Таящийся ужас

Роберт Эрвин Ховард
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Пронизывающий ветер подхватывал и кружил хлопья снега сверкающим вихрем. Прибой с ревом бил о скалистый берег, а далеко в океане протяжно стонали гигантские свинцовые волны. В это хмурое утро, в час, когда скупые лучи рассветного солнца упали на побережье Коннахта, сюда, с трудом передвигая ноги, пришел рыбак, такой же суровый и нищий, как земля, что вскормила его. Его йоги были обмотаны грубо выделанной кожей, тело едва покрывал кусок оленьей шкуры. Другой, одежды па нем не было. Тяжело ступая, он шел вдоль берега, не обращая внимания на Жестокий холод, словно и в самом деле был лохматым ободранным зверем, на которого походил. Внезапно он замер на месте. Завесу клубящегося снега и морских брызг разорвала человеческая фигура. Перед рыбаком стоял Турлох.

Этот человек был на голову выше коренастого рыбака, со статью и повадками воина. Трудно было не задержать на нем взгляд - мужчина или Женщина, каждый, увидев Турлоха, долго не отводил бы глаз. Ростом он был более шести футов, и на первый взгляд казался худощавым. Массивный, он был пропорционально сложен: могучий разворот плеч и широкая грудь. Длинноногий и крепкий, он соединял в себе силу быка с ловкостью и быстротой пантеры. Его движения, точные и слаженные, как неумолимо захлопывающийся стальной капкан, отличались идеальной координацией, свойственной лишь лучшим бойцам. Турлох Дубх - Черный Турлох, некогда принадлежавший к клану О'Брайана. Черными были его волосы, а кожа - смуглой. Из-под густых бровей сверкали горячим синим огнем глаза. А безбородое лицо было сурово, как мрачные молчаливые горы, как полуночный океан. Он, как и рыбак, был сыном этой холодной северной земли.

На нем был простой открытый шлем без гребня или эмблемы. Тело до середины бедер надежно прикрывала плотно прилегающая сталь; кольчуга черного цвета. Традиционная юбка под доспехами, которая доставала ему до колен, была из простой серой ткани. Ноги обмотав полосами толстой, грубой кожи, способной защитить от удара меча, сапоги изношены за годы дальних странствий.

Стройную талию охватывал широкий пояс, с него свисал кинжал в кожаных ножнах. На левую руку надет маленький круглый щит из дерева, покрытый кожей и твердый как железо, скрепленный стальными пластинами, с коротким острым выступом в центре. С запястья правой руки свисал боевой топор, именно он приковал к себе взгляд рыбака.

Это оружие, с изящными линиями и трехфутовой рукояткой, казалось легким и маленьким по сравнению с огромными боевыми топорами норманнов. Но рыбак знал его силу: не прошло и трех лет с тех пор как такие топоры искромсали в груды кровавого мяса отряды северных пришельцев, навеки покончив с властью язычников.

Оружие, как и его владелец, обладало своей неповторимой индивидуальностью. Рыбак никогда не видел подобного ему. С одной стороны -лезвие, с другой - короткое трехгранное острие, и такое же - сверху. Как и его хозяин, топор лишь с первого взгляда казался легким. С искусно выкованным лезвием и слегка загнутой рукояткой, это оружие в руках опытного воина разило врага с быстротой змеи и неотвратимо как смерть. Топор был сделан лучшими оружейниками Ирландии, а в те годы это значило лучшими в мире. Рукоятка, вырезанная из сердцевины векового дуба, обожженная на огне и обитая сталью, была крепка как железный прут.

- Кто ты? - спросил рыбак с грубоватой прямотой северянина.

- Кто ты, чтобы спрашивать меня? - ответил воин.

Глаза рыбака остановились на единственном украшении, что носил незнакомец, - массивном золотом браслете на левой руке.

- Безбородый, волосы обрезаны коротко, как у норманна, - пробормотал он, - и кожа смуглая. Ты Черный Турлох, объявленный вне закона кланом О'Брайана. Далеко же ты забрался: в последний разя слышал о тебе, когда ты промышлял разбоем в горах Уиклоу, не щадя ни ОРейли, ни тамошних жителей.

- Каждый нуждается в пропитании, даже отверженный, - прорычал воин.

Рыбак пожал плечами. Тяжко жить человеку, который лишился своего места в жизни. В те годы господства системы кланов отвергнутый своими родичами превращался в изгоя: все обращалось против него. Рыбак слышал о Турлохе - угрюмый и странный, он был известен как искусный стратег и был страшен в битве, но внезапные приступы дикой ярости обрекали его на одиночество, вызывая всеобщий страх даже в эту эпоху кровавого безумия, в стране бесконечных войн.

- Холодно сегодня, - произнес рыбак как бы про себя.

Турлох угрюмо смотрел на нечесаную бороду и копну спутанных волос на голове рыбака.

- Есть у тебя лодка?

Тот кивнул в сторону берега, где, надежно укрытая скалами от бешенства волн, была крепко привязана лодка, тщательно сработанная с умением, доставшимся в наследство от многих и многих поколений людей, добывавших свой хлеб в вечном единоборстве с морем.

- А удержится она на воде? - произнес Турлох.

- Удержится на воде? Ты, рожденный на западном берегу, мог бы не говорить такого. Я один проплыл в ней до бухты Драмклифф и обратно, хотя все дьяволы вздували волны до небес.

- Ты не можешь выйти в море в такую погоду.

- Думаешь, только вы, знатные господа, умеете рисковать своей шкурой? Беру в свидетели всех святых - я проплыл до Баллинскеллквга в шторм - туда и обратно - просто так, потехи ради!

- Ладно, ты меня убедил, - сказал Турлох. - Я заберу ее.

- Дьявола ты себе заберешь, а не лодку! Что это за разговоры такие? Если хочешь покинуть Эрин, отправляйся в Дублин, садись на корабль и плыви себе вместе с твоими дружками датчанами.

Гримаса ярости превратила лицо воина в страшную маску.

- Я убивал людей за меньшее, рыбак!

- Разве ты не якшался втайне с датчанами, разве не за это твой клан изгнал тебя, чтобы ты высох и сгнил от голода где-нибудь в зарослях вереска?

- Зависть родича и злобная месть женщины - вот причина, - прорычал Турлох. - Ложь, все грязная ложь. Но хватит об этом. Скажи, видел ты, как несколько дней назад с юга проплыл большой дракон?

- Твоя правда, три дня назад мы заметили корабль с изображением дракона на носу, как раз перед бурей. Но он не пристал к нашему берегу: клянусь верой, пираты всегда уносили от рыбаков лишь следы их крепких ударов!

- Это был Торфел Прекрасный, - произнес вполголоса Турлох, покачивая топором. - Я так и знал.

- Что, на юге разграбили чей-то корабль?

- Банда разбойников ночью напала на замок Килбах. Много пролилось крови - и пираты захватили с собой Мойру, дочь Муртага, вождя далкассийцев.

- Я слышал о ней, - пробормотал рыбак. - Теперь на западе будет работа мечам: разольются моря крови, так ведь, мой черный алмаз?

- Ее брат Дермоид лежит в беспамятстве с глубокой раной в ноге. На востоке земли, клана опустошают набеги Мак-Марроу, на севере - О'Коннора. Нелегко сейчас найти людей, чтобы отправить на поиски Мойры; все мужчины защищают свой род: клан борется за существование. Весь Эрин трясет под далкаесийским троном с тех пор, как пал великий король Бриан. И все же Кормак О'Брайан снарядил корабль на поиски похитителей, но он идет по ложному следу: считают, что набег совершили датчане из Конингберга. Так вот, - у отверженных есть свои способы выведывать правду, - это сделал Торфел Прекрасный, владыка острова Слайн, который норманны называю Хельни, это один из Гебридских островов. Туда он увез ее - туда я отправлюсь по его следу. Одолжи мне «вою лодку»

- Ты сумасшедший! - пронзительно воскликнул рыбак. - Что ты говоришь? От Коннахта до Гебрид в открытой лодке, в такую погоду! Да, конечно, ты сумасшедший.

- Я не буду спорить с тобой об этом, - безмятежно сказал Турлох - Ты одолжишь мне лодку?

- Нет?

- Я могу убить тебя и забрать ее, - произнес Турлох.

- Можешь, - упрямо отозвался рыбак.

- Ты, ничтожная свинья! - прорычал отверженный в порыве ярости. - Принцесса Ирландии бьется в лапах рыжебородого северного разбойника, а ты мнешься, как сакс!

- Я должен на что-то жить, - вскричал рыбак с не меньшей страстью. - Отними эту лодку - и я подохну с голоду! Где я потом достану такую? Это жемчужина среди лодок второй такой не найти!

Турлох потянулся к браслету на левой руке.

- Я заплачу тебе. Этот браслет надел мне своими руками король! Бриан перед битвой под Клонтарфом. Возьми его; я не трогал браслет, когда голодал, но сейчас делать нечего.

Но рыбак мотнул головой, в глазах его горели упрямые огоньки.

- Нет! - произнес он с непостижимой логикой ирландца. - Моя хижина - не место для браслета, которого касались руки Бриана. Оставь его себе, - и, ради всех святых, если тебе уж так нужно, забирай лодку.

- Я возвращу ее, когда вернусь, - обещал Турлох. - И кто знает, может быть, в придачу ты получишь золотую цепь, что свисает сейчас с бычьей шеи какого-нибудь северного разбойника.

Хмурое, тоскливое утро. Выл ветер, монотонная жалоба моря, казалось, понимает все печали, что таятся в глубинах человеческого сердца. Рыбак стоял на скале и смотрел, как крошечное суденышко плывет, словно змея скользя между скалами; наконец волны вынесли лодку в открытое море, то накрывая, то подкидывая как перышко. Ветер надул ее парус, легкая лодка закачалась и стала крениться, затем выровнялась и понеслась вперед. Все меньше и меньше становилась она, пока не превратилась в мелькающую точку. Скоро снежные вихри скрыли ее от глаз рыбака.

Турлох частично сознавал безумие своего замысла, но он был приучен презирать трудности и опасность. Холод, ледяные порывы ветра, мокрый снег - другой не выдержал бы, но его все это лишь заставило удвоить усилия. Он был живуч и увертлив, словно волк. Даже среди людей, чья стойкость приводила в изумление лучших норманнских воинов, Турлох выделялся особой крепостью. Когда он родился, его сразу же опустили в сугроб, чтобы проверить, достаточно ли он здоров: так он получил право на жизнь. Его детство и юность прошли в горах, на побережье и в угрюмых болотах Запада. До наступления зрелости он ни разу не покрывал тела шерстяной тканью, волчья шкура служила одеждой сыну главы далкассийцев. Прежде, до того как клан изгнал его, он мог целый день бежать наперегонки с лошадью и утомить ее; он не знал равных в плавании. Теперь, когда козни завистливых родичей заставили его скитаться подобно волку, он обладал звериной силой и упорством, непостижимым для человека, выросшего в условиях цивилизации.

Перестал идти снег, небо прояснилось, ветер дул в прежнем направлении. Турлох держался линии берега, избегая рифов, о которые лодка то и дело грозила разбиться. Не зная усталости, он работал веслом, румпелем, направлял парус. И он сумел выстоять там, где не продержался бы ни один из сотни умелых мореплавателей. Он не нуждался в отдыхе; не прерывая работы, он питался скудной пищей, которой его снабдил рыбак. К тому времени, когда на горизонте показался мыс Малина, погода резко переменилась к лучшему. Море было еще неспокойным, но вместо шквального ветра дул свежий бриз, подгонявший лодку вперед. Дни и ночи сливались в бесконечную серую полосу, Турлох плыл на юг. Только однажды он пристал к берегу, чтобы пополнить запас воды, и проспал несколько часов.

Работая веслом, он вспомнил о том, что сказал ему на прощание рыбак: "Как же ты рискуешь жизнью ради тех, кто назначил награду за твою голову?"

Турлох пожал плечами. Разве есть сила, способная разорвать узы кровного родства? То, что люди клана вышвырнули его вон, чтобы он испустил дух, словно загнанный волк среди болот, не меняло главного - они были родичи. А Мойра, маленькая Мойра, дочь Муртага и Кил-бах, была тут ни при чем. Он хорошо помнил ее, - они вместе играли, когда он был мальчишкой, а она - совсем еще маленькой, - помнил серые бездонные глаза, сверкающие волны черных волос, матовую белизну кожи. Еще ребенком она была необыкновенно красивой, да она и сейчас ребенок, ведь он, Турлох, еще молод, а она намного моложе его. И теперь ее увозят на север, чтобы против воли выдать замуж за разбойника-норманна. Торфел Красивый, Торфел Прекрасный - Турлох проклял его, помянув богов тех времен, когда его племя еще не знало креста. Перед глазами расплылся красный туман ярости, так что морские волны на мгновение стали кроваво-красными. Девушка ирландка, покорно ждущая своей участи в доме норманнского пирата, - Турлох яростным рывком повернул руль, направив лодку в открытое море.

Путь, который он избрал, - долгий путь от мыса Малина до Хельни, - пролегал по вздымающимся волнам открытого моря. Он должен был добраться до небольшого острова, лежащего среди других таких островков между Мулломи Гебридами. Современный моряк, вооруженный компасом и лоцией, с трудом нашел бы его. У Турлоха не было ни того, ни другого - он вел свое суденышко, доверившись памяти и инстинкту. Он знал эти воды, как свой дом: по ним он плыл, отправляясь в набег, или для того, чтобы отомстить за разоренные селения родичей, а однажды, плененный датчанами-викингами, - привязанный к мачте их корабля. К тому же за тем, кого он преследовал, тянулся след, кровавый след. Доносящийся с берегов дым горящих селений, обломки досок, обгоревшие бревна, плывущие по воде, - все это было делом рук Торфела и его дружины. Турлох прорычал что-то в порыве свирепой радости: несмотря на потерянное время, он догонял викинга. Торфеп на своем пути домой разорял и сжигал прибрежные селения, и этот след, словно стрелка, указывал дуть его преследователю.

Когда Турлох заметил маленький остров, до Хельни было еще далеко. Турлох знал, что этот остров считается необитаемым, но здесь можно найти пресную воду. Он решил отклониться от курса и подплыл к нему. Остров Мечей - так назывался этот клочок земли; никто не знал почему. Приблизившись, Турлох увидел две лодки, оставленные среди прибрежных камней; он сразу понял, что это значит. Одна была грубо сработана, похожа на его лодку, но намного больше. Вторая - длинная, с низкой посадкой: гребная лодка викингов. Их хозяев нигде не было видно - Турлох напряг слух, стараясь определить, не доносятся ли откуда-нибудь звон мечей или боевые клики воинов, но вокруг царила мертвая тишина. "Это были рыбаки с Шетландских островов", - подумал он; их заметили со своего корабля разбойники, либо все произошло на каком-нибудь другом острове. Разбойники стали преследовать рыбаков на Длинной лодке. Но погоня оказалась долгой, а путь - длинней, чем они рассчитывали, в этом он был уверен: иначе они не пустились бы за рыбаками в открытой лодке. И все же, ослепленные жаждой крови, пираты уже не желали думать о возвращении: они гнались бы за своей жертвой и сотню миль по бурному морю в открытой лодке, если бы это потребовалось.

Турлох подплыл к берегу, накинул веревку на ближайший камень и выпрыгнул из лодки, держа топор наготове. И тут, недалеко от берега, он заметил груду окровавленных тел. Несколько быстрых шагов, - и перед ним предстала странная картина. Пятнадцать рыжебородых датчан лежали в луже собственной крови. Их бездыханные тела образовали круг. А внутри этого круга были трупы их убийц - людей, подобных которым Турлоху никогда не приходилось видеть. Они были маленького роста, с очень смуглой кожей; черными были широко раскрытые глаза мертвецов. На их телах не было кольчуги, в руках намертво зажаты сломанные мечи и кинжалы. Вокруг были разбросаны стрелы, отскочившие от стальных доспехов датчан и Турлох с удивлением отметил, что их наконечники сделаны из кремня.

- Да, здесь была жестокая сеча, - пробормотал он. - Нечасто можно встретить такое упорство. Кто эти люди? Сколько не был я на островах, лежащих в этих водах, ни разу не встречал таких, как они. Семеро - не может быть, чтобы их было только семеро. Где их товарищи, что помогли им справиться с этими датчанами?

Но на земле не было следов, ведущих от места битвы.

- Значит, всего семеро, - семеро против пятнадцати, - но все пятнадцать лежат бездыханные вместе с семеркой. Что же это за люди, способные убить превосходящих их вдвое викингов? Маленького роста, без кольчуги. И все же…

Внезапно ему пришла в голову еще одна мысль. Почему люди, из незнакомого племени не рассеялись и не попытались спастись бегством, спрятавшись в лесах острова? Но ответ на этот вопрос он, кажется, уже нашел. Окруженный грудой тел, среди трупов лежал странный предмет. Это была статуя, высеченная из черного камня или вырезанная из дерева, - статуя, изображавшая какого-то человека. Около пяти футов в высоту, она настолько живо передавала выражение лица этого человека, что Турлох невольно отшатнулся. Наполовину прикрывая ее, лежал труп старика, изрубленного мечами так, что трудно было различить человека в этом куске кровавого мяса. Своей тонкой рукой он обхватил изваяние, вторая была вытянута, пальцы крепко сжимали нож из кремня, по рукоять погруженный в грудь датчанина. Турлох отметил про себя, что тела всех семерых покрыты страшными ранами. Нелегко, было их свалить - они сражались, пока их буквально не изрубили в куски, но, умирая, они отправили на тот свет своих обидчиков. В широко распахнутых глазах смуглых людей застыла решимость отчаяния. Он заметил, что их пальцы все еще сжимают бороды врагов. Один из них лежал под трупом огромного датчанина, на теле которого, казалось, не было ни единой раны. Но, приглядевшись, Турлох увидел, что смуглый человек, словно волк, намертво впился зубами в бычью шею викинга.

Он нагнулся и выволок изваяние из-под груды тел. Ему пришлось приложить всю свою силу, чтобы освободить статую от руки мертвого старика, сжимавшего ее. Он и после смерти не желал расстаться со своим сокровищем, ибо Турлох осознал, что именно из-за этого изваяния сражались и погибли все до одного смуглые люди. Они могли бы разбежаться в разные стороны и уйти от погони, но это значило бы оставить статую датчанам. Они выбрали смерть. Турлох покачал головой; ненависть к викингам, накопленная за годы диких злодейств и набегов северян, никогда не покидала его, он был одержим этой ненавистью, нередко доводящей его до припадков безумной ярости. В его сердце, огрубевшем сердце воина, не было места для жалости к ненавистным врагам, и вид этих датчан, лежащих бездыханными у его ног, наполнял душу свирепой радостью. И все же он чувствовал, что его ненависть - ничто в сравнении с той силой, что двигала смуглыми людьми. Их действия диктовал какой-то исступленной верой, более глубокой, чем его ненависть к врагам, да и гораздо более древней. Даже в мертвецах чувствовалась древность - не старость, но древность исчезнувших племен и народов, живших в незапамятные времена. Глядя на них, он словно перенесся в давно прошедшие времена варварства; а эта статуя…

Ирландец нагнулся и, обхватив ее, попытался поднять. Удивительно - он ожидал, что она будет очень тяжелой, но статуя как будто бы сделана из легкого дерева. Сначала он подумал, что она отлита из стали потом решил, что это камень, но особой породы; он чувствовал, что такого камня не найти ни на Британских островах, ни в других частях известного ему мира. Ибо, подобно мертвым телам вокруг него, изваяние было окутано древностью. Его поверхность была гладкой, как будто статуя вышла из-под резца скульптора только вчера, и все же она выглядела как воплощение древности. Статуя изображала мужчину, стать, и лицом походившего на мертвецов, сгрудившихся вокруг нее. Но это; было нечто большее, чем просто изображение соплеменника. Турлох чувствовал, что такой человек жил когда-то, и скульптор, конечно, работал с натуры. Ему удалось вдохнуть жизнь в камень. Могучая грудь и широкий разворот плеч, сильные руки, черты лица выдавали твердость и мужество. Выдающийся подбородок, прямой нос, высокий лоб - все указывало на могучий ум, бесстрашие, несгибаемую волю. "Конечно, он был королем или богом этого племени", - подумал Турлох. Но на голове его не было короны; вся одежда состояла из набедренной повязки, так искусно вырезанной на камне, что видна была каждая складка.

- Это был их бог, - задумчиво произнес Турлох, озираясь по сторонам. - Они бежали, спасаясь от датчан, но приняли бой погибли за своего бога. Что это за люди? Откуда пришли? Куда направлялись?

Он стоял, опираясь на боевой топор, и странное чувство овладело им. Перед ним словно открылось бесконечное море пространства и времени; непостижимые, вечные пути, по которым странствует человеческий род, и людские волны, что накатывают в дни прилива и уносятся прочь, когда наступает пора. Жизнь- дверь между неизвестными, темными мирами, и кто знает, сколько людей разных племен с их надеждами и страхами, любовью и ненавистью, прошли через эту дверь в своем странствии от одного царства мрака к другому? Турлох глубоко вздохнул. В нем проснулась свойственная каждому ирландцу тайная тоска по былому.

- Ты был королем когда-то, Черный Человек, - произнес он, обращаясь к безмолвному изваянию. - Быть может, ты был богом и правил всем миром. Твои люди давно исчезли, как теперь исчезает мой род. Ибо ты наверняка был повелителем людей кремня, племени, истребленного моими кельтскими предками. Что ж, то был наш день, а теперь мы уходим так же, как вы. Эта датчане, что лежат у твоих ног, теперь теснят нас. Скоро придет их день, но и они уйдут когда-нибудь. А ты, Черный Человек, кто бы ты ни был - король, бог или дьявол, ты отправишься со мной. Потому что я чувствую, ты принесешь мне удачу; только удача может помочь мне, когда я доберусь до Хельни, Черный Человек!

Турлох надежно закрепил статую на носу лодки. Он снова плыл по морю. Небо опять стало свинцовым, и, словно дротики, что ранят и жгут кожу, летели снежные вихри. Волны несли серые кристаллы льда, а ветры, завывая, били в борта лодки. Но в сердце Турлоха не было страха. Никогда еще за все время пути лодка не повиновалась ему так, как сейчас, изрезая волны, прорывая Плотную завесу снега неслась она вперед, и далкассийцу казалось, что Черный Человек помогает ему. Ибо если бы не его покровительство, он, конечно, уже сто раз потонул бы. Правя лодкой, Турлох использовал все свое, умение; словно чья-то невидимая рука вместе с ним держала весло, направляла румпель, помогала ставить парус.

А когда все вокруг затянула беспросветная колышущаяся белизна, он плыл, повинуясь неведомому голосу, который указывал направление. Наконец рассеялась снежная пелена; облака расступились, открыв сияющий серебристым холодным светом лунный диск, - и тут впереди он увидел землю. Со странным спокойствием смотрел он на цель своего странствия - перед ним лежал остров Хельни. Турлох зная, что совсем: недалеко от этого места, за небольшой возвышенностью, расположена бухта, где, когда не бороздил моря в поисках добычи, стоял на приколе пиратский корабль Торфела. А за сотню ярдов от бухты была его скалли - логово викингов. Турлох широко улыбнулся. Удача сопутствовала ему, ибо только случайная удача могла привести его лодку сюда, никакое умение не помогло бы. Но нет, это не простая случайность. Лучше места для высадки нельзя и представить - в полумиле от вражеской стоянки и в то же время укрытое от глаз дозорных возвышенностью. Он бросил взгляд на молчаливую статую на носу его судна: мрачный, бесстрастный и загадочный, словно сфинкс, Черный Человек. Странное чувство на миг охватило ирландца: ему показалось, что все, что произошло, случилось по воле этого изваяния, а он лишь пешка в игре неведомых сил. Чья это святыня? Какие тайны таятся в его пустых глазницах? Почему сражались и погибли за него смуглые люди?

Турлох подплыл к маленькой расщелине, закрепил лодку и ступил на вражеский берег. В последний раз оглянулся на бесстрастную статую и, пригнувшись, стал взбираться на возвышенность. Оказавшись на вершине, посмотрел вниз. Меньше чем в полумиле от холма, в бухте, стоял пиратский корабль. Неподалеку расположена и скалли Торфела, длинное низкое строение, сложенное из грубо обтесанных бревен; яркие отблески указывали на то, что внутри горят пиршественные костры. До него ясно доносились радостные крики викингов. Турлох скрипнул зубами. Да, они празднуют, поздравляют друг друга с удачным набегом: дымящиеся руины домов - убитые мужчины - растерзанные девушки. Они были повелителями мира, эти викинги, - все земли на юге покорны их мечу. Рожденный там жил лишь для того, чтобы когда-нибудь стать их жертвой или рабом. Турлох задрожал как в лихорадке. Словно острая боль, его жгла ненависть, но усилием воли он отогнал кровавый туман, застилавший мозг. Он здесь не затем, чтобы сражаться, а чтобы похитить у похитителей их добычу - девушку.

Словно военачальник, обдумывающий план сражения, он внимательно оглядел вражескую стоянку. Он отметил, что к задней стороне дома близко подступает густая стена деревьев, что между скалли и бухтой расположены небольшие строения, кладовые и хижины слуг. Возле берега полыхал огромный костер, рядом вопили, вливая в себя брагу, несколько человек из челяди, но большинство пронзительный холод заставил собраться в пиршественном зале главного здания.

Турлох прокрался вниз по покрытому деревьями склону и достиг леса, широкой дугой отходящего от берега. Он держался в тени, приближаясь к скалли кружным путем, опасаясь действовать в открытую из-за внимательных глаз дозорных, которых наверняка расставил Торфел. О боги, если бы сейчас за ним, как в былые времена, шли воины его клана! Не пришлось бы тогда, словно волку, таясь, пробираться между деревьями. Его рука, как стальная, сжала рукоятку топора, когда он представил себе эту сцену: атака, крики, кровавая сеча, игра далкассийских топоров… - он вздохнул. Отверженный: никогда больше не вести ему воинов-сородичей в битву.

Неожиданно он упал в снег, укрывшись за невысоким кустарником. Приближались люди; они двигались оттуда же, откуда пришел он, тяжело ступая и громко переругиваясь. Вот они показались, два огромных норманнских воина; их кольчуга, словно серебряная чешуя, сверкала при лунном свете. Они вдвоем с трудом тащили что-то; к удивлению Турлоха, это оказался Черный Человек. Страх при мысли, что они нашли лодку, пересилило изумление. Норманны были настоящими великанами, на руках их вздувались стальные мускулы. И все же они шатались под непомерной тяжестью своей ноши. Глядя на них, можно было подумать, что Черный Человек весил сотни фунтов, а Турлох поднимал его, словно перышко. Он едва не вскрикнул от изумления. Эти двое наверняка просто пьяны. Один из них заговорил, и волосы на затылке Турлоха встали дыбом, при виде ненавистного врага.

- Опускай; клянусь Тором, эта штука, тяжела как смерть! Давай отдохнем.

Второй выдавил что-то из себя, и они начали осторожно опускать изваяние на землю. Потом рука одного из них соскользнула - он не смея удержать статую, и Черный Человек рухнул в снег. Первый взвыл.

- Ты, косорукий дурак, уронил его мне на ногу! Проклятие, у меня сломана лодыжка!

- Он сам вырвался у меня из рук! - вскричал второй. - Говорю тебе, эта штука - живая!

- Тогда я сделаю ее мертвой! - прорычал охромевший викинг; вытащив меч, он нанес яростный удар по беспомощно лежавшему изваянию. Вспышка - лезвие раскололось на тысячу сверкающих осколков; один из них попал второму викингу в щеку, и тот испустил вопль.

- В ней сидит дьявол! - закричал первый, отбрасывая рукоятку. - Меч ее даже не поцарапал! Ну-ка, берись, отнесем ее в пиршественный зал; пусть Торфел решает, что с ней делать.

- Оставь ее здесь, - глухо произнес второй, вытирая кровь с лица - Кровь хлещет, как из заколотой свиньи. Давай возвратимся и скажем Торфелу, что никаких вражеских кораблей, подплывающих к острову, не видели. Из-за этого ведь он посылал нас.

- А лодка, где мы нашли его? - резко сказал первый. - Должно быть, какой-нибудь шотландский рыбак, заблудившийся из-за шторма; сейчас, наверное, словно крыса, прячется в лесах. Ну-ка, взялись; идол это или дьявол, все равно мы отнесем его к Торфелу.

Отдуваясь, они с трудом подняли изваяние и медленно продолжали свой путь, один - хромая и изрытая проклятия вместе со стонами, другой - то и дело тряся головой, когда кровь из раны заливала глаза.

Турлох осторожно поднялся и посмотрел им вслед. Легкий холодок пробежал по спине. Каждый из этих людей был не слабее его, но им едва хватало сил на то, чтобы тащить статую, которую он с легкостью поднимал один. Он качнул головой и продолжил свой путь.

Наконец, он добрался до места, вплотную примыкавшего к скалли. Решающий момент. Он должен каким-то образом достичь здания и найти убежище, оставаясь незамеченным. Небо затягивали облака. Он подождал, пока одно из них не закрыло луну, и в наступившем сумраке пробежал пригнувшись, неслышно ступая по снегу, словно скользящая тень. Крики и поющие голоса, раздававшиеся в длинном здании, едва не оглушили его. Теперь он крался вдоль стены, прижимаясь к грубо обтесанным бревнам. Они наверняка не ожидают нападения, да и кого мог бояться Торфел - все северные пираты были его дружками, а кто кроме них, способен достичь его острова в подобную ночь?

Скользящей тенью Турлох крался вдоль стены. Он заметил боковую дверь и осторожно подобрался к ней. Затем, отшатнувшись, снова вжался в стену. Кто-то внутри возился с затвором. Дверь распахнулась, появился высокий воин. Он с размаху захлопнул за собой дверь. Потом увидел Турлоха; окаймленные бородой губы приоткрылись. Но в это мгновение пальцы ирландца метнулись к его горлу и сомкнулись там, словно стальной капкан. Вместо крика - судорожный всхлип. Рука норманна вцепилась в запястье Турлоха, другой он вытащил кинжал и снизу нанес удар. Но сознание уже покинуло его; кинжал, зазвенев, скользнул по кольчуге отверженного и упав в снег. Тело викинга осело, его горло было буквально раздавлено стальным обручем пальцев. Турлох отбросил врага, словно мусор, в снег и плюнул в лицо мертвеца, затем снова повернулся к двери.

Она оставалась незапертой. Турлох заглянул в образовавшийся просвет и увидел пустую комнату, сплошь заставленную бочками пива. Бесшумно ступая, зашел внутрь, закрыв дверь, но не заперев ее. Он подумал, что следует спрятать труп убитого им человека, но не знал, как это сделать. Придется положиться на удачу: может быть, никто не заметит тело, лежащее в глубоком снегу. Он пересек комнату; она вела в другую, расположенную параллельно стене дома. Тоже кладовая, здесь было пусто. Проход вместо двери, завешенный шкурами, вел в главный зал, насколько можно было судить по доносящимся сквозь занавес звукам. Он осторожно заглянул внутрь.

Перед ним был пиршественный зал - огромное помещение, служившее для празднеств, совещаний и как жилье хозяину скалли. В этом зале, с его почерневшими от дыма потолочными балками, гигантскими очагами, где ревел огонь, и заставленными едой и питьем столами, нынешней ночью гремел неистовый праздник. Воины огромного роста с золотистыми бородами и дико сверкавшими глазами сидели; полулежали на грубых скамьях, ходили по залу или, развалясь, лежали на полу. Жадными глотками они пили из кожаных бурдюков и пенящихся рогов и поглощали огромные ломти ржаного хлеба и куски мяса, которые срезали с целиком зажаренных туш. Странная сцена, ибо эти дикари, их грубые крики и песни резко контрастировали с висящими на стенах предметами, сделанными руками облагороженных цивилизацией умельцев. Прекрасные ковры, сотканные норманнскими женщинами; искусно выкованное и богато украшенное оружие, что держали в руках французские и испанские вельможи; Кольчуги и шелковые ткани из Византии и земель Востока - далеко заплывали корабли-драконы. Рядом со всем этим были развешаны охотничьи трофеи, чтобы показать, что викингам покоряются не только люди, но и звери.

Нынешнее поколение едва ли смогло бы полностью осознать, что чувствовал Турлох О'Брайан, глядя на этих людей. Он видел дьяволов - людоедов, что обитают на севере и видят смысл своей жизни в том, чтобы нападать на мирных южан. Весь мир лежал перед ними, словно добыча, ожидая, что подскажет им прихоть, - выбрать и взять, схватить либо пощадить. Он смотрел, в висках билась кровь, и голова горела, словно охваченная огнем. Он ненавидел их, как может ненавидеть лишь уроженец Эрина, - их кичливое безразличие, гордость и силу, их презрение ко всем другим расам, их холодные, злые глаза, больше всего он ненавидел эти глаза, что с презрением и угрозой смотрели на мир. Ирландцы могли быть жестокими, но временами они испытывали странные порывы доброты и жалости. В натуре норманна не было места милосердию.

Зрелище этого Празднества было словно удар по лицу; недоставало только одной детали, чтобы Черный Турлох впал в полное неистовство. И это не заставило себя долго ждать. Во главе стола восседал Торфел Прекрасный, юный, спесивый, опьяненный вином и гордостью. Да, он был красив, молодой Торфел. Сложением он напоминал Турлоха, разве что был массивней, но этим сходство ограничивалось. Турлох выделялся смуглым цветом кожи даже среди смуглолицых ирландцев; Торфел отличался белизной среди народа, известного своей красотой. Его волосы и борода сверкали, словно сотканные из золота, светло-серые глаза излучали свет. А рядом… Турлох сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Мойра, принцесса из рода О`Брайанов, казалась такой чужой и одинокой здесь, среди этих гигантских белокурых мужчин и золотоволосых роскошных женщин. Она была маленькой, почти хрупкой; ее черные волосы отливали бронзой. Но кожа ее была такой же прекрасной, как у норманнов, с мягким розоватым оттенком, - в этом с ней не могли соперничать самые красивые из их женщин. От страха ее губы побелели, она сжалась, словно желая спрятаться от неистового разгула и криков. Турлох заметил, как она задрожала, когда Торфел небрежно обнял ее стан. Все покраснело и поплыло перед глазами Турлоха, он с трудом сдержался.

- Справа от него - брат Торфела, Осрик, - пробормотал он, - с другой стороны Тостиг Датчанин, что может разрубить быка пополам своим огромным мечом, - так говорят. И еще Хаяфгар, и Свейн, и Освик, и Ательстан, родом из саксов, - единственный, кого можно назвать человеком среди этой стаи морских волков. И - дьявол, кто это? Священник?

Действительно, среди беснующихся викингов, весь побелевший, безмолвно сидел священник, перебирая четки; он то и дело бросал на хрупкую девушку-ирландку во главе стола полный сострадания взгляд, Но тут внимание Турлоха привлекло другое. Сбоку, на небольшом столе красного дерева, богато украшенном резьбой, - свидетельство то что он вывезен из южных земель, - стоял Черный Человек. Значитв двое покалеченных викингов все-таки дотащили его до зала. При взгляде на статую Турлох ощутил странное потрясение; вид ее на миг успокоил, приглушил пламя ненависти. Всего лишь пять футов вышиной Сейчас она почему-то казалась намного больше. Словно бог, погруженный в размышления о вещах, недоступных пониманию смертных, людишек-насекомых, что вопят у его ног, изваяние нависло над сценой разгула. И, как раньше, взглянув на Черного Человека, Турлох почувствовал, как открылась дверь в темные глубины Вселенной и ветер что странствует среди звезд, коснулся лица. Он ждет… ждет, но чего Кто знает, может быть, его взор, миновав преграду стен; скользил все! дальше по снежным просторам, достигнув побережья. Может быть, каменные глаза статуи уловили среди черных безмолвных вод движение: пять лодок, что с каждым взмахом обмотанных тряпками весел, неслышно подплывали все ближе и ближе к острову? Но об этом Турлох Дубх знать не мог - ни о лодках, ни о тех, кто сидит в них: маленьких, темнокожих людях с загадочно-бесстрастным взглядом. Голос Торфела перекрыл шум пиршества:

- Эй, друзья! - Все смолкли и повернулись к нему; юный повелитель морей поднялся на ноги. - Сегодня, - прогремел он, - я справляю свадьбу!

Зал сотрясся от приветственных криков. Турлох в бессильной ярости испустил проклятие.

Торфел с грубоватой нежностью поднял девушку и поставил ее на стол.

- Разве не достойна она стать женой викинга? - крикнул он. - Немного застенчива, это верно; что ж, так и должно быть.

- Все ирландцы трусы! -выкрикнул Освик.

- Это доказали тебе Клонтарф и шрам на подбородке, - вполголоса произнес Ательстан; этот укол заставил Освика скривиться и вызвал радостное гоготанье пирующих.

- Берегись, она с норовом, Торфел, - сказал Джуно, юноша с вызывающим взглядом, сидевший вместе с воинами, - у ирландок когти, как у кошек!

Торфел рассмеялся; привыкший повелевать, он был уверен в себе.

- Я научу ее покорности с помощью крепкого березового прута. Довольно. Становится поздно. Священник, обручи нас.

- Дочь моя, - с трудом поднявшись на ноги, произнес священник, - эти язычники силой привели меня сюда, чтобы справить христианские обряды в их нечистом доме. Согласна ли ты выйти за этого человека по доброй воле и без принуждения?

- Нет! Нет! О Господи, нет! - От этого крика, полного безнадежного отчаяния, пот выступил на лбу у Турлоха. - О Пресвятой Владыка, спаси меня! Они оторвали меня от дома - от их мечей пал брат, что спас бы меня! Этот человек увел меня, словно овцу, - словно я животное, лишенное христианской души!

- Замолчи! - прогремел Торфел; он ударил ее по лицу, легко, но с достаточной силой, чтобы окровавить нежные губы. - Клянусь Тором ты становишься своевольной. Я намерен обзавестись женой, и жалкое визжание капризной бабы мне не помеха. Бесстыжая девчонка, разве я не велел поженить нас по христианским обычаям, и все из-за твоих дурацких предрассудков? Смотри, как бы я не передумал и взял тебя не как жену, а как рабыню!

- Дочь моя, - прерывающимся голосом произнес священник, охваченный страхом не за себя, а за ее судьбу. - Молю тебя, подумай! Этот человек предлагает тебе большее, чем дали бы многие другие. По крайней мере, ты будешь его законной женой.

- Верно, - проворчал Ательстан, - выходи замуж, как послушная девочка, и будь довольна своей судьбой. Немало женщин из южных земель стоят на помосте, ожидая, когда их купят.

"Что делать?" Этот вопрос, словно вихрь, пронесся в голове у Турлоха. Оставалось одно - ждать, пока не кончится церемония и Торфел удалится со своей невестой. Потом как-нибудь выкрасть ее. А затем, - но так далеко он не смел загадывать… Он сделал все, что мог, и сделает все, на что способен. Он вынужден был действовать в одиночку; отверженный лишен друзей, даже среди таких же отверженных. Нечего и думать о том, чтобы как-нибудь дать знать Мойре, что он здесь. Ей придется пройти через мучительный обряд венчания без малейшей надежды на освобождение, надежды, которая дала бы ей силы, если бы Мойра знала, что она не одна в стане врагов. Машинально его взгляд скользнул по статуе, бесстрастно возвышавшейся над происходящим в зале. У ног ее старое столкнулось с новым - язычество с христианством, но даже тогда Турлох ощутил, что для Черного Человека и то и другое - одинаково молодо.

Слышали ли в этот миг каменные уши, как скребут по песку берега днища незнакомых лодок, как погружается в тело нож, неожиданно возникший из ночного мрака, и всхлипывающий звук, что издает человек, падая с перерезанным горлом? Те, что собрались в скалли, слышали лишь самих себя, а снаружи, у костра, продолжали горланить песни, не чувствуя, как смерть бесшумно тянет свои щупальца все ближе и ближе, смыкая кольцо.

- Хватит! - крикнул Торфел. - Перебирай четки и бормочи свои заклинания, священник! А ты, наглая девка, сейчас станешь моей женой; иди сюда!

Он стащил девушку со стола и поставил перед собой. Она вырвалась из его рук, сверкнув глазами. Горячая ирландская кровь словно воспламенила ее.

- Ты, желтоволосая свинья, - вскричала она - неужели ты думаешь, что принцесса Ирландии, у которой в жилах течет кровь Бриана, будет сидеть в доме варвара и растить белобрысых зверенышей северного разбойника? Нет, никогда я не выйду за тебя!

- Тогда возьму тебя как рабыню, - прорычал он, хватая ее за запястье.

- Не будет по-твоему, свинья! - воскликнула девушка с неистовым торжеством, заставившим ее забыть о страхе. Молниеносным движением она выхватила у него из-за пояса кинжал и, прежде чем он успел схватить ее, вонзила клинок себе в сердце. Священник издал крики, будто сам только что испытал этот удар, и, выпрыгнув вперед, подхватил ее падающее тело.

- Проклятие Всемогущего Бога на тебе, Торфел! - крикнул он голосом, звенящим словно колокол, опуская ее на лежанку:

Торфел ошеломленно застыл. На миг тишина воцарилась в зале. И в это мгновение безумие овладело Турлохом.

- Ламх лайдир абу! - Как крик рассвирепевшей от раны пантеры, пронзил тишину боевой клич О'Брайанов; все воины резко повернулись на шум, и, охваченный бешеным гневом, ирландец, словно ветер из преисподней, ворвался в зал. Он был во власти черной кельтской ярости, перед которой бледнеет неистовство берсерка-викинга. С горящими как факелы глазами, с пеной на искривленных губах, он обрушился на тех, кто, захваченный врасплох, оказался на его пути. Взгляд этих страшных глаз был прикован к Торфелу, что стоял на другом конце зале, но, прорываясь вперед, он разил направо и налево. Словно пронесшийся ураган, он оставлял за собой корчащиеся в агонии и мертвые тела.

Трещали перевернутые сиденья, вопили люди, из опрокинутых сосудов на пол лилась брага. Сколь быстрой ни была атака ирландца, путь к Торфелу ему преградили двое с мечами на изготовку - Халфгар и Освик. Викинг, с лицом покрытым шрамами, упал с рассеченным черепом прежде, чем успел поднять оружие, и, приняв удар Халфгара на свой щит, Турлох с быстротой молнии снова опустил топор. Острая сталь разрубила кольчугу, ребра и позвоночник.

В зале царило страшное смятение. Мужчины хватались за оружие и надвигались со всех сторон, а в середине одинокий ирландский воин без единого звука неистово работал топором. В своем безумии Турлох Дубх был подобен раненому тигру. Его движения, неуловимо быстрые, были словно вихрь, сметали как взрыв неодолимой силы. Едва был повержен Халфгар, как ирландец перепрыгнул через его распростертое тело, устремившись на Торфела, который вытащил свой меч и стоял, как бы ошеломленный. Но, кинувшись на помощь хозяину, Торфела заслонили люди из челяди. Поднимались и опускались мечи; среди них, словно отблеск летней молнии, сверкал далкасеийский топор. Справа и слева, спереди и сзади на него наступали воины. С одной стороны надвигался, вращая двуручный меч, Освик, с другой - слуга с копьем. Пригнувшись, Турлох уклонился от просвистевшего над головой лезвия и нанес двойной удар лезвием и коротким острием с другой стороны топора. Брат Торфела упал с перерубленным коленом; слуга умер, еще стоя на ногах, когда острие пробило ему череп. Турлох выпрямился, направил щит в лицо воину, что бросился на него. Острый выступ в центре щита превратил лицо нападавшего в кровавое месиво; уже поворачиваясь, чтобы защитить себя с тыла, Турлох почувствовал, что тень смерти нависла над ним. Краем глаза он заметил, как Тостиг Датчанин поднял свой огромный двуручный меч, и, застигнутый врасплох, прижатый к столу, понял, что даже сверхчеловеческая быстрота на сей раз не спасет его. Затем просвистевшее в воздухе лезвие ударилось о статую, стоявшую на столе и со звуком, подобным грому, раскололось на тысячу сверкающих голубых звездочек. Тостиг пошатнулся ошеломленный, все еще сжимая бесполезную рукоятку, и Турлох сделал выпад, как если бы держал в руке меч; острие в верху топора вонзилось Датчанину в лицо над глазом и дошло до мозга…

В этот миг отовсюду послышалось странное пение, и викинги взвыли. Гигантский слуга Торфела вдруг повалился на Турлоха, все еще сжимая занесенный для удара топор. Ирландец расколол ему череп, прежде чем заметил, что в горле у врага застряла стрела с наконечником из кремня. Казалось, зал наполнился странными лучиками света, что жужжали, как пчелы, и, жужжа, несли мгновенную смерть. Турлох рискнул бросить быстрый взгляд в другой конец зала, где был главный вход. Через этот огромный вход в комнату вливалась орда странных пришельцев. Были они смугло кожими и маленькими, с черными, как бусины, глазами и бесстрастными лицами. На них не было кольчуг, но руки сжимали боевые топоры, мечи и луки. Теперь, лицом к лицу с врагами, они пускали свои длинные черные стрелы почти не целясь, и пол был усеян трупами челядянцев.

Кровавые волны побоища захлестнули зал скалли, словно разрушительный шторм, что превращает в груды обломков столы, разносит сиденья срывает охотничьи трофеи и украшения со стен и оставляет алые озера на полу. Темнокожих пришельцев было меньше, чем викингов, но неожиданность нападения, смертельный град стрел сравняли их числом, а теперь, в рукопашной схватке, их воины показали, что ничем не уступают своим рослым врагам. Ошеломленные внезапной атакой, лишенные времени на то, чтобы полностью подготовиться к битве, одурманенные брагой, северяне все же сражались со всей безудержной отвагой, свойственной этому племени. Но примитивная ярость нападавших ни в чем не уступала доблести викингов, а там, где побелевший от стрел священник своим телом прикрывал умирающую девушку, Черный Турлох крушил врага с неистовством, делавшим одинаково бесполезными и доблесть, и ярость.

Над всем этим возвышался Черный Человек. И когда среди сверкающих молний смертоносной стали взгляд Турлоха ловил статую, ему казалось, что изваяние как бы выросло - стало больше, выше, словно великан, нависло над сценой битвы; что голова его терялась в дыму который собрался у потолка огромного зала; что оно, словно черное облако смерти, упивается зрелищем жалких букашек, умерщвляю друг друга у его ног. Погрузившись в эту оргию убийств, отражая удары и нападая, Турлох осознал, что такой мир был привычен Черному Человеку. Ярость кровавой сечи, насилие были его стихией. Острый запах свежепролитой крови приятно щекотал его ноздри, а желтоволосые трупы валялись у подножия, были жертвами, принесенными в его честь.

Шторм неистовой битвы сотрясал скалли. Здание превратилось в развалины, где ноги скользили в лужах пролитой крови, а тех, кто, поскользнувшись, падал, ждала смерть. Обезображенные гримасой ярое словно ухмылкой, головы скатывались по скользким плечам. Копья с шипами вырывали еще бьющееся сердце, заливая горячей кров грудь. Словно скорлупа ореха, раскалывались черепа, и их содержимое пачкало сверкающую сталь боевых топоров. Из темноты возникал нож из распоротого живота вываливались на пол дымящиеся внутренности Скрежет стали о сталь, звуки ударов сливались в оглушительную какофонию. Никто не просил пощады, никто не проявлял милосердия. Раненый викинг подмял под себя темнокожего воина и сжал мертвой хваткой шею, не обращая внимания на удары, которые тот вновь и вновь наносил ему, погружая нож в его тело.

Один из смуглых людей схватил ребенка, который воя, выбежал из внутренних покоев, и разбил ему череп о стену. Другой намотал на руку золотистые волосы норманнки и заставил встать на колени. Женщина плевала ему в лицо, пока он не перерезал ей горло. Ни единого возгласа страха, мольбы сохранить жизнь; мужчины, женщины, дети - все умирали сражаясь, с судорожным всхлипом ненависти, рычанием неутолимой ярости на устах.

И стол, на котором неподвижный как скала возвышался Черный Человек, омывали волны кровавого побоища. У ног его испускали дух, викинги и воины его племени. Сколько сцен безумия и кровавого открывалось перед твоим каменным взором за все эти годы, Черное Божество?

Плечом к плечу сражались Торфел Прекрасный и Свейн. Сакс Ательстан, золотистая борода которого словно встала дыбом в неистово упоении битвой, прислонился к стене, и с каждым взмахом его огромного двуручного топора падал замертво один из нападавших. К нему прорвался Турлох, молниеносным поворотом туловища избежав первого могучего удара. Тут проявились преимущества легкого ирландского топора: пока сакс смог вновь пустить в ход свое массивное оружие, в его тело, словно зуб кобры, впился далкассийский топор; лезвие, пробив кольчугу, рассекло ребра, - и Ательстан пошатнулся. Еще один удар, и, истекая кровью от раны в виске, он рухнул на пол.

Теперь только Свейн преграждал путь к Торфелу; Турлох, словно пантера, прыгнул вперед, но его опередили. Вождь смуглых людей тенью скользнул под просвистевший над головой меч Свейна и своим коротким клинком нанес удар снизу, под кольчугу. Турлох и Торфел стояли теперь лицом к лицу. Оставшись в одиночестве, викинг не испытывал страха - он даже засмеялся в упоении боем, нанося удар, но на лице Турлоха не было улыбки жестокой радости, он ощущал лишь неутолимую ярость, что заставила дрожать его губы и превратила глаза в горящие синим огнем раскаленные угли.

Зазвенела сталь о сталь; при первом же ударе меч Торфела сломался. Юный повелитель морей, как тигр, прыгнул на своего недруга, направив обломок клинка ему в лицо. Турлох безжалостно рассмеялся; сталь рассекла ему щеку, и в тот же миг он отсек Торфелу левую ногу. Викинг тяжело упал на пол, затем с усилием поднялся на колено; пальцы судорожно сжимали пояс в поисках кинжала. Глаза его были затуманены.

- Будь ты проклят; добей меня, - прорычал он.

Турлох засмеялся.

- Где теперь твоя слава и власть? - насмешливо произнес он. - Ты, пожелавший взять в жены, похитивший принцессу Ирландии, ты…

Неожиданно прилив ярости лишил его дыхания, и, зарычав, словно пантера, он размахнулся. Топор описал сверкающую дугу и разрубил норманна от плеча до грудины. Второй удар отсек ему голову, и, держа этот страшный трофей, Турлох приблизился к лежанке, на которой распростерлась Мойра О'Брайан. Священник приподнял ей голову и поднес кубок с вином к бескровным губам. Затуманенные серые глаза скользнули по Турлоху, но, кажется, в конце концов она узнала, его и уста ее дрогнули в улыбке.

- Мойра, частица души моей, - с трудом произнес отверженный, - ты умираешь в чужой земле. И птицы, что щебечут среди холмов Куллана, будут плакать по тебе, а вереск - вздыхать, вспоминая твою легкую поступь. Но ты не будешь забыта: за тебя кровь будет стекать с боевых топоров, за тебя пойдут ко дну корабли и будут гореть города. А чтобы твой дух не ушел неутоленным в края Тир-нан-Оге, вот он - знак свершившейся мести!

Он поднял окровавленную голову Торфела.

- Во имя Господа, сын мой, - хриплым от ужаса голосом заговорил священник, - довольно, довольно. Неужели будешь творить дикости перед лицом… - видишь, она умерла. Да простит Создатель в неизреченной милости своей ее душу, ибо хоть она и лишила себя жизни, но умерла, как жила, в невинности и чистоте.

Турлох опустил руку, голова его склонилась на грудь. Пламя безумня покинуло его, остались лишь темная грусть, чувство полной надежности и страшная усталость. В зале царила тишина. Не были слышны стоны раненых, ибо поработали ножи маленьких смуглолицых воинов, - и, кроме людей их племени, раненых не осталось. Турлох чувствовал, что оставшиеся в живых собрались вокруг статуи и теперь стоят, глядя на него своими ничего не выражающими глазами бусинами. Священник бормотал молитвы над телом девушки, перебирая четки. Пламя охватило стену скалли, но никому до этого деда не было. Затем из груды трупов поднялось чье-то гигантское тело и, шатаясь, выпрямилось. Ательстан, не Замеченный теми, кто добивал раненых, оперся о стену и остекленевшими глазами огляделся вокруг. Кровь лилась из раны в боку и глубокого пореза на голове, где задел его топор Турлоха.

Ирландец подошел к нему.

- Я не держу зла на тебя, сакс, - медленно произнес он, - но пролитая кровь требует крови - ты должен умереть.

Ательстан безмолвно посмотрел на него. Выражение его больших серых глаз было серьезным, но в них не было страха. Он тоже был варваром, - в нем было больше от язычника, чем от христианина, - он знал, что такое право кровной мести. Но, когда Турлох занес для удара топор, сакса заслонил священник; его тонкие руки были простерты к Турлоху, глаза возбужденно горели.

- Довольно, остановись? Именем Господа приказываю тебе! Силы небесные, разве недостаточно крови было пролито в эту страшную ночь: Во имя Всевышнего, отдай мне его.

Турлох опустил оружие.

- Он твой; не из-за твоих призывов или проклятий и не из-за твоей веры, но из-за того, что ты был стоек и сделал все, что мог, для Мойры.

Мягкое прикосновение к руке заставило Турлоха обернуться. Вождь незнакомого племени глядел на него бесстрастными глазами.

- Кто ты? - спросил безучастно ирландец. Ему было все равно он чувствовал лишь усталость.

- Друг Черного Человека, я - Брогар, вождь пиктов.

- Почему ты так называешь меня? - спросил Турлох.

- Он плыл с тобой на носу твоей лодки и довел до Хельни сквозь дождь и снег. Он спас твою жизнь, сломав огромный меч Датчанина.

Турлох бросил взгляд на погруженное в мрачные думы изваяние.

В его странных каменных глазницах, казалось, светится человеческий или сверхчеловеческий разум. Случайно ли Тостиг задел статую, готовясь нанести смертельный удар?

- Что это такое? 0 спросил ирландец.

- Это единственный бог, что остался у нас, - мрачно ответил его собеседник. - Изваяние величайшего из наших королей, Брана Мак-Морна, который собрал разрозненные, слабые пиктские племена в единую могучую нацию, оттеснил северян и бриттов и разгромил римские легионы много столетий назад. Придворный маг создал эту статую, когда Морн был еще жив и правил нами. А когда он пал в последней великой битве, его дух вошел в изваяние. Это наш бог.

Много столетий назад мы правили миром. Когда еще не было ни датчан, ни ирландцев, бриттов и римлян, мы правили на западных островах. Наши круги из каменных глыб поднимались к солнцу. Мы добывали кремень, выделывали шкуры зверей и жили счастливо. Потом пришли, кельты и оттеснили нас в необжитые места. Они укрепились на южных землях, но мы обитали на севере и были сильны. Рим сломал хребет бриттам и двинулся на нас. Но тут встал среди нас Бран Мак-Морн, в чьих жилах текла, кровь Бруля Копьеметателя, соратника короля Кулла Валусского, что правил за тысячи лет до того, как волны поглотили Атлантиду. Бран стал королем все каледонцев. Он сломал стальные ряды римских воинов и заставил их легионы спасаться на юге, укрывшись за своей Стеной.

Бран Мак-Морн пал в битве; единое королевство распалось. Междоусобные войны сотрясали нас. Пришли гэллы - ирландцы и воздвигли королевство Далриадию на руинах Круисни. Когда скотты, ведомые Кеннетом Мак - Алгашом, разрушили королевство Гелловея, остатки Пиктской империи растаяли словно снег на горных вершинах. Как волки, живем мы теперь, рассеянные по островам, среди горных утесов и туманных холмов Гелловея. Наш род угасает. Мы уходим. Но Черный Человек остается с нами, - Черный Бог, великий король Бран Мак-Морн, чей дух вечно живет в каменном подобии его бренного тела.

Словно во сне, Турлох увидел, как древний старец, походивший на того, в чьих мертвых руках нашел он изваяние, поднял Черного Человека со стола. Руки старца были тонки, как иссохшие ветки, а кожа обтягивала череп, как у мумии, но он легко нес статую, которую едва тащили два здоровенных викинга.

Словно прочитав его мысли, Брогар тихо произнес:

- Только друг может без опаски касаться Черного Бога. Мы знали, что ты наш друг, ибо он плыл в твоей лодке и не причинил тебе вреда.

- Как вы узнали все это?

- Старейший, -он указал на седобородого старца, - Гонар, главный жрец Черного Бога: дух Брана приходит к нему в снах. Грок, младший жрец, и его люди похитили изваяние и отправились в плавание в длинной лодке. Гонар преследовал их в своих снах, ибо, заснув, он посылал свою душу к духу Морна. Он увидел погоню датчан, битву и кровавый исход ее на острове Мечей. Он видел, как пришел ты и отыскал Черного Бога; он понял, что дух великого короля доволен тобой. Горе; недругам Мак-Морна! Но друзей его никогда не покинет удача.

Турлох пришел в себя, словно очнулся от транса. Жар от горящего; дома дышал ему в лицо и пляшущие языки пламени освещали, бросали причудливые тени на каменное лицо изваяния, странно оживляя статую, которую выносили из скалли люди племени. Возможно ли, что дух давно почившего короля живет в этом холодном камне? Бран Мак-Морн любил свой народ с беззаветной страстью, с необузданной силой ненавидел, врагов своего племени. Можно ли вдохнуть в бездыханный камень эту пульсирующую силу любви и ненависти так, чтобы она пережила столетия?

Турлох поднял неподвижное хрупкое тело девушки и вынес ее из горящего дома. Пять длинных открытых лодок стояли на берегу, а среди углей погасшего костра раскинулись обгоревшие трупы челядинцев, погибших мгновенной смертью.

- Как смогли вы неслышно подобраться к ним? - спросил Турлох. - И откуда приплыли в этих открытых лодках?

- Кто прожил всю, жизнь, таясь от чужих, умеет неслышно ступать, как пантера на охоте, - ответил пикт. - К тому же они были пьяны. Мы следовали за Черным Богом, а приплыли мы с острова Алтаря, возле Шотландии, откуда похитил Черного Человека Грок.

Турлох не знал такого острова, но он оценил мужество людей, рискнувших пуститься в путь в лодках, подобных этим. Он вспомнил о своем суденышке и попросил Брогара послать человека за ним; Пикт отдал распоряжение. Ожидая, пока приведут лодку, он наблюдал за тем, как жрец перевязывает раны уцелевших в битве. Молчащие и неподвижные, они не произнесли ни единого слова жалобы или благодарности.

Лодка, которую он одолжил у рыбака, показалась из-за мыса, как только первые лучи рассвета окрасили алым цветом прибрежные воды. Пикты забирались в лодки, укладывая мертвых и раненых. Турлох ступил на свое суденышко, осторожно опустил легкий груз.

- Она будет спать в родной земле, - произнес он твердо. - Ей не придется лежать на этом холодном чужом острове. Брогар, куда лежит твой путь?

- Мы отвезем Черного Бога обратно на его остров и алтарь, - ответил пикт. - Устами своих людей он благодарит тебя. Узы пролитой крови связали нас, гэлл, и кто знает, может когда-нибудь мы снова придем на помощь тебе, как Бран Мак-Морн, великий король пиктов, вернется к своему народу, когда настанет урочный час.

- А ты, добрый Джером? Ты поплывешь со мной?

Священник мотнул головой и указал на Ательстана. Раненый сакс распростерся на примитивной лежанке, сделанной из шкур, постланных на снегу.

- Я остаюсь здесь ухаживать за этим человеком. Он тяжко ранен.

Турлох огляделся. Стены скалли рухнули, превратившись в груду тлеющих бревен. Люди Брогара подожгли кладовые и корабль викингов, огонь и дым причудливо смешивались с лучами утреннего солнца.

- Ты замерзнешь или умрешь от голода. Идем со мной.

- Я найду пропитание для нас двоих. Не уговаривай меня, сын мой.

- Он язычник и пират.

- Что из того? Он человек - живое существо. Я не оставлю его умирать.

- Что ж, пусть будет так.

Турлох приготовился отплыть. Лодки пиктов уже огибали мыс. Он ясно слышал ритмичный стук их весел. Погруженные в свою работу, они не оглядывались назад.

Он бросил взгляд на неподвижные тела на берегу, на обуглившиеся бревна скалли и раскаленные останки корабля-дракона. На фоне светящихся краевым огнем развалин тонкая белая фигура священника казалась неземной, словно это был святой из какого-нибудь древнего манускрипта. На его измученном лице застыла великая грусть, великая усталость.

- Смотри! - неожиданно крикнул он, показывая в сторону моря - Океан полон крови! Смотри, как волны переливаются красным в лучах восхода! О народ мой, народ мой, кровь, что пролили вы в гневе своем, сами воды обращает в алый цвет! Как пройдете вы сквозь это?

- Я пришел сюда в снег и метель, - сказал Турлох, вначале не поняв смысла слов священника - Как уплыл, так и возвращусь.

Священник покачал головой.

- Это больше; чем земное море. Руки твои окрашены кровью и плывёшь ты по кровавому пути, однако вина не лежит на тебе целиком. Всемогущий Владыка, когда пройдут кровавые времена?

Турлох мотнул головой.

- Так будет, пока не исчезнет наш род.

Утренний ветер поймал и надул его парус. Словно тень, что бежит от рассвета, его лодка понеслась на запад. Так скрылся Турлох Дубх О'Брайан с глаз священника Джерома, что стоял и смотрел, заслонив усталую бровь тонкой рукой, пока лодка не превратилась в крохотную пылинку среди голубых океанских просторов.