Таинства красоты [Стихи и поэмы о любви]

В высоком чистом небе тают облака.

Переливаясь и журча, бежит река,

И берега, охваченные зноем,

Как в детстве, веют негой и покоем.

На всем печать иль думы, иль мечты,

Блистающего взгляда красоты.

Что ж день преображен моим воспоминаньем?

Или природа ведает познаньем,

Как женщина, ее же тайн и грез,

Одаривая нас кустами роз?

И мир претерпевает обновленье.

Здесь таинство. Примите посвященье,

Как ныне я

Пред вечною загадкой бытия.

В прогулках бесконечных в даль времен

Прошла вся юность, точно сон.

За лирикой Серебряного века

Открылась мне эпохи новой веха,

Как сад цветущий, весь в росе.

О серии новелл или эссе

Мне грезилось, как впал в моральные исканья,

Придумав лишь себе же испытанья

При свете исчезающей звезды,

Чтоб пробудиться в час беды.

Теперь не до сентенций.

На новом рубеже столетий,

Воспомня сны и грезы, воспою

Из юности заветной песнь мою.

Я рос в глуши лесов, в дали времен,

Где синей цепью гор означен небосклон,

Как знаками далеких континентов, -

Так простиралась предо мною вся планета.

В ту пору книжка детская попалась мне,

С кентавром на обложке. Помню, как во сне.

Без навыка читать свободно, с увлеченьем,

Что я успел прочесть? Но с трепетным волненьем

Заметил я поверх высоких облаков

Присутствие богов,

Могучих и ужасных,

Богинь, пленительно прекрасных,

С Олимпа весело взиравших на людей,

Как мой отец из памяти моей.

Струился свет с небес, купались облака,

И нимф влекла к себе река.

То девушки собрались стайкой

За дальним лугом как бы втайне.

А за кустами спрятался сатир

С ухмылкой горделивой, из задир.

То был еще юнец, беспечный волокита.

Над ним превесело смеялась Афродита.

А день все длился, будто вечен он.

Зевс-Громовержец, Гера, Аполлон,

Другие боги на веселом пире,

Мне мнилось, возвестят о вечном мире.

Душа наполнилась таинственной мечтой.

Все в мире просияло красотой.

Вблизи села я помню местность Край Земли.

Хотя к нему тропинки нас вели

И далее, а все ж вселяло то названье

В душе моей тревогу, как преданье

О небе, что на Землю упадет,

И все живое на Земле умрет.

О, как пугался я, прознав о смерти рано.

Как! Все умрут? И я? Прекрасно.

Теперь я знал, что предпринять.

Пойду на Край Земли и стану, как Атлант, держать

Я небо на плечах, а жизнь земная

Вновь потечет от края и до края,

С трудами и весельем в череде времен,

С пожарами и войнами племен.

Собрались мы из дальних деревень

В селе большом в один прекрасный день.

Здесь было много русских, я впервые

Воочию увидел: мы в России!

Две родины: большая, малая сошлись,

В судьбе моей переплелись.

Язык я знал неведомо откуда,

Как дети, но не в том таилось чудо.

В учительницах я улавливал черты

Богинь, знакомых мне, и новые мечты

С их женственностью милой сопрягались,

Как будто тайн души моей они касались,

Влекущих, стыдных, научая быть

Достойным и одно прекрасное любить.

Есть странные растения - хвощи

И плауны, не то, что бы не хороши;

Растут они в воде иль на болоте,

В местах, где не заметишь бабочек в полете.

Я в детстве их бежал, как от стыда,

И в том бы не признался никогда,

Когда бы не узнал, что то - реликты,

И ими были воды и земля покрыты,

Пока цветковые на смену не взошли.

Для украшения Земли?

Учительница, о, она сошла б за Флору,

Кивнула важно мне с улыбкою во взоре.

С тех пор за истину я чту:

Природа исстари творила красоту.

Еще зимой нежданно снег подтает,

И солнце, грея горячее, просияет,

И в воздухе повеет новизной

И побежденной стариной.

И осень приносила мне приметы

Начала новой жизни. Как барчук одетый,

Проехав пол-планеты,

Я, сирота, однажды вдруг предстал не где-то,

А в центре Ленинграда, как в мечте

Родиться снова - в красоте.

И мир открылся мне старинный,

Как скифу древние Афины,

В извечной новизне,

С сияньем чистым неба по весне.

Пришедший школьником впервые в Эрмитаж,

Застывший мир старинный,

Не очень удивился я, как юный паж

Времен Екатерины,

Что понаслышке роскошь эту знал,

Хоть мал, а был удал.

Что вынес я из первых посещений?

В игре беспечной детских чувств

Не ведал, как свесветный гений

Открыл мне храм искусств.

Ведь такова от века младость,

Вы помните, друзья,

Для детства новизна, как радость,

Отрада бытия!

Высокой живописи пышный пир!

Надеждой странною влекомый,

Входил я в Эрмитаж, как в мир,

Мне исстари знакомый,

Из детства моего,

В чем ощущал я торжество;

Средь публики многоязыкой

Бродил с беспечною улыбкой.

И боги Греции всходили вновь...

Все тайна и любовь,

Что всех влечет от века -

И Запад, и Восток , -

Как счастья чаемая нега

Или бессмертия залог.

Здесь в страствиях провел я годы,

Претерпевая грусть и тяжкие невзгоды,

Моральною рефлексией томим,

Безмолвный, точно мим,

Средь публики разноязыкой,

Столь временной, как тени, зыбкой,

Сходящей где-то ныне в мир иной

Безвесною толпой.

О, Время! Сохрани хоть наши чувства,

Как сны

Весны,

В отсветах пламени искусства.

Иначе, что ж, музей -

Всего лишь мавзолей?

Высокий узкий коридор

Вдоль окон сада,

Всего лишь переход куда-то,

Но если вдруг поднимешь взор

На стены, на плафоны,

Восходят словно небосклоны

Мифологических времен,

С идиллией пастушеских племен.

И тут же завитки, виньетки и узоры

Со всем богатством фауны и флоры,

Природы вещей письмена,

Как жизни радость и весна.

Весь мир в высоких сводах

Гармонией пленительной воссоздан.

Я шел осенним лесом над Амуром,

Далеким, словно древний Муром,

Вернувшись много лет спустя

В родные, вешние края.

Земная ширь, как в поднебесье, -

На всем и дума, и веселье.

Берез высоких женская краса

И стать мужская сосен, -

В них память отшумевших весен

Сияет, как роса.

Я шел осенним лесом, внемля

Гармонии тишайшей бытия,

Как в сводах Рафаэля.

О, милые, заветные края!

Прощай, о, юность! Ты была, была,

Была наивна и светла,

Но не скажу я, скоротечной,

А как весна, предвечной.

Впервые повстречалась мне

На берегах Невы, где, как во сне,

Я школу посещал у Невского и Мойки,

Воображая все прыжки и стойки,

Живя гимнастикой, как юный грек,

Во красоте каналов , рек.

Призванье мысля не в атлетах,

Но также отнюдь не в поэтах,

Мужая, много я ошибок совершил,

Всю жизнь, казалось, упустил.

Пришла любовь, и ночь, как день, была светла.

С картины Боттичелли милая моя сошла,

С “Весны” или “Рождения Венеры”,

В призвание нежданное мое поверив.

И юность возвратилась, как весенний пир;

Впервые я писал стихи, влюбленный в мир.

Избалованный щедрыми дарами,

О, юность, ты прости, боюсь, я не сумел

Взирать на мир счастливыми глазами,

Творить с чудесной силой, - не успел,

Как впал в хандру, в мучительные думы

О суете сует, и сирый и угрюмый,

Бродил, как тень, среди живых,

В их притязаниях убогих и нагих.

Я помню Ленинград в границах прежних,

Классических времен.

В лучах зари и в грезах безмятежных,

Объятый тишиною, возникает он.

Пустынны улицы, сады и парки,

Как бы дождем умытые с утра.

А в горожанах свежесть, словно Парки

Забылись сном, и всюду детвора,

И юность чистая мелькает стайкой,

С улыбкой, с речью нежной, без утайки

Всю прелесть жизни излучая в дар, -

В душе моей волненья жар

И ныне пробуждается отрадой -

Всесветной тишиною Ленинграда.

Все высшее на небе, на земле от века,

Все лучшее, что важно так для человека,

Застал я здесь, не ведая о том еще.

Весь светел, без туманов и трущоб,

В войну не побежденный,

С блокадных лет вновь возрожденный,

С породой новою людей

Меня он встретил лаской, как детей

Среди родных охотно привечают,

Поскольку добрых всходов ожидают.

Откуда я и кто? Улыбка, нежный взгляд...

Досадно даже, все же горд и рад.

В деревне так бывало, в детстве раннем,

И рос я, зла не зная, добр и раним.

Судьба свела нас в танцевальном классе.

Я издали следил, как ты кружилась в вальсе,

Не смея подойти, столь странный, как сатир,

Что нимфу повстречал, придя на пир.

Сатир хотя и стройного сложенья,

С копытцами - достоин сожаленья,

Когда с ним нимфа, женственность сама, -

Нашла кого свести с ума.

Но в таинствах любви возможны превращенья

И новые рожденья.

Вочеловеченья возжаждал он,

Его мольбы услышал Аполлон.

Ведь нимфа знала муз из свиты бога света,

И те ей обещали в спутники поэта.

У озера, где всюду тень поэта

Являлась нам, в сияньи вод и света,

Мы обнаружили пещеру нимф.

В святилище вошли мы вслед за ним.

Он принял нас за Дафниса и Хлою

(О них впервые слышал я, не скрою).

- “О милые друзья, - приветствовал он нас. -

Чудесный отдых ожидает вас.

Невинный, вы еще, как дети,

Но ваша слава не потонем в лете.

Купайтесь вволю вы вдвоем,

Счастливые в неведеньи своем”.

Там был источник освященный,

Из моря чудно освещенный.

Нагие, мы купались не без страха в нем,

Всплывая то и дело из глубин времен,

И зрели мы картины там вдоль стен пещеры:

Чудесное рождение Венеры;

Гефеста-кузнеца, как в сети он поймал

Новорожденную, и тут же в жены взял;

И с таинством веселого зачатья

Природа осветилась вся от счастья;

Рождение Амура в тайне от богов

Среди зверей и птиц, в тени лесов...

Сошедшего в аид Орфея,

Иль “Обручение Марии” Рафаэля,

С пустынным храмом в вышине,

Куда вошли мы, как во сне.

Прелестна в платье тайна красоты.

В моих объятиях вся ты.

И стыд, и нега, и любовь таились

В изгибах тела, - мы равно дивились,

Как женственность причудливо мила.

А ночь была, как день, светла.

Влюбленный уж без памяти, я жажду счастья.

А ты в сомнениях нежна, полна участья.

Как сладостно волнение в крови

При муках счастия любви.

Иль это восхожденье,

Как на кресте,

И новое рожденье

Во красоте?

У нас был ранний брак, к тому же тайный,

В чем проступает смысл, как смерти ранней,

Каков был брак Амура и Психеи, - Феб

Предугадал веление судеб.

Психея отдана чуловищу и смерти,

И нет печали горьше той на свете.

Здесь таинство; в него вовлечены,

Какие бедствия и гибельные сны

Мы пережили, и разлуку злую,

Продлись она, быть может, роковую;

И юность вновь, ее невинные грехи -

Совсем нежданные мои стихи...

Кто ведал, вновь представ студентом,

Явлюсь, по воле Феба, я поэтом.

Мне в имени твоем все слышится Эллада,

Хотя ему ты с детских лет не очень рада,

Быть может, ласкою родных обойдена, -

О, дивная, волшебная страна!

Росла ты неприметной. Мир уединенный

Твой цвел, как ландыш потаенный,

Мной найденный среди пырея и вьюнков,

Идея красоты классических веков.

Была ты мне женой и самым верным другом,

Хотя, бог весть, каким я был супругом.

Но музы знали, я служил тебе

Всечасно, преданный своей судьбе,

Таинственной, неведомой доныне,

Как милое твое же имя.

В твоем присутствии или в разлуке

Я постигал чрез творческие муки

И тайну женственности, и уз,

Что связывают нас и милых муз,

Твоих сестер, как Данте в Беатриче,

Чтоб вознести ее, смотрите,

До высших райских сфер,

Петрарке горестный пример.

Ветшает и загробный мир. Нас не прельщает

И Рай. Неведомо, что нас там ожидает.

Что ж остается нам? Поэзия одна.

Ведь вечно юной пребывает лишь она.

Туда, мой друг! Мы в ней пребудем вечно,

И наша жизнь продлится бесконечно.

Проснувшись, ты с улыбкой засыпаешь вновь,

Вся нега красоты и вся любовь,

“Венера” Тициана иль Джорджоне, -

Весь мир передо мною, как в тумане тонет,

Сияя утренней звездой.

Воспоминания восходят чередой -

Зарницы грез и новых знаний,

Волненья, стыд несбышихся желаний, -

Вся жизнь и утро, утро дней.

А небо на востоке все ясней.

Пора, вставай! У Музы завтрак на столе.

И ей на лекцию. Я снова на Земле

С ее зарей в полнеба,

С прекрасным городом, во славу Феба!

Я выбегал к Неве, где не было гранита,

И берег, как в селе, земля изрыта

Дождями и водой, с полоскою песка;

К мосту стремительно неслась река.

С Литейного вступал я в мир старинный,

Всегда таинственно пустынный.

И мимо Эрмитажа на Дворцовый мост,

Где я оглядываюсь, словно здесь мой пост.

Так некогда ходил я в Университет

И в дождь, и в снег, рассеянный поэт,

Взволнованный и тихий, как в музее,

Что с небом на заре все ярче и светлее,

Весь упоенный грезами, мечтой

И города всемирной красотой.

О, Летний сад! Я вновь приветствую тебя,

Как детства милые, предвечные края.

Приветствую твои таинственные сени,

Приют богов и муз, и стольких поколений,

Что здесь прошли преважно иль смеясь,

И стар и млад в загробный мир сойдя в свой час.

Я некогда вступил в твои пределы юным

И ныне внемлю отзвучавшим струнам.

Как солнца яркий луч

Ликующе пробьется из-за туч,

Отрадой мне повеяло небесной

От мифов Греции чудесной.

Лишь боги вечны, полны юных чувств,

Волшебные создания искусств.

Бесплодной жизнью духа утомленный,

К прекрасному весь устремленный,

Я здесь бродил, всесилья красоты

Улавливая всюду знаки и черты.

Деревья и листва,

Меж ними синева.

Вокруг прекрасный город, солнцем освещенный,

И остров-сад уединенный,

Как в роще посвященный музам и богам

Античный храм.

Или, как сцена, где актеры мы,

Взошедшие едва на свет из тьмы,

Уж время наше истекает,

Как сад пустеет на закате.

“Божественной комедией” впервые здесь,

Под сенью вековых деревьев сада,

Я зачитался и, сходя по кругам Ада,

В края родные уносился весь.

Все впечатления в мои младенческие годы

От дней, ночей величественной природы,

От мифов и сказаний старины

Вдруг ожили во мне, как сны,

Иль страхи, что поныне будят слезы,

Иль первые пленительные грезы

О счастье, о любви - из детства моего,

Сродни по тайному значенью

Поэта странному виденью.

Поэзии чудесной волшебство!

Какая связь меж Адом и годами детства,

Когда природа впрямь - таинственное действо?

Между Чистилищем и юности порой,

Когда душа стенает мировою скорбью?

Меж Раем в небесах и первою любовью,

Привнесшей в сердце вечный идеал и строй?

Свершилось чудо: чтоб не быть обузой

Любовь и вера обернулись Музой,

И Данте сотворил жестокий мир, как Бог,

Велик, прекрасен и убог.

И лишь поэзии ярчайший свет

Сквозь потрясения веков и лет

Сияет, как сверхновая звезда, на удивленье,

Все мироздание взывая к Возрожденью.

Свершилось. Как! Единый мир,

Отрада наша и кумир,

Повержен, как землетрясеньем,

С рассудка помраченьем,

И прах дымится, льется кровь...

Обезображено все чистое, живое.

В анафемах клянут великое, родное,

Мечты весенние и первую любовь...

Добро и зло переменив местами,

Как над детьми, смеясь над нами,

Писатели, художники, актеры

Бесчинствуют, как мародеры,

В стране своей, в ее хранилищах искусств

В восторге от разбоя и беспутств.

Когда приветливость у города - девиз,

И он прекрасен так, то, верно, Парадиз,

О чем мечтал строитель чудотворный,

Могучий и проворный.

Под именем иным он сохранил, как друг,

И старое прозванье - Петербург,

Лишь просиял таинственней и чище -

Великих теней вечное жилище.

А ныне что? Вновь наг и зол пришел разврат,

В обличье новом - за сто лет назад.

Не помня ничего, не имя возвратили,

Могилы повсеместно взрыли.

И нечисть мира хлынула на нас,

С экранов не сходящая сейчас.

Не странно ли заговорить стихами вновь,

Когда все позади - и юность, и любовь,

И воспоминаний радость, - только мука

От потрясений роковых с великою страной,

Разрушенной невиданной войной,

И с нею мучает нежданная разлука?

Что поднимает душу, и она поет,

Как в детстве, уносясь в полет

В тоске по всей Вселенной

С ее красой нетленной?

И Родину она находит без оков,

Встающей из глубин веков

До грозной для народов мира славы

Евроазийской сверхдержавы.

Страна смиренья и молитв,

Как сделалась, о, Провиденье,

Ареной непрерывных битв

Сил мировых, как наважденье?

С востока полчища татар.

Ужели испытанье - божий дар?

Из века в век войну до гроба

Ведет и просвещенная Европа,

Цивилизацией своей гордясь,

Торгашеской насквозь, как грязь

И грех в обличье респектабельном, конечно.

Прочь, нечисть, прочь! О, дивная страна,

Прекрасная, как юность и весна!

Такой отныне ты пребудешь вечно.

О, век, восторженный, блистательный в начале,

Влекомый к равенству, добру и красоте,

Как скоро ты споткнулся, с разумом в опале,

И изменил возвышенной мечте!

От взрывов и смертей сошла с оси планета,

Пространство искривилось, время вспять ушло;

В борьбе смешались ипостаси тьмы и света,

Изнанка и лицо, добро и зло.

И вот венец: прославленные вернисажи

Из свалок выбранных предметов и вещей,

Подобья чучел, - ужасающие шаржи

На Землю, кладбище отходов, без людей.

Здесь нет пророчества, как нет искусства

В игре бесплодной с извращеньем чувства.

На празднествах элит и юности безумной

Жизнь полыхает вечеринкой шумной,

И мир ликует от веселья и беспутств.

Дерзанья пыл угас. Куда ни глянь, кровь стынет,

Имен великих нет - пустыня

В высоких сферах мысли и искусств.

О, век двадцатый, старец, впавший в детство,

С программой звездных войн,

Какое обветшалое наследство

Готовишь ты для будущих времен?

Иль Разум, воспылавший во Вселенной,

В полете мысли дерзновенной

Пристанища лишенный на Земле,

Погаснет без следа во звездной мгле?

Россия обезумела, о, боже!

Не ведая куда, несешься ты, похоже,

Среди пожарищ и торжеств,

Среди бесчисленных жертв.

Недаром всадник выбран бравый,

Придурок шалый и подлец;

Он вскоре изнемог от вящей славы

И ныне он полумертвец.

А конь на поле с мертвецами

Косит безумными глазами -

И на дыбы. Жокей спадает, весь из праха,

И вопиет толпа от страха.

А мы-то рассмеемся: “Сгинь!

Рассыпься наконец. Аминь.”

В сияньи звезд восходит небосклон,

И грустно-радостный несется перезвон.

То соловьи ль поют, поэты?

Россия, соловьиный сад планеты,

Во тьме ночей сверкает, словно ключ,

Таинственный и вечный,

Мятежный и беспечный,

Когда в него ударит солнца луч.

Я внемлю звукам чистым то свирели,

То неба, что мы помним с колыбели,

И юность вновь, с волнением в крови

Душою вторит песням о любви.

О, сад! Как осенью, он тихо светел ныне.

Оазис, гибнущий в пустыне!

Нет горьше, кажется, разлуки с близким другом,

Умершим молодым; мечты его, как дым,

Рассеялись над вешним лугом,

Где небо в звездах вопрошали мы

О смерти, о любви, о вечной жизни,

Убежище, как в детстве, находя в отчизне,

Безмерной, с сотнями народов и племен,

Единых из глубин времен.

Семья распалась, дети, что сироты,

Пусть даже нет у них о том заботы.

А что же сталось с нами без страны,

Ее естественных границ,

Ее столиц,

Ее небес, ее весны?!

С Победой дивная весна сошла на Землю.

Как пробужденный чудной силой, внемлю

Я шороху летящих в бездне звезд

И реву динозавров, снившихся мне днесь.

А я все небо на плечах держу. Кто знает,

Что здесь стою один? Мне душу грусть снедает

От одиночества, безвестности, тоски.

Так я пою и ныне, сжав виски,

Безвестный, одинокий. Мне не внове.

Жив чудом в мире, что в своей основе

Разбился вдребезги, и нет его,

Вокруг твердят, в том видя торжество.

А небо над Россией пламенеет

Из края в край и миром вешним веет.

С какою мстительной отвагой и злорадством,

Казалось, навсегда прощаясь с рабством,

На памятники двинулась толпа

Кумиров прежних сбрасывать с столпа.

Явился новый идол и воссел на троне,

Со свечкой Богу, токмо не в короне,

Из прежних, перевертыш, пьяница большой.

Толпа вопила: он, такой-сякой,

Совсем, как мы, и с ним у нас свобода!

И то был глас народа?

Ему - всю власть, а нам - все злато

Из недр земли и из казны!

Так сговорились геростраты,

Лихие разрушители страны.

А идол требовал все новых потрясений,

Не в силах созидать, и жертвоприношений.

Пусть льется кровь. И сотни молодых парней

Во всякий день бросают на закланье.

Война развязана в стране своей

Неведомо кому в какое наказанье.

А идол, упиваясь кровью,

Возжаждал призаняться и любовью.

Сам немощен, он страсти развязал,

Пусть девушки в принцессах ходят, указал,

Когда весь мир - вертеп и биржа,

Мы к лону цивилизации будем ближе.

Но идолу не спится от свечей

По сонму неродившихся детей.

Прием ли, презентация иль вернисаж,

Когда воможен эпатаж,

Что ж все там отдает неловкой

Почтенных личностей тусовкой,

Над всем великим ерничающих зло,

Всерьез толкующих об НЛО,

О магии, шаманах, экстрасенсах,

Мифическом чудовище Лох-Несса?

“Здесь цвет интеллигенции”, - смеясь,

Сказала дикторша тотчас.

Да, ерничество ныне в моде,

Как исстари в простом народе.

Зато у всех мозги и мысли набекрень.

В России восторжествовала чернь.

Самолюбивые мечты, сомненья, неудачи

Поблекли пред вселенскою бедой.

В ночи, с погасшею звездой,

Я вновь пою, решая те ж задачи,

Что юность подсказала невзначай,

И ей я говорю не первый раз: “Прощай!”

“О, нет! - смеется. - Буду ль я тебе обузой?”

И вновь предстала Музой.

Прощай навеки, юность! Наконец пора

Мне повзрослеть. Предвижу много в том добра,

Когда бы Муза не покинула поэта

До часа смертного, последнего привета,

Что, может быть, в бреду произнесут уста,

И в мире воссияет красота!

Друзья! Умчалась юность наша.

Пустеет час от часу жизни нашей чаша.

Да, грустно, но тужить нет смысла. Рок.

Иное бедствие постигло нас врасплох.

Собрались мы, как после кораблекрушенья,

Немногие, и нет нам утешенья.

Страна огромная, как целый материк,

Где новый мир недаром ведь возник,

Осталась лишь таинственным виденьем,

Ужасным для кого-то наважденьем,

Прекрасным и пленительным для нас,

В ком свет души поныне не угас.

Здесь, на брегах Невы, взросли мы, юность мира,

Свободные, как пушкинская лира.

Но что же с нами сталось? Где наш дом?

Как на чужбине, мы в отечестве своем,

Мы - пленники чужой свободы

Нас грабить, лгать, натравливать народы, -

Все ради барыша нуворишей, воров,

Как будто этот путь не стар, как мир, а нов.

Что ж, милые друзья, философы эпохи

Великих катастроф, дела-то наши плохи?

Не веря в Бога с детской простотой

Сократа иль Христа и в Рай земной, -

Его, глумясь, отвергла мстительная злоба, -

Чем можем мы утешиться у гроба,

С последними прости-прощай,

С тревогой за Россию, чистый вешний край?

И все же мы счастливцы, как ни странно,

Родившиеся в мире новом, верно, слишком рано,

Мы, как посланцы будущих времен,

Сонм жизней прожили. О, чудный сон!

Все было, как впервые: новой жизнью

Повсюду веяло над милою отчизной -

Зимой - в сиянии снегов,

А летом - в пышном разнообразии цветов;

И осень означала - в школу снова

За тайной света, тайной слова,

И с таинством взросления весной

В мечтах и песнях вместе со страной,

Встающей из глубин тысячелетий,

В грядущее унесшейся в полете.

Так, с детства рос я с чувством Новой Жизни,

Анафемам не веря, отвергая тризны,

У Данте находя ее приметы вновь,

Петрарке внемля, как поет любовь.

А ныне, что ж, как свет за горизонтом,

Сияющим прозрачным зонтом

Она восходит, устремляясь ввысь:

Рожденье заново - ее девиз.

Ее не изолгать всей журналистской своре

В угоду торгашам. Все сгинете в позоре

По кругам Ада, - жребий ваш таков.

А мир предстанет снова чист и нов,

Как в первый день творенья

В эпоху Возрожденья.

О, город юности моей, нет, ты не сон!

Но где же ты? Иль в небо вознесен

Рукой Петра, как парусник на шпиле,

Когда здесь, на земле, вновь бесы в силе?

Вновь поклоняются не Богу, а Тельцу,

С ножом у горла брату и отцу,

Когда они препятствие успеху.

Вновь русских дев бросают на утеху

Цивилизованных, с деньгой, иных причин

У них так зваться нет, - мужчин.

Россия ж стынет на дожде осеннем,

Убогая и нищая, как в старой песне.

О, город мой, восстань! Очнись!

Красой и подвигом России вновь явись!

Мудрейший из людей, маститый,

В веках философ знаменитый,

Судом Афин, - судьбы такая круговерть, -

Он осужден на смерть.

- Беги! В тюрьме открыты двери.

Всяк будет рад, - твердят друзья,

Приняв все, видно, меры.

А он: - Искал я истину в себе.

Она - в моей судьбе, -

И принял яд.

В Афинах горькое смятенье.

Суд отменил свое решенье,

Нарушив сам закон,

Неправый будто, как и он.

И сбросил все оковы,

Как раб, свободный гражданин.

Так расшатались все основы

Единых некогда Афин -

В зените славы, в век Перикла...

Давно душа моя привыкла

Любить тот век, век золотой,

И, уносясь мечтой свободной,

В России находить подобный,

Весь упоенный красотой.

Но ныне в бедственных годинах,

Постигших Родину мою,

С тревогой горестной в Афинах

Судьбу России узнаю.

Нежнейшая душа, каким в сонетах

Предстал он в тайне как бы, первым и в поэтах

Прослыть желая, верно, мастерство

Оттачивал, как маги - волшебство.

А лучше, как актер, с друзьями милый,

На сцене - исполинской силы

Герой, как Макбет, Гамлет, Лир,

Когда против него - весь мир.

Как мало знаем мы о нем и много,

Он - океан страданий и восторгов.

Другой таинственный пример -

Слепой, исполненный величия Гомер.

Они сродни на диво,

С истоками у мифа.

В блистательный, жестокий час заката

Эпохи Ренессанса, что, как ночь, богата

Сияньем звезд ярчайших, - всех имен

Мне не назвать, Шекспир - из первых он.

Мир гибнет, зло повсюду, власть - злодейство.

Но Дездемона, с нею наше детство

Оправданы вовек. Ромео и Джульетта -

То юность наша и поэта.

Любовь не ведает оков.

Офелия - певучая печаль веков.

Все в лете канет - власть и сила злата,

Жизнь губящих на острие булата.

Лишь мир поэзии, взошедший, вновь взойдет

Сияющей плеядой вечных звезд.

Периоды взросленья есть у века

И больше, чем у человека.

Игрою случая, не без затей,

У новых поколений и идей

Является предтеча.

Таинственна их встреча.

Так, юность дивная Петра,

В ученьи страстная игра

Эпоху новую открыли,

Что веком Просвещенья окрестили,

С веселым празднеством в садах,

В кринолинах, в париках,

В жемчужинах Ватто запечатленных,

Сияньем красок в небо вознесенных.

В Париже русский царь. Толпою окружен

На площади, всех выше ростом он;

Без свиты, быстр и прост, он ходит всюду,

Дивясь всему и сам подобен чуду.

Там Аруэ героя своего узрел

И, духом века загораясь, юн и смел,

С беспечной пылкостью студента

Он эпиграммой разразился на регента.

В Бастилию засажен, как пример

Для неугодных, под именем Вольтер

Прославился, язвительный и строгий;

Одобрив выдумку о Боге,

Спустил Всевышнего с небес,

Сняв ореол с его чудес.

В те дни в Париже жил художник тихий,

Застенчивый, немножко дикий,

У мецената Кроза на хлебах,

Среди картин и празднества в садах,

Сей жизни миг чудесный, краткий

Живописуя словно бы украдкой,

С актером, что в тоске один поет,

С душою, устремленною в полет;

С актрисами, что светских дам играют,

Позируя художнику, как знают, -

Чуть скованы, болтают меж собой,

Поворотясь спиной.

Но жизнь, запечатленная, как сцена,

Поныне трепетна, бесценна.

Так, русский царь, строитель чудотворный,

Вольтер, философ непокорный,

Художник скромный Антуан Ватто,

Сошлись, на удивленье,

Как воля, ум и представленье,

Ничуть не ведая о том,

Эпохи новой - Просвещенья,

В России - Возрожденья.

И жизнь, что меркла во Христе,

Вновь возродилась в красоте.

А Русь, справляя потихоньку тризны,

Всему своя пора,

Как юность, пробудилась к Новой Жизни

Под скипетром Петра.

Служил он десять лет солдатом,

Поэт, не возносясь талантом,

Имея волю, ум и честь,

Как царь, простую службу несть.

И вырастал, как дуб в долине,

Что высится, раскидистый, поныне

И сень его, как вешний день

Таит в себе и свет, и тень

Вселенной,

Поэзии высокой, дерзновенной,

В которой человек, он равен всем,

Живущим в мире сем,

А в мире горнем - Богу,

Подвластный только року.

Сенатор и министр, правдив и прям,

Служил вельможа трем царям,

Любимец муз - державе

В ее растущей славе,

Весь светел и могуч, как водопад,

Кипящих дум каскад.

Природа явлена в картинах ярких

Впервые на Руси в чистейших красках,

Как по весне,

С отрадой утра дней.

Теперь уж нет сомненья,

Поэт эпохи Возрожденья,

Он весь и Запад и Восток,

Он человек, он Бог!

Границы Разума и веры

С усмешкой и в сомнениях измерив,

Век восемнадцатый меж тем

Старел, в плену фривольных тем.

И, кажется, впервые на арену,

Выходит юность, как на сцену,

Неся души высокий идеал,

Весь в пламени сияющий кристалл.

Но мир дряхлеющий, в руинах

Воздушных замков, как в садах старинных,

На рубеже веков

В борьбе страстей извечных и убогих

Не принял юности завет и зов

Взошедшей романтической эпохи.

Сияли облака в озерной глубине,

Все те же самые, из поднебесья.

Поэт бродил, задумчив и рассеян...

Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,

Как с праздника в далекие века,

Несутся звуки флейты и рожка.

И нимфы на опушке пляшут,

Русалки из воды руками машут,

Сверкая рыбьей чешуей хвоста.

Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?

С высокой галереи Камерона

Звенит кифара Аполлона.

И музы стайкой юных жен

Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.

Смеются музы, лишь одна

С поэта ясных глаз не сводит,

Доверчиво, как друга в отроке, находит,

Из детства, в баснословные года.

“То грезы и младенческие сны, -

Вздохнул поэт, - моей весны.

Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,

Исчез. А ныне люди, их дела убоги”.

Но муза в речи важной привела пример:

“Разрушили ахейцы Трою

За красоту Елены, а Гомер

Воспел деяния героев,

И восторжествовала красота

По всей Элладе. Разве то мечта?”

“Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?” -

С печалью и тоскою возразил поэт.

“О, нет! - сказала муза. - Временами года

Впадая в сон, вновь пробуждается природа,

Как вечно настоящее, и мир богов,

Как в юности любовь,

И высшие создания искусства,

Коль к ним причастны наши чувства.

Ведь красота не греза, а закон,

Она в основе мирозданья,

Как днесь и нашего свиданья,

Недаром с нами Аполлон”.

Поэт боится пробужденья,

Он весь во власти вдохновенья.

Пронесся гулкий смех поверх деревьев.

“Как! Боги Греции в стране гипербореев?” -

Вскричал поэт, как пилигрим.

“Им поклонялся гордый Рим

И вновь призвал, уставши от смиренья

В эпоху Возрожденья”.

- “А ныне что ж вас привело

В наш край суровый и пустынный?”

- “Да здесь же новые Афины, -

В окрест взглянула муза мило и светло. -

Сей Парадиз основан просвещеньем

Державной волею царя.

Взлелеян чистым вдохновеньем,

Взойдет поэзии прекрасная заря!”

О, дивная заря! Она взошла.

Ее блистательный восход

Мы помним, как России грозный год.

Победа над Наполеоном вознесла

Россию на вершину славы,

Как при Петре сраженье у Полтавы.

Как варварами Рим,

Сожженная Москва поднялась из руин,

И боги поселились в парках после битв,

Не требуя ни жертвоприношений,

Ни искупительных молитв,

А только песен, вдохновений.

И в мире, возрожденном красотой,

Взошел поэзии век Золотой.

Блестящий, из освободителей Европы,

Гусарский офицер, без тени злобы

Бросая взор на мир чужой,

Поник вдруг головой,

Не видя, кроме дикости позорной,

Ни славы, ни свободы, даже веры просвещенной

В истории своей страны,

Ни в настоящем, ни в преданьях старины.

Философ сей был другом юного поэта,

Чей гений возмужал, и дружба им воспета

В пленительных стихах, каких и в мире нет,

Пел о любви - с Сафо, с Петраркой наш поэт,

Соперничая, будто в Греции рожденный,

В России Фебом воскрешенный.

Как! Ничего? Весь встрепенулся он смущенно,

Вступая в важный спор с товарищем стесненно,

Всем недовольный более других,

Любил он жизнь, как и внушенный ею стих,

И не роптал на волю провиденья,

Когда философ жаждал утешенья,

Коли не здесь, в земных делах и снах,

То там, на небесах.

Известны доводы друзей и судьбы их,

Трагичней вдвое на двоих.

Пред этой горестной для разума картиной

Спор нерешенный, как паутиной,

Покрыл блистательный расцвет искусств,

Мир новых мыслей, новых чувств.

В местах, где в ссылке он провел два года,

И мирная воспета им природа,

В сияньи дня, во звездной мгле,

Изгнанник на родной земле

И пленник,

Сошел в кладбищенские сени.

Пусть ныне торжествует рок.

Тоску и грусть ты превозмог

Души прекрасной песней,

И жизни нет твоей чудесней!

Мир праху твоему , поэт!

Да не умолкнут в бурях грозных лет

Поэзии высокой пламенные вздохи

Классической эпохи.

Все это, видите ль, слова, слова, слова.

Поэтов участь не нова.

Все светлое поруганное гибнет,

И плесенью могилы липнет

К нему хула и клевета, -

И глохнет в мире красота;

Под маской скрытое уродство

Играет важно в благородство.

Поэт! Покойся в тишине, -

В неизмеримой вышине,

Где Феб рассеивает тучи,

Как солнце, светлый и могучий,

Встает и образ милый твой,

Овеян высшей красотой.

Не ведал я, кем буду, но известность, слава

Мне грезились, как и любовь, - в том право

Дано ведь каждому, - и я не понимал

Тех, кто о высшей доле не мечтал.

Безвестность, смерть равно страшили,

Как если бы до времени тебя убили

И никогда не будет на Земле,

Летящей вечно в звездной мгле.

Мне все казалось: Ренессанс не за горами,

Как Данте и Петрарка возвестили мир стихами,

С предчувствием расцвета всех искусств

Во славу человека, новых в мире чувств, -

И все яснее различал,

В эпохе Пушкина, как в фокусе, узнал!

На рубеже столетий все искусства

О красоте заговорили - до беспутства.

Театр и жизнь сливались, как игра,

В чаду, в тумане, с ночи до утра.

И живопись высокая явилась, -

Вся жизнь к мечте вселенской устремилась.

Прочь небылицы, россказни пустые!

Я знаю ныне: Ренессанс в России

Был явлен - со времен Петра,

Не узнан нами, но теперь пора:

Оглянемся вокруг без шор и суеверий, -

Эпоха классики, как свет из поднебесья,

Сияет вечностью. Нетленна красота.

Мы ж видим лишь ее пылающий закат.

Для сердца нашего заветные места:

Михайловское, Ясная Поляна,

Где тишь и гладь, родная красота

Сквозь бури лет приветливо проглянет -

Отрадой вековечной старины,

Далекой, пламенной весны,

Отрадой юности и детства,

Как наше вечное наследство,

И с ними Русь жива,

Как песенный напев и вещие слова,

Что прозвучали здесь. Но ныне на примете

У нас Абрамцево - на рубеже столетий,

Именье Саввы Мамонтова. С ним

Знакомство свесть мы посмешим.

Все удивления достойно здесь: отец -

Друг ссыльных декабристов и купец.

А сын, эпохой Пушкина взращенный,

В промышленники вышел он, делец,

Артист непревзойденный

На сцене жизни и певец.

Он брал в Италии уроки пенья

И лепки - полон вдохновенья.

И скульптор славный мог бы выйти из него,

Когда б не мецената торжество,

Единого во многих лицах, всех из круга,

Кого привлек для вдохновенного досуга.

Ценя классическую древность, он хранил мечту

И звал друзей любить родную красоту.

И ставил он превыше не мое, а наше,

Чтоб жизнь была для всех все краше.

Портрет его писали многие, Серов,

И Цорн, и Репин, - всюду он таков,

Каков и был, эдоров и весел. Только Врубель

Запечатлел могучую натуру в бурях

Ума и воли, точно он и впрямь артист,

Иль русский ренессансный тип.

Лоренцо Медичи в нем видели недаром,

Понять великое пытаясь в старом.

Он не правитель, а купец,

Влюбленный в красоту мудрец,

Взрастил художников, чья слава -

Его величию ярчайшая оправа.

Веселый, бесподобный гений, славой

Был осенен, но счел ее он не забавой,

А силой, отвращающей от зла,

С чем жажда веры в муже возросла.

Художник чистый, преданный искусствам,

Вдруг в ужасе не внемлет больше чувствам,

Склоняясь перед Богом, вымыслом седым,

С его могуществом, как благовоний дым.

Так убивался Гоголь в Риме,

Не находя спокойствия в прекрасном мире

Для изысканий и труда,

Как Гете, устремившийся туда

Не для стенаний - вдохновенья,

Души и тела возрожденья.

Богов языческих отринув скопом,

В великом страхе он вступил в боренья с чертом,

Желая высмеять его, такой-сякой,

Как будто черт не шарж на род людской

С его могуществом и склонностью ко злобе

Творить и уничтожать живое.

Не хочется мне верить, черт с ним совладал,

И душу бедную унес он прямо в ад.

Но Русь жива в его поэме дивной,

Где все земное в грусти неизбывной

Под небом голубым

Сияет вечностью, как славы нимб

Из чистого эфира,

Что осенил поэтов мира.

Другой художник, граф, всемирный гений,

Во дни сомнений,

Что благо в мире и соблазн,

Отринув красоту, послал ее на казнь.

Сократ о том, поди, не догадался.

Боккаччо, говорят, весьма засомневался,

Зачем с веселостью беспечной он

На радость дьяволу писал “Декамерон”.

О чем печаль, я знаю, уж поверьте,

У нас надежды мало на бессмертье,

Будь граф ты, гений, старость гнет,

И веры, как безверья, тяжек гнет.

Но красота ль повинна? Жизнь земная

Прекрасна, коль была, и увядая.

А было время, молодость, язык Гомера,

Для мифа исстари классическая мера,

Страницы эпоса “Война и мир”,

Где жизни вдохновенный пир

На сцене мировой впервые

Явила дерзновенная Россия.

Свободой насладившись всласть,

На императорскую власть

Наполеон прельстился

И в ослеплении с Россией он сразился.

Весь героизмом упоен и красотой,

Как век Перикла,

Возьмем пример из мирового цикла,

Взошел в России век золотой!

Как долго я носился с томиком стихов,

Простых, таинственных, вне смысла слов,

Мне близких почему-то,

Как город и река, как утро,

Как грезы юности и как любовь,

Что будит мысль, волнуя кровь.

И весь я полон озарений

Из детства моего и устремлений

До бездны звезд,

Когда падение - полет

С мечтою дерзновенной

Достичь конца Вселенной,

А там, быть может, и вожделенный край,

Над Адом вознесенный Рай?

Студент влюбленный вещими стихами

Поет, как Данте, о Прекрасной Даме,

С предчувствием миров иных

И бедствий роковых.

По-детски простодушен и серьезен,

Как соловей, томился он по розе,

И пел высокую любовь,

И нежен, и суров.

Храня, как бедный рыцарь в сердце,

Прекрасной даме верность,

Влюбленный в женщин, как в мечту

Он пел любовь и красоту,

Петрарке вторя,

Ликуя и стеная, как от горя.

В семействе Мамонтовых принят, как родной,

Серов любил, как мать, хозяйку дома,

Из барышень тургеневских была, - весь строй

Ее души и облик - все мне здесь знакомо.

Моих учительниц я в ней узнал,

Из чьих и уст, и взоров постигал

Язык я русский как родной, с природой,

Как и людей с их новою породой.

Венок мой запоздалый вам несу,

Как розы, окуная их в росу,

Весь уносясь в края родные,

О, женщины прекрасные России!

Мой дар - ваш дар, как и мечты,

Язык любви и красоты.

Погиб поэт! Да есть ли правда в небе?

В высоком благородном гневе

Гусара-молодца,

С таинственным призванием певца,

Он речь ведет “На смерть Поэта”

И дань последнего привета

Несет - поэзии венок

От Феба

И молнией сверкающий клинок

От голубого неба.

Так он возрос душою в ясный вечер,

Взойдя на высшую ступень,

Где, просияв, погас прекрасный новый день.

Да будет в небесах он вечен!

Душа мятежная и нежная, как детство,

А жизнь его - трагическое действо

В четыре акта - и венец

Терновый озарил его конец.

Как в молниях от гнева

Разверзлось над землею небо,

И дивный женский лик

Там, в небесах, возник,

С такою лучезарной скорбью,

С нездешнею любовью,

Что он и мертвый содрогнулся весь,

Как если бы упал сейчас с небес,

Где ангелом носился во Вселенной

В красе могучей и нетленной.

Среди картин эпохи Возрожденья,

Всесилья жизни, блеска красоты,

Серов, столь сдержанный, в порыве вдохновенья

Воскликнул, осознав художества мечты:

“Хочу отрадного!” Какое слово -

От радости, как эхо или зов,

Как красота или любовь, -

В нем вся эстетика сурового Серова,

Пленительно простая, яркая, как снег,

Природы праздник, с нею человек

Среди вещей и дум своих весь светел,

Каков ни есть, и не потонет в лете,

Живую вечность обретя,

Княгиня чудная или дитя.

Во встречах лучезарных глаз сей жизни краткой

На женщин я глядел всегда как бы украдкой,

Как с детских лет привык,

В смущеньи постигая знаки и любви язык.

И ныне я таюсь, боясь упрека

В назойливости старца иль порока,

Да и по следу новомодной красоты

Я не несу свои печали и мечты.

То старость ли? По внешности, возможно,

Но это впечатленье, знаю, ложно.

Душа моя, как чистый, ясный свет.

А свету сколько лет?

Он миг ликующий и вечность,

Всей жизни этой бесконечность.

Поэзия - неведомая сфера,

Хотя она единственная мера

Для жаждущих с волнением в крови

Свободы, счастия или любви.

Она, как свет, объемлет мирозданье,

И без нее возможно ли познанье?

И это не мечты.

В ней сущность жизни, сущность красоты.

Ведь красота - закон и форма,

Вещей таинственная норма.

Поэзия - ее душа и взор,

Отверстые, как счастье и укор.

И, может, нет иной Вселенной -

Поэзии высокой и нетленной.

Бывают дни и ночи, будь ты юн иль стар,

В отчаянии замечаешь всюду

Все гадкое: уродство, смерть, войны пожар, -

И жить не хочется, как вдруг, подобно чуду,

Улыбка женская иль детский смех -

Как солнца луч иль первый снег,

И снова мир наполнен птиц веселым пеньем,

И звезд таинственным стремленьем

В неведомую даль миров,

Где все гармония и, может быть, любовь.

Так пробуждается душа и мир объемлет,

Иль Богу внемлет,

Ее обитель - вешние края,

Поэзия, свет бытия!

Не сотвори себе кумира.

И все ж поэт, он тайный светоч мира,

Пока он жив, не узнан чаще он,

Чем вряд ли очень огорчен.

Ведь свет, что озарял его тоску и бденья,

Созвучья, что слыхал в минуты вдохновенья

И сам терял в упадке сил,

И снова дух его носил,

Вовеки не исчезнут в мире,

Как звездное сияние в эфире.

Не грезы здесь, не тщетная надежда,

Как думает сейчас, смеясь, невежда,

А тайна творчества и бытия.

Но в чем тут суть - еще не знаю я.

Звенели чьи-то голоса свирелью,

Я знаю, над моею колыбелью.

И первые слова

Из русской речи: «Говорит Москва»

Услышал я, тараща глазки

И весел, как от ласки.

Кто это говорит? Или поет...

Я с песней уношусь в полет

И узнаю края родные,

А это все Россия!

Так пробудился я от детских снов,

И мир вокруг был чудно нов,

С ликующей, как у пернатых, песней

По всей стране весенней.

Мои пенаты - город на Неве,

Равнинный, в водной синеве

Каналов, рек и Финского залива,

В красе классической на диво.

А по Москве я шел, как среди гор,

Все выше поднимая взор

И уносясь под дивным небом

В дали времен, как Демон,

Прообраз дерзновенных грез,

Усыпанных шипами роз.

Иного не было у нас кумира.

Москва - вершина мира,

Куда всходил я, светел, тих,

Как ею мне внушенный стих.

Поэт исполненной мечты,

Поэт любви и красоты.

О, как мне жизнь мою измерить?

Боюсь я до конца поверить:

Все упованья дней весны

Ужели осуществлены!

Пускай неведом и не признан,

Горчей – в разрухе вся Отчизна,

В распаде ждет еще распад,

По всей Земле кромешный Ад.

В чем смысл познанья и стремлений,

От века высших вдохновений,

Поэт исполненной мечты,

Поэт любви и красоты?

Нежна, пленительно прекрасна,

До грусти, отнюдь не напрасной;

Все хорошо лишь в мире чистых грез,

А в жизни - счастье с пеленою слез.

Любви ли иль свободы ради,

Вступай в игру, как в маскараде.

Меж нами нет минувших сотен лет.

В шестнадцать ты вступаешь в свет

В роскошном платье по последней моде,

Проста, серьезна по природе.

Все кажется, сейчас заговорит,

Поднявшись, платьем зашуршит,

С улыбкой, полной восхищенья,

Предмет любви и вдохновенья.

Откуда вдруг взялась? Леса и веси!

Легко вышагивая через рельсы,

С ребенком под руку путь перешла

Пред поездом, спокойно-весела,

Со станом Афродиты, в джинсах...

Ужель богиня мне приснилась?

И снова показались: не спешат,

О чем-то увлеченно говорят, -

Вдруг, оглянувшись, побежали

И через рельсы... Нет, не опоздали.

Ах, как довольны. Рад и я.

Ликующая радость бытия!

С походкой легкой, в джинсах,

Я видел Афродиту в жизни!

Ну, чем она особенна? Проста,

Ребячески беспечна... Красота?

Лица ее я не заметил, стана

Захвачен сокровенной тайной,

Как статуи без рук и головы,

Иль туловища лишь, увы!

Но прелесть женская нам снится

И в камень можно бы влюбиться.

А тут живая, с кровью, не мечты, -

Любовь же и святыня красоты,

С игрою резвою с самим Эротом,

И мы с природой всей им вторим,

И песнь любви поем мы вновь.

Благослови нас, женская любовь!

Из света солнца серп луны,

Осколок счастья и весны

Ушедших в ночь тысячелетий...

Как одиноки мы на свете!

Несемся наперегонки,

Ликующие светляки.

Святая ночь греха и бездны.

Ко мне, ко мне, мой рыцарь бедный!

Благое счастие любви...

Ах, пламя нежное в крови!

На гребне страсти - только мука,

И счастьем кажется разлука.

Лети, беспечный мотылек,

На свет в ночи; то счастья Рок.

Как на заре сияет месяц,

Таинственен, беспечен, строг

Наряд и поступь манекенщиц.

Ура! Париж у наших ног.

У ног красавиц из России,

Как некогда, как из богинь,

Носились ножки золотые

Первейших в мире балерин.

В игре страстей одних и тех же,

С изысками мечты в одеже,

Мы обновляем высший свет,

Стареющий уж сколько лет

С игрою предрассудков, мнений

И сменой скорой поколений.

В сиянии огней Москвы-реки

Из тьмы летим, как мотыльки.

Огни Москвы - чудесная подсветка

Страстей ликующих отметка

Десятка мировых столиц

Свободы, счастья без границ.

И ночь восходит бесподобным светом,

Ликующим средь звезд приветом.

Играем сексуальность на показ,

То пляска страстная для глаз,

Вся нега пластики, без порно, -

Игра веселая бесспорно!

И сладость лучезарных битв,

И песнопений, и молитв.

Любовь вернется, как весна!

Прекрасная страна

Взойдет в красе весенней,

Прольется лучезарной песней.

И Правда на Земле,

Изнемогающей во зле,

Восторжествует снова, -

Закон всего живого!

И это не мечта,

Спасет наш мир лишь красота,

Что вносит меру в страсти,

И счастье в нашей власти.

Прекрасная страна!

Любовь вернется, как весна.

Гомон птиц на весенней опушке.

Чьи-то годы считает кукушка.

Что же мне обращаться к ней

На исходе последних-то дней?

Только голос разносится шире,

И я снова в моем вешнем мире,

Юн, как прежде, и с грустью влюблен,

Ведь любовь, что вдали небосклон

В облаках и в лучах предзакатных,

В далях времени неоглядных,

Где была и приходит весна,

Пробуждая желанья со сна,

И порывы и мечтанья,

Все стремленья – до их увяданья.

Изгибы тела женщины нежны,

Влекут, как дуновения весны,

И в поступи вся гамма потрясений

От грез любовных дней весенних,

На чем возрос душою человек

От века; им отмечен и наш век,

Но с утверждением свободы,

С утратою стыда и тайн природы.

Изгибы тела женщины нежны,

Самой любовью ведь сотворены,

С влекущей красотою взора,

Как на Земле вся фауна и флора,

Лелея первообразы в мечте,

С рожденьем новым в красоте.

Как встарь, пою любовь и красоту,

Природы сокровенную мечту.

В чем могут усомниться: «Что вы!»,

Нет, от хвощей до торжества цветковых

По всей, по всей Земле,

Ведь пребывавшей, как во зле,

Осмыслилась природа красотою

Цветов, пылающих мечтою.

Они взывают к нам, как жизнь прекрасна,

И жажда красоты в нас не напрасна;

Души твоей далекий небосклон

Весь светел он с природой в унисон.

Вся жизнь твоя восходит в одночасье,

В них грусть и горести - все счастье!

Какие дивные картины!

Любовь и творчество едины

Во исполнение мечты

В извечной жажде красоты

Безумствует художник,

И жизнь творит любовник,

Неверный пусть, как Дон Жуан,

С игрой в прельстительный обман.

Но женщина, сама природа,

Сосуд для продолженья рода,

Познавшая любовь, несет

Жизнь новую, любви расчет.

И в неудачниках любовник,

Секс игр завистливый невольник.

В улыбке Моны Лизы тайна

Любви сокрытой, неустанной,

Как бьется в сердце кровь,

А с нею мир поет любовь,

Чем Леонардо увлечен впервые.

Но как схватить глаза живые,

Чтоб жизнь в них в вечность перешла,

Блаженство Рая в яви обрела?

В плену у запоздалой страсти,

Художник не решил задачи,

Как смерть вмешалась, отняв у него

Пленительное существо.

Но живопись покуда торжествует,

Любви с улыбкой женскою взыскуя.

Изгибы тела женщин

Таинственны и нежны,

Как с детства со смущеньем примечал.

А что за жизнь свою познал?

Решаю взором те ж загадки,

Пусть у иных смешны повадки.

Ищу ль любви? Нет, красоты, -

Желания мои просты, -

Упиться ею мельком, как пропойца,

От взгляда красоты уж мне поется.

Пусть счастия такого не понять

Уж никому, а это ж благодать,

Что ты находишь в сокровенных чувствах,

А жизнь хранит в молитвах и в искусствах.

Село на речке, а вдали, как море,

Амур блестит, сияет на просторе,

И там утес, он высился горой,

Таинственно высокой, где порой

Сходились тучи, молнией сверкая.

Весь мир от края и до края

Оттуда виден, думал я всегда.

Взошел я на утес не без труда

За девушкой, волнуясь и краснея.

Не ведал я, была со мною Фея,

Сошедшая на землю, как мечта,

И в мире воссияла красота,

Любовь внушая мне как к ней стремленье,

К вершинам в муках счастья восхожденье.

Любая женщина желанна,

Когда она не бесталанна,

Владеет силой естества

Пленительного существа;

Владеет голосом и взглядом,

С вполне обдуманным нарядом,

Пусть выпирают телеса,

Тяжел и пышный зад.

Распорядилась так природа

Для продолженья рода.

Пускай нелепа и смешна,

Для дел она-то и нужна:

Не у красавиц без излишек,

А у матроны сонм детишек.