Тараканьи бега

6.

Завтрак проходил в тесном кругу и гробовом молчании. Практиканты сосредоточенно занимались содержимым тарелок, лишь изредка покалывая украдливыми короткими взглядами друг друга и Изверга.

Изверг был хмур, еду в себя заталкивал с мучительным отвращением, временами даже постанывать принимался… Впрочем, стоны эти и сведённые омерзением губы вряд ли являлись следствием вкусовых ощущений. Прославленный ветеран изводился переживаниями. Всяческими и разнообразными. И то, что он не считал нужным скрывать свои переживания от посторонних глаз, нравилось Чину меньше всего.

Особой приязни Чин к Изверову конечно же не питал (и неособой, кстати, тоже), но видеть его таким… Ну, отчитал тебя друг-начальник, который по сравнению с тобой – тьху, дерьмецо плюгавое, и сам, кстати, это превосходнейше об себе понимает… Ну, подложило тебе свинью с проклятым чинзано какое-то там ничтожество (правда, «ничтожество» – это смотря с чьей точки зрения)… Ну и хрен с ними со всеми! Ведь всё ещё исправимо; а когда всё исправится, ты им должки с процентами отстегнёшь, ежели не побрезгуешь. Сам так называемый студент Чинарёв, доведись ему быть теперь на Изверовском месте, рассуждал бы именно вышеизложенным образом. А этот железный герой космоса, когда-то сумевший натворить такого дребезгу из боевой эскадры флериан, что эти клювастые головорезы по сию пору чуть ли не молятся на него…

Дьявольщина, ну надо же как распустил сопельки! Слюнтяй!

Чин-чин вдруг призадумался: а кому же именно адесовал он эти мысленные восклицанья? Извергу или самому себе? Из перечисленных кандидатур более предпочтительной казалась вторая, та самая, которая своё и без того паскудное настроение вконец допаскуживает бессмысленными переживаниями за какого-то там Изверга.

От внезапного осознания собственного жалкого слюнтяйства так называемый Чинарёв совсем озверел. И тут Леночка сдуру напросилась поработать громоотводом. Стряхивая с ложки на Чинову тарелку порцию второй компоненты завтрака, прелестная Халэпочка едва слышно спросила:

– А чё это Изверг такой… суицидальный?

– Ещё вот именно ты будешь с вопросиками!.. – злобно прошипел Чин.

Пушистые соболиные бровки, испоганить которые не удалось даже новейшим достижениям косметики, изумлённо вздёрнулись.

– Ещё вот именно ты будешь мне бровями играть! – бешено сипел Чинарёв, прикрываясь ладонями. – Погоди, я тебе наедине такие игры устрою – по гроб жизни икаться будет!

– Псих, – громко и внятно произнесла Леночка бесстрастным тоном электронного диагноста.

На лице гадливо жующего Изверга прорисовался лёгкий интерес к окружающему.

Столь же бесстрастно и внятно папина Халэпа разъяснила:

– Студенту Чинарёву, видите ли, не нравится десерт номер тридцать три дробь ка. Говорит: «До сих пор вместо еды давали лекарства для внутреннего употребления, а сегодня – наружное».

Господин линкор-капитан с видимым услием проглотил последнюю дозу канареечно-желтого снадобья (которое действительно так и просилось наружу), утёрся салфеткой и промолвил раздумчиво:

– Что ж, гопода, раз вам не нравится десерт…

– Никак нет, нравится! – подал было голос Виталий. – Очень нрав…

Увы, не удалось старосте завершить своё объяснение в любви десертному рациону. Изверг крепко растёр глаза пальцами и вдруг упёр в лучшего на курсе студента такой мутный и такой неподъёмный взгляд, что Виталий мгновенно онемел. А экс-космоволк медленно перевёл взглядоподобное чёрт-те что на Леночку (девица ойкнула и выронила «раздаточную» ложку), потом на Чин-чина (тому сразу очень захотелось пропасть – куда угодно, лишь бы как можно дальше)…

– Расходитесь по каютам, – сказал Виктор Борисович неожиданно мирно.

– А убрать? – подхватилась Халэпочка, – Я счас, мигом я…

Но Изверг легонько прихлопнул ладонями о столешницу, повысил голос:

– Немедленно. По каютам. Каждый в свою. И до завтрашнего утра не высовыватья.

Пожалуй, ещё ни одно приказание не выполнялось практикантами с таким истовым рвением.

Путь от столовой к спальному блоку (сиречь к коридорному аппендиксу, в который выходят двери всех блокшивских спальных кают) занимает от силы минут пять очень неспешного ходу. За эти пять минут сокурсники успели трижды пристать к Чину с расспрсами (сперва Белоножко пристал, затем Леночка, затем, по выражению той же Леночки, «обое»). Господа студенты очень интересовались дознаться, что нынче такое происходит – с Извергом и вообще.

Чин от приставаний отбивался. Он думал. Ему тоже очень хотелось понять, что происходит. Не с Извергом (это-то нашпионившему практиканту было в главных чертах понятно) а вот именно вообще. Например, снова шмыганула по подсознанию совершенно идиотская, а потому очень правде подобная догадочка о причинах появления в чиф-компвской памяти пустых файлов и файлов, изгаженных знаками препинания. Шмыганула было она, догадочка-то, да тут же и ушмыгнула нафиг, спугнутая вздорными приставаниями Леночки и Виталия. Знать они, видите ли, хотят, эти «обое». Ничего, как захотелось, так и перехочется, мать ихнюю…

Все это студент Чинарев, будучи уже на пороге своей каюты, весьма экспансивно произнес вслух (увы, мать и прочее, с нею связанное, он тоже озвучил), после чего изо всех сил захлопнул каютный люк перед трясущимися от любознательности носами своих однокашников.

Уединившись в комфортабельной звукоизолированной берлоге, Чин некоторое время метался по ней, как… как… как тигр. (Ай-ай, господин поэт! Берлога – это медведь, а не тигр! Где же знаменитое Молчановское умение выстраивать целостный образ, гори он вонючим пламенем?!)

Четыре шага от люка к дверце душевой кабинки, поворот (бедром об угол стола – чирк!), четыре шага от дверцы к люку, поворот (плечом о кожух озонатора – больно, м-мать!)… И снова раз-два-три-четыре – чирк! раз-два-три-четыре – мать! Чирк – мать, чирк – мать…

Чинзано.

Три бутылки коллекционного «Чини-чин».

Изверг полагает, будто щенок Молчанов таким образом тщился доказать, что он по-правде никакой не Молчанов, а Чингизхан. Тот самый. Гунн Вандалович. Законспирированный Интерполом шип в заднице грозной могучей Лиги.

Увы, господин линкор-капитан, ваше предположение не соответствует. Представьте себе, студент Чинарёв, равно как и хакер-поэт Молчанов, отнюдь не является идиотом. Означенный студент, равно как и упомянутый хакер-поэт, превосходнейше понимает: выходкой с чинзано он бы только окончательно укрепил вас в уверенности, что он НЕ Чингизхан. Впрочем, эта ваша уверенность ни в каких добавочных укреплениях и не нуждается.

Итак, студент-хакер-поэт Чинарев (во девичестве Молчанов) к чинзано отношения не имеет.

Вот к Интерполу – грешен! – имеет… Верней, это Интерпол имеет обоих – и отношение, и самого хакер-поэта. И даже вульгарное изнасилование этому самому Интерполу за оное имение не пришьешь, потому как всё – по обоюдному согласию. Операция прикрытия особоценного свидетеля, в коей операции г-н Молчанов (т. е., пардон, Чинарёв) согласился на почетную роль отвлекающей мишени. Согласился, стал-быть. За наисоблазнительнейшие посулы. И из соображений возвышенно-благородно-романтических (вот об этих последних кто узнает, тот не поверит, а кто поверит, тот оборжется).

Раз-два-три-четыре – чирк!

Раз-два-три-четыре – мать!

Да уж, операция прикрытия… Чушь собачья. Не сработала она, операция-то.

Даже вон Изверг то ли догадался уже, ху есть кто и кто есть ху, то ли почти догадался… Не даром ведь чёртов старикан так ехидно советовал просмотреть запись событий, сопутствовавших компьютерному считыванию информации с таракана! Рубка-то ведь не жилая каюта, где надлежит блюсти тайну интимной жизни. В рубке сексом заниматься воспрещено, и на сан-тех-деструктор в ней не усядешься ввиду стопроцентного отсутствия такового… В общем, смотри – не хочу. А ежели смотреть, не строя наименее противоречивые модельки мотивации поступков, а отследить только одни именно поступки… даже такое: когда у кого дыхание пресеклось, кто на кого когда разозлился, кто когда побледнел-покраснел… Н-да.

Люк – дверца – поворот – чирк!

Дверца – люк – поворот… Ого! Здо-о-ровый синячище будет…

Три бутылки чинзано.

Не две, не четыре, не семь с осьмушкой, а именно три.

На каждого практиканта по штуке. Что из этого факта следует?

А следует из этого факта, что угнездившийся на блокшиве сверчок с позывными «Милашка» по-правде вовсе и не Милашка, а распоследняя сука. Въедливая дошлая сука – вот что следует из трех бутылок. Ведь не было у Лиги времени внедрять нормальную агентуру, наверняка вербанули в сверчки первое мало-мальски годным показавшееся дерьмо из студентов. И вот – не промахнулись. Лига вообще редко промахивается.

Интересно, сучье дерьмо Милашка и само знало, что Молчанов и Чингизхан – не одно и то же; что «почти наркотическая» тяга к чинзано – это именно Чингизхан?.. Ой, вряд ли! Просто оно преспокойненько прочитало шифровочку, прикочевавшую от этого их лиговского Пинчера, или как его там… Мало, что ли, возможностей шнырять по здешней локальной сети, не задействуя напрямую ни один из блокшивских серверов?! Вон под койкой в вещмешке одна такая возможность припрятана – почему бы у суки Милашки не иметься второй? А маразм с любопытным мыслительным узлом контроля жизнеобеспечения – просто маскировка какая-то…

Прах побери, вымарать нужно было эту поганую шифровку сразу же по приёме. Как только понял, что это именно шифровка. От греха. Без оглядки на собственное любопытство и на всякие там «а вдруг». Эх, что уж теперь, после драки-то…

Ладно, это всё неглавное.

Главное то, что интерполовская программа защиты свидетеля оказалась туфтой. Господи, да куда этим интерполовцам тягаться с Лигой, если они даже из собственного нутра не способны повытравить сверчков?! К-козлы…

Ах, как было задумано! Прикидывание Чингизханом лучше всего получится у приятеля и равного по классу хакера, каковые обе ипостаси очень удачно слиты в едином Молчановском лице. А если противник всё-таки распознает в Чинарёве Молчанова, он (противник) начнет искать Чингиза среди Молчановских друзей – искать вблизи, но не рядом. На сей случай в училище внедрён лаборант-программистом давний доподлинный Молчановский кореш – Дикки Крэнг. Грубо внедрён, с шумом, чтоб привлекал побольше внимания. И главное: настоящую мишень никто никогда не прячет вплотную к отвлекающей (это с точки зрения интерполовских стратегов от психологии); следовательно, самое безопасное место для настоящего Чингизхана – в одном взводе и даже в одной тройке практикантов с Чингизханом-лже.

А сучье дерьмо Милашка клюнуть на Дикки Крэнга то ли не додумалось, то ли поленилось. И насчёт того, где никогда не прячут настоящую мишень, оно тоже оказалось без понятия. Зато оно непосредственно поучаствовало в той самой сцене, которая, кажется, натолкнула Изверга на очень опасные подозрения. Вот такие же подозрения, по всему видать, забрезжили и у Милашки. И теперь Милашка эти подозрения проверяет. Экспериментально, стал-быть. Окончательно. Однозначно.

Чин вдруг замер посреди каюты, тупо уставившись в никуда и не менее тупо приоткрыв рот. Он вдруг понял, что именно заставило его метаться от «чирк» до «мать» и обратно, зарабатывая синяки и развлекаясь никому уже в общем-то не нужной дедукцией.

Страх.

Дикая боязнь того, что уже давно оформившаяся догадка окажется правильной. Что вот сейчас он, Чин, сунется в какое-нибудь место из тех, в какие прежде всего суётся вернувшийся домой человек, и обнаружит одну из трех бутылок чинзано. И придется ему кончать с дедукцией и начинать…

От мысли, что же такое потребуется тогда начинать, у лжестудента псевдо-Чинарёва подкосились колени.

Действительному члену почетной десятки самых опасных кримэлементов человечества еще ни разу не приходилось никого убивать. То есть не приходилось так, как вполне вероятно придется теперь – впрямую. Не компьютерными изощрениями, а собственными руками.

Всё неизведанное – страшно. Знающие люди (из тех, кому уже приходилось) любят порассказать всякие ужасы. Кошмарные сны, в которых обожает являться убитый; какие-то угрызения какой-то совести… Господи, а ну как хоть что-то из этих россказней окажется правдой?!

Псевдо-Чин бессильно плюхнулся на койку и вдруг с воплем перекатился набок, зашарил под простынёй мгновенно взмокшими пятернями.

Так и есть.

Бутылка.

Огромная, сувенирная, литровая. Ребристая и угластая.

«Чини-чин».

Значит, всё додумано правильно.

Каждому по бутылке. Себе – тоже. (Господин линкор-капитан, смотрите, какую мне кто-то гадость подсунул!» – своего рода алиби).

Если такую бутылку найдет у себя на койке настоящий подлинный Чингизхан, у которого «почти наркотическое пристрастие» – выхлебает в момент до самого дна, ни на миг не задумываясь о последствиях. А при искусственной гравитации эти самые последствия таковы, что хрена с два скроешь.

Правда, лже-Чингизхан (Чинарёв-Молчанов) тоже выхлебает – доказывя, стал-быть, что он не лже.

Дальнейшая арифметика проста. Напился один Чинарёв – хватай его, Гунна Вандаловича. Оба подопытных напились? Что ж, имеем два уравнения с двумя неизвестными. По одному уравнению выражаем икс через игрек (например, через стихоплетство или показушную чингизханистость), полученное подставляем в уравнение номер два, вычитаем… задачка для подготовительного класса.

Чин сел поудобнее, поставил бутылку перед собою на пол и закляк в тоскливом недоумении, словно русалка перед трусами.

Господи, ну как же всё умудрилось сложиться аж настолько хреново?!

А ведь ни малейшими бы проблемами и не запахло, успей догадливый студент Чинарев вовремя предупредить о своих догадках подлинного Чингизхана. Но теперь наверняка уже поздно: при виде бутылки человек с почти наркотическим пристрастием мешкает не пить, а думать.

Последняя хлипенькая надежда осталась: вдруг Милашке еще не успелось выяснить результаты своего долбаного эксперимента? Дай-то Бог. Иначе бедненькому Извергу действительно не останется ничего, кроме суицида: даже если неопытный дилетант псевдо-Чинарев сумеет замести следы и выставить дело несчастным случаем, господину линкор-капитану никакая экспедиция уже не посветит.

Ладно, нужно торопиться. Это при любом раскладе – хоть так, хоть иначе. А то Милашка действительно успеет не только дознаться о результате, но и довести его до ведома своих поганцев-хозяев.

Отшвырнув бутылку раздраженным пинком (та звонко цокнулась о ножку стола, и, естественно, не разбилась), Чин полез под койку к своему вещмешку.

Искомое, как на грех, зацепилось за что-то и довольно долго отказывалось вылазить на свет. Но человек, как известно, способен превозмочь всё – в том числе и вздорную строптивость маленькой деревянной коробочки, хоть та и стоит преизряднейших денег (это даже без учета неслабой цены содержимого).

Коробочка.

Бесценного Новоэдемского златокедра и тамошней же не менее бесценной ручной работы.

В подобном хранят всякую дребедень непристойно богатые дамочки; так что дьявол знает, какой блажи ради вздумалось владельцам Спэйсмайнз Юнайтед прятать в этакую оболочку свой подарок одному крутому хакеру, превосходно выполнившему деликатный заказ.

Правда, у златокедра есть целая куча поистине волшебных умений. Например, он УМЕЕТ (именно это слово здесь единственно употребимо) отличать хозяина от кого угодно еще. Как? А черт его… Но вот в руке псевдо-Чинарева дареная и в свое время лишь пару дней потратившая на привыкание к новому владельцу коробочка раскрылась мгновенно и легче лёгкого. Случайный же человек без специального прибора даже не уяснил бы, что в руках у него именно коробочка, а не цельный брусок. Причем такая «одушевленность» живет лишь в златокедровых вещах, сделанных вручную от начала до конца. Вещь, изготовленная даже самыми примитивными автоматами, рождается мертвой. Сказка – это быль, на объясненье которой у яйцеголовой ученой братии просто нехватает мозгов. Покамест нехватает. Ещё.

Коробочка прятала в себе микросупербрэйн из самых последних, заметно уступающий блокшивскому «Циклопу» разве что только совокупным объёмом памятей. Зато микросупер был оснащен мощным универсальным дистанционником, способным подключаться к любой сети – хоть локальной, хоть глобальной, хоть какой.

«Не смущайтесь, Матвей э-э-э… Матвей. Это сверх гонорара, но отнюдь не бескорыстно. Мы же сами заинтересованы, чтоб вы имели возможность выполнить любой наш заказ!»

Да нет, «Матвей э-э-э… Матвей» и не думал смущаться – ни тогда, принимая драгоценную шкатулочку, ни месяцем позже, когда использовал её для кражи у Спейсмайнз кой-каких конфиденциальных сведений (та кража обошлась дарителям раз в сто дороже их якобы корыстного суперподарка).

По причине ничтожных размеров разработчики снабдили микросупер только акустическим контактором. Ну и хрен с ним – всё равно потом придется вычищать из информационного банка блокшивских подслушек бездну бездонную всяческой разной всячины.

Ладно, с Богом (как говорят черти, гоня к котлам свеженькую партию грешников).

Полная активация всех систем, экшн. Так, с добрым утром, господин супермикро! Теперь – вход в локальную сеть, автопоиск трижды долбаной диспетчер-программы четырежды драных подслушек… ага, «done». Что нас интересует? Нас интересует текущий контроль информации из каюты номер… Хрен, какой номер у каюты Милашки? Через одну дверь… здесь шесть, значит там… В сторону рубки номера растут или уменьшаются?! Чтоб их всех… Ага, кажется восемь. Точно, восемь. Да экшн же, мать твою!

Пара секунд – и выполнено. Как раз вовремя, чтоб успеть расслышать стихающий шум воды в душевой. Затем из крохотного динамика микробрэйна отчётливо донеслось шлепанье босых ног, гуденье сушилки, что-то невнятное, смахивающее на пение с кляпом во рту…

Милашка на самом деле в каюте, или это запись-обманка? Выясним. Ин ван моумэнт.

Команда: автопоиск диспетчер-программы систем жизнеобеспечения. Так. Активировать гипно в каюте номер восемь. На полную мощность. Экшн. Да, подтверждаю, на полную; экшн, плиз, твою мать. (Уж простите, господин линкор-капитан, но внережимное включение пассиватора для вас всё-таки лучше, чем безвременная кончина одного из вверенных практикантов).

Пение усохло в невнятное приборматывание, потом пресеклось тягучим сладострастным зевком и вообще стихло. Босые ноги шлепнули раз-другой; взвизгнул от неожиданного удара коечный амортизатор… Мерные звуки, котороые динамик принялся транслировать мгновенье спустя, показались Чину гораздо более мелодичными, чем давешнее пенье. А сушилка так и осталась включенной. Мощная, однако, штучка гипнопассиватор. И действительно полезная.

В принципе, всё услышанное могло быть и подделкой. Звуковой симуляцией – гибкой, оперативно реагирующей на внешние воздействия. Даже в затёртом двадцатом веке такое бы никого не удивило, а уж в эпоху глобального господства счетнологических управляющих систем…

Но псевдо-Чинарёву казалось, что всё было по-правде. Вряд ли бы Милашке вздумалось обременяться столь изощренными хитростями. Ну, а если нет…

Что ж, тогда одной Милашкой вскорости станет меньше.

Чин хотел было заставить микробрэйн подключиться к подслушкам каюты подлинного Чингизхана. А вдруг, дескать, там ещё всё хорошо, по-трезвому то есть, и не поздно ещё предупре…

Увы.

Первый же, мягко говоря, звук, раздавшийся из динамика, однозначно засвидетельствовал: «почти наркотическое пристрастие» успело взять своё. На всю катушку успело.

Первый звук по совместительству оказался и последним.

Микробрэйн вдруг принялся самовольничать: прервал трансляцию и активировал дисплей-голограф, услужливо вихляя демонстрационным пространством в унисон с бегающим взглядом хозяина.

Демонстрационное пространство демонстрировало надпись красивым прописным шрифтом: «В оперативной памяти обнаружена неклассифицируемая самозапустившаяся паразит-программа. Проникновение из бортовой локальной сети.» Но не успел Чин толком вчитаться, как перед «обнаружена» втиснулось «и в суб-памяти».

Чинарёв-Молчанов остолбенел. В голове у него всплеснулась какая-то позорно бестолковая мешанина из «Не рой другому яму», судорожных догадок, мог ли «Вервольф» действительно отплатить своему недавнему обидчику такой же обидной монетой («нет, бредовень бредовая, куда им… но как похоже-то!») и «Да что же это Изверг за погань миражливую распустил у себя в сети?!»

А микросупер продолжал разводить калиграфию: «Системы „Эскулап“, „Киллер“ и „Дихлофос“ на паразит-программу воздействия не оказали. Приступаю к блокировке и переформатированию зараженных сегментов суб-памяти… выполнено. Перегрррр…»

Всё. Бобик сдох. Дисплей исчез, индикаторы погасли… То, что должно было бы показаться милисекундным обмороком, превратилось в клиническую смерть. Нет, ничего ЭТАКОГО не случилось. Паразит, небось, мелькнул вблизи системных аксессуаров, микробрэйн для верности переформатировал всё вокруг, затем решил перегрузиться (ради очистки совести и оперативной памяти) и… И всё. С вымаранным системным сегментом разгрузиться легко, а вот загрузиться опять – хрена. Человек бы это предусмотрел, а комок металлоорганики с гордым названием «супермозг» всегда в решающие минуты оказывается кретином. Потому что мозг – не «супер», а настоящий – это отнюдь не только память и быстродействие. Это что-то гораздо большее, чем даже самая гигантская память и самое сумасшедшее быстродействие. Это как в шахматах: комп может хранить в памяти несоизмеримо больше комбинаций, чем человек, и комп может моментально просчитать, сравнить, выудить из огромного вороха комбинаций оптимальную… Но придуманы они, комбинации-то, отнюдь не компами.

Вообще-то возвратить микросупера к жизни не составило бы никакой сложности. Копидрайв у Чина имелся, загрузочная эллипсета – тоже… Но возня со всем этим требовала хоть ничтожного, но всё-таки времени. Лишнего. А вот именно лишнего времени у Чина не имелось ни капли.

Пробормотав невнятную матерщину, псевдо-Чинарёв швырнул своё портативное счётно-логическое достояние обратно в вещмешок и отправился с визитом к подлинному Чингизхану.

Распахнув люк, отделяющий от коридора убежище пресловутого Гунна Вандаловича, так называемый студент Чинарёв на миг остолбенел. Вообще-то он уже не раз видал начинзаненного вдрызг Чингизхана, но чтоб такое… Да, страшная это штука – искусственная гравитация. Особенно, если при ней, родимой, литровую бутыль досуха минут за пять-десять…

Спохватившись, Чин-чин нырнул в каюту и торопливо прихлопнул за собой люк.

Начинзаненное тело валялось на полу в позе тронутого разложением трупа, подавая, однако, весьма громкие признаки жизни: боцманским прокуренным басом ревело песенку, которую постыдились бы петь в приличном борделе. Увидав Чина, оно – тело – забарахталось, попыталось приветственно махнуть рукой (едва не расквасив себе нос этим незадавшимся взмахом) и обрадованно возопило дискантом:

– Матвеюшка пришел!

– Заткнись, – свирепо рявкнул Матвеюшка, и тело обиженно повалилось туда, откуда только что норовило подняться.

– Надо же было успеть так насосаться! – Чин, он же М.Молчанов шагнул к вознамерившейся снова запеть легенде хакерства. – Ты когда-нибудь выучишься держать себя в руках?!

Тело оборвало вокальные упражнения и принялось истово, с отчётливым стуком колотиться затылком об пол (закивало то есть):

– Научусь! Тля курва сукой буду!

– Не будешь, ты уже… ч-чёрт… – Матвей споткнулся о бесцельно елозящие по псевдоковру ноги и упал.

Где-то под его животом квакнуло, потом прохрипело натужно:

– Вс… встань с меня. А то в-вой-ой! – дут и заподозрят нас. В любви. Однополой. – Хрипение сменилось всхлипами: – Однополая… На одном полу, без простыни даже… Кошмар. Встань.

Чин-Молчанов действительно поторопился вскочить: звуки, которыми вдруг перебился монолог под его животом, ярко напомнили то, что обычно предшествует возвращению вспять содержимого переполненного желудка. Но нет, это оказалось всего-навсего идиотским хихиканьем – пьяная легендарная личность продолжала развивать случайно подвернувшуюся благодатную тему:

– Однополая… гадость… как эта стерва Катарина из шестого вз… ох… взвода… «Лена, я ну прям без ума от твоего тела, давай вдвоём в душ сходим, чтоб только ты бы да я бы…» Не, ты знал? Не-е-е, ты не знал, а то б ты за этой лез… лезб… не ухлёстывал. А Лена ей: мне, мол, с тобой так же противно, как с этим глибзд… не, с гли-стю-ком, с Белоножко. Это Лена нарочно про глистюка, Лена, небось, знала, что он… что Белоножко всё время под… подслуши… гы-гы…

– Что это ты о себе в третьем лице? – рассеянно осведомился Матвей, норовя ухватить разговорчивое пьяное тело под мышки и взвалить оное на койку.

– А шо, вышел закон, шо нельзя? Я, может, мечтаю… Только я не в третьем, я в среднем хочу. Вон эти… Как их, тля… Не, тля зелёная, а они трах… крах… красненькие там, чёрные… Во, м-му-урр! – равьи. Так они почти каждый – оно. И никаких проблем. А у меня, думаешь, нет проблем? Да у меня кроме проблем ничего… Ай! Пусти, дурак, больно!

Наконец Матвею удалось-таки водрузить брыкающееся тело на постель и даже воспрепятствовать попытке немедленно свалиться обратно. Тело заёрзало щекой по подушке, зевнуло, блаженно смежило набряклые веки, почмокало дремотно и сладко… И вдруг затянуло на мотив «Гэлэкси хайвэйз» – во всю глотку, с трагическим слёзным надрывом:

Чин торопливо нашарил под коечным изголовьем кожух гипнопассиватора, а на кожухе – верньер ручной активации (просто счастье, что железный параграф какого-нибудь устава не лишил рядовых членов экипажа права на хоть частичную свободу воли в вопросах сна). Резкий поворот рифлёного барабанчика до отказа на «maximum» почти мгновенно перехлестнул пьяные рулады умиротворённым сопением.

Снотворному прибору полагалось работать главным образом со штатным содержимым каюты, не шибко отвлекаясь на случайных гостей. И тем не менее, мгновенно кинувшийся наутёк Чин в коридор вылетел совершенно уже очумелым. А вылетев, едва тут же и не полетел (на пол) через подвернувшийся под ноги членистоногий исп-механизм. Тот шарахнулся, выпучил фасетчатые бельма вотч-сканеров и затеял было доклад про «контрольный анализ атмосферной пробы для данного помещения показал отклоне…» Конечно же Чиново озверелое «пшел на хрен, дебил!!!» ни интенсивностью, ни содержанием в штатный набор команд не вписалось, однако электронно-механический приставала моментально заткнулся и так брызнул прочь – аж крабьи лапки его слились в какую-то мутную рябь.

Ну вот, на чинзановые пары даже контроль-система уже отреагировала… Совсем паскудно…

Чин еще с минуту постоял около захлопнутого люка, пальцами обдирая сонную муть с посвинцовевших век и размышляя, не вернуться ли, не поубавить ли усыпителю мощности. Впрочем, если не надолго, гипно-передозировка вряд ли сулит что либо уж очень страшное. Просто к прочему негативу (которого уже и без того будет валом) приплюсуется ещё и… Нет, пожалуй не «приплюсуется к», а «умножится на».

Ну и пусть.

Глупость нужно наказывать.

А уродства нужно лечить.

Кажется, какие-то древние фашисты – не то германские, не то ещё римские, аж при Цезаре – лечили заикание электрошоком. Так и надо уродам. Или пусть делаются нормальными, или пускай сдыхают… Или пусть хоть помучатся так, как приходится мучиться из-за их уродства нормальным… Правда, тут не всё просто. Тут есть два досадных нюанса. Во-первых, к сожалению, отличить нормального от урода не всегда бывает легко. А во-вторых, КТО станет главным по отличению уродов от неуродов? Ну, как в такие отличальщики выбьется именно что урод? В роде хоть того следователя из полиции Интерсети, который совершенно искренне звал уродом некого хакера Матвея Молчанова. И ведь не просто уродом звал, а па-та-ло-ги-чес-ким.

Ладно, всё это лирика. А на неё у нас с вами, господин поэт, нынче как-то не выдалось ни времени, ни особенной тяги.

Чин-Чинарёв-Молчанов энергично вытряхнул из головы дарённое чужим пассиватором сонливое невнятье, отвалился от люка и зашагал по коридору, приборматывая громко и зло:

– Но вот глупость… За глупость нужно платить. Всегда нужно, всем…

– Правильно, – вдруг сказали у него за спиной. А потом ещё добавили негромко, но убедительно:

– Стоять. Руки на голову, лицом к стене.

Вот это сулило Матвею совершенно новые, неиспытанные ощущения. Всяко бывало раньше. Офицеры разнообразных полиций, в самых неожиданных местах вдруг материализуясь локоток к локотку, ненавязчиво (и, кстати, не всегда безуспешно) принимались вербовать в штатные осведомители; его вызывали повестками, запугивали, шантажировали; в него даже стреляли – к счастью, стрелявшие всегда оказывались редкостными мазилами… до сих пор. Но быть арестованным, или как это – схваченным? Нет, такого одному из опаснейших хакеров покуда не выпадало. Ну, может, давно, в детстве ещё… Так тогдашние дела разве в счёт?

Скорей не из испуга, а из какого-то нездорового лихорадочного интереса Молчанов-Чинарёв исполнил приказание мгновенно и беспрекословно. Быстрые и весьма, похоже, опытные в таких делах пальцы шустро ощупали многочисленные карманы Чинарёвского комбинезона. Только после этого Матвей счёл возможным осторожненько оглянуться.

Конечно же, это был Изверг, причём Изверг, начинающий расставаться со своим архаичным имиджем. Во всяком случае, в руке у него был не какой-нибудь там кремнёвый арбалет времён капитана Флинта, а портативный деструктор какого-то Молчанову незнакомого, но явно новейшего образца.

– Можешь опустить руки, – сказал Изверг тем же спокойным голосом. – И пошел в рубку.

Матвей опустил и пошел. Шагов за спиной он не слышал, но был уверен, что Изверов со своей стрелялкой буквально наступает ему на пятки. А уж блик лазерного прицела хакер-поэт ощущал так же безошибочно, как если бы по его хакерскому затылку шнырял таракан. Ощущение было настолько отчётливым, что Молчанов невольно потянулся отряхивать шею, и тут же услыхал позади безмятежное: «Не рекомендую».

– Честное слово, я не припрятал за шиворотом торпедомёт, – Матвей постарался, чтобы это заявление прозвучало как можно искреннее.

Изверг промолчал.

– Может, не стоит вести меня в рубку? – ехидно осведомился псевдо-Чинарёв пять-шесть шагов спустя. – вдрызгнули бы уж прямо здесь…

Опять гробовое молчание за спиной.

– А вам вообще кого-нибудь убивать приходилось? – не унимался хакер-поэт. – Не в бою, а вот так, лично, чтобы глаза в глаза… ну, или в затылок…

На сей раз космоволк решил отозваться:

– Случалось. Девятнадцать раз.

– А угрызения совести не досаждают? – спросил Матвей с неподдельной заинтересованностью.

– Досаждают. Мучают даже. Надо было укнокать и двадцатого, а я упустил время.

Дознаваться, кто конкретно имеет честь быть этим самым двадцатым, Молчанову отчего-то не захотелось. Лишь ещё шагов через десять он осторожно напомнил:

– Господин караван-командор приказал, чтоб на блокшиве всё было без сучка-задоринки. Если вы меня грохнете, не видать вам этой вашей экспеди…

– Мне её и так уже не видать, – оборвал его конвоир-любитель. – Между прочим, по твоей вине.

Во вроде бы по-прежнему безмятежном голосе Изверга обозначилось сдержанное подрагивание, и Матвей решил заткнуться. Как-то неудобно раздражать человека, который держит твой затылок на прицеле, а свой палец – на спуске. Тем более, что вон уже и рубочный люк впереди показался. Сейчас всё разъяснится без всяких лишних вопросов.

В рубке и следа уже не было от давешней праздничности. Пыльноватый эрзац-дневной свет, мёртвый «человеческий» пульт, заставочная дребедень на экране чиф-компа…

– Садись!

Молчанов непонимающе оглянулся на Изверга. Тот мотнул подбородком в направлении пользовательского кресла. Матвей пожал плечами и умостился перед чиф-комповским монитором – умостился неловко, бочком, норовя краем глаза присматривать за тупым рыльцем деструкторного разрядника (словно бы чёрт знает как важно было успеть в случае чего заметить злую вспышку, после которой замечать уже ничего и никогда не придётся).

А Изверг сказал:

– Даю тебе пол-часа. Приступай.

Псевдо-Чинарёв похлопал веками, потом судорожно сглотнул и вымямлил:

– К чему приступать-то?

– Давай-ка обойдёмся без спектаклей, – устало попросил Виктор Борисыч. – Я хочу, чтобы ты вымарал паразитов, которых напустил в нашу локальную сеть, и восстановил все её рабочие функции. Валяй.

Последнее слово было подкреплено исключительно выразительным движением разрядника, однако Молчанов валять не заторопился. Он только ещё неудобней вывернулся в кресле и уставился на Изверова. Тот стремительно накалялся, как допотопная обогревательная спираль:

– Послушай, щенок! Мне представился невероятный случай вернуться в настоящее дело, возглавить настоящее дело, чёрт меня побери, и, может статься, предотвратить грандиознейшую кровавую заваруху. И если ты мне всё это сорвёшь…

Матвей снова сглотнул и очень раздельно выговорил:

– Господин линкор-капитан, можете верить, можете не верить, но никаких паразитов я в вашу сеть не запускал.

– Да? – Изверг вдруг сделался невыносимо ласков. – Может, ты и не угрожал мне чем-нибудь подобным? Может, ты вовсе не хакер, и фамилия твоя действительно Чинарёв? Но понимаешь, дру-жо-чек, в сущности я ведь совершенно не интересуюсь знать, ты ли это сделал. Я знаю только, что у нас в сети завелась какая-то нечисть, которая жрёт и гадит напропалую. Я знаю, что практически каждый сервер миражит – чем дальше, тем чаще. А нужно мне, чтобы всё как можно скорее заработало штатно, и чтоб ни одна высокопосаженная задница не смогла заподозрить, что сеть сбоила. Иначе мне сделается невыносимо досадно и потребуется на ком-нибудь досаду сорвать. Догадываешься, кто самая подходящая кандидатура?!

Во время этого монолога, так и сочащегося омерзительной смесью желчи и едкой притворной сладости, Молчанов, нахмурясь, сосредоточенно грыз ногти. Казалось, он совершенно не слушает Изверга. Но стоило лишь тому примолкнуть на миг, поперхнувшись торопливым вдохом, как Матвей тут же воткнулся с вопросом:

– Что вы подразумевали под «жрёт и гадит»?

Вопрос этот был задан очень по-деловому, чуть ли даже не властно, и линкор-капитан слегка опешил.

– Что подразумеваю? – он вздёрнул брови. – Да именно то, что сказал! Некоторые файлы съедены начисто, одно название осталось; некоторые надгрызены и загажены – преимущественно точками, но встречаются и более сложные знаки препинания… Гадить там же, где жрёшь – типично хакерская манера!

– «Я, кормясь, как и ты без зазренья возьмусь перегадить всё то, до чего доберусь», – медленно продекламировал Молчанов. – Что вы пробовали?

– В смысле борьбы? – деструктор в Изверговой руке чуть-чуть опустился. – Да я перепробовал все дезинфекц-программы, которые здесь есть (а есть их здесь очень немало). И всё без толку. Ещё я пробовал по-просту выявлять и стирать файлы, самопроизвольно меняющие объём. Ещё пробовал переформатировать загаженные сегменты. И никакой пользы, кроме существенного вреда.

– Никакой пользы… – Молчанов поёрзал в кресле, пытаясь сесть с максимальным удобством, но так, чтоб не видеть компа. – Виктор Борисович, я, конечно, может и хакер, но я всегда говорил: глобальная компьютеризация – это уютная такая комфортабельная могила нашей цивилизации (уж извините поэту невольную рифмочку). Ещё странно, что этого не случилось раньше…

– Ты, кажется, решил позаговаривать мне зубы?! – Сползший было куда-то вниз рубиновый блик прицела взмыл к Матвеевой переносице.

– Простите, увлёкся… то есть отвлёкся. Каюсь. Не надо меня убивать, я обязательно попробую исправиться. А вы… Вы прикиньте общую нынешнюю картину-картиночку! К примеру, доктора Тромпса называют ведущим хирургом планеты – за что? За то, что он изобрёл Панацею-700 и лучше всех умеет с ней обращаться? Выгоните его нахрен из-за контактора, дайте ему плазмоскальпель – то-то классный получится ужастик про Джима-Свежевателя! Доверьте диспетчеру САМОМУ составлять расписание стратополётов, заставьте полицейского САМОГО включать и выключать квантофоры… Помните «Кошмар столетия» – ну, когда Ласкер запустил в Интерсеть первого самоактивирующегося лонгольера? – Матвей было замолчал, но вдруг спохватился, хмыкнул пренебрежительно: – Только, ради Бога, не вообразите, что я это в таком мрачном свете просто как хакер – ну, из страха смысл жизни потерять. Лично я без компов обошелся бы преспокойненько. У меня ведь по большому-то счёту не к хакерству талант, у меня талант дела прокручивать. Выгодные. И смысл жизни у меня один: жизнь. В крайнем случае, проживу хоть на стихоплётские гонорары… Лишь бы вообще была такая возможность – прожить.

Если бы у петухов наличествовали лица, то у персонажа басни, выискавшего жемчужное зерно в куче навоза, на лице проступило бы выражение вроде того, которое изображалось на лице линкор-капитана В.Б.Изверова во время Молчановской речи. С той лишь разницей, что от упомянутого Изверова жемчужина явно ускользала. Так явно и так нахально она ускользала, что Изверг, наконец, утратил всякую надежду её выискать. И сказал:

– Сынок, от твоей болтовни у меня оскомина. Да специфическая такая: сводит не скулы, а палец. Как на грех, именно тот, что сейчас на спусковой клавише.

– Так помассируйте его, – осклабился Матвей. – Только осторожно: вряд ли руководство серьёзной экспедицией доверят человеку, у которого вся рубка забрызгана мозгами какого-то хакера.

Изверов тоже осклабился:

– Никакого «забрызгана». Это тебе не аннигиляционная лучёвка, это гравиразрядник. Зона поражения на миг делается в тыщу раз тяжелее, только-то и всего. Инфаркт или инсульт – смотря куда навести. – На последних словах Изверговский оскал напрочь утратил и без того чахлое улыбкоподобие.

– Вы лучше убрали бы эту свою гравиштуку, – серьёзно сказал Матвей. – А если впрямь радеете о всеобщем благе больше, чем о собственном (каких только психических отклонений не бывает на свете!), вам бы самое время забыть об экспедиции и взорвать вашу посу… пардон, Мотру к дьяволовой бабушке.

– Что за вздор ты несёшь?! – Изверг посерел от бешенства, и тем не менее деструктор он опустил.

Молчанов грустно покивал:

– Вздор, вы правы. Так делу не помочь. Если это случилось здесь и теперь, наверняка случится и где-нибудь ещё.

– Да что «это»?! – Изверов отшвырнул стрелялку и сжал кулаки. – Ты можешь изъясняться по-нормальному, ты, клоун?!

– Помните вы говорили, что чёрт-те сколько времени пытались вывести с вашей Мотры тараканов, да так руки и опустили? – очень спокойно и дружелюбно спросил Матвей.

– Ну, говорил! Ну?!

– Так вот, тараканы забрались в вашу локальную сеть. Пока ещё только в неё. Именно «пока» и именно «ещё».

Нет, это не было каким-то там озарением: догадка о причинах странного миражения блокшивских компов уже давно вызрела в Молчановском подсознании. Просто до сих пор этой догадке никак не удавалось вылезти на свет: занятый более важными мыслями и делами Матвей не замечал её. Ну, или почти не замечал.

А вот на Изверова это подействовало, как… как… ну вот как если бы древним жниварским орудием да по репродуктивным органам. С размаху и вдруг.

– Ты же тогда вроде сразу стёр… – только и сумел выдавить герой космоса, нервно елозя рукавом по лбу, залоснившемуся от обильной испарины.

– Стёр, – согласился Молчанов. – Только что я стёр? Я стёр единственный файл без названия. А вскоре после этого первый раз обнаружился файл-пустышка: одно название без ничего. Понимаете? Он сходу кинулся прятаться, он присвоил себе первое попавшееся название – одной из наших баз данных. Вот её-то я и вымарал. А он отсиделся, как… – Матвею вдруг вспомнилось «Наступление и уползание», – как под конфетной бумажкой. Отсиделся и свалил дальше.

– Знаешь, что самое бредовое во всём этом бреде? – трудно, задушено как-то просипел Изверг.

– То, что вы в него сразу поверили, – Матвей задумался на какой-то миг и добавил: – И что я сам верю.

Пару-тройку секунд он исподлобья глядел в рвущиеся из орбит Изверговы глаза, затем уселся в кресле по-нормальному и уставился на монитор. Монитор был главным образом слеп. Только по самому обрезу экрана гонялись друг за другом разноцветные альбийские напугайчики: комп деликатно напоминал, что он активирован и покуда ещё сяк-так работоспособен.

– Это ж подумать только! – выговорил, наконец, Молчанов, рассеянно наблюдая, как зелёное исчадие карликовых джунглей Альбы настигает желтого собрата и сходу вгрызается ему в хвост. – Подумать только, какой удар по самолюбию человечества! До чего же роскошные варианты гибели нашей цивилизации выдумывали предки, а? Ядерные, термоядерные и анигилляционные катастрофы, армады извращённо злобных пришельцев, глобальные эпидемии, мутации, излучения… астероидная опасность… Возвышенно! Поэтично! Гордо! Правда, всё это мы перепробовали, перевидали в натуре и всему этому оказались не по когтям. И что в итоге-то? Великая цивилизация хомов сапиенсов повергнута в прах тараканами. Тьху!

– Как-то чрезмерновато ты, хакер, драматизируешь ситуацию! – судя по голосу, к Извергу возвратилась обычная его Изверговская невозмутимость. Почти возвратилась почти что невозмутимость.

Матвей дёрнул плечами, вздохнул:

– Я же только что имел честь вам докладывать… В одночасье обрушится всё: банки информации, связь, управляющие системы и тэ дэ. Или «и прэ, и дрэ», как выражается наш Ленок. А времени учиться работать самостоятельно, не паразитируя на компах – хрен целых и столько же десятых… И, кстати, кто и как станет учиться, ежели вся наша система преподавания висит на компьютерах, как пиявка на бычачьем заду?! Да ещё добавьте к общей картине горпигорцев и флериан, которые вряд ли сумеют доморгаться до сути происходящего, но превосходнейше сумеют оным происходящим попользоваться… Э, да не мне бы объяснять, не вам бы спрашивать!

Зелёный напугайчик догрыз желтого, пожелтел сам и припустил наутёк от невесть откуда взявшегося зелёного.

– Н-ну, так что… – Изверг подобрал с пола деструктор, затолкал его в карман и присел на подлокотник, предварительно столкнув оттуда Молчановскую руку. – Взрывать блокшив, конечно, глупость… Но… Подожди! Есть же всякие там фильтры, всякая защита… «read only»…

– В здешнем программном обеспечении всё это есть? – спросил Молчанов, устало обмахиваясь ладонью.

– Конечно.

– И как, сильно помогает?

Изверг промолчал.

– То-то, – хмыкнул Матвей. – У меня тоже всё есть… – Виктор Борисыч немедленно осведомился: «Где это у тебя?», но псевдо-Чинарёв, проигнорировав, гнул своё: – У меня такого поназагружено, что вам и во сне не приснится. А толку? Не успел подсоединиться к вашей сети – и привет. Тараканы миллионы лет учились пролезать и уц… уцелево… у-це-ле-вать, вот. Динозавры вымерли, мы вымрем, а они – хрена.

С минуту Изверов думал. Затем начал заново с того места, на котором сам себя перебил:

– Взрывать блокшив, конечно, глупость. Так что? Законсервировать всё, как есть, и убедить Клоздгейта вызвать сюда учёных, экспертов… Кого ещё?

Молчанов следил за напугайчиками. Напугайчики сосредоточенно жрали друг друга на бегу. Или бежали, жря. Вот так же и Изверг со своим чувством долга. Изверг – желтый, долг – зелёный. И эта парочка цветами не поменяется, нет. Господин линкор-капитан Вэ Бэ Изверов уже думать забыл про свою драгоценную экспедицию. Господин линкор-капитан думать забыл о себе, он озабочен знать, как бы ему спасти человечество. О боже, неисповедимы пути мысли психа! Или всё же не психа?

– Я не знаю, как полагается спасать цивилизации, Виктор Борисович, – жалостно сказал псевдо-студент псевдо-Чинарёв. – Я знаю только то, что даже самые сверхсекретнейшие сведения рано или поздно просачиваются в публичный сортир. Рано или поздно обязательно выищется какой-нибудь подонок, религиозный маньяк, псих или просто любознательный дурачок, который запустит в Интерсеть компьютерную матрицу с таракана… или с чего похуже. Это ведь нам с вами сейчас только кажется, что хуже некуда. И никакие дезифекторы тут не помогут, потому что… Вы вообще-то как думаете, кто получает прибыли (да какие!) от каждого нового программ-паразита? Компании, специализирующиеся на дезинфекторах! Знаете, как это делается? А вот: чинные респектабельные люди втихаря выдумывают дрянь, которую ни одна существующая программа не только вымарать – даже обнаружить не умеет. Выдумку прячут в сейф, и те же люди принимаются за разработку дезинфектора – специально под новое изобретение. Дезинфектор подготавливают к масштабному производству (тоже, ес-сно, втихую), а где-то недель за пару до того, как компания готова выплеснуть своё новое лекарство на рынок, из потаённой клетки выпускают Зверя. Дальше понятно? Макросы, например… ну, «Макрохард»… На одной только последней «Гэлэкси Экспокомп» они за свои дезинфекторы отхватили восемь бриллиантовых эллипсет и специальный диплом «Часовому Интерсети»… Так вот: пожиратель, цунами, грызло, шестьсот шестьдесят шесть – это именно их шедевры. Но когда в Сеть врывается что-то настоящее, к чему хваленый Макрос и прочие заранее не готовы, они все позорно садятся в лужу… неважно, чего. А ведь такого настоящего, как это, теперешнее, в Сеть еще не врывалось… – Молчанов повернул голову и снизу вверх заглянул в лицо Изверову: – Так что не нужно спрашивать у меня совета. Это вы – герой. А я хакер. Я знаю только то, что знаю. По-моему, единственный способ хоть как-то выправить захреновенившуюся хреновину – выловить тараканов из вашей сети. Но это невозмож…

Он вдруг осёкся.

Невозможно. А невозможно ли?

Вот так дела затеваются… Таракан против таракана, таракан против хакера, хакер против таракана – один ведь чёрт, хоть как не зови… Крен креном выправляют… Текила с утопившимися тараканятами… Вываливающаяся из контейнера «неформатированная эллипсета» – жирная, чёрная, глянцевитая… рудименты крылышек, мерзко встопорщенные на уровне самых передних лап… какие-то короткие шипы на чёрной вдавленной заднице…

Матвей опять глянул снизу вверх в хмурое, красное, влажное Извергово лицо и вдруг спросил обмирающим голосом:

– Господин линкор-капитан, вы случайно не знаете, как выглядит беременная тараканиха?

– Как выглядит что? – медленно, чуть ли не по слогам переспросил космческий экс-ас, совершенно противоестественно выламывая брови и округляя глаза.

Молчанов хотел было повторить вопрос, но не успел. Потому что Изверг вдруг мелко задёргался, затрясся, крючась на своём подлокотнике и изо всех сил прижимая руки ко рту.

– Б-б-бе… беремен… – невнятно выдавилось из-под Изверговых ладоней, – т-тар… таракан… них… ха-ха-ха!!!

Нет, господин линкор-капитан не смеялся. Он ржал. Взвизгивая, всхрапывая, захлёбываясь. По его щекам текла мешанина пота и слёз; пятерни, отклеившись, наконец, от лица, словно бы пытались то ли ловить, то ли загонять обратно в раззявленный рот рвущиеся из него недостойные звуки…

Мгновенье-другое Матвей, до предела возможности отстранясь, в брезгливом удивлении пялился на истеричные корчи отставного космофлотского героя. Потом он сам неуверенно хихикнул. А ещё через мгновенье-другое юный хакер и престарелый линкор-капитан совершенно одинаково подвывали и хрюкали от восторга, тыча друг в друга трясущимися указующими перстами.

В конце концов они начали по-тихоньку успокаиваться. Но тут комп, давненько уже забывший гонять по экранной рамке изображения собратоедящих тварей, промямлил: «Фиксируемые акустическими датчиками звуки несовместимы с нормальным уровнем психического здоровья. Предлагаю срочно пройти комплексное обследование центральной и вегетативной нервных систем.» И всё началось снова.

Молчанов опомнился первым. Опомнился, кое-как отдышался и дёрнул Изверова за рукав:

– Вы однажды рассказывали, какова бывает мужичья истерика…

Героическим усилием воли Изверг вернул себя в состояние, более ли менее совместимое с нормальным уровнем психического здоровья.

– Слушай, хакер… – Изверовский голос был сипл и пресекался на каждом слоге, – ну сознайся, что ты запустил-таки в сеть какого-нибудь там иллюзора вашего или лонгольера. А про тараканов всё выдумал. Ей-Богу, ничего тебе не будет, только сознайся!

Он глянул Молчанову в глаза, обреченно вздохнул и принялся утирать подбородок, переносицу, щёки невесть откуда взявшимся клетчатым гигантским платком. Матвей за неимением платка утёрся рукавом, потом ещё раз утёрся рукавом и сказал:

– Жарковато здесь, а?

– Заметил, наконец, – проворчал линкор-капитан, успевший уже напрочь избавиться от последних остатков весёлости. – Да, жарковато. А часа через два начнёт ощущаться нехватка кислорода. У нас разлаживается управление системами жизнеобеспечения – чего ж, думаешь, я кидался на тебя с деструктором?

Некоторое время оба потели и утирались молча, изредка взглядывая друг на друга и тут же пряча глаза. Изверг, похоже, всё ещё цеплялся за мучительно агонизирующую надежду, что коварный хакер чего-то такого нашкодил сам, а про тараканов с концом света брешет из самосохранительных побуждений. А коварному хакеру очень хотелось повторить давешний свой вопрос, но и боязно было: ну как с линкор-капитаном приключается истерика от каждого упоминания тараканихи на сносях?

– У них сзади такой… как его… футляр, что ли, – сказал вдруг Изверов. – Глянцевитый такой футляр вырастает. С личинками, или что у них там… – линкор-капитана мучительно передёрнулро.

Матвей, впрочем, будто и не заметил ни дёргания этого, ни гадливой гримассы на линкор-капитанском лице. Матвей деловито сказал:

– Ага. Это совпадает и с моими наблюдениями. Я ведь тоже не чужд практической тараканологии, у нас дома эти твари табунами… Ну, когда я ещё маленьким был. Только у нас водились другие – мельче и рыжие. Прусаки.

– Слушай, ты, – раздраженно-просительно выговорил Изверов, – может, лучше побеседуем о морских свинках?

– А у вас и морские свинки в сети завелись? – осведомился Молчанов, начиная процедуру вылезания из кресла. Непростая сама по себе, процедура эта осложнялась ещё и фактом наличия на подлокотнике Изверга: тот мало что не желал посторониться, так ещё и свёл на нет успехи привставшего уже было Матвея, вернув его в исходное состояние мощным толчком в плечо.

– Ну-ка, колись! – рявкнул проницательный линкор-капитан. – Быстро мне!

Нет, член первой десятки самых опасных криминальных элементов колоться не стал. Вместо этого он совершил практически невозможное: разом вывернулся и из хватких Изверговых пальцев, и из крайне неудобного для вставания кресла-амортизатора.

– Я вернусь, – успокоительно пробормотал он, торопливо направляясь к выходу. – Я мигом.

Он действительно вернулся, и действительно, что называется, мигом. Изверов за время его отсутствия, кажется, только то и успел, что встать, вытащить из кармана стрелялку и с сомнением уставиться на неё. Когда запыхавшийся хакер перескочил через комингс рубки (выбегая, он забыл прихлопнуть за собой люк, и теперь, вернувшись, повторил ту же непростительную оплошность) линкор-капитан демонстративно перевёл хмурый раздумчивый взгляд с деструктора на вошедшего и обратно:

– Как-то многовато у меня в последнее время проблем. Вот я и размышляю: не избавиться ли хоть от одной? А там, глядишь, остальные сами собой решатся…

– Не решатся.

Из раскрывшейся охапки Матвея на пол посыпались инструменты, больше напоминающие палаческий арсенал (термокусачки и плазменный микрорезак в этом наборе казались самыми безопасными предметами). А ещё из упомянутой охапки выпал на упругий псевдоворс тёмный цилиндрообразный предмет. Эллипсет-контейнер, он же семечница.

– Не решатся они сами собой, проблемы ваши, – Молчанов плюхнулся на колени посреди россыпи своего барахла. – Наоборот. Если хотите убедиться, что слухи о конце света сильно преувеличены, и если хотите ещё малость пошататься по космосу, то лучше спрячьте свою мортиру.

Изверг криво усмехнулся, но «мортиру» спрятал. Тем временем Матвей схватил резачок, задал параметратору лезвия минимальную длину, зато максимум по напряженности, и полоснул ослепительным пятимиллиметровым жалом по шов-скрепам семечницы.

– Я могу по крайней мере узнать, что происходит? – поинтересовался господин линкор-капитан.

– Так точно, – ответствовал хакер Матвей Молчанов, увлечённо потроша вместилище эллипсет. – Значит, – он отложил резак и подхватил с псевдоковра какую-то загогулину неопределённой формы и назначения, – значит, во-первых… Я очень хорошо успел рассмотреть скопированного таракана. Ни футляров, ни другого какого-нибудь багажа при нём не имелось. И был сей таракан один. И визуально он был один, и комп сообщил о копировании только одного лишнего файла. Одного-одинёшенького. Андэстэнднули?

– Впредь изволь при разговоре со мной не употреблять жаргонных словечек, – брюзгливо сказал Изверов, снова присаживаясь на подлокотник. – А что до футляра, он мог отвалиться в… – тут космический волк замолчал и уставился на стремительно обнажающиеся внутренности эллипсет-контейнера.

– Мог и отвалиться, – кивнул Молчанов, трудясь. – Это мы сейчас выясним. Но если он не отвалился, значит, его не было. Теперь, стал-быть, после во-первых настаёт во-вторых. Сколько, по-вашему, нужно тараканов, чтоб смастерить ещё хоть одного таракана? – Он мельком приподнял взгляд от потрошимого, ухмыльнулся. – Правильно: как минимум два.

Матвей запнулся. В памяти его на сей раз не шустрым таракнчиком, а этакой извивистой многоножкой шевельнулось полузабытое… да нет же, какое там «полу» – вовсе почти забытое учёное хитровывихнутое словцо. Настолько хитровывихнутое и настолько учёное, что хакер-поет досадливо отмахнулся от этого шевеления. Некогда. Не до умствований. Потом как-нибудь.

Тем временем линкор-капитан критически осмысливал полученную информацию:

– То есть ты хочешь сказать, будто весь этот кавардак у нас в сети учинил один единственный таракашка? Ой, вряд ли… Скорей уж он размножился как-нибудь… э-э… по-компьютерному…

– Мы откопировали реального таракана, – терпеливо сказал Матвей. – Понимаете? От-ко-пи-ро-ва-ли. То есть, конечно, не мы – комп. Я понимаю, что ситуация крайне фантастична, однако же давайте всё-таки оставаться в рамочках. Обычные тараканы, сколько мне известно, не обладают способностью к самоматрицированию с помощью подручных средств.

– Может, им просто средства не попадали под руку… то есть под лапу… а может, и попадали: по-моему, эти твари частенько объявляются из ничего… – мрачно усмехнулся Изверов.

Молчанов тоже усмехнулся. Затем он отшвырнул изувеченные останки контейнера, встал и вытер ладони о штаны:

– Всё. В смысле, ничего – кроме эллипсет. А что касается, чего мог, а чего не мог один-единственный… Сравните по быстродействию таракана, так сказать, во плоти и самый низкоразрядный из ваших серверов. И, кстати, не забывайте, что комповские миражи – это не сам таракан, а следствия его гадских проделок.

Он исполнил чёткое «налево кру-гом» и отправился к выходу.

– Стоять! – невозмутимо произнёс Изверг.

Хакер так и замер на полушаге – ему снова почудилось, будто по затылку скользнуло что-то щекотное, тёплое… Но, конечно же, это только почудилось. Блик лазерного дальномера не осязаем, даже если он есть.

Изверов и не думал хвататься за оружие; он по-прежнему сидел на подлокотнике и рассеянно-небрежно болтал ногой. Обнаружив это, Матвей хотел было сказать дерзость насчёт «для вас же стараются, а от вас вместо помощи – один только деструктив… то есть деструктор», но господин линкор-капитан предостерегающе поднял палец и спросил, настороженно раздувая ноздри:

– Ты ничего не чувствуешь?

Хакер-поэт тоже принюхался и почти сразу почувствовал едкий запах горелой химии. Здорово. Теперь, кажется, ещё и пожар. Пожар в бардаке во время наводнения.

Тем временем вздетый к потолку Извергов палец описал дугу в сто-сто двадцать угловых градусов и снова замер. Молчанов не без интереса отследил направление, на которое перенацелился начальственный указующий перст, и тихонечко застонал. Вокруг валяющегося на ковре резака псевдоворс деловито превращался в гадкие чадящие струпья.

– Есть такой древний смешной обычай: не бросать работающие плазмотроны куда попало, – наставительно сказал линкор-капитан. – Будь любезен, выключи, наконец, свою кромсалку. Спасибо. Теперь можешь идти, куда шел. А, кстати, куда ты шел?

– За копидрайвом, – уныло сказал Матвей. Уже возле люка он приостановился и, обернувшись, разъяснил:

– Раз он один, то и выловим мы его тоже на раз. Сейчас я спишу на эллипсетку пре-е-евосходнейшую приманку, переведу её (эллипсетку то-есть) в режим «into only», что означает «только в», подключу к любому из ваших компов – и куда этот членистоногий ублюдок денется?!

– Что за приманка такая? – заинтересованно осведомился линкор-капитан.

– Спиртное. Тараканы обожают топиться в спиртном. А на компьютерного таракана, думаю, должен подействовать компьютерный синтез-код чего-нибудь спиртного.

– Ах, синтез-код спиртного? – губы Изверга вызмеила неприятная кривая ухмылка. – Где ты его возьмёшь на старт-финиш-диспетчерской? Запросишь по Сети? Даже если удастся сделать запрос (при наших-то миражах!) на здешний мэйл кукиш передадут вместо алкогольного кода. Особенно после чепэ с чинзано (может, ты и не подслушивал, но что в курсе – не сомневаюсь).

Матвей нетерпеливо пристукнул кулаком по стене:

– Именно после чепэ. Процессор вашего синтезатора запоминает пять последних кодов.

– Это точно. Запоминает. Только из его памяти чёрта с два что-нибудь вытащишь, – хмыкнул Изверов.

– Обижаете, господин линкор-капитан! Было б только что и откуда, а уж вытащить – это без проблем!

– Люк задрай! – рявкнул Изверг вслед вышагивающему из рубки Молчанову.

– Ну, вроде готово…

Матвей аккуратно пристроил возле чиф-компа поднос, на котором имели место серый кубик блока-копировщика и два высоких, соблазнительно запотелых бокала. В бокалах была газировка, в копировщике – эллипсета с синтез-кодом коллекционного «Чини-чин».

Газировка пришлась очень кстати – рубка словно бы решила переквалифицироваться в сауну. Выразив благодарность рассеянным кивком, Изверг взял один из бокалов и принялся бродить от стены к стене, время от времени прихлёбывая и морщась то ли от удовольствия, то ли от ледяной ломоты в зубах.

Молчанов плюхнулся в кресло, немножко последил за взаимопожиранием напугайчиков и вдруг рявкнул страшным голосом (экс-космоволк чуть бокал не выронил от неожиданности):

– Ну, ты, полудохлый! Слушай мою команду!

Напугайчики порскнули, как флерианские «монстры» от выходящего из сопространства земного линкора. По экрану метнулась цветовая судорога, мучительно вылепившаяся в слово «ready». Общаться в саунд-режиме траченный тараканом компьютер был уже неспособен, но акустическую команду воспринял. И то ладно…

– Перевести сетевой модем в режим «только передача». Приём заблокировать. Экшн.

Системный блок стрекотнул, на дисплее высветилось багрянцем «выполнено». Так, с лингвистикой у нас тоже проблемы – то на англосе рапортуем, то на русском… Не дай Бог, следующий рапорт отбреем по-китайски…

Придвинув копировщик ближе к дистанц-портам чиф-компа, Матвей глубоко вздохнул, поборол желание зажмуриться и медленно раздельно скомандовал:

– Соединить сетевой модем с копировщиком через порт номер один.

Едва он успел выговорить сакраментальное «экшн», как серый паралелепипед копировщика, пискнув, моргнул изумрудным огоньком, а на дисплее из новой судороги разноцветных полос проросло: «Warning! Error оn drive „A“! Самопроизвольное перемещение безымянного файла из рабочей памяти супербрэйна (узловая единица бортовой локальной сети) через мою оперативную память, сетевой модем, порт №1, копидрайв на эллипсету. Для выполнения обратного перемещения прошу отменить запрет на приём информации с сетевого модема и ограничение „only into“ на блоке-копировщике».

– Шиш я тебе отменю! – радостно завопил хакер-поэт, от греха разворачивая копировщик тыльной стенкой к дистанц-портам. – Ишь, раскатал губищи! Хрена тебе! Господин линкор-капитан, дело в скафандре… то бишь таракан в кармане!

Линкор-капитан Изверг испуганно притронулся к нагрудному карману, и Матвей весьма непочтительно хихикнул. Впрочем, он тут же постарался сообщить лицу приличное выражение (это, конечно, с поправкой на хакерское представление о смысле слова «приличие»).

– Виктор Борисович, не извольте бесп… Господи, вы меня совсем уже заразили своим архаичным стилем! Вобщем, всё. Он кэтчнулся. Вот вам, кстати, насчёт одного-единственного и быстродействия… На момент подключения копира наш таракаша обретался в памяти супербрэйна. И всё равно за пару секунд унюхал чинзуху и кроссанул сквозь чиф-комп на семечко…

– «Чинзуха, кроссанул»… А ну-ка, переходи на нормальный язык, хакер! – голос Изверова вроде как набрался льда из бокала.

– Виноват, господин линкор-капитан! – у псевдо-Чинарёва мгновенно пропала охота резвиться – по крайней мере он всем своим видом изобразил мгновенное и полное пропадание этой самой охоты. Убедительно изобразил. Даже как бы не чересчур убедительно.

Изверов продолжил своё прервавшееся было фланирование по рубке.

– Ну, так что ты хотел объяснить? – спросил он как ни в чём ни бывало.

– Да я, вобщем, уже почти всё… – Матвей попытался следить за мотаниями прославленного аса, в два счёта до боли натрудил шею и предпочёл встать. – Таракан сейчас на эллипсете, жрё… то есть это… кушает синтез-код Чинзано. Поскольку копировщик имеет честь быть настроенным на режим «только запись», самостоятельно выбраться таракан оттуда не сможет. Когда он… э-э-э… накушается, он…

Под мелодичную трель по крышке копировщика метнулась световая радужная полоска.

– Ага, вот он и уже, – сообщил хакер-поэт вновь приостановившемуся Изверову. – Насекомое доело всё, что ему нравилось, заметалось в поисках выхода, и нашло-таки единственную лазейку, которую я со-бла-го-во-лил ему подарить. Пустой файл. Файл-капкан, тоже доступный только для «внутрь» и защищённый от любой разновидности «из».

Некоторое время линкор-капитан молчал. Щурился, вытягивал губы трубочкой и молчал. Вероятно, думал. Наконец он спросил равнодушно, вроде как между делом:

– А для чего нужна эта дополнительная ловушка? Для перестраховки?

– Так точно, однако не только. С помощью этой ловушки мы, как говорится, отделили варенье от мух… точнее, мух от варенья. Теперь мы имеем компьютерного таракана в чистом виде, свободного от объедков синтезкода.

– И зачем же нам чистый компьютерный таракан? – всё так же «междуделово» поинтересовался линкор-капитан.

Матвей, успевший уже привыкнуть к заполонившей рубку жаре, заново осознал себя мокрым от пота – с ног до головы и насквозь. А ещё он очень захотел откусить себе язык. Только не сейчас откусить, а минуту назад.

Он сболтнул лишнее. И, судя по короткому взгляду, которым царапнул его якобы рассеянный Изверг, он (Изверг) понял, что он (Молчанов) считает, будто сболтнул лишнее. Ч-чёрт…

А Изверг неспешно довысосал из бокала растаявший лёд, подошел к чиф-компу, рассеянно поставил вычурную оргхрустальную посудину на монитор…

И с той же рассеянностью принялся осматривать блочек-копировщик.

– Занятная штука, – сказал, наконец, линкор-капитан с этакой равнодушной ленцою. – Оригинальная разработка, да? Небось, твоя?

– Так точно! – Матвей протянулся к своей оригинальной разработке, но его пальцы на полдороге ткнулись в совершенно каменный Изверовский локоть (смешно: ещё только миг назад на этой самой полдороге вроде бы не наблюдалось никаких локтей).

– Хм, где же здесь?.. – бормотал Изверов, чуть ли не обнюхивая Молчановскую разработку, – Ага, вот!

Он ткнул пальцем в один из светящихся квадратиков на торце копировщика, и тот, стрекотнув, выплюнул на подставленную линкор-капитанскую ладонь чёрную глянцевитую эллипсету.

Крепко сжав добычу в кулаке Изверг обернулся к Молчанову:

– Логичней всего было бы её просто-напросто переформатировать, но кто тебя знает, каких ты мог туда нагрузить защитных шедевров… Лучше я спущу её в утилизатор. Двух тысяч градусов даже натуральный таракан не выдержит. А уж компьютерный…

Псевдо-Чин старательно изобразил полное равнодушие. И предложил:

– Давайте я вам по-быстрому восстановлю программное обеспечение. В полном объёме – ни один Клозет не подкопается… Если, конечно, таракаша – единственная причина миражей… – при последних этих словах линкор-капитанские брови стремительно изломились, и Молчанов отчаянно заотмахивался: – Нет-нет, я ни при чем! Просто мало ли что еще…

– Ладно, верю. Но восстановлю я лучше уж сам. – Изверов уронил эллипсету в нагрудный карман и тщательно срастил карманную застёжку. – Всё нужное хранится в аварийном банке пямяти; если сеть действительно обеспаразичена, аварийный резерв можно смело к ней подключать… Если, конечно, сеть действительно обеспарази… да сказал же: верю! Тебе – верю, а кроме тебя шкодить, пожалуй, никто не заинтересован… Так что я и сам смогу, чтоб ни один Клозет не… А ты забирай свой, как ты выразился, копир и отправляйся к себе в каюту. Отдохни – на тебе вон лица нет никакого.

Изверг мило улыбнулся и вдруг рявкнул фанфарным голосом:

– Студент Чинарёв!

– Я! – Молчанов вытянулся и щёлкнул каблуками.

– Студент Чинарёв, выношу вам устную благодарность за находчивость и умелые действия в аварийной ситуации!

– Служу Человечеству!

– А вот врать некрасиво, – укоризненно сказал Изверг.

Матвей действительно до последнего края устал за чёрт-те сколько времени практически непрерывного стояния на ушах; теснота блокшивской каюты вдруг показалась ему не раздражающей, а уютной, какой-то очень домашней; из-под сбившегося коечного покрывала этаким эротическим труднопереносимым соблазном выглядывала белоснежная простыня… Но…

Но.

Изверг ошибся, если вообразил, будто всё уже в основном позади. И это, кстати, не единственное, в чём ошибся прославленный ас космофлота.

Стараясь не касаться заманчиво мягкой постели и даже не смотреть на неё, Матвей выволок из-под койки вещмешок, из мешка – златокедровую шкатулочку, ещё кой-какие компьютерные причиндалы… разложил всё это на столе, вздохнул… и занялся.

На восстановление программного обеспечения микросупера хакер-поэту потребовалось восемнадцать минут с какими-то там секундами (он специально засёк время и счёл результат для нынешних обстоятельств сносным).

Затем Матвей удостоверился, что подслушки в его каюте всё еще выключены, и на всякий случай вымарал кое-что из соответствующей блокшивской программы. Так, самую малость – ровно столько, чтоб Изверову на восстановление потребовалось не менее получаса.

Следующие минут пять Молчанов потратил на подключение к Интерсети. Проще всего было бы войти туда прямо через локальную сеть блокшива, но во-первых, в блокшивской локалке как раз сейчас ковырялся Изверг, а во-вторых, при нынешних делах следовало очень тщательно заботиться о заметании следов. В конце концов воспользоваться кое-чем из оборудования Мотры всё же пришлось: как ни близко (это то есть по космическим меркам) валандался Клозетов спэйсрейдер, достать его дистанционнику микросупера оказалось не по силам. Зато дистанционник шутя достал до блокшивского процессора дальней связи.

Дальше особых проблем уже не возникало. Конечно, локальная сеть спэйсрейдера была расчитана на мгновенное обнаружение постороннего присутствия. Но присутствие присутствию рознь. Ежели бы все надежды разработчиков да пользователей сбывались, хакеры давно б уже вымерли от бескормицы. А ведь никакого вымирания в среде хакеров пока не отмечено. Скорее, наоборот.

Через рейдерскую локалку Матвей вышел на один из многоканальных серверов главного управления Космотранса; оттуда – в оперативный медиацентр штаб-квартиры ООР… Отследить связь через два таких сверхоживлённых перекрёстка было делом безнадёжным практически совершенно, и тем не менее Молчанов прошмыгнул ещё и через Восточноевропейский центр анонимных консультаций. Сию пикантную фирму, не афишируясь, учредила и подкармливала внешняя разведка Евразийской Конфедерации – естественно, отнюдь не для возвращения вкуса к жизни потенциальным самоубийцам или выдачи обстоятельных научных советов на тему «как сделать законного мужа секс-виртуозом». Нет, евразийским бойцам невидимого фронта требовалось хорошо прикрытое местечко именно для сбивания с толку любителей (а тем более – профессионалов) отслеживать кто, да с кем, да о чём… Так почему бы одному хорошему человеку не попользоваться втихую тем, что так удачно сделали для себя другие милые хорошие люди? Тем более, что означенному хорошему человеку весьма бы недурно попутно заполучить кое-какую анонимную информацию. Только бы этот Восточноевропейский центр не заканителился с ответом на без сомнения странноватый запрос…

«Последовательная цепь поликанальных коммутаторов, работающих по принципу генератора случайных чисел, и целый ряд других специальных устройств обеспечивает стопроцентную невозможность установления адреса абонента» – ха! Уж кому-кому, а хакеру Молчанову прекрасно известно: даже возможность никогда не бывает стопроцентной, а уж НЕвозможность… Тем не менее лишь проскользнув и сквозь цепь, и сквозь «ряд устройств» Матвей, почти касаясь губами микробрейновского акустического датчика, скорей выдохнул, чем прошептал восемнадцатизначный буквенно-цифровой код.

И ничего не произошло.

Чертыхнувшись, Матвей цепко ухватил себя за уши и задумался. Потом сверился с глобстандартным календарём и снова задумался. А потом повторил код, поправившись на третьей букве и седьмой цифре.

Упрятанный в драгоценную шкатулку драгоценный микросупербрэйн тихонько прошелестел: «Контакт установлен». Затем он, как напуганный осьминог, выпустил тёмное облачко плотной струистой мути. Это облачко – видеопространство голографического дисплея – повисло перед самыми Молчановскими глазами, но рассмотреть в нём можно было только какие-то маловнятные пятна, ещё темнее прочей темноты.

Зато динамик разразился исключительным разнообразиеим всяческих звуков – приглушенных, но вполне явственных. Сперва Матвей решил, что на противоположном конце его замысловатого пути через Интерсеть кого-то убивают; потом – что этого кого-то убивают по-садистски, с очень хитроумными пытками. Лишь ценою изрядного умственного напряжения Молчанов сумел, наконец, понять, какое-такое грязное дело вершится на пресловутом «противоположном конце». А поняв, сказал (несоизмеримо громче и внятнее, чем принято при обычном людском разговоре):

– Деточка, у этого сучьего сына сифилис, спид, альбийская плесень и тяжелейшая форма люцифоза. А ещё он скрытый тамерланит: он то, чем сейчас в тебя лезет, сроду не мыл; он, когда в душ идёт, это место полипластом обмазывает – чтоб, Тамерлан спаси, не подмокло… А ещё у него всё лежбище нашпиговано объективами, подслушками, сенсорами всякими – сейчас по тебе кроме него елозят тыщи полторы-две виртуальных хахалей…

Гробовая тишина, которую микробрэйновский динамик транслировал на протяжении этого монолога, вдруг сменилась суетливым барахтаньем, женский голос взвизгнул на англосе: «Отстань!», что-то оглушительно ляпнуло, словно бы кусок мяса изо всех сил швырнули об стену… Потом были мягкий убегающий топот, отдалённый выкрик: «Извращенец, свинья!» и гулкий удар захлопнувшейся двери.

Скрип, почерпнутая из несметного языкового разнообразия мешанина бранных шедевров (на сей раз мужским полубасом-полубаритоном), какая-то возня – и дисплей Молчановского супермикро наконец-то разродился изображением.

Изображение изобразило хмурую физиономию со стремительно багровеющим пятном на местами выбритой левой щеке.

– Хэлло, Мат, – сипло изрекла физиономия теперь уже исключительно на англосе. – Объясни, почему я ещё ни разу не свернул тебе шею?

– А ручка у твоей сегодняшней девчушки – о-го-го! – Игнорируя «хэлло» собеседника, Матвей с восхищением рассматривал его щёку.

Собеседник опять сплюнул:

– У девчушки рост метр восемьдесят девять и она чемпионка Европы по хэвиболу. И, между прочим, она не девочка. И уж точно теперь не моя – после кое-чьей скотской брехливой выходки.

– Прости, Дикки-бой, но ты отчасти сам виноват. Держи свой микробрэйн не под подушкой, а, скажем, в сортире, и мне не придётся спроваживать очередную твою…

– Если бы мой брэйн был в сортире, как бы я услышал вызов? – огрызнулся Дикки-бой, он же давний Молчановский друг-приятель Дик Крэнг.

– Н-нда, это ты прав, – Матвевы губы растянула снисходительная усмешка. – Но всё равно (ещё раз прости) твоему брэйну в сортире самое место.

Лицо Дика отдалилось, перекосилось как-то… Что-то он там делал – небось, натягивал трусы или кутался в одеяло.

– В сортире… – обидчиво протянул Крэнг, завершив, наконец, маловнятные свои дела. – Почему в сортире? Конечно, мой микро с твоим не сравнить, но по мне и такой хорош. И память на уровне, и быстродействие тоже…

Матвей заухмылялся ещё снисходительней, но решил не объяснять, какой именно из брэйнов Дикки-боя он подразумевал. Тем более, что по большому-то счёту который из них в разумении ни держи, всё вышесказанное получается к месту.

Да, ничего этого вслух Матвей не сказал. Вслух он сказал вот что:

– Ладно, нет времени на хохмочки. Слушай меня ушами, Дикки. У нас тут проблемы. Серьёзные. Понял?

– Что и требовалось доказать, – хмыкнул Крэнг. – А я тебе говорил: держись ты от неё…

– Заткнись, – буркнул Молчанов.

– …от неё подальше! – Крэнг настойчиво гнул своё. – Когда между напарниками начинаются всякие от-но-ше-ни-я, добра не… Она же на тебя действует, как на неё – чинзано. Конечно, баба она со всех сторон выдающаяся… особенно спереди… да и сзади тоже…

– Заткнись, я сказал! – Матвей подпустил в голос чуточку изморози, и чуточки этой вполне хватило: Дик мгновенно заткнулся.

– Вот так. Молчи и слушай. Ленка как раз ни при чём. Она действительно оказалась гениальной актрисой. Так ловко идиотку из себя корчила – ты б видел! «Семечницу» якобы перепутала с одеколоном и вмотала себе в чёлку на манер бигуди, представляешь?! А Виталию, Виталию-то как замиражила мозги! Натуральнейшим образом прикидывалась, будто исходит по мне слюнями – Белоножко чуть не подох от ревности! Она только раз лопухнулась: запустила тут одну гробовую программку… И то тогда больше я напартачил, чем она. На блокшив по сети пришло сообщение агенту Лиги с бабским псевдо… Кстати: Виталий, оказывается, сверчит на Лигу, потрох сучачий… Так вот, Изверов перехватил, и решил, что это Ленок. Ну, обычная хлоповская логика: раз псевдо женское – значит, баба. Вот… Мне бы, дураку, за эту версию и хвататься, а я… Понимаешь, до того испугался его подозрения, будто Ленка только прикидывается неумёхой… В общем, очень убедительно я ему доказал, что виртуальный пол к взаправдашнему отношения не имеет. Он и понял: Гунн Вандалович Чингизхан запросто может оказаться красивой девушкой… Ну чего, чего, чего ты скалишься, как последний кретин?!

– Ничего. Я тебя понял: она полный молодец, а ты полный хлоп. Держу сто к одному: она и версию, что Чингизхан – это ты, отрабатывала на все сто. А? Трудолюбиво и талантливо подставляла тебя ради спасения своей драгоценной атласной шкурки, а ты помогал и от восторга в ладоши хлопал. А? Красота! Железный Матвей Молчанов по самые дюзы втаранился в смазливую… как это… ха-кер-шу.

– Хакерша – это не хакер женского рода, а жена хакера, – проворчал Матвей. – Если хочешь приправлять свой англос русскими словами, употребляй их грамотно. А про «втаранился»… Мы с ней самые обычные друзья. Почти как с тобой.

– Почти – это потому, что с ней можно ещё и спать, – ехидно добавил Крэнг.

Матвей вздохнул и попытался отвернуться от назойливо лезущего в глаза видеопространства. Отчего-то припомнился давневатый случай – как после одного из первых «пересыпов» с Леной (произошедшего, между прочим, больше по её инициативе) он, Эм. Молчанов, спросил: «Значит, я для тебя всё-таки больше значу, чем просто очередной подельник?» А Лена вместо ответа глянула с искренним недоумением и поинтересовалась: «Ну вот если б я тебя попросила спину мне почесать, ты бы это тоже счёл проявлением… ну, чувств каких-то?»

– Ладно! – Матвей тряхнул головой и храбро глянул в самое нутро дисплейного пространства, прямо в Крэнговский смешливый оскал. – Ладно! В общем, должен тебе сказать, что интерполовцы – козлы. Из перехваченного сообщения ясней ясного, что где-то у них в самом нутре засел сверчок Лиги. Не как Белоножко, а настоящий такой, матёрый. Имеющий доступ к. И вся эта долбаная интерполовская программа защиты свидетелей теперь уже натуральный секрет Полишинеля.

– Кого? Этот Полиш… э-э-э… он кто? Один из этих болтунов-обозревателей кримновостей?

– Почти, – хмыкнул Молчанов (всё-таки Дикки-бой прогрессирует: если не сами подобные выражения понимать научился, то хоть общий их смысл улавливать). – Значит, так. Сделай-ка мне со своего брэйна «вилку» на Лигу и Интерпол. Одновременно. Куда-нибудь поглубже: связь, управление, оперативные информотеки… Сможешь?

– Смогу. Я, конечно, не Чингизхан, но тоже кое-чего липсетю… А зачем?..

– Эллипсетю, – машинально поправил Матвей. – Зачем, говоришь… Да вот хочу им кое-чего вкатить. Такого, что они про нас с Ленком забудут. Надолго и напрочь. Потому как станет очень не до того. – Если бы он мог видеть собственную улыбку, наверняка счёл бы её никакою не собственной, а один к одному Изверговой. – Значит, вилку. Понял? И подключи автоматрикатор. И режимный конвертор. Я выдам информацию в «онли транзит» – отменишь режим и по сотне копий Лиге и Интерполу. Сразу после «done» дезактивируешь свой брэйн… я имею в виду микросупер… дезактивируешь и уничтожишь. Физически.

– Как?

– Да по-любому. Лучше всего – в деструктор-утилизатор его… И не вздумай жмотничать, слышишь?! Всё, валяй. Подготовишь связь – скажешь.

Матвей отвернулся от дисплея и придвинул к себе копировщик. Прав был Изверг, что отобрал заточённого в эллипсете таракана. И что копир-блок у хакера Молчанова нестандартный – тоже правильная догадка. В одном ас от практической космонавтики дал небольшого маху: упустил из виду, что нестандартный блок должен обладать нестандартными возможностями. Например, в отличие от стандартных собратьев, он может быть снабжен собственной оперативной памятью, а память эта может копировать и сохранять то, что пишется на эллипсету…

Тихонько пискнул, замерцал изумрудной точкой индикатора микросупер. Пришла информация по запросу, который наверняка показался деятелям Восточноевропейского центра, мягко говоря, экзотическим.

Так.

Описанная запросчиком разновидность тараканов идентифицирована как таракан чёрный обыкновенный (blatta orientalis, лат.). Визуальные половые признаки: у самки крылья рудиментарны (зачатки 2-3 мм шириной) в отличие от самца, у которого развитые крылья по длине достигают трёх четвертей спины.

Так и ещё раз так.

Скопированный таракан имел рудиментарные крылья шириной в пару миллиметров. Самка. Первый закон всегалактической подлости: из равновероятных событий происходит наименее желаемое.

– Как там у тебя, Дикки-бой? Трудишься? – негромко окликнул друга хакер-поет.

– Тружусь, – буркнул динамик Крэнговым голосом. – Не мешай.

Матвей откашлялся:

– Есть ещё одно дело. Когда закончим с пакостями Интерполу и Лиге, выясни, производят ли сейчас какие-нибудь фирмы всякое такое… Пэйпарлон, стилосы, пишущие машинки… счёты… то есть… ну, на чём там считали до компьютеров?

– Что?! – Очень было похоже, будто Дикки-бой ушиб колено отвисшей челюстью.

– Вот то самое. Постарайся накупить акций. В ближайшее время они могут очень подорожать.

Крэнг, естественно, потребовал объяснений, но Матвей только прицыкнул в ответ.

Не хотелось ему пока объяснять смысл мелькнувшего давеча в его Матвеевой памяти заумного словечка.

Пугая Изверова сценарием компьютерного конца света, Чинарёв-Молчанов, естественно, весьма присгустил цветофон (кстати, довольно спокойная реакция осведомлённого экс-космоаса Изверга – лучшее этому самому сгущению доказательство). Человечество вообще обожает самозапугиваться предсказаниями собственной гибели. И с самого начала компьютерной эры люди обсусоливают мазохистскую надежду вымереть в страшных муках именно на почве компьютеризации. Вспомнить хоть древнюю «проблему две тысячи» – сколько было надежд на предсказанные непогрешимыми комп-знатоками поголовные взрывы атомных электростанций, повальные самозапуски ядерных ракет, глобальное осыпание с неба спутников, самолетов и прочего… И каким искренним оказалось общее разочарование, когда всё окончилось жалким пшиком! Кстати, ещё в те же древние времена (то ли конец двадцатого, то ли чуть позже) появились первые законы об обязательном использовании «конструктивно несовместимых с общедоступными» комп-систем на всяких-разных… этих… стратегических узлах и ключевых направлениях… или наоборот…

Но…

Но.

Вот те и «но».

Как сказал бы отставной космоволк Изверг, включать тормозные двигатели всё равно уже поздно. Компьютерный глобальный бардак, конечно, может случиться, а может и не случиться; и шкура суперхакера Молчанова в таком бардаке либо пострадает, либо опять же нет – если повезёт… Может, ещё и рыбки удастся наловить в мутной водичке… А вот ежели прямо теперь не врезать по Лиге да Интерполу, никакое везенье не выручит и рыбка не понадобится: упомянутая шкура пострадает непременно и наисерьёзнейшим образом. Причём какой-нибудь заурядщиной Лигу с Интерполом не проймёшь, там те ещё сидят бронтозавры от программирования…

Так что завершим начатое, а потом до хруста сцепим зубы и станем ждать результатов. И молиться станем – богу или хоть дьяволу.

Ведь покамест ещё разве один только дьявол рискнул бы предсказывать, чем способна окончиться вся эта тараканья история. Да, уж дьявол-то наверняка бы рискнул. И даже без всякого «бы» – наверняка же именно нечистая сила какая-нибудь подбила Ленка обронить эллипсет-контейнер в чашку, высушить его на кухне, а потом штопором извернуться, но таки запустить операцию копирования!

Нечистая сила…

Нет, наверное всё проще.

Просто Халэпа – она Халэпа и есть.

Вопреки тексту, сей шедевр собственного когдатошнего изготовления Матвей Чинарев-Молчанов напевал, идучи не вслед за гробом одного из своих хакерских мечтаний, а от геены огненной, оное мечтание миг назад поглотившей.

Дело было сделано. Крэнг очередной раз доказал, что у него только с фантазией слабовато, а дружеский замысел воплотить – это ему как шкаф наизнанку вывернуть (что в Кренговой шкале оценок идентично общечеловеческому «без проблем»). Дело, значит, было сделано в лучшем виде; последними словами Дикки-боя перед окончанием связи было: «Сейчас спущу брейн в мусороед, хоть и – эх-хе-хе! – жалко»… Ему, видите ли, жалко… А Матвею тогда каково?!

Конечно, основная передача прошла не только на «only transit», но и на «only out», и ни одна из сработанных Крэнгом матриц вернуться к адресанту ни коим образом не могла. Конечно же, сразу по окончании Матвей удостоверился, что опер-память его копировального блока пуста – следовательно, таракан благополучно убыл по назначению. Конечно, конечно, конечно…

Но.

«В ходе давешней ловли таракана его, родимого, пришлось откопировать – теперь он знает, как можно размножаться в компах», – идиотская фраза булавкой засела в мозгах, пришпилив к ним, словно бабочку к гербарию (или как бишь это – «кляссер»?) все то же назойливое заковыристое словцо из школьной ботаники… или зоологии?

Короче, гербарий там или кляссер, ботаника или зоология, а Матвей решил свой микросупер тоже приговорить. Побудительные причины оного решения самому же решителю казались образчиком непрошибаемого идиотизма, и жалко было до слез – и сам брейн, и футляр златокедровый, и связанные с тем и другим приятные воспоминания… Но – увы! – имелись в Молчановском не по возрасту богатом наборе воспоминаний и примеры совершенно иного рода: как весьма перспективные затеи оказывались на грани фиаско (а иногда и за оной) вследствие присущего некоему великому хакеру вульгарного мелкого жлобства. Естественно, нежелание расстаться с дорогущим супером трудно отнести к мелкому жлобству (а что же тогда прикажете относить к жлобству крупному?!), но это не аргумент.

Камбузный утилизатор равнодушно сглотнул приношение, рыгнув сдавленным отголоском деструкторного разряда; над захлопнувшимся зевом жутковатой машины вспыхнул переливчатый оптимистично-зеленый надпИс: «Утилизация завершена. Приготовиться к следующей?» Матвей скрутил контакторной амбразурке фигу и отправился к себе. И даже тот факт, что утилизатор покладисто воспринял дулю как отбой-команду – выдрессировалась-таки блокшивская электронная братия понимать нормальное человеческое общение! – даже это наглядное подтверждение собственного педагогического таланта не улучшило Молчанову настроения.

Он уже вошел в коридорчик жилого модуля, когда… «Вот, оказывается, как себя почувствовал тот коп в Далласской подземке, которого Крэнг сзади да со всей дури огрел по голове вторым копом»… Нет, никто, естественно, не бил по Матвеевой макушке ни копом, ни чем иным, а просто под эту самую макушку ввернулась мысль.

Лена.

Бутылка «чинзано» залпом плюс искусственная гравитация. Плюс гипнопассиватор на полную мощность в режиме ручного управления. «Если не надолго, гипно-передозировка вряд ли добавит что либо уж очень страшное к прчим последствиям»… А если надолго?! Прыжок в коридор из насквозь прогипноженной Ленкиной каюты; Изверг со своей стрелялкой; облавная охота на таракана; другое-всякое, напрочь вышибившее из мозгов простой факт: пассиватор в ручном режиме не выключится сам по себе… Господи, целая вечность сожрана черт-те чем, какими-то мелочными заботами о родимом кармане, родимой шкуре и судьбах родимого человечества – и в течение всей этой в печенки долбанной вечности трижды долбаный в нутро аппарат прел на максимуме!..

До Халэпиной каюты было с пол-десятка нормальных людских шагов, а таких, какими они получались теперь у Матвея, оказалось несравнимо меньше – и все равно по дороге лже-Чинарев успел напридумывать несметье несметное вариантов того, что вот-вот увидит. Варианты получались, естественно, один другого жутчее. Поэтому, ворвавшись, наконец, он так и закляк на комингсе стоп-кадром финиширующего спринтера. Лишь через то ли миг, то ли век созерцания и слушанья того, что увиделось ему тут и услышалось, хакер-поэт снова научился дышать. Ибо понял: розовое, округлое, как бы литое нечто, которое новорожденным великанским грибом выпирало из Лениной койки – это всего-навсего… В общем, если человек лежит носом в подушку и при этом умудряется придерживать собственный подбородок собственными же вздернутыми коленями; если некоторые особенности фигуры этого человека и при всем-то хорошем с немалым трудом втискиваются в стандартные рамки Космотрансовского обмундирования; и если вспомнить к тому же, что оное обмундирование расчитано на возможность резкого изменения формы обмундированного (перегрузки там и тэ дэ), и оттого по-древнему шьется из кусков, да еще и специальным травмобезопасным (иначе сказать – ослабленным) швом… А если вдобавок учесть пристрастие означенного человека к, пардон, трусикам системы «два шнурка плюс фиговый листик» (причем слово «фиговый» в данном случае надлежит разуметь отнюдь не в ботаническом смысле)… Вот так. А дикие звуки, ужаснувшие было Матвея, объяснялись отнюдь не столь пикантно и куда прозаичнее: нежная юная фея храпела, как пьяный боцман.

Собственно, доосознавал все это Молчанов уже снова в движении. Точнее – в прыжке. Прямо с комингса к койке. Плюхнувшись на колени и едва ли не тычась макушкой в выдравшуюся на волю часть Халэпочкиного тела, он нашарил под лежбищем вожделенный верньер. Нашарить-то нашарил, а вот крутануть его до отказа влево не смог. И со второй попытки не смог. И с третьей. Рифленый барабанчик ни на иоту не желал проворачиваться в «нулевую» сторону. Потому что уже, оказывается, был выставлен до отказа на ноль.

– Очень-очень медленно встань и выпрямись. Руки, пожалуйста, держи в стороны.

Опять! Господи, второй раз за сутки! Это что, обычай такой на старт-финишерах, или забава народная – «арестуй практиканта»?!

Видеть говорившего Матвей, естественно, не мог; голос казался мягким, вроде бы даже виноватым… И тем не менее, Молчанов решил неизвестному (а неизвестному ли?) говоруну подчиняться… пока.

– Теперь можешь повернуться, – сказал почти виноватый голос после того, как по карманам поднявшегося на ноги Матвея неумело отскользила ощупывающая ладонь. – Только не дергаясь, пожалуйста. Ладно?

Молчанов продолжал подчиняться.

Конечно, самочинным командиром оказался положительный человек Белоножко. Теперь он подпирал стенку возле прикрытого (вероятно, им же) входного люка. Раздвинутая шторка душевой красноречиво свидетельствовала, откуда положительный человек здесь объявился, а засунутая в набедренный карман правая рука старосты объясняла претензии своего владельца на роль хозяина положения. Потому что кроме руки в кармане имелось еще что-то, в этой самой руке вроде бы стиснутое и на Матвея вроде бы направленное.

Оценив ситуацию, лже-Чинарев уселся на койку (Лена не проснулась, но еще сильнее скукожилась – со всеми вытекающими… в смысле, выпирающими последствиями). Потом он длинно и громко зевнул. А потом сказал:

– Хлопанулся ты, Белоноженька. Мы одни, видеть нас никто не может… Так что для прятать стрелялку в кармане у тебя может быть только одна причина: никакой стрелялки у тебя нет. Согласен?

Виталий промолчал. Но руку из кармана вынул. Пустую руку.

– Ну, и давно ты… это?.. – невразумительное движение Матвеева подбородка долженствовало, вероятно, означать кивок в сторону вырубленного гипно. Во всяком случае, Виталий именно так упомянутое движение и расшифровал. И сказал, облизнувшись нервно:

– Давно. Почти сразу же. – Он опять облизнулся. – Так что не бойся, ничего такого с ней не… Спать только будет еще. Но проспится. К вечеру. Завтрашнему. Наверное.

Не отрывая тревожного взгляда от своего собеседника, Белоножко осторожно переместился, шурша спиной по жесткому ворсу стенной псевдоковровой обивки. Переместился, неловко и неудобно присел на краешек стандартного каютного тумбочкостолика. И попросил:

– Ты ручонки все-таки не опускай, держи ладошками кверху…

– А то что? – поинтересовался Матвей, норовя растопыриться на койке пошире (дабы хоть собою прикрыть бесстыдно-соблазнительно выпяченную Леночкину посадочную опору). Как Белоножко ни нервничал, а при виде этого ерзанья ухмыльнулся весьма похабно:

– Не утруждайся, я тут за это время понасмотрелся. А уж наслушался!..

Молчанов нарочито равнодушно предположил:

– Небось, и нащупался… А небось, и не только… Такую-то бессознательность грех упускать, а? Да еще на правах из беды выручальщика… – он коротко зыркнул на прореху в девичьем комбинезоне, – а, староста?

– Опупел?! – Белоножко моментально зарделся. Потом еще сильнее зарделся и выдушил покаянно: – Ну, может, разок только поцеловал… она тогда лежала кверху лицом! – торопливо уточнил он, приметив, что Матвей снова критически рассматривает единственный доступный участок Халэпочкиного тела.

Некоторое время Матвей молча катал по скулам чугунные желваки. Потом, наконец, сказал:

– Ладно. Сколько раз чмокнул, только ли чмокнул – вскрытие покажет. Микрофоны тут мощные, саунд-фильтры чувствительные… Разберемся.

– Разбирайся, – с довольно-таки убедительным равнодушием пожал плечами лучший студент курса. Засим он попробовал сообщить своему лицу мужественное выражение и взять тоном выше:

– А насчет «а то что» – увидишь. Я, конечно, не Геракл древнеегипетский, но…

– Но дурак. – Матвей забросил ногу за ногу, сцепил на колене пальцы и повторил с удовольствием:

– Дурак ты, Милашка-Белоноженька. Ничего ТАКОГО в моих карманах здесь быть не может… как и в твоих. Нештатное оружие на старт-финишере спрятать так же невозможно, как и провезти… э-э-э… упомянутое на оную. Разве что у Изверга бы стрелялку сдемократить – и то сразу такой алярм всторнадится… Да и они у него все персонализированные, небось…

Белоножко пожал плечами, буркнул что-то маловнятное на тему «оружие бывает не только стреляющее-взрывающее-отравляющее», однако настаивать на держании Матвеем ладошек кверху перестал.

Миг-другой полному и безоговорочному воцарению тишины препятствовали только замысловатые рулады спящей Халэпы. Затем Матвей произнес:

– Значит, принятие тобою душа и прочее – это все-таки имитатор…

Сказанное больше смахивало на утверждение, чем на вопрос, но Виталий кивнул.

– И, значит, ты полностью в курсе происходящего, – продолжил свои умозаключения лже-Чинарев.

– Для втихаря подключаться к здешним следилкам не надо быть Чингизханом, – сызнова облизнувшись, сообщил Белоножко.

Матвей насмешливо-вопросительно заломил бровь, и положительный человек заторопился добавить:

– Да я знаю что ты не Чингиз, знаю. Вон оно, подтверждение голопопое, в постельке хрюкает… И, между прочим, это же подтверждение подтверждает: не настолько я сволочь, как тебе кажется. Скажешь, нет?

– Скажу, – выражение Молчановского лица не изменилось, и тон Молчановский продолжал оставаться все таким же полузадумчивым-полунасмешливым, но Виталий отчего-то мгновенно побледнел и взмок. – Скажу, Белоноженька-Белорученька. Потому что на идейного камикадзе ты не похож. Досадный мираж пассиваторного процессора, в результате коего драгоценный староста внезапно отрубается, а там и гибнет, героически захлебнувшись слюнями… Хорошо, это проехало: гипноудар вместо тебя достался твоему вирт-имитатору… Где ж ты, кстати, сам-то был, вот вопрос?.. Только ведь проехавшее – отнюдь не единственный доступный мне сюжет твоего некролога. Инстинкт самосохранения тебе, староста, отнюдь не чужд, как и все человеческое… Вот он и заработал на полную, инстинкт-то. Ленкина каюта для тебя сейчас самое безопасное место – благо, такой удачный случай изобразить спасителя…

Еще с минуту единственным акустическим эффектом в каюте пребывал Леночкин разнузданный храп. Наконец Чинарев-Молчанов сказал задумчиво:

– Вот еще вариант: свернуть тебе шею… не питай иллюзий, это я в момент… и в момент же подчищу запись прослушки: Виталий Белоножко силком влил в пасть… пардон, в ротик несчастной глупышке литр чинзухи, а на меня, сокурсника и друга, ни с того, ни с сего накинулся с табуреткой…

– Здесь нет табуреток, – мрачно перебил «сокурсника и друга» мокрый и бледный кандидат в покойники.

– Хорошо, – согласился Матвей покладисто, – на меня ты накинулся без табуретки, но с воплем… э-э-э… «долой Интерпол, даздравствует Лига!» – устроит? Вот… Ну, приступ спэйсофобии, неприятно, конечно, однако же никто не застрахован… Я, конечно, пытался скрутить и доставить болезного в медицинский отсек… Ну, не сумелось мне… Ну, вывернулся болезный, да бежать, да с разбегу головеночкой возьми и воткнись… Куда бы?.. А, во: в люковой затвор. Годится?

И еще минута-другая как бы тишины (с той лишь разницей, что к Лениным подвывистым взревам добавились не менее громкие выдохи положительного человека).

Потом положительный человек натужно сглотнул и осведомился:

– Так чего же ты ждешь? Пробуй!

Хакер-поэт обворожительно улыбнулся:

– Знаешь, какая разница между мной и Лигой? Не знаешь… Из одного подозрения, будто здесь прячется Гунн Вандалович, Лига пыталась уделитить четверых (в тэ че и тебя, ласточка). А я, дурень, так не могу. Только эта… Как ее? Ах, да – совесть… Так вот она тут ни при чем. Разве что это я от Изверга подцепил нечто эдакое (хотя сдвиг в мозгах вроде бы воздушно-капельным путем не передается)… Нет, ты погоди в обморок, ты послушай… Дано: четыре человека, из которых один сверчок. Кто? Не я и не Ленок – уж про нас-то двоих мне точного точнее известно. И не Изверг – продайся он хоть Лиге, хоть кому, этот герой-ветеран себя бы собственнозубно сгрыз до скелета. Так что и думать нечего – Милашкой получаешься ты. И единственное, что мне сейчас мешает произвести тебя в результаты какого-нибудь несчастного случая, так это… Ну вот не верю я, когда «и думать нечего». Правда – она баба гордая, сама не напрашивается. Вот… Но и транжирить время на рассусоливания не могу я себе позволить, а уж тебе – и подавно… Эрго: единственное, что может тебя оставить в списках живых и относительно здоровых – альтернативная кандидатура на звание Милашки. Понял? Причем не только альтернативная, но и правдоподобная. Но лично я ничего подходящего в поле зрения не фиксирую. Может, ты фиксируешь?

Против Матвеева ожидания Белоножко при этих словах перестал норовить в обморок. Мало того – он даже порозовел и явно приободрился. И сказал:

– Фиксирую. Только не в поле. В кармане.

– Что?! – Молчанов чувствовал, что его Молчановские брови взбираются куда-то к самой макушке.

– Альтернативная правдоподобная кандидатура. Даже не кандидатура, а собственно оригинал. Ты, кажется, интересовался, где я был во время гипноудара? Вот, ловил. И поймал.

Он запнулся на миг, беззастенчиво наслаждаясь выражением Матвеева лица, затем смилостивился:

– Ты не думай, я не время тяну и не выкручиваюсь. Сейчас все объясню, сперва только ответь: ты же, конечно, знаешь, что такое «Макрохард»?

– Точно убью гада, – выцедил Матвей, набычась.

– Х-хе! Кто из имеющих хоть какое-то отношение к компьютерам не мечтает убить «Макрохард»?! А на деле макросы уже больше двух столетий сами всех имеют во все места… и всех имеющих отношение имеют, и антимонопольные законодательства, и…

– Я не про «Макрохард», – перебил Матвей, уставший дожидаться окончания этой еще одной разновидности мужичьей истерики. – Я тебя, гада, убью. Из милосердия – чтоб ты не захлебнулся своим словесным поносом.

– Ладно, еще только один вопрос. Крупнотвердые всю дорогу собачатся с Лигой. Какое впечатление производит?

Лже-Чинарев гулко вздохнул, промямлил что-то в роде «лучший способ отделаться от сумасшедшего – не противоречить»; потом сказал внятнее и громче:

– Даже еще более жалкое, чем твои монологи. В осведомлённых кругах потрындёвывают, будто макросы как бы не главные основатели Промлиги. Подгребли через нее управляющие пакеты чуть ли не всех оближенных, и вообще… А грызня – это для общественного мнения, для хлопов то есть.

– Трогательное совпадение наших мировозз… – тут Белоножко перехватил весьма недвусмысленный взгляд Матвея и моментально сделался очень серьезен и деловит:

– Так вот, мой дядюшка в «Макрохарде» не бугор, конечно – так, бугорок… но довольно заметный. И вот, перед самым моим отъездом на практику…

Молчанов слушал, не перебивая, внимательно слушал. Дослушав до конца, попросил – странно, будто бы обмирая:

– Покажи, а?

Виталий торопливо выпутал из кармана и перебросил ему черный цилиндрик, отдаленно напоминающий семечницу. И пока Матвей, изловив, так да эдак вертел перед глазами брошенное, положительный человек староста завел снова:

– Понимаешь, мне все это сразу не понравилось. С чего бы, думаю…

– А почему он передал это через тебя? – вдруг оторвался от рассматривания хакеропоэт. – Был же с нами сопровождающий офицер… экипаж транспорта, который нас доставлял… отчего бы не с ними?

– Ага, вот и ты тоже вбрейнился… Передал… Если б же ж передал! Он, понимаешь, просил не лезть с этим к Изверову. Ну, мол, Извергово начальство в курсе и наверняка его предупредило, а так старый склочник развоняться может… просто из склочности. И деньги прикарманить. Понял? Любой из космотрансовских обязательно бы первым делом про всё доложил ответственному за старт-финишер. И сам бы экспериментировать не полез. А меня дядя вроде как купил. И припугнул: радужные перспективы сулил, но я-то знаю… он и наоборот запросто может – чтоб нерадужные… А Изверг ни хрена не знает: я сейчас, когда снимал, то специально проверил – на этой штуке симулятор стоит. Она на все входящие реагирует, как стандартный тест-блок. Сразу, тогда, я ничего толком, конечно, не понял, но кишками учуял: подставляет, гад. А здесь уже, когда увидел… Ну, какая хрень между вас творится… Тут у меня в системке все сразу и подгрузилось. Вот смотри… Я единственный во всей этой вашей драчке ни при какой стороне, и я же единственный, который может что-то понять и потом распустить язык. Ну, еще Изверг такой же, но ему лишние неприятности сейчас – ты ж знаешь – как плазмотроном по зад… по затылку, то есть, – торопливо выправился Виталий, опасливо зыркнув на коммуникатор (спохватился, небось: а вдруг-де волку-ветерану именно сейчас взбрело прослушать каюту вживе?!). Наскоро переведя дух, надежда курса продолжил:

– А, например, удайся у них с «Вервольфом», так Изверов бы, от нас всех в отличие, уж бы точно не спасся – ему о персональной капитанской спаскапсуле позабыть легче, чем свою драгоценную Мотру бросить. А я теоретически мог уцелеть. И сообразить. И, возьми меня за гланды тот же Интерпол – рассверчаться. А так… Понимаешь, дядюшка считает меня редким трусом…

– И, конечно же, ошибается, не так ли? – оскалился Молчанов.

Против его ожидания, Виталий этот оскадл перенес стоически:

– Представь себе, не так. Я действительно трус, это он прав. На то и был рассчет. Воображаешь, это случайно «и думать нечего», что я – Милашка? Зачем, например, в нашу программу фонт-дешифратор прятать, если он наверняка зашит в этом… на которое ты сейчас пялишься? А выплыви правда – опять вопрос: «Так кто, говорите, это самое в обход инструкции на борт приволок? Кто его, самое это, самовольно воткнул в исп-механизм?.. Так вы, господин Белоножко, оказывается, не свидетель, вы соучастник и самый главный исполнитель?». Он когда мне этот договор подсунул – ну, мол, принимаю ответственность, гарантирую и прочее такое – я сразу понял: замазать хочет, род-ствен-ни-чек, маму его… и папу… Чтоб в случае чего не пикнул. Ну, с договором-то я меры принял. И о дальнейшем озаботился – вирт-имитатор этот припас, еще кое-что… Разговоры ваши слушать решил…

– ВСЕ разговоры, – подсказал Матвей.

– Все, – согласился Виталий. – Была б моя задница не моя, а казенная, или если б хоть запасной комплект имелся, я бы так не активничал.

– То-то я замечал: за компом не меньше меня намозоливаешься, а сделал по программе – хрен без палочки, – ухмыльнулся Матвей.

Белоножко кивнул. И, видя что Матвей вернулся к изучению цилиндрика, пустился в объяснения:

– Меня знаешь что натолкнуло? Та визион-передача, когда мы с дядюшкой… А что по-глупому так действовало – это напрашивалось. Вот я в детстве когда-то пытался сделать клавирник. В электронике я уже тогда хлопом не был, и книжки хорошие подоставал, схемы, комплектующие самые-самые, материалы там… А получилось… Нет, он играл, конечно, только… Ну, в общем, далеко не «Ямаха» получилась. Я и подумал теперь: если кто-то изобретет, наконец, ЭТО, вначале обязательно получится не то, что хотелось, а получится…

– Идиот, – сказал Матвей, не отрываясь от разглядывания цилиндрика. – Ты, Виталя, конечно, прости, но дядюшка твой даже не просто идиот, а полный безнадежный кретин. И не только он. Знаешь… – в Матвеевом голосе дрогнуло нечто, очень похожее на сдерживаемое ликование, – знаешь ли ты, Белоноженька-Белорученька, что это у меня в руках?! Это у меня в руках не то, что ты думаешь! Это у меня в руках возможность всеми нашими с тобою четырьмя волосатыми неделикатными пятернями выкрутить-таки великому и могучему «Макрохарду» мошну… или мошонку – уж как расклад…