Табу

3

Выехали в начале восьмого, чтобы к обеду быть на месте. Явились все, и Дэн в том числе. Викентий, Макс, Яна и Вася расположились в салоне. Дэн устроился в кабине, рядом со мной. Вместо «привет» он опять завел вчерашнюю песню:

– Пожалуйста, откажись от поездки. Это, правда, очень опасно.

– Дэн, не начинай. Не хочешь – не езжай. Тебя же туда никто силой не тащит. А от меня отвяжись.

Дэн поехал. Всю дорогу он сидел с каменным лицом и больше не проронил ни звука. Зато в салоне царило веселье, даже через край. Музыки в Газели не было, на месте магнитолы зияла пустота. Магнитола была личным приобретением нашего водителя и тот, заболев, прихватил ее с собой, жмот.

Поэтому наши коллеги решили заполнить тишину собственным пением. Даже угрюмый молчун Вася что-то там басил. А чтобы пелось охотнее, они вскрыли ящик пива.

Я же ехал и сходил с ума от их песнопений. Ну не любитель я подобных выступлений. Я даже бары, где есть караоке, стороной обхожу, потому что терпеть не могу самодеятельность.

Часа через два пиво закончилось, наш квартет, наконец, умолк, и все его участники уснули. Только тут я заметил, что Дэн, хоть и всё такой же неподвижный и отстраненный, шевелит губами, будто молится.

Я напряг слух и различил: «Мы все умрем».

И так раз за разом. Я попытался растолкать его, подсмеивался, даже гаркнул ему прямо в ухо. Но Дэн как в трансе ни на что не реагировал и продолжал нашептывать про скорую смерть. Честно говоря, мне стало не по себе. Не из-за того, что я ему поверил, разумеется. Просто он выглядел даже уже не странным, а откровенно безумным.

***

Около полудня мы выехали на проселочную дорогу к селению, значившемуся на карте как Онгурен. У Газели и так амортизация ни к черту – каждая неровность немедленно отзывается на мягком месте. А тут трясло и мотало, как в центрифуге.

Товарищи в салоне охали, стонали, матерились. Даже Дэн вышел из своего оцепенения. Наконец, на горизонте показалась россыпь серых домишек. Это и был Онгурен – ближайшее к мысу село. На нем же заканчивалась дорога, упиравшаяся в небольшой каменистый холм. Ну а наш маршрут лежал, по нашим подсчетам, на пару километров дальше. Преодолев горку, мы бы как раз спустились к заповеднику, а оттуда рукой подать и до Хэр-Хушуна.

Гнездился Онгурен на невысоком утесе, и от крайнего дома до озера было всего каких-нибудь десять-пятнадцать метров. Я поежился – от Байкала веяло не то что свежестью, а холодом и какой-то негостеприимностью. Невесть что полезло в голову, даже, совсем по-детски, захотелось домой. Но, списав мимолетный приступ страха на распоясавшееся воображение – спасибо Дэну, тут же взял себя в руки. Успокоившись, стал осматривать место дислокации.

Бурятская деревня, на первый взгляд, мало чем отличалась от русской. Такие же бревенчатые избы, обнесенные штакетником, поленницы, огороды, куры, козы. На дороге, как водится, – коровьи лепешки. Собачье гавканье из каждого двора.

Пока ехали, деревня казалась безлюдной, но когда мы, очумевшие от тряски, выползли из машины, местные жители возникли сами собой. Я даже вздрогнул от неожиданности. Однако близко они подходить не стали, разглядывали нас издали. На моё «Привет аборигенам!» никак не отреагировали. Даже не пошелохнулись. Так и стояли, молча и настороженно уставившись.

Макс, Викентий и Вася принялись выгружать багаж. А Яна попыталась выяснить у немой толпы, как лучше идти до ущелья. Стоило ей заикнуться про этот мыс, жители заклокотали на своем жутком диалекте, замахали руками, отшатнулись от нее, как от заразной.

– Эй, аллё! – Яна таращилась на разбегавшихся людей, ничего не понимая.

– Вот дичь! – со злостью и высокомерием сплюнула под ноги.

Одна пожилая бурятка с длинной седой косой оглянулась и громко крикнула по-русски, чтобы мы убирались прочь, а иначе быть беде.

– Да пошла ты, ненормальная, – заорала ей наша Яна, вскинув кверху средний палец.

– Не устраивай базар, – одернул ее Викентий, состроив презрительно-брезгливую гримасу. – Терпеть не могу вопли. А ты, – это уже он мне, – бери Янин рюкзак. Не ей же его тащить.

Вот честно, я бы взял, попроси он по-человечески. Понимаю ведь, что тяжести – это по части мужчин. Но моя дурная натура, распознав в его тоне приказные нотки, тотчас взбрыкнула:

– Я сегодня – водитель, а не грузчик. А ты, если хочешь даме угодить, делай это сам.

– Я понесу, – сказал Вася, взваливая ее рюкзак на второе плечо.

До кордона, охраняющего заповедную зону, мы шли минут тридцать. Предъявили разрешения и двинулись дальше.

Там, где, видимо, пролегала условная граница мыса, Дэн остановился и сказал, что дальше ему идти нельзя. Потом вдруг отчаянно закричал, обращаясь то ко всем сразу, то только ко мне, чтобы туда не ходили. Умолял, чуть не плакал.

– Как же меня достали эти придурки со своими суевериями! – разозлилась Яна и уверенно зашагала вперед.

Мы пошли за ней, а Дэн так и продолжал стоять, словно за невидимой преградой, глядя нам вслед и, всё повторяя как заведённый: «Не ходите туда».