Танец над вечностью

Глава 2. Инквизитор Тиффано

Тьма перед глазами поселилась и в сердце. Но разве мне было на что смотреть? Или ради чего биться сердцу? Стены камеры? Бесстрастные лица тюремщиков? Отчаяние отца Георга? Горше всего было знать, что из-за моей преступной самонадеянности погибла Юля.

— Послушай меня, Кысей, ты теряешь зрение… — голос наставника доносился как будто издалека, из другой реальности. — Не глупи! Это поможет тебе.

Он взял меня за руку и силой вложил пузырек грибного эликсира.

— Не надо, отец Георг, заберите. Никакого колдовства.

Вместо его лица было лишь смазанное пятно. Яркий свет причинял боль глазам, и я закрыл их. В темноте лучше.

— Мальчик мой, прекрати себя корить. Ты должен защищаться. Князь Тимофей требует твоей головы, обвиняя в том, что ты и есть Серый Ангел. Я поднял все свои старые связи, но… После переворота в княжестве Святой Престол вынужден считаться с новой властью, тем более, что северяне грозят войной из-за Густава. Кардинал пока выжидает, как и советник, а великий князь…

— То есть моим словам о том, кем оказался Серый Ангел, никто не поверил? — удивился я.

— Я поверил. Орден Пяти тоже принял твои слова ко вниманию, хотя и…

— Принял ко вниманию?!? Проклятая Шестая разгуливает на свободе! Колдунья! Хризокола Ланстикун! Густав ее узнал! Вы хотите сказать, что эту дрянь все еще не объявили в розыск?!?

— Нет, вернее, не так… — замялся отец Георг.

— А как?!? — вспылил я, повышая голос.

— Кысей, пока ты не докажешь свою невиновность, никто ее искать не будет. Сам подумай. Тебя нашли на месте преступления, со следами царапин на лице и груди, меч в крови, все свидетельствует против тебя. Ты был влюблен в княжну, как и она в тебя…

— Это неправда! — стукнул я кулаком по стене. — Я любил Юлю как сестру и виноват лишь в том, что познакомил ее с этой… этой… этой гадиной подколодной!

— Не горячись. Хризокола Ланстикун считается мертвой, как и весь ее род. Кроме того, нет никаких подтверждений тому, что она и в самом деле Шестая. Твои выводы слишком поспешны и ничем не подтверждены. К сожалению, вояг Густав тоже не может прояснить ситуацию. Он полностью парализован, и лекари даже не уверены, выживет ли он. Яд этой гадюки, как ее…

— Цветочной, — подсказал я. — По крайней мере, так она ее назвала.

— Да-да, цветочной. Лекари просто не знают, как с ним бороться. У нас такие змеи не водятся. Если вояг умрет, то Мелкундская уния вновь начнет посягать на спорные земли на границе Мертвых краев, которые были приданым княжны. Сейчас непонятно, кому они принадлежат…

— Да к демону земли! Отец Георг, как вы не понимаете, надо срочно объявлять Ланстикун в розыск!

Я заметался по камере, но наставник неожиданно крепко ухватил меня за руку и силой усадил на койку.

— Сядь и успокойся. Чтобы ее объявили в розыск, тебя надо взять себя в руки. Скоро суд. Мне удалось добиться, чтобы тебя судили по церковному праву. Соберись мыслями и докажи свою невиновность. И выпей уже эту клятую гадость, иначе ослепнешь!

Бессильное ожидание сводило с ума. Сумасшедшая колдунья разгуливала на свободе, наверняка, уже сбежала из города в поисках новой добычи, а я был вынужден сидеть и ждать суда. Но чем больше я размышлял и сопоставлял факты, тем больше странностей находил. Хриз проворачивала свои дела не одна, скорей всего, ей помогал Антон. Но он никак не мог быть ее братом, потому что у Хризоколы Ланстикун не было родни. Единственного сводного брата безумица задушила в младенчестве. Так кем же ей приходился Антон? Он тоже из проклятого рода? Но юноша был абсолютно нормален, ни капли безумия, хотя я уже ни за что не мог ручаться. Вторая странность заключалась в том, что вояг Густав не узнал убийцу своей сестры Ингрид, хотя в записях Ордена утверждалось, что именно он покончил с колдуньей. Он же видел ее на приеме, на свадьбе, общался с ней куда более тесно, чем положено… Хотя неважно! Главное, что он узнал ее потом, перед расправой.

Зачем мне зрение, если я был так преступно слеп! Я же мог догадаться, кто она. Высохшая Ясная купель, зримое колдовство, откровенные намеки, остановленная стихия в Кльечи… Кстати, а почему она ее остановила, если могла уничтожить город? Вполне в духе ее печально известной прабабки Хризолит Проклятой. Из-за той началась Синяя война, погрузившая страны во тьму безумия и проросшая уродливой проплешиной Мертвых земель. Даже спустя двести лет эти земли пустуют. Но самым страшным для меня были кошмары. Каждую ночь я видел во сне Юлю. Она печально вздыхала, улыбалась и уходила прочь, исчезая в огне, сколько я ни молил ее остаться и простить меня. На ладони оставалось лишь ее тонкое обручальное кольцо, которое плавилось в пламени пожара и насквозь прожигало мне руку, и я просыпался, крича от невыносимой боли. Княжна погибла по моей вине. Но почему Хриз убила ее? К чему была нужна эта звериная жестокость, если целью безумицы был Густав? Чтобы побольнее ударить меня? И почему она оставила в живых меня? Как колдунье удалось подгадать свою месть под дворцовый переворот, ведь нанятые ею наемники пробрались в посольское крыло, как будто ждали сигнала… От страшной догадки я сел на койке, задыхаясь от ужаса. Внезапное помешательство великого князя Олега было слишком похоже на симптомы отравления спорыньей, которой Хриз напоила Густава. А что, если она?.. Да нет, это невозможно, просто совпадение, дворцовый переворот был подготовлен дедом княжны! А если безумица была с ним в сговоре? Тогда получается, что он знал… Да нет, не мог же он отдать собственную внучку на растерзание безумице! Но Хриз точно знала, в какой момент нанести удар, а значит, она либо прознала каким-то образом о готовящемся перевороте, либо сама в нем участвовала, обманув заговорщиков. Почти наверняка второе. У нее была возможность потчевать покойного князя этим клятым шоколадом, который легко скрыл вкус отравы, она влезла в свадебную свиту невесты, она пронесла гадюк в опочивальню молодых, она искалечила Густава и убила Юлю… Господи, и вот этой бездушной твари я отдал символ бесконечности? Слепой глупец! Пустота в груди тянула невыносимой тяжестью вины. Мне нет прощения, и я должен ответить за свои ошибки. Раз эти глупцы даже не потрудились объявить Ланстикун в розыск, то я сам найду проклятую колдунью и отправлю на костер, чтобы больше ни одна живая душа не пострадала от ее рук. Это мой долг перед всеми безвинными жертвами Шестой.

Несмотря на уговоры отца Георга, колдовскую гадость я пить не стал, ограничившись усердной молитвой и медитацией. Если Единому будет угодно вернуть мне зрение, значит, так тому и быть. А если нет, то… В общем, наставник перед судом передал для меня через тюремщика специально изготовленные очки. Было непривычно видеть себя в зеркале с побритой наголо головой и подбородком, заросшим недельной щетиной. Даже стражник, сопровождающий меня на судебное заседание, укоризненно покачал головой и сказал:

— Вы бы побрились, святой отец, а то глядеть страшно, ну точно, бандитская рожа…

— Я больше не в сане, — резко ответил я. — Поэтому не следует ко мне так обращаться.

Мое прошение о расстрижении, поданное еще перед отъездом в Керекеш, наконец-то приняли. Инквизитора Тиффано больше не было.

Глаза болели и слезились от яркого весеннего солнца. Площадь перед зданием судебной палаты была полностью заполнена людьми. Как только меня вывели из тюремного фургона, раздались свист, улюлюканье, гневные выкрики. В меня полетели камни и протухшие яйца, один из камней попал в плечо, отозвавшееся резкой болью, но я и не подумал закрыться. Стражники оттеснили толпу, расчистив проход, но на ступеньках меня ждала еще одна встреча. Князь Тимофей. Он застыл скорбным изваянием перед дверями в сопровождение свиты, не сводя с меня полного ненависти взгляда.

— Будь ты проклят, — тихо сказал он, и его осунувшееся от горя лицо исказилось болью.

— Простите меня, — ответил я, не смея поднять головы. — Я не убивал Юлю, но виноват в том, что…

— Не смей пачкать ее имя своим грязным ртом! Убийца!

— Пусть вы мне не верите, но знайте, что я найду ее настоящего убийцу. Клянусь в этом.

— Ты отправишься на костер и будешь гореть в огне. Как горела она!

Он резко развернулся и вошел внутрь. Тюремщик втолкнул меня следом. Я не боялся смерти, но мысль, что проклятая убийца останется безнаказанной, приводила в отчаяние.

Липкий кошмар судебного заседания превратился в нелепый фарс. Лица, знакомые и неизвестные, смешались в одно месиво, из которого я выхватывал отдельные фрагменты. Обеспокоенное лицо Эмиля, который ободряюще кивнул мне и неуверенно оглянулся на свою семью в трауре… Рядом с ним заплаканная Софи, которой сделалось дурно, когда профессор Вальтер свидетельствовал о результатах вскрытия княжны… Напряженный отец Георг, крепко сжавший кулаки, когда магистр Лоренц обвинил меня в домогательствах к княжне… Неугодные показания профессора Адриани, которого грубо оборвал обвинитель… Офицер Матий, растерявший обычную развязность и упрямо твердящий про подозрительное поведение госпожи Хризштайн… Запальчивая в своей искренности Нишка, которую председательствующий кардинал Яжинский за пререкания едва не выгнал из зала… Чета Остенберг, советник, стражники… Темная тень великого князя Севастьяна, взирающего на происходящее из верхней ложи… И ненавидящий взгляд отца Юли, от которого хотелось провалиться сквозь землю, а слова застревали в горле. Я начал говорить, а потом осекся и замолчал, поняв, что бесполезно, никто меня не слушал.

— Высший церковный суд города Зевасталя постановил: признать обвиняемого Кысея Тиффано виновным в преступлениях против веры, а именно в нападении на посольство светлого вояга Густава, покушении на его жизнь, убийстве сиятельной княжны Ярижич, а также…

Я снял очки и потер переносицу. Все кончено. Великий князь Севастьян был в сговоре с колдуньей, но никогда не признается в этом. Они все плясали под ее дудку… и пляшут до сих пор. Так же слепы, как и я когда-то был… Господи Единый, прости им слепоту, убереги детей своих от беды, защити от демона в женском обличье и даруй мне прощение за грехи мои, за то, что не смог исполнить должное.

— … Посему, суд приговаривает обвиняемого к отлучению от Святой Церкви и казни в очищающем пламени костра.

В зале сделалось очень тихо. А потом в напряженной тишине раздался звенящий голос князя Тимофея:

— И пусть горит долго.

С места медленно поднялся отец Георг и сказал:

— Не допущу. Любой может выступить в защиту обвиняемого. Если это окончательное решение суда, то я вынужден обнародовать…

— Думаю, не стоит этого делать.

Знакомый голос принадлежал отцу Павлу, который стремительным серым пятном пересек зал и оказался возле судьи. Сослепу глава Ордена Пяти вдруг показался мне тощим стервятником, спикировавшим на мою будущую могилу. Хотя ее-то как раз не будет, прах просто развеют по ветру. Как же все бессмысленно!

— Орден Пяти заявляет о новых открывшихся фактах, неоспоримо свидетельствующих о невиновности обвиняемого Кысея Тиффано, а посему высшей церковной властью настоятельно рекомендует суду пересмотреть приговор.

Я торопливо надел очки и посмотрел на отца Павла. Его лицо ничего не выражало и не дрогнуло, когда в зале поднялся шум. Кардинал Яжинский с облегчением кивнул, снимая с себя ответственность в суде по откровенно надуманному обвинению. Но внезапно все стихло, взоры присутствующих обратились к великому князю, который тяжело поднялся в ложе. Однако он не успел что-либо сказать, отец Павел продолжил, как будто специально дожидался изумленной тишины:

— Подозрительная смерть придворного поверенного Шратта чрезвычайно обеспокоила Орден. Нами было проведено собственное расследование, и получен некий документ, позволяющий предположить, что именно госпожа Хризштайн причастна к нападению на посольство северян, что в частности подтверждается так и не найденной реликвией святой Милагрос. Подлинность документа не вызывает сомнения, однако его законность может быть оспорена, если признать Антона Хризштайн и его сестру еретиками и объявить в розыск. Орден Пяти смиренно предлагает свою помощь в этом, — отец Павел наконец повернулся к ложе великого князя и почтительно поклонился. — Или ваше сиятельство желает обнародования документа, чтобы пресечь территориальные притязания Мелкундской унии на земли княжны Юлии в связи с недействительностью ее брака?

У меня вдруг возникло дурацкое чувство, что проклятая колдунья сидит где-то в зале и тихонечко веселится, глядя на поставленный ею спектакль. Я ничего не понимал. Зато, похоже, что великий князь Севастьян все понял. Он холодно произнес:

— Нет. Мы признаем власть Единого и следуем воле Пяти, — потом развернулся и скрылся в темноте ложи.

Меня освободили тут же, в зале суда, после скоропалительного оправдательного решения. На князя Тимофея было страшно смотреть, но я должен был с ним объясниться.

— Не надо, Кысей, — остановил меня Эмиль, удержав за локоть. — Поехали с нами. Тебе надо привести себя в порядок.

— Я должен убедить его в том, что…

— Ты ни в чем его сейчас не убедишь. Да и поздно уже…

Действительно, князь Тимофей решительно направился к главе Ордена, который вполголоса что-то обсуждал с отцом Георгом. Наставник горячился, даже стукнул палкой по полу, что никак не отразилось на бесстрастном лице его собеседника.

— Поехали, Кысей, — друг уже увлекал меня прочь, не давая времени придти в себя.

— Вели ехать туда, или я выйду и пойду пешком!

— Господи, Кысей, что за упрямство! Ладно, ладно, — поторопился согласиться Эмиль, видя, что я взялся за дверцу экипажа. — Поедем на кладбище. Только тебя все равно не пустят в княжескую усыпальницу.

Софи судорожно хлебнула воздух, ее лицо приобрело нездоровый оттенок.

— Дорогая, тебе нехорошо? — участливо спросил ее муж.

— Нет, нет, все нормально, — выдохнула она. — Я потерплю.

— Прости меня, Софи, — сказал я. — Но мне надо к Юле. Я виноват перед ней. И перед тобой виноват, подверг твою жизнь опасности, сведя с этой…

— Кысей, — девушка взяла меня за руку, — ты ни в чем не виноват. И я хочу, чтобы ты знал… — она переглянулась с мужем. — Мы вернулись в столицу, но никому из родни еще не говорили. Ты первый. Мы ждем ребенка.

— Что? — я потрясенно уставился на Софи. — Я рад за вас, но…

— Но я очень боюсь. Скажи мне… Она колдунья? Лидия — колдунья? Она могла заколдовать дитя?.. Ведь ты тогда говорил про ребенка и мой дар… Но ведь это были ее слова, верно? Она хотела, чтобы я забеременела?

Я похолодел, глядя в полные слез и страха глаза девушки, но постарался не выдать сомнений.

— Не бери дурного в голову. Ребенок и есть дар Единого двум любящим сердцам, а Лидия здесь ни при чем…

— Просто ответь! Она колдунья или нет?

Сила колдуна крепнет с каждым сердцем, в котором поселяется страх перед ним. Я вдруг сообразил, почему глава Ордена Пяти избегал упоминать настоящее имя Хриз. Паника и ужас перед Шестой дадут ей еще больше власти. Пусть ее ищут как Лидию Хризштайн или как Серого Ангела. И я малодушно солгал Софи, чтобы защитить ее покой, ибо правда ничего не изменит, а только навредит:

— Нет. Лидия — убийца, воровка и безумная еретичка, но не колдунья.

Наградой мне были счастливая улыбка Софи и вздох облегчения Эмиля, с которым он привлек жену к себе, обнимая и защищая еще нерожденного ребенка. Но я все-таки не удержался и уточнил:

— А когда ожидать рождения вашего первенца? Хочу знать, сколько у меня времени, чтобы помочь вам придумать ему имя…

— Вот еще! — с нервным смешком стукнула меня по колену Софи. — Шустрый какой! Еще семь месяцев впереди, сами справимся. И не говори пока никому, хорошо?

Я облегченно кивнул. Значит, она зачала два месяца назад, когда Шестая была в столице и не могла осквернить своим безумием невинный плод. Или могла?..

Юлю похоронили в княжеской усыпальнице на Вороньем кладбище. После тьмы и сырости камеры было странно вдыхать теплый весенний воздух, наполненный жизнью, и осознавать, что Юли больше нет, а мир живет себе дальше, как будто ничего и не произошло. Я попросил Эмиля подождать у экипажа вместе с женой и двинулся к усыпальнице. Но, увидев до боли знакомый силуэт, темнеющий на фоне неба, я споткнулся и замер. Мраморная Юли казалась живой. Девушка застыла на обрыве, устремив печальный взгляд в голубую даль моря. Тяжелый ком застрял в горле. У ног статуи сидел, закрыв лицо руками, князь Тимофей, его плечи сотрясались от неслышных рыданий. Я хотел отступить и уйти, но неловко оступился на гравии, и безутешный отец поднял голову.

— Простите, — выдохнул я. — Простите, я уйду, не буду мешать…

— Это ты… — сдавленная пауза, — из-за тебя Юля… Она не хотела замуж, словно чувствовала, а я… Лучше бы я отпустил ее в море…

— Клянусь вам Единым, я не убивал ее.

— Я знаю, — вдруг отозвался он, вновь обретая страшное холодное отчуждение. — Но это ты привел к ней смерть.

— Простите, — только и смог, что сказать я. — Я клянусь вам, что найду ее убийцу и…

— Сначала жена, потом дочь, а теперь и отец… Я всех потерял из-за клятого престола, — князь Тимофей взглянул на меня прозрачными зелеными глазами Юли, в которых плескалась ядовитая ненависть. — Я сам позабочусь об убийце! А ты… Прочь с дороги!

Он оттолкнул меня и ушел, а я остался смотреть в безмятежную синеву, чувствуя на себе грустный взгляд каменной статуи и не смея обернуться к ней.

Я вернулся в дом Остенбергов, которые на время моего отсутствия полностью взяли на себя заботы о Йоране, за что я был им безмерно благодарен и сразу же, не мешкая, подписал необходимые бумаги, передав им мальчика. И не меньшим было мое удивление, когда выяснилось, что старики приютили в своем доме и его непутевую мать, Катаржину Бергман. Разлука с сыном подействовала на женщину отрезвляюще в прямом смысле этого слова. Она бросила пить и клялась, что больше никогда не подымет руку на Йорана. В любом случае, госпожа Остенберг присматривала за обоими, и мое сердце было спокойно.

Лешуа отказался от места княжьего повара и уехал из города, продав перед этим все, что у него было, включая и рецепт "Крови демона", доставшийся от безумицы. У меня в голове не укладывалось, как кто-то может пить эту гадость, зная о произошедшей трагедии, но… Что и говорить, человеческая память коротка, а любопытство неизмеримо. Ида Остенберг, очевидно, из сострадания, пыталась уверить меня, что это она изобрела рецепт шоколада, но я-то знал, чей воспаленный колдовским безумием разум мог додуматься до такого извращения. Моему возмущению не было предела, когда я узнал, что и в аптеке Остенбергов продается эта мерзость! Мало того, успешно продается! Не ведающие страха глупцы покупали отраву, нахваливали ее и приводили все новых покупателей! Как могут люди покупать шоколад только потому, что это модно?!?

Не успел я придти в себя и решить, что делать дальше, как ко мне с визитом пожаловал сам глава Ордена Пяти. Это был сухой, даже немного костлявый старик, который, казалось, навсегда утратил возможность удивляться. Его охрана, двое братьев Ордена, молчаливыми тенями слились с обстановкой в комнате, и спустя несколько минут разговора я начисто забыл об их существовании. Что мне нравилось в отце Павле, так это деловитость, с которой он сразу переходил к сути.

— Господин Тиффано, — начал он, отказываясь от предложения сесть, — вы расстрижены из сана инквизитора, однако все еще являетесь духовным лицом, посему я хочу сделать вам предложение.

— Какое? — осторожно спросил я.

— Вступить в Орден, — церковник остановился напротив стола, разглядывая деревянный кораблик, который я делал для Йорана.

Признаться, я растерялся. Орден Пяти был самым закрытым и могущественным в Святой Инквизиции, и на суде у меня была возможность убедиться в его власти. Чем же я заслужил такую честь? Или, наоборот, наказание?

— В Орден Пяти? — уточнил я на всякий случай.

— Именно, — отец Павел повернулся в мою сторону, отстраненно разглядывая меня и думая о чем-то своем.

— Это слишком неожиданно, я не понимаю… и должен подумать…

— От наших предложений не отказываются, — равнодушно оборвал меня церковник и сел в кресло. — Мне надо объяснять, почему?

— Надо! — неожиданно резко отозвался я, возмущенный подобной постановкой вопроса. — У меня нет ни малейшего желания играть в политику.

— В политику не играют, господин Тиффано, это политика играет в нас. У вас нет выбора, потому что вы позволили себе недопустимо глубоко влезть в секреты Ордена, заявить о Шестом отступнике и…

— Но она действительно!..

— Не перебивайте меня, — он сказал это тихо, но таким ледяным тоном, что мне стало не по себе. — Само существование Шестого отвергается, запрещены любые его упоминания, а распространение подобной ереси карается смертью. Вы можете отказаться от вступления в Орден и отправиться на костер, как еретик. Выбирать вам.

— А если я вступлю в Орден, то что? Факт того, что у вас под носом разгуливала Шестая, перестанет быть ересью?

К моему изумлению, отец Павел улыбнулся. Это было все равно, как если бы гранитная глыба вдруг разверзла уста, так же странно и жутко.

— Совершенно верно, это перестанет быть ересью {для вас}. Члены Ордена Пяти стоят на страже спокойствия, принимая на себя всю тяжесть запретного еретического знания. Если госпожа Хризштайн действительно окажется Шестой, то… — улыбка стала еще шире, — то мы обязательно заставим ее искупить грехи…

— Для начала поймайте ее! — разозлился я. — Объявите, демон раздери, в розыск, разошлите голубиной почтой ее описание, выставьте дозоры! Как вы собираетесь ее ловить, если не сделали ничего из этого?!?

— Для ее поисков мы делаем беспрецедентное исключение, принимая в Орден {вас}, господин Тиффано, — былая невозмутимость вернулась сановнику, — вопреки всем сложившимся традициям и минуя долгую процедуру инициации. Разумеется, вы будете всего лишь послушником, однако ваши полномочия даже на этом уровне будут несравнимо больше, чем у любого кардинала…

— Что было в том документе? — перебил я его.

Отец Павел выдержал небольшую паузу, потом отрицательно покачал головой.

— Некоторые знания опасны, а некоторые и вовсе смертельны. Вы и так знаете больше, чем допустимо.

— То есть вы предлагаете мне ловить Шестую, зная меньше, чем она? Забавно получается. Я готов руку дать на отсечение, что этот документ к вам попал не просто так, а с ее подачи. Это она играет с вами! Что в нем было? Почему вы упомянули, что брак Юли может быть признан недействительным? Я хочу знать, иначе дела не будет!

— Вы ставите условия? — бесстрастно поинтересовался отец Павел. — Орден не ведет переговоров и не торгуется. Вам будет предъявлено обвинение в соучастии в преступлениях Серого Ангела, и вы отправитесь на костер.

Он встал и направился к двери. Я спокойно смотрел ему вслед, неожиданно поняв, что это всего лишь блеф. Это было сродни озарению, когда кусочки мозаики складываются воедино, открывая небольшой фрагмент общей картины. Колдунья меня не убила, значит, моя жизнь была ей для чего-то нужна. А теперь выясняется, что для Ордена я тоже превратился в ценную пешку. Или наживку? Или в опасного свидетеля? Церковник открыл дверь и оглянулся:

— Будет жаль, если вы повторите судьбу своего отца…

— Что? — не выдержал я, привставая за ним с кресла. — О чем вы? При чем здесь мой отец?

Сановник смотрел на меня без всякого выражения, без капли торжества победы, и я осознал, что его равнодушие — лишь маска смертельной усталости. Он покачал головой и сказал:

— Ваш отец был невероятно талантлив, а вы глупы и упрямы, — сановник подал знак, и серые тени отлепились от стены, взяв меня под руки с обеих сторон. — Смирите гордыню и дайте мне возможность объявить вам официальное приглашение в Орден вместо обвинения в соучастии. Я жду.

Посвящение в послушники Ордена было каким-то сумбурным. Меня просто привезли в обитель Ордена, заставили подписать множество бумаг, предписывающих хранить в тайне запретные знания, потом я принес клятву верности перед ликом бесконечности и получил священный символ. Он был сделан из материала, отдаленно похожего на серебро, но значительно светлее, и очень холодного на ощупь. Отец Павел одел его на меня и буднично сказал:

— Вам надлежит исповедаться, а после провести ночь в молитве и очищении. Если священная бесконечность примет вас, то завтра вы выйдете отсюда полноправным послушником. Если же нет, то…

Я не стал уточнять, что будет, потому что и так было понятно. А провести ночь в раздумьях не помешает, слишком многое изменилось в моей жизни. Странно, но исповедь отцу Валуа, скорее похожая на допрос, принесла успокоение и позволила взглянуть на собственные ошибки со стороны. Однако церковник с каждым моим словом мрачнел все больше и больше, а когда узнал про Завет и слова колдуньи о том, что она его расшифровала, не выдержал:

— Болван! И ты молчал?!?

Я не удостоил его ответа, пребывая в странном отрешенном равнодушии, словно заразившись им от отца Павла. Однако, дойдя в своем рассказе до момента близости с безумицей, я беспомощно замолчал и не смог продолжить, выдавив только, что отдал ей священный символ бесконечности, опустив подробности. Было невыносимо стыдно даже вспоминать об этом, а уж про то, чтобы рассказать кому-либо… Но отец Валуа не заметил моего молчания, он нервно расхаживал по залу, бормоча что-то себе под нос, а потом налетел на меня:

— Ну как можно было быть таким идиотом?!?

Мне не хватило смирения промолчать.

— Я — идиот, не спорю, но она и вас обманула, проворачивая свои дела под носом Святого Престола.

— Но это ты с ней спал!

— Я не!.. — осекся я и замолчал.

— Господи, если она и в самом деле Шестая, то как подействует символ?.. — отец Валуа изменился в лице, схватился за голову и вылетел из зала, оставив меня в блаженной тишине одиночества.

Я преклонил колени перед ликом бесконечности и положил ладонь на грудь, чувствуя холод священного символа. Растревоженная память искушала сознание сладострастными картинами, мешая очищению от блуда.

— Господи Единый, прости мне грехи, прости мою слабость, избави от порочного наваждения колдуньи, помоги забыть ее и укажи путь…

Когда рассвело, и первый луч солнца упал мне на лицо, отвлекая от медитации, я с ужасом обнаружил, что бесконечность исчезла.

Но пожаловавший позже отец Павел ничуть этому не удивился. Он отвернул на мне ворот рубашки, бегло взглянул на мою грудь без единого следа татуировки и кивнул:

— Добро пожаловать в Орден. В библиотеке вас уже дожидается ваш наставник, отец Георг.

— Я принят? — изумился я. — А как же символ?..

— Вы его не чувствуете? — спросил церковник и покачал головой. — Ваше состояние хуже, чем я думал. Отец Георг вам все объяснит.

Библиотека Ордена занимала несколько этажей, переплетенных коваными ажурными лестницами. Книжные шкафы тянулись от пола до потолка, теряясь в таинственной темноте, пряча в своих недрах тысячи и тысячи фолиантов, свитков, рукописей. Однако привычный восторг при виде сокровищниц человеческой мысли быстро уступил место горьким размышлениям, какое именно запретное знание здесь может скрываться. Наставник сидел за одним из столов, сгорбившись над рукописью, рядом лежала коробка. При моем появление он поднял голову и так печально улыбнулся, что у меня сжалось сердце от нехорошего предчувствия.

— Садись, Кысей. Нам предстоит долгий разговор. Я рад, что ты прошел посвящение, хотя иначе и быть не могло.

Я осторожно присел на лавку и задал давно мучивший меня вопрос:

— Отец Георг, раз вы здесь, то вы… сами состоите в Ордене Пяти?

— Увы, да, — развел руками старик. — И тебя тоже не миновала чаша сия, как я ни старался. Люди ошибочно полагают власть наивысшим благом и готовы убить за нее, зачастую даже не понимая, какое бремя ответственности она налагает. Но если престол или титул можно уступить преемнику, то знания навсегда остаются с тобой. И рад бы отдать или забыть, да невозможно. Но позволь, я начну с самого начала.

Наставник сгорбился еще больше, водя ладонью по пожелтевшим страницам.

— Как ты знаешь, я дружил с твоим отцом. Оливер был настоящим гением, опережавшим время со своими идеями. Но многим из них так и не суждено было увидеть свет. Это обычная практика Ордена — выкупить изобретение и похоронить в архиве до лучших времен. Поверь, иногда это и в самом деле лучше, чем если оно попадет в руки безумцев. В конце концов, эти знания и обеспечивают главное могущество Ордена. Последнее, над чем работал твой отец, было… Ему удалось построить корабельный хронометр.

Старик подвинул ко мне жестяную коробку. В наступившей тишине я услышал мерное тиканье, которое вдруг отозвалось смутными детскими воспоминаниями.

— Двадцать лет прошло, а он до сих пор ходит, секунда в секунду, — вздохнул отец Георг. — Орден согласился выплатить за него сумасшедшую по тем временам сумму, десять тысяч золотых, но Оливер уперся и отказался. Он хотел, чтобы его изобретения приносили пользу, а не пылились в архиве.

Я не выдержал, открыл коробку и извлек тяжелые часы странной конструкции. Морской хронометр… для точного измерения долготы вместе со звездным кольцом… для надежной навигации кораблей в дальних плаваниях… для открытия новых земель… для составления подробных карт… Гордость за отца смешалась с горьким сожалением. Дальний свет мог бы быть открыт двадцать лет назад, если бы родители…

— Моего отца убили из-за этого? Орден?

— Ордену не было нужды его убивать, Кысей, — вздохнул наставник, — потому что Оливеру предложили то, от чего он не смог отказаться. Самому вступить в Орден и прикоснуться ко всему этому, — старик обвел рукой, указывая на бесконечные книжные полки. — Твой отец согласился.

— Тогда смерть родителей?..

— Я не знаю, мой мальчик. Знаю только, что Оливер успел с кем-то договориться о продаже хронометра, потом передумал из-за возможности работать на Орден и получить доступ к его архивам. То ограбление… — отец Георг замолчал ненадолго, потом опять вздохнул. — Иногда я думаю, что грабители искали именно эти записи, и Оливер мог бы остаться в живых, если бы их нашли… Но он отдал их мне на хранение.

Старик зажмурился, словно от невыносимой боли. Я взял в руки его сухую ладонь и легко ее сжал:

— Нет, отец Георг, не думаю. Я плохо помню те события, но мерзавцы приходили не грабить. Они шли убивать. Вы ни в чем не виноваты.

— Виноват, еще как виноват, мальчик мой. Когда ты осиротел, встал вопрос о том, что делать с изобретениями твоего отца. Хотя Орден по-прежнему предлагал их выкупить, ты был слишком мал, чтобы вступить в права наследования, а разыскивать твою троюродную родню и отдавать тебя незнакомым людям я побоялся. Я испугался, что те, кто убили твоего отца, могут решить, что и ты, да и я… В общем, я заключил с Орденом сделку, которая изменила наши судьбы. Я отдал все материалы, а взамен Орден предоставил нам полное покровительство и защиту. Мне пришлось вступить в его ряды, а тебя ждал самый лучший приют, обучение в столичной Академии, хорошее назначение и… Господи, я сломал жизнь нам обоим! Мальчишкой ты мечтал о море, рвался в дальние странствия, а я не хотел, чтобы ты повторил судьбу своего отца, и заставил тебя выбрать служение Единому…

Я снял очки и потер переносицу. Мерное тиканье хронометра успокаивало и усыпляло.

— Не надо, наставник, меня никто не заставлял, я сам выбрал свой путь, потому что хотел быть похожим на вас, а не на отца, которого почти не помнил… Вот только обидно, что Шестая оказалась права в том, что со смертью моих родителей было нечисто. Подлая тварь сразу все учуяла!

— Есть еще кое-что. Когда я вступил в Орден, то передал им на хранение все имущество, что у меня было, а было у меня немало, переписав его на тебя. Мне тогда думалось, что для тебя нет лучшей судьбы, чем попасть в самый богатый и могущественный Орден, служить в нем, отомстить за родителей и… Я был молод и глуп, что поделаешь, и ты здесь из-за меня. Но нет худа без добра, теперь, когда ты знаешь правду, ты можешь вступить в права наследования и получить все, что накопилось за двадцать лет. Ты богат, Кысей, но потерял самое ценное…

— Я потерял Юлю…

— Ты потерял свободу! — старик встал и подошел к книжным полкам. — Свободу {не знать}! Впрочем, ты всегда безоглядно рвался к знаниям, как и Оливер. Оглянись вокруг, Кысей, все, что ты здесь видишь, ты должен будешь узнать. Хочешь ты того или нет, тебя не спрашивают. Это и есть твой обет послушания в Ордене. Живая память человечества. Орден Пяти хранит все знания, накопленные в течение веков, в том числе и те, от которых волосы на голове дыбом становятся. Ты видел главу Ордена? Отец Павел почти не спит. Он не может. Любой другой на его месте давно бы сошел с ума, а он… Тоже не может. Никто из нас не может сойти с ума. Символ не дает.

Я растерянно провел рукой по груди и спросил:

— Символ? Почему я его не вижу? Не чувствую? Что со мной не так?

— Все с тобой так, — старик раздраженно махнул рукой, — увидишь и почувствуешь, когда придет время. Еще успеешь пожалеть. Бесконечность тебя уже приняла, иначе символ бы просто остался бесполезным украшением. Лучше ответь мне, что ты собираешься делать дальше?

— Исправлять свои ошибки, — твердо ответил я. — Чтобы защитить остальных от Шестой, которая из-за моего попустительства…

— Господи, Кысей, очнись уже! — наставник стукнул ладонью по столу. — Какая Шестая? Орден поймает ее и без тебя, а ты просто возьми деньги и уезжай подальше. Я прошу тебя. Пожалуйста, хотя бы в этот раз последуй моему совету!

— Но как можно? Я же послушник… — растерялся я. — Отец Павел сказал, что меня пригласили в Орден именно для того, чтобы я помог…

— Ему была нужна твоя память, а сейчас нужно всего лишь твое молчание, а не участие. Я смог с ним договориться. Послушание в Ордене не ограничивает тебя. Ты примешь обет знаний, а потом можешь заниматься чем угодно: преподавать, практиковать как душевед, постричься в монахи, купить себе поместье и титул, что угодно! Денег хватит на все. Еще есть записи твоего отца. Ты не хочешь их разобрать? Там ведь были описания не только хронометра, но и других изобретений. Может, ты сможешь их развить? А путешествовать? Ты хочешь путешествовать? Так отправляйся! Теперь ты можешь позволить себе нанять целый корабль! Да что там нанять — купить!

Старик воодушевился и раскраснелся, тяжело дыша и умоляюще глядя на меня. Я отрицательно покачал головой.

— Мне ничего не нужно. Убийц родителей я давно простил, Единый им судья. Но я не смогу обрести покой, пока не найду проклятую колдунью и не избавлю от нее мир. А это заберите… — я вытащил из кармана и подвинул к старику пузырек с эликсиром.

После встал из-за стола, взял коробку, положил в нее часы и рукопись отца и добавил:

— Не знаю, откуда эликсир у Ордена, но уверен, что ему можно найти лучшее применение. Юлю уже не спасти, но можно попробовать помочь другой жертве Шестой — воягу Густаву.

Уже на выходе меня догнали тихие слова наставника, больше похожие на шелест страниц. Я вздрогнул, они показались мне оглушающими в обманчивом покое библиотеки.

— Мальчик мой, а кто поможет тебе? Не беги послушно следом за той, кто тебя погубит, не приноси себя в жертву, прошу…

Глаза слезились и болели от усталости. Я безвылазно просидел в библиотеке Ордена несколько дней, принимая послушание знанием и одновременно изучая архивные записи по делу колдуньи Хризоколы. Род Ланстикун был одним из отмеченных вниманием Ордена Пяти как потенциально возможный среди потомков Шестого отступника. Я недоумевал, как церковники могли не заметить, что единственная внучка светлой воягини Талмы Ланстикун превращается в колдунью. Или она такой родилась? Но список ее кровавой жатвы и замученных до смерти подданных исчислялся несколькими тысячами! Куда смотрел Орден? А перед своей якобы гибелью Хризокола сожгла монастырь вместе с одним из магистров Ордена, повторив деяния предполагаемой прапрапрабабки Хризолит. Оказалось, что двести лет назад, тоже в огне погиб глава Ордена Пяти, и был утерян шестой апокриф, в котором хранились разъяснения по проклятому роду. Сумасшедшая воягиня Хризолит устроила резню во время празднования вознесения Единого в Неже, столице Синежного княжества. Она захватила архивы Ордена и сожгла Первопристный Собор вместе со всеми святынями. Обряд вознесения не состоялся, а богопротивное колдовство воягини обрушилось на головы мирных жителей, превращая их в безумцев. Так началась Синежная или Синяя война. Вознесение Единого с тех пор больше никогда не праздновалось.

Орден вел скрупулезный учет всех потомков проклятой воягини, которая в архивных записях именовалась Шестой. Однако никаких пояснений относительно того, почему ей позволили войти в священный город, как она смогла сокрушить самый мощный Орден тех времен, откуда вообще узнала про апокрифы тайного знания, и что именно в них было, я не нашел. Старая баллада о золотых стрекозах и проклятии Мертвых земель приобретала новый зловещий смысл. На многих древних рукописях Ордена была символика этого насекомого, и я гадал, что еще могло скрываться в шести апокрифах. Ибо имеющаяся у меня картина происходящего зияла чудовищными пробелами в логике действий Ордена. Почему они не вмешались ни тогда, ни сейчас, позволив свершиться колдовству? Возможно, ответ содержался в самих апокрифах, но архивариус наотрез отказался выдать перевод Завета, отослав за разрешением к главе Ордена, который даже слушать меня не захотел. Доступ к апокрифам был только у магистров Ордена.

— Вам известно, что Шестая перевела Завет? В отличие от меня, она знает, что в нем! — горячился я, глядя на невозмутимого отца Павла. — Ее хотя бы ищут? Шестую объявили в розыск? Или Орден просто сидит и ждет, что она сама придет сдаваться?

— Нет, нет и да. Это ответы на ваши вопросы. Все?

Я онемел от негодования.

— Простите, отец Павел, но вы… шутите?

— Нет.

— Тогда я прошу вас объяснить, — произнес я со всем возможным почтением, чувствуя, что еще немного — и сорвусь. — Я могу допустить, что есть весомые причины таких действий Ордена, но у меня слишком мало сведений, чтобы понять их. И принять!

Отец Павел какое-то время молчал, глядя на меня, словно испытывал мое терпение, потом устало покачал головой и сказал:

— Брат Кысей, вам следует помнить о послушании и не стремиться знать более дозволенного вашим местом. Однако я сделаю для вас исключение и поясню. Шестую не ищут. В розыск объявили госпожу Хризштайн и ее брата. Их ищет Святая Инквизиция, а также княжеский тайный сыск. Кроме того, князь Тимофей обратился в Гильдию убийц, назначив за голову Серого Ангела тысячу золотых. А Ордену Пяти… — церковник сделал томительную паузу, — остается лишь смиренно надеяться, что госпожа Хризштайн действительно Шестая.

— Что это значит? Простите, но вы…

— Потому что тогда она сама придет к Источнику, где ее давно ждут. Ступайте, брат Кысей, и более не отвлекайте меня.

Я почти неделю не выходил из обители, поэтому от яркого солнца и свежего воздуха у меня закружилась голова. Отцовскую рукопись мне не разрешили вынести, а вот хронометр под запрет не попал. Мне нестерпимо хотелось увидеть море и вдохнуть его соленую горечь. Зажав подмышкой коробку, я зашагал в сторону набережной. В голове не укладывалось. Источник из легенды существует? Что он собой представляет? Реликвию, святыню, купель? Как там было в легенде? Источник всего сущего, источник бесконечной божественной благодати, пребывающий в вечном движении разума. На рассвете времен Единый подарил Источник своим детям, и не знали тогда люди горя, болезней, голода и старости, жили вечно и черпали из Источника силы. Источник исполнял любые желания, но потом появился демон… Или Шестой? Ведь в другой версии, еретической, было все наоборот. Это пять отступников украли и спрятали Источник, превратившись в Орден Пяти, а Шестому суждено победить их, получить бесконечную власть и восстать против Единого. "И случится битва страшная, и станет он новым владыкой всего сущего…"

Меня затошнило. Море катило волны, разбиваясь в бесконечном головокружении о каменную набережную. Вдалеке виднелись очертания кораблей, дремлющих на рейде в порту. Внезапно я представил, как сажусь на один из них и уплываю далеко за горизонт, туда, где нет Шестой. И исчезает даже память о ней, истирается и измельчается, подобно морской гальке под ударами волн…

А если это правда? Если легенда не лжет? На мгновение я отчаянно захотел, чтобы Шестой отступник был вовсе не злодеем, чтобы его потомок, Лидия, или Хризокола, или как бы она себя ни называла, чтобы она была невиновной… Но вместе с разбившейся о камни волной исчезло и наваждение. Это невозможно, я все видел собственными глазами: резню в посольстве, искалеченного вояга Густава, убитую Юлю. Решимость окрепла. Я докопаюсь до истины, изучу все доступные материалы, а потом сам отправлюсь на поиски Шестой! И когда я прижму ее к стенке, подлая дрянь ответит мне на все вопросы…

В доме Остенбергов меня ждала записка от Лешуа. Он вернулся в столицу и настоятельно просил о встрече, сообщив, что остановился на постоялом дворе в Корабельном квартале. Я не хотел откладывать надолго мирские дела, предпочитая разобраться со всем раз и навсегда, чтобы больше никто не тревожил меня в обители Ордена, поэтому отправился на встречу.

Главная площадь Корабельного квартала была украшена сотнями крошечных разноцветных светильников, сверкающих в ночных сумерках подобно звездам. В воздухе витали соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба. Кажется, здесь что-то праздновали. Я наморщил лоб, пытаясь сообразить, какое сегодня число. Ну конечно, весеннее равноденствие! Моряки всегда его отмечали, торжественно разламывая специально испеченный каравай. Сглотнув голодную слюну, я поспешил подняться по лестничному мостику и нырнуть в таверну. Лешуа меня уже ждал. Он сидел за одним из столов, мрачно разглядывая содержимое миски.

— Господин Лешуа, вы искали со мной встречи?

Мужчина вздрогнул и поднял на меня взгляд, сморгнул недоуменно, а потом растерянно спросил:

— Инквизитор Тиффано? Это вы? Я вас не сразу узнал, простите…

— Уже не инквизитор, — ответил я, усаживаясь на лавку. — Я расстригся.

— Да-да, я знаю, но вы сильно изменились… — Лешуа мотнул головой и запустил пальцы в седую шевелюру, как будто засомневался в ее наличии, глядя на мою обритую макушку. — Хотя это к лучшему, что расстриглись. Вы больше не связаны со Святым Престолом, а значит, вы поможете мне…

— Я теперь в…

— … найти Милагрос.

— Что? — осекся я, так и не успев сообщить о своем новом назначении.

— Не волнуйтесь, я хорошо вам заплачу.

— Зачем вам Тень?

— Не называйте ее этим дурацким именем. Ее зовут Милагрос. Я никогда не ошибался в людях, господин Тиффано, и чую, когда мне врут. Это мой дар и мое проклятие. Я не верю, что она могла по собственной воле бросить меня. Я сделал ей предложение, и Милагрос согласилась стать моей женой. А потом исчезла, оставив лишь записку.

— Что в ней было? — жадно подался я вперед. — Она написала, куда отправилась? Куда отправилась ее хозяйка?

— Она написала, что уезжает навсегда, что недостойна меня, что госпожа поможет найти ее дочь и искупить перед ней вину. Написала, чтобы я ее не искал, забыл и был счастлив… Как будто это возможно!

— Найти дочь? — нахмурился я, вспоминая печальную историю невольницы.

Я знал, что несчастную женщину избивал муж, из-за которого она и оказалась в рабстве, без всех подробностей, которые были известны только отцу Георгу и составляли тайну исповеди.

— Я отправился в Кльечи, нашел Пиону Иволги, о которой упоминала Милагрос, ошибочно предположив, что она и есть ее дочь, но все оказалось еще хуже…

Лешуа отхлебнул из кружки пива и поморщился.

— Жуткое пойло. Вы знали, что Милагрос была невольницей?

— Да, Шест… — я поморщился от острой боли в груди и поправился. — Госпожа Хризштайн купила ее, как и Пиону.

— Вот именно, — Лешуа замолчал, слепо глядя в миску и нахмурив лоб, потом покачал головой. — Только Пиона больше не рабыня, замужем и вполне счастлива, в отличие от моей Милагрос… Хотя Пиона и утверждает, что ее госпожа дала вольную им обеим, но я уверен, что госпожа Хризштайн запугала и увезла служанку против ее воли! Господин Тиффано, вы знаете, откуда была родом Милагрос? Или куда могла направиться ее жестокая хозяйка? Откуда начинать поиски? Вы поможете мне?

На секунду мне представилось, как безумица, по следу которой идут Святая Инквизиция, тайный сыск и наемный убийца Гильдии, оставляет попытки скрыться и отправляется на поиски дочери своей служанки. Это же полный бред! Но Тень действительно упоминала, что госпожа обещала ей помощь, а Лидия словами не бросалась. Да нет, это сумасшествие! Но с другой стороны, я успел убедиться, что обещание колдунья всегда держала, пусть в своеобразной манере, но держала. Возможно ли, что и сейчас?..

— Господин Тиффано, я готов вам хорошо заплатить.

— Зачем? — невпопад спросил я и, видя недоуменный взгляд собеседника, уточнил. — Зачем вам Милагрос? Она соучастница темных дел своей госпожи, допускаю, что невольная соучастница, но это не снимает с нее вины. Она молчала и покрывала преступницу!

— Мне все равно, — мотнул головой Лешуа. — Я хорошо вам заплачу. Вы же хотите найти госпожу Хризштайн? Так давайте объединим усилия. Вы поймаете Лидию и сможете обелить себя, вернуть расположение Святого Престола, а мне оставьте Милагрос. Я увезу ее, и о нас больше никто никогда не услышит…

Если Орден Пяти не хочет искать безумицу, предпочитая ждать неизвестно чего, то я сам ее найду. Пусть это слишком сомнительная зацепка, но с чего-то все равно надо начинать. Вот только от Лешуа стоит избавиться, чтобы не путался под ногами и не подвергал себя опасности.

— Нет, — решительно ответил я и встал из-за стола. — Мой вам совет. Не вмешивайтесь. Забудьте все произошедшее, как страшный сон, и живите дальше. Это лучшее, что вы можете сделать…

— Я не могу! — Лешуа тоже вскочил из-за стола и ухватил меня за рукав. — Моя жизнь после смерти сына потеряла всякий смысл, я не жил, а существовал. Но потом появилась Милагрос… Она немного похожа на Фредерику… Но лучше… чище… добрее… Я приму ее дочь, если потребуется, приму все, что с ней было до меня, только помогите мне найти ее! Я вижу, что вы знаете, где искать их обеих! Сколько вы хотите? Вы же сейчас на мели, без покровительства Святого Престола!

— Ошибаетесь! — зло ответил я. — Я принял послушание в Ордене Пяти и ни в чем не нуждаюсь. Мне искренне жаль Тень, но я не могу вам помочь. Ее хозяйка не просто преступница, она Шшш… Ше… Шшшш…

Я согнулся пополам от боли в груди, разлившейся по всему телу вместе с животным ужасом. Казалось, священная бесконечность символа пульсировала ледяным огнем, причиняя невыносимые страдания и отнимая речь. Я не мог вымолвить имя Шестой. В глазах потемнело. Откуда-то издалека донесся обеспокоенный голос Лешуа, но сознание угасало, и я рухнул во тьму молчания.