Каушамби
Лето 534 г. н.э.
К счастью, учитывая все обстоятельства, следующие несколько недель были настолько суматошными, что у Велисария почти не было времени предаваться скорби по Эйду. Хотя он и мог положиться на Антонину, Анну и Биндусару в организации мирной конференции в Бхаруче, на него — как и на Дамодару, конечно, — легла более насущная задача: обеспечить соблюдение перемирия.
По крайней мере, чтобы его не слишком сильно нарушали. Без инцидентов, неизбежно, не обошлось. Худшим стало столкновение между гарнизоном Амаравати и деканскими иррегулярными отрядами, которое едва не переросло в затяжной бой. Это случилось во время марша гарнизона обратно на Гангскую равнину. Гарнизон был большим, его обоз — плохо организованным, командир — еще одним из многочисленных императорских кузенов, выбранных Шандагуптой за его политические связи, а не за военные таланты, а солдаты гарнизона все еще привыкли к старым методам малва в обращении с местным населением.
Ни один из народов Андхры — и уж точно не маратхи — больше не был настроен терпеть зверства малва, даже в малых масштабах. Так что после нескольких эпизодов сельская местность взорвалась. В считанные дни отступающий гарнизон стал подвергаться ежедневным засадам. Рао объявил, что перехватит их с регулярной армией Андхры, и, в возможно, не слишком деликатном выражении, переданном и по радио, и по телеграфу, предсказал, что стервятники Декана скоро станут слишком жирными, чтобы бегать или летать.
От кого-то другого это могло бы сойти за пустую браваду. Но на следующий день после своего заявления Рао повел армию из лагерей вверх по течению Нармады. И это был не неспешный марш; с той скоростью, которую он поддерживал, он действительно перехватил бы гарнизон Амаравати задолго до того, как тот смог бы укрыться в безопасности гор Виндхья.
Велисарию и Дамодаре вдвоем удалось разрядить ситуацию, прежде чем она переросла в полномасштабный кризис. Велисарий — уговаривая Шакунталу по телеграфу, не гнушаясь даже низким приемом напомнить ей, как много Андхра должна лично ему, — а Дамодара — еще более простым способом, приказав гарнизону изменить маршрут и возвращаться через восточное побережье.
Это полностью выводило гарнизон с территории Андхры, что Рао, хоть и неохотно, счел приемлемым решением. Однако он также предсказал, что гарнизон продолжит свои бесчинства во время марша.
Так оно и случилось. Более того, он вел себя еще хуже. Теперь гарнизон был в Ориссе, чье население не обладало ни свирепостью, ни воинскими традициями маратхов. С командиром, который угрюмо игнорировал большинство приказов Дамодары — к тому же передаваемых с перебоями, поскольку телеграфная сеть в Ориссе была примитивной, — и с солдатами, вымещавшими свой гнев за преследования маратхов на беззащитных ориссцах, марш выродился в оргию грабежей и насилия.
Всему этому пришел конец в Бхубанешваре. Когда гарнизон достиг древнего города, бывшей столицы династий Калинга и Чеди, они обнаружили, что и Рана Шанга, и Торамана уже прибыли туда.
С десятью тысячами раджпутов, таким же числом йетайцев и артиллерийским обозом. Поколебавшись день, командир гарнизона решил, что подчиниться приказу Шанги и сдать командование — мудрое решение.
Это было не так, хотя исход не изменился бы, даже если бы он попытался оказать сопротивление.
Дамодара решил, что необходим наглядный урок. Итак, следуя его четким инструкциям, после того как гарнизон сдался — другого слова тут и не подберешь, — Шанга и Торамана казнили командира гарнизона и всех офицеров его штаба. Затем они казнили каждого третьего из оставшихся офицеров, выбранного случайным образом. Затем выстроили весь гарнизон — теперь уже, разумеется, безоружный — и казнили каждого десятого солдата.
А потом — Дамодара был в редкой ярости — зачислили всех выживших в батальоны принудительного труда. Через несколько лет, объявил император, он, возможно, дарует им свободу. А может, и нет.
Это предложение, как и децимацию, он получил от Валентина. Причем предложение непрошеное, что весьма возмутило придворных. Однако вслух они своего мнения не высказали. Они начинали понимать, что, хотя служба у Дамодары в целом была куда менее рискованной, чем у Шандагупты, и в ней хватало своих тревожных моментов.
Династия, может, и новая, но все еще малва.
* * *
Это был худший инцидент, с большим отрывом. К счастью, перемирие в Пенджабе, где были собраны все по-настоящему большие армии, напряженно стоявшие друг против друга, оставалось мирным. Маврикий держал своих солдат в строгой дисциплине; то же делала и Ирина, пока не вернулся Кунгас, после чего дисциплина стала еще строже; а Самудра был слишком напуган, чтобы даже помыслить о нарушении перемирия. К тому же, у него на руках была эпидемия.
Настоящий риск нарушения перемирия исходил от персов. Их армии, все еще наполовину феодальные по своей природе, никогда не отличались такой же строгой дисциплиной, как римские. Что еще хуже, к этому времени гранды были крайне раздосадованы исходом войны.
Это и привело к самой серьезной вспышке насилия с момента вступления перемирия в силу. Но поскольку все вовлеченные стороны были ариями, а боевые действия так и не вышли за пределы территории, которую по соглашению отвели им, все остальные это проигнорировали.
Мятеж, судя по всему, организованный и возглавленный шахрадарами из рода Каринов. Спровоцированный, похоже, покушением на Хусрау.
Изучив имеющиеся донесения, Велисарий скривил губы в нечто, что все еще не было той самой кривой усмешкой из прошлого. Но, по крайней мере, имело с ней некоторое сходство.
— «Судя по всему» и «похоже», думаю, единственные слова в этом донесении, которым я бы поверил.
Дамодара склонил голову набок.
— Думаете, Хусрау сам все это подстроил?
Велисарий пожал плечами.
— Кто знает? И можете быть уверены, мы никогда не узнаем. Но в донесениях я нахожу много странного. Во-первых, что убийцы не подобрались к императору и на четыреста ярдов. Во-вторых, что ни один из них не выжил. В-третьих, что когда вспыхнул «мятеж» — вот это действительно странно, — заговорщики каким-то образом умудрились начать его, будучи сами окружены верными императору войсками. И, каким-то образом, не смогли переманить на свою сторону ни одного артиллерийского подразделения.
Он аккуратно сложил донесения стопкой и подвинул их обратно через огромный стол к Дамодаре. Велисарий, как обычно на их многочисленных частных встречах, сидел напротив Дамодары в кресле, почти таком же большом, богато украшенном и усыпанном драгоценностями, как и кресло императора.
Это тоже возмущало придворных. Во-первых, потому что их не допускали; во-вторых, потому что Велисарий имел право сидеть в высочайшем присутствии, а они — никогда; и, в-третьих, потому что при таких обстоятельствах они никак не могли подменить драгоценности на его кресле подделками и продать их на черном рынке.
Впрочем, третья причина касалась лишь немногих придворных. Остальные были умнее. Они уже поняли, что правление Дамодары, хоть и гораздо более терпимое в большинстве аспектов, чем у Шандагупты, станет кошмаром для мошенников и торговцев влиянием. Откровенное воровство же будет сущим безумием.
— Так что, если навскидку, — продолжил Велисарий, — думаю, Хусрау сам все это и подстроил. Но сделал он это или нет, это определенно сыграло ему на руку. Теперь он держит грандов в полном подчинении.
Дамодара сухо хмыкнул.
— Есть и еще кое-что. После тех наказаний, которые он учинил, мое обращение с гарнизоном Амаравати кажется прямо-таки мягким.
Император, до этого развалившийся в кресле, выпрямился.
— Что ж, это не наша забота. По крайней мере, в этом десятилетии. В долгосрочной перспективе, я подозреваю, Персия, управляемая по хорошо организованным имперским принципам, создаст нам — и вам тоже — больше проблем, чем старая. Но к тому времени, когда мы это выясним, я, надеюсь, буду достаточно стар, чтобы уйти на покой и передать трон своему преемнику. Не то чтобы я желал горя своему старшему сыну, поймите правильно. Он хороший мальчик, в общем и целом.
Теперь настала очередь Велисария склонить голову набок.
— Значит, вы решили последовать предложению вашего отца?
Дамодара лающе рассмеялся.
— Едва ли это «предложение»! Скорее, наспех состряпанное оправдание, которое он придумал, чтобы объяснить неловкость того, почему императором оказался я, а не он. Но раз уж он это сделал, я нахожу эту мысль привлекательной. Разве какой-то римский император не поступал так же?
— Да. Диоклетиан. — Велисарий откашлялся. — Заметьте, это не слишком хорошо сработало. С другой стороны…
Он на мгновение задумался, затем снова пожал плечами.
— Кто знает? Часть проблемы была в том, что мы, римляне, в то время использовали приемных наследников. Возможно, все пройдет глаже, если ушедший на покой император будет в прямом родстве со своим преемником.
— А может, и нет. Мой сын ведь не садху. Как и я, впрочем. Кстати говоря…
Дамодара порылся в бумагах на своем столе.
— Биндусара прислал мне несколько дней назад интересное предложение. Я хотел обсудить его с вами.
— Я уже знаю, о чем речь. И я с ним согласен.
Это была идея Велисария. Вернее, Эйда. В тысячный, наверное, раз он почувствовал острую боль утраты.
Дамодара перестал перебирать бумаги и поднял голову.
— Кастовая система в Индии древняя. Она восходит к ведическим временам.
— Скорее, древняя болезнь, — резко сказал Велисарий. — Могу вам сказать вот что, Ваше Величество. В той другой вселенной, откуда пришел Эйд, кастовая система калечила Индию на протяжении тысячелетий. Потребуются десятилетия, а может, и столетия, чтобы искоренить ее в нынешнем виде. Так что я бы рекомендовал вам начать сейчас. Предложение Биндусары — вернее, комплекс предложений, — для начала ничем не хуже любого другого.
Император мгновение внимательно смотрел на Велисария. Затем резко спросил:
— С какой стати римскому генералу беспокоиться, что Индия будет искалечена? Пожалуй, я бы подумал, что вы предпочли бы именно это.
— Не в обиду, Ваше Величество, но такой образ мыслей — тоже древний — скажем так… «ошибочный» — самый вежливый термин, который я могу подобрать. Старое представление гласит, что человек — или нация — выигрывает, если его соседи прозябают в нищете и нужде. В этой идее была определенная логика для обществ, находящихся в застое. Но, хотели мы того или нет, просили ли мы об этом или нет, главный долгосрочный эффект войны, которую мы только что вели, — это запуск промышленной революции на тысячелетие раньше, чем это случилось в той, другой вселенной. Общества и экономики, основанные на росте, какими теперь становятся наши, бедные соседи просто тормозят. Нищие нации производят очень мало и потребляют еще меньше.
За время этой небольшой речи он выпрямился и сидел очень прямо и напряженно. Теперь, закончив, он снова откинулся на спинку.
— Оставим это, если позволите. Или просто спишите на то, что римскому генералу тоже может осточертеть война.
Помолчав, Дамодара сказал:
— Величайшая потеря — ваша, Велисарий. Но не думайте, что вы единственный, кому не хватает Эйда и его советов.
— О, я и не думаю. Но спасибо, что сказали.
— Это был его совет, я полагаю?
— Да. Я его несколько приукрасил. Затем передал Биндусаре. К моему неудивлению, садху оказался очень восприимчив. Он и сам думал в схожем направлении.
Император кивнул.
— Тогда так и сделаем. У Талисмана Бога должно быть много памятников, и не все из них — каменные.
— Большинство — не каменные. Я знал его, император, лучше, чем кто-либо. Он бы получил гораздо большее удовлетворение, видя, как во имя его ослабевает нетерпимость, чем от еще одной груды возведенных камней.
Глаза Дамодары расширились.
Тут Велисарий рассмеялся. Первый искренний смех, которым он смог насладиться после смерти Эйда.
— Ну конечно! К сожалению, моя собственная христианская вера слишком для этого косная. Да, я уточнил у своего друга Антония, Патриарха Константинопольского. Он думает, что со временем сможет сделать Эйда святым. Но дальше…
Дамодара ухмыльнулся.
— Какие же вы скупцы! Всего три бога — и то вы пытаетесь настаивать, что на самом деле он один. Мы, индусы, с другой стороны…
Он широко раскинул руки.
— Народ щедрый! Народ расточительный!
Все еще ухмыляясь, он опустил руки на подлокотники кресла.
— Как думаете? Аватара Вишну?
— Почему бы и нет? Рагунат Рао уже считает его таковым. Как и Дададжи Холкар. Если не поторопитесь, император Дамодара, консорт и пешва Андхры вас опередят.
Спустя какое-то время добродушное настроение в комнате улетучилось. Его сменила не скорбь, а простое принятие.
— Да и кто может сказать, что он им не был? — спросил император.
— Не я, — последовал ответ генерала.