Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

На склоне возвышенности со старинными деревянными домами высится уединенно коттедж, новодел с признаками модерна, можно сказать, в стиле неомодерна, внизу заливные луга с водой в виде заводи или пруда, далее песок, заросший кустами, и дюны у берега Финского залива. К коттеджу подъезжают со стороны города и железнодорожной станции две машины и въезжают в открытые ворота, которые затем закрываются.

В загородном доме съезжались гости. Это были однокурсники Вадима Оленина и одноклассницы его жены Марины, не все, разумеется, а избранные, ибо идея сбора была достаточно необычна. Вадим писал сценарии для сериалов, хотя и в соавторстве с другими и режиссерами, весьма успешно и фантастику. Однажды, после встречи с однокурсниками, на которой всплыли всякого рода любовные истории, у него родилась идея выслушать своих товарищей и порасспросить их, с пользой для дела, а изюминка заключалась в том, что они вдруг обнаружили то, что со смехом отрицалось, мол, у нас и секса не было, как свободы и колбасы, - выяснилось из воспоминаний, что уж чего-чего, а секса было столько, хоть отбавляй, да не вообще, а в жизни одного курса, даже одной группы, из которой собирались одни мужчины.

Марина, чтобы не оказаться одной в мужской компании, предложила Вадиму пригласить своих одноклассниц, у которых пресловутых историй тоже предостаточно, чему он лишь обрадовался, тем более что они и вовсе еще молоды - под 30, когда мужчинам - под 40.

Стол с холодной закуской и напитками для желающих подкрепиться до ужина в ночь был накрыт в застекленной веранде на втором этаже с видом на море. Но тихий ясный вечер был так хорош, что все бродили - кто в саду, а кто внизу у самой воды озерца или пруда, так что поначалу даже было неясно, сколько собралось мужчин и женщин, - интерес у однокурсников был, конечно, к последним, да с невольным соперничеством на роль кавалера не без помыслов на приключения - в русле темы встречи.

В веранде за сервировкой стола Марина и три ее одноклассницы, не самые приметные, с которыми однокурсники не поспешили заговорить, Наталья, еще недавно тонкая, как соломинка, ныне быстро полнеющая, еще не обретшая уверенности матроны, Вера в платье и Катя не просто в брюках, а явно под мальчика, с короткой стрижкой, обнажившей большие для девушки уши, что ее, очевидно, не смущало.

- Жаль, Марина, что ты не позвала наших мальчиков, - проговорила Наталья, что-то жуя.

- Я позвала вас, чтобы вы составили мне компанию. Наши мальчики привыкли с нами дурачиться, а дело серьезное, - отвечала хозяйка, деловито окидывая взором стол.

- Рассказывать истории о любви? - Катя с серьезным видом переглянулась с Верой, а та рассмеялась.

- То-то и оно: хи-хи, ха-ха!

- Нет, нет, за кого ты нас принимаешь, - возразила Вера. - Девочки мы уже взрослые. Разговорами про это нас не проймешь.

- Мы любим погорячей! - Катя словно напускала на себя серьезность, или в самом деле была чем-то озабочена, но не избегала шуток. У нее и глаза, и лицо были правильны и могли бы сиять красотой, если бы именно эта серьезность выражения.

На лужайке остановились Лариса Минина и Олег Соловьев, по всему, они хорошо и давно знакомы.

- Раздались в плечах, живот нарастили, - Лариса разглядывала Олега Соловьева с телодвижениями и жестами, точно сама хотела предстать перед ним в лучшем виде, - как и Вадим... Но если у него округлилось лицо, ваше по-прежнему тонко и... интеллигентно. Что говорить, мужчина в самом соку, и успех у женщин, да?

- Успех у женщин? - с изумлением воскликнул Олег, в самом деле стройный, почти красивый, чему он словно не придавал значения, не очень высокий, но рост свой чувствовал и словно культивировал в движении и в повадках. - Я за вами ухаживаю уже... десять лет - и не продвинулся ни на шаг.

- Сами виноваты. Ухаживали за одной, дифирамбы пели о любви, а женились на другой!

- А вы знаете, актриса, мужчины женятся иногда с горя. Кто уехал в Париж с каким-то писателем?

- С каким писателем? Вы все мне рассказываете о Лике Мизиновой и о каком-то Потапенко... Я бы уехала с Чеховым, но, увы и ах, нами пренебрегли. Пришлось связаться с уголовником, который обнаружил в себе, выйдя из тюрьмы, талант продюсера.

- И не прогадали. Кстати, для меня было потрясением, когда первый раз я увидел вас на телеэкране! И в какой передаче!

- А в какой передаче?

- Не помню. Но вы вели с сногсшибательными телодвижениями речь про это.

- А, это недавно.

- Еще одно потрясение было, это, кроме нашей первой встречи, когда вы предстали при всех прелестях красотки на природе.

- На Гавайях?

- Нет, в наших дебрях.

- Ясно А как жена смотрит на ваше увлечение порно в интернете?

- Я не увлекаюсь порно, но красивая эротика мне нравится, как снимки красоток.

- А что вы видели?

- Я счастлив, что вижу вас живьем. Вы слегка осунулись... Небось, голодаете?

- Нет, просто жизнь моя вертится колесом...

- А вы в ней, как белка в колесе? А крутятся в нем не простые, а золотые орешки...

- Вы все такой же насмешник. А в вашем смехе я слышу что-то неладное... Серьезно, у вас все хорошо?

- Славная актриса, чуткая душа! Все хорошо. Но было и ужасное. Как гром среди ясного неба, чуть не отдал концы. Меня резали и вернули к жизни. Вот это - мое соприкосновение со смертью - ты угадала.

- Но теперь ты здоров, я вижу.

- Мы перешли на «ты», - обрадовался он.

- Это ты перешел наконец, а то десять лет - на «вы».

- Значит, мы можем обняться и поцеловаться?

- Все насмешки! - покачала головой Лариса Минина. - Мне достаточно поманить пальцем любого из мужчин, один ты держишь на расстоянии, как Чехов бедную Лику Мизинову, наблюдая издали, как она множит ошибку за ошибкой... Зачем он это делал?

- Чтобы прославить как Чайку... Он же был поэт, не то, что Потапенко.

- Мы с вами еще поговорим, - промолвила Лариса, направляясь к дому.

- Мы снова на «вы»? Ну да, вы знаменитость, а я всего лишь один из фанатов, которого даже не поманят пальцем.

- Все смеетесь. А ведь это правда.

- Правда, правда.

Внизу у озерца Алексей Князев подходит к Полине Ефимовой, припоминая, что когда-то видел ее.

- Здравствуйте, здравствуйте! - он узнал девушку, но забыл, как ее звали.

- Полина, - Полина Ефимова, невысокого роста, с несколько неправильными чертами лица, мало изменилась, лишь явно похорошела, как ныне молодые женщины при соответствующих условиях и обстоятельствах обретают шарм. Она протянула маленькую руку, пальцы у нее были красивы и нежны.

- Мы с вами виделись... когда-то давно, когда вы были еще совсем юны.

- На свадьбе Вадима и Марины! - улыбнулась Полина.

- Да! Припоминаю, я танцевал с вами, хотя обычно не танцую.

- Вы танцевали и курили, хотя совсем не курите.

- Вероятно, был изрядно пьян. Простите, - пытался припомнить он подробности, не допустил ли какой-нибудь нелепости.

- Вадим был пьян и свою свадьбу проспал. А вы ничего. Вы все танцевали со мной, и жена ваша увела вас, да и поздно было.

- Боже! Я все вспомнил... Я же влюбился было в вас! И как же мне не хотелось уходить. И оставаться нельзя было.

- Ушли и забыли. Даже имя мое, - рассмеялась девушка, выказывая ровный ряд перламутровых зубок.

На балконе над верандой Вадим Оленин, плотный и подвижный, с полным лицом, крупноголовый, с космами длинных черных волос, по моде своей юности, и Олег Соловьев.

- Олег, - Вадим сразу приступил к делу, - ты вспоминал о Лизе Тепловой... Ты говорил, что недавно встретил ее и едва узнал, а она тебя не признала или не захотела... А как она изменилась? И почему...

- Не знаю, - затруднился сказать Олег. - Ты помнишь ее?

- Еще бы!

- А ты имел с нею дело? - снижая голос, спросил Олег.

- Нет! - рассмеялся Вадим. - А ты? Можешь не отвечать. Но ее историю мне бы хотелось знать полнее, как и Славы Немирова...

- Ее истории? - уточнил Олег. - Хорошо. Здесь само собой выходит новелла, которой можно дать название «Жемчужная раковина».

- Отлично! С нее и начнем! - Вадим Оленин зазвонил в колокольчик, которым было решено созывать всех - сейчас для первого заседания в гостиной на первом этаже, погруженную в предвечерний полумрак.

А в гостиной в интерьере башенки за круглым столиком устраивалась Анастасия Филонова, прослывшая, к удивлению одноклассниц, за последнее время нежданно-негаданно экстрасенсом, это еще куда ни шло, а еще и магом, между тем прическа у нее самая легкомысленная, на первый взгляд, локоны отдельными прядями вьются и спадают в разные стороны как бы в беспорядке, лицо с совершенно правильными чертами серьезно, в глазах углубленное выражение...

Жемчужная раковина

Когда все собрались, мужчин оказалось пять, женщин семь, - все успели познакомиться между собою в отдельности и те, что проявили интерес взаимный, держались вместе. Роль ведущего первым взял на себя Вадим Оленин, который выступил с небольшой вводной речью.

- Дамы и господа! - сказал он, сидя за овальным столом, вокруг которого кресла и у стены диван, на которых расположились гости, а Марина то уходила, то приходила, вся в заботах хозяйки. - Друзья-товарищи!

- Подруги! - Марина добавила от самой себя.

- С какой целью мы собрались, вы знаете. Невольно приходит на ум «Декамерон» Джованни Боккаччо, это образец, который мы можем иметь в виду, но подражать не станем, а все разыграем, как у нас получится.

Однажды мы собрались, одна мужская компания, и тут заговорили о девушке из нашей студенческой поры, которую видел недавно один из наших товарищей и едва узнал, - это Олег Соловьев, - а она не сочла нужным его признать. Она изменилась, но Олег затруднился сказать, в каком плане. Я помнил эту девушку, в отличие от других из нашего курса, вполне обычных и благополучных в то время, поскольку в ней была особинка, памятная мне с детства: девичий, женский тип с хорошеньким, округлым лицом, черноглазая, привлекательная, живая и открытая, но уже поэтому вызывающая какое-то недоверие у парней. Они осуждали в ней то, что привлекало их, она казалась им доступной, но, разумеется, не для них. И в самом деле чуть ли не с ранних лет она лишилась невинности и не чуждалась внимания лучших парней, которые пользовались ее репутацией и не думали о женитьбе. Возможно, о любовных историях девушки из моего детства я еще расскажу. А сейчас новелла «Жемчужная раковина».

Действительно, Лиза Теплова оказалась мать-одиночка, что я сразу почувствовал в ней, еще до того, как я прослышал о том, что у нее есть ребенок. В ней ощущалась ущербность, какая-то слабость, хотя внешне она выглядела вполне полнокровно. Она со всеми нами, мальчиками на курсе, держалась запанибрата, что, впрочем, было свойственно девушкам для того времени. Бывало, входят в кинозал две девушки, одна из них восклицает миролюбивым и нежным голосом: «Мальчики, вы на своем месте сидите?» И всем весело. И разве это не проявления сексуальных склонностей девушек, еще совсем невинных?

Но в первое время, еще в колхозе, где мы впервые собрались, весь курс, на виду оказалась не Лиза, может быть, ее не было, а две девушки, обе хорошенькие и весьма серьезные, одна полнеющая, другая тонкая, - у них сразу объявились поклонники, тоже из серьезных парней, и мы наблюдали воочию, по нашему обыкновению, не без шуток и смеха, как зарождались два романа, завершившиеся через какое-то время браком. Возможно, и Лиза подумывала выправить свою жизнь благополучным замужеством, но нрав и репутация вскоре взяли вверх, как поведает о том Олег Соловьев.

- Ну да! - рассмеялся Олег Соловьев. – Она обратила на меня внимание. Но у нас, прослышав, что у Лизы ребенок, смеялись, что если нам пришлось отслужить в армии, то она служила весталкой в храме Киприды. Словом, было ясно, если приударить за девушкой из курса, лучше это делать с серьезными намерениями, как наши молодожены. Но с Лизой – случай другой, и вопрос заключался лишь в том, кто первый возьмется за нее.

Она потянулась за мной, я был не против, тем более что опыта настоящего, как дело иметь с женщиной, у меня не было. Пусть-ка она научит, как я ей помогаю по высшей математике, а? Но она так заторопилась поймать меня в силки, да с намеками о женитьбе, что я струсил и невольно отошел в сторону. Впрочем, она не обиделась: когда мы ненароком встречались в общежитии, на факультете, на улице, в ее глазах мелькал откровенный смех, мол, какой чудак, трахнул бы меня и все дела.

Вероятно, о замужестве всерьез еще не думала, даже с новым романом не спешила, когда первый закончился рождением дочки. Словом, мы остались приятелями, а ребята вокруг все поняли это однозначно и стали к ней подкатываться при благоприятных обстоятельствах, разумеется, в праздники, особенно под Новый год, или на каникулах, когда комнаты пустеют, и один бог знает, что творится в студенческих общежитиях в это время.

В гостиной все заулыбались и зашевелились.

- Между тем Лиза поймала Анатолия, и они появлялись на факультете как влюбленная парочка, чуть не держась за руки, что продолжалось какое-то время; вполне вероятно, Лиза не чуждалась и других и не только из нашего курса; затем она даже поселилась на какое-то время у Бориса, благо, у него была своя комната отдельно от матери, правда, жили они в коммунальной квартире.

- Это я помню, - сказал Алексей Князев, рассмешив своих товарищей. - Я помню, как на последнем курсе на собрании даже был поднят вопрос об аморальном поведении Лизы Тепловой, и выступили именно благополучные пары, которым посчастливилось совместить учебу, любовь и секс на законном основании.

- Это уж, Алеша, как ты! - подал голос Виталий Ивик.

- Но большинство из нас лишь посмеялись, а декан не стал выносить сор из избы.

- А сыр-бор разыгрался, - продолжал рассказ Олег Соловьев, - из-за истории, приключившейся довольно неожиданно в один из прощальных вечеров. Собрались в одной из комнат ребята, из девушек оказалась одна Лиза, и тут за тостами и воспоминаниями о быстро промелькнувших годах выяснилось, что она, столь доступная, никому из них не дала уроков любви, или секса, словечко это не было еще в большом ходу, вот и вообразили, что секса в СССР не было, только о любви думали, говорили и распевали песни. Что же лучше?

Вздумалось Шуре спросить у Лизы:

- Почему ты не вышла замуж за Анатолия или Бориса? Кажется, были влюблены не на шутку.

- Не на шутку? – рассмеялась Лиза. – Нет, что ни говори, у нас был очень веселый курс. Все у нас делалось в шутку – и учились, и влюблялись. Я думаю, и замуж выходили… Все у нас вызывало смех. Даже на лекциях и семинарах у нас то и дело раздавались замечания, пусть самого серьезного свойства, о бытии и т.д., что вызывало лишь всеобщий хохот. Преподаватели не всегда понимали, в чем дело, и делали вид, что оценили шутку.

- Да, это так, но я спрашиваю, ты могла бы выйти замуж за Анатолия?

- В принципе, да. Поначалу у меня была такая идея, ею я и загорелась. Но он оказался новичком… Пока я давала ему уроки любви, мне было еще интересно с ним… Затем пропала охота с ним возиться. Также было и с Борисом.

- И ему ты давала уроки любви?

- Нет, он успел понабраться до меня. Мы заметили побуждения к сексу друг у друга и занялись им.

- А как это вы заметили?

- Это видно, или просто чувствуется, - она взглянула на Шуру. – Разве ты меня не хочешь сейчас?

- Сейчас? – смутился Шура.

- Он испугался. Шура еще не имел дела с женщиной, - рассмеялся Миша.

- А ты имел? – усмехнулась Лиза. – Может быть, покажешь.

- Что?

- Тоже испугался, - Лиза обвела глазами ребят, а их было четыре или пять, правда, за вечер одни уходили, другие приходили. – Да, я вижу, вы все здесь невинные младенцы. Прохлопали лучшие годы. Досадно за вас. Что же мне с вами делать?

- Мы бросим жребий, а?

- Чтобы я просветила в делах Эрота хоть одного из вас напоследок?

- Жребий! Да! Здорово!

- Хорошо. Ладно.

Ребята переглянулись и посерьезнели, ощущая, как волнение захватывает их. В это время в дверях появился и вошел в комнату довольно крупный парень с особинкой: это был глухонемой Володя. Все еще больше смутились: выпроводить его просто – нельзя, он один из компании, затеявшей вечеринку… Включить его в список, чтобы бросить жребий?

- Как! И его? А ему-то и повезет!

Лиза лишь рассмеялась над их смущением и испугом, словно глухонемой увалень не такой же мужчина, как и они. Он-то как раз был из тех, кто домогался ее, и она даже угадывала, уж что-что, а мужское достоинство у него хоть куда. Но связываться с ним не стала, чтобы не подняли ее на смех заодно с несчастным. А теперь, что если, жребий падет на него? Да, ее ославят напоследок.

Между тем всех охватывало волнение и нетерпение. Кроме желаний любви и секса, что постоянно волнует кровь смолоду, запахло стыдом и грехом.

Володя показал знаками: «Что это с вами?»

Ребята, живя с ним бок о бок, научились с ним разговаривать на его языке, а он угадывал речь по губам. Но вслух сказать о том, что происходит, ни у кого не хватило смелости, словно и на них напала немота. Было и смешно, и стыдно. Еще немного, все бы разбежались. Лизе, видимо, сделалось досадно.

- Ладно, - сказала она. – Слово не воробей… Что жребий? Один будет со мной, а вы все будете томиться и смеяться? Только над кем? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Будет, как говорится, мастер-класс по делам Эрота и Афродиты.

- Как! Что?!

- Только без смешков. Это же таинство. Ты первый, - сказала Лиза в сторону Шуры, выходя из комнаты. Шура поспешил выйти за нею вон. Лиза за поворотом коридора открыла ключом дверь в комнату, где осталась одна в эти дни, и за руку ввела юношу.

- Не бойся.

- Я ничего.

- Ты весь дрожишь. Но это приятно, и я сама как в первый раз, - она, закрыв дверь на ключ, прильнула к нему, он обнял ее, и они поцеловались.

Она слегка оттолкнула его, уходя вглубь комнаты к окну, куда заглядывала белая ночь и откуда открывался вид на невский плес, на Стрелку Васильевского острова. Слева наискось и как бы внизу Петропавловская крепость, в вышине золотой шпиль с ангелом.

- Какой прекрасный вид! – загляделся Шура.

- Тсс! Не отвлекайся! У нас мало времени, - Лиза начала раздеваться. – Хочешь поглядеть? Еще стриптиз тебе показать? Ты и так возбужден донельзя. Толку от этого мало. Да раздевайся ты скорее.

При свете белой ночи Шура ясно видел и так близко, и наедине девушку, быстро сбрасывающую с себя платье, рубашку, чулки – и тут же бюстгальтер… Он заторопился скинуть ботинки, рубашку, спустить брюки, наблюдая, как Лиза, отбросив одеяло в сторону, легла на кровать и принялась снимать трусики, - зрелище, захватившее его до дрожи в коленках.

- Снимай… Что у тебя там? Молодец! – она встала и, повисая обеими руками на его шее, что обдало его доверительной лаской, раздвигая ноги и приподнимаясь, пустила его в себя, что изумило его тем, что он весь куда-то ушел.

- Опускай меня. Не уходи, - она опустилась на кровать, с поднятыми в стороны ногами, он на нее, зависая над ее лицом, на котором то нега, то мука постоянно перемежались от его движений, чем она словно управляла, касаясь руками его сзади. Лиза в постели, предаваясь любви, была красивей, чем в жизни.

- Так ли?

- Не бойся. Можешь сильнее и чаще. Вот так хорошо. Здорово. Молодец! – И вдруг она его скинула. – Хватит! Мне твоя сперма не нужна, - она платком схватила его член и сильно сжала, верно, вовремя: он изошел и принялся целовать ее груди, чем весьма растрогал девушку.

- Всё, хватит. Хорошенького помаленьку. Иди – и не поминай лихом.

- Спасибо, спасибо, - бормотал Шура, смущенный тем, что с ним обошлись, как с мальчишкой.

- А ты не рад? – спросила Лиза, лежа на кровати, не прикрывшись. – Не сомневайся, я сделала тебя мужчиной. Не робей, ты хорош всем, что нужно женщине. А если полюбишь по-настоящему, будешь еще и счастлив. Говорю тебе это не как шлюха, а как психолог. Есть разница.

Как других она принимала, легко представить; что касается глухонемого, известно, что он после свидания с Лизой Тепловой буквально рыдал от счастья.

В гостиной, погруженной в сумрак белой ночи, раздались смех и аплодисменты.

- На следующий же день, - поспешил закончить Олег Соловьев, - эта история каким-то образом разгласилась, на собрании даже ставился вопрос об исключении Лизы Тепловой за аморальное поведение, но все кончилось для нее благополучно. Одно время она даже работала секретарем деканата философского факультета, что не обошлось без ее чар и деловитости, качества, ныне востребованные, как никогда.

А ведь это история одной студентки. Так что утверждение, что секса в СССР не было, - это ложь и такая же ложь, как не было у нас свободы. Какие-то ограничения в каких-то сферах были и будут всегда и всюду. Свобода, как и всё на свете, явление относительное. Высшая ценность – внутренняя свобода личности, независимо от обстоятельств и законов бытия.

- Философ, - произнесла Лариса.

Анастасия Филонова из башенки, где у нее на столике горели свечи, спросила с серьезным выражением, с тайной красивого лица:

- А почему новелла называется «Жемчужная раковина»?

Да, в самом деле, все заинтересовались и уселись. Олег переглянулся с Вадимом и признался со смешком:

- Да, я забыл обыграть... Лиза приехала откуда-то с юга, своих возлюбленных, разумеется, лучших, она одаривала жемчужной раковиной.

Послышались голоса:

- Странная фантазия.

- Очень милая.

- Нескромная!

- Очевидно, она имела в виду «Жемчужину» Врубеля.

- Вадим! Вот откуда у тебя чудесная перламутровая раковина! Я и не знала, - воскликнула Марина превесело, без малейшей тени ревности или досады.

Все рассмеялись.

- Наговаривай, наговаривай, - отмахнулся Вадим. - А что если я скажу, что это твой подарок.

- Но я не училась в одно время с вами и не жила в общежитии на Мытнинской набережной.

- Такие подробности можно варьировать как угодно.

- Хочешь доказать всему свету, что твоя жена из шлюх? И как тебе с нею живется?

- Прекрасно живется! Потому что она не из шлюх. И Лиза Теплова, я думаю, не из шлюх.

- Ну, спасибо!

- А у меня вопрос, - подала голос Лариса Минина, оставаясь сидеть в кресле, но с телодвижениями, словно она, как русалка, расположилась на перламутровой раковине. - У кого из вас, однокурсников, жемчужная раковина?

Сергей Дроздов и Виталий Ивик, переглянувшись между собою, с комическим недоумением промолчали.

- Вадим? - вопросительно произнесла Анастасия.

- Сдается мне, - искренне расстроился Вадим, - мне кто-то подарил ее, только не Лиза. Не ты ли, Олег?

- К чему этот вопрос? - Марина направилась к выходу. - Прошу всех к столу. Небось, проголодались.

- Алексей? - Полина рассмеялась.

- Нет, Лиза Теплова, то есть такие, как она, ведь они встречаются в каждом классе и курсе, не в моем вкусе.

- Да Алеша вскоре женился, да на красавице, - сказал Олег. - Нечего ему было заглядываться на Лизу.

- Хотим знать историю Алеши! - вскричали Катя и Вера.

- Вадим? - снова подала голос Анастасия.

- История Алеши непременно прозвучит! - обещал Вадим, уходя в сторону веранды, то есть по лесенке на второй этаж. - Прошу к столу!

Стали подниматься по лесенке, то и дело останавливаясь.

- Лариса! Что ты так выставляешься? - вполголоса проговорила Наталья Васильева.

- А что такое! - с веселыми телодвижениями поднимаясь, изумилась Лариса Минина.

- Можно подумать, речь о тебе, и ты несказанно рада.

- Как же! Как же! Когда говорят о любви и о женщинах, меня всегда это волнует и трогает, словно речь обо мне.

- Да, правда, как мы себя должны вести? - оглянулась Полина.

- Что за вопрос? - сказала Вера.

- Как дамы и молодые люди в «Декамероне»? Они рассказывают всякие истории, нередко непристойные, а сами благочинны и рассудительны.

- Как сказать... Просто ни они о себе, ни автор о них ничего такого не рассказывают, мы ничего о них не знаем. Но что-то между ними наверняка было, - рассудила Катя

- Несомненно. Уж если монахини распоясывались, такое время было, что говорить о дамах, свободных и праздных... Они только любовью и жили. А нам приходится еще на работу ходить, - Наталья даже вздохнула.

И тут все заговорили разом, поднимаясь выше по лесенке на веранду:

- Но мы-то кое-что знаем о себе.

- Значит, будем рассказывать и о себе, пусть и в третьем лице, правда?

- Нет, нет, у меня вопрос не о том. Как нам вести себя вне бесед и рассказов, когда уже здесь невольный флирт и кокетство, смех и веселые взгляды - сплошной соблазн... А дальше?

- Что дальше?

- А дальше, если случится с кем уединиться, можно ли, ну, вы понимаете?

- От слов перейти к делу? Неплохо бы... Но на что это будет похоже?

- Я вам скажу... На «Декамерон»...

- А ну вас! Какие-то правила нам следует соблюдать.

- Когда тема секс, какие правила? Думаю, нам надо отпуститься.

- До эротики - да! Но никакого порно. Это для козлов.

- А мы не козочки.

- Для успеха дела свобода рассказа и свобода поведения необходимы.

Никто не спешит к столу, женщины собрались у окон, говорят все разом, вероятно, чтобы унять волнение, все же обстановка нова и слишком интимна... Разносятся голоса, мелькают взоры, лица крупным планом:

- Неплохо, неплохо.

- Неплохо? По мне очень волнительно.

- Сегодня, когда в жизни секса хоть отбавляй, нам хочется нежности, внимания, любви.

- И большой настоящей любви, как в песне.

- А где ее взять, если мы сами излучаем лишь сексуальность через все изыски моды, а не нежность, внимание, любовь?

- Не знаю, не знаю... Может быть, я не очень различаю секс от любви, - от одних взглядов и разговоров, таких, как здесь, меня бросает в дрожь, и я готова влюбиться в первого встречного.

- Даже из однокурсников Вадима?

- Да, конечно.

Входят мужчины, и все усаживаются за стол - это под занавес...

«Я вас любил...»

После ужина все вышли на вечернюю прогулку, кроме Марины и Полины, которой хотелось переговорить с нею, и она вызвалась помочь с посудой. И тут появился Вадим. Марина заметила, как он поглядывает на Полину, обретшую шарм, словно из Золушки превратилась в принцессу. Вадим, против обыкновения, вызвался ей помочь, не потому ли, что Полина не ушла со всеми?

- Полина похорошела? - спросила Марина у Вадима, когда они задержались на кухне.

- Не то слово. Кем она работает?

- Надо же. Ты никогда не обращал на нее внимания.

- Ничего особенного в ней не было. Да, некрасивая была... А теперь - не узнать.

- Хочешь приударить?

- Неплохо бы, черт возьми!

Слово за слово разыгрывается сценка ревности, с уходом в спальню, куда никого не допускают, и они, рассмеявшись, по-быстрому предаются любви, посколько оба раззадорены атмосферой...

- Владея компьютером, уже потеряв работу, когда все теряли работу, Полина нежданно-негаданно стала секретарем-референтом в крупной компании.

- Нет, в ней что-то особенное появилось.

- То особенное, что заметил в ней Князев еще на нашей свадьбе и все танцевал с нею, пока жена не увела его.

Вадим выше среднего роста, все тянется вверх, полнеющий, плотный детина, с движениями рук и ног, исполненными подчеркнутости до артистизма... Марина - худенькая, с тонким лицом, с характером молодая женщина, уже впадающая в беспокойство, что у нее нет детей.

Поэтому при всяком удобном случае, лишь бы Вадим проявил готовность, она отдавалась ему, да с безоглядной полнотой, поскольку первые годы замужества ни за что не хотела раньше времени забеременеть, лелея честолюбивые устремления преуспеть, если не в карьере, то утвердиться как личность.

А сейчас, имея такой коттедж, кроме хорошей городской квартиры, остается лишь народить детишек, всласть наслаждаясь любовью. Марина чувствовала, что становится ненасытной, а Вадим уставал и вообще давно поглядывал по сторонам в поисках разнообразия и свежих впечатлений, что мужу как писателю Марина прощала, лишь бы он с повинной возвращался к ней, и привкус греха, не говоря о его влюбленности, приносил им новое волнение.

Алексей Князев, не видя нигде Полины, вернулся на веранду, где принялся ей помогать убирать посуду и уносить на кухню. У нее был смущенный вид, ей, верно, не хотелось продолжения разговора о давней его минутной влюбленности, решил он. Но Полина хотела переговорить с Мариной, не успела толком все рассказать, как Вадим появился и вызвался галантно помочь не жене, а ей, и вскоре осталась одна.

Появлению Князева Полина обрадовалась, с предчувствием приключения. Посуду мыть Полина не стала, пусть другие девушки помогут Марине, и ушла с Князевым в гостиную, где теперь горели свечи и где стали собираться еще до звона колокольчика в окно.

Вадим подсел к Князеву, который устроился позади Полины.

- Теперь, Алеша, ты?

- Нет, - Алексей поднялся и отошел в сторону, - Вадим, лучше ты... Я все тебе поведал в разное время, так что сам все выстраивай, как хочешь, не указывая на меня пальцем, под условным именем, только не очень выдумывай от себя.

- Хорошо. Ведь твои истории я уже набрал. Но для интриги все же скажу, что я слышал их от одного из моих однокурсников.

Алексей Князев кивнул, обрадованный тем, что Вадим все взял на себя, рассказывать о себе перед ребятами, еще куда ни шло, но перед молодыми женщинами - сложно, ибо болтать с ними запросто никогда не умел, слишком близко принимая к сердцу самый мимолетный взгляд, а интерес и ласку выдерживая с трудом, с годами все больше.

Когда все вновь собрались, после ужина некоторые навеселе, Вадим опустился в кресло рассказчика и обвел всех веселым взглядом.

- Эта история, точнее три истории, рассказана мне одним из моих товарищей, который решил сохранить инкогнито, и мне доверил вам поведать, - при этом он взглянул на Алексея Князева, и все невольно сделали то же. - Нет, нет, эти истории могли произойти с каждым из нас. Назовем нашего героя любым именем...

- Алеша, - подсказала Марина, догадываясь, что речь именно о нем.

Все рассмеялись.

- Можно и Алеша. Ты не возражаешь? - Вадим обратился к Князеву.

- Нет, конечно. Алеш на свете хоть пруд пруди.

- Пруд любви, да? Словом, мы все Алеши.

- А в пруд с кувшинками бросаются Алёны, - подала голос с соответствующими телодвижениями прельщения Лариса. - В пруд любви и секса.

- О том у нас речь, - продолжал Вадим, подняв палец, мол, разминка закончена, приступаем к истории под названием «Я вас любил...»

- Это что, будет сочинение для восьмиклассников? - решил обнаружить свое присутствие Сергей Дроздов. Вадим не отреагировал и продолжал:

- Наш Алеша родился в небольшой деревушке в Псковской губернии, неподалеку Михайловское, пушкинские места, но в такой глуши, что в школу ходить далеко, и среднюю школу он кончал в небольшом старинном городке, жил в интернате за символическую плату, на всем готовом, как в детских домах, но со свободой, какой не обладали дети в семьях. Может быть, поэтому нравы в интернате были самые романтические.

Один мальчик-переросток там верховодил, самая надежная опора воспитательницы из учительниц школы. Он вскружил голову девушке из восьмого класса, писаной красавице, за которой на танцах в Доме культуры приударяли городские парни. И что вы думаете? Ночью она приходила в комнату, где спали мальчики, при этом один из них прибегал к ней звать на свидание, и влюбленные вскоре перешли всякие границы, и девушка к новому учебному году не вернулась, поскольку забеременела и родила сына, а ее возлюбленный уехал куда-то.

Теперь в интернате верховодил наш Алеша, и надо сказать, если тот властвовал силой, то он скорее как личность, чье достоинство и превосходство очевидны равно как для детей, так и учителей. Но и он, подкошенный стрелой Эрота, повел себя не лучше, чем тот: влюбленный в одну девушку из городка, да они учились в одном классе, собирались вместе на берега Невы, Алеша привлек внимание дочки англичанки из Москвы... Это случилось весной, когда он сдавал выпускные экзамены, а Мэри, как он ее звал, училась в восьмом классе. Чуть раньше, в мае, выпускники ездили в Михайловское на экскурсию, где они по памятным датам постоянно бывали, - на прощание с Пушкиным.

Англичанка взяла с собой дочь, и тут-то Мэри заговорила с Алешей, одетая так и по повадкам москвичка, как ее мать, да так - всюду с ним, чем вызвала ревность у Маши, и она словно исчезла из его жизни, провалилась на экзамене, а Мэри - всегда на виду: у школы, у интерната, на берегу реки с бескрайними далями...

Англичанка отпускала дочь с Алешей в кино, очевидно, вполне доверяя ему, и это уединение в полутемном зале, когда она невольно хваталась за его руку, пугаясь чего-то или, наоборот, в восторге от событий на экране, их так сблизило, что, возвращаясь пустынными закоулками ночью, они держались за руки, при этом пальцы ее, тонкие, сухие, нежные, явно ласкались, так что он однажды спросил:

- Что ты?

- Это? - она, отнимая и вновь возвращая руку, кончиками пальцев приглаживала его ладони.

- Что ты делаешь?

- Как! Ты еще спрашиваешь? Ведь я люблю тебя! - и она остановилась, близко-близко в тьме звездной ночи взглядывая в его глаза, и ее глаза светились, как звезды, живые человеческие, нет, именно девичьи.

- Ты любишь меня? А не рано?

- Если я полюбила, значит, самое время.

- Идем. Уже поздно.

- То рано, то поздно... А я только что сделала признание, поразительное и для меня самой! Под этим небом, перед всеми звездами Вселенной...

- Как Татьяна Онегину.

- Не принимаешь всерьез. Хорошо.

- Хорошо?

- Так лучше. Если бы ты меня обнял, хотя бы всего лишь обрадовавшись случаю, я бы пропала.

- Почему бы пропала?

- Влюбилась бы до смерти. А так, может быть, все пройдет, как проходит детство и юность.

- Так все серьезно?

- Самое серьезное, что было в моей жизни.

Вадим замолчал. Все ждали продолжения. Вадим поправлял свечу, а затем и другой занялся. Раздались голоса:

- Это все?

- А лучше вряд ли что еще будет

Вадим снова посмотрел на Алексея Князева и как-то отстраненно продолжал:

- Уже расставшись, он напишет ей письмо, влюбившись в нее по-настоящему, а его письма она будет показывать матери, не все, прося его меньше писать о любви, похоже, она переросла свое подростковое чувство... Однажды он приедет в Москву, куда они вернулись, и в прогулках по городу она снова загорается чувством, а он томится жаждой обладания до мук и однажды добивается своего, правда, так и не разобравшись, что произошло, лишь ее лицо при свете утра, взволнованное, смущенное, светло-розовое, исполненное нежности...

Это она идет навстречу - на прощанье...

- Алеша, ты моя первая любовь.

- Ты прощаешься со мной? Мы расстаемся навсегда?

- Не знаю. Но с нашей юностью в пушкинских местах мы уже расстались. И эта встреча в Москве и наши прогулки... Лучше не бывает. Я знаю, как ты меня хочешь, для тебя это венец... А для меня конец моей юности и первой любви. Возьми меня. Я хочу, если уж на то пошло, чтобы ты остался в моей жизни и первым моим мужчиной.

В разлуке он уже не мог жить, просил выйти за него замуж, но она уже не радовалась его письмам, такого тона и смысла, что даже маме не покажешь... И перестала отвечать на его письма...

- «Я вас любил...» - с чувством воскликнула Лариса, а продолжение стихотворения словно пронеслось под ночными небесами далеким эхом.

- В это-то время Алеша встретил девушку, - чуть иным тоном продолжал рассказ Вадим, - на которой он вскоре женился, поскольку роман был скоропалительный, как нынче сходятся, едва познакомившись, но жениться не спешат, выжидая чего-то, но Алеша приглянулся девушке, а она ему тем более, красивая, застенчиво-скромная, ну, прямо Натали Пушкина... Да и звали ее Елена? - Вадим посмотрел на Князева, тот кивнул машинально, что заставило женщин переглянуться: значит, все-таки речь о нем. - У Елены была матушка в годах, вылитая Коробочка у Гоголя в «Мертвых душах», у нее была дача в садоводстве, а жили они в коммунальной квартире, занимая комнату при входе, и можно было подумать, что у них отдельная квартира, соседей не видно и не слышно, только на ночь дверь изнутри закрывалась на крюк.

Елена работала, а мать на даче; встречаясь с Алешей, она сразу стала приглашать его к себе, чтобы вместе поужинать, и он оказался впервые в городе в домашней обстановке. На выходные они уезжали на дачу, где его оставляли на ночь. Мать и родные Елены - все вокруг смотрели на него как на жениха. Елена смеялась и также выслушивала его объяснения в любви, позволяя целовать ее при случае.

Однажды, побродив по ночному городу, Елена оказалась перед закрытой изнутри на крюк дверью. Со смущением позвонила, по эту пору лета из соседей в квартире оставалась одна старушка. Она решила, видимо, не открывать, мало ли кто там бродит. Елена спустилась на площадку лестницы и в окно увидела во дворе Алешу: он не ушел, ожидал, верно, когда засветится ее окно. Он побежал наверх, и девушка так обрадовалась ему, что кинулась ему на шею и шепотом сказала, что любит его, в чем не была до сих пор уверена.

Они выбрались во двор, и тут Алеша посмотрел наверх: окно в коридоре было распахнуто, лето, жарко и ночью, а рядом водосточная труба. Он без особого труда поднялся до третьего этажа по трубе и с опасностью для жизни сумел добраться до окна. Откинув крюк, он впустил Елену, а сам уже вышел на лестницу, но она схватилась за его руку и потянула вовнутрь. Соседка, если и не спала, не решилась выглянуть.

Дальнейшее - ясно.

- Нет, нет, мы собрались здесь для бесед о любви и о сексе без купюр, без цензуры и ханжества, - возразила Лариса Минина. - Все согласны? Голосуем.

Все рассмеялись, голосовать не стали. Вадим снова перешел к отстраненному по тону рассказу, предварив его замечанием:

- Здесь кстати совершенно реально в целой серии любовных эпизодов в несколько лет можно показать всё, что демонстрируют в фильмах, с обсуждениями, они же, с подачи молодой женщины, которую просвещают подруги, перепробуют всё, с проступающей тревогой у жены, мол, она не получает того удовлетворения, о чем говорят как о оргазме...

Раздались протесты.

- Он заскочил вперед.

- Как прошла та ночь?

- Это же самое интересное!

Вадим снова переглянулся с Алексеем Князевым и продолжал так:

- В окно светила белая ночь. После объятий и поцелуев, как бы пробных, осторожных, Елена сказала:

- Оставайся. Мосты через Неву разведены уже или будут разведены.

Ночь принадлежала им. Он какими-то словами пожелал увидеть ее всю. Они ведь уже вместе купались на Неве у Петропавловской крепости и в лесном пруду на даче. Она замечала, как на Алешу обращают внимание девушки, он был, хотя и невысокого роста, строен, широкоплеч, а себя считала не очень приметной, больше из застенчивости и врожденной скромности. У себя дома Елена смело скинула платье.

- Всё? - спросила она скорее в шутку.

Он кивнул. Чтобы поразить Алешу своей смелостью, она сняла лифчик, и он впервые увидел девичьи груди, маленькие издали, и хотел подойти к ней, но она подняла руку, останавливая его, и в этот же момент спустила трусы и сделала шаг вперед, освобождаясь от них, и предстала перед ним обнаженной Венерой, милая, смущенно-радостная, со стройным бюстом, с тонкой талией и слегка тяжелым туловищем.

Лариса Минина словно вся закружилась в кресле и посмотрела на Олега Соловьева с торжеством.

Вадим продолжал:

- Алеша все любовался ею, Елена прошлась по комнате у двери, не позволяя ему приближаться к ней и прикасаться. Затем накинула на себя халатик и принялась стелить постель на разложенном диване. Он разделся и лег в постель в трусах и в майке, она же сбросила халатик и дала себя заключить в объятия. И вдруг отпрянула, испугавшись присутствия кого-то третьего. Но отступать, в принципе, было поздно. И хотя он постоянно твердил о любви и уже недвусмысленно жаждал, кроме поцелуев и объятий, большего в укромных местах леса или парка, то она уже не смела отказывать ему, ибо сочувствовала его мукам. Надо было лишь закрепить договор.

- Ты меня любишь?

- Очень.

- А ты на мне женишься?

- Да, конечно. Это само собой.

- Обещаешь?

- Во мне ли дело, Елена, это ты выйдешь за меня замуж?

- Да. Я твоя.

В сиянии белой ночи они не укрывались, чтобы видеть друг друга, и если ее тело, ее груди, живот, бедра - всякое соприкосновение, помимо акта, доставляло ему радость, она впоследствии призналась ему, что он показался ей, с пылом набрасываясь на нее, разводя ей ноги и проваливаясь меж них, смешным, как лягушка.

В гостиной пронесся смех.

- Конечно, мужчина, хотя и считает себя властелином, смешон в половом акте, как кузнечик, - объявила со знанием дела Лариса.

- Все-таки странно, как в первую ночь замечать такие подробности.

- Всегда надо укрываться сверху простыней.

- А то выходит порнография, что смешно и нелепо.

Вадим продолжал:

- Вскоре они поженились и принялись во все ночи испытывать и переиспытывать любовь, и, хотя, казалось, все было хорошо, веселое дыхание, вскрики, Алеша мог поминутно возбуждаться и вновь приступать к вожделенной охоте питомцев Эрота, не он, а жена стала уставать, может быть, от работы, да она еще училась в вечернем отделении вуза, и нередко он не мог заснуть, ведь обидно, что ему отказывали в любви.

Между тем Елена от разговоров с подругами и на работе с товарками постоянно узнавала новые подробности о любовных отношениях мужчины и женщины, и даже женщины и женщины, обо всем, что ныне выставляют нахально, переходя все границы, в фильмах и в интернете. Просвещалась Елена и у однокурсницы, которая еще замужем не была, но обо всем знала.

Елена признавалась подруге:

- Я испытываю потрясение, когда дело идет к концу у Алеши, он так нежно и страстно то припадает ко мне, заключая в объятия, то целует меня всю, а я тороплю его, чтобы он продолжал и еще, и еще, и он сам как помчится вскачь, но я уже боюсь, - пользоваться презервативами мы не любим, соприкосновение должно быть непосредственным, как при поцелуях, - как бы он не извергся там, побыстрее салфетку, и он со стоном исходит, и я довольна, но потом все думаю: а оргазм у меня был или нет?

А подруга как более опытная говорит:

- А какой у него, ну, ты понимаешь, - показывает двумя пальцами расстояние, - такой?

- Обычно у него, мне кажется, совсем маленький. Смешно сказать, как у ребенка. Но едва коснешься пальцем, он оживает...

- Из сосиски превращается в сардельку? Чего еще хочешь?

- А длина? Мне все кажется, у него не очень длинный, скорее короткий.

- Не выдумывай. Алексей, правда, среднего роста, но строен, хорошего сложения, сексуален, как выражаются американцы.

- Да, я знаю, он мужчина настоящий, никаких комплексов в отношении и роста, и всего остального... Когда я не без досады восклицаю: «Какой маленький!», он воспринимает это за шутку, принимается ласкать и целовать меня всю...

- И даже здесь?!

- Нет, нет, здесь для его глаз запретная зона, лишь издали ему нравится видеть меня обнаженной, в ванной, мы нередко вместе принимаем ванну, продолжая и здесь запускать его куда следует... Один раз, еще раз, а затем его не удержишь.

Разносятся вздохи и голоса:

- Все так, все так.

- Счастливые часов не наблюдают.

- Я и веду речь о всех треволнениях влюбленных и мужа и жены со времен Адама и Евы, - заметил Вадим. - Поначалу Елена, хотя смело показалась ему обнаженной в первое же свидание и уступила скорее из любопытства, чем из желания, уступила его пылу влюбленности и страсти, была стыдлива и скромна. Даже презерватив натягивать на его член стеснялась. Но жажда любви с полной отдачей у нее была не меньшей, чем у него, и они, приезжая на дачу, уходили в лес за грибами, а там с волнением выискивали не грибы, а укромные места, чтобы поспешно снять трусики и спустить штаны и предаться сексу, будто они не муж и жена, или любовные бдения супругов уже не имели прелесть новизны дома...

Зимой, приезжая на дачу покататься на лыжах, венцом лыжной прогулки для Елены было то, что все чаще она отказывала мужу в теплой постели дома, ссылаясь на усталость и что рано вставать, - в едва протопленной даче, раскрыв холодную постель, с ярким румянцем от морозца и бега на лыжах, она уступала с волнением, словно в столь необычной обстановке ей в самый раз любить всласть.

И вот пришло время, как она, осмелев, стала маленького не пальцами ласкать, а языком, - при этом с уверенностью можно сказать, они имели об оральном сексе лишь самое смутное представление, или даже никакого, - целовать Алешу в губы, в глаза, в плечо, в живот, как он ее с первых свиданий, она давно привыкла, а тут ниже приникла губами и счастливо рассмеялась: от поцелуев маленький рос, с головкой, которая как бы сама просилась в рот... Ах, ах!

Она чувствовала, как Алеша весь вздрагивал от сладостной истомы, пронизывающей все его тело - от живота до сердца, и сама испытывала сладостный соблазн на грани греха, словно это измена мужу с неким таинственным существом, столь похожим на змея, обольстителя Евы...

От ласки поцелуями головки затем незаметно проявились глотательные рефлексы, а маленький все рос, больше, чем обычно, и уже не вмешался во рту, и его поспешно запускали туда, куда он весь устремлен, такой большой и плотный, что торжество было почти полное.

А затем - и пальцы были задействованы... Все виды и формы любви и секса сами словно бы открыли...

Но поиск продолжался... Если Алеша, даже влюбляясь или испытывая влечение в какие-то моменты к той же подруге Елены, не думал реально действовать, зная, что в конечном счете он своего добьется, а дальше что? И что это будет? Прелюбодеяние - ради чего? Ради такой малости, что он мог устроить себе, принимая ванну?

В гостиной все невольно переглянулись, смутив Алексея Князева, который, впрочем, уже знал, что ничего особо зазорного он не совершал, хотя смолоду весьма стыдился избытка своей сексуальности. С детства он ходил в баню, а ребенком даже с матерью в женский банный день, и в городе в баню, что было привычно, но, женившись, он впервые стал принимать ванну, и это уединение в воде с самим собой нагишом поначалу тотчас вызывало эрекцию, словно формы и строение его тела вызывали у него самого сексуальное искушение, и оно требовало разрядки.

Вадим, махнув рукой, мол, что мы в ванной вытворяем, известно, продолжал с легким удивлением:

- Елена по эту пору и вовсе расцвела, и в нее влюблялись, а на работе из начальства вполне серьезные люди, женатые, семейные, и вот один добился ее согласия на встречу в городе, что могло повлечь, ей было ясно, к чему. Явно влюбленный, весьма солидный мужчина говорил о своей жене и детях в хорошем тоне, из чего выходило, что он не думает оставить семью ради новой любви, а хочет лишь полакомиться... А Елене сыграть роль лакомства, чтобы уяснить хотя бы насчет оргазма, хотелось, и она все больше склонялась к новому опыту. Между тем она сама сказала Алеше об увлечении ею начальника отдела и даже о своих промахах, что весьма возмущало его.

У нее было какое-то дело в городе, чем решил воспользоваться женолюб и сказал, что и ему надо быть в тех местах, он подъедет на машине. В принципе, что тут особенного? Но Елена заволновалась, заехала домой, Алеша был дома и вызвался с нею выехать в город, заодно в кино сходить. Елена не стала отговариваться и что-то придумывать, явилась на свидание с мужем. Начальнику пришлось отговариваться и поскорее сесть в машину и уехать.

Елена не утаила от Алеши, как это все получилось.

- Ты молодец, Алеша! Он сразу отступил и улизнул. Ты меня спас от падения. О, милый, я еще больше люблю тебя!

Алеше обнимать и любить спасенную Елену, конечно, куда было сладостнее, чем если бы повинившуюся в падении из-за любопытства.

Елена сочла за благо перейти на другую работу, да ближе к дому. При приеме на работу, стало сразу ясно, новый начальник глаз на нее положил. И было в этом роде несколько историй, как Елена переступила черту и, казалось, нашла более подходящего партнера, чем Алеша, и ушла из дома...

Все притихли, словно ожидая продолжения, и заговорили:

- И где это было?

- И когда?

- Ну, мы же все здесь родом из СССР. Сами знаете, с чем вступали в жизнь.

- Но это же не секс. Это все-таки любовь.

- Какая разница! Лишь бы это нам доставляло самые приятные и волнительные ощущения.

- На сегодня довольно, - распорядилась Марина как хозяйка. - Я всем устроила постели. Приятных сновидений!

- Жаль, но вздремнуть до утра тоже надо, чтобы со свежими силами продолжать беседы о любви завтра, - усмехнулся Олег Соловьев.

Лариса, последовав вперед за Мариной, заговаривает с нею:

- Ну, что значит размер? Большой или маленький, точнее, длинный или короткий, толстый или как штык. Я никогда не придавала этому значения. Все дело - в моей сексуальности и охоте моей разыграть страсть.

- А Князев возбуждает тебя? - спросила Марина.

- Нет, вот я и хочу проверить. Устроишь?

Марина, вспомнив о Полине, решительно сказала:

- Нет. Он просто не обращает на тебя внимания, вот и не возбуждает.

- Да, старается меня не видеть, это странно.

- Я думаю, это от того, что ты слишком выставляешься, разыгрывая из себя секс-бомбу. Олег, по-моему, по-прежнему к тебе неравнодушен.

- По-прежнему неравнодушен? Обрадовала. По правде сказать, это я была к нему неравнодушна, как Лика к Чехову, но тот проглядел ее, чтобы ухватиться за Книппер, уже больной. Что говорить, русский человек на рандеву - жалкое зрелище.

- Я устроила тебя здесь. Спокойной ночи.

- Спасибо, Марина! - женщины расцеловались.

Марине легко было догадаться, с кем свести Князева ради проверки и отвода ее от Вадима. Полина еще не улеглась.

- Послушай, Полина, как тебе Алеша Князев?

- Это о нем рассказывал Вадим?

- Вадим рассказывал историю со слов Алеши, возможно, им выдуманную, но что-то сходится с его жизнью.

- У него в самом деле пенис настолько маленький, что из-за него жена оставила его?

- Не знаю. У однокашников все на языке, но я никогда не слышала, что бы кто-то упоминал о нем в этом смысле... Елену я видела... В самом деле была весьма похожа на Натали Пушкина, очень порядочная, пробовала курить, а потом бросила, поскольку смешно же, жена курит, а муж нет...

- Детей не было у них?

- Нет. Он заинтересовал тебя?

- Ну как? Но, знаешь, на твоей свадьбе, о, когда это было, он все танцевал со мной и влюбился...

- Первый раз слышу, - Марина не поверила.

- И я ничего не знала. Сегодня признался, хотя даже моего имени не помнил. Его взгляд я чувствую и оглядываюсь.

- Я тоже его взгляд чувствую, думаю, и другие женщины... Я заметила, на него девушки обращают взор еще издали. С виду неприметный, невысокий, но он видит нас, и мы отзываемся инстинктивно. Но при ближайшем соприкосновении с ним не так легко сладить - даже его товарищам, а женщин он не выносит, за редким исключением.

- Тебя выносит?

- Да. Мы с ним друзья и даже больше, чем он с Вадимом.

- Друзья?

- Я в дружбе со всеми приятелями Вадима.

- Вадим хорош всем - и деловит, и талантлив. Но рядом с ним мне больше нравится Князев, если даже это у него маленькое.

- Хочешь проверить?

- Как?!

- Лариса уже подкатывалась ко мне. Узнав, в чем его горе, она решила не то, чтобы его утешить, а проверить... для собственной коллекции мужчин. Устроишь, говорит? Я сказала: нет.

- А мне ты готова помочь сойтись с ним?

- Да.

- Это потом?

- Почему не сейчас? Обстановка самая подходящая. Сойдет всего лишь за шутку.

- Розыгрыш? А он не обидится?

- Я сведу вас, и он поймет, в чем дело.

- А в чем дело?

- У тебя склонность к нему. Да это он давно заметил.

- Похоже, мне уже нельзя отступать, как я привыкла, обрекая себя на одиночество.

- Идем. Прими это приключение за сон в летнюю ночь.

Проходя по комнатам, погруженным в тьму ночи, с белеющими постелями на диванах, кушетках и креслах, Марина привела Полину в свой кабинет, который уступила на ночь Князеву. На узкой старинной кушетке сверкала белизной постель; Алексей сидел за письменным столом при свете настольной лампы и просматривал несколько заветных книг, обнаруженных им в большой библиотеке Вадима.

Марина с легким стуком открыла дверь и сказала:

- Алеша, ты не спишь. К тебе гостья, - подтолкнув Полину вперед, она закрыла дверь и ушла.

Оставаясь у двери в полутьме, девушка, стройная, небольшого роста, казалось, еще совсем молоденькая, как подросток, с лицом, весьма своеобразным: явно неправильные в разных местах черты делали ее обычно некрасивой, но тут же она могла показаться не то, что хорошенькой, а настоящей красавицей, что зависело, верно, от ее внутреннего состояния. Она всплеснула руками, словно выражая недоумение, зачем она здесь.

Алексей поднялся к ней навстречу без тени улыбки:

- Не туда попали?

- Нет, Марина вообразила зачем-то нас свести.

- Разве она не сказала вам зачем? Наверное, было какое-то обсуждение, чтобы вы решились.

- Да. Мне хотелось спросить вас, насколько правдива история, рассказанная с ваших слов Вадимом. Это ваша история?

- В общих чертах и в каких-то подробностях, да. Но, думаю, у многих та же история - в общих чертах и в каких-то подробностях.

- И у Вадима с Мариной? - рассмеялась Полина.

- Наверное, - рассмеялся и Алексей - совсем по-юношески. Он вообще казался моложе своих лет.

- Коли все так, нет вопроса. Я пойду.

- А какой был все-таки вопрос, если дамы выбрали вас все выяснить?

Девушка смутилась, и ее лицо исказилось гримаской муки от стыда.

Он взял ее за руку:

- Не смущайтесь так. Я понял, о чем была речь у вас. Правила наших открытых бесед о любви и сексе позволяют любые вопросы и даже испытания. Мы даже можем с вами поцеловаться и обсудить, что означает вообще такое соприкосновение в любви, как поцелуй.

- Сейчас?

- Вы не против?

- Нет. Это же как игра.

Алексей осторожно обнял девушку, она, взглядывая на него снизу, подставила губы в розовой помаде. Ей это понравилось.

- Неплохо! - воскликнул Алексей Князев.

- Неплохо? - возразила Полина. - По мне очень хорошо. По-моему, это впервые мне поцелуи, да с едва знакомым мужчиной, нравятся.

- А я впервые - это возраст - так осознанно обнимаюсь с девушкой, ощущая всю негу и прелесть женского тела, а губы твои - это сладость неземная.

- Понимаю, игра.

- Нет, правда, не помню таких упоительных поцелуев в своей жизни.

Совершив несколько кругов по комнате, как в танце, они упали на постель, при этом поскольку кушетка узкая, девушка оказалась на ней, а он коленками на полу.

- А я едва умею целоваться. Это ты упоительно ласков и нежен.

- Готова остаться?

- Хочешь увидеть меня голой?

- Неплохо бы.

- Мне не удастся тебя расшевелить?

- Проще простого.

- Выключим свет.

- Хорошо, - он поднялся, выключил настольную лампу. Между тем девушка скинула весьма нарядное платье-сорочку и залезла под простыню с легким покрывалом. Он тоже разделся. Она отодвинулась к стене, предоставив ему основное поле, и с боку прилегла к нему. Поцеловав его нежно, она рассмеялась:

- Сейчас проверим, - и тут же отдернула руку. - Что там?

- Хочешь разглядеть?

- Это же игра. Сон в летнюю ночь. Я сплю и обнимаю...

- Осла.

- Какая нежная кожа у осла.

- Ночь нежна.

- Я знаю, есть такой роман «Ночь нежна». Не читала.

- Я тоже.

- Не отвлекай меня метафорами. Здесь вещи поважнее.

- Сама жизнь и ее таинства.

- Хорошо, говори, а я, - девушка обнажила его мужское достоинство, - опыт у нее был, но всегда какой-то неудачный, по разным причинам, по ее воспоминаниям, - не скажешь, маленькое, но довольно мягкое, хотя явно в возбужденном состоянии, - она поцеловала его, на что никогда не решалась, несмотря на просьбы и требования, отговариваясь, мол, я не шлюха.

Алексей вздрогнул, и токи истомы пронизали и ее тело; она продолжала его целовать, казалось, с еще большим сладострастием, чем в губы. И вдруг он поднялся стоймя, и она испуганно приподнялась, скорее сбрасывая лифчик и трусики...

Алексей подхватил обнаженную девушку, миниатюрную на удивленье, и, опустив ее на себя, начал вожделенную охоту, при этом он с неменьшим упоением в глазах любовался ее удивительно похорошевшим лицом, стройным бюстом, касаясь пальцами рук ее грудей. А она то выпрямлялась, то ниспадала к нему, как в скачке на коне.

- Боже! Как хорошо! Но что мы делаем? Мы не приняли мер предосторожности.

- Не бойся, - отвечал он, - ты скорее изойдешь, чем я.

- Но я не хочу скорее. Опусти меня под себя, - когда же они переменили положение, еще более сладостное, она попросила его. - Замри.

- Остановись, мгновенье! Ты прекрасно? - он продолжал обнимать ее нежное, словно ускользающее, тело, плоть сладострастия и любви.

- Еще все впереди! И счастье, и любовь...

- А здесь, - он снова приступил, подмяв ее под себя, и тут она с вскриками изошла, - а здесь лишь муки Эроса.

- Уходишь?

- Так хорошо, что это я должна пережить одна.

Накинув на себя платье, у двери она обернулась:

- Мы встретимся еще?

- Если хочешь.

- Признаться, у меня опыта мало, не то, что у Ларисы, которая глаз на тебя положила, а Марина решила, что я больше тебе подхожу. Отступать мне было некуда, и я вошла к тебе.

- Молодец!

- Я буду рада с тобой встретиться, даже если ничего лучше, как сейчас, не получится.

- Чудесно. Откровенно говоря, я не надеялся на такое приключение, принимая предложение Вадима. Ты хороша, гораздо лучше, чем Лариса.

- Она же красавица.

- Это ты красавица.

- Как?! Иногда я так выгляжу, что мне страшно на себя посмотреть.

- Эта мука и рождает твою красоту и грацию.

- Грацию?! Я такая неловкая.

- Эта твоя женственность, в которой ты не отдаешь отчета. А Лариса играет ею намеренно, с расчетом.

- Похоже, ты знаешь ее хорошо.

- Да, у нее был роман с Олегом Соловьевым...

- Роман?!

- На словах, как у Чехова с Ликой Мизиновой.

Полина снова подошла к нему и присела:

- Расскажи.

- Рассказывать тут нечего. Они редко и случайно виделись, бывало, созванивались, а в это время разыгрывались ее романы с ее карьерой в сфере шоу-бизнеса.

- Обо всем этом понаслышке я знаю. Марина думает, что Олег Соловьев был влюблен в нее, но она так и не ответила на его чувство.

- Эта версия явно Ларисы, а я знаю точно, что это Олег не отозвался на ее влюбленность и нешуточное увлечение, хотя бы потому, что примерно в это время он женился по любви. Конечно, Лариса в то время была очень хороша собой, юна и чиста, но Олег догадывался, какой она станет, и поостерегся променять шило на мыло. И оказался прав. Кроме всего прочего, его жена, скромная служащая банка, с началом перемен сделалась вдруг весьма состоятельной женщиной. Но историю Олега мы еще услышим, наверное.

- Наверное, - рассмеялась Полина. - Меня клонит в сон. Как не хочется от тебя уходить. Но и оставаться - это нахальство, не правда ли? Да уже утро. А мне надо вернуться в город, - она поцеловала его, отошла и обернулась у двери. - Пора пробудиться от сна в летнюю ночь. - Полина ушла.

Алексей Князев улегся, весьма довольный нежданным приключением, и тут зазвонил его мобильник.

- Алеша, это я. Тебя нет дома. Где ты? - звонила Елена.

Это было похоже на сон, как нередко бывало с ним, он продолжал с нею общение, кроме речей и снов, и сексуальное. Он жил в комнате, в которой она выросла, и остались ее вещи и книги. Ее мать давно умерла. Елена словно продолжала здесь жить, а только в отъезде. Ее образ постоянно проступал, как в воспоминаниях, что естественно, и словно наяву. Принимая ванну, он призывал ее, и она была здесь, где-то поблизости, со всеми ее жестами рук, движений пальцев, показательными по отношению к ее словам, то есть чувствам и мыслям, что она выражала как-то особенно, и теперь он понимал, что это грация, присущая ей, ее телу, всем изгибам, всем ее движениям - и ног, и особенно рук.

Дело доходило до галлюцинаций: он слышал, как открывали дверь в квартиру, узнавая, что это Елена, как открывали дверь в комнату, - и тишина, оглянется, никого. При всем при том он то и дело влюблялся, но на работе не шел дальше взглядов, и девушки, заинтригованные, вспыхивали, а он опускал глаза и уходил в сторону, и те думали, что ошиблись, нередко вопросительно поглядывая на него.

Словом, серьезных романов он избегал, случайных связей тем более, и тут, словно почувствовав его одиночество, с тем он явно помолодел, стали на него заглядываться девушки, вчерашние подростки с дома, на которых он не обращал внимания, но они, входя в возраст, стали возникать, то одна, то другая, чуть ли не требуя к себе внимания, здороваясь и заглядывая в глаза. Среди них вскоре он обратил внимание на одну...

Она росла в квартире на первом этаже с окнами во двор, она его знала, как знала Елену, он, конечно, встречал ее, и вот однажды, когда он спускался по лестнице, дверь внизу открылась, и на площадке показалась тонкая девушка с хорошеньким личиком, одетая со всеми изысками моды и удивительно изящно, - она, делая шаги к выходу, оглянулась наверх, глаза ее просияли нежным вниманием и смехом. Он словно впервые увидел ее, да и она, верно, понимала, что это час торжества ее юности и расцветшей красоты.

Девушка не вышла, а остановилась, словно уступая дорогу, но и он остановился, уступая ей дорогу. Он молча посмотрел на нее, отмечая ее новый облик, никак не выказывая своего тайного внимания и восторга. Но девушка, очевидно, почувствовала его тайное волнение и с просиявшей улыбкой поздоровалась. И они пошли со двора вместе. Оказалось, она переехала и забегала к матери.

- Вышли замуж?!- невольно воскликнул он.

- А что? - рассмеялась она, высокая ростом, чуть ли на голову его выше, склоняя голову к нему. - Я ведь уже не школьница, а студентка. Правда, мое замужество - это так. Еще неизвестно, получится ли у нас семья. Ведь он тоже студент. Легкомысленный мы народ.

- Хотел бы я быть на месте вашего студента, - пробормотал Алексей Князев. Девушка восхитительно улыбнулась, точно готовая приласкать его. Он откуда-то знал ее имя: Варя, - во дворе одно время оно часто звучало, подружки звали.

У метро они расстались. Варя посматривала на него вопросительно, возможно, хотела спросить о Елене, но так и не спросила. Возможно, этот вопрос ее занимал, и он не очень удивился, когда однажды к нему позвонили, и на площадке он увидел Варю.

- Простите, Алеша, - рассмеялась Варя. - У нас никого, а я ключи не взяла.

- Обождите у меня, - он привел гостью в комнату, которую она внимательно осмотрела.

- Не хотите чаю?

- Нет. Немножко вина я бы выпила. Ничего, если я закурю?

- Не следует. Не следует вам курить. Вы и так исключительно хороши собой и сексуальны.

- И вина не следует, Алеша? - не без усмешки произнесла Варя.

- Вино есть, - и открыл бар.

Взяв бокал, Варя улыбнулась по- детски:

- Не удивляйтесь, что вас я зову Алеша. Я так привыкла говорить о вас с подружками. Вы пользовались у нас, девчонок, успехом. Мы следили за вашим романом с Еленой. Вы развелись?

- Мы как-то об разводе не подумали.

- Но Елена ушла к другому мужчине?

- Да. Вы все знаете.

Они пили вино. Варя слегка опьянела и сделалась восхитительно прелестна. Он не удержался от соблазна обнять ее и целовать, и целовать, потому что она все увертывалась, виясь в его объятьях с пленительным сладострастием. Она осталась у него до утра, в восторге от мысли, что никому в голову не придет, где она.

- А муж?

- Какой он муж? Небось, рад, что меня нет и что-нибудь выкинул в том же роде, что и я.

Воспользовавшись случаем, он со знанием дела ласкал и любил юную, нетерпеливо страстную женщину, усмиряя и погружая в сладостную истому любви.

- Как это ты делаешь? - спрашивала Варя с нежной ласковостью в голосе..

Он делал то же, что ее студент, который скорее забывал о ней, весь захваченный нетерпением юности, а он именно ею и наслаждался, ее юностью, вместе с тем возникал образ Елены, воплощение женственности и красоты во всей ее интимной индивидуальности. Казалось, она следит за ним, и если ее присутствие он воспринимал, как благо, то теперь - за укор, как у Пушкина в незаконченном отрывке:

- Вы все еще любите Елену? - спросила Варя.

- Почему ты так решила?

- Вы же не скажете, что влюблены в меня. А ласкали и любили - мне на зависть.

- Как ты сказала?

- Что для меня всего лишь секс, для вас - любовь...

- Полюбишь и ты.

Девушка с чуткостью юности угадала его состояние и вообще его положение.

Елена довольно скоро не поладила с ее новым мужем и теперь всецело была занята работой, да больше в Москве. У нее там была квартира от компании. Время от времени Елена звонила, обыкновенно ночью, и они часами разговаривали - за счет компании, смеялась она. Однажды Елена сказала:

- Будешь в Москве, найди меня!

Прошел год, прежде чем представился для него резонный случай приехать в Москву. Они встретились - и все у них пошло по новому кругу спирали, со свиданиями в Москве и в Питере, где она выкупила две комнаты у соседей, и теперь прежняя коммуналка принадлежала им, где он занимался ремонтом спустя рукава.

Но звонок от Елены был. Или сон продолжается?

- А ты где?

- Я звоню из Москвы. Я возвращаюсь в Питер насовсем. Ты примешь меня... насовсем? - это был для них риторический вопрос. - Буду ровно через неделю. Ты так мне не сказал: ты где?

- Расскажу, когда приедешь. Это будет нечто вроде бесед о любви, какие мы ведем с тобой с нашей первой встречи. Даже в разлуке. Я был невеждой, а теперь, ты знаешь, я знаток любви, как Сократ.

- Ну так и я теперь знаток любви. Мы выработали наше счастье. Ты знаешь, это слова Анны Керн. И мои.

Студенческий монастырь на Васильевском острове

Под утро пошел дождь, и, воспользовавшись этим, в доме все спали, кроме тех, кому надо было вернуться в город. Уехал и Вадим по делам, увезя кстати Полину. Марина, провожая их, пригрозила им пальцем, впрочем, скорее для мужа, а у Полины спросила: «Как Алеша?», но та лишь молча взглянула на подругу и чуть покачала головой, мол, не нужно об этом говорить, при этом в ее глазах блеснули огоньки.

Около десяти к чаю в веранде вышли, кроме хозяйки, Анастасия и Виталий Ивик, который все норовил заговорить с нею о ясновидении, позже Сергей Дроздов, Алексей Князев... Затем появились Наталья и Вера с Катей, все наводили марафет, а последние прямо льнули друг к другу, не скрывая своих особых отношений. Наталья и Марина переглянулись, для них было новостью вдруг обнаружить лесбиянок среди одноклассниц.

Стало проясниваться, и вскоре выглянуло солнце, и всех потянуло на прогулку, а беседы начинать без Вадима - никто не брал инициативу на себя.

Марина приставила к уху мобильник.

- Владимир Иванович!

Звонил дядя Володя, который жил в университетском городке и где-то здесь неподалеку имел огород. Он возвращался из леса и решил заглянуть к ним. Марина, конечно, пригласила его, как всегда, радостно, хотя и смутилась слегка про себя. Как вести беседы о любви при дяде?

В это время она среди подруг находилась на лужайке неподалеку от ворот. Там показался черноволосый с сильной проседью и с такой же черной бородкой - не скажешь - старик, а высокий мужчина, стройный, с легким шагом, широкоплечий, как атлет.

- Это наш сосед. Я знаю его с детства и зову дядя. Хороший приятель моего отца. Это он нашел это место с полузаброшенным домом. Папа купил его, построили здесь дачу, а дом, настоящий дом, по тем временам нельзя было строить.

- С приходом новых времен вы возвели коттедж!

Владимир Иванович, помахав издали Марине, прошел к калитке в сторону лугов и моря. Очевидно, он не хотел вступать в контакт с ее гостями.

- Старик, а походка - какая легкость и сила, будто в бег сейчас пустится, - проговорила Наталья, вообще жадная до мужчин, но больше платонически

- Он был атлет еще со школы, и бегун, и пловец, и тяжелоатлет, а школу кончил с золотой медалью. Он приехал с Украины, учился на химическом факультета Университета, сразу аспирантура, ушел весь в науку, ну и преподаванием занимался, профессор, и вдруг, когда начался развал, остался ни с чем. То есть еще читает лекции. Его жена все болела, относительно недавно умерла. Дети выросли. Остался один бобылем, говорит, не теряя шутливой веселости хохла. Его фамилия Сергеенко. Надо накормить его чем-нибудь повкуснее, - и Марина, а взялись ей помочь подруги, ушла с ними в дом.

Показался Алексей.

- Я пойду на берег, - сказал он.

Марина с благодарностью кивнула ему, кстати, займет дядю.

Когда Алексей спустился вниз по довольно крутому склону к лугу, где погулять всегда приятно, словно это уголок детства, мужчина с явными приметами некогда прекрасного атлетического сложения выходил из пруда со свежей дождевой водой. Заметив удивление молодого человека, он весело рассмеялся. Мельком они и раньше виделись.

Алексей попробовал воду рукой: холодна, как в колодце. Владимир Иванович сделал пробежку туда и сюда и оделся.

- Владимир Иванович, я думаю, мы с вами знакомы, - сказал Алексей.

- Да, в гостях у Олениных я вас встречал. Не купались? Чем вы тут занимаетесь? И в лес не ходите, и огорода нет.

- Разговорами, - рассмеялся Алексей. - И не совсем пустыми, на этот раз.

- Надо же. Впрочем, серьезных разговоров я с некоторых пор не люблю. Бесполезно. Заговорили, задурили страну до распада! Как девку, которую затем бросили на панель. Или выпустили на подиум? - в сердцах бросив, вдруг рассмеялся Сергеенко.

- Да, - согласился Алексей. - Это как чума. И вот мы собрались за городом, как дамы и молодые люди у Боккаччо в «Декамероне» и ведем беседы о любви.

Владимир Иванович не рассмеялся, по своему обыкновению, а заинтересованно взглянул на молодого человека, вспыхивая жемчужной голубизной глаз.

- А Вадим, небось, все записывает, - снова рассмеялся он. - Что это он замыслил?

- Тема наших бесед та же, какая обычно всплывает на встречах одноклассников и однокурсников, потаенные любовные истории, словом, секс в СССР.

Владимир Иванович превесело и лукаво рассмеялся.

- Секс, которого не было, или который все-таки был?!

- Еще какой! Мука и радость нашей жизни.

- Отлично, молодой человек.

- Алексей Князев, - представился он.

- Имя-отечество мои как старика вы знаете. Сергеенко, - протягивая руку, он рассмеялся.

- В таком случае, вы, может быть, присоединитесь к нам? Нас было пять однокурсников и семь одноклассниц Марины. Почти все уехали, нас мало осталось.

- А Вадим?

- Он собирался к вечеру вернуться.

- Хорошо. Он будет грызть себе ногти, если пропустит мои истории.

- Чудесно!

После ужина, к которому приехал Вадим, а затем еще кто-то, Владимир Иванович, который чрезвычайно понравился молодым женщинам, они не хотели верить, что ему за шестьдесят, в гостиной повел речь на тему, по нынешним временам весьма банальную, что творится в студенческих общежитиях, особенно в праздники. А во времена его юности?

Владимир Иванович сходил домой и, переодевшись, оказался в вещах, в каких и молодежь не прочь щеголять, простых и вместе с тем исполненных благородства по расцветке и фасону. Он заговорил с привычкой лектора вести беседу:

- А во времена моей юности студенческое общежитие по своим порядкам напоминало уж точно монастырь, правда, предназначенный для совместного проживания монахов и монахинь, еще молодых и юных. Как так получилось, я не знаю. Возможно, сработали идеи равенства полов, свободы, да и проживание было практически бесплатно, как в Эдеме. Достаточно было завести охранителей в виде сонма ангелов, то бишь коменданта, вахтеров, хозяек белья и уборщиц исключительно из воинственных бабок и молодых женщин, включая коменданта, а в помощь им как идейных блюстителей порядка и нравственности Студенческий Совет общежития под эгидой Комитета Комсомола факультета. Посторонних в общежитие не пускали, в любой момент мог замаячить фигура милиционера; гостей пускали по удостоверениям личности лишь до определенного часа. После одиннадцати все запиралось, никакой музыки, никакого хождения. Лишь некий едва различимый шум присутствия множества молодых и юных сердец, что нарастает в праздники до взрыва и вспышек, как фейерверк.

А если тебя пронизывают тоска и томление и не заснуть, то кажется, что все общежитие этаж за этажом гудит, как лес весной, и слышно, как разносится трель и щелканье курских соловьев.

Я все вижу, как сейчас, в одной из комнат с двумя окнами, с пятью кроватями, а стол посередине, ближе к двери, и тут же два шкафа, они выдвинуты от стены, и там как бы утаенная кровать, которую занимает, разумеется, та из девушек, что там верховодит, но и она же больше всех томится, постоянно пребывая в поисках какого-нибудь исхода.

В то время пронеслись слухи, как одну девушку из нашего курса - она и выделялась по виду и нраву, как Манон, - уличили в грехопадении; по наблюдениям соглядатаев или доносу, выяснилось, что она запиралась в комнате, добро бы, с одним студентом, нет, то с одним, то с другим, а это уже даже не любовь, а похуже... Было учинено расследование, а вели его комендант и члены Студсовета отдельно, и обнародованы были, разумеется, через сарафанье радио, две версии прямо противоположного содержания...

Манон не выселили, это же ЧП и пятно на общежитие, в конечном счете, прозвучали слова «взять на поруки» и т.п., а на самом деле воспользовались ее опытом, но все же позже, поскольку она запустила занятия, ее исключили из Университета, изгнали из Эдема...

Но именно эта история нашей Манон и ее поклонников, с расследованием, возбудила у юношей и девушек и смех, и гнев, и беспокойство, и мечты, и вожделения - всю гамму чувств и треволнений, когда мы близко соприкасаемся с тайнами, столь сокровенными, как любовь и секс. Девушки из комнаты 423 и призадумались: как же быть? Самые заветные помыслы и желания надо оставить и вести себя, как монахини?

- Ну, что значит запирались? Может, всего лишь целовались?

- То с одним, то с другим?

- Целоваться можно то с одним, то с другим, если тебя окружают поклонники, а затем уж сделать выбор, кто из них больше люб.

- Если так рассуждать, должно пойти дальше, чтобы окончательно убедиться, кто больше люб.

Но позже все уже знали, что было, и передавали из уст в уста.

- Один влюбился в нее, а поскольку она с ним охотно танцевала по субботам на лестничной площадке и позволяла себя тискать и целовать в уединенных углах, то он пожелал большего, а ей самой этого хотелось не меньше, вот они стали запираться днем, пропуская лекции, - это сразу уборщицы заметили, но не стали бы доносить, любовь, понятно и простительно, но она стала запираться и с его другом, это уже не любовь, а нечто похуже...

- А они, знаете, какое давали объяснение? Она влюбилась в Валентина и сама обольстила его, а в нее был влюблен его друг Саша, как выяснилось, и очень страдал, намеревался даже броситься с Тучкова моста, и она, чтобы утешить, приняла и его...

- Боже! Ну, о чем мы говорим?

- Мы говорим о сексе, если воспользоваться для простоты, модным словечком.

- Секс? Что это такое?

- От слова сексуальность.

- Сексопильность.

- Сексуальное, сексопильное... Это свойство, присущее прежде всего нам, женщинам. Этим мы и нравимся мужчинам.

- А в мужчинах что нам нравится?

- Это же самое.

- Мы говорим о сексе. О любви я не стану ни с кем говорить, кроме любимого.

- Найди его.

- Я не очень на этот счет беспокоюсь: найдется сам.

- Хорошо, ты веришь. Я - нет. На меня никто не обращает внимания как на женщину.

- А ты женщина? Нет, не скромничай. Я заметила, с тобой мальчики охотно заговаривают.

- Ну, это же чисто по-товарищески.

- Сначала товарищ, - мы же все товарищи, ведь так, затем друг, затем, ой, и возлюбленная!

- Не лучше ли невеста и жена?

- С этим успеется. Я бы, пока свободна, ну, так, для пробы, чтобы затем, выйдя замуж, не глядеть по сторонам и все чего-то ждать, как сейчас.

- Всему свое время. Это правильно.

- Однако время наше уходит. Мы уже не первокурсники, когда только оглядывались вокруг, всего боясь, даже собственных желаний до стыда.

- Но это и хорошо. Я думаю, тут наша женская прелесть проступает как бы втайне и манит взоры.

- Женская прелесть - в жажде любви?

- Женская прелесть - сама любовь, ее проявление в нас.

- Но у кого она есть, у кого нет.

- У всех у нас она есть. Природа наша такая. Мы рождены...

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

- Мы явились на свет для любви.

- Если говорить о природе, мы рождены для продолжения рода человеческого.

- Это потом. Прежде всего надо повеселиться всласть с кем следует. Соблазн, наслаждение - разве не в этом наша женская суть? А потом как вознаграждение...

- Муки деторождения.

- Дети.

- Ну, пока мы сами ведем себя, как дети.

Как только начинаются такие разговоры, как ночь, вновь и вновь они возникают.

- У нас здесь строго. Порядки, как в монастыре.

- Откуда ты знаешь о порядках в монастыре? Небось, из «Декамерона» Джованни Боккаччо?

- Слыхала я о «Декамероне». Но разве там о монастырях?

- Нет, о монахинях, которые развлекаются с садовником.

- С садовником?

- Глухонемым садовником. Другого мужчину в женский монастырь не пустили бы.

- Нет, он только прикинулся глухонемым, чтобы ублажать монахинь без слов.

- Без слов?

- Есть дела, когда и слова не нужны.

- Дела? Это вы о любви? Как без слов о любви?

- Мы говорим о кознях дьявола.

- Нет, о кознях Эрота, который у христиан выдает себя за ангела-малолетку.

- Какие вы тут все продвинутые. А ведь вчерашние школьницы...

- Хорошо учились, из самых примерных...

- Примерные пионерки и комсомолки, хочешь сказать?

- Но нас же учили всему, и анатомии, и физиологии, и биологии, не говоря о поэзии, всей человеческой премудрости. Кто как, я училась любви еще с детского сада. А песни? Мы только и пели о любви, как соловьи.

- В самом деле! Я согласна. Но это же платоническая любовь?

- Всему свое время.

- А в нашем возрасте мы можем покуситься на нечто большее?

- В чем дело? Влюбляйся и люби.

Все эти разговоры ведутся - и за книгами, и за вечерним чаепитием, с уходом кого-то, может быть, на свидание, с возвращением кого-то откуда-то - с кино, с гостей, из театра, с сопутствующими рассказами, - и когда девушки, готовясь ко сну, заняты собой у зеркала, едва одетые и даже голые на миг, чтобы сменить белье или надеть ночную сорочку, - диалоги идут в разбивку - со сменой занятий и времени, в разных углах, или крупным планом две девушки, будто они переговариваются одни, потом вдруг вся комната и другие парочки...Но я для краткости веду рассказ в общем плане, даже не называя имен девушек и не описывая их внешности, да ведь, - улыбнулся Владимир Иванович, - у них же ваши имена и ваши внешности, пусть они одевались проще, в вековечные платья, юбки и кофточки, не знаю, как они этого достигали, всегда, как новенькие, всегда празднично нарядные.

- Легко сказать. «Никаких свиданий! Здесь вам не бордель!»

- Но и не монастырь!

- Мы сами, примерные девочки, наше общежитие превращаем в монастырь.

- А наших мальчиков в монахов, ущемляющих плоть бдениями над книгами, жизнью впроголодь, спортом, разгрузкой вагонов по ночам, - и это в лучшие годы!

- А Мария Лескова гуляет в свое полное удовольствие. Даже нависшая угроза выселения ей нипочем.

- Это она так держится - с парнями запанибрата.

- Мы все так держимся. Ведь мы еще и однокурсники.

- Все свои? Вот этим она пользуется, а мы нет.

- Ну, что ты хочешь сказать?

- Найти глухонемого и устроиться с ним в шалаше?

- Такую возможность упустили в осенних работах в колхозе! Только собирали картошку за трактором, а в ночь спали вповалку в заброшенном сельском клубе целомудренно, как дети.

- Говорили о чем угодно, только не о любви.

- С мальчиками мы просты и невинны, как и они сами. Так привыкли в школе.

- То-то и оно. А на Западе, говорят, сексуальная революция разразилась.

- Эх! Так и студенческие годы пройдут, не успеем оглянуться. А уедем по направлению куда-нибудь на край света - пиши, и молодость пропала зря.

- А что если нам переговорить с Лесковой?

- О чем?

- Как это она умудрилась сегодня с одинм, завтра с другим, и всем веселая забава?

Разговоры приобретают постепенно остроту.

- Это не нормально!

- Что?

- Живут бок о бок юноши и девушки, и никто не помышляет о любви. Все учатся.

- Почему не помышляют? Я так только об этом и думаю, да и мальчики тоже. Я по их взглядам это вижу и чувствую всем своим существом.

- И я - всеми фибрами души. Волнительно до жути.

- Боже! Мы же не в монастыре. Почему на ночь нам не приглашать кого-нибудь, кто нам по сердцу?

- Одного - на всех?

- Лучше одного, иначе что это будет?

- Лучше одного, конечно, так легче сохранить тайну.

- А он справится сразу с пятью?

- Мы по очереди.

- Правильно! А то напугаем до смерти.

- По очереди - и все втайне.

- Надо, чтоб для него все было втайне.

- Мы с ним инкогнито?! Здорово! Еще лучше.

- Ну, у кого есть на примете подходящая кандидатура?

- Хочешь сказать, фигура?

- Конечно, нам выбирать. Я думаю, лучше всего малоприметный юноша, но ладный по стати.

- Есть такой!

И дело затевается. Юношу то одна на факультете обхаживает, то другая вместе возвращается в общежитие, то третья зовет его помочь утюг починить, усаживают пить чай, все примечают, и как одна из них явно приглянулась, она-то и затевает роман, не забывая о подругах, и тот, догадавшись о явном сговоре, не в обиде, он вскоре подключает к девичьему сговору мальчишеский, - постепенно и у девушек, и у юношей обнаруживаются предпочтения, поспевает Новый год, и на праздниках все они - пять пар - веселятся до упаду и укладываются спать.

В гостиной все смеются, впрочем, не совсем уверенные, это быль или сказка. Раздаются голоса:

- А это было на самом деле?

- А что значит: «веселятся до упаду и укладываются спать»?

- А как встречают Новый год? А тут пять пар сговорились поначалу переспать инкогнито, а пока шли совещания и переговоры обнаружились предпочтения, а на балу - объяснения в любви, вот и вышла свадебная ночь! Что с того, что пять пар в одной комнате? Это были влюбленные пары, занятые всецело друг с другом в бездне звезд! Они летели на крыльях любви во Вселенной!

- Это какие годы?

- Конец 50-х - начало 60-х XX века.

- Романтика.

- В ту новогоднюю ночь и история нашей Манон имела довольно неожиданную развязку, - заметил Владимир Иванович, возбудив вновь интерес у слушателей. - Валентин, который первый взялся за Марию Лескову и уступивший ее приятелю, в нее влюбленного, чтобы отверзвить его, мол, это Манон, то есть предавший ее, когда уже эта история разгласилась, чтобы скандал и расследование замять, поглядывает (это же ловелас) на коменданта таким манером и заговаривает с нею с таким пиететом, что она, молодая мать, красивая, считающая себя весьма опытной в любви, как становится ясно из ее же выражений и мыслей, прошедшая, так сказать, сквозь огонь, воду и медные трубы, но, выйдя замуж, остепенилась, она попадает под обаяние Валентина, а в это время он влюбляется в одну девушку из старших курсов, настоящую красавицу, и за ними все наблюдают ревниво, поскольку он такой-сякой главный предмет мечтаний и грез девушек... Лескову он бросил уже - по благовидной причине, от нее отстал и влюбленный в нее юноша...

Но тут выясняется, что ловелас-то взялся соблазнить красавицу, к которой даже влюбленные в нее не осмеливались подойти, слыла она неприступной, - на пари, - и в это-то время идет подготовка к балу и будет бал в клубе завода поблизости... И действие выносится даже на улицу, под открытое небо с настоящим снегопадом...

Между тем Валентин и красавица по всему объяснились, то есть она влюбилась в него, и он выиграл пари, вплоть до того, что будет свидание, на которое приглашены круг участников заговора или розыгрыша, как на свадьбу, - и вот явится девушка в короне королевы красоты, на нее накидывают фату, и ловелас как честный малый отступает, но девушка, прознавшая обо всем раньше, предупрежденная Лесковой и комендантом, настаивает на своей любви и готовности провести с ним одну ночь, в чем, конечно, Валентин не может отказать, и они уединяются в глубине бельевой, а на площадке коридора накрыт стол...

Здесь веселье через край, музыка и танцы, с объяснениями и с новыми влюбленностями, здесь появляется красавица во всем сиянии ее жгучей красоты брюнетки...

А где ловелас? Он воюет с комендантом... В разгар любовных схваток свет, и Валентин посрамлен, в его объятиях оказалась, как ожидали, после появления красавицы, не комендант, а Манон, которая подменила ту, по сговору, когда та получила сполна, подменив красавицу...

У красавицы объявляется жених, они после разлада из-за настойчивых ухаживаний ловеласа, сейчас и объяснились, и она уводит его в бельевую, объявив всем, или это комендант объявит, что это свадебная ночь, за что и выпивают все... Он аспирант, тут и живет, а теперь им выделят комнату для семейной жизни...

В гостиной оживление, а в глазах Натальи прямо восхищение, что не остается незамеченным, и Владимир Иванович взглядывает на нее так, что девушка вся вспыхивает, еще недавно стройная и тонкая, как тростник, вышедшая замуж за краснодеревщика, поступившая наконец в Университет, на философский факультет, правда, на вечернее отделение, она развелась с мужем, а теперь жила одна у матери и стала полнеть, сделалась весьма представительной и цветущей на вид, но со всякими проблемами со здоровьем как в физическом, так и психологическом смысле... Всегда привлекавшая внимание мужчин, она была весьма привередлива, а тут нате - влюбилась, как девочка, да в кого - в старика?!

Поначалу это была игра для нее, в полном соответствии с атмосферой, установившейся в загородном доме Олениных, игра, в которой вездесущая Марина подыгрывала и ей, и дяде, а он, когда дело доходит до объяснений и ожидания ласки, со смущением признается, что он не может...

- Почему?

- Вероятно, я любил и свое отлюбил. Ни о чем не жалею.

- А мне жалко - и моей и вашей уходящей жизни. Я влюбилась в вас, видите?

- Вижу, и очень благодарен тебе.

- Значит, приласкать-то меня можете? Ведь есть тысячу способов выражать любовь и ласку, даже и секс.

- Правда. Но потом, когда вы, разгоревшись от ласки и желания, увидите мое бессилие перед завершающим, вполне животным актом, вы молоды, вам это необходимо, вы испытаете одну досаду и с презрением отвернетесь от меня.

- Нет, не отвернусь. Это же как если бы вы были больны.

- Да, видимо, я болен, я у предела жизни, хотя практически здоров, и, верно, еще немало проживу.

- Вот видите! Нет у вас никаких причин отказывать мне если не в любви, то в ласке и нежности.

- Вы правы, но, боюсь, вы меня всего лишь разыгрываете. Да вместе со всей вашей молодой компанией. А это уже для меня не смешно.

- Мы все здесь уже далеко не молоды. Практически и мы уже у пределов жизни и счастья. Моя нежданная влюбленность в вас - это уже громадное для меня счастье, какого я не знала, играя в каком-то трансе в любовь и замужество, как однажды очнулась, какая это малость и скука.

- Так, вы меня не разыгрываете? Честно? Честное пионерское? - он глянул на нее своими голубыми глазами, проникающими в самое сердце.

Она кивнула, еще раз кивнула и, протягивая к нему обе руки, заплакала от волнения. Он поцеловал ей руки и ушел, поскольку послышались голоса. Наталья смахнула слезы, приосанилась, лицо ее, необыкновенно похорошевшее, зарумянилось, глаза сияли.

Марина сразу заметила перемену в Наталье. Под вечер, собираясь уйти домой, Владимир Иванович улучил момент и распрощался с Натальей как-то странно:

- Ну вот, объяснились. Теперь мне пора вернуться восвояси. Или броситься в море. Да ведь найдут тело... А это безобразие.

- Надеюсь, вы шутите, - на ее глазах снова показались слезы.

И тогда он принял решение.

- Вы не собираетесь домой? Я провожу вас до электрички.

Она поняла его.

- Да, мне пора. Мне надо сегодня вернуться, - и, прощаясь с теми, кто попадался им на пути в доме и во дворе, они ушли.

В коттедже зашел разговор о профессоре.

- Так, это он рассказывал о себе?

- Не думаю. Со слов отца я знаю, - сказала Марина, - веселый балагур-хохол учился с увлечением, не то, что его товарищи, включая и моего отца, к экзаменам старательно готовил шпаргалки, хотя ими обычно не пользовался, а отдавал товарищам, получив запросто и неизменно «отлично». И самое удивительное, в отличие от товарищей, все химики, постоянно читал и даже перечитывал классику, которую еще недавно изучал в школе.

И вдруг однажды, встретившись на площадке лестницы с одной девушкой, ничем особо непримечательной, он перебросился с нею какими-то словами, да они были едва знакомы, она была из младших курсов, а он уже аспирант, - как глянули друг на друга, у него точно закружилась голова, и у нее тоже, как призналась чуть позже, - это и называется, наверное, любовь с первого взгляда.

Они вскоре поженились, им выделили комнату, и еще долго они жили в студенческом монастыре на Васильевском острове, пока не получили квартиру, не знаю, сразу ли в университетском городке здесь в Петергофе, куда перевели и химический факультет. И жили счастливо - до смерти его жены, лет десять тому назад.

Успешные женщины

Вадим, на глазах у которого Олег и Лариса разыгрывали шутливый роман много лет, наконец, решил разобраться, что же это было между ними. На эту тему он заговорил с Мариной, когда они уединились в спальне; она лежала на постели поперек, совершенно готовая принять его, колени согнуты и разведены, а он, целуя ее в груди, в живот и все ниже, опустился на четверенки...

- Ничего не было, - утверждала Марина. - А то бы я знала... У Ларисы все ее страсти на устах...

- Как в ее телодвижениях, позах и жестах? Она как танцовщица в жизни. Айседора Дункан босиком...

- А Лариса - нагишом. Скорей же, не медли. Все же любимся средь бела дня, и в доме гости.

Но он все еще был не совсем готов и тогда он помог себе рукой, и все пошло, как надо, и они задвигались по полю постели, рискуя выпасть наземь. В эти дни они так часто трахались, возбуждаясь от бесед о любви, что сессии теперь становились все продолжительнее, что больше нравилось Марине, тем более что она пришла к выводу, что принадлежит к тем женщинам, у которых оргазм происходит не один раз, в итоге, а чаще, но понемножку, и для нее была важна продолжительность акта - для полноты оргазма.

В первые годы они мало что знали о сексе, увлекаясь нетерпением любви и страсти, что тоже было упоительно хорошо, тем более что Вадим, еще полный свежих сил от юности, норовил тут же все начать сначала, однажды дело дошло до шести заходов, но это был рекорд, к которому они как-то больше не стремились, все-таки не любовники, что всегда ненадолго, а муж и жена, которым лучше соблюдать меру, хотя бы чтобы не надоесть, когда впереди вся жизнь.

Потом Марина стала замечать, что в любовной схватке Вадим спешит и получает больше, чем она, и одно время даже думала, что у нее дело не доходит до оргазма, поскольку он торопится закончить, в этом для него венец счастья. Чем скорее, тем больше. А для нее - чем длительнее, тем полнее. Но к полноценным опытам в этом смысле они приступили сознательно лишь тогда, когда с решением родить отпали всякие предосторожности и сомнения, особенно резина с неуместным по-русски названием презерватив, нечто вроде презренной резервации для носителей жизни сперматозоидов, и они словно впервые вступили в живое соприкосновение между собою в таинствах любви, превратившись из любовников в мужа и жену.

Лариса с первого знакомства заинтересовалась Олегом Соловьевым, который и аспирантом жил в общежитии, не был женат, они нет-нет встречались у Олениных, и, казалось, он влюблен, и она, загоревшись, буквально бросилась ему на шею, но без всяких серьезных мыслей, что ей философ, а мужчина хоть куда, но именно эта ситуация ему, естественно, не понравилась, и он спустил ее на землю. Ведь он догадывался, что девушка вся в поисках успеха затевает романы направо и налево ради карьеры, а он что может ей предложить? Любовь?

- Любовь? Это я вам предлагаю мою любовь.

- Это слишком дорогое удовольствие для полунищего аспиранта.

- Это что же? Вы меня принимаете за шлюху?

- Да, безобразие: как неловко я выразился! Ради всех богов, простите!

- Вы просто смеетесь надо мной.

- Смеяться над вами, когда вы сама красота и прелесть?

Так, на любовь свою Лариса встречала у Олега лишь насмешки, что окончательно выяснится только сейчас, когда она вроде бы всего достигла, а он, женившись, вдруг сделался богат через жену, преуспевшей как банковский служащий...

Он не ответил на ее чувство, бросив ее тем самым на произвол судьбы, а теперь - вроде бы все хорошо, но что-то безвозвратно утрачено, - чеховский мотив!

- А какова его история любви с женой? - спросила Марина...

- Он не рассказывает, а лишь отшучивается...

- Что, у него и с женой был шутливый роман?

- Но какие-то существенные в моих глазах факты он проговаривал, полушутя-полусерьезно, я бывал у них с тех пор, как они поженились, как они поселились в новой квартире, купленной родителями его жены, как они купили машину и стали строить дом за городом, словом, жизнь Олега и Анны - для меня открытая книга, и он дал согласие, что я прочту из нее несколько глав.

В гостиной собрались под вечер...

Вадим деловито приступил к рассказу - с ноутбуком на столе:

- Вы знаете, как у нас здесь повелось. Мы ничего не выдумываем, такова идея наших бесед о любви и сексе в СССР, действительные истории однокурсников и одноклассниц, хотя последние еще не решаются здесь выступать. Но и действительные истории невозможны без элементов вымысла и обобщений, я хочу сказать, метафор и символов, поэтому истории каждого из нас, как было с Алешей Князевым, это вместе с тем и наши истории, всего нашего поколения. Также будет подана и история Олега Соловьева, несмотря на весьма скудные с его стороны свидетельства, правдиво в основных жизненных фактах и коллизиях, за которыми рассказчик, по статусу вездесущий, угадывает многое, даже слышит речи и вздохи любви. Уж таков жанр.

- Все-таки не очень выдумывай, ради Бога, - усмехнулся Олег Соловьев.

- Стану я выдумывать, когда в вдохновении вижу картинки, как Анастасия, - Вадим проговорил вполне серьезно, хотя все невольно рассмеялись. - Нашего героя звали...

- Олег, - произнесла Анастасия без улыбки, занимая свое место в башенке.

- Ты не возражаешь, Олег? - справился Вадим.

- Нет, конечно. Олегами, как и Алешами, хоть пруд пруди.

- Да, пруд любви и секса, по нашему предмету, - и Вадим поведал историю Олега Соловьева, как сказано, не буквально, а в поэтическом смысле. - Олег родился на берегах Невы, ребенком его водили гулять в Летний сад, как Евгения Онегина, а потом где только он не жил - по месту службы его отца, военного летчика, как приехал в Ленинград и поступил в наш Университет, поселился в общежитии на Мытнинской набережной. Ведь лучшего места не найти для студенческих лет, не правда ли? Поэтому Олег, видимо, не спешил оттуда съехать, а ведь мог давно найти невесту с квартирой, учился хорошо и был оставлен в аспирантуре...

В это-то время Олег познакомился с Ларисой у нас с Мариной, и они, казалось, как нельзя друг к другу подходят; во всяком случае, в ночь они уходили вместе, свободные, красивые, словно только-только вступают в жизнь, а мы муж и жена, в белые ночи уже не гуляем, а томимся, не уснуть, все кажется, юность далеко, молодость на исходе, а ничего не сделано, не достигнуто в жизни, - тут страна разваливается, и с ощущением катастрофического бега времени страшно бездны Космоса... Это соприкосновение с тайной бытия пугает, как ощущение смерти, и даже ласки любви кажутся всего лишь жалкими уловками не то, что преодолечь смерть, а спрятаться от нее, сунув голову, как страус в песок. Бывают такие ночи, когда предаться любви, кажется, не имеет смысла.

Анна училась на экономическом факультете, то есть там же, где философский, по одному коридору, как было в те времена, и Олег, уже аспирант, изредка видел девушку, стройную, довольно высокую, с тонкими чертами правильного лица, каштановые волосы которой отливали золотом, хороша собой, но не назовешь красавицей, серьезна или чуть грустна. Встречал он ее и на лестнице и невольно наблюдал, как она поднимается или спускается, движения ее были грациозны, ножки в изящных сапожках или туфлях. Во всей ее стройно-женской стати, в шаге, в ее вещах, в правильном профиле ощутимо проступало свойство, что мы привыкли обозначать как привлекательность или даже пленительность, а американцы трезвонят поминутно и навязчиво по отношению к звездам кино - как сексуальность. Она очень сексуальна! Он один из самых сексуальных мужчин!

Внимание аспиранта было замечено. Однажды в столовой девушка, вероятно, раньше увидев его, убрала со своего стола посуду, просто переложила на соседний, явно освобождая для него место.

- Свободно?

- Да, - кивнула девушка без улыбки.

- Вы никого не ждете?

- Нет.

- Спасибо! - поблагодарил Олег Васильевич, усаживаясь за стол со своим подносом.

- Не за что! - вдруг девушка улыбнулась, догадавшись, что он видел, как она очищала стол для него. - Я сделала это инстинктивно. Я с экономического. Приболев, я перешла на вечернее отделение и устроилась на работу в банк. Ныне заканчиваю курс. Я знаю, как вас зовут. А меня - Анна.

Она поднялась, он встал и последовал за нею.

- Анна, коли мы познакомились, позвольте спросить: вы на занятия или домой?

- Домой.

- Можно вас проводить?

- Коли познакомились, это не возбраняется, не правда ли?

- Конечно.

- Только поесть-то вам надо, - и девушка, привлекая внимание всех вокруг, вернулась с ним к столу и уселась.

Затем они отправились пешком прогулки ради в сторону ее дома через Дворцовый мост и по Невскому до Литейного и Жуковского, где она жила с родителями и с братцем. Поскольку по дороге, болтая без умолку, многое узнали друг о друге и даже подружились, Анна пригласила его к себе, уверяя, скорее никого не будет, родители и брат на даче.

Это предопределило, видимо, быстрый ход романа, удивительный для Олега, который не сумел толком воспользоваться даже вниманием нашей Лизы Тепловой, не говоря о Ларисе. Но тут, похоже, очень естественно для себя проявила инициативу молодая девушка из нашего поколения, милые одноклассницы. Анна еще сдавала государственные экзамены и вскоре познакомила с матерью, которая пригласила Олега приехать к ним на дачу при случае.

Олег слегка насмешничал, но Анна не вступала с ним в словопрения, как Лариса, а почти сразу заговорила о замужестве.

- Если мы поженимся, мои родители устроят нам квартиру.

- Постой. Во-первых, у меня нет лишних денег; во-вторых, прежде чем жениться, надо нам хотя бы влюбиться.

- Квартира - это будет мое приданое; а в том, чтобы влюбиться, дело разве встанет? - Анна заглядывала ему в глаза, Олег целовал ее, и в объятиях и ласках они шли навстречу друг к другу, оба желая все большего. - Постой. Еще скажешь, прежде чем отдаться, надо влюбиться.

- Боже! Я влюблен в тебя!

Теперь девушка сопротивлялась и говорила честно:

- Я еще нет.

- Нет?

- Да я люблю тебя! Ты очень мне нравишься. А влюбленность? Я думаю, ты меня расхолаживаешь своим насмешливым тоном.

- Ты любишь меня?

- Это посерьезнее, чем влюбленности.

- Когда же ты успела?

- Не веришь? А говоришь, влюблен! Я ведь давно тебя знаю. Тебя выделяли наши девушки.

- Ну, хорошо! - Олег поднял руки. - Сдаюсь. Выходи за меня замуж.

Анна долго смотрела на него, словно в раздумьи, это победа? Нужна ли ей такая победа? Нет, она не просчитывала, а ожидала сдвига в ее мыслях и чувствах где-то в глубине ее души, или инстинкта.

- Ты что-то сказал?

- Выходи за меня замуж.

- Хоть сейчас.

- Серьезно?

На следующий день они подали заявление в обычный ЗАГС, а не во Дворец бракосочетания, и практически тайно повенчались.

- Я не хочу, чтобы папа закатил банкет на сто персон. Эти деньги нам нужны на квартиру. Кстати, они в отъезде. Я им напишу. К их возвращению мы будем мужем и женой. Сейчас я в отпуске, а выйду из отпуска уже замужней женщиной.

- Это так важно для тебя?

- А как же! Помимо всего, это определенный статус и престиж. Не то, что у прочих девушек, на которых мужчины смотрят так, как будто они ходят на работу развлекаться. Конечно, иные так себя ведут. Но я хочу сделать карьеру, и для этого у меня есть перспективы.

Подав заявление, они купили цветы и шампанское, отметили это событие и улеглись в постель. В любви Анна не новичок, он это сразу отметил, и она не скрывала, не пускаясь в какие-либо объяснения, и это было правильно.

Анна, раздеваясь, - а он лежал уже в постели, - даже изобразила нечто вроде обольщения, как в американских фильмах. Он усмехнулся, она застыдилась и укрылась с головой под покрывало, куда проник и он. Еще какое-то время она вздрагивала от его прикосновений и поцелуев, лежа на спине, - а он с боку в светлом сумраке видел ее обнаженное тело, бело-розовое, как древнегреческие скульпторы окрашивали белоснежный мрамор статуй, только перед ним лежала уже ожившая Галатея Пигмалиона.

И вдруг на ее ладонь упал его пенис, Анна не отдернула руку, а крепко сжала его, он чуть не вскрикнул, она же, словно достигла нужного результата, развела ноги, и он ринулся в бой.

- Это была разведка. Постой! - и она принялась ощупью натягивать на его пенис презерватив. - Прости, милый, необходимая предосторожность. А теперь вперед!

Поднимая ей ноги, он и ринулся в бой.

- Не спеши!

Но он уже кончил и остановился было.

- Продолжай, милый! - Анна принялась его целовать и всячески ласкать.

Разумеется, он мог продолжать, эрекция восстановилась, и тут Анна вскрикнула, с восторгом целуя его. Он мог бы продолжать, но остановился, чтобы затем все возобновить с новой силой, что удалось ему еще и еще, к изумлению и к радости Анны. Впоследствии она говорила, что именно он сделал ее женщиной, она счастлива, что не ошиблась с ним, столь решительно ухватившись за него, инстинкт сработал, инстинкт и вкус.

А опыт, оказывается, она приобрела от шефа, который держал втайне свое увлечение девушкой, которую сам взял к себе в отдел, по просьбе ее отца. Могла ли она ему отказать? Могла, достаточно было сказать отцу. Но он, уже в годах, был женат на молодой женщине, недавно родившей ему сына, и казался более притягательным, чем молодые люди ее возраста, и она подчинилась обстоятельствам и не прогадала: с переманами в банковской сфере ее шеф сделался ее боссом на более высокой должности; свидания были редки, а теперь, когда она заняла весьма важную должность, конечно, благодаря ему, и сделалась у всех на виду, и вовсе прекратились, еще и потому что она вышла замуж, и мог вмешаться муж. Теперь все зависело от нее самой.

Что говорить, вскоре у них была своя квартира в новом доме, машина, и затеяли строить дачу, точнее загородный дом, и все эти приобретения носили ярко выраженную сексуальную ауру, как по поговорке: на новом месте приснись жених невесте, и они открывали новый тур любви и секса, и инициативу проявляла Анна... Одевалась она теперь, как модель, но строже и лучше, блистая красотой и свежестью молодости. Каким-то чудом она сделалась весьма состоятельной женщиной. И хотя Олег успешно подвизался в своей сфере, даже сделался профессором, из водителей и охранников его жены никто не принимал его за нечто, кроме как мужа Анны, по сути, ее любовника.

- И что вам не нравится? - запротестовала Лариса.

- Любовь превратилась в роскошный показательный секс.

- Теперь у меня не жена, а Анна на шее, - рассмеялся Олег Соловьев.

- От судьбы не уйдешь, - заявила с торжеством Лариса.

- А где Князев? Опять не приехал?

- Как, вы не знаете? Елена вернулась к нему.

- Троя разрушена?

- Да не сейчас. Оказывается, она вернулась вскоре, как оставила его, в ужасе, какую глупость сделала, только работала в Москве.

Квартира Князевых в доме у Обводного канала. Алексей и Елена приходят домой вместе и, раздеваясь, не переодеваются, поскольку тут же он ловит момент, и они бросаются под одеяло, или она убегает в ванную, чтобы наскоро принять душ, и прибежать к нему, и они предаются ласкам и любви, продолжая уже начатые беседы о любви вообще, с рассказами ее об одноклассницах и однокурсниках, и о своих взаимоотношениях тоже, нередко пускаясь в философские рассуждения, причем именно она, и он называет Елену Диотимой.

- Теперь мне ясно: секс со всякими ухищрениями доставляет истинное удовольствие, если любишь по-настоящему, иначе это игра, которая быстро надоедает, - Алексей целует ее груди, по-девичьи стройные, а Елена продолжает. - Если он и был влюблен и полюбил меня, видя мою опытность, что я приобрела в любви с тобой, вскоре захотел, чтобы я еще больше изощрялась, делая мне дорогие подарки...

Алексею не очень приятно слушать признания Елены, и он запускает руку по ее животу все ниже, до волосков, и ниже...

- Дай мне закончить... Я не оправдываюсь перед тобой в измене, мы это пережили, ты с тоской, я со стыдом и раскаяньем... Это беседы о любви, во что ты меня вовлек, и здесь наши собственные истории представляют для меня наибольший интерес.

- Хорошо, я слушаю тебя, - Алексей отступил, продолжая водить рукой по ее телу.

- Я не могла не задуматься, куда ведет эта красная дорожка. Если бы я была актрисой или певицей, куда ни шло, в сфере шоу-бизнеса свои законы, правда, в сфере бизнеса тоже, но в семье своей сделаться шлюхой под видом светской дамы? Куда это меня повлечет? Как только встал в моей голове такой вопрос, у меня пропал интерес ко всякого рода манипуляциям, а у него в них весь смысл любви и брака, то есть сугубо сексуальный, и тут-то прояснилось, что нас ничто не связывает, кроме секса, нет любви и не было. Я совершила непростительную ошибку, не говоря о тебе, по отношению к самой себе. Какая дура!

- Будет, будет.

- Когда увлекаешься любовью и сексом до пунктиков, - палец приставляет к виску, - легко впадаешь в дурость, как от наркоты, даже в смысле сигарет, и восходишь на подиум или катишься на панель, и теперь это у нас повсеместно и особенно показательно в СМИ, что из средства пропаганды и воспитания превратили в шоу-бизнес. Бедная молодежь! Какое нынче она получает воспитание... В нас все-таки что-то осталось от советской эпохи.

- Что же это? Наша несвобода?

- Наоборот, милый, наша свобода от всего дурного, что нет-нет проступает в людях.

- Ты говоришь о внутренней свободе личности, и в этом ты права. Ты не Елена, а Диотима.

- А ты мой Сократ, еще молодой, который любил беседовать с гетерами о любви.

- Да, о любви как о стремлении к красоте.

- Это была первая ступень, на которой мы нашли друг друга.

- На второй ступени мы едва не потеряли друг друга.

- Теперь мы на третьей, когда можно познать прекрасное само по себе, высшую красоту? И это всё в любви? Люби меня. Я твоя.

- Только укроемся. А то скажешь, что я запрыгал меж твоих ног, как лягушка.

- А когда это я сказала? - расхохоталась Елена.