Там, где цветет полынь

Ноги сами тебя приведут

– Ну где же ты? – шептала сквозь зубы Уля, продолжая искать злополучный вентиль в темноте шкафчика, скрытого под раковиной.

Она не могла больше слушать, как мерно капает вода. Каждая капля била прямо в оголенный комок нервов. Ржавый кран нашелся в самом углу, среди подгнивших тряпок и пустой упаковки моющего средства. Вода в последний раз звонко ударилась о дно умывальника. И воцарилась тишина. Уля с наслаждением выдохнула, но долгожданного покоя не случилось.

Рэм все еще не вернулся. Уля то и дело подходила к двери и вслушивалась, не раздадутся ли в прихожей его шаги. Мимо сновала Оксана, то вытирая пол, то злобно переругиваясь с пришедшим на обед мужем. Рэма не было.

Только скрывшись в комнате, Уля поняла, что наговорила лишнего. Рэм и правда старался помочь. Пусть и не по своей воле, но он пытался объяснить что-то очень важное. Отталкивать его было глупо и нечестно. Но что поделать с собой, забывшей, каково это – вести разговор с кем-то, кроме бесконечной череды соседей по коммуналкам?

Перед глазами встало побледневшее лицо Рэма. Уля сморщилась, пытаясь его прогнать. Нужно было извиниться. Как можно скорее. Как получится искренне. Но Рэм не возвращался.

Теперь уже тишина начала выводить Улю из равновесия. Она потопталась у порога, вслушиваясь, не откроется ли входная дверь, не проскользнет ли внутрь захламленного коридора Рэм. Не открылась. Не проскользнул.

Уля решительно вышла в прихожую, на ходу просовывая руки в куртку. Куда идти, она не решила. На улице тоскливо накрапывал дождь. Мокрые стволы деревьев темнели на фоне серого неба. Уля растерянно огляделась.

Первый же прохожий пристально посмотрел ей в лицо, цепко и напряженно. Нужно было самой отвести взгляд, уткнуться в заляпанные грязью ботинки и пройти мимо. Но Уля этого не сделала. Что-то успело измениться в ней, пока она сидела на скамейке рядом с Рэмом – слепая, не слышащая ничего, кроме шепота. Полынь все еще пугала ее, пугала до смерти, но мысль о бесполезности борьбы прочно осела в сознании. И Уля решительно ответила на взгляд. Полынь не пришла. Воздух пах сыростью и осенней улицей. Никакой потусторонней горечи. Ничего такого.

Но вместо облегчения Уля почувствовала досаду. Как ей играть по правилам Гуса, если полынь решила спрятаться? Что делать, если она не покажется? Как тогда отыскать три вещицы, что сойдут за подарочки для Гуса?

Ноги сами привели Улю к станции, повторяя изученный до последней выбоины маршрут. Не думая, зачем это делает, Уля купила билет до конечной, прошла на перрон, села в электричку и прижалась лбом к запотевшему стеклу. Люди проходили мимо, усаживались на твердые сиденья, перебрасывались фразами, читали книги, дремали, уронив голову на грудь. И в каждом Ульяна пыталась различить полынь. Но той не было. Уля ловила чужие взгляды, старалась почуять горький запах, поддаться ему, как учил Рэм. Не выходило. Мир стал совершенно обычным.

Еще вчера Ульяна могла только мечтать о таком. Она ввязалась в игру, чтобы реальность перестала походить на бред. Кто же знал, что желание сбудется так быстро и так некстати?

Когда электричка, шипя и покачиваясь, добралась до вокзала, Уля уже стояла в тамбуре. Тревога перерастала в предчувствие большой беды. Мимо шли люди. Каждый нес в себе страх смерти, теперь Уля знала это наверняка. Знала, но не чуяла.

Подхваченная толпой, она спустилась вниз по скользким ступеням перехода, встретилась глазами с равнодушной теткой, та куталась в фирменный бушлат и проверяла билеты на выходе. Тетка скользнула по Уле взглядом и пропустила. Терминал опять не работал, пассажиры переругивались. Все они чего-то боялись, не могли не бояться. Но полынью не пах никто.

Ульяна не знала, куда едет. Просто брела, позволяя ногам нести ее по переходам, вбегать в отправляющийся поезд, стоять в углу, с трудом удерживаясь от падения, шагать по эскалаторам. А сама все это время жадно ловила чужие взгляды. Карие глаза менялись серо-голубыми. Темные с восточным разрезом – двумя блестящими изумрудами в золотую крапинку. Окрашенные в странные цвета линзами – водянистыми старушечьими глазами. Дети, мрачные мужики, пьяные подростки, парочки, целующиеся у поручней. Ни один из них не откликнулся на полынный зов.

Поднимаясь по эскалатору, Уля всматривалась в каждого, кто ехал навстречу. Втягивала воздух, пробовала его на вкус. Все запахи метро смешались в один – не полынный. Совсем. Совершенно. Горькая трава, изводившая Ульяну целых три года, поняла, что та сама ищет с ней встречи, и затаилась.

Думая так, Уля вышла из дверей метро и наконец огляделась. Ветер протащил по асфальту кусок смятой газеты. Люди выскакивали наружу и устремлялись в разные стороны: кто к маршруткам, кто – через аллеи – к домам. Ульяна знала номера рейсов этих автобусов. Да и домов, кучкой высившихся над облетевшим сквером, тоже. Это был ее район. Улица, на которой стоял ее дом. Дорога, где погиб Никитка.

Ульяна постояла немножко и пошла к киоску, от которого головокружительно пахло свежезаваренным кофе. В одном кармане приятно звенела мелочь, в другом плотным валиком лежали купюры Гуса. Экономить смысла не было. Особенно если полынь не появится больше.

– Капучино, пожалуйста. Большой, – проговорила Уля в окошко, как делала сотни раз.

Бариста улыбался ей, подхватывая из высокой стопки картонный стаканчик. Машина заурчала, вспенивая молоко. Уля с наслаждением наблюдала за точными движениями. Как просто оказалось вернуться, будто она в самом деле собиралась идти по аллее туда, где ждут мама и брат. Но дома ее никто не ждал. Этого не исправить стаканчиком кофе.

Мелодичный голос баристы заставил Улю взять себя в руки.

– Вы орешки забыли.

– Да, спасибо, – рассеянно ответила она, забирая коробочку фундука в шоколаде.

Какое несчетное количество раз они с Вилкой выбирались из метро, брали кофе и шли в сторону дома? Врученных в подарок орешков хватало как раз до подъезда. Но парочку Уля оставляла Никитке. Дома сладкое было под строгим контролем. Мама не хотела, чтобы у сына испортились зубы.

– Потом всю жизнь будет с ними мучиться, если не уследить, – говорила она, любовно поправляя Никитке челку.

– Так у него же молочные, ма, – вступалась Уля, но мама и слушать не хотела.

– Сейчас привыкнет, как правильно, – не испортит коренные.

Если бы она знала, что не будет этих коренных зубов, разрешала бы сыну хватать пригоршнями сладости? Не одергивала бы его, заигравшегося перед сном? Слишком громко хохочущего на улице, отказывающегося есть вареную рыбу? Обнимала бы его чаще? А может, решила бы и вовсе не рожать?

Когда до дома оставалось всего полквартала, Уля замедлила шаг. Все кругом было знакомым, но чуть иным. Заборчики у тротуаров покрасили в другой цвет, на первом этаже дома открылся новый супермаркет, а парочку гаражей-ракушек смели – на их месте выросла стройка, огороженная сеткой. Засмотревшись на неоновую вывеску салона красоты «Изгибы», где ей однажды неудачно отрезали челку, Уля не сразу поняла, что раздавшийся за спиной вежливый голос обращается к ней.

– Разрешите?

Дорожку заливал дождь, и Уля, медленно идущая по кромке огромной лужи, заслоняла собой весь проход. Она посторонилась. Девушка в кожаной куртке и ковбойских сапогах, почти целиком закутанная в клетчатый шарф, больше похожий на плед, ловко проскользнула мимо. Локоны скрывали спину. За руку она держала парня в строгом пальто.

К горлу подкатил новый ком. По тому, как девушка откидывала волосы назад, как прищелкивала пальцами в воздухе, как смешно чуть подпрыгивала, ускоряя шаг, Уля сразу поняла, кто перед ней. И когда парень, не успевая за стремительной спутницей, засмеялся и окликнул ее, имя, прозвучавшее в осеннем воздухе, не выбило дух, а лишь заставило сердце болезненно сжаться.

– Вилка, блин! Ты чего как угорелая! Погоди, а…

И новым своим, особым чутьем Уля сразу поняла: в глазах Вилки увидится смерть. Рано или поздно. Так или иначе. Но увидится. Имя Вилки застряло в горле. Уля проглотила его, провожая взглядом спешащую парочку, допила кофе и свернула к метро.

До дома она добралась в тяжелых осенних сумерках. Двор уже светился окнами: маяками для тех, кого ждут, кому готовят ужин, греют тапочки, обеспокоенно звонят, чтобы услышать голос, увериться, что беда обошла стороной.

Уля на них не смотрела. Она чувствовала себя пустой. Весь день бесцельно слоняться по городу, чтобы позволить себе прийти туда, где так легко оказалось встретиться с прошлым. Прийти, чтобы отыскать полынь. Сколько дней она еще будет мучиться поиском вслепую? Как обойти внезапный заслон, прячущий страх чужой смерти от ее глаз? Или стоит прислушаться к Рэму и закрыть их, ослепить себя, чтобы прозреть? Об этом ведь шептал он, прижимая ее к себе?

Горячие объятия – неожиданные, властные, злые – слишком часто всплывали в памяти. И это сбивало с толку еще сильнее. Все пути вели Улю к Рэму. С ним нужно было говорить, у него просить совета. Потому она ускорила шаг, пронеслась по лестнице и шагнула за порог квартиры.

Дверь в комнату Рэма оставалась плотно закрытой, из-под нее не виднелся свет, с той стороны не доносилось ни звука. Уля заглянула в кухню. Там, устроившись на табурете, сидела Наталья и задумчиво копалась ложкой в кастрюле, поставленной на краешек стола. Запах капустного варева щедро разливался по всей квартире.

Уля на секунду встретилась с пустыми глазами соседки и поспешила скрыться в коридоре. Она успела вставить ключ в замок, когда в ее спину уперся чей-то палец.

– Эй! – Визгливый голос Оксаны было ни с чем не перепутать. – Это ты на полу следишь?

Уля медленно развернулась. Свинячьи глазки буравили ее, готовые прожечь дыру.

– Я знаю, что ты. Напилась, мужики тебя притащили… Все грязные, нечесаные… А мне мыть! За космы бы тебя да об пол. Поняла? – Оксана задыхалась от гнева и одышки, но продолжала трясти пухлой ладонью. – У меня ребенок, тут должна быть чистота, поняла? – И вдруг завопила, хотя в глубине души Уля была согласна с ее доводами и спорить не собиралась: – Стерва! Курва! Я пол мою, а она следит! Убью! – Оксана уже упиралась в Улю обширным бюстом, прижимая ее к стене, когда свет, льющийся из кухни, заслонила грузная фигура.

– Это я, – равнодушно пробурчала Наталья.

– Чего говоришь? – спросила Оксана, продолжая наступление.

– Это я, говорю, наследила. – Высокая, широкоплечая, похожая на охранника в супермаркете Наталья нависла над ними, оказавшись на две головы выше их обеих. – Я. Вышла и наследила. Чего теперь? Это пол. По нему… ходют.

Оксана шумно сглотнула, оторвала бюст от Ули и попятилась к двери.

– Ну наследила и наследила… Чего уж, – залепетала она. – Я помою. Иди себе… Кушай.

Наталья довольно кивнула и скрылась за косяком двери. Табурет под ней скрипнул. Уля проводила соседок взглядом, не зная, что делать дальше. По-хорошему, нужно было спрятаться у себя и не выходить пару дней, пока стычка не забудется. Но сбегать вот так, не поблагодарив спасительницу, было неловко. Потому Уля опасливо шагнула к кухне.

– Спасибо, – пробормотала она в спину, укутанную грязно-синей накидкой – точно самодельной, связанной криво, с большими дырами.

– Будешь? – спросила Наталья и протянула тарелку, на которой с горкой лежало капустное варево.

Запах стал почти невыносимым. Но отказываться было боязно. Уля расстегнула куртку и покорно уселась на свободный табурет. Плошка приятно согревала ладони. Стараясь не смотреть на Наталью, Уля подковырнула вилкой разваренный кусочек и отправила в рот. И поняла: все не так плохо. Кроме тушеной капусты, в вареве точно были крахмальные крупинки риса, кусочки мяса и даже какие-то специи.

Ульяна удивленно подняла глаза. Наталья смотрела на нее, довольно улыбаясь.

– Вкусно! – благодарно протянула Ульяна.

– Ленивые голубцы.

– Это так называется?

– Ленивые голубцы, – настойчиво повторила Наталья и начала смеяться. – Мы с тобой ленивые, как голубцы. Она пол моет, а мы ходим! – Она уже вовсю хохотала, хлопая себя по колену. – Мы-то его нет… а она! Ой, не могу. – Вскочила на ноги и прижала кастрюльку к груди. – Ну, бывай.

Ее тяжелые шаги раздались по коридору, хлопнула дверь, и воцарилась тишина. А Уля долго еще сидела в кухне, ковыряясь в разваренных кусочках капусты. Нужно было собраться с силами и встать, уйти к себе, переодеться, залезть в душ и наконец решить, что же делать дальше.

Когда в коридоре раздался металлический скрип ключа в замке, Уля допивала чай, всматриваясь в промозглую темноту за окном. Повешенные Оксаной прозрачные шторки, все в мелких капельках жира, вздулись на сквозняке. Ульяна вскочила на ноги, щеки мигом запылали. Как давно ей не приходилось извиняться! Она просто забыла, как это делается. Какие слова подобрать, чтобы Рэм согласился ей помочь?

Уля осторожно выглянула из двери кухни. В коридоре было темно. Рэм возился там, копаясь ключом в замке своей комнаты. Но ничего не получалось. Связка постоянно падала на пол, Рэм наклонялся за ней, медленно, через силу, и снова ронял. Уля подошла ближе, и в нос ударил тяжелый запах больного тела.

– О господи, Рэм! – не сдержалась она, подхватывая его за локоть, когда он начал сползать по стене.

– Уйди, – прохрипел он, но, чтобы оттолкнуть Улю, нужны были хоть какие-то силы.

Она решительно вырвала из его влажных пальцев ключи, щелкнула замком и распахнула дверь. Серый коридорчик ничем не отличался от ее собственного. Уля помогла Рэму подняться и втащила его внутрь – ноги совсем не слушались. Он стонал, сжимаясь от каждого движения. В темноте они добрались до низкого топчана, и Уля осторожно усадила Рэма, прислонив его спиной к стене.

– В сумке… Таблетки… – прохрипел он, не поднимая век. – Дай.

Уля метнулась в угол, где распахнутой валялась спортивная сумка. Носки вперемешку с футболками, старые книжки с вырванными листами, пара теплых, но изношенных свитеров и, наконец, хрустящий кулек болеутоляющего. Уля пробежала по коридору в кухню, плеснула в чашку воды из-под крана и вернулась назад. Рэм успел стянуть куртку – теперь та лежала на полу – и завалился на бок, уткнувшись лицом в подушку.

– Держи.

Рэм дернулся, но подняться не смог. Уля протянула руку и прикоснулась к его плечу. Он застонал еще сильнее, но оторвал лицо от дивана.

– Помоги встать…

Уля присела рядом, потянула его плечи к себе, и Рэм навалился на нее всем телом. Через тонкую ткань рубашки она почувствовала, как бугрится его кожа: вся спина была испещрена глубокими шрамами. Но еще утром Уля видела его тело – обнаженное и сильное. Разве может такое быть?

Рэм проглотил три серые таблетки и затих. Все, что оставалось Уле, – чуть откинуться назад, позволяя ему устроиться поудобнее. Время замерло. Тишина прерывалась лишь дыханием Рэма, которое становилось все спокойнее и глубже. Он больше не дрожал, тело расслабилось, навалившись на Улю теплым, податливым весом. Та не заметила, как и сама задремала, продолжая легонько поглаживать его плечо.

Они очнулись почти одновременно, когда за окном забрезжил первый свет. Рэм завозился и сразу вскочил. Уля открыла глаза с трудом вспоминая, где находится. События возвращались в память рывками, и Уле стало неловко за внезапную близость.

– Ты как? – сипло спросила она, прикладывая все усилия, чтобы голос звучал равнодушно.

– Уже лучше. – Рэм потер ладонью лицо. – Мне нужно было… прийти в себя. Теперь все хорошо.

Он смотрел выжидающе, поэтому Ульяна поспешила подняться с топчана, одергивая футболку.

– Я испугалась за тебя, – пробормотала она. – Расскажешь, что случилось?

– Не слишком удачный вечер. – Рэм хмыкнул. – Спасибо, что не бросила на полу. Вот крику бы утром было.

– Ерунда… Тебя избили, да?

Рэм помолчал, подбирая слова, но все-таки ответил:

– В некотором роде да. Я же говорю: все уже хорошо. Спасибо.

Уля смущенно кашлянула, прочищая горло, и, сделав над собой последнее усилие, проговорила:

– Вообще, я ждала тебя вчера. Хотела извиниться. За то, что наговорила в сквере.

Рэм вскинул на нее глаза – было в них что-то еще, кроме усталой враждебности. Облегчение? Уле показалось, что именно так.

– Ерунда. Забудь. – Он говорил рублеными фразами.

– И вот еще что… Я готова учиться. – Уля ненавидела себя за этот жалобный, просящий тон, но ничего не могла поделать. – Если ты, конечно, не против… Но если так, то я пойму… Ничего. Ты уже пытался, а у меня не вышло… Но я хочу попробовать, если ты… – Она вконец запуталась и замолчала.

– Да, хорошо.

Расстегнутая на верхние пуговицы рубашка оголила ключицу, ее пересекал глубокий шрам, на втором плече, где еще утром чуть заметно виднелся круглый ожог, теперь была язва, покрытая коростой. Уля испуганно округлила глаза, Рэм проследил за ее взглядом и тут же поправил ворот.

– Мне нужно пару часов… Я зайду за тобой, хорошо? Попробуем снова. – И направился к двери.

Уле послушно двинулась следом. Когда она шагнула в коридор, уверенная, что дверь тут же захлопнется за ее спиной, раздался сиплый голос:

– Не бойся, у нас все получится. Я у тебя в долгу.

Замок лязгнул всего на мгновение позже, но этого было достаточно, чтобы Уля ушла к себе, пряча в уголках губ давно забытую улыбку.