Таинственный остров

КОЛЬЦО ИЗИДЫ Повесть

Странные приключения Мюри Ворта до того невероятны, что я бы никогда не осмелился предложить их читателям, если бы, во-первых, не то полное доверие, какое я питаю к Мюри, а во вторых, эта рана, полученная им, которую уж во всяком случае Мюри сам себе не стал бы наносить только для того, чтобы поверили его истории.

Потом, это странное золотое украшение с изображением змеи, какие делались только в Египте, этот уреус, символ права на жизнь и смерть, носить который могли только члены семьи фараона…

Этот уреус, вычеканенный из золота и расцвеченный яркой цветной эмалью, не оставлял сомнений в своем происхождении. Такие предметы, особенно же покрытые неизвестным нам до сих пор способом эмалью, изготовлялись только в древнем Египте. Кроме того, вещь была совершенно новая, по-видимому, только недавно вышедшая из рук мастера… Да и Мюри Ворт вовсе не был настолько богат, чтобы купить такую драгоценность. Другим же способом уреус попасть к нему не мог, так как в честности и порядочности Мюри я ни минуты не сомневаюсь.

Да и другие мелочи, на которые я раньше не обращал внимания, все это говорит за то, что с Мюри действительно произошла эта таинственная непонятная история, объяснить которую я, во всяком случае, не берусь.

Что же касается фактов, известных мне частью со слов Мюри, частью же из личных наблюдений, то за достоверность их я могу вполне поручиться.

Кроме того, Мюри до сих пор здравствует и может всегда подтвердить изложенное здесь…

Мюри Ворт окончил Оксфордский университет по классу химии одним из первых и, за неимением ничего лучшего, поступил в магазин золотых вещей Пеккерса в Беккер-стрите. Пеккерс в то время увлекался цветным золотом и Ворту путем ряда опытов удалось получить несколько сплавов, один из которых, нежного голубоватого цвета, даже был известен под названием «золото Ворта».

Мюри был высокого роста, без малого шести футов, красивый блондин с большими серыми задумчивыми глазами, удивительно пропорционально сложенный. В университете он много занимался спортом и взял несколько призов во время состязаний, устраиваемых Лондонским спортивным обществом.

Характера он был покладистого, уживчивого, хотя было видно, что под этим кажущимся добродушием скрывается железная сила воли и любовь властвовать.

Должность, которую занимал Мюри Ворт, при его остром уме и недюжинных способностях, конечно, его не удовлетворяла и он служил у Пеккерса только потому, что, не имея никаких посторонних средств, должен был что-нибудь делать, чтобы не умереть с голода. У Пеккерса он служил всего месяцев семь, когда случилась эта история.

Как-то раз Мюри, поставив в лаборатории на огонь несколько кусков золота, чтобы его расплавить, зашел в магазин повидать хозяина по какому-то делу, кажется, насколько помню, просить разрешения съездить в Гавр по делам или что-то в этом роде.

Он собирался уже изложить патрону свою просьбу, как дверь в магазин отворилась и вошел странный господин в потрепанной крылатке, с большими темными очками на носу, совершенно скрывавшими его глаза.

…Вошел странный господин в крылатке…

— Вы хозяин? — обратился он к Пеккерсу скрипучим хриплым голосом и на утвердительный ответ заторопился высказать свое дело:

— Видите, у меня есть кольцо, очень дорогое, то есть не дорогое, но… но воспоминаниям… Выпал один камень, так надо его вставить… Только чтобы кольцо не подменили как-нибудь… или камень… — подозрительно закончил незнакомец.

— Помилуйте… — возмутился Пеккерс. — Наша фирма существует столько лет и… если вы не доверяете, то лучше отнесите в другое место…

— Нет, нет… — начал извиняться странный господин.

— Я доверяю, вполне доверяю… Поэтому я и пришел к вам… Но это кольцо мне дорого и я бы не хотел потерять его…

Говоря так, он вынул из бокового кармана небольшой футляр, завернутый в цветной носовой платок, и подал хозяину. Пеккерс осторожно развернул футляр и открыл крышку. Стоявший рядом Мюри, заинтересованный предыдущим разговором, заглянул через плечо.

В футляре находилось массивное золотое кольцо, состоящее из двух переплетенных змей, расцвеченных сильно потертой, когда-то яркой эмалью. Посредине искусного сплетения змей было видно гнездо от выпавшего камня.

— А вот и камень… — произнес господин в очках, вынимая из кошелька небольшой изумруд удивительно чистой воды, покрытый таинственными знаками.

Пеккерс с видом знатока долго рассматривал кольцо.

— Отличная работа… Великолепная работа… — повторял он. — Это кольцо очень древнее… очень…

— Да, это кольцо очень древнее… — согласился незнакомец. — Еще времен величия Египта… Поэтому я им так и дорожу…

— О, теперь это вполне понятно, — отозвался Пеккерс.

— Так вам надо вставить камень? Отлично! Господин Ворт, будьте так добры, вам по дороге, занесите кольцо в мастерскую, передайте Куртису и предупредите, чтобы он повнимательнее отнесся к работе… Такое кольцо требует особого уважения… — улыбнулся патрон, передавая кольцо Ворту.

Мюри тотчас же вышел из магазина и по дороге надел кольцо на палец, любуясь художественными изгибами золотых змей.

Проходя мимо лаборатории, он услышал шум горна, и, забыв все на свете, боясь, чтобы поставленная им на огонь смесь для получения цветного золота не испортилась, бросился к печке.

Смесь уже совсем расплавилась и необходимо было тотчас же всыпать порошок, дающий определенный цвет золоту. Мюри достал небольшую металлическую трубку и, стоя над огнем, стал открывать ее, взяв для этого с полки большую отвертку. Крышка не поддавалась. Мюри сделал усилие.

Вдруг отвертка соскочила с края трубки и с силой ударилась о кольцо. Раздался треск, похожий на щелканье пружины, и одна половина змеи открылась. В то же время Мюри увидел, как из открывшегося отверстия высыпался серый порошок на расплавленное золото.

Раздался сильный взрыв, густое удушливое облако с каким-то специфическим запахом, напоминающим не то ладан, не то затхлую сырость подвала, пахнуло в лицо Мюри и он, широко взмахнув руками, повалился без чувств около горна.

Когда Мюри очнулся, огонь в горне уже погас и на дне чашки лежал небольшой комок сероватого металла. Очистив кусок от нагара, Мюри увидел сплав серого оттенка, переливающийся то зелеными, то розовыми цветами. Эти переливы были до того нежны, до того неуловимы, что Ворт более часа стоял, любуясь на полученный металл, пока, наконец, не вспомнил про кольцо, и тотчас же, испугавшись, как бы кольцо не попало в чашку с расплавленным золотом, стал искать его.

Через несколько минут бесплодных поисков он увидел кольцо, лежащее в углу. Изумрудные глаза переплетенных змей смотрели на него так живо, с такой злобой, что Мюри невольно отдернул руку, но тотчас же, улыбнувшись, взял кольцо и стал рассматривать.

Странно. Отверстие, заключавшее в себе порошок и случайно открывшееся от удара отвертки, захлопнулось и как Мюри ни искал, ни выстукивал, ни исследовал при помощи лупы, он не мог найти ни малейшего следа.

Отнеся кольцо к Куртису и передав ему поручение хозяина, Мюри вернулся в лабораторию и принялся снова рассматривать кусок сплава.

Нежные переливы были так красивы, что Мюри охватило желание оставить его себе. Эта боль при мысли лишиться куска оригинального золота, это ноющее, щемящее чувство разрасталось все больше и охватывало Мюри всего… Чем дольше он держал сплав в руке, тем сильнее, острее чувствовалась боль от возможности потерять его. Голова начинала слегка кружиться, в глазах заходили круги, почувствовался едва уловимый запах ладана и сырого подвала, тело стало цепенеть, кошмарные образы проносились перед глазами…

…Мюри почувствовал сильную слабость, голова закружилась…

Металл жег руки, но бросить его не хватало сил…

Внезапно, страшным усилием воли Мюри стряхнул с себя оцепенение… И тут у него созрело решение ни за что не отдавать полученный сплав хозяину, а заплатить его стоимость и оставить себе.

Едва только Мюри принял такое решение, как сразу успокоился, как будто с его плеч свалилась громадная тяжесть.

Положив металл в ящик стола, Мюри пошел в магазин, где хозяин без всяких возражений разрешил ему уплатить стоимость истраченного золота.

Вернувшись к себе, Ворт вынул из ящика кусок сплава и, любуясь его переливами, стал думать, что бы из него сделать, и в конце концов остановился на кольце. Решив окончательно, Мюри отправился в мастерскую. В две минуты поладив с Куртисом, он запер лабораторию и пошел домой, унося с собой столь удивительным образом полученный сплав, который завтра должен был превратиться в красивое кольцо.

Вышел он бодрым, довольным, веселым, но чем дальше шел, тем все сильнее слабость охватывала его, ноги отказывались служить, голова начинала кружиться. Несколько раз Мюри останавливался, чтобы собраться с силами, пока, наконец, с большим трудом, едва волоча ноги, поднялся к себе на четвертый этаж.

Вынув кусок сплава, он положил его на стол и тотчас же почувствовал облегчение. Не придавая всему этому значения, Мюри с аппетитом пообедал и, взяв золото, прилег на кушетку.

Слабость на этот раз гораздо быстрее охватила его. Воля, утомленная предыдущей борьбой, все меньше оказывала сопротивление. Голова кружилась… В глазах появились круги, сначала незаметные, потом все ярче и отчетливее и, наконец, все закружилось в ярком зеленом цвете, цвете изумрудных глаз переплетенных змей. Неясные кошмарные образы стали вырисовываться из тумана… Вдруг Мюри отчетливо увидал страшное лицо старика в странном маскарадном головном уборе.

Лицо было искажено злобой. Острый крючковатый нос с изгибом к нижней губе напоминал клюв хищной птицы. Глаза с ненавистью устремлены на Ворта…

Понемногу лицо стало расплываться, пока не исчезло совсем. Знакомый запах ладана усилился и стал преобладающим. Внезапно в облаке тумана вырисовалось прелестное лицо молодой девушки. Большие черные глаза, словно выточенные из мрамора черты лица, полные, чувственные, цвета спелой вишни губы и красивые волны слегка вьющихся иссиня-черных волос…

…Он увидел голову прелестной женщины…

Видение было до того прекрасно, да того соблазнительно, что Мюри, не будучи в состоянии далее владеть собой, вскочил с кушетки и с простертыми вперед руками бросился навстречу к красавице. От порывистого движения кусок, зажатый в руке у Ворта, выскользнул и с тихим звоном, напоминающим стон, последний стон умирающего человека, покатился на середину комнаты.

Звук болезненно отозвался в сердце Ворта, но зато заставил его очнуться. Видение исчезло и Мюри, окончательно пришедший в себя, провел рукой по волосам:

— Что за чушь… Уж не болен ли я… Что со мной? Какой странный сон.

Пройдясь несколько раз по комнате, Мюри выпил стакан воды и снова лег на кушетку, но заснуть не мог. Образ прелестной женщины, явившейся в тумане, преследовал Мюри.

— Откуда могло мне пригрезиться?.. Что это за лицо?.. — задавал он себе вопросы, стараясь припомнить среди знакомых лицо, похожее на виденный им среди тумана образ.

Но сколько ни припоминал Ворт, среди всех, кого он знал, не было ни одной женщины, хоть немного похожей на эту красавицу.

Часа через два Мюри немного успокоился и заснул тяжелым лихорадочным сном…

На следующий день, одевшись и позавтракав, Ворт вышел из квартиры, захватив с собой кусок сплава для того, чтобы передать его Куртису.

По дороге повторилось во всех деталях то же ощущение слабости и Мюри едва смог дойти до магазина и принужден был долго отдыхать, прежде чем отнести металл к Куртису в мастерскую.

Условившись относительно формы кольца, Ворт прошел в лабораторию и спокойно принялся за работу, не ощущая больше ни слабости, ни головокружения.

Окончив занятия, перед тем как уйти домой, Мюри зашел к Куртису и застал его бледным, с каплями пота на лице, работающим над кольцом Ворта.

— Ну и металл вы получили, господин Ворт… — встретил его Куртис. — Какое-то дьявольское наваждение… Как только возьмешь его в руки, голова начинает кружиться и от слабости не знаешь, что делать…

— Ну, да вы его уж как-нибудь окончите… — заволновался Мюри.

— Помилуйте… Как возьмешь в руки, голова начинает идти кругом и в глазах начинает мерещиться всякая чертовщина… Если бы это было не ваше кольцо, господин Ворт, я бы давно бросил эту проклятую работу… Ну, да уж только для вас как-нибудь окончу…

На следующий день Мюри, зайдя к Куртису, застал его растерянным и недоумевающим…

— Как хотите, господин Ворт, — начал тот, когда Мюри вошел в мастерскую, — здесь дело нечисто. Это прямо какая-то дьявольщина… Я хочу придать кольцу одну форму, а выходит совсем другое… Прямо, хоть брось… Сорок лет работаю и ничего подобного не видел… Вот, смотрите…

Мюри взял в руки намеченное вчерне кольцо и вместо заказанного рисунка увидел неясные контуры двух переплетенных змей. Чем больше он рассматривал, тем очертания змей делались яснее. Вдруг Мюри показалось, что змеи шевелятся, правда, очень медленно, почти незаметно, но шевелятся, принимая все более резкие очертания.

Мюри протер глаза, посмотрел еще раз и с уверенностью, что ему это показалось, передал кольцо Куртису.

— Что за колдовство?.. — воскликнул тот, взглянув на кольцо. — Поглядите, пожалуйста… Кольцо, как побывало у вас в руках, изменилось… Клянусь вам, что этих змей не было. Они сами явились каким-то непонятным, необъяснимым образом…

Мюри задумался.

— Ну, делайте, что выйдет… — наконец сказал он. — Только поскорей…

Через час Куртис зашел к нему в лабораторию:

— Удивительно… Это кольцо положительно заколдовано… Я не знаю, чем и объяснить… Как только я начал делать змей, они как будто сами вырастали. Вот, поглядите… В другое время над такой работой я просидел бы дня два, а теперь я ее окончил в какой-нибудь час…

Мюри взял кольцо. Это была точная копия того кольца, которое принес в магазин странный господин в очках, за исключением изумрудных глаз у змей и камня посредине. Работа была удивительно тонкая и отчетливая. Переплетенные змеи казались живыми и готовыми броситься, чтобы ужалить.

Объяснив себе все происшедшее с Куртисом тем, что, починяя кольцо, принесенное в магазин странным господином, он слишком запомнил форму составляющих его змей и на память сделал копию, что ему блестяще удалось, Мюри, поблагодарив Куртиса, спрятал кольцо в ящик и принялся за работу.

Вечером, немного позднее обыкновенного, Ворт, окончив свои сплавы и заперев лабораторию, с кольцом в боковом кармане тужурки вышел на улицу.

Первую половину дороги Мюри прошел довольно благополучно, за исключением легких приступов головокружения и слабости, зато оставшийся конец он еле-еле брел в полубессознательном состоянии, останавливаясь и отдыхая каждые пять-шесть шагов. И чем дальше он шел, тем все тяжелее ему становилось, слабость усиливалась, глаза начинали ничего не видеть, кольцо жгло грудь и давило с тяжестью стопудовой гири…

С трудом дойдя до своей квартиры, запыхавшийся и измученный Ворт быстро скинул тужурку и хотел лечь на кушетку, но едва только тужурка с лежащим в кармане кольцом покинула плечи Мюри, он почувствовал сразу облегчение и энергия с удвоенной силой вернулась к нему.

Тогда только впервые Ворт подумал о кольце, как о причине его странной болезни и, подозрительно вынув его из кармана, развернул и стал рассматривать… Переливы всех цветов радуги с преобладающими тонами зеленовато-розового и нежного зеленого цвета были до того красивы, до того ласкали и очаровывали зрение, что Мюри бессознательно надел кольцо на палец.

Внезапно все поплыло перед его глазами. В густом, кровавом тяжелом тумане появились сначала неясные, потом все более резкие образы, среди которых Ворт ясно различал страшную голову старика и прелестное лицо девушки, виденное им раньше…

Кольцо, как расплавленный металл, жгло палец и Мюри, напрягая остаток воли, хотел было его снять, но был уже не в силах… Воля перестала сопротивляться и Ворт почувствовал, что летит в какую-то бездонную темную пропасть. Еще одно последнее усилие сделал Ворт, чтобы вырваться из окружающего его мрака и тут ясно почувствовал, как внутри его борются два начала, два «я», одно из которых неудержимо тянет его в пропасть, другое же старается сопротивляться всеми силами…

Но вот сопротивление делается все слабее и слабее и, наконец, Мюри в хаосе переживаний ясно ощутил, как что-то как будто порвалось в нем… последнее звено, связывающее его с миром, разбилось и он, уже не удерживаемый ничем, с головокружительной быстротой полетел в пропасть, не думая ни о чем и только радуясь концу этой мучительной борьбы его двух «я»…

Сначала перед Вортом мелькали какие-то видения, образы, лица, средневековые строения, замки… потом развалины, которые он как будто где-то видел раньше… Далее перед глазами начали проноситься храмы, строения древней архитектуры, люди в странных одеяниях…

Мало-помалу видения заволакивались туманом… туман сгустился, принимая неясные расплывчатые контуры головы ужасного старика, который, казалось, хотел броситься на Мюри…

Все перепуталось, перемешалось в дикой неудержимой пляске… и Мюри окончательно потерял сознание.

Очнулся Мюри Ворт на берегу большой широкой реки и с удивлением огляделся кругом.

С одной стороны большая, теряющаяся вдали, полоса раскаленного солнцем песка, с другой — широкая река, по берегам которой густо разросся высокий тростник. Кое-где высились несколько пальм вперемешку с олеандрами и гранатами, от которых веяло тонким ароматом, как благоухание курильниц.

Время близилось к закату и прозрачная синева реки горела в лучах заходящего солнца. Легкая розовая дымка над водой казалась дыханием богов.

На отмели в небрежных позах лежали несколько крокодилов. Ближе к берегу среди лотосов и водяных лилий стояли фламинго, внимательно поглядывая по сторонам. Один из них расправил свои розовые крылья, поднялся на воздух, на мгновение как бы замер и затем быстро полетел вдоль реки.

Машинально следя за полетом птицы, Мюри слегка приподнялся. Мозг лихорадочно работал, стараясь разобраться в ощущениях. «Я» как-то странно двоилось. Мюри ясно сознавал, что он Мюри Ворт, бывший студент Оксфордского университета, служивший в магазине Пеккерса на Беккер-стрит и в то же время он чувствовал себя кем-то иным.

Берега реки, около которой он лежал, были ему хорошо знакомы. Вот этот выступ с большой пальмой, островок, покрытый густым тростником, лилии, цветы лотоса… Сколько раз он их видел!.. А между тем, лондонский Мюри никогда не выезжал за пределы Англии.

Мюри чувствовал, что он переживает нечто таинственное, странное, не поддающееся анализу человеческого ума и эта невозможность понять случившееся, отнестись критически к совершающемуся заставляла его болезненно напрягать мозг, стараясь найти выход из тупика невероятности…

Еще несколько мгновений, как ему казалось, тому назад, он был в своей небольшой уютной комнате в Лондоне и, вдруг, пустыня, река, тропическая растительность, крокодилы…

Своим вторым я Мюри «знал», что он находится на берегу древнего Нила, что перед ним вдали высятся строения таинственного Египта, где он живет, но его первое «я», «я» лондонского Ворта, не хотело мириться с этим.

Поборов сильным напряжением воли слабость, Мюри приподнялся с песчаного бугра, на котором лежал. На мгновение его взгляд удивленно остановился на широкой белой одежде, в которую он был одет, но тотчас же привычным жестом, как будто он всю жизнь носил только такое одеяние, Мюри запахнул висевший конец плаща и поднялся на ноги. Машинально он провел рукой по голове и его уже не удивили длинные волосы, ниспадавшие на плечи.

Мюри подошел к реке и, зачерпнув в пригоршню воды, помочил себе лоб и виски.

С противоположного берега поднялись два фламинго и, мощно рассекая воздух розовыми крыльями, понеслись вдаль. Несколько дальше взлетели еще три или четыре птицы.

— Фламинго начинают перелетать, — подумал Мюри, — скоро стемнеет… — но тотчас же в голове его мелькнула неясная мысль, что он до настоящего момента никогда не видел фламинго и совершенно не интересовался их привычками.

Холодная вода Нила освежила разгоряченную голову Мюри. Он сделал несколько шагов по берегу и приостановился, вспоминая все случившееся с ним.

Странно. Чем больше к нему возвращались силы, тем меньше он начинал чувствовать себя прежним Вортом. И то, что раньше казалось ему диким, абсурдным, начинало казаться вполне естественным.

Уже с некоторым напряжением он вспомнил свою комнату в Лондоне, таинственного заказчика в очках, кольцо, приступы слабости. Наконец, видения старика, молодой девушки…

При мысли о девушке горячая волна пробежала по жилам Мюри, окутала мозг, на мгновение затуманила его и так же мгновенно отхлынула прочь.

— Аменорис!.. Аменорис!.. — громко воскликнул Мюри, забывая все случившееся с ним. — Аменорис!.. Она ждет меня с наступлением сумерек у входа в храм Изиды… Уже темнеет, а я еще здесь.

Силы как бы вдруг вернулись к Мюри и, поправив сдвинувшийся в сторону короткий меч, он завернулся в плащ и быстро зашагал от берега к городу.

Скоро, миновав предместье, Мюри достиг центральной части города, когда богиня ночи уже собиралась накинуть свой темный покров на готовящуюся к отдыху землю. Кое-где начинали зажигаться огни. Из некоторых домов доносились звуки флейт и арф.

Миновав дворец Фараона, Мюри достиг, наконец, великолепного храма Изиды, стоявшего на небольшой площади, и взбежал по мраморным ступеням лестницы к колоннаде храма.

Из темноты показалась фигура женщины в легком одеянии и сделала несколько шагов по направлению к Мюри.

— Аменорис!.. — прошептал он, падая на колени. — Аменорис! Моя Аменорис!..

— Аменорис!.. — прошептал он, падая на колени. — Аменорис! Моя Аменорис!..

Девушка тихо приблизилась к нему, протягивая руки…

Мюри жадно схватил протянутые к нему маленькие руки Аменорис и страстно прижал их к своему лицу.

— Мой Гору, — печально сказала девушка и Мюри понял, что это относилось к нему. — Мой Гору, сегодня я спрашивала Химеру и она ответила мне, что ветви наших жизней расходятся…

Мюри вскочил на ноги.

— Ты знаешь, — горячо заговорил он, — Химера коварна и лжива!.. Когда-то, много тысяч лет тому назад, когда впервые были изобретены письмена, Василиск обратился к Химере с просьбой научить его искусству читать. Химера согласилась с условием, чтобы Василиск раньше открыл ей тайну познавать мысли людей. Василиск согласился и, когда Химера узнала то, что ей нужно было, она ударила Василиска под ребро и убила его… И с тех пор она всегда обманывает… так как посредством лжи она узнала тайну Василиска…

— Нет, — возразила Аменорис. — Нет, мой Гору! Химера не солгала — я ее закляла страшным словом Изиды и она сказала правду… Она не посмела бы солгать… Великая Гатор, богиня любви, во власти которой находятся людские сердца, бессильна…

Аменорис закрыла лицо руками..

— Но если наше счастье в руках Изиды, — возразил Мюри, — то в ее власти дать его нам. Что значим мы, незаметные песчинки земли, для богини? Не все ли равно ей, соединим ли мы ветви наших жизней в одно, или эти ветви разойдутся в разные стороны…

— Это так… — грустно ответила Аменорис. — Но планы Изиды нам неизвестны. А как мы можем изменить предопределенное ею?

— Аменорис! — воскликнул Мюри. — В тебе течет кровь фараонов Египта. Ты обладаешь тайнами жрецов. Пойдем к Изиде. Скажи страшное слово и, когда богиня явится, мы вымолим у нее наше счастье… Создавшая жизнь мудра. Она поймет, что нельзя разорвать два сердца, когда они питаются одними соками жизни… Нельзя обрубить корни и сохранить жизнь ветвям… Пойдем!

— Но как же я скажу это слово! — отрицательно покачала головой Аменорис. — Нельзя смертным безнаказанно вызывать богиню… для личных дел..

— Богиня простит нас, — возразил Мюри. — Она поймет, что не мы, а наша любовь взывает к ней, сотворившей и Любовь и нас, и вложившей в наши души чувство, которое сильнее смерти…

— Я боюсь, Гору, — воскликнула Аменорис. — Богиня справедлива, но страшен ее гнев…

Мюри сильно сжал руку Аменорис, пытливо смотря ей в глаза.

— Так, значит… — медленно заговорил он глухим голосом. — Ты, Аменорис, ты подчиняешься решению, переданному тебе лживой Химерой?.. Ты отступаешь, не испробовав все средства, какие во власти смертных?.. Ты боишься гнева богини?.. Так что же? Разве для нас ее гнев страшнее разлуки?.. Ты не любишь меня, Аменорис?.. Богиня Гатор не коснулась лепестками лотоса твоего сердца…

Аменорис вдруг решительно выпрямилась.

…Аменорис вдруг решительно выпрямилась.

— Нет, Гору, нет! — с внезапной энергией заговорила она. — Я не могу отказаться от тебя… Ты прав, гнев богини менее страшен, чем вечная разлука… Пойдем!..

И схватив своими тонкими, словно высеченными из мрамора, руками сильную руку Мюри, она повлекла его к входу в храм.

Пройдя колоннаду, они вошли в большой зал храма, высеченный из белого мрамора с рельефными изображениями на потолке и стенах; посредине возвышалась громадная статуя богини Изиды с большими золотыми рогами на голове, между которыми искрилось тысячами огней искусно сделанное солнце с лучами, расходящимися во все стороны. По бокам изображения курились благовония на двух треножниках, тускло освещавших лицо богини.

Дойдя до изображения Изиды, Мюри приостановился и ему показалось, что брови Изиды сердито сдвинулись, а в глазах, устремленных на него, блеснул гневный огонек…

Но Аменорис повлекла его дальше и, обойдя громадную фигуру Изиды, подвела к стене позади статуи.

— Мой Гору, — быстро зашептала она, — мы пойдем в подземный храм, куда открыт доступ только жрецам и людям, в жилах которых течет кровь фараонов. Только там можно вызвать богиню и только там она показывается людям, ищущим ее мудрости… Но ты, мой Гору, не имеешь права войти в скрытый от глаз смертных, храм… пока не сделаешься мужем дочери фараона… Вот, возьми этот уреус, символ власти над жизнью и смертью… Перед лицом богини ты мой муж. Ты взял мое сердце, возьми же и власть, данную мне моим рождением. Теперь ты можешь войти, так как ты муж дочери фараона и будущий фараон Египта.

Мюри, взволнованный словами Аменорис, почтительно взял золотой уреус, поднес его ко лбу и спрятал на груди.

Тогда Аменорис прикоснулась к стене и часть ее раздвинулась, открыв небольшой скрытый проход, ведущий в тайный храм, доступный только посвященным. Затхлостью и сыростью веков пахнуло из открывшегося отверстия.

Следуя за девушкой, державшей его за руку, Мюри некоторое время шел по узкому коридору, высеченному из камня.

Аменорис в полной темноте уверенно шла вперед, ни разу не останавливаясь и не замедляя хода.

— Осторожней, Гору! — приостановилась она наконец. — Здесь начинается лестница.

Мюри сделал неуверенный шаг и почувствовал под ногами ступени, узкие, скользкие, покрытые мокрой плесенью. Придерживаясь за стену, он начал спускаться вниз.

Один раз из-под ног его выпрыгнула большая жаба и, звонко ударившись о каменные плиты лестницы, исчезла во мраке. Мюри вздрогнул и невольная дрожь пробежала по его телу. Наконец, вдали показался едва заметный свет.

— Мы приближаемся, — прошептала Аменорис. — Собери все свое мужество, Гору, так как ты сейчас увидишь то, что недоступно уму смертного…

Свет становился все сильнее. Отливаясь голубоватым тоном, он причудливо играл на мокрых камнях лестницы, создавая таинственное, жуткое настроение.

Лестница окончилась.

Следуя за Аменорис, Мюри вошел в большую комнату, высеченную из огромных каменных плит, на которых были художественно изображены сцены из жизни Изиды.

Прямо напротив входа высилась большая статуя богини, удивительно искусно сделанная из белого мрамора и украшенная золотом и драгоценностями. По бокам на треножниках курились благовония, дым от которых мелкими струйками поднимался вверх и окружал голову Изиды как бы легким и прозрачным облаком.

Аменорис подвела Мюри к статуе и распростерлась ниц перед ней. Затем, встав, она подошла к подножию и, надавив какую-то пружину, открыла скрытый в мраморной глыбе ящик, вынула из него небольшую коробку и высыпала содержимое на золотые треножники, на которых курились благовония.

Тотчас же густой белый дым поднялся кверху и окутал фигуру Изиды, сделав ее невидимой.

Резкий запах, немного напоминавший запах ладана, распространился по храму. Голова у Мюри слегка закружилась и в глазах замелькали зеленые круги.

— Мужайся, Гору! — вдруг услышал он прерывающийся голос Аменорис. — Сейчас я скажу страшное слово…

Мюри вздрогнул.

Как ни сильна была его любовь к девушке, как ни настаивал он на вызове богини, но в этот момент он готов был от всего отказаться, только бы выйти на воздух. Страшным усилием воли победив охватившую его слабость, он ответил Аменорис:

— Я готов, произноси заклинание.

Аменорис сделала несколько шагов вперед, подошла к фигуре богини, и подняв руки кверху, заговорила каким-то странным глухим голосом, не похожим на тот голос, каким она говорила с Мюри:

— Великая Изида, создавшая все живущее! Именем любви нашей, внушенной нам богиней Гатор по твоему повелению, именем права, данного мне при рождении, именем великих тайн жизни заклинаю тебя, приди сюда и удели нам от твоей великой мудрости… Атомом вечного начала всех начал, заложенным во мне тобою же, атомом, который начался в жизни вместе с тобою, атомом, который так же бессмертен и могуществен, как и ты, ибо он составляет часть тебя, ибо его даже ты, великая богиня, не можешь уничтожить, я заклинаю тебя: Приди!.. Страшным словом вечности вечного Начала требую я: Приди!..

Громко произнеся, скорее выкрикнув, последние слова, Аменорис продолжала стоять неподвижно, подняв руки кверху и слегка изогнув стан, похожая на изваяние талантливого скульптора, желавшего создать шедевр красоты и грации. Тело было неподвижно, но чувствовалось, что духовные силы девушки напряжены до последней степени.

…Аменорис продолжала стоять неподвижно, подняв руки кверху и слегка изогнув стан…

Эти силы как бы исходили от Аменорис невидимыми, но ясно ощущаемыми лучами и, наполняя храм, уносились в неведомую даль к первоисточнику, от которого «я» девушки черпало жизнь…

Вдруг по храму пронеслось легкое дуновение ветерка, легкое, едва заметное, но действие его на сознание было настолько велико, что Мюри упал на колени, едва смея смотреть вокруг себя.

Аменорис продолжала стоять на прежнем месте, напрягая всю волю, чтобы невидимыми нитями связаться с богиней.

Легкое дуновение пронеслось и исчезло, как небольшой порыв теплого вечернего ветра. Затем под куполом храма показалось небольшое голубоватое облако, быстро перебегавшее с места на место.

Облако постепенно увеличивалось, сгущалось. Голубоватый свет, исходящий от него, становился ярче. Странный аромат наполнил храм и слегка кружил голову, в ушах звучали аккорды таинственной непонятной музыки. Моментами казалось, что аккорды страшно мощны, как раскаленным молотом бьют по сознанию, заставляя страдать, моментами же казалось, что это просто движение воздуха.

Голубое облако сгустилось в плотную светящуюся массу и остановилось над головой изваяния Изиды. По временам из облака отделялись небольшие голубоватые лучи, похожие на молнии и, прорезывая темноту храма, освещали его каменные стены со следами сырости и плесени.

Так продолжалось несколько минут. Наконец, облако опустилось на статую богини и окутало ее, скрыв от глаз дрожащих Аменорис и Гору.

Одновременно какая-то волна пробежала по храму.

Ничего не случилось, но Мюри стало ясно, что что-то могущественное, сильное, таинственное, стоящее намного выше его понимания, произошло здесь.

Аменорис упала на землю лицом к изображению богини, окутанному облаком, и лишь слабо вздрагивающие плечи показывали, что она жива…

…Аменорис упала на землю лицом к изображению богини…

Мюри казалось, что все это он видит во сне…

Внезапно из облака послышался тихий мелодичный голос, едва слышный, но каждое слово его врезалось огненными буквами в воспаленный мозг людей, осмелившихся заглянуть в вечность.

— Зачем звали вы меня, созданные мною люди? Разве для того, чтобы просить меня изменить предопределение? Слушайте! Если в длинной железной цепи, натянутой машинами, разбить одно звено, то что сделается с цепью? Она разорвется, и понадобится все начинать сначала, чтобы снова натянуть цепь… В великой вечной цени эволюции каждый из вас — это звено, назначенное заранее, чтобы укрепить натянутую жизнью цепь. И если такое звено не выполнит заранее Великим Началом предназначенную ему работу, то цепь разорвется и погибнет вековая работа мира… Как же вы хотите, чтобы я помешала предопределению? Чтобы нарушила гармонию созидания ради вас, атомов, служащих одной великой цели беспрерывного движения вперед по лестнице мировой эволюции… Изменить предопределенное я не могу, но скажу вам, что спустя много веков вы увидитесь для того, чтобы опять расстаться и только при следующей встрече, последующей через тысячелетия, ветви ваших жизней, может быть, соединятся в одно дерево, питающееся одним соком. Ждите этой встречи и надейтесь!..

Раздался сильный удар грома, помещение храма наполнилось огненными стрелами, облако, скрывавшее изображение богини Изиды, как бы разорвалось пополам и осветило строгие черты лица статуи сильным голубоватым светом.

В глазах Мюри заходили голубые круги, сознание помутилось и он почувствовал, что безудержно летит в пропасть, не будучи в силах остановить стремительность полета.

Внезапно ощущение изменилось. Мюри стало казаться, что он выбирается из какого-то хаоса страшного, непонятного; напрягает всю силу, но что-то сдерживает его, не пускает… Наконец, сделав последнее усилие, Мюри открыл глаза.

Наклонившись над ним, стояла Аменорис и держала его голову в своих руках. Статуя богини Изиды стояла неподвижно, тускло освещенная огнем светильников, от которых тонкими струйками поднимался дым курений, теряясь в высоте храма.

— Что это?.. Сон?.. — проговорил Мюри, немного приподнимаясь с пола.

— Нет, мой Гору, — грустно ответила Аменорис, — это… откровение… откровение, которому мы должны подчиниться, ибо изменить предопределенное свыше не во власти смертных. Ты слышал слова Изиды. Она сказала: «Ждите и надейтесь»… Будем же надеяться, Гору, так как большего сделать мы не можем…

И, не в силах больше сдерживаться, Аменорис громко зарыдала, припав к плечу Мюри.

Нежно обняв девушку, Мюри поднял ее с пола и повел к выходу, желая поскорее выйти на воздух, так как благовония курильниц кружили ему голову.

Быстро поднявшись по лестнице, они вышли в коридор и ощупью добрались до стены, в которой находилась скрытая дверь.

Аменорис, оставив Мюри, быстро подошла к стене и надавила пружину, но стена оставалась неподвижной. Она надавила вторично — с таким же результатом.

— Что-то случилось, Гору, — прошептала она, — а другого выхода я не знаю…

— Покажи мне, где пружина? — ответил Мюри. — Я посмотрю…

Мюри подошел к стене.

Но в это время камень бесшумно скользнул в сторону и в образовавшемся проходе Мюри увидел толпу жрецов с факелами в руках. Впереди стоял верховный жрец богини Изиды в высоком головном уборе, с золотым жезлом в руках. Худой, сморщенный, но еще сильный старик с ястребиным носом, маленькими злыми глазами, казалось, взглядом хотел проникнуть в душу стоявших перед ним людей.

В уме Мюри смутно мелькнуло воспоминание, что он видел этого человека еще в Лондоне в своей квартире, когда переживал странное состояние, вызванное кольцом.

— Кто вы, осмелившиеся нарушить покой великой Изиды? — глухим голосом спросил жрец, холодным взглядом смотря на Мюри. И казалось, что нет той силы, которая могла бы пробудить в нем чувство жалости или сострадания.

Девушка выступила вперед.

— Это я, дочь фараона!.. Разве ты не узнал меня, Ма-Ка-Ра?.. По праву рождения пришла я в тайный храм, чтобы спросить совета богини Изиды. А это, — гордо выпрямившись, добавила она, указывая на Мюри, — мой муж. Я сегодня передала ему золотой уреус, а с ним вместе право на власть и на титул фараона Египта.

— Ты забываешь, девушка, — холодно возразил жрец, — что без согласия жрецов ты не можешь передать власть никому… Этого человека, как твоего мужа, мы не знаем, а как смертный, проникший в храм вечной мудрости, он заслуживает смерти.

Аменорис бросилась к Мюри и обхватила его руками, как бы желая укрыть от жрецов…

— Слушай, Ма-Ка-Ра, — быстро заговорила она, — этот человек дорог мне, дороже жизни и, если хоть один волос упадет с его головы, я умру и ты будешь виновен в смерти дочери фараона…

— Великая богиня выше всех Смертных и даже фараонов… Ее веления должны исполняться беспрекословно. Не только он, вошедший не по праву в подземный храм, заслуживает смерти, но и ты, нарушившая сознательно известный тебе закон… Покорись и не препятствуй исполнить волю богини.

Главный жрец сделал жест и несколько жрецов кинулись к Мюри, желая схватить его.

Быстро отстранив Аменорис, Мюри бросился на нападавших и несколькими сильными ударами раскидал их в разные стороны.

Затем он обернулся к девушке, со страхом наблюдавшей сцену.

Но в эту минуту один из жрецов приподнялся с пола и с силой бросил копье, которое вонзилось в бок Мюри.

Мюри со стоном упал на пол.

С радостными возгласами снова бросились жрецы вперед и схватили девушку. В отчаянии Аменорис громко закричала, призывая Мюри на помощь.

Услышав крик девушки, Мюри, как бы под влиянием электрического тока, вскочил с каменного пола, вырвал копье из раны и снова бросился на нападавших, в испуге попятившихся к выходу.

Залитый кровью, с дико блуждающими глазами, Мюри был страшен, а сознание, что Аменорис грозит опасность, удесятеряло его силы.

Большим прыжком подскочил он к ближайшему жрецу и, схватив его за руку, вывернул ее и вырвал из ослабевшей руки тяжелую дубину, окованную медью. Затем, сделав два шага назад, как бы для разбега, он с громким криком бросился на столпившихся в узком проходе жрецов, которые в страхе, не выдержав стремительности натиска, отступили в храм.

— Скорей, Гору, скорей! вниз! — крикнула девушка, увлекая за собой Мюри.

Пробежав коридор, они спустились по лестнице и вошли в храм, где Аменорис, поднявшись на подножие статуи, прижалась к ней, держа Мюри за руку, как бы отдавая себя и своего мужа под ее покровительство.

Почти тотчас же в храм ворвалась толпа жрецов, потрясая копьями и мечами.

Мюри в изнеможении опустился на мраморные плиты, прижав руку к ране и сдерживая лившуюся из нее кровь.

— Остановитесь, жрецы! — послышался повелительный голос Аменорис. — Остановитесь! Это приказываю вам я, дочь фараона… Вы знаете, что лишать жизни отдавшихся под покровительство Создавшей жизнь, нельзя. Берегитесь же гнева богини…

В голосе Аменорис, привыкшей повелевать, послышались металлические нотки и жрецы неуверенно остановились, окружив статую Изиды со скрывшимися около нее Мюри и Аменорис.

Аменорис напряженно ждала на высоком пьедестале.

— Ты права, Аменорис! — послышался сухой голос верховного жреца, показавшегося в проходе. — Ты права. Закон богини священней для нас… Но сойди вниз, дочь фараона, и расскажи нам, что произошло здесь.

Ничего не подозревая, Аменорис спустилась по ступенькам вниз и подошла к старому жрецу.

Тотчас же несколько жрецов бросились на нее и крепко схватили.

Мюри хотел было кинуться на помощь к Аменорис, но та громко крикнула ему, заглушая шум борьбы:

— Остановись, Гору! Меня, дочь фараона, они не тронут, ты же рискуешь смертью…

Сделавший уже несколько шагов Мюри остановился и напряженно ждал, что будет дальше.

Верховный жрец вышел вперед и, обращаясь к Мюри, заговорил:

— Слушай, чужестранец, ты, прибывший к нам издалека, из тумана веков… Ты хочешь взять ту, которую отделяет от тебя смерть… Ты хочешь пройти сквозь рождение и смерть, хочешь вырвать у богини Изиды ее тайну, тайну воплощения, тайну бессмертия, которая только доступна богам… Нет, чужестранец, этого не должно быть. Аменорис в наших руках. Отдай же нам это кольцо, надетое у тебя на палец и изображающее двух переплетенных змей… Отдай и Аменорис будет свободна…

— Не слушай его, Гору… — закричала девушка, отбиваясь от державших ее жрецов. — Не слушай! Береги кольцо, ибо, лишившись его, ты лишишься и…

Аменорис не договорила, так как Ма-Ка-Ра, сдернув с плеч тяжелый плащ, накинул его на голову девушки, заглушив ее последние слова.

— Слушай, Гору, — продолжал жрец. — Как дочь фараона, мы не имеем права судить Аменорис, но, как нарушившая клятву и приведшая тебя в храм, она заслуживает смерти… Кроме того, кто узнает о случившемся здесь? Торопись же, Гору, торопись, или ты увидишь кровь той, которую любишь.

Не сознавая, что делает, Мюри снял с пальца кольцо.

Ма-Ка-Ра вынул короткий меч.

— Бросай же, Гору, бросай скорее кольцо, если не хочешь, чтобы меч коснулся тела дочери фараона..

Если бы Мюри был спокойнее, возможно, он заметил бы некоторую искусственность в тоне Ма-Ка-Ра, но мысль, что Аменорис угрожает опасность, мешала ему спокойно рассуждать и, подняв кольцо над головой, он бросил его к ногам верховного жреца.

В ту же минуту по знаку Ма-Ка-Ра жрец сдернул с головы Аменорис тяжелый плащ.

Мюри, как в тумане, увидел верховного жреца, наклонившегося за кольцом, затем прелестное личико Аменорис, смотрящее на него глазами, полными отчаяния.

…Мюри, как в тумане… увидел прелестное личико Аменорис, смотрящее на него глазами, полными отчаяния.

Как сквозь сон, донеслись до него ее последние слова:

— Надейся, Гору…

Далее все перепуталось, смешалось в хаосе тумана и огненных искр, пока темная пелена не надвинулась на сознание Мюри…

Когда Мюри пришел в себя, первое, что бросилось ему в глаза, это стена и висящие на ней портреты матери и сестры. Далее письменный стол с большим удобным креслом, этажерка с книгами…

— Аменорис… — беззвучно прошептал он, стараясь понять случившееся с ним, но слабость снова овладела Мюри и он несколько минут лежал неподвижно, не думая ни о чем.

Наконец, усилием воли стряхнув с себя оцепенение, он немного приподнялся с кровати и огляделся кругом.

Он лежал в своей комнате в Лондоне. В окно слабо струился тусклый свет туманного лондонского утра, моросил мелкий дождик.

Мюри попытался было встать с кушетки, на которой лежал, но со стоном упал назад, схватившись рукой за бок.

Мюри попытался было встать с кушетки, на которой лежал, но со стоном упал назад, схватившись рукой за бок.

— Что это?.. — воскликнул Мюри, с недоумением рассматривая руки, покрытые кровью. — Эта рана!.. Жрецы!.. Храм Изиды!.. Аменорис!.. Какой странный сон!..

При воспоминании об Аменорис сердце его болезненно сжалось и он прижал руку к груди, но тут почувствовал какой-то твердый предмет, больно уколовший его. Опустив руку, Мюри вынул золотой уреус тонкой работы, покрытый художественной эмалью, совершенно новый.

— Уреус!.. — вспомнил он сцену в верхнем храме. — Так неужели же это все действительно случилось со мной?.. — Мюри задумался.

— А где же мое кольцо?.. Кольцо Изиды?… — вдруг вспомнил он, посмотрев на руки.

Кольца не было, только узкая полоска на пальце обозначала то место, где оно было надето.

Мюри огляделся кругом. Ни на кушетке, ни на полу кольца не было видно. С трудом поднявшись, он подошел к двери и увидел, что она заперта на замок и ключ находился в скважине. Следовательно, никто входить в комнату не мог.

Сделанные усилия вызвали у Мюри сильную боль, не замеченную им сгоряча, и он, с трудом добравшись до кушетки, поспешил вызвать по телефону врача, который констатировал у Мюри хотя глубокую, но не опасную для жизни рану, нанесенную каким-то колющим оружием.

Через три недели Мюри окончательно оправился от раны в бок, что же касается другой раны, сердечной, то она оказалась гораздо опаснее и Мюри из веселого и жизнерадостного сделался задумчивым, угрюмым, мрачным…

Часто по целым часам он стоит в одной позе, и губы его беззвучно повторяют:

— Аменорис… Аменорис…

Он глубоко уверен, что когда-нибудь, может быть в этой, а может быть, в будущей жизни, он снова встретит прелестную египтянку и тогда уже не расстанется с нею, так как он верит богине Изиде, которая сказала:

— Ждите и надейтесь…