Таинственная самка: трансперсональный роман

Глава IX, в которой один благородный муж выслеживает другого, а также о том, чем эта слежка закончилась

Анатолий появился в институте ровно в полдень. Мы вышли с ним на лестничную площадку, служившую также курилкой, и сели на старые-престарые складные стулья. Анатолий начал с расспросов о Москве. Я достаточно подробно рассказал ему и об институте, и о моем визите к Андрею, подчеркнув, что Андрей добавил новые основания подозревать Илью и что теперь важно выяснить, на кого, так сказать, Илья может работать.

Анатолий выслушал меня очень внимательно и, как мне показалось, хотел еще что-то спросить или сказать по поводу моей истории, но не сделал этого.

— Хорошо-хорошо, слава Богу, все нормально. А то, откровенно говоря, я даже встревожился, когда узнал, что вы поехали в Москву не посоветовавшись со мной. Итак, когда вы собираетесь навестить вашего приятеля Илью?

— Сегодня или завтра. Я позвоню ему прямо при вас, если хотите, и договорюсь о встрече. Но вот что бы придумать в качестве мотива? А то или забеспокоится, или подумает, что я долг с него хочу получить раньше срока…

— Вы говорите, что головной институт предлагает какие-то семинары психотерапевтического характера? Вот и предложите ему поучаствовать в тандеме в какой-нибудь из этих программ. Может быть, он и вправду заинтересуется.

— Отлично, Анатолий, я так и сделаю. Пойдемте, позвоним ему.

Илья снял трубку сразу же, буквально после первого гудка: или сидел близко от телефона, или ждал звонка.

— А, это ты… Частенько мы с тобой стали общаться.

— А что, это плохо?

— Да что ты! Наоборот! Только странно. Иногда мы годами не общались.

— Так ты тоже последнее время контактируешь со мной чаще обычного. То домой заходишь, то в институт, то срочно позвонить просишь. Значит, карма такая, общаться нам надо.

— Да я-то этому только рад.

— Ну и чудненько. Я тут только что из Москвы вернулся — появился предмет для разговора из области грантов и проектов. Скажи, не мог бы я заехать к тебе на работу сегодня-завтра?

— Как сегодня около четырех?

— Очень хорошо, непременно буду.

— Тогда пока, до встречи.

— Пока.

— Ну вот, договорились на сегодня, — сказал я Анатолию. — К четырем поеду к нему на работу, посмотрю, не может ли он хранить вещество у себя в кабинете. Может быть, он обмолвится или еще как-нибудь себя выдаст.

— Да вряд ли. Хотя попытка, конечно, не пытка, как сказал Иосиф Виссарионович Лаврентию Павловичу. Вы уж постарайтесь побыстрее проработать эту версию, как говорят детективы-профессионалы. Надо завершать работу в этом направлении. Время поджимает, а я чувствую, что собака зарыта совсем не там.

— А где?

— Вот этого я не знаю. Что же касается подозрений… Подождем пока с подозрениями, хорошо?

Меня распирало любопытство, но я согласился:

— Хорошо, подождем.

На этом мы с Анатолием распрощались, я проводил его до дверей и пошел в библиотеку проглядеть последние журналы. Увы, ни одного номера позднее апрельского я там не обнаружил. Около трех я ушел из института и не торопясь отправился в ст орону психотерапевтического центра «Асклепий». В голове крутились две странных поэтических строки — футуризм какой-то, но надо придумать к ним первые две строки, эти явно заключительные:

Интересующий меня храм душевного здоровья представлял собой симпатичный особняк, уютно расположившийся в огороженном саду на Каменном острове недалеко от питерского онкологического центра. Погода была прекрасной, совсем не по северному летней: жарко, солнечно. В каменноостровских кущах было прохладно и убаюкивающе спокойно: тихо, идиллически. Здесь трудно было представить себе, что ты находишься не на даче а практически в центре огромного мегаполиса. Тенистый парк, пруды, игра воды и резных теней пышной листвы. Неужели здесь, в средоточии мира и летней благодати, скрыта угроза самому существованию мира? Нет, бред все это. Мне надо не Шерлока Холмса изображать, а попроситься к Илье на лечение. И отдохнул бы наконец, помимо всего прочего… Конечно, все это были одни эмоции, никакого лечения (от чего?) и санаторно-курортного времяпрепровождения я позволить себе не мог. Увы! «И вечный бой! Покой нам только снится».

С этой строчкой российского почитателя Таинственной Самки Поднебесной я подошел к крыльцу особняка, у двери которого висела весьма респектабельная табличка: «АОЗТ Психотерапевтический центр «АСКЛЕПИЙ»». Я взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Она не поддалась. Тогда я обнаружил кнопку звонка над кодовым устройством и позвонил. Замок щелкнул, и дверь автоматически открылась. Я вступил внутрь храма эллинского бога врачевания.

Прямо передо мной располагалось несколько ступеней, отделанных мягким покрытием, приглушающим звук шагов. Они вели еще к одной двери. Она была не заперта, и я вошел в коридор, оказавшись сразу же перед вахтером, за спиной которого висела доска с ключами от помещений клиники.

— Вы к кому? — осведомился дюжий вахтер, вполне подошедший бы на роль секьюрити какого-нибудь банка.

— К Илье Марковичу Гданьскому, по личному делу, он меня ждет.

— Да, он предупреждал. Пожалуйста, по коридору направо, потом налево, четвертая дверь от поворота.

Сказав это, вахтер снова погрузился в созерцание телефонного аппарата — занятие, от которого я отвлек его своим приходом.

Центр «Асклепий» производил приятное впечатление уюта и респектабельности. Никакой роскоши, но все удобно, чисто, светло, напоминает качественную трехзвездочную гостиницу в Париже вроде отеля «Карофтель» на Rue de Gobelins, в которой я жил неделю года четыре тому назад. Очень мило.

Я без труда нашел кабинет Ильи («Илья Маркович ГДАНЬСКИЙ, кандидат медицинских наук, психотерапевт») и после того, как тот ответил на мой стук в дверь, вошел внутрь. Илья, облаченный в белый халат, сидел за компьютером и явно играл в какую-то игру, а не изучал истории болезни своих пациентов. Он крутанулся на своем вращающемся кресле и с улыбкой поднялся мне навстречу.

— Привет, привет! Рады видеть в наших Па-лестинах!

— Тогда привет с западного берега реки Иордан и полосы Газы!

Илья хмыкнул:

— Ты что, арабом заделался?

— Отнюдь! Но ты ведь сам сказал, что здесь Палестины.

— Ну ладно. Хочешь чаю?

Я действительно хотел чаю, и Илья звоночком вызвал медсестру, которая принесла нам по чашке чая и печенье. Пока она доставала сахар (сам я никогда не кладу сахар ни в чай, ни в кофе) и чайные ложечки, я оглядел кабинет Ильи. То же покрытие на полу, стеллаж с медицинскими справочниками и рабочими файлами (то бишь пластиковыми папками), два кресла, удобная односпальная тахта и сейф, который меня заинтересовал больше всего: не здесь ли пребывает легендарный ДМТ-Ф? Сейф казался достаточно простым, без всяких там хитростей с шифрами и сигнализацией. В его скважину был даже вставлен ключ! Вот бы заглянуть внутрь… Но пока ничего не получится, нельзя!

Во время чаепития мы говорили о всякой ерунде, в том числе о статье Ильи, опубликованной с месяц тому назад в петербургской газете «ЧП», в которой речь шла о сексопатологии как факторе творчества и о перспективах издания полного собрания сочинений Юнга. Утолив жажду, я перешел к делу, якобы приведшему меня в «Асклепий».

— Так вот, я вернулся из Москвы, где побывал, — правда, в субботу, почти никого не застал — в нашем головном институте. Там просто какой-то разгул коммерциализации науки: семинары с камланиями и камлания с защитами диссертаций. Что-то вроде этого. Но кое-что и интересное есть. Я думаю, кое в каких проектах можно было бы и поучаствовать, а там и грант какой-нибудь получить от дядюшки Сороса или от РГНФ. Что бы тебя заинтересовало? Идея включить в проект практикующего психотерапевта, да еще из частной клиники… Это явно был бы большой плюс…

— Костя, откровенно говоря, вряд ли меня что-нибудь из этого заинтересует. Я сейчас и так совершенно зашиваюсь с проектами, в которые имел глупость залезть… Причем проекты-то совершенно безденежные, я больше за бумагу плачу, на которой материалы распечатывать приходится. Впрочем… М-м-м-м…

Тут Илья впал в ступор задумчивости, задрав голову и подставив солнцу свою медную бороду, от чего она стала совсем рыжей.

— Знаешь, впрочем, это все равно не сейчас, а так на будущее… Но имей в виду, если заинтересуешься. Мне тут приходила в голову идея — все не могу ее обкатать как следует, — что Гроф дал маху со своими перинатальными матрицами. То есть соответствующие переживания есть, конечно, — кто спорит, — но они отнюдь не столь фундаментальны. Даже, точнее, эти БПМ[59] есть лишь элемент некоего классификационного ряда. Например, Гроф связывает переживание аполлонического экстаза, расширения сознания, с БПМ-1, переживанием блаженного единения плода и матери во время беременности. Черта с два! На самом деле это вполне самостоятельные, но типологически близкие переживания, переживания одного и того же ряда, и задействование одного из них, например, переживание внутриутробного блаженства во время сеанса холотропного дыхания, включается механизм задействования и других переживаний того же типа. Подобное, так сказать, к подобному! Понимаешь? Поэтому дело не в БПМ, а в базовом признаке, отделяющем данный тип переживаний от всех переживаний другого типа. И никакой первичности перинатальных матриц! Поэтому в принципе можно было бы, пригласив еще пару москвичей, а то и ребят, временно трудящихся в дальнем зарубежье, подать на грант по теме, скажем, «Типология трансперсональных переживаний и границы БПМ» или что-нибудь в этом роде, ты лучше сформулируешь. Ну как, может пройти?

Идея была явно интересная, и меня даже удивило легкомыслие, с которым Илья здесь мне ее обнародовал — совсем не думает мужик о приоритетах и интеллектуальной собственности. Со мной-то, конечно, можно. Но вообще же…

— Отличный проект, Илья. Но вижу массу препон и трудностей. Во-первых, если у нас в институте Альберт Аввакумович узнает, что мы на Грофа наезжаем, он все свои связи реализует, и фиг с маслом мы получим, а не грант. Во-вто-рых, все ушлые в плане коммерции москвичи являются вместе с тем какими-то совершенно наивными романтиками грофианства. Так что с участием москвичей будет проблематично. А без москвичей по нашей тематике грант получить совершенно немыслимо. Но в принципе здорово.

Мне и вправду понравилось: вот разберемся с Анти-Христом и спасем мир в очередной раз (смайлик, конечно), тогда надо будет этой темой всерьез заняться и написать толстый-претолстый вольюм под титлом, скажем, «Критика трансперсональной методологии и классификация измененных состояний сознания».

— Я это все обдумаю и пообкатаю на разных академических тусовках, спасибо тебе за предложение.

— Ну хорошо, имей в виду. А теперь, раз уж ты пришел сюда, я расскажу тебе про клинику и покажу самое интересное. Хочешь?

— Само собой!

Это действительно был подарок судьбы. Надо иметь представление о том, что являет собой это заведение, особенно если придется пытаться проникнуть сюда, так сказать, нелегально.

Между тем Илья начал:

— Должен сказать, что это весьма престижное и дорогое, по крайней мере не дешевое, заведение. Но вместе с тем мы обеспечиваем на самом деле качественное лечение и решение различных психологических и отчасти экзистенциальных проблем. Конечно, мы здесь не лечим буйных душевнобольных. Но шизофрения в состоянии рецессии, реактивные и маниакально-депрессивные психозы, а также различные формы расстройств психопатического характера — это наша стихия. Мы сочетаем традиционные медикаментозные методы лечения — есть у нас тут любители вколоть чего-нибудь посильнее — и психотерапию, включая психоанализ и юнгианские методы психической интеграции. У нас, например, есть один доктор, который разработал великолепные психотерапевтические методики на основе дзэнских коанов, — пользуется большим успехом. Больных у нас не очень много, мы предпочитаем качество количеству. Часть наших пациентов лечится стационарно, палаты рассчитаны на одного, двух или трех человек — по желанию пациента и в зависимости от характера заболевания: скажем, в состоянии депрессии часто полезно побыть в небольшой компании. Но гораздо больше амбулаторных больных. Ну, например, по вечерам, после шести, мы проводим групповые психоаналитические сеансы. На первом этаже у нас, как ты видишь, кабинеты врачей и административно-хозяйственная часть. На втором — лечебные кабинеты, физиотерапия, комнаты для групповых занятий, бассейн и столовая. На третьем — палаты стационарных больных; туда посторонних, ты уж меня извини, не пускают. А вот на второй этаж пойдем, тебе понравится.

И мне действительно понравилось. В этой клинике хотелось лечиться, более того, в ней хотелось отдыхать. А лазурная вода бассейна и вообще повергла меня в восхищение. Кабинеты для занятий групповым психоанализом были рассчитаны человек на десять, может быть, пятнадцать (реальные группы гораздо меньше, сказал Илья). Одним словом, все очень здорово. После этой экскурсии Илья проводил меня до входной двери, я попрощался с ним и кивнул вахтеру, ответившему мне довольно любезной для его физиономии улыбкой. На улице я обратил внимание на объявление, вывешенное на небольшом элегантном стенде: «Занятия групповым психоанализом переносятся на вторник и четверг. Начало в 18.00».

Очень хорошо! Вот в четверг в шесть я сюда и наведаюсь… Инкогнито!

Короче говоря, я надумал проникнуть в кабинет Ильи в нерабочее время, когда он будет проводить сеанс группового психоанализа, и проверить содержимое его сейфа. Я понимал, что этот план находится в прямом противоречии с законом, но не видел другого пути разобраться с этим делом.

В четверг около шести вечера я подошел к воротам центра «Асклепий», к которому уже направлялись небольшими группами или по одному достаточно респектабельно выглядевшие господа, явно шедшие для облегчения своей души (сиречь подсознания) посредством процедуры, разработанной некогда в Вене доктором Фрейдом и усовершенствованной его учениками и последователями. Я присоединился к одной небольшой компании и вместе с ней вошел в центр, кивнув вахтеру, который должен был опознать меня, как личность знакомую. Теперь самое главное — не налететь на Илью до начала сеанса.

Повезло, не налетел. На втором этаже, помявшись немного среди рассредоточившихся по коридору пациентов, я незаметно шмыгнул в туалет и заперся к кабинке. Когда мои часы показали 18.15, я выглянул в коридор и обнаружил, что он пуст: сеанс начался. Я как ни в чем не бывало спустился на первый этаж и уверенной, как мне казалось, походкой пошел к кабинету Ильи. Постучал в дверь. Никакого ответа. Дернул за ручку. Увы, дверь не открылась. Впрочем, это было бы слишком большой удачей, если бы Илья, уходя на сеанс, не запер бы ее. Во всяком случае, я был готов к такому повороту событий: теперь самое главное, чтобы у вахтера на щите оказался дубликат ключа от кабинета.

Вахтер был погружен в чтение какого-то бестселлера. Мне пришлось оторвать его от этого занятия:

— Здравствуйте, вы меня знаете — я вчера приходил к доктору Гданьскому по делу. Сегодня вот он мне тоже нужен, но я не успел его поймать до сеанса. Сейчас, как вы понимаете, отвлекать его никак нельзя. Ждать, когда сеанс кончится, я тоже не могу. А в кабинете лежит важная вещь, приготовленная для меня… не могли бы вы дать мне ключ? Если хотите, пойдемте туда со мной…

Расчет был на то, что привратник не имеет права оставить свое место.

Вахтер оторвал свой взгляд от бестселлера и вперил в меня свой глаз-алмаз. Я выдержал его орлиный взгляд, не моргнув. Вахтер лениво потянулся к щиту, снял с него какой-то ключ и молча протянул мне. Удача!

— Спасибо вам огромное! Просто не знаю, как…

— Только побыстрее, пожалуйста, — только и вымолвил он.

Я бегом кинулся к кабинету.

Дверь без всякого труда открылась. В кабинете, как и предполагалось, никого не было. Я бросился к сейфу. Увы! Ключа в нем не было. Обливаясь потом — страшно потею от волнения, — я стал шарить по ящикам стола Ильи и наконец обнаружил какую-то связку ключей. Главное, не забыть снова положить ее на место! Снова к сейфу. Один ключ — не то, второй — опять не то, третий ключ… Раздался щелчок, и сейф легко раскрылся, допуская меня в свои недра. Грандиозно!

Бумаги, бумаги, какие-то пластиковые карточки, кандидатский диплом, еще какие-то документы, ампулы промедола, шприцы, снова ампулы чего-то наркотического (вот зачем ему сейф!) и, увы, никаких склянок с чем-либо, даже отдаленно напоминающего ДМТ-Ф.

— Объясни, пожалуйста, что здесь происходит, — раздался прямо у меня над ухом вполне уравновешенный голос Ильи.

Я как ошпаренный отскочил от сейфа. Сердце, как говорится, екнуло и обмерло, а душа ушла в пятки, готовая покинуть мое бренное тело.

— Ты… ты… — залепетал я.

— Ну конечно, я. А кого ты, собственно, ожидал встретить в моем кабинете? Черта рогатого, что ли? — голос Ильи звучал не зло и даже не раздраженно, а, скорее, как-то, наоборот, вкрадчиво.

— Но ты же должен был быть на группе?

— А с чего ты вообще взял, что я сейчас веду группы? Я этого тебе не говорил. Принял желаемое за действительное?

Именно это, боюсь, и произошло.

— Ты лучше объясни, что ты здесь делаешь и почему потрошишь мой сейф? Не промедол же тебе нужен, в самом деле. Подозреваю, что этого добра и у вас в институте навалом… Ладно, не волнуйся, милицию не вызову. Лучше садись в кресло и расскажи мне все, а я чай заварю — сестра, увы, уже ушла. Кстати, вполне мог на нее нарваться, она иногда тут до ночи за компом сидит.

Мне ничего не оставалось, как принять приглашение Ильи. Видимо, пришло время поговорить с ним начистоту. Илья аккуратно закрыл и запер сейф, положил ключи от него на место, забрал ключ от кабинета и вышел, явно для того, чтобы отдать его вахтеру.

Он вернулся через пять минут, катя перед собой поднос с чайными чашками, сахаром и прочим, необходимым для чаепития. Я же провел это время в полной прострации, ничего не соображая и ничего не обдумывая.

— Хорошо, пей чай, приходи в себя и рассказывай. У меня ведь наметанный глаз: я уже в прошлый раз догадался, что твои визиты ко мне имеют какой-то скрытый смысл и что самого главного ты не договариваешь. Я, конечно, никак не ожидал того, что произошло, но и не чрезмерно удивился, увидев, что ты делаешь. И знаешь, поскольку ты явно не псих, по крайней мере не клинический, я буду настаивать, чтобы ты объяснил мне, в чем дело. За шпиона ты меня принимаешь, что ли?

«Делать нечего, бояре», — подумал я и рассказал Илье все как на исповеди или на том же психоанализе, к тому же теперь я был уверен, что Илья не имеет никакого отношения к «делу о хищении психоделика» и мог скорее рассчитывать на его помощь, чем на препятствия с его стороны. Закончив, я в изнеможении, смешанном с облегчением откинулся на спинку кресла. — Уф-ф-ф!

— Я не ел мыла! — довольно патетическим тоном воскликнул Илья.

— Чего?

Неужели я ошибся, и он вор-зомби, теперь обнаруживающий признаки безумия?

— Да это из одного старого «Фитиля». Там одному бедолаге приснилось, что соседи по коммуналке поймали его, будучи уверенными, что он украл и съел общественное мыло, и теперь собираются разрезать ему живот, чтобы извлечь похищенное.

— A-а, — с облегчением произнес я.

— Теперь и ты это понял?

— Да, увы. И сожалею, что устроил весь этот цирк, так ничего и не выяснив. Что посоветуешь?

— Понимаешь, кража препарата есть факт, и тут уж ничего не попишешь. Всю эту вашу мистику с Христами — Анти-Христами я и вообще бы отмел с порога, если бы не некоторые обстоятельства, действительно странные. Это наваждение с каббалой и саббатианством, например, которому и я подвергся… Кстати, учти, что в тот день я по лестницам в институте не бегал, а Андрея встретил внизу у зеркала, это он что-то перепутал. Подозреваю, что мы столкнулись с мощным и просто мистическим по характеру гипнотическим воздействием. И у тебя, и даже у меня что-то в памяти и в способности суждения в пределах, так сказать, поля «дела о хищении психоделика» заблокировано, и заблокировано весьма основательно. Я чувствую, что отгадка совсем на поверхности, но эту поверхность от моего ума отделяет совершенно непробиваемый слой льда… А значит, дело-то весьма серьезное, тут вы правы. Судьбы мира или нет, но это не шуточки, ясно вполне. Помнится, ты говорил, что скоро у тебя психоделическая практика?

— Да, в следующую среду.

— Это просто здорово! Почти не сомневаюсь, что психоделик снимет блокировку и после этого эксперимента ты переживешь настоящее сатори, а истина откроется тебе во всей ее простоте. Но готовься к очень серьезным и неприятным переживаниям. Блокировка будет сопротивляться, а твое сознание — пробивать ее. Это противоборство, несомненно, создаст весьма острые психологические коллизии и мучительные ощущения и образы. Так что крепись и мужайся! А пока ничего не предпринимай, пей витамины, гуляй перед сном, выброси все из головы и отдыхай.

Мы поговорили еще с полчаса на разные абстрактные темы; я заверил Илью, что его идея о переоценке грофовского учения о базовых перинатальных матрицах меня заинтересовала вполне «всерьез и надолго», и на этой ноте мы отправились домой. Вахтер на выходе даже не взглянул на меня. С легкой иронией я подумал, что, вероятно, он выдаст мне ключ и в следующий раз. Илья проводил меня до дома, напомнил, что вернет свой долг на будущей неделе («А заодно и узнаю, как твоя практика прошла»), на чем мы и распрощались. Из дома я позвонил Анатолию, рассказал ему все и получил его благословение на отдых и подготовку к психоделическому эксперименту. Настроение у меня заметно улучшилось, паранойя, навеянная поисками злодея, улетучилась, и я со спокойной совестью предался простым семейным радостям, полазал по интернету и в хорошем настроении отдался богу Морфею.

Если же вам интересно, что произошло потом, читайте интерлюдию, а потом уже следующую главу.

Интерлюдия девятая (Самая важная из всех!)

В среду 25 июля в половине третьего пополудни я переступил порог психоделической лаборатории и оказался во власти Вячеслава Сидоровича Ходокова и молоденькой лаборантки Юли. Прежде всего меня переодели в просторный больничный халат, прослушали, сделали электрокардиограмму и измерили кровяное давление. Последнее оказалось несколько повышенным, но я заверил Ходокова, что для меня такое давление вполне нормально. После соответствующих записей в моей карточке, Ходоков усадил меня в удобное кресло и завел разговор непосредственно о практике.

— Итак, вы, дорогой Константин Владимирович, выбрали грибочки… Псилоцибинчик, значит… Очень хорошо. Скажите, в каком виде грибочки вы предпочитаете: натуральные сушеные, порошочек или вытяжку с водичкой?

— Всегда просто ел сушеные. Но, пожалуй, попробую вытяжку. Наверно, эффективнее?

— Пожалуй, что да. Да и быстрее — жевать не надо.

— Прекрасно.

— Будете ли использовать ингибиторы МАО?

— А вы что посоветуете, Вячеслав Сидорович?

— Ну в вашем случае, пожалуй, я бы не стал. А ну их, эти ингибиторы! Думаю, что у вас и так все хорошо пойдет. Тем более что у вас были, помню, какие-то проблемы с аяхуаско, а там есть ингибитор. Да и давление у вас все-таки повышено… Так что лучше воздержимся.

— Хорошо, тогда точно воздержимся.

Я улыбнулся.

Ходоков достал из холодильника пузырек с черной жидкостью, которая оказалась тягучей и густой, налил ее в столовую ложку и размешал в стакане налитой из бутылки воды «БонАква» (без газа, конечно), размешал и протянул мне. Я медленно выпил содержимое стакана. Вода имела характерный грибной вкус.

— А теперь пожалуйте в постельку, Константин Владимирович!

Ходоков проводил меня в соседнюю комнату, где стояла удобная двуспальная кровать без одеяла, но с множеством подушек разного размера, уютный торшер, столик с кнопкой звонка и музыкальный комбайн.

— Вам какую музыку поставить? Рок или классику?

— Поставьте, пожалуйста, классику. Есть у вас какая-нибудь оратория помощнее?

— Странные у вас вкусы, милостивый государь! Обычно все предпочитают что-нибудь тихое и мелодичное, ансамбль Джеймса Ласта какой-нибудь или там Шуберта. И обычно без вокала.

— А я вот хочу с вокалом и погромче, такой уж я оригинал.

— Воля ваша, сэр. Сейчас поищем.

В результате были обнаружены «Месса» Баха и «Торжественная месса» Моцарта. Я выбрал вторую. Ходоков поставил CD, пожелал мне «приятного путешествия в миры иные» («Если что, звоните в звоночек») и покинул меня. Я удобно разлегся на кровати, расслабился, закрыл глаза и погрузился в музыку, растворяясь в мощном и гармоничном звучании хора. Обычно мне требовалось от получаса до сорока пяти минут, чтобы испытать психоделическое воздействие магических грибов.

На этот раз эффект стал заметен даже несколько раньше. Перед глазами поплыли цветные пятна, превращавшиеся в сложные переплетающиеся узоры и арабески. Потом они превратились в фигуры гигантского калейдоскопа, которые начали менять свои очертания, как в калейдоскопе настоящем. В центре этой калейдоскопической сферы вдруг образовалась воронка в виде сияющего гигантского сапфира, втянувшего в себя все остальные кристаллы. Мой нос ощутил благоухание лилий — очень интенсивное, почти удушающее, но невыразимо приятное.

Внезапно гигантский сапфир раскололся и его осколки сами превратились в исполинские сапфиры, расположившиеся в конфигурацию, соответствующую каббалистическому Древу сефирот; в центре Древа ослепительно сиял крупнейший из всех сапфиров, волшебный мерцающий свет которого, казалось, пронизывал собой всю вселенную. Из сапфира раздался громоподобный голос, прорекший: «Я Бог Авраама, Исаака и Иакова, Бог Иисуса из Назарета и Саббатая Цеви. Я есмь тот, который Я есмь. Эхъе ашер Эхъе».

Вдруг аромат лилий сменился омерзительным зловонием жженой серы, адского жупела. Древо сефирот померкло, потускнело, а бывшие сапфиры засветились тусклым болезненным дымным светом. Затем Древо перевернулось, его вершина с сефирой Кетер оказалась внизу, а основание (сефира Малхут) — наверху. В центральной се-фире, бывшей прежде сефирой Тиферет, вдруг появилась отвратительно глумливая, мерзко щерившаяся физиономия с острыми ушами и козлиной бородкой. Физиономия гнусно захихикала и начала по очереди подмигивать мне то одним глазом, то другим. А потом вдруг произнесла странным, визгливо дрожащим и дребезжащим голосом: «Ну что, попался, братец Иванушка?!»

Дальше все померкло, и вдруг я увидел перед собой будто бы весь мир: небеса с бегущими по ним облаками, гонимыми стремительными порывами ветра, океан, вздымающий горы волн к самому небу, бескрайние просторы суши, и луну и звезды, и то, что за луной и звездами… И повсюду шла война, нескончаемый бой, вечное сражение, пиршество ратной брани. Все сражались со всеми, причем воюющие стороны постоянно менялись, и былые союзники оказывались противниками, а враги — друзьями. Светозарные боги боролись с титанами, окутанными дымным пламенем, рушились небесные дворцы, взрывались сверхновые звезды, коллапсировали вселенные… Люди с людьми и звери со зверями, звери с людьми и растения со зверями, ангелы с демонами и демоны с крылатыми радужными быками… При этом то демоны превращались в ангелов, то ангелы становились титанами, а боги — людьми. И каждый стан стремился уверить всех вокруг, и меня в том числе, что он сражается за Свет, а его неприятели — за Тьму. Увидев перед собой рыцаря в ослепительных зеркальных доспехах, я спросил его: «За что воюешь, воин?» Рыцарь ничего не ответил и растворился в пламени пожара дворца одного из Олимпийцев. Но тут голос пришел с небес, и этот голос прогрохотал: «За Великий Приз!» — «И что это за Приз?» — воскликнул я, боясь услышать ответ. И все же я услышал его: «Кундалини, кундалини, кундалини, Великая змея, спираль контроля, орудие власти и господства!»

Сцена Великой войны стала блекнуть и расплываться. Мой дух помчался над поверхностью земли. Я видел бескрайние пространства Евразии и бурлящий Тихий океан, Японские острова, подобные кусочкам затвердевшей смолы, упавшей в море с копья бога-прародителя, и Австралию, обе Америки и замерзшие безлюдные пространства Антарктиды. Мой взор проник в бездну Марианской впадины, и там я узрел Врага — существо чуждой и отвратительной природы, исполинский сгусток протоплазмы, ненавидящий все живое и обладающий мощнейшим, но совершенно запредельным нашему пониманию разумом. Враг ненавидел все и жадно интересовался всем, что лежало за пределами лишенных света пучин океана. Силой своего разума он посылал свои мыслеобразы, аватары злонамеренного любопытства, наверх, на сушу, где они шпионили и выслеживали ради его ненасытного интереса и его бескрайней ненависти. Это существо пока бездействовало, пока…

Снова все померкло. Раздалось церковное пение: «Но яко имущая Державу Непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем ти: «Радуйся, Невесто Неневестная»». Бескрайнее лазурное пространство. И гигантская женская фигура в черном, кружевное платье; мантилья, веер, словно у королевы-махи с картины Гойи. Она отнимает веер от лица и поворачивается ко мне. Вместо глаз я вижу пустые глазницы, из которых льются слезы. Волна тоски и счастья, муки и блаженства. Я громко кричу и прихожу в себя.