Таинственный Восток

Глава 3

В тот самый момент, когда Карен вошла в студию Эрика Сондерсена, она уже знала, что здесь все не так. Не было неистовой суматохи людей из рекламных агентств, говорящих одновременно, не было нервного художественного редактора со стопкой композиционных набросков в руках, с карманами, набитыми маркировочными фломастерами, ни группы встревоженных представителей шелковых компаний, ни служителей, переходящих от группы к группе, разнося кофе и булочки.

В дальнем углу два ассистента ставили свет, в то время как третий разматывал поток двойного кабеля по полу. Карен осторожно прошла через студию, перешагивая через кабель, огибая рулоны бумаги для задников, увертываясь от подставок для софитов и штативов и отодвигая целые ворохи шелка.

«Что же все-таки происходит?» — размышляла она при этом. И тут ее озарило. Она должна была сразу понять, что что-то фальшивое было в том, как Эйлин сказала ей, что Сондерсен сам нанимает ее, — будто что-то недоговаривала. Фотографы не нанимают моделей! Этим занимаются рекламные агентства и их клиенты. Фотографы только делают снимки… если только это не датские фотографы. Может быть, он нанял ее, чтобы снять датскую «голубую картину»?[4] Эрика Сондерсена нигде не видно. Где же он тогда?

Человек, разматывавший кабель, обернулся и оказался Эриком Сондерсеном. На нем были табачного цвета французские брюки из шелкового вельвета в рубчик и сливового цвета майка с рукавчиками, которая свободно обрисовывала его мускулистую грудь. От левого плеча к правому майку украшала надпись Helsingor. Хельсингор? — удивилась она. Должно быть, Эльсингор, замок Гамлета.

— А где все? — нервно спросила Карен. Он улыбнулся с таинственным видом, отчего она разнервничалась еще больше.

— Больше никого не будет, — сказал он, подтверждая ее худшие опасения. Эти снимки я делаю для себя.

— Не понимаю, — солгала она. На самом деле она все прекрасно понимала и уже повернулась, чтобы вовремя броситься к двери. Но он повернулся вместе с ней, загородив ей обратный путь. С учетом его веса, рассчитывала она, ее спасет только проворство.

— Дело в том, что клиенты и их агентства оставались очень довольны моими снимками, но я сам нет. Модели были никудышные, словно пластмассовые. Я хотел бы чего-то более экзотического. Вот почему сегодня снимаю вас. А завтра весь этот шелк заберут.

Ничего подобного Карен раньше не слыхивала.

— Вы хотите сказать, что собираетесь пойти на риск, снимая под собственную ответственность? Клиент не заказывал вам эти дополнительные снимки?

— Да. Если фотографии окажутся такими, какими я надеюсь их увидеть, пошлю их им. Если же нет, — он пожал плечами и улыбнулся, — я по крайней мере сам буду доволен.

— Но кто оплатит мою работу? — Этот вопрос, определенно, должен был быть первым, заданным Эйлин.

Он мягко улыбнулся.

— Если им понравятся мои снимки, они заплатят, если нет, я заплачу. Мисс Лорд также будет удовлетворена. Ну, а теперь начнем. Да, раздевалка вон за той дверью, — сказал он, указывая на дальнюю стену. — Там уже костюмерша с вашей одеждой, гримерша и парикмахер. Скажите им, что я буду готов приступить к работе через два часа.

Карен почувствовала Облегчение, оказавшись в знакомой обстановке раздевалки. Пока ее причесывали, переодевали, опрыскивали лаком, приводили в порядок, обращали внимание на все детали, чтобы доведенное до совершенства лицо не изменилось перед камерой, она про себя улыбалась. Ей не о чем было беспокоиться. Никто никогда не увидит снимков, которые Эрик Сондерсен сделает сегодня утром. Неловко, конечно, что он взвалил на себя рее расходы, но никто никогда не увидит Карен Ист в этом отвратительном виде индианки. Фотографы могут работать на свой риск в Копенгагене, но уж, определенно, не в Нью-Йорке. Она наперед знала судьбу съемки — она станет просто пустой забавой.

Костюмерша одела ее в полупрозрачное белое сари, отделанное по краю золотой каймой, просвечивающее, как дым. Замысловатые золотые кольца были вдеты в мочки ее ушей, унизали пальцы и голые ступни. Ряды тяжелых золотых браслетов украсили руки, золотая сетка покрыла голову, единственный рубин размером в ноготь ее большого пальца сверкал во лбу, словно полыхающий глаз. Когда она осмотрела свое отражение в зеркале, у нее перехватило дыхание. Глаза, как огромные черные озера, волосы — черные, как ночь, завитками спадающие на плечи, губы — алые, как вишни. Перед ней была индийская богиня любви.

— Невероятно! — сказала костюмерша.

— Изумительно! — сказала девушка-гример.

— Вы похожи на Форт Нокс![5] — сказала парикмахерша.

— Внутри которого ничего нет, — прошептала Карен, выходя из комнаты величавой походкой и с осанкой богини.

Они работали вместе под жаркими лучами софитов. Карен меняла позу за позой, чтобы лучше показать роскошные шуршащие шелка, забыв обо всем, что ее окружало — о лампах, о проворных ассистентах. Она видела только Эрика. Эрика бегающего, Эрика скорчившегося у камер, Эрика командующего: «Согни колено! Подними подбородок! Руку назад!» Ее позы следовали в ритме затвора его камеры, а тело мгновенно разворачивалось и вертелось на его голос. Ни с кем другим не работалось так непринужденно. Она абсолютно точно угадывала, когда он хочет, чтобы она выдвинула ногу вперед, когда — чтобы откинула голову назад. Карен доставляло истинное наслаждение чувствовать, как нежнейший шелк, словно вода, течет сквозь ее пальцы. Разматывая рулон за рулоном, она то обвертывала шелк вокруг себя, то куталась в него, словно в меха, а Эрик все повторял: «Еще! Еще! Еще!» И ее сердце, ее дыхание, самое ее существо следовали ритму этого «Е-ще! Е-ще! Е-ще!», и уже кровь приливала и стучала в ее ушах.

Наконец, когда он крикнул: «Выключить свет! Я кончил!» — она словно очнулась от сна. Казалось невероятным, что они закончили, хотя студийные часы показывали, что прошло три часа.

Полностью выдохшаяся, Карен снимала кремом гриш в опустевшей раздевалке. Костюмерша уже упаковала сари, пересчитала все кольца и браслеты и унесла их куда-то. Эрик постучал два раза в дверь и вошел. Его майка насквозь промокла от пота, пот блестел на его шее, белокурые влажные волосы прилипли ко лбу. Но глаза сияли, и Карен почувствовала, как ее сердце трепещет так же, как только что в ее руках трепетали все эти шелка.

Эрик стоял за креслом и разговаривал с ее отражением в зеркале.

— Индира, вы чудо! — сказал он с энтузиазмом, немного искажавшим его правильный английский выговор. — Я никогда еще не работал с такой моделью, как вы. По сравнению с вами все они, как мебель. Но вы… Вы абсолютно точно угадываете, что мне нужно. Как вам это удается?

— Не знаю. Просто чувствую, чего именно вы от меня ждете. — Ей казалось, что сердце теперь бьется так громко, что он может его услышать. В надежде обрести хладнокровие она стала пересчитывать лампочки, окружавшие зеркало. Хорошо хоть, что есть возможность напрямую не встречать взгляд этих чудесных серых глаз. Разговаривая с его отражением в зеркале, она как бы увеличивала дистанцию между ними.

— Должно быть, восточная интуиция, — сказал он задумчиво, потом хлопнул себя по лбу. — Ну конечно же! Вы же, наверное, занимались йогой. Вот что так Обостряет ваше восприятие. — Он придвинулся и положил руки ей на плечи. Они были горячими и тяжелыми, и ее ноздри уловили его запах — пьянящую смесь пота, дикого чебреца и еще чего-то, что заставило Карен подумать о волнах, с грохотом разбивающихся о скалы фьордов. Сердце ее продолжало гулко биться.

— Йогой? — Она едва не поперхнулась. Он с энтузиазмом кивнул.

— Да. Я, конечно, никогда бы не стал ее фанатиком, но с удовольствием попробовал бы. Там, правда, есть сложные позиции, которые, мне кажется, я никогда бы не смог исполнить. Может быть, вы смогли бы помочь мне?

Про себя Карен подумала, что с удовольствием попробовала бы с ним две или три позиции, но о йоге она не знает почти ничего, если не считать, что когда-то брала у Жанни, своей подруги, книгу о хатка-йоге, но так и не удосужилась ее прочитать.

— Сложные позиции требуют величайшего контроля духа и тела, так же как и простые, — только и могла ответить она, надеясь, что это прозвучит достаточно убедительно. И тут же снова стала считать лампочки.

— Секрет, по-видимому, в том, чтобы полностью отдаться этому, да? Как мы только что это делали здесь, в студии.

Давление его рук усилилось, сильные пальцы спустились к ее грудям.

— Это было…

— Потрясающе, — прошептала Карен. На этот раз она не оторвала взгляд от его глаз. Они стали темнее. Она была уверена в этом.

— Да, так и было. Как будто занимаешься любовью. Да?

Это надо прекратить, сказала она себе. Съемка закончилась. Сондерсен получил свои кадры. Нужно сказать ему правду, иначе одна ложь повлечет за собой другую, и тогда этому конца не будет. Карен сжала руки так, что ногти впились в ладони, потом медленно встала и повернулась к нему лицом, но так, что между ними оставался стул.

— Я должна сказать вам кое-что, мистер Сондерсен.

Он поднял стул и поставил его ей за спину.

— Не так, не так. Вы должны произнести Sondersen. Следите за моими губами. По-датски звук дп произносится похоже на ей по-французски. Как в слове blue. Вы должны сложить губы, чтобы произнести «у», но произносите «ю».

Карен сложила губы и постаралась как можно лучше произнести:

— Ю… ю… Сундерсен… Он покачал головой.

— Еще раз.

— Ю, — произнесла она, сложив губы, как он.

— Милая Индира, — прошептал он, его губы коснулись ее губ так нежно, словно свежее дуновение апрельского воздуха. — Ваш рот как плод граната, он обещает сочные и тайные наслаждения.

Она попыталась отступить назад, забыв, что за спиной стоит стул. Чуть не споткнувшись, Карен схватилась за его спинку.

— Но вы же знаете, не все обещания исполняются.

— Не все, но гранат — символ надежды. — Приблизившись, ой накрыл губами ее рот. Сердце Карен словно перестало биться. Его губы говорили ей, что они знают все об обещаниях, его язык намекал на тайные наслаждения, а охватившие ее руки объявляли, что ее надежда находится в них.

Он целовал ее так, словно верил, что она богиня любви и он совершает обряд поклонения ее губам. Воображение Карен воспламенялось. Она видела себя с Эриком в потаенном саду, воздух был насыщен жасмином и сандалом, журчащий фонтан плескался среди роз. Она лежала на шелковых подушках, а Эрик, темным силуэтом выделяясь на фоне голубого, как ляпис-лазурь, неба, наклонился над ней, и солнце превращало волосы викинга в сияющее золото.

Он погрузил лицо в ее волосы, шепча:

— Милая Индира, я теряю голову от этой черной копны… Каким сладким будет забвение.

В дверь вежливо постучали, и его ассистент позвал:

— Извини, Эрик, но ты опаздываешь на встречу.

— Да, — откликнулся он, тряхнув головой так, словно приходил в себя от сна. Потом сказал, обращаясь к Карен:

— Мы можем с вами поужинать вечером? Она чувствовала волнение и возбуждение.

— О, я не могу, я…

— Тогда пообедаем завтра, ладно? — Приоткрыв рот, он тяжело дышал.

Это звучало уже безопаснее. Она кивнула.

— Я хочу так много узнать о вас, задать вам множество вопросов. Я уже говорил с моей секретаршей, и она сказала мне, что самое лучшее заведение — у Мохана.

Карен почувствовала, как сердце ее уходит в пятки. Она знала этот индийский ресторан. Там, увидев ее рядом с настоящими индусами, он сразу поймет, что она — подделка. И в этот момент Карен поняла, что не хочет, чтобы он обнаружил это. Позднее. Быть может, на следующей неделе. Она найдет другое время, чтобы сказать ему — при более благоприятных обстоятельствах.

— Мы можем пойти куда-нибудь еще? — спросила она наконец.

— Только не говорите мне, что вы не любите индийскую еду! — Он засмеялся, и его глаза загорелись от этого глупого предположения.

— О, конечно люблю. Но вы же знаете, какая строгая диета у моделей. Если мы туда пойдем, то я не удержусь от соблазна и…

— Никто не обладает иммунитетом к соблазнам. Скажите, Индира, а что соблазняет вас?

Она подозревала, что он знает ответ на этот вопрос, поэтому ответила так:

— Замечательные салаты готовят в «Фармер Фреш».

— Тогда пойдем туда. — Его глаза снова потемнели, и она могла видеть свое отражение в его зрачках.

«Ну, почему я должна была встретить тебя в качестве Индиры? — подумала она. — Почему я не могла встретить тебя сама по себе? Ох, Эйлин, я готова убить тебя!»

— Я буду там, — сказала она, отводя глаза.

— До завтра, — сказал он, дотронулся кончиками пальцев до ее губ и ушел.

Дело было не в том, как он выглядел, решила она уже сидя в машине, и даже не в том, как целовал ее. Все заключалось в том, как он говорил. Ну кто когда-нибудь слышал, чтобы мужчина говорил: «Ваш рот, как плод граната» или «сладкое забвение»? Возможно, это происходило потому, что он в голове должен был делать перевод, но ей нравилось это. Однако было бы опасно, если бы их отношения вышли за рамки чисто профессиональных. Когда Карен думала о своей клятве вырваться наружу и встретить новых людей — она, конечно, имела в виду мужчин, но преимущественно загорелых брюнетов, и уж никак не ожидала, что выставит себя в виде Индиры Сингх. Она знала, что самое умное, самое благоразумное — отменить свидание.

— Но когда это я проявляла благоразумие? — произнесла она вслух.

— Вы меня о чем-то спросили, леди? — обернулся к ней водитель такси.

Вместо ответа Карен попросила его остановиться на углу возле маленького базарчика. Беспокойство пробуждало в ней голод, а кризисные ситуации делали обжорой. Эрика она классифицировала как кризис категории «A-I».

В ее планы в связи с этим входило накупить побольше овощей и фруктов, огромную коробку с картофельными чипсами, а также целую пинту кофе Хааген-Даэс. Для облегчения своей совести Карен все же прихватила и упаковку таблеток для похудения.

Как и все манекенщицы, Карен грезила о еде, как узники мечтают о свободе. Ее сны были заполнены свиными ребрышками в красном соусе с жареным по-деревенски картофелем, шоколадными пирожными с грецкими орехами, салатами, посыпанными базиликом и румяными меренгами, политыми сверху сбитыми сливками. Каждый раз, когда ее совесть модели заставляла отказаться от спагетти в пользу пустого супа, она обещала себе, что в тот день, когда с профессией манекенщицы будет покончено, она начнет есть — и не будет останавливаться шесть месяцев подряд!

Оказавшись дома, она взяла коробку с чипсами и уселась в свое любимое кресло, чтобы немного поразмышлять. Однако ее мысли прервал телефонный звонок.

— Я только что разговаривала с Эриком Сондерсеном, — сказала Эйлин.

— Он Сюндерсен, — сказала Карен, ухмыльнувшись в трубку. — Ей как в blue, Сюндерсен. — И сунула в рот чипс.

— Ладно. Он сказал, что съемка прошла очень хорошо. Что это за звук? Жуешь сельдерей?

— Обожаю сельдерей. — Карен обтерла салфеткой масляные пальцы.

— Хорошая девочка. Кстати, Эрик сказал, что завтра обедает с тобой.

— Я как раз подумываю, чтобы отказаться.

— Не делай этого. Кроме того, похоже, он увлекся тобой.

— Он увлечен не мной, он увлечен Индирой. Эйлин, Эрик и в самом деле думает, что я индианка.

— Это именно то, чего мы хотим, дорогуша. Так что сиди тихо и жди, может быть, он еще раз закажет тебя. Это скоро прояснится.

Карен повесила трубку. «Закажет еще раз!» — повторила она, кинув на кофейный столик коробку с чипсами и целеустремленно направляясь к холодильнику, чтобы достать из него мороженое.