Т.3. Парии человечества

IV Семья у париев

У ПАРИИ ЕСТЬ СЕМЬЯ В ТОМ СМЫСЛЕ, КАКОЙ с этим словом соединяется не только у цивилизованных народов, но также у множества диких племен. Те из них, которые живут в больших городах — в весьма незначительном числе — пользуются оказываемым им покровительством для того, чтобы подготовлять своих женщин и даже маленьких детей к самому гнусному ремеслу. Благодаря насильственному одичанию, их нравственные понятия не зашли за ту ступень, где оценка добра и зла сводится к полному безразличию. Закон тут совершенно бессилен. Глубоко укоренившиеся понятия и нравы населения установили на парий взгляд, как на нечистое животное, и ставят решительную преграду всяким попыткам их нравственного возрождения. Чиновник-европеец, поставленный лицом к лицу с такими нравами, оказывается в состоянии самого жалкого бессилия.

Автор сам был чиновником во французских владениях в Индии и по собственному горькому опыту очень хорошо знает, что пария считается человеком только по своему зоологическому обличию и по имени. Франция доказала бы свое великое умственное и нравственное превосходство над Англией с ее бесчеловечным равнодушием, приняв на себя неустанный труд освобождения этих несчастных отщепенцев из-под гнета тяготеющих над ними закона и обычая.

Париями, в строгом смысле слова, мы будем считать только тех поставленных брахманами вне закона отверженцев, которые живут за чертой человеческого общества, в болотах, пустынях, лесах. Этих людей обычно называют париями джунглей.

Известный знаток Индии Дюбуа дает такую характеристику этих людей:

«В лесах Малабарского берега встречаются племена, которые считаются стоящими намного ниже диких зверей, разделяющих с ними эти глухие места. Им не позволяется даже строить себе хижины, чтобы защитить себя от непогоды. Они сооружают себе только навесы на четырех бамбуковых столбах, со всех сторон открытые; эти навесы еще кое-как защищают от дождя, но никак не могут защитить от ветра. Многие из них сооружают себе что-то вроде гнезд среди самых густых зарослей, и в этих гнездах укрываются на ночь, словно какие-то хищные птицы. По проезжим дорогам, даже по тропинкам, они никогда не осмеливаются ходить. Вообще, если они заметят издали кого-нибудь, идущего к ним навстречу, то обязаны предупредить его особым криком, сами же должны обойти место встречи стороной. Они не имеют права сходится с людьми других каст ближе чем на сто шагов. Если кто-нибудь, чем бы то ни было вооруженный, встречает на своем пути одного из этих несчастных, то имеет право убить его тут же на месте, не неся за это никакой ответственности. Эти парии, или пандии, как их называют, ведут совершенно одичалую жизнь и не имеют никаких сношений с остальными людьми».

Дюбуа удалось посетить одно из тайных убежищ, где ютились эти несчастные. Это был жалкий шалаш, и, чтобы войти в него, пришлось опустится на четвереньки.

«И вот я вполз в это отвратительное логово. Я держал около рта платок, смоченный в крепком уксусе, и это отчасти охраняло мое дыхание от того ужасающего смрада, который охватил меня со всех сторон. Внутри шалаша прямо на голой земле лежал какой-то скелет, у которого под головой не было даже ни камня, ни куска дерева, чтобы заменить подушку. На этом несчастном было только истерзанный кусок какой-то рвани, который далеко не мог прикрыть всего его тела. Я сел на землю рядом с этим человеком, и первые слова, которые он произнес слабым умирающим голосом, были: „Я умираю от голода и холода“».

Конечно, не все парии живут так, как этот несчастный, но лишь немногие из них имеют обеспеченный кусок хлеба на завтрашний день. Но это только те, которые здоровы, а тем, кому случается захворать, почти неминуемо попадают в такое же положение, в каком Дюбуа нашел этого несчастного. Больного все покидают, никто о нем не заботится. Даже родной сын не уделит больному отцу ни крошки из того скудного запаса кореньев и трав, который он насобирает за день в лесу.

В некоторых областях Индии париям дозволяют строить деревни и, следовательно, соединяться в общины, под условием, однако же, чтобы эти селения располагались в уединенных местах, вдали от селений кастовых людей. Но эти грубые зачатки общественной жизни мало облегчают положение париев. Они прежде всего не имеют права собственности на землю, которую заняли под свое жилище, так что люди из ближайшей деревни с кастовым населением могут придти и занять их землю, а их самих прогнать. Случается, что так и делают, в особенности в тех случаях, когда парии расчистят окружающую их селение землю и произведут на ней посев. Поэтому-то парии никогда не приступают к обработке земли, если не уверены самым положительным образом, что жатва их посева достанется им, а не другому.

Среди этой беспрерывной борьбы за жизнь дух семьи, конечно, не мог развиться у парии джунглей, как и у парии городского. Но все-таки нравы парии дикаря несколько мягче, чем парии городского, и его нравственность не так далеко отступает от законов природы, как у его вконец развращенного сородича. Он соблюдает кое-какие кастовые различия, которые напоминают собой что-то древнее, отдаленное; быть может, это пережиток тех попыток удержаться за цивилизованную жизнь, какие делали еще его предки-чандалы. Между тем пария городской утратил всякое представление о своем прошлом, и в его памяти не живет ровно ничего из остатков прошлого. Даже поэтическое чувство, высоко развитое у восточных народов, и то проявляется у парии джунглей. Он, например, помнит множество древних песней, сказок, басен, прибауток, героических рассказов, и хотя большей частью не понимает их смысла, но знает их наизусть, декламирует и напевает. Совокупность всех этих произведений свидетельствует о том, что у его предков существовала обширная устная литература, явно указывающая на гораздо более высокий уровень духовного развития, чем у современного парии. В этой литературе сохранилось даже несколько драматических произведений, являющихся по своему содержанию сатирами на людей касты, и конечно, по преимуществу на жрецов. Судя по совершенству стиля, по идеям и по исполнению, эти вещи, вероятно, были сочинены какими-нибудь брахманами, изгнанными из своей касты и изливавшими в этих сатирах свое мстительное чувство к своим собратьям. После долгих поисков нам удалось добыть несколько образчиков таких произведений, и мы в этой книге представим их перевод. К сожалению, трудно предъявлять вниманию европейского читателя полные переводы этих произведений без всяких пропусков, потому что бесцеремонное отношение авторов к вопросам приличия и к опрятности языка часто выходит из всяких границ.

Всматриваясь в духовное состояние париев, особенно поражаешься им потому, что оно есть явление упадка. В подобном же состоянии мы видим массу диких и полудиких племен, например в Африке. Но эти племена, подобно младенцам, еще не выросли, не дошли до духовного уровня взрослого человека; однако по естественному ходу вещей можно питать надежду, что они вырастут и разовьются. Парии же, напротив, — это как бы взрослые люди, уже достигшие полного расцвета духовных сил, но исторгнутые из общества и под давлением непостижимых притеснений утратившие человеческий образ. Иному могло бы показаться, что, будучи отринуты своими собратьями, они прониклись каким-то адским духом злобы и сами постарались подавить в себе последние остатки всего человеческого, как бы в отмщение за свою обиду. У них, например, сохранилось в памяти множество молитв, заклинаний, стихов и церемоний, очевидно заимствованных из древнего брахманского культа; но они придали всему этому вид диких, безумных, донельзя гнусных, а иногда и преступных фарсов.

Приведем этому пока один только пример. У индусов существует древний обычай: когда старец переживает последние часы своей жизни, его переносят на берег какой-нибудь реки, из числа тех, которые в Индии считаются священными (Ганг, Годавари, Кришна, Кавери); если же река далеко, то выносят его на берег пруда ближайшей пагоды. Считается, что умирающий, взирая в свои последние минуты на эти священные воды, очищается этим от былых грехов. У париев сохранился в памяти остаток этого обычая, но он принял у них совсем другой вид. Когда у них готовится к смерти дряхлый старец, который уже не в состоянии сам себя прокормить и которого никто не желает взять на свое попечение, то его сыновья или другие близкие родственники относят его за милю или за две от жилья, куда-нибудь в густые заросли, и там прямо бросают, оставляя на съедение диким зверям.

Но самый перенос этой жертвы, обреченной на съедение, совершается с известным церемониалом. Жертву кладут на носилки из древесных ветвей, покрывают ее тело дикими цветами, и процессия направляется к избранному месту, громко распевая такие строфы, которые невозможно слушать без ужаса европейцу, понимающему туземный язык. Чувство ужаса подчеркивается еще и тем, что первую строфу обычно затягивает старший сын умирающего.

Приводим здесь текст этого песнопения, которое очень наглядно характеризует отношение между членами семейства у париев.

После этого старца оставляют на его ложе из ветвей и цветов, и все уходят. Обычно, не успеет еще пройти и ночь, как от несчастного полутрупа почти ничего уже и не остается. Звери накидываются на него целой стаей, прежде чем он успеет испустить дух.

Во время моего странствования мне дважды случалось встретить такую процессию. За несколько монеток мне удавалось выручить умирающего и снова водворить его в его жалком шалашике, но надолго ли, я не знаю. Мы, европейцы, слишком малочисленны в Индии, чтобы наш почин в этом деле мог что-нибудь значить, ввиду закоренелых предрассудков ста пятидесяти миллионов индусов и добровольного попустительства со стороны Англии.

В пределах французских владений такие «похороны» строжайше запрещены. Но наша территория так мала, что наш благой пример не приносит никаких ощутимых результатов.

Для того, чтобы поднять парию, чтобы ввести его полноправным членом в великую человеческую семью, Европа должна была бы предпринять такой крестовый поход, какой был совершен ради освобождения негров. Но ведь это значило бы восстать против Англии, которая прикрывает свое недостойное хозяйничанье в Индии знаменем прогресса и цивилизации. Кто же на это решится? Тысячами голосов своей прессы, своими бесчисленными филантропическими и негрофильскими обществами, своей борьбой против пауперизма наши соседи сумели так отвести глаза общественному мнению целого мира, что даже самые возвышенные умы были введены в обман этой поверхностной болтовней, этой условной фальшью и забывают, что этот народ, который беспрестанно выставляет на вид свои лицемерные гуманные чувства, на самом деле никогда не колебался перед самыми безнравственными действиями, если только в игру вступали его интересы.

Вот факт, который еще на свежей памяти у всех.

Пекинское правительство, опираясь на то разрушительное в физическом и духовном отношениях влияние, какое оказывает на китайцев опиум, запрещает ввоз этого продукта в пределы Китая.

Но Англия ежегодно ввозит в Небесную империю более чем на четыреста миллионов франков этого прибыльного товара, добываемого ею в своих индийских владениях.

Что же она предпринимает в виду Пекинского указа? Спокойно и без всяких колебаний она решается отстоять выгодную статью своей торговли. Она силой врывается в китайские гавани, знать не хочет о правительственном указе, подавляет вооруженное сопротивление и навязывает свой товар. Китайцы могут себе продолжать отравляться в свое удовольствие, вопреки воле их правительства, слишком слабого, чтобы оградить их от яда.

Во время войны 1870 года во Франции, в Совете Министров, поднимался тревожный вопрос о том, не пожелает ли Англия, пользуясь тем, что у нас руки связаны войной, напасть на наши владения в Африке, на Берегу Слоновой Кости? Этого на самом деле не случилось; однако во время прений по африканским делам в английском парламенте вполне открыто поднимался и обсуждался этот вопрос. Один лорд даже упрекал правительство в том, что оно не воспользовалось благоприятным случаем.

Конечно, не от такой нации надо ожидать освобождения париев. У этой жертвы вековых предрассудков, семья не что иное, как мимолетный союз, благое действие которого немедленно прекращается для каждого члена, который по болезни или старости не может вносить своих трудов на общую пользу.