Танец со змеей

Глава 4

Октис и Ила в сроки Воронея так и не уложились, но теперь ускоренный курс обучения все же подходил к концу. Ила, оставаясь сварливым стариком, сменил гнев на милость, и все чаще предлагал Октис выйти на сцену хотя бы в рядовом представлении. Дать определенный ответ она не решалась. С одной стороны, по плану танцевать ей все равно придется, к тому же она действительно начала получать удовольствие от новых умений. Восхищение старика проникало сквозь маску его пренебрежения и питало себялюбие ученицы. Она открыла в себе нечто новое, какая-то часть ее души требовала преподношений – восхищения гораздо большего числа зрителей. Остальной части души эти зрители были либо безразличны, либо вовсе омерзительны. Толпа загорийских ханжей, которые будут истекать слюной и пожирать ее глазами. Пока она будет танцевать, каждый из доброй половины зрителей без зазрения совести будет мысленно сдирать с нее и без того нескромную одежду, овладевать ее телом.

За разрешением она обратилась к Воронею, и тот дал вполне подходящий ответ:

– Нет. Понимаешь, надо создать вокруг тебя правильное мнение. Раз уж даже Ила оценил твои возможности, нам нет нужды ставить тебя в ряд с остальными танцовщицами и начинать путь наверх оттуда. Так мы только навредим плану. Надо заявить о тебе сразу как о звезде. Тогда антураж в глазах зрителей сам поднимет тебя на фоне остальных. Любое твое движение будет восприниматься как нечто – в противовес другим, не заявившим, что их точно такие же движения так же важны и не менее профессиональны.

– А ты уже начал заниматься этим?

– Ага. А ты не видишь? – Вороней погладил свою аккуратную бороду.

Он входил в новый образ, став для всех ее мастером-импресарио. А Октис теперь должна была играть роль его собственности – послушной договорницы.

– Ну да. А что на счет меня? Ты так и оставишь меня как есть? Октис Слезой из Змеиного полка, Актисей из Змеевой долины?

– А что в этом такого? Ты же хочешь отомстить. Неужели не лучше мстить настоящим именем? До этого тебя здесь никто не знал, и плану это не будет мешать.

– А после?!

– А что после? Все узнают, что Октис отомстила за свой народ. Твоя карьера танцовщицы на этом, конечно, закончится. Или ты хочешь продолжить – танцевать и совращать своими изгибами других князей?

– Н-е-т. – Она помедлила, словно собирая из отдельных звуков слово отрицания. И все из-за того, что очнувшаяся в ней самовлюбленная танцовщица вознамерилась сказать «да». – Но мне тоже нужно какое-то прикрытие. Что если меня будут искать с намерением отомстить и наказать? Через меня они могут и на тебя выйти, если им это будет нужно. Да и репутация торговца смертью… одно дело, когда ты отомстил за свою семью. Другое дело, когда тебя знают как княжеского убийцу. Пускай даже – князя Загори, будучи в Эдре. Я хотела бы, чтоб Октис знали как перволинейную, а не как торговку смертью, умудрившуюся даже не сохранить инкогнито.

– Ну, тогда надо придумать тебе красивый сценический псевдоним…

– Дашь мне имя? – Улыбнулась она. – Какое бы ты мне имя выбрал, если бы брал меня в жены?

– Дай-ка подумать. – Он наигранно призадумался. – Ты бываешь очень надоедлива. Ты не умеешь готовить, хреново стираешь, хозяйский быт тебе незнаком. До недавнего времени ты умела только колотить людей, а теперь еще научилась двигать телом на сцене. Иногда ты расцветаешь добротой и мягкостью характера, но в основном ты колючая и жестокая. Я назвал бы тебя болотной травой – Актисей.

– Дурак! – Она завалилась на него, но колотить собралась лишь в шутку. – Дождешься, и я вернусь в прежнее расположение духа. Увидишь тогда и мою колючесть, и жестокость!

Их продолжительная дискуссия, развернувшаяся в постели на всю ночь, сразу свелась только к тому, что Вороней предлагал новое имя, а Октис предсказуемо отнекивалась от него. Ее доводы несогласия делились на несколько типов: «это кличка для коровы», «это имя для проститутки», «а это – вообще не звучит!» Когда же она не могла придумать причину, то просто передразнивала новый предложенный вариант. Октис не могла знать, но добрая половина несговорчивых танцовщиц со змеями именно так когда-то и получала имена от новоиспеченных мужей.

В итоге они пришли к худому согласию на почти провокационном имени Аса. Аса тоже была травой предпочитающей низины, влажность и тень. Но, в отличие от актиси, она имела широкое применение. Некоторые даже умудрялись делать из нее одежду, бечевку, в том числе и для обмотки загорского ножа. Но в основном аса считалась лечебным и дурманящим средством. Помимо того, что это имя носили и вполне обычные женщины, не претендующие на обезболивающие и дурманящие свойства, бывало, оно принадлежало и мужчинам. Один из древних князей Аса вошел в сказания, как весьма предприимчивый воевода. Он умело отразил сначала натиск одного из последних сильных формирований цахари, а затем и общую атаку соседних княжеств, рассчитывавших поживиться бывшим ослабленным союзником.

Октис это импонировало. Со временем имя Аса даже начало нравиться ей куда больше своего – детского или переиначенного на строгий мотив. Хоть долгое время она не сговаривалась с Воронеем, тот все же сумел подобрать подходящий вариант. Тень свадебного обычая ее народа, словно музыкант на дудке, заиграла на ее потаенных мыслях и чувствах, контроль над которыми она уже давно списала в отставку.

***

Их план вышел на новую ступень. Октис еще не закончила необходимое обучение, а Вороней уже обязал ее впредь носить только городское платье и при случае представляться танцовщицей Асой. Помимо того, он вновь потащил ее к портным, прихватив заодно и старика Илу. Ей пошили сразу два сценических костюма: с юбкой и штанами. Лифы обоих костюмов стилизованными лямками умело прикрывали заметный шрам на ключице. Внимание от всего остального должна была отвлекать вереница дешевых, но эффектных металлических побрякушек.

Октис не могла не заметить, что на Асу Вороней потратил уже множество золотых. Но, так как по плану ей и взаправду придется какое-то время выступать, по-видимому, он считал, что сможет вернуть вложенные средства. Потому она оставила денежный вопрос без дальнейшего рассмотрения и больше к нему никогда не возвращалась.

Вороней покинул все свои давно облюбованные питейные заведения, выбирая теперь места классом выше. Там он представлялся уже только как импресарио танцовщицы. Сначала он несколько раз появлялся один, а после создания нужной интриги приводил за собой и свое сокровище. Все, что от нее требовалось – только сидеть подле него, не совершая лишних движений. Под косыми взглядами завсегдатаев Октис легко передавалось витающее в воздухе напряжение, от того на исполнение роли безмолвной ведомой размалеванной куклы ей и не требовалось никаких усилий.

Для всего искушенного, но заинтригованного общества Виде дело оставалась за малым – дождаться самого выступления и узнать, наконец, кто же эта Аса: просто очередная танцовщица, чуть крепче обычного, или же событие, как уверяет ее хозяин. Уже на третий день ее почти безмолвного сопровождения к ним за стол, раскланявшись, подсел местный богатый купец.

– Итак, Орони, – имя Воронея продолжало деградировать на местном наречии, – возвращаясь к нашему разговору о том, чтобы, наконец, – он перевел взгляд на Октис и кивнул, но далее предпочитал делать вид, что не замечает ее, – посмотреть на твою прекрасную Асу в деле…

– Вы хотите устроить ее выступление? – Манерно уточнил импресарио.

– Не только ее. Я открываю… вернее, мой племянник открывает в городе магазин.

– Все ли ваши родственники уже заняты в торговле?

Собеседник лишь хитро улыбнулся, оставляя за собой право считать собственную оговорку намеренной.

– Итак, в этом городе, – продолжал он, – в этом вечном потешном театре, трудно привлечь внимание людей не иначе как еще большим потешным зрелищем. Я хочу, чтобы вы показали нам обещанный танец с ножом.

– Вот так сразу?

– А что? Мы соорудим временный помост перед лавкой – ваша девушка выйдет на него последней в программе. Мы можем судить о том, насколько она хороша только по вашим словам, а так же украдкой поглядывая на ее телосложение сквозь складки этого эдрийского платья. Так что танец с ножом в какой-то мере – моя подстраховка. Меня не устроит разве что вариант, при котором она уронит клинок в толпу. Лучше уж она пустит кровь себе. Знаете ли, многие зрители в такого рода выступлениях ждут именно крови, но не своей. От того их и будоражит лезвие на опасной близости от оголенной женской кожи. Подходящий загорский нож у меня есть – наследие семьи. Второй я выпрошу у моего сердечного друга – безземельного князя Возрожи из Огневых.

– Вы уже рассчитываете на два ножа? – Удивился Орони.

– Конечно, я рассчитываю на зрелище. Тем более учитывая, что в четвертом подходе шансов пустить кровь будет больше – в два раза. Но вы должны понимать, что ножи вам не достанутся. Ни я, ни мой безземельный друг не настолько богаты, чтобы разбрасываться дорогостоящим оружием. Мы выкупим после выступления свою собственность за… один золотой.

– Два золотых за два клинка?

– Нет, один золотой за два клинка.

– А сколько я получу, если моя Аса закончит на третьем подходе? – Поинтересовался импресарио.

– Хмм, давайте просто договоримся, что она не будет заканчивать на третьем подходе. Если она провалится, я думаю, будет справедливо, если вы не получите вообще ничего. Орони, ведь я иду на риск, который удобен для вас. Оцените это!

– Хорошо, – согласился он, – но немало ли – за четыре подхода получить один золотой? Уважаемый Бега, прибавьте хотя бы разменной монеты – так с четыреста…

– Вы так и до официального курса дотяните! А мне еще платить князю, который соизволил соблюсти правила церемонии. И все ради вас, – он повернулся к безмолвной танцовщице, – вашего выступления. Я заплачу вам двести жести сверху золотого. Это более чем хорошая цена.

– Мы согласны. – Вдруг твердо произнесла Октис. Это были ее первые громкие слова в подобном месте, и несколько посетителей в заведении оглянулись на нее.

Мастер-импресарио заимел вдруг вид немного нелепый. Он бы и сам скоро согласился с предложенной ценой, но теперь его кивок согласия слегка потерял силу в глазах собеседника.

– Тогда я жду вас завтра во второй половине дня на северной улице в сердечной черте города. А теперь, извините – ваше согласие одно из множества приготовлений, которые мне еще надо сделать. – Он поднялся на ноги, раскланялся и ушел.

Вороней поднес к губам чашку с все еще горячим отваром и смочил пересохшее горло.

– Ну вот, теперь все подумают, что ты мною вертишь… – С досадой тихо сказал он.

– Еще немного и я бы не выдержала. – Без единой эмоции, она повторила за ним. – Не забывай, зачем все это. Ты опять поддался своему увлечению и начал торговаться. Торговать мной…

Вороней только чмокнул губами, будто целуя ее на расстоянии.

***

Торговец Бега озаботился распространением слуха о предстоящем выступлении. Уже на следующее утро несколько знакомых умудрились спросить Воронея и Октис, не пойдут ли они на знаменательное событие, итогом которого станет редкий для обывателя танец с ножом.

После полудня, отдав предпочтение сценическому костюму с юбкой, они погрузили все необходимое в сумки и направились без лишней помпы к означенному месту действия. Улица там была довольно широкая, собираемая из досок сцена перекрывала ее только на треть. Они протиснулись в узкий проем и прошли внутрь магазина через парадный вход. Внутри не было никакого товара, только кучкующиеся артисты – все по своим углам. Никто их не встречал, никто из присутствующих не уделил им сколько-либо внимания. Они устроились в сторонке, не зная чего ожидать.

– Ты бы сходил в подсобку – может, там кто есть? – Сказала она, когда их бездействие порядочно затянулось.

– И что я им скажу? – Возмутился импресарио.

– Что мы пришли…

– И что? Ну, пришли мы. Ну, молодцы. А дальше – то же самое.

Самому Воронею эта ситуация казалась неловкой, а уж в душе Октис царило просто смятение. Все оказалось каким-то неправильным. Бытовым и даже низким. Они сами по себе собрались и пошли с вещами сюда. Сами зашли внутрь и теперь дожидаются не пойми чего. Вроде никому их не надо. И место это – не обустроенное соответствующее заведение, а бесхитростный магазин, да еще и наполненный другими артистами, никак не проявляющими ни дружественности, ни агрессии. Как она будет готовить себя и переодеваться?

Вдобавок, помимо бытовых неурядиц, на ее душе неповоротливым камнем лежало и волнительное ожидание самого выступления. Ни ухватиться, ни просто спихнуть камень с себя ей не удавалась. Она так и сидела, сложив руки, набирала полную грудь воздуха, раз за разом медленно выдыхая. Часто моргала, подолгу держа глаза закрытыми. Все это было тоже неправильным, ведь она считала, что перед выступлением – как перед битвой: нужно приводить себя в неудержимое неистовое состояние. А тут этому ничего не способствовало, но и поступать как-либо иначе, придумать что-то другое, она не могла.

После продолжительного и томительного бездействия объявился племянник Бега. Он отдал несколько неловких советов и распоряжений остальным артистам, подошел к Воронею и Октис.

– Ну, вот и… наша главная артистка на сегодня. – Он раскланялся и вроде как говорил с Воронеем, но смотрел только на нее взглядом девственника, словно Аса здесь была вовсе не для танца, а для того, чтобы забрать и совершить подлинное надругательство над его невинным телом. – В общем-то, ваше выступление будет последним, и, наверное, будет уже на закате Матери. Можете пока готовиться.

– Замечательно. – Сказала Аса, не скрывая холода в словах. – Зачем тогда было звать нас после полудня?!

– Ну, я не знаю… это дядю надо спросить. Вам нужно… готовиться.

– Да здесь и так негде готовиться! И на это не надо тратить полдня! – Робкий племянник оказался хоть и невинной, но удобной жертвой, на которую Октис выплеснула свое негодование.

Несостоятельному мастеру-импресарио пришлось перебивать и утихомиривать подопечную – тихо возвращать ее в послушный и пассивный образ. Воронею и хотелось, чтобы Аса производила впечатление покорной и ведомой им, но, к его сожалению, это выходило не благодаря его внушению. Большую часть времени Октис по-прежнему владело исступление перед человеческим обществом.

Племянник ретировался, они опять остались одни. После очередного безыдейного ожидания они решились сбежать на время и посетить какое-нибудь заведение, где их накормят. Ведь, судя по всему, другой возможности им сегодня уже не представится.

По их возвращению сцена была уже готова, ее застелили слегка поношенной красной тряпкой, чтобы только скрыть грубость досок – от глаз зрителей и от босых ног артистов. Они забрались обратно в магазин.

Теперь в помещении было оживленней. Половина артистов оказались музыкантами. Они расчехлили инструменты, до того лежавшие в сторонке без дела, и сейчас наполняли пространство нескладными звуками. Не настраиваясь, а скорее создавая шум просто от скуки. На этот раз племянник нашел их гораздо быстрее, неторопливо идущий вслед Бега прибавлял ему уверенности в интонациях:

– Так, а куда вы исчезли?! Нельзя так поступать! Выступление вот-вот начнется, а вы просто сбежали!

– Не надо нервничать. – Возразил импресарио. – Мы просто вышли поесть. Благодаря вашей организации я и моя подопечная обязаны торчать и голодать тут весь день?

– Не знаю, к чему вы привыкли, Орони, но это нормальная практика. – Вмешался Бега. – Теперь, я думаю, нам всем стоит заняться делом.

И они занялись, хотя вошедший в роль Вороней хотел уже заявить о том, что Бега, как купец, не может иметь понятия о правильности организаций зрелищ. Но сдержался.

Торгаши продолжили делать вид занятой и хозяйственный. Музыканты не успокаивались в отпугивании тишины от себя. Часть присутствующих разминалась. Импресарио деловито уселся в углу, а Аса последовала примеру других артистов. В неудобном городском платье она начала разминку, тянула застывшие мышцы и связки, но избегая неловких поз, которые могли бы неудачно показать ее в присутствии посторонних людей.

Само выступление началось с выхода музыкантов на сцену. Оставив проход для других артистов, они уселись по обе стороны от лестницы, идущей сразу от двери магазина на сцену. Музыканты заиграли непримечательную мелодию. При том, что перед сценой и вовсе не было никакой толпы зрителей. Идущие мимо люди так и шли дальше, и лишь небольшая их часть присоединялась к единицам зевак, скучающих и неопределившихся в собственных делах.

– А где люди-то? – Спросил Вороней.

– Да как всегда – на звук соберутся. – Ответил Бега и ушел прочь.

Хоть и понадобилось немало время, но зрителей перед сценой накопилось то минимальное количество, к которому Бега согласился выйти и официально объявить о начале представления. После него на сцену поднялись глупо наряженные мужчина и женщина. На лицах их были медные крашеные маски. Под незамысловатый ритмичный мотив оркестра они начали напевать простые и похабные куплеты – ровно для той прослойки общества, что в основном и собралась перед сценой ради исключительно дармового зрелища. В перерывах между словами в такт музыки пара куплетистов недвусмысленно ахала, вздыхала и постанывала – под стать образам, застывшим на их масках.

– Ладно, давай найдем тебе место в этом балагане, где ты сможешь переодеться и намазать всю эту краску на себя. – Воронея передернуло, и он спешил убраться, прежде всего, из зоны атаки разящей со сцены похабности. Его возвышенный начитанный вкус не мог перенести подобное.

Они перебрались с вещами в подсобку. Здесь заканчивала готовиться труппа актеров. Судя по их костюмам и яркому гриму, показывать они собрались сценку не далеко ушедшую от выступающих сейчас пошляков. Хоть и шли актеры на сцену следующими, едва они догадались, зачем сюда пожаловала танцовщица, как у всех – что стар, что млад – нашлись в подсобке срочные дела. Хоть прямо на нее таращиться никто не решался, Воронею потребовалось время, чтобы уговорами и пинками выгнать их в зал. Уже оттуда Октис услышала:

– Да ну какая она танцовщица! Она слишком толстая – ей кашу жрать и быка удить…

– Вот гаденыши! – Процедила Октис. – Может, врезать им?

– Брось. Тоже мне ценители нашлись. Не для таких чучел ты тут.

– Да, я девушка для состоятельных и власть имущих. – Не успокаивалась она. – Ты это хотел сказать?

– Ага.

– Смотри, не вздумай меня кому продать на ночь по горячке торгаша. – Она начала раздеваться. – А то я план твой приведу к финалу на ком придется и тебя захвачу заодно.

– Не скули. Даже не думай, что я взял твое лоно, чтобы сдавать другим в аренду. Я не тот, кто сдает на срок. Я – торговец.

– Смертью. – Тихо добавила она.

– Хочешь со мной поссориться?

– Не с тобой.

– Ладно, давай договоримся: после выступления можешь отдубасить кого-нибудь из этих дураков. Только не слишком сильно. Постарайся сохранить образ танцовщицы. Насколько сможешь…

***

Миррорское масло, оно же – масло миррорской яблони, оно же – масло миррорских яблок, изначально служило консервантом для фруктов в сухом южном климате. Маслом, что течет из ран ствола и веток местной яблони, покрывали дорогие побеги, и те надолго сохраняли влагу и свежесть при транспортировке. С севера и запада Миррорь от Эдры закрывали горы, на юге было море, а вот на восток владения уходили в настоящую степь. Опасную не только набегами степенников и сазовы, но и недружелюбным климатом. Несущие свою нелегкую службу пограничные гарнизоны однажды нашли новое применение яблочному маслу – стали обмазывать им кожу. По аналогии с фруктами это должно было сохранить влагу их тел, но заодно уберегло от ожогов и праведного гнева Матери, негодующей, что люди ушли слишком далеко от своих наделов. Так о полезных свойствах масла узнала и вся Твердь землепашцев. Но поскольку климат на родных землях был мягкий и удобный, масло применяли иногда в лечебных целях, но в основном ценили как косметику.

Оголенные участки тела уже переодевшейся Асы импресарио протер маслом. Ярче проступил рельеф крепких мышц, ребер и округлости груди. Вороней сам смешал разноцветную пудру с вязкой жидкостью и, нависая над танцовщицей, наносил краску на застывшее лицо.

– Знаешь, когда я тебя в первый раз увидел, – он слегка отодвинулся, дабы удостоверится, что полностью прикрыл татуировку, – подумал, что ты подводишь сажей глаза. Странно, да? Отшельница в лесу, дикого вида и… подведенные глаза…

– Я никогда не подводила!

– Да знаю я. У меня было время убедиться в этом. Если ты не заметила. Просто у тебя действительно густые ресницы. Некоторые бабы всю жизнь ради этого углем глаза трут, а тебе Твердь подарила и это, и все остальное. Красивая ты баба, Октис…

Октис не шелохнулась. Процедура была еще не закончена, да она и не знала, как ей быть с этой лестью. По всему, правильней было бы игнорировать, а то и вернуть адресату обратно все слова. В рядах Змей уважали красоту тела – приобретенную силу. А женственностью, данной Твердью изначально – пренебрегали, как чем-то инородным. От того Октис, преодолевшую себя и поднявшуюся на один уровень с остальными, из-за сохранившейся девичей красоты долго не воспринимали всерьез. Она была словно бесполезным украшением рядом с твердой Зеркой. Но ни Зерки, ни Змей теперь не было. К счастью или сожалению, она могла расслабиться и принять все как есть. – Ну и чего хотел Вороней от меня этими словами? Взять меня? Да и так мог бы. Вселить уверенность? Тогда почему мне хочется только расслабиться, а не рвать и метать?

Она так ничего и не сказала, лишь пристально посмотрела в глаза, когда Вороней закончил с гримом. Они собрали вещи, чтобы не оставлять их без присмотра, вышли обратно в зал. За окном уже темнело, у сцены горели заготовленные факелы, толпа заметно выросла. Актеры уже доиграли сценку, и теперь выступала цирковая труппа из жонглеров, шпагоглотателей, огнеплюев и прочих трюкачей. Они подразумевались, по-видимому, основным блюдом для зрителей и собирались выступать еще долго. А Аса, значит, оставалась на десерт – и только от нее зависело, насколько ее вкус оттенит предыдущие впечатления.

Октис и Вороней долго стояли и молча смотрели через окно на трюки циркачей. Ей следовало бы разминаться дальше, но волнение перед сценой и первым выходом взяло над ней верх. Когда же циркачи стали закругляться, Вороней вновь заговорил с ней:

– Знаешь в чем ирония? Если у тебя не получится быть высокой танцовщицей, ты должна будешь еще долго-долго выступать, чтобы хотя как-то окупить затраты на себя. И это уже не говоря о срочной замене плана.

– Не получится. – Фыркнула танцовщица. – Я сбегу от тебя.

– Я объявлю розыск с вознаграждением.

– У тебя нет документов на меня. Забыл? Нет никакой бумаги или свидетелей, которые бы подтвердили мое подчинение тебе.

– Бумагу я подделаю. Свидетелей подкуплю.

– А не боишься, что либо власти, либо я тебе эту бумагу в жопу засунем? – Улыбнулась она.

Циркачи ушли со сцены и прошли через дверь, тут же наружу направился Бега, а за ним вслед устремилась и Аса, договаривая последние слова Воронею. Бега прошел на сцену, а она, чуть поторопившаяся с выходом, встала в стороне между магазином и подиумом. Сказанное Воронеем еще бурлило в голове, но незаметно сменялось осознанием происходящего.

Это было похоже на казнь – ее казнь. И слева от нее стоял палач – обещанный загорийский князь с загорским ножом в ножнах. Он стоял, сложив руки, и коротко посмотрел на нее буквально сверху вниз. Никогда она не думала, что, встретив загорийского князя, будет выглядеть вновь так рассеяно и беззащитно – словно опять лежа на спине с задранной юбкой.

Бега что-то говорил, но Октис не различала отдельных слов, понимая лишь общий смысл: когда со сцены спустится он – на нее поднимется она.

Народ похлопал, музыканты напрягли инструменты лишь бы выдавить из них звук погромче. Бега спустился, кивнув Асе. Своевольные ноги понесли ее на сцену. Она прошла между музыкантами и осмотрела толпу. Зрителей набралось слишком много – в обе стороны улица была полностью перекрыта на много шагов вперед – в разы большее расстояние, чем между сценой и зданием напротив. Где-то здесь в толпе должен был стоять незаметный Ила. Едва послушным телом она приняла соответствующую началу танца позу, застыла. Музыканты стихли, готовясь приступить к первому подходу. Октис совсем не верилось, что в следующий миг сможет взять необходимый контроль над собой. Проще было броситься в драку сразу со всей толпой, чем стоять вот так – не защищаясь и не сопротивляясь одновременной атаке сотням пар внимательных глаз. Вечер был теплым, доносился жар от факелов по краю сцены, спасал только поддувавший ночной прохладой ветерок.

Музыканты начали со второй ноты, не оставив танцовщице времени на плавный вход. Она двинулась вперед, еще не зная, где будет следующий удар ритма, и какой был выбран такт. Все приходилось узнавать на ходу, благо, начало танца не требовало от нее мгновенных решительных действий. Она поняла, что музыканты сразу начали испытывать ее – ритм был ровный, но теряющийся за несколькими разными мелодиями.

И это должно меня испугать? – Пронеслось в ее мыслях. – Попробовали бы вы четко маршировать под «Прощание Эдры» – даром, что марш, а удара никогда не слышно. – Лицо ее приняло надменный гордый вид, а движения приобрели строгость и силу, только подчеркивая для зрителей едва уловимый ритм. Почти все, чему учил ее Ила, тут же пошло в ход. Она старалась не заострять внимание на движениях, при которых в дело шли длинные волосы. Потому что длинных волос у нее не было, а те, что были – обкорнал специально нанятый Воронеем человек. И тот не исправил хаос на женской голове, а только возвел в правило.

Зауженная до колен юбка мешала ей использовать самые сложные из силовых трюков, но ее приемы были преисполнены силы и излишней четкости. От того, когда она ослабляла хватку и совершала вполне обычные мягкие женственные, но заученные движения, те производили едва ли не большее впечатление. На втором или третьем трюке она поняла, что зрители более не остаются в стороне – они уже завлечены танцем, и на каждое хитрое движение вторят бессловесными возгласами. Они приняли ее, как настоящую танцовщицу. Неизвестно, насколько была искушенной толпа, но Аса почувствовала этот дурманящий, но уже не пугающий приток энергии со всех сторон.

Музыканты ушли на коду, и ей не составило труда победно закончить первый подход. Она лишь не изменилась в лице, продолжая гордо сиять над всеми остальными. Далее по ритуалу танцовщица села на колени и вытянула руки вперед, сжав кулаки. Князь Возрожи поднялся по лестнице, медленно обошел Асу, так как она села спиной к нему, вынул клинок из ножен и положил на оголенные предплечья. Октис взглядом профессионального военного оценила «дар». Это было действительно ценное орудие смерти – хорошая работа, лишь слегка не дотягивающая до того, что когда-то достали ведающие из ее ключицы. Нож был сделан не более тридцати-сорока противостояний назад, и никогда подолгу не служил украшением – он применялся по назначению, а его умело заточенное лезвие даже успело слегка впиться в кожу рук.

Возрожи из Огневых к своему участию во всей этой показухе относился со сдержанным презрением. По всему выходило, что безземельный князь выбрал делом жизни военное ремесло, но следовал ему не фанатично, а лишь по необходимости. Сейчас он нуждался в деньгах и сердечносогласился помочь другу, купцу Бега, за несердечную плату. Тем не менее, на руки он уложил клинок со всем знанием дела. Положение левой руки четко отмечало центр тяжести клинка. Когда князь ушел, а музыканты после небольшой паузы приступили ко второму подходу, танцовщица убрала правую руку, но клинок остался в том же положении. Она взялась за рукоять, освободила руку от опасной ноши и поднялась с колен. Махать клинком, как бутафорский солдат, во втором подходе от нее не требовалось. Она делала взмах лишь чтобы привести клинок в основное положение – лезвием четко вверх. Так загорский нож должен быть устойчив, ведь центр тяжести стремился не к лезвию, а к утолщенной тупой стороне. По правилам танца основное время она не могла крепко ухватиться за клинок – лишь служить ему опорой.

Проблема с дареным ножом состояла в том, что боевой клинок вовсе не обязан быть идеально сбалансированным по запросам танцовщиков, их знатоков и ценителей. От танцовщицы, прежде всего, требовалось самой оценить: насколько надежен дареный клинок, и на что она готова пойти вместе с ним. Аса, используя для опоры ножа только большие пальцы рук, то поднимала его над собой, то выставляла вперед, словно предлагая его зрителям. При этом она продолжала двигать телом: грудью, животом, бедрами, ногами – а клинок в это время оставался неподвижен в воздухе, словно не танцовщица его держала, а сама держалась за него.

Судя по проверке, нож Возрожи оказался в отличном состоянии, а значит, у нее для исполнения грядущих трюков не было помех, кроме разве что страха перед остротой лезвия. У боевого ветерана подобных страхов не было, и Аса решительно двинулась вперед по заготовленной программе. Она закружилась, удерживая клинок лишь за одну точку, умело варьируя им и наклоняя, чтобы тот не слетел с опоры. Это был не самый сложный, но весьма зрелищный прием – по густой массе зрителей прокатилась новая видимая волна впечатления.

Во всех оставшихся трюках второго подхода танцовщица укладывала клинок на одну из частей своего тела и продолжала танцевать, мнимо не переживая за его устойчивость в этом положении. Изгибаясь в бок – ставила нож на изгиб талии. Ставя нож на голову, держала ее прямо, продолжая изгибаться телом. Был и более сложный, рискованный и провокационный прием, который Аса и не думала миновать, после успешной проверки баланса. Она уложила клинок полотном на грудь, стала изгибаться назад, пока не нащупала свободными руками пол за собой. Полотно ножа сначала приняло горизонтальное положение, а потом стало грозно нависать опасным лезвием над оголенной шеей танцовщицы. Стоило ей переборщить с наклоном, не выдержать напряжение тела, и клинок вполне мог слететь и поранить ее. Не высока вероятность того, что серьезно, но все же – видный и заметный провал. После такого нормальный человек пожалеет ее и не пустит в третий подход. Но, вооруженная хитростью и учением Илы, она правильно установила клинок в начале, да и к промасленной коже груди полотно ножа под незаметным наклоном больше прилипало, чем скользило. Найдя руками опору, она медленно опустила тело на пол, сложила ноги и подогнула по себя. Музыканты верно истолковали посыл. Они прекрасно понимали, что если продолжат дальше, навредят скорее себе, чем оппонентке. Музыка стихла. Второй подход был закончен.

Подхваченный интригой уже на втором подходе, народ явно был в восторге. Все надеялись на продолжение. Аса смело взялась за рукоять ножа, поднимая корпус, села на одно колено, одновременно спрятав клинок за спину от истинного владельца. Поднявшийся на сцену князь картинно постоял напротив нее и вернулся на место.

Третий подход был отголоском мужских боевых танцев. Когда-то молодой воин должен был в танце показать науку владения хитрым оружием перед собратьями. Когда танец зажил собственной жизнью, он исхитрился, перешел к профессиональным танцорам, а затем и к танцовщицам. Танец в исполнении женщин стал сродни жертвоприношению, и чем прекрасней была жертва, тем сильнее становилась интрига. Помимо того, в отличие от мужчин, женщинам надо было продолжать двигать телом, как и раньше, а не стоять истуканами и думать только о движении ножа.

Слабоуправляемое орудие в руках Асы набирало скорость оборотов. Сейчас оно было сродни ее гасилу. Попытка резко остановить вращение клинка грозила бы вывернутой рукой. Сначала она вращала нож только по одну сторону от себя. Затем, набрав скорость, перешла к эффектному чередованию – не меняя руки, делала оборот по очереди с каждой стороны. Все это было отголоском боевых приемов, при помощи которых Октис еще два сезона назад сама забирала жизнь у врага. А теперь она крутила чужой загорский нож только ради удовольствия публики: над собой, по бокам и в прочих замысловатых траекториях. Словно он и она на сцене жили собственными жизнями, и лишь иногда их действия пересекались.

Танцовщица замедляла вращение, чтобы перебросить нож из руки в руку, вновь придавала движению такую силу и скорость, что все кроме нее, обеспокоились за ее жизнь, а в особенности – за свою. Стоило бы ей только упустить опасное орудие из рук, как то могло полететь и в самые дальние ряды. Но ничего такого не произошло. Она закончила подход, сложилась ровно в ту же позу, в которой получила нож, вернула его в то же положение на предплечья. Народ, узнавший про танец и собравшийся ради него здесь, вполне ожидал, что все представление могло закончиться еще на втором подходе. Но вместо того он получил и впечатляющий третий. Когда на сцену вышел князек со вторым загорским ножом, все уже знали, что предстоит и продолжение.

На крепких, но не длинных, предплечьях Асы второй клинок уместился с трудом. Загорский нож купца Беги оказался старее княжеского. Он был чуть больше, менее искусный в изготовлении. Его состояние подобно состоянию воина долгое время остававшегося без войны. В купеческой семье Беги несколько поколений назад числился заправский профессиональный солдат. Он умел работать им, но потом умер в бою или от старости. А клинок остался, и, хоть потомки держали его за реликвию, время бездействия не шло ему на пользу.

Впрочем, на клинке была свежая заточка, не самая умелая – кузнеца торопили – но выдержанная в том же стиле, что и у княжеского ножа. Октис в уме сопоставила свои наблюдения. Получалось, что купец вполне был заинтересован в ее крови на сцене. Это тоже зрелище для народа – последующий яркий слух, который не сможет повлиять отрицательно на его дело. А заодно – сэкономит ему золотой и выторгованную Воронеем жесть. Кровь – это провал, по крайней мере, в глазах того, кто обязан платить.

Она живо представила сцену, как сегодня утром князь принимает купеческую реликвию, оценивает и сообщает не сведущему в таких делал Беге о ее плачевном состоянии. Таким клинком танцовщица если и поранится, то только от старых неисправленных ран лезвия. Князь убегает с ножом к кузнецу. И теперь кладет на руки танцовщицы обновленный клинок. Но кладет опять по всем правилам, честно сообщая Асе об отличиях в балансе. А это – еще одна проблема, осложняющая четвертый подход: ножи не были собратьями и соседствовали впервые, выбрав для этого женские руки. Они чуть отличались в размерах, массе и центре тяжести. Но танцовщица могла справиться с этим. В конце концов, если бы князь не привел клинок в боевую готовность, это могло бы навредить ей куда больше. Он мог быть просто искривлен, а тупое лезвие сказалось бы на динамике движения.

Начался четвертый подход – кроме двух ножей, он мало чем отличался от предыдущего. Тот же стремительный риск своей сохранностью, но умноженный в несколько раз. Загорский нож купца из-за смещенного баланса в динамике все же не слишком отличался от княжеского. У Октис трудности возникли только со слегка устаревшей рукоятью. Все загорские ножи, что она знала до этого, имели более современный удобный изгиб под руку. Но решающей проблемой это так и не стало. Лишь в середине подхода, разворачиваясь, она неожиданно чуть не потеряла контроль над княжеским клинком. Тот искривился в движении, грозясь полоснуть по руке и уйти дальше в зрителей. Все обошлось, но Аса подметила причину – что-то такое уже было и раньше.

Отмерив времени столько же, сколько уходило на предыдущие подходы, музыканты ушли на грандиозную, под стать зрелищу, коду – четвертый подход и сам танец с ножом были бесповоротно окончены. Устав больше эмоционально, чем физически, танцовщица сложилась на сцене. Под одобрительное ликование толпы, собственным страхом и риском задействованной в самом представлении, Аса уложила клинки обратно на руки. Князь поднялся на сцену, постоял перед ней, словно всерьез надумывая забрать свои богатства, и ушел ни с чем на привычное место.

Зрители буйствовали – перед ними совершенно бесплатно разыграли целое представление – детскую сказку со счастливым концом. Много ли они видели красивых женщин? На сцене за делом? Как часто на них было столь малое, но привлекательное количество одежды? Когда еще перед ними разгоралось столь волнительное действо? Пускай ненадолго, но даже самые бедные из них сегодня прикоснулись к удовольствиям той высокой жизни, куда путь им заказан. И лишь некоторых из них эти впечатления приводили к мгновенному разочарованию от собственной никчемной и серой жизни, в которой если и может быть такое, то чисто случайно.

Аса встала на ноги и победно подняла клинки за рукояти вверх. Лишь лицо ее не выражало ни радости, ни благодарности – оставаясь до сих пор в застывшей маске гордости и надменности.

Она отвернулась и спустилась по лестнице. Не задумываясь, чуть протянула князю его нож. Тот сам собой подался вперед, желая поскорей вернуть себе любимую собственность. Но Октис одернула руку – пусть все же сказочное представление закончится без посторонних глаз. Князь был человеком, наиболее близким к ней по статусу. Ведь безродный перволинейный ведущий отличался от безземельного князя на военной службе лишь этой безродностью. Ей даже хотелось поговорить с ним. Но теперь она была лишь танцовщицей. Да и мысль, что на поле боя они бы обязательно оказались по разные стороны и никогда бы не были милостивы друг к другу, отрезвляла и без того неявные туманные желания.

Октис прошла внутрь магазина, словно не замечая Воронея в стороне, уложила ножи на дальний стол. Купец с племянником направились на сцену – сообщать еще не разошедшейся толпе, что причиной ее нежданного удовольствия стали именно они и их замечательный магазин, «который обязательно откроется завтрашним утром». Князь остался стоять снаружи – у него не было золотого, чтоб требовать свой нож обратно. Музыканты в это время тихо встали и направились очередью в нутро магазина. Вороней видя, что Октис находится на взводе, посчитал, что она просто взволнована, и танец для нее еще не окончился. Но, когда все музыканты оказались внутри, она выбрала самого крупного из них, налетела и врезала кулаком аккурат ему в нос. Выбор был правильным – остальные музыканты, ошарашенные столь неожиданным обращением с ними, не бросились защищать своего друга.

– Ок.. Аса, что ты делаешь?! – Возмутился один лишь Вороней.

– А что?! – Взревела она. – Ты же сказал, что разрешишь мне поколотить кого-нибудь.

– Но мы же про актеров договаривались!

– Эти типы в третьем и четвертом подходе сбивали такт и меняли скорость. Намеренно! Чтобы я прокололась и резанула по себе. – Она повернулась к поверженному музыканту. – Говори, собака, это купец вас надоумил так шутить?! Он кровь мою потребовал?!

Музыканты причастность купца так и не подтвердили. Но ошибка в ритме действительно была – так они мстили зарвавшейся танцовщице. Которая не подошла и не познакомилась с ними до танца, не обсудила ключевые места в их общем выступлении. Был ли к этому причастен купец, она так и не узнала, но решила впредь колотить музыкантов не после, а до выступления.

Казалось, они были больше не на Тверди – в другом мире. Теперь – верхом на каменном хребте – это чувство взяло верх над Октис. Хотя, по ее мнению, ему следовало проявиться гораздо раньше. Ведь и Донный лес так же оставался чуждым ее представлениям о Тверди землепашцев. Но он был лишь переходом в этот мир. Чем-то временным, заведомо странным и опасным. Теперь лес раскинулся бесконечным морем в ее ногах. Ветер волновал верхушки болотных деревьев. Безмолвие убаюкивало тревогу. Путников обдавали свежие и холодные порывы. Иногда доносился стойкий запах болот, но вольной ведущей был приятен этот аромат именно сейчас – в вечерней свежести.

– Стало холоднее. – Заметил Гордей, когда Мать приблизилась к закату. – Как на западе. Значит, мы уже близко.

Он поежился, потер локти и заискивающе посмотрел на спутницу.

– Уж не про костер ты на меня смотришь? – Покосилась она.

– Ну, ты же видишь, что погода уже не та.

Октис огляделась. Холодный ветер тревожил ее. Полдня она шла с надеждой, что все изменится, хотя ничто на то не намекало. У них должна быть ночевка – им понадобятся все силы, чтобы продолжить путь вперед. Но холод грозился забрать последний остаток у неподвижных тел – вместо того, чтобы дать передышку.

– Значит так. – В дело вступил ее командный голос. – Вон в той расщелине устроим ночлег. Туда – костер. Здесь буду я, а здесь – ты. Иди на тот склон и собирай хворост. Без листьев. Я пойду на другой.

– Нет. Мы вместе. – Твердо заявил Гордей. – Зачем я показал тебе карту и пошел с тобой? Зачем отдал все деньги, что у меня были? Терпел всю эту боль от зелени, пока ты неумело скрывала улыбку? Чтоб я пошел за трухлявыми палками, и меня сцапала просто так неведомая тварь с болота? Я не отойду от тебя далеко – даже не надейся. Хотя бы так, чтоб мы видели и слышали друг друга.

– Ну и иди за мной, прилипала. – Усмехнулась Октис. Она сбросила сумки в ноги и стала спускаться со склона. – Тут камни покрепче будут. Но лучше проверяй что под тобой. Ветки бери сухие и много. Прогорят они быстро, а бревна рубить у нас возможности нет.

– Сподручнее нам быть ближе во время ночевки. Тогда тепла меньше уйдет.

– Ха! Как вчера захотел? И это после того, как я тебя измазала? Держался бы сам подальше. Так нет – еще и предлагаешься грелкой.

Надо отдать должно сопляку, – думала Октис, осторожно спускаясь к первым засохшим кустам, – он осмелился вступить в Донный лес и по прошествии пары дней все еще был жив. Он слаб, болен, но тащит на себе эти червивые книжки. Ему бы стоило умереть от стыда после того, как я истратила на него весь остаток мертвой воды. А он продолжает умничать, дерзить и лосниться, будто я ему подружка сердечная.

– Скажи, ты когда-нибудь был с женщиной? – Спросила она, когда оба приступили к выворачиванию веток старого куста.

– В каком смысле?

– Пребывал исключительно в ее компании несколько дней, пробирался через Донный лес и спал на ее груди, пуская сопли. Или ревел, когда она была сверху и лила на твои царапины жгучий настой. Нет, конечно. Когда ты брал женщину? Как берет мужчина.

– Смотря, что под этим понимать. С женщиной я так и так спал. И в объятиях ее я недавно побывал так же.

Октис хитро улыбнулась – эта колкость ничего не стоила книжнику. После самолично проведенной лечебной процедуры она впервые за долгое время прибывала в хорошем расположении духа.

– Это когда у тебя стояк между ног. – Она разломила об колено хворост, подкрепляя этим действием каждую последующую фразу. – Ты стягиваешь портки. Перед тобой баба с неприкрытым лоном. Ты раздвигаешь ей ноги. И у твоего дружка вообще не остается никаких преград до своей цели.

– Ты так говоришь... ты сама так не думаешь. Неужели это и есть для тебя близость? – Гордей кинул пару кривых веток в кучу.

– Неважно, что есть для меня. Женщина считается девственной до тех пор, пока не постарается мужчина. Тогда и мужчина – девственник, пока не постарается? Так у вас принято? Отвечай: умудрился? Насколько ты моложе меня?

– А сколько тебе? На вид с тридцать противостояний.

– Старше. – Октис отвернулась и пошла дальше к трухлявому повалившемуся стволу небольшого деревца. – На востоке считается оскорбительным задавать такой вопрос женщине.

– Потому мы на западе. – Извинил себя Гордей. – Если ты старше, значит, я сделал тебе комплимент. Потому что на западе принято делать комплимент женщине, занижая ее возраст.

– Какой прок с такой лжи? Она-то все равно знает, сколько ей. И все вокруг, значит, знают какая она старуха. Ладно, – она отвлеклась от выворачивания ствола, продолжая прижимать его одной ногой, – ты ответишь на вопрос? Какая задача все же – задавать вопросы иносказателю!

– Было. Понятно? – Гордей пошел от нее в другую сторону. Но осторожность не позволила ему уйти слишком далеко. – И так, как ты сказала, было. И по-другому.

– Надо же. А не врешь? Где же ты сподобился-то? Кто ж на такого дрыща позарился? Наверно, страшная и старая была? Не силой же ты ее взял – скорее, она тебя.

– Все было по согласию. И она была красива... вполне красива. Относительно. И старость ее не тронула.

– За деньги взял?! – Не унывала Октис.

– Нет!

Она посмотрела на него с прищуром. Помяла губы, но не нашла, что сказать до тех пор, пока они не потащили назад первые охапки с хворостом.

– Ах! Поняла. Скажи мне, как ее звали? Кем она была?

– Что?

– Имя!

– Ее звали... звали...

– Наверное, не можешь ни одного женского имени вспомнить. Бери цветочное – не прогадаешь. Ты потому в иносказатели пошел? Чтобы хапнуть чужую бабу без спроса?

– Кто тебе такое сказал?

– Я знаю, чем вы любите заниматься. Подумаешь…

– Значит, ты знаешь все не до конца. Ты неверно все поняла.

Гордей замолк и растерянно уставился на Октис. – Не была ли она сама среди боголюбов, раз знает хотя бы это? – Но он не осмелился произнести это вслух. Что-то подсказывало, что с такого вопроса вольная ведущая вполне может вернуться в прежнее настроение, а то и хуже.

– Смысл в отречении. – Перехватив руками охапку, начал иносказатель. Спустились они быстро, а вот подниматься пришлось по извилистым каменным ступеням. – В том, чтоб хотя бы на время расстаться со своим Я. Если ты это не понимаешь, то давай – можешь и дальше нести про стояки и лоно. Тебя это забавляет и кажется очень смелым? А по мне, так шалости и болтовня недоростков, которые хотят казаться зрелыми. Может, это ты такой и осталась? А сама только носишь личину взрослой женщины?

Октис погрустнела. Гордей понял, что все же перестарался с ответом, но и его успели задеть за нутро слова перволинейной. Ладно – сила, гордость, мужество. Змея колола в самое ценное, что у него оставалось – в веру. Нужно было ответить.

Он продолжил, пока Октис не одумалась и не врезала ему вместо возражений.

– Я пошел в иносказатели не из-за этого. Нет, то, что было – оно... я не возражаю. Но тогда я получил, чего хотел, но то, что не являлось моей целью. Это был момент такой... откровенный, умиротворяющий. Будто я бежал так долго, а теперь мне не нужно никуда спешить, ни о чем беспокоиться...

– Так почему ты пошел в богомолы? – Перебил ровный женский голос.

– Я был послушный церкви богобоязненный книжник. – Усмехнулся Гордей. – Чинил старые переплеты. Потом стал переписывать и восстанавливать старые листы. А в старых отметках, в старых книгах столько всего! Не хотел я, но в глаза мне стало попадаться столько мелочей. Вопросы роились в моей голове день за днем.

– Мысли горели зеленым огнем... – Подпела она.

– Угум. Да, так и было. И я пытался их затушить. Спросить у церковников. Чтоб они объяснили мне. Успокоили. Но если они не знают ответа, они не могут это честно сказать. Они говорят: «все по воле Творцов» или «так захотели Боги». А если ты не успокаиваешься, то тогда они злеют на глазах. Меня продержали у позорного столба пару дней. Помоями в меня, конечно, кидались. Но потом, когда меня отпустили, мне помогли люди. Я был уже не один. Они говорили со мной. Они слушали меня и отвечали. Они были ко мне добры. Даже так – как тебе важно. И между чем мне было выбирать? – Гордей повалил хворост рядом с их новым лагерем, освободив себе руки – безусловно, важный инструмент для оратора. – Между церковниками, обрекшими меня на страдания, когда я сам пришел к ним за помощью? Или боголюбами, что пришли ко мне и дали безвозмездно все то, чего я был лишен?

– И ложа…

– И ложа, черви! Почему я должен стыдиться этого? Ты только что хотела пристыдить меня в обратном.

– Что же за вопросы у тебя были? – Октис сбросила груз рядом, но за новой порцией пока идти не решилась.

– Да вот про все это вокруг. Что мы тут делаем? Что происходит?

– Сон Богов. – Угадала она.

– Сон Богов! Вся наша история – побег от настоящего. И только. И церковники хотят уверить нас, что это нормально. А если вам не по себе от этого – так еще лучше: идите домой и бойтесь! Прямое Писание... оно...

– Врет?

– Нет. – Осекся богомол. Кто бы ни спрашивал на Тверди, на подобный вопрос стоит отвечать только «нет». – Просто трактуется... нелогично. Все нелогично. Вот возьми этих кошек.

– А что с ними? Нам вернуться назад?

Ее неверие сквозило за каждым словом, но боголюбы были к тому привычны, и Гордей продолжал.

– Зачем Творцы создали кошек?

– Чтобы те… охотились на мышей… и служили землепашцу. – Октис не могла похвастаться хорошим знанием Прямого Писания, но некоторые правила усвоила хорошо.

– Да. А эти? Они не на мышей охотились. На нас – людей. Откуда они взялись? Для чего их придумали Творцы? Какой смысл?

– Может быть, они для цахари. Чтобы те им в охоте помогали или... охотиться на них самих.

– Здесь нет цахари! И какой прок с охоты на такого зверя? Когда Боги дали цахари больших животных для охоты. Да и нужны ли людям кошки? Почему сразу не обойтись без мышей?

– Для богомола ты слишком смешной. – Ответила она. – Ты не самый умный на Тверди. И уж тем более тебе не стоит считать, что ты способен понять мысли Богов. Голова у тебя для того мала.

– Ха! Так церковники и отвечают, когда не знают. Сразу видно – твои ведающие тебя хорошо подготовили для первого церковного ряда. Подумай: зачем создавать то, что мешается богоподобным? А потом создавать то, что борется с проблемой, но не побеждает? Зачем болезни?

– Болезни посланы Богами в наказание.

– Зачем? Если есть сама Охота? А мы существуем спустя тысячи сезонов бок о бок с болезнями. А всякая мошкара и насекомые? Вот уж гадость! А эта легенда о Тверди и Семье? – Богомола несло, он озвучивал все, что плавало на поверхности его глубокого болота вопросов. – Сказано, что Твердь такая же, как Семья. Круглый камень, летящий в пустоте. Но как ты себе это представляешь? Это же бред! Мать и Отец вовсе не камни. Любое движение прекращается. А Твердь и Младшие все летят, да еще и по кругу. То есть что-то их держит на привязи и раскручивает. Как твою игрушку.

– Это не игрушка! – Буркнула она.

– Хорошо. Только в отличие от твоей кожаной – эту привязь никто рассмотреть не может. Да и по Писанию Твердь вращается вокруг Матери, а Младшие вращаются вокруг Тверди. А Отец? Да и что стоит взглянуть на небо и увидеть, что все вращается вокруг Тверди? Но из-за церкви никто наверх не смотрит и боится подумать своей головой! И то, что Твердь круглая. – Разошелся книгарь. – Почему мы не соскальзываем с круглого летящего камня? Да потому что мы никуда не летим – это церковная сказка, чтобы жить было еще страшнее. Твердь плоская и покоится на дне мира. Если бы это было не так, она бы все равно упала на дно и упокоилась бы там. А если Твердь плоская, значит, и края у нее есть.

– И что же за краем? – Вздохнула ведущая. Богомолы были знатными болтунами, но слушать их с интересом и верой, казалось, могли только городские дурачки.

– Обрыв. И никакой жизни. И вот тебе про Богов! Ну что Писание про них рассказывает? Они просто есть. Как они появились? Кто был первый, созерцавший Семью? Как появилась Семья? Ничего. Только про любовь...

– Я не думала, что буду такое говорить, но... скажем так, кто-нибудь тебе бы сказал в ответ, что любовь творит немыслимое.

– И вправду не тебе такое говорить. – Удивился Гордей.

– Я знаю и все же. Некоторым такого ответа было бы достаточно. Ты можешь объяснить зачатие, беременность, рождение? Нет. Это непостижимое таинство. Доступное всем тварям на Тверди. А ты отказываешь своим любимым Богам в праве быть непостижимыми.

– У тебя есть дети?

– Нет. Не про меня это. Никому я не буду и не собираюсь быть порядочной женой. – Спокойно ответила Змея и, сложив руки на груди, присмотрелась в поисках новой добычи для костра. Наверное, ей было поздно. В ее возрасте счастливые жены состоятельных мужей вдруг принимаются считать свои сезоны, понимая, что с каждым последующим воссоединением Старших увеличивается их шанс разделить семейный быт с новой молодой избранницей мужа. И разделить совсем не поровну.

– Тогда что ты об этом знаешь?

– Мать моя и отец любили друг друга. И от того родились я и моя сестра. Вот, есть я – и всего-то им для этого надо было! Пускай не я, кто-нибудь другой – они будут творить новую жизнь, как было заведено и до Сна Богов – во время первого быта. А ты, из-за своих вопросов, из-за своих дуратских книжек, готов поставить на кон все эти жизни. Как ты можешь? Они не принадлежат тебе.

– А что, если это не так? Что, если Боги непостижимы, как ты говоришь? И богоподобные неверно истолковали их действия?

– Когда тебя убивают, трудно истолковать это как-то иначе.

– Нет. Книги, которые я несу, могут поставить под сомнение принятую точку зрения на Охоту Богов. Понимаешь? Это важно. Это как путь, по которому мы с тобой идем. Никто о нем не помнит, но ты же видишь, что он есть. Это правда. Так и книги. Там такое, от чего бы церковь и ведающие кинули бы их в костер, если бы знали. – Может, только из-за камня, на котором стоял Гордей, но, произнося это, он впервые возвышался над ведущей и свободно указывал на нее пальцем сверху-вниз.

– Ведающие – и не знали? – Цыкнула она. – Ты не понимаешь слова «ведающие», Вороней.

– Гордей. – Разочаровано перебил он. – Я – Гордей, Октис.

Она чуть запнулась и тут же продолжила:

– Я верю им, но не верю тебе – иносказателю. Вы хотите лишить всех богоподобных жизни, решить за них. Будто это позволит вам – тщедушным и убогим – вернуться в Царствие Богов!

– Это не так!

– Да? Это как вот этот хребет, который ты отыскал на старых картах. Это правда – да. Но если кто-нибудь из властителей узнает об этой правде, они вырубят заросший лес. Воспользуются новой тайной тропой и проведут войска. С запада на восток или обратно. Думаешь, что так не будет? Тогда открой свои карты и внимательно посмотри на очертания государств и княжеств. Они совпадают с очертаниями гор и лесов. Такие трудные узкие места решают всю стратегию больших войн. Да, богомол! Не видишь за собой вины за покинутый Кулон? Я хочу, чтоб ты запомнил: если кто из воевод когда-нибудь узнает про этот твой путь, вина за всю будущую войну – за насилие, за тысячи погибших – будет лежать именно на тебе. Потому что твоя божественная правда открыла эти ворота. – Наконец, Октис развернулась и пошла вниз по склону одна.

Гордей промолчал и сложил руки на груди, его обдал очередной холодный порыв ветра. Он не знал, от чего ему стало так неуютно: от холода или от слов бывшей перволинейной?

***

Наутро она разбудила его несколькими осторожными пинками. Гордей очнулся, зябко потянулся, лежа в расщелине перед давно остывшим пепелищем и намеками на вчерашнее пиршество.

Легендарный седлоног Октис закончился. Мясо как мясо, но спутница придавала ему порой слишком большое значение. Можно было только гадать, что происходило в ее голове. Ведь, если Светлотрав был для нее сродни человеку, значит, логичней было бы сжечь его на костре. Но, получается, своим решением она обрекала душу животного на долгие скитания. – К вопросу о душе животных. – Подумал Гордей, и подивился тому, что очнулся ровно с той же мыслью, с которой и уснул – словно сна и вовсе не было.

– Что случилось? Уже пора в путь? – Зевнул он.

– Да. Нет. Скоро, собирайся. Дай мне свою карту.

– Какую?

– Которую ты мне давал – какую еще?

– Она у тебя. – Отмахнулся книжник. Его бой со сном еще не был окончен.

– Если бы была у меня, не спрашивала бы. Я отдала тебе ее перед тем, как мы вступили в лес. Ну же! Или мне самой рыться в твоей подтопке для печки?

Гордей вздохнул и подполз к сумке. Расправил тесьму и углубился внутрь чуть ли не с головой. Октис успела сложить руки на груди и нетерпеливо постучать ногой по камню прежде, чем сонный книжник вынырнул обратно, щурясь и недоверчиво рассматривая на свет выловленный лист. Она почти вырвала из его рук карту и направилась в сторону, оставив спутника наедине со своим утренним моционом.

Положение Матери и Отца в небе, места Младших – на что еще мог полагаться путник? На ориентиры и время проведенное в дороге. Но при переходе через Донный лес нельзя было полгаться на расчеты. Чем можно измерить блуждание по болоту среди стен скрюченных деревьев? Да и карты Октис Слезе достались неправильные. Халтурные. Правильный и усидчивый картограф обязательно бы написал, сколько дней затратил у него тот или иной путь. Чем гружен был. Верхом, на телеге или пешком. Не хромал ли он сам или его скотина, и что за скотина то была и как использовалась. Вот так и можно было судить о расстоянии. Но что на ее карте, что на хвастливой карте книгаря – не было никаких заметок путешественника. Словно игрушки – картинки для праздного любопытства. И только.

Все равно, – подумала ведущая, разворачивая и сравнивая два источника, – потому Донный лес и изображен черным пятном. Потому что ни один картограф и в страшном сне не посмеет вступить в его пределы.

Теперь при подробном изучении Октис находила и на своей карте едва различимые следы их пути. Напротив того места, где они вошли в лес, значилась едва заметная дуга, выемка. Никогда бы вольная ведущая не воспользовалась этой подсказкой, чтобы сократить путь и пересечь столь грозную преграду, но все же она была там.

– Что ты делаешь? – Спросил Гордей из-за спины.

– Пытаюсь отмерить наш путь. – Вздохнула Октис. – Сколько мы прошли и сколько нам осталось. Хребет – треть пути, если верить твоей копии. Полтора-два дня. Но, если учитывать, что на этой карте леса нет вовсе, значит, хребет – один день. А после него два дня или еще больше. Одна только надежда – что там не будет этого болота. Тогда выйдем на запад быстрее. И прямо на крепость Палит.

– Город Палит. – Поправил ее книгарь.

Октис присмотрелась – в ее пергаменте точно значилась только крепость.

– Тем лучше. – Согласилась она.

– Что это у тебя? Можно посмотреть?

– Валяй. – Махнула ведущая, отдала ему обе карты и пошла собираться.

Гордей медленно пошел в след, не глядя себе под ноги – только в старый кусок кожи.

– Откуда она у тебя?

– Эта? Купила у старьевщика. Знала ведь, что червяк меня надурить пытается и всунуть безделушку, но делать было нечего. В конце концов, со своей надобностью эта кожица вполне справляется.

– Слушай, продай мне ее.

– Э, нет. – Октис тут же ухватилась за карту и выдернула ее из рук иносказателя. Если бы это была бумага, она бы порвалась. – У тебя нет денег – я же знаю. Зачем тебе?

– Я же собираю старые вещи. А эта карта старая. Поношенная. Я дам за нее… книги?

– Свои книги? Нет. – Усмехнулась торговка.

– Почему?

– Ну. Во-первых, они для тебя очень ценные. Ведь ты не сдох до сих пор только благодаря собственному мнению об их важности. Во-вторых, это только твое мнение. Они ценные только для тебя. Может, даже я с ними окуплю затраты, но карта мне все равно нужна. Какой толк? Давай ты и дальше будешь нести свои книги, а я – свою карту?

Что ж, еще будет время, – подсчитал Гордей, – два-три дня, как говорит она, а потом, может быть, в Палите удастся раздобыть денег…

Ведающие загребали руками горсти пыли, поднимали над собой и развеивали по ветру. Ветер превращался в ураган. Сама сила Тверди порывалась обязательно сломить их. Сплошная движимая стена шла на Змей, пропуская лишь яркий свет Матери, бивший прямо в глаза.

Октис огляделась. Рядом была только Сейдин. Она и Сейдин – вот и все Змеи. Никого больше нет, как будто и не было никогда. Но Октис Слеза все равно решила встретить боем наступающих врагов: ветер, Твердь, Старших. Она не брала в оборот лишь ведающих, словно те были декорацией, а не причиной буйства.

Все закончилось еще до того, как Змеи бесстрашно и безнадежно ринулись воевать с ветром. Первая волна урагана принесла за собой загорский нож. Словно живой и сильный противник, она с яростью рассекла ремни на животе Сейдин и вогнала клинок в незащищенную плоть. Сейдин опала на колени. Октис склонилась к ней, обняв за плечо.

Ведущая не плакала, даже не хотела. Она не старалась вынуть нож из живота напарницы и не думала об этом. Она просто смотрела, а все вокруг мнимо застыло. Сейдин уставилась на нее, на ее лице не было ни тени боли.

– Ну и что ты смотришь на меня так просто? – Упрекнула она голосом, который никак не мог принадлежать раненной.

Октис ничего не сказала. Она могла бы как-то оправдаться, но, так же как и не старалась вытащить нож из живота Сейдин, не старалась и ответить.

– Ну что ж. – Продолжила ведомая, видя чужое бездействие. – Неси-ка ты его сама!

Без затруднений, она вытащила загорский нож из своей плоти и вогнала в живот Октис. Ее ремни разошлись так же легко, будто испытывали такое напряжение, что готовы были рваться от любого прикосновения.

Октис ощутила всю боль – быть вместилищем клинка. Она без сил опала спиной на камень не способная дышать, кричать, двигаться – даже дотронуться до ножа рукой.

Сейдин исчезла, Октис осталась одна, прижимаясь спиною к холодной Тверди.

***

Она резко согнулась, разрывая контакт спины с промерзшей твердью, пытаясь одновременно вдохнуть и напрячь связки, чтобы издать крик боли. Вышел пугающий глубокий хрип. Ощущение ножа, проткнувшего ее насквозь, растворялось, оставляя только ноющий холодный след между лопаток на взмокшей спине. Яркое желто-красное варево пыльного урагана сменилось чистотой темной ночью. Межсезонье заканчивалось, уступая место полноценному противостоянию. Ночь была настолько глубокой, что Отец уже успел взойти в зенит. Октис понадобилось моргнуть множество раз, прежде чем осознать правдивость того, что она видит вокруг: где, а главное – когда, она существует в данный момент. Нынешний ход дел постепенно заполнял сознание.

Перволинейный Змеиный полк разогнан Царем Седимиром. Бывшие Змеи лишены негласного договора с Царем, а это значит – полное бесправие на всех его землях. За любое совершенное над ними тайное или прилюдное преступление, вплоть до убийства, ни один человек не может понести наказания. Так в просвещенных светских кругах богоподобных землепашцев было принято объявлять охоту на людей. При том, не обещая участникам охоты никакого вознаграждения, кроме их преступного интереса и удовольствия.

По всей Эдре Змеям было запрещено организовывать сборища из себе подобных более пяти человек.

Сейдин ушла еще до того, как Змеям стал известен этот приговор. Октис осталась одна. Не то, что «пять человек» – она не могла рассчитывать на общество хотя бы одной Змеи. Такое вполне могло окончиться смертельным боем. Неспособная жить среди обычных людей, она ушла в лес, где деловито старалась не растерять саму себя. Но на самом деле ей хотелось забыться, потеряться и тихо медленно умереть, словно растение, вырванное с корнем из тверди.

Так и было. Пока в том же лесу не объявился Вороней Серый.

Октис повернула голову: Вороней лежал рядом. Она разбудила его – сон у него был профессионально чуткий. Но он не сдвинулся с места. Они поймали взгляды друг друга, после чего Вороней, не стесняясь, закрыл глаза, дабы тут же продолжить прерванный сон.

Он забрал ее с собой, не особо считаясь с ее упорством в желании собственной потери. Он вернул ее в человеческое общество. Стал ее учителем в премудростях мирской жизни. Стал ее мужчиной. Ее первым мужчиной. И это в двадцать девять – почти в тридцать противостояний. Но все же она и об этом не мечтала. Разве что в самых похабных диких мыслях, которые приходилось выгонять из головы еще с тех времен, как стала заметна ее грудь. Но теперь не было никаких запретов – никаких мастеров, бдительно следящих, чтобы царский солдат не раздвинул ноги перед вражеским лазутчиком.

Он был сильным, умелым, действенным. Он вел с ней себя иной раз мягче и отзывчивей, чем ее бывшие любовницы. Она получала от него больше, хотя Вороней и старался внести небрежность в их отношения.

Небрежность, грубость, – подумала она, – да что ты знаешь о грубости! Ты слишком брезглив, начитан и интеллигентен, чтобы понять, к чему привыкает настоящий солдат…

А еще, Вороней Серый был наемным убийцей – торговцем смертью. И по хитросплетению путей, данных им Творцами, он собирался убить человека, чья смерть была желанна и для нее. Загорийский князь Кремен из Каменных, отец которого вырезал весь ее небольшой народ. Стокамен умер безнаказанно, но чем сын не подходил для столь закоренелой мести? Словно не она помогает убийце, а убийца помогает ей. Она вцепилась в Воронея, и как тут было не помочь в столь сокровенном деле?

По его велению, по его ужасно хитрому и долгому плану, она получила мирскую профессию.

Подумать только! Стала танцовщицей! – Октис еще раз подивилась непостижимости Творцов, осознавая себя в новом качестве. Она была всю жизнь воином, привычно неприхотливым, грубым, яростным, деловито бесстрашным… а теперь она – танцовщица. Брезгливая дама с характером, отплясывающая в бесстыдном платье перед сворой охочих мужских и женских глаз.

Ради потехи. А они смотрят на нее и получают что хотят. И более того! – Я прилюдно трясу телом… да, но придется признаться хотя бы себе самой, что это куда приятней, чем так же прилюдно получать по морде…

После выступления на открытии магазина купца Беги, слух о новой танцовщице распространился по Виде. Она выступала преимущественно перед бедняками и кругом горожан, которым не приходится рассчитывать на подобное зрелище. Но в толпе были люди и с достатком, и поверенные богатеев. Зрелище, так бестактно доставшееся простому люду, вызывало у последних ревность.

Танцовщица Аса в пересказах стала загадкой. Она выпрыгнула из ниоткуда, пришла инкогнито из далеких земель. По-новому показала загорийцам исключительный, но привычный танец. Ее развитое сильное тело под такт музыки словно переливалось из крайности в крайность: из силового мужского начала танца в беспредельную женственную мягкость. Хотя некоторые искушенные критики умудрились за глаза обвинить Асу в излишнем показушничестве. Ведь она пренебрегала обязательными классическими движениями в угоду более эффектным и доступным для несведущего глаза.

Но дотошным критикам повезло, что им не довелось высказывать это ей в лицо.

Вороней, ставший ее импресарио, тут же получил множество предложений о выступлении в камерной обстановке – перед более состоятельной публикой. Она выступила, в том числе, и в забитом до отвала клубе, где училась танцевать. Но ни разу так и не получила в оплату хотя бы один загорский нож. Ритуал оказался красивой фикцией, хотя устроители и платили «выкуп» исправно. Октис уже давно вернула Воронею золото, затраченное на Асу.

Ее импресарио пришлось выдержать натиск предложений и несколько иного рода, считавшимся в обществе вполне понятным продолжением профессии высокооплачиваемой танцовщицы. Дежурный отказ Воронея настолько поднял цену, которую готовы были заплатить состоятельные князья и прочие богатеи города за личное общество танцовщицы, что импресарио пришлось силой приводить себя к здравому ходу мыслей. Он обещал Октис не торговать ее лоном, в противном случае, она бы все равно закончила такую аудиенцию катастрофой. Нужно было придерживаться собственного плана, раз уж он так удачно развивался. Борясь с искушением, Вороней тут же принял приглашения из соседнего княжества, лежащего по пути к Каменному.

Они тайно двинулись в путь, не как подобает известной танцовщице – в бричке, а то и в карете, а привычно – верхом на горбоногах. В этих обстоятельствах Октис не удалось навестить свой тайник в раздевалке. Она искала любые предлоги, чтобы зайти перед отъездом в клуб, но ничего не выходило. С Илой она распрощалась при Воронее. А рассказать, что схитрила и чуть не подставила их обоих, так и не решилась. Ей не хватало кинжала перволинейного ведущего, как маяка, с которым она бы не забыла саму себя – ту окровавленную часть, которая требовала во что бы то ни стало помнить о себе.

Они победоносно прошли все княжества на пути к Каменному и теперь приближались к самой своей цели. Осталась позади пограничная территория и княжеские столбы с аляповатыми трафаретами гербов Каменных. Все шло хорошо, все совершалось, как задумано, и можно было лишь предвкушать предстоящие события.

Октис изогнула руки, желая смахнуть и растереть пот на спине. Чтобы он более не служил проводником ночной прохлады и не вызывал во сне ассоциации со сквозным ранением несовместимым с жизнью. Поскребясь, она улеглась обратно. Натянув на спину новую теплую загорийскую накидку, уткнулась лицом в такую же своего мужчины. – Своего мужчины. – Ей требовалось повторять это словосочетание регулярно. Ведь это будоражило ее сильнее, чем неожиданный мирской успех танцовщицы Асы.

***

Она ожидала, что Каменной не будет ничем отличаться от всех ранее виденных ею городов. Когда почти обогнув его по лесной дороге, они въехали в обычное бедное предместье, ее предвзятое мнение лишь окрепло.

– И почему город назвали Каменной? – Недоуменно спросила она, видя вокруг типичную городскую грязь и непримечательные деревянные хибары.

– Это из-за того, что тут стоит замок Каменной. – Ответил Вороней. – Резиденция Кремена. Замок старый. В те времена, когда построили первую крепость, она была, наверное, единственно каменной на всей Тверди землепашцев.

– Вот оно что. – С издевкой заметила всадница. – Каменной, потому что из камня. Хитро-то как!

– Это так называемый Новый Город. – Не унывал Вороней. – Дальше будет Старый, а потом и замок.

– Откуда ты знаешь? Больно ты уж уверенно обо всем говоришь. Ты был здесь раньше?

– Нет, Октис, я здесь не был – я читал.

– Читал… – Фыркнула она и наградила соседа всадника задумчивым взглядом.

Ее все еще раздражала манера Воронея заострять внимание на своей привязанности к чтению. Октис, как перволинейная, была читающая, но не начитанная. Она знала большинство самых распространенных знаков, множество относительно хитрых приемов их применения. Она могла получить приказ-грамоту, бегло прочитать и тут же приступить к исполнению. Могла быстро составить донесение, написать из минимума знаков, уместив при том дополнительную информацию о складывающейся боевой обстановке. Но более от нее, как от солдата, не требовалось. Мастера заставляли их зачитывать множество военно-исторических текстов на трещотках. Но делали это больше лишь для того, чтобы развить и закрепить нужный навык, нежели для привития любви к чтению и получению из того новой информации. Перволинейная Октис Слеза могла предстать в высоком обществе, но не способна была поддержать беседу о книгах и чтении, разве что своим уверенным заявлением о приобретенном, но неиспользуемом навыке.

Город менялся. Под лапами горбоногов началась широкая каменная мостовая. Слева пошел участок, засаженный разноцветными деревьями. Справа на аккуратном и ухоженном возвышении появилась знатная белокаменная церковь.

И это еще в предместье! – Впервые удивилась Октис.

Дорога шла на спуск, из-за угла и за угол искусственной лесопосадки появлялись и исчезали множество прохожих. Октис не ожидала, что свернув туда, увидит что-то примечательное. Тем сильнее было ее впечатление.

За углом каменная дорога тут же превращалась в огромный мост. Длинный – шагов двести-триста. За ним виднелся Старый Город – множество домов, выросших как грибы на высокой скале. Навстречу всадникам ехала широкая бричка, Октис и Вороней легко разминулись с ней, не потеснив даже пеших, идущих рядом – настолько просторным был этот каменный мост.

Октис, подвинутая повозкой с середины моста, ушла к правому краю и смотрела теперь вниз на представший вид. Все это время лес скрывал от нее огромный каменный каньон, изгибающийся змеей вокруг Старого Города. Внизу текла медленная тихая речка с мутной водой. Старые каменные стены зарастали ранами зеленой, желтой и красной травы. Дно каньона было усеяно столь же пестрыми деревьями. Не успев как-либо подготовиться к такому натиску, Октис впервые по достоинству оценила буйство красоты земель Загори и не могла убедить себя в правдивости происходящего с ней.

Ближе к концу мост содержал деревянный пролет, который при желании мог быть быстро разрушен обороняющимися войсками. Сам город, покоящийся на высоте скалистого островка, не защищался от внешнего мира привычным кремлем. Естественная преграда более чем справлялась с этой функцией. Лишь там, где подъемы были пологими, поросшими травой, сияли отрывки каменных стен и крепких башен.

Всадники беспрепятственно выехали на ту же самую каменную мостовую, словно так и не заметившую, что пролегла она не только между столь разными частями города, но и по грандиозному каменному мосту через столь же грандиозный каньон. Старый город Каменной оправдывал свое название не только близостью с одноименным замком, но и собственной привязанностью к этому строительному материалу. У жителей города не было проблем с ресурсами: вокруг густо росли леса, покоившиеся на скалистых пародах. Фактически, камень на строительство можно было брать прямо из каньона. Наверное, так и было. Октис представила, как люди подтесывают стены своего острова безопасности, дабы убить двоих одним выстрелом: получить материал и сделать скалистые стены города еще неприступней. Впрочем, нигде внизу она не видела подобных работ. – Что если, когда-то так и было, а потом разработка осыпалась одним из тех мест, где теперь возвышаются искусственные укрепления? Тогда власти решили больше не пилить сук, на котором так хорошо уселись.

Если в предместье и экономили на строительстве, предпочитая дешевую древесину и скрывая ее простоту за пестрой резьбой и краской, то в центральной части города престижность и дороговизна давно вытеснили всякое дерево изящными каменными постройками. Сразу же путников на перекрестке встретила церковь, огороженная невысоким каменным забором.

И это всего-то в пятистах шагах от другой – по ту сторону каньона! – Заметила Октис. – А еще загорийцев считают не религиозным народом…

– А в этой церкви служит известный на все Загори проповедник Томишь Старовата. –Заявил Вороней. – Очень ревностный. Обязательно надо сходить на его службу, пока старик еще жив.

Октис нельзя было назвать религиозной. Даже в сравнении с Воронеем она была далека от церкви. Нет, она верила в Богов и Творцов. Верила в души, обитающие в телах богоподобных. Верила, что те отправляются в Царство Дыма, когда тело медленно тлеет или быстро сжигается на костре. Кто видел, как из объятого языками пламени мертвого тела близкого человека выходит душа, тот никогда не будет в этом сомневаться. Но никакой зависимости от религии, богобоязни, болезненного страха перед смертью у нее не было. В отличие от многих фанатиков, она сама читала Прямое Писание, но восприняла его хуже, чем учебные тексты по военной истории. А именно – никак. Это были просто слова. Набор изречений, редко применимых к жизни перволинейного.

Вороней вел ее за собой по широким улицам и небольшим площадям города. Здесь не было того балагана, что царил круглосуточно в Виде, но суеты было не меньше. На улицах людно, но при том достаточно чисто: каменная мостовая вполне справлялась с обычной городской грязью. Вдоль улиц стояли ряды невысоких осветительных столбов. Судя по состоянию их ваз, дешевое масло и всякая горючая мелочь регулярно сжигались в каждой из них, чтобы осветить горожанам поздний вечер.

Октис привыкла к тому, что добравшись до очередного населенного пункта, они первым делом искали постоялый двор и подобные им заведения. Но Вороней шел все дальше. Теперь они уже спускались вниз, по слегка заметному наклону. Она поняла, что половина города уже пройдена, но спрашивать спутника о его планах не стала. Октис продолжала смотреть по сторонам – на город, который предвзято считала провинциальным, но на поверку оказавшийся сравнимым с лучшими местами престольного Серда. По чистоте – так и вовсе превосходящим. Так она и смотрела по сторонам, пока не обогнула защитную стену справа. Направилась вниз по улице за Воронеем. История с первым мостом повторилась вновь.

Город закончился. Если брать только Старый Город, то был он не таким уж и большим. Может, чуть больше, чем обычно скрывалось за городскими стенами. Каменная мостовая спускалась между стен, мимо угловой невысокой башни, а дальше шел еще один мост и замок. Замок Каменной казался с их расстояния небольшим, но величественным за счет окружения. Он покоился на такой же скале, как и Старый Город, окруженный тем же извивающимся каньоном. Октис оценила несколько уровней защиты: словно капуста, замок слоился рядами стен и возвышений. Над ними высились башни. С высокими крышами-пиками и развивающимися флагами. Круглые, с пологой крышей, без крыши, толстая низкая – ближняя угловая за внешней стеной. А позади крепости за каньоном на тысячи шагов вперед виднелись река, невспаханные поля и граница далекого леса.

Вороней съехал с дороги и остановился у края каменной преграды, служившей по назначению лишь в моменты осады, и сейчас никак не занятой городской стражей.

– Ну вот, это и есть замок Каменной – резиденция князей Каменных и нынешнего князя Кремена.

Он только констатировал факт. Вороней старался быть сдержанным. Будто этот пейзаж, впервые увиденный собственными глазами, был сравним с той блеклой картинкой, которую он выстроил в голове по книжному описанию.

А вот Октис, вставшая рядом, была впечатлена куда больше, и он даже слегка позавидовал ее непосредственности и вечной девственности в таких делах. Да, Серд был величественней вкупе с огромным дворцовым комплексом в центре. Это был просто громадный город. Но Октис не любила его за грязные улочки, склочных алчных жителей, и за все те обстоятельства, превратившие перволинейных Змей сначала в пугало для стен дворца, а потом и вовсе в преследуемых изгоев. Каменной же жил словно по солдатскому уставу. Все в нем имело смысл, было правильным, строгим и деятельным. Умные и расчетливые люди основали его, вложив много сил и умений.

Чего стоят только эти высокие и длинные каменные мосты! – Думала она. – И этот замок – не самый большой, не самый высокий, но ладный и красивый. Замок, из которой когда-то выехал Стокамен, дабы направиться в недолгий поход, перебраться через перевал и обрушить силу сборных загорийских войск на беззащитный мирный народ…

– На что жалуешься?

– Ни на что...

– Брось, девочка, ты вся зеленая. И что же, ничего не болит?

– Ничего не болит. Просто сил нет. И... нет, болит – глаза болят.

– И от того все плохо?

– Все плохо...

Октис уселась на циновку перед ведающим. Сидя, она недолго пыталась держать спину ровно: не было ни сил, ни желания. Сначала она оперлась руками о колени, затем и вовсе сложилась, будто молясь перед мужчиной, которого вот-вот можно будет назвать стариком.

– Зачем ты здесь?

– Я тут не по своей воле. Мне приказали – я пришла.

– Хорошо, что же хотели от тебя те, кто приказал тебе сюда прийти?

– Как что?! – У нее вдруг возникли силы на кривую ухмылку. – Чтобы я сюда пришла! Это что для ведающих слишком сложно понять? Вы что такое приказ понимаете? П-р-и-к-а-з!

Ведающий был невозмутим.

– Хорошо, что же хотели отнас те, кто приказал тебе?

– А что они могут хотеть? Это ведь тоже легко догадаться. Да! Чтоб я встала снова в строй, как должно быть. Чтоб вы меня починили, как сапожник сапог... чтобы засунуть в меня ногу... и месить мною Твердь неостывшую...

– А чего хочешь ты?

– Я хочу, чтоб от меня все отста-а-а-али... – Она протянула последнее слово, опять складываясь и опуская голову к деревянному полу.

– Ты – Октис. Из Черного отряда. В прошлом сезоне ты была победительницей безоружных боев.

Октис хотела опять съязвить, даже подняла голову и посмотрела на ведающего, но ни подходящих слов, ни сил не нашла.

– Почему, победив в прошлом сезоне, ты не участвовала в этом? Многие хотели померяться с тобой силой.

– Многие хотят набить мне морду.

– Но ведь им будет трудно.

– А вот так еще сложнее.

– Зачем же ты тогда участвовала в прошлый раз? Если ты так боишься боли.

– Я не боюсь боли! – Она оживилась. – Я... я... тогда это имело смысл, а теперь... мне не интересно.

– И? И тебе более ничего не интересно?

– Да. Точно! Мне ничего более не интересно.

– Что ж, Октис, я не могу знать, больна ли ты телом, когда ты не признаешься. Но дух твой болен – несомненно. Здоровый дух не живет без интересов.

– Я же сказала, что у меня болит: у меня болят глаза.

– И что же с ними не так?

– Они... они не плачут. Вы знаете, какой должен быть мой позывной? Как меня все зовут?

– Плаксой...

– Да, конечно: если вы знаете Октис, то вы знаете, что она – Плакса. Это всегда такая проблема: стоит только чему-то пойти не так, и тут же начинают литься слезы. И никак им не прикажешь лезть обратно или не лезть вообще. Никто не плачет, а если плачет, то ей говорят: «Ты прямо как Октис! Хватит, не будь Плаксой!» Я сколько хотела избавиться от этого...

Она замолчала, уткнувшись взглядом в деревянную раму тряпичной стены.

– И ты избавилась. – Закончил ведающий.

– Да, я избавилась. Их больше нет. Только без них оказалось совсем не интересно. Вот хочу плакать: повод нашелся подходящий. А слезы есть вроде, только не лезут. И такая боль, будто мне кинжалом глаза вырезают. Только никак не вырежут. И не подгонишь палача, чтобы поторапливался. Ни в морду дашь, чтоб передумал, ни сбежишь от него.

– И после чего же они прекратились?

– Просто... ни после чего. Не ваше дело. Просто прекратились.

– Но ты же хочешь плакать, как раньше?

– Я... плакать... не-е-е-ет. Я не хочу плакать. Я хочу, чтобы боли только не было.

– Не надо быть мудрецом и ведающим, чтобы понять: причина твоего недуга – ты сама. Я могу только догадываться: кто и как подействовал на тебя, но решаешь все же ты. Это не проблема тела, это проблема души. И именно ты не разрешаешь литься своим слезам.

– Как же я им главный? Раньше лились без разрешения, а теперь стоят без приказа? Так и приказать я им не могу...

– Октис, все это гораздо глубже слов, что звучат для всех, и слов для себя. Эти слова ты не слышишь, хотя они есть. Но богоподобный может их услышать, и даже может сам их записать, стереть и переписать. Сами того не ведая, мы пишем нашу книгу, но и люди из вне бесцеремонно оставляют в ней свои пометки и замечания. Прочитав такую книгу можно понять богоподобного, можно понять себя. Вы – девочки, солдаты – ваши книги полны чужих записей, они испещрены исправлениями. В ваших строках, за мыслями других людей, теряется нить сути обладателя книги, или того, кем она обладает.

Октис почти понимала, о чем говорит ведающий. Его глубокий медленный говор подчинил ее разум. Исчезла злость усталого зверя, хоть силы так и не появились.

– Тогда хочу вырвать несколько страниц. – Сказала она.

– Что за воспитание могут дать девушкам солдаты? – Вздохнул ведающий. – Вы бесцеремонно относитесь к книгам, не понимая их ценность. Даже к книгам своей души. Эту книгу трудно уничтожить, хотя легко испортить. Ты можешь ее переписать, изменить себя так, как тебе хочется. Хочешь? Да, хочешь. Но это тяжело и долго. Это путь ведающего, который выбирают немногие, еще меньше – остаются на нем. Я не поверю, что в душе твоей достаточно для того. Ты – воин. Слишком поздно, что-то менять. Но внести свое слово в свою же душу ты можешь. Со временем. Долгим временем.

– Меня раньше убьют или вздернут.

– Есть и другой вариант. Он быстрее. И сейчас он может подойти тебе.

Лицо Октис застыло, не выражая ровным счетом ничего – по ее мнению это означало: «Я вся полна внимания».

– Ты можешь примириться с собой. Ты можешь принять ту книгу, что у тебя есть, как свою. Со всеми ее помарками и разночтениями. Просто согласись с собой.

– Тогда боль пройдет? Или я опять начну лить ручьями?

– Возможно. Но не думаю. Со временем – я уже говорил об этом. Тебе будет проще, может быть, будет меньше поводов... лить ручьями.

– И что же мне делать, чтобы примириться с собой?

– Принять себя такой, какой есть. Ты – Октис. Тебя знаю, как Октис. Ты не просто наблюдаешь за ней, не сидишь в ее шкуре. Ты и есть она, со всеми ее достоинствами и недостатками. Никуда тебе от нее не сбежать.

Она боялась, что он это скажет. Где-то очень глубокого она это понимала и там же глубоко признала правоту ведающего. Признала и оставила на месте, не поднимая вверх.

– Скажи: хотела бы Октис отправиться туда и делать то, к чему ее готовили все эти сезоны? На пиршество Богов, где либо она будет убита, либо будет убивать?

– Да. Все лучше, чем оставаться здесь...

– Но ведь ты останешься, если завтра протрубят тревогу.

– Без позывного... мне что же сделать позывной? Расписаться навечно, что я Плакса? Когда я, наконец, не плачу? Так я должна с собой примириться?

Ведающий пожал плечами.

– Тревога, Октис. Октис ждет тревоги? Ждет того, что будет не одна в миг смертельной опасности. Ждет ли, что те, кого она знает, в это мгновение будут нуждаться в ней, и она будет рядом?

Октис внимательно смотрела в деревянный косяк такой же тряпичной двери, как и стены вокруг. – Какая нелепица: стены из ткани – они ни от чего не защищают.

– Колоть прямо сейчас будете?

– Да.

– Колите...

Он поднялся, за ним неохотно поднялась Октис и тут же прислонилась спиной к деревянному столбу, наблюдая, как ведающий сдвигает дверь и проходит в соседнюю комнату. Там было еще трое: двое мужчин младше собеседника и одна девушка старше Октис.

– Марам, приготовь чернила для татуировки.

– Сейчас? – Ответил самый младший. – Не поздновато ли? Ночь на дворе.

– Обстоятельства. – Старший ведающий – собеседник Октис – указал на нее – подпирающую столб в соседней комнате.

– И что же? Пусть придет завтра. Процедура не быстрая – и так весь день займет.

– Марам, еще немного и мне придется усомниться в твоих способностях и в твоей вере в мои.

Младший замолк, кинул еще один беглый взгляд на Октис, потом на старшего, успев сделать маленький едва заметный поклон ему.

– Надо спешить. Над татуировками будем работать все вместе одновременно.

– Но это же не по правилам. – На этот раз возразила девушка. – Какой смысл? Будет ли работать связь?

– Будем пользоваться одними чернилами. Только моими иглами. И... только мужские руки. Марам возьмет ноги, Герег – руки, я – голову и грудь.

Девушка хмыкнула и принялась помогать с приготовлениями. Старший пригласил жестом Октис в комнату. Ее сердце словно замерло: сейчас над ней должно было свершиться непонятное и пугающее таинство. Да, она знала все со слов уже «клейменных». Она помнила и татуировку на макушке, и ее обновление. Но то были какие-то общие рутинные процедуры. Тут же – ночью – над ней будут корпеть сразу несколько человек. А ей придется, видимо, лечь на стол, что стоит посреди этой комнаты, распластаться на нем, будто ее четвертуют...

– И что же мы будем колоть?

– Перед нами Октис из Черного отряда, что в том сезоне взяла победу в рукопашных...

– Занятный был бой...

– Я думаю, что мы будем колоть слезы.

Октис надула щеки, подумывая бесславно сбежать от неизбежного.

– Слезы? Хорошо. Какие?

Старший взял перо. Мокнул в чернильницу, уже приготовленную для татуировки, нарисовал на листке серой плетеной бумаги: дуга как порез, с которой стекают три угловатые капли – две поменьше и одна побольше в середине.

– Есть одна проблема... – Заявила девушка.

– И какая же?! – Старшему явно не нравилась критика его эскизов.

– Да, это, конечно, очень находчиво: так использовать место позывного и глаз над ним. Только вот на руках и ногах глаза нет. Будет выглядеть, словно она себе кисти порезала в неумелой попытке самоубийства.

– Но связь-то будет?

– А позывной уже не очень. Могут в случае чего и не разобраться. Что тогда до связи?

– Давайте нарисуем сверху глаз?

Старший махнул выше еще две дуги, круг внутри.

– Хорошо. Тогда, что с лицом? На лице-то мы на месте глаза глаз не нарисуем.

– Не будем...

– А связь?

– Я думаю, что уж если настоящий глаз не сойдет за связь, то и в смысле связей можно усомниться. – Старший склонился и добавил шепотом, хотя Октис все равно смогла расслышать его. – А если с шеей будут проблемы, то тут уж извините – никакая связь уже не поможет.

Они договорились между собой и повернулись к Октис, не допущенной до обсуждении своего пути.

– Развязывай обмотки на ногах, засучи штанины, расшнуруй камзол и сними рубаху, камзол потом надень обратно.

Октис не спеша, иногда подрагивая, стянула ленты. Осталась босиком. Она расшнуровала и сняла камзол, отвернулась спиной, стянула с себя рубаху, затем нацепила камзол обратно. Не завязывая, затянув шнуровку.

– Ложись.

Октис легла на стол. В комнате становилось все больше света: ведающая зажигала все лучины, свечи и лампы, что могла найти, и ставила рядом.

Ведающий из тех, что помладше, взял руку Октис и заявил ей:

– В общем-то, чтоб ты знала: позывные колются в весьма болезненных местах. Все шесть. Так что придется потерпеть.

Они приступили к работе. Октис лежала молча и неподвижно, смотря в закопченный потолок, когда старший одной рукой держал ее за виски, а другой, бесцеремонно задевая ладонью нос, колол правую щеку. Боль была ощутимая, но слабее той, на которую она только что жаловалась. Через некоторое время старший закончил с лицом и перешел на грудь. Он расправил шнуровку и даже вытянул пару витков, мешавших ему добраться до сплетения.

– Может, мне лучше вообще его снять?

– Не надо. – Сказал старший и посмотрел Октис прямо в глаза.

Он начал колоть между грудей. Октис искривилась и сжала губы: как оказалось, это была самая болезненная часть. И все же ее заинтересовала реакция ведающего, когда тот дошел до груди.

– А могу я спросить?

– Спроси...

– А как ведающие относятся к женщинам?

Ее волновал этот вопрос и раньше. Ведающие производили впечатление людей отрешенных от мирских желаний. Людей возвышенных над всеми остальными. Хотя бы приверженностью к чистым и светлым тонам в одежде. Но во взгляде, который она ловила на себе или предназначенном другой Змее, иногда читался интерес, куда больший, чем у тех же синих флажков. Вот и сейчас, со всей этой возней вокруг ее бесполезной груди, она опять вспомнила о своих наблюдениях.

– Относимся? – Старший с улыбкой посмотрел на ведающую, ходившую вокруг и отпускавшую иногда остальным замечания по поводу их работы. Она тоже посмотрела с улыбкой на старшего. – С большим удовольствием относимся...

Еще до того, как он вернулся к работе, девушка со все той же застывшей улыбкой прошла за спиной и невзначай пнула его в ногу.

Для Октис произошедшее было не менее занимательным. Коловший ее в центр груди, явно был старший. Он был для остальных чем-то вроде мастера. Но при этом он не командовал, не заставлял. Он убеждал. Он просил, и ему перечили. Ему говорили, что он не прав, и указывали на ошибки. Его пнули – в шутку, но пнули, а тот просто выдал смешок и продолжил работу. Будь на месте ведающей Октис, а на его – мастер, она бы получила строжайшее наказание. – А то и вздернуть могли. Ведь наказал же он... не за проступок, не за ошибку. Просто за то, что Октис – это я. Вот и вся моя вина...

Ее опять резануло по глазам. Надежда, что боль от наколки перебьет уже привычную боль в глазах, не оправдалась. Здесь – на столе, не двигаясь, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, боль стала в разы острее.

– Ну, потерпи еще немного, ты же – воин. – Заявила ведающая, поглаживая ее по лбу.

От недовольства собой, что вдруг от жалости к самой себе ее опять потянуло на слезы, боль только усилилась. Она ничего не сказала в ответ девушке. – Пусть думают, что это от этих игл.

Когда остальные закончили, старший стал осматривать и дополнять их работу, стремясь к наибольшей идентичности. Октис смутно понимала необходимость татуировок на теле. Под глазом – позывной, чтобы в бою можно было легко распознать, кто перед тобой. На теле же все эти татуировки будут скрыты под броней. Она что-то слышала о том, что такие татуировки нужны для опознания. Что если тебя порубят на куски, потом можно будет разобрать, где чья конечность, чтобы с почестями предать огню весь комплект без ошибок. Но Октис это не казалось важной проблемой: мало какое оружие могло разрубить легко человеческую кость – такая ситуация не могла быть столь массовой, особенно с перволинейными.

– Все законченно. Но подожди.

Старший нанес толстый слой мази на все татуировки.

– Мазь не убирай. Можешь завтра намотать бинты прямо на них, ничего страшного.

– Хорошо.

Она встала, низко поклонилась каждому ведающему в комнате, забрала одежду и побрела на выход – во двор Белого форта. Сил не было, тело по-прежнему ныло, и к тому добавились горящие вечные знаки.

Была уже глубокая ночь, во внутреннем дворе стояла только пара гарнизонных в синей форме с одной лампой на двоих. Разглядев мимо бредущую курсантку, один пнул другого в бок и указал на нее. Поняв, что солдаты пялятся на ее грудь сквозь камзол, Октис сложила руки, огрызнулась и прошипела на них будто змея, предупреждающая о неминуемом нападении.

В казарме все давно уже спали, и о результатах ее похода к ведающим никому не было интересно. Этажами вверх по стене на деревянных нарах лежали спящие Змеи, освещаемые только светом из бойниц на самом верху. Октис повесила камзол на общую вешалку, нацепила обратно рубаху и полезла наверх, используя нары в качестве ступеней малоудобной лестницы. Ее этаж – пятый снизу. Настил был сложен – прижат к каменной стене и закреплен защелкой. Опираясь ногами на нижние и держась правой рукой за соседний настил, левой она попыталась освободить защелку и удержать спальное место, пока цепи, которыми оно крепился к стене, не натянулись бы под весом досок. Но нары были тяжелыми, и, несмотря на старания, падая они громыхнули. Лязгнули напрягшиеся цепи. Тряпка, что была прижата между стеной и настилом, чуть не слетела вниз.

– Октис, тупая ты дура, тише...

Она забралась на свое место, скомкала тряпку под голову и легла на спину. Обычно она спала, отвернувшись к стене, но сейчас новые наколки как будто не давали этого сделать. Она закрыла глаза и тут же провалилась в глубокий сон. В котором видела себя со стороны – и в точности не себя, а только татуировки, которые с каждым ударом сердца обменивались между собой языками огня. Удар за ударом.

Хребет кончился.

Она знала, что так будет. Что впереди все тот же Донный лес – давящий, мрачный, чужой. Но теперь вольная ведущая смотрела на спуск, на близстоящие сгорбившиеся деревья, на тьму впереди и чувствовала в себе все нежелание идти дальше. Где было взять решимость продолжить путь? Разве только в неизбежности того. Всегда необходимость и неизбежность решали, что будет делать Октис Слеза дальше.

Октис долго всматривалась в ничего не значащую глубь леса, пока ее тревога не приняла осязаемые черты. Что-то шелохнулось там, или она себя в этом убедила, но интуиция больше не давала ей покоя. Пока она смотрела на лес, лес смотрел на нее. Или что-то в лесу. Кто-то. Октис не видела его, сколько не всматривалась, но убедить себя в обратном не могла. Она поднялась, схватилась за гасило и попятилась назад.

Ничего не произошло, но Змея не смогла отказаться от своего чувства. Она обернулась, чтобы отмерить путь отступления, и только тогда заметила: над их последней стоянкой перед входом в лес горел костер. С ее места виднелось открытое пламя, серый дым взмывал вверх. Ведущая рванула обратно к лагерю, все еще ожидая атаки из леса.

– Да чтоб тебя Боги твои на куски порвали! – Кричала она иносказателю, еще не добравшись до костра. – Что ты творишь?!

От вида разъяренной бегущей женщины Гордей опешил и упал задом на удачно попавшийся камень. Октис с разбега разнесла костер ногой и принялась яростно топтать остатки.

– Я что сказала сделать?!

– Костер.

– Собрать, но не жечь! Боги! – Рычала Октис. – Как ты умудрился поджечь его?!

– Да что такого? Мы ведь устраивали костер вчера?

– Вчера! В расщелине! – Она перекинулась с тлеющих палок на книгаря. Пнула его и принялась давить ногой, будто он сам горел, и его требовалось тушить так же, как костер. – Чтоб никто не видел открытого огня! Чтоб дыма было меньше. А теперь что? Я тебя спрашиваю – что?! Ты сигналишь что ли всем желающим отправить нас в долгую дорогу до Царства Дыма?!

– Но здесь никого нет. – Проскулил он, выбравшись из-под пинков.

– Нет?! Я видела кого-то в лесу! Что-то. Почти уверена.

– Так видела или нет? – Гордей не то что бы ставил под сомнения слова Октис. Он озирался в сторону леса и старательно выбирал, чего ему сейчас бояться больше: Донного леса или вольную ведущую.

– Как долго горел костер?

– Как ты ушла, я сходил еще за одной стопкой и начал разжигать.

– Плохо. – Вздохнула она. – Плохо: я не знаю, был ли действительно кто-то. Пришел ли он на костер или так?

Мы узнаем, только если он сам даст о себе знать...

***

Она не легла спать. Не смогла закрыть глаза. Гордей улегся в расщелине, а ей пришлось устроиться рядом на самой высокой глыбе. Всю ночь Октис всматривалась в кромку черного леса. И теперь под светом Отца этот хребет представлялся ей еще больше оторванным от всей Тверди. Залитые глубоким синим цветом верхушки деревьев все так же беспрестанно волновались под действием местных ветров. Ничего не изменилось, кроме смены Матери на Отца, но для глаз человека – его ощущений – мир перевернулся с ног на голову. Или хотя бы лесные волны шли теперь в другую сторону – против течения. Текли в гору.

Октис всматривалась поверх вдаль и замирала подолгу. Не двигалась, не могла даже моргнуть. И ничего не видела. Она ненадолго приходила в себя, одергивалась. И снова замирала. Ее сознание оставалось пустым и вполне довольным этим. Ни одной мысли, ничего живого или мертвого. Только чистое глубокое небо, кромка горизонта и море листвы.

В какой-то момент все изменилось. Она ощутила нечто впереди себя. Ей показалось, что над ее головой течет золотистая река. От нее шел едва различимый гул – волнами набегал шепот сотни губ, но она не могла различить ни одного слова. Холодное течение реки увлекало вперед – в лес. Октис быстро очутилась меж деревьев, хотя и не видела их. Она продолжала смотреть на Донный лес со скалы, но ощущала себя уже внутри него. Октис плыла вперед и вскоре добралась до своей цели.

Он не видел ее так же, как и она. Но незваная гостья дотронулась до находки, как слепой трогает рукой предмет, на который наткнулся, бредя в личной мгле. Это был хищник. Он был напряжен. Ему не было дела до ее влияния. Он старательно избегал всего лишнего мешающего его задаче. Однако она проявила настойчивость и неосторожность. Тогда охотник уже не смог игнорировать происходящего – он испугался неведомого и тронулся с места.

А потом где-то вдали среди тихого гомона ничего не значащих слов прозвучало имя Сейдин. Или то показался ее образ...

Октис очнулась. Вскочила на ослабшие ноги и схватилась за гасило. Она знала, что сейчас произойдет. Раскручивая груз, ведущая пристально всматривалась во тьму у подножия каменного склона. И только в тот момент, когда она одумалась и высмеяла себя за столь слепое доверие сонным бредням, из леса выскочил зверь. Он несся по камням с дикой настойчивостью, невзирая на трудности и препятствия. Он шел прямо на нее. За короткое время тварь преодолела большую часть склона. Октис оскалилась, соскочила с камня и швырнула готовый снаряд на опережение.

Зверь слег, проскользив по мелкой дроби камней. Тяжело вздохнув пару раз напоследок.

Змея подошла ближе. Пнула ногой тушу, хотя это было уже лишним. Ее добыча оказалась чуть больше простой дворняги. Удар, пришедшийся в голову, превратил лоб в кровавое месиво. Октис смотала гасило и ухватилась за лапы.

– Что случилось? – Прошептал Гордей, поднимаясь и одергивая капюшон с головы.

– А? А я думала, ты так спишь, что тебя будить придется. На – посмотри. Эта тварь выскочила из леса и прямо на меня. – Она бросила добычу, разворотила палкой тлеющие угли, и те дали немного света. – Завалила одним броском шагов с пятнадцати. Это, чтоб ты не вздумал больше вякать, что груз у моего кистеня игрушечный.

– Что это? – Книгарь озирался, не сползая с места.

Охотница наклонилась и разжала челюсть зверя, обнажив десны.

– Это... не хищник. – Вздохнула она и выпрямилась, чтоб посмотреть все в том же направлении Донного леса.

– Что-то похожее на кролика. – Рассуждал Гордей. – Зайца. Или оленя. Быстрый, наверно, судя по лапам.

– М-м-м-м. – Раздалось женское недовольство.

– Что? Хороший бросок – попасть в такого зверя твоей гирей прямо в лоб!

– Там был другой – он. Хищник. Я его ждала.

– Он показался из леса?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь? Опять эти страхи?

– Я... почувствовала.

– Как?!

– Не знаю! Женское чутье – понял?! Он был там и он догадался, что я здесь. Я не знаю, почему так.

– По-моему, ты уже перебарщиваешь. Я знаю, я могу получить от тебя за это. Но все на то похоже.

– Обязательно получишь, но не сейчас! – Вспылила она. – Я же спокойная?! И ты успокойся! А если мне не доверяешь, то подумай: этот зверь не просто так выскочил из леса без оглядки. Он был испуган и спасался так, что несся прямо на меня – на того, кто в конечном счете его и прикончил.

– Тебе надо поспать хоть немного.

– Надо. – Согласилась Змея. Она вдоволь насмотрелась на границу леса и опустилась перед зверем, обнажив кинжал. – Заберу шкуру. Да и мясу не пропадать. Ты же голоден? Я – так не прочь. Завтра еще неизвестно сколько идти. Часть сейчас съедим. Остальное – в соль.

– До утра подождет. Я буду сторожить до восхода.

– Ничего не подождет. – Усмехнулась она. – Умник. Не знаю, много ли и с твоего дежурства толка? Вдруг ты сообразить ничего не успеешь. Спи уж дальше.

– Ты только что переживала на счет этого неведомого хищника. А теперь мы все разом ляжем спать?

Из вспоротого брюха зверя показались кишки. Октис остановилась, вертя в руке окровавленный кинжал и обдумывая приключившейся с ней сон наяву.

– Быстрей бы мы вышли из леса. – Сказала она и ускорила работу.

***

Сон не принес ей искомого облегчения. Образ Сейдин теперь пугал. Едва во сне показалась тень бывшего вестового, как ведущая поспешно сбежала от нее в реальность.

Утро близилось, но пока еще царила ночь.

Октис осмотрелась. Гордей, как и обещал, устроился рядом на вахту дежурного. И, как и предполагала она, уснул на том же месте.

Спать ей больше не хотелось. Свежий ночной воздух отрезвлял, но не давал успокоения. Тело в местах татуировок ведающих надоедливо зудело, как иногда уже случалось. Октис уселась на камень, обняла колени руками и просидела так долго, не зная, что ей делать дальше. Затем осторожно протянула руки к одной из сумок и быстро выудила оттуда деревянный гребешок.

Процедура расчесывания собственных волос всегда занимала у нее много времени. От ветра, от езды верхом волнистые волосы норовили переплестись между собой сотню раз, превратившись в сеть узлов – непроходимую для зубцов гребешка. Однако Октис, разобравшись со всеми проблемами своих волос, никогда не отставляла расческу и бесцельно растягивала этот процесс в два-три раза. Она всегда расчесывалась вечером или ночью, объясняя самой себе такой распорядок только своевременной уборкой сплетений, накопленных за день. Но никогда не делала это прилюдно. Только наедине, в темноте, в укромном месте. Лишь Светлотрав мог быть тому свидетель. Да и то не всегда, ведь поймав хозяйку за этим действом, он почти всегда требовал подобного внимания и к себе. Даже если его благополучно расчесали полдня назад.

Октис отставила гребешок и замерла, оглянувшись на спутника. Гордей по-прежнему спал. Безмятежно, словно ребенок. Но сейчас он казался чуть старше, чем в первый раз, когда она его увидела.

Она спрятала расческу. Долго решалась, передумывала, снова уговаривала себя, сопровождая внутренний спор нервными бессмысленными движениями, покусыванием губ до боли, отстукиванием пальцами неведомого ритма по оголенной коже ног. – В конце концов, кто я такая, чтоб боятся простого книгаря?!

Октис взялась за пряху и тихо поднялась на ноги, оставив юбку лежать на камне. Уверенно и осторожно забралась на плиту, где лежал Гордей. Он продолжал спать, даже когда Змея уложила его на спину и уселась сверху.

– Эй, проснись, наблюдатель. – Прошептала она, проведя ладонью по мужской щеке. В последний раз Гордей брился за ночь до выхода в Донный лес, но борода у него росла не густо, почти полностью игнорируя щеки.

– Что? – Еще не очнувшись, ответил он.

– Ты проспал свое дежурство.

– Ты же сказала, что я не обязан. – Встревожился книжник и пробудился окончательно.

– Думаю, что мы можем договориться на счет твоего наказания. Как в прошлый раз – так, чтобы нас обоих это устроило. За мной был должок, если ты не помнишь. – Проследив блуждающий по ее телу мужской взгляд, она добавила. – Я подскажу тебе, как снять каждую из деталей моего костюма.

Он осторожно двинул дрожащей рукой, но множество запретов, наложенных им же ранее, не позволили прикоснуться к ней.

– Ну же, богомол! Представь, что на мне маска. – Выдохнула она.

– Какая разница – я все равно знаю кто ты.

Октис отринула, изменившись в лице.

– Неужели ты отвергнешь меня? – Спросила она и почти улыбнулась.

Времени на раздумья у Гордея не было, но он не мог ничего ответить. Любая всплывающая на поверхность фраза тут же тонула в бурлящем омуте его мыслей. Меньше всего он мог ожидать, что, проснувшись, обнаружит себя оседланным Змеей. Ее теплые бедра обнимали его – чуть сильнее, и то уже могло сойти за захват. Ее лоно прижималось к его паху. А едва различимые движения таза не оставляли вопросов о женском намерении.

Он не знал, как быть дальше. Сказать «нет»? Только Творцы знали, как тогда выразится ее гнев. Да и зачем? Если можно сказать «да». Разве не об этом он думал уже давно, таясь, пряча неуместное и опасное желание слишком глубоко? Но почему именно теперь он имеет на это право? Что, если его ответная реакция будет слишком бурной? А что, если нет – и тогда это будет расценено ей, лишь как попытка уйти от ее гнева и мести?

Время вышло. Лицо Октис на миг перестало выражать хоть что-либо. Она поняла, о чем думал Гордей. Ей хотелось выдать ему оплеуху, но это было уж как-то слишком по-женски. Ведущая взяла книгаря за грудки, намотала балахон на руки и затрясла безвольное тело. Так, чтоб он бился спиной о каменную плиту. Так, чтоб каждый удар из легких с глухим призвуком вырывался воздух.

Выразив свое возмущение, женщина поднялась и пошла прочь – на этом трухлявой каменной глыбе для нее вдруг стало слишком людно.

– Октис, подожди. Я согласен. Я хочу. Пожалуйста. – Раздалось ей вслед.

– Согласен он! Ты не вышел тем, с кого просят согласия. У тебя был один подход – одна возможность. И все! – Не поворачиваясь, прорычала она.

– Пожалуйста. – Он поднялся и пошел за ней. – Я не понял. Я… был удивлен. Я хотел ответить, но не так.

– Все ты понял…

– Октис, ты самая красивая женщина с… которой был рядом… с которой говорил. Да… которую я только видел…

– Не-а. – Усмехнулась Змея.

– Ты самая сильная и смелая.

– Так лучше. Но уже поздно. – Добавила она чуть тише.

Гордей подошел к ней и осторожно дотронулся до ее руки.

– Октис, прошу тебя. Ведь все еще можно исправить? Забыть, как недоразумение. Посмеяться. Подумай. Ты, я – мы здесь. Вместе – одни. Это только между нами. Я сделаю все, что ты захочешь.

– Посмеяться над таким недоразумением, как ты, можно в любое время. Отцепись от меня, ничтожество! – Вырвавшись и почти оттолкнув его, Октис устремилась дальше.

– Ничтожество?! – Возмутился книжник. – Вот так сразу? Вот это же быстро! Почему?

– Я все поняла. Все просто. Ты несостоятелен как мужчина! Я ничего не должна ни тебе, ни твоим проблемам.

Он опешил. Больней всего его кольнуло собственное прежнее желание извиняться и ползать на коленях перед этой женщиной.

– Я – несостоятелен?! – Взревел он. – Да с чего вдруг?! Что не вскочил по первому требованию? Это происходит не так!

– Мне все равно. Не оправдывайся. – Отмахнулась она.

Ему потребовалось время, чтобы сменить тон на более спокойный и уверенный – такой, какой перебить было бы не так просто.

– Конечно, тебе все равно. – Сказал он. – Ты-то ведь понятия об этом не имеешь. Знаешь почему? Потому что это ты несостоятельна как женщина. Ты даже не догадываешься, что нужно мужчине от женщины. Ты настолько тупа и груба, что уверен: весь твой опыт в этом деле ограничивается лишь набором поз, в которые тебя ставили мужики.

Октис Слеза развернулась и выхватила кинжал из ножен. Первые лучи Матери осветили красным цветом ее лицо. Она угрожающе двинулась на богомола. Едва он перестал пятиться, не выдержал и перешел на бег, ведущая рванула за ним. Гордей бежал спотыкаясь, содрогаясь от сбивчивого дыхания. Бывшая перволинейная без труда сокращала расстояние, но тщедушный горожанин умудрился в последний момент оступиться и съехать вниз по груде камней.

Она немного постояла над обвалом, осмотрелась и пошла обратно, оставив Гордея на месте. Живым, мертвым, раненным – все равно.

Мастер-импресарио Орони и его подопечная танцовщица Аса сидели молча в давно обжитом номере гостиницы на территории Старого Каменного. За окном городские работники разжигали осветительные столбы, чтобы избавить улицы от мусора. Власть в свои руки брал тихий вечер. В самом же номере царила неясная атмосфера ожидания, тревоги и вынужденного безделья.

Они были здесь уже третью Сестру. Аса успела выступить несколько раз и наделать ожидаемого шума. Новые предложения лились рекой на удачливого импресарио. Вороней забыл о привычной для него торговле. Теперь с ним была ценность, которую не требовалось перекупать, куда-то вести и продавать там, где ее нет. При умелой подготовке и игре на умах зрителей Аса становилась нескончаемым денежным источником.

Да, что там! – Вороней считал в голове, сколько времени было потрачено на исполнение его плана, сколько должны заплатить ему за убийство Кремена. И сколько за это время он мог бы заработать на Асе. Выходило, что прав был Ила, когда предлагал ему взять девочку из крестьян и обучить ее. Работа была простая, безопасная и подходящая для него, а достаток и того выходил чуть ли не больший. И это при том, что настоящий мастер-импресарио мог устроить еще и личную встречу с состоятельным заказчиком, чего с Асой, конечно же, никак нельзя было провернуть. Аса – утонченная и чарующая для общества, на поверку была все той же Октис Слезой. Грубой и бесхитростной. Аудиенция знатной танцовщицы вовсе не обязательно должна закончиться ее лоном. Но Октис то было не объяснить. С ее бестактностью она бы сама обязательно подвела клиента к тому. А дальше – только ее возмущение и ярость.

Только есть ли еще такая, как она? Какой удачей стали ее способности к танцу, точеное лицо и развитое тело! Ведь план вполне мог стерпеть упущение одного из этих достоинств. Но о каких еще вариантах можно было думать, кроме как заставить перволинейную танцевать боевой танец? Сколько неочевидной простоты оказалось в этом диком решении.

План подходил к долгожданной развязке, но от того он и казался сейчас наиболее уязвимым.

Вороней решил: раз уж Аса оказалась столь примечательной танцовщицей, он не станет намеренно напрашиваться в гости к князю. Пусть лучше сработает тот же эффект, что и раньше: ревность и зависть богатеев, что получают добычу чуть позже других, и старающихся компенсировать свое опоздание еще большей тратой денег.

Князь Каменной любил женщин, по крайней мере, когда еще был жив его отец. Вороней подчеркнул это из рукописных источников, как только начал готовиться к выполнению договора. Кремену нравились и высокие, и низкие. Худые и девушки слегка толще положенного – главное, чтобы были красивые, и достоинства их смотрелись органично. Сейчас у него была только одна жена и всего один официальный наследник, но он должен был оставаться коллекционером. И столь малый счет его жен мог подтвердить, но не опровергнуть это суждение. А посему Октис должна заинтересовать его. Ведь нечасто попадаются столь яркие образцы воплощения самой Тверди: красивые на лицо, крепкие на тело, но притом не лишенные положенной женственности. Тем более танец с ножом должен будет преумножить все это в искушенных глазах правителя.

Но вестей из замка не было.

А ведь шумиху они подняли знатную. За одну Сестру цены на несуществующие интимные услуги Асы возросли многократно, но от того лишь становилась заметней пропасть между грандиозным планом и его конечной реализацией. Пропасть, материализующаяся наяву в виде каньона между городом и княжеским замком.

Князь молчал. Он был на месте: когда Кремен со свитой проехал через Старый Город, Вороней даже видел его вблизи самолично, но не сказал об этом Октис.

В свою очередь Октис не стала говорить о том, что начала получать предложения напрямую. Ушлые завистники его удаче, предлагали Асе сбежать вместе с ними. Обещали более достойное обращение, – как бы хорошо не обращался с ней Орони, – и до десяти золотых монет сразу единовременно в личное усмотрение. Клиенты, считающие, что отказ от личных встреч – причуда именно брезгливого импресарио, старались совратить танцовщицу разными благами измеримыми в золотом эквиваленте. Но все это было недостойно ее внимания – не было смысла говорить об этом Воронею. Разве что ради смеха.

А между тем князь молчал.

За время пока они были в городе, Кремен не проводил никаких сборищ в своем доме. Никаких пьянок, светских раутов, праздников и так далее. А потому не было и мысли, что они разминулись и не попали в нужный момент в нужное место. Кремен должен знать про Асу – про ее высокую цену. Если он настоящий загорийский мужик, он должен клюнуть на нее.

Но князь словно ждал.

Плюнуть на гордость и самому напроситься в замок? – Метались мысли Воронея. – Но с такими людьми не шутят просто так. Они могут отомстить за назойливость. А ведь князь может и просто что-нибудь заподозрить, усилить охрану сверх меры. Или он уже что-то подозревает?

Они успели даже выехать на местность и обдумать план отступления. Заранее – если вдруг выпадет шанс слишком скорый для долгой подготовки. Проехали через крепостной мост. Затем по дороге между внешней и внутренней стеной, через открытые наружные ворота. С другой стороны спуск был пологим – петля каньона, опоясывающая замок, именно в этом месте оставляла перешеек между скалой-полуостровом и большой землей. Здесь за стенами были расположены хозяйские постройки, стойла для верховых животных княжеских солдат.

Октис и Вороней выехали за поле и осмотрели замок с другой стороны.

– Вот это – как раз стена самого дворца князя. – Указал торговец смертью. – Его дом. Это здание вписывается в защитные стены. С этой стороны вторых стен нет. Вход и выход из дворца только во внутренний двор и прочие помещения. Возможно, есть тайные ходы, но на то они и тайные, чтобы, такие как мы, о них не знали.

– Хорошо, мы войдем в дворец князя через парадный вход. А как будем выходить?

– Выпрыгнем из окна…

– Не смешно. – Буркнула Октис.

– Князья любят красивые виды. – Пояснил он. – И Каменные – точно не исключение. Палаты, где они всегда принимали гостей, выходят прямо вон на ту открытую площадку. С нее можно перепрыгнуть на соседнюю. Потом на стену. А теперь смотри на деревянную пристройку у стены. Так и спустимся до тверди, сядем на скотину и доберемся до этого места. Отсюда – сразу в лес.

– Ничего себе спуск! – Возмутилась она.

– У них разница в этаж или чуть больше. Мы будем налегке, а вот стража – нет. Выделывал я трюки и покруче…

– Ну, спрыгнем мы прямо в хозяйство княжеской армии, – согласилась она, – а нас никто не встретит?

– Не думаю, что будет там много народа. А тот, кто будет, не поймет, что происходит. Да и раскидать их мы успеем, если что. Горбоногов наших мы сами там привяжем – нас-то с ними на двор не пустят, как я думаю. Может, казенную скотину будет проще взять. На крайний случай, уходи налево пешком – к руслу реки. В свете Отца будет шанс скрыться от преследования и добраться до леса. По каменистому берегу от езды верхом не будет прока.

– От бега по камням и у человека не будет прока. – Со знанием дела ответил ветеран Миррорской войны.

– Ты думай больше о том, что преследовать нас будут люди, служащие князю. А если князь мертв, то никто уже не воздаст им за заслуги. Раньше надо было стараться – до смерти хозяина.

– Ты недооцениваешь служение и верность долгу.

– Ты переоцениваешь людей князя. – Возразил Вороней. – Это такая же стража, как и везде. Ты сама видела этих лентяев за внешней стеной, в городе и в хозяйственной части. Требуха в форме.

Таким и был весь план их отступления. Более чем рискованный, спорный, оставляющий противнику множество возможностей разобраться с дерзкими злоумышленниками. Но это была плата за столь коварное действо: убить князя в его же замке, в его палатах, оружием, который он сам же им и подарит. Каскад из площадок был настоящей брешью в крепостной стене. Возможно, просто никто и не думал о том, что замок могут не только штурмовать, но и стараться покинуть кратчайшим путем. Этим надо было воспользоваться, ведь никаких других лазеек снаружи не просматривалось. А прорваться через внутренний двор, внешние стены, мосты, Старый и Новый Город было немыслимо. Как бы ни была плохо мотивированна и ленива стража, они бы взяли свое числом.

Но приглашений в замок все еще не было.

Они давно успели переодеться по загорийской моде. Еще тогда, когда купец Бега между делом заявил о эдрийском покрое повседневного платья танцовщицы, Вороней обеспокоился о нежелательных слухах, способных спугнуть князя. В отличие от восточных эдрийцев, предпочитавших замысловато обмотаться тканью в качестве верхней одежды, загорийцы просто делали в квадратном полотне отверстие для головы и носили накидку на плечах. Как уверял Вороней, на западе «пончо» было уделом только бедняков и монахов-аскетов, но в Загори, такой одежде уделяли больше внимания. Украшали узорами, замысловатыми бортами. Дорогая одежда обшивалась вставками из кожи и меха, намекая на то, что Загори – северный край, и здесь могут случаться непогоды, о которых южане даже не догадывались.

Так они и сидели в своих пончо, и не было интереса даже снять верхнюю одежду, принять вид удобный и домашний. Октис уселась на стул в позе бесстыдной для эдрийской женщины, но терпимой для воина. Она облокотилась рукой о стол и выстукивала пальцами якобы такт «Прощания Эдры». От скуки склонила голову и гладила щеку о колючую меховую вставку на плече. Вороней сидел по другую сторону стола. Он знал про этикет, но, как западный человек, не считал важным исполнять все его нормы. Тем более, когда есть привычные высокие стулья и высокие столы. Он сам выбрал этот номер, обставленный на западный экзотичный манер – для собственного удобства, и чтобы лишний раз сбить догадки интересующихся происхождением их дуэта. Вороней склонился вниз, оперся локтями о колени и сидел так довольно долго.

Успело стемнеть, девушка зажгла лучину на столе, затем вернулась к прежней позе и прежнему занятию.

За стеной послышался бесцеремонно громкий хор шагов – неуклюжих, но уверенных.

Несколько пар тяжелых сапог, лишние звуки плохо закрепленного обмундирования. – С тревогой отметила Октис.

Раздался громкий стук в дверь, и она, уже понимая, кто пожаловал, вскочила со стула на ноги и выпрямилась в боевой готовности – заведенная, словно тетива арбалета. Вороней только поднял голову.

– Именем князя Кремена Каменного, открыть дверь! – Громким басом по ту сторону раздался приказ.

Торговцы смертью переглянулись. То ли это – чего они так долго ждали? Больно уж напор и манера походили на их разоблачение.

Громкий стук и требования в приказном тоне повторились вновь. Октис перевела взгляд на дверь, сквозь силу проглотила слюну, но с места не сдвинулась.

– Ключ. – Сказала она. – Еще немного пошумят и догадаются сходить к хозяину за ключом.

– Подождите, я открываю. – Выкрикнул Вороней, поднимаясь со стула.

Он подошел к затихшей двери и отодвинул крюк деревянной защелки. Неожиданные нерешительность и страх перед сценой, которую они так долго ждали, чувствовались и в его движениях.

Стоило только освободить ход двери, как в комнату бесцеремонно ринулись красно-черные сюрко и княжеские стражники под ними. Воронея оттеснили к стене. Вдоль нее он отступил чуть вглубь. Первый из вошедших стражников, выполняя заранее заданный порядок, смело пошел на Октис, словно не замечая ее. Поборов все заученные навыки – желание атаковать на опережение, она только отстранилась назад, быстро села на стул, сомкнула ноги в коленях и положила на них руки. Стражник остановился на месте, где до того стояла она. Нависая над танцовщицей, он осмотрел ее. Не выгибая шеи, она замерла в своей позе смирения, лишь подняла глаза в ответ.

– Я так понимаю, танцовщица Аса и ее хозяин Орони? – Спросил начальствующий стражник, разворачиваясь в сторону почти прижатого к стене мужчины.

Не церемонясь, в их комнату вошли шесть человек, заняв собой почти все свободное место. Вороней хоть и избежал телесного контакта, но был вынужден оставаться в проигрышном положении подчинения перед пока не примененной силой.

– М-да, это… мы. – Неуверенно подтвердил он.

Октис видела, как стражник упивается властью. Его действия были театром не только для них, но и для его ведомых, что исполнительно застыли рожами, словно деревянные статуи. Она лишь искривилась в уголках губ, храня самообладание.

– Это бумага от князя Кремена. – Заявил ведущий. – Послезавтра с закатом Матери вам надлежит прибыть во всеготовности в замок Каменной. Предъявите эту бумагу на внутренних воротах. Далее вас проведут. До того крайне не желательно ваше выступление в городе – воздержитесь от своих намерений, если таковые уже есть.

Вороней неловко кивнул, взглянул на Октис. Та осторожно взглянула на него в ответ. Стражник положил бумагу на стол и развернулся. Двое ведомых, что мешали ему, вышли первыми, затем вышел он, затем – все оставшиеся. Дверь за собой стража не закрыла. Вороней, чуть помедлив, решил это исправить.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Князь, будто дикий зверь, покусился на наживку и теперь добровольно идет в их ловушку. Октис ослабила контроль над собой, ее лицо искривилось в довольной заговорщицкой улыбке. Когда Вороней закрыл дверь и повернулся, на него смотрел другой человек. Он редко видел ее такой. Возможно, в бытность служения Царю, в тот момент, когда лилась кровь ненавистного ей врага, она выглядела так же. А может, это – приобретенное в нынешних обстоятельствах. Гримаса довольной смерти. Улыбка очевидного злодейства. Улыбка человека, способного разменять чужую жизнь для достижения своей цели. Иного бы испугало такое молчаливое преображение, но Вороней хорошо ее понимал. Ведь его хитрая ухмылка хоть и была чуть сдержанней, но возвещала о том же.

Теперь не было болота под ногами – лишь иногда чавкал хлюпкий подстил из листвы. Хребет уходил на запад пологим спуском, но через сотню шагов Донный лес напомнил о своей сути. Мать скрылась за кронами, а привычные деревья Тверди сменились болотными страшилами.

– Наверное, такая же, как на востоке, топь начнется чуть дальше. – Подумал вслух Гордей, проверяя ногой мягкость покрова.

Он хромал, но мог идти быстрее – Октис шла медленно. Ее изорванный плащ маячил впереди за деревьями в тридцати шагах. Иногда она останавливалась и ждала его – совсем как когда-то на дороге.

Это было очень давно. С другими людьми. Сейчас бы он не согласился ни на общество торговки-Змеи, ни на поход через Донный лес. И уж тем более – на все сразу.

– Это была ошибка. – Вновь пробурчал богомол.

Она была ошибкой. Эта женщина обобрала его. Нападала всю дорогу, издевалась, глумилась. Вовлекла без его согласия в одну ей ведомую игру. А потом она пыталась его убить, но оставила среди груды камней.

Когда Гордей отлежался и доковылял до их лагеря, Октис уже собралась. Она, не оглядываясь, уступила ему место и ушла вниз.

– Даром, что не сожгла книги. Наверное, побрезговала заново разводить костер.

Он сел на камень готовый заплакать, глядя на грязный порванный плащ, исчезающий за деревьями. От безысходности. От жалости к себе – загнанному в ловушку посреди Донного леса. От людской сущности. От того, что, сколько ни старался он видеть только их добрую сторону, сколько к ней не обращался, люди оставались такими же и руководствовались совсем иным порядком. Или от того, что его спутница походила на пример тому лучше всего, а он все же отказывался считать ее таковой. И почему-то сам находил отговорки, сам извинял ее…

И потому что ей эти отговоры безразличны.

– И вправду ты не уродился тем, с кого спрашивают. Творцы, какая неудача для гордости…

Ему нужно было идти вперед. За ней. Хвататься за любую соломинку, даже если эта соломинка – хвост ядовитой змеи. Он сошел вниз по склону, не веря, что выйдет из леса. И даже промелькнувший силуэт Октис, которая, видимо, все же ждала его и сторожила за первыми деревьями, никак не обнадежил путь иносказателя.

Лес снова казался тихим и безжизненным. По сути, он и не прекращал таковым быть даже с выходом на хребет. Дикие кошки, таинственный рокочущий зверь в ночь на дереве – от Донного леса можно было ожидать чего и пострашнее. Если не брать их в расчет, то обстановку оживляло только непредсказуемый женский нрав.

– Ну и эта здоровенная крыса с тупой мордой, конечно… – Добавил он.

А ведь этот глупый зверь и подстегнул ее фантазии окончательно. И они нашли выход в совсем уж неожиданной форме…

Оставалось только отмахнуться от такого итога. От неконтролируемых мыслей: что бы было, если бы я был чуть расторопней? – Но это почти невозможно, когда в итоге твой путь стал настолько неопределенным и шатким. В этом тихом лесу, старавшемся усыпить сумраком и тишиной.

– Уж не для того ли, чтоб напасть окончательно и бесповоротно? – Опять пробормотал Гордей.

– Стой. – Скомандовал женский голос.

В какой-то момент Октис Слеза прислонилась спиной к дереву и позволила ему пройти вперед. Гордей замер и замолк. Он не думал, что скажет ей при следующей «встрече». Вернее, думал, но ничего толкового из этого не выходило.

– Сворачивай налево. Дальше пойдем левее. – Выждав немного, приказала ведущая.

– Во что ты опять со мной играешь?

– Не поворачивайся. Просто иди. – Предупредила она. – И, ради Творцов, хватит скулить.

– Все-таки хочешь меня зарезать в спину? Или хочешь направить вглубь леса, чтоб я заплутал?

– Придется поплутать, наверное. Через пятьсот шагов повернешь также направо. Потом через тысячу – обратно. Перевесь мешок на правую сторону.

– Не могу: у меня болит плечо. Я упал на камни, если ты не заметила.

– Ничего. Не болит только у мертвых. Если хочешь еще немного пожить, перевесь на правую сторону свои червивые книжки!

Так и не обернувшись, Гордей подчинился и осторожно уложил лямку мешка на правое плечо.

Она приказала идти, и он пошел.

Теперь ему стоило ожидать прихода скорой смерти сзади, а не спереди – как раньше. На этом заканчивались перемены от перетасовки их мест. Октис Слеза предпочитала молчать и передвигаться крайне бесшумно. Гордей несколько раз поворачивался, чтобы убедиться в наличии ее компании. Он заставал ведущую осторожно крадущейся через заросли, каждый шаг манерно ступающей на подстил, оглядывающейся, будто видя лес в первый раз. Она смотрела на окружение так, как не смотрела на него даже несколько дней назад, когда они вместе преодолели кромку Донного леса. Ее клинок и кистень покоились на положенных им местах. На тех, за которые этим утром он мог обнять ее, минуя толстую кожу юбок и ремней. – Если бы… если бы я был не я…

Не стоило ожидать, что Змея воспользуется оружием, чтобы докончить начатое. Она могла убить его и голыми руками, но главная опасность была не в ее скорой смертельной атаке, а в ней самой – мечущейся, непредсказуемой, опасной в своих желаниях и решениях.

Гордей оглянулся еще раз и к собственному неудовольствию поймал ее рассеянный испуганный взгляд.

– Что? – Шикнула она.

– Ничего. – Книжник отвернулся.

– Ты слишком громко думаешь. – Сказала женщина ему вслед.

Гордей хотел обернуться и ответить ей что-нибудь, но не стал. Она провоцировала его, словно городская шпана, заманивающая в тихий угол – туда, где проще творить свои темные дела. Он не позволит ей это сделать. Если Октис Слеза не может разобраться с ним здесь – наедине посреди этого темного леса, ему не стоит поддаваться и блуждать дальше по смертельным закоулкам ее житейских правил и принципов.

– Этот червивый лес. – Продолжила она, так и не получив свое. – И ты – червивый. Хорошо, хотя бы ушли с хребта. Меньше видишь – лучше дышишь.

– Так отпусти меня. Или со мной проще жаловаться на мое присутствие?

– Нет. Ты пойдешь дальше.

– Зачем? Кому это надо? – Он все же не выдержал и обернулся.

– Тебе… – чуть опешила Октис, – и мне…

Она кивнула ему – идти вперед, и положила ладонь на рукоять кинжала в знак того, что не собирается долго терпеть их зрительный контакт.

Гордей пошел дальше.

– Я не похожа на ту, с которой ты хотел пройти через Донный лес? – Спустя сотню шагов женский голос вновь рассек лесную тишину.

– Нет. – Спокойно ответил книжник. – Не похожа.

– А что? Что изменилось-то? Ты же знаешь: я и сначала тебя не жаловала.

– Ничего не изменилось.

– Нет, ответь! – Сорвалась она.

– Зачем? – С деланой усталостью спросил Гордей, ели сдержавшись, чтоб не обернуться и не дернуться от страха.

– Просто ответь! Я ничего тебе не сделаю. Просто ответь!

– Я думал… – книжник вздохнул и помял пересохшие губы, подбирая нужное определение своему ошибочному суждению, – что ты знаешь.

– Что знаю?

– Знаешь как… – он развел руками, продолжая идти вперед, – как жить. Как выжить где угодно. Что ты знаешь, как ставить перед собой цель, и как ее потом добиваться. Что ты знаешь, как правильно, а потому хорошо отнесешься к тем, кто хорошо отнесется к тебе.

Октис дернулась в смешке. В полной тишине эта судорога смеха отдавала чем-то болезненным.

– Что? – Только и смог сказать он, взглянув на нее.

– Я не знаю! – Простонала она, но быстро совладала с собой. – Ничего. Я не знаю, куда иду. И не знаю, зачем. Боги! Я иду на край Тверди землепашцев к женщине, которой захочется убить меня при встрече. И зачем она мне? Только из-за того, что она может знать хоть что-то о другой. О той, которая сбежала от меня много сезонов назад. Я уже боюсь встретить ее, чем наоборот. Зачем?! Что я ей скажу? Почему ты бросила меня перед всем этим?! – Она замолчала, будто Гордей мог ответить за Сейдин, и продолжила чуть тише и быстрее. – Я потеряла Светлотрава. Меня сбила травора. И я зашла в Донный лес – да ни с кем-нибудь, а в компании с богомолом!

– Твое общество тоже исключительно.

– Черви, да несколько сезонов назад я могла бы запросто убить тебя!

М-да, а теперь «запросто убить» не получается: надо поговорить и помучить меня для начала. – Подумал Гордей, но эту мысль решил все же не озвучивать.

– А зачем ты мне все это говоришь? – Он окончательно остановился и развернулся к ней. – Ведь я уже понял, что твоего общества недостоин. Зачем меня ловить и вести впереди себя?

Ему показалось, что в этот миг выражение ее лица, ее глаза наполнились настойчивым безумием – чуть больше прежнего.

– Потому что он все еще таится. – Произнесла она словно откровение. – Он ждет. Не решается. Но есть несколько вещей, которые должны подтолкнуть хищника.

– Опять? Причем тут твой хищник? Чего он ждет?!

– Ах. – Она сделала паузу и рассеяно почесала голову, прикидывая и вспоминая. – Первый вариант – добыча должна отбиться от своих. Второй – она должна ослабнуть, быть больной или покалеченной. А третий... она должна вести себя очень... странно.

Разговоры о неведомом звере больше не пугали Гордея. Все, чего он должен бояться сейчас – это свою спутницу. Вот уж действительно кто вел себя странно и с каждым мигом становился все дурней.

За его спиной раздался рык. И хоть с опозданием, но Гордей, распознал в нем отдельные слова. К своему удивлению, он понял их смысл. И только потом содрогнулся от страха.

– На колени или смерть! – Означали они.

На короткий миг лицо Октис прояснилось, просияв торжеством и превосходством. Но она тут же вернулась в прежнее состояние, если не погрузилась глубже – вместе с тем, как послушно опустилась вниз.

Гордей медленно повернулся.

– На колени! Руки! – Раздалось вновь в ответ на его действия. Но книгарь все же встал лицом к говорящему на Языке Богов, хоть и расставил руки шире.

Он видел цахари раньше – на отшибе города. Большой делегацией. Если не подходить близко, они не вызывали чувство страха. Только интерес. Но не сейчас. Один цахари, с натянутой тетивой, со стрелой, с луком в напряженных, но твердых руках посреди самого дикого леса. Посреди Тверди когда-то принадлежавшей только им – богоподобным охотникам... для интереса просто не оставалось места.

– Пожалуйста, не убивайте нас! – Истерично заскулила Октис. – Пожалуйста, мы все сделаем...

– Молчи. – Рявкнул цахари и вновь перевел острие наконечника на Гордея. – Вниз!

Он лаял и рычал, как зверь, но за этими животными звуками богоподобные землепашцы легко различали знакомые слова. Глотка цахари исторгала и звон, и гулкое шипение, и походила больше всего на пропитую человеческую. Так ругаются в подворотнях самые последние, но бойкие пьянчуги. Только богоподобный охотник, скорее всего, никогда не пил спиртное – лишь молоко матери, воду и кровь.

Гордей опустился на колени, забыв о хромой ноге и ссадинах.

Цахари вышел из-за кустов и предстал перед ними в полный рост. Был он не самым высоким и крупным, но жилистым, с широкими плечами. К низу фигура сужалась, и ноги выглядели относительно небольшими. В другой ситуации его осторожная кроткая походка вызвала бы у людей смешок.

– Я чую запах ньяда. Который смог?

– Послушайте. – Воззвал к нему Гордей. – Мы путники. Мы просто заблудились немного. Мы идем на запад.

– Ньяд! – Будто переспросил цахари.

– Яд? Запах яда. Это зеленый яд – мертвая вода. Вот. – Он осторожно потянул изорванный рукав и показал дрожащую руку, покрашенную в зеленый цвет.

– Мертвый? Больны?

– Больны? Нет. – Гордей замотал головой и не увидел, как за его спиной покривилась Октис.

– Господин охотник, прошу Вас, отпустите нас. – Настала ее череда мольбы и просьб. – Мы слабые, усталые и больные. Мы только простые землепашцы. Дайте нам вернуться к своим полям.

За все время, проведенное в ее обществе – даже по пробуждению у Опойки, Гордей не слышал от нее столь жалобного писка. Настолько это не походило на его спутницу, что он, не понимая того, вывернул шею, дабы удостовериться в источнике этого звука. Октис держала дрожащие руки впереди себя, будто заслоняясь от стрелы, направленной на нее.

– Убрать руки. – Приказал цахари, и костяной наконечник стрелы кивнул вниз. Охотник продолжил только после того, как она опустила ладони в лужу перед собой. – Страх перебивает запах крови от тебя.

– Да-да. – Вмешался Гордей. – Нам всем страшно. Нет нужды нас пугать. Мы же можем договориться? Мы же богоподобные. И мы можем рассуждать с позиции разума, данного нам Творцами.

– Понимайте: я решаю. Вы идете, куда я говорю идти.

– Ох, нет-нет. – Запричитала женщина. – Нет! Возьмите, что хотите. Берите. Только не ведите нас никуда. Оставьте здесь.

– Да, можете взять, что захотите. Подумайте же: какой в нас прок? Мы же не кролик, не олень какой-нибудь.

– Сначала ты. – Ответил ему цахари. – Клади ношу вперед.

– Ношу? Да-да, конечно. – Затараторил Гордей.

Он привстал и свесил торбу, сам расслабил тесьму.

Охотник подступил ближе и запустил внутрь босую грязную ногу. Книжнику оставалось лишь поморщиться, глядя, как цахари топчет его труд.

– Оттащи назад. – Прорычал он, когда закончил. – Теперь ты.

Гордей поднялся за сумкой и, ухватившись за нее, развернулся обратно.

И что же это такое? – Будто спросил он спутницу и пересекся с ней взглядом.

Октис Слеза смотрела ему в глаза – исподлобья, сосредоточенно. Со знакомой ему опасной решительностью. В скрытом от охотника взгляде не было ничего от ее показного раболепия. Гордею следовало бы испугаться этих глаз, как и раньше. Впрочем, именно так он и поступил. Ни мгновения книгарь не сомневался, что сделает Змея дальше.

Только не знал, что же в этот момент делать ему.

Вольная ведущая наклонила плечо, полупустые сумки съехали вниз. Вместо того, чтобы взяться за них и вытащить под ногу охотника, она ухватилась за шнуровку гасила – занеся руку назад и привстав на колено, швырнула в цахари.

Удар стальной гири чуть развернул охотника, но тетива уже сорвалась с серых пальцев. Стрела прошла над спиной падающего Гордея. Октис уклонилась от нее, одновременно потянувшись за кинжалом. Она пустила его в ход, пока цахари не взялся за вторую стрелу.

Клинок попал в основание шеи. Перескочив через спутника, вольная ведущая бросилась вперед, чтобы добить противника. Но, подпрыгнув к нему, только встала рядом.

Валяясь на спине, лесной охотник все еще пытался дотянуться до новой стрелы в колчане. Даже после того, как выпустил лук из рук. Октис оцепенело смотрела, как хлыстала кровь из его шеи. Она никак не отреагировала, когда поверженный охотник бросил искать ослабшей рукой стрелу и ухватился за кинжал в своей шее. У него еще были силы вытащить его, но он только сжал кулак на рукояти и держался так, пока не умер.

Когда все было кончено, Октис отошла назад и начала медленно прохаживаться взад-вперед по небольшой сцене прошедшей схватки, вновь и вновь сжимая и разжимая кисти.

– Ты убила его? – Спросил Гордей, как только опомнился. Он осторожно подобрался ближе к телу охотника.

– Конечно. Для чего ты еще пошел со мной в дикий лес? Вот она – моя жизнь! Моя цель. Ты пошел, чтобы я убивала всех врагов на твоем пути. – Все еще на взводе, но с ноткой усталости ответила она и махнула рукой. – Пожалуйста.

– Я думал, что мы сможем с ним договориться. Что у меня почти получилось. Это произошло слишком быстро.

– Быстро, потому что мне тяжело было снова не сорваться на смех, когда ты нес про разум и дружбу богоподобных.

– Но он же не убил нас?!

– И как ты думаешь, почему? Из-за разума?! Да! Просто, если бы он нас убил, ему бы пришлось нас тащить. Ведь лучше, если добыча сама дойдет? С безмозглой твари спросу нет, а богоподобный пойдет. Ведь Творцы наделили его разумом!

– Зачем?

– Я же сказала: мы – мясо, которое может само передвигаться и не портиться. Пока ты его не убьешь. Скорее всего, мы шли прямо на их лагерь. Когда я заставила тебя свернуть, ему пришлось сделать большой крюк, чтобы обогнать нас.

Цахари – людоеды?! – Да, на самом деле он знал это. Он читал и даже когда-то был этим шокирован. Но те впечатления быстро исхудали и легли тонким спрессованным слоем в стопку других разрозненных познаний. Жизнь любого человека стремится к простоте. Человек ищет удобство и безопасность, а жить в одном мире с людоедами и каннибалами весьма неприятно. Даже теперь сама мысль о столь жестоком проклятье, как каннибализм, оставалась слишком невероятной для него. Настолько, что разрешила ему не задумывать над этим больше.

– Значит, лагерь? – Повторил он. – Целое племя цахари – здесь в лесу? Твердь землепашцев ушла далеко вперед еще давно – после Первой войны.

– А чье разрешение им нужно? Никто их из этого леса не погонит – никто сюда и не зайдет. И плевать им тогда, где землепашцы своей Твердь назвали. Думаю, если бы мы не свернули, этот бы взял нас перед носом у своих.

– А если… если мы сейчас уже перед ними?

– Слушай, не пугай так!

– А если он не один?

– Один. – На всякий случай Октис огляделась и тут же направилась за кистенем, упавшим в траву. – Я даже и не думала, что мог быть второй. Один он.

Гордей заблаговременно уступил ей, когда Змея вернулась к месту схватки.

– Понравился, наверное, мой стальной кинжал? – Спросила она труп, перед тем как скинуть его руки и вынуть свое оружие из мертвой плоти.

Богомол встал в стороне и молча смотрел, как Октис стянула с тела жесткий плетеный колчан со стрелами. Забрала лук. Кроме ладной одежды из шкур, у цахари остались только небольшой костяной нож, кожаный мешочек и фляга. Заточенной костью Змея побрезговала. В самодельном кошеле оказались лесные орехи.

Крепкая фляга была явно людской работы.

– Эй, осторожно. Ты же не знаешь что там. – Сказал Гордей, когда ведущая откупорила ее и поднесла к губам.

– Ну уж, надеюсь, что не его моча. – Ответила Октис и отпила. – Вода. Дождевая. Будешь?

Книжник после недолгих раздумий взял флягу. В обыске трупа и немедленном изъятии всей его собственности было что-то явно неправильное. Но ему действительно хотелось пить. А вода оказалась чистой и вкусной. Даже не смотря на то, что трубки фляги касались губы цахари. – И ее.

– Дальше пойдем осторожней. Прямо. Нет шансов плутать по лесу. – Сообщила она и похлопала, вытирая руки.

– Вместе? – Недоверчиво уточнил он.

– А что – ты хочешь пойти один? Думаешь, все-таки договориться со следующим цахари?

– После сегодняшнего утра я посчитал, что ты будешь против.

– Пойдешь вперед и заткнешься – этого достаточно.

– Это все было из-за охотника? – Догадался он.

– Я твердила тебе про него с вечера. И кто из нас был прав?

– То есть я хотел сказать: из-за охотника или для охотника? То есть ты хотела убить меня. Тебе было все равно: сдохну я там за камнями или нет. А потом вдруг ты решила меня спасти от хищника?

– Ну и? – Ведущая с вызовом уставилась на него, но книжник не успокоился.

– Его стрела бы попала мне в спину, если бы я не слег.

– И в меня, если бы я не потянулась за кинжалом.

– А, может быть, дело в том, что ты сказала в Древорате? Что я нужен тебе только, чтобы подставить меня в нужный момент и спастись самой?!

Она помедлила, обдумывая ответ и отвергая все попытки отговориться или опровергнуть его домыслы. – Тебе не стоит пренебрегать такой возможность. По крайней мере, так книжник останется тебе нужным. – Прозвучал чужой голос в ее голове, и хоть о таком совете Октис не просила, ей пришлось с ним согласиться.

– Какая же ты скотина, иносказатель! Я спасла тебе жизнь, а ты только и можешь, что обвинить меня. Выбирай: либо идешь со мной и получаешь шанс выжить, либо идешь один к своим Богам. Ты нужен? Так радуйся, что нужен – хоть кому-то, хоть как-то.

Она развернулась и пошла в прежнюю сторону, подхватив на ходу сумки.

Напоследок Гордей еще раз взглянул на убитого лесного охотника.

Из сна ее вытащил звук рожка. Сезон за сезоном он мгновенно прогонял любой сон.

– Подъем! – Прокричала Назара, уже успев спрыгнуть на пол.

– Что это за сигнал? – Зевнул кто-то.

– Это боевая тревога. Настоящая...

– Всем надеть боевую форму!

Октис начала спуск вниз. Еще не осознав толком происходящего, она направилась к стене, где висели рядами подписанные комплекты формы.

– Крик, сосчитай сколько в нашем расчете готовых, и кто не идет. – Скомандовала Назара.

– Э-м-м... расчет из сорока человек. Готовых – двадцать девять, не идут одиннадцать: Сейдин, Энка – не полная подготовка, Лита – с подвернутой ногой, Октис – без позывного….

– Останутся порядок наводить. – В спешке прервала ведущая. – Октис – за старшую!

– Хрена два я останусь! – Октис повернулась к Назаре, прижимая щиток к голой груди.

– Какого ты пере... Октис... как мило! Вижу, ведающие вправили тебе голову поближе к жопе?! А на руках как – покажи.

Октис вытянула свободную руку и показала внутреннюю сторону. На запястье под обветренным слоем прозрачной мази сиял красной воспаленной кожей подрезанный глаз.

– Что ж, тогда поторапливайся, некоторые уже юбку успели нацепить! Лита – ты за старшую.

Октис осмотрелась вокруг: Зерка мелькала где-то за остальными, никто рядом не пытался ей помочь. В этот момент из толпы выпрыгнула Сейдин.

– Давай, повернись.

Октис развернулась к ней спиной, и Сейдин начала затягивать ремни.

– Жаль, что ты не идешь.

– Да, всю я подготовку прошла – зря наговаривают. Просто по возрасту и позывного тоже нет. Вернее, у тебя-то теперь есть.

– Вовремя...

Уже скоро она стояла во внутреннем дворе, в строю. Мастер отчитал Назару за то, что та встала перед расчетом позднее самого расчета. Оправдания, что она должна была проконтролировать процесс обмундирования, его не устроили.

– Ты что – каждой сиськи в щиток укладываешь?!

Мастер ничего не сообщил о причинах тревоги. Октис во втором ряду одного из расчетов его не заинтересовала. По крайней мере, его взгляд на ней не остановился.

Раздалась команда «в оружейную». Первый ряд первого расчета первого Красного отряда выстроился очередью у входа в оружейную комнату. За ним тут же последовал второй ряд. И так – расчет за расчетом, отряд за отрядом. Выходили вооруженные Змеи уже из другой двери, и становились прежним строем перед открытыми воротами.

Настала очередь отряда Октис, а затем и ее расчета, ее ряда. Она оказалась внутри оружейной. В ней орудовало пять отказниц, без остановки бегая между складом и столом приемки. Комплекты оружия были именными. Каждая Змее был вверен уход за собственным оружием – его обслуживание и подгонка под себя. Но хранить его рядом с собой они не могли. Отказницы выкладывали на стол свернутые в полотно мешковины комплекты для всех, кто числился в отрядах, и у Октис не возникло проблем с только что приобретенным позывным.

– Черный отряд, – отказница сверилась по бумажке, – берете только гасила и луки. Колчаны на выходе.

Эту фразу она повторяла почти каждой второй, входившей в тень арсенала. Октис прицепила гасило. Сложенный лук в кожаной перевязи она перебросила через голову, затянув узлы. На выходе полученный колчан был прицеплен к ремню юбки по другую сторону от гасила.

После команды, когда весь Черный отряд выстроился перед воротами, строгим шагом они вышли из стен Белого форта.

Когда уже все отряды вышли в поле, мастера отдали команду «вольный строй». Строй стал разбредаться, хоть и сохранял свою структуру. Октис перестроилась поближе к Зерке, передвинув по ходу несколько человек.

– Ну и как тебе? – Спросила Зерка, смотря на ее позывной под глазом.

– Странно как-то. Всю ночь будто огнем горели, и такое ощущение, что перетекали одна в другую. Аж не по себе...

– Да, у всех что-то такое было. Некоторые уверяют еще, что после у них и руки ноги стали быстрее и послушнее. Будто до этого они были калеками. Враки. Я ничего такого не заметила.

Октис ничего не сказала. Она не задумывалась до того, но вчерашняя боль и усталость прошли, а сама она чувствовала себя отлично. – Отлично в теле.

– А разным отрядам выдали разное оружие. – Сказала Асва, идущая в первом ряду. – Смотрите: впереди у красных – копья, у зеленых, по-моему...

– Щиты и... ну да – короткие мечи. – Назара, как ведущий расчета, шла в стороне от основного строя на уровне первого ряда. – На память от Железной Гвардии. А что у синих я вообще не вижу. Наверное, то, что отобрали у флажков со стен.

Все цветовые различия Змей были почти условны и не заметны для несведущего глаза. Кожа увальня, из которого делалась их броня, после обработки приобретала матовый черный цвет. В отличительный оттенок красились только плечи и часть спины. В обществе Змей отряды выстроились по престижности не успехами в подготовке или силе строя, а только по цвету спинного щитка. За сходство с цветом сюрко второлинейного гарнизона Белого форта Синий отряд был обречен плестись в конце. Зеленый цвет, который мог напомнить о силе Тверди, у Змей все же вызывал ассоциации с чем-то неспелым и неготовым. Главным был красный – цвет крови. Ну, а Черный оставался вторым, ведь отсутствие цвета – тоже цвет.

– И зачем всем разное оружие? – Спросила Октис.

– Не знаю. Для разных задач.

– Наверное, хотят проверить, что лучше работать будет. – Ответила Зерка.

– И как они это узнают?

– А какого отряда больше останется – у тех и оружие, значит, лучше было... – Съязвила Назара.

Змеи шли по запыленной дороге, по бокам сменялись распаханные поля и поля под паром, далекие лесочки. Они успели миновать две деревни. Их жители прекрасно знали о своем соседстве. Вид девушек в форме, с оружием не был им в диковинку, но крестьяне все равно выстраивались вдоль дороги, не желая пропускать дармовой парад.

Впереди, перед Красным отрядом, ехали две большие крытые брички. В одной были еда и походное снаряжение, по неизвестной прихоти не выданное Змеям на руки – вернее, на плечи. В другой сидели мастера и ведающие. Впрочем, несколько мастеров всегда шли рядом со строем, иногда обращаясь к расчетным ведущим. Это дежурство не становилось для них утомительным. Они часто сменялись: садились в бричку, а на их место вставали новые отдохнувшие.

Змеи никогда не видели мастеров в форме Железной Гвардии. Чаще всего единственные мужчины полка Змей были облачены в безликий походный костюм, коим в повседневной жизни пользовались люди военного дела. Конечно, при условии, что жизнь эта имела некоторое количество свобод, которых были лишены линейные солдаты. Мастера заказывали одежду сами у разных портных. Чтобы сохранить свою причастность к обучаемым Змеям, на правое плечо они нашивали эмблему полка – змею, которая значилась на макушке каждой их ученицы. Нашивки росли в числе после половины змеиных взысканий. Но ни одна мастерица не спешила признаться в этом, предпочитая отбрехаться, что в наказание получила только тридцать ударов щепкой по рукам.

Сегодня никто из мастеров не нуждался в подобном результате девичьего труда. Все они облачились в броню, которую получили вместе с обычным женским вариантом. Детали змеиного костюма превращались на мужчинах во что-то, что сами Змеи считали неудобным и непрактичным. Словно старики не только показательно отделяли себя от своего бабского обоза, но и негласно заявляли, что навряд в этой форме примут самоличное участие в битве.

Однако в действительности детали змеиного облика на мастерах просто трансформировались до привычной им брони Железной Гвардии. Доспех из стальных листов превратился в кожаный панцирь. Бахрома ремней, защищавшая тунику ниже пояса, сменилась стеганым полотном, которое сами ветераны не чурались назвать юбкой. Ну а к шлему добавился только слой кожи – для соответствия остальной форме и защиты металла от воды. Ведь ветераны Железной Гвардии ненавидели ржавчину так же, как Змеи – шитье. Такие же, как у подопечных, шлемы мастеров отличал только статусный гребень из жесткой гривы седлонога.

В двадцати шагах от Октис маячил в стороне черный гребень Кудра Броненосца.

– Назара, тебе мастера не сказали, куда мы идем?

– А как же? Сказали. Кудр ко мне лично подбежал и все выложил. Сказал: Всем с расчета передай, а Октис не говори. Я потом подойду, спрошу – а она не знает! Вот я ее опять и вздрючу.

По расчету прошел смешок. Кровь у Октис мгновенно вскипела и ударила в голову. Она схватилась рукой за гасило, тут же представив, как швыряет его в затылок Назары. Груз бьется о шлем, но Назара падает лицом вперед в дорожную пыль. От действия ее отделяло одно слово, уже почти произнесенное в голове. Уже произнесенное, но еще слишком тихо. Сцена с гасилом раз за разом стремительно повторялась в воображении, казалась уже случившейся. Зерка взялась за окаменелую руку Октис, вцепившуюся в шнур гасила. Октис судорожно взглянула в глаза Зерки – невозмутимо спокойные. В них не было ни тени общей радости от шутки ведущей расчета, ни ненависти к ней, которая переполняла Октис в этот миг, ни усталости от пешего похода без остановок и еды, продолжавшегося уже полдня – только спокойствие и безразличие ко всему.

Октис отпустила гасило. Перевела дух и уставилась вперед, продолжая сжимать челюсть. Когда кровь отхлынула от головы, она все же не глядя пнула в плечо соседку слева, слишком громко смеявшуюся до этого. Та повалилась дальше на соседей.

– Ай, ты тварь бешеная! – Завопила она, но в драку не полезла, только вернулась обратно на место.

Октис медленно повернула голову, посмотрела на нее. Теперь пришла очередь соседки вместо нее беспомощно выдыхать пар через ноздри. Октис отвернулась обратно. На Зерку она не смотрела: ее взгляд мог быть осуждающим, но, скорее всего, он был таким же безразличным, что и раньше.

Молча они прошли еще с две тысячи шагов. Октис тихо заговорила с Зеркой и Крик, отследив, как в очередной раз мастера садятся на ходу в бричку к ведающим:

– А они знали о боевой тревоге...

– Кто они? – Чуть приблизившись, так же тихо спросила Крик.

– Ведающие знали.

– Тебе ведающие сказали?

– Не то что бы. Я потому и сделала позывной, что мне ведающий заявил: А вдруг завтра тревога, а ты с отказницами останешься?! Я сделала – и тут же тревога.

– Совпадение.

– Не. Ну, как-то уж они уверены были. А я тогда не поняла.

– Может, учебная тревога все же и мастера запланировали?

– Нет, – вмешалась Зерка, – не запланированная. По-видимому, птица или гонец самым утром были. Я когда вышла во двор, Белогор пролетел по другую сторону двора с бумагой какой-то. Да и вообще, они взъерошенные все были, даже форма криво висела – сами без помощи впопыхах одевались.

– Тогда откуда знали ведающие? И почему не сказали мастерам?

– А они на то и ведающие, чтобы знать. Понимаешь? – Зерка улыбнулась Октис, и та тут же улыбнулась в ответ. – И никогда они не говорят всего, чего знают. Вот придут они к Белогору и скажут: Завтра птицу скорую получите или бегуна запыхавшегося – начинайте собираться прямо сейчас. И все соберутся, а птицы нет. Съели жирную, и бегун не добежал. Все: ведающие – дураки базарные. А так – встали утречком заранее, привели себя в порядок, приготовились, и во всеоружии вышли перед мастерами. С мастеров шапка валится, а тут они готовые – и уже спрашивать не надо: знали они или нет. А если нет тревоги: так и ничего – больше времени будет на молитвы, чтоб Боги лучше спали.

***

В полдень, когда колонна поравнялась с очередным небольшим пятном леса, прозвучала команда «привал». Из брички тут же вывалили котел, и кому-то из Красного отряда выдали топоров и направили за дровами.

Змеи – все отряды – не сговариваясь, начали наступление на лес.

Поправляя ремень и возвращаясь назад к дороге, Октис застала сцену, в которой мастер Кудр вновь отсчитывал Назару. На этот раз за то, что не организовала смену и очередь. Обвинял в попустительстве дезертирства. Затем он увидел Октис. Она смотрела на мастера то ли со страхом, то ли с вызовом, но не отвела глаза. Кудр развернулся и ушел.

Для сезона слияния день был приятный. Дул ветер, толстые облака то и дело загораживали в небе назойливый свет Старших. Они уже начинали сориться, с каждым днем расходясь все дальше друг от друга. Скорый Отец спешил вперед. Октис сняла сапоги и принялась перематывать ленты на ногах. В спешке она не проявила к ним должного внимания, и за полдня сапоги успели натереть пару мозолей. К их отряду, расположившемуся на поле по другую сторону от леса, подъехала бричка с едой. Две отказницы начали зачерпывать деревянными мисками жижу из котла и вместе с ломтями черного хлеба раздавать подходящим к бричке. Пока до их отряда дошла очередь, суп в котле оказался уже слегка теплым. Октис залпом выпила его и кинула грязную миску обратно в бричку. Ей хотелось пить. Пережевав большой кусок хлеба, она обратилась к отказницам:

– Вода где?

– Воды нет. Пока не будет. Всю что взяли – на суп ушла.

– О, Боги! – Октис пожалела, что уже выбросила миску – сейчас она бы швырнула ее прямо в эту отказницу.

Привал закончился, Змеи возобновили движение и продолжали так без остановок, пока Отец не исчез, а Мать не ушла в закат. Они вышли на широкую построенную по всем царским правилам дорогу. Уже шагов через пятьсот их ждали восемь запряженных быками бричек. Мастера скомандовали каждому нечетному расчету лезть в свою бричку. Первый расчет Черного отряда почти дерясь между собой начал занимать всю площадь внутри. Октис, оставшись с Зеркой, не приняла в этой борьбе должного участия, заняв в итоге удачное место в конце. Брички с разделявшими их четными расчетами тронулись и покатились по каменной колее. Второй расчет Черного отряда в свете заходящей Матери, зло и устало взирал на усевшихся в бричке – на Октис и Зерку, сидящих с краю.

Они не разговаривали. Почти все в расчете сразу же закрыли глаза, пытаясь воспользоваться моментом и поспать. Предчувствия их не обманули – не было еще и полночи, как по команде они поменялись со вторым расчетом местами. К тому времени он уже был в походных плащах, но раздавать их первому никто не спешил. После сравнительно уютной брички, холодная ночь слияния со всей силой отыгралась на сонных Змеях. Наконец, с ними поравнялась телега снабжения, и отказницы начали скидывать на руки сложенные походные плащи.

Укутанный первый расчет шел пешком, как им показалось, раза в два дольше, чем отдыхал в телеге. Поменялись местами они только перед рассветом Отца.

– Ну и куда мы едем?

– Шли мы сначала на северо-восток. Думала, что к Загори. В нашу сторону – в Змееву долину. А как вышли на царскую дорогу – пошли на юг, на юго-восток. Либо к Степным Воротам, либо к Миррори.

– Значит: либо степенники с сазовами либо... война с Миррори?

Никто не ответил. Ловя возможность, расчет в полном составе вновь разом закрыл глаза, в полудреме решая, что же лучше: толпы кочевников или хорошо обученные перволинейные Миррори?

На следующий день, до полудня, в пешую смену первого расчета, они, наконец, увидели впереди пункт назначения. Развернутый лагерь посреди поля, дымящий кострами, а где-то вдалеке по пути в двух тысячах шагах – небольшой город на реке, без стен и укреплений.

Съехав с дороги, они встали на краю лагеря. Скомандовали построение, и все расчеты всех отрядов в походных плащах выстроились перед мастерами, заслонив спинами свой обоз.

– Итак, – вступил Кудр, – дорогие мои швейные войска, настал тот долгожданный день, когда мы узнаем, наконец: способны вы на что-то, или все же стоит пожалеть вас и раздать в публичные дома или вторыми женами крестьянам. Мы находимся в княжестве Эйш, в долине реки Сонная. Правящий князь Эйш – Разем, попросил помощи у Царя. Одновременно восстали сразу несколько городов и все деревни рядом с ними, в том числе княжеский город – Ворост. На этой земле творится беззаконие. А, так как она близка с нашим любезным соседом Миррори, командующие царской армии ожидают увидеть здесь их агентов. Задача царских войск – подавить восстание и найти миррорских провокаторов. Это – город Сыро, мы выступим в полдень, займем его и восстановим власть Царя Еровара... и князя Эйш. Готовьтесь.

Змеи вернулись к бричкам, кто-то залез внутрь, кто-то уселся на еще не вытоптанную траву.

– Значит, не война. Ерунда какая-то. Посмотрите: тут кроме нас нет других перволинейных.

– Вон те похожи на копейщиков.

– Те? Третья линия. Остальные так вообще, похоже, снабжение.

– Ну, хоть покормят.

И их действительно накормили настоящей кашей с настоящим мясом. Напоили водой сколько влезет. А еще всем раздали фляги с маслом и самогоном, не пояснив, зачем они нужны.

***

Змеи сдали походные плащи. В прежнем строю они прошли через лагерь. Высыпавшие по обе стороны солдаты и рады были отпустить пару громких скабрезных шуток в их сторону, но Красный отряд, вооруженный пиками, при полном попустительстве мастеров, проткнул первых шутников, поумерив пыл остальных на всем протяжении лагеря.

Они пересекли небольшой приток через деревянный мост, вышли на потасканное грязное поле, сейчас пустое и безжизненное, но явно служившее недавно местом ярмарки. Видимо, пожалев об отсутствии стен, жители города наспех забаррикадировали проход у первых домов. Красный отряд почти не останавливаясь разнес препятствие и вошел в город. Зеленый отряд направился в обход по берегу реки. Черный отряд, ведомый мастером Кудром, пошел а другую сторону.

Они шли все дальше, но промежутки между домами не годились для прохода строем – узкие и всегда в них сияли либо забор, либо всякий хлам. Затем отряд все же вышел на дорогу, ведущую из города в лес. Она была также кое-как завалена ярмарочным хламом. Мастер жестом велел всем остановиться.

– Ну а теперь, возможно, единственно интересное в вашем первом походе. – Кудр достал флягу с самогоном и поднял над собой.

Черный отряд последовал его примеру.

– Для храбрости, бабы. Один большой глоток.

Мастер глотнул из фляги. Выдохнул через нос и придавил пробку, глядя, как эту процедуру повторяют его бойцы. Змеи, до этого знавшие только слабое вино и пиво по редким праздникам, не встречались с солдатским самогоном. Глоток не обжег горло Октис, но первый вдох дался ей с трудом, она захрипела. Захрипели и остальные вокруг нее.

– Вижу, что понравилось. А теперь вперед!

Змеи последовали примеру своего мастера и растолкали хлам ногами, обходя крупный, типа перевернутых телег, стороной. Черный отряд вошел в город – мертвенно пустынный и тихий.

Открытая битва на поле против отчаянных и опасных врагов – вот к чему готовили Змей. Вот, что они представляли, когда думали о своем деле. Но здесь не было врага – он где-то прятался. Да и враг то был ненастоящий: жители Эдры – провинциальные городские и крестьяне.

Что же они пойдут на своих? На вооруженную царскую армию? – Думала Октис.

Они вышли на небольшую не замощенную площадь. Боковым зрением Октис заметила движение в одном из окон второго этажа, но, когда развернулась, никого уже там не застала.

Где-то впереди за площадью нарастал гомон.

– Так, Змеи, второй и третий расчет пойдут со мной прямо, первый идет налево – туда, четвертый – по той улице. При встрече с врагом поступайте по обстоятельствам. Масло – это сигнал. Не вздумайте жечь его просто так. И самогон не подожгите.

– Мастер, а план какой?! – Чуть не икнув спросила Назара.

– Назара, дубина, вам надо улицу обойти и встретиться с нами там впереди! – Кудр указал в сторону слышимого гомона. – Идите уже, дуры ели зрелые!

Ведущая развернулась, и первый расчет пошел за ней следом.

– Назара, на тебя самогон так подействовал? Меня вот вообще не берет.

– А я тоже думала, что меня не берет, а сейчас, что-то уже так не кажется...

Октис молчала, но ее мысли также распластались под неведомым грузом, с каждым шагом становившимся тяжелее.

– Назара, почему ты не спросила у Броненосца, что нам делать, если мы встретим местных? – Спросила она.

– А я что?! Ты не видела что ли? Он же сказал... по обстоятельствам. Вот пойди у него и спроси, что это значит.

Расчет вышел на центральную площадь – большую и мощенную камнем. И Змеи впервые увидели горожан. По одному, по двое. Вдоль стен домов. Вроде бы бездельно ждущих на месте или шатающихся туда-сюда, но посматривающих на них – на пришельцев. На женщин не самого смелого возраста, упакованных в боевую броню.

Помедлив, Змеи двинулись вдоль, как было оговорено мастером. В этот момент, с другой стороны появился столь же одинокий расчет Красного отряда. Они пошли друг к другу и встретились на середине площади.

– Мы идем на звук. – Сказала Назара.

– И мы. – Ответила красная ведущая. – Как мне все это не нравится. – Она кивнула в сторону немногочисленных местных, не выказывавших им ни агрессии, ни поддержки.

– Нилит, ты получила точный приказ, что нам делать с жителями?

– Нет. – Нилит не стала переспрашивать то же у Назары.

Они уже хотели двинуться вместе в сторону шума, но шум сам пришел к ним. Разношерстная толпа, в основном небогатые люди и крестьяне, мужчины и женщины, плотным потоком медленно наполняли площадь, выходя с улицы, по которой собирались идти Змеи. Октис охватила дрожь во всем теле. Она была уверена, что и у остальных проявилось, что-то подобное.

– Нет, не хватайте оружие, не провоцируйте их понапрасну. – Скомандовала Нилит на оба расчета.

Змеи продолжали лишь держаться за оружие. Красные не опускали пики в боевое положение.

Люди по-прежнему не шли на них атакой: кто-то не смотрел на них, кто-то смотрел с интересом, кто-то – со злобой. Некоторые иногда простецки прохаживались рядом – не глядя, будто Змеи не представляли никакой опасности, или их здесь не было вовсе. Народа уже стало больше, чем в двух разномастных змеиных расчетах, а толпа продолжала валить на площадь и окружать их дугой.

– И что у нас здесь?! Девочки в красивой форме? И это Еровар прислал, чтобы нас утихомирить? Как именно?!

По толпе потянулись волны затяжного смеха. Смеялись все: и мужчины, и женщины. От смеха все больше крепли взгляды в их сторону. Змеи, которых учили никогда не пропускать подобные колкости в свой адрес, стояли оцепеневшие. Сама Октис несколько раз пыталась разозлиться, как положено, но ей это не удавалось. Тупое чувство страха и неопределенности нарастало вместе с давящим эффектом самогона. Она не знала, как направить все это в нужное русло.

А толпа продолжала роиться, совершая непонятные и бессмысленные движения в своей массе. Вскоре люди подошли почти вплотную. В гомоне уже не было слышно прерывистых многоголосых шуток в их сторону, в сторону царской армии и лично Царя Еровара.

Одна из черных Змей – Юа, беспомощно стоявшая снаружи их круга, развернулась к Назаре, и в этот момент пошатнулась, упав на колени. Октис протиснулась к ней вперед. Змея сжав зубы, тянула руки к своей спине – к правому боку. Там – между грудным щитком и окровавленными ремнями спинного – торчала рукоятка ножа. Октис попыталась втащить ее внутрь круга. Оценив представшую перед ними картину, толпа засмеялась с новой силой. Кто-то из них схватил раненную за ноги и предпринял неуверенную попытку вытащить ее обратно.

– Назара! Надо что-то делать! – Завопила Октис.

Назара молча смотрела на Юа, стонавшую на каменной брусчатке.

– Так, вы – две черных, берите ее и отходим. – Нилит оттолкнула Назару, чтобы взглянуть на раненную, и тут же взяла командование расчетами на себя.

– Отходим? Мы должны вломить им прямо сейчас! Здесь! Они же убили одну из наших! – Закричала Октис. Красные с копьями уже начали пятиться назад, мимо нее пятились черные из внешнего круга, а она продолжала стоять спиной к толпе и смотреть на чужую ведущую.

– Она еще жива! – Возразила Нилит. – Не здесь, Слеза, мы не развернемся – нам не хватит места.

В этот момент чьи-то руки схватили Октис за выступы шлема и потянули в толпу. Тут же им нашелся помощник, подхвативший ее за талию. Она дернулась скорее от неожиданности, чем сопротивляясь.

– Тихо, сучка ты ряженная...

Октис вслепую начала бить наотмашь, но это ни к чему не привело. Она совладала с собой и брыкнула ногами. Одна пара рук отстала. Заученный прием рукопашного боя помог избавиться от удушающих объятий второй.

Освободившись, она увидела Змей. Часть уже отступила к улочке, продолжая пятиться спиной. Кто-то достал и приводил позади в боевую готовность луки. Несколько красных угрожали копьями подходящим бунтовщикам, но половина повернулась спиной и бежала, сверкая черными и красными пятнами. Их вид вызвал очередную волну смеха у крепнущей толпы. Новые руки попытались схватить Октис, она поспешила к своим – за спины отступавших, а не бегущих. За руку ее потянула к себе черная Змея – Зерка.

Те, что остались: Октис, Зерка, Крик, Нилит, Назара и другие – не сбежавшие Змеи – держась друг за друга и медленно отходя назад, сдерживали натиск толпы. Масса людей по-прежнему не была однородной: большей частью бунтовщики остались стоять на прежних местах, иногда неумело кидая в них камни, доски, мусор и громкие проклятия. Другая же часть, активная и молодая, не давала им просто так уйти с площади. Они подходили не ближе двух шагов к Змеям, спонтанно нападали: сначала один человек, за ним еще несколько, иногда все сразу. Они пытались бить Змей, пытались выхватить одну и затащить в свою гущу. Октис еще несколько раз испытала на себе подобные попытки.

А потом толпа осмелела настолько, что разом взялась почти за всех Змей в сцеплении. Несколько красных, стоявших за их спинами, через их плечи начали колоть нападавших копьями. Атакующие отступили, вернее, отступили Змеи, а толпа осталась стоять на месте. Вид опавших окровавленных смельчаков ввел в замешательство остальных.

– Что же вы, гадины, делаете! Убийцы!

– Убийцы! – Подхватили остальные возмущенные. – Они убивают наших детей!

Змеи продолжали свободно отступать назад.

– Все! Все отходите назад! На улицу. Все там... там сдержим... – Приказала Нилит.

Октис с Зеркой, почти держась за руки, повернулись спиной к толпе и побежали по изгибающейся улочке. Вид Змей, в основной массе сверкающих спинами, будто уходящих от ответственности за свое возмутительное поведение, вновь вернул уверенность толпе. Они хлынули на оставшихся. Несколько бунтовщиков погнались за убегающими, но быстро отстали, выдав в спину каждой пожелание не догореть на костре.

Октис свернула за угол. Где-то в шагах сорока стояла бесформенная толпа черно-красных Змей. И каждая из них не могла определиться, что ей делать дальше. Они просто не обладали той смелостью и решимостью, чтобы бежать без оглядки.

Октис добралась до своих, встала и нагнулась отдышаться. Кто-то из бегущих рядом с ней, пробежал насквозь их сборище, не собираясь останавливаться.

– Стоять, трусливые суки! – Выпрямляясь, провопила она.

Они остановились. Неуверенные, тяжело дышащие, повернулись лицом к ней.

– Где Назара? Где Нилит? – Тихо спросила она у Зерки.

Зерка оглянулась.

– Их нет. Они остались там. Октис, надо уходить – они пойдут за нами.

Октис хотелось заныть. Но даже боль под глазами испугалась шока, поселившегося в ней.

– Нет... Зерка, возьми ведение. Мы не должны себя опозорить больше, чем уже успели...

– Я... не смогу... какое еще ведение, Тис?..

Октис глубоко вздохнула и посмотрела сквозь их толпу. На молчащих девочек, готовых по одному приказу кого угодно бежать к реке и пытаться плыть в полном обмундировании. Их было меньше расчета – красных и черных. Октис не знала, сколько осталось там – на площади, а сколько уже успело сбежать дальше.

– Змеи, я Октис Слеза... – Октис помедлила, обдумывая, почему она сказала «Слеза», а не «Плакса». – Так меня назвала Нилит. И я повторила не задумываясь. – Черный отряд первый расчет. Я беру ведение на себя!

– К Богам! Я беру ведение на себя! Я старше! – Выпрямилась одна из красных.

Октис не раздумывая ударила ее в челюсть. В шлем. Было неприятно, но красная повалилась в пыль.

– А я сильнее! Красные, выстроились поперек улицы в линию, присели, пики под упор! Черные, встать за них, кто не привел лук в готовность – быстро! Две-три, что посмелее, берите гасило и закройте проходы по бокам! – Октис, развернулась к Зерке, зачислившей себя к смелым, и схватившейся за гасило. – Отдай мне свое масло и самогон.

– Мастер же сказал не жечь. – Возразила она, но фляги отдала.

Еще две Октис забрала, не спрашивая, у красной, поднимающейся и отходившей от ее удара. Ошарашенные Змеи приходили в себя, остатки красного расчета уже выстроились впереди, непонимающе смотря друг на друга. Черные сзади раскладывали дуги луков, прижимая их ногой к тверди. Октис отошла на пару десятков шагов вперед. Ногой прочертила бороздку в пыли от одного края улицы до другого, открыла фляги с маслом и самогоном, начала выливать их, двигаясь по бороздке. Когда фляги кончились, принялась за вторую пару. Потом за те, что выдали ей.

Тем временем, на улице из-за угла появились первые и самые смелые из бунтовщиков. Их количество нарастало, хотя они и не приближались, только указывали рукой на Змей тем, кто остался за изгибом улицы. Октис достала из кошеля под юбкой огниво. После нескольких искр, бороздка загорелась мелким огнем, коптящим белым дымом. Из-за самогона огонь горел ярче, но дым стал почти полупрозрачным и быстро рассеивался в небе. Октис отошла, достала гасило и начала раскачивать его подле себя, вымеряя и согласовывая с движением груза каждый строгий размеренный шаг назад – к затихшему построению. Это успокаивало ее, заставляло мыслить, выгонять страх вместе с последствиями опьянения самогоном.

– И что ты хотела сделать? Стену огня, что их остановит? – Сказала Зерка.

– Змеи! – Октис не ответила. – Черный отряд! Как только хоть одна тварь пересечет черту, которую вы видите, стреляйте по всей толпе. Без приказа, непрерывно. До тех пор, пока по эту сторону все не будут лежать.

Октис отвернулась.

– А бунтовщикам ты не хочешь объяснить правила? – Не затихала Зерка.

– Они сами их быстро поймут.

Толпа подбиралась ближе. Разношерстная, но в основе своей разъяренная больше прежнего. С толикой удивления они смотрели на импровизированное огненное заграждение, продолжавшее гореть и коптить. Черные лучницы, оттянув тетиву, стояли стеной, умещаясь на улочке в один ряд.

Самые смелые и первые из толпы, помедлив, переступили через огненно-дымовую завесу. В мгновение Октис повернулась к строю, чтобы увидеть, как дергается тетива луков, но Змеи все еще стояли неподвижно.

– Выполнять приказ!

Больше испугавшись неожиданного громкого голоса Октис, чем вспомнив о приказе, лучницы пустили в скорый путь стрелы, тут же доставая новые из колчанов.

Первый ряд наступавших повалился на твердь, но идущие за ними еще не сполна оценили перемены. Наоборот, некоторые смельчаки решили успеть подобраться ближе, пока стрелы вновь не будут заправлены в луки. Но движения Змей были отточены, а их луки – не большие, не самые мощные и дальнострельные – идеально подходили для подобной ситуации. Октис направила груз гасила в голову ближнего из бунтовщиков. Она била их словно манекены на занятиях. Делала твердый шаг, перенаправляла движения и атаковала следующего слабовооруженного и беззащитного врага: в голову – в переносицу, в грудь – в сплетение, в шею – в кадык.

Вторая очередь стрел скосила основную массу в центре. Несколько уже растерянных бунтовщиков, добежавших до строя, поймали на копья красные. Остальных по бокам повалили кистенями Октис, Зерка, Крик и еще одна красная. – Та, которой я врезала. – Заметила Октис. – Ладно, я не хочу знать у кого она выпросила гасило…

Смелые нападающие кончились – остались лежать на коптящей черте, впереди и за ней. Некоторые еще живые. Стрельба прекратилась. Гомон криков и проклятий лились на безмолвных Змей. Толпа за чертой начинала понимать правила игры, приготовленной для них Октис. Будто чтобы проверить свою догадку, безликая масса медленно выдвинула новых пожинателей смелости за дымящийся барьер. На этот раз Змеи беспрекословно выполнили оставшийся в силе приказ. Заряд стрел равномерно лег по толпе, сложив тех, кто не был прикрыт другими.

Октис не пришлось работать над оставшимися. Обезглавленная толпа стояла за чертой. Кто-то кричал. Кто-то пятился назад. Кто-то дал деру, прорываясь через все еще плотные ряды тех, кто совсем недавно хотел растерзать неопытные царские войска или с удовольствием понаблюдать за этим.

По телу самопровозглашенной ведущей прокатился озноб. Теперь ее враги были в том же положении, что и она раньше – в неопределенном и беспомощном. Эта толпа могла запросто раздавить их, если бы была решительнее, смелее и отчаяннее. Но сейчас перед ней плыла просто масса отдельных испуганных за свою жизнь бунтовщиков. Октис вспомнила о Юа, что первой упала на площади – ее не было здесь. Вспомнила, как Зерка сказала, что часть Змей осталась на площади, поглощенные толпой. Как тяжелые крестьянские руки не раз пытались приговорить ее к той же участи. Она думала уже не о сдерживании. А о правосудии. О мести, о страхе перед смертью и позором, которые требовали загасить себя чужими страданиями.

– Змеи, новый приказ! Валите всех! Гоните их обратно.

И готовые Змеи ринулись вперед. Вооруженные таким приказом, красные вступили в полную силу своих умений. Они орудовали копьями быстро и эффективно. Кто-то принимал смерть глядя им в глаза, но в основном удары приходились уже в спины пытающихся убежать, но увязших в давке. Октис била гасилом без остановки. Мужчин, женщин и тех, кто был с ней одного возраста. Мимо летели стрелы черных, долго целившихся сзади, подбирающих удобную позицию для стрельбы и старающихся не отстать от передовиков. Иногда лучницы добивали тех, кого не добил первый ряд – слишком опасных, чтобы оставлять их в тылу. Или просто беззащитных, но ненавистных.

Пока Змеи выдавили оставшихся на площадь и обратили в бегство, Октис получила только несколько ударов палкой по шлему и одну царапину на руке от мясницкого палаша. Растерзанные тела нескольких Змей все еще лежали на площади. Только из-за высокого роста Октис признала тело Назары. Полуголое, залитое кровью, без шлема, с головой превратившейся в бесформенное месиво.

– Гоните оставшихся... – Сдавленным, не командным тоном прохрипела ведущая.

Она отвернулась и побежала за беглецами. Теперь уже никто не встречал их лицом – только затылки, только падающие вперед животом на каменную мостовую тела. Беглецов становилось все меньше. Змеи наступали на улицу, с которой вышла в начале толпа. Туда, куда шли два расчета еще в полном составе, оставшиеся впервые в жизни без опеки и приказа старших.

Все подданные Эдры, Миррори, Нагори и западных царств – все богоподобные Тверди знали, что нужно делать, когда сдаешься – лечь на спину, тем самым показав свою незащищенность. Октис почти не заметила, как растворилась гонимая толпа, а оставшиеся легли в грязь, открыв ей вид на прицерковную площадь. Вся она теперь была усеяна лежащими на спине оставшимися жителями. Живыми.

А по другую сторону площади стояла не основная, но конечная причина столь обоюдного решения: три расчета Черного отряда, два расчета Красного. Три мастера впереди. Мастер Кудр Броненосец, смотрящий через площадь прямо на разъяренную Октис, собирающуюся перебить всех сдавшихся.

***

Октис сидела на скамье в дальнем углу брички, укутанная в походный плащ. Снаружи уже стояла ночь, горели факелы дежурных. В бричке свет давала только одна лучина. Глаза Октис уже привыкли к этой полутьме, хотя они были больше закрыты, чем осматривали убранство просторного и удобного транспорта мастеров.

Она уже представляла общую картину произошедшего сегодня. Из болтовни Змей и разговора с одним мастером-инструктором. Город Сыро взят под контроль царской армии. Отряды копейщиков, мечников вместе со Змеями патрулирует улицы. Дома обыскиваются. Оставшихся жителей допрашивают, некоторых – с пристрастием. Октис знала, что только два их расчета испытали на себе гнев народа. И только им пришлось применять силу. Синий отряд в город не входил вообще – они оцепили его, перекрыв все дороги. Зеленый отряд вошел в город со стороны причала, но так и не вышел в центр. Оказалось, что широкие улицы того района не ведут к центральной площади. Мастер-ведущий решился идти узкими проулками, когда основные события уже произошли. Четвертый расчет Черного отряда встретился с двумя другими у церкви, откуда чуть раньше вытекла основная толпа бунтовщиков. Они задержали только пятьдесят человек почти не оказавших сопротивления. Затем подошли три расчета Красного отряда. Один из расчетов ушел вместе с мастером за потерявшимися красными и черными, но вышел на площадь уже усеянную телами бунтовщиков.

В бричку залез мастер Кудр. Октис долго выбирала, как смотреть на него: с усталостью, вызовом или страхом. Она выбрала усталость и безразличие – страха сегодня было уже и так предостаточно. Мастер сел и положил на скамью какой-то темный предмет, не выпуская его из рук. Он молчал, и Октис надоело смотреть на него, она отвернулась и уставилась обратно в точку перед собой.

– И все же я начал сомневаться: правильно ли я поступил с тобой несколько дней назад?

– Я видела, как убегали Змеи. – Сказала она. – Я видела, как оцепенела Назара, не способная даже дать команду. И все же для Вас я всегда была слабым звеном в цепи. Каждый раз Вы наказывали меня. И в последний раз...

– А если бы не было последнего раза? Ты бы не побежала с остальными?

– Но ведь Творцы не знают слов «если бы»? – Прошептала она. – Если бы этого не было, Назара не послала бы меня к ведающим, они бы не сделали мне позывной, я не отправилась бы с остальными... и тех, кто не остался сегодня на площади, вы бы, наверное, вылавливали из реки.

– Так ты знаешь? Быстро же все распространяется по лагерю, когда в нем столько баб.

– О чем?

– Двоих прибило течением к берегу сегодня под вечер вблизи лагеря. Не знала. – Понял Кудр. – Тогда откуда?

– Я просто сама бежала и думала: что если добегу до реки, полезу в воду, форма меня и утопит... Какие потери?

– Две раненные – полуживые. У ведающих сейчас. Четыре погибших. Еще две, что выловили. Одна пропавшая без вести: либо тоже на дне, либо дезертировала, либо утащили бунтовщики. Двадцать сбежавших вышли к другим отрядам.

– Эти бунтовщики... Змеи – они были...

– Что? – Кудр кивнул. – Люди сдирали с них форму. Она стоит больших денег, тем более для них. Мы уже нашли части формы в некоторых домах. Хороший способ найти кандидатов для костра. Форму сдирали и для того, чтобы бить было проще. Это ты хотела узнать? Хочешь узнать брали ли их силой? Трупы мы не проверяли. Но это очевидно. Об этом говорят допрашиваемые. Об этом говорит раненая Змея. Та, что может говорить. Да – дело это нехитрое. Это проявление беззакония, из-за которого мы здесь.

Октис молчала.

– Как ты додумалась до этой горящей черты? Такого не было в обучении.

– Было. Тот горящий полигон, через который мы бежали. Я хотела подать сигнал. А потом требовалось остановить эту толпу, атаковать сразу – их слишком много, да и не смогли бы – мы только что бежали. Нужна была черта – закон, к которому можно применить силу. Сила и Закон – так вы нас учили. Вот так как-то... соображала на ходу. А потом, когда это сработало, я не знала, что дальше делать. Я вспомнила про наших, что остались на площади, да и мой расчет осмелел... ладно! Я просто хотела отомстить этим тварям…

– И отомстила. Весь ваш маршрут усеян трупами и полуживыми. Семьдесят шесть человек положили и семнадцать раненных, на двадцать шесть с твоего сборного расчета.

– Я что – неправильно поступила?

Кудр усмехнулся, ничего не сказал, только взял предмет, что принес, и вдавил в ее руки. Октис повертела его в руках, присмотрелась. Нашейник с золотой змеей справа – отличительная часть костюма расчетного ведущего. Это был нашейник Назары, снятый с тела и толком не отмытый от ее крови.

– Я думала, нас будут провожать в Царство Дыма в форме...

– Такая форма плохо горит. – Объяснил Кудр. – Стоит дорого. Короче, оставляют форму только отличившимся бойцам. А Назара была явно не из таких.

– А Нилит?

– А Нилит ... она помятая без оружия вышла прямо на оцепление из синих. Она сбежала от ведомого расчета, от вас – на что еще это похоже? – Мастер встал, намереваясь вылезти из брички.

– Нет, это не так. – Остановила его Октис. – Она вела всех нас. Дала команду отступать назад, а сама осталась прикрывать. Ей просто не повезло... или повезло...

Кудр кивнул.

– Разговор окончен. И не забывай, что это бричка мастеров, а не расчетных ведущих.