...Таки-да!

РАССКАЗ НОМЕР РАЗ ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

Вызов в обком партии для журналиста Ростислава Полоскина был такой же обыденностью, как рюмка перед творческими муками. Однажды перед созданием очередного шедевра журналистского творчества «Выше надои -ближе коммунизм» он до того перебрал, что умудрился сделать сравнение: от коровы собрано молока не меньше, чем центнеров с га. Хотя Полоскин понимал в коровах и центнерах с га примерно одинаково, этот номер газеты пользовался небывалым успехом. Впрочем, как и номера других газет, где печатается недельная программа телевидения.

Заходя в здание, Ростислав машинально отметил,, что его появлению в обкоме джинсы теперь не помеха, как бывало несколько лет назад. Перемены свежего ветра апреля явно залетели и в этот вестибюль, где милиция строго смотрела за соблюдением формы одежды входящих.

Войдя в кабинет Ответственного Работника, Ростислав сотворил абсолютно спокойный вид и подумал: «Ох уж эти ответственные работники. Если чем и отличаются от нас, грешных, то только тем, что никогда и ни за что не отвечают». При этом он сделал вид небывалой радости на измученном заботой о благе народа лице и, дважды поздоровавшись, с сыновьей преданностью посмотрел в глаза хозяина кабинета.

Ответственный Работник почти по-отечески, непривычно ласково бросил беглый взгляд на ерзающего по стулу журналиста, а потом сказал:

- Твои репортажи люди читают. Есть мнение, что народу они нравятся. Теперь нужно написать о новом почине в нашей области. В стране уже созданы целые зоны трезвости, а у нас пьют, как будто нет постановления и указания. - Ответственный кивнул на очередной портрет на стене и более жестким тоном закончил: - Позор! Это наш с тобой просчет.

Во время монолога Ответственного Ростислав каждые три секунды молча кивал головой, а сам при этом думал: «Ага, зоны трезвости. Да вы давно всю страну в одну большую зону превратили... Это наш с тобой просчет. А^ потом скажешь, что это мой просчет. А ты только не доглядел. У тебя профессия такая - постоянно недоглядывать. Поэтому ты перестроился раньше всех на свете».

А вслух сказал:

- Конечно! Если партия говорит «Надо», я всегда готов ответить «Есть!»

Ответственный принял эти слова как должное. Во-первых - потому что привык отождествлять себя с партией, а во-вторых, Полоскин был бойцом его идеологического фронта, на котором генеральная линия наступления постоянно разрабатывалась Ответственным.

- Словом, тебе нужно сделать репортаж об очередном патриотическом почине. Мы тут с товарищами посовещались, - Ответственный бросил беглый взгляд в зеркало, стоящее на столе, - и решили: было бы неплохо, если ты напишешь о безалкогольной свадьбе.

Полоскин часто-часто закивал головой, как будто кто-то сильно барабанил по его затылку.

- Понятно. На когда нужна свадьба?

- Чем скорее, тем лучше. Вон в Белграде уже все виноградники вырубили, а мы сидим и не чухаемся. Перестройка - это прежде всего инициатива.

Ростислав недавно был в Болградском районе и видел: лозу рубили с таким остервенением, какого не проявляли казаки во время показательных выступлений перед царем. Почин местного начальства высоко оценили и ставили в пример остальным воителям с алкоголизмом. Но в Одессе лоза не растет, а почти все ликеро-водочные магазины уже закрыли. Нужно что-то новое. На достигнутом останавливаться нельзя...

Полоскин собрался с духом и веско произнес:

- Послезавтра утром материал будет у вас на столе.

Ростислав никогда не унижался до того, чтобы отдавать заказы подобного рода своему редактору. Того до сих пор не выгнали на пенсию только потому, что он поднаторел составлять доклады для Ответственного Работника. Никто, кроме редактора, не мог так ловко составлять короткие слова в предложения, чтобы читающий их не путал.

- А свадьба? - на всякий случай спросил хозяин кабинета.

- А зачем нам свадьба? - искренне удивился Полоскин, - я и так напишу.

Брови Ответственного сдвинулись к переносице, и Полоскин с ужасом понял, что сказал что-то не то.

- Хватит «и так!» - грозно произнес Ответственный. - Мне этого «Арагаца» на всю жизнь по ноздри... Ты что не понимаешь, в какое время живешь?

- В хорошее время живу, - тихо прошептал Ростислав и добавил: - Я всю жизнь жил только в хорошие времена.

Случай с «Арагацем» Ответственный работник вспомнил не случайно. В хорошие времена - как раз между борьбой за дисциплину и сражением с алкоголизмом - в областной газете «Знамя коммунизма» вышла заметка о том, как моряки советского теплохода «Арагац» спасли экипаж тонущего либерийского сейнера «Зназма» в трехстах милях от Бомбея в Аравийском море. От экипажа судна гибель отвели, но бедная «Зназма» ушла под воду, и советских моряков за спасение от неминуемой гибели благодарил капитан либерийского сейнера господин Р.Клюквер.

Для хороших времен имени контрпропаганды это был отличный материал. Жаль только, что он оказался Развесистым Клюквером от заголовка до подписи «Капитан Скопцов». Не говоря уже о том, что среди фамилий экипажа «Арагаца» были псевдонимы и фамилии журналистов «Моряка» и «Знамени коммунизма», так вдобавок само название утонувшего судна «Зназма» расшифровывалось очень просто. По поводу этой заметки в Одессе произошли кое-какие события особенно после того, как «Правда» перепечатала информацию о подвиге моряков «Арагаца».

Поэтому при слове «Арагац» Полоскин почувствовал, как мурашки побежали наперегонки с хорошим временем по его спине.

- Значит так, - примирительным тоном сказал Ответственный, переживая за душевное состояние своего резко побледневшего бойца, - организуешь свадьбу, опыт у тебя по починам есть. Если что - смело ссылайся на меня. Хотя я подтверждать ничего не буду. Материал должен быть у меня на столе в четверг, в первой половине дня. Пусть все знают - алкоголизму нет места в нашей местной советской жизни.

Полоскин перепуганно поднялся со стула, стараясь изобразить на лице преданность. ,

- Постой, - устало сказал хозяин кабинета, подошел к сейфу, щелкнул дверцей, достал початую бутылку «Арарата» и рюмки. - За удачу!

Ростислав выпил и сразу ощутил всю ответственность возложенной на него задачи. «Вот теперь он в лепешку разобьется, но исполнит все в лучшем виде», - подумал Ответственный, наливая себе вторую рюмку, после того, как за журналистом захлопнулась дверь.

Полоскин шел по улице и понимал: таких сложных заданий он еще не получал. Прежде доводилось организовывать почины «Сорокалетию обороны Одессы - сорок ударных декад», «60 ударных недель в честь 60-летия СССР», «Подвиг боевой - рекорд трудовой», «Пятидесятилетию Морфлота - пятьдесят смен с наивысшей производительностью». Тогда запутавшиеся в трудовых подвигах и декадах читатели даже не пытались разобраться в честь кого они несут какую ударную вахту и раскрадывали материальные ресурсы предприятий с удвоенной энергией. В обкоме тоже делали вид, что понимают, как это можно в течение одного рабочего дня взвалить на себя несколько ударных вахт в честь разных событий. Сам Полоскин перестал обращать внимание на все эти тонкости, поэтому в его репортажах полеводы вполне могли трудиться ради юбилея морского министерства.

С восьмидесятого по восемьдесят пятый год страна вообще перестала работать. Она только героически несла ударные вахты, за размножением которых не успевало следить ЦРУ. Его резиденты постоянно двигали мозгами. Потому что, если, как поется в песне, русская душа была неподвластна чужеземным мудрецам, то что тогда говорить о советской экономике, которая никогда не была подвластна здравому смыслу?

Но такого сложного задания у бойца идеологического фронта Полоскина еще не было. Сыграть за день свадьбу и вдобавок с почином. «Но разве есть что-то невозможное для настоящего коммуниста?» - убедил сам себя журналист.

Прежде чем приступить к началу операции «Свадьба» Полоскин решил собрать разведданные. Хорошо, что среди массы поставщиков информации у него был подполковник милиции. Изредка Ростислав писал, как подчиненные под его непосредственным руководством обезвреживают всех подряд.

Подполковник сидел за столом и распространял свежий запах одеколона «Шипр». Но даже он стопроцентно не гасил аромат экспортной «Столичной». Подполковник радостно смотрел на Полоскина и с грустью подумал о том, что ему нечем порадовать журналиста. Вместо того, чтобы ловить тех, о ком интересно газете, его милиционеры усиленно принюхивались к прохожим на улице и боролись с алкоголизмом. Хотя совсем еще недавно они, забегая в рестораны, не обращали внимания на то, что люди очень часто мелькают рюмками. Тогда их интересовал только один вопрос: «Что вы здесь делаете в рабочее время?»

- Слушай, Вася, - фамильярно обратился Полоскин к подполковнику, - не пора ли тебе получить третью звездочку на погоны?

Вася понимал, что давно пора. Только его руководство об этом не имело никакого представления.

- Кстати, это правда, что в пригороде состоялась безалкогольная свадьба? - продолжал спрашивать журналист с совершенно безразличным видом.

Зрачки у привычного ко всему милиционера немного расширились. Благодаря своим сотрудникам и их стукачам он знал очень многое. Подполковник Вася был готов спокойно встретить известие о готовящемся ограблении банка и даже о налете на собственное учреждение. Но такое известие просто не укладывалось в голове. Как это не выпить на свадьбе? Такую опасную игру, с его точки зрения, не могла начать даже иностранная разведка.

Подполковник сделал вид абсолютного безразличия и сказал:

- Недавно ребята в селе сунулись аппарат искать на свадьбе. Так их там чуть не разорвали. Триста человек гуляло - а в наряде... сам понимаешь. И собака куда-то пропала.

О собаке областная газета сообщила в том же номере, где хвалила ее начальника. Это была специально подготовленная ищейка с нюхом на самогонные аппараты. Фотография собаки украшала милицейскую Доску почета и витрины одного из сельских магазинов. Ниже на витрине было помещено объявление: «Она у тебя еще не была? Быстро сдавай самогонный аппарат, а то эта собака придет к тебе до хаты». Местные жители на всякий случай сдавали образцы безнадежно устаревших аппаратов и конспиративно гнали по-прежнему. Борьба с алкоголизмом дошла до такой степени, что самогон стали гнать даже те, кто прежде не мог отличить змеевик от оглобли. Беспощадное сражение за всенародную трезвость увеличило ряды самогонщиков и шеренги наркоманов. И вот в такой ситуации Полоскин был обязан сыграть безалкогольную свадьбу. Это было все равно, что выкрасть Гитлера накануне битвы за Сталинград, если еще не сложнее. Но Ростислав не отчаивался, хотя кроме лозунгов «Всем попробовать пора бы - хороши без пива крабы» и «Коль на свадьбе пьешь коньяк - значит ты совсем дурак» на ум не приходило. Особенно, когда он вспоминал об «Арарате». Плохо, что рюмки у Ответственного маленькие...

Журналист сделал вид, что ему очень жаль пропавшею четвероногого борца с самогоноварением. И на всякий случай он попытался зайти в тыл подполковника:

- А из твоих ребят никто не собирается жениться?

- Нет, - твердо ответил подполковник Вася и тут же добавил: - к сожалению.

А сам представил, что бы ему сказал сержант Петренко, который послезавтра устраивает собственную свадьбу. Ну что бы он в самом деле сказал? Ничего нового: служба и так собачья, квартиру второй год подряд обещают, а тут еще с таким издевательством пристают. Не понял бы своего подполковника сержант Петренко -как это, на свадьбе и не выпить? Точно так, как не понимал этого сам подполковник, с деланным сожалением разводя руками перед носом журналиста Полоскина.

Заскочив в свой кабинет, Ростислав начал судорожно крутить диск телефона. Он обзванивал секретарей парткомов предприятий, являющихся самыми надежными помощниками по поводу починов комсомольско-молодежных бригад и ударной информации в честь любого праздника.

- Алле! Иван Трофимович? Здравствуй, дорогой, Полоскин на проводе. Нет, не надо. И это тоже. Да пошел ты со своими отчетами и выборами, кому они сейчас надо? У тебя кто-то женится? Какой еще план? Слушай...

Озадачив таким образом своих почти добровольных помощников, Полоскин бросил на рычаги покрасневшее от перенапряжения главное орудие производства и на мгновение прикрыл усталые глаза. В дверь постучали.

- Войдите, - не сообразив бросил Ростислав, а потом в спешном порядке добавил: - Я занят!

Но было поздно. В кабинет боком просочился внештатный автор газеты Владимир Петушинский. И в мирное время Ростислав относился к Петушинскому без особого уважения, хотя ежегодно пятого мая награждал его Почетной грамотой. Но сейчас накануне операции «Свадьба» появление надежного помощника печати Петушинского было еще более нежелательным, чем всегда.

Петушинский отнюдь не был чернорабочим газеты. Он считал себя поэтом и всем об этом рассказывал. Его стихи печатались в газете крайне нерегулярно, зато всегда в связи с какими-то важными политическими событиями. Стоило только начаться конфликту между Китаем и Вьетнамом, который в Одессе тут же окрестили Первой Социалистической, как уже на следующий день Петушинский положил на стол Полоскина поэму в триста строк, заканчивающуюся словами:

Полоскин тогда точно не знал: будут ли протягивать Вьетнаму руку помощи, но поэму подписал и подбросил ее главному редактору - пусть сам решает. Ростислав всегда поступал разумно, потому что боец идеологического фронта имеет право ошибаться не чаще, чем сапер. Даже когда после сообщения в программе «Время» о нападении на Гренаду американской военщины Петушинский следующим утром принес в редакцию стихи со словами: «Захватчик не будет собою рад! Кубинский рабочий, бери автомат», - Полоскин отправил их к главному мимо ответственного секретаря.

Потом Петушинский приносил стихи о сгнившем на корню Западе, про необходимость увеличить план на полпроцента и другие шедевры подобного рода. Сейчас поэт Петушинский протягивал Полоскину измятый листик бумаги, и Ростислав даже немного напрягся: вдруг что-то произошло на планете целых полчаса назад?

Прочитав первую строчку он облегченно вздохнул: Петушинский по-прежнему разрабатывал начатую месяц назад золотоносную антиалкогольную тему.

- В общем-то неплохо, - резюмировал Ростислав, не читая дальше, - однако текст несколько сыроват. Нужно немного почистить и чуть-чуть усилить акценты. А в общем то хорошо. Иди доработай.

Петушинский не понимал, как это можно дорабатывать написанное, когда за это же время вполне успеешь накатать что-то новое. Но вслух он возражать не стал и вытащил из кармана поэму «Водка погубила, вино довело» на тридцати шести страницах, которую создавал в течение целых пяти часов.

- Оставь, я потом посмотрю, - произнес Ростислав, прикидывая, уляжется ли это произведение в корзину для мусора целиком. Вроде бы должно поместиться. А что если...

- Слушай, Вова, ты же можешь написать такое... Есть очень важная тема. Вот представь себе, безалкогольная свадьба. Представляешь?

- Нет, - честно ответил Петушинский. - Такое представить невозможно даже поэту.

- А ты все-таки попробуй, - гнул нужную Ответственному тему Полоскин, - вместо водки на столах цветы. Жених пьет ситро и никто никого не бьет, - фантазия журналиста неслась галопом по кабинету и он с сожалением подумал: «жаль рюмка Ответственного не была стаканом». Тогда бы он вместо Петушинского поэму навалял. И опубликовал бы за Вовкиной подписью.

Петушинский слушал журналиста и на всякий случай уже прокатывал рифмы «вино - не нужно», «кагор - прошлого багор», «где жених и невеста - там шампанскому не место».

- Старичок, ты, значит, поэму набросай пока, а я тебе потом для правдоподобия пару фамилий подброшу.

- А когда напечатаешь? - спросил о самом главном поэт-нештатник.

- В следующем номере, - торжественно поклялся Полоскин, положив руку на «Справочник корректора».

- А когда я уже получу рекомендацию в Союз писателей? - начал наглеть Петушинский, чувствуя, что в нем нуждаются, как никогда прежде, - ты мне это уже двенадцать лет обещаешь.

- Сделаем - тут же выпалил Ростислав, но добавил: - Знаешь, как это трудно. Там же завистников - пруд пруди. Ты же пишешь не хуже их.

А про себя подумал: «И во всяком случае - не лучше многих». При этом вспомнил, что нужно уже серьезно поговорить с писателем Приголубько, который вполне может дать рекомендацию. Пусть пока хоть одна рекомендация будет. На всякий случай. А Приголубько никуда не денется. Газета иногда печатает фрагменты его романов. Ростислав недавно дежурил по номеру, читал что-то детективное об агентах империализма, но так ничего и не понял. Несмотря на то, что был как стеклышко и «свежей головой» по номеру. Как говорят профессионалы, «свежопоголовным». Так что пусть Приголубько один раз бесплатно для нужд газеты накатает опус. Ему это не впервой - трем парням из своей деревни дал рекомендации. Теперь двое из них тоже писатели. Может заказать кому и роман об антиалкогольной свадьбе? Ответственный вполне одобрил, за инициативу похвалил бы, хотя такого указания не давал. И издательство наше тут же роман напечатает. Они если что и с удовольствием публикуют, то только те книги, которые сами читают с отвращением.

- Будет тебе рекомендация, - твердо пообещал Полоскин, с удивлением смотря на расширяющуюся прямо на глазах грудь Петушинского. - Иди работай.

Ростислав подождал пока за поэтом закроется дверь и ловким движением руки послал его рукопись «Водка погубила, вино довело» в корзину для мусора. Теперь она была заполнена доверху, как папка ответственного секретаря антиалкогольными статьями.

Когда предпоследний секретарь парткома так и не сумел сосватать безалкогольную свадьбу, Полоскин почувствовал себя на грани срыва. Он последним усилием воли взял себя в руки, поправил галстук и решительно запер дверь на ключ.

Нижний ящик стола плавно поехал вперед, и журналист достал плоскую бутылочку с янтарной жидкостью.

Полоскин даже удивился, что голос его звучал как-бы со стороны и интонации его были не менее властными, нежели в голосе Ответственного Работника. Он снова терроризировал телефон, но на сей раз выяснял совсем другие обстоятельства.

- Значит, говоришь, телегу в партком накатала? На каком месяце? Всего на третьем. Это хорошо. Под фатой видно не будет. Нет, это я не тебе. Значит, слушай, срочно вызывай его к себе в кабинет и воспитывай, пока я не приеду.

В кабинете секретаря парткома Сталепромлитейного завода имени Ворошилова переминался с ноги на ногу молодой человек среднего возраста.

- Учти, Понькин, мы с тобой цацкаться не будем, - продолжал воспитательную беседу уже уставший секретарь, - твои штучки давно коллективу поперек горла стоят. Все помнят, как ты прогуливал, как из вытрезвителя бумага пришла. А кто на демонстрации транспорант со словами вождя уронил? Да за такое прежде... А теперь ты лучшую штамповщицу-разливщицу из строя выводишь!

Секретарь посмотрел на молча присутствующего при беседе журналиста и продолжил:

- В общем так, Понькин, терпению коллектива пришел предел. И тебе придется отвечать за свои поступки.

Слесарь Понькин не выдержал и улыбнулся.

- А, так ты еще и смеешься? - взревел секретарь парткома, меняя материнский тон на комиссарский, - ты за свои штучки билет на стол положишь!

- А у меня его и нет! - нагло вставил реплику в воспитательную беседу обвиняемый.

Ростислав понял, что аргументы секретарь исчерпал, а Понькин все равно не созрел до свадьбы.

- Послушайте, Понькин, - устало произнес Полоскин, - вам это еще не надоело? Пора бы остепениться, такой солидный человек...

- Он у меня в отпуск зимой пойдет! - не к месту вмешался секретарь.

- Ну зачем же так? Товарищ Понькин понимает, что положение нужно исправлять. Вы ведь любите эту девушку, да?

Слесарь Понькин невыразительно пожал плечами и сказал:

- Три раза всего любил, а такие неприятности.

- Товарищ Понькин, вам что, содержать жену зарплаты не хватает?

- Будь спок, - по-народному ответил слесарь, - на это дело у нас всегда найдется. А Нинка больше стакана за вечер не засосет.

- Так в чем же дело?

- А где мне семью молодую строить? В общаге, что ли? Так из нее потом только в квартиру на Таирова выход уперед ногами.

- Вы давно состоите на квартирном учете? - проявил человеческое участие журналист.

- Аж восемь лет, - громко сказал Понькин, а секретарь тут же его поправил:

- Всего восемь лет. Вон Федюнин из прокатного двадцать восемь на учете состоит, а все равно женился.

Полоскин о чем-то задумался и протянул:

- А если, товарищ Понькин, в виде исключения мы бы подумали насчет однокомнатной...

- Тогда бы и я подумал, - тут же сообразил Понькин.

- Это был бы такой почин! - обратился журналист к багровеющему секретарю парткома. - «Новой заводской семье - отдельную квартиру».

Секретарь парткома мотал головой, как бык перед бойней. Он знал, что в таком случае заводу некогда будет работать - вместо трудовых рекордов пойдут одни с свадьбы. А хозспособом МЖК строит кооператив на паях с кем-то уже год, но еще не построил даже привязки дома к местности.

- В виде исключения, товарищ секретарь, можно просто предоставить квартиру передовику производства. Так сказать, поощрить его энтузиазм...

- Это насчет Нинки? - теперь не к месту высказался слесарь.

- Подумайте, товарищ секретарь, - твердо сказал Ростислав и, вскинув глаза вверх, добавил, - там вас поддержат.

- А что? - откликнулся на движение глаз Полоскина секретарь. - Парень хороший. Можно сказать - золотой-На таких наш завод держится. Ударник труда. Всего раз в вытрезвителе еще до Указа побывал. На демонстрации всегда в первом ряду с транспорантом. И главное - готов отвечать за свои поступки.

- Значит, свадьба завтра? - спросил журналист Понькина.

- А квартира? - ответил слесарь.

- Свадьба будет в новой квартире, - пообещал Ростислав. И добавил: - Подожди меня в коридоре.

Когда Понькин вышел, Ростислав в приказном порядке бросил секретарю парткома:

- И чтоб квартира была как следует отремонтирована. Соки, воды и прочие цветы - задача профсоюза.

- А где я возьму квартиру? - ошарашенно спросил секретарь парткома.

- Вот вызовет завтра Ответственный, так ты со своим директором вмиг из ведомственного жилья вылетите. Ишь, устроились. Сами в хоромах, а рабочему человеку однокомнатная - проблема. Наша пресса всегда стояла и стоять будет на страже интересов трудящихся, - резко закончил журналист.

- Что-то придумаем из директорского фонда, - пообещал секретарь парткома, который и без напоминаний Ростислава хорошо знал, как может повести кадровую политику Ответственный.

- Понькин, зайдите обратно, - властным голосом позвал Полоскин слесаря, внимательно подслушивавшего с той стороны двери.

- Поздравляю вас, - энергично тряс руку Понькина журналист, - желаю больших успехов в вашей семейной жизни. На свадьбу хоть позовете, хе-хе?

- А как же, - возбужденно ответил слесарь, предвкушая радости жизни в браке и угадывая размеры своей будущей квартиры.

- Поздравляю, Понькин, - поднялся со стула секретарь. - Такая специалистка тебе досталась.

- Вы представляете, друзья, как это здорово, - радостно нагнетал атмосферу всеобщего воодушевления журналист, - комсомольско-молодежная свадьба в новой квартире. Первая безалкогольная свадьба в нашем городе. .

- Какая, какая? - зло перекосил рот только что счастливый Понькин. - Повтори это оскорбление еще раз...

Только через час Понькин капитулировал перед мощным напором советской журналистики. Единственным условием, о которое разбивались все уговоры и доводы, была компенсация морального ущерба новобрачного. Двухкомнатная - и точка! И с этой точки Понькина не сдвинул бы даже Ответственный, на которого Понькину в отличие от журналиста, директора и еще очень-очень многих людей было даже совсем наплевать.

- Значит так, первый день потерпишь... - объяснял Ростислав.

- В войну и не такое выдерживали, - поддакнул секретарь.

- ...а потом, - продолжал журналист, - хоть залейся. Два ящика водки - премия от завода...

- И бутылка «Портвейна», - выбивал дополнительные блага слесарь.

- Сам купишь, - резко оборвал секретарь парткома, -нечего государство разорять.

Легче всего было договориться с ЗАГСом. Потом Полоскин позвонил подполковнику Васе и приказал срочно разыскать платье со старорежимным названием «подвенечное». Фотограф требовал, чтобы невеста была в шикарном наряде. Некоторые на его фотографиях себя только по одежде и узнавали. Подполковник обыскал склад конфискованных товаров, но не нашел фирменной спецодежды. Через час домой к спекулянту, вывесившему объявление на столбе «Продается свадебный наряд (США) любого размера, можно напрокат», выехал тоже наряд, но только милиции.

- Петушинский, - орал в трубку несколько уставший журналист. - Фамилия жениха Понькин. Невесту зовут штамповщица-разливщица Нина. Секретарь парткома - Дормидонтов...

Свадебный стол в воняющей свежей краской квартире ломился от бутылей с березовым соком, бутылок с лимонадом и кастрюль с компотом. Жених со съехавшим набок галстуком обнимал невесту в прекрасном американском платье. Фотограф прыгал вдоль стола, как какаду по ветке. Гости уже второй час сидели чинно-спокойно, словно в первые минуты поминок, и бросали скучные взгляды на секретаря парткома.

- ...А все-таки прекрасный обычай появился у всего советского народа, благодаря почину нашего завода, -продолжал он свою речь. - Навсегда ушло в прошлое проклятое пьянство благодаря неустанной заботе нашей родной партии и лично товарища Бре... То есть, правительства. А то и верно, товарищи, сколько можно терпеть? После праздников - весь город в винегрете. За здоровье молодых. Горько, как говорится!

Бокалы с лимонадом взметнулись вверх, и счастливая невеста толкнула в бок жениха, который задумался над тем, что потолок все-таки нужно побелить заново. Гости с отвращением глотали непривычный напиток и ощупывали бутылки, спрятанные под одеждой. Свадьба все-таки...

Полоскин допил шестую чашку кофе и поставил точку в статье под двумя рубриками «Социалистическому обществу - новые обряды» и «Работай, почин». Он откровенно зевнул, обозначая последний абзац, и с наслаждением потянулся. Хотел было налить рюмку, но передумал. Еще не хватало, чтобы Петушинский унюхал запах своего любимого напитка.

Поэт зашел в кабинет со следами губной помады от поцелуя музы на лбу. Толстая пачка бумаги, изъеденная машинописью, топорщилась у него под мышкой.

- Ты не представляешь, как это было тяжело, - откровенно признался он Ростиславу, - даже хваленый Пушкин не создал бы такую поэму всего за одну ночь.

Полоскин не возражал, а лишь довольно кивал головой.

- Так как насчет характеристики? - закончил разговор о поэзии Петушинский.

- Будет тебе характеристика, - еще раз пообещал Полоскин и чуть было от усталости не кинул рукопись в корзину, предназначенную для творчества Петушинского, но вовремя спохватился и нежно погладил титульный лист с заголовком «Подлинный праздник новобрачия. Эпическая поэма с прологом и эпилогом. Автор - лауреат районного конкурса «Алло, мы уже нашли таланты" поэт В.Петушинский».

Ростислав пламенным взглядом в красных от бессонной ночи глазах намекнул Петушинскому, что он может идти отсыпаться, а сам стал быстро накручивать телефон фотографа.

- Иван, где фотографии? Что значит, позже? Если бы свадьба была халтурная, то они были бы готовы еще вчера. Ты между прочим в газете работаешь, а не на свадьбах. Чтоб через час... А чем хочешь свои фотографии глянцуй, хоть на лысину нашего главного наклеивай - все равно, считай, я скоро в его кресло сяду. Вот так, старичок, это уже лучше.

Ровно через полтора часа журналист осторожно постучал в дверь Ответственного Работника.

Несмотря на то, что Полоскин веером разложил на столе фотосвидетельства нового обряда, репортаж об инициативе заводчан-сталепромлитейщиков и эпическую поэму, Ответственный хмурился и не предлагал садиться. Это было плохим признаком.

- Хреново работаешь, - наконец-то поблагодарил Полоскина Ответственный, - медленно. Вся моя идея - насмарку. Всегда так. Стараешься для вас, а вы только норовите все испортить. По радио с утра пораньше передали, что с инициативой безалкогольной свадьбы выступил город Зареченск. Что теперь прикажешь делать?

Полоскин понял, что теперь он должен идти ва-банк. Иначе, другого виновного в провале антиалкогольной пропаганды в городе не найдется. Преодолевая робость он начал рубить правду-матку в глаза Ответственного впервые за последний год:

- Да что вы! Кто поверит, что какой-то Зареченск мог придумать что-то дельное раньше вас? Вас вон где знают, а в Зареченске Ответственный без году неделя, раньше послом на побегушках летал. Не верю! Не может быть! Они еще тогда врали, когда инициатива с кукурузой была. Но ведь именно вы не только предложили сажать ее на пустующих пляжах, но и выступили с такой инициативой по всему Черноморью. И все об этом знают! То есть уже не помнят. Но сегодня, кто кроме вас мог бы лучше знать веяния времени? Они по радио сами не знают, что мелят. И вообще, кто их слушает? Наши люди все равно... Они только «Голос Америки» привыкли. А газета - это не выстрел в воздух, слова в пространстве. Это, прежде всего, материальное свидетельство. Вот, вот, вот, - лупил кулаком по материалам на столе Полоскин, - это все ваша инициатива, а не какого-то Зареченска. Это они из зависти. Не удивлюсь, если они и Васину собаку украли...

- Все равно негоже, - несколько смягчился, размышляя сам с собой, Ответственный, - они-то раньше успели. Значит, нам их почин подхватывать, а не со своим выступать.

Полоскин понимал: если Ответственный сам себя уговорит просто подхватить почин, двухкомнатная квартира слесаря Понькина обойдется всей редакции чуть дешевле, чем ее главному специалисту по начинаниям.

- Я не могу с вами согласиться, - смело вошел в эпоху плюрализма журналист Полоскин, - это ваша инициатива - и не иначе. Пора кончать с этими застойными явлениями.

- Как это? - отвлекся Ответственный.

- А вот как. Что перед субботником Ленинским говорят? Что он будет проведен по инициативе московских рабочих. И так из года в год. А в социалистических обязательствах любого коллектива страны на следующий год обязательно есть пункт «В день Ленинского субботника отработать с наивысшей производительностью и на сэкономленных материалах». То же самое здесь. Вы инициатор, а не Зареченск. Когда у них свадьба была?

- Вчера.

- И у нас вчера. Значит, одновременная инициатива. В крайнем случае. И с этого пути вы не имеете права свернуть.

Ответственный задумался, бросил взгляд в зеркало, потом на сейф и, наконец, на Полоскина. Полоскин на всякий случай провел языком по пересохшим губам.

- Ладно. Все равно статья твоя - тебе и отвечать за то, что я придумал почин. А чтобы подтвердить все - быстро сообрази еще чего-нибудь. Даю тебе полную свободу действий. Под твою же личную ответственность. Если хочешь - хоть вытрезвители закрывай. Потому что не нужны они - пьяных в нашем городе не бывает. Или еще что-нибудь. Но чтоб послезавтра с утра ты был здесь. А вообще ты молодец - умеешь отстаивать свою точку зрения. Другие подлизываются, а ты критикуешь. За смелость - ценю. Иди.

На этот раз Ответственный выпил рюмку без Полоскина. А тот, бросив материалы на стол ответственного секретаря с пометкой «Срочно в номер!», заперся в своем кабинете и начал думать. Вообще-то с вытрезвителями - это неплохо. Нужно только договориться с подполковником Васей, чтобы пьяных развозили по домам. А через месяц, как водится, очередная инициатива закончится, и вытрезвители можно будет снова открыть.

Так, значит, инициатива... Нет, надо брать выше. Обращение представителей трудовых коллективов области «Вытрезвитель уходит в прошлое». Нет, не годится, но хорошее название потом придумаем...

От размышлений оторвал звонок.

- Тут такое дело, - беспокоил журналиста секретарь парткома Сталепромлитейного Дормидонтов, - Понькина сегодня утром на улице подобрали. Так что ты это...

- Я тебе дам «это!» - взревел Полоскин. - Ты как людей своих воспитываешь? Ты билет свой в два часа на стол положишь, если только Ответственный узнает!

Ростислав с ожесточением бросил трубку на рычаги аппарата и пожалел, что нельзя с такой же решительностью бросить ее на другой аппарат. Потом закрыл на ключ кабинет, допил остатки янтарной жидкости и набрал номер телефона.

- Вася! - твердым голосом забыл поздороваться журналист. - Спасибо, выручил. Да... Слушай! Та стой ты; плевать мне, что собака твоя с запахом прибежала. Закрывай к черту вытрезвители! На месяц. А пока срочно пошли кого-то, чтобы отвезли домой Понькина из этого заведения. Понькина. Передаю по буквам: Подонок, Образина, Негодяй, Мягкий знак... Правильно, Понькин. Что значит план? Слушай внимательно. Если в течение месяца в городе не будет ни одного пьяного... С сегодняшнего дня, конечно. Так вот, куда хочешь - туда девай, хоть арестовывай, но за мелкое хулиганство в трезвом виде или - домой, чтоб никто не видел. Подумай сам. И скажи своим ребятам, чтоб перестали ко всем на улице принюхиваться. Мало ли чем от кого несет при нашей Продовольственной программе? Так вот, если ни одного пьяного за месяц в городе - ты уже полковник. Подведешь, Ответственный из тебя сержанта сделает. Сам знаешь, это он умеет. Нет, это не я придумал. Это новая инициатива трудящихся области - а народ всегда знал, чего он хочет. И ты должен стоять, как всегда, на страже его интересов

РАССКАЗ НОМЕР ДВА НАЛЕТ

В то время, когда в Одессе можно было свободно приобрести не только порцию дезодоранта «черемуха» на улице, но и целый флакон «Интимного» в магазине, в городе случались налеты на квартиры некоторых граждан. И далеко не всем хозяевам нравилось, когда в их двери влетали неизвестные гости, в конечностях которых были зажаты некоторые предметы убеждения для особо несознательных. Хотя многие квартиросъемщики с сочувствием подходили к тяжелому материальному положению незнакомцев и честно делились с ними своими соцнакоплениями.

И вот как-то одна веселая компания заглянула в квартиру, где околачивалась дружная семейная пара по фамилии Супрун. На вопрос: «Какой идиот бьет у двер?» - последовал традиционный ответ: «Одесгаз», - и ничего не подозревавшие супруги остались наедине со смертельной опасностью. Наведя на удивленных хозяев квартиры пистолеты, представители Одесгаза почему-то не интересовались состоянием колонки и конфорок, а проявили любопытство насчет золота, бриллиантов и даже бумажных денег. Если при словах о драгоценностях супруга Супрун только нервно рассмеялась, то когда речь зашла о деньгах, она почему-то зыркнула в сторону супруга с явной ненавистью. Грабители внимательно присмотрелись к обстановке в комнате и начали подозревать, что так сильно замаскироваться могли только истинные подпольные миллионеры. И они нагло начали действовать людям на нервы.

- Деньги? - нервно хихикнула жена Супрун. - Мой паразит их держит только у мешках под глазами. А все бриллианты этого дома живут за стенкой.

- А ну прикрой поддувало, - бестактно употребил жлобское выражение в разговоре с дамой один из непрошенных гостей, - а то зубами паркет пошкрябаешь.

В ответ на это замечание жена Супрун рта не закрыла, а обложила всех присутствующих, в том числе и собственного мужа, такими словами, которые не часто услышишь даже в университетском коридоре.

Грабители сразу поняли: если не остановить этот поток красноречия, они могут задержаться здесь на тот срок, который им грозил по совокупности в самом крайнем случае. И они в три глотки рявкнули на женщину: «Молчи! А то прибьем!» Но стоило только тишине на секунду зависнуть в воздухе, как супруг нежно добавил; «... твою мать!» Стволы трех пистолетов выразительно посмотрели в сторону несдержанного Супруна, и тот сделал вид, что его рот заполнен клеем "суперцемент". Точно такой вид исполнила супруга Супрун, однако перед этим быстро добавила: «Хрен найдете».

Порывшись для приличия в немногочисленных вещах, гости с пистолетом поняли, что просто так найти даже хрен - тоже проблематично. И они начали угрожать несчастным супругам физической расправой, если те чистосердечно, как перед лицом закона, не скажут куда спрятали ценности. Супруны на всякий случай продолжали молчать, как им было приказано. Они специально не кричали и вели себя тихо. Потому что только длительное отсутствие воплей из окон их квартиры могло вызвать подозрение и привлечь внимание окружающей общественности.

Опыт грабителей подсказывал: прежде чем приступить к пыткам, нужна психическая атака на нервы, измученные социалистическим соревнованием и таким же бытом. И они начали рисовать перед молчащими супругами их дальнейшие судьбы.

Один из налетчиков тряханул Супруна-мужа за плечо и заявил: «Тебе зажмем твое хозяйство прямо у дверях», - на что его коллега меланхолично заметил, что Шаляпин был тоже великим крикуном. Последний налетчик продолжал вести себя самым хамским образом по отношению к женщине. Он заявил: «Тебе, коза, мы засунем в зад селедку, чтоб ты была похожа на русалку, а потом пойдешь под наше кодло». На что двое остальных в унисон сказали: «В следующий раз».

Реакция супругов на предстоящие пытки была синхронной. Жена тут же захихикала, что такой вид пытки ее супругу не угрожает: ему можно зажимать в дверях, что угодно, но только не то, что ему даром не нужно. А оскорбленный супруг сказал, что для его женщины хвост селедки будет только подарком, учитывая ее бешеный аппетит.

В ответ на это супруга Супрун закатила своему благоверному такую затрещину, которая, судя по реакции налетчиков, не входила даже в их пыточный арсенал.

Теряющие терпение грабители растащили сцепившуюся в мертвой хватке семейную пару и стали в их присутствии выдавать профессиональные тайны. Дескать, эта сволочь-наводчица, видно, адрес перепутала, потому что у таких придурков не то что золота - сковородки приличной нет. А от их характера в квартире не могут держаться ни рубли, ни клопы. В ответ на такое оскорбление супруги Супрун, перебивая друг друга, заявили налетчикам, что они сами придурки и лучше бы их мамы сделали себе аборты. Мало того, что пришли в гости, так еще без бутылки. И обозвали налетчиков грабителями и крохоборами.

Один из бандитов, спрятав пистолет в карман, начал горячиться: «Сами вы жмоты. Я сейчас за ящиком сбегаю, давитесь». И показал освободившейся от оружия рукой кукиш по очереди каждому из супругов. В ответ на это супруг Супрун с воплем: «Здесь тоже не шаровики», - подскочил к своим носкам, стоящим у двери рядом с сандалиями, и выхватил из левого смятый червонец. Бросив его в лицо отпрянувшей назад троицы с криком: Подавитесь, комбедовцы!», - этот явно кулацкий отпрыск с чувством глубокого удовлетворения опустился на стул. И совершенно напрасно. Потому что, не обращая внимания на два пистолета, его супруга уже заходила к стулу с тыла. Она обрушила на затылок любимого мужа мощный удар сцепленных в «замок» рук, нежно прокомментировав полет Супруна фразой: «Заныкал-таки, падло!» Поднявшийся супруг отбросил в сторону грабителя, пытавшегося стать на его пути, и пошел в наступление на защиту своей мужской чести. Грабители на всякий случай спрятали пистолеты поглубже в карманы. Один из них попытался примирить разбушевавшуюся пару, чтобы наконец-то заняться своим делом, но не тут-то было. Жена Супрун нанесла ему мощный удар ногой, предназначавшийся спрятавшему деньги мужу, и бандит, отчаянно скуля, повис на руках своих подельщиков, которые моментально прижались к стене. Через минуту, в виду явно худшей физической подготовки, мужчина Супрун начал отступать в сторону налетчиков перед напором женщины, размахивающей сковородой. Рванувшиеся к дверям бандиты застряли только из-за того, что между ними продолжал висеть третий, получивший производственную травму. Это длилось буквально мгновение, потому что вместе с криком: «Я вам дам, у меня сковородки нет», - супруга Супрун обрушила удар кухонным предметом между лопаток отступающего мужа. И его тело очень ловко выбило наружу своеобразную пробку, закупорившую двери.

Тем вечером соседи увидели возле дома Супрунов в общем-то привычную картину. Некоторое разнообразие в нее внесло то обстоятельство, что впереди Супруна-мужа бежало еще двое мужчин, между которыми волочил ногами по земле третий. К счастью для супруга его слабая половина потеряла резвость бега сразу же после домашних тапочек. Женщина затормозила и, гикнув на всю улицу, швырнула вслед набирающей еще большую скорость компании сковороду, которая, к радости бегущих, совершила перелет.

Через два часа после описанных событий супруге Супрун соседка с радостью на лице донесла, что ее мужа наперебой угощают какие-то отвратительные, как и он, личности в пивной на Московской. Причем один из них, несмотря на то, что все время кривит морду и как-то неестественно держится полусогнутым, громко выражал ему свои соболезнования. Однако Супрун-женщина приняла это сообщение как должное, хотя и заметила, что основательно поговорит со своим дорогим позже. В эту ночь, несмотря на страшную духоту, соседи держали окна плотно запертыми, чтобы привычные звуки любовной сцены в постановке супругов доносились в их квартиры только шепотом. Что касается налетчиков, то в квартире Супрун они больше не рисковали показываться. И на улице, где они проживали - тоже.

РАССКАЗ НОМЕР ТРИ БОЛЬШАЯ ИГРА

Вадим Лисин выскочил из театра, как будто за ним снова гонялся литературный редактор с ведомостью взносов на добровольное общество содействия армии и флоту. К концу первого акта Вадим вспомнил, что договорился встретиться с главой одесских нумизматов Беленьким для обмена двух царских десяток на четыре более современные купюры. Вообще-то Беленький намекал, что ему требуется минимум пять бумажных купюр, в связи с тем, что они чересчур современные, но ровно через неделю он уже был согласен на вариант, предложенный Лисиным. Они еще не знали: через полгода три зеленых купюры за две десятки будет более чем достаточно.

Вадим ругал себя за дырявую память, а главного режиссера за то, что испортил ему вечер. Внезапно заболел артист Пузач, и Лисину пришлось выступать вместо него, хотя текст Вадим порядком позабыл. «Хорошо, что вспомнил, - лихорадочно заводил свою "тройку" Лисин, - а то Беленький еще с кем-то другим поменяется. Может, стоило-таки переодеться? Ничего, так доеду, не в трамвае. Антракт - мой, а во втором акте выход через полчаса после третьего звонка. Успею», - успокоил себя Лисин и бросил машину вперед.

Пелагея Ивановна Матрешкина и Лидия Петровна Иваненко как обычно сидели на скамеечке возле своего дома, осуществляя совместный устный выпуск «Вечерней Одессы». Перемыв кости всем соседям, старушки на несколько минут замолчали. Лидия Петровна мысленно думала какие-то гадости о Пелагее Ивановне, а та платила соратнице еще большим вниманием.

«Ишь, зараза, - нежно смотрела на Пелагею Ивановну Иваненко, - не нравится ей, что пенсионер Кобылкин по утрам бегает. А сама, небось, если бы не размер задницы, за ним вдогонку бросилась, сучка. Известное дело...»

«Ханыги ей мешають, - молча грызла семечки оставшимися зубами Матрешкина, - а сама, курва, самогонкой балует». А вслух почему-то сказала:

- К Нинке из семнадцатой опять новый ухажер приезжает.

- Эта Нинка такая, прости Господи, - радостно подхватила Иваненко, мысленно сравнивая Нинку с Матрешкиной в юности. Сравнение было явно не в пользу молодого поколения.

- Такая же, как вся ихняя семья, - продолжала тему дискуссии Пелагея Ивановна.

- Ее бабка еще при немцах подолом трясла, - заглянула вглубь истории Иваненко, хотя сама переехала в Одессу из-под города Гайсина в шестьдесят втором.

- А зять ихний хуже любого немца будеть, - вспомнила Матрешкина, хотя видела этого зятя всего один раз и жизни, да и то на фотографии.

- Все немцы - гады, - попыталась подвести итог очередного раунда переговоров Иваненко, - как зашли к нам к село на танках, пока весь самогон не сничтожили - дальнше не поехали.

- Не скажи, милая, среди них даже ничего люди попадаются. Энгильст, к примеру, - оставила за собой последнее слово Пелагея Ивановна, а про себя подумала: «Ишь, немцев ненавидить. Небось ей самогона тогда не оставили».

Лидия Петровна на всякий случай согласно кивнула головой и громко, но про себя выкрикнула: «Сучка немецкая!» В ту же минуту старушки одновременно сотворили крестное знамение. Возле скамейки остановилась вполне советская машина, точно такая, как у инженера Штукина, только не с дырявыми крыльями, и из нее вылез немецкий генерал. С тремя Железными крестами и болтавшейся на пояснице кобурой от пистолета «ТТ».

Лисин, выскочив из машины, наметанным артистическим взглядом отметил, что возле дома Беленького сидят постоянные дежурные, к рентгенным взглядам которых он давно привык. Только на этот раз одна почему-то вытащила изо рта вставную челюсть и крепко сжала ее в руке, а вторая даже не пытается освободиться от подсолнечной шелухи, свисающей с краешка нижней губы. Обе старушки истово крестились.

«Чего это они? - удивился Лисин. - Обычно такое вслед шипят, словно крестов на них нет».

Звякнувший о пуговицу бутафорский жестяной Железный крест дал ответ на этот вопрос. Лисин коварно усмехнулся и позволил себе небольшую месть по отношению к сплетницам. Проходя мимо них, он придал лицу абсолютно безразличный вид, на мгновение задержал шаг, ткнул пальцем в автомобильной перчатке одновременно в двух старух и брякнул:

- Партизанен! Ихт бин шиссен.

И быстро стал подыматься по лестнице, исчерпав запас немецких слов ровно наполовину. В школе Лисин проходил английский, и только этим можно было объяснить такое скромное знание немецкого. Английских слов Вадим выучил раза в два больше. Подымаясь на второй этаж Лисин нос к носу столкнулся с выносящим мусор пенсионером Кобылкиным, который тут же уронил ведро и почему-то стал улыбаться, как в передаче «От всей души», а потом несколько раз поклонился. Пугать Кобылкина Лисин не захотел; времени до второго акта оставалось не так уж много. Поэтому он быстро добрался до двери, за которой был прописан Беленький, и, с трудом вычислив, какой звонок на этот раз принадлежит коллекционеру, мощно надавил его пуговку. Со звонками в этой квартире была такая же неразбериха, как с квадратными метрами. Коммуна подобралась чересчур даже для Одессы, и соседи постоянно воевали из-за освобождающейся жилплощади, захватывая и деля метры умерших и уехавших, а также их звонки.

Лисин, как всегда, ошибся. Потому что теперь Беленькому принадлежал звонок черного цвета. Дверь открыла вечно хмурая тетка, которая в прошлый раз приветствовала Вадима словами: «Ходют тут, а потом с кухни трусы пропадают». На этот раз тетка ничего не сказала; она только отпрыгнула в сторону, сделала подобие книксена и прошептала: «Битте»,

- Олл райт, герл! - бросил в ее сторону Лисин, расстегивая кобуру, в которую на всякий случай спрятал доллары.

Беленький не удивился, увидев Лисина в гриме и мундире. Он не выходил из себя даже когда в его комнату изредка входили люди в советской милицейской форме. И больше того, не боялся их, потому что был коллекционером, а не валютчиком. Так что мундиром страны, где валюту можно официально менять в банке, а не под угрозой статьи, его было трудно удивить. Тем более, что Беленький знал: Лисин способен не на такие фокусы. В его руках золотая десятка вполне могла превратиться в медную. «Внимание отвлекает, что ли? -прикидывал Беленький, пока Вадим рылся в кобуре в поисках своего обменного фонда. - Ну-ну, посмотрим».

Слух о том, что в доме появились оккупанты, разнесся с той же скоростью, с какой неделю назад они распространялись насчет мармелада в соседнем «Гастрономе». На коммунальной кухне в квартире Беленького сразу же начались большие перемены. Нудный инженер Штукин перестал терроризировать всех бородатым, как Фидель Кастро, анекдотом. Он схватил принадлежащий пенсионеру Гопмахеру примус и забежал в свою комнату вместе с этим агрегатом и шипящей сковородкой на нем. Тетка, открывшая Лисину дверь, срочно заменяла репродукцию Шишкина на стене вырезанным портретом из школьного учебника. Она думала, что немцы отнесутся к ней по-человечески, если увидят здесь своего соплеменника Карла Маркса, пусть даже в самодельной рамочке. За стеной раздавались непонятные звуки; это коммунист Васильев зарывал свой партбилет под паркетом. Гопмахер, не обращая внимания на пропавший примус и почти готовую яичницу, усиленно готовился к эвакуации в гетто. После сознательной жизни в такой коммуне он даже не мог представить, что в гетто будет еще большая скученность.

Больше всех усердствовал лично видевший фашиста Кобылкин. Он вырезал из наволочки повязку, нарисовал на ней кривую свастику и пришпилил на рукав. Потом решительно полез на диван и безо всякого почтения сорвал со стены портрет еврея Карла Маркса, искренне жалея, что в свое время испугался последствий и сжег изображение Антонеску.

Лидия Петровна Иваненко прятала бутыль с самогоном еще тщательнее, чем от участкового, Пелагея Ивановна Матрешкина на всякий случай искала бигуди. Перед лицом смертельной опасности школьница Петрова предпочла вторично отдать свою невинность соседу, чем заклятым врагам. Все остальные делали вид, что оккупация их не касается, и запасались водой. Прибежавший с улицы алкоголик Дима поведал каким гадом оказался их участковый. «Стоит и приветствует вражеское вторжение, - нагло врал Дима, злясь на постоянно пугающего его штрафами инспектора. - Те едут на мотоциклах, переодетые рокерами, и орут "Хайль!” А этот изменник им вдогонку "Хай, хай! Что, наши в городе?" Я всегда говорил, что он сволочь, особенно, когда мне пятнадцать суток клеили». Не верящий этим бредням студент ветеринарного института Мокроус, которого не вывело бы из себя и правительственное сообщение о войне, а не рассказ опустившегося Димы, отложил в сторону курсовую по научному коммунизму и начал быстро писать листовку. Прокламация начиналась словами: «Наш дом борется за звание сумасшедшего».

В это самое время Лисин аккуратно прятал в свою кобуру червонцы царской чеканки.

Сбегая вниз по ступенькам, Вадим бросил взгляд на часы. До начала второго акта оставалось три минуты. Лисин нервно начал разминать сигарету, но стоило ему только остановиться, чтобы прикурить, как перед ним тут же вырос Кобылкин, сжимающий в левой руке какую-то бумагу, а правой придавливая панаму к груди.

- Господин офицер, битте, - обратился к Лисину по-немецки пенсионер, - зписок коммунистен унде юде нашего хауса.

- Так мало? - сделал недовольное лицо артист.

- Извольте взглянуть, господин офицер, - перешел на родной язык Кобылкин, отмечая, что во время прошлого визита немцы по-русски говорили не так хорошо, - вот еще один список евреев. Тех, что в Америку сбежали. Но победоносная германская армия их и там достанет.

Несмотря на спешку, Лисин заметил, что фамилия Беленького фигурирует сразу в двух списках: и евреев, и коммунистов.

- Молодец! - похвалил Кобылкина Лисин, и тот вырос буквально на глазах. Вадим хотел добавить еще что-то, но для торжественной речи времени уже не осталось.

- Фамилия? - успел спросить на бегу Лисин.

- Кобылкин! - отчеканил пенсионер, бегущий за ним следом по ступенькам.

«Не отвяжется», - решил Вадим, и, затормозив, рявкнул в лицо Кобылкина:

- Иди домой, придурок! Прыгни в унитаз, а на ходу дерни за канат и спусти воду. Из канализации тебя КГБ не достанет.

Вадим выскочил из парадного, сбив по пути Матрешкину с половиной буханки черного хлеба, густо присыпанного солью, и прыгнул в машину. Кобылкин перепуганно таращил глаза, не представляя себе, как это можно попасть в канализацию через унитаз и почему им будет заниматься КГБ, когда немцы в городе. «Подговорились, социалисты, теперь они заодно действуют», - решил Кобылкин и бросился к телефону в пятую квартиру, позабыв отцепить намалеванную им свастику с рукава рубахи.

Лисин успел вовремя. Он восстановил дыхание, вальяжно выплыл на сцену и остановился, бросая взгляды на будку суфлера. Перед Вадимом находился юный окровавленный пионер, перемотанный канатами с ног до головы. Вокруг пионера стояло шесть автоматчиков с прическами под «битлз». Во время положенной паузы Лисин подумал: «Над таким телом издевается этот паразит-режиссер. Потому, что Анька ему не дает. Как она умудряется свою грудь прятать?»

Вадим придал лицу кровожадный вид, вспомнив, что пионер Анька почему-то в последний момент отказала и ему лично, грозно потряс левой рукой с часами «Ориент» у нее под носом и сказал:

- Ти есть глюпи русски малтшик. Ти убиваль немецки зольдат унде офицерен. За это ми будем тебья немношко вьешат.

Зал вздрогнул в ужасе, Лисин гордо ушел за кулисы. На этом его роль заканчивалась, а на комплименты он выходить не собирался, зная заранее, что их не будет.

В пятой квартире перед Кобылкиным захлопнули дверь, как только увидели повязку на его рукаве. Задержавшиеся на вечернем моционе соседи еще не подозревали о происшествии в доме.

- Але, милиция? - надрывался ответственный квартиросъемщик пятой, - тут такое дело. Пенсионер Кобылкин ведет среди людей антисоветскую агитацию, проповедывает человеконенавистнические идеи...

Квартиросъемщик на мгновение запнулся и тут же быстро добавил:

- ...и порнографию.

- Ждите, - коротко ответила трубка.

- Сейчас скажу адрес.

- Не нужно. Мы и так знаем.

Лисин уже превратился из немецкого генерала в советского человека и успел переложить десятки из кобуры в карман куртки. Он вышел из театрального подъезда, поехал домой, где спрятал валюту в оклад иконы семнадцатого века, которую создал за месяц напряженной работы на доске, изъеденной шашелем, реставратор музея Рубашкин. После обильного ужина Вадик мирно посапывал у мерцающего экрана телевизора, даже не подозревая о том, что он стал идеологическим диверсантом.

- Так что, гражданин Кобылкин? - настойчиво спрашивал пенсионера человек в штатском, возле которого крутились несколько милиционеров. - Значит, проповедуете...

Один из милиционеров нашел за диваном портрет основоположника марксизма и протянул его человеку в штатском. Тот довольно хмыкнул и сказал:

- Занесите в протокол.

- А он туда не влезет, - высказал свои соображения милиционер.

- Кто? - спросил человек в штатском.

- Портрет.

Человек в штатском посмотрел на милиционера тем же взглядом, каким одарил Лисин Кобылкина на лестничной клетке, и сказал: - Запишите, мол, надругательство над изображением... Ну и так далее.

- Слушаюсь, - козырнул милиционер и положил портрет на место.

- Так что, Кобылкин, значит ведем антисоветскую агитацию. По фашизму скучаете...

- Скажите... - попытался спросить Кобылкин, но тут же получил стандартную отповедь:

- Здесь вопросы задаю я.

- Кто вы такой? - обнаглел от страха Кобылкин.

- Как кто? - удивился человек в штатском. - Я понятой.

Кобылкина доставили в сумасшедший дом. Главный врач, стоило ему только увидеть понятого в штатском, сразу выдал предварительный диагноз пенсионера - «Вылитый шизофреник».

- От вашей жизни не таким станешь, - прорычал Кобылкин, смекнувший, что лучше лечиться здесь, чем при помощи физического труда где-то на лесоповале.

- А я что сказал? - обрадовался врач.

У артиста Лисина на всякий случай спросили: правда ли, что Беленький является резидентом? Вадим чистосердечно ответил, что вполне может быть Резидент это бывшая фамилия Беленького, который ему всю жизнь активно не нравился. Вадик слышал, что когда-то после женитьбы Беленький перешел на фамилию супруги.

- Интересно... - прошептал один из собеседников Лисина, обращаясь к своему молчащему напарнику, - может быть, они работают на Моссад?

- А на Мосгаз не хотите? - истерически зарыдал Лисин. - Ну купил я эти десятки у него, теще зубы вставить, имею право.

- А мы имеем право уже привлечь вас за нарушение валютных операций, - ответил молчавший до сих пор профессиональный понятой. - Чем вы расплачивались с Беленьким?

- Исключительно рублями, - соврал артист и тут же перестал вести себя, словно на сцене, остановив поток слез.

- А что если все-таки ЦРУ? - начали переговариваться между собой люди в штатском.

- Нет, наверное Моссад.

- Но ведь прежняя фамилия Беленького — Дерьмовозов.

- А почему в списке фашиста он фигурирует евреем?

- Для конспирации. В конце концов ЦРУ - это наполовину Моссад. Накануне 7 ноября такую широкомасштабную провокацию они могли затеять общими усилиями. Опять же доллары. Кроме того, том Солженицына парижского издательства «Таир».

- Значит и французы руки приложили.

Лисин перестал следить за разговором понятого и второго. Он был согласен написать даже явку с повинной.

- Скажите, Лисин, - неожиданно обратился к Вадику понятой, - среди ваших знакомых есть люди, занимающиеся антисоветской агитацией?

Коричневатый снег заботливо укутал город, и понятой шел к пивной не боясь, что оставит заметных следов. Возле нее так натоптано, что даже самая лучшая собака кроме насморка вряд ли здесь что-то вынюхает.

С трудом протолкавшись к стойке, понятой взял кружку пива, заботливо разбавленного хлорированной водой, и пришвартовался возле небритого ханыги, от которого несло чересчур даже для этого места.

Через полчаса понятой вышел на улицу и, с радостью вдохнув свежий морозный воздух, медленно захрустел ботинками по снегу. Придя домой, он задернул шторы, отключил газ, свет, телефон, воду и только после этого достал из-за щеки крохотную капсулу.

«Провокация накануне Октября, - в уме расшифровывал он густо исписанные ряды цифр, светя портативным фонарем в виде карандаша, - проведена вами блестяще. Агента Беленького законсервировать. По нашим данным завербованный вами Артист может служить курьером между Л. и С. Благодарим за службу. Поздравляем со званием полковника. На ваш счет переведено сто тысяч долларов. Генерал Роджерс».

Суперагент Джейк Монд, он же майор Викентий Пафнутьевич Соколов, занимающийся исключительно идеологическими диверсиями назло главному контрпропагандисту страны Константину Устиновичу Черненко, облегченно вздохнул и сжег бумажку вместе с контейнером. Монд давно перестал рисковать, потому что за него работала сама жизнь. В прошлый раз, когда 21 апреля перевернувшийся грузовик блокировал движение на главной магистрали города, ОН тут же доложил в Центр, что провел операцию по срыву субботника. Пьяного водителя Джейк на всякий случай именовал в донесении своим агентом и просил представить его посмертно к ордену «Пурпурное сердце».

Задачу по проведению идеологических диверсий сильно облегчало то обстоятельство, что управление, в котором получал зарплату майор Соколов, было нацелено именно на это же. Оно вовсю боролось с тлетворным влиянием Запада и его последствиями в стране.

Майор Соколов усмехнулся, на миг обнажив даже в полной темноте хищный оскал шпиона Джека Монда. Однако враг обрадовался чересчур рано. Роковое стечение обстоятельств, но скольких разведчиков оно погубило. Это подчеркнул в своем донесении руководству, чтобы соблюдать личную скромность, Стив Шикер, агент Моссада, завербованный ЦРУ. А на самом деле капитан Сергей Матвеевич Орлов, который по заданию руководства советской контрразведки «подставился» Соколову. Орлов прибыл год назад в город с документами на имя артиста Вадима Лисина.

Большая игра продолжалась.

РАССКАЗ НОМЕР ЧЕТЫРЕ КОСТЮМ

Вадим Николаевич Кульков еще не успел приступить к своим новым прямым обязанностям, как последовала командировка в Занзибар. Оттуда пришлось заглянуть в Берлин, затем побывать в Вашингтоне. И только потом неожиданно для самого себя Кульков оказался в Париже. Куда только не загонит судьба человека, чтобы набраться опыта ради благополучия родной страны.

Из Парижа Кульков привез в столицу массу впечатлений, десять тысяч одноразовых шприцев для подшефной совминовской психиатрической лечебницы, видик сыну от первой жены, духи «Шанель» для второй супруги и точно такие же секретарше для конспирации. Лично для себя Кульков приобрел отрез для костюма-тройки с Елисейских Полей. Сперва Вадим Николаевич хотел разориться в пределах суточных на готовый костюмчик от Кардена или, на худой конец, Диора, но когда он увидел этот материал... «Бог с ним, Карденом, в Москве сошью не хуже, - успокаивал себя Кульков во время полета к родной земле. - По индивидуальной мерке, главное. Чтоб как влитой сидел. Это будет не массовое, пусть даже французское, производство».

Петр Петрович Решетников, в поте лица обшивавший чиновников высшего эшелона вместе с вагоном помощников, сумел принять Кулькова только через месяц. Решетников не скрывал своего отвращения к работе, хотя растягивал перед клиентами лицо до крайней степени любезности.

- Вот что, батенька, - заметил Решетников, не подавив зевка, дождавшись пока трое его подчиненных сняли мерку с Кулькова, - через три недели пожалуйте на первую примерку. Но если... Сами понимаете, вы уж не обессудьте. С этими поездками сейчас масса работы.

Решетников еще раз зевнул и качнул подбородком вверх.

Насчет массы работы старик, конечно же, привирал. Потому что он с гораздо большим удовольствием и служебным рвением обслуживал скромных тружеников автосервиса, торговли, а также лиц без определенных занятий. К этому неограниченному контингенту он относился более бережно и лично снимал с него мерки.

- Вы уж постарайтесь, Петр Петрович, - улыбнулся Кульков.

- Конечно, конечно, - даже не попытался снять суровости с окаменевшего лица Решетников и добавил:

- Не беспокойтесь, батенька...

Портной считал ниже своего достоинства запоминать имена своих многочисленных посетителей и поэтому ко всем одноконторникам Кулькова обращался стандартно - «батенька». Другое дело Мария Николаевна из «Продинторга» или сам Армен Давидович... Министры и их замы, начальники главков и директора засекреченных институтов приходят и уходят, а Армен Давидович остается на своем месте. Скольких больших начальников он уже пережил. Впрочем, не то что пережил, но для Решетникова любой начальник, потерявший свое место, автоматически становился покойником. А покойникам костюмы вроде бы без надобности.

Через три недели, день в день, Кульков явился на примерку. Решетников встретил его с необычайной строгостью во взоре.

- Скажите, батенька, - забыл ответить на приветствие Кулькова портной, - кто вам подсунул этот отрез? Мы уже пробовали и так, и этак, но кроме пиджака и жилета ничего не выходит. Не хватает материала на брюки.

Внутренне закипая, Кульков продолжал заискивающе смотреть в потемневшие от старости глаза мастера.

- Петр Петрович, фирмачи уверяли...

- Да бросьте вы, батенька, - устало махнул сухой рукой Решетников, - ваши фирмачи еще под стол пешком бегали, когда я... Да вы знаете, кому я шил...

Решетников чуть ли не с презрением смотрел на Кулькова, прижимающего материал к груди. «Соплив еще, - так и читалось в глазах мастера, - со специалистом спорить. Вон сколько вас через эту комнату прошло - сотни, всех не упомнишь. Это сегодня ты на коне, а завтра, быть может, ему копыта чистить будешь...»

«Старый козел, - ответствовали глаза Кулькова, - кичится тем, что шил тройку Троцкому, френчи Сталину и пиджаки Хрущеву. Ничего, скоро и тебя перестройка коснется...»

- Спасибо, Петр Петрович, извините, что побеспокоил, - сказал на прощание Кульков.

- Если будет нужда, заходите, батенька, - попрощался портной и в меру своих сил заспешил в соседнюю комнату, где его уже целых пять минут ждал сам Армен Давидович.

- Вы куда, товарищ? - секретарша Кулькова преградила мощной, благодаря «половинкам», грудью путь очередному посетителю. - У Вадима Николаевича совещание.

В кабинете Кулькова действительно было совещание. Двое известных портных столицы измеряли по очереди то объемы Кулькова, то длину отреза.

- Брюки и жилет, - наконец-то выдал заключение один.

- Пиджак и брюки, - не согласился второй.

Кульков мотал головой по сторонам, как будто сидел в президиуме, а не стоял посреди собственного кабинета.

- Но ведь французы сказали...

- Вадим Николаевич, миленький, эти французы... - осторожно начал первый.

- Думаете, они вам только устаревшее оборудование сбагривают? - ляпнул, не подумав, второй.

Модный портной, к которому супруга привела Кулькова за руку, усиленно делал вид, что он не узнает Вадима Николаевича. Портной принимал их в огромной зале со множеством зеркал в аляповатых золоченых рамах. Сам мастер был одет под стать своему творчеству: в белоснежном смокинге с алой розой в петлице и черных шортах. На шее у маэстро висела массивная золотая цепь, заканчивающаяся жестяным кулоном с надписью «снатка».

Вадим Николаевич следил за своим изображением в многочисленных зеркалах и делал вид, что понимает ахинею, которую нес новоявленный авангардист от искусства кройки и шитья. Супруга Кулькова смотрела в рот маэстро, словно из него в любой момент могла вылететь личинка шелкопряда и дотачать недостающие сантиметры к отрезу.

- ...Вы можете не переживать, - закончил свою мысль портной, профессиональным взглядом измеряя крутизну бедер Кульковой, - стиль модерн требует пиджака без рукавов, хотя брюки - не менее двадцати сантиметров ниже колена. Но я попробую уложиться в схему моих последних теоретических разработок.

- Скажите, - прервал этот поток творческих изысканий Вадим Николаевич, делая вид, что не замечает куда направлен взгляд и профессиональный интерес мастера, - а классический костюм тройка...

- Его вам сошьет любой, - гордо вскинул гриву волос над облысевшим лбом портной, - я же исповедываю иной стиль. Но скажу вам по секрету, что ваш отрез и старомодный костюм-тройка так же совместимы, как переход к рынку и неконвертируемый рубль.

В своем доме Кульков слыл чрезмерным демократом из-за того, что иногда вел разговоры с вахтером Иванычем. Когда у человека неприятности, его так и тянет с кем-то поделиться. Но не станешь же говорить в министерстве или на сессии, на худой конец, в главке об отрезе, который подсунули негодяи-французы.,..

- Не иначе над нашей российской доверчивостью решили посмеяться, буржуа, капиталисты. А мы еще с ними о кредитах толкуем. Нет, брат, пока я жив - никаких кредитов у этих шкуродеров, - разглашал Иванычу будущую экономическую политику Кульков.

Иваныч согласно кивал головой и думал о том, что не мешало бы попросить Кулькова достать ему пару пачек любимой махры.

«Пока Вадим Николаевич в настроении, чем черт не шутит, может сполнит. А так, наобум лазаря, не надо. Оне что хочешь людям обещать могут и не морщиться. Хотя мене-то он кажный день, почитай, видит», - усиленно размышлял вахтер. .

- Слышь, Вадим Николаевич, - наконец-то решился Иваныч, - тут такое дело. Краем уха слышал, что есть в Одессе мастер... Любой костюм пошьет за милую душу..

Кульков вцепился в вахтера, как в последнюю надежду с такой силой, словно он был депутатским мандатом.

- Как его фамилия? Где работает?

- Где работает - не помню. А фамилие... Фамилие... Тут без табаку склероз разбушевался... Как его фамилие .. Певцов... Нет... Махры бы... Спидов..., нет, не то...

Кульков не поленился подняться в лифте наверх, и уже через несколько минут Иваныч бережно прятал в стол блок финского «Мальборо».

- Как же его фамилие? - рассуждал вслух вахтер, дымя быстро тлеющей сигаретой, - дрянь курево... Махра бы получше... Вспомнил. Спивак ему будет фамилие...

- Вадима Николаевича нет, - строго отвечала в телефонную трубку секретарша, - он в срочной командировке, в Одессе. Вы что, товарищ Колонник, там самый главный завод по валюте, а они его закрывать собрались. Вадим Николаевич им закроет...

В Одессе Кульков остановился в замаскированной гостинице возле магазина «Дары природы», о которой прекрасно знали все одесситы, делавшие вид, что такой гостиницы не существует ни на улице Свердлова, ни в природе. Через день молодой человек в костюме-тройке отвратительного пошива положил перед Кульковым список.

- Что здесь? - поинтересовался Вадим Николаевич.

- Все Спиваки, - скромно ответил молодой человек, предоставив возможность столичному гостю судить о его оперативности.

- Почерк у вас... - невольно поморщился Кульков.

- Извините, мне сказали крайне срочно, к машинистке решил не заходить, - приосанился молодой человек.

- Рассказывайте.

- Портные Спиваки, - мелодичным голосом начал резко не нравящийся Кулькову костюм. «Боже мой, если мне здесь такой костюм сошьют», - мелькнула шальная мысль, но Кульков мгновенно отогнал ее, чтоб не сглазить.

- Спивак, гм... да, Спивак... дальше... Этот Спивак не подходит... - бубнил себе под нос молодой человек.

- Что вы там шепчете? - начал выходить из себя Кульков.

- Так вам же нужен портной Спивак... А эти еще сидят, те уже уехали. Ага, вот один. Слава Богу, умер.

- Умер - шмумер, лишь бы был здоров, - вспомнил первую одесскую фразу, услышанную в аэропорту, вскипающий Кульков, - никому ничего нельзя поручить, все нужно делать самому. Какое ателье лучшее в городе?

- «Акация», - односложно ответил молодой человек.

- В машину! - по-военному скомандовал Вадим Николаевич.

Из-за появления Кулькова в «Акации» особого волнения не было. Кульков не служил в ОБХСС - и этим все сказано. Стоит ли себе портить кровь из-за какой-то столичной шишки, которые в последнее время градом сыпятся на этот город?

- Вам надо портной Спивак? Так у нас такого нет. Нейман - этот было. Спивака не было, - лениво отвечала девушка предпенсионного возраста, перекладывая на столе бумаги.

- Рая, что за шум? Он мене отвлекает, - раздался истерический голос из примерочной.

Кульков вопросительно посмотрел в сторону портьеры.

- Не берите дурного в голову, - успокоила Вадима Николаевича девушка, - клиент дефективный попался, второй день одни штаны меряет по очереди вместе с мастером. Все ему не так. А что он хочет, всего четвертая примерка.

- Девушка, где мне найти Спивака? - с надеждой посмотрел в глаза приемщицы заказов Кульков, словно собирался, по крайней мере, если не жениться, то хотя бы соблазнить ее.

- Скажу вам по секрету, что сейчас Спиваки едут отсюда быстрее, чем им так давно мечталось. Насколько я знаю, есть портной Спивак, но у него уже билеты в кармане. Только думаю, вы на него не повлияете, деревяшки и тем, кто остается - без особой надобности. А этот Спивак уже заплатил, чтоб правительство лишило его гражданства, - раскололась девушка, загипнотизированная взглядом неотразимого Кулькова.

- Что вам сказать, молодой человек? Костюм я вам шить не буду, - честно признавался Спивак, сидя в номере Кулькова. - Я ничего не боюсь и еду отсюдова с одним чемоданом. Вот если бы раньше, за билет мог бы помочь... Говорят, у вас с билетами легче? Ну, не расстраивайтесь, молодой человек. Видите, я еду к детям, умирать в чужую землю, хотя мне это так хочется, как вам танцевать с этим табуреткой. И вы не думайте, что я такой гнусный, нет. Скажу вам честно, что я всю жизнь шил только кепки.

- Неужели в Одессе не осталось мастеров? - прошептал Кульков, теряя остатки последней надежды, вслед гордо идущему к двери беженцу Спиваку.

Старый мастер повернулся и укоризненно покачал головой.

- Ладно, несмотря на то, что вы живете в этом здании, я помогу, чем могу. На Торговой улице есть ателье... Третий разряд. Там работает мастер Спивак... То есть он не едет, и теперь он Спиваков. Это мой бывший однофамилец, родственника я бы тут не оставил. Передайте ему привет от Бори Спивака. И объясните, что его скоро будут за деньги показывать в городском саду. Потому, что он остается. Но на прощание, скажу вам честно, я бы сам остался, но дети... Я вас уверяю, костюм будет то, что надо...

- Боря конечно мастер, - вертел перед собой Кулькова портной Спиваков, - у него кепки, как цилиндры. Вы простите, но ваше изображение мне что-то напоминает. Это не вас месяц назад показывали по телевизору в перерыве от футбола?

Польщенный Кульков кивнул головой. Руки мастера быстро пробегали по его ногам и спине, ловкой змейкой скользил старенький метр, и карандаш оставлял на листке бумаги, лежащем на сломанном столике, какие-то иероглифы, известные только Спивакову.

- Так вы из Москвы? Хороший город. Он хоронит все таланты, которые родятся в Одессе. На Новодевичьем и в других местах. У каждого города свое предназначение, - убивал монологом время примерки и внимание клиента портной. - Вы знаете, что в Одессе родился папа Арманда Хаммера, дедушка Джо Дассена и бабушка Сталлоне, который Рэмбо? Так вот они в Москве не умерли... А Одесса народила новых людей, и каких... Гилельс, Ойстрах, Рихтер, Утесов, Пастернак, Ахматова, Саша Черный... Вы читали Сашу Черного? Говорят, его опять начали издавать... Что надо одесситу, чтобы его признал мир? Правильно, уехать отсюда. А если бы все наши таланты оставались здесь - где городу набрать музеев, концертных залов, театров? У вас с этим легче... Поэтому вы имеете нашего Жванецкого, а мы - ваш припортовый завод...

- Гм... - вспомнил о цели своей поездки Кульков.

- Извините, уже заканчиваю, - по-своему истолковал реплику клиента Спиваков. - Через три дня можете забрать свой товар.

- И брюки, и пиджак, и жилетку? - не поверил Кульков.

- Я же говорю - полный набор. Будет вам все на свете.

- А примерка?

- Какая примерка? Вы думаете, у меня один клиент на свете? Это там у вас примерки, поэтому талантам некогда и они родятся здесь... Это я уже говорил, извиняюсь. Или в ателье высшего пошиба, чтоб понт создать. Приходите через три дня.

- Во второй половине? - усмехнулся Вадим Николаевич.

- Когда удобно. Лично мне все равно, хотя в первой людей меньше.

Через три дня ровно в полдень Кульков переступил порог третьеразрядного одесского ателье с потрескавшимися потолками. Мастер Спиваков подмигнул Кулькову, заскочил в крохотную подсобку и вынес костюм.

Кульков стоял в примерочной перед зеркалом с облупившейся рамой и отказывался верить своим круглым даже при ярком освещении глазам. Костюм-тройка сидел на нем словно влитой. Не хуже, чем на фирмаче из »Дженерал моторс», у которого была одежда в точь-точь из такого материала. «А что, - любовался собой Кульков, - что мы хуже какого-то "моторса"? За мной - целая страна, а за ним одна компания. Несчастная».

- Скажите, как вам это удалось? - спросил у Спивакова донельзя довольный Кульков, не скрывающий своей радости. - Буду предельно откровенен. Самые лучшие столичные портные говорили, что из этого отреза костюм-тройка не выйдет, не хватит материала на полный комплект.

Спиваков скромно молчал. Кульков продолжал буравить его начальственным взглядом.

- Полный комплект, - хмыкнул наконец портной, - что они в этом понимают? Я могу сказать вам честно, но не хочу, а то обидетесь...

- Никогда, - как-то само по себе вырвалось у Кулькова, который знал, что вполне может обидеться не то что на слова, но даже на выражение, с которым их произносят. Хотя вида никогда не подаст. Только этим отличается хороший начальник от плохого - так учили Кулькова еще на практике.

- Ладно, - без особого энтузиазма согласился Спиваков. - Вот вы смотрите на себя в зеркало и видите, что имеете настоящий костюм. И еще полный комплект. И вы довольны костюмом, собой и мной. И я, надеюсь, тоже буду доволен. Потому что дедушка учил меня - материал клиента священ, как Тора. То есть Библия. А почему все так хорошо получилось? Вы не обидетесь?

- Нет, - еще раз, но уже гораздо тверже подтвердил Кульков.

- Все получилось потому, что в Москве вы - фигура, а в Одессе - говно. Кепку и пальто мерять будете?