Танец огня

ГЛАВА 10

Годами Намир Хазан видела горы. Последний поход Мансура Эвраяда увел их из Кахиши на юг к островам Пилланкария, осада длилась три года. Юсуф приказал сыну захватить там крепость, что была на хорошем месте у моря. Годами в армии Намир привыкла к соленым ветрам, постоянному солнцу и жизни в осаде.

То, что они обнаружили на северных болотах в Кахиши, было другим. Намир даже не верила, что они справятся. Но даже она, заместитель Мансура, не могла ему это сказать. И он знал, что она не рада ситуации. Они столкнулись с врагом, что мог атаковать без предупреждения, словно из ниоткуда, который проходил барьеры, словно они были из воздуха. Жители говорили, что обнаруживали мародеров в стенах, но не было следов подкопов или веревок. Они поджигали дома, убивали и насиловали, а утром пропадали так же быстро, как появлялись. Не оставляя ни следа для умелых ищеек Мансура. Те, кто умирал на поле боя, оставались, остальные пропадали со светом солнца.

Другая странность: мертвые врага быстро разлагались, словно пропадали. Плоть мгновениями таяла на костях, и это выглядело жутко на поле боя, где ужасы были обычным явлением. Некоторые люди Мансура из-за запаха и вида не могли удержать рвоту.

Это была магия, и им приходилось полагаться на советы из Башни стекла. Мансур часто думал о магах, он слышал предупреждения об атаках на деревни или города, чтобы успеть направить туда людей. Но стратегия была с изъянами, и даже маги короля не видели всего. Только бог знал все, но он не вмешивался в сражения людей, насколько Намир видела.

Намир все еще молилась Ему, Безымянному, хоть годами служила в Кахиши. Она хранила эту тайну, как и ее пол, ото всех, кроме Мансура.

Она обнаружила его одного в сторожевой вышке. Ему нравилось там быть, словно ветер и высота давали ему передохнуть. Но этим утром он выглядел так, словно увидел джинна.

Она села рядом с ним на выступе.

— Какие-то новости?

— Прошлой ночью, — сказал он и взглянул на нее. Намир никогда еще не видела его таким уставшим, лицо осунулось. Она все равно считала его красивым, — я получил депешу от Захира Алкавара. Брат приказал визирю Миувьяху отправить людей сюда как подкрепление. Хоть это принесет политические проблемы. Миувьях требует землю в компенсацию. И придется дать ему командовать.

— Что происходит?

— Они перестали трогать деревни, — лицо Мансура было маской усталости. — В этот раз они хотят награду.

Она закрыла глаза. Это было ожидаемо с начала рейдов.

— Алмирия, — гордый город севера. Он так и не сдался королю Юсуфу, но платил дань золотом и воинами. Город когда-то давно, до того, как верующие в Бога с тысячей имен пришли в Кахиши, был столицей.

Намир как-то раз его видела. Его квадратные башни и серые здания. Алмирия была строже Майдары на юге. Но в замке и храме, что был посвящен раньше странным богам, были склады богатства и искусства. Говорили, некоторые сокровища были зачарованными, дарами Алмирии от богов. Среди воинов Намир любили историю о золотом мече, что мог резать камень. Она в это не верила. Девочкой она побывала в храме Алмирии, увидела алтарь, где раньше в ритуале жертвовали животными ради давно забытых богов. Намир Хазан интересовало, на что люди были готовы ради бога. Это определяло курс ее жизни.

— Даже не знаю, что их задержало, — сказал Мансур. — Стены им не мешали.

— Город — это вызов, — отметила она. — До этого они атаковали деревни армией из сотни воинов. У лорда Феррана воинов больше.

— Думаешь, они не отправят в этот раз отряд больше? — он покачал головой. — Это хуже всего — мы не знаем, на что они способны.

— Ваша светлость, может… — она сглотнула.

— Говори, Хазан.

— Может, до этого они… тренировались?

Слово оставило горечь во рту. Она ясно помнила разграбленные дома, семьи в крови, куски тел. Это было бессмысленной пыткой — ничто не забирали. Даже зверей на фермах убивали. Для тренировки? Намир понимала, что Мансур думал об этом, а потом он сказал:

— Ужасная мысль. Ты можешь быть правой. Или… — он посмотрел с края деревянной башни. Отсюда было видно горы, зеленые весной, за лугами полевых цветов. В это время дня поверхность Харии, самой высокой горы, была в тени и свете, как ограненный кристалл. Говорили о пещерах в глубинах той коры. Там были реки золота, короны и кубки, по слухам. Существа, что исполняли желания смертных, глупо бросивших судьбу в руки магии. Эти истории сочиняли много лет, и никто не знал, с чего все началось.

— Я мало знаю о танцующих с огнем, Хазан, но… думаю, — сказал Мансур, — что что-то могло случиться и сделать их увереннее. Или сильнее.

Спускаясь с вышки, Намир ощущала нечто, что не могла определить. Командир лучше понял бы это. Некоторыми ночами у костров в осаде Мансур читал свои стихотворения. Многие были о войне, он сравнивал занятия любовью с пылом боя, рощу кедров с копьями, а рябь на реке с сиянием брони. Другие творения были нежнее, о садах в цветах, пока он был в осаде на камнях у моря далеко от дома.

Теми ночами она сидела среди мужчин, пока Мансур Эвраяд замысловато сплетал слова. Намир было не по себе, словно она была с кинжалом, на своих двоих против отряда воинов с копьями.

Намир Хазан многое скрывала от мира, но не была сложной. Так она думала. Она хотела в жизни лишь две вещи. Одна была невозможной, другую можно было исполнить, скрываясь. Женщин в армии не терпели, еще и галицийку. Мансур понял годы назад, и она раскрыла тайну, вскинув голову. Он рассмеялся. Когда он был моложе и часто побеждал, он много смеялся.

— Хазан, я не против того, что ты без бороды и поклоняешься не тому богу, — сказал он. — У тебя есть нужный мне огонь и разум. Ты не одолеешь крупного противника с двусторонним топором, но… ты можешь перехитрить его. Так что не страшно. Оставайся рядом.

И она так делала, за годы стала заместителем. Она стояла рядом с принцем Мансуром в день, когда он женился на дочери визиря, милой девушке по имени Алёка. Визирь был взбалмошным, думал о независимости, и Юсуф хотел приковать его. Союз через брак помог тут, и Элдакар остался в Рамадусе. То было несколько лет назад. Алёка жила с родителями. Она родила дочь, принцессу, которую Мансур лишь раз держал на руках. Порой ночью он пел о домашнем очаге, о нежности жены и милой дочери. Те песни казались Намир не искренними. Она подозревала, что они рождались из вины, а не тоски. Или от одиночества сумерек, но это пропадало с рассветом.

Мансур слишком сильно любил сражения.

Почти все его время, и Намир, было занято боем. Как заместителя принца, ее хорошо награждали. Недавно она заказала меч и ножи, что вызвали бы зависть у нее в юности. Девушкой она переживала, что не сможет скрываться. Но бог был милосерден, сделал Намир высокой, широкоплечей и с плоской грудью. Она сказала, что ее отец был без бороды, и шутки со временем пропали за уважением. Она научилась кататься верхом, получила своего скакуна. Все, чего хотел воин, кроме титула и земли, но и это она могла получить, если выживет.

Но случилось неминуемое. Это было ожидаемо, она знала. Мансур был образцом мужчины. И она кое-что скрывала от него.

Намир умела скрывать. Она рано осиротела от рейда и выжила, смогла стать заместителем. Она могла быть крепкой, даже когда орда врагов была на горизонте.

Такие мысли были бы песней, если бы она могла сочинять строки, как Мансур. Намир помнила из детства, как ее отец пел у алтаря Безымянного бога. Музыка и слова, даже запретные, могли быть талисманом.

Маллин смотрел, как Намир спускается с вышки. Она криво улыбнулась, он явно нашел повод попасть сюда. Светловолосый юный наемник с квадратной челюстью, бывший раб с востока, смотрел на Намир чаще всех. Она сама взялась за его тренировку. У него были задатки лидера.

При виде нее он покачал головой.

— Итак. Депеша?

Она огляделась, но неподалеку никого не было.

— Алмирия, — сказала она.

Он присвистнул.

— Наконец-то.

— Ты не удивлен.

— А зачем им деревни? Конечно, они шли туда, — заявил Маллин. — Я не слышал о такой магии, командир. Там, откуда я, есть проклятия и амулеты. Мертвые восстают и пьют кровь девиц на закате. Но это? Что за танцующие с огнем?

— Монстры, — сказала она. — Может, не всегда такими были. Но магия могла сделать их такими.

В тот день Намир отвечала за приготовления к отбытию в Алмирию. Они собирались выйти с первым светом. Силы визиря встретятся с ними на границе с Иберрой. Она разглядывала ряды людей Мансура. Их вызвали сюда в спешке, не дав отдохнуть. И эти мужчины должны были ужасно устать после всего, что видели. Даже такие закаленные воины, как эти, не хотели бы смотреть на разрезанного ребенка на дороге. Было сложно, но они держались. А время поджимало. Их задачей было защитить деревни, и результаты пока были смешанными.

Но Намир знала, что сострадание к их слабости нарушит дисциплину, приведет к ошибкам. И она заставила мужчин готовить броню и оружие к величайшему бою. Им придется использовать все, что у них есть.

Если бы Намир позволила себе долго думать о таком враге, ее сковало бы льдом. Как они могли победить? Но как можно проиграть? Они не имели права сдаться.

Слишком много было непонятным.

Если только Изменник, самопровозглашенный король севера, не мстил сыновьям Юсуфа Эвраяда за предательство их отца. Бывший король обещал Изменнику земли на юге, если он поможет. Тогда танцующие с огнем сражались на стороне Юсуфа в боях от Мероза и до Белграва. Но, когда они вернулись, что-то пошло не так. Изменник забрал отряды и вернулся в горную крепость. Им не дали земли, и танцующие с огнем веками жили как изгои на окраине Кахиши. Их танец был запрещен в стране, за него грозили смертью.

Теперь они обладали новой жуткой магией и искали мести.

В сумерках увидели человека в белом. Закат угасал, и над Харией заискрились звезды. Но стражи лагеря заметили чужака. Он шел странно, прихрамывая, несколько часов вдали. Когда к нему поехали всадники из лагеря, мужчина в белом встал, подбоченясь, и смотрел, как они едут.

Так сказали Мансуру Эвраяду и Намир Хазан. Принц приказал привести чужака.

Его глаза будут являться ей во снах. Об этом подумала Намир, увидев мужчину в белом. Он был в мантии, без брони или видимого оружия. Угрозы не было. Только глаза заставили ее замереть. Зрачки были такими большими, что радужки почти не было видно, глаза были черными и безумными. Его щеки впали от голода, огрубели от солнца и ветра. Его лицо было покрыто седой щетиной.

Шестеро привели чужака в палатку Мансура. Они держали руки за его спиной, заставили его сесть на скамейку у стола. Свет факелов бросал пляшущие тени на лицо мужчины в белом. Он рассмеялся. Когда он заговорил, она заметила сломанные зубы.

— Я пришел с ключом к вашим жизням, — сказал он. — Или смертям.

Мансур теребил рукоять меча.

— Лучше не упоминай смерть так просто.

Мужчина в белом снова рассмеялся.

— Принц хочет состязаться словами, раз мечи подводят? Тогда слушайте. Я знаю источник силы вашего врага, принц. И как это прекратить.

Намир посмотрела на Мансура, он прищурился.

— Знаешь? Почему я должен тебе верить?

— Можно верить или нет, только выслушав историю, — сказал мужчина в белом. — Взамен я хочу лошадь и мешок золота. Я устал от этих земель и танца.

Мансур стукнул кулаком по столу.

— Решил торговаться? Я сам решу, стоит ли твоя история этого.

— Стоит, — улыбнулся широко мужчина. — Она касается королевы.

Намир было не по себе в ту ночь. Она расхаживала в своей палатке. Ей не нравилось, что Мансур приказал ей и стражам оставить его наедине с мужчиной в белом, как только была упомянута королева. Это было на него не похоже. Это было риском для его безопасности. Кто знал, что за уловки были у танцующих с огнем? О них и их силах было мало известно.

Она подумала о Рихаб Бет-Сорр, выданной за Элдакара меньше года назад. Намир избегала мыслей о ней. При последнем визите в Захру она видела глаза Мансура, когда королева была близко. В эти мгновения его открытость даже трогала. И Намир Хазан печалилась так, как ей не нравилось.

Эти чувства с его стороны были ожидаемыми — Рихаб впечатляла. Элдакар ради нее поставил под угрозу хрупкий мир с Рамадусом.

Касается королевы. Мансур побелел от этих слов. Он приказал всем уйти из палатки и едва сдерживал гнев, но Намир заметила и ужас в его глазах.

Она должна была ошибаться — Мансур Эвраяд ничего не боялся. Это была его сила и слабость. Намир глубоко дышала, успокаивая нервы, этому трюку ее научил командир. Что бы ни случилось, она узнает завтра. Ее долгом было отдохнуть до первого света. Она сжалась на одеялах, чтобы уснуть.

Тьма окружала Намир. Голоса мужчин сплелись в песне без слов. Тьма стала проясняться, сначала засиял огонь. Свет огня усиливался, пламя трепетало и сливалось языками в одну шипящую стену. Жар давил на ее щеки.

Голоса стали выше, словно с огнем. Мужчина стоял к ней спиной, смотрел на них. Он повернулся и увидел ее. Он был бледнокожим, его волосы напоминали гриву льва. В его руках был золотой инструмент со струнами.

— На звездах, — сказал он, сияя улыбкой. — Это написано.

Он изменился. Перед ней был другой человек, другое лицо в свете огня — старше, с белой бородой. Его рот был раскрыт в беззвучном крике. У правого глаза был сложный символ, его плоть стала таять. Она услышала его, и крики боли пронзали ее голову.

Намир резко проснулась. Еще была ночь. В палатке звучало лишь ее дыхание. Снаружи бормотали стражи, звенела броня, пока они расхаживали. Ничего лишнего.

Но она выбралась из одеял и стала одеваться. Она не знала, почему. На броню времени не было, она выбрала кожаную тунику, пояс и кинжал. Она заметила отстраненно, что дрожит. Может, потому что ночь холодила ее голые ноги, пока она натягивала штаны. Может.

Намир вышла из палатки, стражи снаружи остановили ее, но были удивлены.

— Прогуляться, — сказала она и пошла. Ноги вели ее быстрее мыслей. Конечно, она шла туда. Не зачем. А куда.

Факелы вели ее во тьме. Мужчины отступали, когда она проходила, затихали. Несколько сторожили, остальные спали. Ночь была удивительно мирной, учитывая, что они тут делали. Лагерь был под елями, что раскинулись на фоне темного неба, озаренные факелами. Из зарослей пели сверчки, словно боли и войны не было.

Ночи бывали обманчивыми.

Мужчины сторожили палатку Мансура, что была больше остальных. Знамя его династии красно-золотого цвета склонилось к земле. Намир сказала:

— У меня приказ. Дайте пройти, — мужчины расступились.

Факела пылали там, и вид, что встретил Намир, навеки остался в ее разуме, озаренный золотом. Мансур обмяк у стола, подбородок уперся в грудь, глаза были закрыты. Словно он спал. Но сцена не была мирной, ведь все было красным.

Она потрясла его и шлепнула по лицу.

— Мой принц, — она шлепнула еще раз. — Мой принц!

Он дрогнул. Она успела кое-что рассмотреть. Кровь была каплями на его лице, от скулы до лба. И хотя туника спереди была пропитана до пояса, раны видно не было.

— Мой принц, — прошептала она.

Он словно только проснулся. Его сонные карие глаза были растерянными.

— Хазан, что такое? Твой бой… не со мной.

— Почему вы в крови:

Его глаза расширились. Так он напомнил ей мальчишку.

— Не знаю, Намир, — он посмотрел на свою одежду. — Я не знаю, что случилось.

Она сжала его плечо.

— Мансур, — сказала она. — Вы можете рассказать мне все, вы знаете.

Он кивнул. Опустил по-детски взгляд.

— Знаю. Знаю, — она ждала, но он молчал. Он поднял руки к глазам и смотрел. Они были красными.

Ее голос остался ровным.

— Где пленник?

Она бежала. На ее тунике теперь была кровь, как и на руках, и мужчины глазели. Она побежала в палатку, где под стражей держали пленника. Но стражей у палатки не было. Гадкий запах ударил по ней. Намир пересекла порог, и в темноте не было ничего. Лишь она и труп.

Мужчина в белом лежал на полу в растекающейся луже крови. Она схватила его за шею и подняла голову. Рана была на горле, порез был таким глубоким, что голова едва держалась. Его лицо уже гнило, отваливались черные куски.

Ушел в ад. Она бросила тело и села на пятки. Запах гнили был врагом.

Она вспомнила последние слова этого мужчины при жизни. Центр истории, что могла объяснить им источник магии танцующих с огнем.

Королева.

ГЛАВА 11

Голоса звенели в гневе, и Лин не это ожидала услышать утром у двери. Если было утро. Она не знала, когда Захир увел ее из императорского сада. Но свет падал в окно у ее кровати слабо, не палил, как было в полдень. В ее дверь безумно стучали, она схватила нож с тумбочки и встала, кутаясь в платье. Она успела понять, что было не так, — слуга должен был сообщить о прибывшем. Она открыла дверь и увидела своих людей, они стояли перед ней и быстро дышали. Нед Альтерра был в ярости. Гарон Сенн выглядел собранно, но насторожено.

— Что такое? — Лин отпрянула.

— Нам нужно поговорить, — сказал Нед.

Дверь закрыли, Нед посмотрел на Гарона Сенна, словно пытался сжечь его.

— Скажи ей.

Ее военачальник скривился. Он посмотрел на Лин почти соблазнительно, словно просил у нее уверенности. У них была близость — танец клинков. Может, он считал ее уязвимой.

— Лучше расскажи, в чем дело, — сказала Лин решительным тоном. — Я еще не видела лорда Альтерру в такой ярости.

— Он — мальчишка.

— Нет, — холодно сказала Лин. — Он — моя правая рука. Запомни это, если хочешь дальше служить мне. Ясно?

— У Неда другие планы на меня, — он развел руками.

— Скажи ей, — сказал Нед.

Гарон Сенн покачал головой.

— Это не радость. Миледи, вы же знаете, что воин, как я, не чужак в Кахиши. Тут я набрался умений и опыта, чтобы служить вам.

— Он служил Юсуфу Эвраяду годы назад, — сказал Нед. — Его тут знают. Стражи узнали его. Потому ты избегал их в пути, — сказал он Гарону Сенну. — Ты прятался.

Лин уставилась.

— Это так?

— Я ничего не скрываю, — прорычал ее военачальник. — Я избегал тех, кто мог, узнав меня, причинить вред миледи. Да, я служил королю Юсуфу. Я помогал ему завоевать эту землю. Был с ним в осаде крепости танцующих с огнем. Я служил и другим лордам, что платили лучше. Порой бывали стычки. Наверное, от зависти, — его зубы сверкнули. Лин это восхитило, но и заставило поежиться. Кого она привела в свой лагерь? В нем привлекало то, что было и в ней. Она не понимала этого раньше. Она похолодела. Сила была в том, чтобы знать, кому можно доверять.

Нед вспылил.

— Зависть, — он повернулся к Лин. — У него даже есть кличка среди стражей. Зевек. Знаешь, что это значит?

Она посмотрела на Гарона Сенна, пока говорила. Его глаза были без эмоций.

— Скажи, Нед.

— Шакал, — Нед вдохнул, пытаясь говорить спокойно. — У него репутация хищника, какой нет у обычных воинов. Будем честны, он наемник. Его поступки на поле были такими жуткими, что даже лорды, что нанимали его, держались подальше. И он вернулся в Эйвар, где платили меньше, но еще была работа. Так он добрался до тебя.

— И теперь мое имя будет связано с этим, — она отвернулась от них, открывая спину. Нож был в ее руке. Она растянулась на диване. Не глядя на них, она крутила сверкающее лезвие. Проверяла острый край пальцем.

— Миледи, — сказал Гарон Сенн. — То было давно. Я был другим. В пылу боя…

— Тихо, — она злилась на себя. Знаки были заметны давно. Она не хотела их видеть. — Я могу убить тебя, — сказала она. — Хотя, похоже, стражи сделают это за меня, если я перестану защищать тебя.

Его улыбка стала хищной.

— Вы бы убили меня?

То, что она увидела в его глазах, потрясло бы ее, будь она другой. Она видела глаза брата.

— Если бы я сказала да, — сказала она, — ты бы изнасиловал и убил бы меня прямо тут, да? Или попытался бы. Двое против одного, Гарон Сенн. И тебе придется бежать. Хоть для тебя это и не в новинку, но… — она оскалилась. — Ты неплохо у меня прижился. Пока удача тебя не подвела. Хорошо жилось в замке Тамриллина, да?

Гарон Сенн зашипел. Нед схватил его ведущую руку. Лин поднялась перед военачальником с ножом в руке. Он сжимал рукоять меча, но не вытаскивал его. Иначе придет конец, он знал это. Она знала, что ему хватало ума ждать, чтобы выслушать ее.

Лин сказала:

— Ты еще можешь пригодиться. Пора доказать себя, Гарон Сенн. Мне нужны сведения. Если поможешь, я дам тебе жить. И я тебя вознагражу. Земли и титул, если ты принесешь то, что мне нужно. Как ты всегда и хотел.

Гарон Сенн склонил голову, но не поклонился, его все еще удерживал Нед.

— Я продолжу верно служить миледи. Как и было.

— Лин, — сказал Нед с болью. — Они говорили…

Она покачала головой.

— Нед, я знаю…

— О детях, — в его глазах была агония.

Слова ударили ее по сердцу. Они подумали об одном — девочке в Тамриллине с глазами Рианны. Но…

— Нед, отпусти его, — мягко сказала она. Гарону Сенну она приказала уходить, ждать ее в своей комнате и ни с кем не говорить. Она попросит помощи Элдакара, чтобы защитить его от желающих отомстить.

Когда она осталась наедине с Недом, стояла перед ним, она поняла, как плохо прикрыта, учитывая ее ранг. Она устала.

— Милый, — сказала она. — Мне так жаль.

Он почти плакал. Но его голос был сухим.

— Я не стану рассказывать подробно, — сказал он. — Тебе и не нужно знать. Ты, полагаю, служишь на благо королевству.

Лин сама чуть не плакала. Она была бы одна без Неда, но его уносило от нее потоком.

— Справедливость была бы сладкой, — сказала она, — но не вернула бы ничьи жизни. Я не могу объяснить, почему считаю это необходимым, но… это инстинкт. Я должна доверять ему, Нед.

Он смотрел и не говорил. Лин заметила, что он был растрепан, одежда сидела на нем криво, он напоминал себя, когда еще неловко ухаживал за Рианной Гелван. Его волосы торчали на лбу, их стоило подравнять. Но его взгляд не был неловким, он не был мальчиком, что бы ни говорил Гарон Сенн. Он долго не ложился спать из-за ее задания. И рано встал из-за нее. Она успела подумать об этом, а он сказал:

— Инстинкт, говоришь, — сказал Нед Альтерра. — Но я не знаю, чему верить. Когда я вижу тебя, порой мне кажется, что это не ты, Лин. Словно что-то тебя захватило.

— Порой со мной сложно, — сказала она. — Мне не нужно тебе это говорить.

Он прищурился.

— Сложно, да, — сказал он. — Такой ты всегда была, даже если не знала. Но это не все.

— Мне жаль, — сказала она. Раньше она не так часто извинялась, но теперь она так скрывала слова, что не хотела говорить. Правда его расстроила бы, ничего не изменив.

Нед пожал плечами, сжимая губы. Глядя на окно. Он не хотел иметь с ней дело, но должен был.

Лин села на диван и поманила его сесть рядом. Диван был из красного шелка, роскошный, как все в этой комнате. Тут не стоило принимать посетителей, но она поздно это поняла. Кровать не была заправлена после сна. Придворная поэтесса не должна была принимать так людей. Но он пришел в гневе, не думая о приличиях. Она это понимала.

— Готов отчитаться? — сказала она. — Что было прошлой ночью?

— Прошлой ночью… — Нед смотрел вперед, скривив губы. — Она хотела…

— Да?

Он покачал головой.

— Сыграть со мной в шахматы.

— В шахматы, — повторила она. — Это не… эвфемизм.

— Нет, — сказал он. — Мы играли в шахматы. Я проиграл все разы. Мы играли часами, пока не пришел Элдакар почти на рассвете, чтобы соблазнить ее.

— Ясно, — но она не сразу поняла. — О, — она представила сцену. — Ой.

— Именно, — он посмотрел ей в глаза. Они замерли, пытаясь подобрать слова. Они сдались. А потом он рассмеялся, и она следом.

В этот раз она заговорила с ним за игрой. Был день, они пили чай, словно Нед Альтерра нанес визит, хоть он и не знал, как это называлось.

— У тебя жена, — сказала она, они успели сделать несколько ходов в игре. Она поймала пару его фигур. Она посмотрела на него. — Ты изменил ей со мной. Зная, что обо мне говорят, ты пошел на поводу моей игры.

Если она хотела его потрясти, она смогла. Но Нед привык к шоку в этой комнате. Днем она пугала меньше, тени не придавали ей опасного вида, она была просто девушкой. Но очень умной. Он уже узнал достаточно об игре, чтобы понимать, что ее хитрые стратегии разгадать было сложно. Только когда она ловила его короля, он вспоминал игру и понимал, как она шла к цели. Он был рыбой в неводе, извивался безуспешно до конца.

Он медлил с ответом. Он существовал тут для ее развлечения. Но он не мог оступиться. Он сказал:

— Измены для нас с Рианной измеряются иначе.

— Вы интересные, — она вскинула брови. Он подумал с учащенным биением сердца, обзовет ли она это ложью. Но она опустила взгляд и сказала. — Смотри, — с радостью. Она подняла его фигурку мага с победой. Бриллиант сиял на посохе на солнце, что лилось из окон вместе с ветром.

— Отлично, — он хотел что-то крепче чая с бергамотом. Ему нужно было ходить, но не только в игре. Она открыла дверь для вопросов. Нед вспоминал балы, на которых был в Тамриллине, заигрывания, что проходили там от скуки или из других побуждений. Он следил, а не участвовал, но теперь исполнял долг перед Придворной поэтессой. — Может, расскажете, почему вы играете именно в эту игру? — сказал Нед с мягкой насмешкой. — Только не раньте меня.

Казалось, на миг ее ресницы затрепетали, это было ходом в другой игре.

— Мне она нравится, — сказала она. — Тебя это удивляет?

— Признаюсь, да, — он пристально смотрел на нее. — Не то, что она вам нравится, — сказал он, — а то, что вы не спите ночью, играя, когда все уже спят, а потом продолжаете днем. Поймите, это необычно. Хотя ваш муж так явно не думает.

— Это не все, — сказала она без следа флирта или улыбки. — В библиотеке есть много книг об игре. Некоторые очень старые. Я могу часами сидеть с ними, Нед. А то и днями.

— Одержимость, — сказал он, сделал жалкий ход. Его рыцарь был близко к ее королеве.

Она смотрела на доску. Он сделал ход, она фыркнула, и он не знал, было это от глупости его хода или из-за его слов до этого.

— Ты отдаешь мне рыцаря, но, Нед, если бы ты подумал о плане, мог бы использовать шанс. Жертва рыцаря может быть частью стратегии. Часто в этой игре один ход делается ради череды следующих, — он смотрел, выражение ее лица сменилось. Она заговорила уже о его словах до этого. Она не первый раз так делала, возвращалась к вопросу или словам, когда была готова, словно все, что он сказал, хранилось в ее разуме. Он был бы польщен, если бы не подозревал, что так она играет со всеми. — Можно звать это одержимостью, — сказала она. Нед подумал, что ошибся насчет эффекта дневного света на ней, теней хватало, чтобы отвлекать его, вокруг глаз и ниже горла. — Или… я ищу способ изменить игру. Выход из этих сложных стратегий. Просчета ходов и жертв, — она жестоко схватила его рыцаря и бросила на стол. — Это не работает. Я много читала, применяла столько стратегий, — она посмотрела на него, впервые открыв свою боль. — Выхода нет, Нед. Игра не меняется.

Утро пришло в долину, пока Лин шла по горе. Солнце озарило долину, и туман стал золотым. Майдара была шахматами красных крыш из черепицы и белых куполов среди тумана. Река обвивала их, как серебряная диадема, этим утром. Лин вышла из боковых ворот садов, направилась по лестнице к террасам. Замок и сады были в три уровня, усиливая роскошный эффект. Сотни каменных ступеней разделяли уровни, вели все ниже и ниже к главной дороге. Они вились мимо ухоженных кустов и деревьев. Лин миновала ароматные стены роз, а потом арку сирени, легионы кипариса, что стояли, как в дозоре, пока спускалась. На это ушло почти все утро.

Захир Алкавар помнил, что она бегло упоминала желание пойти в город одной. Он не спрашивал, зачем. Но утром Лин нашла письмо от Первого мага у двери на подносе с драгоценными камнями. Карта там показывала путь к скрытой двери, и там был ключ, что открывал ее — железный, с узором из листьев. Она видела, помня пророчества в Башне стекла, что он нарисовал карту сам, теми же уверенными чертами. Дверь была скрыта за бархатной шторой в заброшенном зале, вела к садам кухни. Она миновала грядки капусты и моркови, чтобы дойти до главной дороги.

Лин ожидала, что разговор с Захиром и Элдакаром в саду повлияет на ее вид, но от карты, найденной утром, она улыбалась. И она ценила, что он не спрашивал, понимая, что у нее есть свои дела.

Она спускалась по садам и думала о разговоре с Гароном Сенном. Она пришла к нему, готовая идти в город в мужской рубашке и штанах. Ее волосы были заплетены у головы и скрыты капюшоном. Если присмотреться, пол был понятен, но никто не будет вглядываться. А вот женщина одна на улицах Майдары привлекла бы внимание.

Он принял ее в своей комнате без враждебности. Он был политиком. Может, он не врал, что стал другим. Он не творил жестокость теперь без причины. Дворец и удобства, наверное, со временем повлияли на него. Но он все еще владел мечом.

Глядя на него за мраморным столом, Лин думала о Неде, что играл в шахматы с королевой, и она поняла, что эта ситуация схожа.

— Я хочу, чтобы ты рассказал все, что знаешь, — сказала она. — Все об этом месте, народе, все полезное. Но начнем со Второго мага.

— Тарик, — сказал он.

— Ты его знаешь?

Кивок.

— Мы боролись бок о бок. Он был… благоразумен, не стал раскрывать меня.

— Почему же?

Гарон яростно улыбнулся.

— Мы были товарищами по оружию. Я много раз спас ему жизнь. И он мою. Мы вместе вели сражения в провинциях.

Лин отклонилась задумчиво на стуле, подавляя раздражение, что он скрыл это от нее.

— Тарик в очереди на становление Первым магом, когда предыдущий умрет. Кашак Сабак был старым, все ждали, что Тарик будет следующим. С Тариком дружить было выгодно, и я дружил.

— Гарон, — она выдохнула. — Это хорошие новости. Ты сам понимаешь. Тарик ибн Мор проявлял лишь враждебность ко мне. Он хочет, чтобы мы ушли. Почему же?

Он пожал плечами.

— Разве не очевидно? Он злится, что Первым стал не он, а Захир Алкавар, что моложе него. Захир вызывал действия против танцующих с огнем, и Тарик отпрянул. Я не знаю, насколько.

— Нед думает, что Тарик заодно с Рамадусом.

Гарон не отреагировал на упоминание Неда.

— Логично. Он может ждать, пока Элдакар не ослабнет от северных атак.

— Я хочу, чтобы ты узнал, — Лин смотрела ему в глаза. — Возроди дружбу с Тариком ибн Мором. Будет сложно, ведь ты — мой человек. Тогда скажи ему, что ты… ищешь другой союз, — она улыбнулась. Твоя антипатия ко мне будет искренней. Будь честным. Если можешь.

— Другой союз, — Гарон разглядывал Лин, словно она была весами.

— Помни это, Гарон Сенн, — сказала она. — Я перебью все, что он тебе предложит. Назовешь, что он обещает, и я дам больше. Ему меньше выгоды от твоих знаний, ведь зачем ему я? Я — Придворная поэтесса Эйвара, места, что он презирает, — она встала. — Но если ты предашь меня, я приду за тобой со всей своей силой. Магией и не только.

— Понимаю, — он не был потрясен. Она мало могла поделать, лишь попросить Неда, чтобы за ним следили. Гарон был слишком полезным, чтобы сразу убить его.

Если бы разговор был окончен. Лин Амаристот была бы рада утру, и день задался бы сразу. Игра была опасной, она не могла доверять Гарону Сенну, но, может, могла доверять его алчности.

Разговор, впрочем, на этом не закончился.

Поздним утром Лин добралась до стен города. Майдара был городом семи врат, и врата у замка назывались Вратами ястребов. Статуи этих птиц с расправленными крыльями были по краям. Они были вдвое больше человека, с позолотой. Они были бы безвкусными, но на них были вырезаны перья с аккуратностью, и они поражали. Она миновала соколов и вышла на площадь, замерла. Такой роскоши не было даже в Тамриллине.

Два фонтана были на площади. Один был сделан по дизайну Тарика ибн Мора. Вокруг него шумел рынок. Там был лабиринт сотен палаток, и на поход среди них ушли бы дни. Лин шагала, сжимая нож на бедру, направляясь по тропе на рынке. Она была голодна. Специи били по ее носу: корица, кардамон, кориандр, перец. Запахи потрясали.

Она выбралась из палаток с миской ягненка, пожаренного в меду и специях. Лин подошла к фонтану Тарика ибн Мора. В этой части мира воды было меньше, и искусство с водой слились, усиленные магией. Умения Тарика подняли его в ранге, и его навыки помогали в бою и дипломатии.

Этот фонтан был в форме горы с камнями и деревьями. На вершине кругом стояли звери провинций. Они смотрели свысока на площадь, словно видели дальше. Они были на одном уровне — волк, газель, лошадь и леопард стояли кругом, глядя наружу. Это значило, что провинции равны. Над ними возвышался, расправив крылья и открыв клюв, грифон, символ Башни стекла.

Смысл был ясен.

Вокруг мраморных зверей парила арками вода, достигая высоты дерева, падая в чашу, где влезла бы вся комната Лин в замке. Солнце пронзало воду.

Люди задерживались у фонтана. Их одежда была свободной, светлой, с множеством слоев от солнца. Некоторые, как она, ели то, что купили на рынке. Она подхватывала кусочки мяса деревянными палочками, глядя на торжествующую арку воды наверху.

Она думала, жуя и наслаждаясь вкусом и специями, что Тарик ибн Мор — вдохновляющий противник.

Императорские сады были сделаны по подобию Рамадуса. Лин ощутила в себе ностальгию, сидя у фонтана. Она встала и осмотрелась. В палатках лежали на коврах товары, пахло потом и специями, слышались крики, дальше были темные арки, что вели в глубины города.

Адрес, что дал Валанир, был спрятан в кошельке. Но с помощью Эдриена, его воспоминаний, она знала, как туда попасть. Майдару завоевывали за годы между временем Эдриена Летрелла и этим, но улицы остались прежними.

Даже рынок был тут годами.

Площадь пересекать было долго, и ее ноги устали. Продавцы и нищие звали Лин. Одному она отдала чистую миску. Но у арки, что вела в темный прохладный туннель, шум площади стал утихать. Улица называлась Путем воды. Улица была узкой, извивалась как ручей. Арки придавали тень. Она выходила из-под них, смотрела на окна, где на ветру раскачивалось разноцветное белье. И она снова ныряла в туннель, где капала вода, где сильно воняло мочой.

Она пришла в дворик со статуей воина на коне в центре. Он был окружен окнами с бельем. Деревья шелестели на ветру. Лин вроде бы уловила новый запах — гниющей рыбы. Она была близко.

Путь воды вел к гавани.

Лин пришла к концу улицы у воды, тут было выше, виднелась река Гадлан и лодки рыбаков. В утесе были вырезаны ступени, что вели отсюда к воде. Чайки сидели на стене и кружили сверху с воплями. Тут, перед хижинами, пара стариков с бородой почти до колен играли в игру с доской и костями. Неподалеку растянулась большая собака, голова лежала на лапах. Мужчины не посмотрели на нее, собака не двигалась, ленясь на солнце. Лин ощутила, что такая сцена была на этой улице во все годы. Игра мужчин, табла, была родом из далеких земель юга и за морем, где правила раньше империя.

Та империя стала пеплом, его раздули ветры над тихими могилами. Когда она уже рушилась, но еще поражала, Эдриен Летрелл побывал там. Если бы Лин подумала об этом, то вспомнила бы храм с чистыми прудами и мрамором, узкую лодку на озере перед бронзовыми вратами. Принцесса в золотом кресле — девушка любила музыку. И поэтов. На время. У Эдриена все это было временным.

Дело Лин было не у воды. Она повернула на другую улицу, гавань осталась за спиной. Улица вела вверх. Она улыбнулась виду. Солнце поднялось высоко, крики чаек смешивались с воплями торговцев.

Перед витринами книги и свитки лежали в кучах или на полках — работы ценнее были внутри. Путь книготорговцев был одним из самых длинных в городе, вед от Площади справедливости к гавани. Наверху, у площади, были хорошие магазины с богатыми клиентами, посылающими слуг. Там продавали лучшие манускрипты и книги мира на всех языках. Улица уводила к реке и там менялась. Магазины становились затхлыми, темными и с барахлом. Тут можно было получить почти любую написанную работу, но за цену. Редкие работы приводили путников со всего света.

Лин знала, там были и запретные тексты. Это было другой стороной Пути книготорговцев, магазины у реки меньше поддавались законам. Но она шла не туда.

Поднимаясь по улице, Лин подумала о последней части разговора с Гароном Сенном. В тепле полуденного солнца в городе было не так жутко, но страх не пропадал.

Она склонилась над столом и сказала:

— Расскажи мне о Юсуфе Эвраяде.

Гарон улыбнулся, сжимая губы.

— Он должен был умереть. Рамаданцы убили его семью, когда им не заплатили за помощь. Казалось, это был конец дома Эвраяд. Юсуф был младшим сыном, его знали как слабого. Но он как-то сбежал и добрался сюда.

— А если о недавних событиях? — сказала она. — Элдакар думает, что танцующие с огнем обижены на Юсуфа. Что он сделал?

— Это просто, — сказал Гарон Сенн. — Следуя договору, Юсуф позвал Изменника биться рядом с собой в обмен на земли. Он не сдержал обещание.

— Ты хорошо знал Юсуфа, да? — спросил Лин. — Ты попал под его управление вскоре после его прибытия из Рамадуса.

Гарон отвел взгляд. Он впервые выдал чувства, но она не могла понять, какие.

— Да, — сказал он. — Я вел батальоны его людей, хорошо его узнал Достаточно, чтобы понять это, — он сжал губы и притих.

Лин склонилась, когда он не ответил.

— Узнал… что?

Гарон вдруг выпалил:

— Они не были людьми.

— То есть…

— Это была магия, — сказал он. — Не знаю, чем они были. Я не спрашивал. Я взял деньги, вел его отряды завоевать провинции. Этого хватило.

Сердце Лин забилось быстрее от воспоминания. Она хотела бы, чтобы Валанир Окун не был так далеко. Он знал Юсуфа, они дружили. Может, он объяснил бы это.

Лин добралась до нужного места. У двери магазина были книги на аккуратных полках. Дверь была красной, закрытой. Окно магазина было закрытым и тоже красным. Лин на миг испугалась, что зря пришла. Но дверь легко открылась, и запах старой бумаги встретило ее, как друг. В дальней части магазина у полок стояла худая женщина в красном плаще. Она подняла голову, когда Лин вошла, услышав колокольчик. Место казалось пустым.

— Здравствуйте, — сказала Лин. Она не ожидала, что торговка будет такой красивой. Но она не ждала меньшего от друга Валанира Окуна. Ее внешность при этом была почти бесцветной: почти белые волосы, кожа сочеталась с ними. Ее глаза были странными, янтарными, как у ворона.

— Добрый день, — она не улыбнулась. — Ищите книгу?

Лин шагнула ближе, дверь за ней закрылась. Запах бумаги успокаивал, она сожалела, что не могла задержаться тут или на этой улице. Может, позже. Если у нее будет шанс.

— Не совсем, — сказала она, глядя на лицо торговки. — Меня послал Пророк Валанир Окун.

Женщина прищурилась, желтые глаза обрамляли бледные ресницы.

— Вот как.

— Это про танцующих с огнем.

Она явно напряглась.

— А что они?

Лин еще шагнула вперед.

— Валанир сказал, вы можете помочь мне. Это про атаки на севере.

Женщина прикусила губу, а потом:

— Запри дверь, — она указала на штору, где был проход в смежную комнату. — Идем. Нельзя, чтобы нас услышали.

ГЛАВА 12

Комната за книжным магазином была маленькой и тускло озаренной, но там был огонь для чайника и мягкие подушки на полу. Было уютно. Лин видела, почему торговка тут искала уединение — одно окно было приоткрыто у потолка, впуская полоску света и немного шума с улицы. Слышался смех детей, словно из-под воды. Лин представила, как читает тут в свете лампы. В своем мире, но и как часть города.

Конечно, это была фантазия. Хозяйке магазина хватало хаоса обычной жизни.

Она смотрела на Лин.

— Кто вы?

— Вы слышали о Валанире Окуне?

Женщина отвела взгляд.

— Я… следила за событиями в Эйваре. И вы — Придворный поэт.

— Неплохо, — Лин устроилась на подушке. Ее ноги могли отдохнуть. — А вы?

— Меня зовут Алейра, — сказала торговка. — Алейра Сюзен.

— Сюзен, — Лин смотрела, как женщина достала две изящные чашечки. — Имя… галицийское.

Женщина пожала плечами.

— Если это проблема, дверь там.

Лин удивленно улыбнулась.

— Проблемы нет.

— Хорошо, — сказала торговка. — Можешь звать меня Алейра. Раз ты — друг Валанира Окуна. Как он?

— Неплохо, надеюсь, — Лин подавила страх, что трепетал в ней. — Времена не лучшие.

— Так всегда, — сказала женщина и передала Лин горячую чашку. Запах был крепким и темным, с ноткой мяты. Алейра села на вторую подушку, Лин смогла лучше ее рассмотреть. Морщины были у нее на лбу и в уголках глаз — на лице отражался опыт. Седина сияла на светлых волосах, золото и серебро сливались. Лин могла представить, что было между этой женщиной и Пророком. Валанир говорил, что знал женщину, когда ему было тридцать. Двадцать лет назад.

Словно читая мысли Лин, Алейра Сюзен сказала:

— Валанир Окун рассказывал обо мне?

— Нет. У меня было лишь имя. И… это было давно.

— Да, — женщина сделала глоток чая. — Давно. Так у поэтов, — она слабо улыбнулась. Но мы разошлись без ссоры.

— Почему он послал меня к вам?

— Так он ничего не рассказал, — Алейра сжала губы. — Валанир спас мне жизнь, — что-то появилось на лице Лин, Алейра позабавилась. — Удивлены? Он мало раскрывает почему-то. Да, когда я была младше… и бегала… я забрела в лагерь танцующих с огнем. Я не ценила тогда свою жизнь. Я слышала, что они убивают чужаков ножом в горло, и голову насаживают на шест, как послание… но мне было все равно.

— И что случилось?

Взгляд женщины был далеким. Ей было приятно вспоминать, она явно давно не делилась этой историей.

— Тогда Валанир был в гостях у короля Сикаро.

— Изменник.

Алейра пожала плечами.

— Так его зовут здесь. Или он был в долгу перед Пророком, или Валанир уговорил Сикаро… не знаю. Я потеряла много крови. Я думала, мне конец. Но Валанир остановил их. Меня оставили. Я помогала с делами в крепости, прожила там пару лет. Я не ожидала, что найду там дом. На время.

Лин молчала. Она замечала ужасы за словами женщины. Ей уже не хотелось улыбаться от того, что было между Алейрой и Валаниром. Она надеялась, что девушкой Алейра нашла хоть немного умиротворения.

Тишина затянулась, Лин не хотела нарушать ее. Из окна слышалась просьба нищего: он снова и снова повторял незнакомое слово. Двое мужчин вопили, к ним присоединился третий. Ребенок верещал, а потом притих. Жизнь города. Лин сказала:

— Атаки на севере.

Изменение было мгновенным. Спокойствие Алейры стало напряженным.

— Это ложь.

— Что?

— Танец. Его используют не так, — торговка в волнении вскочила на ноги. Она стала расхаживать. — Я не говорю, что джитана выше жестокости. Разве такие есть? Юсуф забрал их землю на севере по кусочку, что не забрали лорды Алмирии. Джитана были там раньше всех. Конечно, они хотят вернуть то, что могут.

— Изменник, говорят, яростен в бою.

Алейра встала в полоске света и улыбнулась.

— Потому никто не нападет на его крепость. И потому Юсуф Эвраяд пытался союзничать с ним.

— Вы верны им, — сказала Лин. — Это понятно. Но их магия не могла… измениться? Валанир послал меня, веря, что вы поможете. И начать нужно с правды.

— Правда, — Алейра покачала головой с печальным видом. — Ты знаешь историю джитана?

— Я ничего о них не знаю.

— Давным-давно, когда империя Мизраям еще правила на юге, два принца воевали за трон. Младший, принц Камбиас, увидел во сне, что богиня луны избрала его, но только если он покинет их земли навеки. Она вела его и его последователей на север за море. Они прибыли в Кахиши, когда там была пустошь, хижины и стада скота, — Алейра говорила с насмешкой. Она выпрямилась в полоске света. — Танец — одна из загадок, данных богиней Камбиасу. Он для поклонения. Он проводится в определенное время года. В некоторые ночи.

Лин прищурилась, глядя на женщину.

— Вы так делали. Да?

Алейра вскинула голову.

— Меня позвали раз. Лишь раз. Танец действует только на танцующего. У него нет другой… силы… как думают люди, — ее ресницы прикрыли глаза. — И тот раз… всегда со мной.

— Я знаю, как меняет магия, — сказала мягко Лин со своего места. Все в этой встрече удивляло ее. — Я хочу вам верить. Но пророчество указывает, что тень появится с севера, от джитана.

— Покажите пророчество, — Алейра уперла руки в бока перед Лин. — О, это запрещено. Обычный народ не может знать дела магов. За альманах магов могут посадить, а то и убить. Только король и его Семерка могут знать, что поведали звезды. Но тут, в Пути книготорговца, найти можно все, — она стояла возле Лин, говорила шепотом. — Поймите меня. Я всю жизнь изучала магию. Я умею читать пророчества.

— Вы думаете, мне соврали, — мысль пугала. Даже больше. Лин вспомнила ночь в Башне и поняла, что во всем этом ночь была для нее якорем.

Мог ли Захир соврать?

— Я принесу пророчество, — она говорила тяжело. Почему доверие было так тяжело получить?

— Спасибо, — сказала Алейра Сюзен. Она сцепила руки у бедер в формальном жесте. — Клянусь действовать во благо.

Лин медленно встала с новым грузом на сердце.

— Благодарю.

— Не уходите, — голос Алейры стал хриплым, словно она подавляла эмоции. — Вам нужно кое-что увидеть, — Лин ждала, что женщина пойдет за чем-то в магазине или груде манускриптов на столе в углу. Но Алейра повернулась спиной к Лин и убрала красный плащ. Он упал, окружив ее.

Тишина. Лин ждала. Алейра расстегивала перед платья. Нищий притих снаружи. Тишина воцарилась на улице. Жарким днем многие отдыхали. Чаек было слышно лучше, горестно вопил ястреб.

Алейра вытащила руку из платья. Отодвинула занавес волос.

— Смотрите.

Лин подошла, но не вплотную. Момент был странным, неожиданная близость с незнакомкой. Что-то сверкнуло на лопатке Алейры. Золото. Лин прищурилась и увидела форму. Птица, клюв напоминал крюк.

— Ибис, — Алейра вернула платье на место.

— Метка танцующих с огнем?

Алейра скрыла волосами плечи.

— Танец оставляет метку, — она повернулась к Лин лицом. — Этот ибис — метка.

В конце дня она хотела кое-что показать ему. Он сбился со счета игр, своих проигрышей. Он будто и не присутствовал там, был прибором с желанием. Он ее не интересовал после утра, когда она спросила о жене.

Сумерки проникли в углы комнаты, бросили вуаль на сады, когда она закончила с игрой и повела его в смежную комнату. Нед так устал, что ноги напоминали желе, когда он встал. Он почти не спал ночью, рано встал, а потом играл весь день. Они даже не обедали. Только пили много кофе, и он ощущал эффект. Он еще и не нашел сведения для Лин. Он пытался спросить Рихаб о ней, о замке, и она становилась раздраженной. Ей была важна игра. Она уже не собиралась отвлекаться, и он не знал, возникнет ли такой момент.

Нед скривился.

— Что вы хотите показать? — они стояли на пороге комнаты, похожей на остальные в замке — с изящной мебелью, с запахом свежих роз. Он смотрел на бархатный диван, где свернулся бы, не разуваясь.

— Это, — сказала Рихаб. В углу было что-то ростом с мужчину, скрытое желтым шелком. Она убрала ткань, и он увидел платье на подставке.

Он так устал.

— Платье, — он не понимал, зачем ему это показывать. Ему было все равно.

Рихаб не замечала его усталость.

— Тебя интересовали наши традиции, — сказала она. — Через две недели — Пир Нитзан. Так, думаю, он называется на твоем языке.

— Нитзан?

— Праздник весны, — она закружилась, волосы двигались свободной тенью. — Видишь? Это наряд королевы. Так было всегда. Королева в этом платье и этой маске. Она рядом с королем. Так всегда было в Рамадусе, и Юсуф Эвраяд перенес традицию сюда.

Нед видел, что упустил из-за усталости — платье было широким и роскошным, пугая этим, в пышную юбку уместилось бы несколько худых Рихаб. Ткань была тяжелой, украшенной золотыми нитями и жемчугом. Нижняя юбка была красной и в рубинах, узор повторялся на корсете: пояс рубинов, камни в центре корсета и на груди. И головной убор с золотой парчой и жемчугом, с красными камнями.

— Вот это да, — сказал Нед.

Рихаб схватила маску из золота и жемчуга.

— А это на лицо, — сказала она. — Во время пира король играет роль бога, а королева — земля. Но она — богиня, древняя богиня Визия, но за такие слова могут убить, — она вдруг захихикала. — Теперь праздник серьезный. Церемонии… изменились.

— А какими они были?

В ее глазах были изумление и что-то еще.

— Было время, — сказала она, — когда Элдакару пришлось бы любить меня на глазах всего города. Брать меня, пока я в этом платье. И я бы стояла спиной к нему. Или… как я захотела бы. Кто знает?* — ее улыбка была такой, какую он еще не видел, довольной. — И, конечно, моя радость была бы важнее всего. Радость богини.

Неду было невыносимо отвечать. Он ощущал гнев. Она точно знала… знала, что делает с ним. Рихаб Бет-Сорр была очень умной.

Он ответил безразлично:

— Интересно, — вскинув брови. — Так теперь явно не делают.

Ее улыбка стала одобрительной. Ее глаза говорили, что он учился игре, или там было желание?

— Нынче все довольно спокойно, — согласилась она. — Королева и король уединяются в палатке после церемонии. Говорят, они просто едят. Но церемония и символизм их слияния — это ритуал плодородия. В Майдаре такого не было несколько лет.

— Что ж, — сказал он, — я, конечно, рад узнать о ваших обычаях. Вы так добры, — он скрывал сарказм, как мог.

Ее улыбка стала детской.

— Нед, это единственный день, когда королеву выпускают из дворца, — сказала она. — Весь год после этого я могу бродить по садам, комнатам, но не могу выйти. Но скоро это изменится. Может, на пару мгновений, но я почувствую… свободу.

— Нужна помощь, — сказала Лин, Нед Альтерра выглядел страдальчески.

— Конечно, — сказал он. — К твоим услугам, — она поздно вспомнила, что он не спал всю ночь и рано поднялся. Но времени не было.

Когда это закончится, она найдет способ одарить его и Рианну. Деньги — пустяки, у них это было. Им не была важна роскошь, земли, титулы. Но подарок был необходим. После всего этого.

Ее указания были простыми — он отвлечет Захира Алкавара за ужином, проследит за его движениями. Нужно было следить за всеми магами, если один из них решит уйти из-за стола в Башню. Лин на ужине не будет, якобы из-за головной боли. План казался лучшим: только за ужином все собирались в одном месте. Но если что-то пойдет не так, ей нужно было, чтобы Нед следил. Чтобы попробовал задержать мага.

Идея, что Захир затевал нечто против, была слоем льда на ее костях. Она не могла поверить в это. Но знала, что не могла позволить себе верить лишь в то, что хотела.

Было рано делать выводы. Он мог врать и Элдакару, или король был вовлечен в обман с атаками. Но зачем? Она не видела смысла такого плана, выгоды Первому магу, а, тем более, Элдакару. Но это означало, что у нее еще не было всей нужной информации.

С помощью Алейры она узнает больше.

Во дворе было тихо, кроме фонтана, цветы уже показывали светлые лепестки с приближением ночи.

Звезды кружились без конца, так она спешила. Лин забыла, как от них кружилась голова. Но она думала, добравшись, задыхаясь, до вершины, что присутствие Первого мага влияло в первый раз. Это было его место, его магия была в его основе.

Может, без него было некое сопротивление. Она не должна была находиться здесь.

Лин вышла на платформу, тут же посмотрела на звездное небо на потолке. Место было большим и тихим, но с отзвуком музыки. Созвездия сияли, и свет был из ниоткуда и отовсюду. Она задержала дыхание. Казалось, она оскверняет место, придя без проводника. Без разрешения.

Она подумала об Алфине и Киаре и прошептала молитве тем, кто слышал.

Звезды холодно искрились.

Лин прошла дальше в Башню, пытаясь продумать стратегию. Ей нужно было найти лестницу в Обсерваторию — где она? Она помнила, путь был долгим, и этого она боялась: когда она будет идти открыто по просторному полу. Как олень на лугу. Но выбора не было. Она вспомнила Захира Алкавара, он прижимал пальцем пергамент с пророчеством к столу. Она могла лишь надеяться, что оно еще там.

Она видела вдали поворот, ряд дверей в форме арок. Там было больше этажей, коридоров. Двери, двери и двери, как в месте, что снилось ей после смерти Дариена. Слабый свет доносился из каждой, но видно, что внутри, не было. И все же любопытство овладело ею. Она пересекла порог и склонилась, заглядывая внутрь. Она увидела восьмиугольную комнату с серебряными зеркалами. Если встать перед ними, отражений было бы очень много. В центре стояла плоская мраморная миска на пьедестале, и в ней плясало бесконечно серебро. Ртуть?

Она пошла дальше. Заглянула в другую дверь, ощущая себя немного глупо, как ребенок. Эта комната была полна деревьев в горшках. Она прищурилась, решив, что ей кажется, но листья были золотыми. Красные камни размером с кулак свисали с ветвей одного, гроздья аметистов — с другого. Лин поразилась этому, учитывая, что в Башне были сотни комнат. Зачем тут эти вещи?

Захир говорил, у магии был порядок. У каждой комнаты тут было предназначение.

Звук напоминал песню, но с механическим звучанием. Она огляделась. На ветке дерева сидела медная птица, пела. Запела другая. Они были не настоящими, но куда более живыми, чем механические птицы, и это пугало. Лин поспешила прочь, решив больше не заглядывать в комнаты.

Со временем стало видно лестницу Обсерватории, парящую спираль. Путь оказался дольше, чем она думала. У первой ступеньки что-то изменилось. Она вдруг оказалась не одна.

Захир стоял у лестницы, преграждая путь.

— Так я вовремя, — сказал он, выглядя мрачно.

— Как ты сюда попал?

Он покачал головой.

— Ты знаешь, что я маг, так о чем ты думала? Это было глупо, миледи. Все, кто поднимется по лестнице без разрешения, умрут мгновенно.

Лин отпрянула на шаг.

— Нед…

— Следил за мной весь вечер. Теперь ясно, почему, — его руки дрожали, он удивленно посмотрел на них. Опустил по бокам. — Зачем ты это сделала? Я думал, мы могли говорить свободно.

— Я говорила кое с кем в городе сегодня, — сказала она. Говорила уверенно, хоть этого не ощущала. — Мне нужно… пророчество. Чтобы тот человек его увидел.

— Конечно, — сказал он сразу. — Только в тайне. Закон запрещает его видеть. Но ты… можешь делать то, что попросишь. Ты не знаешь этого?

Она привыкла к остроумному Захиру с искрой в глазах, но этого, с дрожащими руками и бледным лицом, она не знала.

— Это место, — сказала она, — странное. Я ни в чем не уверена, — и ни в ком, но этого она не сказала. По его уязвленному виду было ясно, что он догадался об этом.

— Вижу, я еще не доказал себя, — сказал он. — Возьми, — он отдал ей цилиндр в коже с позолотой на концах. — Это копия. Если хочешь, можешь сверить с тем, что наверху. Теперь ты приглашена, опасности нет.

— Зачем проблемы? — сказала она, взяв цилиндр. — Доказывать себя, — ее голос перестал быть властным под звездами. — Какая разница, что я думаю? — она взмахнула руками, чтобы выразить то, что не могла словами. — Времени все равно так мало.

Захир сжал ее руку. В этом была ярость, но она не дрогнула. Она словно парила от ощущения. Будто смотрела со стороны на свои ощущения. Он сказал:

— Времени всегда мало.

Лин приросла к месту. Маг отпустил ее руку. Он потер лоб пальцами, словно голова болела.

— Ты меня напугала, Пророчица, — он выдавил улыбку. — Если бы что-то случилось, Валанир убил бы меня.

— Я не буду больше занимать время, гвир Алкавар, — она скованно кивнула.

— Что? Нет! — он расслабился, словно они вернулись в сад. — Лин… я понимаю, почему ты не могла довериться мне. Любой на твоем месте… ты не можешь слепо доверять тем, кого только встретила. Я хочу, чтобы ты сначала сверила пророчество в твоих руках с тем, что в Обсерватории.

— А… потом?

Он улыбнулся.

— Придя сюда, ты помогла мне. Я пытался сказать тебе прошлой ночью, пока не пришел Тарик, что у меня кое-что есть. Теперь я могу показать тебе без помех.

Они пересекали просторный пол в плитке. Их шаги были тихими, тени скользили по весам, изображенным на полу голубым и золотым. Он шел к лестнице на другой этаж.

— Снова лестницы, — виновато сказал он, она фыркнула:

— Я умираю, а не старая, маг.

Смех Захира Алкавара был резким.

— О, мирьян.

— Что?

Он замер на ступеньке.

— Мирьян. Цветы во дворе внизу.

— Потому что я не сплю?

Захир не улыбался.

— Люди проходят их, пока не наступает их время.

— А потом?

— Тьма выделает их красоту, — он отвернулся и поспешил по лестнице, опустив голову, словно вдруг смутившись.

Они были на втором этаже. Если посмотреть отсюда, пол Башни был океаном мозаики, тянулся вдаль. А небо только начало темнеть сверху.

Как и на первом этаже, тут было много дверей с тусклым светом. Они проходили их. Лин вела рукой по поручню, глядя то на потолок, то на пол, то на небо сбоку. Захир замер у закрытой двери. Она отличалась от тех, что Лин видела в Захре, хоть она не сразу поняла, почему. Все в этом месте было новым, блестящим, часто позолоченным, а эта дверь была из старого дуба, усиленная железом. Она увидела символ на двери. Узел лабиринта, как вокруг глаза Лин, и этот символ было видно только в свете луны.

Ее голос был слабым:

— Захир, что это?

Он с поклоном открыл дверь. Свеча появилась в его руке, хоть раньше ее не было. Медная простая подставка. Снова не как украшения в замке. Он отдал свечу ей.

— Я внутрь не пойду, — сказал он. — Это место… твое. Сколько ты хочешь.

Лин пошла по кругу в комнате со свечой в руке. Комната в башне. Стены из камня. Она понюхала воздух. Море?

Ее глаза привыкли, и она увидела просторное место. Стены были во множестве окон. Рядом с каждым был куб из камня, словно из сердца горы.

Она уже была тут. Раз.

Лин подошла к окну. Сумерки снаружи были в облаках. Она видела воду среди камней внизу. Небо обрамляло край горы. Она узнала запах влажных листьев и хвои, гниения. Все это было из времени, что прошло быстро, но осталось в ней с болью. Она вспомнила тепло узкой кровати, запах дождя, лиру и золотой голос, что пел ей на ночь.

Дыхание Лин застряло в горле.

— Невозможно.

— У тебя есть вопросы, — сказал Захир. Он стоял на пороге между мирами. — Конечно. Но тебе не нужно знать, как это сделано. Это — Башня ветров. Не копия.

— А тут не должны быть… другие люди? — она дико озиралась. — Кто-то может войти?

— Место застряло во времени. Ни прошлое. Ни будущее. Только настоящее. Разве не прекрасное место, чтобы сочинять, Лин? Твое прошлое… тяжелое. Как и будущее. Этот миг важен. И это место, что отказало тебе. Музыка, которую ты могла сделать… не должна быть утрачена.

Она прижала руки ко рту. Она гордилась своей отчужденной манерой, пока не привыкла к ней. Она опустила руки.

— Это слишком, — сказала она. — Это слишком большой подарок.

Он отводил взгляд, словно позволял ей выражать эмоции.

— Твоя метка, — сказал он, проведя пальцем по веку. — Она засияла, когда мы вошли, — он вытащил из-за пояса и протянул ей простой железный ключ размером с его ладонь. Простой, но с меткой Пророка на рукояти. — Когда вернешься в комнату ночью, — сказал Захир, — ты увидишь дверь в стене у кровати там, где ее не было. Только ты можешь ее открыть этим ключом. Она ведет сюда. Никто не может войти в это место, пока я не сниму чары. Ни маги. Ни даже я.

Лин закрыла глаза.

— Откуда… ты знал? Что я хотела этого?

Луна с острова Академии придавала Захиру мраморный вид.

— Я ощутил это, как только тебя увидел, — сказал он. — Твое желание… обожгло меня. Ты несешь с собой две вещи — тень и огонь.

ГЛАВА 13

Он был один в тот день в комнате, как и много дней до этого. Дорн пытался радоваться этому, говорил, что больше не нужно делиться местом ни с кем, пока он пытался работать. Что Этерелл Лир больше не отвлекал его. Но тишина удушала. Дорн раньше не был против, когда знал, что его друг на континенте соблазняет девицу из таверны. Может, разница была в том, что это было не просто соблазнение, а Сендара Диар была дочерью архимастера, а не девицей из таверны.

Его отвлекало воспоминание о том разе, когда он шел в их комнату, хотел открыть дверь, но услышал голос Сендары. В их комнате, логове Дорна. Он ощутил гнев, рука замерла на ручке. Он не знал, нужно ли стучать. Она сказала со смешком:

— Я… не люблю прикосновения.

Этерелл шелково сказал:

— Уверена?

Тишина. Дорн дрожал. Он знал, что стоит отойти от двери, но хотел услышать еще голос, раньше Этерелл так еще не звучал. Даже если он был в отчаянии, он хотел услышать. Но Этерелл молчал. Дорн услышал тихое оханье, явно женское.

— Вот так, — голос Этерелла был лаской. — Кусай меня, если нужно, милая. Все хорошо.

Дорн понял, что задержался. Он побежал.

День не задался. Дорн бродил по коридорам без цели, ощущая себя изгоем. Теперь его мучило нечто новое. «Все хорошо».

Этерелл пришел на следующий урок с опозданием, растрепанный. Дорн игнорировал его весь день и вечером, когда они готовились спать. Казалось, в комнате был лишний запах, смесь сирени и мускуса. Ему было холодно.

Наконец, Этерелл сказал:

— Это не повторится.

— Что?

— Ты посмотришь на меня?

Дорн с неохотой оторвал взгляд от сцепленных пальцев. Этерелл сидел на кровати напротив него. — Я понимаю, почему ты злишься, — сказал он. — Мы будем… в другом месте в будущем. Комната была удобной, но… это нечестно по отношению к тебе.

— У нее нет комнаты?

Этерелл покачал головой.

— Она близко к архимастерам, нас могут увидеть. Скоро я сделаю официальное предложение ее отцу. Но он должен сперва узнать меня. Увидеть, какой я.

Он звучал как юный лорд сильнее, чем за все годы вместе. Официальное предложение.

— Поэтому ты хочешь быть его избранным? Доказать свои силы.

Этерелл пожал плечами.

— Теперь ты понимаешь.

Больше слов не было. Но его друг сдержал слово, он редко бывал в комнате. Дорн узнал это пыльное тесное место лучше за эти недели, чем за шесть лет. Теперь оно принадлежало ему. Хотя Этерелл Лир еще учился, он уже пропал. Он даже не ходил на уроки. Всю энергию он направил на Сендару Диар и доказательства ее отцу.

Так что он не удивился, когда друг перестал ночевать в комнате. Дорн ждал увидеть его хоть тогда и за едой. Но одной ночью его там не было. Не было и утром. Дорн не переживал, архимастер Диар и его избранные творили дела ночью. И Этерелл Лир нашелся за завтраком, уставший, но довольный, румяный и со спутавшимися волосами. Он ел скромную кашу и хлеб жадно, как пес объедки. Но не от этого Дорн Аррин замер у стола.

Между кусками еды Этерелл Лир разговаривал с Мариком Антреллом. Любимец Элиссана Диара сидел рядом с Этереллом на месте Дорна. Когда Дорн оказался на другом месте за столом, друг даже не взглянул на него. Они склонились, золотые и рыжие пряди почти сливались, и не замечали никого в столовой. Дорн увидел девушек дальше за столом. Маленькая и кудрявая почти не ела, гоняла кашу ложкой по тарелке, а Сендара Диар поглядывала в их сторону. Она отводила взгляд, стоило ей пересечься с кем-то взглядами. Но даже отсюда Дорн видел то, что не хотел: голод до всего, что пошлет в ее сторону Этерелл Лир.

Дорн видел там жуткое зеркало и был рад отвернуться.

«Что со мной случилось?» — задумался он, пока ходил между уроками и едой, и расстояние казалось бесконечным. Коридоры были тихими и широкими, даже когда там было полно учеников. Он хотел посвятить себя становлению поэтом, идти по этой священной тропе. Но он терял хватку, цели день ото дня. Политика этого места и его слабости разбивали его.

Он еще верил, что вернется. Осталось протянуть месяцы. Он не мог даже горевать. Он сделает это потом, вдали. Он был ужасно одинок все время, но не настолько.

Порой он встречал Этерелла Лира в их комнате в странное время. Он мог проснуться ночью и увидеть его в центре комнаты без движения.

— Спи, — шепнул ему раз Этерелл так властно, что Дорн послушался, хотя и хотел спросить, где был его друг. В другой раз Этерелл напугал его, придя днем, когда Дорн репетировал новую песню. Он все еще хотел сыграть на Манайе, будет с ним Этерелл или нет.

В этот раз в свете солнца Дорн увидел перемены в Этерелле Лире за последние недели. Его друг осунулся, щетина была на щеках. Под глазами пролегли тени.

— Ты выглядишь как Марик, — отметил Дорн. — Ты сможешь и дальше так продолжать?

— Я должен доказать себя, — рявкнул его друг. Он прошел к рукомойнику с лезвием в руке. Шлепнув масло на лицо, он начал бриться. Вскоре он снова стал идеальным лордом, и это раздражало Дорна. Ему нужно было лишь умыться и побриться.

Но Дорн не отступал:

— Что об этом думает Сендара Диар?

Этерелл пожал плечами, двигая лезвием по челюсти, напрягая там мышцы.

— Она знает, что я делаю это ради ее отца. Она рада, что я с ним. Если я смогу показать столько умений, как Марик Антрелл, архимастер Диар согласится на мое предложение.

— Какие умения?

Этерелл стал умываться. Он поднял голову через пару мгновений, темные пряди прилипли к его лбу. Его глаза были больше и ярче обычного.

— Те, что тебе не нравятся, Дорн Аррин. Но ты знал еще до вопроса.

Еще один избранный покинул остров, но не так, как Гаред Дексан. Криков ночью не было. Просто пустота за столом утром. Шептали, что Сим Олир сломался на встрече избранных, и его отправили домой восстанавливаться. Дорн был в ужасе. Что делал Элиссан Диар, раз так терял последователей? Или… мысль напугала его еще сильнее… что он делал, если такие потери были приемлемы?

Он подумал об Ордене Красного ножа, его сердце забилось быстрее. Амбициозный Элиссан Диар с холодными глазами был способен на многое. Но Этерелл не участвовал бы в кровавом гадании… точно. Там было что-то еще. Дорн пожалел, что не мог поговорить с Валаниром Окуном. Пророк не был доступен, и когда был рядом, но с его отбытия архимастера решили, что можно делать, как им хочется. Глаз Короны уже не смотрел на них.

Может, пропажа Сима Олира — бодрого паренька, что был популярнее Гареда Дексана — привлекла бы больше внимания, если бы не последовали странные события. Одним утром трех учеников второго года, четырнадцатилетних, отправили за хворостом в лес. Это был обычай — это дело было ниже продвинутых учеников. Но они не вернулись. Никто из них не был непослушным, но день кончался, а они так и не пришли. Два дня замок был в панике, архимастера устроили поиски, архимастер Лиан был в ярости. Два мальчика были благородной крови. Им нельзя было вредить.

На третий день парни пришли к вратам замка. Они дрожали от усталости, их одежда была лохмотьями, словно они побывали в зарослях с шипами. Но их история, которую должны были узнать только архимастера, но она разнеслась по Академии, была куда страннее их вида. Дорн услышал все за ужином в тот день, серьезный четверокурсник верил, что ему нужно всем это сообщить.

На обратном пути в замок парни срезали по знакомой тропе, отмеченной одним из самых больших дубов на Острове. Они миновали дерево, что старело. А потом проснулись на горе, на камне, и вокруг не было зелени, а их терзал зимний ветер.

После долгого пути по склону они к вечеру добрались до пещеры, где сидела у костра женщина. Голос рассказчика стал благоговейным:

— И они говорят, она была милее боярышника весной, — сказал худой парень, потирая нос.

— Уверен, — сказал Дорн. Но если они врали, то их фантазии впечатляли.

Женщина была в золоте, и силуэт ее тела было плохо видно. Ее черные волосы сияли, как оникс, косы с золотыми нитями были на плече, ниспадали ниже ее талии. Ее глаза… тут он замолчал. Видимо, они были неописуемыми.

— Представляю, что было дальше, — сказал Дорн.

Парень покачал головой с возмущением.

— Не так все было, — сказал он и продолжил тихо и с благоговением. Она взмахнула рукой, и появился стол с едой на глазах у парней. На стульях лежала аккуратно чистая одежда, мягкая, яркая. Позже они искупались в роскошном горячем источнике ниже пещеры, и оказалось, что одежда идеально сидит на них. У них были и новые сапоги, плащи с меховым подбоем от холода. Они взялись за еду: мягкие буханки хлеба пахли так, словно только испеклись, мясо было сочным, а сладкие фрукты — необычными. Золотые кубки вина оставались полными, сколько бы они ни пили.

Женщина не ела и не пила. Она смотрела на них. Когда они доели, в ее руках появилась лира, и она запела. И голосом она захватила их сердца.

Она заявила, что отдастся тому, кто выполнит три задания, и каждое поражало сильнее предыдущего. Им нужно было построить корабль своими руками из дерева, что они найдут на горе, плыть на запад семь дней, пока они не найдут землю великана, и его, конечно, нужно было убить. Во втором задании им нужно было найти ожерелье, что великан украл у нее, амулет из золота, принадлежащий ее народу. Они взялись за дело, связанные общей целью, но соперничая, ведь победить мог лишь один. И желание вело их с невероятной силой. Ради нее они были готовы умирать и убивать много раз.

Парень затих. Он оглядел слушателей, многие были младше него. Он заерзал. Ужин давно закончился, еду уже проглотили. В столовой воцарилась тишина, порой слышались тихие голоса. Наконец, один из парней спросил:

— Что случилось?

Парень сглотнул.

— Говорят… они годами бродили по заданиям леди. Один думает, что восемь лет, другой — что десять, а третий — пятнадцать. Они больше не говорят, только… что они не справились, и их отправили домой.

Они вернулись в одежде, что была на них изначально. Они не постарели. На них не было следов другого мира.

Годы? Дорн хотел рассмеяться, но не мог. Он вспомнил о ночи скорби по высшему мастеру, когда показалось, что открылись двери мира. И он с обвинением сказал:

— Это все, что они рассказали?

Парень посмотрел на Дорна с тревогой.

— Это все. И… они покончили с музыкой. Они уже не могут познать радости, ведь утратили леди.

— Какие слова, — фыркнул ученик и шлепнул рассказчика по руке. — У них материала на годы ночей в Башне, — это вызвало смех, ученики страдали в Башне ветров, могли сидеть часами, смотреть на свечу или море и искать слова.

Это стало шуткой. Но той ночью одного из тех парней нашли висящим в петле в кладовой кухни. Он повесился на своем поясе. Повезло, что повар вовремя побывал в кладовой. Мальчика освободили, он выжил. Архимастера отослали его прочь.

Двое других замкнулись в себе, не реагировали на интерес учеников, неохотно слушались архимастеров. Дорн пару раз встречал их взгляды и был поражен пустотой в их глазах. Вскоре и они отбыли, о них больше не слышали.

Была ли история правдой, не знал никто, но у большого дуба в лесу точно что-то случилось.

Джулиен думала, что навсегда запомнит вечер, когда это началось. Она догадалась о происходящем раньше Сендары. Она увидела, как Этерелл Лир направляется к ним, с уважением опустив взгляд, и поняла, что будет. Может, страх был предвидением.

Когда Этерелл подошел, и Сендара Диар заметила его, он неуверенно улыбнулся. При всей столовой он подарил ей фигурку из дерева: тонкую, изящную, странную. Джулиен Имара не видела еще такое создание с головой коня и телом змеи. Сендара покрутила фигурку в руках.

— Морской конек, — сказала она. Ее дыхание невольно дрогнуло. — Хорошая работа.

— Похоже на тебя, — глаза Этерелла цвета воды были серьезными. — Редкая изящная красота среди тьмы.

— О, — сказала Сендара. Ее щеки покраснели.

Они пошли по столовой вместе. Сендара опускала ресницы, все еще краснея. Она была в белом кружевном платье с красным поясом. Вырез воротника показывал нежную белую кожу и впадинку грудей. Этерелл не смотрел туда, а как джентльмен смотрел на ее лицо. Он говорил заботливо, как показалось Джулиен, словно поймал неприрученную птичку.

Но он еще не держал ее. Нет.

Джулиен Имара бродила той ночью. Последний раз был недели назад, когда она встретила Сендару Диар в Зале лир. С тех пор необходимости не было. Она крепко спала ночами, успокоившись, словно в детстве, не слыша вой ветров острова. Утром она вскакивала с кровати с предвкушением дня. Каждый разговор, прогулка в лес были важными, эти семена могли прорасти и расцвести новым пониманием, открытием. Комната Элиссана Диара, полная света, книг и иностранного искусства, казалась маяком вдали, воплощением всего, что могло быть. Когда-то она будет идти на равных рядом с Сендарой Диар, или почти на равных, и они разделят знания, силу, связь. Не такую связь, как у нее была с Элис, а напряженную и глубокую

Может, лучше было не надеяться, так она думала, когда тень в коридоре скрыла ее. Она пыталась прыгнуть выше головы. Когда она увидела их вместе, то поняла. Его красота и ее красота. Они привлекали своим светом. Она глупо думала, что могла быть так близко, что могла так касаться.

На первом этаже было тихо. Лица скалились со стен. Шут скалился так, словно обращался к ней. Плакальщик почти рыдал. А другие — Поэт, Король — казались далекими. Было глупо думать, что она станет поэтом.

Джулиен нырнула в Зал лир, не дав себе подумать. Едва замечая нож Киары по пути. Никого этой ночью тут не было, хоть она была настороже, ожидая избранных. Они не были в Зале, насколько она знала. Порой она просыпалась ночью и слышала хор голосов на ветру. Она знала, что это Элиссан Диар и его избранные в лесу, и от этого ей снились странные сны.

Ее беспокоило с той ночи в Зале, когда она встретила Сендару, что танцовщик изменился. В свете дня Джулиен пришла туда и убедилась, что теперь у него в руке был меч, а в другой — факел. И меч был опасно изогнут. Но Джулиен стала сомневаться в своей памяти. А вдруг так и было?

Серебряный свет Ветви вел Джулиен по Залу лир. Она искала знакомые силуэты. И один попался ее взгляду: рыцарь ехал к своей гибели от зубов монстра. Джулиен моргнула. Она уже видела не зубы монстра вокруг рыцаря. И он не ехал. Изображение менялось на глазах, лошадь пропала. Одинокий мужчина пешком, лира на боку — поэт. И вокруг него был огонь.

Она не дышала. Джулиен поискала еще силуэты. Но она заметила не знакомый, а новый: трое мужчин стояли в ряд, меч был на их шеях. Их лица опустели от печали. В правом верхнем углу был символ — петля, словно какие-то чары. А в левом нижнем углу — лира.

Что это значило?

— И все же, — сказал голос за ней. Джулиен обернулась. Валанир Окун не смотрел на нее, он глядел на резьбу за ее головой, — ты не заметила то, что тревожит меня сильнее всего.

— Валанир, — прошептала она и быстро исправилась. — Пророк Окун.

Он прижал палец к губам. Хоть его губы улыбались, он выглядел печально.

— Смотри, — сказал он тихим чудесным голосом и указал. Там была вырезана женщина, и Джулиен вспомнила ее. Ее меч пронзал лиру. Ее движения были яростными, словно она злилась, и это было видно даже в простых линиях. Но теперь Джулиен казалось, что картина меняется в бледном свете. Лира удлинилась, изменила облик. Стала другой женщиной, и меч пронзал ее сердце.

Джулиен заметила кое-что еще. Линии женщин были одинаковыми. Одна и та же женщина дважды. Одна пронзала другую мечом.

— Что это значит? — осмелилась спросить Джулиен. Она хотела многое спросить, но это было не важно. Тут был Валанир Окун. Он не пропал. Но хотел, чтобы Академия думала, что он ушел.

Он не смотрел на нее. Он сказал:

— Я послал ее в опасность и не рассказал всего. И теперь я думаю… знал ли я, что делал? Все ли сказал?

— Леди Амаристот.

Он молчал. Джулиен дала. Валанир Окун разглядывал резьбу.

— Вы пропали ради нее? — сказала она. — Или… — она подумала об Элиссане Диаре за столом, спокойно говорящим об отсутствии Валанира. — Или вы в опасности?

— Я жду, — сказал он. — Читаю знаки и жду. У меня будет лишь один шанс, как видишь. И да, тут на меня другие планы у некоторых.

Тишина пугала ее. Если кто-то придет… но он не переживал.

— Чего вы ждете, Валанир Окун? — она подавила оханье, ведь произошло кое-что странное: Пророк Валанир Окун встал перед ней на колено. Его глаза теперь были ближе, сияли, как зеленое стекло.

— Я прошу об одолжении, Джулиен Имара, — сказал он. — Но я боюсь, что наврежу тебе.

— Это… для Придворного поэта?

Он кивнул.

— Шанс будет лишь один. Ты видела сегодня, что врата открываются на Острове. Это началось, когда Дариен Элдемур восстановил чары, а теперь с каждым нашим поступком… это чудесно или ужасно, не знаю… Я не знаю, к чему все приведет. Мы потеряли столько знаний. Я не знаю, как Пророки справлялись в прошлом. Мы все в опасности, Джулиен Имара, и с каждым днем все больше. Если бы я был таким, каким мне нравится быть, я бы отправил тебя домой.

— Я лучше умру, чем отправлюсь домой.

Он тихо рассмеялся.

— Это не правда. Тут у тебя так мало всего. Никто не учит тебя так, как должен. И твоя подруга… это другая история.

Она посмотрела на его мозолистые пальцы, длинные чистые ногти. Его кольцо с лунным опалом сияло само по себе. Она не знала, что сказать ему. У нее не было дома. Это было честно. А потом она поняла, что он сказал о Сендаре Диар.

— Другая история?

Он покачал головой. Он впервые вспомнил, что их могли найти, посмотрел на дверь. Он зло нахмурился.

— Они возвращаются. Были снаружи… у озера. Они готовились к этой ночи долго. И… — его голос изменился. — Еще один. Они потеряли еще одного. В этот раз — Сима Олира, — Валанир закрыл глаза руками. — Он был бы хорошим мужчиной. Он был таким.

— Потеряли, — Джулиен смотрела на него. — Но я думала… — она замолкла. Говорили, Гареда Дексана отправили домой. Так сказали. Джулиен уперлась ногами в пол, словно перед боем. Она произнесла слова, что изменят ее жизнь, что уже перевернулась с ее прибытием на остров.

— Скажите, как я могу помочь.

ГЛАВА 14

Он оставил ее одну в Башне Ветров первой ночью. Дверь Башни стекла закрылась за ним, и Лин смотрела, как доски двери мерцают, словно под водой. И дверь пропала, остались камни в стене. Выходом была только вторая дверь, что вела в ее комнату.

Захир Алкавар успел сказать кое-что напоследок:

— Не благодарите меня, леди Амаристот, — сказал он. — Мы такие, какие есть. Вы — Придворная поэтесса Эйвара, а я — первый маг Майдары. Я дал вам шанс намеренно. Вы так и не смогли проверить свои чары. Теперь можете.

— И, возможно, смогу помочь тебе, — сказала она. Они стояли близко, даже ближе, чем нужно. Она замерла.

Он склонил голову.

— Есть шанс. Валанир Окун верит, что у вас большой потенциал, он мне это говорил, и я не сомневаюсь.

— Я даже не знаю, чего ищу.

— Я знаю. Я помогу, как смогу. Но пока что позволь себе быть тут. Ты берешь свое. И так начнутся открытия. И что-то говорит мне, что ты найдешь то, что я упустил в Захре. Кусочек головоломки от нашей тени.

Она сидела в каменном кубе, одном из многих в Башне. Свеча была у ее локтя, озаряла бумагу перед ней, и все. Волны бились снаружи. Весна была на острове. Она была тут лишь раз до этого — осенью.

А еще Валанир приводил ее туда и сделал Пророком. Но, как и подарок Захира Алкавара, то воспоминание было вне времени и пространства.

Пустая бумага дразнила ее, как неприступная гора. Эти насмешки могли стать темой для стихотворений. Страх был понятен: мелочь отличала великие, хорошие и посредственные песни — и этот элемент нельзя было вызвать приказом. Как и с горой, ей нужно было пробовать, попытки будут проваливаться. Но если отвернуться, она до конца дней будет думать о том, что могла бы сделать.

Было поздно. И на острове тоже. Как могла подняться луна, если место застыло во времени? Нужно спросить у Захира. Но так он вытащит карты и записи, чтобы объяснить ей, и она поняла, что лучше не знать, как это работает. Не важно. Она была тут, с музыкой ветра и моря, с реальностью чернил и бумаги. Тут она могла ночью отыскать слова.

Алейра Сюзен нахмурилась, глядя на пророчество, что Захир изобразил своей изящной рукой. Она сидела за столом в комнате за магазином, ее волосы были заколоты, открывали длинные серьги из красных и синих бусин, что звякали, когда она поворачивала голову. Лин не могла сесть, волнуясь, она переминалась с ноги на ногу, расхаживала по комнате, пока торговка работала. Она сверила копию с оригиналом. Все было в порядке.

Было утро, Лин почти не спала. Она вышла из темного прохода Башни Ветров почти на рассвете, вскоре ее разбудил гонг храма. Она прекрасно помнила, даже во сне, о страницах, что оставила на столе в Башне. Она словно оставила там кусочек себя. Ничто не случилось за ночь, чары не проступили, лишь несколько слов, словно она ждала все время только их.

Она писала ночами в Тамриллине, чтобы не спать. Но это было другим. На нее всегда давил груз обязанностей — рядом с королем в зале совета, на встрече с политиками. Она лишилась кое-чего важного, что было даже у низких поэтов: шанса сочинять в Башне ветров. Если чары придут к ней через искусство, то именно там.

Он хотел ей помочь. Она не могла ощущать себя обязанной Захиру. Такое отношение между ними было неприемлемо. Он сам это понимал.

Алейра издала раздраженный звук.

— Что такое?

Торговка покачала головой. Она была недовольна.

— Все, как ты сказала, — сказала она. — И как говорили маги. Угроза с севера, — она сжалась, подперла челюсть руками. — Не понимаю.

Лин ощутила облегчение, но Алейра не захотела бы видеть это. Она убрала радость с лица.

— Уверена, тому есть объяснение. Может, джитана нашли новую силу.

Женщина подняла голову, ее глаза пылали.

— Объяснение есть… да. Осталось его найти. Север велик, леди Амаристот. Не только джитана могут быть угрозой, — она снова посмотрела на пророчество. — Я хочу внимательнее изучить его. Оставите его мне?

— Конечно, — быстро сказала Лин, радуясь покончить с тревогой. Она вздохнула и опустилась на подушку. — Скажите, — сказала она, — почему вы зовете их джитана? Я не слышала, чтобы кто-то еще их так называл.

Алейра села прямо, опустила пророчество на стол. Она вдохнула и медленно выдохнула.

— Кто дает народу имена? — сказала она. — Джитана всегда так назывались. Но те, кто изгнал их на край земли, назвали их танцующими с огнем, услышав истории путников. Так и с галицийцами.

— Я не знала.

— Редкие знают, — сказала Алейра Сюзен. — На востоке когда-то давно, еще до власти Рамадуса, был город. То был великий город Галиции, и многие из моего народа укрылись там. Вы же знаете, как мы там оказались?

Лин опустила взгляд, впервые затрудняясь ответить.

— Я слышала… там было… проклятие.

— Наш дом был на острове. Но посреди осени океаны забрали его. Многие люди погибли. Те, кто сбежал на кораблях… эллениканцы и алфиняне презирали тех, кто верил в Безымянного бога. И остров был доказательством, что они прокляты, и океан хотел проглотить их. Так навсегда и запомнили. Что нас прозвали галицийцами в честь не нашего города, и вскоре нас изгнали из Галиции, выдумав причину. Говорили, нам суждено вечно бродить без дома, и это было напоминанием, что всем правит Бог с тысячью имен. А для изгоев нет места.

— Это большая ошибка, — сказала Лин. — Я бы исправила ее, если бы могла. Как назывался ваш народ?

Алейра покачала головой.

— Это утрачено. Воды поглотили все, все записи. И это было очень давно.

Лин заметила гнев женщины в разговоре. Она не упоминала семью. Никто не горевал бы, если бы джитана перерезали ей горло. Лин знала, что галицийцев постоянно убивали, особенно во время войн между провинциями. Она стыдилась, что не знала больше.

— Я рада узнать то, что вы рассказали, — сказала она. — Хоть это и больно. Но теперь я знаю.

— Вы — женщина высокого положения, — сказала Алейра. Ее лицо смягчилось. — Важно, чтобы вы знали все, что происходит в мире. Однажды от этого может зависеть жизнь.

Лин смутилась, но не понимала, почему. Было неприятно знать, что кто-то может зависеть от ее знания или неведения.

— У меня есть еще вопрос, — сказала она. — Я недавно говорила кое с кем и… это странно. Он заявляет, что отряды, что помогали Юсуфу Эвраяду в завоевании Кахиши, были… — она замолчала, думая, как это звучало. Но Алейра терпеливо ждала, и Лин продолжила. — Он сказал: «Они не были людьми». Он не сказал больше… но вы знаете о магии. Уверена, знаете больше меня.

— Они не были людьми, — Алейра склонила голову, словно ее звали. Она напоминала птицу. — Так он сказал? Но они напоминали людей, да? Иначе в отчетах было бы что-то упомянуто. Значит, солдаты выглядели как люди, но не были ими, — Алейра покраснела. — История будет выглядеть иначе, если это так. Ученые отдали бы глаза ради доказательств.

— О чем вы?

— Как думаете? — щеки торговки пылали. — Значит, Юсуф Эвраяд, великий завоеватель, объединивший провинции Кахиши, был черным магом, или такой работал на него.

Она шла по Проходу Книготорговцев к реке, позволяя себе задерживаться у полок с книгами снаружи. Многие книги были не на ее языке, даже не на языке Кахиши, но вид все равно восхищал и вызывал сожаление — еще столько можно было изучить, даже с богатой жизнью. У нее не было смысла возвращаться к книгам, к новым знаниям. Но она не могла прекратить.

По пути она заметила, как торговцы развешивают цветные фонарики. В гавани их было еще больше — фонари украшали путь к реке. Это напоминало ей ночь Маскарада середины лета в Тамриллине — один из важных моментов ее жизни.

Она увидела, как мужчины собирали доски, изящно вырезанные, украшенный золотом. То, что они построили, было размером с небольшую баржу, но не могло плыть по воде. И тут она вспомнила слов Захира Алкавара, он бегло упоминал Пир Нитзан.

Лин повернула на Путь воды в сторону площади у Ворот соколов. Путь был долгим, может, было бы мудрее добраться на транспорте, но она радовалась независимости. И она хотела убедиться, что сущность Алейры скрыта. Политика двора была опасностью, которая не должна была задеть Алейру, невинную торговку.

Хотя невинная было не лучшим словом — румянец Алейры Сюзен, пока она думала о королевском скандале, был близок к похоти. Она ненавидела Юсуфа Эвраяда из-за джитана. Может, и по своей причине? Лин не знала, что случилось, что Алейра сиротой оказалась в крепости Изменника. Она и не думала спрашивать.

То была ее тень. Но Лин не знала, были ли это ее мысли.

Тень. Райен сбросил ее с лестницы под музыку смеха их матери. Его кулак летел в ее челюсть. Он медленно резал охотничьим ножом кожу ее ладони. И последний день, когда она видела его, когда он связал ее и вырезал на груди знак кровью для магии.

Этой тьмой нельзя было делиться с миром. От этого такая тьма не рассеется. Она была с ней.

— Есть история, — сказала негромко Алейра, копаясь среди книг. — Да, — она вытащила том в потертой кожаной обложке и нашла страницу. Лин опустила взгляд, но не знала этот язык. Она посмотрела на торговку с новым восхищением. Лин знала только свой язык и могла читать на кахишском. — Самарянская история, — сказала Алейра, глядя на текст. — Мужчина хотел отомстить королю за смерть сына. Мальчика несправедливо приговорили к смерти. Мужчина, Салман, знал, что против короля идти можно только с армией. Конечно, он ее собрать не мог, он был простым ремесленником. Но были чары… и тут становится неясно, — Алейра поджала губы. — Нет подробностей, как Салман призвал армию. Мне нужно еще поискать.

— Буду благодарна.

— Не стоит, — Алейра громко закрыла книгу. — Если так Юсуф все завоевал, я хочу знать.

Башня манила ее вернуться тем вечером. Так ощущалось, и она ответила на зов. Сумерки опустились на остров за окном, Лин обмакнула ручку в чернила и с зарождающейся мелодией в голове начала писать.

День был полон дел. После похода в город она встретилась с Гароном Сенном, который доложил о кое-чем интересном. Похоже, днем, угощаясь финиками, инжиром и оливковым хлебом, Тарик ибн Мор встретился за закрытыми дверями с послом Рамадуса. Лин заметила мужчину при дворе: худого, с узким умным лицом, его звали Бакхор Бар-Гиора. Светлые волосы — галицийские, наверное. Они были на многих важных постах в Рамадусе.

— И? — сказала она Гарону. — О чем они говорили?

Они снова были в комнате Гарона, в этот раз горели свечи, близился вечер. Только что прошел совет с Элдакаром, магами и разными придворными, представлявшими визирей; пока не было новостей из Алмирии, но атаку ожидали в любой момент. Мансур Эвраяд ждал подкрепления от визиря Мивияха в ближайшее время. Но Захир пылко говорил, что это не поможет, судя по тому, что он видел в Башне Стекла. Эта атака будет куда страшнее предыдущих. Элдакар согласился, что для защиты Алмирии нужно больше людей. Хотя Тарик не поднимал в этот раз дело Рамадуса, судьбоносная ошибка Элдакара ощущалась в комнате. Без поддержки воинами только позорная капитуляция могла привлечь помощь Рамадуса. А у Майдары была гордость.

И Лин покинула комнату, ощущая груз дел Кахиши на плечах. Проблемы Эйвара были мелкими, по сравнению с этим, тут дела были ужасно запутанными. От происходящего возникло напряжение.

И теперь, по словам Гарона, прошла тайная встреча Тарика и посла Рамадуса.

— Откуда мне знать, о чем они говорили? — он был возмущен. — Но сама встреча важна. Я узнал, только потому что следил за его комнатами — о ней не сообщали. И Бар-Гиора вошел в боковую дверь. Встреча явно была личной.

— Хорошо, — сказала Лин. — Молодец. Но мне нужно знать, что они говорили друг другу.

— Рамаданские комнаты под сильной охраной, — сказал Гарон. — Но, думаю, я мог бы узнать что-то из бумаг Тарика. Вряд ли они часто встречаются. Должна быть некая переписка.

— Хочешь сказать, что его покои без охраны?

— Они заперты, — сказал Гарон. — Охрана? Только когда он там. Для трона важен маг, а не его вещи. И скоро пир Нитзан.

— И?

— Это время, когда маги будут не в городе во время ритуалов, — объяснил Гарон удивительно терпеливо. — Хорошее время для моего хода. Я попробую поискать. Я подружусь с Тариком… может, узнаю, где он прячет письма, — его улыбка напомнила, какой он. — Замки меня не остановят, миледи.

— Не удивлена, — сказала она, скрывая отвращение. — Хорошо. Таков план. Ты обыщешь его комнаты во время Нитзана.

За столом в Башне эти тревоги — о войне в Алмирии, интригах Гарона Сенна — утихли. Если честно, ей было плевать на них. Это не было важно. С каждым днем она была ближе к бездне, она знала это; так что могло быть для нее важным? Днем она старалась исполнить долг, ночью… Ее ночи стали важнее всего.

Она пошла дальше любимых тем поэтов. Она начала с красивых куплетов о садах Захры, но они ей не понравились; и она перешла к давно проверенному мотиву — поэт в дороге думает о доме. Но и это не привлекало ее, может, потому что она не тосковала по дому. Где вообще был дом последней из Амаристотов, поэтессы, женщины на пороге смерти? Вассилиан был холодным замком без ее души. Тамриллин она любила, но там ей требовались броня и маска. Домом для нее были ночи пения у костра с Дариеном и Хассеном, когда они еще надеялись; или когда Валанир пел ей в комнате с видом на гавань, и она позволяла себе забыть на миг, что скоро они будут разделены, и что он любил многих женщин. Эти пылающие мгновения были ей домом.

Что их объединяет? Какая нить связывает?

Что принадлежало ей, а не Пророку в ее душе?

Прижав ручку к бумаге, Лин думала о песне, что манила ее, ведь скоро был конец. Песня принадлежала ей так, как Эдриен Летрелл не смог ухватить. Период ее жизни.

Лин Амаристот не знала, что случилось в ту ночь — мир в первый раз пропал. Она была за столом, тщательно сочиняла куплет, зачеркивала строки, вставляла новые, начинала заново. В следующий миг она стояла в коридоре. Она хорошо его знала. Двери тянулись вдаль, словно отражались в зеркалах, им не было конца. Детали место постоянно менялись, не запоминались. Тут бывали мрамор и позолота, бывали паутина и побелка, а потом мягкие тени, и так далее. Это было несколько мест в одном.

«Киара, сохрани меня», — подумала она, но с горечью: богиня ее толком не защищала.

Путь был один. Лин открыла ближайшую дверь. Она увидела комнату в Академии и сразу ее узнала. Горел огонь, пахло листьями, промокшими от дождя; в окно светила луна. У огня сидели двое мужчин, один был спиной к ней и в капюшоне из-за сквозняка. Лицом к ней, с мерцающей меткой у глаза, сидел тот, кого она хорошо знала.

— Девочка прикроет меня, — сказал Валанир Окун мужчине напротив. — Элементарное задание, почти не опасное. Она сильнее, чем думает. Я хочу, чтобы ты приглядывал за ней, если… что-то случится.

Другой мужчина склонился вперед. Его голос был юным и сладкозвучным.

— Похоже, вы ждете опасность.

Валанир заерзал на стуле.

— Я этого не жду. Но к этому стоит готовиться. Потому ты мне нужен там. Я знаю, у тебя есть свой долг. Ты должен найти повод уйти.

Другой мужчина потянулся. Его движения даже сзади были изящными, уверенными, как и его голос.

— Конечно. У меня есть способы. Но мне интересно знать, что вы будете делать ночью.

— Ясное дело, — едко сказал Валанир. — Но мы не зря встретились в этой заброшенной башне, хоть тут и ужасно дует, несмотря на огонь. Мне нужно держать свои дела в тайне.

— Даже от меня? — мужчина звучал шутливо.

Валанир покачал головой.

— Это не моя тайна, — сказал он. — Я могу лишь сказать… это будет одна из самых опасных моих затей. Манайя — время, когда порталы тонкие, тоньше, чем сейчас. И в это время у меня есть шанс.

— И вы сделаете это за другого.

Валанир улыбнулся.

— Когда-то ты поймешь, мальчик. Даже если сейчас так не думаешь, — его улыбка увяла, он выглядел грустно. — Можно сказать, что в Манайю я буду делать так ради… любви. Боги, помогите.

— Любви! — сказал юноша. — Тогда нужна помощь богов, конечно.

Они рассмеялись. Тьма закрыла глаза Лин, словно кто-то набросил на ее голову мешок. Резкий рывок, и комната пропала. Лин оказалась в коридоре. Она дернула дверь, и там было заперто.

Страх охватил ее. Валанир рисковал. Ради любви. Она говорила себе, что сама была в опасности, а Валанир был в порядке. Но это было не так.

Тишина коридора давила. Лин знала, что выхода нет, пока Путь не повлияет на нее. Она со страхом схватила ручку другой двери, толкнула.

Ее поприветствовала теплая и ярко освещенная сцена, напоминая картины богачей. Хотя такую тему там не нарисовали бы. В доме женщина качала ребенка, рядом с ней был мужчина.

Похожий дом Лин видела на картинах, но не в жизни: маленький, уютный, тепло сияющий. Скромный, но удобный. Дом скромного торговца, возможно, в начале карьеры. В камине горел огонь, там были ковер и кресла. Это место позволяло отдохнуть от шума рынка.

Она не сразу узнала мужчину. Он был в дальнем углу, светлые волосы наполовину скрывали его лицо, он склонился над плечом женщины и смотрел на ребенка. Лин узнала его, когда он тихо запел. Его ладонь коснулась женщины, она сжала его пальцы. Он повернул голову, и Лин лучше разглядела его лицо, лучше услышала его голос.

Сияние дома было и в нем. Алинделл Ренн пел, и Лин видела, что его мелодия разносилась с сиянием в доме. Этот свет был любовью.

Первый мужчина и, может, единственный, которого она любила всем сердцем. Который бросил ее беременную, когда брак перестал нести выгоду золота и титула.

Лин думала, что он неспособен любить. Она закрыла глаза. Так думать было легче.

Она открыла глаза. Они играли с ребенком, кулачки сжимали по пальцу. Она увидела милую кудрявую женщину с нежными чертами.

Она увидела, как Алин склонился к женщине и поцеловал ее волосы. Закрыл глаза, словно упивался ею и новой жизнью, что она дала ему.

Лин оказалась за столом в Башне ветров. Воздух кипел перед ней, хотя глаза были сухими. Может, умереть будет даже хорошо, но она ненавидела себя за такие мысли.

Она посмотрела на стол. Ручка была в ее руке. Перед ней на столе была страница куплетов. Они были написаны ее рукой. Но это были не ее ранние попытки, осторожные, зачеркнутые местами и переписанные. Эти слова были изображены плавно и без исправлений. Лин взяла страницу.

Я пришла в место, залитое светом,

И он пронзил мое сердце.

Огонь в камине сладок и силен,

И сладок голос, что когда-то

Дышал мне в волосы и звал по имени.

Те дни прошли.

Период ее жизни был изображен тут, ее утрата. Ложь, что окружала ее сердце, стала ножом в руке, защищала от правды, что ранила. Лин сжала голову руками. Так она сидела, пока на острове воцарилась ночь, ветер поднимал воды и приносил запах дождя и моря.

Она нашла их в садах, хоть и не так, как ожидалась. Рихаб Бет-Сорр тоже была там, стояла с Элдакаром у водопада. Лин не знала, как узнала королеву в темноте — может, по гордой осанке, тонкому телу, похожему на иву на берегу. И Захир был там, стоял в стороне, словно позволял паре уединиться. Его-то Лин и искала.

Она подошла и увидела, что Элдакар и королева стоят не рядом друг с другом.

— Ты не слушаешь, — сказала Рихаб.

Элдакар коснулся ее щеки.

— Все твои слова ценны для меня, — сказал он. — Мне больно видеть твое несчастье, больнее, чем ты думаешь. Но это мой дом, Рихаб. Мой долг здесь. Что мне делать?

— Я не говорю уехать навсегда, — сказала она. — Но… на время. Пока напряжение в городе не утихнет.

— Город — моя ответственность, — сказал Элдакар.

Королева покачала головой.

— Любить тебя так тяжело, — она резко отвернулась и пропала за деревьями.

— Иди к ней, — сказал Захир.

— Нет, — Элдакар был горюющей статуей у воды. — Мои слова не успокоят ее. И поступки. Она будет играть. Только это ее отвлекает. Ее разум, — он звучал устало, — что всегда работает, даже когда мы занимаемся любовью.

— Это не обязательно плохо, — мягко сказал Захир, его друг рассмеялся, но все равно прикрыл глаза руками.

— Я не могу сделать ее счастливой, — сказал Элдакар.

Лин шагнула вперед, ощущая вину за вмешательство. Они подняли головы.

— Лин, — мягко сказал Захир, тем же тоном он говорил с другом.

— Я должна поговорить с тобой.

— Конечно, — он протянул руку. — Объясни, почему ты такая грустная.

Слуга привел Неда в место, где они встречались, и это выглядело официально. Они долго бродили по садам в темноте, только лампа слуги озаряла путь. Он ожидал, что они снова будут играть в шахматы, но когда они пришли в беседку из бледного дерева, окруженную кустами роз, Нед увидел, что на столе нет доски. Там был графин вина, королева сидела рядом с выражением, которое он не мог прочесть в свете лампы.

— Оставь нас, — приказала она слуге, тот низко поклонился, ниже, чем требовалось, и Нед понял, что этот слуга — крупный и мрачного вида мужчина, который не говорил — мог быть немым — был самым верным у королевы. Встреча проходила вдали от глаз слуг, и это было непривычно. Он знал, что в их законах была брешь, но они от этого были в опасности.

Она указала на место рядом с собой на скамье с подушками. Скамья была удивительно длинной, широкой, подходила для любых занятий. Нед сглотнул.

— Думаю, я сяду здесь, — он занял стул напротив нее. Принял решение. Он не станет заходить так далеко для Лин. И если эта женщина соблазнит его, то Нед знал, что он сдастся не из-за верности Лин и Тамриллину. Цель будет только его. Он не мог так поступить.

— Ты непредсказуем, Нед Альтерра, — сказала королева, и ему от ее голоса захотелось медленно вдохнуть, пока он опускался на стул.

— Вы меня плохо знаете, — сказал он. — У меня простые принципы, — он налил себе вина, не дожидаясь ее предложения. Формальности успели пропасть между ними.

— Жаль, — сказала она. — Он оставил лампу, потому что я хотела лучше разглядеть тебя.

Нед проглотил вино. Он дал себе насладиться теплом напитка в себе. Тепло было опасным, но… успокаивало его

— Миледи, — сказал он, — буду честен, ведь в какой-то степени я узнал вас за эти дни, — она молчала, но смотрела на него непонятным взглядом, и он продолжил. — Вы хотите не меня. Вы чего-то боитесь, но почему-то не можете сказать Элдакару. И используете меня. Хотите использовать. Как отвлечение, — его дыхание дрогнуло, но он совладал с собой, словно выровнял корабль в море. — Если это так, миледи, — сказал он вежливо, — я в это играть не буду.

Долгая пауза. Он смотрел на нее, не выдавал, как она влияла на него. Ее глаза были озерами тьмы.

А потом она сказала:

— Я люблю Элдакара. Веришь? — она уперлась, как ребенок, локтями в стол, поддерживала подбородок ладонями. — Нед, я так устала.

— Знаю, — сказал он. — Вы говорили, что игра не меняется. Можете уточнить?

— Я люблю его, но не могу защитить, — сказала она вялым тоном. — Я пытаюсь, но не могу понять, откуда опасность. Хуже всего… меня используют против него, Нед. Паутина поймает нас обоих. Я это вижу. Элдакар… он видит лишь то, что хочет видеть.

— Что вы имеете в виду под… паутиной?

Она склонилась над столом.

— Подумай. Я — рабыня, на которой он женился. Он не заключил политический союз, что мог спасти его. Всех нас. И теперь это используют против него.

Он кивнул. Он не мог с этим спорить.

Она смотрела вдаль, на сад в ночи. Запел сверчок. Ее лицо расслабилось.

— Больше и больше, — сказала она, — я думаю о доме. Об отце, чьим товаром я была. Он ценил мой разум. А теперь я застряла в этом замке — украшение, хуже — оружие против любимого. Все пошло не так. Я искала способ исправить, но… его нет. Это не исправить, — слезы были на ее лице, и Нед отвернулся. Он хорошо себя знал. Если он не будет осторожен, ее боль заманит его так, как не смогло простое очарование. — У меня есть план на Нитзан, — сказала она, Нед поднял голову. Она говорила решительно, резко произносила слова. Как командир на поле боя. — Нед, я могу сделать почти все одна, кроме одной мелочи. Сделаешь это для меня?

Он словно оказался на утесе, смотрел вниз и слышал просьбу прыгнуть. Он думал, что власть у него. Думал, что он сам выбирает направление, как на корабле. Он был дураком.

Он спросил:

— Что за мелочь? — и этим он начал события вне сладкой ночи, песни сверчков и звезд.

Лин не могла уснуть. Она и не пыталась. С ключом Захира Алкавара она вернулась в Башню Ветров. Было так поздно, что это была не совсем ночь, ближе к утру. Небо снаружи было пустым, звезды пропали, а солнце еще не взошло. Это подходило ее настроению.

Она сидела в каменной кабинке, где на столе лежали ее бумаги. Лин не смотрела на слова, что написала в прошлый раз, это напомнило бы, что привело к ним. Она резко схватила тот листок и спрятала на дно стопки. Взяв чистый лист, она обмакнула ручку в чернила и опустила кончик на бумагу, задумавшись.

Мысли тут не работали, в это месте. Ручка двигалась сама, хотя она знала, что направляла ее с яростью. С отчаянием. Она хотела сбежать от себя.

Она оказалась в коридоре дверей и не удивилась. Снова. Путь между дверями, бесконечный коридор, был тихим. Пространство между мирами. Тут ничего не происходило.

Так она думала. Но в этот раз с коридором произошло нечто странное. Воздух трепетал впереди, словно искрился. Желто-зеленая искра зажигалась и гасла, покачиваясь волнами, словно играя с собой. Или с ней. Лин шагнула туда. Странный огонек полетел вперед, словно ждал ее движений, отвечал на них. Она замерла, замер и огонек. Она с тревогой — хоть и ожидала тут странности — пошла дальше. И искра полетела вперед.

Впервые с пребывания в Башне она услышала шепот Эдриена Летрелла. Предупреждение. Что-то было знакомым ему, и он насторожился.

Свет вдруг замер. Как и Лин. Она смотрела, а он направился к дверной ручке, закружился там. Одна искра стала множеством огоньков, окруживших ручку. Приглашение было понятным. Это напоминало игру. Ей нужно было войти. Она не слушала Эдриена.

Комната, куда она вошла, была роскошной и узнаваемой. Шелковые балдахины, ковры с запахами охоты — это была ее комната в Захре. Она была в замке.

Игривые искры пропали. Она стояла на пороге этой комнаты, не зная, почему. Но она уже открыла дверь. Лин пересекла порог.

На кровати лежал мужчина. Нет. Женщина в красивом платье и золотой короне с камнями. А потом снова мужчина, его лицо искажала боль. Его одежда была богатой, но запястья — скованы. Цепи были золотыми, но Лин понимала откуда-то, что они крепкие, как железо.

И страннее было то, что от цепей поднимался дым.

Эдриен зашипел.

Запах ударил по носу Лин, привыкшему к ароматам Захры. Запах гари и гнилых яиц. Сера. Тошнота подступила к горлу.

Глаза мужчины открылись. Его лицо снова изменилось, хотя его тело не двигалось, а улыбка была женской.

— Освободи меня, — сказал он. Голосов было много, словно легион людей, мужчин и женщин, говорил одновременно его ртом. — Освободи, будешь вознаграждена.

Шипение Эдриена стало яростным, словно дикий кот собирался напасть. Она обратилась к нему, он бормотал: «Создание ада, прочь. Создание ада, тут правлю я. Прочь».

Лицо мужчины на кровати стало безумным. Он снова стал женщиной в короне. Голоса стали выше.

— Освободи меня.

Эдриен заговорил с ней.

«Ты думаешь, ты — в аду. Нет. А это существо отправит тебя туда».

Она застыла и смотрела. Она увидела вместо женщины на кровати зеленый огонь в форме человека. Услышала вой боли. Но лишь на миг, и там снова возник мужчина, тяжело дышащий на кровати, оковы на запястьях дымились.

Лин попятилась и закрыла дверь. Она быстро пошла по коридору. Вскоре она оказалась в Башне. Но, хоть она говорила себе, что в порядке, она помнила комнату. Окно было с видом на двор, что она знала, там цвели желтые деревья. Фонтан было видно, его озаряли утренние лучи.

Она была до этого в других местах, пока сидела в Башне ветров. Но это место было здесь, в ее времени и пространстве. Где-то неподалеку была эта фигура. В плену.

Кто держал такого пленника?

«Ты можешь найти то, что я упустил», — говорил Захир, давая ей ключ.

Лин спала то время, что оставалось до утра.

ГЛАВА 15

Огни Манайи близились, горы веток тянулись к небу. Днями ученики собирали хворост во дворе, делая две горы с коридором между ними. Сендара Диар и Джулиен Имара медленно обходили горы, разглядывая их. В ночь фестиваля они будут пылать, как столбы пламени. Было сложно представить это днем после дождя, туман пальцами призрака проник во двор. Но Джулиен немного знала от Сендары, что будет той ночью. Фестиваль будет длиться два дня, Джулиен ощущала от его приближения напряжение в животе, она словно могла сломаться пополам. Она, Джулиен Имара, теперь хранила тайну, а до этого скрывала лишь свое одиночество.

Они убью Валанира Окуна, если найдут. Он не сказал того, но было понятно по его поведению. Но больше всего Джулиен потрясло не то, что он нашелся, а что он выбрал ее для помощи Придворной поэтессе. Такое могло произойти в Академии.

После их встречи в Зале лир той ночью он привел ее в заброшенную башню, она укуталась в плащ от ветра. Они сидели у маленького огня, он объяснил, что нужно.

— Опасности нет, — сказал он. — Для тебя. Но если тебя обнаружат со мной…

— Я рискну, — сказала она, когда увидела, что ему сложно продолжить. Ему было больно рисковать ее безопасностью, она понимала. Потому она доверяла ему.

— Мой союзник будет охранять нас, — сказал Валанир. — Когда все закончится, не показывай никому, что знаешь его, иначе люди будут удивляться. Его имя не должно быть связано с моим. Для его защиты, — он замолчал. Огонь очерчивал его лицо, метку на глазу. — Будет темная ночь. Свечи в замке запрещены, когда горят огни праздника. Тьма поможет нам.

Теперь она шла по двору рядом с Сендарой и думала, что они шли по одной, если Сендара могла быть одинока с ее отношениями с отцом и Этереллом Лиром. Но они были как отрезаны друг от друга.

Джулиен думала, что будет гордиться тайной. Радоваться новой важности. Когда они с Сендарой шли во двор проверять хворост, девушка шагала, склонив голову с румяными щеками, мыслями была далеко. Было несложно понять, о ком она думала. Она как-то сказала в ответ на нечто безобидное:

— Ты еще многого не знаешь, Джулиен.

Джулиен не смогла ответить. Это было правдой.

В тот миг она тянулась к своим знаниям, к встречам с Валаниром Окуном, своей важной работе. Все было как паутина. Джулиен не выделялась так, чтобы Валанир Окун выбрал ее, ее просто никогда не замечали. Потому она могла легко проникнуть в нужные коридоры Академии. Она хотела помочь Пророку, помочь Придворной поэтессе, но тайна лишь была грузом в ее животе.

Ей хотелось бы признаться Сендаре. Было странно, что они шли рядом, когда Сендара была замкнута в себе. Недавно в лесу Сендара сказала с презрением:

— Тебя хоть раз целовали? — и Джулиен задумалась, когда девушка, с которой они пили вино в лесу… с которой она делилась переживаниями сердца… стала жестокой.

— Никто меня не хочет, и ты это знаешь, — сказала тогда Джулиен с нажимом в тишине леса. Она села на камень. — Почему бы тебе не пойти вперед? — сказала она, хотя уже темнело.

— Не будь ребенком, — Сендара с нетерпением и презрением скривила губы. Джулиен потрясенно смотрела на ее лицо. Искала следы тепла. Того, что у них было. Воспоминание о ночи под звездами казалось шуткой. Глаза Сендары были льдом.

Джулиен скрестила руки и посмотрела вперед, на случайную точку в лесу. Надеясь, что не заплачет. Она изо всех сил старалась сохранять безразличный вид.

— Ты явно завидуешь, — сказала Сендара. Краем глаза Джулиен увидела, как она пожала плечами. — Я пойду обратно. Глупо тут оставаться.

Она ушла. Джулиен долго ждала, сидела на том камне, пока не поняла, что Сендара ушла. Но она не могла позволить себе плакать — ее могли увидеть тут, красные глаза могли заметить за ужином, как заметили венок. Она сглотнула. Печаль застряла камнем в горле. Она встала и пошла к замку, пришла в сумерках. Архимастер Кервин отругал ее на входе в зал, ведь она опоздала на ужин. Сендара Диар не заметила, когда Джулиен пришла, она смотрела на Этерелла Лира напротив, взволнованно и встревожено. Он взглянул на нее случайно, сдерживался на людях. Как-то восхищение Сендары заставляло его сиять ярче обычного, хоть он похудел и выглядел усталым, как все избранные. Марик Антрелл, тоже красивый, сидел рядом с ним, как рыжеволосый скелет. Под взглядом Сендары Этерелл чаще смеялся, шутил, но Джулиен едва слышала его в конце стола. Его друг, высокий и молчаливый Дариен Аррин, замкнулся. Ушел глубоко в себя. Иногда она ловила его взгляд, думала о его мыслях. Может, он страдал, хоть и не говорил.

Она думала, что между ней и дочерью Элиссана Диара все кончено после каждого такого случая. Но они часто шли бок о бок. Джулиен не понимала, почему. Может, потому что на уроках только с Сендарой можно было говорить, а после уроков Этерелл Лир был занят с избранными своими делами. Валанир Окун намекнул, что они заняты чем-то неправильным, и Джулиен было больно думать, что Этерелл там, как и другие ученики, которых она считала довольно талантливыми, пока на остров не пришел Элиссан Диар.

Она вспомнила другие слова Валанира Окуна. Среди шума учеников за ужином, смехом избранных Джулиен подумала о той ночи в комнате башни со сквозняком.

— Манайя будет другой в этом году, — сказал Пророк, глядя на нее, под конец их беседы, словно хотел, чтобы она запомнила. — Чары вернулись. Я не хочу тебя там. Не подходи к огням.

— Я буду петь с Сендарой, — сказала Джулиен. Это тоже связывало девушек, песня была написана вместе. Но Сендара переделала ее до неузнаваемости, сделала своей. Джулиен не смогла переубедить ее, ей нужно было еще многому учиться. Она знала, что ее творение было не лучшим. Они порой встречались и репетировали, голос Сендары был сладким соперником тихому голосу Джулиен. Сендара говорила, что и голос унаследовала от матери, Хаверен Дир, и этот голос с красотой очаровывал лордов и королей. — Я соревнуюсь, — сказала Джулиен Валаниру, хоть это звучало как ложь.

— Не советую, — Пророк склонился. — Слушай, Джулиен Имара. Когда-то фестиваль был просто песнями у огня, ради веселья. Мы знали, что он был связан с древними ритуалами весны, так что относились к его проведению серьезно, но только это. В этот раз будет иначе.

— Что иначе?

Он отодвинулся в тень высокой спинки стула. Его глаза были в тени.

— Оглядись, и ты поймешь, что происходит, — сказал он. — Сказки стали реальными.

Дорн Аррин расхаживал по комнате. Этим утром он столкнулся с другом — если Этерелл еще был его другом.

— Сим Олир? — сказал Дорн в спину Этереллу. Его друг сидел за их столом, что-то писал. Дорн не знал, и ему было все равно — записка это для Сендары Диар или письмо домой. — Одно дело с Гаредом Дексаном, — продолжил он. — Сим был… не таким. Это тебя не волнует?

Этерелл писал.

— А почему должно? Он поправится.

Дорн выругался.

— Глупо так думать. Ты не такой, каким я тебя знал. И я не верю этому.

Этерелл хотя бы повернул голову.

— Во что ты веришь, Дорн Аррин? — сказал он с долей насмешки.

— Я думаю, он мертв, — сказал Дорн. Слова упали дровами на пол. Комната стала очень тихой. Дорн заговорил едва слышно. — И Гаред тоже. Я говорил с поварихой. Она не понимала, когда парней переправили на континент — лодок ни разу не было. Она просыпается раньше всех. Я думаю, они умерли. Их тела где-то сожгли или зарыли.

Этерелл присвистнул и отвернулся к столу.

— Драматично. Из тебя выйдет хороший поэт.

— Хватит, — Дорн пытался не звучать умоляюще. — Что с тобой? Ты ведь не думаешь, что за Элиссаном Диаром… или Мариком… стоит следовать?

Миг. Ему показалось, что ладонь Этерелла сжалась на столе.

— Я ни за кем не следую, Дорн Аррин, — его ледяной тон Дорн ощутил спиной. — Следи за языком. Ночью в лес не ходи, — Этерелл сложил листок, на котором писал, и встал. Его лицо сочеталось с тоном голоса. — Я больше не могу тебя защищать.

Дорн не помнил, что ответил, он злился, но и ощущал себя брошенным.

Теперь он сидел на кровати, смотрел на озеро и ощущал себя удивительно пустым. Словно он уже готовился к этому мгновению. Может, он готовился к нему с того дня, как Этерелл вырезал морского конька. Стоял в свете солнца. Дорн смотрел, как деревья на берегу раскачивает ветер, как невидимая рука струны лиры. Их мелодия доносилась до него.

Ты не думал о приключении? Так говорил друг об избранных. А потом говорил, что не хочет такого.

Еще неделю назад щеки его друга не были впавшими. И глаза не блестели лихорадочно, как у Марика Антрелла. Это было от чар, что убивало избранных одного за другим.

«Я больше не могу тебя защищать», — слова мужчине. Хоть и простому по происхождению. Его уязвили эти слова, заставили ощутить себя маленьким.

Общение с высшими кругами заставило Этерелла Лира стыдиться дружбы с Дорном? Или было что-то еще?

А если он знал? И хотел защитить Дорна?

В любом случае, Этерелл с пониманием рисковал собой по своим причинам.

Дорн хотел, чтобы это было правдой. Он напомнил себе о других неопровержимых фактах про его друга и себя. Он не мог допустить желаниям скрыть правду. Это было для людей, что жили в рамках истории. Дорн сочинял истории и пел их, а не жил в одной из них. Его мысли должны оставаться ясными, без туч самообмана. Он верил, что это означало быть поэтом. Не работать с магией. Видеть и плести куплеты из жизни. Даже если правда жизни ранила.

Так почти всегда и было.

«Я ни за кем не следую, Дорн Аррин», — сказал Этерелл. Дорн еще не видел в нем такой жестокости. Ее вытащило то, что сжигало его плоть.

Было странно, что Этерелл хотел учиться у архимастера Диара. Казалось, его друг невольно увядал от его власти. Хоть изображал послушание.

Было что-то еще. Дорн обнаружил, что бренчит на лире, песня зазвучала по привычке. Старая песня о славном бое, которую учили на первом курсе. Дорн сжал инструмент крепче. Так он ощущал себя собой.

Его правда была открыта. Что бы ни чувствовал к нему Этерелл Лир, Дорн не мог допустить его смерти. Он не знал, мог ли остановить это, но для него было важно попробовать. Он играл песню о кровопролитии и победе, пытаясь призвать силы, хотя сам невольно ощущал иронию. Он мог погибнуть, если опасность была такой, как он думал. Это будет его песне в мире. В мрачном мире, где его дом рассыпался, а ним и его искусство и человек, которого он любил.

Дорн закрыл глаза и напевал тихо слова, чтобы его не подслушали.

В тот алый день бок о бок они пали в кровь.

Но встали, став еще сильнее,

Ведь не пришло еще их время.

— В этом году будет иначе.

— О чем ты?

Они стояли перед зеркалом в комнате Сендары. Оно было большим, отражало их обеих по пояс. Рама была из алебастра с узорами в виде лесов и садов. Джулиен смотрела на раму, на силуэты птиц и цветов, фонтанов и деревьев, а не на свое отражение. На раме зеркала висел подарок Этерелла — странное существо под названием морской конек.

Сендара расчесывала волосы перед ужином. Они падали огненными волнами на ее спину. Ее губы дрогнули, и ямочки появились на щеках, но она не показала зубы. Она смотрела на эффект в зеркале.

— Лотерея, — сказала она. Улыбка стала ухмылкой. — Лучше не ходи в ту ночь.

— Что за лотерея? — Джулиен не нравилось задавать вопросы, особенно когда Сендара ухмылялась, но это было лучше неведения. Сендара Диар опустила гребень и вздохнула.

— Я забываю, как мало ты знаешь. Каждый раз на Манайе есть случайная жертва. Старый ритуал. Веками он был без значения. Но теперь…

— Чары вернулись.

В глазах Сендары было удивление или подозрение.

— Так ты была внимательна.

— Да, — сказала Джулиен и добавила смелее. — Я заметила, что избранные твоего отца заболевают от одного.

Но реакции не было. Сендара лишь пожала плечами. Она продолжила расчесывать волосы. Сжимая пряди посередине, она сильнее, чем стоило, чесала концы. Она хмурилась от усилий.

— Не все люди могут выдержать требования силы.

— А мы? — сказала Джулиен. — Нам ни на что не хватит сил.

— Ясное дело, это образно.

Так мог сказать ее отец. Но такое заявление было бы провокативным. Но Джулиен все же спросила:

— А Этереллу… хватает сил? Ты не переживаешь за него?

— Во многом ему сил хватает, — сказала Сендара. — Но ты не захочешь слушать про это.

— Почему ты хочешь, чтобы я держалась подальше от Манайи? — было важно не забывать о тебе. Ей нужны были знания Сендары, чтобы понять, что происходит, и она была готова терпеть боль. Хотя теперь, раз Сендара говорила ей не ходить на фестиваль, девушка явно решила, что они не будут петь вместе.

— Я так сказала? — Сендара повернулась к Джулиен. Ее лицо было нечитаемым. — Может, тебе стоит прийти. Давным-давно они приносили в жертву откормленную отцу. Или теленка, — Сендара посмотрела на живот Джулиен. — Ты бы подошла для этого.

Джулиен застыла. Она ожидала разное после вспышек враждебности Сендары, но не это. Это было нереальным, как ночь под звездами, но в противоположном значении. Джулиен спросила:

— Это из-за моих слов… об избранных?

— Нет, Джулиен, — Сендара поджала губы. Она держалась как королева, выносящая приговор. — Я начинаю понимать, что мне нужна… более образованная компания. Твое неведение и бедность… начинают надоедать. У меня важный момент образования. Я не могу отставать. А из-за тебя мне приходиться замирать, ты не можешь вынести мой успех. Ты смотришь… как тень.

Джулиен отпрянула на шаг, другой. Она ошибалась насчет Сендары Диар, но и насчет себя. Она думала, что подойдет к вопросу о Манайе, об избранных, как к головоломке. Отрешенно. Но она не была отстраненной. Она встала на пути, и ее словно пронзило холодным тонким ножом в грудь.

Бедность. Все силы шли на то, чтобы сдержаться. Но рана кровоточила. Было глупо скрывать то, что было ясно: ее не хватало.

Как тень.

Джулиен потянулась к ручке двери, желая придумать, что сказать. Чтобы выглядеть гордо, достойно. Но идей не было. Ее сердце было птицей со сломанными крыльями, ходило по кругу. Коридор без окон словно манил ее, она принадлежала его полумраку.

Она обернулась у двери. Сендара смотрела с опаской, словно Джулиен могла укусить. Но она все еще держалась гордо, вскинув голову, словно ей было все равно.

Джулиен сказала с дрожью, которую презирала:

— Я не вернусь, — и закрыла дверь.

— Я хочу домой, — сказала она в ту ночь Валаниру Окуну в комнате в башне. Она куталась в одеяло, но все еще дрожала. — Когда это кончится. Я не могу тут оставаться.

— Джулиен, сядь, — он звучал нежно, и ей хотелось плакать. Нет, она плакала. Джулиен с ужасом поняла, что слезы катились по ее щекам. Стул был твердым под ней. Она сжалась в одеяле, но не могла согреться. — Это место жестоко с тобой, — сказал Валанир Окун. Сострадание в его словах было таким неожиданным, что повернуло нож в ее груди. Слез полилось больше. Она закрыла лицо, смущаясь. Эмоции были раной. Она кровоточила. Ее понимала даже тут, что была жалким подобием поэта. — Хотел бы я утешить, — сказал Пророк. — Я знаю, ты хочешь учиться тут. Я не знаю, как тебе это дать.

— Вы не могли бы учить меня? — она подняла голову. Временно забыла о слезах.

— Джулиен, я… — его лицо расплылось от неуверенности или ее слез. — Я кое-чего не сказал. Я… только не пугайся.

— Не могу обещать.

Он рассмеялся.

— Верно. Но попробуй, — его глаза сияли, как огни. Но за этим Джулиен видела тяжесть. — Чары, что я попробую завтра… я не знаю, что будет. Они убивали… это я знаю. Использование связи между Пророком и тем, кто его сделал. Я хочу использовать завтра связь… но иначе, — он замолчал. Огонек трещал в камине, посылая в воздух рубины искр. Звук должен быть веселым, но Джулиен ощущала холод еще сильнее, чем раньше.

— Иначе, — прошептала она. — Вы… — она продолжила с надеждой. — Хотите дать жизнь?

Он рассмеялся.

— Это похоже на мою ученицу.

— Но… дать жизнь…

— Да, — сказал он. — Сложнее, чем убить. Я не знаю, что нужно, чтобы дать. Прошу, пойми, я делаю это по своей воле. Наша леди заплатила достаточно. В основном, из-за меня, — он слабо улыбнулся. — Я не говорил союзнику… не знаю, как он отреагирует. Я убедился, чтобы он уберег тебя. Но… если так пойдет, я не смогу тебя обучить, Джулиен. Тогда мудрее будет отправиться домой. Когда Придворная поэтесса вернется, встреться с ней в Тамриллине. Она… хоть и не всегда такой кажется, добрая.

— Как? — сказала Джулиен. Кулак сжимал ее грудь. Он не знал, что придется отдать. — Как вы остаетесь таким… спокойным?

Он пожал плечами.

— Есть шанс, что этого не будет, — сказал он. — Может, с меня не возьмут плату. Или… я подведу ее и не справлюсь. Надеюсь, нет. Пойми, Джулиен… я беру ответственность за свои действия. И все.

— Нет, — она сжала его руку, удивив себя. Он был теплым, хоть кольцо с лунным опалом было прохладным. — Это не все. И весь Эйвар будет горевать.

— Ты слишком юна для этого, — сказал он, но неясно, о чем. Он убрал нежно руку и опустил на свое колено. Лунный опал сиял разными цветами в глубинах. — Не старь себя раньше времени, Джулиен Имара. У тебя еще многое впереди. Иди домой, когда все кончится, и живи. Это правильно. Обещаю.

ГЛАВА 16

Цветущие ветви рябины торчали всюду, как сугробы. Они лежали на каминах, обвивали статую Киары в Зале лир, переплетались вокруг колонн. Первокурсники, чьим заданием было все украсить, постарались на славу. Столовая была полна цветов, наполняющих комнату ароматом; Джулиен несколько раз думала, что чихнет. На завтрак было особое овсяное печенье с медом, как было заведено на Манайю.

Она сидела возле Сендары Диар в конце стола. Девушки игнорировали друг друга. Она не знала, собиралась ли Сендара петь на состязании вечером, одна. Все равно это была песня Сендары. От вклада Джулиен в ней почти ничего не осталось.

Некоторые избранные Элиссана Диара носили венки рябины на головах, будто в шутку; Этерелл был одним из них. Они с Мариком Антреллом были украшены и ревели, как пьяные принцы, закинув руки на плечи друг другу. Они пили воду из чашек, будто это было вино, произносили тосты за здоровье друг друга с размахом. Когда это им надоело, они начали произносить тосты за тех учеников, что смотрели на них. Вскоре Этерелл заявил, подняв чашку:

— За Дорна Аррина, чей хмурый вид может заморозить ворону в полете, — и он выпил.

Дорн смотрел отрешенно, словно ожидал этот спектакль, вытянув перед собой длинные ноги. Джулиен думала, что он ждал.

— О, точно, — сказал Марик. — За лорда Создателя книг, любящего, как мне кажется, не девушек.

Дорн словно проснулся. Он вскинул бровь.

— Готовы признать желание ко мне, лорд Антрелл? — сказал он. Его тихий голос все равно разносился над столом. Многие парни подняли головы. — Или у вас… другие чувства?

Юноши дрожали на местах от радости и страха, ведь никто не знал, что сделает Марик, а он убрал руку с Этерелла, качнулся вперед и оказался в дюймах от Дорна. Рыжеволосый сын лорда сжимал нож на поясе, нависая над Дорном.

— Этой ночью, — прошипел он, — я заставлю тебя молить. Не сомневайся. Ты будешь молить, пока мы не покончим с тобой.

— Этой ночью, — Дорн вскинул бровь, — и посмотрим.

— Он идиот, — сказал Этерелл, возникая за Мариком и хватая его за плечо. — Идем, идиот.

Марик Антрелл рассмеялся.

— У тебя мягкое сердце, Лир, — сказал он. — Об этом лорду лучше не знать.

— Точно, — сказал Этерелл, широко улыбаясь. Его глаза блестели под венком, который вдруг перестал казаться глупым. Он усадил Марика на место, пока он хохотал. Этерелл скрыл эмоции. — Еще один тост, — сказал он с поклоном, — за наших прекрасных архимастеров, — он взмахнул чашкой в сторону высокого стола, где сидели архимастера в черных нарядах с серебряными поясами в честь фестиваля вместо серых мантий. Они общались между собой. Высший мастер Лиан из-за праздника был в белом.

Джулиен не знала, видел ли Этерелл Лир кого-то из этих людей, которые казались молодыми, хотя были одного возраста с Валаниром Окуном, которые были в черном и серебряном как лорды. Может, он видел только Элиссана Диара, на которого словно падал свет, хотя день выдался туманным. Этой ночью он будет там. Но не он будет в белой, как цветы рябины, мантии, и не он будет вести церемонию Манайи. И все же Элиссан Диар будет следить.

Все их имена оказались в корзине. В конце завтрака высший мастер назвал имя каждого ученика, и второкурсник записал их на бумаге. Ученик передал затем листок высшему мастеру, и он бросил его в корзину, что стояла на высоком столе. Дорн часто видел эту церемонию, каждый год весной. Когда имена учеников были названы, архимастер Лиан стал называть архимастеров. Элиссан Диар улыбнулся, когда прозвучало его имя.

Это было традицией. Позже ночью, после конкурса песен, высший мастер вытянет имя. Тот, кого вызовут, станет объектом подшучиваний, и это всегда заканчивалось тем, что он должен был встать почти между кострами, так близко, что мог опалить себе волосы. Говорили, раньше «победитель» должен был пробежать между огнями, мог сгореть. Животная жертва, как это описывали оптимисты, чтобы отогнать тьму, что могла проникнуть в ритуал.

Теперь это была пьяная игра, отсылка к прошлому Эйвара, когда не было городов, когда ходили племена и их короли среди холмов со скотом.

Марик Антрелл говорил об этой ночи. И Дорн вспомнил слова Этерелла: «Я не могу защитить тебя».

Дорн посмотрел на них: Марик шептал товарищу на ухо, глядя вперед. Марик напоминал придворного, что решил поиграть в советника лорда; и Этерелл Лир в венке из рябины выглядел величаво, реагировал на шепот, немного склоняя голову.

Дорн хотел предупредить его. Марик Антрелл не будет долго слугой. Если Этерелл не признает его статус, это плохо обернется. Если с ним не покончат раньше чары, что изводили избранных. Дорн видел, как его друг беспечно ходил меж двух опасностей, что нависали по бокам, как огни Манайи.

В комнате зазвучали аплодисменты. Архимастер Лиан поклонился перед ними, его имя прозвучало последним и попало в корзину на столе. Он первый раз участвовал в церемонии, столько лет это делал Мир.

Этой ночью. Дорн смотрел на пол. У него был лишь один возможный план.

* * *

Они стояли перед Серебряной ветвью. Цветы рябины окружали ее на пьедестале. Был вечер, снаружи начались песни Манайи. Пение доносилось до Зала лир, словно с ветром, одиноко ночи. Голоса отвечали, затихали, сливаясь с ветром. Они были едины, как казалось Джулиен Имаре. Песня, ветер, остров. Тьма окружала башни огня, что лизали небо.

Она пыталась стоять спокойно с руками по бокам, но все равно дрожала. С тех пор, как он сказал ей, что от нее хотел, она чувствовала себя соучастницей в чем-то ужасном. Он был в официальном наряде: черная мантия Пророка с серебряным поясом. Джулиен подумала об архимастере Мире, наряженном в последний путь.

«Это для спасения Придворной поэтессы», — напомнила она себе в сотый раз, с тех пор как он поведал ей о своем выборе.

В сумерках они пришли по темным коридорам в Зал лир; огни в замке были потушены, даже свеча вызвала бы гнев. Джулиен хорошо знала путь в темноте, так что у нее проблем не было, да и Валанир Окун, как оказалось, знал ночные коридоры. Они скользнули мимо статуй Киары, коронованной белыми цветами. А потом они закрыли тяжелые двери Зала лир.

Его уверенность в ночных коридорах напомнила Джулиен, что у Валанира точно были истории о своем времен в Академии. Теперь было поздно спрашивать.

Валанир ждал напротив нее, что-то слушая. Они услышали трель птицы, что прозвучала в Зале слишком громко, чтоб донестись снаружи. Казалось, звук раздался за дверью.

Валанир расслабился.

— Мой страж тут. Теперь, если повезет, нас никто не побеспокоит.

Он шагнул к Джулиен и протянул руки. Она обхватила его ладони. Ранее на одной из встреч он связывался с ней чарами. Так он сказал, ведь она ничего не ощутила; а теперь он мог ее силой прикрывать то, что задумал этой ночью. Иначе чары мог заметить кто-то, вроде Элиссана Диара, и их раскрыли бы, остановили бы раньше, чем он закончил бы работу. Но он не заставлял Джулиен саму колдовать. Он не рисковал ею.

Она знала, его тяготили жизни, что были утрачены или искалечены от его поступков. Хоть он и верил, что был прав.

— Для этой работы я должен писать о ней, — сказал Валанир Окун. В свете Ветви его лицо смягчилось. В глазах блестел смех. — Не говори ей, Джулиен. Я не верю в лесть.

Его песня началась тихо. Джулиен пыталась унять дрожь коленей. Пророк Валанир Окун пел, и эту песню никто никогда не слышал и не услышит. Это будет историей всей ее жизни, если это была бы просто песня. Но эта песня взывала к чарам, могла убить Пророка; как тогда ей рассказывать об этом?

Его голос без помощи лиры заполнял Зал, меняя тишину этого места. Он начал, как часто бывает в песнях, с истории. Джулиен видела перед глазами сияющий Тамриллин, где она никогда не была. Время Ярмарки середины лета. Пророк собирал людей в его песне: все были в масках для Ярмарки, каждый был со своей песней. Со временем маски упадут, песни изменятся. И посреди этого была женщина, что желала музыку, хоть и не надеялась. Джулиен поняла, что перестала дышать.

История развернулась. Джулиен открыла глаза и посмотрела на Пророка. Его взгляд был далеким, она не могла прочесть его лицо.

Эту историю все знали, в Эйваре и за пределами; но Джулиен еще не слышала, чтобы историю рассказывали так. Эта песня была не о жертве Дариена Элдемура, не о страданиях Хассена Стира. Даже не о предательстве Марлена Хамбрелэя. Лис, гончая, змей — такую историю все знали.

Песня была о другой жертве — интимной, о которой песни молчали. Кровь сердца на лугу в лесу; позолоченные комнаты, искажающие искусство Пророка, на службе глупому королю. И… очень скоро смерть. Джулиен вспомнила на стене женщину, пронзающую мечом сердце другой женщины; такой же — себя. Ноты меланхолии собирались как тучи, наполнялись напряжением, яростью; глаза Пророка пылали. Ярость сдавила его голос, сделала его низким. Жертв было слишком много; он злился из-за них, как люди из мифа, что отвернулись от богов. Лицо Валанира стало проясняться, словно солнце выходило из-за туч после дождя. Он что-то вспоминал.

Огонь сделал из тебя

Яркий стальной клинок, золотую цепь

И ослепительный свет.

Валанир Окун впервые посмотрел на Джулиен, слабо улыбнулся. Ветвь озаряла половину его лица, остальное было во тьме. Нежность вернулась, и он озвучил последние слова.

Тебе нужно идти в лучах света,

А не становиться им.

Песня Манайи снаружи стала громче, выше, словно хотела пробить небеса; и Джулиен увидела узнавание на лице Валанира, осознание.

— Это не Манайя, — сказал он. — Они работают над чем-то другим, я не вижу результат. Но этому придется подождать. Я должен найти Лин.

Глаза Пророка вдруг стали рассеянными, напоминали окна заброшенного дома; и он ушел в другое место, а она осталась одна, хоть и сжимала его руки; а жуткая песня становилась громче, терзала ночь, как те башни огня, двигаясь к концу, которого не знал даже великий Пророк.

Ночь окутала бойницы, и Намир Хазан была в дозоре. Алмирия расположилась на горе, крепость была как корона на вершине. Если смотреть с этой высоты вниз, улицы растягивались от нее, словно лапша. Намир ранее этим днем ходила по этим улицам, и ее ноги болели от подъема по горе. Было сложно понять, где кончается гора, а где начинаются улицы. Алмирию не просто так называли неприступной. Пять лордов сохраняли тут относительную независимость ценой этой изоляции. Ферран, первый из этих лордов, выглядел так, словно его вырезали из камня. Его короткая борода была с сединой, а вид был мрачным и властным. Он не был рад, что пришлось укрыть армию с юга в его стенах. Недоверие было раной в золотом древнем зале, где провели совет пятеро лордов и Мансур.

Намир одобряла это недоверие, видела смысл. Она была впечатлена властным поведением лорда Феррана, хоть им и было от этого неудобно, зато за таким человеком можно было идти в бою. История часто показывала, что ошибкой была сила снаружи, впущенная в город, даже если сила предлагала помощь. Армия тут была большой, отряд визиря прибыл. Они часами обсуждали условия с Ферраном, пока стояли у ворот под палящим солнцем. Когда людям Мансура разрешили войти, улицы оказались пустыми. Жители укрылись внутри, смотрели с верхних этажей.

Внутри переговоры продолжились в крепости. Мансур все еще вел отряды один, ему помогала Намир, а визирь Миувьях, что неожиданно, не прибыл со своими людьми. Она этого не сказала, но для Намир это было зловещим знаком — визирь бросил отряд. Он заявил, что занят свадьбой старшего сына и иностранной принцессы, так что не может уехать. Намир сомневалась, что дело в этом. Она видела, что Мансур думал так же, хоть и сказал:

— Нам лучше идти. Миувьях жаловался бы, если бы его чистый плащ порвался.

Она не знала, успокаивал ли Мансур себя словами. Она знала кое-что еще. Мужчина мог умереть с мечом в руке, отдав дыхание ради славы. Но славы в ночных рейдах не было, зато оставались следы магии, безнадежности.

Ночью улицы сияли. Это придумала Намир. Это было рискованно, но внезапное нападение танцующих с огнем было куда опаснее. Лорд Ферран и Мансур согласились. Такие случаи им еще не попадались, и они не знали, как будет поступить мудрее.

Перед ее дозором лорд Ферран подошел к Намир. Она впервые увидела его вблизи, он оказался не выше нее, хоть его присутствие и приковывало внимание.

— Мы вряд ли выживем, — сказал он. — Но я лучше умру тут, в месте своих предков, чем убегу в нору, как крыса, оставив народ умирать. Это понятно, Намир Хазан?

Она смогла посмотреть ему в глаза с уверенностью.

— Так я живу всю жизнь, лорд Ферран.

— Я так и думал, — он пристально смотрел на нее. — Я много о тебе слышал, Намир Хазан. Достаточно, чтобы понять, что принцу Эвраяду повезло, может, сильнее, чем он заслуживает. Если выживем, предлагаю тебе поработать на меня. До этих бед я смотрел на земли на востоке отсюда. Мне нужен умелый командир, чтобы захватить их. Можешь сама назвать цену.

— Что обо мне говорят? — не сдержалась Намир. Ее миром было поле боя, а хитрости и интриги она оставляла другим. Она хотела знать.

Он все еще прямо смотрел на нее.

— Что ты женщина. И, может, дитя морей. О, да, так мы зовем их на севере. Когда-то в Алмирии было много детей морей, но их убили, а храмы сожгли. Черный день. Может, за него мы и расплачиваемся.

Она выдохнула, задержав дыхание на женщине.

— Но вы готовы поставить меня во главе ваших мужчин.

Лорд Ферран отмахнулся, словно ему подали холодное блюдо.

— Кому ныне до этого есть дело?

Она чуть не рассмеялась, а потом вспомнила, что ждала нападения, и позволила себе лишь мысленно улыбнуться. Только лорд Ферран, роскошный и властный, мог представить, что такая ненависть увяла. Он ей нравился за это.

Ночь была прохладной, ветер почти не дул. Улицы Алмирии были украшены сиренью, запах доносился даже сюда. Намир дала себе на миг представить другую жизнь: в которой она служила этому месту, и оно было для нее домом.

— Вот ты где.

Она тут же выпрямилась.

— Да, милорд Эвраяд?

— Намир.

— Я в дозоре, — она вдруг ощутила усталость. Было проще не смотреть на принца, а глядеть вперед, вниз, на сияющие улицы. Луны не было видно, ее скрывали облака.

— Я ждал разговора, — сказал он. — Я не мог застать тебя одну.

— То, что между вами и Рихаб Бет-Сорр — не мое дело, — сказала она. — Пока мы не погибли из-за этого, — она напряглась, хоть и просила себя держаться. — Мне важно, чтобы вы не погибли… но это все не мое дело.

— Думаешь, я предал бы брата? — он звучал обиженно, а не гневно. — Между мной и Рихаб ничего нет, Хазан. Клянусь, это правда. Тот мужчина ничего не говорил мне о королеве, когда мы остались одни. Я не помню его слова. Помню, как ты меня нашла. И кровь на моих руках.

Звучало слишком мягко, учитывая, как он вел, когда она его нашла.

— Я могу вам поверить, — сказала она. — Но не я одна видела тот разговор. Люди будут говорить, говорили. Это дойдет до вашего брата. И не будет важно, делали вы это или нет, милорд. Люди будут подозревать худшее в ней и в вас. Конечно, преступление спишут на нее.

— Думаешь, танцующие с огнем действуют против королевы? — это был не совсем вопрос, он звучал как внезапное открытие.

Она поразилась тому, как логично это звучало, когда он произнес это вслух.

— Возможно, — он хотел заговорить снова, но она подняла руку. — Погодите, — она увидела движение на одной из улиц. Что-то темное мелькнуло. Может, птица, но…

— Что там?

— Не знаю, — она впервые поняла, что ночь очень тихая. Комендантский час загнал жителей в дома, и в этой тишине должны были звучать птицы и насекомые. Их не было. — Что-то не так, — сказала она Мансуру, глядя на улицы. Она пошла к лестнице, чтобы спуститься в крепость. — Они могут уже быть…

Он понял.

— Внутри.

Во дворе было темно, когда она спустилась. А не должно быть. Тут было светло раньше, она была уверена. Она не удивилась, увидев у лестницы лежащего лицом в землю Маллина. Кровь расплылась вокруг его головы. Годы тренировок и ее надежды тут же увяли.

Тут было больше людей. Намир щурилась в темноте, различила темные силуэты на земле. Не меньше пяти их воинов. Это произошло быстро и тихо.

Мансур спрыгнул рядом с ней с лестницы. Она не видела в темноте, были ли на него лице эмоции при виде Малина и других силуэтов во тьме. Сейчас они поднимут тревогу, побегут с мечами в крепость защищать то, что смогут. Это была ясная мысль, враг играл с ними, приходя по ночам, в кошки-мышки, и теперь она это понимала.

К утру история Алмирии будет у всех на языках. Эта история разлетится на юг, по реке Гадлан, доберется до столицы. О красных реках на улицах, о головах пяти лордов на пиках над бойницами крепости, о телах, что были искалечены на улицах. Лорд Ферран среди них будет главным, и он будет выглядеть строгим, даже когда птицы выклюют его глаза. Смерти того дня исчислялись тысячами. Говорили, даже века спустя город не отмоют от крови и призраков.

Глубоко в ночи Намир поскальзывалась на камнях, покрытых кровью, несла в руках раненого мужчину, рыдающего кровью. Она кричала, пробиваясь среди безликих воинов. Она увидела, когда на миг вышла луна, худое лицо мальчика в шрамах под капюшоном танцующих с огнем. Его глаза были большими, он выглядел почти невинно, словно резня вокруг его потрясала. Но он возвышался над ней, черты пропали под капюшоном, и его меч двигался, не показывая милосердия или страха.

Намир Хазан не знала, что так будет, когда только спустилась с бойницы и обнаружила своих людей мертвыми. Она побежала во тьму крепости. Юный принц следовал за ней.

Он боялся приходить сюда, хоть и не сказал Джулиен. Не потому, что мог отдать жизнь за Лин Амаристот. Мужчина должен был осознавать свою ценность и место в мире, собираясь умереть. В последний раз в Другом мире Валанир Окун видел отражение этого: он не знал, что тогда была правда.

Ритуал жертвы, который он делал ради любви, был еще и против этого изображения: о Пророке, которым он не хотел быть.

Кто ты, Лин Амаристот? Он хотел знать, думал о том, как в ней сменялись огонь и лед, но он хотел, чтобы она узнала этот ответ сама. Не раскрыла его так поздно, как сделал он.

Он был в коридоре, что тянулся бесконечно, он уже был тут раз. Он привел себя сюда песней. В этот раз он знал, куда попадет, ведь продумал этот путь: он найдет за одной из дверей Лин, которую сделал годы назад Пророком. Он не был уверен, знала ли она об его присутствии, и как это работало. Но Валанир Окун думал, что если чары вернулись, и Пророк мог так убить своего создателя, он мог и предложить жизнь. Ведь у всех чар был двойник — свет и тень.

Он принесет так свет. В этот раз.

Это была расплата за грехи.

Вот она.

Метка вокруг его глаза пылала, сияла сама по себе, не отражая свет луны.

Его потянуло вперед, его звало эхо песни, которую он создал. Мелодия, элегия о жизни Лин, какой он ее видел, которая отличалась от того, как сама Придворная поэтесса это видела. Он слышал ноты своей музыки, они вели его вперед, и когда он выбрал дверь, он ждал, что она будет на другой стороне.

Но Валанира Окуна встретил ледяной ветер, тишина, и песня резко пропала. Шок пронзил его, жертва была напрасной, а он не это планировал. Голос пропал, его искусство, слова и все остальное провалилось в воющую дыру боли.

Там ждала не Лин.

Она увидела перемену в его глазах, зрачки расплывались, как чернила на бумаге, и зеленое почти пропало. Его лицо стало белым, испугав ее. Джулиен кричала ему в лицо.

Его челюсть опустилась, звук, что вылетал из его рта, был жутким. С этим звуком трещала ветвь дерева, но звук продолжался, и он не должен был звучать изо рта человека. Его глаза все сильнее чернели, пропали уже и белки. Его глаза были дырами. И трещащий звук продолжался.

Она шептала его имя. Ее ужас был абсолютным, она смотрела на него лицо, и ей казалось, что резьба на стенах оживает по сторонам: драконы и женщины, поэты и рыцари раскрывали рты, насмехаясь над ужасом в этой комнате. Лиры замерли на местах.

Но хуже было, когда он ответил. Когда он произнес ее имя с этим хрипом. Он выдавил сквозь сжатые губы:

— Я провалился. Ты попробуешь сделать, что… я не смог?

— Валанир… как?

— Ты принимаешь это?

— Что…

— Ты принимаешь это?

Она смотрела в его глаза, задержав дыхание.

— Да.

Пророк схватил правой рукой Серебряную ветвь перед собой, охнул, словно она пронзила его светом. Серебро озарило его лицо, смягчившееся с жутким цветом. Его левая рука потянулась к Джулиен. Она пыталась схватить его за руку, но он тянулся вперед, мог вот-вот упасть. Но не упал. Он прижал ладонь к ее лбу. Его кожа была как высохшее дерево. Но Валанир Окун своим голосом произнес последние слова. Метка на его глазу вобрала в себя свет Серебряной ветви и пылала, как звезда.

— Все, что во мне… тебе, — он обмяк, рухнул на колени. — Боги. Простите меня.

Свет вокруг его глаза угас. Умер. Джулиен смотрела: метка Пророка пропала с лица Валанира.

Сначала она онемела. Мир застыл вокруг нее. Она видела, как Валанир Окун с серым лицом склоняется вперед, замирает в воздухе. Она ощущала сухую мертвую ладонь на своем лбу. А потом время снова пошло, и начались изменения, и она словно оказалась на склоне скалы, споткнулась и не могла остановить падение.

ГЛАВА 17

Он следовал за Этереллом весь день, но все пошло не по плану. Когда снаружи началось пение, Дорн подумал, что теперь Этерелл оставит свое место у Зала лир и займет место рядом с Элиссаном Диаром у костров, хоть цель и не была ясна. Планом Дорна было спасти друга от эффекта чар, даже если придется избить его на месте. Но Этерелл Лир расположился у двери — почему она была закрыта? — Зала лир и старался выглядеть спокойно. Дорн прятался на балконе выше и видел изменение. Ночью было темно, и коридор был залит луной. Дорн увидел, как друг осмотрелся с холодом, а потом расслабился. Принял скучающий вид.

Дорн знал его достаточно, чтобы понять, что он играет. Он не знал, зачем.

Время шло. Его друг расхаживал. Дорн чуть не задремал, где сидел. Он резко проснулся от раздраженного голоса внизу:

— Ради небес, Дорн, можешь выходить.

Он замешкался на миг. Но Этерелл смотрел на то место, где он был спрятан. Дорн склонился через перила балкона.

— Я мог бы тебе сказать, почему я тут, но тогда ответишь и ты, — сказал он, — и это станет детской игрой.

— Я знаю, почему ты здесь, — сказал Этерелл, отряхивая рукав. Дорн видел с высоты макушку друга, его волосы. — Ты следовал за мной. Я не знаю, зачем. Но догадка есть — ты хочешь спасти меня от меня же. Это трогательно. Но меня не нужно спасать.

— Хорошо, — сказал Дорн. — Ты знаешь, почему я тут. У тебя преимущество. Как обычно, — он сжал перила, перемахнул через них на середину лестницы, схватился за перила там и спрыгнул к другу у двери Зала лир. Он исполнял этот трюк много раз за годы, в этом замке было много углов и лестниц для такого, и он совершал открытия в ранние годы. Теперь все изменилось, он стал старше, ощущал себя серьезнее.

Этерелл наблюдал без эмоций

— Я не думал направлять тебя.

Его словно ударили.

— Молчи, — сказал Дорн. — Все не так. Я… хотел убедиться, что с тобой ничего не случится. Эти люди… не такие, какими кажутся.

— Я знаю, какие они.

— Тогда почему… — он замолк. Они услышали протяжный крик из Зала лир.

Этерелл ворвался в дверь и выхватил нож.

Дорн ярко запомнил сцену, что встретила их. Ужас ее не вязался со спокойствием Зала.

У Серебряной ветви Пророк Валанир Окун лежал на полу, скалясь, лицо было бескровным. Дорн ясно ощущал смерть в комнате. Рядом с Пророком сидела, упершись спиной в каменный пьедестал, Джулиен Имара. Она безжизненно смотрела в пустоту, раскрыв рот.

Лунный свет ясно показывал метку Пророка вокруг ее глаза.

Этерелл рычал ругательства. Его лицо побагровело.

— Чертов Пророк, — он опустился перед Джулиен, провел рукой перед ее глазами. Он сжал ее запястье, проверяя пульс. — Она жива. Он что-то с ней сделал…

Сердце Дорна колотилось.

— Она — Пророк, — метку нельзя было спутать.

Этерелл подошел к телу Валанира. Он потряс Пророка за плечи. Когда он повернулся, его гнев был таким сильным, что Дорн отпрянул.

— Он знал, — рявкнул Этерелл. — Знал, что умрет. Теперь ясно. Конечно, он не сказал. А теперь слишком поздно.

— Поздно?

— Отплатить ему долг, — Этерелл стиснул зубы. — Я ненавижу быть в долгу, — он взял себя в руки и указал на Джулиен. — Помоги с ней. Заберем ее в нашу комнату. Никто не должен видеть ее такой, иначе будут вопросы.

— Ты работаешь на Валанира Окуна?

Но Этерелл не смотрел на Дорна. Он смотрел в сторону, за плечи Дорна. Он скривил губы в улыбке, и Дорн видел, каких усилий она ему стоила.

— Его-то я и хотел увидеть, — сказал он. Дорн обернулся.

Марик стоял на пороге. Он в один прыжок оказался в зале, обвил рукой шею Дорна. Давление на шею было хитрым, еще движение, и Дорн лишился бы воздуха.

— Я догадывался, что ты тут, — сказал Марик. — Мастеру будет интересно.

Этерелл шагнул вперед.

— Конечно, будет. Или, — сказал он с теплом, — я уговорю тебя скрыть это между нами?

Марик рассмеялся.

— С чего бы?

— Без причины, — Этерелл взмахнул рукой, Марик охнул. Дорн ощутил, как хватка на шее ослабла, он вырвался и обернулся, а из горла Марика вырвалась красная струя. Дорн отпрянул, едва осознавая, как двигался. Юный сын лорда упал на колени. Лицо исказил шок. Он попытался закричать, но вышло лишь бульканье. Марик упал на бок, сжимая горло пальцами.

Этерелл посмотрел на нож в руке.

— Еще проблемы, — он скривился. — Может, тут удастся выкрутиться, — он отвернулся от Марика, булькающего на полу, и склонился у трупа Валанира Окуна. Он сжал мертвую руку Пророка на рукояти кожа. — Вот так. Готово. Они убили друг друга, — он встал и подошел к Джулиен, поднял ее на ноги. Она не реагировала. Линии метки вокруг ее глаза были красными, словно от лезвия. Кожа рядом с линиями была раздражена. Этерелл кивнул Дорну, чтобы тот помог нести ее. — Идем.

Наверху они уложили ее на кровати Этерелла и укрыли. Этерелл зажег свечу и поставил на столик возле ее головы. Она начала бормотать и задыхаться. Она ничего не видела, как в бреду.

— Тише, милая, — сказал Этерелл с натянутой нежностью. — Тише, — ее веки вскоре опустились, но не до конца, оставив жуткую полоску белого. Ее конечности перестали содрогаться и замерли. — Трава в свече помогает, — сказал Этерелл. — Я не спрашивал его, что в ней. Теперь и не узнаю.

Дорн сел на свою кровать. Он смотрел на юношу над девушкой без сознания… он мгновения назад быстро и беспечно убил. Кровь была на его рубашке, осталась на щеке. Дорн сказал:

— Кто ты?

Улыбка Этерелла снова была слишком широкой, словно терпения не хватало. Он преувеличенно поклонился до пола.

— Этерелл, наследник поместья Лир, если позволите.

— Нет.

— Что ты хочешь знать?

— Ты заставляешь меня спрашивать?

Этерелл встал, провел рукой по волосам. Он словно неохотно соглашался.

— Ладно, — он подошел к окну. Все это время было слышно странное пение со двора. Он увидел оранжевый огонь у лилового неба. Песни были не те, он знал это.

Все в этой ночи, это весне было не так.

Глядя вниз на что-то в темноте, Этерелл заговорил:

— Мне было десять, когда Валанир нашел меня. Тогда меня держали у лорда на севере. Не Амаристота, а их соседа западнее. Так мне сказали.

Дорн ждал, но Этерелл молчал.

— Держали? — спросил Дорн. Ответа не было. Дорн похолодел. — О, нет.

— С шести лет, вроде. Я не помню, когда меня забрали из дома, или где был дом. Я даже не знаю точно, сколько мне лет, — его профиль смягчал свет луны. Снаружи пение затихало, трещал огонь. — Когда я был мальчиком… Люди видели меня и хотели. И лорд держал меня своим любимцем, были балы, — он повернулся к Дорну с улыбкой. — Я многому научился за те годы. Узнал о людях, об их желаниях, о том, как они их осуществляют.

Слезы катились по щекам Дорна.

— Мне… так жаль.

— Больно? — улыбка Этерелла пропала, он смотрел на Дорна с вежливым интересом. — Наверное, — он отошел от окна, словно ему нужно было двигаться по комнате, и начал расхаживать у кровати, где лежала Джулиен, но не замечал ее. — Валанир Окун был на одном из балов, его купили развлекать их вечером. За развлечения платили много, чтобы выступающие забыли, что видели. А Валанир так не сделал. Он увидел меня и переменился. Я смотрел в его глаза и понимал, что он видел меня. Он знал, что я скрывал в сердце. Что я замышлял месть, когда вырасту… и я был в этом хорош. В плане, скрытности… и исполнения. Звучит странно, но он это все увидел. Мы связались тем взглядом в зале, пока мой лорд пил четвертый кубок вина. Позже, напоив его вином еще сильнее, Валанир поспорил с моим лордом и победил, — голос Этерелла зазвенел от гнева. — Он купил меня. Забрал, пока никто не понял, что случилось. Конечно, я знал, чего он хотел. Но нет. Валанир Окун хотел от меня другого. Он знал, что я быстро учусь. Он обучил меня поведению сына лорда — буквам, истории, музыке. Мечу. И он отправил меня в Академию своим шпионом. А я? Я бы отплатил ему долг, находясь тут. Никто больше меня не забирал.

— Куда… ты хотел пойти? Потом? — Дорн говорил с трудом.

Этерелл улыбнулся.

— Я думал навестить замок на севере. С кожами. И не спешить. Я не хочу, чтобы он умер медленно. Важно восстановить справедливость, согласен?

Дорн дрожал, хотя в комнате не было холодно. Он сжался, напрягся. Он не мог утешить, этого не желали. Он не мог говорить о любви. Он сказал лишь:

— То, что с тобой случилось…

— Забудь. Забудь, что случилось, — лицо Этерелла стало каменным, Дорн всегда этого боялся. — Хочешь помочь? Это достойно похвалы. Ты хочешь… и другого, я знаю.

Он двигался быстро, как с Мариком и ножом. Он поднял Дорна за плечи и повел спиной вперед, пока Дорн не оказался в ловушке, но все равно шагал из-за болезненной хватки. Это произошло слишком быстро. Лицо Этерелла было близко, дыхание согревало его губы, глаза были на одном уровне с его. Спина вжалась в стену. Этерелл прижал его, склонился. Шелковым голосом, каким он говорил с Сендарой Диар, он прошептал на ухо Дорну, и он согрелся и поежился:

— Я знаю, чего хотят люди. Я могу вызвать в тебе взрыв, который ты не забудешь, — он зашипел. — Но я ничего не почувствую.

Этерелл отпрянул и не смотрел на стыд Дорна, прижатого к стене. Слезы катились, к его унижению. Дорн ощущал ужасное унижение, горе и сотню других эмоций, которые не мог описать. Но он сказал:

— Это не… то, чего я хочу, — удивительно четко. Киара вернула ему голос, кусочек себя. Он закрыл глаза, прислонил голову к стене, предательское сердце колотилось.

Оно замедлилось, и он открыл глаза. Этерелл быстро двигался по комнате, переодеваясь. Он снял рубашку с себя, как ящерица, и бросил. Он склонился у чаши и смыл кровь с лица.

Когда тела Марка и Валанира Окуна найдут, подозревать будут тех, кого не было у огней.

Дорн понял это, осознал действия и последствия и смог двигаться.

Он подобрался к двери. Открыл ее.

— Куда ты? — Этерелл звучал раздраженно. Дорн закрыл за собой дверь. Она захлопнулась. Тишина. Он пошел, спотыкаясь, по коридорам, где ходил половину жизни. Он словно был выброшен из комнаты и не мог вернуть равновесие. Тьма проглотила его. Он упал во тьму. Дал себе пасть. Она открылась ему, стояла полная тишина. Даже не было музыки. Шумело лишь его сердце.

А потом раздался другой звук, откуда-то или внутри него — он не знал.

Дорн Аррин.

Его имя выдохнули в темноте. Словно с любовью, а, может, наоборот — он не знал разницы.

Впереди стало видно каменную колонну, на ней застыли вырезанные лица с насмешкой и горем. Черты были плавными, как рябь на воде. Лунный свет проникал со стороны лестницы.

Дорн Аррин.

Звучало снизу. Дорн сжал перила и осторожно пошел вниз. Казалось, важно сохранять осторожность, но он не знал, почему. Если он упадет, никто не расстроится, а ему было все равно.

Один шаг, другой. Камень был холодным под рукой. Дорн вспомнил, как сжимался раньше на ковре в мастерской отца с книгой, которую читал на ночь. Яркое воспоминание, отец отложил книгу, чтобы показать богатым клиентами, он получил ее у продавца редких книг, что проходил как-то через их город. Там были подвиги героев с рисунками. Мужчины с оружием, умные, уверенные и смелые, и их целью было только оставить след в мире. Смерть пришла за всеми, но некоторые сияли до сих пор в легендах.

В синих и красных плащах с золотыми листьями, сжимая мечи, мужчины легенд сияли со страницы. Там были бои, но не только, там были путешествия в Другой мир, простые, как шагнуть в ручей, стычки с гончими ада и Королем, что вел их — у всех были жуткие красные глаза. Король носил черный рогатый шлем. Его можно было обмануть, сдержать на время. Но не убить.

Дорн стоял у входа, он видел лунный свет на столбах и ступеньках, все было как из стекла.

Дорн Аррин.

Созданий Другого мира нельзя было убить. Смертные не могли даже пытаться. Они могли лишь прогнать их на время. Не навсегда. Но истории остались навеки, они озаряли имена, хоть истории и менялись с годами. Их суть заставляла запомнить шлем, впитывающий весь свет, зеленые холмы на границе реального.

Это он забрал с собой после часов чтения в мастерской отца. Он надеялся открыть это в себе в Башне ветров, когда остался ночью один со свечой, бумагой и пустотой, куда могли прийти слова. Только это требовалось поэту.

Но он каждый раз сам себе и мешал, был опасным чужаком на пути. Время и одиночество помогали Дорну совладать с гневом. Его песни появлялись из гнева, колесо продолжало крутиться. Он был завитком дыма, вихрем на воде. Его работа могла быть хорошей, ценной.

Она не отправляла его дальше. Не делала легендой.

Дорн Аррин.

Он повернул ручки больших дверей и прошел. Теперь был свет, огни поднимались к небу, и оно кровоточило. Вся Академия сидела на скамьях — архимастера и ученики. Огонь озарял их красками, но они выглядели плоско, как рисунки. Кожа сияла золотом и белизной. Медные волосы Диаров, отца и дочери, она была в красно-золотом платье с открытыми руками. На волосах был рябиновый венок. Рядом с ней Элиссан Диар был с серебряной короной.

Музыка звучала от них, ото всех тут, смешивалась с ревом огня. Они пели. Конечно, он слышал их. Все время.

Дорн Аррин.

Они звали его слаженным хором, серьезно, взволнованно и сдержанно. Они призывали его ступить в сферу света. Открыться.

Дорн Аррин.

Он так устал, свет манил, и, может, это он искал все эти годы, поглощающий свет. Оглушительная стена, что стала еще выше. Чары вернулись, и если Дорн не мог сбежать от них, тогда стоило поступить иначе. Сдаться.

Он видел, как белая мантия архимастера Лиана сияет золотом от света огня, он держал что-то, как знамя в бою. Листок бумаги.

Дорну не нужно было читать. Он знал, что там.

Дорн сделал еще шаг, а потом замер: они его увидели. Их глаза испугали бы его в другой раз. Он стоял и смотрел, как они идут. Ученики побежали, окружили его, схватили за руки и ноги, и его понесли, они бежали с ним все быстрее и быстрее. Они несли его, словно он был невесомым перышком, или это они стали сильнее. Его имя было их песней, их криком, их глаза сияли, как пустые зеркала. Жар ударял. Дым жалил глаза.

У огней они замерли. Стало тихо. Все застыло. Казалось, никто не дышал. И он полетел в огонь. Они пропели имя Дорна Аррина в последний раз, и он это услышал.

— Почему ты отпустил его? — она повернулась на бок. Этерелл лежал на спине на другой кровати, руки под головой, он выглядел задумчиво. Когда она заговорила, он не отреагировал сразу, он медленно приподнялся на локте. Он выглядел изумленно.

— Так ты это слышала?

— Я первая спросила, — Джулиен дрожала, но комната уже не кружилась.

Он рассмеялся.

— Точно. Думаю, ему нужно побыть вдали от меня. Наверное, он в библиотеке, своем любимом месте. Старые песни его утешат.

— Не думаю… — она с усилием стала подниматься.

Он задумался.

— Возможно. К сожалению, я должен остаться тут. Все думают, что у меня лихорадка, потому я и не на церемонии. Хоть это и не алиби, когда они найдут тела внизу… но Элиссан Диар не будет задавать много вопросов.

— Почему?

— Он увидит, что я могу быть полезным, а Марик… был непостоянным. Он стал бы проблемой.

Тела внизу. Кошмар вернулся. Чернеющие глаза Валанира. Он сказал, что не справился.

Чтобы отвлечься, Джулиен огляделась. Ее мысли путались. Она видела двойной слой значений, куда бы ни смотрела. Там было то, что она знала, как Джулиен Имара. Но добавилось еще одно измерение, не ее. Это запутало сильнее, когда она посмотрела на Этерелла Лира. Его красота была яркой, пронзала, как сосулька, она ощущала тоску при виде него. Но другой слой показал ей картинки, играя с ними, как с мотыльками. Мальчик с золотыми кудрями и большими голубыми глазами тренировался с мечом с решительным видом. Еще одно… но она отпрянула. Он был немного старше, весь в крови. И улыбался.

— Валанир дал тебе убить, — едва слышно сказала она.

— Порой это было необходимо, — сказал Этерелл Лир, выбравшись из кровати. — Но тебе они не понравились бы, милая. Ты получила это, видимо, с тем, что Валанир Окун сделал с тобой.

Она кивнула. Она снова ощущала головокружение, словно от двойного значения голова раскалывалась пополам.

— Ты не можешь мне помочь?

— Прости, я мало знаю о магии. Я пытался понять, что задумал Элиссан Диар, но лишь задел край. И все.

Джулиен притянула колени к груди. Ее волосы скрыли лицо, глаз болел.

— Что мне делать?

— Хороший вопрос. Не знаю. Если кто тебя увидит… после бардака внизу… будет беда, — он говорил как с ребенком или больным, успокаивающе и бодро. — Нам нужно отправить тебя домой. Хотя бы пока тут все не утихнет.

Все это. Джулиен закрыла лицо руками. Было сложно забыть, как выглядел и звучал Валанир Окун. Его глаза. Его сильное горе из-за поражения. Он оставил все ей, чтобы она нашла способ. Что он дал ей? Архимастера могли знать, но она не могла спросить. Она знала, что он сделал ее Пророком, самым младшим в истории. Это никому не понравится. Она ожидала, что ощутит что-то, вроде восторга или триумфа. Не этот страх, ощущение, что она одна и без якоря посреди бушующих волн.

Он хотел бы, чтобы она поговорила с Придворной поэтессой. Рассказала ей, что случилось. Это он бы от нее хотел.

Это были ее мысли. А потом мысли пропали. Джулиен ощутила рывок в глубине тела. Она ничего не видела, а потом вспыхнул свет.

Она оказалась на полу. Этерелл склонился над ней.

— Огонь, — прошептала она. — Подними меня. Подними.

Они сидели на полу, смотрели друг на друга. Она не забыла. Этерелл Лир, холодный и сдержанный раньше, выглядел растерянно, как и она.

— Что такое? — осведомился он.

— Дорн не пошел в библиотеку, — услышала она себя, говорила с трудом. — Он…

— Что?

— Жертва.

Его лицо не изменилось. Он вскочил и бросился к двери, а потом пропал.

Джулиен покачала головой. Даже если бежать отсюда во двор… Она ощутила еще один рывок. Старалась не позволить ему отключить ее. Она пыталась сосредоточиться на ощущении, и в голову пришла идея, словно кто-то за ней коснулся ее плеча. В ночь Манайи порталы были тонкими. И она уже так делала. Точнее, Валанир Окун, чей опыт теперь был в ней. Годы назад он перенес Лин Амаристот из замка Тамриллина в Башню ветров и обратно за одну ночь.

Она подумала об огнях, лице Дорна Аррина. Она вспомнила, как он заступился за нее, защитил от насмешек других учеников. Он был хорошим в этом месте с проснувшимися силами и распрями.

Она услышала, что голоса стали громче. Они скандировали одно имя.

Ветерок дернул ее за волосы. Джулиен открыла глаза. Она была во дворе. Перед огнями собрались юноши. Они несли человека, что казался черным силуэтом из-за света огней. Она побежала. Мимо скамей, где стояли серьезным рядом архимастера. Она заметила Сендару Диар рядом с ее отцом, ее красное платье было величественным.

Все происходило слишком быстро. Джулиен бежала к юношам, что держали Дорна. Вблизи она закричала изо всех сил. Хватит! Стойте! Жар прилип раскаленной маской к ее лицу, рев огней заглушал ее крики. Никто не посмотрел на нее. Вблизи их глаза были стеклянными, пустыми. Они ничего не ощущали. Ужас сдавил ее горло.

Она расталкивала учеников с дороги, пробивалась к Дорну, бросилась к его ноге. Она сжала его ногу руками, потянула изо всех сил, уперев пятки в землю. Его толкнули в туннель между огнями. Джулиен полетела с ним, цепляясь за его ногу. Она ничего не ощущала и не видела, они летели в брешь в мире, и ей не было конца.