка, как вершины альпийских снегов! – выкрикнула другая голограмма, пытаясь оттеснить первую.

– Снега альпийских вершин… – автоматически поправил свою копию Марк. И невольно отступил.

– Ботинки! Тебе нужны ботинки! – взвыли сразу несколько голосов возле его ног. – Синтезатор тут же изготовит ботинки по образцу для твоих ног, доминус. Что ты предпочитаешь? Адаптивные башмаки или легкие скороходы? Сандалии? Старинные кальцеи? Солдатские калиги?

Вдалеке басили десятки других голосов:

– Скафандры для прогулок в открытом космосе. Если ты собрался подняться на планетарном лифте, зайди к нам!

Марк пошатнулся и грохнулся в обморок.

Бывший раб еще не научился управлять своими видениями. Сны памяти врывались в его сознание внезапно, события мелькали перед глазами, но порой происходящее оставалось непонятным: сон снился где-то с середины, начало было скрыто завесой прошлого, досмотреть до конца эпизод тоже зачастую не удавалось. Марк просыпался, досадуя на краткость и бестолковость видений. Днем, по дороге домой, когда Друз нанял для них флайер, Марк, сидя на заднем сиденье подле сестренки, во сне отчетливо увидел свой кабинет. Тогда он принадлежал отцу. Префект Корвин сидел в кресле, а напротив него расположился наварх Корнелий, кудрявый черноволосый кареглазый здоровяк. Никогда бы Марк не узнал в этом человеке, полном сил, нынешнего наварха с налитыми кровью глазами, с больным отечным лицом.

– Они уничтожат меня, Корвин. Сенаторы набросились на меня, как озверевшие от крови кайманы Лемурии. И лишь за то, что я честно служил Лацию. Разве я думал о себе? Разве для себя я пять стандартных лет провел на «Камилле»? Но все забыли об этом… Все…

– Я помню, – сказал префект Корвин сухо. – Только слово «честно» в данном случае не подходит. Я бы сказал на твоем месте: старательно.

– О да! Политики и журналисты обожают игру в слова. Теперь все зависит от тебя. Фабии хотят уничтожить меня и брата. Им очень нравятся наши поместья на Петре и рыбные заводы на спутнике Волчицы.

– Корнелий, мы никогда не были друзьями, – заметил Корвин.

– И все же… Ты один можешь меня спасти.

– Двадцать лет тебе хватит? – задумчиво спросил Корвин.

– Что? – не понял наварх.

– Двадцать лет тебе хватит на то, чтобы загладить совершенное?

Наварх вскочил. Глаза его метали молнии.

– Корвин! Мне не нужно ничего заглаживать. Ни-че-го!

Префект усмехнулся. Марк почувствовал, как улыбка тронула его губы.

– У тебя есть двадцать лет, чтобы над этим подумать. И понять, что делать.

Марк проснулся, когда наемный флайер опустился перед воротами их усадьбы.

– Кажется, мы вовремя, как раз к обеду, – засмеялся Друз.

Пошатываясь, как пьяный, Марк прошел к себе и упал на кровать, сорвал тяжелый неудобный пояс и швырнул в угол. Все равно батарея давно разрядилась. То, что происходило с ним, казалось чудовищным. Весь груз бесчисленных бед, тайн, нарушенных запретов, убийств рухнул на него неподъемной ношей. Ему даже не хотелось досматривать окончание сна. Хорошо бы вообще хоть однажды заснуть и не видеть снов, как не видел их Марк прежде, когда был рабом.

Его охватило отчаяние. Да, он обрел генетическую память. Что из того? Марк думает, как раб, и действует, как раб… Он никогда не будет так уверен в себе, так невозмутим, как Флакк. Бывший раб будет вечно оглядываться, озираться и спрашивать себя: правильно ли я поступаю или опять моя рабская душа пробудилась?.. Напрасны попытки забыть свое прошлое на Колеснице. Патриций не забывает. Ничего и никогда.

Разве он может забыть, как Жерар сдирает с него рубаху, как проводит с нежностью ладонью по спине. Причмокивает:

«Какая нежная кожа!»

И следом обжигает удар кнута. Марку кажется, что его разорвало пополам. Марк кричит…

«Что случилось? Неужели больно? – притворно изумляется Жерар. – Я ведь вполсилы ударил… Даже в четверть силы… У тебя никакого терпения… Фу…»

Жерар презрительно сплевывает.

Разве может Марк забыть это презрение?

Не забыть, как ночью в туалете (деревянное строение, где доски ноют на все голоса и прогибаются и вонь из выгребной ямы смешивается с вонью хлорки) какой-то дюжий тип ухватил его за шкирку и прижал лицом к стене. Стены были жирные, грязные, вонючие. Здоровяк сопел, освобождая из штанов член. Но пряжку заело, парень на миг отпустил Марка, тогда юноша саданул наугад локтем, вырвался и бросился бежать, наступая на кучи дерьма: ночью рабы ленились идти к дырам и гадили прямо у входа.

Забыть! Забыть! Забыть! Но не могу… не могу… не могу…

Дверь отворилась, и вошел сенатор. Марк приподнялся. Голова закружилась. Дед сделал знак, чтобы он не вставал, и юноша вновь повалился на постель. Старый Корвин опустился в кресло.

– Я знаю, тебе сейчас тяжело. Но ничего. Ты привыкнешь.

– Как умер отец? – спросил Марк. В горле першило, глаза слезились. У него аллергия. Бывает ли аллергия от перегрузки памяти? – Его убили? Да?

– Его корабль взорвался в нуль-портале. Причина взрыва до сих пор не установлена. – Старик помолчал, шевельнул губами, будто пережевывал последнюю фразу. – Предположительно, неисправность во время одного из включений нового нуль-портала. Нелепая случайность. Нелепейшая… – добавил едва слышно. – От него ничего не осталось. Ничего. Я уверен, это было убийство. Он знал, что его хотят уничтожить. Потому и велел спрятать тебя на Вер-ри-а, как только ты появишься на свет. Но Империя Колесницы захватила нашу провинцию, и ты исчез. Когда я узнал о захвате Вер-ри-а, чуть с ума не сошел. Думал, что потерял тебя навсегда.

Марк сделал усилие и сел. Поборол подступившую к горлу тошноту.

– Вопрос о твоем статусе завтра обсуждается в сенате, – продолжал дед. – Завтра я получу точный ответ, будет ли тебе дозволено стать Марком Валерием Корвином, наследником славного патрицианского рода.

– И я смогу расследовать дело об убийстве отца?

Сенатор помолчал.

– Марк… Я много раздумывал все то время, пока тебя не было со мной. Вот что я думаю… С каждой минутой это решение кажется мне все более верным, все более справедливым. Ты не должен становиться следователем. Выбери другую профессию. Например, военного. Или винодела. Или художника. У тебя есть шанс, которого лишены многие патриции: ты можешь найти дело по душе. Ты не сделаешь блестящую карьеру, но спасешь себя и своих детей. Со временем людей перестанет волновать, что наш род знает какие-то давние тайны. Все наши секреты станут достоянием истории. И ты сможешь…

– Нет! – закричал Марк, не дав сенатору договорить: подобная грубость была для патриция недопустима, но он не смог сдержаться. – Извини… прошу… но нет. Нет! Я дал слово Флакку, что я найду убийцу его сестры. Потом я узнаю, из-за чего погиб мой отец. Ради этого с меня сняли рабский ошейник. Ради того, чтобы я продолжил то, что начал отец.

Старик улыбнулся:

– Честно говоря, Марк… я думал, ты ответишь иначе.

– Почему? Потому что я был рабом, и это настолько должно было изменить мою личность… Так ведь?

Сенатор молчал. Поднялся, потом снова сел.

– По-моему, ты очень смутно представляешь, что тебя ждет. Не торопись, подумай, прежде чем ответить.

– Я уже сделал выбор.

– Своим упрямством ты похож на отца… Чем старше ты будешь становиться, тем сильнее будет сходство.

– Я и на вас похож, – заявил Марк.

Старик улыбнулся, кивнул:

– Ты прав… Хорошо, не буду больше настаивать. Но знай, мой мальчик, основное твое умение – это умение не столько помнить, сколько применять свои знания. У патрициев слишком много врагов и завистников, мы не можем позволить себе быть слабыми. Лишь часть того, что патриций знает в восемь лет, плебей может осилить в двадцать пять. А те уникальные знания профессии, которые достались тебе от предков, весь их жизненный опыт – этого плебей не подучит никогда. Но если патриций теряет свою генетическую память, он становится похожим на младенца. Основа его знаний разрушена. То, что он узнал сам по себе, разрозненно и хаотично. Такой человек похож на безумца. Но тебе это не грозит. Ты уже сформировался как личность.

«Сформировался в рабском ошейнике», – уточнил Марк. Правда, про себя.

– Ты должен быть осторожен. Твоя память – именно твоя – хранит слишком много чужих секретов.

– Но Лери… Она тоже все помнит? Разве ей угрожает меньшая опасность?

– Во-первых, она женщина. Значит, помнит все отцовское в общих чертах. Хотя, случается, что наследник получает память отца и матери почти в равных пропорциях. Так было с Эмми, сестрой трибуна Флакка. Недаром она стала пилотом звездолета. Во-вторых, Лери на четыре года старше тебя… четыре года воспоминаний… последних воспоминаний твоего отца очень опасны. Как ты сам мог убедиться. И потом… У нее нет таланта следователя. Или нет желания, скорее всего. Ей поручали несколько дел, но ни одно она не сумела раскрыть. Ее отстранили. А ты в самый первый день оказался на высоте…

«Да уж… кинулся обносить гостей вином», – язвительно напомнил сам себе Марк блестящее начало карьеры следователя.

– Теперь для тебя главное – не утонуть в бесконечных подробностях, мелочах, частных случаях… такое порой случается с патрициями. Надо ухватить главное.

– Я справлюсь, – пообещал Марк.

И мысленно добавил:

«Иначе так и останусь рабом».

Марк отыскал сестрицу на террасе. Лери сидела на скамье с пентаценовой книгой в руках.

– Ну, как ты? Пришел в себя? – спросила насмешливо. – Да, признаюсь, чтобы ходить по рынку, надо иметь крепкие нервы. Я в детстве ужасно боялась этих рекламных воплей. Пряталась под бабушкино платье. Смешно, правда? – Она помолчала. – Вообще-то, прежде чем войти на рынок, надо вставить в ухо инфокапсулу, настроенную на нужный товар. Тогда ты будешь слышать лишь вопли о тогах, если тебе нужна тога, или о скафандрах, если явился за скафандром. Неужели ты этого не помнишь?

– Нет, – покачал головой Марк.

– Неудивительно. Отец принципиально не ходил на рынок. Но я помню, как обожала такие походы бабушка. Она настраивала фильтры капсул сразу на десятки товаров и умудрялась не запутаться. Ты не помнишь этого?

Марк почувствовал в словах сестрицы подвох. Но он решил не кривить душой и отвечать на все вопросы искренне.

– Нет, не помню.

– Конечно, и не можешь! Потому что это моя бабушка, а не твоя! – расхохоталась Лери. – Это, во-первых. А во-вторых, я ходила вместе с ней. А молодые женщины, которые заботятся о том, что передать своим детям, а чего передавать не стоит, жуют мнемосинки. – Лери потрясла перед носом Марка пакетиком с конфетками. – Перегружать генетическую память историями покупок, примерок платьев и передачей женских сплетен не стоит, мой друг.

Марк мучительно сдвинул брови: про мнемосинки он тоже ничего не знал.

– Значит, если пожевать эту конфетку, происходящее со мной останется тайной для грядущих поколений? – Марк протянул руку к пакетику.

Но Лери спрятала конфеты в карман платья.

– Конечно. Пока жуешь, ты ничего не запоминаешь. – Лери рассмеялась. – Многие годам к тридцати от этого здорово толстеют.

– Но ты постоянно их жуешь.

– Я не хочу, чтобы за мной подглядывали мои будущие детки.

«Она хочет сохранить в тайне свой роман с Друзом», – догадался Марк.

– Ты знаешь, что завтра в сенате решается вопрос о твоем признании? – спросила Лери.

– Да, дед сказал. – Марк сел рядом с нею. – А ты? Ты все помнишь так же, как я?

– Не совсем, как ты… В тебе только память отца, во мне слились две линии – нашего отца и моей мамы. Память наследуется патрициями по отцовской и по материнской линии неравномерно. Поэтому обычно патрицианка, выйдя замуж, на несколько лет откладывает рождение первого ребенка, чтобы получить больше знаний в той же области, в какой работает ее муж. В будущем это очень облегчает жизнь детям. Мы учимся за наших детишек. Но многие патриции отправляют жен рожать девочек на другие планеты, и тем самым лишают дочерей генетической памяти. Твоя мать не обладала генетической памятью. Это не мешает браку. Напротив, многие считают, что брак патриция и патрицианки приводит к полной каше в головах потомства.

– А бабушка? То есть мать отца…

– По происхождению – из патрицианского рода. По положению – плебейка. Она была из рода Эмилиев. Они все виноделы.

– Почему бы патрициям не жениться на плебейках по крови? Какая разница?

– Родня невесты – вот в чем проблема. Плебеев в наш круг пускают с трудом. Впрочем, формальных препятствий для таких союзов нет. Но знаешь, кто яростнее всего восстает против неравных браков? – спросила Лери и сама ответила: – Женщины из патрицианских родов, лишенные ноши патрициев.

– А если плебей женится на дочери патриция, что тогда?

Она поняла, почему он задал этот вопрос, но не подала виду. Разве что румянец сделался ярче.

– В этом случае они подают в сенат прошение о том, чтобы плебейский род перевели в патрицианский. Если разрешение получено, их дети, рожденные на Лации, наследуют память лишь по материнской линии. Но в дальнейшем сами они уже будут передавать свою генетическую память. То есть сын патрицианки и плебея будет помнить все тайны рода матери и к тому же передаст свою собственную память своим детям. Такое разрешение очень трудно получить. Если откажут, дети такой пары должны появиться на свет вне Лация. Обычно их вообще стараются держать всю жизнь в колониях.

Марку чудилось, что Лери рассказывает ему про обычаи лацийской знати с некоторой долей злорадства.

– Получается, что плебеям жить куда легче патрициев.

– У плебеев немало преимуществ, и, прежде всего, их мозг не отягчен избытком стереотипов. Мы помним, они же выдумывают новое, – отвечала Лери с кратким смешком. – Идем. – Она поднялась. – Нас ждут шесть перемен блюд и шутки Друза.

– Ты же его любишь, – заметил Марк. – Тогда зачем насмешничаешь?

– Я стараюсь скрыть, что он мне нравится.

– У тебя не получается.

– Может быть. Но дед делает вид, что верит. Это наша маленькая игра. Я делаю вид, что равнодушна к Друзу, а дед не предпринимает попыток выдать меня замуж за другого.

– Дед против этого брака?

Лери сделала неопределенный жест:

– Не знаю. Иногда мне кажется, что против… А иногда, что согласен. У меня такое впечатление, что он ждет чего-то. Может быть, твоего усыновления? Тогда и моя судьба решится.

Марк распахнул дверь в свою спальню и увидел что на кровати кто-то сидит. Светильник горел на террасе прямо напротив окна. В его желтоватом свете без труда можно было различить обнаженное женское тело. В первый миг Марку показалось, что это Лери. Ее коротко остриженные волосы, ее длинная шея и узкие плечи. Потом понял, что ошибся. Девушка была ниже ростом. И куда более хрупкая. А вот груди куда тяжелее.

– Я Мета, – услышал он хриплый голос, совсем не похожий на голос Лери. – По-моему, ты не прочь предаться Венериным удовольствиям.

– Ты – рабыня?

– Нет. Я служанка.

– Рабыня. Ты – рабыня. Иначе ты бы не пришла.

Марк уселся рядом с ней на кровать. Так Эбби приходила по зову барона Фейра на Колеснице. Забудь Колесницу! Не могу! Когда Эбби возвращалась от хозяина, Жерар подкарауливал ее у выхода из дома и затаскивал к себе. Эбби жаловалась хозяину, а тот хохотал, находя такую очередность забавной. Однажды Эбби, прежде чем идти к хозяину, пригласила Марка в спаленку…

Мета ласкала его весьма искусно.

Он помнил, как его отец ласкал на этом ложе другую женщину. Тоже юную, стройную, темноволосую. О боги! Он же вспоминает, как отец обнимал на этой кровати его мать. Марк сейчас покрывает поцелуями тело Меты, как его отец целовал его мать. Он помнил все… До мгновения собственного зачатия.

Марк отстранился.

– Что с тобой? – шепнула Мета обиженно. – Куда же ты…

– А дети… У нас с тобой не может их быть?

– Вот дурачок! У меня прививка от беременности. Ни один патриций не возьмет служанку в дом без такой прививки. Ну, иди же сюда…

Она привлекла его к себе. Дальше действие пошло уже по оригинальному сценарию.

Глава V Сенат Лация

Утром Марка разбудила Лери.

– К тебе можно? – раздался звонкий голосок сестрицы. – Долго же ты спишь, наследничек!

Юноша поднял голову. Сестричка стояла в дверях в том легком белом платьице, в котором он увидел ее впервые.

– У меня для тебя новость, братец! – Она хитро прищурилась.

– Какая?

– Угадай.

– Решение сената? – Марк почувствовал, как холодеет спина. Неужели отказали? Нет, не может быть. Но почему тогда Лери так ехидно улыбается?

Старому Валерию Корвину очень не понравилась атмосфера, царящая в здании сената. В этом храме власти каждому вопросу соответствует определенное настроение. Когда речь идет о внешней политике или о бюджете Лация, атмосфера всегда сугубо деловая, никто не позволяет себе не то что пошутить – заговорить о чем-то постороннем. Другое дело, если обсуждают очередной нелепый запрос Колесницы или бредовые ноты Неронии, – тут шутки уместны, они сыплются, как из рога козы Амальтеи.

А вот когда обсуждаются постановления комиссии по патрицианским родам, тогда отцы-сенаторы принимают таинственный вид. В разговорах перед началом заседания полно недомолвок, и во время обсуждения уместен лишь патетический тон.

Этим утром ставился на обсуждение и голосование проект комиссии Фабия. То есть решалась судьба юного Марка. Но где торжественное настроение, где значительность на лицах? Первое, что услышал сенатор Корвин, войдя в сумрачное здание курии, была неприличная шутка Марция, которую тот рассказывал сенатору Корнелию Лентулу:

– Тогда матрона сказала: на моей дочери женится любой патриций. Потому что все мои познания в искусстве любви она унаследует вместе с генетической памятью.

Сенатор Корнелий Лентул нарочито громко захохотал. Он всем видом старался показать, что вопрос о признании внука сенатора Корвина совершенно его не интересует.

Трибун Флакк, вызванный в сенат как свидетель, явился не в военной форме, а в белой тоге гражданина. Прервав разговор со своим дядей-сенатором, Флакк спешно направился к Корвину.

– Все будет зависеть от позиции Фабиев, – шепнул трибун. – Во всяком случае, вердикт комиссии положительный. Но речь идет о признании патрицием бывшего раба. Такого еще не бывало! Корнелии будут доказывать, что усыновление юного Марка недопустимо. Их главный аргумент: нельзя создавать прецедент. Горации, как всегда, нейтральны. Тебя поддержат мой дядя, Манлий Торкват, и все Эмилии.

Валерий кивнул, давая понять, что ему ясна позиция Корнелиев и причина колебания Фабиев, и прошел на свое место. Когда-то в сенате Валериям принадлежало двенадцать мест. Но почти все ветви рода с тех пор угасли. Остались лишь Валерий Флакк и Валерий Корвин. Пока.

– Пожалуй, даже неплохо, что бывший раб вскоре займет твое место в сенате, – сказал сенатор Корнелий Лентул, останавливаясь подле Валерия. – Ему только скажешь: «Молчать», он тут же захлопнет пасть.

– Он выдержал все пытки, которые придумал для него наварх, твой брат, – отвечал Корвин, с ненавистью глядя на дородное смуглое лицо своего извечного врага. – В тебе нет даже сотой доли его доблести.

– О да, раб привык к тому, что его бьют.

Корнелий спешно отошел, чтобы старый сенатор не успел ему ответить.

«Фабии на моей стороне, – удовлетворенно подумал Корвин. – Иначе бы этот мерзавец не стал устраивать дурацкую демонстрацию. А так он заранее знает, что проиграл».

Тут он увидел, что сенатор Фабий шествует к нему. Неспешно, с достоинством, как положено патрицию. Он уселся на скамью подле Корвина, расправил складки тоги на груди, приветствовал сенатора Торквата, который в этот миг вошел в зал заседаний, и затем, придвинувшись к сенатору Валерию, проговорил шепотом, но очень отчетливо:

– Я готов поддержать признание твоего внука, Марк. Но взамен ты должен отдать свою внучку за моего сына. Я слышал, ее не лишили ноши патрициев. Так ведь? Очень хорошо. Именно такая невеста подойдет моему сыну.

Слова Фабия походили на ультиматум. Род Фабиев хотел приобщиться к тайнам сенатора Корвина. К тайнам, которые так заботливо оберегались веками.

«Твой придурковатый сынок и Лери? Нет, это невозможно!» – хотелось выкрикнуть Корвину. Но он стиснул зубы и промолчал.

– И ты согласился? – вскричал Марк.

– Иного выхода не было. Я не мог рисковать. В случае отказа сената я бы потерял тебя навсегда…

– А Лери? Ты же продал ее! Продал, как рабыню! – Марк был в ярости.

Неужели счастьем Лери будет заплачено за то, что он станет наследником дома Валериев Корвинов? Нет, невозможно… готов ли Марк сделать Лери несчастной, чтобы самому получить это поместье, богатство и опасное право расследовать особо важные дела…

– Нет, я не согласен. Ни за что, – подвел он итог.

– Нет? – Сенатор усмехнулся. – Лери уже дала согласие и пригласила молодого Фабия завтра утром к себе.

Марк выскочил из кабинета деда и кинулся искать сестру. Нашел на террасе. Она сидела в плетеном кресле, облокотившись на мраморную балюстраду, и курила «трубочку памяти». Слабая улыбка таилась в уголках ее рта, глаза были полузакрыты. Что она видела в этом сне наяву?.. В какую тайну желала проникнуть?

Марк выхватил тлеющую трубочку и загасил о мраморную балюстраду.

Лери смерила его снисходительным взглядом:

– Слушай, братец, научись хотя бы пользоваться пепельницей! Я пришлю тебе сотню разовых на первое время…

– Я откажусь от имени Валерия Корвина. Мне не нужно это признание. Слышишь? Я уже знаю…

– Что за чушь? – она откинулась на спинку кресла. Ее дерзкая, скорее даже наглая улыбка очень не понравилась Марку. – Не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость.

– Я заставлю Фабия отказаться от брака с тобой!

– Нет… – Лери покачала головой. – Нет, Марк, не надо. Мне нравится эта затея.

– Что ты мелешь? Кто этот Фабий? Что он из себя представляет? Он хоть нравится тебе?

– Как и все Фабии, руководит службой вигилов. Или делает вид, что руководит. Но этот ничем не блистал, и его пристроили на теплое местечко в министерство внутренних дел.

– Ты готова выйти за него?

– Он просто создан, чтобы стать моим мужем, – рассмеялась Лери.

Назвать наследника сенатора Фабия молодым можно было лишь с большой натяжкой. Ему уже перевалило за сорок, тело основательно заплыло жирком, на лице и шее образовались солидные складки. Лицо его, и в юности не блиставшее красотой, теперь сделалось мясистым, под глазами образовались мешки, влажные губы всегда брезгливо оттопыривались. Дважды женатый, от обеих жен он имел лишь дочерей: сыновья не выживали. А вынашивание в искусственной матке или зачатие в пробирке и рождение суррогатной матерью означало одно: ребенок появится на свет плебеем. Потому «молодой» Фабий развелся в очередной раз, чтобы в третьем браке, наконец, произвести наследника. Он несколько раз видел Лери в театре и в Большом Цирке во время скачек. Они сидели рядом, и в тот день его мало занимали лошади, колесницы и возничии-андроиды. Фабий думал лишь о том, что эта смуглая красавица с высокой грудью и стройными бедрами непременно родит ему наследника. Видимо, она мечтала о том же дни и ночи напролет с той самой встречи, потому что после заседания сената он получил от будущей невесты письмо с приглашением посетить Итаку на следующее утро.

«Молодой» Фабий оделся для этой неофициальной встречи довольно игриво: пестрая короткая рубашка, обтягивающая живот, брючки до колен, пестрые матерчатые сандалии. Он полагал, что вряд ли Лери станет сидеть с ним в доме. Скорее всего, состоится прогулка по огромному саду. И там, возможно…

Лери встретила его у защитной стены. Она была сама любезность и действительно пригласила жениха пройтись по саду. Поначалу они молча шли по петляющим меж кипарисами дорожкам. Изредка Лери наклонялась, чтобы сорвать какой-то цветок. Тогда Фабий видел, что под полупрозрачной туникой его невесты ничего не надето.

– Так, значит, ты непременно хочешь жениться на мне? – спросила она наконец.

– Да, богоравная… – Он в эту минуту пожирал взглядом ее грудь под тончайшей тканью.

«А ты похотливая козочка, – думал Фабий. – Иначе не надела бы эти тряпки, которые больше подходят для шлюхи… губы ярко накрашены. И глаза подведены?..

В этот момент они как раз подошли к ротонде, что возвышалась на зеленом холме. У подножия рукотворной горушки пробегал говорливый ручей. Они перебрались через него по узкому горбатому мостику. Полукруглая скамья окружала мраморную постройку. Здесь в живописном беспорядке были разбросаны подушки и ткани, на столике стояла ваза с фруктами, кувшин с вином и два бокала. А сама ротонда внутри завешена тканью, чтобы снаружи ничего нельзя было разглядеть. Казалось, все нарочно приготовлено для свидания.

– А если я скажу, что не люблю тебя? – Лери резко повернулась к жениху. При этом она по-прежнему улыбалась.

– Теперь уже ничего не изменишь. Дело сделано. Ты будешь принадлежать мне.

– Да? И все же… Я попробую кое-что изменить! – Она хлопнула в ладоши.

Тогда из ротонды вышел Друз.

«Молодой» Фабий попятился. Но сумел сделать лишь шаг. Лери ловко подставила ему ножку. Фабий опрокинулся на траву. Друз налетел на него коршуном, одной рукой сдавил горло, другой защелкнул на запястьях наручники. Фабий попытался крикнуть, но тут же получил по зубам. В следующий миг рот его был заклеен пленкой, а сам он привязан между колоннами ротонды.

– Сюда никто не придет до завтрашнего утра, – сказала Лери, усаживаясь на скамью и закидывая ногу на ногу.

Друз присел рядом и наполнил бокалы вином. Один взял себе, другой протянул Лери. Она сделала большой глоток. Поставила бокал на столик и ленивым жестом скинула тунику. Фабий замычал.

– Видишь ли, женишок, – проворковала Лери, ее пальчики тем временем скользнули по волосам Друза, потом по его щеке и замерли на полуоткрытых губах. Она улыбнулась, будто обнаружила нечто замечательное, медленно повернула голову, окинула красивое лицо Друза оценивающим взглядом и жадно приникла к его губам. Поцелуй длился долго. Руки Друза ласкали обнаженную грудь Лери. При всей дикости этой сцены вместе с бешеной ревностью Фабий испытывал возбуждение. – Если мы поженимся, – продолжила, наконец, Лери, нехотя оторвавшись от губ Друза, – то наши дети запомнят эту сцену. Во всех деталях. Потому что об этом будешь помнить не только ты, но и я.

Она стала помогать Друзу снимать рубашку. Потом помогла избавиться от брюк и белья. Наконец, раскинулась на скамье, бесстыдно раздвинув колени и лаская пальцами холмик Венеры.

– Что ты скажешь нашему сыну, когда он спросит: папа, а что произошло там, в саду?.. – ее дыхание участилось, голова запрокинулась.

– Шлюха! Шлюха! – пытался выкрикнуть Фабий, но лишь беспомощно мычал. В ответ слышался смех Лери.

А Друз уже склонился над ней. Лери извернулась и из-за спины Друза глянула на привязанного к колоннам ротонды Фабия.

– Ты зря закрываешь глаза, дорогой жених: я-то все равно все вижу. Неужели ты не хочешь поглядеть… как мы с Друзом… предаемся Венериным утехам, милый?

Она сплела ноги за спиной Друза.

«Я убью… Я убью вас обоих…» – мысленно пообещал Фабий.

– Смотри! Смотри! Смотри! – повторяла Лери, как заклинание.

Фабий смотрел. Смотрел, как на полукруглой скамье перед ротондой плебей Ливий Друз трахает его невесту-патрицианку. Движения Друза все ускорялись, Лери выгибалась, стонала, царапалась. Все это длилось невыносимо долго. Целую вечность. И Фабий испытал Венерин спазм прежде любовников, что сплелись перед ним на полукруглой скамье.

Друз дотащил Фабия до защитной стены, только здесь сорвал пленку с губ и снял наручники.

– Приходи завтра, мы продолжим спектакль, – пообещал центурион.

– Ты заплатишь мне за это, Друз. Ты и твоя шлюшка…

Что Фабий еще хотел сказать, какие еще угрозы выпалить, Друз не узнал, потому как наградил жениха ударом кулака в живот. Тот согнулся пополам, дыхание его прервалось.

Друз склонился над ним и прошептал на ухо сопернику:

– Ты никогда не получишь ее, Фабий. Уж лучше она родит мне десяток плебеев в какой-нибудь колонии. Например, на Психее.

Фабий не ответил. Скрючившись от боли, он пытался оглядеться. Где же хоть один вигил из тех, что должны охранять усадьбу! Но вигилы наверняка торчали у главных ворот, а здесь, у боковой калитки, никого не было. Друз открыл портал в стене с помощью своего комбраслета и выпроводил «жениха» за ограду. Получалось, что Друза пускают в усадьбу в любое время дня и ночи.

Фабию в невесты досталась развратная дрянь!

Опозоренный патриций не помнил, как добрался домой, как вошел в свою комнату, захлопнул дверь и упал в кресло. Ему казалось, если он очутится здесь, в четырех стенах, спрячется, ему станет легче. Но не стало. Он съежился, обхватил себя руками, закрыл глаза… и тут ясно, отчетливо, будто наяву, увидел смуглую спину Друза с рельефной мускулатурой, более светлые ягодицы, ножки Лери, что обхватили спину плебея…

Фабий зарычал. Видение не исчезало. Он вскочил, заметался по комнате. Но скамья возле ротонды по-прежнему маячила у него перед глазами, и томительный стон Лери звучал в ушах.

Убить любовников, задушить… Это ничего не изменит. Теперь он не может жениться на Лери. Разумеется, не может. Даже если другая женщина родит ему сына-патриция, все равно эта сцена останется в памяти наследника. Фабий только сейчас понял, что дерзкая девчонка не только опозорила его, но и нанесла смертельную рану. Она убила его память. Фабий затрясся, и слезы сами собой потекли по щекам. Подлая тварь… Она лишила его права иметь наследника. Фабий осознал это так явственно, будто кто-то всадил ему нож под ребра. Краткая боль. Она почти сразу прошла. Ну, хорошо… пускай. Пускай во главе рода Фабиев встанет его племянник. Зато сам он теперь абсолютно свободен. Ни в чьей памяти уже не всплывет эта мерзкая сцена. И то, что он задумал, не узнает никто. Он отомстит. Заставит этих мерзавцев, оскорбивших его, умыться кровью. Заплатить сполна. За все.

Они чувствуют себя в безопасности за своей прозрачной стеной. Как бы не так! Лери, кажется, забыла, что племянник Фабия командует всеми вигилами. Ему под силу снять любую защиту, проткнуть сквозь любое, самое надежное, поле. Он сам – воплощенная охрана. Сам – стена. И в эту ночь, ночь смерти, все стены рухнут…

Фабий не знал, что может выражаться так высокопарно. Но месть требует такого языка, потому что нуждается в оправдании.

Кому поручить нападение на усадьбу? Ответ пришел сам собой: петрийским наемникам. Они способны на любое дело. Сейчас как раз четверо ребят с Петры сидят в карцере, дожидаясь решения суда. Вот кто исполнит все, как надо. Что сделать с этой дрянью? Убить? Или притащить сюда и оттрахать на глазах у Друза. Тогда ее дети будут помнить, как их мать насиловал Фабий. А потом отдать ее на потеху петрийским наемникам.

Марк привел Флакка в винный погреб. Эта часть вырубленного в скале хранилища пустовала. В нишах не хранились больше бочки с вином. Здесь вообще ничего не было, даже пыли. Марк поставил светильник на пол. Черные тени заметались по сводам и замерли.

– Здесь был убит граф Эрхарт, посол Неронии, – сказал Марк.

Флакк огляделся:

– Единственное дело, которое не раскрыл твой отец.

– Именно так.

– Зачем мы сюда пришли?

– Видишь ли… Это дело отец действительно не раскрыл. Но он велел обследовать все стены, все ниши, проверить, нет ли где жучков. Когда все проверили, отец закрыл эту часть подвала, и код замка на двери из аморфной стали знал только он. И я… как ты понимаешь. Здесь нас никто не подслушает. Разве что дух покойного Эрхарта, если он до сих пор бродит под этими сводами.

– В принципе, подслушать могут где угодно, даже здесь, – заметил Флакк. – Но в этом подвале вероятность невелика. Итак, я слушаю.

– У меня к тебе просьба, Флакк. Ты хочешь, чтобы я узнал, что случилось с твоей сестрой. Я займусь этим делом немедленно. Но… услуга за услугу.

– Разве мало того, что я тебя спас?

– Недостаточно. – Марк помолчал. – Ты должен отправиться на Психею, забрать спрятанные в тайнике записи и передать их в сенат. Место тайника я укажу.

– И все?

– Да… Но учти: Корнелии меньше всего на свете хотят, чтобы эти записи нашлись. Ты сам видел, на что способен наварх.

Флакк помолчал.

– Можно узнать, что в этих записях?

– На твое усмотрение.

– Тогда лучше не надо. Я все сделаю, как ты просишь. Записи будут в сенате. Но ты расследуешь дело Эмми.

«Если мне это по силам», – едва не сказал Марк.

Но никаких «если» быть не могло. Он дал слово.

Вино за обедом подавалось легкое, так что Марк не слишком опьянел. Большую часть разговоров он понимал пока весьма смутно. Хотя политическую ситуацию он уяснил из воспоминаний отца и деда. Его предки всегда находились в гуще событий. Несколько десятков патрицианских родов управляли Лацием, но в замкнутом мирке благородных не наблюдалось и намека на единство. Они враждовали, и вражда их была смертельно опасна. Интриги, постоянные удары в спину, попытки получить под контроль, хотя бы временный, богатейшие колонии Лация – и более опытный человек с трудом бы мог разобраться в хитросплетениях этих союзов и вражды.

Но в этот вечер за столом сенатора Корвина собрались только друзья: сами хозяева, трибун Валерий Флакк и Друз. Центурион был занят лишь своей прекрасной возлюбленной (он сумел за время обеда пролить на свою тунику вино и вдобавок опрокинуть поднос с горячим мясом). Сам Марк возлежал за столом подле своего деда. Отныне он патриций, равный остальным во всем по рождению и крови, а главное – равный своей памятью.

– Где молодой Фабий? – спросил сенатор. – Мне казалось, ты его пригласила, Лери. Где же он? Его место пустует.

– Да, сиятельный, – официально обратилась Лери к деду. – Он был у меня в гостях утром. Но уже ушел.

– И не захотел остаться на обед?

– Он был сыт по горло, – довольно дерзко ответил вместо Лери Друз.

Сенатор глянул на молодого плебея не слишком любезно:

– Если ты рассчитываешь помешать браку Фабия и моей дочери, центурион, то зря надеешься.

– Знаю, мне теперь рассчитывать не на что, – с напускным смирением отвечал Друз.

Сам он едва сдерживал смех, вспоминая, как вел за шкирку к калитке незадачливого женишка.

– Кто может объяснить, что происходит? Почему непременно надо родиться на Лации, чтобы получить генетическую память? – спросил Марк достаточно громко.

– Этого никто не знает, – сказал сенатор. – Но абсолютно точно известно: лишь зачатие, а затем рождение на Лации дает патрициям их уникальные способности.

– Значит, если кого-то надо наказать, достаточно его изгнать с Лация? – Эта фраза вырвалась непроизвольно.

Но едва Марк произнес ее, как понял, что сказал нечто совершенно недопустимое. В столовой повисла напряженная тишина.

– Это самое страшное наказание, какое может постигнуть патриция, – сказал, наконец, сенатор.

Теперь, вспоминая свою неуместную фразу, Марк вновь содрогнулся от неловкости. Кто знает, может быть, втайне он испытывает к патрициям зависть, даже ненависть, прежняя рабская суть вновь и вновь возрождаясь в нем, ищет пути отмщения? Он потрогал протектор на шее. Завтра ошейник снимут. Завтра он станет точно таким же, как Флакк и другие патриции.

Марк не мог заснуть. Он распахнул окно, выходящее в огромный сад. Чем-то усадьба Корвинов напомнила ему усадьбу Фейра… Нет, не думать. Он не был там. Не было никакой усадьбы Фейра. Есть только этот дом и этот мир. И этот сад с огромными серебристыми оливами, с желтыми фонариками, развешанными меж деревьев. А может он вернуться на Колесницу в качестве Марка Корвина и выкупить рабыню Эбби у барона Фейра? Может или нет?.. Нет, конечно. На Колесницу ему путь закрыт. Во всяком случае, пока. Там его ждет смерть. Или – как особая милость – рабство.

Марк ощущал под ребрами противное трепыхание: будто в груди поселился пугливый зверек. Как унять его? Наглотаться таблеток? Или… Юноша вновь оглядел освещенный фонарями сад. Что если пойти окунуться в бассейне? Днем вода там была необыкновенно теплая. И сейчас вряд ли остыла. Марк накинул легкую домашнюю тунику и вышел в сад.

Но что это? Похоже – чья-то тень мелькнула меж деревьями. Андроид, вместо того чтобы отправиться в свою «макетку» баиньки, бродит по саду? А что если тот самый вигил, что пытался отравить патрициев во время завтрака на террасе, вновь пожаловал в гости? Нет, не может быть – тут же ожил в Марке следователь, – код ограды с тех пор сменили. Никто из посторонних не может пробраться в сад. Тогда кто там бродит? Марк не думал об опасности. Вместе с рабским ошейником он утратил и страх.

Марк вышел на террасу, пригибаясь, на цыпочках спустился по лестнице в сад.

Вот еще одна тень. Какие-то голоса.

Марк шел меж деревьями, стараясь держаться в тени. Ветра не было. Тишина. Лишь стрекот цикад то затихал, то набирал силу, начиная казаться оглушительным.

– А если он все равно будет настаивать на заключении брака? – спросил мужской голос, и Марк узнал голос Друза.

«Ага!» – произнес он про себя многозначительно.

– Пусть попробует! – раздался женский смех. Смех Лери. – Я уверена, что он отступит. Ни один патриций не согласится на подобное. Надеюсь, дед вскоре даст согласие на наш брак. Втайне он этого хочет. Но боится. Из-за Марка.

– Не могу больше ждать, моя ласточка. Я умру.

– Не умрешь. И… не смей… убери руки… – Их разговор перешел на шепот. Одно время слышались лишь вздохи, возня. – Сегодня утром ты был неподражаем. Но сейчас я не хочу… Я же сказала – не надо…

– Тебе нужны зрители?.. Это тебя возбуждает? – засмеялся Друз.

– Немного… немного зрителей. Один…

Марк не знал, что он должен делать, – помешать любовникам или позволить событиям идти своим чередом.

«Мой сын… – мелькнула мысль. – Мой сын… или дочь… станут свидетелями этой сцены». Марк пожалел, что у него нет конфет «мнемосинок». В суете этого дня он забыл сделать заказ через галанет.

«Мои дети – свидетели всего, что я делаю и что творят другие». Он хотел уйти. Но что-то его остановило. Может быть, посторонний звук? Нет, он ничего не слышал, кроме голосов любовников, и всё же…

Марк сделал пару шагов. Теперь он отчетливо видел любовников. На полукруглую скамью под старым деревом падал отсвет ближайшего фонаря. Лери сидела на скамье, Друз стоял перед ней на коленях. Как показалось Марку, парень успел задрать сестричке подол.

– Я от тебя ни за что не откажусь, – шептал Друз.

– Даже если я тебе изменю? – засмеялась Лери. Она все время играла с огнем.

– Тогда я тебя убью, – пообещал Друз.

Марк повернулся и ударил кулаком по висящему на дереве фонарю. Во все стороны брызнули световые капсулы – вечный фонарь слишком хрупкая вещь.

– Что это? – ахнула Лери.

– Фонарь разбился – такое бывает. – Голос Друза прерывался от возбуждения.

Марк стал красться к скамье, пригибаясь. Он рассчитывал зайти Друзу со спины. Честно говоря, он еще не решил, что сделает с ухажером. Может, просто напугает? А может, и врежет кулаком по затылку: надо же все-таки соблюдать приличия. Дом находится под охраной. Сцена свидания наверняка будет записана на камеры вигилов.

Подстриженная в виде шара туя встрепенулась, как живая. Марк не понял, кто там притаился, в ветвях, но явно не Друз. Мелькнула фигура, рука, тускло блеснуло… «Ствол бластера!» – догадался Марк, как будто сотни раз видел оружие в деле. Сработал не разум, а инстинкт. Марк механически повторил движения противника, следя не за бластером или рукой, а за поворотом всего тела. Миг – и он ушел с линии огня, оказавшись боком к нападавшему. Тот попытался вновь поймать мальчишку в прицел, но пальцы Марка уже захватили руку стрелка. Красный луч прошил темноту, запахло горелым: разряд опалил листву кустарника. Юноша ухватился за ствол бластера левой рукой, потом перехватил правой и, продолжая вращаться, вытянул всю руку нападавшего, будто рыбину из воды. Отлично! Теперь разворот в обратную сторону. Левая рука резко вверх… Локоть выбивает челюсть противника. Это только начало! Не останавливаться! Левая рука Марка легла на шею парня. Здоровая шея… как говорится, бычья. Марк резко присел, выставив колено. Руки рванули тело врага вниз, позвоночником прямиком на выставленное колено. Хруст… Вопль… Марк оттолкнул безжизненное тело.

Поднялся. Символически отряхнул руки. Ну и ну! Отличный прием. Всплыл в памяти как раз в нужный момент. Тело Марка повиновалось идеально… Ничему не надо учиться. Надо лишь вспоминать то, что знали другие. Отец владел самозащитой в совершенстве. От такого удара о колено позвоночник ломается, как тростинка. С громким хрустом… Марк сморщился… Странно только… Почему противник шевелится? И не только шевелится, но и встает. Отбрасывает в сторону что-то… Ма фуа! У него за спиной был пластиковый футляр бластера. Футляр и хрустнул, ломаясь. Вот откуда громкий треск. Сам бластер теперь валяется в траве, пикает и мигает красным, призывая хозяина… Впрочем, парень уже не так проворен, как прежде. Он еще тянется к бластеру, а Марк уже держит его двумя руками за правое предплечье. Парень на полголовы выше Марка. Не беда! Не в росте дело. Марк надавливает на захваченную руку, вворачивая предплечье в плечо. Больно? А ты потянись вверх. Потянись вверх и встань на цыпочки. Ага, парень, ты так послушен, ну прямо как раб барона Фейра. Боль тебя направляет, боль – самый лучший надсмотрщик. Ты хочешь уйти от боли, но от нее никуда не деться! Так что иди, раб, куда направляет тебя хозяин. Вон туда, в сторону высоченной пинии. Теперь полетаем! Сначала усилим болевой нажим, а теперь повернись, дружок… Я шагаю вперед, а ты… Ты летишь вокруг меня ласточкой… Головой прямиком вон в то дерево…

Ну вот, теперь дело сделано на все сто!

В этот момент сад ожил. Мелькание теней, чье-то дыхание. Шаги. Марк схватил упавший в траву бластер, но побоялся стрелять – в темноте он мог по ошибке убить сестру или Друза.

– Лери! – Он кинулся к полукруглой скамье.

– Марк?

Ствол чужого бластера уперся в живот.

– Марк? Что ты тут делаешь? – Голос был знакомый.

– А что ты здесь делаешь, Друз?

Центурион ответить не успел: весь сад осветился. Друз и Марк разом кинулись в траву. Огромный кипарис обратился в пылающий факел. Ветви потрескивали, сворачивались от нестерпимого жара.

– Марк! – крикнула Лери где-то рядом. – Сюда! В ротонду!

В отсвете пожара они видели тени справа и слева от себя.

– Стреляй! – крикнул Марк Друзу. Сам развернулся, почти не целясь, выстрелил, красный луч угодил в бегущую фигуру.

Друз тоже выстрелил из своего «цербера». Кажется, мимо, хотя преследователь ломился сквозь заросли тиса, не таясь. Взвыла сирена тревоги. Значит, есть надежда, что вот-вот появятся вигилы.

Марк и Друз кинулись к ротонде. Не слишком надежное укрытие, к слову сказать. Лери уже была здесь, сидела на полу, ее прикрывал гранитный цоколь. Едва они заскочили внутрь, как в одну из колонн ударил луч бластера. Друз бросился на пол рядом с Лери.

– Нас тут изжарят, – предрекла девушка, нервно смеясь. Похоже, она все же струсила. Немного.

Марк выглянул. Горящий кипарис освещал лужайки и клумбы пляшущими красными бликами. Еще один парень бежал к ротонде. Марк прицелился и нажал на кнопку разрядника. Безрезультатно: видимо, кончился заряд батареи.

– Друз, у тебя есть еще оружие?

– Граната.

– Бросай! – не задумываясь, отдал приказ Марк.

Друз вытащил из кармашка одно из своих световых перьев, вставил в подствольник «цербера». Приподнялся и пальнул в заросли тиса.

Сад озарила вспышка сумасшедшего света. Марк вновь рухнул на пол. Жар волной прокатился над ними. Марку показалось, что одежда на нем вспыхивает и горит.

Он повернулся к сестре. В красном отблеске ему почудилось, что платье на ней тлеет, а волосы горят.

Теперь в саду стало светло как днем. Да и сада как такового не стало – большая его часть была объята взбесившимся пламенем. Ни одна живая тварь в этом Флегетоне[7] уцелеть не могла. Только ту часть сада, что прилегала к дому, еще не захватил огненный шквал. Однако до ротонды пламя пока не добралось: ручей, обегавший приют любовников, испарился, но влажная почва пока удерживала напор огня.

– Что это было? – выдохнул Марк, глядя, как бесится пламя.

– Плазменная граната, – отозвался Друз.

– Чтобы Орк тебя взял, Друз! Зачем?

– Мне сказали, что они самые надежные. Лазерные гранаты больше смахивают на игрушки. Я взял упаковку на «Сципионе». Внешне они похожи на набор световых карандашей. – Кажется, Друза нисколько не смутило, что он повсюду таскал с собой наборчик, который мог подорвать половину столицы.

– Похоже, все убийцы сгорели, – решил он. – Нам больше ничто не угрожает.

– Кроме огня, – заметил Марк.

Лери перебралась в другую часть ротонды, здесь жар был чуть слабее.

В воздухе уже висел пожарный флайер, и из его брюха рушились потоки пены. Огонь шипел и нехотя отступал. Второй флайер, подлетев, завис на небольшой высоте и обливал водой дом.

– Надо позвать на помощь! – Марк схватился за запястье. Но комбраслета на нем не оказалось. Остался в спальне.

– У меня тоже нет браслета, сняла у себя в комнате… – призналась Лери. – Друз, а твой?

Центурион уже несколько секунд старательно скреб ногтем комбраслет, вызывая помощь.

– Сломался. Видимо, я ударил его о камень, когда прыгнул в ротонду.

– Ты разбил комбраслет? – изумилась Лери. – Невероятно! Из всех моих знакомых это только тебе удалось! Я всегда говорила, что тебе надо иметь браслет повышенной защиты.

– Такой же браслет был у моего отца. Это память…

Пожарный флайер, израсходовав весь запас пены, улетел, но ему на смену уже спешил другой. Сигналить им не имело смысла – это флайеры-автоматы. Вигилы уже скрылись за домом – скорее всего их летучка села на площадке с другой стороны.

– Что же нам делать? – Марк поднял голову и оглядел ротонду. – Здесь должна быть камера наблюдения. Почему вигилы нас не видят? Эй! Нам нужна помощь! – Он замахал руками.

– Мы ее сняли, – признался Друз, – и переставили в другое место.

– Зачем…

– Ну, так…

– Ясно. Чтобы никто не видел, как вы тут забавляетесь.

– Я побегу и позову на помощь! – Лери вскочила.

– Нет! – Друз ухватил ее за край платья. – Я пройду…

– Бежать сквозь пламя? Нет, это самоубийство, – остановил их Марк. – Надо подать сигнал, что мы здесь. Только как?

– Может, выстрелить еще раз? – предложил Друз.

– В пожарный флайер? – спросил Марк. – Вряд ли это сочтут за сигнал о помощи.

– Подождите! Я знаю, что делать! – воскликнул Друз. – У каждого из нас есть датчик состояния организма…

– Кроме меня, – уточнил Марк. – Мне еще не успели вживить.

– Тогда у нас с Лери. Если кто-то из нас будет серьезно ранен, то на частотах службы вигилов немедленно раздастся сигнал тревоги, они за пару секунд выяснят, где мы, и примчатся на помощь.

– Ничего не получится. – Марк натянул на голову тунику и выглянул наружу. Пламя уже миновало русло ручья и устремилось к ротонде. – Они поймут, что мы здесь и зажариваемся заживо, но спасти не успеют…

– Нет! Не то! – Друз проверил батарею в бластере. – Заряды еще есть. Датчик вшит в грудь. Я выстрелю в бедро… Ожог, болевой шок. Они получат сигнал, и у нас будет достаточно времени.

– Друз, это глупо! – запротестовала Лери.

– Нет, это очень даже умно. Другого выхода нет! – Центурион стал прицеливаться, стараясь выбрать точку на ноге так, чтобы кость не пострадала.

– Стреляй ниже, дружище! – посоветовал Марк. – А то сожжешь себе яйца. Ты же никогда не попадаешь по цели.

Друз вцепился Марку в плечо и нажал на разрядник. Марк зажмурился. В первый миг ему показалось, что плечо стиснули механические тиски, но потом эти тиски разжались…

– Он потерял сознание, – выдохнула Лери.

Марк открыл глаза и поглядел на изуродованную ногу Друза.

– Похоже на зажаренный початок маисоли, – признался он.

– Прекрати насмешки! – крикнула Лери. Она обняла Друза и прижала к себе. Парень не подавал признаков жизни. Их обдавало жаром все сильнее. Уже невозможно было дышать.

Но в небе меж языками пламени мелькнуло светлое пятно. В следующий миг на ротонду обрушились потоки воды.

Марк спал сорок восемь часов подряд и видел сны. В этот раз сны были на редкость обыденные. Сны о том, как его отец в детстве (во сне отцу было восемь) поднимается по утрам, идет в маленькую комнатку, где его ждет учитель, садится перед яичным компом.

«Главное – систематизировать те знания, что открылись тебе во сне, Марк, – объясняет учитель. – Все, что ты знаешь, ты должен заносить в компьютер. Это поможет тебе лучше со всем разобраться».

«Я не могу разобраться с законом Архимеда», – говорит маленький патриций.

«Видимо, его не понимал твой отец, – смеется учитель. – Ну что ж, это те знания, которые придется освоить лично».

Дальше тянулся многочасовой урок физики, чтобы после краткого перерыва смениться уроком латыни, потом наступал черед математики. Потом следовал бег по стадиону, езда верхом и опять физика.

Марк очнулся. Моргнул, стараясь сфокусировать зрение и разглядеть, что творится вокруг.

Вокруг все белое. Снег? Облака? Нет, это стены белы, как снег…

Марк лежал на кровати в маленькой комнатке Рядом с кроватью сидел дед. За то время, что Марк спал, старик сильно изменился. Щеки запали. Глаза смотрели настороженно, пристально, цепляясь за каждую мелочь.

«Ма фуа… То, что случилось с нами в саду, его просто подкосило», – Марк почувствовал к старику нежность. Пронзительное, совершенно незнакомое чувство.

Может быть, деда просто старил домашний халат?

– В твоей спальне еще пахнет гарью. Сад чистят, но недостаточно быстро, – сообщил старик. – Так что я устроил тебя в спаленке для слуг. Тесно, зато воздух свежий.

– Здесь тоже хорошо, – сказал Марк.

После рабских бараков ему всюду было удобно.

– Я хочу, чтобы церемония усыновления состоялась как можно быстрее, – сказал сенатор. – Хочу, чтобы ты стал полноправным Валерием Корвином. А то слишком многие желают этому помешать. Я считал, что Фабии на моей стороне… Но они сожгли половину усадьбы! Невероятно! Пустить в ход термогранаты на обитаемой планете!

«Неужели Друз не похвастался своим подвигом?» – подивился Марк. Получалось, что нет. Взрыв термогранаты приписали убийцам. Ма фуа! Почему никто не обратил внимания на набор световых карандашей, которые Друз таскал в нагрудном кармане столько времени?

– Что известно о покушении? – кашлянув, спросил Марк. – Удалось кого-нибудь схватить живым?

– Нет, – сенатор покачал головой. – Вигилы нашли фрагменты трех обгоревших тел. Возможно, был и четвертый, но он оказался в эпицентре взрыва. Тела удалось идентифицировать. Наемники с Петры. Они были под арестом, но их выпустили по приказу Фабия. Это уже установили.

– Что? «Молодой» Фабий? Неужели он устроил покушение?

– Получается, что так. И эта попытка убийства освобождает меня от данного слова. Честно говоря, я с самого начала не хотел родниться с Фабиями. Теперь моя девочка избавлена от постылого жениха.

«Которого мы ей навязали», – уточнил про себя Марк.

Он вспомнил свою драку в саду с неизвестным. Тот парень был поразительно ловок. Настоящий профессионал. Петрийский наемник, явившийся по приказу Фабия убить Лери? Тогда что-то весьма странное произошло утром во время встречи жениха и невесты, если вечером вовсе не воинственный Фабий отдал приказ убить Друза и Лери.

Подобный шаг означал открытую войну двух патрицианских родов.

– Может быть, за покушением стоят колесничие? – попытался Марк увести след от сестрицы и ее ухажера.

– Уже проверили. Нет никаких данных, подтверждающих твою версию. Зато масса улик указывает на Фабия…

– Дело уже расследовали?

– Нет. Сенатор Фабий Максим попросил все остановить. Поскольку его сын готов удалиться на Петру. То есть фактически в добровольное изгнание. Теперь наследником сенатора Фабия станет не сын, а племянник. Ты, я думаю, понимаешь, что для сенатора это означает.

– И ты согласился?

– Неприятно, что дело бросает тень на Лери. Я не хочу его раздувать.

– Странно, что защитная стена не помогла, – заметил Марк.

– Она и не могла помочь. Фабий знал код доступа. Стену уже убрали. Дорогая и никчемная затея вигилов. Через стену слишком многие имели возможность пройти. Давно известно, что самый лучший охранник – человек.

«Точно. А ведь Друз совершил настоящий подвиг, – мысленно усмехнулся Марк. – Сжег всех наемных убийц одной гранатой. Потом вызвал вигилов. Этому парню надо поставить памятник. А лучше – помочь получить в качестве приза Лери».

– Кстати, как поживает Друз?

– Идет на поправку. Сегодня уже явился в гости к Лери. Я не препятствую. Теперь. – Старик многозначительно усмехнулся.

– Думаю, патриции делают большую ошибку, не допуская плебеев в свои ряды.

– Марк… – старик покачал головой. – Ты только-только прибыл на Лаций и уже делаешь далеко идущие выводы.

– Зато я помню, что было здесь двадцать лет назад. И тридцать, и сорок – тоже. Год от года ничего не меняется. Патриции слишком упрямы. Будь у плебеев шанс получить патрицианство за заслуги, они бы не стали конфликтовать с вами. То есть с нами… Извини, не знаю, могу ли я уже говорить это «нас».

– За заслуги нельзя включить генетическую память.

– Но можно выдать патрицианку замуж за плебея. А мы лишаем наших дочерей памяти…

Старик нахмурился, сплел в замок тонкие пальцы:

– Отчего, Марк, тебя так волнует судьба плебеев?

– На Колеснице ни один раб не мог получить свободы. Но там покой колесничих берегли управляющие чипы в ошейниках. У плебеев нет управляющих чипов, значит, нужно придумать что-то другое…

Кажется, старому Корвину не очень нравилось то, что говорит внук.

– Спесь еще никому не помогала удержать власть. – Марк и сам удивился, откуда у него столько дерзости. Впрочем… Почему бы ему не быть смелым? Когда раб утрачивает страх, он утрачивает весь страх без остатка.

А сенатор и не собирался гневаться. Напротив, он улыбнулся:

– Из тебя получится прекрасный глава рода, малыш.

– Я готов в любое время, когда тебе понадобится, явиться на церемонию, – сказал Марк.

– Можно завтра… пожалуй… – сенатор похлопал внука по плечу.

– Кстати, ты не знаешь, где Флакк? Я просил его выполнить одну мою просьбу.

– Он уехал куда-то.

Значит, Флакк отправился на Психею. Будем надеяться, что в этот раз трибун будет осмотрительнее, и Корнелии не сядут ему на хвост. Впрочем, возможно, на Психею отправился кто-то другой… Не Марку учить космического легионера, как заметать следы.

– Что-нибудь хочешь, мой мальчик?

– Конфет.

– Ты сладкоежка? – Старик улыбнулся.

– Тех, что жует Лери.

– А, мнемосинки! – Дед вытащил из кармана пакетик. – Уж не знаю, кто их так назвал. А конфетки вкусные. Я их тоже люблю.

Марк схватил конфеты. Наконец-то! А то его дети унаследуют от отца воспоминания по полной программе: и туалет, и сцены пыток, и не слишком эстетичные медицинские процедуры. Теперь, отправляясь в латрину[8], можно бросить в рот одну из мнемосинок – и все в порядке…

Друз сидел на открытой террасе, подперев голову руками. Перед ним было черное пространство – вместо прекрасного сада «Итаки». Воняло мерзко.

– Как ты? – спросил Марк, подходя.

Друз выставил ногу, вокруг которой был обернут пластиковый цилиндр – переносная регенерационная камера.

– Неплохо. Только ходить еще трудно. Нога сильно пострадала. Регенерация кожи идет медленно.

– Ты молодец. Но если бы вы, ребята, не сняли камеру наблюдения, не пришлось бы жертвовать конечностью, – заметил Марк.

– Иногда мне удается исправить собственные ошибки… Не многие могут этим похвастаться.

Друз замолчал. Марк напрягся. Он уже знал, какой вопрос сейчас услышит.

– Я давно хотел тебя спросить… Но как-то не решался. Ты еще не вспомнил, как погиб мой отец? Я уверен, что его убили те же люди, что расправились потом с твоим отцом.

Марк неловко передернул плечами:

– Я этого… не видел. То есть самого момента. Извини… пытаюсь увидеть во сне и не могу. Наверное, такое случается. Что-то особо страшное не желаешь вспоминать. Даже генетическая память противится.

Друз помедлил и протянул Марку упаковку «трубочек памяти»:

– Тогда попробуй вспомнить наяву. Лери говорит, так проще.

Марк кивнул и спрятал упаковку в карман брюк.

На террасу вышла Лери. На ней было длинное белое платье до пят, похожее на древнеримскую столу. Лицо чуть бледнее, чем обычно. Марк спешно положил в рот мнемосинку: он не хотел, чтобы кто-нибудь запомнил предстоящий разговор.

– Ребята, ну как вы? – Лери улыбнулась. – Честно говоря, не могу понять, зачем вы здесь сидите? Вонь ужасная. Меня от нее тошнит.

– Тошнит? – округлил глаза Друз.

– Не воображай ничего такого! – нахмурилась Лери. – Тошнит, когда я смотрю на наш изуродованный сад. Все деревья погибли.

Друз пожал плечами:

– Кто же считал галлов под Каннами?

– Я говорил с дедом, – сообщил Марк. – Привел неоспоримые доказательства в пользу вашего брака. Похоже, дед выслушал меня благосклонно. Теперь, когда Фабий вам не может помешать…

– Так он согласен? – воскликнула Лери, и глаза ее вспыхнули.

«Неужели можно так влюбиться в столь бестолкового парня, как Друз?» – подивился Марк.

– Похоже, что да, хотя и не сказал об этом прямо.

– Но там, на корабле, ты сказал «нет», – напомнил Друз. – Так почему теперь стал нашим союзником?

– Во-первых, на корабле я перебрал фалерна. Во-вторых, тогда я не знал о планах плебеев лишить патрициев памяти. А лучший способ предотвратить бунт – это поделиться с будущими бунтарями частью своих привилегий. Вовремя поделиться.

– Ах, Марк, какое счастье, что завтра ты станешь моим братом! – воскликнула Лери. И бросила на него взгляд, в котором читалось обожание. Да, да, подлинное обожание.

Если бы Марк умел летать, он бы прянул в воздух. Сердце его билось как сумасшедшее. Разбираться в хитросплетениях политических интриг, управлять чужими судьбами – все казалось ему проще простого.

– А что ты все время жуешь, Марк? – невинным тоном осведомилась Лери.

– Не все время, а изредка. «Мнемосинки»… как ты советовала.

Она рассмеялась:

– И ты поверил?! Он поверил! – Лери захлопа-|р в ладоши.

– Но ты же сама сказала…

– Розыгрыш, братец! Обычный розыгрыш. Бытовые мелочи вообще не запоминаются. Зачем запоминать, как день изо дня ты завтракаешь по утрам. Или умываешься. Или посещаешь туалет…

Марк почувствовал, что краснеет.

– Мелочи тут же выветриваются из памяти. А если ты еще при этом что-то жуешь – неважно что, – забвение банальностей тебе гарантировано. Это было давным-давно подмечено патрициями: практически не запоминаешь, как ты ешь. Не что, а как…

В каком она восторге! Будто выиграла миллион в галактическую лотерею.

– Лери, дорогая, можно один вопрос? – Начинающий следователь постарался говорить как можно более язвительным тоном.

– Ну конечно, дорогой братец. – Она вновь прыснула от смеха.

– Ответь мне, дорогая, что такое утром ты сказала Фабию, если вечером он приказал тебя убить?

– Мы говорили о любви, братец. О чем еще могут говорить жених и невеста?

«Да, милый разговорчик, после которого жених отправил к невесте наемников с Петры».

«Разумеется, ты догадываешься, почему люди Фабия явились в сад, – думала Лери, отводя глаза. – Но ты не знаешь, как все было. К счастью, не знаешь… А знать все будет лишь мой ребенок. Если ему позволят родиться патрицием».

Марк ушел за холм, где не чувствовался запах гари, уселся на траву и раскурил «трубочку памяти». Перед ним расстилался знакомый пейзаж: кудрявые виноградники, вдали серебрились оливы, на горизонте вставали сиреневые отроги гор.

«Почти земная красота…» – прошептал Марк и затянулся.

Глядя на струйку дыма, постарался сосредоточиться. Друз… смерть отца Друза… Марк не хотел вспоминать. Всеми силами души – не хотел. Но он должен выполнить просьбу. Ничего… ничего не получалось. Неужели он забыл свое преступление? То есть преступление отца. Но все равно – свое. Невероятно… Смерть Друза… смерть… Он закурил вторую палочку. Надо было, наверное, курить трубочки памяти в комнате… У Марка кружилась голова. Надо попробовать иначе. Вспомнить младшего префекта Друза… Только и всего. Вспомнить. Наконец что-то появилось. Какие-то серые полосы… пустота… или не пустота? Обшивка. Ну да, полинялая внутренняя обшивка корпуса транспортного звездолета. На обзорном экране – бетонные плиты. Звездолет еще не стартовал. Друз сидит в кресле, закутанный в одеяло, смотрит безучастно прямо перед собой. Лицо серое, небритое, под глазами мешки. Префект Корвин протягивает пластиковую папку юркому человечку в оранжевом комбинезоне гражданского космофлота. Корвин знает, что этого типа зовут Кен.

– Так вы не будете сопровождать своего друга? – спрашивает Кен, помахивая папкой перед носом префекта. Корвин отрицательно качает головой. – Ему, как мне кажется, место на больничной койке, а не в космосе.

– Он только что из больницы.

– Да ну… – Кен хихикает. – Как я угадал. Так как, вы говорите, его зовут? Сергий Малугинский? Это, разумеется, не настоящее имя?

– Разумеется, – даже не пытается обдурить проходимца Марк. – Но я вам заплатил, чтобы вы не болтали.

– Он говорит по-русски? Мы летим на Китеж. Там всеобщий в ходу не везде.

– Он говорит. Но события последнего года не помнит совершенно.

– Ранение? – глумливо кривит губы Кен.

– Ранение, – невозмутимо подтверждает Корвин. – И будьте осторожны. Если вы проболтаетесь, то худо придется не только Сергию.

– Я понял, понял… Думаете, если человек летает на таком корыте, то у него нет масла в голове? Ладно, все сделаю, как сказали. Доставлю вашего дружка на Китеж и сдам на руки князю Андрею.

– Вас встретят в космопорте.

Кен пожимает плечами:

– Да если не встретят, я этого князя из-под земли отрою. Кстати, вы знаете, что на Китеже города погружаются в озеро Светлояр и исчезают? Там вроде как свой нуль-портал.

– Все не так, Кен. Я бывал на Китеже.

Кен хохочет:

– Вас не проведешь.

Марк очнулся, бросил недокуренную «трубочку памяти». Вскочил. Глотнул свежего воздуха. Что ж получается? Он не убивал Друза? Выходит, что так. Но почему тогда младший префект исчез? Прошло столько лет, а он так и не появился. На Лации у него остались жена и сын. Сын двадцать лет считал отца погибшим.

Префект Корвин инсценировал смерть Друза. Достаточно было срезать немного плоти с тела, обжечь и бросить среди обломков флайера, чуть в стороне. И, пожалуйста, генетический код совпадает… Марк не фантазировал. Теперь он знал, что именно так «погиб» младший префект Друз, помощник и друг его отца.

Юноша вздохнул полной грудью и улыбнулся. Черт возьми! До чего приятно чувствовать себя невиновным. Но ведь он с самого начала это подозревал.

Да, да… префект Корвин не мог совершить этого убийства.

На следующий день Марк был усыновлен своим дедом и официально получил имя Марк Валерий Корвин.

Комиссия сената по чистоте патрицианских родов подтвердила патрицианский статус нового Валерия. Отныне род Валериев Корвинов вновь обрел наследника.

Здороваясь с многочисленными гостями на пиру в честь усыновления, Марк вежливо улыбался. Но про себя, глядя на этих людей, солидных, величественных, неспешных в движениях, думал лишь одно: «Если я ошибусь… Проколюсь. Дерну ле карро, а ботва оторвется, – тогда эти ребята сожрут меня живьем».

Эпилог

По возвращении из своей поездки трибун Валерий Флакк был немедленно принят сенатской комиссией, занимавшейся делом наварха Корнелия.

Когда дед сообщил внуку об этом, у Марка перехватило дыхание.

– Ты присутствовал? – спросил юный Корвин.

– Разумеется.

– И… что? Ты знаешь, что было в этих документах?

– Знаю. Заседание длилось три часа, и сенат принял решение уничтожить инфокапсулы с «Дедала».

Марк растерялся. Честно сказать, такого он не ожидал.

– Ты был против?

– Я голосовал «за».

– Но почему? Ведь наварх Корнелий виновен! Виновен! Как ты мог!

– Марк, мы не можем отдать Психею Неронии.

– Наварх опять ускользнет? Да?

– А вот здесь ты ошибаешься. Сенат судил наварха и постановил, что Корнелий отправится патрулировать систему «Деа». Навсегда. Его экипаж будет сменяться. Он – никогда. Официально он приговорен за попытку тебя убить. На самом деле – за уничтожение колонии на Психее. Пожизненное изгнание. Что может быть страшнее для патриция Лация?

Марк усмехнулся:

– Получается, я своей шкурой добился торжества справедливости.

– Мой друг, разве справедливей было бы сделать несколько миллионов людей несчастными и сотни тысяч убить?

– Ненавижу эти интриги! Почему нельзя честно обо всем сказать? Честно и открыто?! Сейчас Лаций гораздо сильнее Неронии. Это разоблачение нам ничем не грозит. Никто не осмелится требовать у нас Психею.

– Времена меняются, мой мальчик. И может наступить время, когда Лаций ослабеет, а Нерония возвысится. Тогда наше желание восстановить справедливость обернется трагедией. Ты – патриций. Ты должен понимать, что к чему.

Доводы сенатора казались убедительными. Однако Марк не желал сдаваться:

– Восемнадцать лет назад Нерония была гораздо сильнее. И сенат намеревался осудить Корнелия даже путем потери планеты. Отцы-сенаторы согласились отдать Психею, но восстановить справедливость.

– Справедливость? Сенат не думал тогда о торжестве закона, поверь. В то время практически все ненавидели Корнелиев за их непомерные амбиции и дерзость. Они пытались взять сенат под контроль, их враги хотели использовать Психею как козырную карту, чтобы уничтожить весь род Корнелиев. Твой отец поступил совершенно правильно, скрыв эти записи.

– Погоди… получается, отец спасал шкуру Корнелия. А наварх его прикончил. Замечательно! – Марк постарался вложить в этот возглас как можно больше сарказма. Но сенатор сделал вид, что ничего не заметил. Он слишком долго заседал в сенате, чтобы его можно было смутить в словесной перепалке.

– Марк, твой отец спасал Психею. Если бы префект Корвин мог отдать в руки юстиции наварха, не рискуя судьбой планеты, он бы сделал это, не задумываясь. Он только отсрочил наказание на восемнадцать лет. А ты довел его дело до конца.

– Восемнадцать лет наварх благоденствовал… – Марк не понимал, как можно простить такое. Память предков здесь ничего не могла ему подсказать. Все праотцы остались в его памяти молодыми, они в свои двадцать и тридцать еще не научились прощать.

– Не так, – поправил его дед. – Все это время над Корнелием висел дамоклов меч. Он не женился и детей не заводил. Потому что сын патриция должен следовать за отцом в изгнание.

– Отец дал ему отсрочку на двадцать лет… – вспомнил Марк.

– Именно! К этому времени ты бы мог получить должность префекта в отделе специальных расследований…

Марк кивнул. Да, только патриций может так презрительно обращаться со временем. Десятилетие считать за год, а себя полагать бессмертным. Почти.

– Что касается смерти твоего отца… – продолжал сенатор. – Думаю, ты пока не готов расследовать это дело. Лишь через год-другой, когда лучше начнешь ориентироваться в прошлом. Это моя просьба. И я прошу ее выполнить. Иначе ты можешь пойти совсем не туда… Обещай мне.

– Что?

– Это не будет первым твоим делом.

– Обещаю, – вздохнул Марк.

ИНТЕРЛЮДИЯ Учитель

В то утро ему опять снилась Психея. Они с Друзом (отцом нынешнего) сидели у костра на какой-то горушке. Перед ними расстилалась черная пустыня. Купидон, солнце Психеи, огромный воспаленный глаз, наполовину скрытый набрякшим веком из лиловых облаков, уходил за горизонт.

– Марк, а ведь ты не рассказал мне, как тебе удалось уцелеть в тот раз, когда твой истребитель развалился на куски, – напомнил Друз.

– Скафандр повышенной защиты, – ответил префект Корвин, помолчав. – Я был авантюристом. И одновременно до безумия… неплохо звучит, да… до безумия осмотрительным. Скафандр помог мне продержаться среди обломков два часа, пока не подоспели наши. Профессиональные пилоты не любят эти громоздкие скафандры. Но я-то был среди них дилетантом и очень хорошо это осознавал.

Марк проснулся. Флайер, доставивший его из больницы, уже опустился на площадке перед усадьбой, и пилот бесцеремонно тряс пассажира за плечо.

Прошел месяц с того дня, как Марк получил право носить громкое имя Валериев Корвинов. Почти весь этот месяц с небольшими перерывами юноша провел в больнице. С его спины полностью срезали кожу и вырастили новую в регенерационной камере: патриций Лация не имеет права носить на теле унизительные шрамы, оставленные бичами надсмотрщиков.

И вот, вернувшись домой после долгих и мучительных процедур, Марк обнаружил, что, во-первых, сад удалось почти полностью восстановить, во-вторых, в доме сделали ремонт. В-третьих, дед почему-то не пожелал встретить внука в атрии, как делал это прежде.

Марк прошелся по комнатам. Специфический запах новизны – запах новых тканей и новых панелей, имитирующих ценные породы дерева, – наполнял дом.

«Запах новой жизни», – улыбнулся про себя юный Корвин.

Марк придирчиво оглядел свое изображение в большом зеркале, висевшем в атрии.

Теперь собственное лицо нравилось ему куда больше, чем прежде. Он стал, наконец, походить на те многочисленные голограммы предков, что украшали атрий «Итаки». Черты все те же, цвет глаз, цвет волос. В то же время лицо изменилось разительно.

Не найдя деда ни в перистиле, ни в кабинете, ни в спальне, Марк направился в малую столовую. Здесь он обнаружил одну Лери. Сестра, закутавшись в пушистый белый халат, пила кофе и ела продолговатые румяные булочки.

– Наконец-то ты вернулся домой, Марк. Присаживайся. – Она указала на стул напротив. Налила ему в изящную фарфоровую чашку кофе из серебряного кофейника. Предупредила: – Осторожно, не отломай ручку… – С братом уже случалось такое. – Советую взять пирожки с запеченными сосисками. Они еще горячие. Вон, видишь, на тесте отпечатано время, когда их вынули из печи. Три минуты назад.

– Дед еще не вставал? – спросил Марк. – Он не заболел, часом?

– Его нет, – сказала Лери, намазывая булочку джемом.

– Что значит нет? – Рука Марка с чашкой кофе замерла в воздухе.

– Он уехал три дня назад. Утром я обнаружила, что его спальня пуста, в кабинете тоже никого. На моем компе висело сообщение: «Лери, ты следишь за домом. Марка в курс дела введет Флакк. Я нанял для Марка учителя». И все.

– Что, в его обычае так ускользать, никого не предупредив?

– С дедом это случалось пару раз. Тогда он уезжал, выполняя особые миссии сената. Возможно, и теперь… Когда патриций получает секретное поручение, он никого не ставит в известность, даже близких.

– Какое-то расследование?

– Нет… – с сомнением покачала головой Лери. – После того как дед стал сенатором, он больше не занимался убийствами. Скорее всего, очередная политическая интрига.

– Что же… Даже со мной он не пожелал говорить? – Марк закусил губу. Обида вспыхнула и обожгла. Раб никогда ни на кого не обижается. Это чувство для Марка было внове.

– Видимо, он решил, что уже сказал тебе самое главное.

«Да я с ним лет пять готов говорить непрерывно. И не наговорился бы!» – мысленно вскричал Марк. Поступок деда показался бездушным.

– А что за учителя он нанял? – спросил юноша, так и не сумев скрыть досаду.

– Думаю, Квинтилиана. Ужасный зануда. Постарайся отнестись к его рекомендациям с изрядной долей скептицизма. Кстати, ты знаешь, я получила задание сената.

– Какое, можно узнать? Приглядывать за мной?

– Нет, братец, за тобой будет приглядывать трибун Флакк, ему поручена временная опека. А я отправляюсь на Неронию.

– На Неронию? – переспросил Марк. То, что он слышал об этой планете, мягко говоря, не приводило его в восторг. Во всяком случае, он считал, что это совсем не то общество, что подходит незамужней патрицианке.

– В составе дипломатической миссии, – уточнила Лери. – Ты что-то имеешь против?

– Я? – Марк покачал головой. – Нет, ничего. Желаю удачи.

– По-моему, ты в ярости. У тебя на скулах желваки так и ходят.

– Это я улыбаюсь, сестрица, – оскалился Марк.

– Друз, узнав про Неронию, психанул, мы теперь не разговариваем.

– Я бы на месте Друза сделал то же самое.

– Друзу это простительно. Он – плебей… Впрочем, тебе тоже простительно. – Лери пожала плечами. – Милый братец, заруби себе на носу: патрицианка всегда находится в собственном плену. До тех пор, пока она не родит детей.

– Не считаешь, Лери, что ты слишком уверена в себе?

– Этим страдают все патриции, – тут же парировала сестра. – Но никто из вас не подумал о том, что Фабии все еще в ярости после неудачного сватовства наследника. – Лери фыркнула, – И мне лучше держаться от них подальше. А уж на Неронию они точно не сунутся. Их там терпеть не могут.

После завтрака Марк вновь зашел в комнаты деда. Да, похоже, сенатор Корвин отбыл надолго. Узкая кровать заправлена. Все прибрано. Угнетающий, абсолютный порядок. Выключенный компьютер покоился в пластиковой капсуле. На верхней крышке его горела надпись: «Не открывать».

Марк отправился в библиотеку. Медленно прошелся вдоль полок, рассматривая футляры с инфокапсулами. Остановился. Рука сама потянулась к футляру с голограммой сектора Психеи. Если он хочет расследовать убийство Эмилии, то должен знать о колонии на Психее все.

Марк забрал капсулу к себе в кабинет. В «инфашке» было три раздела: «История освоения планеты», «Война Лация и Неронии за обладание Психеей». На десерт – «Живые корабли Неронии». Помнится, Люс скачал себе на пентаценовую страничку монографию о кораблях Неронии, да не успел прочесть. Интересно, как дела у Люса? Повидаться им так и не удалось. Пока юный Корвин растил себе новую кожу на спине, Люса спешно отправили на Петру. Кто-то намеренно делал так, чтобы пути бывших рабов разошлись раз и навсегда. Даже перевод в тысячу кредитов, посланный Люсу на Петру, вернулся назад без всяких объяснений. Трибун Флакк утверждал, что у Люса все в порядке. Но в это почему-то слабо верилось.

Марк выбрал третий раздел.

– Живой корабль класса «Триада», созданный империей Нерония, – сообщил компьютер. – Этот корабль в основном выращивается из стволовых клеток, каждая клетка развивается по заданной программе, приспособленная для определенных функций корабля. В поле стволовых клеток вживляются человеческие эмбрионы, обычно три экземпляра, отсюда и название корабля «Триада». Один эмбрион предназначен для управления кораблем, два других – для несения боевого дежурства. Органы чувств у эмбрионов отмирают, в глазные нервы вживляются выращенные из стволовых клеток искусственные органы зрения с круговым обзором, в органы слуха – опять же специально выращенные слуховые органы. Зачатки рук и ног эмбриона соединены с определенными секторами корабля. Человеческие нервы пронизывают корабельную плоть. Поверхность общего живого тела покрывается слоем костных пластин, к которым после окончания роста «Триады» присоединяется неорганический корпус. Живой корабль обладает способностью к постоянной регенерации…

Перед Марком возникло голографическое изображение: грушевидной формы существо с огромным зеркальным воротником плыло в межзвездном пространстве. Под защитными пластинами можно было разглядеть глаза – живые, но нечеловеческие, они смотрели с неослабевающим вниманием…

Марк подавил приступ тошноты и приказал: – Хватит!

Вот он, образец абсолютного рабства. Эмбрион, постепенно растущий в слое стволовых клеток. Ноги не нужны ему, ведь он никогда не сможет бегать, и ему ничего не взять уродливо измененными руками. Его назначение – управлять биологической махиной, несущей смерть…

Марк провел ладонью по губам. После такой лекции покажется счастьем, что ты родился рабом, способным двигаться и говорить, способным предаваться Венериным усладам с женщиной.

А двигатель? Как же корабль двигается? Любопытство взяло верх над отвращением.

– Двигатели «живого» корабля, – затребовал информацию Марк.

– Двигатели используют эффект мысленного переноса, – сообщил компьютер, – при перемещениях на длинные дистанции. При малых расстояниях – плазменные патроны, а так же антигравитационное зеркало, которое выращивается из тех же стволовых клеток с помощью генетических модификаций.

– Тебе еще рано работать с этой информацией, – услышал Марк за спиной раздраженный голос.

Юный Корвин резко повернулся. Перед ним стоял смуглый лысый человечек в синем балахоне. Кожаный истертый пояс нелепо болтался на бедрах. Человечек был худым и нервным, под мышкой он держал несколько старинных кодексов. Осуждающе покачивая головой, он подошел к столу, положил кодексы и уселся в плетеное кресло.

– Ты – мой учитель? – спросил Марк. – Квинтилиан?

– Оставь этот футляр, – приказал тот, не удостоив ученика ответом. – Вы, аристократы, похожи друг на друга: набираете в головы всякий сор, а потом не знаете, что с ним делать.

«Мне понадобится очень много скептицизма, дорогая Лери, – усмехнулся Марк про себя, – чтобы вынести уроки этого типа».

– Ты не знаешь самых азов, – продолжал Квинтилиан. – Догадайся, с чего мы начнем?

– С чего?

– С таблицы умножения.

Марк подавил улыбку: он помнил учителя отца и учителя деда. Целая череда наставников, напыщенных и самоуверенных, пронеслась перед глазами Марка. Сколько лиц, выражающих то надменность, то растерянность, то напускную строгость, то сердечное добродушие! В каждом было что-то от актера, страстное желание сыграть свою роль и не опозориться перед единственным маленьким зрителем. Изображать творца – что может быть удивительнее и сложнее! Квинтилиан был отнюдь не самым глупым из наставников, не самым напыщенным, не самым ничтожным. Как все учителя патрициев, он происходил из плебеев и страстно завидовал надменным аристократам, которым природа Лация даровала то, что он много лет изучал с таким трудом и упорством. Пожалуй, из всех учителей, которых успел вспомнить Марк, Квинтилиан казался самым завистливым.

– Я знаю таблицу умножения, – сказал Марк.

Но не стал уточнять, что выучил ее, считая штабеля с корзинами морквы на полях усадьбы Фейра.

– А это мы сейчас проверим, – скрипучим голосом заявил Квинтилиан.

После обеда приехал Флакк. Он был в легком белом костюме: брюки чуть ниже колен и просторная туника с короткими рукавами – лето на Лации вступило в свои права. Корвин встретил гостя в малой гостиной, одетый в белую тогу. Теперь он имел на это право. Правда, в тоге было жарковато, несмотря на работу кондиционеров. Но чего не сделаешь для того, чтобы стать настоящим патрицием! Одна беда: складки тоги сразу пришли в беспорядок: Марк забыл настроить чип, следящий за безупречным состоянием одежды.

– Как поживает новый гражданин Лация? – опросил Флакк, усаживаясь на диван, формой больше похожий на старинное римское ложе, – с одной стороны изголовье и гора мягких подушек.

Когда Марк покинул Колесницу Фаэтона, там была в разгаре осень. Когда прибыл на Лаций, здесь вовсю буйствовала весна. Сейчас время катилось к зениту лета. Похоже, что лето на Лации куда жарче, чем на Колеснице.

– Неплохо. – Марк старался держаться уверенно. Даже с некоторой заносчивостью. Это лучше, чем заискивать; так он, во всяком случае, считал.

– Можно, я дам тебе один совет, мой друг?

– Разумеется.

– Теперь, когда с тебя сняли протектор, ты все время держишь голову опущенной на грудь, как будто на тебе все еще рабский ошейник. Следи за собой, Марк. Гражданин Лация должен держать голову высоко поднятой.

Марк изобразил что-то вроде улыбки.

– Постараюсь об этом не забыть. – Но тут же почувствовал, что подбородок опять упирается в грудь.

Что за нелепая привычка! Марк демонстративно вскинул голову.

– Как тебе понравился учитель Квинтилиан? – невинным тоном осведомился Флакк.

– Одно слово: ужасно.

– Не печалься, Марк, – похлопал Флакк юношу по плечу. – Дело в том, что ни один патриций не может быть «настройщиком» другого патриция. Если конечно, оба не хотят закончить жизнь в сумасшедшем доме. Так что приходится брать в учителя плебеев. На несколько месяцев, и даже лет, патриций оказывается во власти простолюдина. Причем практически в неограниченной власти. Каждому из нас необходимо через это пройти.

– Когда мы летим на Психею? – спросил Марк. – Не терпится начать расследование гибели Эмилии.

Флакк с сомнением покачал головой:

– Не сейчас. Разве ты не понял? Воспоминания патриция твой учитель должен упорядочить. А это, поверь, совсем не простое дело. Квинтилиан – лучший, кого смог найти твой дед.

– И сколько на это уходит времени? – Марк попытался расправить тогу, но она окончательно повисла пузырем у него на локте.

– Год, два, три… Все зависит от того, насколько успешно пойдет дело.

Марк пожал плечами:

– Ты готов ждать три года? Два уже минуло с тех пор, как твоя сестра погибла. Ничего не выйдет. Я берусь за это дело немедленно или не берусь вовсе.

– А как же знания?

– В нужный момент в мозгу моем всплывет нужная подсказка. Так уже было не раз. Так будет и впредь, я знаю.

Флакк был обескуражен, но постарался это скрыть:

– А если подсказка не всплывет?

– Значит, нам не повезло. Придется выпутываться собственными силами.

– Знаешь, что я думаю по этому поводу? – спросил Флакк. – Я думаю, что тебе не терпится удрать от Квинтилиана.

– Может быть, и так, – усмехнулся Марк. – Но прежде всего я хочу сдержать слово.

– Хорошо, я буду готовить яхту «Клелия» к полету. С нами полетит Друз. В нашей группе должен быть человек, разбирающийся в технике. Надеюсь, ты не против?

– Я – за. Тем более что Лери желает сделать из него патриция. Итак, насколько помню, мне нужно получить полномочия от сената для расследования этого дела. Не так ли?

Флакк кивнул:

– Именно так. Надеюсь, в этот раз в деле не замешан наварх Корнелий, и нам не будут мешать.

– Я тоже на это надеюсь, – отвечал Марк. – Мерд! – выругался он на диалекте Колесницы: к этому моменту новоявленный патриций окончательно запутался в складках новенькой тоги.

– Сними ее, – предложил Флакк. – Сними, и отправимся в спортзал.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, на что ты способен. Надеюсь, ты не слишком плотно пообедал.

Спортзал «Итаки» был хорошо оснащен: на полу упругие циновки, но без амортизаторов – почва чужой планеты не будет пружинить под ногами во время схватки или сооружать подушку под твоей задницей, когда шлепнешься. Зато стены отлично гасили удары. Даже зеркала, занимавшие сплошь одну из длинных стен, могли смягчить удар и никогда не бились.

Едва Марк вошел, из ниши выдвинулась стойка со старинным оружием. Мечи, булавы, тут же обычные шесты и металлические трубы… Забавы на любой вкус. Марк с любопытством оглядел мечи. Клинки были заточены так, что даже касаться пальцами их не следовало. Боевое оружие! Правда, обойдя стойку, Марк обнаружил тяжелые и тупые тренировочные экземпляры, а рядом лежали браслеты для рук и ног для тренировок с утяжелением. Отлично! Есть надежда, что его не сразу начнут шинковать катаной или спатой.

– Ну что, попробуем? – Флакк подмигнул подопечному, поправил на его плечах легкую тунику и направился к стене с зеркалами.

Но сделал лишь пару шагов. Потом мгновенно обернулся и нанес Марку мощнейший удар кулаком в лицо. Если бы удар достиг цели, то юноше пришлось бы немало дней провести в регенерационной камере. Марк автоматически ушел влево и одновременно шагнул вперед, очутившись за спиной Флакка. Теперь все, как подсказывает память: левой рукой мгновенно захватить голову противника и прижать к правому плечу, правым предплечьем зажать подбородок, затем мощно повернуть корпус влево и – шаг правой вперед…

На миг будто исчезла сила притяжения, тело Флакка приняло горизонтальное положение, завертелось волчком, руки беспомощно взметнулись, и трибун отлетел на несколько метров. Сгруппироваться в полете он успел, так что приземлился на ноги.

– Недурно! – засмеялся трибун.

Тут же схватил шест. Удар сверху по голове… Планировался. Шест угодил в пустоту. Марк лишь немного подкорректировал движения противника так, чтобы конец шеста уперся в пол. В момент удара тело атакующего каменеет, этим всегда можно воспользоваться. Марк подхватил левой рукой трибуна под мышки и послал наверх. Наставник взлетел на шесте, который встал вертикально – нога Марка удерживала шест от падения. Всего миг, разумеется.

– Неинтересно? – спросил Флакк после приземления. – Ну что ж, попробуем что-нибудь захватывающее.

Теперь космический легионер выбрал огромный посох, на одном конце которого крепился тяжелый топор, на другом – нож-полумесяц. У топора был заточен наружный край, а у «полумесяца» – внутренний. Оружие это применялось в древности против всадников, вернее, против их лошадей. Но и в зале, если хорошо им владеешь, можно устроить эффектную демонстрацию. Пытаться нанести толчковый удар топором глупо – оружие слишком тяжелое: Марк при его ловкости мгновенно уклонится. Что ж, немного хитрости не помешает… Флакк взял посох посередине, установил вертикально на пол, резко ударил по плоскости топора ногой, и страшная мясорубка завертелась у него в руках, набирая обороты. Поочередно сверкали стальные лезвия, мелькали красные флажки на концах посоха, отвлекая внимание. Флакк, будто играючи, перехватывал посох по очереди то одной рукой, то другой.

Марк присел и тут же выпрямился. Руки схватились за древко. Теперь поменять плоскость вращения… Ведь ты помнишь из физики, что при изменении плоскости вращения возникает сильный крутящий момент? Конечно, помню! Флакк взлетел в воздух, а Марк остался стоять на полу. Разжал руки… Флакк отправился в полет. Смотрелось эффектно. Будто вертолет, потерявший хвостовой винт.

– Да, теперь я понимаю, почему плебеи нам завидуют! – засмеялся Марк.

В руках трибуна вместо посоха уже очутилась связка каких-то палочек.

– Что это? – только и успел выдохнуть Марк.

Флакк взмахнул рукой, и гибрид цепи с многозвенными нунчаками пришел в движение. По совершенно непредсказуемой траектории. Звенья раскрывались по одному, повинуясь хлещущему движению руки. Марк бросился на пол…

– Это означает: я сдаюсь? – поинтересовался Флакк.

– Ты мог оставить меня без головы, – воскликнул Марк.

– Вряд ли. Но это действительно опасная штука. Мы тренировались с твоим отцом. Неужели ты забыл, что нужно делать…

– Я… кажется… утратил концентрацию. – Марк поморщился. Внутри было противное чувство пустоты: будто он летел на флайере, и на высоте в сотню метров у него сдох двигатель.

– Подсказки нашей памяти надо уметь использовать, – заметил Флакк. – Это банальность. Но банальность, о которой нельзя забывать ни на минуту. Попробуем еще раз?

– Идет.

Вновь звенья нунчаков стали раскрываться по одному… Внезапно Флакк сделал круговое движение кистью, и все изменилось. Последние четыре звена описали дугу и полетели горизонтально – снести Марку голову с плеч. Увернуться Корвин не успевал. Оставалось одно – перехватить. Он поднял правую руку, кисть изогнул гусем, пряча пальцы, и поймал летящие звенья так, что веревка оказалась на сгибе руки, а звенья нунчаков благополучно обернулись вокруг кисти – Марку даже ничего не понадобилось делать. Одно движение – и звенья уже летели назад, в лицо Флакку. Тот успел отпрянуть. Впрочем, длины этих звеньев все равно не хватило бы, чтобы разнести голову «опекуна». Флакк, не дожидаясь новых сюрпризов, отпустил цепь. Марк спешно отвел руку за спину, позволив звеньям нунчаков обернуться вокруг его тела.

– Три – один, – прозвучал вердикт. – Очень неплохо.

Но у Марка создалось впечатление, что Флакк ему слегка поддавался. Кроме последнего этапа. Тут он показал, на что способен в полную силу. Чтобы у новоявленного патриция не закружилась голова от успеха.

– Думаю, ты можешь отказаться от услуг Квинтилиана, – решил временный опекун.