Танкист

Глава 8 ХИТРАЯ ПУЛЯ

Награду Павел получил немного позже — медаль «За боевые заслуги».

Экипаж поздравил командира, всё-таки — первая награда. Даже обмыли немного — бутылку водки на четверых. Только Павел награде не очень радовался. Получил-то он её как Виктор Сазонов, а не как Павел Стародуб. Вот закончится война, вернётся он домой, если повезёт остаться в живых — что скажет отцу-матери? У многих фронтовиков, особенно тех, кто воевал год или более, были награды — медали и даже ордена. А у него на единственную медаль документы на другое имя. Скажут — присвоил чужое. Потому и саму медаль, и удостоверение к ней Павел убрал в вещмешок, чтобы не мозолила глаза немым укором.

Но командир взвода Куракин воспринял это неоднозначно.

— Что медаль не носишь? Заслужил ведь. У других членов экипажа не одна награда на груди, и ты носи. Скромность — она не всегда украшает.

— Так точно, товарищ младший лейтенант. Только на рабочем комбинезоне носить не положено, а под комбинезоном всё равно не видно.

Куракин не нашёлся что ответить и только махнул рукой. Другие бы и рады медаль носить, да не заслужили.

В полк приехала с концертом фронтовая бригада артистов. Посмотреть и послушать выступление народу собралось много, даже из соседних подразделений пришли. Не часто на фронте такое бывает, Павел — так вообще в первый раз увидел.

Из грузовика с откинутыми бортами устроили сцену, а командир и солдаты уселись прямо на земле.

Голос у молоденькой певицы был слабый, но исполняла она репертуар с душой, и аплодировали бойцы, не жалея рук.

После окончания концерта расходиться не хотелось. Бойцы постарше — из тех, кто до войны жил в городах и посещал театры или концерты, сравнивали свои впечатления. Павел помалкивал — он живого артиста видел впервые. По радио до войны слушал Лемешева, Козловского, но больше любил Утёсова.

На следующий день батарея САУ получила приказ выдвинуться к передовой и поддержать огнём наступление нашей пехоты. Урча моторами и выбрасывая клубы сизого солярочного выхлопа, самоходки заняли указанные позиции.

Сначала по позициям немцев произвели артиллерийский налёт дивизионные и полковые пушки, и на переднем крае немецких войск бушевали разрывы. Казалось — оборона немцев разрушена, подавлена. Но когда наша пехота дружно поднялась из траншей и окопов, они со стороны немцев встретили интенсивную стрельбу из всех видов стрелкового оружия.

— Самоходки, вперёд! — услышал Павел в наушниках. — Подавить огнём пулемётные гнёзда!

САУ дёрнулась и пошла вперёд, миновав наши траншеи, оставленные солдатами — под пулемётным огнём они залегли на нейтралке.

Павел высматривал для себя цели. Вот из дзота почти непрерывно бьёт пулемёт.

— Толя, пулемёт видишь?

— Вижу.

— Подави. Игорь, остановка.

Самоходка остановилась, клюнув носом. Наводчик выстрелил. Осколочный снаряд угодил в угол дзота. Пулемёт замолк, но через минуту «заговорил» снова.

— Толя, ещё раз! Целься лучше!

Грянул выстрел. На этот раз снаряд попал прямо в амбразуру. От дзота полетели брёвна, земля.

Пехота поднялась в атаку.

И почти тут же по броне раздался щелчок. Через мгновение в глазах появилась резь, в носу — жжение, в горле запершило.

Павел сначала не понял, что случилось. Может, после выстрелов наглотался пороховых газов? Однако весь экипаж тёр глаза и кашлял.

Через несколько секунд в самоходке нечем стало дышать.

— Всем покинуть машину! — скомандовал Павел. Он ещё не знал, не понял, что произошло. Было ясно только одно — экипажу необходимо спасаться.

Натренированный экипаж быстро покинул машину, прихватив автоматы.

От огня немецкой пехоты укрылись за самоходкой. Парни кашляли, из глаз текли слёзы.

— Командир, что случилось?

А Павел и сам не знал.

Их объехала самоходка из другого взвода и почти сразу же резко остановилась. Распахнулись люки, и экипаж стал выпрыгивать на землю.

— Глядите, парни, они — как и мы!

Экипаж второй самоходки тёр глаза и кашлял. Значит, дело не в пороховых газах — немцы применили какую-то новинку.

Подошла ещё одна самоходка, и из люка высунулся Куракин.

— Подбили?

— Нет, сами не поймём, в чём дело. Глаза режет, дышать нечем. Вон, у ребят из той самоходки такие же проблемы.

Куракин выругался, вылез из самоходки и подбежал ко второму экипажу.

— Струсил экипаж?! Слёзы на глазах? Вот я сейчас проверю!

Куракин забрался в самоходку Павла, но тут же выскочил. Он кашлял, плевался и страшно матерился.

— Вы что, на пол дрянь какую-то пролили? Дышать нечем!

— Это ещё люки открыты, — в тон ему отозвался Павел. — Мы едва концы не отдали.

— После боя проверим!

Куракин забрался в свою самоходку и рванул вперёд — ведь бой продолжался. Обе самоходки так и остались стоять на нейтралке, а экипажи топтались вокруг машин. Пехота продвинулась вперёд, и стрельба теперь доносилась издалека.

Судя по звукам, нашим удалось пройти километра полтора-два. После двух автоматная стрельба не слышна, а после трёх — винтовочная, и все фронтовики это знали.

Откуда-то сбоку, параллельно траншеям появилась самоходка комбата. Она тормознула около Павла. Из люка выбрался комбат Гусев и зампотех Малков.

— Товарищ капитан! — вытянулся перед ним Павел.

— Знаю, мне Куракин по рации доложил. Гусев, осмотри машину.

Зампотех обошёл самоходку и вернулся.

— Ничего подозрительного, необычного не слышно было?

— Бой шёл, мы стреляли, мотор шумел. Но показалось, что щелчок по броне был звонкий.

— Не показалось, сержант. Идёмте.

Комбат, зампотех и Павел подошли к самоходке.

— Смотрите, — Гусев ткнул пальцем в боковой броневой лист. Там виднелось маленькое отверстие.

— Пуля, что ли? — неуверенно спросил Павел.

— Она самая, только из бронебойного ружья.

— Гусев, подожди! — вскинул руку комбат. — При чём здесь пуля?

— Есть у немцев противотанковое ружьё. Вроде обычное, калибр всего 7,92 мм, как у обычной пехотной винтовки. Только скорость полёта пули просто бешеная, и пуля имеет химический наполнитель — хлорацетофенон.

— Гусев, ты по-человечески, без мудрёных названий объясни, — не уяснил комбат.

— Вот я и говорю. Пуля была с отравляющим веществом. Экипаж, можно сказать, отравился.

— Товарищ комбат, со второй самоходкой такая же беда.

Все прошли ко второй самоходке. Зампотех осмотрел САУ и, найдя отверстие от пули ПТР, ткнул в него пальцем:

— Можете полюбоваться.

— Вот подлюки! — выругался комбат. — И что теперь делать?

— Отравляющее вещество не стойкое, надо проветривать самоходку ещё часа два. Потом желательно пулю найти и выбросить.

— Сазонов, Ильин! Задачу поняли?

— Так точно! — оба командира самоходных орудий вытянулись по стойке «смирно».

— Догоните потом. А то я уже грешным делом подумал — струсили. Только страшно было — сразу два экипажа. Да и немецких танков не было. Слава богу, разобрались без «контрразведки».

Комбат и замполит забрались в самоходку и уехали, а экипажи перевели дух. Если бы не зампотех, их могли бы обвинить в трусости на поле боя — ведь повреждений самоходки не имели.

Трусами и дезертирами занималась военная контрразведка СМЕРШ. После допросов дела передавались в трибунал, а дальше — разговор короткий. В лучшем случае — штрафбат, в худшем — расстрел. И практически зампотех сейчас спас два экипажа от необоснованных обвинений. Хорошо ещё, знающий попался, но ведь были такие случаи на фронте, ходили разговоры. Однако только сейчас каждый примерил ситуацию на себя.

Часа через два Павел решил спуститься в самоходку. Запах внутри оставался едким, но несколько минут можно было выдержать. Павел осмотрел все закоулки и щели, но пулю нашёл. Она была маленькой, конец сплющен от удара.

Брезгливо подхватив её пальцами, как дохлую мышь, Павел вылез на крышу боевой рубки.

— Вот она! — и бросил пулю на землю.

Оба экипажа с любопытством уставились на пулю. Внешне пуля как пуля, с виду — обычная немецкая винтовочная. А сколько бед экипажу могла принести!

Глядя на Павла, командир второй самоходки тоже полез в боевую машину. Он быстро нашёл и выбросил пулю.

Дышать отравляющим веществом, пусть даже и остатками паров, никто не хотел, а противогазов не было, хотя по штату они были положены. И потому решили подождать ещё немного — пусть выветрится.

Самоходчики уже стояли в восточных районах Польши. Наступление Красной армии после операции «Багратион» в Белоруссии выдохлось. Ставка выпустила директиву — занять оборону и стоять насмерть. Вовсю работала наша авиационная и армейская разведка.

Немцы же лихорадочно укрепляли свои позиции, строили бетонные укрепления на берегах Вислы. После открытия 6 июня 1944 года Второго фронта для наших войск ничего не изменилось, поскольку основные силы немцы держали на Востоке. Русские были для них главным, самым сильным и самым страшным противником. Активизировались отряды АК — Армии Крайовой, руководимой эмигрантским правительством в Лондоне.

Первое время, после прихода Красной армии на польские земли, АКовцы сотрудничали с советским военным командованием, и даже проводили совместные боевые действия против немцев. Но потом они попытались в освобождённых районах Польши поставить своих людей в администрации городов и сёл.

По приказу свыше сотрудники НКВД и СМЕРШа арестовали польских офицеров, а рядовой состав разоружили и мобилизовали в Войско Польское генерала Берлинга.

Бойцы АК ушли в подполье и стали активно вредить Красной армии. Доходило до боестолкновений. Но поскольку Красная армия имела опытных фронтовиков и тяжёлую технику, большие отряды были уничтожены или рассеяны. АКовцы перешли на партизанские методы войны — они рвали связь и стреляли в спины бойцам Красной армии. Ни Венгрия, ни Чехия, ни Румыния — даже Финляндия такого себе не позволяли. А поляки ненавидели всех — немцев, русских, украинцев. И со всеми вели боевые действия.

Столкнуться с диверсией польских АКовцев пришлось и самоходчикам. Их батарея шла к небольшому польскому селу. Первой в колонне была самоходка Куракина, как командира взвода, следом за ней свою боевую машину вёл Павел.

Они подъехали к небольшой — метров семь-восемь шириной, но с крутыми берегами — речушке. Через речку был переброшен деревянный мост.

Самоходка Куракина съехала перед мостом в сторону. Из люка высунулся сам Савелий и махнул остальным рукой — мол, проезжайте. По обыкновению, он лично следил за тем, как его подчинённые преодолевают сложные участки, иногда подсказывая по рации наилучшую траекторию движения.

Мост сложности не представлял — всего-то десять метров бревенчатого настила. С виду мост был крепкий, и брёвна толстые.

— Трогай потихоньку, — скомандовал Павел механику-водителю.

Самоходка тронулась, они въехали на мост, и Игорь немного увеличил скорость.

Когда до противоположного берега оставалось метра четыре, мост резко повело в сторону, и он рухнул. Самоходка, по инерции преодолев ещё часть пути, упала.

Удар был настолько силен, что у членов экипажа клацнули зубы. В потрохах машины загремело, захрустело железо, и двигатель заглох.

Павел высунулся из люка. Самоходка преодолела реку, упав уже на берег. Корма её была в воде, а нос с пушкой торчали над берегом.

Больше половины моста лежало в реке, и на деревянных опорах были видны свежие подпилы — кто-то из поляков хорошо поработал пилой. Небольшие нагрузки вроде лошади с повозкой или проходящих людей мост выдерживал, но самоходка была для подпиленных опор нагрузкой чрезмерной. На это и был расчёт.

Окончательно придя в себя, Павел окликнул экипаж:

— Все целы?

Оказалось — все.

— Заводи!

Со второй попытки дизель запустился.

— Первую передачу, и понемногу пробуй выезжать.

Гусеницы провернулись, самоходка дёрнулась вперёд и остановилась. Склон был всего-то просто тьфу — метра два, но крутой. Гусеницы беспомощно скребли грунт, а самоходка — ни с места.

— Выключай передачу, не мучай машину.

С другого берега за злоключениями Павла смотрел Куракин и вся батарея.

По мосту к месту обрушения подоспел комбат, следом — Куракин. Оба сразу обратили внимание на свежие подпилы в опорах.

— Сазонов, как у тебя?

— Экипаж цел, самоходка — тоже, только выбраться на берег сами не можем.

Комбат и командир взвода стали совещаться на мосту, поглядывая на карту в планшете.

— Сазонов, мы вкруговую объедем — по карте километрах в пяти ещё мост есть. Пришлём тягач, он тебя вытащит.

Батарея, изрыгая клубы дыма, прошла по дороге дальше, по правому берегу.

Ситуация сложилась нелепая: экипаж и самоходка в порядке, а двигаться и тем более бой вести невозможно. Появись сейчас немецкий танк — расстреляет самоходку за милую душу, как в тире. У неё пушка в небо глядит, что зенитка, и рубка неподвижная — не как башня у танка, не повернёшь в сторону. Оставалось уповать на удачу.

Экипаж выбрался из рубки. Уселись на крыше, закурили.

— Повезло нам, — сказал заряжающий.

— Это в чём же? — удивился Анатолий.

— Могли бы в самую середину реки рухнуть, а я плавать не умею.

— Да какая же это река? Ручей! Воробей вброд перейдёт. Вот я на Каме жил — это река! По ней пароходы до войны ходили — большие, с грузами и пассажирами.

А Павел смотрел на берег, на остатки моста. Ещё в танковой школе их учили, как вытаскивать танк из вязкого грунта — методом самовытаскивания. Под гусеницы, поперёк боевой машины укладывали бревно и привязывали его к гусеницам. Танк давал малый ход и, опираясь на бревно, выезжал. Сейчас, правда, ситуация не та, но попробовать можно. Ещё неизвестно, когда прибудет тягач или другая самоходка на помощь. А вдруг и другой мост тоже деревянный и подпиленный? Тогда сидеть им тут до вечера, а то и до утра. А бревна есть — от моста настил. Надо попробовать.

— Так, парни, есть идея.

И Павел вкратце разъяснил экипажу суть.

— Я в воду не полезу, — сразу заявил Василий.

— Тогда бери автомат и охраняй.

Василий полез в рубку за оружием, а Павел, Игорь и Анатолий стали раздеваться. Коли промочишь одежду, где её потом сушить? Всё равно прохожих нет, стесняться не перед кем.

Ногой Павел попробовал воду. Холодная, бр…р… р…р! Да и то сказать — октябрь, хоть и Европа, а зима на носу.

В воду попрыгали сразу, чтобы не так дух захватывало.

Нащупали в воде брёвна — они были соединены между собой железными скобами. Кряхтя от натуги, они выволокли брёвна на берег и шанцевым инструментом, который был в каждой самоходке или танке, выдрали скобы.

Брёвна были тяжёлые, мокрые — вчетвером они едва уложили бревно перед гусеницами. Пригодились и скобы — их вбили в бревно, пропустив через отверстие в гусенице. Бревно оказалось прикреплённым к обеим гусеницам спереди.

Экипаж оделся: мокрое тело обдувал лёгкий ветерок, и становилось зябко.

Игорь уселся на своё место, Павел встал на берегу.

— Трогай помаленьку!

Он дублировал свои команды жестами рук — всё равно за рёвом двигателя толком ничего не слышно.

Самоходка медленно тронулась с места. Гусеницы подминали под себя бревно, и она медленно поднималась по склону. Вот она качнулась на изломе грунта и тяжко встала грузным телом на ровный берег.

Павел скрестил руки:

— Глуши!

Выбраться на берег удалось без тягача, и теперь требовалось снять бревно.

Пока экипаж работал кувалдами, сбивая бревно со скоб, Павел забрался в самоходку и вызвал по рации взводного.

— Ольха, ольха, я тополь-два!

Взводный отозвался сразу.

— Что у тебя?

— Мы выбрались на берег, тягач не нужен.

— Повезло. А мы через мост переправиться не можем, с поляками бой ведём. Давай по берегу к нам, поддержи огнём и гусеницами. У тебя пулемёт есть?

— Трофейный, товарищ младший лейтенант.

— Только поосторожней, у них гранаты противотанковые. Машину Пашки Веденеева подбили.

— Понял, выполняю. Конец связи, — Павел отключился.

— Игорь, направо и вдоль берега — там наши с поляками бой ведут. Василий, приготовь пулемёт. И всем смотреть в оба! Взводный предупредил — у поляков противотанковые гранаты, подбили машину Веденеева.

— Экипаж жив? — сразу всполошился Игорь. — У меня земляк там.

— Не знаю, взводный не сказал.

Павел осматривал местность через смотровые щели. С поляков станется, могут и засаду на подходах устроить.

Всё-таки в танке воевать сподручнее: на лобовом листе есть пулемёт в шаровой установке, и второй — спаренный с пушкой. Можно было вести огонь по пехоте, оставаясь под защитой брони.

В самоходке же не было штатного пулемёта, как и места для его установки. Потому самоходчики довооружались сами ручными пулемётами ДП советского производства или трофейными МГ. В условиях боя с пехотой приходилось открывать люк, высовываться из рубки с пулеметом и вести огонь, потому все преимущества бронированной защиты сводились на нет. Практически — тачанка, только вместо коней — мотор.

Километра через два хода послышалась стрельба. Стреляли из пехотного орудия — винтовок, автоматов, пистолетов. Пушечных выстрелов слышно не было.

— Игорь, сбавь ход!

Надо было хоть немного осмотреться, определить, где неприятель. Всё равно самоходка себя уже обнаружила рёвом мотора и лязгом гусениц — такой шум разве что глухой не услышит.

Самоходок батареи ещё не было видно, но по рации слышались переговоры. Павел узнавал голоса взводных, комбата. Он включил рацию на передачу.

— Ольха, я тополь-два. Слышу стрельбу. Я почти на месте. Приём.

— Тополь-два, продвигайся вдоль берега. Там поляки засели, и местность вся изрыта — в воронках да буераках. Дави их гусеницами, да из пулемёта прочеши! Только про гранаты помни. Приём.

— Слушаюсь! Конец связи.

Самоходка Павла вырвалась из леса, тянувшегося по берегу. Почти сразу по лобовой броне ударила пулемётная очередь. Они что, думают, что корпус самоходки из фанеры?

— Толя, дай пару осколочных!

— Есть!

Наводчик поймал в прицел мелькающие фигуры и пару раз выстрелил из пушки осколочными снарядами, однако вреда большого не нанёс.

— Игорь, дави их!

Самоходку стало швырять из стороны в сторону и раскачивать. Водитель сбросил ход. В одном месте Игорь крутанул машину на месте, давя окоп и сидевших в нём поляков.

Видя жуткую смерть своих соратников под гусеницами самоходки, поляки не выдержали, побежали. И тут уж не стерпел Павел. Откинув крышку люка и укрываясь за ней, как рыцарь за щитом, он поставил на броню рубки трофейный МГ, раздвинул сошки и дал длинную очередь по убегавшим. Слева от него откинулась крышка люка, и с автоматом в руке из люка высунулся Анатолий. Он тоже начал стрелять по полякам.

Через несколько минут бой стих. Поляки частично были уничтожены, другие успели скрыться.

Самоходка подошла к мосту и развернулась. Несколько САУ его батареи стояли на другом берегу, перед мостом.

Павел связался по рации с Куракиным.

— Ольха, я тополь-два. Что мне делать? Поляки сбежали.

— Погляди там, чтобы не вернулись, нам надо мост осмотреть.

Предосторожность оказалась не лишней — все опоры моста были подпилены и тяжесть самоходки не выдержали бы. Был бы мост цел, самоходки просто проскочили бы его и сами подавили бы польскую группу. Но попробуй осмотри опоры моста под пулемётным огнём!

— Молодец, Сазонов! — подошёл к нему комбат. — Сам на берег без тягача вылез и нам помог. Небось, бревно к гусеницам привязал?

— Его самое. Учили раньше в танковой школе. Мы на Т-34 даже брёвна с собой возили — приторачивали к борту.

— На танке проще, а здесь рубка мешает, — согласился с Павлом комбат. — И нам, командирам, впредь наука будет. Как говорится — не зная броду, не суйся в воду. Хорошо, машины не повредили.

— Куракин сказал — машину Веденеева подбили.

— Правильно сказал: гранатой сожгли. Экипаж выбраться успел, а машине хана, выгорела вся.

— Жалко.

— Да чёрт с ним, с железом — люди живы!

В Красной армии за подбитый гранатой танк или самоходку боец получал единовременную денежную выплату в сумме 1000 рублей. Если танк подбивали танкисты или самоходчики, выплаты получал весь экипаж. Командир танка и наводчик — по 500 рублей, заряжающий и радист — по 200 рублей, механик-водитель — тоже 500 рублей.

Если в начале войны нашими танками новой конструкции — вроде Т-34 и КВ — немецкие T-II, T-III и T-IV подбивались с больших дистанций и не могли серьёзно противостоять, то уже к середине войны соотношение сил изменилось. T-IV приобрёл длинноствольную пушку и усиленную накладками броню, выпускался до конца войны. Появились новые немецкие танки T-V «Пантера» и T-IV «Тигр». «Пантера» была значительно легче и маневренней «Тигра», а её 75-миллиметровая пушка лишь ненамного уступала по бронепробиваемости «Тигру». Но в «Тигре» стояло лучшее танковое орудие Второй мировой войны.

На базе новых танков появились и самоходные орудия — вроде «Фердинанда». Правда, выпустить их успели немного, всего 90 штук. Самоходки выгодно отличались от танков значительно меньшей трудоёмкостью в производстве и меньшей стоимостью. «Тигр» же обладал мощной защитой, но именно потому и значительным весом в 55 тонн. Его не выдерживали мосты, и в бою большой вес не всегда ему помогал. Его одиннадцатитонная башня поворачивалась наводчиком легко — гидроприводом, но полный оборот в 360° длился долгих 60 секунд. Для манёвренного танкового боя — целая вечность.

Были среди наших танкистов асы, бившие T-IV, «Пантер» и «Тигров». Старший лейтенант Д. Лавриненко имел на счету 52 уничтоженных фашистских танка, старший лейтенант К. Самохин — 30, капитан А. Дьяченко — 31, лейтенант Кученков — 32, старший лейтенант А. Бурда — 30, старшина Н. Новицкий — 29 танков.

Были танковые асы и у немцев. Правда, на начальном этапе войны они столкнулись с устаревшими, легкобронированными и слабовооружёнными советскими танками вроде БТ, БТ-5. И счёт стал увеличиваться после получения немцами в больших количествах «Пантер» и «Тигров». Однако цифры впечатляют.

Самый результативный немецкий ас К. Книспель — 168 танков, лейтенант О. Кариус — 150, обер-лейтенант Г. Белтер — 144, гауптштурмфюрер СС М. Витман — 138, оберштурмфюрер СС П. Эгер — 113, оберфенрих Рондорф — 106.

Во многом большую роль играла высокая выучка немецких танкистов, слаженность экипажей, наличие радиосвязи с началом войны на всех мощных боевых машинах, отличная обзорность командиров танков. А на войне — кто первый увидел, тот и победил. Было много других причин — в том числе великолепная оптика и прицелы, а также комфорт экипажей. Кроме того, немцы уделяли большое внимание снарядам. Снаряды к их пушкам при равном калибре имели большую бронепробиваемость из-за легированных сердечников, имевших присадки вольфрама и других металлов.

Через два дня батарея самоходок подверглась авианалёту. Разведка ли немцев донесла, или «рама» пролетела — как называли на фронте ненавистный всем самолёт-разведчик «Фоккевульф-189», только внезапно послышался шум авиадвигателей, мелькнули хищные тени немецких пикировщиков «Ю-87», и на батарею посыпались бомбы. Вопреки обыкновению, бомбардировщики бомбили не с пикирования, а с низкого полёта — метров с двухсот.

Экипажи проводили с самоходками регламентные работы — чистили пушки, протягивали ходовую часть, регулировали двигатели. САУ оказались без маскировки.

Экипажи бросились во все возможные укрытия — ямки, канавы, воронки. Взрывы грохотали один за другим, сверху сыпалась земля, осколки били по бортам боевых машин. Что говорить, поленились самоходчики отрыть щели для укрытия.

Это раньше, в 41–42 годах старались после остановки как можно быстрее вырыть хоть небольшую щель, поскольку немецкая авиация не дремала. Теперь же, в наступлении, когда позиции менялись часто, а в воздухе господствовали советские самолёты, рвение улеглось.

Батарея поплатилась одной сгоревшей самоходкой и пятью погибшими. А Павел сделал вывод — нужно всегда искать укрытие поблизости, при его отсутствии — рыть щель. А также не пренебрегать маскировкой. Ведь только случай уберёг сегодня батарею от больших потерь. И ещё — наши истребители, довольно быстро отогнавшие «юнкерсов».

Постепенно становилось холоднее, чувствовалось ледяное дыхание приближающейся зимы.

Военнослужащим выдали зимнюю форму одежды. Офицеры получили полушубки, рядовой и сержантский состав — ватники. И все — ватные штаны и шапки-ушанки.

По полушубку Павел не переживал — неудобно в нем забираться и выбираться из самоходки, а потерянные секунды — если машина подбита — могли стоить жизни. А вот ватные штаны одобрили все. В рубке холодно, сиденья железные, и вокруг — стылое железо. Только и радости, что ветра нет да на голову не капает. Павел не раз вспоминал немецкие танки, имеющие обогрев от радиатора печки, только молчал об этом. Политрук вместе с особистами не дремали, за положительные отзывы о технике врага вполне могли припаять «неверие в силу и превосходство советского оружия» с последующими выводами.

В одном из маленьких польских городов, куда прибыла батарея, оказалась целая, неразрушенная баня. На фронте помыться горяченькой водичкой, да с мылом и мочалкой — великая редкость. Летом ещё как-то выкручивались, купаясь в реках и озёрах.

Баня по случаю военных действий не работала, но комбат нашёл работников бани. Как и чем он их прельстил, осталось неизвестным, но батарея вымылась вся. Намыливались, тёрли друг друга мочалками, смывали грязь горячей водой, а затем с величайшим наслаждением переодевались в чистое бельё. Что может быть лучше? Многие на передовой не мылись месяцами, появились вши.

Бойцы боролись с насекомыми сами. Из пустых бочек делали вошебойки: разводили под бочками костры и прожаривали одежду. Быть танкистом на войне — пыльная в прямом смысле слова служба. Танк или самоходка при движении поднимают клубы пыли, которая через все щели набивается в танк, садится на лицо и одежду. А уж при стрельбе танкисты были чёрными от пороховой гари, чумазыми, как трубочисты или кочегары на паровозах. Бельё тоже пропитывалось копотью, становилось серым и пахло кислым запахом сгоревшего пороха. Верхняя же одежда — ватники, комбинезоны — постоянно были в многочисленных пятнах от моторного масла, солярки и пушечного сала. Попробуй уберечься в этакой тесноте и в постоянном соприкосновении с замасленным железом. В общем, танкисты перед вами или самоходчики, можно было сразу узнать по внешнему виду, даже не глядя на чёрные петлицы с эмблемами. Немцы презрительно называли наших танкистов «русскими трактористами».

После баньки не грех и по сто грамм фронтовых пропустить. Многие солдаты, особенно из деревенских, вздыхали:

— Хороша банька! Парной только да веничка не хватает.

Сколько потом Павел ни бывал в польских или немецких банях, парной он не видел ни разу. Русские посещали парную для души, а рациональные немцы — только помыться, грязь смыть.

Вечером экипаж Павла заступил в караул. Павел, как сержант — начальником караула, экипаж — часовыми.

Батарея стояла компактно — комбат не разбрасывал самоходки при постановке на ночёвку в чужих землях. Это у нас, в России да в Белоруссии иногда пренебрегали безопасностью: население-то своё, встречало освободителей с радостью. А в Польше ситуация была иной, и потому караульную службу несли исправно.

Батарея после бани отдыхала, и около десяти часов вечера Павел пошёл проверять посты: не дай бог кто уснёт на посту да ЧП случится. Было такое у танкистов три дня назад. Уснул караульный или отвлекли чем, только зарезали его и оружие забрали. Не иначе как местные.

Выйдя на улицу из дома, где они встали на постой, Павел увидел колонну идущих солдат. Их было много — не меньше роты, они курили и разговаривали. Павел вслушался и не поверил своим ушам: речь звучала немецкая. Павел так и замер на месте. Приглядевшись, он увидел при свете луны немецкие автоматы на груди, а один из солдат нёс на плече МГ-34.

Один из пехотинцев, заметив Павла, спросил:

— Камрад, как село называется?

Павел, не растерявшись, тут же ответил ему на немецком:

— О! Эти труднопроизносимые польские названия! — выразил своё отношение к названию села солдат.

Остальные солдаты засмеялись, а у Павла по спине побежали мурашки. Экипажи спят, и, случись стрельба — многие погибнут, не успев сделать и одного выстрела.

Колонна прошла, а Павел, рванув к комбату, постучал в окно дома, где тот квартировал:

— Товарищ комбат! Это я, Сазонов!

— Что случилось? — капитан открыл окно.

— Немцы! Целая колонна пехотная через село только что прошла!

Капитан спросонья сначала ничего не мог понять:

— Куда?

— Откуда мне знать? Наверное, к своим.

— Ну-ка, дыхни!

— Да я трезвый как стёклышко!

— Сколько их?

— Не меньше роты!

— Вот вечно ты, Сазонов, приключения найдёшь! То самоходку чуть не утопил, то немцев увидел, — капитан зевнул. Он явно раздумывал, что делать. Немецкая пехотная рота — подразделение сильное. Бросить на них самоходки? Так пулемётов нет. Догонять пешими? Потери личного состава могут быть катастрофическими.

— Прошли немцы — ну и чёрт с ними. Ты лучше караул проверь.

— Слушаюсь.

Его дело, как караульного начальника, доложить. А решать командиру. Только откуда здесь, в нашем тылу, за семь километров от передовой немцам взяться?

Павел осознал, как близок он был к смерти. Схватись он за наган, сделай выстрел да подними тревогу — и первая пуля досталась бы ему. А по Уставу караульной службы он должен был действовать именно так.

Всю ночь он проходил, беспокоя часовых, пока Анатолий из его экипажа не взмолился:

— Товарищ сержант, да не сплю я! Чего меня через каждые полчаса проверять?

Про колонну Павел никому рассказывать не стал — как, впрочем, и комбат.

Через день их бросили на поддержку танкистов их же полка. Как и положено, первыми в атаку должны были идти танки, во второй линии — самоходки. Боевые машины заняли порядки, по рации прозвучала команда «Вперёд».

Первыми двинулись несколько тяжёлых «КВ», за ними — средние Т-34. Танки изредка постреливали, но пока не встречали видимого сопротивления.

Настал черёд самоходок — они шли развёрнутым строем в полукилометре от танков.

Вдруг одна из тридцатьчетвёрок загорелась.

Павел крутил головой в командирской башенке, пытаясь определить, откуда произведён выстрел. Это могла быть хорошо замаскированная противотанковая пушка или танк в засаде. По любому огонь с флангов губителен — ведь боковая броня тоньше лобовой.

Наши танки пока шли вперёд. Ещё выстрел — и подбит второй танк.

На этот раз Павел успел заметить, что стреляли из-за дома справа. Стрелявшего выдало пыльное облако после выстрела. На немецких танках стояли дульные тормоза, гасившие часть отдачи мощной пушки. Но она же и демаскировала стрелявший танк. Часть пороховых газов била назад и в землю, поднимая пыль. По этой причине руководство нашей армии долго противилось установке дульных тормозов на пушки наших «КВ» и Т-34.

Кроме того, была ещё причина. Танки, имевшие дульные тормоза на пушках, не могли возить на броне танковый десант. После выстрела из орудия у бойцов десанта лопались барабанные перепонки, текла кровь из носа и ушей, терялся слух.

Конечно, немцы шли на вынужденный компромисс. Дульный тормоз позволил облегчить и уменьшить откатники, сократить длину отката, что для тесной танковой башни благо. В целом орудие облегчалось, не такой массивной была маска пушки. У нас дульные тормоза появились на танках ИС-2, в дальнейшем — на многих других.

Павел приказал Игорю развернуть самоходку вправо и выстрелить по дому осколочно-фугасным снарядом. И сразу же распорядился зарядить бронебойным.

Когда дом после выстрела развалился, и осела пыль, стал виден силуэт «Пантеры».

Павел довернул маховики прицела и выстрелил по башне. Тут же, не дожидаясь результата, выстрелил ещё раз. Что за чёрт? «Пантера» не горела, но и не огрызалась огнём.

— Вперёд! — приказал Павел.

Самоходка подъехала поближе к развалинам дома и укрывавшемуся за ними танку. Павел откинул люк и высунулся.

Оба попадания в башню были точными, имелись сквозные пробития — всё-таки 85-миллиметровая пушка мощнее прежней, 76-миллиметровой, стоявшей раньше на Т-34.

Павел уже взялся за ручку люка, собираясь его закрыть, как со стороны «Пантеры» раздался пистолетный выстрел. Пуля ударилась о броню люка и с визгом срикошетировала.

— Ах ты, собака! — обозлился Павел. — Заряжай бронебойным!

Попадания в башню повредили «Пантеру», но к возгоранию не привели, и экипаж или часть его остались живы.

Самоходка развернулась влево, ствол её смотрел на «Пантеру».

Павел навёл прицел на боковой борт, на проекцию бензобака, и нажал электроспуск. Выстрел! И почти сразу же — грохот взрыва. Причём такой, что самоходку подбросило, а по броне застучали камни.

Павел посмотрел в смотровую щель: «Пантеру» просто разворотило взрывом, как консервную банку, и она горела жарким пламенем.

— Игорь, отъезжай. Сейчас боеукладка в танке рванёт, как бы нам не досталось.

И точно. Едва они отъехали метров на двести, как сзади рвануло. Танку и его экипажу — каюк. Как про них писал В. Высоцкий:

Только вряд ли на их могилах появятся кресты. При таком пожаре и взрыве не то что обугленных трупов — головёшек не останется.

Но Павлу их не было жалко. Сами на нашу землю пришли непрошеными гостями. Тем более что на его глазах только что эта «Пантера» подожгла два наших танка. Лишь бы экипажи уцелели…

Ремонтопригодность нашей бронетехники была высокой. Подобьют немцы наш танк, запишут на счёт танкиста, а специальные ремонтно-эвакуационные бригады вытащат его тягачами с поля боя, подремонтируют, и, глядишь — через день-два танк или самоходка снова к бою готовы. Были потери, конечно, безвозвратные, вроде этой «Пантеры», когда восстанавливать было нечего.

За годы войны Красная армия потеряла безвозвратными потерями 96,5 тысячи боевых машин; немцы — 32,5 тысячи. После 1943 года, когда у Германии появились новые, мощные танки, потери наших танковых войск возросли. Так, немецкий танк до подбития ходил в атаку одиннадцать раз, и Т-34 — только три раза.

Но главную ценность для обеих армий представляли не железо, а экипажи.

Наши танки ушли вперёд. Павел же, как и другие экипажи, получил приказ возвращаться на место дислокации батареи.

Самоходки, как огромные жуки, стали стягиваться к мосту.

Павел обратил внимание на погромыхивание слева.

— Игорь, что-то стучит слева.

— Слышу, — отозвался Игорь, — гусеницу надо подтягивать. Если не жать, потихоньку доберёмся. На месте погляжу — то ли трак один выкинем, то ли ещё можно подтянуть.

— Вот разгильдяй! А почему до боя не сделал?

— Так не громыхало же — сами слышали.

И правда, на марше перед началом боя посторонних звуков не было. Да и то сказать, самоходка старая, видавшая виды, не раз подбитая и латаная-перелатаная. Одних заплат на броне с десяток.

Батарея удалялась по грунтовке — уже и пыль за ней улеглась.

На одном из перекрёстков перед самоходкой слева выскочил наш лёгкий танк Т-70, довольно похожий на Т-34; можно сказать — уменьшенная его копия. Броня лёгкая, верхний лобовой лист брони всего 35 мм; вооружение — 45-миллиметровая танковая пушка и спаренный с нею пулемёт ДТ. Двигатель — спарка из двух автомобильных, ГАЗовского производства. Этот танк применяли в качестве связного, но при острой нехватке средних танков он участвовал и в боях, особенно успешно — против пехоты.

Т-70 встал, откинулся люк башни. Выглянувший оттуда молодой танкист прокричал юношеским голосом:

— Эй, самоходы! Чего тащитесь?

— Ты какого чёрта перед носом выскакиваешь? — не выдержал Павел. — Раздавим ведь невзначай.

Но танкист вдруг запел частушку:

И ещё что-то, только Павел уже не расслышал, потому как самоходка дёрнулась и проехала мимо лёгкого танка, обдав его клубами сизого дыма.

Павел уселся на своё командирское сиденье.

— Пацан! — с досадой сказал он.

— Командир, ты что — не узнал её?

— Кого её, Игорь?

— Да танкист-то — девка! Катя Перегудова из нашего же полка. Командир танка, при штабе для связи. У неё ещё двое в экипаже, и тоже девки.

— Да ну? Не знал!

— Её все в полку знают, личность известная. Один женский экипаж на весь полк. У неё на счету даже два подбитых танка есть! Боевая девка!

— Познакомиться бы, — мечтательно протянул Павел.

— У, там и без тебя желающих хватает. Только она всем от ворот поворот даёт, себя блюдёт. Я же говорю — правильная.

Самоходка шла медленно, километров двадцать в час. Лёгкому танку надоело держаться сзади, и на удобном участке он лихо обогнал САУ.

— Вот чертовка! — восхищённо сказал Игорь.

— Ты за гусеницей смотри! А то помпотеху пожалуюсь, в наряд ходить через день будешь.

Однако же Павлу стало интересно. Девушек в армии он встречал, в основном — санинструкторов, связисток да как-то раз пару снайперов. А тут — девушки-танкисты! В голове не укладывается! Танкист — тяжёлая военная профессия. Даже в прямом смысле, физически. Попробуй в полевых условиях разбитый трюк заменить? Кувалдой намашешься, как кузнец. Правда, на лёгком танке траки не такие широкие и тяжёлые, как на Т-34, но и девушка — не мужчина.

Едва они добрались до батареи, как Павел приказал экипажу заняться гусеницей, а сам направился к Куракину.

— Товарищ младший лейтенант, докладываю: уничтожен один танк — «Пантера».

— Видел. Так это ты был? А то я номер издалека не разглядел. В упор почему стрелял?

— Я сначала фугасным по дому, а потом в «Пантеру» два бронебойных влепил. Подъехал поглядеть поближе — почему не горит, а из танка по мне из пистолета… Вот я ему в упор и врезал!

— Правильно, врага надо уничтожать.

Павел потоптался.

— Чем экипаж занимается?

— Гусеницу натягивает — еле до батареи доползли. Товарищ младший лейтенант, — набрался духу Павел, — вы Катю Перегудову знаете?

— Кто же её в полку не знает? Познакомиться, что ли, хочешь?

Павел почувствовал, как запылали щёки. Сроду не замечал он за собой раньше такого.

— Вроде того, — промямлил он.

— Не советую, она девка боевая, за словом в карман не лезет, прилюдно отошьёт. И шашни не водит.

Павел приуныл. Сказать, что девушка ему понравилась, он не мог — видел её мельком, да и то сначала за юношу-новобранца принял. И всё-таки она чем-то его зацепила.

Павел решил сходить к танкистам и попытаться познакомиться. Не откладывая в долгий ящик, он направился в полк.

Танки стояли на окраине села. Экипажи были заняты своими делами — чистили пушки, загружали боеприпасы. Несколько танков заливали горючее у бензовоза.

Там же Павел увидел и Т-70. Это мог быть не тот танк, не Катин. Но Павел направился туда.

Из башни танка выбралась девушка. Тёмно-синий танковый комбинезон ладно обрисовывал стройное тело, из-под шлемофона выглядывали кудряшки волос.

Павел козырнул, представился:

— Сержант Сазонов. Разрешите познакомиться?

— Старшина Перегудова. У вас ко мне дело, товарищ сержант?

— Да нет, собственно…

— А, это тот самоходчик, что сегодня еле полз?

— Он самый.

— Кругом! Шагом марш! — скомандовала девушка.

Павел немного опешил, но приказ выполнил. Танкисты, смотревшие на сцену знакомства со стороны, злорадно засмеялись. Видимо, им наблюдать такое было не впервой. Тем более Павел был не танкист, а самоходчик, на которых танкисты поглядывали свысока.

Павел готов был провалиться сквозь землю. И зачем он только пошёл знакомиться с этой язвой? Ведь сказал же Куракин — не ходи.

Он уже отошёл от девушки на несколько шагов, как кто-то из танкистов спросил:

— Эй, парень, у кого из вас бортовой номер 716?

— Это моя машина, — недоумённо пожал плечами Павел.

Танкисты перестали смеяться, и наступила тишина.

— Выходит, это ты «Пантеру» подбил?

— Я. Она за домом в засаде сидела и сбоку ударила.

— Точно, двоих наших подбила.

Танкисты обступили Павла.

— Молодец, парень! Вовремя ты его засёк! Сам знаешь, какая обзорность из танка.

Танкисты похлопывали его по плечу, пожимали руку.

— У тебя сколько на счету? — спросил кто-то.

— В общей сложности… — Павел задумался. Будучи самоходчиком, он подбил шесть танков и бронетранспортёр, да ещё танкистом имел на счету уничтоженные танки, аж девять штук. Но о них говорить нельзя, он сейчас Сазонов.

Павел выдохнул:

— Шесть танков и бронетранспортёр.

На самом деле у него было на два танка больше — это когда он самовольно в самоходку забрался, ещё будучи во взводе пропаганды. Только комбат распорядился их на Куракина записать.

— Молодец, хорошо воюешь! Тебя бы надо к нам, в танкисты. Что самоходка — всегда во втором эшелоне, опять же — башни нет. Пока развернёшься, самого три раза подобьют.

Павел бы и рад к танкистам перейти, да побаивается: раскроется его обман, что вовсе не Сазонов он, а Стародуб. Да и комбат упрётся: зачем ему опытного и результативного командира самоходки не за понюшку табаку отдавать в чужие руки?

— Нет, парни, я уж к батарее привык, к экипажу.

— Зря ты, подумай хорошенько. Небось, и наград полно?

Павел расстегнул ватник, показал медаль.

— Негусто, не балуют самоходчиков, — разочарованно протянул старшина-танкист. — У меня вон, погляди, — старшина расстегнул ватник. На комбинезоне поблескивали ордена Красного Знамени и Красной Звезды и две медали — «За боевые заслуги» и «За отвагу».

Они постояли, поговорили за жизнь, вспомнили разные случаи и разошлись друзьями.

С Катей Павлу пришлось встретиться ещё раз при обстоятельствах трагических.

Их батарея двигалась на новое место дислокации, и машина Павла шла замыкающей в колонне. Чтобы не глотать пыль, поднятую гусеницами десятком боевых машин, они немного приотстали.

Самоходку раскачивало на грунтовой дороге.

Сзади их догонял лёгкий танк. Он был маневренней самоходки, и догнав, стал обгонять.

Павел, на марше высунувшийся из люка по плечи для лучшей обзорности, подумал: «Наверное, Перегудова лихачит».

При обгоне танк выехал левой гусеницей на обочину. Внезапно громыхнул взрыв, под гусеницей сверкнуло пламя, поднялся чёрный дым. По броне самоходки застучали осколки и комья земли.

«На мину противотанковую напоролись или на неразорвавшийся снаряд», — подумал Павел.

— Стой! — приказал он.

Но Игорь уже и сам остановился рядом с танком.

Взрыв был силён: у танка сорвало гусеницу, оторвало ходовые катки. Боковая броня была вспорота, и из пробоины тянулся дымок.

Павел и экипаж выбрались из самоходки, подбежали к подорванному танку и с трудом открыли люк. Если кто-то из экипажа остался жив, ранен — надо было срочно его вытаскивать, потому что танк мог вспыхнуть в любую минуту.

В башню нырнул Василий — он был самым худым и жилистым, а в лёгком танке тесно даже для трёх членов экипажа.

Василий подавал наверх тела танкистов, а Павел и Анатолий вытаскивали их на броню. Только помогать было уже некому — все были мертвы. Комбинезоны были разодраны осколками и залиты кровью.

Тела переложили на моторный отсек самоходки и догнали батарею. Павел доложил комбату о случившемся.

— Какая мина, Сазонов? Там батарея прошла.

— Они нас обгоняли и выехали на обочину.

— Понял. Вези тела в танковый полк.

Когда Павел доставил тела убитых в полк, для многих танкистов это было шоком. К тому, что танкисты гибли в бою, уже как-то привыкли — война. А тут — девушки, и никакого боя не было. Лежала себе в земле смертоносная железяка, ждала коварно своего часа. И забрала три молодые жизни.

Хоронили погибших уже вечером, всем полком.