Танец огня

ГЛАВА 1

Буря, что бушевала два дня, терзая ивы на берегу и вызывая возмущенные вопли скоп, заканчивалась утром, когда архимастера Мира нашли мертвым. Он был в кресле у окна в своей комнате, укутанный в плащ, глядя на море. Метка Пророка была черной вокруг его глаза, словно сгорела. Может, так случалось, когда умирал высший мастер. Это предположил ученик толпе других, выглядя потрясенно. Это был тринадцатилетний юноша с первого года. Джулиен Имара подумала, что это странно.

Утро было тихим после бури. Ветер рассеялся, он унес с собой душу Пророка.

Учеников собрали в столовой после рассвета. Луч света пронзал окно над высоким столом, падал на комнату, слепя учеников, смотревших вверх. Архимастера сидели за стульями с высокими спинками за тем столом, самый большой стул пустовал в центре. Дрожащим голосом архимастер Хендин сообщил, что на следующей неделе уроки отменены. Поэты в Вассилиане, которые уже получили кольца, которые собрались в том северном замке, чтобы изучать восстановленные чары, были вызваны на остров Академии. Ритуалы похорон архимастера должны проходить по закону. Для высшего мастера — тем более. Этого не было в последние тридцать лет. Для студентов правление архимастера Мира казалось вечным, как дубовые рощи и камень острова.

Джулиен наблюдала за этим, ощущая себя воробьем на подоконнике, заглядывающим в комнату, где беспокоились люди. Она ощущала сожаление из-за утраты архимастера Мира, чей голос все его годы звучал в этих залах с силой. Он вел себя благородно, как король. Казалось, такой человек не мог угаснуть. Стать трупом в кресле, глядя на воду, которую он не пересекал с юности. Его окно давало вид на запретную границу, на темный лес на берегу континента.

Джулиен часто думала уйти. Был шанс вернуться домой, сказать, что она ошиблась, придя сюда. Что она была готова стать полезной. Может, даже выйти замуж. Ее мать будет плакать, а отец не будет на нее смотреть, но она будет дома, в знакомых комнатах, с солнцем и оливковыми деревьями за окном, и ее сестра будет вышивать у камина. Там будет удобная спальня, в какой она была с рождения, зеркало с тонкой трещиной, куклы и полка книг. Залы и коридоры Академии с замысловатыми потолками в тени казались ей чужими. Библиотека в пещерах под замком и дальше будет хранить секреты. Это не важно.

Дома меньше шансов провалиться.

Две девушки были в Академии, помимо Джулиен Имары, но они не хотели быть поэтами. Мири и Цирилла были младшими дочерьми лордов, у которых было слишком много дочерей. Эти лорды увидели шанс в появлении леди Амаристот, чтобы в Академию брали девушек, и Корона платила. Девушки страдали от окружения и скучных уроков, ждали спасения в браках. Некоторые парни в Академии были сыновьями лордов, и это тоже было шансом для будущего девушек. Но это не манило девушек на этот скучный остров. За восемь месяцев, когда Академия начала принимать девушек, их появилось лишь три. И все были старше, чем нужно — в пятнадцать Джулиен должна быть на третьем курсе, а не первом.

Она видела придворного поэта раньше, издалека на фестивале. Хрупкая женщина держала себя прямо, в ее глазах был огонь. Ее метка Пророка сверкала серебром. Когда Джулиен подумала, зачем пришла сюда, в Академию, среди причин была Лин Амаристот. Впервые Джулиен тогда подумала, что у нее могут быть шансы в мире. Может, даже в столице, в Тамриллине. Быть женщиной с прямой спиной и внушительным присутствием, вызывающей восхищение у окружающих.

Шансы казались шуткой, когда Джулиен ловила свое отражение в стекле. В этом был плюс Академии — тут было мало зеркал, и никто ее не видел. Она могла представлять себя такой, какой хотела. Отрицать то, что знала.

В этом месте можно было затеряться по-разному — в лабиринте библиотеки, в залах с историей, в садах, полных кустов и сорняков. Но, как бы Джулиен ни терялась, она не могла сбежать от себя.

Она бродила в день без уроков. Ученики не шумели, уважая мертвого, когда вспоминали. Старшие, которых выпускали наружу, отправились в лес, пока не было дождя. Другие играли на лирах или собрались в группы в столовой. Джулиен искала тихое место. В церкви она встретила одного из архимастеров у алтаря Киары, он склонил голову к груди. Она не видела, кто это был, но его тело выражало горе. Она миновала Зал лир, увидела, как старшие ученики веревками двигают новый постамент для лиры архимастера Мира.

Она узнала на уроках немного истории Академии и ее обычаи. Архимастер Лиан читал лекции ровным тоном, который убаюкивал многих первокурсников, пока он говорил об именах и событиях. Войнах. Глаза Джулиен расширились, когда он рассказал об осаде Академии королем Элдгестом века назад, поэты пали тогда от пыток мечом. Чары Пророка Давида Прядильщика снов изменили все, прогнали чары из мира, чтобы успокоить короля. И Дариен Элдемур вернул чары. Говорили, придворный поэт Кимбралин Амаристот была с Дариеном в Другом мире. Никто не знал, что они видели.

Резьба на стене в Зале лир была старой, как замок. Там были сотни разных картин. Рыцарь на коне в пасти существа с большими зубами, он держал копье; женщина в короне вонзала меч меж струн лиры. А еще там был танцор с факелами в руках, волосы были дикими, как змеи. Архимастера годами спорили, были ли эти картинки из языка символов, который они не понимали, или это было лишь украшение. Теорий со временем становилось больше. Джулиен часами со свечой в руке смотрела на резьбу и обнаруживала новые картинки.

Иногда она ночами ходила по залам, изучала коридоры. Никто еще не поймал ее. Архимастера не допускали «смешение», и девушки были в другом крыле. А Джулиен бродила не ради парней.

Ночью она могла притвориться. Что она худая, величественная, с меткой Пророка вокруг глаза. Что это огромное загадочное место принадлежит ей. Никто не знал замок, как Джулиен. Ночью он становился ее.

В сумерках небо было фиолетовым над темными деревьями, и она увидела огни. Она стояла у окна рушащейся башни и заметила, как желтые точки отбрасывают яркую рябь на воду. Она смотрела. Огни были лампами на лодках. Прибывали поэты из Вассилиана.

— Так тебя выбрали, — тон мог быть с изумлением. Дорн Аррин не мог понять, не видя лицо друга, а было темно. Они сидели у окна комнаты, что делили, и смотрели, как подплывали лодки. Ночь сгущалась. Красные западные небеса стали синими, на воде было видно огни.

— Будто это важно, — сказал Дорн. — Это неудобство.

Этерелл Лир рассмеялся. Дорн представил его улыбку, и как он качает головой.

— Неудобство, — он не казался возмущенным, как боялся Дорн с тех пор, как им сообщили о выборе. Быть среди тех, кого выбрали петь на похоронах высшего мастера, было почетно, и это рассказывали бы детям и внукам, если бы Дорн беспечно завел их себе. Почти все избранные поэты прибывали из Вассилиана. В двадцать лет Дорн Аррин и Этерелл Лир были на последнем году Академии — уже почти поэты.

Этерелл не старался так сильно, как Дорн на уроках, и пел не так примечательно. Этерелл был с красивым ясным голосом, как у принца в пьесе. Он полагался на чары. Сын лорда почти не тратил силы на успех. У Дорна не было такой выгоды, и он знал, что ему нужно стараться. Он не вернется домой делать книги, если это в его силах. Песни будут его хлебом и вином.

— Да… неудобство, — сказал Дорн. — Петь всю ночь до рассвета.

— Если я правильно понимаю, ты часами перед этим будешь молиться и поститься, — сказал Этерелл. Дорн знал теперь, что его улыбка была беспощадной. — Я напомню тебе завтра за ужином.

— Все равно, — начал Дорн и замешкался. Они редко говорили о серьезном. — Все равно… это ужасно. Насчет Мира.

— Он ведь был старым?

— Разве не странно?

— Что?

— Его метка.

Этерелл пару мгновений молчал. Они слышали из окна далекие крики людей из Вассилиана, они причаливали. Ученики должны будут встретить гостей в столовой.

Этерелл сказал:

— Не знаю. Я думал, это сочинили. Для внимания. Думаешь…

— Ты знаешь, что я думаю, — Дорн был мрачным. — Кто знает, во что Мир ввязался… с какими чарами играл? До этого нам было лучше. Музыка была музыкой, а слова — словами. Те, кто хотел власти, жил пиявками при дворе, размахивал мечами. Искусство было само по себе.

— Ты часто это говоришь, — Этерелл не реагировал на ворчание Дорна. Дорн часто ощущал себя незрелым рядом с ним. Он всегда думал о своем происхождении. Его путь к Академии начался в мастерской отца, где он ребенком сидел допоздна за манускриптами в свете свечей.

Но теперь его друг завел другую тему. Он склонился вперед, серый в сумерках.

— Осенью у нас будут свои кольца. Дорн Аррин, что будешь делать?

Дорн опешил, а потом вопрос опустился камнем в желудок. Что он будет делать? Голоса снаружи утихли. Они слышали шум волн, зов совы в ночи. Эти звуки были приятным фоном их жизней. Хотя, если честно, Дорн не знал спокойствия. Только уроки и слова в свете свечи в Башне ветра отгоняли мучения. Потому, наверное, он учился отлично.

— Что мне делать? — он был рад, что его тон получился на грани каприза и сарказма. — Я отправлюсь в путь и буду петь. Надеяться на еду и постель ночью. Может, правильно поэту жить так, как раньше, — это прозвучало печальнее, чем он хотел. И он быстро добавил. — А ты?

— Я? — Этерелл отклонился на стуле. — Буду охотиться.

— Ты слишком ленив, — Дорн не позвал бы его с собой. Он видел лицо друга, когда его что-то раздражало, как оно застывало в идеале формы без выражения. Дорн не хотел, чтобы друг так посмотрел на него, ведь тут не спасет ни остроумие, ни искусство.

Этерелл встал и зажег свечу. Его лицо озарил свет.

— Стоит спуститься, — сказал он. — Они здесь.

Ужин был громким делом, еды было много в честь поэтов, прибывших с Пиетом Абардой во главе. Было мясо, вино и речи, которые было едва слышно для девушек в конце стола. Джулиен понимала, что завтра все будет посвящено скорби по архимастеру Миру, и ночью споют пятнадцать выбранных поэтов. На рассвете после этого высшего мастера отправят в море.

Пиет Абарда был худым темноволосым мужчиной с уверенным шагом. Было в нем что-то гладкое. Когда он выражал соболезнования о потери учителя, это было с управляемой печалью. Поэты Вассилиана были под руководством Пиета, он служил придворному поэту, докладывал ей через Валанира Окуна. Многие поэты, закончившие обучение, собрались в Вассилиане, когда вернулись чары.

Ученики шептались, что Пиет Абарда был с питомцем-демоном, что приходил из преисподней по его зову, и потому Джулиен не верила историям о Вассилиане. Она видела обычных людей, в основном, юных, в серой одежде Академии. По их виду не было ясно, управляли ли они необычными существами, демонами. Она в этом сомневалась.

В конце ужина один из учеников последнего года запел. Он был высоким и худощавым, его волосы почти скрывали лицо. Но он стоял с достоинством, дождался тишины в зале и запел. Его голос был низким. Баллада была в честь героя, павшего давно, как воина. Эмоций не было на угловатом лице ученика, но Джулиен хотелось плакать. Он допел, и пустота без музыки была осязаемой. Архимастер Хендин встал и поклонился.

— Спасибо, Дорн Аррин.

Она думала о сестре в ту ночь, когда не могла спать. Хотя она грустила насчет архимастера Мира, эмоции от песни Дорна Аррина были другими. Порой Джулиен приходилось признать, что, хоть она привыкла к этому замку и его тайнам — хоть знала его тайны — он не был ее домом. Архимастера не хотели тут девушек, их игнорировали на уроках. Уловив это, их игнорировали и юноши. Придворный поэт допустила девушек, но их не принимали. Было бы даже мудро уйти. Джулиен была тут по своей воле, а не по воле родителей. Она могла сделать выбор снова.

Но в родном доме, который был счастливым, несмотря ни на что, Джулиен не будут рады, если она не выполнит условия. Если она не забудет, почему пришла сюда.

Ее младшая сестра Элис понимала. Элис нравилось прясть и вышивать, и она знала сердце своей сестры. И она сказала, улыбаясь:

— Тебе нужна другая жизнь, — хоть они были похожи — низкие и пухлые, с каштановыми кудрями и карими глазами — это было их единственное сходство. Сестра сшила Джулиен почти всю одежду. Элис любила вышивать воротники, пуговицы из оникса и жемчуга, платья, что согревали Джулиен. Но скоро Элис выйдет замуж и будет в другом доме.

Джулиен старалась не думать об этом. Она проводила часы в библиотеке, рылась в книгах и свитках. Играла на лире до боли пальцев. Но порой ветерок носился по замку и вдыхал, как спрашивал: где дом?

Она поняла, что не уснет. Было уже поздно. Она выбралась в коридор, озаренный светом луны. В конце коридора была лестница, которую редко использовали — узкая, винтовая, темная и в трещинах, которые она знала наизусть. Она добралась до первого этажа, Джулиен пошла к фойе, откуда был вход в Зал лир. Ей нравилось ходить туда по ночам, быть наедине со священными предметами, смотреть на резьбу в свете свечи. Но сегодня она услышала голоса из комнаты для встреч неподалеку и увидела свет под дверью.

Элис предупредила бы ее, что любопытство опасно. Опасность была, архимастера не шутили и били березовым прутом для дисциплины. И были наказания хуже, но Джулиен слышала лишь намеки на них.

Она размышляла. Небольшой проход вел мимо этой комнаты с другой стороны и соединялся с кухнями. Там она будет не так открыта, чем в фойе. Она побывала на кухне, взяла печенье, чтобы, если ее схватят, объяснить причину.

Их кухни она нашла проход, коридор дверей, многие из них использовались слугами. Сияние под одной из дверей вело ее, она прижималась к стене. Напротив нее на стене было вырезано оскалившееся лицо. Шут. Это лицо было всюду в замке с остальными. Король. Плакальщик. Богиня. И, конечно, Поэт. Лица сливались с камнем, все видели.

Она услышала первым Пиета Абарду.

— Он едва остыл, а вы так говорите?

— Задержка — для влюбленных и дураков, — она знала голос одного из архимастеров Она пыталась вспомнить имя. Кервин. Младший из архимастеров, она его никогда не любила, хотя Цирилла и Мири считали его красивым с его черной бородкой и широкими плечами. — Лорд Абарда, если мы получим вашу поддержку, вы не пожалеете. Если нет…

— Угрожаете, архимастер Кервин? — сказал Пиет. — Забыли, что я связан с придворным поэтом?

— Никто не забывал, — сказал архимастер Кервин. Джулиен вспомнила, почему он ей не нравился — он словно всегда скалился. Его голос стал масляным, он явно считал его убедительным. — Вы в уникальном положении, лорд Абарда. Столько власти и престижа, но так рискованно. Ваш защитник не смотрит на нас, он занят политикой в Кахиши. Это хороший шанс.

— Пока что были лишь угрозы, — фыркнул Пиет Абарда.

— Простите, если так выглядит, — сказал архимастер Кервин. — Я лишь напомню, что близится время… выбора. И, чтобы было интереснее, я знаю, какого Пророка выбрали для завершения десятка.

Десять. Смерть сделала так, что архимастеров стало девять.

— Валанир Окун…

— Видите ли, лорд Абарда. Вы не знаете всего. Валанир Окун дружит с придворным поэтом, но это не преимущество. Когда-то так было. Но не теперь.

— Что вы мне дадите? — Пиет показал нотку вызова.

— Вы знаете, — архимастер Кервин словно ухмылялся. — Что хочет лорд Абарда, кроме высокого положения? Он не Пророк. Придворный поэт видит его важность, но не дала ему эту силу. А теперь в этом есть сила, Пиет Абарда. После ночи завтра будет даже больше.

Ладонь на руке Джулиен заставила ее вздрогнуть. Она развернулась, боясь, что архимастер раскрыл ее. Она увидела удивленное лицо Этерелла Лира, ощутила ужас. Он держал свечу и смотрел на нее с ошеломлением.

— Джулиен Имара, да? Что ты тут делаешь?

— Они нас услышат? — шепнула она, кивнув на дверь. Он кивнул и повел ее по коридору. Мысли покинули голову Джулиен, она могла думать лишь, как глупо выглядела в ночной рубашке с высоким воротником, сшитой ее сестрой, с кружевами на манжетах. Этерелл Лир был фантазией всех девушек с его золотыми волосами и глазами голубее незабудок, что цвели на острове весной. Джулиен злилась на себя за такие мысли. Она еще не сочинила поэму о нем, но думала об этом, что уже было плохо.

— Что ты делаешь? — сказала она, когда они отошли от двери, призвав в защиту раздражение.

— Я был голоден, — спокойно сказал он. — Вижу, и ты тоже.

— Ты знаешь мое имя, — сказала она. И тут же пожалела.

— Да, — он улыбнулся. — Доброй ночи. Думаю, тебе лучше идти в постель.

— Погоди… Этерелл, как думаешь, что происходит? — было странно называть его по имени. Они еще не говорили раньше.

— Многое, — он звучал терпеливо. — Так во всех местах с силой. Джулиен, ты еще не сильна, и не будешь следующие годы. Держись в стороне, пока ты не готова, — он рассмеялся. — Спокойной ночи. И я, наверное, и себе возьму печенье.

Она повернулась, вздохнув, и пошла к коридору. И услышала:

— Джулиен.

Она оглянулась, горло сжалось. Его лицо стало строгим, как у лорда, выносящего приговор.

— Тебе повезло, что ты столкнулась со мной, — сказал он. — А могло не повезти. Тут опасно.

— Ты про… Марика Антрелла?

Он удивил ее улыбкой.

— Так ты знаешь. Это хорошо, — он пошел по коридору в тень бодрым шагом, словно шел с пикника. Дверь закрылась. Стало тихо.

Джулиен пошла к себе. Было холодно, словно ветер проник под мантию. Из учеников последнего курса Марик Антрелл — талантливый, красивый, с рыжими кудрями — был среди самых популярных. И пугающих. Джулиен видела, как Этерелл бил Марика и его друзей в защиту Дорна Аррина. Но парни перед этим сломали Дорну палец. Они были богатыми, благородными — неприкасаемыми, шли против правил. Архимастер Хендин порой ругал их… как и архимастер Мир. Но другие как будто не видели.

Джулиен думала, что она вне опасности. Она была никем. Невидимой. Но взгляд Этерелла пугал ее. Она поежилась под одеялом, воздух перед рассветом стал холоднее. Дрозд на крыше запел.

Держись в стороне.

Она прожила тут восемь месяцев, думала, что знала это место. С одной смертью все стало чужим. Небо было светлым, когда Джулиен Имара уснула, провалилась в пропасть снов, где звучала скорбная песнь Дорна Аррина. Великая душа покинула мир.

ГЛАВА 2

Он прибыл после первого весеннего дождя. Дворец перед ним поднимался из тумана, такой же серый, как небо. Большие короля Святилища старейшин начали звенеть в полдень. Пророк повел коня через боковые врата, слуги встретили его. Он прибыл издалека.

— Придворный поэт на встречах весь день, — сообщил слуга с ложным сожалением.

— Она меня примет, — сказал Валанир Окун.

Ему предложили ванну, он отказался, хоть и пошел в комнаты, чтобы переодеться. Он ехал семь дней на юг не для того, чтобы медлить из-за формальностей. Он боялся того, что случится в Академии без него.

— Где она? Придворный поэт, — спросил он у мальчика-слуги. — Ей сообщили обо мне?

— Да, — сказал мальчик. — Я отведу вас на обед. Придворный поэт переживает за ваше здоровье.

— Мое… — Валанир лишился слов, но видел, что лиц мальчика было пустым. — Я поем, когда захочу. И я сам ей скажу… где она?

Он бросился в коридоры, едва мальчик ответил. Он найдет Лин сам. Раздражение близилось к гневу. Он спешил сюда, почти не останавливаясь по пути, не навестив друзей, что встретили бы его как гостя. Особенно вдова-аристократка с тонким телом и тяжелыми рыжими волосами с сединой, собранными на голове в корону из кос, она была бы рада Валаниру после его пребывания на острове. Заманчивым был и мелодичный голос. Она жила у виноградника на краю Тамриллина. Ее письма на остров дразнили, она описывала радости этих лет. Она не была против его блужданий, других женщин. Так было у поэтов.

Но на ее поместье потребовался бы день, чтобы проехать по долинам рядом. День. А он примчался сюда изо всех сил ради королевства, и придворный поэт не была благодарна. Он приехал сквозь дождь.

Насколько он понял, леди Амаристот была на совете с представителями гильдий. Он знал, что эти люди просили у придворного поэта об услуге почти каждый день. Стоило сразу разобраться с ними.

Он прибыл к залу совета, куда его направил слуга, но там был пусто. Другой слуга долго извинялся, сказал, что она только ушла на обед с лордами совета. Было не понятно, где пройдет эта встреча, в башне или Зеленой комнате, что были в разных частях замка.

Ситуация напоминала Валаниру шуточную балладу. Он лучше сочинял бы ее, сидя в поместье с видом на виноградники на холмах. После их общения с местной леди в ее постели, на диване и ковре в обсуждении писем. Но он был здесь, в этом дворце и ждал, пока придворный поэт соизволит принять его.

Пророк был в коридоре, что вел к Зеленой комнате, ведь в башне никого не нашел. Он услышал за собой голос:

— Не вас я ожидал увидеть, но я рад сюрпризам, — сказал Нед Альтерра. Валанир обрадовался, что выглядел он хорошо, парень ему нравился. Они обменялись любезностями, и Валанир сказал:

— Я приехал увидеть ее… Лин. Ее неожиданно сложно найти.

— Она занята, — виновато сказал Нед, словно это было из-за него. — Я был тут на встрече совета. Отец решил взять с собой. Но если об этом… — он огляделся и поманил Пророка в тень ниши. Под аркой с завитками была вырезана скамейка в стене, но они не сели. Мраморные колонны дальше стояли вдоль коридора и уходили наверх. Коридор был пустым, но замок словно сам все слышал. И Нед тихо сказал. — Пришла весть из Кахиши — они осаждены атаками на севере. Король Элдакар просит денег для кампании.

— Чьи атаки? — Валаниру было не по себе. Он был в пути неделю, а события двигались быстрее. Он надеялся опередить гонцов из Майдара. Он едва успевал поговорить с Лин. Если он найдет ее…

— Он зовет себя королем севера, — сказал Нед Альтерра. — В Кахиши его зовут Изменником.

— Я знаю его, — сказал Валанир.

— Знаете?

— Между Изменником и двором Майдары долгая история. Он не всегда был в опале… хоть ему никогда не доверяли, — сказал Валанир. — К танцующим с огнем всегда было недоверие.

— Точно, танцующие с огнем, — сказал Нед. — Король Элдакар подозревает, что они используют… магию для атаки. Он хочет посоветоваться с леди Амаристот лично.

— То есть…

Нед словно увидел его мысли.

— Она согласилась поехать.

Он увидел блеск камня на ее горле. Леди Амаристот встала из-за стола, подняла кубок, улыбаясь одному из послов Кахиши. Ее место было справа от короля. Они сидели с гонцами на возвышении в главе стола. Валанир Окун сидел ниже с лордами Тамриллина, что ужинали сегодня здесь.

Пророк и придворный поэт кратко поговорили в зале. Она обняла его, улыбка сияла, как ее камень, и она отошла с изумленным видом. Ее волосы были закреплены серебряными заколками по моде двора.

— Я должен с тобой поговорить, — сказал он, сдерживая гнев. Она избегала его весь день намеренно. Гнев даже был приятным, он отвлекал от шока, что скрывался за ним. С гневом он хоть управлял собой.

Она кивнула, бриллианты в ушах сверкали, как лед.

— Скоро, — и она оказалась во главе стола, ее окружал свет, золотая посуда, и она приветствовала лордов и послов. Она протягивала руку для поцелуев, как дар.

Они знали, кто был у уха короля. Гаральд полагался на придворного поэта сильнее, чем на совет, как было при Никоне Геррарде.

Валанир Окун поражался. Она злилась, что он давно не был в Тамриллине? Она не знала, что происходил в Академии… он надеялся.

Он вспомнил их последнюю встречу осенью прошлого года. Разговор был натянутым. Она была как в другом мире, пока пожимала его руку на прощание. И теперь она решила поехать в Майдару, не спросив его совета, хоть никто в Эйваре не знал Кахиши лучше Валанира Окуна.

«Старик, она отдалилась от тебя».

Желать независимости было естественно. Лин вряд ли могла забыть, что это Валанир Окун выдвинул ее в придворные поэты. Сделал ее Пророком. Если она хотела показать, где власть, он поддастся.

Он вспомнил блеск ее улыбки и задумался.

Он хотел сказать ей, что многое на кону. Им нужно быть заодно.

Лин Амаристот повернулась к одному из послов и рассмеялась.

Записка пришла почти в полночь. Валанир Окун был за столом в своей комнате, сочинял в свете свечи. Она знала его привычки. Записку принес один из мальчишек, которых Валанир презирал, и он ждал, чтобы сопроводить его. Слуги были красивыми, может, она завела любовников. Когда он видел ее до этого, Лин была в одиночестве. Полная ответственности и личного горя. Он понимал не все.

Она сидела за столом, когда он вошел, читала свиток. От его шагов она подняла голову.

— Я думала, вы не спите, — сказала она и отпустила слугу. Они остались одни. Валанир побаивался, что встреча будет при страже. Он много раз был в этой комнате. И сегодня он был поражен простотой. Она была придворным поэтом из дома Амаристот, но ценной была лишь лира у окна. Над ее столом висела картина гор лунной ночью: оттенки фиолетового и черного переходили в туман. Он не знал, что значит для нее этот пейзаж. Была это ее родина, Академия или желания. Или все вместе.

Она не желала почестей и ответственности. Это дал ей он.

— Спасибо, что приняли, леди, — сказал он.

Лин рассмеялась и встала. Она переоделась. Это платье было черным, с высоким воротником, почти до подбородка. На поясе была серебряная цепочка. Валанир заметил, что Лин напоминала ее мать. Ее улыбка в зале была дыханием прошлого на шее, и Пророк впервые испугался. Он видел Калинду Амаристот лишь раз, двадцать лет назад. Он был тогда поэтом тридцати двух лет, беспечным. Он пришел в тот замок с легким сердцем, представляя, что он все знал о людях и мире.

Он ошибался. И он не забыл урок.

— Я впечатлена, что вы благодарите меня в такое время, — Лин указала ему на диван, села напротив. — Уверена, вы слышали о моей грядущей поездке. Может, есть совет?

Он не понимал, шутит ли она.

— Совета нет, — сказал он, садясь напротив нее. — Но я могу поделиться опытом.

— Многолетний опыт, — сказала она. — Глупо отказываться. Но скажите, зачем вы здесь.

— Две причины. Первая, самая важная, насчет Майдары, — сказал Валанир. — Я надеялся опередить гонцов. Ситуация в Кахиши… деликатная, Лин.

— Прошу, объясните, — сказала она. — Это будет интересно. Я налью вина.

— Я получил весть от друга, — сказал он, она вручила ему кубок. — Захир Алкавар. Он на пару лет младше меня, но уже первый маг при дворе Майдары. С его помощью я обучился магии, что помогла одолеть Ника Геррарда. Они знают в Кахиши духов нижних царств. Они верят, что в земле семь измерений. Мы живем в самом высоком. Ник призвал существо ада из самого низкого. Мы бы не выжили без помощи Захира.

— Мы обязаны ему жизнями, — сказала она. — И что он передал вам?

— Он — маг, — сказал Валанир Окун. — Захир подозревает, эта война… чьих-то рук дело. Что в ответе кто-то близко к королю Элдакару.

— Предатель при дворе.

— Да. Видимо, Захир Алкавар предложил позвать тебя, Лин. Он никому не доверяет в Захре. Даже товарищам-магам. Что-то не так у них, хоть он больше не сказал мне. Может, не посмел, ведь послание могли перехватить.

Она не выразила эмоции.

— И я поеду убрать предателя, — сказала она. — Это я должна сделать? Почему вы так спешили?

— Ты знала.

— Эрисен, мы связаны, — сказала она. Метка Пророка вокруг ее глаза блестела в свете луны. — Я еще не знаю, хорошо ли это, но я знала, что вы едете. И знала, когда вы прибыли.

— И избегала меня.

Она пожала плечами.

— В чем цель вашего визита?

Он подавил гнев.

— Моя цель, — сказал он, — не пустить тебя. Хоть друг и просил. Это опасно, я ощущаю. Я предлагал поехать туда, но… король Элдакар не рад мне при дворе. Для его я представляю двор его отца. Они хотят видеть тебя.

Она молчала. Отвернулась от него. А потом сказала:

— Это важно. Вы проехали весь этот путь ради моей безопасности. Я благодарна.

Красивые и вежливые слова. И все же:

— Конечно, я думал о твоей безопасности, — сказал он.

— Это одна причина, — сказала она. — А другая?

Он тянул, выпивая вина. Академия не уходила из мыслей. Он даже ей еще не все рассказал. Валанир сказал:

— Другая — новость. Я недавно ощутил почти враждебность ко мне от других архимастеров. Они встречаются в тайне. Не знаю, тревожит ли это Корону, но я хотел сообщить тебе, — он попытался заглянуть в ее глаза. — Потому меня не было год, — сказал он. — Я хотел приехать. Но боялся того, что будет, пока я не там.

— Но уехали, тревожась обо мне, — она вскинула бровь. — Не могли прислать письмо?

— Я никому не мог его доверить.

Лин задумалась. Она склонила голову, локон выбился из заколок и задел ее скулу, добавив лицу мягкости.

— Я должна ехать, — сказала она. — Отказ подвергнет опасности союз с Майдарой. И… я хочу поехать.

— Играете со смертью, леди Амаристот? — он не шутил.

Уголок ее губ приподнялся, словно трещинка на стекле. Она сказала:

— Смерть годами ждет меня, — она улыбнулась и прошла к нему легко, как девочка.

Тем утром она загнала Гарона Сенна к дровяному сараю. Хоть рассвет был прохладным, оба вспотели. Воздух был душным в ожидании дождя. Он остановил ее удар, подняв руку, но их лезвия столкнулись. Ее меч опустился, застыл, когда кончик лезвия уперся в его грудь. Они разделились, он крикнул:

— Вы уже приперли меня к стенке. На сегодня хватит, да, миледи?

Опустив тренировочный меч и расслабив губы, Лин Амаристот издала смешок. Воин, повидавший полмира, пока он попал сюда, остался при дворе Тамриллина. Гарон никем не восторгался, даже придворным поэтом. Она приняла, что бывший капитан наемников вряд ли сможет стать вежливым придворным.

— Ладно, — сказала она. — Может, завтра я поддамся.

— Я настаиваю, — улыбнулся он.

Лин Амаристот пошла в свои покои мыться, ощущая, как бремя по одному грузу падает на нее. Утро с Гароном Сенном были случаями, когда она становилась собой. Ей было лучше с мечом в руке, как в детстве. И ей не мешал даже мертвый Пророк.

Пока Лин купалась с ароматными маслами, служанка читала план на день. Послы из Кахиши — да. Она знала, что они хотели. Знала, что скажет. Потом были неизбежные встречи с гильдиями и придворными. Так было при дворе Тамриллина — срочные и глупые дела спутывались.

Времени на музыку почти не было. Но сны остались: она редко спала, и ночи были ее. Лин порой вставала в темноте, словно лира звала ее. Она садилась у окна с лирой и смотрела на море. Она не знала, были то ее песни, или Эдриен Летрелл передавал через нее слова из мертвых.

Искусство было всегда даром, что удивлял ее. Она знала о его источнике, как не видела ветер. Теперь — особенно. Лин Амаристот верила, как многие поэты, что дар музыки давала богиня Киара. Но ей было сложно верить.

Ночами она сильнее ощущала его с собой. Она почти верила, что повернется и увидит его в тенях у кровати, свет луны попадет на его метку. Вода шумела в такт его мыслям. Если она спала, то видела его воспоминания, боль и радости его жизни, его искусство. Или повторяющийся сон, что она стала понимать.

И она отдала ночи музыке.

Музыка на время уносила ее от воспоминаний. Но и возвращала туда. Она вспоминала ночь, когда Дариен Элдемур совершил свой поступок. Когда она порезала запястья, чтобы он не убивал. Когда она с силой воли сказала:

— Я это сделаю.

Лин хотела сохранить в нем невинность. Она не думала, что он все равно лишится этой невинности.

И он умер за нее. Каждый день игры в политику и капризов глупого короля был куплен этой ценой. Мир не узнает музыки Дариена, которую он мог написать за годы. Он не успел раскрыть весь потенциал.

И она часто искала Гарона Сенна по утрам. Может, он понимал. Его черные глаза были без эмоций, даже когда он смеялся. Она подарила ему серьгу с рубином, которую он носил при дворе в знак ее благосклонности. Лин думала, он верный, но хотела бы доказать это.

Были способы затеряться в мыслях или воспоминаниях. Может, потому она редко давала разуму отдыхать. Даже в ванне она была за работой, продумывала поведение с гонцами из Кахиши.

Служанки налили горячую воду из серебряных кувшинов в ванну, чтобы промыть ее волосы, и Лин резко села.

— Что такое? — испуганно взглянула на нее одна из девушек.

Лин потянулась в горячей воде.

— Мой старый друг и наставник скоро будет здесь, — сказала она, это прозвучало холодно.

День прошел, как и ожидалось: послы из Кахиши рассказали изящно продуманную историю об ужасах на северной границе. Лин Амаристот и король Гаральд приняли их в кабинете. Она слушала, щурясь, их описания нападений на деревни воинов в белом, в боевом облачении танцующих с огнем. Лин мало знала о них: они жили в горах севернее Кахиши и не слушались правления Кахиши. Между ними и двором всегда было напряжение.

Лин знала, что подумали бы хитрые лорды совета: ситуация все еще была без серьезных сражений, не война. И пока Эйвар не мог отказаться помочь сильному союзнику, было странно, что богатая страна не могла справиться с обычными бандитами. С помощью визирей, командующих армиями, король Элдакар был известен своей силой всему миру.

Но потом послы заговорили о магии. Это Лин тоже знала заранее. Их лидер, седеющий мужчина с умным лицом по имени Тарик ибн Мор сказал:

— Король Элдакар просит поскорее приехать леди Кимбралин Амаристот и помочь в этом деле.

Гаральд тут же возразил:

— Придворный поэт не покидает место у нас.

Кахишианец взглянул на нее, придворного поэта рядом с королем. Он словно сдерживался.

— Я из Семи магов Башни стекла, — сказал он. — Но король Элдакар хочет поговорить с той, что одолела демона и вернула магию вашей земле. Его не отговорить, — его тон намекал, что отговорить пытались. Лин скрыла улыбку.

— Нам нужно обсудить с советом, — сказала она Тарику ибн Мору. Она знала результат: Гаральд будет возражать, как и лорды, что искали его поддержки. Она ждала поддержки тех, кто был сильнее и умнее, как лорды Альтерра. Все согласятся, что хрупкие отношения Эйвара и Кахиши не давали выбора. Эйвар завоевали бы тысячу раз армии востока, если бы не помощь королей Кахиши годами, как и восточных поэтов. Они даже закрывали глаза на то, что в Эйваре верят в фальшивых, по их мнению, богов. Их божество — Алфин, Бог с тысячами имен — было веками в боевых кличах от Кахиши до Рамадуса и между ними.

Они не могли отказать Кахиши.

— Миледи, — сказал Тарик ибн Мор. — Нам нужно вернуться в Захру в ближайшие дни.

Она склонила голову, не моргнув. Подозрения Эдриена Летрелла мелькнули в голове. Маги. Она сказала:

— Вскоре вы получите ответ.

Той ночью она знала, что Валанир Окун злился. Она весь день ощущала его близость, не так, как с Эдриеном Летреллом, но как мелодию в другой комнате. Она играла с ним сегодня. Она впервые так делала. С его последнего визита она стала старше. Она видела, что Пророк считает это потерей. Но она это так не ощущала, не могла горевать.

Он смотрел с опаской, пока она пересекала комнату. Она ощущала себя старше, а он, казалось, не старел. На его лице почти не было морщин, черты были хорошими. У нее были похожие мысли во время встречи с ним в таверне, когда он выдал себя за Пророка по имени Террон. Казалось, горе не задевало его, словно горя и не было.

Она поняла, как он ее видит. Леди в замке. Настоящая Амаристот.

Не такой жизни она хотела. Не этого хотел для нее Дариен, отдав жизнь за нее.

Валанир встал, словно у них были официальные отношения. Она медленно приближалась. Он смотрел на нее, ошеломленно онемев. Словно стоял перед лавиной.

— Лин… — он замолк, когда она коснулась его лица. Она давно хотела сделать это. Боль притихла, появилась новая.

— Сядь, — приказ. Он сделал это, и она оказалась на нем в кресле. Его жар был против нее, он тут же ответил, как теплое вино.

Через какое-то время Валанир отстранился и посмотрел на нее. Его лицо было румяным, веки — тяжелыми. Но он серьезно сказал:

— Лин… ты этого хочешь?

— Тихо, — сказала она и прижала его ладони к своей груди. Даже сквозь ее платье его пальцы двигались умело, и она вскоре лишилась контроля над голосом. Она замерла и рассмеялась над собой. — Давно это было, — сказала она.

— Я хочу услышать этот звук снова, — сказал он, рука скользнула под ее юбки.

Дождь застучал по окнам. Лампа ярко горела. Лин извивалась и стонала, открывшись лампе. Она не смотрела ему в глаза. Он шептал ей на ухо, она и не думала, что услышит от него такое.

Слова больше его ладоней разбивали ее защиту. То, что она старалась избегать днями и ночами с помощью меча, комнаты совета и лиры, догнало ее. Сон, что повторялся ночами, его значение она стала понимать лишь недавно. Всегда одно и то же: мужчина скорчился в углу ее спальни между креслом и вешалкой и плакал. Он был спиной к ней, но она знала его. Дариен Элдемур прятал лицо в ладонях.

Лин простонала другую ноту, смесь горя и мольбы. Хотя она все еще не смотрела в лицо Пророка, она сжала его ладони. Валанир понял, подвинулся под ней. Вскоре он оказался внутри нее, и мысли пропали.

Дождь стучал нежнее, когда они улеглись. Гром урчал вдали. Валанир все еще был под ней, его ладони сжимали ее лицо. Она уже не избегала его глаз. Он сказал:

— Ты чем-то удивлена. Но это ты удивила меня.

— Ты сказал, что… думал обо мне, — она вспомнила слова, что он шептал на ухо.

— Это не должно удивлять, леди, — его ладонь от ее лица скользнула к застежкам платья. — Можно?

Они встали вместе. Он был за ней, расстегивал платье. Когда-то она бы не дала ему и другим увидеть себя. Она подумала о лампе, но не стала сопротивляться, а вскинула голову, словно с вызовом врагу.

Но тут был лишь Валанир Окун, и он сказал:

— Ты разбиваешь мне сердце, — и поднял ее. Она испугалась на миг от беспомощности, но это прошло. Он отнес ее в соседнюю комнату, в ее кровать, где их окутала тьма, и она видела только метку Пророка и свет в его глазах. Он нежно раздвинул ее ноги и опустился между ними. Гром разбил ночь, Лин заполнила тьму криками.

Они уснули, и ей ничего не снилось. Она проснулась до рассвета. Она выбралась из кровати в бархатном халате. Дождь прошел, среди туч виднелся серый свет. Море было темно-серым. Чайки летали на ветру над водой. Не оборачиваясь, она сказала:

— Я спала лучше, чем за весь год. Спасибо.

— Иди сюда, — сказал он.

Она повернулась к нему, но не подошла. Словно мысли в голове приковали ее к месту. Валанир Окун лежал на боку, метка Пророка потускнела. Его глаза были ясными, словно с них убрали туман.

— Кто ты, леди Амаристот? — его тон был задумчивым. — Я слышал, ты заточила поэта за сатиру.

— На три ночи, — отмахнулась она. — Его песня была пятном на моей чести. И короля. Я не могла это позволить, — поэт считал, что придворная поэтесса очаровала короля, и не только магией. Это было грубо и глупо. Его даже поэтом было сложно назвать. — Его даже не ранили. Просто показали отношение.

Валанир сел.

— Хочешь поговорить о прошлой ночи?

В комнате стало тихо, и из-за полумрака все казалось нереальным. Словно это могло испариться как один из снов. Она посмотрела на воду.

— Я ничего от тебя не прошу.

— Как и я, — сказал он. — Я спросил не поэтому.

Она видела причал за туманом. Лодки. Она сказала:

— Я должна кое-что рассказать.

— Тебе было суждено умереть, — сказал маг. Он был не таким, как она ожидала. Она думала, он будет старым и пахнуть благовониями. Это было не так. Его борода была черной, лицо в морщинах, но не старое, глаза были с печалью вне времени. Его мантия и капюшон были из белого льна, украшением был лишь серебряный изящный амулет.

Она послала за ним, потому что он был издалека, из земли, что не связана с Эйваром. Даже так был риск. Многие были бы рады убрать ее, женщину, придворного поэта, которая внедрила столько изменений в Академии, которые многим не нравились. Они не простили бы ей девушек-учениц или приказы Валанира Окуна.

Чары Эйвара не спасли ее. Валанир сказал, что нет лекарства от заклятия Дариена Элдемура, что переплело ее мысли и воспоминания с чужими. Это было сильнее с каждым днем. Она надеялась на далекую магию, что там искусство магии развили за века.

Маг сказал ей сесть, прочитал заклинание на своем языке, провел три раза руками по кругу над ее головой. Она дрожала. Мысли Эдриена Летрелла были тихими в этот раз, и она ощущала себя брошенной и испуганной.

— Заклинание было глубоким, — сказал маг. — В тебе укрылась душа из преисподней.

— Мой друг, что колдовал, не знал, что делал, — сказала она. — Мы долго были без чар. Он не знал.

Маг взял ее за руку. Печаль в его глазах стала сильнее. Он сказал, гладя ее руку:

— Тело не может укрывать мертвого и жить.

— Но я нужна здесь, — глупо сказала она.

Он сказал:

— Не сомневаюсь, — Лин Амаристот с шоком подумала, что у него хороший голос для пения. Она не ждала такого. Он ничего не смог сделать. Он не принял золото. Он принял только лошадь для пути домой.

Тишина. Она прижалась лбом к стеклу, прохлада радовала. Он сказал за ней:

— И долго?

— Он думал, у меня есть год, — сказала она. — Или меньше. Никто не знает.

Тишина. Она услышала за собой шорох. Через миг ладонь легла на ее руку.

— Посмотри на меня, — сказал он. Она повернула голову. Он спешно оделся, хотя рубашка была открыта на груди. Она задержалась там взглядом. Она еще не видела Валанира Окуна таким злым. — Я это не допущу, — сказал он.

Она отпрянула. Она ощущала себя подавленно от его гнева.

— Ты сказал, что ничего не сделать. Это подтверждение, — она вдохнула. — Я должна извиниться, — слова вылетели, словно камни, и она поднимала их по одному. — Я думала… что была… лишь пешкой для тебя. Прошлая ночь показала другое. Я все усложнила для тебя. Клянусь, я не хотела.

— Ты думала так, — его голос чуть не дрогнул. — Что тогда ты хотела?

Теперь она смотрела ему в глаза, почти с улыбкой.

— Тебя.

Он отвернулся, отошел. А потом, словно его тянули невидимые нити, его ладонь скользнула по ее лицу, шее. Солнце делало его глаза ярко-зелеными. Лин знала, что пытается запомнить детали, пока начинался день.

— Я жалею лишь о времени, которого у нас нет, — сказал он. — И что ты не знала о своей силе. Две печали. Я не позволю третью от утраты тебя.

Лин поймала его ладонь на шее, как оружие.

— Я думала о том, кто будет придворным поэтом дальше, — сказала она. — Кто проживет долго и сделает все, что нужно. Может, это должен быть ты, — она покачала головой, когда он заговорил. — Подумай, пока меня не будет, — она сжала его ладонь. — Ты научил меня ставить нужды города выше своих, Валанир Окун. Пусти меня.

ГЛАВА 3

Дым стал голубым туманом и беседке и пах амброй. Лица были то на свете, то в тени, как на маскараде, но расшитые наряды в камнях были созданы для кружения. Блюда, что принесли от костров снаружи, были со специями, изобретательными, их запахи смешивались с благовониями. Рядом с Лин Амаристот смеялась женщина с золотыми серьгами, смеялась громче положенного. Рихаб Бет-Сорр, юная королева Кахиши. Король Элдакар, его королева и их свита почтили придворного поэта Эйвара, выехав из Майдары, чтобы встретить ее и провести банкет. Беседка, длинная и почти такая же высокая, как зал в замке, была возведена в маковом поле в неделе пути от Захры. Потом были сласти и музыка, а потом они уйдут в постели из шелка в маленьких беседках, укутанных бархатом для тепла.

Лин не видела раньше такого. Она плохо спала в пути из Эйвара, но не переживала. Горный проход был холодным, в красках весны. Она жаловалась лишь, что было много места мыслям. Без встреч и дел ее разум блуждал, и пути были в тумане, словно от непролитых слез. Ночами у огня она не могла петь. Она взяла бумагу и чернила, заполняла бессонные ночи в палатке изучением и сочинениями. Лин не признавалась себе, что надеялась создать песню, что проживет долго.

Времени было очень мало.

Ее сопровождали маг Тарик ибн Мор и его люди. Путь был напряженным из-за недовольства Тарика заданием. Лин могла лишь догадываться о причинах, вряд ли это было из-за нее. Она не говорила с ним, хотя за едой они сидели вместе. Однажды, когда они сидели у костра, второй маг сказал ей:

— Валанир Окун сделал тебя Пророком?

В его голосе было презрение. Может, его недовольство было из-за отношения к Валаниру Окуну? Лин постаралась ответить нейтрально:

— Да, — это был известный факт. В чем-то — скандал. Не так обычно делали Пророков. Архимастер Мир не простил их.

Хотя в пасмурную ночь светил лишь костер, она ощущала взгляд второго мага на ее ладонях.

— Я вижу метку, когда луна светит, — сказал Тарик. — И вижу кое-что еще. У тебя нет кольца. Даже у поэтов, что не стали Пророками, есть кольцо, знак, что они закончили Академию. А ты — нет? Но стала придворным поэтом? Это… необычно.

Лин отклонилась на подушки, что оставили ей у костра.

— Архимастера выбирают камни поэту, — сказала она, пожав плечами. — Мне пока не выбрали.

Умное лицо Тарика теперь казалось заинтересованным.

— Это странно, — сказал он. — Разделение между Академией и Короной не к добру.

— У нас есть разногласия, да, — Лин посмотрела ему в глаза. — Но король Гаральд поддерживает меня. Если Академия хочет поиграть в сопротивление, я могу это позволить. Правит Корона, — она отвлеклась на разговор со стражем с другой стороны, а потом ушла спать. Нехватка кольца, которое получали даже плохие поэты, было напоминанием, что она была не такой, как другие поэты. Лин подумала, что смогла отвязаться от Тарика и его грубости, но… он не упустил метку.

В пути второй маг отправил весть в Захру, наверное, своими методами, что они близко. Она удивилась, когда король Элдакар прислал план, как встретит придворного поэта у границы и устроит банкет в ее честь. Было странно вести себя так в войну, но династия Эвраяд славилась гостеприимством. И Лин была впечатлена, пока отдыхала на маковом поле с остальными, глядя на волну серебра и красного, пока приближалась стража короля. Их церемониальная броня, которую в поэзии Кахиши сравнивали с зеркалами, блестела на солнце. Плащи были красными. Их герб был ястребом, золото на красном.

Такие силы с Юсуфом Эвраядом во главе завоевали Кахиши не так давно. Отец Элдакара прибыл из Рамадуса и объединил воюющие провинции, сделав их своими. То, что было землей, где правили несколько жадных королей десятки лет, стало сильным при династии Эвраяд. Теперь те короли были визирями, лидеры провинций поклялись в верности королю.

Юсуф был другом Валанира Окуна, помогал ему, годами принимал в Захре — в чудесном дворце в столице.

Его сын Элдакар был другим. Валанир мало смог рассказать Лин о нем, кроме того, что он был мальчиком, когда Окун его в последний раз видел, и казался тихим. Отличался во всем от отца. Может, сильнее всего выделялся за его короткое правление брак Элдакара не с той женщиной.

За банкетным столом Лин смотрела на профиль королевы, длинный прямой нос, черные волосы под сеточкой с камнями, и вспоминала слова Неда Альтерры ночью ранее:

— О ней есть история, — сказал он.

Лин послала его в лагерь Кахиши узнать все, что можно. Нед выглядел невинно, а был умнее многих, и он был отличным шпионом. Он управлял сетью глаз и ушей Лин Амаристот в Тамриллине. Она сразу поняла при дворе, что это необходимо, и она постаралась узнать, кто раньше следил для Никона Геррарда. Только Неду она доверяла при дворе.

Остальные были сомнительными, даже Гарон Сенн, хотя она все еще включила его в свою свиту. Гарон имел повод быть верным, она щедро платила ему. Лин ценила его ловкий ум и опыт. Она назначила его своим стражем.

Нед вернулся к ней с отчетом, проведя ночь со стражами. Улыбающийся и пьяный, он рухнул на пол палатки Лин. Выпивка вытаскивала в нем то, что он обычно скрывал, — грубость. Она видела, как он пытался держаться в ее присутствии. Она доверяла ему и поэтому. Никто не корил Неда Альтерру за его поступки сильнее, чем он сам себя.

Он сказал о королеве:

— Это был запретный брак. Элдакар должен был жениться на принцессе Рамадуса, чтобы укрепить союз. Но он все испортил и женился на рабыне.

— Так этот Элдакар Эвраяд, — резко сказала Лин, — идиот?

Нед попытался скрыть улыбку.

— Сложно сказать. Люди говорят, она околдовала его. Он пришел на ее пение у ручья в саду дворца. Говорят, той же ночью он был с ней, что не странно — она была рабыней. Но теперь она управляет им.

— Что думаешь, Нед? — она ценила его мысли.

— Думаю, стоит последить немного, — сказал он, притягивая колени к груди, как задумчивый мальчик. — Война может быть серьезнее, чем банда танцующих с огнем.

— Думаешь, за ними стоит Рамадус, — величины королевства были сложнее и роскошнее. Отец Элдакара Эвраяда был из Рамадуса, армия была за ним. Лин не знала, почему он забрал Кахиши: связи крови на востоке были паутиной, которую было сложно изучать.

— У Рамадуса есть повод, — отметил Нед.

Лин молчала. Если это так, то последствия скажутся на Эйваре. И весь бардак из-за женщины, поющей в саду.

Она вспомнила слова Валанира Окуна о предателе в Захре. И Нед говорил, что королева управляет королем. Это был ответ?

— Это не все, — сказал Нед едва слышно за шипением костра Лин.

— Расскажи, — сказала она.

И его слова остались в ее голове на следующий день на банкете, когда она, щурясь, смотрела на короля, Элдакара ибн Юсуф Эвраяда, рядом с королевой. Чувственное лицо, тонкие руки с кольцами. Темные глаза с длинными ресницами. Он умело завел разговор с Лин о поэтах, о его любимых работах. Он был умным, в отличие от короля Лин.

— Но теперь в Академии новые силы, — сказал серьезно король Элдакар, выглядя младше своих лет. — Простите, леди, но мне интересно. Искусство будет забытым?

Лин моргнула.

— Не знаю, о чем вы.

Королева Рихаб Бет-Сорр тоже смотрела на нее. Она была в алом платье, где были вышиты павлины бирюзовыми и золотыми нитями. Она прислонилась к плечу Элдакара, словно они были наедине.

— Песни вашей земли радовали нас годами, — сказала она. — Но если человек ищет в поэзии силу, разве это искусство?

Рабыня? Слухи уже казались выдумкой. Лин сказала:

— Мужчины часто становились поэтами ради власти и бонусов — славы, золота и красивых женщин. Малое изменилось, — она ощущала, что слова были ножами к королю и его королеве, и она протягивала им рукоять, а слушающему Эдриену Летреллу — лезвие. Порой она воевала с ним, стараясь сохранить себя. Он убивал ее.

— Но теперь ведь иначе? — сказал Элдакар Эвраяд. — Равновесие сил в Тамриллине изменится. Может, не сразу. Тут, в Кахиши, Башня стекла может решить судьбу короля, хотя мы это отрицаем, — он слабо улыбался.

— Еще рано, — согласилась Лин. — Большая часть наших песен все еще для развлечения… или искусства. Мы редко пользуемся чарами, это достается с большой ценой.

— Вы одолели лайлана, — сказала Рихаб Бет-Сорр. Слово их языка у нее звучало мило и естественно.

Лин кивнула.

— Да. Но не одна. Пророк Валанир Окун был со мной.

— Чего это стоило? — взгляд Рихаб казался открытым, вопрос был прямым. Лин вспомнила, что королева была изящной, но и очень юной.

Но все за столом слушали, и Лин осторожно сказала:

— Мы се заплатили по-своему.

Вмешался Тарик ибн Мор. Он сидел в тени и плаще, но Лин ощущала его присутствие, его презрение. Его плащ был вышит серебром, напоминая водопад с его плеч. Вода была его стихией, он знал ее тайны, использовал заклинания в садах короля. Фонтаны, как дали понять Лин, были важны не просто для красоты в землях, что высыхали.

— Силы Эйвара новые, не проверенные, — сказал он. — Наша Башня стекла простояла уже долго. Первая школа магов в Рамадусе стоит уже больше тысячи лет.

— Да, — сказал Элдакар. — И наш первый маг, Захир Алкавар, из школы в Рамадусе.

Не скрывая презрение, Тарик сказал:

— Рамадианец ведет нас. Да.

Лин следила. Лицо короля стало каменным. Он был с женственной красотой, напоминал статую божества. Было сложно понять, он боится или злится. Рихаб Бет-Сорр рядом с ним прикусила губу.

Лин вспомнила слова Неда с прошлой ночи:

— Все верят, что Элдакар слаб, — сказал он. — Что война на севере раздавит его. Его младший брат Мансур — лидер батальона — популярнее. Говорят, король Элдакар был меж двух возлюбленных — королевой и Захиром Алкаваром, которые стремились к своим целям.

— Захир Алкавар? — удивленно спросила Лин.

Нед пожал плечами.

— Годами Захир и Элдакар были близкими друзьями против желаний короля Юсуфа. Порой говорят, что больше, чем друзьями.

Лин молчала. Валанир Окун жил в Захре, первый маг учил его чарам, но он мало рассказал ей о Захире Алкаваре.

Было напряжение после слов Тарика, он словно обвинил короля в слабости. Рихаб Бет-Сорр, наконец, заговорила:

— Мы ушли далеко от темы поэзии. Леди Амаристот, мы хотел бы послушать поэта вашего статуса. Вы окажете нам честь?

Король Элдакар опередил Лин с ответом:

— Можете взять лиру, конечно. По традиции.

Лин помахала рукой.

— Не нужно — сказала она. — Благодарю, — ей не хотелось петь. Она боялась, что тогда покажется ее сердце. И остальным, и ей.

Она ждала, пока слуги пробегут вдоль стола, призвав к тишине. Она ощущала жар взгляда Тарика ибн Мора — «у тебя нет кольца». Король и королева смотрели выжидающе. Все присутствующее — придворные солдаты — точно задавались вопросом, может ли хрупкая женщина зваться придворным поэтом. Лин оглядела беседку, встретила все взгляды. Некоторые отпрянули, другие отвели взгляды, никто не выдержал ее взгляд.

«Кто вы, леди Амаристот?».

Он словно знал, что было потеряно.

Вместо звона тарелок и разговоров осталось шипение огня. Но она была не в этой палатке, мыслями она была далеко. Это место было звеном в цепочке ее жизни. Почти готовой.

Она написала пару строк в свете свечи на пути сюда. Грубые, не очень умелые. Ей было все равно, что думали о ней эти чужие лица и глаза. Лин заговорила:

Я слышала сказ о золотых глазах,

озаренных плененными звездами,

и в них скрывались такие чудеса,

что поэт не опишет словами.

— Иди по лестнице, — с яростью

приказали поэты.

Но те, кто жили, мешкали.

Они желали вершины, но знали,

что это — конец.

— Присматривай за ней, Нед, — попросила Рианна его неделю назад. Утром он собирался в замок, чтобы поехать в свите придворного поэта. Она встала на цыпочки, чтобы поправить его плащ. Нед знал, что это был повод быть ближе. Он вдохнул запах ее волос, что не менялся. Его отбытие было тяжелым фактом между ними.

— Ты переживаешь за нее, — сказал он.

— Я боюсь, — она замолчала. Под глазами были круги, словно она не спала. — Ее мать была безумной.

— Знаю.

— Присматривай за ней, — сказала она.

Нед Альтерра так и делал той ночью, со всеми в беседке, пока Лин стояла во главе стола. Даже в мягком свете она была призраком, но румянец был на ее щеках, как от лихорадки, что горела и в ее глазах. Он не увидел этого прошлой ночью, затуманенный выпивкой. Он видел женщину, чья тонкая талия была приглашением. Он сел тогда на полу, чтобы смотреть на костер или свои колени.

Румянец на ее лице и напряженность взгляда не уменьшили желанность Лин Амаристот. Странно, ведь Нед редко считал ее такой. Может, сила была в словах, что она прочитала, знала она об этом или нет. Она призналась ему, что ее избегали чары Пророков. Слабость была в тайне, она доверяла Неду Альтере свои секреты. Не все. Он не был дураком, не считал, что знал все.

Помня о задании на ночь, Нед разглядывал лица, повернутые в беседке к Лин Амаристот. Заметил интерес короля, внимание его королевы. Открытое презрение второго мага Башни стекла, Тарика ибн Мора. Он даже не пытался скрыть. Словно его не прогнали бы. Но всех можно было прогнать. В этом и был смысл игры. За время при дворе Тамриллина Нед успел узнать, наблюдая, что подставить можно всех.

За Лин стоял Гарон Сенн. Он был широким мужчиной, и хотя седел, был все еще крепким. У него была черно-красная форма стражи Тамриллина, но красный был местами — Гарон предпочитал черный. Нед редко мог понять его лицо — темная борода и тени на угловатых чертах все скрывали. Конечно, Лин хотела при себе такого человека, но Нед хотел бы знать о нем больше. Он малое смог проверить, Сенн был издалека, его слова подтвердить было сложно. Те, кто бились за деньги, были худшими. Но Гарон Сенн пока был верным, это было в него интересах.

Нед Альтерра иначе смотрел на верность. Ее не продавали, а заслуживали.

Лин закончила, люди захлопали, подняли кубки. Румянец на ее лице пропал, она сделала изящно глоток из кубка. Она на миг встретила взгляд Неда, там было изумление, может, ирония. Он не знал, почему.

Он не говорил Рианне о том, как в комнате Лин увидел ее игру на лире. Она не сразу его увидела. Близился рассвет, и Нед не ожидал — придворного поэта вызвали по срочному делу. И он пошел искать ее.

Что-то было не так, сцена казалась неправильной. Ее глаза были закрытыми, губы — чуть изогнутыми, но ее лицо было напряжено, как от боли. Музыка лилась, напоминая весну, трепет почек на ветвях. И она открыла темный колодец вокруг его сердца. Если бы он слушал еще немного, то упал бы туда, и его больше не увидели бы.

Она открыла глаза и увидела его, в тот миг слишком широко улыбнулась. И перестала играть, выпрямилась, вежливо обратилась к нему. Будто он не увидел и не услышал то, чего не должен был. И Нед не знал, было ли это странно, или ему показалось. Но порой ночами он слышал ту музыку, и Нед резко просыпался. Он ходил к ребенку, стоял у кроватки и гладил ее волосы, похожие на его. Он вспоминал, кем был, и что было важно в будущем, пока смотрел на ее ручки и круглое лицо.

Он не мог рассказать Рианне. Но она как-то увидела или догадалась.

— Если она безумна, уведи ее домой, — сказала она. — Нед, она спасла моего отца. Сделай это для меня.

Нед выпил в беседке с банкетом. Он был верен леди, как и даме своего сердца. Он надеялся, что вино уберет разрыв на эту ночь.

Лин Амаристот лежала в палатке без сна, в шелках, покрывало и халат с вышивкой были подарком Кахиши. Они ласкали ее кожу, напоминая ночи нежной кожи, сплетения ног и криков. Эдриен Летрелл бывал в замках востока. Лин села и тихо выругалась. Пение каких-то насекомых портило тишину ночи.

— Вам что-то нужно, миледи? — спросил Гарон Сенн за дверью палатки. Он был в дозоре сам. Его голос был как наждачная бумага на контрасте с шелком.

Она чуть не попросила его помощь, чтобы успокоиться. Она видела его взгляд на тренировках. Но это было опасно и глупо.

— Ничего, — сказала она, тишина вернулась.

Она обдумывала вечер. Было ясно, что Валанир был прав — что-то странное творилось при дворе Кахиши, хотя это вряд ли было сложно. Враждебность второго мага была открытой… он не скрывал этого. Она видела, как король Элдакар принял удар по чести без ответа. Его жена, Рихаб Бет-Сорр, была политической помехой, без семьи или связей в королевстве. Популярный брат воевал на севере. Конечно, Тарик ибн Мор увидел шанс. Может, он был заодно с королем Рамадуса, обещал союз через брак, если взойдет на трон… это хорошо складывалось, как паззлы.

Птица завопила в ночи. Лин не узнала зов. Она была далеко от дома. Запах маков проникал в палатку.

Она подумала о Валанире Окуне, что должен был уже вернуться в Академию. Они говорили часами, он передал ей все, что мог, о Захре. О его дружбе с Юсуфом Эвраядом, который был бесстрашен в бою, который уважал поэтов Эйвара. Башня стекла, по словам Валанира, была чудом. Там Захир Алкавар помогал Валаниру изучать чары. Тарик ибн Мор ему был известен меньше, второй маг держался в стороне.

Валанир дал ей имя связного в Майдаре, который помог бы ей узнать больше о танцующих с огнем. Больше он ничего не сказал. Как не сказал и о политике Академии. Пророки избегали прямых вопросов так же умело, как сочиняли песни.

Он явно что-то скрывал, но Лин не пыталась вытянуть это. Она была нежной с ним последние дни, чтобы исправить то, как недооценила его. Она использовала то, что узнала от Эдриена Летрелла, чтобы доставить ему удовольствие. В первую ночь она брала то, что хотела. Верила, что у него иммунитет к потере, любви.

В ночь перед отбытием в Кахиши они долго обнимались.

— Как мне убедить тебя не идти? — сказал он.

Она улыбнулась в его плечо.

— У тебя остались методы?

— Это опасно, — сказал он. Это повторялось.

— Я опасна, — сказала она. — И уже в опасности. Нет смысла спорить, я все решила.

— Мы можем больше не встретиться, — сказал он. Это была его последняя стрела.

— Ты хочешь мои слезы, — она провела пальцами по его груди. — Лучше спой мне.

И он пел до рассвета.

ГЛАВА 4

Он прибыл к пению. Голоса звучали в гармонии, поднимались выше. Они доносились из церкви, но звенели ясно в фойе, в его просторе с высоким потолком и колоннами из горного камня. От звука Валанир Окун чуть не рухнул на колени. А все из-за воспоминаний и осознания. Он узнал элегию по высшему мастеру. И он вспомнил ночь много лет назад, когда сам стоял там и пел павшему Пророку, которого любил.

Эта ночь была другой. Его действия и других привели к этому. Теперь чары несли музыку к небесам или богам. Валанир не верил, что боги были связаны с этим.

Он дрожал, закрывая за собой двери. Он не помнил последний разговор с Миром, но вряд ли так хотел оставить между ними. Старик не доверял Валаниру в последние дни учебы. Это можно было понять. Валанир был капризным учеником. Он и Никон Геррард. Они были непослушными, но талант их никто не мог превзойти. И это не нравилось железному Серавану Миру. Высший мастер того времени потакал им, но архимастер Мир был за наказания. Валанир и Ник устраивали беспорядки в Академии.

Это мешало роли Валанира, как посредника между Академией и Короной теперь. Особенно когда он нарушил законы Академии, сделав Лин Амаристот Пророком без согласия высшего мастера. Это преступление ему не сошло бы с рук, если бы Академия могла наказать его. Но, как агент Короны, он был защищен.

Лин видела Валанира Окуна как существо Академии, холодно использующее ее, а архимастер Мир верил, что у него свои интересы. Может, старик был прав. Но в жизни ничего не достичь мыслями о прошлом и вариантах. Желание вело Валанира Окуна к становлению Пророком, и он не жалел. Желание и искусство были схожи.

Желание. Он долго провел в той комнате с видом на причал Тамриллина.

«Я не дам этому случиться», — сказал он. Слова Пророка должны были обладать силой.

Валанир Окун знал, что уязвимо вспоминать это в фойе, уставшим с дороги. Весь путь он был в трансе, даже когда посещал дома друзей. Некоторые впустили его с особыми ожиданиями, как та рыжеволосая дама. Он сослался на болезнь, а потом ему было стыдно от ее заботы. Он мог отвлечься ею, но сердце не дало. Словно серость комнаты Лин на рассвете вошла в него.

Тень упала в фойе. Архимастер Хендин выглядел измученно.

— Ты вернулся.

— Похоже, поздно.

Глаза его друга расширились.

— Думаешь…

— Минутку, — Валанир вскинул руку. Он прошел к колонне и ощутил облегчение. — Что ты делаешь, Джулиен Имара?

Девушка вышла из-за колонн. Она сидела, одетая в серое, на полке под окнами. Она казалась частью камней. Она опустила взгляд.

— Если позволите, Эрисен, — тихо сказала она. — Я хотела услышать музыку.

— Девушка, вам пора спать, — сказал архимастер Хендин, хоть звучал утомленно, а не гневно.

— Странная ночь, — сказал Валанир Окун другу. — Уснуть сложно, — он повернулся к девушке, чьи глаза посмотрели на него. Серьезные глаза. Каштановые кудри убраны лентой. Что мы делали с этими детьми? — Я прав? — спросил он у девушки.

Ее взгляд был упрямым.

— Я учусь на слух.

— Вот как, — он ощутил боль, голоса неподалеку стали выше в знакомой мелодии, что придавала облик новому горю и напоминала о старых утратах. — Ты мне кое-кого напоминаешь, — сказал он. — Архимастер, как она учится?

Хендин удивился его вопросу.

— Она способная, — сказал он через миг. — Но не говорит на уроках.

— А ее спрашивают? — Валанир покачал головой. — Не важно. Я знаю, что ты стараешься, Хендин. Госпожа Имара, мы поговорим об этом позже. Идите спать.

Он убедился, что она ушла, и повернулся к другу.

— Расскажи, как его нашли.

— Мирным, — ответил Архимастер Хендин. — В его комнате. Но одно было странным, — он описал черную метку Пророка Мира. — И другие уже начали говорить, кто будет следующим. И кто закончит десятку. Они говорят, будто смирились. Я не смею перечить.

— Продолжай, — сказал Валанир Окун.

Дальше слова архимастера Хендина удивили его. Валанир думал, что место Мира займет архимастер Лиан, что его выберет совет мастеров. Он был одним из старших, умелым, а еще — уступчивым. В отличие от решительного архимастера Мира.

Дерево, что не гнется, ломается.

Другие новости о Пророке, что дополнит десятку, были не такими ожидаемыми. Имя, что Валанир Окун не слышал годами. Он вспомнил то, что давно забыл, со времен учебы. Архимастер Лиан был на год старше Валанира, они сразу невзлюбили друг друга. Высокомерный сын аристократа, он верил, что к нему должны относиться иначе. Но один ученик в Академии был для Мартена Лиана выше. И он служил ему, как королю.

И теперь тот ученик — теперь Пророк — вернется и станет архимастером.

Это было важным вопросом. Но Валанир взглянул на друга, пока не ушел в комнату.

— Кай, — имя Хендина, короткий звук. И вес воспоминаний. Они давно дружили. — Ты в порядке?

Хендин опустил плечи.

— Я буду скучать по нему, — сказал он и отвернулся. Это было не в его характере. Они были друзьями, но он скрывал горе от Валанира. Он ушел, и осталась лишь песня, звенящая в фойе.

Валанир затерялся в мыслях, пока шел по лестнице к комнате, песня утихала за ним. Что бы ни случилось ночью, он вряд ли уснет. Он остановился у двери в свою комнату. Он потянулся разумом, как давно учил его маг Захир Алкавар. Ничего. Он проверил еще раз и отпер дверь, опустил свечу на прикроватный столик и сумки на пол. Комната казалась нетронутой.

Он принялся менять грязную и влажную одежду. И тут же раздался стук.

Пророк встал и расслабился. Этот стук — три удара, долгая пауза, два удара — был знакомым. Он сам его придумал.

— Я ждал тебя, — сказал он, открывая дверь. — Есть новое задание.

Опаснее всего для Дорна Аррина ночью оказались не усталость или голод. Они пропали, когда он запутался в роскоши голосов. Их усиливала акустика церкви. Долгое лишение — часы поста и молитв Киаре — открыли в нем яму уязвимости. Оттуда полилась музыка. Они стояли лицами к постаменту, где лежал высший мастер, голоса слились в один, и Дорна словно резал нож. И он видел, что открывалось. Он стоял часами в церкви, пел и не мог отвести взгляда.

Его жизнь была скованной, он знал. Годы на острове, вдали от настоящих событий. Он не сбегал на континент против правил, как некоторые делали по ночам. Это было запрещено, но осталось традицией. Ученики воровали лодку и плыли в Динмар к девушкам. Этерелл порой уходил с ними. Чаще всего их вел Марик Антрелл, который во многом вел учеников их года. И у Дорна потому было мало друзей.

Но он был един с людьми, пока они пели, даже с Мариком, что тоже стоял среди избранных. Завтра они снова будут врагами, Марик и его прихвостни снова поймают Дорна в углу. Этерелл Лир защитит его с замашками и умениями лорда, и Дорн будет кипеть от унижения. Их учили биться с рождения. Дорн умел шить переплет.

Недавняя стычка была на той неделе, в ночь перед смертью архимастера Мира. Дорн был поздно в тот вечер в библиотеке. Был комендантский час, но он не слушался, преследуя свои интересы. Целый жанр песен был написан после падения Академии и пропажи чар. Это время называли Эпохой элегий. Песни в те годы были полны утрат. Их силы пропали, поэты Эйвара не перестали петь. Но рана была свежей, слова были как кровь.

Дорн порой читал эти манускрипты. Голоса звали его к страницам. В записях хранились мелодии. Он читал, и в голове звучали ноты. Они вызывали ощущения, как при взгляде на сумерки из окна комнаты, когда ускользал очередной день.

Было поздно, когда Марик Антрелл появился у локтя Дорна, как жуткий вызванный дух. Он выглядел плохо, это Дорн отметил сразу, но больше внимания привлекла его широкая безумная улыбка. Свет свечи Дорна выделял подбородок и скулы Марика, придавая ему облик черепа.

— Так и знал, что ты тут, книжный червь, — сказал Марик. — Конечно, ты тут. Это может пригодиться.

— Я и не знал, что так тебя интересую, — сказал Дорн, отвернувшись к страницам, хотя все нервы были напряжены. — Нет лекарств от безответной любви? Какие-то чары?

Марик оскалил зубы, словно хотел рычать, но тут в свете появился архимастер Хендин.

— Мальчики, уже давно пора спать. Особенно вам, юный лорд, — Марик ушел, бормоча. Дорн обнаружил, что его ладони дрожат, пока он собирал записи. Библиотека не казалась раньше опасной. Такие, как Марик, редко ходили сюда за книгами. Но они были готовы спуститься сюда за ним.

Этерелл тревожился за его безопасность. Он пытался уговорить Дорна носить кинжал, предлагал уроки по его использованию. Он сказал:

— Я не могу все время быть рядом.

— Я был бы этому не рад, — парировал Дорн. Разговор был окончен.

Шесть лет они были в одной тесной комнате. Дорн первый год держался в стороне, ожидая, что юный лорд будет презирать сына мастера книг. Но Этерелл Лир позволил Дорну возмущаться, веселить его. Спокойствие друга уняло гнев Дорна. Он пытался. Может, слабо пытался. Гнев трепетал по краям его песен в свете свечи. Но его было мало.

Теперь ночь была полна мыслей, хоть они и возвращались к тому, с чего он начал — к нему самому.

Архимастера видели у него талант. Они предлагали учить его лично, работать над чарами. Он отказался. Марик Антрелл тоже показывал талант. Дорн видел, как они шептались в коридорах с архимастером Лианом. Архимастер учил юного лорда. И, конечно, за Мариком всегда ходила свита из учеников, они нашли лидера в широкоплечем наследнике Антреллов.

Такие поэты могли даже стать Пророком. Было почетно идти по пути становления архимастером Академии. Но чары изменили все это. Теперь метка Пророка давала доступ к большим силам Другого мира. За короткий период атмосфера в Академии изменилась, добавились новые амбиции. Раньше тут учили искусству, музыке, но это изменилось. Туманы острова не изменились, как и крик птиц по ночам, но Дорн понимал, что это место уже не будет прежним.

Это усиливалось смертью архимастера Мира. Их голоса сплелись в прощании. Это был конец чего-то большего, чем они видели, пока учились тут.

Не важно. Это говорил себе Дорн, пока пел. Осенью у него будет кольцо, он будет свободен. Он любил Академию, но ему было и больно тут. Он представил, как уходит один. Это не радовало, но освобождало.

К этому привела музыка Дорна Аррина той ночью. Он словно смотрел в пруд и видел свое будущее. Он всегда знал, но смирился в песне. Осенью. Один и свободный.

Поздно той ночью Валанир Окун был наедине со свечой в темноте.

Он подумал о последнем разговоре, зная, что это добавило ему сложностей. Но так было нужно. Он выждет день.

Или нет? Казалось, платили за это другие.

Как вы поймали меня, леди?

Эту строку он написал годы назад. С иронией. Тогда его сердце было легче, а мир банкета ждал его.

Он вспомнил горы и пустыни. Вечера с караваном, музыка лютни у костра, танец женщины. Сад с желтой и голубой плиткой, фонтан в идеальной симметрии. Он разливался в длинный тонкий пруд, воды были полны кувшинок. Там его не раз принимали с почестями, и среди роз они по вечерам обсуждали философию. Тарелка инжира передавалась, а с ней — чашки жасминового чая, позже и вина. Это было просто, сложнее было оказаться в замках с их дорогими запахами и шелковыми постелями, где желания вели к другому, как в лабиринте дверей. Валанир Окун путешествовал достаточно, чтобы знать, что такие места, хоть они и нравились ему, были временным побегом.

Он был моложе, когда узнал это. Он вспомнил, как выбрался из чужой постели и пошел к окну посмотреть на луну. Он был одинок. Это были уроки молодости.

Поэт не убегал от требований жизни. Так всегда считал Валанир Окун. Но он годами жил в укрытии, изучал тайны Башни стекла. Пророчества, что были запретным знанием. Кто-то возразил бы, что так он готовился к встрече с врагом. Только в Кахиши Валанир мог узнать, что захватило Никона Геррарда, и как это изгнать.

Захир Алкавар показал Валаниру их магию. Он водил его в порталы, где он видел измерения ниже земли, выше неба. Многое из увиденного было таким странным, что не давалось разуму, он мало помнил. Семь земель и семь небес, как верили на востоке, были населены невероятными существами.

Воспоминание: он случайно призвал одно такое существо в одну из ночей с Захиром. Они были в Башне стекла, выпили много, и он не помнил, как это вышло. Существо из зеленого огня возвышалось над ними, и Захир потом назвал его джинном.

Хоть Захир был вдвое ниже, он не испугался, бросился к джинну. Как возлюбленный, он шептал ему на ухо. К удивлению Валанира, существо охватила агония. Оно завизжало, загремело стекло в башне. И оно пропало в красном дыму. Захир спокойно повернулся к Валаниру и сказал:

— Если вызовешь такое, можно лишиться души, — он рассмеялся. Они много помнили в ту ночь, Валанир помнил. — Ты еще не готов к этому. Ни капли.

Валанир смутился от воспоминания, мужчина младше спас его. Но Захра почти все время его визита была спокойной. Он часто был в обществе Юсуфа Эвраяда, недавно умершего короля. Он был сложным человеком, воином, не терпящим мягкости, но любившим поэзию. Их обсуждения затрагивали вопросы власти и жизни, порой беседы шли до глубокой ночи.

В одну такую ночь, в покоях короля, когда свечи догорали, Юсуф признался в том, что скрывал от людей: в его разочаровании в Элдакаре, старшем сыне.

— Он поэт, — сказал он Валаниру. — Отличное качество для человека… но не короля.

— Вы еще не видели его в бою, — отметил Валанир. — Вы отправляли Мансура в кампании, и он смог проявить себя. Не Элдакар.

— Все просто, — сказал Юсуф. Он уже старел, его лицо было в морщинах. — Если Элдакар пойдет сражаться и проиграет… будут выводы. Визири не будут уважать его. Все, что я выстроил — этот двор, единый Кахиши — развалится. Лучше держать его здесь. Мансур будет хранить яркость имени Эвраяд.

— И завоюет славу, что разделит его брат, — сказал Валанир.

Юсуф покачал головой.

— Элдакар не даст славы нашему имени. Мансур будет завоевывать, вызывать страх от нашей силы в сердцах за границей. Но я боюсь за наше будущее, Пророк. Спой мне. Прогони мои страхи, — так Валанир Окун и делал много ночей. Такой была их дружба, смесью равных и услуг. Они общались, как друзья, и Юсуф уважал знания Пророка, но Юсуф был королем и завоевателем.

Валанир немного знал Элдакара. Он бывал ночами в саду с Захиром Алкаваром и юным принцем. Они читали то, что сочинили, водопад шумел на фоне. Элдакар был скромным, но подходил их компании. А теперь мальчик не хотел его при дворе.

Сила в Захре постоянно менялась, как свет в глубинах камня. Лин Амаристот поехала вместо него, рисковала собой. Она хотела этого, и это тоже тревожило.

Он слышал архимастера Мира, один из их последних разговоров. Он был холодным, как зима.

— Ты открыл дверь.

Так и было. Пока Валанир Окун искал способ одолеть Никона Геррарда, он участвовал в кровавой магии с ним. Они открыли ту дверь вместе. Для Валанира это было приключением. Но для Ника… бездной. Этот глубокий колодец нужды так и не наполнился.

Метка Пророка почернела вокруг мертвого глаза. И это тревожило. Как он заплатит?

Она посмотрела ему в глаза. Поймала его.

Строки Валанир Окун сочинял на пути домой, сочинял по старинке, сердцем, пока ехал среди дождя. Теперь он читал их. В свете свечи и в звуках ночи он тянулся дальше.

Он был в лесу. Запах влажных листьев и хвои, соль моря. Остров, его лес. Крикнула одна ночная птица, другая. Глаза привыкли, Валанир увидел изящную беседку из бледного дерева, озаренную факелами в ночи. Две фигуры стояли в ней: мужчина и девушка. Мужчина был высоким и широким, худым в талии — тело воина, но у него была лира. Чудесное лицо, как у божества, голубые глаза сверкали в свете огня. Девушка рядом с ним была не такой уверенной, но красивой с ее сияющими длинными волосами.

Вокруг них поднимался реквием по архимастеру Миру, так будет до утра. Валанир Окун знал, что будет, слышал в музыке. Эти юноши с их голосами не знали, что меняли, какие двери открывали. Валанир сам мало знал.

Мужчина и девушка не видели его, стояли, глядя на что-то вдали глазами с длинными ресницами.

«Давай, Элиссан Диар, — подумал Валанир. — Я готов».

ГЛАВА 5

Он плакал в ее сне, как делал часто. В этот раз — на полу в углу палатки, рядом с жаровней. Прятал лицо в ладонях. Лин Амаристот села и прижала ладони к своему лицу.

— Я тоже думаю об этом, — сказала она. — Не поможет. Что будет, то будет, — она повернулась и увидела себя на кровати, спящую. Бледную, словно уже мертвую. Но она и стояла, смотрела на его опущенные плечи и золотую голову. Яркое сердце печалилось. — Все мы ошибаемся, любимый, — сказала она, сделала паузу, подбирая слова. Она напомнила себе, что это сон. Свет луны проникал в щель у двери палатки лучом, похожим на рапиру, рассекая стену между ними. Лин замерла. Если она пересечет черту, что-то закончится.

Она протянула руку к дрожащим плечам юноши, умершего за нее. Она сказала:

— Я знаю, что ты не хотел меня ранить.

Она проснулась ночью. Как и всегда, проснувшись, Лин не знала, была ли в своем теле, и где она была. Палатка была на месте, луч луны, но в другом месте и времени, где звезды были другими. Где не так много лет коснулось земли и камней. Но если она была бы сразу в двух местах, но не была бы полностью нигде. Порой ей казалось, что яркий свет солнца пройдет сквозь нее, как стекло.

Лин думала, что это ощущение, не присутствия в ее теле, было связано с ее угасанием. И она, как звезда, постепенно потухнет, или, если астрономы востока были правы, станет камнем. Но на это уходили тысячи лет. За это время много смертных падет, как песок.

Тогда жизнь была ничем. Даже люди, ставшие легендами, не рассчитывали на многое, если память о них жила в таких же хрупких существах, как они.

Лин села на кровати. Она заметила звук, что был тише сверчков и ветра. Может, это был сон. Или Эдриен. Но она слушала, и звук сливался с ночью, стал обычным. Пел голос мужчины. Песня мелодично повторялась.

Она укутала плечи одеялом и встала с кровати. Покрывало было бархатным, алым и мягким, украшенным золотым шелком. Она укуталась в него, как в плащ, каких у нее не было, но это было и менее практично. Она отодвинула ткань палатки и вышла.

Гарон Сенн ушел. Вместо него стояла пара стражи — юноши, что боялись новой ответственности и ее. Они вздрогнули, как зайцы, когда она вышла из-за них. Она выдавила улыбку от их рефлексов. Они заерзали, пока она проходила. Но молчали.

Она услышала снаружи пение четче, хоть и тихое. Королевские беседки были на холме, звук словно доносился со склона. Она не знала эту мелодию. Песня ходила по кругу без конца. Она вспомнила: тут музыка была другой.

Она не боялась — лагерь был хорошо защищен. Она осторожно шла, избегая маки, ведь они, красные, считались священными. Словно их окрасил кровью мученик давным-давно, так было в их вере. Она обходила их по мягкой земле. Лунный свет отбрасывал тени на траву.

Лин была в паре шагов, когда один из стражей робко окликнул ее. Она выпрямилась, словно одеяло и было плащом. Словно она была на охоте.

— Да? — бросила она через плечо. — Я гуляю. Если вы мне будете нужны, я позову, — она не могла сказать, что манило ее. Ото сна она устала и была печальной, ей надоело быть одной с картинками угасающих звезд и горем мужчины, умершего за нее.

И она охотилась ночью, ведь не хотела спугнуть певца. Ее шаги были легкими на траве. Она вспомнила волнение от ночных вылазок. Они с братом в коже и мехе, с собой — луки и ножи. Приманка — соль на дереве — для оленя. Тишина была важной ночью. И они не высказывали свои мысли. Ненависть и любовь были спутаны. Их и не распутать, ведь Райен Амаристот мертв.

Но это место было другим, воздух был насыщенным от запаха мака. Под ее ногами были не грязь и прутья, а ковер травы. И она шла не за добычей. Она годами так не охотилась.

Пение было ближе. Она заметила движение в тени кипарисов. Позже она вспомнит, как нашла его на камне. Его песня вблизи казалась печальной, хоть у нее вся музыка была печальной. Она не знала этот язык. Ни Кахиши, ни ее.

Он притих, когда камешки хрустнули под ее ногой. Он повернул к ней голову. Она видела лишь угловатое лицо, обрамленное черными волосами до плеч. Лин поняла, как по-детски выглядит в одеяле. Это не было преимуществом. Но было поздно. И она сказала на кахишском:

— Печальная песня. Она манила меня.

Он улыбнулся. Она увидела блеск зубов, не более. Он ответил идеально на ее языке:

— Это печально? — сказал он. — Это из моего детства. Порой звучит в голове, пока я не выпускаю ее.

— Валанир Окун говорил о музыке и про вас, — сказала она. — Он сказал, что до магии вы были музыкантом, — Пророк говорил с восторгом о друге, который поднялся из скромной семьи в Рамадусе, а потом в Захре.

Он помрачнел.

— Вы — леди Амаристот.

— Гвир Алкавар, — она насмешливо склонила голову. — Вы опоздали на ужин.

Он не улыбнулся.

— Промах, — сказал он. — Но Элдакар простит меня. Бой на севере… требует моего внимания. Особенно, на этой неделе.

— Почему? Что случилось?

Он покачал головой.

— Новостей нет, но то, что я знаю, я оставлю для совета. Вы там будете. Мансур, брат короля, в серьезных сражениях. Там… происходит ужасное, — он выглядел измождено. — Я пытаюсь предупредить силы об атаках. Но все равно плохо. У Мансура мало людей. Но все это… может подождать до утра. Я тут приветствую вас, как и все мы.

— Валанир говорил, нам нужно многое обсудить, — сказала она, осторожно выбирая слова, хотя их вряд ли подслушивали. — И о том… кто, по вашему мнению, в ответе.

Его взгляд пронзил ее. Светлые глаза напоминали горного кота. Что-то новое зазвучало в его голосе. Слова пугали ее:

— Леди, — сказал он, — вы одни?

Лин огляделась, оглянулась. Желудок сжался. Но она вскинула голову и посмотрела на его глаза, словно без тревоги.

— Я тут со стражами и слугами, конечно.

Он смотрел. Под его взглядом Лин ощутила страх, а потом зачатки гнева. Он ее сюда звал. Она прибыла. Она могла остаться в замке Тамриллина, в комнате с видом на море, с делами, что успокаивали. Немного, но успокаивали. Она могла остаться там, пока было время.

Лин поняла, что надеялась на друга Валанира Окуна. Пророк высоко отзывался о нем, о маге. Но от холодного недоверия в его голосе она засомневалась.

Ощущая себя одиноко, она выдержала его взгляд.

— Бой на севере тревожит и меня, Захир Алкавар. Потому я здесь.

Она не спрашивала о его холодности.

— Тень движется с вами, Пророк. Я вижу ее даже во тьме.

Лин сжала кулаки. Но тон ее остался ровным.

— Тень? — прошептала она. — Почему не объяснить?

Его тон тоже остался ровным. У него был низкий звучный голос, говорящий о пении.

— Есть несколько имен тому, что ходит с вами, — сказал он. — И все плохие.

Лин посмотрела на мужчину у ее ног. Она оценивала его не только взглядом.

— Вам нужно решить, готовы ли вы принять меня, раз вызывали, маг, — она ударила последним словом. Она так далеко прошла, несмотря на ее дела, и все так кончилось. Гнев заполнил ее волной. — Я прогнала лайлана. Видела, как умирали любимые люди. Что сделали вы во дворце? В башне над миром? — он молчал. Он был зазнайкой, размякшим от жизни в замке. Истории Валанира о пении с Захиром Алкаваром в садах стали видеться в новом свете. Маги жили в роскоши и безопасности башни. Лин знала, что это не совсем ее мысли — что она знала о магах? — но железная решимость подкрепляла ее слова. — Я уйду, если хотите, — сказала она. Ее тон стал мягким. — Оставлю ваших людей тому, что решила Киара. Я вернусь в Тамриллин, может, напишу песню о горах Кахиши весной. И забуду о них, а если мы встретимся, то на поле боя. Таковы мои условия.

Он молчал, лицо скрывала ночь. Она не хотела подвергать опасности союз, но и не собиралась лишаться чести, что не совсем принадлежала ей. Вот и все. Он молчал, и больше слов не было. Она повернулась и пошла по холму. Захир Алкавар не окликнул ее. Он не запел снова. Тишина сопровождала Лин на пути к палатке — это, и ее призраки. Может, он убьет ее. Она чуть не рассмеялась от этой мысли.

С детства Лин Амаристот учили презрению к выскочкам, когда ее семья называла Юсуфа Эвраяда, который объединил провинции Кахиши и построил горный дворец над Майдарой такого размаха, что все вокруг стыдились. Но для Амаристотов это было лишним, они веками были стойкими. Для них десятки лет правления Юсуфа Эвраяда были мигом, орхидеей рядом с дубом. Ее семья скрывала свою природу от посторонних. Часто важные люди Кахиши бывали гостями в доме Амаристот, особенно летом. Они приходили в нарядах и ароматах, как тропические птицы среди воробьев севера. Лин от них и узнала язык Кахиши. Она так и не узнала, что эти гости с золотыми серьгами и цепями думали о дочери-призраке Амаристотов, которая держалась углов или камина, словно не могла согреться. Они — чужаки в Вассилиане, которые пили золотое вино с лордом и леди Амаристот и их сыном Райеном, пока договаривались о кораблях, караванах и мотках шерсти — точно мало думали о дочери. Она редко говорила, пока они вели переговоры. Она слушала. Она почти всю жизнь слушала.

Семья Лин Амаристот скрывала яд за улыбками, им нужны были связи с Кахиши. Майдара — наши врата в мир, как сказал Райен. Там были ключи к торговле с югом и востоком, на западе моря не были изучены, и корабли оттуда не вернулись. Кахиши была у горного прохода и берега, у нее были ключи к защите Эйвара. Или к поражению. Так думала тогда и теперь Лин, сжимая руками поручень, глядя на реку Гадлан, вода была мутно-зеленой в тени королевской баржи. Вдоль берега шла стена Майдары в шипах бойниц и знаменах Эвраяда. Солнце светило высоко, сверкало на золоте знамен, и они сияли от порывов ветра.

Они ехали три дня от макового поля и храма там. Перед отбытием Лин зашла туда и выразила уважение божеству, посмотрела на храм Алфина. Это было маленькое здание без украшений, но с куполом крыши и минаретом. Ей сказали заранее, и она разулась перед входом, ощутила скрипучий пол под ногами. Храм редко использовали, утром он был пустым. Арки рассекали полумрак под разными углами, придавали тесному зданию глубины. Лин отметила, что, хоть у бога Кахиши была тысяча имен, у него не было лица, его не видели. В Эйваре даже в худшем храме Троих были фигуры или фрески, зависело от денег поселения. Художники Эйвара зарабатывали на изображении божеств. Тут искусство было без формы человека: переплетенные ветви деревьев были бордюром вдоль стены. Виноград свисал с лоз, лев застыл, охотясь на газель.

В углу на возвышении была могила мученика, его имя выцвело. Но барельеф под его именем выдержал: крылатый конь. Так в их вере представлялся путь от земли к небесам.

Лин вошла одна, несмотря на возражения Неда. Она видела, что он не рад, надеялась, что он простит ее. Ему было бесполезно пытаться защитить ее. Она уже была в опасности, как и сказала Валаниру Окуну с фальшивой легкостью голоса, чтобы отодвинуть его и его печаль. Но в этом заброшенном храме чужого бога, окруженном кровавыми цветами, Лин не могла отрицать тяжести сердца. Место заставляло ее ощутить себя. Что-то в тишине, лучах солнца, сияющих пылью, что прорезали тени между столбами. В незнакомых буквах, что занимали строками стену. Это место было невероятно старым. Хоть Нед ждал снаружи, она была одинока.

Тем вечером, после дня пути, совет собрался в банкетной палатке. Они устроились на берегу реки Гадлан, водной дороги в столицу. Захир Алкавар не обвинял ее, но избегал ее. Он был близко к королю, ее слова будут иметь последствия. Она не знала, выжидал ли он, как и все они. Но чего? Казалось, пока планом был путь вперед. Они будто нуждались в ней.

Или это Захир Алкавар нуждался в ней, не знающей махинации его двора.

На совете Захир стоял во главе стола, с другой стороны сидели король и королева. Между ними по краям устроились придворные, который Лин знала лишь по имени, и второй маг Тарик ибн Мор. Теперь Лин видела, что Захир Алкавар был высоким, с худым поясом и медной, как монета, кожей. И как медь после воздуха и дождя, его глаза были бирюзовыми. Седина виднелась на висках, он был на десять лет младше Валанира Окуна. На его поясе была лента золотого шелка, знак первого мага. Все притихли, когда он заговорил о сражениях Мансура Эвраяда на севере. Из Башни стекла Семерка увидит, куда нападут танцующие с огнем, и предупредят принца. Он успеет привести людей на защиту деревень.

Но времени не хватит, чтобы помешать кошмару.

Захир заговорил бесстрастно, и было понятно, что часть кошмара он видел сам.

Лин Амаристот окружали стражи и ее верные Нед Альтерра и Гарон Сенн. Она сказала им оставаться бесстрастными, несмотря на то, что они могли услышать. Нед знал кахишский, это было привычным для лорда. Гарон Сенн, командующий стражей Лин, говорил на нем по опыту сражений за границей. Он мог понять рассказ Захира о войне.

Глаза Захира окружали тени, пока он описывал увиденное.

— Без цели, без пощады убивают танцующие с огнем, — сказал он. — У них нет мотива, они не воруют. Скот и собаки убиваются с остальным. Мансур Эвраяд сообщил, что в последней деревне после их нападения они шли по лодыжки в крови. Головы лежали на улицах. Женщины и дети — им не важно.

Элдакар Эвраяд кашлянул. Он был бледен.

— И ты думаешь, это магия.

Маг склонил голову.

— Есть заклинание, — сказал он, — в том, как они появляются в стенах города или деревни. Словно барьеров нет. Когда они падают, их тела гниют за мгновения. Так не бывает в природе. И это еще один ужас для воинов принца — вид и запах гнилой плоти.

Лин смотрела на Элдакара и его королеву. Она видела, как ровно сидит Рихаб Бет-Сорр со спокойным видом. Ее глаза были другой историей. Лин не знала, что именно там видела, но решила потом узнать больше. Она подумала о том, что в истории о Рихаб Бет-Сорр было то, что не имело смысла.

Встал Тарик ибн Мор. Он был в зеленом с бронзовым поясом, меткой второго мага. Он звучал резко, даже хрипло:

— Тут многое не сходится с тем, что мы знаем о танцующих с огнем. Их магия не вредила. Мы раньше побеждали их во всех боях. Наши потери были от хитрости Изменника. Он не выходил из горной крепости годами. И что теперь изменилось? Кто помог им получить силу? И что они хотят? Это мы должны спрашивать.

— Дело в моем отце, — сказал сухо Элдакар. — Его вера в Изменника привела к этому. Мы не смогли спросить у Юсуфа Элдакара, пока он был жив. Теперь мы платим за это молчание.

— Обвинения отца не помогут, — начал Тарик.

— Возможно, — сказал Элдакар. — Но это правда. И правда должна быть нашим светом в этом. Изменник ничего у нас не просил, значит, он мстит. Вы знаете, что случилось с гонцами, что хотели узнать условия.

Лин заговорила впервые. Ее голос был резким:

— Что случилось?

Элдакар посмотрел на нее. Он казался в этот миг юным и беспомощным, и Лин не понимала, как он управлял армиями Кахиши. Но, конечно, армии создал Юсуф Эвраяд, а не его сын.

— Их лошади принесли гонцов, — сказал Элдакар. — Без голов.

Лин опустила голову.

— Там что-то есть, — сказал Захир, — чего мы не видим. Как я часто говорил, гвир ибн Мор, потому и прибыла леди Амаристот.

— К нашему стыду, — глаза Тарика вспыхнули гневом. — При всем уважении к придворному поэту и союзу с Эйваром, раньше мы не звали Эйвар на помощь, не стоило и в этот раз. У нас есть все ресурсы.

— Но события опровергают ваши слова, — сказал Захир. — Мы не приблизились к правде за месяцы.

— Почему не позвать Рамадус? — спросил Тарик. — Они нам ровня. Соседи с запада, хоть от их чарующей музыки мало проку.

— Довольно, — Элдакар Эвраяд встал. — Это неуважение к гостье. И вы ведете себя глупо. Чары Эйвара вернулись. То, что мы о них знали, уже не правда. Нет вреда в совете придворного поэта в ситуации, что не прекращается, — он посмотрел на Лин. — Миледи, — сказал он, — прощу прощения за слова Тарика ибн Мора. Он не серьезно.

Она отмахнулась.

— Я услышала от него, — осторожно сказала она, ощущая на себе все взгляды, — что врагами могут быть не танцующие с огнем, — или он хотел помощи Рамадуса. Если Тарик работал с Рамадусом, это был логичный ход. Вызвать страх в Кахиши, чтобы они искали спасения у восточной империи.

— Не известно, так ли это, — сказал Захир Алкавар. Он был беспокойным, словно видел в голове жестокие сцены. — Не уверен, что я понимаю игру второго мага. Мы преследуем тень.

— Вы видите тени, — сказала она сухо, без насмешки. Их взгляды пересеклись.

— Это часть нашего дела, — он не гневался. Говорил прямо. — Маг Башни видит тьму и демонов вокруг нас, которые незримы оку. Этот с севера.

Лин посмотрела на Элдакара и сказала:

— Почему не напасть на их крепость на севере?

— Вы о войне, — коротко сказал Элдакар. — Изменник хитер, построил крепость оружия так, что она может простоять годы в осаде. И почти все силы уйдут, оставив Майдару и Захру без защиты. Отец ясно говорил не поступать так, — Элдакар скривил губы, как от кислого вкуса. Его ладонь сжала стол. — Этого ждут враги.

— Но иначе, — сказал Захир, — мы лишимся Алмирии.

Тишина. Лин знала про Альмирию, жемчужину севера. Город давно был столицей.

— Мы отправим людей, — сказал король. — Сколько можно выделить. Но не больше.

— К закату мы будем там, — Нед пришел к поручню. Ветер отбросил его волосы. Он стал другом стражи Кахиши, узнавал о пути раньше нее.

Она повернулась к нему.

— Ты улыбаешься.

Его зубы сверкнули.

— Ностальгия… Хоть мы в игрушке, что погибла бы в море.

— Моря закалили тебя, — вспомнила она, нашла его ладонь на поручне. — Нет, спасибо. За то, что ты здесь, — она убрала руку, чтобы не излить одиночество на Неда Альтерру.

Он серьезно посмотрел на нее.

— Я тут столько, сколько нужен миледи.

— Я забрала тебя из дому.

— У меня есть долг, как и у вас, — строго сказал Нед. — Хватит об этом.

Только Нед мог так с ней говорить. Она повернулась к воде. За зеленой тенью их корабля река сверкала на солнце. У берега цапли на тонких лапах ходили среди воды.

— Смотрите, — тихо сказал Нед.

Она проследила за его взглядом. За стенами города поднималась гора. На ней взгромоздились башни, сияющие на солнце золотом. Сады на террасах. Оттуда вела белая лестница под арками, что тянулась к вершине. Захра, казалось, вмещала в себя несколько замков, но части сочетались в гармонии — арки, террасы и башни отражали друг друга в своих изгибах. Неровная лестница была контрастом и частью горы.

— Ты веришь им, Нед?

Он все еще смотрел вверх.

— Стоит увидеть самим.

— Да, — она огляделась, никого рядом не было. — У тебя свои задания, у меня — свои, — она думала о последнем, что рассказал ей Валанир Окун — он вложил ей в ладонь адрес.

— Этот человек тебе поможет, — сказал он. — Никому не говори. Придется найти путь самой, без стражи.

Она улыбнулась этому, тогда это не казалось проблемой. Не после того, что они пережили. Но сегодня, глядя на гордое копье горы и странный город, где было много слоев всего, она переживала.

Она обдумала, что хотела от Неда. Не следить за Тариком ибн Мором — она не послала бы своего человека за магом. Риск был велик. Но у Неда были другие умения.

— Тебе нужно стать другом королевы, — сказала она. Он просто смотрел на воду. — История странная, чтобы рабыня поднялась с такой ценой для короля и королевства. Узнай все, что можешь. Стань ее другом. У нее явно мало друзей, — на совете она думала о милом лице Рихаб, как эмоции все же мелькали на нем. И в ее глазах мог быть ужас, когда она слушала о сражениях… но это мог быть и не он.

Нед повернулся к ней. Его яростная улыбка была без юмора.

— Вы думаете, я умелый с женщинами.

Она пожала плечами.

— Я это знаю, — ее удивил и позабавил его румянец, он отвернулся.

Почти на закате слуга позвал Лин на личную встречу с Захиром Алкаваром. О, не совсем так. Он просил ее присутствия. Разница была важна. Она стояла одна у поручня, смотрела на небо. Отпустила всех, кто защищал и следил за ней. Она устала от этого.

Не позвав стражу, Лин пошла за слугой Захира в каюту на палубе. Двойные двери были из отполированного кедра, на них были ястребы Эвраяда, клювы были как кинжалы. Лин вспомнила истории о гостях, которых убивали хозяева — убийца в купальне, вино с ядом.

В такой смерти не было благородства. Но она не знала, как будет выглядеть ее смерть. Прошлой ночью она была ближе к Дариену, рыдающему в углу. Лин не нужно было магов, чтобы понять, что это значило. Она видела в голове серебряный амулет волшебника, что качнулся раз, другой.

Угрозы за дверями не было. Там был лишь Захир Алкавар. Он отпустил слугу. Это было против протокола, зато они были одни.

Последние лучи смягчали комнату с окном на восток, в окна щедро проникал воздух, было видно реку. Стены с деревянными панелями были украшены как двери. Вместо стульев были подушки разных цветов, расшитые золотыми нитями. Он указал ей на них.

— Если хотите.

— Откажусь, — сказала она. — Сперва скажите, что вы хотите.

Он выдохнул.

— Я не должен удивляться. Я наговорил многое, когда мы встретились, а не стоило. Потому я позвал вас.

Она кивнула.

— Хорошо. Но мало. Теперь между нами стена.

— Недоверие.

Ее губы изогнулись, натянуто признавая его откровенность.

— Да.

Маг смотрел на нее, словно что-то взвешивал в голове. В нем была уязвимость, как на встрече совета, когда он описывал танцующих с огнем. Словно это терзало его. Сегодня, помимо золотого пояса, на нем был расшитый халат, украшенный золотом и серебром. Серьги из бирюзы и цепочки с рубинами, топазами и турмалином дополняли наряд.

Лин была в платье из полночного шелка с серебряными цепями на поясе, с бриллиантовыми серьгами. Серебро было в ее волосах. С ее плеч ниспадала шестицветная мантия придворного поэта. Это было необходимо для прибытия в Захру, пока ее приветствовали в городе.

— Леди, стена пропадет, если вы заговорите просто, — мягко сказал он. — Я зря думал о вас плохо. Тьма окутала вас плотнее шестицветного плаща, но я вижу… это не ваш выбор. Это горе.

Она пожала плечами.

— Я не должна объяснять. Даже близкие мне не знают.

— Если мы будем работать над чарами, я должен знать.

— Чары, — рассмеялась она. — Гвир Алкавар, я не так давно стала Пророком. Я могу лишь догадываться о силе Пророков. Мы знаем так мало. Я тут, потому что Валанир Окун сказал мне, что вам нужна помощь со стороны, но если вы ждете от меня магии, то будете разочарованы. Жаль сказать, но тут Тарик ибн Мор будет прав.

Она готовила себя к этому опасному признанию, открывая слабость.

Он неожиданно кивнул.

— Миледи, — сказал он. — Я был бы удивлен, если бы вы знали все о своих способностях. Чары Эйвара — то, о возвращении чего мы мечтали. Мы с Валаниром. У нашей магии нет точности. Это не система, ей правят звезды.

Она смотрела на него миг. Она села, шурша юбками. Подушка опустилась под ней.

— Продолжайте, — сказала она.

Он улыбнулся и сел напротив него. У него были белые заостренные зубы. Чувственный рот скрывал хищные зубы. Она сосредоточилась на его словах.

— Я рад, что, несмотря на то, что вас терзает, вы хотите знать, — сказал он. — Это хороший знак. Но смысл в том, что ваши чары — не система, которую учат. О, законы есть, и их больше, чем мы раскрыли… Но законы — не суть чар. В ваших руках все будет не так, как у других Пророков. То, кто вы, — это ядро. Понимаете?

Она покачала головой. Она не понимала, как нельзя выучить то, чему учат в Академии. Но Захир Алкавар направил Валанира, и его стоило выслушать.

— Что вы от меня хотите, — сказала она, — за обучение? Вы явно это предлагаете.

— Отчасти, — сказал он. — Взамен вы мне поможете. То, что я рассказал Валаниру Окуну, в силе. Я переживаю в Захре. Что-то мне не дается. Но сперва мне нужно ваше доверие. И я предлагаю обмен. Чтобы начать сначала.

Она вскинула брови.

— Какой обмен?

— Секрет, — тихо сказал он, и она склонилась, чтобы услышать, — за секрет, — она молчала, а он продолжал. — Если я не понимаю тень вокруг вас, это помешает нашей работе. Но, чтобы укрепить наше доверие, я расскажу то, что не знает обо мне никто. Даже Валанир Окун или Элдакар.

— И это будет правда, — сказала она. — Клянетесь?

— Своей жизнью и честью семьи, — его голос был тихим рычанием на слове семья.

Лин была почти уверена, что слышит правду. Но тут решало другое. С помощью Захира Алкавара Эйвар вернул чары. Он был причиной, по которой она прибыла. Без его помощи она, Валанир и Дариен не смогли бы остановить то, что захватило Никона Геррарда.

— Я расскажу, — сказала она. Небо потускнело, появились звезды, а она рассказала Захиру Алкавару то, что знал только один Пророк: о ее сне, о чарах, о словах волшебника. Серебряный амулет на цепочке. Когда она закончила, она с потрясением обнаружила, что Захир держит ее за руку. Она была удивлена и не отпрянула.

— Больно слышать, — сказал он. — Леди, в вас сияет свет. Пока вы рассказывали… это происходило. Вы это знаете?

Она покачала головой. Она убрала руку и прижала ладони к коленям.

— Слова, — она прищурилась. — Такие слова оставьте девушкам в ночном саду, — не ее слова и картинки. Ночные сады. Она знала о мужчинах от Эдриена, знала, как они думали, что делали, и это было интересно, но и жутко. Она покачала головой. — Это прозвучало плохо, — сказала она. — Вы были добры, а я…

— Я не был добр, — тихо прорычал он. Он быстро встал, словно в спешке. Он вытащил из шкафа шкатулку с камнями на ней. Оттуда он достал свечку, зажег ее от медной лампы на стене. Он зажигал их, пока не засияло пять огоньков. Он вернулся, Лин увидела блеск в его глазах, он отвернулся и стиснул зубы. Потом он посмотрел на нее, уже взяв себя в руки. — Валанир знает?

— Только он, — сказала она. — А теперь и вы.

— Это… невыносимо, — он сказал тихо, словно себе. — Как Валанир терпит это?

— Прошу, — сказала она, — нет проку говорить об этом. Продолжим наше соглашение. Ваш секрет.

Захир был печален.

— Он… не такой сильный, как ваш, — сказал он. — Но от него зависит моя жизнь. Дело в том, что я из Рамадуса. Но не из столицы, как думают люди. Некоторые знают, что я был сыном создателя лютни и певицы. Мой отец делал инструменты для двора в Рамадусе, а мама в девичестве пела там. Говорили… что у меня ее глаза. Но потом они перебрались в городок, где земли были доступны, и у него мог быть сад и лошади. Мы жили… Я из Весперии.

— Весперия, — она склонилась. — Город, что пропал? — она смотрела на него. — Говорили, никто не вышел.

— Один выжил, — медленно сказал он, словно пробовал слова. Она смотрела, он мешкал. Он сказал после долгой паузы. Он боялся, как она поняла, может, секрет был правдой. — Один был, — сказал он, но четче, решив рассказать ей, зная, что уже поздно отступать. — Мальчик был в холмах в ту ночь. Убежал от наказания за непослушание… что было не в первый раз, — он пытался улыбнуться, но не вышло.

Сердце Лин сжалось.

— Но вы поклялись… честью семьи.

Он кивнул.

— Они мертвы.

— Мне жаль, — сказала она. Весперия была тайной до ее рождения, но она помнила, как гости из Кахиши говорили об этом ее семье. Разрушение напоминало землетрясение, но маги при дворе Рамадуса считали, что это магия. Годами было опасно говорить, что ты маг, их преследовали в Рамадусе. Некоторые маги из-за подозрений погибли жуткими смертями. Это стало историей. Но, говорили, ядовитая магия осталась среди развалин. Город не отстроили, а воров, если ловили, казнили. Ничто не забирали с проклятого места. И, конечно, это касалось выживших людей.

— Сколько вам было?

— Восемь, — сказал он. — Чудо, что меня не убили и не похитили в холмах. Я убежал. Старые фермеры приняли меня. Я знал, что нельзя сообщать. Они были рады помощи сильного мальчика. Я все еще думаю о них, они были добры ко мне. Женщина — особенно. Конечно, они давно умерли.

Она склонила голову. Они сидели тихо. Чайки вопили с берега. Лин сжимала свои руки, словно успокаивалась. У нее не было слов утешения. Она хотела сказать, что тоже была последней, но это было другим. Другой печалью.

— Моя жизнь в ваших руках, — сказал Захир. Его глаза обрамляли темные ресницы, след мальчика, каким он был. Она вспомнила мелодию, что он пел ночью их встречи. Из детства. Печальная? — Если мою историю узнают, меня выгонят из Захры, — сказал он. — Думаю, Весперия повлияла на меня. Магия началась после этого. Я годами скрывал, откуда я. Стало проще, когда я обучился, сделал себе имя в столице, как музыкант, а потом маг. Как только я стал другим. Стало проще никому не говорить.

— Никому, — прошептала она. Так долго скрывать эту тайну. Это казалось нереально, говорить о катаклизме, о ее смерти, пока они плыли на королевской барже в тишине вечера.

— Никому, — сказал он. — А теперь вам.

Помня приказы, Нед Альтерра искал королеву, пока они не причалили. Баржа покачивалась, напоминая, что он не на земле. Словно нужно было напоминать. Придворный поэт могла быть безумной, они рисковали жизнями, а теперь он должен был узнать больше о женщине, слухи о которой не радовали. В палатке стражей, когда они не шутили вульгарно о Рихаб Бет-Сорр — скрыто, конечно, и только после многих кружек пива — они намекали на ее жуткую репутацию. Она была ненасытной, но они явно жалели, что это качество не затрагивало их. Нед был достаточно трезвым, чтобы понимать, что такие разговоры были равны измене, а королеву убили бы, будь это правдой. И если она могла так предать, что она еще могла? Лин не зря отправила его проверить.

Ветерок приносил к барже запах апельсинов от деревьев. От камышей у берега вопила цапля. Нед думал о путешествиях. Он помнил печаль. Было странно вспоминать себя. Те чувства все еще возникали в нем, но уже не тянули, как трясина.

Он был потрясен, обнаружив ее одну на балконе. Королева обычно была окружена женщинами. Но не теперь. Она стояла спиной к нему, смотрела на гору. Как и ее муж, она была нарядной, одежда была тяжелой, украшенной камнями так, что он не понимал, как она двигалась. Ее волосы были искусно заплетены. Она холодно спросила на его языке, не оборачиваясь:

— Что такое, лорд Альтерра?

Волоски на его шее встали дыбом, как перед атакой.

— Надеюсь, мой запах не отвращает, ваше превосходительство, — сказал он, пытаясь скрыть смятение за юмором. — Не знаю, как еще вы поняли, что это я.

Она повернула голову, вскинув подбородок, выражение лица было каменным. Ее губы были цвета крови.

— Вы так начинаете разговор с женщинами?

— Нет, — сказал он. — Я искал… тишины. На палубе много людей. Порой мне хочется уйти, — он понял, что в этом была доля правды. Он искал ее. Он хотел быть вдали от невидимых нитей, что тянули его в стороны на палубе. Жесты, полные значений, скрытые манипуляции, которые нравились Лин Амаристот. — Можно присоединиться?

— Я хочу побыть одна, — сказала она. — Но мы можем встретиться позже, если хотите. Ночью, — она смотрела ему в глаза. Ее глаза были необычного цвета. Такие синие, что почти черные. Ее воротник был низким, многое открывал. — Вы так бледны, лорд Альтерра, — проурчала она без улыбки. — Вы в порядке?

Неду было тяжело и легко одновременно. Он не мог. Но сказал:

— Конечно, я встречусь с вами. Жду указаний, миледи, — он представил одобрительный взгляд пылающих глаз Лин, ощутил укол печали. Он рисковал жизнью с Рианной Гелван. Катастрофа была близко.

Катастрофа могла приближаться с кольцом, что королева вложила в его ладонь. Она сделала это, не коснувшись его кожи. Нед посмотрел на ладонь. Кольцо было золотым, с жемчугом в форме лебедя с янтарным глазом. Оно казалось большим для ее ладошки.

— Покажите это у седьмой арки пятого коридора в трех ударах колокола после восхода луны, — сказала она. — Думаю, вы мне понравитесь, Нед Альтерра. Время и ваше исполнение покажет. А я пойду. Побуду наедине со своими мыслями.

Нед ушел, и ему казалось, что он шел сквозь презрение к себе. Кольцо, которое он сжимал, покрыл пот с его ладони.

У него был выбор. Кто знал его желания или мотивы? Они были под совестью, хотя Нед думал, что знал свою тьму. У него был долг. Нед пытался сказать это Рианне Гелван. Но он знал, что не скажет ей. Это будет грызть его вечность. Но потерять ее будет хуже.

Он вышел на палубу, ветер трепал Неда, пока он очищал голову. Мысли были иллюзорными. Они почти доплыли. Стены поднимались изгибами вокруг горы, они были красного цвета от садящегося солнца. Башня стекла напоминала окровавленный меч. И Нед увидел это, пока они приближались, и надолго запомнил.

ГЛАВА 6

Слуга наполнял ее кубок, Лин не мешала. Она даже позволила его гладкой мускулистой руке задержаться на ее. Вино было хорошим. Слуг выбрали за красоту. Многие слуги и солдаты в Захре были пойманы и проданы из далеких земель. Среди тех земель была Сардиния, где можно было ехать верхом неделями, но видеть лишь океаны травы и диких лошадей. Люди там были светлокожими и сильными. Слуга, что наливал вино Лин, был из таких, его волосы были убраны назад заколкой с камнем, его челюсть сильно выделялась. Она заметила его внимание и выпила еще.

Церемония затянулась после их прибытия в Захру. Пришли все придворные, начиная с семерых магов. Пятеро ниже Захира и Тарика оставались в замке, были юными: один смотрел на Лин с трепетом. Он был самым юным, не старше девятнадцати, с глазами как у лани. И остальные придворные, что не играли особой роли, по мнению Лин. Люди собрались рядом с властью, делали подарки и льстили. Такое она видела и в Тамриллине.

Разницей было то, что Элдакар командовал большой армией, что за годы пополнилась рабами. А еще были силы визирей в провинциях и гордых лордов севера в Альмирии. У Тамриллина такой силы не было.

Элдакар сам подарил Лин браслет из золота с изумрудами в честь прибытия.

— Он принадлежал моей матери, Сейран Эвраяд, — сказал он. — Это символ нашей дружбы с королем Гаральдом.

Она позволила Гарону Сенну застегнуть тяжелый браслет на ее запястье. Она смотрела на Элдакара, скрывая эмоции. Не глядя на вещицу, пока Гарон застегивал ее. Потрясение было бы ниже ее статуса. У Эйвара была гордость. Церемония длилась, и она увидела взгляд Захира Алкавара на себе, может, он угадал ее мысли — в его глазах было резкое понимание, может, нежность? Она подумала о Валанире Окуне, с тоской смотрящем на нее с кровати. Она изменилась, но он не понимал, почему.

Она была такой, какой нужно. Разве нет?

Тронный зал вечером озаряли сферы, висящие на позолоченных веревках. Трон был из золота, окруженный лесом колонн, где чередовался черный оникс и белый кристалл. Восточная стена открывалась саду. Лин представила, как солнце блестит на кристаллах и меняет комнату днем. Она слышала, что колонны направляли солнце к трону. Днем сияние будет ослеплять.

Пол был большой мозаикой красной и золотой плитки, снова ястреб. Вокруг были символы домов, что служили дому Эвраяд, провинций и северных болот. Газель, леопард, волк, лошадь — восток, запад, север, юг. А ниже — грифон. Это она не узнавала.

После церемоний прошел банкет, где она сидела среди важных лиц. Лин уже ощущала себя не в равновесии, словно могла потерять себя. Это было не вино. Оно заставляло забыть. Если бы она забыла, то и дальше притворялась бы во благо двора Тамриллина.

Или это было теорией. Лин криво улыбнулась и выпила. Она не перепутала прикосновение слуги, хотя он мог быть кастратом. Его послали служить ей или следить за ней? Это могло подавлять, но нет. Пропадут ли от него сны? Лин улыбнулась голубым глазам мужчины. Показала зубы.

Лин повернулась к Неду Альтерре, когда слуга ушел.

— Они так внимательны к нашим… нуждам.

Он растерянно сказал:

— Простите? О чем вы? — и она поняла, что он не заметил игры в прикосновения и пополнение ее кубка. Но Нед всегда замечал такие детали, он хорошо знал ее настроение и поведение, словно они были любовниками, и это удивило Лин.

— Нет, — она потянула его за рукав.

Он отвернулся от едва тронутой еды. Он терзал кусок хлеба, но не ел, прекратил, словно не знал, что делает это, пока она не позвала его.

— Да? Миледи.

— Ты что-то хочешь мне рассказать?

Стол был длинным, звенела утварь, и они могли говорить без опасений. Напротив Тарик ибн Мор смотрел со слабым интересом. Может, он мог слышать их магией.

Нед взглянул на короля и королеву. Он выглядел жалко.

— Я доложу о прогрессе, — сухо сказал он. — Но пока знайте, что я следую вашим указаниям.

Она не сразу поняла. А потом спокойствие от вина пропало.

— Нед, я сказала «стать другом», а не…

Он холодно прервал ее:

— Я знаю. Вы так сказали. Я буду жить с тем, что сделаю. Вы раскроете меня, если я сделаю это для вас?

Это ранило ее сильнее, чем она думала. Они оба думали о Рианне. Он был прав. Она пыталась отрицать, но сама толкнула его, взвалила на него бремя. Он заслужил лучшего.

— Я так не сделаю, — сказала она. — Ты важен для меня, Нед, — она многое бы сделала для него. Но не сказала этого. Это его смутило бы.

Может, он увидел это на ее лице. Он кивнул, отвернулся. Взял кусок хлеба и опустил в инжирный соус на тарелке. Он откусил кусочек так, словно принял яд.

Она подумала на Валанира, как злилась на него годами за то, что он тянул за нити, принимал решения. Теперь она хотела ему сказать, что понимает. Наверное.

Голубоглазый слуга вернулся, принес ей свиток. Красная восковая печать была с грифоном. Вот, что это было. Она прочла и подняла голову, поймала взгляд Захира Алкавара.

— Благодарю, — сказал он, — что согласились встретиться с такой час, — они стояли во дворе у винтовой лестницы.

Лин пожала плечами. Вино пело в ее крови.

— Мне не спится, — она прошла несколько дворов по пути. Этот был возле ее спальни, там цвели апельсиновые деревья с сильным запахом, их лепестки были нежным белым ковром. В этом дворе в центре был фонтан, вокруг которого вились лозы цветок, похожих на звезды, которые часы назад были бутонами. Они открылись под луной.

— Эти цветы похожи на вас, — Захир повел ее к лестнице.

Она сказала:

— Вы популярны в ночных садах, милорд, — и он рассмеялся.

Лин догадывалась, что было на поверхности, они поднимались, и она насчитала не меньше сотни ступеней.

— Вы в порядке? — сказал Захир Алкавар, протянув ей руку, пока они шли в свете лампы и тени.

Она холодно взглянула на него.

— Не хуже вас, маг.

Сверху была комната в небе. Лин задержала дыхание, но не от подъема. Вид был просторным. Говорили, Юсуф Эвраяд построил Башню стекла как ответ известной Обсерватории Рамадуса. Ее строили магией, хоть это и могли выдумать. Лин думала, что подъем будет дольше. Может, и тут была магия.

Слухи ходили об этой башне. Центр Захры, как трон. Или больше?

Места хватило бы на небольшой город. Это было невозможно, это могла быть иллюзия магии Рамадуса. Свет был отовсюду и из ниоткуда, не было видно факелы, но комната сияла, словно светом луны. Лин посмотрела наверх, проходы поднимались в три уровня вдоль стен, туда можно было пройти по лестницам с позолотой. Стены были из стекла, словно из воздуха, и вдоль проходов горели звезды.

Сверху была арка потолка, словно второе небо, украшенная звездами и сферами. На фоне черного кристалла камни были созвездиями. Лин их знала: Большое дерево, Воин, Ведьма и другие. Они сияли, будто изнутри. Среди них разместились небесные сферы из больших камней разных цветов. В Эйваре их звали как и в Кахиши: красный Махаз, в честь войны и кровопролития, синяя Мая, в честь морей и навигации, бриллиант Визии, плодородия, янтарь Шеола, лорда преисподней. Захир тихо сказал:

— Купол показывает порядок на небесах в начале.

— Начале?

— При создании мира.

Лин старалась скрыть потрясение, опустила взгляд на Захира. А он задумчиво смотрел наверх. Свет смягчал его лицо.

— Там семь небес, — сказал он. — Это над нами, то, что мы видим, самое низкое из них. Дальше — другие высоты. Положение звезд и сфер — врата, проводники высшей силы. И пророчества, если подумать, это послания, написанные сверху. Послания, что читают лишь посвященные.

— Другие высоты? — сказала она. — Там небеса, что мы не видим?

Он улыбнулся.

— Мы мало знаем. Но эта мудрость, знание грядущего, безграничны. Потому бог во всем, что мы делаем в Башне стекла. Наша работа во имя Алфина, — он поманил ее. — Идите сюда.

Созвездия были в мозаике на полу. Они были золотом и зеленью Великого древа, серебром Колеса. Требовалось время, чтобы пройти их. В тишине Лин слышала вдали музыку, что совпадала с мерцанием звезд.

Они добрались до лестницы, на этой позолоты было больше, чем на других, она была узкой, для одного человека за раз. Она поднималась по спирали, как дым, и конца не было видно, и Лин ощущала, как кружится голова. Огни кружились: от камней сверху, от звезд снаружи.

Они добрались до вершины, и она задыхалась. Лин боялась, переводя дыхание, пока сердце колотилось, что душа вылетит из нее, как и предсказал волшебник. Но ее дыхание замедлилось, кровь вернулась к лицу. Захир смотрел на нее, молчал. Она видела, что он хотел помочь, но сдерживался, зная, что ей не понравится. Она не знала, как поняла это по взгляду.

— Я в порядке, — сказала она. Они стояли на платформе из стекла. Она была в форме квадрата, перила — из золота. Лин посмотрела на высоту под ними сквозь стекло.

Она подняла голову и увидела, что над платформой стеклянный купол. Наверное, это была обсерватория. Неподалеку стояла длинная медная труба на треноге — инструмент для наблюдений, и большая позолоченная сфера с серебряными символами и кольцами золота и серебра. Это была астролябия.

Захир Алкавар ждал ее слов. Он изменился в ее глазах, он был тут как дома. Свет без источника словно исходил и от него, и от окружения. Его глаза стали мягче, но их было сложнее читать.

Лин обрела голос.

— Отсюда это видно… Тень.

— Отчасти, — сказал он спокойно, словно пытался расслабить ее. — Мы можем предсказать катастрофы как засуха, война или болезнь. Это тайна, иначе это свело бы людей с ума. И это знания короля. Мы служим ему во имя бога тысячи имен.

— Но люди знают, что что-то происходит, — сказала Лин.

— Они знают о битвах на севере. О стычках. Они не знают о магии. Но будут ходить слухи о странности, если уже не ходят. И больше людей пойдет на север, подпитывая слухи, — он тряхнул головой. — И со всем этим нам нужно разобраться. Я хотел показать вам работу здесь. Это не как в Академии, где тайны важнее. Звезды рассказывают истории, — он провел рукой, указывая на купол. — Мы умеем читать их, знаем расчеты. Так делают пророчества, — он указал на стол с пергаментом, на котором были нарисованы пересекающиеся линии и символы. Не так Лин представляла пророчества. — Есть споры, конечно. Но основа непоколебима. После расчетов мы можем действовать, даже порой искать через порталы. Как и вся магия, в этом есть риск. В прошлых поисках на севере мы… чуть не потеряли мага. Он долго болел.

— Было так плохо?

Он был серьезен.

— Леди, из-за меньшего я бы не звал вас.

— Думаю, вы позвали меня, — сказала она, — потому что подозреваете одного из магов. Может… — она смотрела на его бесстрастное лицо, — кого-то конкретного.

— Да, — сказал он. — Но у меня нет доказательств, личная вражда могла затмить мое суждение. Я не могу действовать, пока не уверен. И тут вы поможете, миледи. Если согласитесь.

— Я согласилась, прибыв сюда, — сказала она. Внизу под стеклом было видно стены Майдары у берега реки в свете дозорных вышек. Она увидела мост над рекой Гадлан, похожий на заколку с камнями. — Это не вопрос. Вопрос, что вы от меня ждете.

— Мы поговорим об этом, — сказал он. — Не здесь. Тут я хочу поговорить о другом, — он сменил тон, но она не повернулась. Небо из камней было красивым, и она не знала, как долго смотрела туда. Захир сказал. — Леди, в ночь встречи вы обвинили меня в отстраненности от опасности. От жизни.

— Да? — она думала, был ли жемчуг света на горизонте на востоке, ярче звезд, Визией.

Его тон стал эмоциональнее.

— Что вы делали, — сказал он с акцентом, зловеще похожим на ее, — в своей башне над миром?

Она улыбнулась и повернулась.

— Думаю, я рассказала это.

— В чем-то, да, — сказал Захир. — То, что вы пережили, — больше, чем многие маги видят за жизнь. И я держусь в стороне. Вы увидели больше, чем поняли, сказав это.

Она склонила голову, изучая его.

— Вы не говорили о жене, — она подумала о Неде, что сейчас мог быть с королевой. Он холодно говорил, что делал это ради нее.

— Маги не женятся, — сказал Захир. — У некоторых бывают любовницы.

— А у вас?

Он скрывал эмоции.

— Я… осторожен с женщинами. После Весперии я не хочу ребенка с моей кровью, — он поднял руку. — Но я не собирался тут говорить о себе. Вы правы, я далек от жизни и испытаний. А вы много видели. Но если это удерживает вас от того, что вы хотите?

— От чего же?

Это звучало как вызов с долей насмешки, но он не заметил, или это не было важно. На его лице был тот же взгляд, что у Гарона Сенна, пока он застегивал браслет на ее запястье — понимание и доля нежности.

— Валанир Окун много раз говорил, что дело в музыке, — сказал он. — Думаю… так и у вас.

Она хотела ответить, но потом не помнила, что сказала бы. Она услышала тяжелое дыхание все ближе. Кто-то поднимался. Они повернулись на звук.

— Ты привел ее сюда, — Тарик ибн Мор с глазами как темное стекло стоял на вершине лестницы. Его серебряный плащ блестел.

— Она пришла на помощь, должна увидеть, как мы работаем, — сказал Захир, словно не замечал, что другой, хоть скрывал, но кипел. — Ты пришел следить?

— Да. Получил слово? — говорил Тарик, словно Лин тут не было, глядя на первого мага. Захир покачал головой.

— Эта ночь была тихой, — он сжал ладони у груди. — Молитвы с принцем.

Это был ритуал, потому что Тарик повторил жест и сухо сказал:

— Молитвы с принцем.

Позже они были во дворе на земле, спуск, казалось, длился вечность. Небо осталось позади. Лин ощущала это как потерю. Но ничего не изменилось. Вода бурлила среди ночных цветов, как раньше.

— Тут мы разделимся, — сказала она, потянув руки над головой с вздохом. Она подумала о комнате, где будет спать, ароматной и тихой. Одиночество поднялось волной. Даже красивый слуга-шпион это не прогонит, она знала. Ее мысли об игре за ужином были самообманом. — Спокойной ночи, — сказала она.

— Еще рано, — сказал Захир Алкавар. Глаза блестели, как у кота. — Ночь еще не закончилась.

Путь к ней провел его по дворцу ночью, роскошь выглядела не так, как в ярком свете заката. Корабль короля высадил их перед сумерками. Дальше они ехали по дороге, что вилась по изгибам горы мимо террас с фруктовыми деревьями и стен с изящной резьбой, похожей на паутину. Нед поразился фойе с плиткой из порфира, комнаты были с позолотой, как шкатулки. Сады сплетались с комнатами на всех этажах дворца, дикие, с цветами, похожими на вспышки огня, и цветущими деревьями. Он знал, что видел лишь долю. И слухи оказались правдой.

Ночью краски потускнели. Догорающие угли в жаровнях бросали круги света на стены, остальное было во тьме. По пути Нед пришел во двор, где худые, как березы, колонны окружали квадратный пруд, отражающий луну.

Будь он поэтом, он бы тут задержался. Но Нед не собирался долго быть в этом месте. У него было задание, его мысли не имели значения. Он был скрытым ножом в рукаве придворного поэта. Он покинул двор, но луна в воде задержалась в его голове.

Он показал слуге у двери кольцо с жемчугом, и его впустили без слов, провели мимо шелковых штор с вышивкой, что мерцала в свете огня. Шаги слуги были без звука, а Неду казалось, что его ноги громко шаркают. Всем сразу было ясно, что он не на месте. И все же он смыл пыль дороги, надел лучшую свою одежду, в том числе — синий пиджак, который любила Рианна. Он побрился и нанес ароматные масла, стараясь не смотреть себе в глаза.

Он не нанес запах, что дали ему в красивом медном сосуде. Он подавил желание бросить им в бесстрастного слугу, принесшего это. Это могло быть подарком для почетных гостей. Запахи смешивали в Захре, некоторые ценились в медицине. Некоторые помогли бы разбогатеть торговцам в Тамриллине. Он научился чему-то в путешествиях. Казалось, они были давно.

Слуга в наряде почти как у короля без эмоций махнул Неду Альтерре входить. Не дав себе подумать — хотя часть его все еще была со спокойным прудом с луной — Нед отодвинул штору, ведущую к ней.

Она сидела за столом, окруженным красными свечами на медных подставках, у каждой внизу были четыре лапы с когтями. Она сменила странное платье за вечером на простое желтое одеяние с золотой нитью. Из-под одеяния выглядывала туфелька из мягкого сатина с золотыми бусами. Ее волосы были заплетены лишь отчасти, ниспадали вокруг ее лица.

— Заходите, — сказала она. — Садитесь. Хотите вина? — женщина у ее локтя держала графин и кубки из флирора с позолотой. Нед вспомнил, что верующие в Алфина не могли пить из металлической посуды.

Он устроился за столом. А потом увидел стол впервые. Нед нахмурился. Он посмотрел на королеву и обратно на стол.

— Вина, — согласился он, взял кубок и сушил. Он увидел, что королева следит с улыбкой.

Это дало ему шанс.

— Вижу, вы любите игры.

— Потому я позвала вас сюда, — она опустила подбородок на пальцы, выглядя игриво. — Вы злитесь?

— Нет, — Нед рассмеялся бы, но это выглядело бы дико. Он сдержался. Когда он заговорил, голос был спокойным. — Но у меня есть вопросы. И первый: почему вы говорили о моем выступлении?

Она рассмеялась. Но, когда она посмотрела на стол, где стояли рядами черные и белые фигурки на клетках, ее взгляд был не веселым.

— Меня интересует игра, лорд Альтерра. И я редко могу найти достойного врага. Никто не хочет победить свою королеву, — она надула губы. — Или они считают это моей прихотью, как новая пудра, так что толком не задумываются над игрой. Это скучно, побеждать того, кто не борется.

— Что это за игра? — он прищурился, глядя на доску. Новое задание. Его колени ослабели от облегчения, но при этом он не был готов. И он старался не смотреть пристально.

Она улыбалась, словно они уже подружились, словно его согласие сыграть радовало ее.

— Вы не знаете? Это Игра королей.

— Я слышал о ней, — может, играл пару раз. В детстве.

Но он бы запомнил такую доску. Клетки черного и белого мрамора чередовались, белый был с красными прожилками. Фигурки были из мрамора, их маленькие лица застыли с важным видом. На каждой стороне были король и королева, у белых в тиарах были бриллианты, у черных — рубины. Он заметил фигурки бородатых мужчин в длинных мантиях и с копьями из камней, как на коронах.

— Маги, — сказала Рихаб Бет-Сорр, заметив его взгляд. — Думаю, в Тамриллине они были бы придворными поэтами. С каждой стороны двор, как видите. Игра… только игра важна, да? — она взяла короля на своей стороне, черной. Ее тонкие пальцы с яркими ногтями гладили его чувственно, как думал Нед. Но ее взгляд был далеким. — Короли удерживают трон, пока королевы — их королевы — играют. Как увидите, король мало делает сам, его сдерживают традиции и церемонии. Это давит на него, как корона. Королева умелая и хитрая. Но окружена врагами. От нее многое зависит в бою.

— То есть, — сказал он, — королева — самая сильная фигура?

Она кивнула.

— Она может ходить так, так и так, чтобы поймать фигуру, — она показала своей королевой, сбила одного из пехотинцев Неда в первом ряду. — У магов есть сила, но они слушаются ее. Если поймать королеву, — сказала она, глядя на доску, — игра, скорее всего, будет выиграна.

— Звучит… прямо, — сказал Нед, глядя на фигуры. Он задумался, где был бы на такой доске. Он не был магом. Он посмотрел на солдат в первом ряду, от которых легко избавлялись. Они были вырезаны не так хорошо, как остальные, лица были грубыми копиями друг друга. Но были и другие фигуры. Были головы лошадей, не такие слабые, как пехотинцы, наверное. Но верные. Готовые умереть в конце за короля или королеву.

Рихаб заговорила:

— Звучит просто, но вы увидите сложности. Порой у силы своя цена.

— О чем вы?

Она улыбнулась, хоть и натянуто, словно занавес на лампе.

— Это я скрою, — сказала она, — ведь хочу одолеть вас.

Они следовали за мелодией по лесу. Одинокая свирель. Или Лин она казалась одинокой. Лира была другой: струны были вместе, и звук был эфемерным, а не мольбой. Меланхоличным, но это было другое.

Может, Валанир Окун не согласился бы с ней, она смотрела на Захира Алкавара впереди нее с золотым поясом. Было несколько фактов об их искусстве, это было ясно, ее мысли часто не совпадали с Академией. Словно на пути она вобрала много другого, как колючки на плаще путника в лесу.

Она шла за ним в сером полумраке лунного света глубже в деревья, где пахло апельсинами. Ветер приносил песнь соловья. Они были в саду, который было видно из тронного зала. Даже на закате Лин заметила, что им нет конца. Захир вошел, послушал мгновение и сказал:

— А! — когда стало слышно свирель. И улыбнулся. А потом поманил ее за собой по тропе в саду, свернул с дорожки в деревья. Он не объяснил ни музыку, ни сад, ни причину визита.

Не важно. Иначе тишина комнаты и сон. Она согласилась бы почти на все.

Она шепнула, схватив его за рукав.

— Я словно… была здесь, — сильный запах был знакомым, хотя воспоминания были не ее. Как и строение этого сада: линии дразнили, но вызывали один вывод — сад был другим. С каждого угла все менялось. Но сходство и искусство можно было легко узнать.

Захир остановился. Он склонил голову, словно она сказала ему что-то тревожное.

— Эдриен Летрелл играл при дворе Рамадуса, — сказал он. — Был гостем здесь. Юсуф Эвраяд хотел, чтобы его дворец напоминал тот двор, — свирель притихла на миг, но вскоре заиграла вновь.

— Думаете, он смог? — спросила Лин, вспомнив, что Захир был в Рамадусе какое-то время.

Он задумался и сказал:

— В какой-то степени. Но Захра — не копия. Что бы ни хотел Юсуф, этот замок уникален, — свирель стала дикой. Ни радостная, ни печальная, а все сразу. Для Захира это словно был сигнал. Он протянул руку. — Идемте.

Через миг она взяла его за руку. Ладонь была грубой, сжимала крепко. Он был воином. Она носила перчатки на тренировках, чтобы ладони были гладкими, как у придворного поэта и леди Амаристот. Они шли вместе. Тепло его ладони после дней без контакта, в одиночестве. Это и свирель сдавили ее, пока они шли по траве, она глубоко вдыхала запахи сада, чтобы очистить мысли. Забыть все, кроме этого момента, раз ничего нельзя было изменить.

Вскоре они услышали не только соловья и свирель, но и шум падающей воды. Она не удивилась, когда они вышли на поляну и увидели, что луна сияет на водопаде и ручье. Она была сильнее удивлена, когда узнала мужчину, что играл у воды. Он сидел, скрестив ноги, на одеяле на траве. Ивы впивались корнями в берег, их ветви изгибами опадали в воду, словно леди в реверансе.

Они подошли, и Лин отцепилась от первого мага. Она поклонилась мужчине у ручья, он перестал играть, удивленный.

— Не стоит этого, — сказал Элдакар. — Присядьте с нами.

— Я этом саду формальностей нет?

Элдакар мило улыбнулся, но с печалью.

— Мы тут становимся собой.

Захир опустился на колени на траву, а потом растянулся во весь рост рядом с королем, подложив руки под голову. Он выдохнул и закрыл глаза, словно успокоился, наконец. Король рассеянно сжал плечо мужчины. Захир приподнялся на локте.

— Долгий день, — он посмотрел на Элдакара. — Как ты?

— Я дома, — сказал Элдакар. — Все мы — дома. Этого хватит, — он посмотрел на Лин. — Устраивайтесь удобнее, миледи, — сказал он, указывая на одеяло. — Я буду вести себя, как подобает другу.

Она улыбнулась.

— Поспешное обещание, — сказала она, — если даже половина того, что я слышала об этом месте, правда. Но я слышала вашу игру. Я не знала, что вы тоже музыкант.

— Это презирал мой отец, — сказал Элдакар. — Мою любовь к музыке. К поэзии. О, это он одобрял при дворе, хотел прославиться этим. Кахиши, до его прибытия, был истерзан войнами, и места искусству и музыке не было. Он гордился этими плодами мира. Но не от меня. Не от своего сына.

Захир коснулся колена друга.

— Его ничто не радовало, — горечь звучала в его горле. — Ты стоишь десяти таких.

— Но я не воин, — сказал Элдакар. — Тут он был прав. Мансуру стоило забрать трон. Я бы его отдал, если бы мог.

Лин скрыла шок, повезло, что было темно. Король так не говорил, но этот так сделал. Она подумала об Элдакаре на золотом троне, озаренном солнцем. С важным видом. Он знал, как и она, что короли говорили, а что нет.

Так что она могла спросить:

— Почему тогда вы его не отдали?

Он улыбнулся без веселья.

— Есть поверье среди народа, если наследник — старший сын — не наследует трон, то земля проклята. Посевы погибнут, дождей не будет. Редкие в это верят в городах, но я не могу допустить панику — не сейчас. Хоть народ презирает меня на троне, считая слабым, они не видят там другого. Они примут Мансура королем только при одном условии, — тишина, ему не нужно было объяснять. Сверчок стрекотал в ивах, другой ответил. Лин подумала о легенде из дома, севера Эйвара, о времени, когда Эйвара еще не было. О случаях, когда земли были неплодородными, просили кровь вместо дождя. Кровь короля.

Она представила Элдакара с черной улыбкой на горле, бледным лицом и поежилась.

Король сказал:

— Выбора нет. Если так…

Он замолк. Захир покачал головой. Он смотрел на лицо Элдакара, словно мог читать, как звезды. Взгляд был тяжелее слов.

— Мрачные мысли. Зачем они?

Ветерок подлетел к ним. Розы, которые Лин видела раньше. Запах смешивался с другими, которые она не могла определить. В саду она заметила лилии, ирисы, нарциссы и другие цветы.

Элдакар улыбнулся, и Лин теперь была уверена, что с печалью.

— Мансур — хороший брат, — сказал он. — Знаю, он заботится обо мне. Но если он станет королем… если не он убьет меня тихо, то другой из его поддержки. И мы терпим. Танцуем. И я пытаюсь спасти место, что я люблю. Мансур любит войну… он мало думает о Захре. Для меня это место — дом. В других местах я — изгой.

Лин опустилась на траву.

— Элдакар, — сказала она. — Вы почтили меня сегодня доверием.

Он кивнул.

— Захир сказал, тебе можно доверять, — сказал он. — А ему я доверил бы душу.

Она вспомнила себя в холмах севернее Тамриллина в обществе двух людей. До кошмаров. Она ощущала Дариена Элдемура и Хассена Стира рядом с собой. Не как призраков, но и не совсем воспоминаниями. Она их ощущала. Почти могла представить, как держит за руки, но эта мысль быстро испарилась.

Лин села удобнее на траве.

— Как вы подружились?

Они переглянулись с одинаковыми хитрыми лицами. Захир рассмеялся.

— Думаю, вы слышали слухи.

— Я…

— Оставь ее, рамадянец, — Элдакар стукнул его по плечу.

— Это не мое дело, — серьезно сказала Лин.

— Для некоторых дел бывает время, — сказал Захир Алкавар. Он посерьезнел. — И потом пути расходятся. Теперь Элдакар принадлежит Рихаб Бет-Сорр. Но некоторые вещи не изменились: мы встречаемся тут порой ночами для музыки, а днем — на тренировочном дворе. И порой…

— В городе, — сказал Элдакар. — Хотя это… большой риск. Если узнают принца — это игра. Короля… это уже другое.

— А королева? — спросила Лин. — Она не хочет посмотреть Майдару?

— Может, хочет, — улыбнулся Элдакар. — Но она все знает. Королева — сокровище, что охраняют. Иначе ее репутация будет запятнана навеки. Думаю, она понимает.

— Рихаб? — Захир покачал головой. — Она все понимает. Больше, чем мы можем представить, — он увидел удивленный взгляд Лин и добавил. — Может, вы не слышали, но Рихаб и Элдакар встретились здесь.

— Здесь? — она указала вокруг на водопад и ивы. Она вспомнила историю Неда, как король пришел на пение рабыни, которую он услышал от стражи. Было сложно сейчас это представить.

— Здесь, — он повернулся к Элдакару, тот в смущении отвел взгляд. — Наш король — тогда принц — искал рифму, но с чашкой. Он не мог закончить поэму. И вдруг из-за деревьев запела девушка. Поэма теперь стала популярной при дворе.

Лин вскинула бровь.

— Запела.

— Она умела скрываться, — сказал Элдакар.

— И сейчас умеет, уверен, — Захир рассмеялся, когда друг скривился.

— Хватит, — сказал Элдакар. — Ты не посмеешь, учитывая, что я знаю о тебе.

— Точно, — сказал Захир.

Они уже не напоминали ей Дариена и Хассена. Но присутствие друзей было с ней, словно они лежали на траве. Им бы понравилось это место, они бы сочинили тут песни.

Как сказал Захир, пути разошлись. Все изменилось.

— Я бы послушала еще вашу мелодию, — сказала она, обняв колени у груди. — Если можно.

Они сидели какое-то время. Элдакар взял свирель, закрыл глаза. Мелодия все еще звучала для нее одиноко, словно даже любящий Элдакар был хоть немного печален. Время шло, и Захир запел, без слов, меланхолично. Они склонились друг к другу. Она читала историю в их движениях: приключения в городе, страсть, планы завяли, как розы, когда появились требования монархии. И кусочек этой истории заставил ее ощутить сладкую боль, ей захотелось открыть голос этому, выпустить боль. Но она молчала. Соловей запел против музыки, соединяясь с мужским голосом у воды.

Лин хотела бы задержать этот миг, чтобы время не тронуло их троих.

Красные свечи догорали, она победила его три раза. Вин сменили чашки кофе, горького и насыщенного. Это отгоняло усталость. Нед хмуро смотрел на доску. Рихаб Бет-Сорр напротив него сидела, скрестив ноги, одна ступня поверх другой. Приоткрыв губы, она смотрела на сад, который было лучше видно, уже светлело. Нед часто поднимал голову и видел ее в той же позе, не меняющуюся, словно она забыла об игре. Но это не помогало ему. Она каждый раз побеждала его.

Она не радовалась, но и не думала, ее лицо было уставшим. Когда Нед Альтерра понял, что ее фигуры снова собрались поймать его короля, обратного пути уже не было.

— Как вы не устаете? — сказал он, потирая глаза. Они мало говорили ночью. Нед втянулся в соревнование. А ей, похоже, разговор не требовался.

Она пожала плечами.

— Вижу, ты устал. Нет стыда в поражении, Нед Альтерра. Со временем ты станешь лучше.

— Как давно вы… в этом?

— В игре? Несколько месяцев. Или недель. Не помню.

Он тихо выругался. Он думал, у нее большой опыт.

— Простите, миледи, — опомнился он.

Она рассеянно улыбнулась, словно мыслями была далеко.

— Ты умный, — сказала она. — Не сомневайся в себе. Приятно видеть, как быстро ты учишься, по сравнению с остальными, с кем я играла. Я обещаю.

Он не знал, злиться или быть тронутым от таких слов. Бальзам на мужскую гордость. Зависело от его усталости.

Девушка, что принесла им кофе — новая, ведь та, с вином, ушла спать — подошла к локтю королевы. Она сказала на кахишском:

— Он тут, моя королева.

За ней пришел в шелковом халате и тенях под глазами Элдакар. Он прислонился к спинке ее стула, прижал ладони к ее плечам, не взглянув на Неда. Она прислонила голову к его руке и закрыла глаза.

— Почему ты еще здесь, сердце мое? — сказал Элдакар. Тон был игривым и уставшим, словно так было часто. — Идем.

Она пробормотала, не открывая глаза. Мужчины склонились, чтобы услышать:

— Игра, — сказала она, — не закончилась.

— Король приказал закончить, — шутливо сказал Элдакар и поцеловал ее за ухом. Она издала тихий звук горлом. Нед поспешил встать.

— Мне… пора, господа. Спокойной вам ночи, — или утра, добавил он мысленно. Рианна будет смеяться, если узнает, какой была его ночь. Мысль принесла боль.

— Погоди, — Рихаб встала. Она протянула руку. — Сыграем еще. Завтра?

— Как прикажет королева, — Нед поклонился лишь с каплей насмешки, что не навредило. Элдакар был отвлечен поцелуями, касался ее шеи. Когда Нед Альтерра вышел из комнаты в длинный мраморный коридор, он не сразу понял, где он. Все казалось незнакомым. Но новый слуга с плавными движениями показал ему выход.

Нед размышлял на обратном пути. Он пришел к королеве со смесью страха и желания, последнее было подавлено часами битвы умов. Но прибытие Элдакара напомнило, что Нед сам ожидал сделать, и он ощутил жар, вспомнив звук, какой издала Рихаб Бет-Сорр, когда он поцеловал ее за ухом. Но он не мог забыть кое-что важное, хоть тело протестовало. Когда он уходил, Нед поймал взгляд королевы. Он увидел, уходя, ту же фатальную неизбежность, с какой она двигала фигуры на доске. Расставляла ловушку.

ГЛАВА 7

Ночь бодрствования закончилась для Дорна Аррина и других певцов тем, что тело архимастера Мира отнесли к воде. Их пение было ниже, без слов. Под угасающими звездами они опустили мертвое тело на лодку из терна. Бледный, как его одеяние, высший мастер выглядел строже и страшнее, чем при жизни. Его руки были скрещены на груди, колько сверкало под небом. Бриллиант в сером рассвете.

Девять оставшихся архимастеров принесли факелы к одру и подожгли пропитанную маслом ткань. Ритуальная лодка плыла от берега в дыму, архимастера с процессией отвернулись и не оглядывались. От их ночной работы барьер меж мирами был тоньше, рассеивался. Они отпускали высшего мастера из этой жизни через портал огня. Лодка быстро загорится, вспыхнет на воде. Но смотреть на темное царство было запрещено. И потому они уходили, а за спинами звучал треск и поднимался дым, а потом это пропало, и на острове стало тихо.

Дорн вернулся в свою комнату уставшим. Хоть было тихо, он помнил музыку и слившиеся голоса. На кровати рядом Этерелл Лир лежал на спине, раскинув руки, приоткрыв рот. Дорн ощутил в тот миг агонию, подавил боль, что рвалась из сердца. Ночь так с ним сделала. Порезала его, открыла рану воздуху. Он ненавидел это. Его привычный гнев причинял боль, но его было терпеть проще, чем это.

Он рухнул на кровать, а потом в комнате уже стало светло, его конечности свисали с кровати. Во рту был вкус пыли. Похоже, было за полдень. Соседняя кровать была пустой и в бардаке, конечно. Этерелл не слушался правил о чистоте. Он даже в беду не попадал.

Дорн хотел есть. Он с усилием встал и оделся как можно быстрее. Он замер, чтобы застелить их постели. Он думал не о правилах, просто в мастерской отца не любили беспорядок. А еще порядок утешал.

Он успел на обед, как оказалось. Дорн спустился по винтовой лестнице на главный этаж и услышал голоса в столовой. Если бы он думал яснее, он бы понял, что обед прошел, и должно быть поздно, но он устал и не думал, а еще был голоден. И когда Дорн ступил в столовую, он тут же застыл. Ученики были там, как и архимастера, а еще мужчина за высоким столом, которого Дорн не знал, и который обращался к собравшимся. Рядом с ним сидела фигура поменьше, в плаще и капюшоне синего цвета.

Мужчина был высоким, широкоплечим и очень красивым. Вместо мантии он был в простой тунике и штанах, что показывали его подтянутое тело. Он был непохож на архимастеров, что сидели с ним за столом. Дорн сел рядом с Этереллом, а мужчина говорил:

— Будет честью занять место здесь, где я когда-то изучал искусство, как вы. Я много путешествовал по миру, видел чудеса, которым многие не поверят, но я всегда хотел вернуться домой.

Дорн схватил булочку и стал терзать ее. Ему было все равно, кто этот напыщенный мужчина, Дорн мог съесть сейчас даже стол с щепками.

Этерелл склонился и шепнул Дорну на ухо.

— Прибыл утром. Он тут, чтобы их было десять.

— Он — Пророк? — буркнул Дорн, глядя на новоприбывшего, пока жевал. Он увидел напротив них Валанира Окуна. Почему его не выбрали? Может, Валаниру предложили, и он отказался. Но он подходил на роль архимастера.

Этерелл кивнул.

— Он не так молод, как выглядит. Говорит, он одного возраста с Валаниром Окуном, — сказал он. — Его зовут Элиссан Диар.

Дорн посмотрел снова и заметил Марика Антрелла за столом. Товарищ Дорна по песне ночью, Марик выглядел ужасно, осунувшийся и серого цвета. Он раскачивал рукой чашку. Эта рука сломала палец Дорна, как печенье, и он не мог неделями играть на лире.

— Я расскажу кое-что еще, ведь вы голодны, — сказал новый архимастер. — Подойди, любимая, — фигура в капюшоне рядом с ним встала. Робкое движение, и капюшон опустился. Стало видно лицо девушки. Ее волосы были цвета осени, обрамляли изящное лицо. Ее платье подчеркивало тело. Ее голова напоминала подсолнух на стебле. Она опустила ресницы и сжала ладони. Дорну казалось, что все вокруг вдохнули. Он оглянулся на Этерелла Лира, он разглядывал новенькую. Его друг напрягся, хотя обычно был безмятежен. Его веки отяжелели, и Дорн не понимал это. Может, такое уже видели девушки. — Моя дочь Сендара годами изучала со мной искусство, — сказал архимастер Диар. — Пора ей занять свое место. Она будет Пророком.

Напряженная тишина в комнате затянулась. Казалось, воздух замер. Этерелл смотрел на девушку на возвышении. Он разглядывал незнакомые черты, напоминая Дорну волка.

Дорну нужно было отвести взгляд, и он поймал взгляд Валанира Окуна. Пророк смотрел на них. Дорн Аррин посмотрел ему в глаза, Пророк слабо улыбнулся, словно в комнате их было только трое.

Остров изменился с прошлой ночи. Нужно было многое обдумать и исследовать. Было опасно искать такие глубокие чары, но он обещал. Как мог он, Валанир Окун, не сдержать обещание? В свете нового дня и утренних ритуалов он ощущал новую силу. Был собой. Вес горя, что омрачил его путешествия, стал туманом, сгорел на солнце.

Ему требовалась сила и ум в эти дни. События развивались быстро. Прибытие Элиссана сразу после смерти архимастера Мира было подозрительным, его бы не успели вызвать, но никто не переживал. Архимастер Лиан и другие были уверены, пока придворный поэт была в Кахиши. И по другим причинам, если он найдет их. Если было время. Через пару дней Мартен Лиан станет новым высшим мастером. И Валанир слышал, что Вассилиан поддержит его избрание.

Валанир был убежден, что Лиан был инструментом Элиссана Диара. Он вернулся теперь из-за границы и мог знать любую магию. Валанир догадывался, какую.

Все еще было светло. Он стоял в заброшенном саду на крыше, поросшем папоротником и плющом. Статуя лежала на земле, покрытая трещинами, и черты на ней давно пропали. Никто не знал, кем была когда-то эта фигура — человеком или богом.

Порой Валанир Окун приходил на эту крышу подумать, ведь ключ был только у него. Конечно, и у него не должно быть ключа. Но если бы Валанир Окун слушался законов. Никон Геррард еще правил бы в Тамриллине, если бы от него что-то осталось. Тем летом, когда все изменилось, Валанир ощутил в Дариене Элдемуре отражение его духа, хоть и юного. Очень юного.

Валанир давно украл ключ в этот сад. Они с Никоном Геррардом придумали это вместе. Было странно вспоминать, как они бродили по коридорам и лестницам с его близким другом. С Ником. Даже после их ритуалов с кровью на деревьях, после разрыва между ними. Порой он словно шел по этим коридорам за руку с призраком. Или этот призрак прислонялся к стене, скрестив руки, ехидно ухмыляясь. Таким всегда был Ник. Он не сожалел. Но его ум развлекал Валанира. Может, слишком развлекал, чтобы видеть правду.

Валанир упустил много шансов сбросить Никона Геррарда с этой крыши. Он был бы наказан за это, но поступил бы правильно.

Даже заросший лес был понятнее, чем путь Валанира Окуна в жизни, правильным он был или нет.

Он видел с вершины башни озеро, сияющее на солнце. Стена гор, а за ней море, полоска черно-зеленого континента. Он видел это во все времена года и дня, он любил этот вид. Где бы ни был.

Метка архимастера Мира потемнела, словно выгорела.

«Не будь уверен, Окун», — отругал себя Валанир. Идея зарождалась в голове, пугала его, если подумать. Метка Пророка.

Он знал Элиссана Диара со времен учебы. Даже Ник боялся его. Это запомнилось. Ему нужно быть настороже. На ночь он будет запирать дверь множеством способов. Их можно было взломать. У него была лишь игра с одной оставшейся картой. Тени точно выйдут вперед для танца.

Той ночью, когда Джулиен пошла бродить, она не знала причину, лишь не могла уснуть, день не давал покоя. Песни архимастеру Миру мешали спать прошлой ночью. Она проснулась до рассвета, словно после боя: задыхалась, кровь стучала в запястьях. Из окна она увидела деревья у озера и дым. Она уперлась локтями в подоконник и смотрела с сухими глазами, зная, что это. Ветер подхватил ее волосы. Она услышала пение вдали, но ей могло показаться.

Прощай. Джулиен хотела бы выразить словами холод, сдавивший ее грудь. Куплеты, что поэты пели веками, собрались в ее голове, уверенные и сладкозвучные, но она хотела что-то свое. Как-то придать облик такому важному моменту. Какой будет Академия без архимастера Мира?

Это было началом дня. А потом появился новый архимастер и его дочь. Она видела реакцию, когда Сендара Диар показала себя столовой, сияя, как новый медяк.

Эту девушку нельзя было не заметить. Джулиен ощущала за столом недовольство девушек. Они притихли. Джулиен было их жаль. Она мало ожидала для себя, но знала, как тяжело будет Мири и Цирилле с таким ударом по их значимости.

Позже они пошли в свои комнаты — те девушки жили в одной — Цирилла сказала, опустив голову:

— Я хочу домой, — и Мири обвила рукой ее плечи.

— Нам нужно уйти, — сказала она. — Это жуткое место.

Место не ценило их, не помогало им развиться. Может, они были правы. Джулиен раньше не смотрела на это под таким углом. Она привыкла быть невидимой. Но не Цирилла Пиллен с ее косами и соловьиным голосом. Не Мири Кэрн с ее талантом к рисованию и хитрыми глазами. Джулиен стыдилась, что она видела их как певчих птиц, безобидных и неприступных, а не как будущих жен. Она тоже преуменьшала их.

Джулиен думала в своей комнате той ночью, что ей было сложно не из-за реакции в столовой. Но было что-то другое: то, как отец Сендары Диар — слишком красивый, сияющий не хуже солнца днем — смотрел на свою дочь. Он гордо заявлял, что она будет Пророком.

Зависть змеей ела сердце. В сказках героини были красивыми и любимыми, а их враги — одинокими и завистливыми женщинами. Джулиен Имара не была героиней. Тогда она была на задворках чьей-то истории? Было еще рано решать это.

Через пару лет она закончит Академию, отправится в мир. И там все решится.

Джулиен расхаживала по комнате. Мимо лиры на кровати. Она была дешевой, из дерева и олова. Ее звучание было плохим, как и сам инструмент.

Из олова не была хорошая музыка.

Она замерла. Мысль была ясной. Она поняла правду, что определяла ее жизнь. Если инструмент был с изъяном, такой была и музыка. Это не изменить. Если инструмент с изъяном…

Если она останется в этой тесной комнате с этим жутким осознанием, она задохнется. От этого не сбежать. Но из комнаты она выйти могла.

Джулиен прошла в зал. Казалось, глупо было переживать из-за Марика Антрелла, он не замечал ее раньше. Она наблюдала за ним, за его поведением среди учеников его года. В столовой сегодня он был сам не свой, бледный, неживой. Пока не показалась Сендара Диар. И тогда он оживился, как все, словно те волосы были маяком.

У нее не было свечи, а луна светила слабо, но Джулиен привыкла так искать путь. Со светом ее могли заметить. Она представила себя на дне винтовой лестницы со сломанной шеей, и это потрясало, но не пугало. Она шла осторожно и тихо по лестнице.

В фойе было светлее, чем на лестнице, свет падал из трех длинных окон над главными дверями. Колонны бросали диагональные тени на пол. Потолок был резным, почти угрожающим ночью, местами висела паутина в озерах тьмы, куда не добирался свет. Джулиен держалась теней колонн, прошла мимо арки входа в церковь к другой арке, там были фигуры богини по бокам. Она замерла у статуй на миг, они представляли Киару. Одна изображала богиню, как ее видели поэты: покровительницу музыки. В руках она держала дудочку, прижав ее к губам, на голове была корона из лилий.

Напротив статуя была совсем другой: та Киара судила. Ее лицо было едва заметным под капюшоном, длинные волосы развевались, как от ветра. Ладонь с длинными пальцами была поднята, отгоняя зло, этот знак она показывала при создании. Отгоняла зло от людей. В другой руке она сжимала длинный жуткий нож.

Для грешников. Джулиен подумала о своих грехах, надеясь, что они не считаются.

Поежившись, она прошла через арку мимо ножа. Она старалась шагать тихо, туфельки были беззвучными на камне. И она увидела свет. Она пришла в Зал лир. Серебряная ветвь в конце зала напоминала кусочек луны. Она светила вечно. В комнате стояли пьедесталы с лирами умерших Пророков. Некоторые были с вырезанными куплетами под их именами.

Джулиен пришла не ради лир сегодня. Она не знала, почему пришла, но ей хотелось посмотреть на резьбу на стенах. Было что-то несчастное в этих лирах, почти все они были золотыми, остались от людей, что извлекали из них музыку.

Хоть это было не так. Пророки оставили после себя песни. В молодости архимастер Мир дал Академии отличные работы. Теперь его лира стояла на пьедестале. Добавленная недавно. Еще даже не успели вырезать его имя.

У пьедестала архимастера Мира, что был ближе всего к входу, были знакомые силуэты на стене. Рыцарь, женщина, танцор. Она смотрела в свете Серебряной ветви на изображения, и они казались почти живыми.

Она уловила движение краем глаза.

Джулиен прыгнула за пьедестал и присела в его тени.

— Не нужно прятаться, — сказал голос. — Можешь выходить, — не Марик Антрелл, а девушка. Джулиен встала, раз ее уже заметили. Рядом с Серебряной ветвью стояла в ее сиянии Сендара Диар.

Джулиен сглотнула.

— Ты расскажешь отцу?

Девушка заинтересовалась.

— Зачем?

Они говорили слишком громко, и Джулиен приблизилась. Их действия были слишком опасными. Для Джулиен, по крайней мере. Дочь архимастера не боялась правил Академии.

Она не могла придумать хороший ответ. Она не могла сказать, что не знает ее. Она беспомощно пожала плечами и сказала:

— А зачем люди совершают поступки? — между ними осталась пара футов, холодно светила Ветвь.

— Ты мне не доверяешь, — сказала Сендара Диар. Она не была против, ее интерес все еще был высоким. Джулиен увидела ямочки на ее щеках вблизи, у нее были серьги с камнями, похожими на капли засохшей крови. Гранаты. Ее глаза были глубоко посаженными и голубыми, как у ее отца.

Джулиен шагнула ближе. Она боялась, ведь ее поймали, но и ощущала что-то еще. Она позже поймет, что это была тоска. Она заставила себя посмотреть в глаза Сендаре Диар. Не понимая причину своего поведения, Джулиен сказала:

— Сердца мужчин темные, их тайны не сосчитать.

Глаза другой девушки сверкнули, как от удивления. Она сказала:

— Но я поверну уставшую голову, куда ведет сердце, и сделаю шаг.

Мелодия повисла между ними.

— Тебе нравится Лакарн, — сказала Сендара Диар через миг.

— Да, — сказала Джулиен, хотя «нравится» было неправильным словом. Поэт веками назад писал об изоляции. Жизнь блуждающего поэта подходила Кейлу Лакарну, но приносила ему горе. И это отразилось в его искусстве.

— Мне он тоже нравится, — сказала спокойно Сендара. — Хотя он не идеален. Эмоции сырые.

— Ты все знаешь, — прозвучало сухо. — Ведь твой отец — Пророк.

— Не все, — Сендара пожала плечами. Она огляделась и сказала. — Я не ожидала, что встречу кого-нибудь. Я хотела увидеть Ветви. Хотела… побыть с ней наедине. Хоть это звучит глупо.

— Нет, — сказала Джулиен. Теперь она была удивлена. — Нет. Порой я тут одна и, кажется, слышу музыку.

— Поэтому ты пришла сегодня?

Джулиен молчала. Она не знала, как ответить. И она не доверяла этой девушке.

Сендара сказала:

— Покажешь мне завтра замок? Я никого тут не знаю.

«Ты не знаешь меня», — хотела сказать Джулиен, но вежливость оказалась сильнее.

— Да, — сказала она. — Если хочешь этого… от меня. Твой отец знает куда больше.

— Да, но он будет завтра занят, готовясь к становлению архимастером, — сказала Сендара Диар. Она скованно улыбнулась, ее взгляд был воплощением радости. Она протянула руку. — Пойдем вместе. Как тебя зовут?

Джулиен Имара без слов взяла девушку за руку. Она была прохладной. Она плохо помнила, что говорила, помнила лишь ощущения. Начало, словно весной.

Она удивилась, когда они дошли до арки, и она оглянулась на силуэты на стене. В руках танцора уже были не факелы.

В одной руке вместо факела был длинный изогнутый меч.

— Найди это для меня.

Архимастер Хендин посмотрел на Валанира Окуна из кресла у камина, его лицо было румяным от сияния. Он грел руки. Они были в комнате Валанира, простой комнате со свитками и книгами, лира блестела в свете огня. Было за полночь. Снаружи моросил дождь.

— Это скрыто, — сказал Хендин.

— Знаю. Потому и прошу тебя.

— Ты веришь… что его убили?

Валанир покачал головой.

— Тебе безопаснее знать меньше, — сказал он. — Просто найди, что я попросил.

Архимастер Хендин уставился на него.

— Я не знал, что ты так умеешь говорить.

Валанир молчал. Дождь снаружи тихо стучал по дереву.

— Времена бывают разные, — сказал он и коснулся плеча Хендина. Его друга потрепали годы. Его кольцо было с лазуритом. Верное сердце, дающее жизнь, как вода. Кай Хендин все отдал этому месту. Академия дарила знания и силу, но куда больше она… забирала.

Хендин посмотрел на огонь.

— Это место было моим домом… из-за Серавана Мира, — сказал он. — Знаю, он был строг с тобой. Со мной он был другим. Я бы не стал архимастером без его доброты. Я не считал себя достойным, — он склонил голову. — Теперь он умер, и у меня нет места. Я должен был понимать, что такое грядет. Стелл Кервин колол всякий раз при разговоре. Гордился собой, связью с Мартеном Лианом и Элиссаном Диаром. Он думал, это придавало ему важности. Мы ведь сами не пускали его к делам, Валанир. Так и было.

— Мы не пускали, потому что он мешал, — сказал Валанир. — Ты точно помнишь. Он рассказал, когда мы с Ником ушли в ту ночь. Мир выпорол нас колючими розгами, — он скривился, вспомнив это. Высший мастер, архимастер Сарн в то время, был мягким мужчиной, прощал мальчикам шалости. Но не Сераван Мир, мрачный архимастер, любивший дисциплину.

— Стелл так делал, потому что мог влиять на тех, кто был выше него. На вас двоих, — сказал Хендин. — Но… ты прав. Ты не виноват в том, каким он стал. Или лучше сказать, в кого он превратился. Но мысли, на которые ты натолкнул меня, Валанир… ужасают меня.

— Я могу ошибаться, — Валанир знал, что это неубедительно.

— Вы с Ником, — сказал Хендин. Он отвернулся от огня и посмотрел на Валанира. Его глаза сияли. — Я понимаю мотив Стелла, в какой-то степени. Вы оба. Он завидовал. Ты всегда был добр ко мне… Ник — нет, но ты был добр. Но я знал, что нашу дружбу не сравнить. Но ты был добр.

Валанир тряхнул головой.

— Нет, — сказал он. — Признаю… я недооценил тебя, Кай. Я был мальчишкой… Я ценил не то, что следовало. Но ты знаешь, с Ником была печь, что обжигает. Меня часто обжигало, или я становился таким, каким мне быть не нравилось. Ты был ближе всего к укрытию. К дому. Иначе я бы потерял себя. Как сделал Никон.

Огонь треснул. В комнате стало теплее, хоть в трещины задувал ветер.

Архимастер Хендин долго молчал, а потом сказал:

— То, о чем ты просишь, можно выполнить… нарушив правила, — он покачал головой и почти улыбнулся. — Это почти как в старые времена.

ГЛАВА 8

Крики начались в ночи. Дорн попался в тиски кошмара. Огонь смыкался, он ощущал дым. Сначала он подумал, что крики его. Но они звучали в Академии: пронзительный крик боли без конца.

Он моргнул, проснувшись. В комнате было темно. Этерелл уже был одетым и у двери. Крик доносился с этажей ниже.

— Где…?

Его друг обернулся.

— Я проверю, что там. Вдруг нужна помощь.

— Стой, — Дорн свесил ноги с кровати. — Я иду.

Он ожидал затишья, но крик продолжался. Крик боли бил по его нервам. Они побежали. Звук доносился снизу. Двери открывались в замке, ученики выбегали в коридоры. Когда Дорн и Этерелл добрались до источника крика, они были с другими учениками, многие были в пижамах и напуганы, особенно младшие. Звуки к этому времени изменились, стали кашлем, что было хуже. Они доносились из одной из комнат учеников. Юноши столпились у порога. Их прогнал архимастер Лиан, мрачный страж на пороге. Дорн понял, что это была комната Марика Антрелла и его друга, крупного юноши с жестокой улыбкой, что зажимал руки Дорна в день, когда Марик Антрелл сломал ему палец. Как его звали?

— Гаред Дексан, — сказал Этерелл. — Наверное. На Марика не похоже, — они увидели Марика Антрелла рядом с архимастером Лианом. Он был хмурым. Его кудри спутались, он напоминал заносчивого ребенка лорда. Дорн знал, что он был красивым, блеск придавал роскоши жестокости.

Другие отступили от архимастера, глаза их были круглыми от страха и потрясения. Этерелл шагнул вперед.

— Что случилось? Ему плохо?

Бледные глаза архимастера Лиана были холодными и похожими на рыбьи. Но ему пришлось кричать, чтобы его было слышно за воплями Гареда. Ему было не по себе.

— Это не твое дело, Этерелл Лир. И не твое, Дорн Аррин. Уходите в комнаты, и остальных это касается. Подайте им пример.

Схватив Марика за руку и втащив его в комнату, архимастер закрыл дверь. Но Дорн увидел кровать, где Гаред Дексан извивался, отбросив одеяла. Его лицо было багровым, а вокруг рта — белым. Вены выступили на его шее и лбу ужасно четко, словно могли порваться. Но хуже всего были его глаза, они закатились так, что видно было только белки. Возможно, он умирал.

Но это было не самым странным. У его кровати, подняв руки, стоял новый архимастер: Элиссан Диар.

— Это чары, да? — сказал Дорн в их комнате, дверь закрылась за ними. Крики прекратились, но судьба Гареда была неизвестной. — Все знают, что Диар добрался до своего «избранного».

Этерелл улыбнулся.

— Завидуешь?

Дорн покачал головой, он не мог выразить потрясение от этих слов. Он разулся и упал на кровать в одежде. Может, удастся поспать. Если он мог спать. Он был на взводе, теперь из-за безразличия Этерелла к чарам и опасности от них. Никто не мог этого отрицать после этой ночи. Когда Элиссан Диар выбрал учеников — тех, кому он поведает тайны чар — Дорн был рад, что не оказался в их числе. Но ему было страшно, ведь на встречах ночью могло происходить что угодно. Слухи разносились, как листья с ветром: огни ночью в лесу, странные звуки из запертой комнаты в Башне Ветров. Истории начались задолго до прибытия Элиссана Диара — Марик Антрелл и его товарищи якобы в тайне изучали чары — но теперь архимастер занимался этим, и все изменилось. Академия словно разделилась на два мира — в одном учились Дорн и Этерелл, а в тайном некоторые другие.

От чар добра не будет, Дорн был убежден в этом. И было что-то в новом архимастере, что вызывало недоверие с первого дня, когда Элиссан Диар встал, сияя, под окном в столовой. Его белые зубы напоминали хищника.

Отвернувшись к стене, Дорн кое-что придумал. Развернулся. Этерелл лежал на спине в одежде, смотрел лениво на потолок, размышляя о чем-то. Дорн умел узнавать, когда Этерелл Лир думал о чем-то, а когда лежал без мыслей. Но он не мог объяснить, как понимал это.

Ночь стала снова тихой. Было слышно только ветер и воду. Дорн приподнялся на локте.

— Ты хочешь к ним, да?

Этерелл смотрел на потолок, пустой и в трещинах от времени.

— Это ведь приключение.

— Приключение? — Дорн хмурился. — Это опасная магия. Ты видел, что было с Дексаном, — его друг не дрогнул, не изменил выражения лица. Дорн почти боялся продолжать, его голос мог выдать многое. Друг мог посчитать его трусом, каким он и был, раз боялся говорить. Он с трудом продолжил. — Ты… никогда не хотел силу. Не как другие, — типа Марика Антрелла. Но он задумался, сказав это. Для Этерелла искусство поэтов было игрой, чтобы скоротать время, пока он не вырастет для наследия. Музыка не влекла его, как Дорна, и он не понимал, почему Дорн презирал чары, что, как он думал, все исказили.

Словно подтверждая страхи Дорна, Этерелл не смотрел на него. Его тон был холодным.

— Честно говоря, — твердо отчеканил он, — я мало чего хочу. Я не… желаю, Дорн Аррин.

Он отвернулся к стене и уснул. Дорн не спал, не понимая, как перевернулось все, что было важным для него.

Осенью он получит кольцо. Уйдет из Академии, оставив ее с новым управлением, слухами и безумными учениками. Только дорога и он, а все дорогое ему будет в тумане на острове и в его памяти.

Академия становилась странной, она знала, и это она заметила еще до того, как Гаред Дексан разбудил замок криками. Он пропал в следующий день, говорили, архимастер отправил его на континент, домой. Это уже потрясало, но не было одним случаем: она с сожалением попрощалась с Мири и Цириллой, они ушли. Джулиен Имара не могла толком думать об этих событиях, которые должны были тревожить ее. Но даже отбытие девушек слабо беспокоило ее. Она была слишком счастлива.

— Лучше бы тебе повторить за нами, — заявила Цирилла в день своего отбытия. Они были в ее комнате, Джулиен сидела на кровати и смотрела, как девушка собирала вещи в сундук. Кровать Мири уже была пустой. — Серьезно. Это не место для тебя. Ты вряд ли станешь поэтом, если тебя никто не обучит. Лучше научиться полезным умениям, получить так место.

Место. Джулиен не могла думать об этом. Но порой эта мысль была невыносимой. Но она не могла так сказать Цирилле. Она выдавила смешок.

— Я не очень полезна, — сказала она. — И я желаю тебе удачи.

Девушка пожала плечами. Она казалась старше в плаще с меховым подбоем, волосы были убраны под капюшон. Она была изящной, словно уже вернулась в тот мир. Она будет с семьей, выполнять дела, посещать балы и другие дома в Тамриллине. Они будут искать ей жениха, а потом у нее будет брак и дети. Она уже была похожа на женщину в этот миг. Ее взгляд вдруг пронзил Джулиен, и той стало не по себе.

— Сендара Диар до добра не доведет, — сказала Цирилла. — Не знаю, почему я так думаю. Но мне так кажется.

Джулиен отвела взгляд. Девушкам не нравилась быстрая дружба между Джулиен и Сендарой. Связь между ними появилась сразу, в ту ночь в Зале лир. Даже теперь Джулиен казалось, что она выполняет долг, провожая Цириллу, ведь ей не хотелось быть здесь. Но с тем же чувством долга — какой был у всех Имара — Джулиен стояла на берегу озера, пока лодка Цириллы Пиллен не стала точкой на горизонте. Она с уколом вины ощутила облегчение, повернулась к замку. Солнце начало подниматься, пробиваясь среди деревьев.

Она успела на завтрак, но с трудом. В столовой она, как обычно, была переполнена ощущениями, видя комнату шумных парней. Они не замечали ее, как обычно, и это даже радовало. Она ушла к концу стола, где ей махала Сендара Диар. Огонь загорелся в Джулиен. Она парила остаток пути, словно на облаке. Корзинки хлеба и кувшины компота были сегодня на столе. А еще яблоки, может, потому что между островом и континентом. Но Джулиен опоздала, хлеба уже не было.

— Я тебе приберегла кусочек, — сказала Сендара, передавая булочку в салфетке. Ее волосы были заплетены на голове в корону из кос, открывая ее тонкую шею. — Мальчишки уничтожают все, что видят.

Джулиен впилась в булочку, что была лучше, чем обычно в Академии. А на ней еще был и слой варенья из ягод, и было еще вкуснее.

— Я проводила Цириллу.

Сендара пожала плечами.

— Остаются истинные, — сказала она. — Так говорит отец.

Истинные.

— Как его избранные?

Сендара улыбнулась.

— Как мы с тобой.

Джулиен опустила взгляд, смутившись. Радость подступала к горлу, не умещалась в ней.

С ночи в Зале лир они почти не разлучались. На уроках у Джулиен была напарница, которая знала почти все ответы, говорила, привлекая внимание к девушкам в конце комнаты. Джулиен уже не было тяжело догонять учеников, что были на год впереди нее. Сендара показала ей, как лучше двигать пальцами, чтобы играть было проще, и чтобы ладони потом реже сводило судорогой. И Джулиен Имара нашла ту, что разделяла ее любовь к песням, говорила с ней и понимала ее. Джулиен понимала, что ее взгляды не были сформированы полностью. Она слушала больше, чем говорила. Она не всегда хотела делиться своим мнением, как страстью к песням Лакарна, но она знала, что ей нужно больше учиться. Сендара Диар не только дружила, но и была окном в мир.

Окном, а то и дверью. Порой один из избранных Элиссана Диара приходил к Сендаре с призывом от архимастера. Что бы Сендара ни делала, о чем бы они ни говорили, она тут же убегала в башню к архимастеру Диару. Она помогала ему с работой, как она объяснила Джулиен. Он никому не мог доверить те дела.

Сендара была уверенной на уроках. Это было ее правом по рождению — говорить и быть услышанной. Джулиен привыкла быть сзади, тихо слушать. Сендара все изменила.

На уроке истории у архимастера Лиана, вскоре после прибытия Сендары, он рассказывал о королевстве Рамадус. Джулиен почти ничего не знала об этой империи. Но теперь придворный поэт была по делу в Кахиши, и архимастера решили, что нужно знать больше о востоке. Он стоял у их столов, задрав нос, словно говорил с воздухом.

— Когда-то, — сказал он, — в Кахиши не было магии. Там были люди, что поклонялись Троим, как мы, ими правил совет лордов в великом городе Алмирия. Но потом прибыли те, кто верил в бога Алфина, и завоевали страну. Земля разделилась на провинции, что постоянно воевали.

Он хотел продолжить, но Сендара заговорила. Джулиен ощутила, а не увидела шок, что ученица говорила без разрешения. Еще и девушка. Она сказала:

— Дом Эвраяд хотел забрать трон Рамадуса. Они не справились, король убил семью. Кроме младшего. Юсуф сбежал. Он пришел в Кахиши и воссоединил провинции.

Лиан кашлянул, пытаясь завладеть властью на уроке.

— Вы знаете о Рамадусе, — сказал он. Другого ученика он мог бы выпороть — Лиан для этого хранил березовый прут.

Но это была дочь архимастера.

— Я была там, — Сендара улыбнулась. — Из всех дворов, что я видела, в Сендаре — самый роскошный. Магия во всем. В садах серебряные и золотые деревья, где поют птицы из драгоценных камней.

Парни сидели неподвижно, не оборачиваясь.

Похожее произошло на уроке о поэтах Эпохи похвалы — периоде, когда поэты Эйвара писали, чтобы добиться расположения, длинные оды монархии. В это время искусство могло процветать, ведь короли платили поэтам, но лесть заполняла те произведения. Чары давно пропали тогда, и сила Академии иссякала.

Архимастер Хендин вел урок. Весь тот год он рассказывал об эпохах поэтов. Он вел себя скромно. Он ходил с усилием, горбясь, после смерти архимастера Мира. Он расхаживал, пока говорил:

— Есть вопросы о песнях Эпохи похвалы, — сказал он. — Были ли они вершиной искусства, если льстили королям?

Вдруг заговорила Сендара:

— Отец говорит, что нет, — сказала она. — Он верит, что поэт, склонивший колено, — не человек. Только истинный человек может создавать изо всех сил.

Это был вызов всей комнате.

Чувства Джулиен в таких случаях были сложными. Она гордилась, что эта умная девушка была ее подругой. Но она ощущала и другое. Сендара потом рассказала о своем визите в Рамадус, где восхищенный принц заказал ее портрет. Картина теперь висела в позолоченной галерее двора Рамадуса. Или даже в покоях принца.

Джулиен вспоминала тогда, что было важнее слушать, а не поддаваться чувствам, что помешали Мири и Цирилле. Слушать и учиться. Сендара легко делилась с Джулиен историями о путешествиях и учебе. Джулиен знала, что ей повезло получить доступ к таким знаниям. Быть избранной этой девушкой.

Опорой мира Сендары был ее отец. Казалось, в дружбе с Сендарой Диар важно было понимать, что Элиссан Диар превыше всего. Он был самым красивым, его голос был самым богатым, и он все знал. Было несложно запомнить это — и у Джулиен не было повода сомневаться. Она редко видела архимастера Диара в деле, он учил старших учеников. Она думала, что Этерелл Лир был красивее архимастера, но скорее умерла бы, чем признала это.

Она могла принять, что Элиссан Диар, побывавший в мире, знающий много чар, по словам Сендары, был выше других Пророков. Сендара настаивала, что Академии он был нужен, а не иначе. В это можно было поверить, Джулиен вспомнила подслушанный разговор между архимастером Кервином и Пиетом Абардой, казалось, та ночь была очень давно. Если Сендара была права, влияние Элиссана Диара станет решающим. Хотя Джулиен не совсем это понимала. Мир архимастеров и их политики был сложным для нее.

Она были удивлена, что архимастер Диар, хоть и умелый, не смог помешать произошедшему с Гаредом Дексаном.

В тот день, все еще думая об отбытии Цириллы, Джулиен подняла тему впервые. Они говорили в лесу, как делали часто, когда погода была хорошей. Прошлой ночью шел дождь, пахло гниющими листьями. День был жарким даже под покровом листьев. Сендара срывала полевые цветы, на ее губах была улыбка, которую Джулиен увидела впервые. Ее разум был не здесь. Они с отцом были почетными гостями при дворах мира, видели горы и моря на юге и востоке. Ее жизнь не была заключена в комнату с треснувшим зеркалом и оливковые рощи, как и не была в рамках этого маленького дождливого острова.

Когда Джулиен упомянула Гареда Дексана, Сендара пришла в себя. Она сказала почти ехидно:

— Он был слабым, — склоняясь к подснежнику. От этого ее юбки затрепетали. — И грубым. Отец избавился от него.

— Так почему он был избран? — удивилась ответу Джулиен. Может, потому что Сендара была нежной и изящной, а говорила как пострадавшая. Джулиен не сомневалась, что Гаред Дексан мог творить гадости, и она была рада, что он ушел.

Встав с подснежником в руке, Сендара пожала плечами.

— Отец не действует без причины. Может, Дексан должен был стать… временно полезным.

Это звучало по-взрослому. Временно полезный. Словно Элиссан Диар был с ними, улыбался среди полевых цветов.

— Знаешь, куда их избирают? — сказала Джулиен. В свете солнца это казалось просто любопытством.

Сендара перебирала цветы, изящно шагая при этом через корни и камни. Ее платье было с кружевами, дорогое, но она не переживала, что испачкает его.

— Это секрет.

— Но ты знаешь? — почему-то это казалось важным.

Сендара уже выглядела раздраженной.

— Нет. Это секрет. Но, — она тряхнула головой, — однажды я узнаю.

На обратном пути в замок Сендара вдруг подняла голову.

— Вот! Готово, — в ее руках была цепочка из сплетенных цветов, белых, желтых и розовых. — Замри на миг.

Джулиен послушалась. Сендара связала цепочку в венок и надела на голову Джулиен.

— Вот так, — сказала Сендара. В свете солнца ее волосы в косах сверкали искрами огня. Ее взгляд был бесстрастным, она разглядывала свою работу, как товар на прилавке. — У тебя красивые глаза, — сказала она. — От венка они стали ярче, — она потянулась к волосам Джулиен и развязала ленту, растрепала кудри, пока они не рассыпались по плечам Джулиен. Сендара отошла и удовлетворенно кивнула. — Идеально.

Джулиен не знала, куда смотреть. Сендара улыбалась и будто не видела.

— У меня хватит цветов на еще один, — сказала она. — Будем носить их дома. Почему нет? Мы однажды будем Пророками. Пророчицами. Нас можно короновать, — было сложно понять, серьезна ли она. Она легко миновала корни и камни, ее пальцы уже плели следующий венок.

— Пророчицы, — сказала Джулиен, пробуя слово. Ей было удивительно легко. — Никто так не говорит.

— Заговорят, — сказала Сендара Диар. — Идем. Когда мы вернемся, все будут смотреть, но они не посмеют сказать ни слова. Вот увидишь.

Так она почти признала свое положение среди учеников. Они не посмеют. Сендара подняла руки и опустила корону из цветов на косы. Она хитро взглянула на Джулиен. Она напоминала Джулиен лесную нимфу. Может, это и очаровало принца Рамадуса.

— Есть идея, — сказала Сендара. — Мы споем вместе. На Манайя.

Джулиен не успела уточнить, они добрались до замка. Они едва пересекли порог, и ученик столкнулся с ними. Джулиен узнала одного из младших, третий год, почти их возраста. Но он еще был сыном лорда и… одним из избранных.

— Леди Диар, я вас искал, — он задыхался. — Ваш отец зовет вас.

— У нас урок, — напомнила Джулиен, Сендара отмахнулась.

— Это важнее. Я оставила в классе лиру. Присмотришь за ней?

Джулиен кивнула. А потом поняла, что от нее ждали ответа.

— Конечно.

Сендара убежала. Мальчик, что принес сообщение, плелся за ней, как брошенный пес. Джулиен увидела на миг его глазами, представила на миг, как красный пояс Сендары привлекает его внимание к тонкой талии над широкими бедрами. Джулиен осталась одна в фойе.

На пути в класс она миновала группу старших учеников в коридоре. Она спешила, считая себя невидимой, но увидела краем глаза, как один парень ткнул локтем другого. Они хихикали.

Джулиен побледнела, вспомнив о венке. Она сорвала его. От этого они засмеялись сильнее. За ней сказал знакомый голос:

— Смеетесь над ребенком? Пытайтесь быть мужчинами, — голос был едким. Она увидела высокого Дорна Аррина, он хмурился, возвышаясь над другими учениками.

«Я не ребенок». Она почти плакала. Но он хотя бы помог. Она поспешила в класс, опустив голову, ни на кого не глядя. День вдруг стал хмурым. Это была ее вина. Она хотела, что все приведет к разочарованию. Так ей говорила Элисса.

Она скучала по сестре, ее прямолинейной любви и карим, как у самой Джулиен, глазам.

Она первой пришла в класс. Лира Сендары Диар была под их партой с ее лирой. Инструмент Джулиен был оловом. У Сендары это была ива и золото — работа известного мастера Тамриллина. Этот мастер делал лиры некоторым великим Пророком, включая Валанира Окуна и, конечно, отца Сендары.

Джулиен взяла свою лиру и опустила на парту. Рядом она положила венок. Лепестки уже засыхали, темнея на краях.

Зависть — змея.

Джулиен отчаялась, разочаровалась в себе. Она потеряет все, если будет дальше так думать. С ней произошло важное событие — Сендара Диар открыла окно в ее жизни, впустив свет, идеи, обучение. Может, впервые.

Она это не упустит.

Джулиен посмотрела на лиру Сендары и заметила кое-что странное. Меж струн была сложенная записка. Могла попасть сюда случайно. Джулиен коснулась пергамента, он упал на пол. И раскрылся.

«Солнце всего мира в твоих волосах. Свет луны в твоих глазах».

У него был ответ на два вопроса — один жизни, другой смерти. Смерть была возможной. Он не знал, но на его плечах была ответственность. Двойная.

Валанир Окун, казалось, понял, как умер высший мастер.

О таком он думал ночью после кошмара с Дексаном, когда Хендин принес ответ. Он сжал губы и с напряженными плечами рассказывал историю раньше, чем за ними закрылась дверь Валанира. А потом он подтвердил подозрения Валанира — Хендин сказал, глядя в окно:

— Не знаю, стоит ли спрашивать, что ты будешь с этим делать. Что это значит для тебя.

Валанир Окун был мягок с другом. Он все чаще вспоминал их жизнь учеников. Теперь их жизни близились к концу, и он оглядывался на начало. Хендин был простым даже тогда, был верным и добрым. Эти качества выдержали годы… и Валанир ценил их. Доверие было редким, было просто отмахнуться.

— Похоже, ты догадался.

Хендин покачал головой.

— Я не знаю, — но он звучал испуганно.

— Кай, ты думал… — начал Валанир. Он задумался на миг. Было важно учесть гордость мужчины. — Ты думал, что весна расцветет на землях твоей юности в это время года? У тебя еще ведь остался брат? Он не примет тебя… на время?

Хендин застыл и холодно сказал:

— Я не убегу, — другим голосом, разворачиваясь, архимастер Хендин сказал. — Надеюсь, информация поможет тебе, какой бы ни была твоя цель. Я пойду горевать по другу, это двенадцатый день без него.

С печалью и долей тревоги Валанир закрыл дверь за другом. Он знал, что Хендин уйдет в церковь исполнять ритуалы скорби по высшему мастеру. Один. Лучше всех тут.

Он просил Хендина поискать в архивах, что были заперты, куда мог пройти только архимастер. Он просил найти свитки с Пророками, особенно получившими метку недавно. Валанир Окун был в этом списке, ведь сделал Лин Амаристот Пророком. Он тогда исполнил ритуал.

Он много просил от Хендина, это было опасно, ему пришлось искать поздними ночами, чтобы никто не заметил. Свитки были разбросаны, что усложняло задачу. Когда Хендин нашел свиток с Пророками, созданными архимастером Миром, список оказался длинным. Но он знал, что искать, и пришел к Валаниру с нужным именем: Элиссаном Диаром.

Валаниру нужно было идти, хоть было поздно и опасно. Он покинул комнату со свечой в руке, озираясь. Вверх по одному пролету лестницы, по другому. Замок был тихим, не слышался шепот встречи избранных, поэты не писали ночью в Башне Ветров. Словно случай с Гаредом Дексаном все потушил, хоть и на время.

Черная метка Пророка.

Лин Амаристот говорила, что они связаны, в его последний визит в Тамриллин. Связь между Пророком и создателем была неисследованной, многое было утеряно.

Связь архимастера Мира с конкретным Пророком стоила ему жизни.

Элиссан стал Пророком по традиции, когда ему было за тридцать пять. Были проверки, поэт должен был представить выдающуюся работу. Архимастера решали, быть ли ему Пророком. Понятно, что архимастер Мир, что был высшим мастером во время создания Элиссана, исполнял ритуал.

Валанир Окун думал об избранных Элиссана, о мальчике со сломанным разумом, которого отправили прочь. Источник Валанира не смог узнать больше, чем знали остальные — Элиссан Диар хорошо оберегал секреты, даже когда творил их открыто. Встречи, напряжение прошлого года были частями узора. Элиссан задумал все издалека. Использовал людей типа Мартена Лиана и Марика Антрелла, чтобы добиться своего… и мог использовать их до сих пор. Особенно теперь, когда Мартин Лиан был высшим мастером, а Элиссан пробрался в Академию. И играл с избранными.

Об этом Валанир Окун узнал ночью. Но не только. Связь между Пророком и творцом работала в обе стороны. Если ею можно было убить… что еще она могла?

«Я отплачу за тебя», — он видел перед глазами темные глаза бледным утром. Смерть и жизнь. Если это возможно.

На вершине лестницы Валанир отпер дверь на крышу башни. Он запер ее за собой ради безопасности. Сорняки промокли, и его одежду пропитала вода, пока он шел по тропам. Свеча трепетала от его движений и ветра.

Он вспомнил кое-что еще: осенний день, когда он получил приглашение от Академии вернуться и быть Пророком. Он гостил в замке на юге, радовался урожаю винограда. Он проснулся и увидел записку на сундуке у кровати. Никто не знал, как приходили приглашения. Время было необычным. Валаниру еще не было тридцати. Он был юным для Пророка. Но он сразу согласился. Он не знал унижений в то время, Валанир скривился, вспоминая это. Он прибыл на остров, гордясь собой, и узнал, что и Никона Геррарда пригласили в то время. Архимастер Сарн решил, что пора им стать Пророками, хоть они и были юными.

Решение было удивительным. Валанир часто думал об этом и удивлялся. Наверное, до острова дошли слухи или сигналы, что Ник связался с темной магией. Может, так Ника хотели вернуть к истокам. Пока он не пропал. В другое время Академия наказала бы его своими силами. Даже казнила бы. Но Академия тогда была слаба, и они могли лишь предложить присоединиться. И они позвали Валанира, ведь их считали равными.

Валанир и Ник увидели друг друга тогда впервые за годы, той осенью, когда их позвали на остров. Они были в своих комнатах, мало говорили. Они были открытыми соперниками, если не врагами.

Когда Элиссан Диар узнал об этом, он был в ярости. Его гордость была задета. Валанир Окун и Никон Геррард стали Пророками раньше тридцати лет, а он — нет. Он посылал письма на остров, выражая недовольство.

Архимастер Мир положил этому конец. Он даже ответил письмом, заявив, что если мастер Диар хотел стать Пророком, ему стоило больше времени проводить в Эйваре, где делают Пророков, работая с поэтами. Блуждания Диара по землям не впечатляли Мира, ведь тот больше соблазнял иностранных принцесс, чем писал песни. На этом спор унялся. Элиссан получил приглашение годы спустя. Но Валанир подозревал, что тот ничего не забыл. Что он затаился. Элиссан Диар затаил обиду на архимастера Мира и растил ее, выжидая момента.

В ту ночь на крыше было ветрено. Небо было в тучах. Валанир подумал о Лин Амаристот в Башне стекла, о ночном небе и звездах. Он представил ее тут, она любила устраиваться на чем-то, ведь была маленькой. Она была бы в старом плаще Леандра Кейена, и она рассказывала бы ему о своих открытиях в Кахиши. Об их магии, об их традициях. Ему бы хотелось послушать.

Валанир мог представить и другое, хоть было поздно, и он многое узнал ночью, и он покачал головой. Он пошел сквозь сорняки к сгустку тьмы, где в центре сада лежала поваленная статуя. Она была выше, чем он понял.

Это он сразу заметил.

Луна выглянула из-за туч. Она убывала, но он видел, что статуя не лежала на боку. Она стояла. Он подумал о ключе. Кто-то был здесь? Он поднял свечу к груди статуи и увидел больше. С помощью луны и огня Валанир увидел детали в камне: плащ на широких плечах с брошью с драгоценным камнем, меч на боку, ножны были украшены листьями и львами. Лицо уже не было куском камня, там был гордый принц.

Ночь была тихой. Луна ушла за тучи, а он шел среди сорняков, сжимая нож. Он разглядывал тропы сада. Вскоре он убедился, что на крыше никого нет. Но Валанир Окун подумал, что тут была музыка, как и всюду в Академии, даже если ее не слышало ухо. Барьеры были открыты, и они не закроются снова.

ГЛАВА 9

Комната Элиссана Диара была яркой, когда они пришли к нему, словно приветствовала. Окна тут были больше, чем в других комнатах, туда проникал свежий ветер. Сендара прошла к отцу, тот встал из-за стола, улыбаясь ей, а его мускулистое тело, как у горного льва, было неуместным в этой комнате. Ему словно тут было тесно.

Отец и дочь стояли вместе, они посмотрели на Джулиен Имару с удивительной синхронностью. Они все больше напоминали хищников. Он был изумлен, словно смотрел на зверька.

— Кто твоя подруга?

— Это Джулиен Имара, — сказала Сендара с улыбкой, глядя, как он, словно шутя.

— Вижу, ей нравится стоять на пороге, — сказал Элиссан Диар, и его дочь вздохнула, словно он выделил самую раздражающую черту. — Входите, госпожа Имара, — продолжил он. — Закройте дверь.

Джулиен вошла, но не пошла дальше. Она видела со своего места высокий книжный шкаф с окнами по бокам, в нем были книги, свитки и диковинки. Некоторые тома были в кожаном переплете. Наверху была тонкая фигурка головой женщины с длинными волосами из белого нефрита или слоновьей кости, рядом была бутылка из янтаря с пробкой и золотой перочинный нож.

На стене напротив стола висел гобелен, и Джулиен таких еще не видела: она привыкла видеть сцены охоты, сцены из мифов или богов. Тут был узор красок и силуэтов, неживых, но они словно корчились, не давали понять их. Искусство дальних земель оказалось тут, на краю мира.

Она не знала, видели ли Сендара и Элиссан Диар в гобелене что-то другое. Может, они понимали эти конвульсии красок. Они ведь много видели и знали. Ей стало интересно, каково было видеть в этом хаосе красоту.

Порой было сложно поверить, что они с Сендарой так отличались, что та была далеко впереди, как на вершине горы. Но в таких случаях и на уроках это было очевидно. В другие времена дружба все уравновешивала. Как прошлой ночью, когда они убежали в лес, подавляя смех, избежав мастеров, что патрулировали ночью коридоры. А если бы их поймали?

— Они ничего не сделают, — сказала уверенно Сендара. Луна скрылась, и они знали путь. Они добрались до холма, где не было деревьев, и где мох был мягким, как перышко. Они сидели и ели там пирожки, украденные с кухни, пили вино из бузины, неизвестно где взятое. Сендара говорила лишь, что это прерогатива архимастера.

Вино согревало Джулиен в прохладе ночи. Она была такой взволнованной, что с трудом удерживала себя в руках. Но старалась. Было важно скрывать чувства.

Эмоции были сырыми, как сказала Сендара о куплетах Лакарна.

Они поели и напились, девушки легли спинами на мох бок о бок. Тучи закрывали луну.

— Та, — Джулиен указала, — похожа на леди, — она видела изящный профиль, звезды были украшением в волосах, которые растрепал ветер.

Сендара согласилась.

— Богиня, — сказала она. — Не Киара или Эстарра. Одна из древних богинь. Визия.

— Визия, — повторила Джулиен, имя было странным, но приятным.

Они вернулись в замок. Они шли тихо, но и в коридорах было тихо. Джулиен довела Сендару до ее комнаты и впервые смогла увидеть ее. Она была на другом этаже, в крыле архимастеров. Архимастер Диар хотел роскоши для дочери в новом доме. Комната была в кружевах и бархате, кружева были даже на кровати. Все было белым. Ее золотая лира стояла на окне. На полке было немного книг в кожаных обложках с золотом — сокровища. Рядом с ними стояла резная деревянная шкатулка, наверное, для украшений. Там были и другие вещи: танцовщица из белого камня, юбки замерли, взметнувшись. Кинжал с камнем в рукояти. И Джулиен увидела не все, ведь пялиться было невежливо.

— Останься, — сказала Сендара, когда Джулиен развернулась. — Так мы сможем говорить, пока не уснем.

Джулиен разделась и забралась в кровать. Она была широкой, подходила для двоих. Сендара была в кружевной ночной рубашке и одолжила Джулиен простое платье, что подошло, хоть и было длинным и тесным в талии. Они лежали и долго болтали. Сендара первой уснула, ее губы расслабились во сне. Джулиен поняла, впервые ощутила, что могла думать о чувствах, была наедине с мыслями, но скорее она поддалась сну. Та ночь казалась нереальной. Или она боялась, что ночь окажется сном. Она посмотрела на облака за окном Сендары и уснула.

Утро было другим: Сендара расчесывала волосы, попросила Джулиен одеться и идти к себе, пока их не раскрыли. Джулиен старалась не расстраиваться, вспоминая тайны, которыми они делились в темноте. И, конечно, позже в тот день она смогла побывать в комнатах архимастера Диара, ее впервые пригласили. Многое случалось впервые, и ей казалось, что все происходило сразу.

Теперь архимастер и его дочь стояли вместе, Джулиен не знала, забыли ли они, что она была там. Он обратился к Сендаре, словно они были одни:

— Я хотел, чтобы ты посмотрела этот отрывок, — сказал он. Хоть он говорил тихо, Джулиен слышала напряжение. — Он доказывает, что идею обсуждали раньше, чем мы думали. Смотри, — он указал на свиток на столе. Пергамент обтрепался по краям, он удерживал его на месте пальцем. Его кольцо было с голубым камнем с белой вспышкой в центре. Звездный сапфир. Она не помнила его значения, но он был редким.

Сендара склонилась и читала, волосы упали вперед. Она посмотрела на отца с восторгом.

— Это оригинал?

— Конечно, нет, — рассмеялся он. — Посмотри на состояние — ему всего пару лет. Это копия, но редкая.

Сендара отбросила волосы в сторону и посмотрела на него.

— Правление Пророков, — сказала она. — Такое возможно?

Он был серьезен, но это казалось маской, скрывающей радость. Он переплел пальцы с ее. Окно словно обрамляло их, озаряя солнцем.

Они сияли. Джулиен подумала о записке, что была в бумагах Сендары сегодня. Девушки отвернулись от парты и болтали, а когда повернулись, записка была там. Сендара выдала потрясение лишь тем, что быстро убрала волосы и развернула пергамент. Она показала его Джулиен. «За дар твоего света я жизнь бы отдал».

Рифма была неуклюжей, и это звучало не оригинально, как думала Джулиен, но Сендара покраснела, сжала губы в довольной улыбке. Она не была удивлена, хоть и не знала, кто оставил записку. Она воспринимала как должное, что у нее был поклонник.

Это была четвертая записка за эти дни. Они не становились красивее, но отчаяние в них росло. Джулиен понимала, что такие мысли были жестокими. Они с Сендарой ходили вместе по коридорам, скрыто поглядывали по сторонам, но было сложно выделить этого поклонника. Многие ученики не смотрели на Сендару Диар, как на солнце. Они не осмеливались, как говорила Сендара. Только Марик Антрелл, лидер избранных Элиссана Диара, порой бесстрашно встречал ее взгляды, и Сендара в смятении отворачивалась. Он был слишком бледен, кожа натянулась на скулах, и он ужасно исхудал. От этого его взгляд был голодным. Его трепет к ней был пугающим.

Он мог написать те записки. Но они не обсуждали такой вариант. Марик Антрелл был красивым, был сыном лорда и радовал Элиссана Диара. Но девушкам от него было не по себе.

Теперь Элиссан сказал, отпустив руку дочери:

— Так скажи, — его тон стал игривым, — что привело вас сюда?

Сендара выпрямилась, словно хотела прочесть наизусть. Вдохнув, она сказала:

— Я думала о Манайе. Я хотела бы спеть, но мне нужен напарник.

— Манайя. Конечно, — Элиссан Диар взглянул на Джулиен. — Я не думал об этом, но ты права. Тебе стоит спеть, и, конечно, госпожа Имара может присоединиться.

Джулиен заговорила:

— Могу я узнать, — начала она, ощущая на себе взгляды, — что мы будем петь?

Сендара удивилась.

— Ты не знаешь о Манайе? Каждую весну на острове проходит этот фестиваль. Песни там для состязания.

— Состязания, — Джулиен сглотнула. — С другими учениками?

Сендара вскинула брови.

— А с кем еще? Мы должны написать и исполнить песню вместе. Но, отец, — сказала она, — пока у нас не было уроков в Башне ветров. Как нам писать?

— Башня только для старших учеников, — сказал решительно Элиссан Диар. Он взглянул в окно. — Что-то еще? Я хотел продолжить работу со свитком до полудня. Валанир Окун уехал, и мне нужно встретиться с архимастером Лианом и понять, что за задания перепали мне.

— Валанир Окун ушел? — пискнула Джулиен, зажав рот рукой. — Простите. Он в порядке?

Элиссан Диар, казалось, вежливо улыбнулся.

— Думаю, да, — сказал он. — Он оставил нам кучу работы и ушел без предупреждения. Убежал в ночи, полагаю. Нам нужен новый связной с Тамриллином.

Что-то в Джулиен клокотало от слов. Она вспомнила разговор с Валаниром Окуном после смерти архимастера Мира. Он переживал за нее, хоть и был занят важными делами.

— Ему нельзя доверять, — сказала Сендара.

— Так всегда было, — сказал ее отец. — Но мне нужно работать.

— Хорошо, — сказала Сендара. — Увидимся позже, Джулиен.

И Джулиен оказалась в тишине коридора, дверь закрылась за ней.

После света комнаты лестница была темной. Она словно закрыла дверь на чем-то очень ценном. Каждый шаг вниз по ступеням уводил ее от ясности.

Джулиен напомнила себе, что они с Сендарой Диар будут вместе соревноваться. Она была частью чего-то, она узнает больше, и это станет правдой. Она не всегда будет мяться на порогах.

Эти мысли подозрительно напоминали хвастовство, но она спускалась, скользя пальцами по холодным камням. Шум первого этажа, парни бегали и смеялись по коридорам, призрак звука. Наверх идти долго. По пути туда утром они говорили о матерях. Она не помнила теперь, как это началось.

— Я не видела свою с десяти лет, — сказала Сендара. Холодок был в ее словах. Странно, что они добрались до этой темы, учитывая, что Сендара не хотела говорить об этом. Она поднималась перед Джулиен, юбки изящно двигались вокруг ее ног. — Не важно. Она не понимает… всего. Отец увез меня смотреть мир, учиться всему, а она не могла вынести этого.

Джулиен ощутила родство с Сендарой, чья жизнь в остальном отличалась от ее.

— Думаю, я тебя понимаю, — сказала она и заговорила о своей матери, хоть вкратце и с болью. Почему-то ей все еще было больно.

Сендара прервала ее.

— Это разное, — холод в ее голосе усилился. — Моя мать — Хаверен Дир. Самая красивая женщина в Эйваре. Благородная и красивая. Поместьям Дир сотни лет. До того, как отец завоевал ее, у нее было двадцать ухажеров, и каждый благороднее предыдущего. Песни писали в ее честь.

— Хорошо, — Джулиен была ошеломлена. Ее мать была благородной крови, но не Хаверен Дир. Что бы это ни значило. Она была всю жизнь под ветвями оливы. Она ничего не знала о власти или политике.

Мать Джулиен нельзя было назвать красивой. И ее родители не были особенными. Имары были крепкими и выносливыми, так можно было сказать. В их честь не писали песен и не будут.

Джулиен пришла на главный этаж, ученики уже разошлись по урокам. Она опаздывала на урок истории архимастера Лиана. Может, лучше было не идти вовсе. Она могла побродить по лесу. Вдали послушно пели в классе. Мелодия поднималась все выше, а потом начиналась снова с низов.

Она вспомнила свет на вершине лестницы, странное искусство, книги. Книги. Инстинкт мешал ей пересечь порог той комнаты. Кто-то ее происхождения мог надеяться на окно в большой мир. Не на дверь.

— Что ты знаешь о любви? — донеслось до Дорна Аррина, он читал древний текст для следующего урока. Он тряхнул головой, словно отгонял муху.

— Ничего, — сказал он. — А что?

Этерелл Лир улыбнулся. Он должен был учиться, как Дорн, но сидел на окне в свете утра и строгал кусочек дерева. Его длинные пальцы работали отлично.

— Ничего.

— Это ты оставлял записки дочери Диара, — сказал Дорн. — Представляю эти банальные фразы.

— Да, стоило попросить твоей помощи с этим, — Этерелл рассмеялся. — Но я бы не хотел… повышать планку. Она увидит, что у меня есть другие таланты, кроме поэзии.

— Твоих знаний о любви хватит нам двоим, — Дорн перевернул страницу. Он пытался решительно читать текст, но буквы убегали от него. Тишина между ними не была натянутой, Этерелл напевал, дерево падало завитками, похожими на дым.

Наконец, Дорн заговорил снова:

— Надеешься стать сыном архимастера?

Его друг пожал плечами.

— Я так далеко не заглядывал. Но, Дорн, ты видел что-то прекраснее?

— Что-то?

— Ты знаешь, о чем я.

— Ей едва шестнадцать, — сказал Дорн.

— Там, откуда я, в этом возрасте женятся, — сказал Этерелл. — Не будь ханжой, Дорн. Это утомляет.

— Я постараюсь не утомлять, — Дорн поднял книгу, закрывая лицо.

Стул скрипнул по полу, книгу опустили. Этерелл сжимал края книги.

— Прости, — сказал он, уже не улыбаясь. — Я не хотел. Правда.

— Ты говоришь то, чего не хочешь? — Дорн отвел взгляд, боясь смотреть на него. Но он видел потрясенный взгляд друга, хотел запомнить его.

Он услышал, а не увидел улыбку Этерелла.

— Все время. Это важно во время роста джентльмена, — он отпустил книгу Дорна и выпрямился.

— Не удивительно, — сказал Дорн и кашлянул. — Ладно. Как джентльмен, что ты сделаешь дальше?

— Что я хочу? — Этерелл взмахнул руками, словно выступающий актер. Он вскочил на стул в луч солнца. Он оказался в золоте. — Я хочу завоевать сердце красавицы. Исполнять рядом с тобой на Манайе. И… я хочу заслужить кольцо и выпуститься.

— Вот так речь. Мне похлопать? — едко сказал Дорн. — Твои планы поражают, учитывая, что тут творится. Я удивлюсь, если мы выпустимся. С внезапной смертью архимастера Мира и уходом Валанира Окуна… все происходит удобно, как по мне.

Этерелл покачал головой с насмешливой печалью. Он слез со стула ловким прыжком.

— Вздорность любителя книг. Стоит написать поэму об этом.

— Напасть золотых лордов, — сказал Дорн. — А это поэма в честь тебя.

— Натрави напасть на Марика Антрелла, моего соперника за внимание Сендары Диар, — сказал Этерелл. — Он, похоже, умирает от голода, но что-то медленно.

— Это так… в обоих случаях, — сказал Дорн. Но ему стало тяжело. — Правда, Этерелл… ты не хочешь узнать, что случилось с Валаниром Окуном? Вряд ли он ушел бы, не попрощавшись… даже не произнеся речь, как тут все делают.

— Он не архимастер, — отметил Этерелл.

— Хорошо… без речи. Но с песней. Хоть с чем-то.

Взгляд Этерелла стал напряженным.

— Что ты предлагаешь?

— Ты должен понимать, — сказал Дорн. — Не хочу говорить. Мне нравится Валанир Окун. Я хотел быть им почти всю жизнь. И после всего случившегося… я в раздумьях.

— Столько тревог, — Этерелл покачал головой. — Как ты спишь?

— Я вру себе, — теперь он говорил то, что не хотел. Если бы Дорн хорошо врал себе, то и спал бы лучше.

Но его тон был убедительным, его друг улыбнулся и продолжил резать дерево. Завитки падали на пол. Этерелл был расслаблен, словно это отвлекало от мыслей. Из дерева появлялся тонкий длинный силуэт, но Дорн пока видел лишь это.

Дорн Аррин стал снова читать, но думал о будущем при этом. Он видел себя и друга в столовой вечером, Этерелл решительно пойдет по ряду к столу, где была красавица, подарит ей то, что делал. И Сендара Диар поймет, кто писал записки, хвалящие ее красоту, и она будет впечатлена. Должна понять. До этого, когда Этерелл Лир стоял на стуле в свете, раскинув руки, Дорн понял, что проиграл, но не он один.

Он видел башни в тумане. Это было первым. Они были белыми, позолоченными рассветом и с золотыми зубами. В нем звучало шепотом имя, приглушенное, как туманом. Он приближался, опускаясь, как птица, увидел горы, зеленую стену. Где-то в глубине были огни. Он знал. Он их видел. Они добрались до него ночью. Он горел, кричал в агонии.

Боль заставляла его помнить: он сжимал меч в призрачной руке. Он резал, словно кости были маслом. Так просто. Груды конечностей падали у его ног, как разбитые в детском гневе куклы. Люди были за туманом, их черты были неясными, они не казались людьми вовсе. Их кровь была рекой, но не пачкала его, он был чистым.

Все это было игрой, пока не прибыл огонь.

Голос мужчины гремел в ушах. Снова то имя. Теперь он его слышал. Алмирия.

И другой голос, мелодичный, звучал следом за ним.

— Будь единым с землей. Покойся.

Он знал последним слепящую боль. И умирающий шепот в ушах. Алмирия. И башни в огне.

На рассвете то, что было Гаредом Дексаном, закрыли в пещере на северном берегу острова — заброшенном, куда не ходили люди. Туда было сложно войти. Его плоть быстро пропадала с костей, остались ошеломленные глаза без век. Серая волна ревела, пока они работали, ветры севера били снова и снова, словно весна не настала.