Тайна Белой Розы

Глава 14

Девятая авеню, Клинтон.

09:00.

Голос Бриджет Малвани звал меня, проникая сквозь туман тяжелого сна на следующее утро.

— На столе стоит яичница с ветчиной. Тебе лучше встать, пока они не остыли, — едко сказала она. — На стуле ты найдешь чистую одежду. Они принадлежат брату Деклана. Он гораздо крупнее тебя, но думаю, с тебя штаны не свалятся.

Я медленно сел и попытался открыть глаза, но тяжелые, распухшие веки позволили себе лишь крошечную щелочку. Я был дезориентирован, в голове грохотали отбойные молотки; малейшее движение отзывалось болью по всему телу.

— Держи. — Она положила на кровать маленькое коричневое полотенце с завёрнутым в него льдом, который я с облегчением приложил к глазам.

Мне удалось пробормотать несколько слов благодарности, но Бриджет отмахнулась.

— Всё в порядке. Миссис Харт поделилась со мной своими залежами льда. Её младшая дочь, Энни, в прошлом месяце вышла замуж, и теперь миссис Харт живёт одна.

После ее ухода мне удалось одеться. В импровизированной гостевой комнате, куда меня поместили Малвани, — в углу их главной гостиной, где они положили матрас и повесили выцветшие красно-белые клетчатые занавески для моего уединения, — зеркала не было. Но я знал, что выгляжу ужасно.

Я направился к круглому сосновому столу в кухне, где обычно обедало семейство.

Малвани уже сидел на своём месте и ждал меня.

— Хорошо выспался, Зиль? Это правильно. Доктор вкатил тебе большую дозу хлоралгидрата. — Он ухмыльнулся. — Бьют похлеще нокаута.

— Это объясняет, почему мне было так трудно проснуться сегодня утром, — хмуро покачал я головой. Это также объясняло, почему мысли в голове словно плавали в густом тумане.

Я сел напротив Малвани.

— Как я попал сюда? Ничего почти не помню.

Действительно, последним моим воспоминанием была драка в переулке.

— Невестка твоего профессора сразу побежала в участок, как только вы расстались. Я ещё сидел там, работал. — Он поднял бровь. — Ты ее здорово напугал; она думала, что тебя убьют. Поэтому послали пару молодых парней, чтобы спугнуть бандитов. Потом приехали мы с Тимом Галлахером и забрали тебя.

Малвани пододвинул ко мне чашку кофе.

— Я сделал покрепче.

Я тут же сделал большой глоток; знакомый аромат согревающего напитка принёс существенное облегчение.

— Конечно, — продолжал он с усмешкой, — я сразу отдал приказ разогнать собрание рабочих, на котором ты побывал. И поскольку Изабелла не смогла определить, кто именно на вас напал, мы задержали, по меньшей мере, тридцать анархистов. Они посидят в тюремной камере, пока ты не поправишься настолько, чтобы добраться до центра города, официально опознать нападавших и выдвинуть обвинения.

— Джонатан среди них? — поинтересовался я.

Малвани сдержано кивнул.

— Чертовски жаль, правда?

— Мы ведь точно не знаем… — начал я, но Малвани вскинул руку.

— Даже не начинай, — пристально посмотрел он на меня. — Я попросил Изабеллу опознать человека, с которым вы разговаривали вечером. Она рассказала, как он был зол — и мы считаем, что это тот же человек, который приказал на вас напасть. Ты относишься к нему гораздо лучше, чем он к тебе.

Но я не мог поверить, что Джонатан действительно виновен. С таким же успехом отдать приказ мог Хлад или Саввас. Кроме того, я беспокоился не о Джонатане, а о его семье.

— Тебе сегодня нужно будет опознать остальных. Но это не к спеху.

«Не к спеху» означало, что Малвани собирается продержать их в камере предварительного заключения как можно дольше.

— А если серьезно, как ты себя чувствуешь? — спросил он обеспокоенно. То ли моя внешность, то ли мрачное настроение дали ему повод для новых переживаний.

— Со мной все будет в порядке, — пожал я плечами. — Иногда мне кажется, что комиссар прав: в этом городе есть лишь отбросы общества и всякий мусор. Каждый сам за себя, и будь проклят тот, кто встанет у них на пути.

Лицо Малвани напряглось.

— Это не только здесь; это повсюду, Зиль. А с такой работой, как у нас, мы видим лишь худшее в человеческой природе. Только жадность и полное пренебрежение к жизни…

Он немного помолчал, а потом продолжил:

— Вчера вечером я задержался на работе, потому что мы арестовали члена «Черной руки». Его поймали на месте преступления — он как раз собирался поджечь фитиль бомбы в подъезде многоквартирного дома.

— Значит, он планировал уничтожить дом, потому что владелец здания не захотел платить деньги за охрану? — спросил я, качая головой. — Не обращая внимания на цену невинных жизней?

— У них всегда все сводится к деньгам и поддержанию репутации «Черной руки», — ответил Малвани.

Я отодвинул тарелку: сегодня утром у меня не было аппетита.

— Анархисты утверждают, что ими движут моральные идеалы. Но вот, что интересно: если бы они получили то, что хотели, оказались бы они такими же продажными, жадными и зависимыми от власти, как люди, которых они хотят уничтожить?

— В этом городе нет места чести и порядочности, Зиль, — грустно посмотрел на меня Малвани. — Мы делаем все, что в наших силах, особенно для тех, кто этого заслуживает. Это единственная причина, по которой я все еще могу работать над убийствами после стольких лет.

— Кстати, об убийствах: ты присутствовал вчера вечером на вскрытии судьи Портера? — поинтересовался я.

— Да. Всё просто — смерть от огнестрельного ранения. Но не волнуйся, — усмехнулся он, — у нас еще осталась одна серьезная зацепка.

Он сунул руку в карман, вытащил белый носовой платок и положил его передо мной на стол.

Я медленно развернул его и увидел блестящий золотистый предмет.

— Пуля. Та самая, что мы нашли вчера в отеле?

— Именно. И доктор Дженнингс подтвердил, что именно эта пуля убила судью Портера. — Он с любопытством посмотрел на меня и протянул еще один носовой платок. — А теперь посмотри и скажи: они совпадают? Можешь использовать лупу.

Слезящимися глазами я попытался сравнить две маленькие латунные пули калибра.32, сосредоточившись на количестве канавок и перемычек. На каждом были характерные знаки, которые казались похожими, — по крайней мере, на мой непрофессиональный глаз.

— Они очень похожи. Откуда у тебя вторая пуля? — поинтересовался я.

— Я вчера наведался к Функе, продавцу оружия.

— И у него случайно оказалась под рукой запасная пуля, подходящая к нашему орудию убийства?

— Даже лучше, — сказал Малвани с самодовольной ухмылкой. — Так уж случилось, что у него есть само орудие убийства.

Я не поверил своим ушам.

— Да ты шутишь!

— И не думал. Убийца — или тот, кто ему помогает, — вернул вчера оружие, заявив, что оно неисправно.

Я потерял дар речи.

— Заканчивай завтрак, — Малвани поднялся из-за стола. — Съездим на Чемберс-стрит, и ты сам всё услышишь.

Оружейный магазин Функе на Чемберс-стрит, 53 раз за разом оказывался для нас незаменимым.

Там Функе и его правая рука, Салливан, продавали и ремонтировали всевозможное оружие. Ходили слухи, что мы каждый месяц отдавали немалую сумму, чтобы они оставались полицейскими осведомителями.

Но их информация пусть и была дорога, но никогда не подводила — результат тонкой грани, по которой они шли: между законной торговлей огнестрельным оружием и тем, что таковым точно не являлось.

Магазинчик был небольшим; со стен и потолка свисали всевозможное оружие — от винтовок и пистолетов до дробовиков. Запах оружейной смазки и полировки сбивал с ног, но стоило переступить порог, как нас встретила широкая улыбка Салли.

— Саймон Зиль! Рад, что ты вернулся. Сто лет не виделись, да? Тебе следовало бы приходить почаще. Я мог бы снабдить тебя чем-нибудь таким, что прогнало бы того, кто оттяпал у тебя кусок башки.

Он многозначительно посмотрел на мой опухший глаз и разбитое лицо, которое начинало болеть всё сильнее, с тех пор как действие лекарства стало проходить.

Но я предпочитал не носить оружие, за исключением тех редких случаев, когда это было абсолютно необходимо. Я не хотел поддаваться искушению использовать его.

— Со мной все в порядке, Салли, — попытался я улыбнуться. — Кроме того, я слышал, что у тебя в магазине есть вещь, которая очень нас с капитаном интересует.

Глаза Салли, цветом напоминающие темно-синие никелевые пистолеты на стойке справа от него, заблестели от возбуждения.

— Есть, есть. — Он достал деревянную коробку и поставил перед собой на стеклянную витрину.

— Вчера капитан принес мне пулю из орудия убийства.

— Совершенно верно, — кивнул Малвани. — Вот она.

Он снова достал маленький медный шарик, отнявший жизнь у судьи Портера.

Салли поднял пулю — крошечную вещицу по сравнению с его толстыми пальцами.

— Очевидно, это пуля калибра.32. И когда я посмотрел на эти канавки и перемычки, — сказал он, — то сразу заподозрил, что стреляли из автоматического пистолета Браунинга. — Он поднял голову. — Вы знаете, что в наши дни можно сопоставить отдельную пулю с пистолетом, из которого она была выпущена?

— Знаем, — кивнул я. — С тех пор, как судья Оливер Уэнделл Холмс сам показал нам, как это делается.

Много лет назад Холмс вызвал в зал суда оружейника, чтобы тот проверил предполагаемое орудие убийства. Затем он воспользовался увеличительным стеклом, чтобы сравнить отметины на тестируемой пуле с пулей, извлечённой из жертвы.

И всё получилось. После того, как эти доказательства были сообщены присяжным, те быстро вынесли обвинительный приговор.

— Значит, вы тоже знакомы с этим методом, — одобрительно заметил Салли. — Вчера я произвел пробный выстрел из обычного автоматического пистолета Браунинга 1900 года. Потом мы с капитаном осмотрели пули, и они оказались похожи — настолько похожи, что я мог с уверенностью сказать, что орудием убийства был Браунинг. Но следы не были достаточно точными, чтобы сказать, что это была та же самая модель Браунинга, из которой выпустил пулю я.

Он снова поднял медную пулю и постучал себя пальцем по голове.

— И тут мне кое-что пришло в голову. Такой же Браунинг был возвращен в магазин только вчера. И я подумал: почему бы не проверить его? И в итоге, этот Браунинг оставил следы, идентичные той пуле, которая убила вашу жертву. Это ведь просто чёртова удача! Лучшее, что мы могли бы сделать, это просто определить модель Браунинга, а тут…

Он замолчал и как-то неуверенно на меня взглянул.

— Может быть, вы хотите посмотреть сами?

Я кивнул.

Он улыбнулся в предвкушении, открывая деревянный ящик. Внутри лежал небольшой, сантиметров пятнадцать в длину, пистолет серебристого цвета с двумя стволами. Салли с любовью погладил рукоять.

— Смотрите, какая красавица. Сейчас таких никелированных осталось мало; в основном ходит воронёная сталь. И весит меньше фута!

Наблюдая, как он держит пистолет голыми руками, я бросил обеспокоенный взгляд на Малвани.

— Я вчера уже снял с него отпечатки, — кивнул он. — Но их не было. Он был начисто вытерт, хотя сложно сказать наверняка: убийца пытался избежать идентификации личности или просто чистил оружие.

Салли бросил на меня взгляд.

— Готов к проверке?

В одной руке он держал кучу хлопчатобумажных тряпок, в другой — Браунинг. Затем положил ткань в деревянный ящик, зарядил пистолет новой латунной пулей калибра.32 и выстрелил. В ушах ещё несколько секунд стоял грохот.

Салли вытащил свёрнутую ткань и передал её мне.

Взяв крошечную латунную пулю, я положил ее рядом с оригиналом, найденным на месте убийства судьи Портера, и увеличительное стекло, которое дал Салли, показало правду даже моим опухшим глазам: теперь у нас было три пули с одинаковыми отметинами.

Не было никаких сомнений, что блестящий никелированный пистолет в руке Салли — наше орудие убийства.

— Ну что ж, — протянул я, кладя пулю на стеклянный прилавок — мы нашли орудие убийства. Что ты можешь рассказать о его владельце?

Салли бросил на меня хитрый взгляд.

— При условии, конечно, что покупатель и конечный пользователь пистолета — одно и то же лицо.

— Конечно.

Салли был одним из самых проницательных информаторов, которых я когда-либо встречал. Наверно, он и должен таким быть, с его-то работой.

Он пересек комнату и направился к маленькому секретеру из орехового дерева, где хранил гроссбух; мы с Малвани последовали за ним. Салли вытащил журнал и ткнул пальцем в нужную строку; я в очередной раз порадовался, что он вел записи, систематизированные по оружию, а не по клиенту.

— Смотрите. — Он ткнул пальцем в пометку о никелированном Браунинге 1900 года. — Пистолет поступил в мой магазин в понедельник, десятого сентября, от моего обычного продавца. Я почистил и проверил его; затем он находился в магазине, пока в четверг, четвертого октября, не пришел клиент. Он был доволен и купил его на следующий день, пятого октября. А вчера — в среду, двадцать четвертого — он вернулся в мой магазин. Пожаловался на сильную отдачу, говорил, что пистолет неисправен. — Салли вздохнул. — Я знал, что он лжет мне; эта малышка — одна из лучших, когда-либо поступавших в мой магазин. И я обычно не возвращаю деньги после того, как прошло семь дней после покупки. Но в данном случае я вернул ему всю сумму и забрал пистолет — просто потому, что пистолет мне очень понравился. Я знал, что мне не составит труда найти ему нового владельца — такого, который оценил бы этого красавца.

— Он назвал свое имя или адрес? — спросил я.

— Адрес — нет, но он назвал свое имя, — ответил Салли. — Разве капитан тебе не сказал?

Я вопросительно посмотрел на Малвани.

— Лучше спроси, как он выглядел, — почти прорычал Малвани.

— Почему? — подозрительно уточнил я.

Салли пожал плечами.

— Я могу повторить только то, что сказал вчера капитану. Высокий мужчина. Белокурые волосы. Мне показалось, что он скандинав — судя по акценту, скорее всего швед. Но я не специалист в этом.

Я тут же вспомнил лифтера в отеле «Бреслин».

— Снаружи его ждала женщина, — продолжил Салли. — Я ее не разглядел хорошенько, но она была невысокого роста, низенькая, с экзотической внешностью.

— Китаянка? — Мне на ум сразу пришла Мей Лин.

— Да чёрт его знает, я плохо рассмотрел.

— Так он сказал своё имя? — повторил я вопрос и затаил дыхание.

Но какое-то шестое чувство подсказало мне ответ ещё до того, как Салли ответил.

— Сандерс. Он сказал, что его зовут Леруа Сандерс. Видишь? — Салли указал покрашенными смазкой пальцами на другую строку в своем гроссбухе. — Я заставил его поставить подпись.

Я провёл пальцем по его подписи. Мне не нужен был специалист по почерку, чтобы сказать то, что я ясно видел собственными глазами: подпись идеально повторяла ту, что была сделана в регистрационной книге отеля.

Глава 15

Камера предварительного заключения, «Гробница», Центральная улица.

12:30.

Главная камера на первом этаже «Гробницы» обычно заполнена разношерстным сборищем пьяниц и воров, но сегодня она была забита до отказа тридцатью с лишним мужчин-анархистов, которых Малвани выловил в пивной вчера вечером после нападения на меня.

Младший дежурный офицер уже меня ждал.

— Вы пришли быстрее, чем мы думали, — сказал он с усмешкой. — Не спешите выдвигать обвинения, пусть еще немного посидят в холодильнике.

— Не то чтобы некоторые из них не заслуживают того, чтобы остаться в «Гробнице», но я надеюсь, что у вас тут есть один конкретный человек, — сказал я. — Высокий, широкоплечий, с белокурыми волосами и другими скандинавскими чертами лица. Возможно, со шведским акцентом.

— Я проверю, — сказал он, выскакивая из-за стола. — А пока почему бы вам с капитаном не устроиться поудобнее в «смотровой»?

«Смотровая» представляла собой помещение, примыкавшее к главному коридору, отличавшееся небольшой щелью в стене, которая позволяла видеть помещение предварительного заключения и в то же время обеспечивала некоторую степень уединения, когда потенциальные заключенные проходили перед ней.

Малвани громко выругался, едва сдерживая раздражение:

— В этом нет никакого смысла! Кто этот швед, убивающий судей во имя Леруа Сандерса?

— Согласен. Леруа Сандерс — ключ к разгадке. Выясним, кто он такой, и окажемся на пути к раскрытию этих убийств, — сказал я и хотел продолжить, но меня прервал вернувшийся офицер «Гробницы».

— Вот они, — сказал он.

Шеренга из шести блондинов прошла перед окном, поворачиваясь попеременно то в профиль, то анфас.

— Второй слева был одним из нападавших на меня прошлой ночью, — сказал я офицеру, указывая на коренастого блондина, который вчера был с дубиной. — Вы можете официально предъявить ему обвинение в нападении. Но он не тот, кого мы ищем.

— У нас в камере есть еще несколько человек, которые могут вас заинтересовать, — ответил офицер.

Он вышел наружу, чтобы дать указания людям, которые занимались опознанием. Пятеро мужчин последовали за одним полицейским налево, на свободу; а моего нападавшего повели направо — в камеру.

Перед моими глазами пронесся целый поток задержанных, и я смог опознать Савваса, смуглого человека с кислым дыханием и других нападавших. Но лифтера из отеля «Бреслин» нигде не было.

После того как младший офицер удалился, чтобы помочь оформить нападавших, я повернулся к Малвани.

— Ты поручил Майку Бернсу опросить всех в «Бреслине»; он должен был найти зацепку на нашего шведа. Где мы можем найти Бернса?

— Комиссар дышит мне в затылок, пытаясь найти хоть какие-то зацепки по делу об убийстве в «Бреслине». Хотя обычно я не люблю, когда мои подчинённые меня обходят, я сказал Бернсу, чтобы он доложил о своих находках непосредственно комиссару. Он один из моих лучших людей и знает, как обращаться с секретной информацией. Я знал, что буду занят с тобой все утро, — сказал Малвани, вытащил карманные часы и посмотрел на время. — Уже почти час дня. Думаю, мы сможем его перехватить. Кроме того, — добавил он мрачно, — комиссар наверняка уже знает о том, как тебя прошлой ночью избили. И, возможно, он захочет услышать это от тебя.

Малвани был прав, и у меня внутри всё сжалось от неприятного предчувствия.

Мы заехали в полицейское управление на Малберри-стрит и узнали, что комиссар обедает в «Ломбарди» на Спринг-стрит.

Сытный завтрак Бриджит Малвани с утра не лез мне в горло, но сейчас я был так голоден, что название «Ломбарди» оказалось музыкой для моих ушей.

— Придётся нарушить его спокойный обед, — пробормотал я, когда мы возвращались обратно в центр города.

Когда мы приехали, «Ломбарди» был уже битком набит. Несколько строителей выстроились в очередь перед дверью, ожидая, когда их пустят купить столько томатного пирога, сколько выйдет на два цента.

Мы прошли мимо очереди в столовую, где два ряда красных и белых клетчатых столов были заполнены посетителями.

Генерал Бингем сидел в дальней части комнаты рядом с большой кирпичной печью, занимавшей почти всю заднюю стену, и как раз накладывал себе огромный кусок томатного пирога.

Майк, вероятно, только закончил доклад, и весь стол вокруг него был завален бумагами. Он даже не заметил, как мы подошли. Но не генерал.

— Капитан. Детектив. Присоединяйтесь к нам. — Он вытер седые усы красной салфеткой. — У нас полно еды, угощайтесь.

Мы с Малвани взяли по куску томатного пирога и с благодарностью приняли принесенные официантом стаканы с водой.

И хотя обычно мне было бы трудно есть что-либо под строгим взглядом комиссара, сегодня я таких проблем не испытывал.

— Вы пришли доложить о ходе расследования, — сказал он, внимательно осматривая мои синяки и ссадины. — О прогрессе, который был достигнут ценой личных усилий — по крайней мере, для детектива.

— Да, — кивнул Малвани, — нам ещё многое предстоит проверить, но… Видите ли, мы считаем, что у детектива Бернса может быть ключ к разгадке нашего дела. Мы нашли орудие убийства, которым был убит судья Портер. И у нас есть отличное описание человека, который купил его у Функе. Мы надеемся, что допросы детектива в «Бреслине» позволили установить личность этого человека.

Генерал громко, гортанно рассмеялся.

— А Бернс мне только что доложил, что его допрос вообще не дал никакой информации.

Майк Бернс покраснел от смущения.

— Для меня это новость, генерал, — повернувшись к Малвани, он спросил: — Какого человека вы ищете?

Мы с Малвани по очереди рассказали ему о том, что произошло сегодня утром. И когда мы закончили, я добавил:

— Итак, основываясь на описании из оружейного магазина и совпадающих подписях, мы ищем лифтера из «Бреслина», который поднял нас наверх в то же утро, когда было обнаружено тело судьи Портера. Мы видели его собственными глазами — и я узнал бы его где угодно.

— Но его не было среди анархистов, которых вы поймали после вчерашнего собрания в пивной, — задумчиво произнес генерал.

— Не было, — кивнул я.

Майк Бернс озадаченно посмотрел на нас.

— Но я опросил всех трех лифтеров, работающих в «Бреслине». Ни один из них даже близко не подходит под ваше описание.

У меня ёкнуло сердце.

— Ты уверен, что в их штате только три лифтёра?

— Уверен, — кивнул Майк. — Можешь просмотреть мои записи. — Он передал пачку бумаг Малвани, который тут же принялся их листать. — У меня есть имена, адреса и описания внешности всех, с кем мы говорили. И я определенно помню лифтеров: я подробно говорил с каждым из них обо всех, которого они поднимали и опускали в течение нескольких часов перед убийством.

— Но никто не упоминал о мужчине со светлыми волосами? — поинтересовался я.

Майк покачал головой.

— Тогда как объяснить тот факт, что тем утром нас поднимал на лифте именно он? — прорычал Малвани.

Майк пожал плечами.

— Может быть, он воспользовался пятиминутным перерывом обычного лифтёра. Может быть, ему нужно было что-то забрать. А может, он просто хотел посмотреть, как продвигается расследование. Все, что я могу вам сказать, это то, что никто о нем не упоминал. Больше его никто не видел.

— Но мы-то видели! — воскликнул я. — И человек, соответствующий его описанию, расписался за оружие у Функе. — Я вытащил из кожаной сумки журнал, который дал нам Салли. — Вот, добавьте это к уликам. И когда сверите его с регистрационной книгой отеля, то обнаружите, что его подписи идеально совпадают.

— Но ты считаешь, что имя вымышленное? — уточнил Майк.

— Не знаю, — нахмурился я. — Но никаких упоминаний о Леруа Сандерсе мы не нашли.

— Подключите наши журналистские контакты, — тихо приказал генерал. — И сообщите это имя нашему внедрённому к анархистам шпиону, пусть поработает.

Некоторое время мы молчали, наблюдая за тем, как генерал заканчивает трапезу. Наконец он отодвинул тарелку и заговорил:

— Джентльмены, боюсь, что мы имеем дело с современным «бунтом на Хеймаркет» — прямо здесь, в Нью-Йорке, через двадцать лет после первого. Он совершается людьми, которые используют любые средства насилия, чтобы разрушить все, что нам дорого. Эти люди стремятся замучить защитников закона. Наших уважаемых судей. Наших трудолюбивых полицейских, — сказал он, многозначительно глядя на меня.

Он преувеличивал, но сейчас было не время напоминать, что мне не грозит опасность стать мучеником.

Не так, как те полицейские, которые были убиты во время беспорядков на Хеймаркет, последовавших за неудачной забастовкой фабричных рабочих.

Во время последовавшей демонстрации в ряды полиции была брошена самодельная бомба, в результате чего семь полицейских погибли и более шестидесяти получили ранения.

Позже группа анархистов была осуждена за заговор с целью убийства; некоторые были повешены, другие помилованы, но большинство людей полагало, что истинные виновники насилия всё же избежали правосудия.

— Боюсь, что мы имеем дело с большим заговором, чем предполагали вначале, — произнёс генерал, оглядывая нас с беспокойством.

Комиссара было трудно любить, но в тот момент мне стало его жаль: ответственность тяжким грузом легла на его плечи.

Он сложил салфетку.

— Джентльмены, вы уже закончили есть?

И не дожидаясь нашего ответа, он отодвинул свое кресло и жестом попросил Майка помочь ему выбраться.

Малвани ухитрился откусить последний кусочек пирога, пока Майк подошёл к креслу генерала и осторожно начал толкать его через ресторан; между рядами столиков было достаточно места, чтобы вместить ширину инвалидного кресла.

— Я хочу привлечь к ответственности тех, кто напал на детектива Зиля, по всей строгости закона, — сказал генерал, когда мы вышли на улицу; мы с Малвани шли рядом с детективом Бернсом, который толкал кресло генерала. — И арестовать ответственных лидеров анархистов. Нужно выдвинуть им обвинение в покушении на убийство.

— Но генерал… — начал я.

— Мы позже уберём часть обвинений, — перебил меня Бингем. — Но сейчас я хочу, чтобы все газеты обратили внимание на это дело. Пусть они доведут публику до исступлённого гнева.

Я промолчал, но подумал, что толпа разъяренных людей — это последнее, что нужно этому городу. Эмоции так уже слишком накалились.

— Капитан, я также хочу, чтобы вы обязательно сообщили прессе, что на одного из наших лучших офицеров напали, потому что мы вышли на след убийцы и приближаемся к разгадке. — Генерал остановился и повернулся лицом к Малвани. — Я рассчитываю, что вы меня не подведете.

— Не подведу, генерал, — сказал Малвани. Его голос был полон уверенности, которую я не разделял. С другой стороны, он играл в политическую игру, в которой я не хотел участвовать.

Мы добрались до Хьюстон-стрит; штаб-квартира находилась прямо перед нами.

— Работайте, джентльмены, — махнул рукой генерал.

Малвани покачал головой, как только генерал оказался вне пределов слышимости.

— Он собирается устроить бурю? И мы тут ничего не сможем сделать; придётся следовать его приказам.

Деклан помолчал, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Есть ещё кое-что, Зиль.

Я удивлённо взглянул на него.

— Алистер. Он был последним, кто видел судью Портера живым. Но ты сам говорил, что он тебе ничего не рассказал. Мне придётся вызвать его в участок.

Я резко остановился.

— В участок? На допрос? Это не сработает, и ты же знаешь. У него есть мощные связи на всех уровнях. Ты не заставишь его сказать то, чего он не хочет, и разрушишь любую возможность дальнейшего сотрудничества.

— А что нам остаётся? — хрипло ответил Малвани. — Почему он не расскажет хотя бы тебе? Он ведь утверждает, что вы — друзья.

Меня тоже волновал этот вопрос.

— Дай мне еще один шанс, — сказал я. — Теперь, когда шок от смерти судьи прошел…

Малвани посмотрел на меня с сомнением.

— Ладно. Но нам нужна от него реальная информация, а не чисто научные теории.

— Ясно, — кивнул я. — Постараюсь с ним сегодня встретиться.

Я расстался с Малвани и отправился в город, полный беспокойства.

Беспокойства от того, что он мог мне рассказать. И беспокойства от того, что он откажется рассказывать мне хоть что-то.

Глава 16

Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.

15:00.

Я как раз подошел к подъезду «Дакоты», когда увидел человека в темном плаще, запрыгнувшего в экипаж.

Алистер.

— Уезжаешь куда-то? — поинтересовался я.

Он меня не услышал. Дверца коляски захлопнулась за ним, и я ускорил шаг. Кучер, плотный мужчина с седой щетиной на подбородке, схватил поводья, чтобы тронуть лошадь.

— Стой! — Я пробежал последние несколько шагов, выхватил из кармана значок и высоко поднял его над головой.

Кучер заколебался — и ослабил вожжи. Конь зафыркал, взрывая копытами асфальт и сгорая от нетерпения.

— Подождите! Мне нужно поговорить с вашим пассажиром. — Я подбежал к дверце экипажа и сильно постучал в нее. — Открывай!

— Эй, осторожнее, — сказал извозчик, раздражённо глядя на меня сверху вниз. — Дайте джентльмену секунду. Защёлка там больно уж хитрая.

Дверь приоткрылась. Я схватил её и потянул на себя.

Алистер сидел внутри; его лицо было пепельно-серым, а между бровей залегла морщинка от беспокойства. Плащ он уже успел снять, и я заметил, что одевался он в спешке: рубашка застегнута не на все пуговицы, а волосы растрёпаны.

— Я хотел с тобой увидеться, — произнёс я. — Нам нужно поговорить о судье Портере.

Он выдавил слабую улыбку.

— Не сейчас, Зиль. Я должен ехать.

Я придержал дверь.

— Это важно.

— Я сейчас не могу. У меня назначена встреча. — Он потянулся правой дрожащей рукой к ручке дверцы.

Я недоверчиво приподнял бровь.

— Встреча может подождать. Речь идёт о расследовании убийства; именно ты настоял, чтобы я присоединился к этому делу, а теперь оно унесло жизни двух твоих друзей.

— Я знаю, Зиль. — Его глаза были пусты. — Я знаю.

— Да что с тобой такое? — взорвался я. — Боже правый, старина! Ради тебя я поставил на карту свою карьеру, а теперь мне нужна твоя помощь.

Он прикрыл дрожащую правую руку левой.

— Я понимаю, что раньше ты был в шоке и не мог пока отвечать на мои вопросы. Но я не могу откладывать всё ещё дальше.

— Мне нечего тебе сказать.

Я раздраженно фыркнул.

— Ты что, даже не представляешь, как сильно я пытаюсь тебе помочь? Как сильно я тебя защищал? Ты, вероятно, был последним, кто видел Ангуса Портера живым. И последние несколько часов перед смертью он провёл именно с тобой. Ваш разговор в это время может оказаться ключом к установлению личности и поимке убийцы. А ты? Ты мне ничего не рассказываешь!

Я недоверчиво покачал головой. Упрямый отказ Алистера сотрудничать приводил меня в бешенство.

— Но ты не просто полицейский. Ты же мой друг. Ты должен мне поверить, когда я говорю, что мне нечего добавить.

— Неужели ты не понимаешь, что дело не только во мне? На уши подняли весь город, дело находится под личным контролем самого комиссара Бингема. Я должен отчитываться и ему, и капитану Малвани — и оба постоянно требуют результатов. А они хотят, чтобы ты ответил на некоторые вопросы.

— Пусть только попробуют…

— Никто не собирается тебе угрожать; нам нужно твоё сотрудничество.

— Я ничем не могу тебе помочь, Зиль, — произнёс Алистер с раскаянием. — Я не знаю, почему Ангус был убит через несколько часов после того, как покинул мой дом.

— Мы могли бы выяснить это вместе, если бы ты со мной поговорил, — сказал я.

Один из служащих «Дакоты» подошел ко мне сзади и прервал наш разговор:

— Профессор, только что прибыл электромобиль, который вы заказали для багажника. Поскольку вы еще не уехали, я подумал, что лучше спросить, не хотите ли вы поехать с ним. — Он сделал паузу, заметив пустой взгляд Алистера, и добавил: — Такое же такси ждёт ещё одна леди, если вы откажетесь. Она будет счастлива принять это предложение.

Алистер снова пришел в себя.

— Спасибо, Том, — выдавил он, — но я поеду отдельно. Пожалуйста, отправьте багаж вперёд.

Я ошеломленно уставился на друга.

— Куда ты идешь, если тебе нужен багаж? Алистер?

Он уставился на свою правую руку, которая снова начала дрожать.

— Алистер, ответь мне! — взмолился я, начиная волноваться. — Что здесь происходит? Мне нужна правда — вся правда, которую ты от меня скрываешь!

По его лицу пробежала тень.

— Я позвоню тебе позже. — Он протянул руку с зонтиком и постучал по крыше. — Едем!

Я попытался втиснуться в экипаж.

— Ты никуда не поедешь, пока со мной не поговоришь.

— Если ты не собираешься арестовать меня, Зиль, то вылезь из повозки и дай мне уехать.

— Не принуждай меня.

Наши взгляды встретились, и я увидел вспышку неприкрытого страха в его глазах.

— Саймон! — От входа в здание «Дакоты» до меня донёсся голос Изабеллы.

Я оглянулся, и она позвала снова, уже более настойчиво.

— Оставайся здесь, — приказал я Алистеру. — Я сейчас вернусь.

— Саймон, — произнесла Изабелла, когда я подошёл ближе, — я нашла кое-что важное. Мы можем поговорить?

Это было неподходящее время.

— Конечно, — поспешно ответил я, оглядываясь назад, — но мне нужна еще одна минута с Алистером. Можешь подождать здесь?

— Конечно. — Она озадаченно посмотрела на меня. — Так в экипаже Алистер?

— Да. Я вернусь через минуту.

— Но… — она прикусила губу, глядя мне за спину.

Я тотчас обернулся и успел увидеть, как экипаж Алистера рванул прочь и исчез на Семьдесят второй улице.

— Куда он собрался? — обеспокоенно поинтересовалась Изабелла.

— Понятия не имею, — ответил я, чувствуя себя так, словно меня только что ударили под дых. — Надо спросить кого-то из персонала «Дакоты».

— Вот так срываться… Это на него не похоже.

— Что-то не так, — сказал я, наблюдая, как Том, служащий, который помогал Алистеру, выгружал чемоданы пожилой леди из ее такси. — Алистер оставил бы тебе записку?

— Возможно, — с сомнением произнесла Изабелла.

— Пойдем, присядем на минутку, — предложил я, направляясь обратно во двор к деревянным скамьям, где жильцы дома ждали извозчика.

— Миссис Синклер, вам вызвать экипаж? — подбежал к нам Том.

— Нет, спасибо, — ответила она тихо. — Том, ты не знаешь, куда направлялось такси с багажом профессора Синклера?

— Полагаю, на железнодорожный вокзал, мадам. Но профессор сам обо всём договаривался.

— Ясно. Спасибо.

— К вашим услугам, мадам, — слуга чопорно поклонился и исчез.

Как только он оказался вне пределов слышимости, Изабелла торопливо заговорила:

— Сегодня днем я навещала миссис Джексон и мисс Портер, незамужнюю сестру, которая часто навещала судью Портера. И то, что я узнала, вызывает беспокойство.

Я наблюдал, как двое носильщиков помогли другой даме сесть в ожидавшее такси.

— Эти двое судей были близкими друзьями — и вместе они принимали гораздо большее участие в процессах над анархистами, чем нам кажется. Судья Портер консультировал судью Джексона практически ежедневно, обсуждая дело Дрейсона. И ещё, Саймон, — сказала она, задержав дыхание, — в последние месяцы к ним часто присоединялся Алистер.

— Ты уверена? — выпрямился я.

— Это рассказали обе женщины. Кстати, мисс Портер разрешила мне взять записную книжку ее брата.

Она сунула руку в карман пальто и протянула мне маленький томик в черном кожаном переплете с золотыми буквами «Ангус Портер, эсквайр» на обложке.

— Смотри сюда. — Она указала мне на утро понедельника, 22 октября. — Все трое встречались в день убийства судьи Джексона.

Голос Алистера эхом прокатился в моей голове с той ночи, когда он привлек меня к делу Джексона.

«Мы просто отдалились друг от друга. Не разговаривали много лет, но когда-то были очень близки».

— Я беспокоюсь за Алистера, — призналась Изабелла. — Он знает что-то, чем не делится. И я не понимаю, почему.

Я пролистал страницы записной книжки; имя Алистера встречалось много раз.

Почему он солгал?

— Судья Портер вполне ожидал, что его попросят взять себе дело Дрейсона — или, скорее, председательствовать на новом процессе в случае, если предыдущий судебный процесс признают недействительным, — сказала она. — И с официального разрешения властей он уже перенес большую часть материалов судебного процесса в свой кабинет для ознакомления.

— Они были взволнованы сильнее, чем хотели признать. Но они должны были поделиться этой информацией, особенно после убийства Хьюго Джексона. — Я потер лоб. — Алистер хотел, чтобы полиция, и особенно я, не вмешивалась в это дело.

— Кроме того, Ангус Портер прятал полученный им самим шифр, — сказала Изабелла. — Я оставила его там, где нашла: в конце записной книжки.

Я открыл последнюю страницу книжки, где среди чистых листов, предназначенных для заметок, лежал толстый кремовый конверт, адресованный Ангусу Портеру.

На нем не было почтового штемпеля — только имя судьи, написанное толстыми черными чернилами; сам почерк я узнал по музыкальному шифру, полученному Хьюго Джексоном. Я открыл конверт и нашел музыкальную партитуру.

— Это ведь не то же самое? — с любопытством посмотрел я на Изабеллу.

— Нет. Смотри: на нотном стане изображена белая роза — точно такая же, как та, что была на отправленной судье Джексону партитуре. Но уже в первом ряду, а не в последнем.

Я опустил глаза: нарисованное от руки изображение белой розы на этот раз заменяло открывающий скрипичный ключ.

— Опять про месть за Леруа?

— Не думаю. Я ещё не расшифровала, но мелодия совершенно другая.

— Во время твоего визита к родственникам судей всплыло имя Леруа Сандерса? — поинтересовался я.

— В разговоре — нет; только в этом послании, — покачала головой Изабелла, указывая на партитуру, которую я держал в руках.

Выходит, в последние дни судья Портер получил собственный музыкальный шифр. Но он не упомянул об этом во время своей последней встречи с Алистером, когда мы обсуждали и расшифровывали первое послание. Почему он сохранил это в секрете?

Единственный ответ, который имеет смысл, заключался в деле Дрейсона. Если судья Портер хотел получить дело для себя, то, возможно, боялся бы поделиться чем-то, что было бы расценено как конфликт интересов, — потому что тогда он был бы вынужден взять самоотвод и отправить дело другому судье.

Это могло бы объяснить, почему Ангус Портер скрывал свою собственную причастность к Хьюго Джексону и процессу Дрейсона. Но это не проливало никакого света на скрытное поведение Алистера.

— У тебя же есть ключ к шифру? — спросила Изабелла.

Я кивнул и положил черную записную книжку и письмо в карман своего пальто.

— Только не с собой. Придется расшифровать его позже.

Мне удалось ободряюще улыбнуться Изабелле, когда прощался с ней, обещая заглянуть завтра и сообщить последние новости. А пока мне нужно было найти Малвани. Он должен знать, что я потерпел неудачу с Алистером — а также новости о произошедших событиях.

— Будь осторожен, Саймон, — произнесла Изабелла с грустной улыбкой, протягивая руку, чтобы коснуться моей ушибленной щеки. — Это очень опасное дело.

Ее рука задержалась на мгновение дольше, чем следовало, и я инстинктивно схватил ее и сжал. С минуту мы стояли молча, а потом я отпустил ее, неловко пробормотав:

— До завтра.

Идя по Семьдесят второй улице, я с каждой минутой тревожился всё больше.

Нужно было решить главный вопрос: кто такой Леруа Сандерс, и как он связан с убийствами двух видных судей? Я хотел воспользоваться помощью Алистера, но у меня ничего не вышло.

Неужели мне только почудилось выражение страха в его глазах?

Я заехал домой и сделал несколько телефонных звонков. Я узнаю, куда он уехал, и верну его.

Что за игру затеял Алистер?

И когда мои мысли ненадолго вернулись к Изабелле, я столкнулся с еще более неудобным вопросом: что за игру затеял я?

Глава 17

Территория «Гробницы», Центральная улица.

16:30.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что он уехал в Бостон?! — прогремел Малвани, расхаживая взад и вперед по тротуару Центральной улицы перед «Гробницей», пока мы ждали прибытия комиссара.

— Это сообщение он оставил в кабинете на юрфаке в Колумбийском университете. Он сказал, что собирается на несколько дней в Бостон, чтобы представить доклад.

— Это дело об убийстве, а твой профессор — важный свидетель. Я могу, черт возьми, вернуть его обратно. — Малвани остановился, повернулся и посмотрел на меня с упреком. — Как ты мог его отпустить?

— А что, по-твоему, я должен был сделать — арестовать его в первую же минуту? Он уехал, когда я повернулся к нему спиной. Я этого не ожидал. Только не от него.

— Я не провалю это расследование из-за твоего профессора. — Малвани бросил на меня тяжелый взгляд. — Теперь на кону, благодаря ему, стоит моя собственная должность. И если бы ты слышал сегодняшнюю утреннюю речь комиссара, то понял бы, что это только вопрос времени.

— Я понимаю, — прервал я его. — Это дело движется недостаточно быстро — ни для тебя, ни для меня, ни для кого-либо еще. И тебе это не понравится, но я только что получил дополнительную информацию, которую Алистер от нас скрыл. Теперь у нас есть реальный мотив убийства судьи Портера.

В это утро на улице было мало прохожих, но я понизил голос, чтобы никто не услышал, и вкратце рассказал ему обо всем, что узнала Изабелла от Джексонов и Портеров.

У Малвани отвалилась челюсть.

— Значит, судья Портер заменил бы Джексона; это укрепляет связь с анархистами. Мы можем использовать это в своих интересах — особенно теперь, когда у нас есть целое крыло «Гробницы» заполнено их сторонниками. Мы будем вытаскивать их одного за другим на допрос, и я гарантирую, что те, кто послабее, сломаются, — вздохнул он. — Возможно, комиссар захочет допросить даже анархистов самого низшего ранга.

Я удивился.

— Я думал, генерал планирует контролировать допросы только подозреваемых самого высокого уровня?

— Судя по нашему медленному прогрессу, он, похоже, считает, что мы сами не способны справиться даже с самой незначительной задачей, — нахмурился Малвани. — Если он не уволит всех нас, то, по крайней мере, превратит нашу работу в сущее мучение.

— Ты лично допрашивал…

Я замолчал на полуслове из-за покалывания в затылке, вызванного каким-то шестым чувством, которое уловило перемену в атмосфере.

Я обернулся и увидел, что на меня с искаженным от боли лицом смотрит миссис Страпп. Закутанная в плотную черную шерстяную шаль, она была воплощением самого горя. Должно быть, она только что вышла из здания, где, без сомнения, виделась с Джонатаном.

— Что ты наделал? — напряжённо прошептала она. — В последний раз, когда мы встречались, я потеряла свою дочь. Теперь, когда ты, наконец, вернулся, я страдаю от потери единственного сына. — Ее дыхание участилось и стало прерывистым. — Я просила тебя спасти его. А теперь он сидит, гниет в грязной клетке, которая не пригодна и для животного! — Её последние слова превратились в пронзительный крик.

— Мне очень жаль, — покачал я головой. — Я пытался с ним поговорить, но он не слушал.

— Нужно было лучше пытаться, — с упрёком произнесла она. — Ты не должен был сдаваться!

Я не стал упоминать о том, что Джонатан не дал мне ни единого шанса — по сути, он предал меня, раскрыв мою личность и натравив на меня своих головорезов-анархистов.

— Я все еще могу помочь ему, если он позволит, — сказал я. — Однако той ночью ему не нужно было выставлять меня за порог.

С трудом сдерживаемые слёзы потекли по лицу женщины.

— Мой единственный оставшийся в живых ребенок сидит за решёткой. Его не выпустят на свободу еще много-много лет, я это знаю. Его ребенок будет расти, не зная своего отца. Никто, кроме меня, не станет воспитывать его девочку.

Она схватилась за сердце и согнулась.

Я неуклюже шагнул вперед, чтобы поддержать ее под руку, чувствуя, как внутри всё сжалось, когда я подумал о разрушениях, нанесенных семье Страпп и племяннице Ханны.

Это было именно то, о чем я безрезультатно предупреждал Джонатана. И бесполезно было убеждать себя, что именно выбор Джонатана навлек на них беды; я сожалел о своем участии в этом деле.

Не говоря уже о моей беспомощности, ведь я мало что мог сделать — лишь наблюдать, как семья Страппов продолжает страдать.

Нас прервали хриплые выкрики со стороны здания.

Малвани, отступивший в сторону во время моего разговора с миссис Страпп, подошёл ближе.

— У Дрейсона сегодня слушание в суде. Офицеры планировали вывести его через черный ход, но, похоже, толпа об этом догадалась.

— Позвольте мне сопроводить вас домой, — предложил я миссис Страпп; она была не в том состоянии, чтобы путешествовать в одиночку, особенно, когда рядом бушевала разъярённая толпа. Я опаздывал на встречу с комиссаром, но надеялся, что Малвани все уладит.

Он сочувственно кивнул, развернулся и в одиночестве направился к «Гробнице».

Я взял миссис Страпп под руку и повел ее через улицу.

— Обещаю, что пригляжу за Джонатаном. И посмотрю, смогу ли что-нибудь сделать, чтобы ему было комфортнее…

Ее плач прекратился, и она последовала за мной, хотя и не подала виду, что слышала мои слова.

Мы уже перешли на другую сторону Центральной улицы, когда краем глаза я заметил яркую вспышку света, заставившую меня остановиться и обернуться.

Я как раз успел увидеть столб белого света, окруженный густым черным дымом; он медленно поднимался над каменными башнями «Гробницы».

Внутри здания вспыхнула вторая дуга света, отбрасывая оранжевые и белые всполохи там, где я в последний раз видел высокую фигуру Малвани.

Сам звук взрыва прозвучал с задержкой; он раздался, казалось, через несколько минут — хотя, возможно, прошла всего лишь доля секунды. Грохот был оглушительным — как и звон, который эхом отдавался в моих ушах, заглушая даже крики ужаса стоявшей рядом со мной миссис Страпп.

А затем — повторный толчок. Мы почувствовали это даже на другой стороне улицы: булыжники задрожали под ногами, отчего миссис Страпп споткнулась и упала на землю.

Но, даже опускаясь на колени, чтобы ей помочь, я не мог отвести взгляд; наверно, я пытался понять смысл непохожего ни на что зрелища. Здание «Гробницы» сверкало — и не только здание, но и сам воздух, потому что даже пыль и черный дым начали мерцать. Тысячи крошечных сверкающих лучиков света танцевали по зданию вверх-вниз. И только услышав тихий звон, я понял, что случилось.

Большинство окон в «Гробнице» были разбиты и теперь опадали на землю мелкими осколками.

Те, кто не пострадал при взрыве, выбегали из здания — обычные люди, превращенные пылью в серых призраков.

Сколько людей было ранено? Или даже…

Я был настолько суеверен, что не осмелился даже подумать об этом. Ведь внутри был Малвани…

Я лихорадочно высматривал его фигуру у входа в «Гробницу». Но он исчез в густом дыму и едких испарениях, которые укутали нас удушливым облаком.

Глава 18

Центральная улица. Первые минуты после взрыва.

Прямо передо мной мальчишка-газетчик вскочил на ноги, гоняясь за газетами, которые разнесло свежим полуденным ветром по асфальту.

Но это не имело значения. Взрыв только что разорвал «Гробницу» на куски. Все остальные новости в считанные секунды померкли.

Я выпрямился и позвал мальчишку.

— Можешь помочь?

— Сэр, она ранена? — Он подбежал к тому месту, где я склонился над миссис Страпп. Она не реагировала ни на что из того, что ее окружало, и с открытым от ужаса ртом смотрела на дымящееся здание.

— Думаю, это лишь потрясение, — ответил я, помог ей подняться на ноги и достал из кармана несколько монет. — Я должен идти внутрь. — Я указал на «Гробницу». — Проследишь, чтобы она благополучно добралась до дома? Первая авеню, дом 120.

— Конечно, сэр, — сказал он, убирая деньги в карман и беря миссис Страпп под руку.

Она упиралась, не желая покидать это место.

— Вам нужно идти домой, — сказал я, подталкивая её вперёд и продолжая успокаивать. — Обещаю заглянуть попозже. Я проверю Джонатана и удостоверюсь, что с ним все в порядке.

Она не ответила, но на этот раз позволила себя увести.

Я поспешил к зданию «Гробницы», полный решимости найти Малвани.

На ступеньках главного входа меня окутал едкий неприятный запах. Нитроглицерин.

Не опознать этот резкий аромат было невозможно — я научился определять его с тех пор, когда город впервые использовал динамит для создания туннелей, в которых должны разместиться новые подземные переходы.

С трудом переводя дыхание, я прикрыл рот и нос носовым платком, пробираясь сквозь хаос: офицеры и охранники кричали, проверяя раны и местонахождение заключенных, дым и пыль скрывали все.

Должно быть, Малвани шел к камере, где содержались анархисты, когда взорвалась бомба. Эта область, в задней части первого этажа, и получила основную часть повреждений.

Массивная каменная стена рассыпалась на куски, и несколько человек оказались зажаты под обломками; их стоны и проклятия наполняли воздух, смешиваясь с криками и воплями заключенных.

Горстка невредимых охранников стояла в сторонке, окидывая непонимающим взглядом произошедшее, ничего не делая. У них явно был шок, и они не могли придумать, что делать. Я уже видел такое прежде, когда горел «Генерал Слокам»: здоровые люди парализованы шоком, не в состоянии думать или действовать. Как только кто-то скажет им, что делать, они начнут действовать — но не раньше.

Один мужчина — охранник, которого я узнал, — оказался зажат под обрушившейся частью стены. Он схватил меня за штанину, завывая от боли.

— Моя нога… Её придавило.

Я крикнул стоявшему неподалёку парню:

— Помогите! Вместе мы сможем его освободить.

Стражник, к которому я обращался, казалось, меня не слышал.

Я протянул руку и коснулся его плеча, заставляя посмотреть на меня.

— Помогите мне, — попросил я. — Камень слишком тяжел, я не смогу передвинуть его самостоятельно.

Вскоре к нам присоединились остальные уцелевшие, и мы освободили пять или шесть человек, прежде чем я оставил их и двинулся на поиски Малвани.

Люди, мимо которых я проходил, были ранены, но живы. Я продолжил свой путь по коридору, заверяя каждого, что помощь уже близко.

Я уже почти дошел до конца коридора, когда, наконец, услышал голос Малвани: он разразился целой литанией проклятий с ярким ирландским акцентом. Мужчина сидел посреди коридора, морщась от боли, и левая нога торчала под странным углом. Увидев меня, он с облегчением произнес:

— Как раз вовремя, Зиль.

Я присел на корточки над его ногой.

— Не беспокойся, Зиль. Она сломана, и я не уйду отсюда, пока врач не окажет мне помощь. Мне нужно, чтобы ты позаботился о них.

Он указал не на других раненых офицеров, а на камеру в трёх метрах от него, где содержались анархисты.

Стена их камеры была частично разрушена — и несколько человек, увидев возможность, лихорадочно разгребали остатки кладки, пытаясь расширить отверстие.

Среди них был и Джонатан Страпп. Ну, по крайней мере, я могу уверить его мать, что её сын не пострадал при взрыве.

— Я остановлю их снаружи, — произнёс я, бросив последний встревоженный взгляд на его обмякшую ногу.

— Иди, — приказал Малвани и скривился от боли. — Со мной все будет в порядке, пока никто из этих проклятых анархистов не сбежит.

Возвращаясь через «Гробницу» назад, я попросил горстку людей помочь мне обезопасить небольшое отверстие в стене, откуда анархисты пытались сбежать.

Я знал, что дополнительные полицейские подкрепления уже в пути, но пока они не прибыли, нам нужно было удержать анархистов в их поврежденной камере.

Несмотря на срочность нашей миссии, нам потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в значительном количестве обломков, разбросанных по всей территории тюрьмы.

Наконец мы добрались до кратера, образованного бомбой. И хотя сама яма была неглубокой, взрыв оказался очень сильным и обуглил каменную стену почти до самой крыши.

Подойдя к кратеру, мы заметили двух мужчин в официальных костюмах. Чтобы приехать сюда настолько быстро, они должны были выдвинуться в ту же минуту, как услышали взрыв. Во всяком случае, масштабы разрушения их не очень беспокоили, так как они хладнокровно обменивались комментариями без единой эмоции.

— Должно быть, не меньше девяти килограммов динамита…

Невысокий плотный мужчина в черной фетровой шляпе лениво пожёвывал сигару, осматривая повреждения. Рядом с ним молодой человек с тонкими светлыми волосами лихорадочно что-то записывал в блокнот.

— И смотри сюда, — продолжил первый мужчина. — Они начинили бомбу кусками металла. Они действуют, как шрапнель.

Он провел рукой по одной из секций стены, ощупывая маленькие вмятинки. Затем наклонился к земле и поднял одну из металлических частиц, ответственных за повреждение.

— Видишь? Если бомба не убьет сама по себе, то уж эти штуковины — наверняка.

— Есть идеи, где бомба взорвалась, босс? — донесся из дальнего конца кратера голос худого человека с усталым выражением лица.

Мужчина с сигарой задумался.

— Думаю, бомба была в мешке, подложенном прямо здесь, у стены, — наконец произнёс он, указывая на самый обуглившийся участок кирпичной кладки.

— Возможно, это был мешок с мусором, — добавил его помощник. — Гляньте на обломки.

Парень был прав: по всему кратеру и за его пределами был разбросан мусор — съестные объедки, окурки сигарет и обрывки газет.

— Неужели они действительно надеялись взорвать «Гробницу»? — Худощавый мужчина удивленно покачал головой.

— Возможно, этим взрывом они хотели что-то сказать. — Грузный мужчина бросил окурок сигары и вдавил его каблуком в грязь.

— Из какого вы участка? — крикнул я им.

— Ни из какого, — ответил главный. — Меня зовут Берт. — Он подошел ко мне и протянул руку. — А это Сэм. — Он кивнул на худого, долговязого мужчину, стоявшему рядом с ним. — Мы работаем на генерала на Малберри-стрит.

Я представился и жестом приказал охранникам, помогавшим мне, пройти к тому месту в стене, где анархисты пытались сбежать. Я надеялся, что смогу последовать за ними с дополнительным подкреплением.

— Каким образом вы добрались сюда так быстро? — озадаченно поинтересовался я.

— Мы — специалисты по бомбам, — ухмыльнулся Берт. — К счастью, мы давали показания в суде, когда взорвалась бомба. Заседание было прервано — и нам осталось лишь перейти улицу.

Я слышал, что генерал Бингем создал группу реагирования, которая должна была разобраться с уликами после серии взрывов от приспешников «Черной руки». Невероятно, но динамит был настолько крупной проблемой в нашем городе, что нам понадобилось специальное подразделение, чтобы с ним справляться.

Берт вытащил из кармана пригоршню розовых листовок, некоторые из которых были наполовину сожжены.

— Мы нашли их летавшими вокруг. Проклятые анархисты. — Он поднял одну из них, чтобы мы могли прочесть.

«Наши разрушительные действия

избавят мир

от ваших ведомственных организаций!»

— Нет ничего более «ведомственного», чем тюрьма, — пробормотал худощавый.

Нас прервал грохот падающих камней.

— Нужно спешить. Похоже, анархисты скоро добьются своего, — сказал я и добавил: — Бомба пробила отверстие в стене их камеры, и они пытаются сбежать.

Берт на мгновение растерялся, но затем выхватил из кобуры свой Браунинг.

— Не сбегут. Мы поможем. У вас есть оружие?

У прибежавших со мной охранников были пистолеты, но у меня — нет.

— Вот, возьмите мой кольт. — Сэм, помощник Берта, нервно протянул мне револьвер. — Вам он пригодится больше, чем мне.

Я взял оружие и повел группу к пролому в стене, где нас уже ждали стражники.

Мои мысли обратились к Джонатану, который изо всех сил пытался cбежать, и я, конечно, надеялся, что оружие вообще не понадобится. Сделав шаг вперед, я просунул ствол пистолета в отверстие и крикнул самым властным голосом:

— Отойдите от стены! Сейчас же!

В ответ из тюрьмы посыпался шквал камней.

Я кивнул Берту, и тот выстрелил в воздух. От звука его выстрела грохот камней стих.

— Если кто-нибудь попытается снова, мы откроем огонь. А теперь отойдите от стены, — приказал я и жестом велел другим мужчинам производить побольше шума, пока мы устанавливаем позицию. Этого было достаточно, чтобы убедить людей внутри к сотрудничеству.

Мы удерживали позицию, не давая заключенным анархистам воспользоваться путем побега. И когда прибыло подкрепление с Малберри-стрит, мы всё ещё стояли и ждали нападения в любую минуту.

— Мы займемся этим, коллеги, — сказал мрачный мужчина в черном котелке. — Вы все должны немедленно явиться к своим начальникам для получения дополнительных инструкций.

— Зачем? — с подозрением спросил я. — Здесь чрезвычайная ситуация. Сомневаюсь, что наши силы окажутся лишними.

Мужчина покачал головой.

— Всё ещё серьёзнее, — смерил он меня взглядом. — Всё дело в Дрейсоне. Во время беспорядка он убил двух охранников и сбежал.

Глава 19

Девятая авеню, Клинтон.

23:00.

— И все эти разрушения и кровопролития — чтобы один ублюдок смог получить свободу?! В этом мире нет ни капли справедливости, — прорычал Малвани.

Мы сидели в гостиной в доме Малвани, распивая бутылку ирландского виски «Бушмиллс».

Если я потягивал виски в надежде успокоить нервы, то Малвани использовал алкоголь, чтобы притупить боль в сломанной ноге; и, судя по полупустому стакану, ему это вполне удавалось.

Я уверил Бриджет, что пригляжу за её мужем, и она ушла в магазин закупать товары, которые могут пригодиться, пока Малвани будет сидеть дома.

— Кто из докторов осматривал твою ногу? — я бросил быстрый взгляд на лежавшую на возвышении из подушек конечность Малвани.

— Ты думаешь, я позволю кому-то, кроме Дженнингса, прикасаться ко мне после того, что случилось с твоей рукой? Я не хочу расставаться со своей ногой, — хмыкнул он.

— Это обычный перелом… заживет, как новенькая.

Хотя я и сам в своё время слышал эту фразу от доктора, чей недостаток навыков обрекли меня на вечную боль в частично парализованной руке.

— Значит, комиссар считает, что бомба была заложена только для отвода глаз, — продолжил я разговор.

Малвани кивнул.

— Конечно, анархисты вряд ли возражали бы против массовой гибели людей, если бы это помогло кому-то из их соратников сбежать. Но главной их целью было вызволение Дрейсона во время транспортировки, пока он не так усиленно охранялся.

— Говорят, бомба нанесла даже больший ущерб, чем ожидали анархисты. Они не думали, что стена рассыплется на кусочки.

— И ещё двое охранников, убитых лично Дрейсоном, — покачал головой Малвани.

— Кто пронёс ему оружие? Есть какие-нибудь зацепки?

— Ни одной. Кругом стояла такая сумятица и шум, что никто даже не слышал выстрелов.

Да, я видел наступившую неразбериху собственными глазами.

— Когда тебе нужно вернуться на службу? — бросил на меня обеспокоенный взгляд Малвани.

— В пять утра.

Поскольку я был на месте взрыва, мне дали несколько часов отдыха, но затем я должен был присоединиться к моим коллегам-полицейским в полномасштабной охоте на Дрейсона.

— Бриджит постелила тебе там же, где и прошлый раз, — сказал Малвани. — Ложись, поспи. Со мной всё будет в порядке.

— Уверен? — спросил я, ставя стакан с виски на стол. Я был измотан — и теперь, когда Малвани упомянул об этом, сон показался мне отличной идеей.

Похлопав друга по плечу, я пожелал ему спокойной ночи. И после того, как очутился в импровизированной спальне, которую Бриджит создала для меня прошлой ночью, я провалился в сон без сновидений.

Когда несколько часов спустя меня разбудил пронзительный звонок телефона Малвани, в доме было ещё темно.

На него ответила Бриджет; я услышал ее быстрые шаги, затем хриплый от сна голос, за которым последовала пауза, пока она ждала, когда оператор установит соединение. Когда она заговорила снова, было ясно, что что-то не так.

После нескольких слов, произнесенных шепотом, и неуклюжего шарканья к телефону подошёл Малвани:

— Да это даже не моя юрисдикция!

Пауза.

Когда он снова заговорил, голос был ещё более возбуждённый, а акцент прорезался ещё ярче.

— Все мои ресурсы направлены на дело, которое возглавляет комиссар Бингем.

Он снова замолчал, слушая собеседника.

— Я знаю, что командую одним из самых больших участков. Но у меня абсолютно нет свободных людей. Поиски Дрейсона имеют высший приоритет.

Последовала еще одна пауза, затем он вздохнул и согласился прислать человека.

Я встал и сел на край кровати, когда стало ясно, что он шаркает в направлении моей импровизированного спального места.

Для высокой — сто восемьдесят сантиметров — фигуры Малвани трость была слишком короткой, и мало помогала в ходьбе.

— Подожди, — я бросился ему навстречу и, взяв под руку, помог сесть на один из стульев в столовой. — Осторожно, — предупредил я, когда он чуть не ударился сломанной ногой о ножку стола. — Сегодня мы найдем тебе трость получше.

— Должен же кто-то в этом городе делать их для высоких людей, — скривился он от боли. — Чёртова нога.

Я ждал, зная, что он сам перейдёт к разговору о телефонном звонке, как только сможет.

— Мне нужно, чтобы ты занялся жертвой стрельбы в центре города, — произнёс он наконец. — 103-я улица, дом 311, рядом с Вест-эндом. Тело нашла жена.

— Суицид?

Его описание случившегося — не «убийство» и не «место преступления», а просто «жертва» — заставили меня остановиться на этом варианте.

Малвани пожал плечами.

— Обычно я не верю членам семьи на слово, но… Похоже, так и есть.

Я взглянул на карманные часы. Было почти четыре часа утра.

— Извини, — сказал Малвани. — Но больше мне некого отправить. Ты же знаешь: все мои люди заняты поисками Дрейсона.

— С заместителем комиссара ты сам всё уладишь? — поинтересовался я. Сондерс руководил розыском Дрейсона, и он был не тем человеком, с которым я хотел бы встречаться.

— Конечно, — кивнул Малвани. — Да и не думаю, что ты столкнешься с какими-то осложнениями. Звучит банально и сухо, но это дело ты распутаешь с завязанными глазами.

— Надеюсь.

Я был вымотан, разочарован, и последнее, чего мне хотелось — заниматься каким-то самоубийством. Разобраться в месте преступления будет легко; достучаться до убитой горем семьи — практически невозможно. Но у меня не было выбора.

Я оделся и поймал экипаж до пересечения 103-й улицы и Бродвея, решив побыстрее покончить с этим делом.

С учётом охоты на Дрейсона, расследования убийства двух судей и таинственного исчезновения Алистера я и так ощущал нехватку времени.

Глава 20

103-я улица, дом 311.

04:30.

Газовые фонари зловеще мерцали, создавая танцующие тени, которые наполовину освещали дом номер 311, находившийся в среднем ряду зданий из красного песчаника.

Глубоко вздохнув, я поднялся по девяти крутым ступеням к входной двери и постучал медным молоточком.

Поначалу никто не ответил, и моё раздражение начало расти. Меня и так сняли на пустяковое дело, когда в городе нас ждало куда более важное дело. А если я ещё и ошибся адресом…

Я вытащил из кармана клочок бумаги и прочитал торопливо нацарапанные в доме Малвани слова:

«103-я улица, дом 311. Жертва — Аллан Хартт. Застрелен. Найден женой Элизабет».

Прочитав эти слова, я почувствовала укол вины. На самом деле, здесь было две жертвы: человек, который умер, и семья, которую он оставил. Не их вина, что личная трагедия произошла в ту же ночь, когда Дрейсон вырвался на свободу.

Подняв глаза, я убедился, что нахожусь перед домом под номером 311. Я снова постучал в дверь, на этот раз громче.

— Иду, — раздался женский голос. Щёлкнул замок, большая деревянная дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу с грузной женщиной лет сорока, слишком хорошо одетой, чтобы быть служанкой.

У нее было заплаканное лицо, а за её юбку цеплялся маленький ребенок — полный мальчишка лет трех-четырех с испуганными огромными глазами.

— И больше никого не прислали?! — женщина лихорадочно оглядывала площадку за моей спиной.

— Меня зовут детектив Саймон Зиль, — представился я, показывая удостоверение, но она едва на него взглянула. — Вскоре ко мне присоединятся двое других сотрудников, — добавил я, стараясь выражаться как можно деликатнее.

Доктор Дженнингс, как и все остальные коронеры, были привлечены для оказания помощи жертвам в «Гробнице».

Но в его офисе были люди, которые круглые сутки выезжали на места преступлений и забирали тела.

Я некоторое время смотрел на женщину, но она молчала.

— Вы миссис Хартт? — спросил я. Я не ожидал, что жена жертвы сама откроет мне дверь, но присутствие ребенка заставило меня усомниться.

К моему облегчению, она покачала головой.

— Я миссис Джонсон — мать миссис Хартт. Моя дочь наверху, отдыхает. Она слишком многое сегодня пережила; уверена, вы понимаете.

— Конечно, — кивнул я. — Я могу войти?

Она взяла на руки своего внука и сказала:

— Наверху спят еще двое детей.

А затем отступила в сторону, чтобы я мог войти.

Я оглядел прихожую, освещенную газовыми фонарями. Очевидно, Хартты еще не установили электрическое освещение.

— Полагаю, патрульный ещё здесь? — поинтересовался я. Мне сообщили, что именно он вызвал на место детективов.

— Он в гостиной, — ответила миссис Джонсон, указывая на дальнюю часть особняка, и её губы задрожали.

— Вам не обязательно идти со мной; можете подождать здесь, — сказал я, указывая на вторую гостиную справа от нас. — Я ненадолго, но потом мне нужно будет задать вам несколько вопросов. И, возможно, вашей дочери тоже.

Она молча кивнула и, крепко прижимая мальчика к себе, села на диван, который тянулся вдоль длинного эркера.

Тем временем я направился в дальнюю часть здания. Неужели здесь нет никого, кроме семьи?

Хотя особняк явно был не таким богатым, как у Джексонов, но я все же ожидал, что в таком большом доме будет жить, по крайней мере, один слуга, а то и двое.

Я подошёл к дверям гостиной, и они распахнулись мне навстречу — патрульный явно ждал меня с нетерпением.

— Детектив, — выдохнул он с облегчением. — Никогда ещё не был так рад видеть старшего по званию. — Он улыбнулся и протянул руку для приветствия; я пожал её и представился в ответ.

Парню было лет двадцать-двадцать два, но выглядел он гораздо моложе: карие глаза, крупные веснушки на носу и щеках, густые непослушные каштановые волосы. Я подозревал, что обычно он прячет волосы под фуражку, но сегодня они торчали во все стороны.

— Жертва здесь? — спросил я, намекая стоящему в дверях патрульному, что хотел бы войти в комнату. На самом деле, тошнотворно-сладкий запах крови, который витал в комнате — запах, от которого меня никогда не переставало подташнивать, — был единственным подтверждением, в котором я нуждался.

— Конечно. — Он попятился от двери, но продолжил торопливо говорить: — Это мое первое место преступления, сэр. Я работаю всего две недели. А Фрэнки — это мой напарник, который занимается этим почти двадцать лет, — именно в эту ночь оставил меня одного.

— А где сам Фрэнки? — поинтересовался я, подходя к фигуре, которая находилась в кресле у окна.

— Его отозвали в центр. В мэрии приключилось что-то чрезвычайное, — ответил юноша, теребя край кителя.

Разумеется, он имел в виду розыск Дрейсона. Только новобранцы-копы вроде этого молодого человека, были исключением. И я тоже должен был быть сейчас там…

Ощутив очередной укол вины, я отбросил эту мысль.

Затем подошел к окну, приоткрыл его, глубоко вдохнул свежий воздух, чтобы успокоить нервы, и повернулся лицом к креслу, где Аллан Хартт покончил с собой.

Голова его была укрыта пропитанной кровью наволочкой — маленькая милость, как я полагал, предназначенная для защиты жены, которая окажется первой, кто его найдет.

Я обошел его слева и увидел идеальную дыру в наволочке, куда вошла пуля, оборвавшая его жизнь в одну секунду. Руки мужчины безжизненно свисали по обе стороны обтянутого зеленой тканью кресла.

Я подошел ближе, понимая, что нам придется снять наволочку — не только для того, чтобы точно опознать жертву, но и чтобы выяснить, не было ли у него других травм до смертельного выстрела.

Не горя желанием выполнять эту задачу, решил подождать, пока не прибудут люди коронера.

Посмотрев вниз, увидел, что на полу разбросаны вчерашние газетные вырезки. Чего-то не хватало…

— А где пистолет? — спросил я; он ведь должен был упасть на землю после выстрела.

— Я и не подумал посмотреть, — произнёс Уилл, густо покраснев. — Наверное, под креслом или под газетами.

Он встал на четвереньки, заглядывая под стул, а я продолжил осматривать место происшествия.

— Может, его забрала жена? — вздохнул я, когда он вернулся с пустыми руками.

— Возможно, — энергично закивал патрульный. — Она была абсолютно раздавлена. Не знаю, сколько она здесь находилась.

— А разве она не сразу же вам позвонила?

— Она выбежала на улицу с криками, как только его нашла. К счастью для нее, я был всего в трех домах отсюда. Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоить ее и понять, что произошло.

Я огляделся и заметил, что ковер в этой комнате был потерт, а зеленая обивка кресла порвана. Мистер Хартт, очевидно, был человеком со средствами, раз мог позволить себе особняк такого размера, но интерьер не соответствовал грандиозности фасада.

Может, у них недавно возникли денежные затруднения? Это часто бывает причиной самоубийства. А самоубийство прямо в комнате, когда жена и дети сидят наверху, наводило на мысль о сильном отчаянии. Или бессердечие.

— Соседи что-нибудь слышали? Кто-то приходил на помощь? — поинтересовался я.

— Слышимость тут хорошая, — кивнул патрульный. — Но всё случилось ранним утром, и из рядом расположенных домов никто не выходил.

— Значит, вы вошли внутрь и вызвали подкрепление? — Я принялся обходить комнату, стараясь побольше узнать об Аллане Хартте.

Судя по всему, он увлекался историей; возможно, история даже была связана с его профессией, поскольку на полках стояло несколько книг по истории Соединенных Штатов и Европы.

— Именно это я и собирался сделать, но в этом доме нет телефона. Мне очень не хотелось этого делать, но мне пришлось оставить вдову на несколько минут, пока я шел обратно на Бродвей. Там я попросил таксиста съездить в участок и сказать, что мне нужна помощь.

Простой письменный стол их орехового дерева был завален счетами и бумагами. Я быстро пролистал их. Покойный был бережливым человеком, тратил мало, но ни один счет не оказался просроченным.

— Вы узнали, чем он зарабатывал на жизнь? — спросил я патрульного.

— Миссис сказала, что он преподает в Барнард-колледж.

Я молча кивнул. Значит, у миссис Джонсон есть ответы, которые мне нужны.

— Оставайтесь здесь, пока не прибудут люди коронера, и ни к чему не прикасайтесь, — приказал я новичку, уходя.

— Может, мне навести здесь порядок? — спросил Уилл, явно желая заняться делом, а не стоять, как истукан, над телом покойного.

— Не сейчас, — покачал я головой. — Но можете открыть и другое окно. Иногда свежий воздух помогает избавиться от зловония.

Без сомнения, недовольный тем, что его оставили одного, молодой человек подчинился, а я направился в гостиную к миссис Джонсон.

Главная гостиная тоже была обставлена скудно, но диван и стулья в комнате были более высокого качества, чем мебель, которую я видел в кабинете мистера Хартта. Миссис Джонсон сидела в темноте на пестром диване у эркера, выходившего на 103-ю улицу.

Солнце ещё не взошло, и комнату слабо освещал уличный фонарь, висевший прямо за окном. Мальчишка уже спал, вытянувшись рядом с ней и положив голову ей на колени, пока она нежно гладила его волосы.

Я вошел в комнату и сел в обтянутое золотом кресло напротив нее.

— Примите мои соболезнования, — произнёс я.

Женщина покачала головой.

— У меня просто в голове не укладывается, — сказала она. — В следующий четверг у Родди день рождения. Ему исполняется три года. А на день рождения он хотел, чтобы мой зять отвез его посмотреть на нового слона в цирк. — Она подавила рыдание. — Какой отец мог бы сделать это прямо перед днем рождения своего сына?! — Затем, мгновение спустя, она прошептала: — Какой человек вообще мог такое сделать?

Все время от времени испытывали боль или отчаяние. Но я не понимал поступка этого мужчины: убить себя, когда в нескольких метрах от тебя жена и дети?

— Вы упомянули ранее, что у вашей дочери есть другие дети, которые спят наверху? — Я достал маленькую записную книжку, куда всегда записывал детали расследования.

— Элле, самой старшей, шесть лет, — сказала женщина. — А Люку еще нет и года.

Я кивнул.

— Как долго они были женаты?

— Семь лет. Он был намного старше моей дочери и потому очень хотел обзавестись семьей.

— Он был профессором истории, насколько я понимаю?

Она бросила на меня неловкий взгляд.

— Лучше вы услышите это от меня… Когда-то он был преподавателем моей дочери. Она познакомилась с ним еще в студенческие годы, хотя он начал ухаживать за ней только в последнем семестре.

— Простите меня, миссис Джонсон, но задавать трудные вопросы — моя работа. Ваша дочь была счастлива в браке?

— Вполне. Как и он. По крайней мере, мне так казалось.

— У них в последнее время были какие-нибудь разногласия?

— Нет, — твёрдо ответила она.

— Проблемы с деньгами?

— Нет.

— Последние несколько недель он был чем-то расстроен?

Услышав этот вопрос, она помолчала, а потом покачала головой. Всего лишь минутная заминка, но она заставила меня задать еще один вопрос.

— Возможно, он вёл себя не так, как раньше?

— Он просто… — она замолчала, прикусив губу, но затем продолжила. — В последние недели он стал более рассеянным и забывчивым. Ничего особенного, но моей дочери обычно не приходилось напоминать ему о таких вещах.

— О каких вещах? — вскинул я брови.

— Обычные, еженедельные договорённости; например, что я прихожу каждый четверг на ужин или что Элла берет уроки фортепиано по вторникам после школы.

— Но вы ничего не знаете о причинах таких перемен?

Вздрогнув, она потянула плед, которым был укрыт ее внук, и набросила второй край себе на ноги.

— Я не могу его понять, — снова сказала она. — У него трое маленьких детей. Что с ними будет? — Ее глаза наполнились слезами.

Не говоря ни слова, я достал из кармана чистый носовой платок и протянул ей. Я ненавидел подобные случаи, потому что не существовало правильного ответа на вопрос «почему?», как и не существовало подходящих слов утешения для семьи, только что потерявшей отца.

— У вашей дочери есть помощница по хозяйству? — спросил я.

— Только женщина, которая приходит три раза в неделю, чтобы помочь со стиркой и уборкой, — ответила она. — Мой зять был не только экономным, но и довольно скрытным. Он всегда отрицал, что нуждается в постоянной помощи — даже после того, как моя Элизабет родила третьего ребенка.

— Здесь очень много комнат, — начал я.

— Конечно, — кивнула миссис Джонсон.

— Значит, никто, кроме вашей дочери и внуков, не слышал выстрела. — Я сделал паузу. — Мне нужно поговорить с ней лично и узнать, куда делся пистолет.

— Но ведь не сегодня?! — воскликнула женщина. — Она через столько прошла!

Я на мгновение задумался. Повлияло ли мое желание поскорее разобраться в этом деле на мои суждения?

Решил, что нет. Я не мог пойти им навстречу — у меня было несколько серьёзных вопросов к вдове, и мне нужны были ответы.

— Обещаю, что буду краток.

Откуда-то сверху донесся детский плач — сначала слабый, но усиливающийся с каждой секундой.

— Прошу прощения, — произнесла женщина и поднялась, подложив диванную подушку под голову внука.

— Конечно, — кивнул я, поднявшись вслед за ней.

Не прошло и пяти минут, как я услышал грохот фургона коронера, который завернул за угол и остановился перед домом. Вскоре в дверях появились двое дюжих мужчин в сопровождении третьего, который нес инструменты.

— Вы уже всё осмотрели? Мы можем забирать тело? — спросил седобородый мужчина, с которым мы уже раньше встречались.

— Конечно, — ответил я. — Он там.

Я провёл их в дальнюю гостиную. Малвани был прав: это дело было банальным донельзя.

Мне нужно было всего лишь задать несколько ответов от миссис Хартт и официальное вскрытие, чтобы квалифицировать смерть как самоубийство; затем я напишу отчёт и закрою дело.

Конечно, я глубоко сочувствовал миссис Хартт. Но ей я ничем не мог помочь, в то время как в центре моя помощь была бы точно не лишней.

Как только миссис Джонсон спустилась вниз, я попросил ее провести официальное опознание своего зятя.

Она отшатнулась.

— Но в этом не может быть никаких сомнений.

— Это формальность, — сказал я, — но вы или ваша дочь должны пройти через нее. Я бы предпочел избавить ее от этого испытания.

Миссис Джонсон согласно кивнула. Со своей стороны, люди коронера сделали процесс кратким; они уже сняли окровавленную наволочку и накрыли мистера Хартта толстой белой простыней.

Когда миссис Джонсон неуверенно приблизилась к телу, старший помощник взял ее за руку.

— Всё пройдёт быстро, — уверил её я.

Так и случилось. Двое других мужчин приподняли угол простыни, открыли лицо жертвы и, как только миссис Джонсон кивнула, опустили его обратно.

— Это он, — прошептала женщина.

Как только она подтвердила это, они вывели ее из комнаты и положили тело мистера Хартта на ожидавшие их носилки, снова накрыв его чистой белой простыней. Через несколько мгновений они вынесли его из дома и погрузили в фургон.

Желание патрульного-новичка убраться отсюда поскорее в точности отражало моё.

— Всё, закончили? — спросил он, как только мы услышали, что фургон отъехал.

— Почти, — ответил я, передал свой блокнот Уиллу и добавил: — Пока я буду говорить с миссис Хартт, не могли бы вы описать вашу роль в сегодняшних событиях?

Он недоуменно уставился на меня.

— Всего несколько фраз о том, что произошло и как вы в этом участвовали, — раздраженно добавил я.

Затем снова повернулся к миссис Джонсон.

— Хотите, я помогу поднять вашего внука наверх? — предложил я, указывая на мальчика, который все еще спал в главной гостиной.

Она поколебалась мгновение, как будто не была вполне уверена, но затем покачала головой. Она взяла мальчика на руки, поддерживая голову и баюкая.

— Здесь мы уже закончили; не могли бы вы попросить свою дочь спуститься?

Но ответил мне другой, охрипший от слёз, голос:

— Не нужно меня просить.

Элизабет Хартт, миниатюрная блондинка лет двадцати восьми, вошла в гостиную.

— Я хотела проверить, как там Родди, — сказала она, протягивая руку, чтобы погладить его по голове.

— Я уложу его спать, дорогая, — произнесла её мать и направилась к лестнице, бросив на дочь последний обеспокоенный взгляд.

— Прошу вас, присаживайтесь, миссис Хартт, — кивнул я на диван.

Она молча села, схватила шерстяной плед, которым укрывался ее сын, и накинула себе на плечи.

— Примите мои соболезнования, — начал я, но тут же замолчал, когда у женщины задрожали губы.

— Это бессмысленно, — прошептала она несколько минут спустя.

— Я понимаю, как вам тяжело, — кивнул я. — Но у меня к вам несколько вопросов.

Я сначала задал несколько общих вопросов, и только потом перешёл к тому, что меня больше всего интересовало:

— Вы помните, в котором часу вы услышали выстрел?

Миссис Хартт покачала головой.

— Я ничего не слышала. Должно быть, это случилось, когда плакал ребенок, поэтому я и пропустила, — она на мгновение задумалась. — Только когда уложила его в кроватку и пошла искать мужа…

— Ясно, — кивнул я. — И последний вопрос: вы находили пистолет вашего мужа? Перекладывали его куда-то?

Она озадаченно посмотрела на меня.

— Какой пистолет?

— Простите, миссис Хартт; я имел в виду пистолет, с помощью которого ваш муж покончил с собой.

Она вздрогнула, услышав эти слова, и я мысленно отругал себя за подобную чёрствость.

— Я бы… Я… Я никогда не прикасалась ни к какому пистолету, — запинаясь, проговорила она, — тем более к тому, из которого застрелился мой муж.

— Простите. Вероятно, я что-то неправильно понял. — Я встал. — Спасибо, что уделили мне время, миссис Хартт. Я вернусь в более подходящее время, если у меня появятся еще вопросы.

Женщина, сидевшая передо мной на диване, казалось такой маленькой и хрупкой.

Я оставил ее, коротко кивнув на прощание, и вернулся в дальнюю гостиную.

Теперь я был абсолютно уверен, что новичок-патрульный просто не заметил пистолет. Мне следовало самому обыскать пол, а не поручать это ему. Если бы я сделал всё сам, мы бы уже со всем закончили.

Ладно, найду пистолет сейчас. И тогда единственное важное доказательство, которое мне понадобится, чтобы закрыть дело, — это результаты вскрытия доктора Дженнингса.

Вернувшись в офис Аллана Хартта, я заметил, что Уилл уже готов уходить.

— Ещё кое-что, — пробормотал я, направляясь к креслу.

Сначала я опустился на колени, потом встал на четвереньки; развернулся влево, затем вправо, приподнимая края ковра.

Пистолета нигде не было.

— Вы что-нибудь перекладывали? — спросил я Уилла, окидывая взглядом комнату.

— Ничего важного, — пожал он плечами.

— А из «не важного»? — уточнил я, сразу же заподозрив неладное.

— Мне пришло ждать тут очень долго, поэтому я привел в порядок кое-какие книги. Не волнуйтесь, они не лежали рядом с телом. И ещё я выбросил цветок, потому что он был весь в крови. Сомневаюсь, что миссис Харт захотела бы, чтоб он и дальше здесь стоял.

Никакого оружия. И цветок, залитый кровью.

У меня вдоль позвоночника побежали мурашки.

— Что это был за цветок?

— Понятия не имею, — залился румянцем патрульный. — Он же был весь в крови.

— Где он? — Мой взгляд заметался по комнате в поисках мусорной корзины.

— Вот там, у стола, — кивнул Уилл.

Я подбежал к маленькому мусорному ведру, спрятанному под столом. Сделав глубокий вдох, я подтащил ведро поближе — и вздрогнул.

На дне лежал один-единственный цветок — одинокая, забрызганная кровью белая роза.

Я достал её из ведра, и дрожащим голосом спросил:

— Среди книг, которые вы разложили по местам, была чёрная библия?

Уилл только молча кивнул; похоже, я его напугал.

— Покажите.

Он без единого слова подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда библию в кожаном переплете. Такую же, как и остальные.

Я смотрел на розу и библию несколько секунд, которые показались мне вечностью.

— Сэр, — наконец произнёс Уилл, — мне очень жаль, что я переставил эти вещи. Что-то не так?

Все было не так. Белая роза. Библия. И этот мертвец, который, по крайней мере, на первый взгляд, не имел никакого отношения ни к убитым судьям, ни к анархистам, ни к делу Дрейсона. Я был так убежден, что кто-то из членов анархистской организации несет ответственность за убийство судей Джексона и Портера, но белая роза и библия здесь, в особняке профессора истории, перепутали нам все карты.

Как Аллан Хартт был связан с последними событиями, потрясшими этот город?

Это казалось абсолютно невероятным, но окровавленная белая роза, которую я держал в руке, говорила об обратном.

Я пришёл в себя и расправил плечи.

— Уилл, мне нужно, чтобы вы вернулись в свой участок и передали срочное сообщение капитану Деклану Малвани. Пусть он пришлёт двух человек с камерой и оборудованием для снятия отпечатков пальцев.

Он недоуменно уставился на меня и не двинулся с места.

— Это не самоубийство, — раздраженно пояснил я. — Значит, что эта комната — место преступления, требующее тщательного расследования. Нужно передать это капитану Малвани, немедленно!

Уилл поражённо раскрыл рот, но всё же бросился к двери.

А я остался один на один с розой, библией, кровью Аллана Хартта и делом, в котором с каждой минутой становилось всё меньше и меньше смысла.

Глава 21

Барнард-колледж, Бродвей.

08:00.

Два часа спустя я обыскивал кабинет профессора Хартта в Барнард-колледже под бдительным взглядом декана Лауры Дрейк Гилл. Это была решительная женщина, которая выглядела намного моложе своих сорока с небольшим лет.

— Вы понимаете, что это в высшей степени беспрецедентно? — произнесла она, сурово нахмурившись. — Обычно мы не разрешаем обыски в кабинетах наших профессоров.

Сопровождавшая меня Изабелла тотчас ей ответила:

— И нам очень повезло, что вы понимаете всю серьезность ситуации в свете убийства профессора Хартта.

Это было гениальной идеей — пригласить Изабеллу встретиться со мной здесь сегодня утром. Она не только уладила все с деканом Гилл — и даже уклонилась от вопросов о разноцветных синяках на моем лице, — но и смогла выяснить основные факты пребывания Хартта в женском колледже.

Малвани дал мне время только до полудня, чтобы представить доказательства, связывающие убийство Аллана Хартта с убийством Хьюго Джексона или Ангуса Портера — или обоих.

— Я не могу тратить твои умения впустую, — со вздохом произнёс Малвани. — Кроме того, никто не поверит, что убийство Хартта имеет какое-то отношение к делу, поскольку здесь нет никакой связи с анархизмом. А уж после нападения на тебя возле собрания профсоюза рабочих прошлой ночью… И после взрыва у «Гробницы»… Особенно сейчас, когда сам Дрейсон на свободе, никто не захочет слышать о розах и библиях.

Но, в конце концов, мои доводы возобладали над опасениями Малвани.

— Если ты найдёшь какие-то убедительные для комиссара доказательства, это не повредит ни твоей, ни моей карьере, — неохотно признал Малвани. — Особенно, если речь идёт о ещё более крупном заговоре.

Комиссар, несомненно, с удовольствием принял бы на себя ответственность за раскрытие крупномасштабного анархистского заговора — если он действительно существовал.

А вот у меня были сомнения. Мы с Изабеллой беседовали с несколькими коллегами профессора Хартта. И ничто из того, что они говорили о тихом и спокойном профессоре, не указывало на то, что он имеет какое-то отношение к делу Дрейсона или к судьям Джексону и Портеру.

Но я не мог игнорировать тот факт, что роза и библия указывают на связь между этими тремя мужчинами.

Мои мысли обратились к Джонатану: неужели большинство анархистов способны отделять личную жизнь от своих политических целей? Для Джонатана никакого разделения не существовало.

У меня были серьезные опасения, что при первой же возможности он убьет людей, непосредственно ответственных за катастрофу на «Слокаме» — либо капитана Ван Шейка, либо одного из владельцев компании «Никербокер», — смешав свой личный гнев с политическими задачами.

Возможно, именно такого человека мы и искали. Я подумал о шведе, которого встретили в лифте отеля «Бреслин», а также о других подозреваемых, которые могли сыграть свою роль.

Страпп, Хлад, Китайская Роза, таинственная женщина у оружейного магазина или сам Дрейсон — любой из них мог иметь личные мотивы, пока неизвестные нам, которые скрывались за политическим пылом их анархистских идеалов.

Чем больше я думал над происходящим, тем больше убеждался, что наткнулся на нечто существенное. Официальное внимание к Дрейсону и его анархистским дружкам было идеальным прикрытием для глубоко укоренившихся личных мотивов. Личных мотивов, связанных с неким Леруа Сандерсом.

Я снова окинул взглядом кабинет Аллана Хартта, который был почти таким же аскетичным, как и его дом. Ни картин на стенах, ни книжных полок, ни личных писем, ни записок на письменном столе, ни даже ковра на деревянном полу. Кроме нескольких научных трактатов, на книжных полках можно было найти только стопку студенческих эссе. А декан Гилл уже заверила нас, что профессор Хартт — уважаемый член профессорского состава, и никаких претензий к нему никогда не было.

Я сел за стол и выдвинул верхний ящик.

— Когда профессор Хартт стал преподавать на вашем факультете? — спросил я декана Гилл.

Ее брови сошлись на переносице, пока она подсчитывала годы.

— Он пришёл к нам в 1885 году, когда был ещё новоиспеченным доктором философии из Колумбийского университета.

— Полагаю, его специальность — европейская история, — сказал я, заметив содержимое книжных полок.

Женщина кивнула.

— Неужели вам обязательно проверять содержимое каждого ящика?

Я вежливо кивнул, но понимал, что на самом деле хватаюсь за соломинку. И хотя я не ожидал никаких ответов от содержимого профессорского стола — карандашей, бумаги, скрепок и других канцелярских мелочей — я не мог работать, спустя рукава.

— У него должен быть календарь, — сказала я, наконец, в отчаянии отодвигая стул.

Декан бросила на меня озадаченный взгляд.

— Или записная книжка, куда он записывал встречи и расписание?

— Да, да, конечно. — Она махнула рукой, чтобы я следовал за ней в маленький кабинет секретаря в конце коридора. Я так и сделал, предоставив Изабелле обыскивать полки под книжными шкафами профессора Хартта.

— Наша секретарша сегодня дома, болеет, но она ведет все записи на прием к профессорам. Видите ли, большинство из них проводят больше времени в аудитории или научной библиотеке, чем в своих кабинетах. Поэтому одного человека нам вполне хватает, чтобы обрабатывать запросы студентов на встречи.

Она провела меня в кабинет, в котором едва помещались письменный стол, стул, книжная полка и тумбочка с телефонным аппаратом.

Мне удалось протиснуться между столом и стеной, почти не оставив места, пока декан водила пальцем по стопке записных книжек.

— Вот, Аллан Хартт. Держите.

Она протянула мне тонкую картонную папку, которую я тут же раскрыл на октябре 1906 года. Внутри было два разных почерка: один — мелкий и аккуратный, практически каллиграфический; другой — жирный, неряшливый, с размазанными буквами.

Мои инстинкты подсказывали мне, что секретарь вела первую часть записей, а сам профессор — вторую.

Большая часть дней профессора была заполнена встречами со студентами, судя по именам и ссылкам на занятия, которые отмечала секретарша.

Сам профессор использовал инициалы — и я сразу же увидел, что в понедельник двадцать второго числа стояла пометка «Х.Дж.». Хьюго Джексон?

Это могло быть той связью, которую я искал. Участвовал ли Аллан Хартт во встрече с Алистером и двумя убитыми судьями в прошлый понедельник? Но та встреча ведь была посвящена делу Дрейсона…

Хотя декан Гилл сказала мне, что профессор Хартт родился в Нью-Йорке в известной семье и вращался в тех же социальных кругах, что и Алистер, должна была быть какая-то другая причина, по которой профессор истории присоединился бы к дискуссии о Дрейсоне.

Я пролистал предыдущие месяцы и увидел похожие аббревиатуры: иногда «Х.Дж.», а иногда «АП» или — что еще более тревожно — «АС». Алистер Синклер?

Это было еще одним подтверждением того, что Изабелла обнаружила в календаре судьи Портера: свидетельство того, что эти люди регулярно встречались в течение нескольких месяцев.

А последнее доказательство пришло от Изабеллы, которая с обеспокоенным выражением лица подошла к комнатке секретаря.

— Я закончила обыскивать его кабинет и нашла вот это, Саймон. — Она протянула мне сложенное письмо. — Оно было спрятано между одной из его книг по истории и задней стенкой книжного шкафа.

Я знал, что внутри, ещё до того, как мои пальцы разорвали конверт: партитура. Всего два ряда, но, безусловно, в том же стиле.

Меня охватила неприятная мысль. Четверо мужчин встречались регулярно. Трое теперь были мертвы — те же трое, что получили музыкальные шифры за несколько дней до своей смерти. Если Алистер был четвертым, значит, он в опасности. И учитывая убийство профессора Хартта — даже больше, чем он мог себе представить.

— Ты должна это увидеть. — Я протянул Изабелле записную книжку, указав ей нужные даты.

Судя по странному выражению лица Изабеллы, я не сомневался, что ей пришла в голову та же мысль, что и мне. Она прикусила губу и потянула себя за локон волос, как часто делала, когда беспокоилась о чем-то.

— Что-то не так?

— Я выяснила, откуда они знали друг друга, — произнесла Изабелла. — Идём.

Она жестом пригласила меня вернуться в кабинет профессора, и декан Гилл последовала за нами.

Оказавшись там, она указала на дипломы в рамках на стене, скрытые за дверью. Мы не заметили их, когда вошли в первый раз в его кабинет. Один диплом был из Колумбийского университета, другой — из Гарварда.

— Смотри, — кивнула она на стену. — Не просто Гарвард. Гарвардский юридический факультет. 1877 год.

Я уставился на лист пергамента в рамке. Большая часть текста была на латыни.

— Я не уверена, — сказала Изабелла, — но думаю, что именно в этом году окончили школу судья Джексон, судья Портер и Алистер. Это значит, что все четверо были однокурсниками.

Я повернулся к декану Гилл.

— Это правда? Не знал, что профессор Хартт имеет юридическое образование.

Женщина кивнула, озадаченная нашим интересом.

— Почему он перешёл от изучения законов к истории? — поинтересовалась Изабелла.

— Он никогда не рассказывал, — пожала плечами декан. — Возможно, историю он любил сильнее. К тому же, он закончил докторскую по истории в рекордные сроки.

Мы с Изабеллой обменялись встревоженными взглядами. Аллан Хартт был однокурсником Алистера — и это означало, что не было никаких сомнений в том, что Алистер скрывал что-то важное.

И этому не было никакого разумного объяснения: либо он был вовлечен в то, чего не должен был делать, либо его собственная жизнь была в опасности.

Нам нужно было выяснить, что означают два оставшихся шифра — ведь их было два, включая тот, который Изабелла забрала из дома Портеров. И у нас пока не было возможности расшифровать их.

— У вас ведь должен быть музыкальный зал? — спросил я декана Гилл.

— Где есть пианино, — добавила Изабелла.

— Конечно. Я провожу вас через двор к «музыкальному» корпусу.

Ответ декана Гилл прозвучал сухо, но на ее лице отразилось облегчение от того, что мы покидаем кабинет профессора Хартта.

Какофония звуков заполнила третий этаж музыкального корпуса, где располагались репетиционные залы. Опытный пианист играл что-то, напоминавшее мне падающие капли дождя — Изабелла сказала мне, что это был Шопен.

За исключением высокого сопрано, распевающего гаммы, другая музыка для меня сливалась в неразличимые звуки.

Наконец мы нашли свободную комнату, расположенную рядом с библиотекой, и уселись за пианино. Я положил перед нами оба шифра, придуманный судьей Портером код, и чистый лист бумаги.

Хотя мы знали, что пианино не было необходимым для разгадки шифра, я думал, что было важно услышать проигранную вслух мелодию. Я хотел убедиться, что мы ничего не пропустили.

— Может, начать с первого ряда? — неуверенно проиграла первые ноты Изабелла.

— Нет, — покачал я головой, — нужно начать с «белой розы». — Я указал на третий ряд на странице, где изображение розы заменило символ скрипичного ключа.

— Фа-диез, до-диез… си, соль, — Изабелла начала играть, проговаривая ноты.

— Полная бессмыслица, — перебил её я. — Я что-то неправильно подставил?

— Ключ такой же, как и остальные, — озадаченно произнесла Изабелла.

Ангус Портер изложил нам ключ к шифру Порта, основанному на гамме ля-мажор. Это был простой шифр замещения, в котором тон и ритм определяли соответствие между буквами алфавита и определенными музыкальными нотами и значениями.

Шифр Порта легко разгадал код, заложенный в музыку, посланную судье Джексону. Но здесь он не обнаружил ничего, кроме искаженной серии букв.

Пальцы Изабеллы порхали по клавишам, пытаясь воспроизвести ноты на странице.

— Саймон, как ты думаешь, почему убийца использует музыкальный шифр? — нахмурилась она. — Я имею в виду… есть много способов скрыть сообщение. Почему именно музыка?

— Понятия не имею. Если только…

— Что?

— Очевидно, он уверен, что его получатели смогут расшифровать то, что он посылает. Это уже само по себе может что-то значить.

— Может, он присылал им инструкции?

— Инструкции бы нам сейчас очень пригодились, — пробормотал я, уставившись на страницу передо мной. — Ты хорошо разгадываешь загадки, — сказал я наконец. — Ты можешь вспомнить какой-нибудь вариант шифра Порта, который мы могли бы использовать именно здесь?

— Возможно. Подожди пару минут, посмотрю в библиотеке.

Она оставила меня на несколько минут, отправившись в небольшую музыкальную библиотеку, а затем вернулась с биографией Михаэля Гайдна. Схватив карандаш и блокнот, она принялась за работу, перелистывая страницы книги и что-то лихорадочно записывая.

— Цель композиторов состоит в том, чтобы сделать музыку как можно более реалистичной, — произнесла Изабелла. — Многие, в том числе Бах и Шуман, были мастерами встраивания имен в свою музыку с помощью более сложных соответствий. Но я помню, что читал о шифре Михаэля Гайдна; надеюсь, он сможет нам помочь. Он изобрел шифр, который, по-видимому, предназначался для связи, но в то же время помогал ему сочинять музыку.

Я ошеломлённо смотрел, как она делает пометки и переписывает целый ряд букв.

— Чем он отличается?

— Он сложнее, чем у Порта. Его соответствия начинаются с басового ключа для соль, который соответствует букве A. Затем идёт соль-бемоль — это Б, ля-диез — это В и так далее. Он даже включает в себя пунктуацию, связанную с символами.

Я с интересом наблюдал, как Изабелла чертит сетку и вписывает туда восклицательный знак.

— Думаю, в этом есть смысл. Вот смотри, что у нас получается: соль-бемоль, ля-диез, ми, соль-бемоль, си-бемоль…

Мы продолжили сопоставлять каждую ноту с шифром, пока не получили сообщение:

«Еще две тысячи, или встретишь тот же конец».

— Как считаешь, «две тысячи» относится к деньгам? — поинтересовалась Изабелла.

— Думаю, да. А слово «ещё» означает, что это требование не первое.

Изабелла постучала пальцем по партитуре.

— Это то послание, которое было у судьи Портера?

Я кивнул.

— Перейдём к профессору Хартту?

— Послание начинается с белой розы, — сказала Изабелла, указывая пальцем. — Смотри — те же самые ноты: соль-бемоль, ля-диез, ми, соль-бемоль, си-бемоль и так далее.

— Точно такое же сообщение, — кивнул я. — За исключением того, что у профессора Хартта вряд ли есть две тысячи долларов на счету в банке.

— Однако декан упомянула, что он из состоятельной нью-йоркской семьи. Возможно, деньги были у его семьи.

— Возможно, но по его образу жизни этого не скажешь. В любом случае, это шантаж.

— Но если автору послания нужны были деньги, и он их получал, то зачем убивать источник дохода? В этом нет никакого смысла. — Изабелла откинулась на спинку стула, уронив карандаш на стол.

— Не знаю, — ответил я. — Возможно, он уже получил достаточно денег. Или месть, в конечном итоге, прельстила его больше, чем плата. Но сейчас у нас есть проблема покрупнее…

Изабелла ахнула:

— Алистер!

— Именно. Мы должны найти его и передать сообщение.

— Но он, вероятно, уже знает. Мне не нравится думать об этом, но он, скорей всего, получал те же самые шифры. И платит деньги за такой же шантаж.

— Он не знает, что профессор Хартт убит, — взволнованно произнёс я. — Он не знает, что может быть следующей жертвой.

Глава 22

Морг, Центральная улица.

10:00.

Мы решили отыскать доказательства убийства Хартта — веские доказательства, которые могла предоставить только наука, — в морге. Здание возвышалось над нами, как безликий монумент, отбрасывая мрачные тени на Центральную улицу.

Иногда, когда суеверия брали надо мной верх, я думал о многих ушедших душах, чья насильственная, безвременная кончина заставляла их проходить через этот дом. И даже когда мой рациональный ум держал суеверия под контролем, я все еще входил туда с немалым трепетом.

Сам доктор Дженнингс скорее назвал бы это место «домом знаний и науки», а не «домом смерти». Он верил, что наука дает истину, а истина обеспечивает справедливость.

Но у меня были другие мысли на этот счёт: правда у каждого своя, а науку можно интерпретировать по-разному.

Но в данном случае неопровержимые факты, которые предоставлял доктор Дженнингс, — собранные с массивных металлических столов, где стальные инструменты врезались в плоть и кровь и вытягивали их секреты, — давали мне самое полное приближение к определенным знаниям, которые могли мне помочь в раскрытии преступления. И если одна конкретная улика не всегда приводила к правосудию, что ж — в этом вина совсем не коронера.

Когда мы вошли в здание и начали подниматься по мраморной лестнице в кабинет доктора Дженнингса на втором этаже, Изабелла придвинулась ближе ко мне.

По словам секретаря из полицейского участка, Малвани, несмотря на травму, сумел добраться до центра города и сейчас встречался с коронером.

И действительно, мы услышали отчётливый ирландский акцент Малвани еще до того, как подошли к приоткрытой двери доктора Дженнингса. И Деклан, как всегда, спорил.

— Вы хотите сказать, что сама траектория пули указывает на то, что это не самоубийство? А с каких это пор вы стали экспертом по баллистике, доктор?

— Я кое-чему научился, проведя сотни вскрытий трупов с огнестрельными ранениями. Это не было самоубийством, Малвани, — решительно заявил доктор Дженнингс. — Зиль оказался прав.

Я сделал глубокий вдох, громко постучал в дверь и открыл ее прежде, чем прозвучало приглашение войти.

— Помяни чёрта, — с широкой улыбкой поприветствовал меня доктор Дженнингс и остановил взгляд на Изабелле. — Не думаю, что мы имели удовольствие быть представлены друг другу, мисс?.. — Он привстал со своего места.

— Миссис Синклер. Невестка профессора Синклера.

— Ах, — в его глазах промелькнуло узнавание. — А где сам профессор? Я думал, он будет рад помочь в таком громком деле.

— К сожалению, нет.

Мой ответ был кратким, и Дженнингс истолковал его неверно — как я и хотел.

— Значит, вам нужна моя помощь, — довольно произнёс он. — Присаживайтесь, — он жестом пригласил нас подвинуть два стула из угла его кабинета. — И если у вас хватит духу, угощайтесь.

Между нами на тарелке лежала стопка сухих сэндвичей с индейкой — прямо рядом с несколькими страницами отчета о вскрытии Аллана Хартта. Я взял себе один из них. Несмотря на предмет, который мы собирались обсудить — не говоря уже о двух черепах, которые смотрели на меня с книжной полки рядом со столом коронера, — я был голоден.

— Кажется, вы говорили, что траектория пули явно исключает самоубийство, — произнёс я.

— А ваш друг во мне сомневался. — Дженнингс передал мне часть своего отчета. — Но мне казалось, пули всё же входят в компетенцию патологоанатома вроде меня. Ни у кого нет большего опыта в оценке повреждений, которые пули наносят телу, и траектории, которые они принимают, когда уничтожают жизнь. А уж великий город Нью-Йорк дал мне достаточно возможностей для изучения сего предмета.

Он махнул левой рукой в сторону стеклянной банки, стоявшей на книжной полке, доверху наполненной маленькими блестящими золотистыми шариками.

— Пули? — спросила Изабелла. — Там их, по меньшей мере, штук пятьдесят!

— Все они принадлежат жертвам, которых я вскрывал. И еще две такие же банки стоят у меня в лаборатории.

Ну, конечно; а ещё в его лаборатории были банки с препаратами, которые я старался слишком пристально не разглядывать. Он собрал все это для своих исследований — от образцов тканей до срезов печени.

Я просмотрел отчёт о вскрытии.

— Что навело вас на мысль об убийстве? Отсутствие пороха вокруг раны?

— Именно, — доктор Дженнингс ткнул ручкой в соответствующий раздел отчета о вскрытии. — Если бы Аллан Хартт покончил с собой, то пистолет выстрелил бы в нескольких сантиметрах от его головы. Это оставляет следы пороха вокруг раны. Но ни рана Хартта, ни наволочка на его голове не были загрязнены, что указывало на то, что выстрел был произведен с расстояния не менее тридцати сантиметров — а это физически невозможно при самоубийстве.

Я позволил Изабелле подробно рассказать о том, что мы обнаружили сегодня утром в Барнард-колледже.

— Значит, тут дело в шантаже, и Алистер каким-то образом в этом замешан. Почему я не удивлен? — закатил глаза Малвани.

— Эти четверо связаны между собой. И теперь трое из них мертвы, — тихо произнёс я.

— Вы разговаривали с Алистером? — поинтересовался Малвани.

Изабелла покачала головой.

— Я не могу до него дозвониться. Я связалась со всеми его близкими друзьями и коллегами. Никто не знает, где он, в том числе и те друзья, с которыми он часто бывает в Бостоне.

— Нужно приложить все усилия, — встревоженно заметил Малвани. — Не столько ради дела, сколько ради его собственного блага.

— Мы собираемся просмотреть бумаги в его кабинете. Возможно, он оставил какие-то пометки о своем маршруте, — сказал я. Не говоря уже обо всем остальном, что помогло бы мне понять, во что он оказался замешан.

— Возможно, миссис Синклер справится и без твоей помощи. Мне нужно, чтобы ты вернулся к делу Дрейсона, — произнёс Малвани.

— Свидетелей не нашли? — поинтересовался я.

Малвани покачал головой.

— Зато у нас есть масса других зацепок. Мы нашли типографию, которая печатала розовые листовки, найденные после взрыва в «Гробнице». И угадайте, кто придумал эту листовку? — Он ухмыльнулся. — Китайская Роза. Мы задержали ее вчера и собираемся допросить. И хотя Функе еще не опознал ее, я предполагаю, что это та самая «экзотическая» женщина, которая была с нашим шведским другом в тот день, когда он купил Браунинг, из которого убили Ангуса Портера. Похоже, комиссар был прав: мы имеем дело с одним большим заговором.

— С большим заговором, в котором детали не сходятся друг с другом, — покачал я головой.

— И в котором замешаны убийства троих мужчин, роль которых в этом деле мы до конца не понимаем, — заметила Изабелла.

— Я дал тебе целое утро. Это всё, что я могу, — нахмурился Малвани.

— И всего за несколько часов мы нашли убедительные доказательства, связывающие Аллана Хартта с обоими убитыми судьями, — возразил я. — Все трое учились на одном и том же юридическом факультете Гарварда. Всех троих шантажировали.

— И, вероятно, Алистера тоже, — перебила меня Изабелла, — хотя вы оба слишком вежливы, чтобы говорить об этом в моем присутствии. Он мне как отец, и я беспокоюсь за него. Мне нужно, чтобы Саймон раскрыл это дело, иначе Алистер никогда не будет в безопасности.

На лице Малвани промелькнуло сочувствие, ведь ему искренне нравилась Изабелла.

— Думаю, у нас есть еще немного времени. Зиль, почему бы тебе не подготовить исчерпывающую схему доказательств? Может быть, систематизация наших фактов поможет нам увидеть пробелы в наших знаниях.

— Можете воспользоваться моей доской, — предложил доктор Дженнингс.

Я подошёл к доске, взял кусок мела и в верхней части написал:

ЖЕРТВЫ

1. Судья Хьюго Джексон, председательствующий на процессе Дрейсона;

Убит ножом, перерезано горло.

Белая роза и библия рядом с телом; рука уложена на Библию, как будто принося присягу.

2. Судья Ангус Портер; предположительно, должен был забрать себе дело Дрейсона.

Убит выстрелом из пистолета Браунинг.

Белая роза и библия рядом с телом.

Руки связаны.

3. Профессор Аллан Хартт.

Убит выстрелом; оружие неизвестно, пуля не найдена.

Белая роза и библия рядом с телом.

Лицо укрыто наволочкой.

— Это — самые важные различия между жертвами, — произнёс я, перенимая манеру Алистера. — Мы уже говорили о том, что большинство преступников не меняют своего поведения от преступления к преступлению. В этом мы пришли к согласию, поэтому я только замечу, что странно, что этот убийца перешел от ножа к пистолету. А учитывая вероятность участия анархистов, это может просто указывать на то, что в деле замешан не один человек.

— В таком случае Джексона мог убить тот, кто любит использовать холодное оружие, а Портера и Хартта — тот, кто предпочитает огнестрельное, — сказал доктор Дженнингс. — Хм, в этом есть смысл.

— Есть и другие отличия, кроме оружия, — заметила Изабелла, изучая то, что я написал. — Каждой жертве придали определённую позу — будь то рука на Библии, связанные запястья или закрытое лицо. Я считаю, что это тоже имеет значение.

— И мы думаем, что Библия и цветы — это послание от анархистов? — уточнил Малвани.

— Или что-то еще. Именно шантаж наводит меня на такие мысли, так как шантаж подразумевает некоторые проступки, — оживилась Изабелла. — Алистер говорил о том, что Белая роза часто используется для обозначения предательства. И поскольку судья Джексон был уложен так, словно приносил присягу, а рядом с ним лежала роза, это могло означать, что он нарушил свою клятву.

— С точки зрения убийцы, конечно, — кивнул я. — Продолжай.

— У судьи Портера были связаны руки. Возможно, он знал об этом проступке, но ничего не сделал, чтобы остановить коллегу. Так что в буквальном смысле его могли убить, потому что у него были связаны руки.

Я проследил за ходом ее мыслей.

— Хартт тоже был замешан в этом деле, но он не видел — или не хотел видеть — никакого преступления. Так что, хотя я сначала подумал, что наволочка на его голове было поступком самоубийцы, пытающегося избавить жену от вида его раны, на самом деле это было сообщением от убийцы.

— Что-то вроде «не вижу ничего плохого», — хмыкнул Малвани. — Похоже, у нашего убийцы есть чувство юмора.

— И какова в этом всём роль Алистера? — поинтересовался я.

Никто мне не ответил, даже Изабелла.

Я снова подошёл к доске и написал:

УБИЙЦА — ЧТО МЫ ЗНАЕМ?

— Он, вероятно, связан с анархистами, — сказал Малвани. — Об этом говорят убийства судей.

— Согласен, — кивнул я и написал:

ВОЗМОЖНАЯ СВЯЗЬ С АНАРХИСТАМИ:

Относительно Джексона — канун оглашения вердикта присяжными.

Относительно Портера — перед принятием дела Дрейсона.

Относительно Хартта — в день побега Дрейсона.

ВОЗМОЖНЫЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ:

1. Швед в отеле «Бреслин» и оружейном магазине Функе.

Выдавал себя за лифтера в отеле «Бреслин».

Купил, а затем вернул Браунинг Функе.

Замечен с женщиной «экзотического вида», возможно, Мей Лин (Китайская Роза).

2. Павол Хлад, один из лидеров анархистов.

3. Джонатан Страпп.

4. Сам Дрейсон, при возможности осуществления руководства из тюрьмы.

5. Китайская Роза.

6. Неизвестный с анархистскими убеждениями…

7. Любая комбинация вышеперечисленных.

— Ты упоминал, как Джонатан был зол на директоров компании «Никербокер», — сказал Малвани. — Есть ли вероятность, что судья Джексон или судья Портер сыграют какую-то роль в будущих процессах по «Генералу Слокаму»?

Я скептически приподнял брови.

— Это возможно лишь в том случае, если будут проведены дополнительные испытания «Слокама», в чем я сильно сомневаюсь. И, насколько мне известно, ни один из наших судей не играл — и не должен был играть — никакой роли в деле капитана Ван Шейка или в его апелляции.

— Не забудь о неоднократных упоминаниях Леруа Сандерса, — напомнила мне Изабелла.

Я добавил на доску запись:

ЛЕРУА САНДЕРС

Имя, упоминаемое в музыкальном шифре.

Имя, внесенное в список постояльцев отеля «Бреслин», где был убит судья Портер.

Имя, внесенное в журнал в оружейном магазине Функе, где было куплено и возвращено второе орудие убийства.

ПРОБЛЕМЫ:

1. На что указывают различные виды оружия и выбор мест преступлений?

2. Убийца один или несколько?

3. Сообщение о роли каждой жертвы в неком правонарушении.

4. Ни одного свидетеля.

5. Никаких указаний на то, как были связаны жертвы, кроме выпуска из Гарварда в 1877 году.

6. Леруа Сандерс неизвестен. Является ли он анархистом или каким-либо образом связан с их делом? Или он каким-то образом связан с тремя жертвами? Если да — то как?

7. Какова роль Алистера в происходящем?

— Я только что кое о чем подумала, — внезапно оживилась Изабелла. — А что, если профессор Хартт стал заниматься историей не потому, что ему это нравилось, как считала декан Барнарда? Что, если случилось что-то такое, что испортило его отношение к закону? Что-то связанное с этими шифрами и шантажом.

— Возможно, — задумчиво протянул я. — Алистер утверждал, что в последние годы они с судьёй Портером и судьёй Джексоном отдалились друг от друга. А вдруг на то были причины…

— Это полная ерунда! — буркнул Малвани, постукивая тростью по полу. — Комиссару нужны веские доказательства, а не ваши домыслы.

— Я понимаю, что комиссар хотел бы легкого решения. Но, как мы хорошо знаем, простое решение не всегда является правильным. Помнишь убийства в театрах прошлой весной? Ты был твердо убежден, что…

— Знаю, знаю, — перебил меня Малвани. — Не нужно каждый раз напоминать.

Доктор Дженнингс откинулся на спинку стула и, заложив руки за голову, посмотрел на доску.

— Я вскрывал каждого из этих мужчин в надежде, что то, что я узнаю, поможет нам понять, как и почему они умерли. Это все, что я могу для них сделать. Но моя наука может подвести нас лишь к вот этому, — махнул он рукой на схему на доске. — Почему бы не позволить Зилю закончить работу?

Малвани заколебался — и в тот момент я понял, что он согласится.

— Доверься мне, — попытался я улыбнуться, — и извинись перед комиссаром.

— Я тебя прикрою, — проворчал Малвани. — Но скажи, ты действительно считаешь, что дело тут не только в анархистах и их политических целях?

— Да, — кивнул я. — Мы просто пока не понимаем, в чём именно.

В этот самый момент мне в голову пришла настолько простая мысль, что я удивился, как не подумал об этом раньше.

— Может быть, дело в деньгах. Помните, я говорил вам раньше: в последние годы основная масса анархистов отправилась в тюрьму из-за обвинений в грабеже, а не из-за взрывов и динамита. Им нужны деньги, как и всем остальным.

Изабелла нахмурилась.

— Это объясняет шантаж, Саймон, но не убийства. Если шантаж породил столь необходимый источник наличных денег, то зачем было его уничтожать?

— Хороший вопрос, — признал я. — Когда мы узнаем ответ, то, возможно, узнаем, кто убийца.

Малвани с трудом поднялся на ноги, опираясь на трость. Встреча была окончена.

— Лучше бы вам поспешить с результатами. Каждый офицер в этом городе нужен для поимки Дрейсона. Я не смогу долго оправдывать твоё отсутствие.

— В этом нет необходимости, — усмехнулся Дженнингс. — Зиль, похоже, находится в шаге от решения. Но я думаю, что главная проблема заключается в том, насколько хорошо правда, которую он раскроет, будет соответствовать повестке дня комиссара.

— Правда редко служит добрую службу, — буркнул Малвани. — Но об этом будем беспокоиться позже.

Изабелла вежливо попрощалась и первой вышла из комнаты.

Я собрался идти за ней, но Малвани придержал меня за локоть.

— Один небольшой совет: найди Алистера, и ты найдешь ответы, готов спорить. Потому что одно можно сказать наверняка — я был прав насчет Алистера Синклера. Я никогда не доверял этому человеку.

Я вышел, не сказав ни слова.

Но если уж быть предельно честным, стоит признать: я тоже никогда ему полностью не доверял.

Глава 23

Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.

12:00.

Изабелла, не думая ни о чём, кроме собственных целей, сразу же помчалась в центр города, как только мы поймали извозчика. Не успел я опомниться, мы уже были в квартире Алистера, и Изабелла начала пробиваться к личному кабинету Алистера.

Нашим первым препятствием была миссис Меллоун — несмотря на ее громкие жалобы на Алистера и его привычки, она всегда яростно защищала и его самого, и его работу, которую он считал крайне важной.

Изабелла улыбнулась миссис Меллоун.

— У нас только что произошли значительные подвижки в деле, и нам нужна помощь Алистера. Он, вероятно, оставил вам номер телефона, по которому мы можем с ним связаться?

Миссис Меллоун, застигнутая врасплох, нахмурилась.

— Вообще-то, нет. Конечно, это не похоже на профессора, но он забыл о предстоящей поездке.

Изабелла вздернула подбородок и твёрдо произнесла:

— Тогда мне придется просмотреть его бумаги и попытаться отыскать самой. Это займет пару минут.

Миссис Меллоун скрестила руки на груди.

— Вы же знаете, как профессор относится к этому, миссис Синклер. Даже для вас…

Изабелла не дала ей договорить. С ослепительной, уверенной улыбкой она добавила:

— На этот раз он сам виноват, не так ли? Он всегда оставляет номер телефона, чтобы мы могли с ним связаться. Но он так торопился, что забыл сказать его и вам, и нам. А нам нужно с ним поговорить. Немедленно.

Она сняла пальто и повесила на массивную вешалку из орехового дерева и латуни, сделав мне знак сделать то же самое.

— Вы могли бы сделать кое-что важное, — сказала она, поворачиваясь к миссис Меллоун. — Вы же знаете, у кого обычно останавливается Алистер, когда приезжает в Бостон? Не могли бы вы помочь нам и позвонить каждому из его знакомых? Если вы сможете найти Алистера по телефону, это сэкономит нам некоторое время.

В этом не было необходимости, потому что Изабелла уже сделала эти звонки. Никто из друзей Алистера не видел его в последнее время и даже не знал, что он в городе. Это было абсолютно бесполезное поручение. Но с другой стороны, это была блестящая идея, как занять миссис Меллоун, чтобы она перестала волноваться, чем заняты мы с Изабеллой.

Женщина поспешила к телефону, который Алистер держал в библиотеке, а мы с Изабеллой направились в его кабинет в конце коридора.

Я редко бывал там, потому что эта комната была личной территорией Алистера — его святая святых, так сказать.

Мало кто из гостей когда-либо входил через тяжелые дубовые французские двери с двойным стеклом в комнату, наполненную лучшими образцами.

Толстый сине-золотой узорчатый ковер покрывал пол, письменный стол был из глянцевого красного дерева с кожаной отделкой, а роскошные бархатные портьеры обрамляли окно, из которого открывался потрясающий вид на Центральный парк с оранжевыми, желтыми и красными верхушками деревьев.

— Я займусь письменным столом, а ты — картотекой, — скомандовала Изабелла, направляясь к огромному креслу из бордовой кожи, стоявшему за столом. Она выдвинула верхний ящик и начала листать бумаги.

Шкаф с картотекой стоял у окна. Он был заперт, поэтому я вытащил маленькую стальную отмычку, которую носил с собой, и быстро вскрыл замок. Замок щёлкнул через минуту — и я мысленно поблагодарил своего отца, профессионального мошенника, за то, что он в своё время научил меня этому искусству. Это пригождалось мне гораздо чаще, чем хотелось бы признать.

— Помни, мы также ищем все, что может помочь прояснить связь между этими четырьмя мужчинами, — сказал я Изабелле. — Выпускные альбомы, вырезки из газет, письма, ежедневники, календари…

Изабелла кивнула, не отрываясь от поисков. Каждое ее движение было напряженным, пока она перебирала стол Алистера, а затем переключила свое внимание на книжные шкафы.

Вскоре я понял, что Алистер был не из тех, кто хранит личные вещи. Его самые обширные записи касались финансов, но я едва их просмотрел — мне было неловко читать подобную информацию. Я не мог оправдать просмотр деталей, в которых не нуждался; в конце концов, моей целью было только выяснить его местонахождение и понять его связь с тремя убитыми мужчинами.

Остальные ящики картотеки были посвящены отдельным случаям, которые он собрал по своим исследованиям — различным преступникам, с которыми он беседовал на протяжении многих лет, пытаясь выяснить, что заставляло их вести себя подобным образом. Там были и убийцы, и поджигатели, большинство — рецидивисты. Особое внимание я уделил записям его переписки и разговорам с различными судьями.

Но ни Портер, ни Джексон ни разу мне не встретились, как и Леруа Сандерс — другое имя, которое я надеялся найти.

Я направился к противоположному от Изабеллы концу книжных шкафов, потянув за собой маленькую лестницу, чтобы добраться до верхних полок, где были сложены стопки бумаг и папок. Я методично перебирал их, одну за другой, пока меня не окликнула Изабелла.

— Смотри, Саймон, — сказала она, указывая на содержимое книги в красном кожаном переплёте.

Я спустился вниз и заглянул через плечо Изабеллы в альбом Гарвардского юридического факультета 1877 года.

— Я отметила каждую страницу, где что-то связывает их вместе. Тут несколько иллюстраций и статей, — сказала она, пролистывая свои закладки. — Эти четверо были неразлучны.

— Отличная находка. Нужно ещё посмотреть на последних страницах, где друзья всегда оставляют друг другу сообщения.

Я вернулся к своим поискам, вытаскивая стопку газетных статей. Я перенёс их к круглому столу в углу комнаты и начал пролистывать то, что оказалось вырезками новостей из жизни Алистера.

На страницах светской хроники появились заметки о свадьбе Изабеллы и Тедди, о поступлении Алистера на юридический факультет Колумбийского университета, о важных судебных процессах и уголовных делах, в которых он принимал участие. Но явно отсутствовали два значимых момента его жизни.

Некролог Тедди.

И объявление о собственной свадьбе Алистера.

Последнее я, пожалуй, мог понять в свете того, что они с женой разошлись. А первое показалось мне странным, но я не осмелился спросить об этом Изабеллу. Не сегодня.

Я уже почти просмотрел всю стопку бумаг, когда нашел то, что искал. Это была статья в «Трибьюн» в сентябре 1877 года.

«Окружной прокурор округа Нью-Йорк Бенджамин К. Фелпс, рад сообщить, что шесть новоиспеченных юристов откликнулись на призыв к государственной службе в нашем великом штате Нью-Йорк».

Я пропустил описание одного выпускника из Йеля и одного — из Колумбии, пока не добрался до самого важного:

«Остальные четверо новых сотрудников — выпускники Гарвардского юридического факультета. Аллан Хартт, Хьюго Джексон, Ангус Портер и Алистер Синклер происходят из нью-йоркских семей с самой высокой родословной.

Нашему обществу весьма повезло, что самые яркие и талантливые люди выбирают государственную службу, а не другие варианты, которые они наверняка имели в своем распоряжении».

Значит, они начали работать вместе в сентябре 1877 года, но как долго это продолжалось?

Я быстро пролистал другие бумаги, пока не нашёл еще одну статью, в которой подробно описывался уход Алистера из офиса окружного прокурора. Судя по всему, в январе 1880 года он перешел оттуда на работу клерком в уголовный суд. Он проработал чуть более двух лет с окружным прокурором, и часть этого времени, по крайней мере, служа бок о бок с тремя другими мужчинами, которые были убиты на прошлой неделе.

Я переписал имена мужчин из Йеля и Колумбийского университета, которые также работали в этом офисе. Наверно, стоит им позвонить и спросить, не знают ли они, почему почти тридцать лет спустя три человека из их конторы были зверски убиты.

Мои размышления прервала Изабелла:

— Саймон, я нашла кое-что еще; как ты и сказал, на последних страницах. Ты знаешь, что такое «тайный клуб»?

— Понятия не имею.

— Мне рассказывал Тедди, — она прикусила губу. — Это что-то вроде тайного общества. При вступлении нужно пройти «посвящение», и я думаю, что процесс отбора весьма секретен.

— Как «Череп и кости» в Йельском университете? — Об этом обществе слышал даже я.

— Клубы Гарварда отличаются по своей направленности и масштабам, но ты прав — это нечто похожее. Главное, — произнесла она с глубоким вздохом, — что их членство не является тайной. Все участники опубликованы здесь, — она протянула мне альбом.

Но прежде чем я успел просмотреть список, в дверь постучала миссис Меллоун. Она бросила подозрительный взгляд на стопку газетных вырезок, которые я просматривал, и произнесла:

— Мне не удалось найти профессора. Он не останавливался ни в одном из обычных мест.

— Благодарю вас, миссис Меллоун. Может, вы окажете нам ещё одну услугу? Вы знакомы с этими людьми? — Я передал ей список имён людей из Йеля и Колумбийского университета, которые работали вместе с Алистером в окружной прокуратуре.

— Я их не знаю, — покачала она головой, возвращая мне список.

— Пока мы здесь закончим, — сказал я, — не могли бы вы позвонить оператору и узнать их номера или адреса?

Она посмотрела на меня с сомнением, но согласилась.

— Даю вам пять минут, — произнесла она, направляясь к выходу. — Профессору ваше самовольство не понравится.

Мы проигнорировали ее, обратив свое внимание на списки членов, которые Изабелла нашла в альбоме.

Мы нашли Дельфийский клуб, клуб Фокс и другие — с греческими буквами в названиях. Но тот, под которым значилось имя Алистера, — рядом с именами Джексона, Портера и Хартта — назывался клубом «Беллерофонт».

— Беллерофонт? Полагаю, это что-то означает?

— В греческой мифологии Беллерофонт — герой, убийца чудовищ. Он обуздал Пегаса и убил Химеру. Алистер, кажется, был одним из основателей, наряду с другими убитыми мужчинами… и есть несколько отсылок на их девиз: «Порядок, главенствующий над Хаосом».

— Герои, побеждавшие чудовищ, — пробормотал я. — Только наш убийца другого мнения…

— Есть кое-что ещё более интересное. Посмотри в конец альбома. Там есть страница, на которой члены «Беллерофонта» оставляли друг другу послания.

Изабелла перелистнула страницы.

У меня перехватило дыхание.

Я не мог поверить своим глазам — лист передо мной был испещрён нотными знаками. Он был точно таким же, как те шифры, которые мы видели, за исключением того, что под нотами стояли настоящие подписи, так тщательно вырисованные от руки. И они совпадали со списком имен клуба «Беллерофонт», который мы только что изучили.

— Это музыкальный шифр? — выдохнул я.

Изабелла кивнула.

— Я расшифровала первые несколько тактов. — Она протянула мне свою записную книжку. — Шифры заполнены обычными пожеланиями: не терять друг друга после выпуска, хорошо провести лето и так далее. Я предполагаю, что для того, чтобы клуб больше походил на тайное общество, они использовали музыкальные шифры для общения. Вот как они все смогли расшифровать полученные ими записки.

— Тогда возникает вопрос: откуда об этом знал убийца? — поинтересовался я, размышляя вслух. — Может быть, он сам имел какое-то отношение к Гарварду, раз знал, что эти четверо умеют пользоваться музыкальным шифром?

— Или он понял это позже, а потом использовал в своих интересах. Это был бы эффективный способ показать им: «я точно знаю, кто ты и что сделал».

В дверь снова постучала миссис Меллоун, и я понял, что нам не позволят больше оставаться в этой комнате. В любом случае, мы нашли то, что нам было нужно. Я смахнул альбом и нужные газетные вырезки в свою сумку, а затем вернул остальные предметы на верхнюю полку шкафа.

Миссис Меллоун перевела взгляд с меня на Изабеллу.

— Вам удалось выяснить, где профессор?

— Не совсем, — ответил я, — но мы нашли кое-какую информацию, которая может нам помочь. Вам удалось отыскать людей, имена которых я вам дал?

— Только одного. Второй, к сожалению, умер.

Изабелла бросила на нее испуганный взгляд.

— Как вы узнали?

— Мне сказали родственники. Я позвонила обоим мужчинам, потому что думаю, что с профессором случилось что-то большее, чем вы мне рассказываете, — она бросила на меня понимающий взгляд. — Мужчина из Йеля погиб в катастрофе на железной дороге пятнадцать лет назад. Но мужчина из Колумбийского университета все еще практикует юриспруденцию в Нью-Йорке. У меня есть его номер, и он готов поговорить с вами, если вы захотите ему позвонить.

Я начала благодарить ее, но она оборвала меня, поправив фартук.

— А теперь марш отсюда. Мне нужно привести в порядок эту комнату, чтобы профессор не узнал, что вы здесь были. Иначе он оторвет нам всем головы.

— Позвоним ему из моей квартиры, — предложила Изабелла, как только мы вышли.

Я согласился, беспокоясь об Изабелле так же сильно, как и об Алистере.

В другом конце коридора мы открыли дверь квартиры Изабеллы, но увидели не горничную Изабеллы, а ее шумного золотистого ретривера Обана. Он несколько раз обежал нас, держа в зубах поводок и отказываясь оставаться дома.

Я наклонился, чтобы погладить его по голове, прикрепил поводок к ошейнику и передал его Изабелле.

— Я позвоню сам. Своди Обана в парк; я вас догоню. Прогулка пойдет на пользу вам обоим.

Изабелла попыталась возразить, но я её перебил:

— Обещаю, что расскажу тебе всё, что узнаю.

Ее глаза были полны беспокойства, но, бросив лишь один взгляд назад, она вышла в коридор и нажала кнопку вызова лифта.

Закрыв за собой дверь, я вошел в библиотеку Изабеллы, снял трубку телефона и стал ждать оператора.

— Коламбус, восемь-четырнадцать, — сказал я и снова подождал, пока девушка установит связь. Прошло несколько мгновений, прежде чем я услышал на другом конце провода густой баритон.

— Джеймс Форд на проводе. С кем имею честь?

Я представился коллегой Алистера Синклера и объяснил, что мне нужно.

— Вы историк или детектив, мистер Зиль? — захохотал мой собеседник. — Вы спрашиваете о времени почти тридцатилетней давности.

— Мне действительно необходимо погружение в историю, — признал я.

Затем я пояснил, что меня интересует время, проведенное Алистером в офисе окружного прокурора, особенно в свете того факта, что три адвоката, которые начали работать там в 1877 году, были убиты на этой неделе.

— Не могли бы вы рассказать мне об этих людях — в частности, всё, что вы помните о работе с ними.

Отрезвленный упоминанием об убийстве, мистер Форд некоторое время пытался собраться с мыслями.

— Я не очень хорошо их знал. Они были сплоченной группой, по крайней мере, вначале. Они так долго ходили вместе в университет, что между ними установились прочные узы. Мы с Хоуи — еще одним начинающим адвокатом того года — никогда с ними так и не сблизились.

— По работе или в личном плане?

— Ни так, ни так, — уверенно ответил Джеймс Форд.

— Они вместе работали над делами?

— Они часто сотрудничали — не все четверо, конечно, но группами по два-три человека.

— Как долго вы работали на окружного прокурора?

— Почти семь лет. После этого я занялся частной практикой, но, безусловно, приобрёл в суде немалый опыт.

— Когда вы увольнялись, четверо выпускников Гарварда ещё там работали?

— Нет. Кажется, только Хьюго. Трое других решили сделать собственные карьеры.

— И они оставались сплочённой группой всё время работы?

Джеймс Форд надолго задумался, а затем, наконец, сказал:

— Не могу сказать точно. Это было давно, но я помню, что они как-то поссорились. Буквально раскололись надвое. После этого Алистер и Аллан быстро уволились. А Ангус задержался на некоторое время и продолжал дружить с Хьюго.

— Не знаете, что между ними произошло?

— Нет. Но ваш коллега Алистер всегда был очень самоуверенным. Чрезвычайно самоуверенным. Когда другие не соглашались с ним, он это ужасно переносил. Поэтому я всегда предполагал, что их размолвка как-то связана с этим.

Я невольно улыбнулся. Алистер мало изменился за последние тридцать лет.

— Еще один вопрос: вы умеете читать ноты, мистер Форд?

— Я люблю музыку, особенно Джона Суза, — ответил он. — Но я не умею читать партитуры.

— Значит, вы никогда не получали музыку по почте?

— Вы имеете в виду билеты на концерт?

— Нет, я имею в виду настоящие ноты, которые может сыграть пианист.

— С чего бы мне такое получать? Полая нелепость!

Искренность в его голосе заставила меня поверить мистеру Форду, и я поблагодарил мужчину за потраченное время.

— И еще один вопрос, последний, — сказал я. — Вы не знаете юриста, которого я мог бы нанять на пару часов, чтобы он помог мне разобраться в старых делах?

Изабелла сидела на скамейке в парке возле открытого зеленого луга. Она несколько раз бросала мяч, и Обан послушно приносил его.

Когда я подошёл ближе, Обан бросил мяч и ткнулся носом мне в руку. Я поднял его игрушку и бросил как можно дальше на траву.

— Узнал что-нибудь? — голос Изабеллы звучал тускло и апатично.

Я присел рядом с ней.

— Достаточно, чтобы захотеть поподробнее изучить время, проведенное Алистером в офисе окружного прокурора. Четверо мужчин были близки, когда поступали туда на службу, но к тому времени, как Алистер уволился, их дружба распалась.

— А сам мистер Форд… как думаешь, он замешан?

— Вряд ли. Он был искренне удивлён моими вопросами.

— Значит, в офисе прокурора ничего не случилось, — просияла Изабелла.

Обан вернулся с мячом, и я забросил его еще дальше.

— Необязательно. Джеймс Форд редко работал с нашими выпускниками Гарварда, потому что они были слишком дружны и не пускали в свой коллектив.

Изабелла изменилась в лице.

— Я не понимаю, — произнесла она, наконец, срывающимся голосом. — Алистер — хороший человек. Я знаю это, общаясь с ним каждый день на протяжении многих лет. Как мы дошли до этого — рыскать среди его личных вещей? Почему его шантажируют?! — Она помолчала. — Шантажировать человека можно только в том случае, если ему есть, что скрывать.

Я посмотрел на Изабеллу.

— То, что мы ищем, уходит корнями глубоко в прошлое Алистера. Это ничего не меняет в том, кем он является сегодня, или как он относился к тебе на протяжении многих лет.

— Мне приходится задумываться, насколько хорошо я его знаю на самом деле? — прошептала Изабелла так тихо, словно боялась задать этот вопрос вслух.

Обан вернулся, рухнул у наших ног и принялся лениво пожёвывать мяч.

— У всех есть секреты, Изабелла, — произнёс я. — Секреты Алистера важны, потому что они подвергают его жизнь опасности и мешают нашему расследованию трех убийств.

— А вдруг мы обнаружим то, что всё изменит?

На этот вопрос не было правильного ответа, но я попытался:

— Алистер всегда был готов нарушить правила ради своих профессиональных целей. Но он остался верен тебе и своей семье.

Это была сладкая ложь, ибо я никогда не видел никого из членов его семьи, кроме Изабеллы.

Она яростно закивала головой.

— Я понимаю, что семья была для него важна. Он любил Тедди; никто не мог любить сына сильнее. И он заступился за меня, когда никто другой этого не сделал. Видишь ли, поначалу никто не считал меня подходящей для Тедди парой.

— Почему? — я затаил дыхание в ожидании ответа.

На лице Изабеллы промелькнуло странное выражение, но она ответила:

— Моя мать была итальянкой.

Она произнесла это, как само собой разумеющееся; словно это признание должно было все объяснить. Возможно, так оно и было — по крайней мере, среди семейства Синклеров.

Но для Алистера этот факт не имел значения, и я поймал себя на мысли, что восхищаюсь им.

— Но теперь он исчез, ничего не сказав. Что за проблема может быть настолько ужасной, что он не доверил её мне?

— Не знаю. — Я задавал себе тот же вопрос, но пока не нашёл на него подходящего ответа.

— Проблема в том, что я всегда полагалась на него.

Я ничего не мог сказать, поэтому просто обнял ее и держал, пока она тихонько всхлипывала, оплакивая что-то драгоценное, утерянное теперь навсегда. Чтобы полагаться от кого-то, нужно полностью доверять этому человеку.

А Изабелла, вероятно, больше никогда не сможет верить Алистеру.

Глава 24

Архив юридических документов.

13:30.

Мне не удалось разыскать самого Алистера, но в тот день в юридическом архиве я был близок к тому, чтобы раскрыть часть его прошлого.

— Вы знаете, что ищете, сэр? — Джереми Джейкобс, двадцатичетырехлетний клерк юридической фирмы Джеймса Форда, который должен был мне помочь, серьезно посмотрел на меня. — То, что вы сказали архивариусу, прозвучало так, будто мы ищем пресловутую иголку в стоге сена.

— Так и есть, — усмехнулся я, — хотя у меня есть чуть больше информации, чем я поделился с архивариусом.

Чтобы попасть сюда, в огромное здание, где хранились архивные документы окружного прокурора, накопившиеся почти за сто лет, я рассказал на входе историю о деле анархистов, которое вёл судья Джексон.

Поскольку Дрейсон все еще был на свободе, никто не ставил под сомнение любое начинание, связанное с анархистами.

Джереми непонимающе посмотрел на меня, и я забеспокоился, справится ли он с поставленной задачей.

— Мы обычно не занимаемся уголовными делами, — сказал мне мистер Форд, — но Джереми — мой лучший работник.

— И давно он у вас работает? — уточнил я, обеспокоенный отсутствием у парня опыта.

Джеймс Форд только рассмеялся.

— Три года. Но не волнуйтесь: юриспруденция — это не то, что вы знаете. Это то, как хорошо вы открываете то, чего НЕ ЗНАЕТЕ. А исследовательские способности Джереми превосходны.

Теперь, когда мы с Джереми спустились в недра архива, мне оставалось только надеяться, что мистер Форд прав.

Мы оказались в пыльном, плохо освещенном подвальном помещении, где на металлических полках были сложены сотни коробок, содержащих тысячи старых папок.

— Нам повезло, — сказал Джереми, — что самые свежие материалы дел находятся прямо здесь. — Он указал на место у окна, которое было заметно светлее и чище, чем другие секции.

— К сожалению, нам нужны не свежие материалы. Я ищу дела почти тридцатилетней давности: с сентября 1877 по январь 1880 года, которыми занимался один из четырех адвокатов. — Я произнёс вслух имена.

У парня отвисла челюсть.

— Простите, детектив, но вы же не серьезно? Тридцать лет назад? Я думал, что ваши исследования связаны с делом Дрейсона.

Я проигнорировал его реплику и продолжил:

— Судья Джексон и трое его близких друзей начали работать в окружной прокуратуре в сентябре 1877 года. Мне нужно знать, над чем они работали. И я считаю, что во время поисков должно всплыть имя Леруа Сандерса.

— Он был обвиняемым по делу, которое они вели?

— Не могу точно сказать.

— А вы не пробовали проверить, есть ли дело «Народ против Сандерса»?

— Я бы так и сделал, если бы знал как. Я попросил своего коллегу проверить, и он заявил, что такого дела не было. Вполне возможно, что он солгал.

Джереми поправил очки в черной оправе.

— Я сейчас проверю, детектив.

— А пока не мог бы ты направить меня к материалам дел за сентябрь 1877 года?

— Конечно, сэр. — Он сверился со списком. — Нам нужно найти секцию номер триста тридцать пять.

— Эти материалы должны включать их личные записи, я прав?

— Да, сэр; если они вообще существуют.

Он показал мне соответствующую часть стеллажей, а сам поднялся наверх в поисках дела «Народ против Сандерса».

Я открыл ближайший к себе ящик и принялся листать бумаги.

Из досье стало ясно, что Хьюго Джексон занимал центральное место в зале суда — и к декабрю 1877 года ему было разрешено вести несколько легких дел в качестве ведущего обвинителя.

Ангус Портер тоже рано добился успеха; к 1878 году он был главным обвинителем по нескольким негромким делам.

Алистер же играл в офисе окружного прокурора другую роль. Как я вскоре понял, он был экспертом в разработке стратегии для самых сложных частей дел — инстинктивно понимая, какие доказательства будут наиболее убедительными для присяжных.

Судя по судебным записям, все хотели услышать совет Алистера. Он часто сидел за столом рядом с прокурором.

Но сам он ни разу не был главным обвинителем. Это выглядело так, словно он даже не пытался заполучить эту роль — и я задался вопросом, почему. Довольствоваться второстепенными ролями? Это было не похоже на Алистера.

Глядя на газетную иллюстрацию художника, который изобразил Алистера в двадцать пять, я понял, как странно было смотреть на Алистера через призму стольких лет.

Если я не знаю настоящего Алистера, то как я могу притворяться, что знаю его молодого?

Голос подошедшего из-за спины Джереми заставил меня вздрогнуть.

— Вот вы где, детектив. Держите, это заключение апелляционного суда по вашему вопросу.

Я не ожидал, что он вернется так быстро — и все же, быстро взглянув на свои карманные часы, я понял, что он ушел почти час назад. В этих бумагах легко потерять счет времени.

Джереми буквально сиял от гордости, когда вручил мне потрепанную коричневую папку.

— Апелляция по делу «Народ против Сандерса».

— Спасибо. А как насчет самого судебного разбирательства? — спросил я. Именно над этим делом должны были работать Алистер и остальные — и именно это дело интересовало меня больше всего.

— А вот это очень странно, сэр. Стенограмма полностью отсутствует. Несколько человек искали её на протяжении многих лет, согласно журналу архивариуса. Но она пропала с середины 1880-х годов. Боюсь, сэр, придется обратиться напрямую в апелляционный суд.

Значит, Алистер не солгал, но я не мог не задаться вопросом, имел ли он какое-то отношение к исчезновению стенограммы судебного заседания.

Я посмотрел на многочисленные ряды коробок.

— Я хочу посмотреть записи по делу, связанные с этим разбирательством. В апелляции сказано, когда рассматривали дело?

— В ноябре 1878 года. Я поищу нужную коробку, сэр, а вы пока ознакомьтесь с документом.

Я пробормотал слова благодарности и начал читать.

«Народ штата Нью-Йорк, ответчик,

ПРОТИВ

Леруа Сандерса.

Апелляционный суд Нью-Йорка.

Начато 17 июня 1879 года.

Окончено 15 октября 1879 года.

Заключение суда.

Дж. Ласки.

В различных формах данный акт обвиняет подсудимого в убийстве первой степени.

Суть обвинения заключается в том, что обвиняемый убил некую Салли Адамс, десяти лет, с применением удушения и другого насилия, совершенного над ее телом.

Юридический вопрос, который мы обязаны рассмотреть в рамках данной апелляции, не может быть адекватно обсужден без ясного понимания всех сложных фактов и обстоятельств, на основании которых сторона обвинения пытается обосновать обвинительное заключение против обвиняемого».

Я пропустил еще несколько абзацев юридической терминологии, пока, наконец, не добрался до краткого изложения дела.

Судя по записям, Леруа Сандерс, плотник, работал в доме семьи Адамс в Фордхэме. Вскоре после того, как его работа на семью была завершена, их младшая дочь, Салли, исчезла.

Через неделю ее избитое, изуродованное тело было обнаружено в сарае в полумиле от дома. Сначала Леруа Сандерса просто подозревали, но после показаний его напарника подозрения переросли в уверенность.

Гарри Блотски показал, что Леруа уделял девочке чрезмерное внимание, и что он видел, как тот взял малышку за руку и повел куда-то в сторону от дома.

Апелляция оспаривала решение судьи первой инстанции, признавшего показания Блотски в последнюю минуту; апелляция была отклонена, а обвинительный приговор — оставлен в силе.

— Похоже, вам нужны эти две коробки, — пробормотал Джереми, сгибаясь под их тяжестью. — Хотите, я помогу вам найти что-нибудь конкретное?

— Спасибо, — кивнул я, жестом предлагая ему поставить коробки на пол. Я устроился на стуле между двумя стеллажами. — Я начну с этой коробки, а ты — со второй. Пожалуйста, обращай внимание на все, что кажется тебе необычным.

— Что значит «необычным»? — На его лице появилось озадаченное выражение. — Я не уверен, что смогу определить что-то необычное в уголовном деле.

— Просто полагайся на свой здравый смысл, — посоветовал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ободряюще. — Правовая база не так важна, как то, что обсуждали адвокаты, работающие над этим делом.

В течение следующего часа мы перечитали и просмотрели десятки заметок об этом деле — многие из них были написаны четким, уже знакомым мне почерком Алистера.

Как и в других делах, он продумал стратегию, а Хьюго и Ангус представили её в суде.

Алистер и Аллан Хартт были научными консультантами, явно предпочитая эту роль. У обоих было инстинктивное чутьё на то, какие доказательства будут наиболее убедительными в суде.

Но я не заметил ничего предосудительного. На самом деле, согласно всем уликам в коробке, окончательный приговор Леруа Сандерсу был полностью оправдан.

Именно Джереми отыскал единственную зацепку, которую можно было посчитать «необычной».

— Посмотрите на дату, когда впервые появился напарник Леруа, Гарри Блотски, и дал против него показания: декабрь 1878 года. Процесс уже подходил к концу, и потребовалось специальное разрешение судьи, чтобы позволить ему давать показания в последние дни разбирательства.

— Почему? — поинтересовался я.

— Ну, похоже, со времени первого допроса в полиции он изменил свои показания. А для обвинения это всегда проблема. Но адвокаты Джексон и Портер представили веские причины изменения показаний свидетеля, и судья дал своё разрешение.

— Каков был предмет спора?

Джереми снова пролистал бумаги.

— Судя по записям Алистера Синклера, Леруа угрожал Гарри, и тот боялся говорить правду до тех пор, пока не будет уверен, что правда удержит Леруа за решеткой до конца жизни.

— Вполне правдоподобно, разве нет? — Именно по этой причине моему участку порой было трудно собрать доказательства, которые могли осудить самых жестоких преступников: никто не хотел свидетельствовать против них и рисковать собственной жизнью и жизнью близких.

— Да, правдоподобно, — неуверенно кивнул Джереми.

Я снова задумался. Леруа обвинили и признали виновным в изнасиловании и убийстве ребенка. Как бы это ни было ужасно, нигде в его досье не было намека на то, что он представляет угрозу для других взрослых.

Алистер сам написал докладную записку, в которой утверждал, что у Леруа высока вероятность рецидива — другими словами, повторения подобного преступления. Но, по словам самого Алистера, Леруа представлял угрозу для несовершеннолетних. В эскизе художника Леруа был худощавым мужчиной, Гарри Блотски возвышался над ним. Неужели Гарри действительно боялся Леруа?

Я поблагодарил Джереми за помощь, не переставая ломать голову над этой странностью.

Стоило нам выйти из подвала, как к нам бросился довольный архивариус.

— Держу пари, что вы, ребята, ещё не слышали хороших новостей, поскольку все утро просидели внизу.

— Каких новостей? — поинтересовался я.

— Дрейсона схватили. Его нашли, пока он прятался в подвале какого-то опиумного притона в китайском квартале. Теперь в этом городе снова воцарятся справедливость и порядок, — радостно потёр руки архивариус. — Анархисты заплатят за то, что сделали.

Дрейсон, Джонатан Страпп и другие анархисты, несомненно, получат по заслугам. Комиссар об этом позаботится. Но в глубине души меня мучал вопрос: не произойдёт ли это путём сокрытия правды?

Не было никаких сомнений, что убийство судьи Джексона лежало в центре анархистских заговоров и политических конфликтов, но теперь я был убежден, что убийства судьи Портера и профессора Хартта тоже с ним связаны.

Их убийства отодвинули это дело далеко в прошлое, затронув скрытые тайны и столько личные проблемы, что я был уверен в кровной мести.

И если я не найду в ближайшее время этот мотив, то, боюсь, следующей прольется кровь Алистера. И мы никогда больше не узнаем правду.

Глава 25

Здание «Нью-Йорк Таймс», Таймс-сквер.

15:00.

— Давайте, ребята, за дело! У нас есть тридцать минут до начала пресс-конференции. Мы ведь хотим, чтобы «Трибюн» обошла нас, как на прошлой неделе?

Ира Зальцбург, толстый главный редактор «Нью-Йорк Таймс», с важным видом ходил по комнате, выкрикивая указания.

Одетый в свой фирменный желто-зеленый костюм, он остановился, чтобы проверить сначала одного репортера, затем другого, а затем направился в свой кабинет и закрыл стеклянную дверь.

В комнате находилось около пятидесяти репортеров, которые яростно стучали по клавишам пишущих машинок, стоявших на длинных рядах столов. Но ни один репортер не поднял головы.

Я пришел повидаться с Фрэнком Райли, репортером криминальной хроники, который прошлой весной помог мне раскрыть серию убийств в театральной среде. Тогда он поразил меня своим упорством — и если у кого-то и хватит решимости искать материал, который комиссар Бингем намеревается уничтожить, так это у Фрэнка.

Я только что звонил Малвани в полицейский участок, и он подтвердил то, что я знал с самого начала: комиссар планировал обвинить Дрейсона и других высокопоставленных анархистов, включая Джонатана, в убийстве судьи Джексона, судьи Портера и охранников, которые стали жертвами взрыва в «Гробнице». Указ комиссара гласил: собирать доказательства любыми средствами. И я знал, что это значит: козел отпущения для анархистского заговора будет важнее, чем раскрытие правды.

Вскоре я заметил Фрэнка — жилистого мужчину с темными волосами, зачесанными назад, работающего за первой пишущей машинкой слева. Никто даже не взглянул на меня, когда я направилась к нему через полкомнаты.

— Есть минутка, Фрэнк? — шёпотом поинтересовался я.

Он поднял глаза, и его раздражение сменилось удивлением.

— Зиль? Ты не вовремя. Здесь творится какое-то безумие. Мы печатаем специальный выпуск, и у меня есть полчаса, чтобы собрать материал о Дрейсоне и взрыве «Гробницы».

— У меня тоже мало времени, и мне нужна твоя помощь. Если я окажусь прав, ты будешь печатать совсем другую историю. — Я кивнул в сторону пишущей машинки.

Фрэнк отодвинул стул.

— Это настолько важно? Тогда найдём более спокойное место и поговорим.

— Как насчёт архива?

Райли приподнял брови.

— Здешние парни называют архив «газетным моргом». Иди за мной.

Он вывел меня из зала под недовольные возгласы других репортеров:

— Чёрт возьми, Фрэнк, нашёл время перекур устраивать! Хочешь, чтобы тебя уволили?

Райли отмахнулся от их замечаний, широко улыбнувшись:

— О своей работе беспокойтесь.

Он повел меня к лестнице, и мы спустились на шесть пролетов. Сам архив представлял собой тускло освещенную, заполненную от пола до потолка картотеками и книжными шкафами комнату.

— Здесь мы храним всё: фотографии, статьи, газетные вырезки. Всё, что мы сделали с 1851 года. — Он хмуро на меня взглянул. — Расскажешь, в чём дело?

— А дело здесь не только в анархистском заговоре. Тут нечто посложнее. — Я быстро ввёл его в курс дела, опустив пока имя Алистера.

Когда я закончил, Фрэнк лишь пожал плечами.

— Интересно, интересно. Но комиссару будет неинтересно слушать о таком сложном заговоре.

— Политики любят простоту. Я знаю.

Он с любопытством на меня взглянул.

— Тогда почему ты так стремишься узнать правду? Для тебя это не будет иметь никакого значения.

Я подумал об Алистере и, что еще важнее, об Изабелле, но сказал только:

— Потому что Аллан Хартт заслуживает справедливости. Его убийство — а это точно убийство! — должно быть связано с другими. Он так же заслуживает правосудия, как судья Джексон или судья Портер. Существует более глубокий мотив, который я пока не понимаю, но я уверен, что именно этот мотив связывает убийства трех мужчин.

— И что же здесь, в нашем морге, может тебе помочь?

— Все старые записи, которые у вас есть по делу «Народ против Сандерса». Процесс начался в ноябре 1878 года и продолжался до вынесения приговора в январе 1879 года. Он был обжалован в июне того же года.

Фрэнк нахмурился и провел рукой по гладко уложенным волосам.

— Ты меня, конечно, извини, но мне кажется, ты не прав. Ты пытаешься убедить меня, что современный анархистский заговор связан с процессом тридцатилетней давности?

— Может, ты и прав. Не узнаем, пока не найдём записи.

Фрэнк кивнул.

— Я всё найду. И если в этих записях что-то будет…

— Ты узнаешь об этом первым, — пообещал я.

— Ты всегда держал свои обещания, Зиль. Вот почему я помогу тебе. Но поторопись, потому что мне нужно вернуться к работе.

Фрэнк Райли тоже всегда держал своё слово, именно поэтому я пришёл к нему за помощью. К сожалению, на данном этапе расследования людей, которым я мог бы доверять, было явно мало.

Два часа спустя я вошёл в «Артузо» — итальянскую кофейню и кондитерскую, где стеклянные полки, заполненные канноли и разноцветным печеньем, соперничали за внимание покупателей с огромным выбором итальянского кофе в расписанных вручную керамических баночках.

Но главным украшением магазина была машина для приготовления эспрессо, привезенная из Италии — блестящий серебристый аппарат, который свистел и пыхтел, когда давление пара заставляло горячую воду просачиваться через мелко молотый кофе.

Я заказал двойной эспрессо и канноли у неприветливого мужчины за прилавком и устроился за столиком у окна.

Снаружи толпа собралась на Лонгакр-сквер. Точнее, теперь она называлась Таймс-сквер, как ее переименовали в честь главного арендатора — газеты «Нью-Йорк таймс». Репортеры Иры Зальцбурга уложились в отведенный им срок, и я наблюдал, как мальчишки-газетчики продают газеты прохожим, как горячие пирожки.

Я допил свой эспрессо, наслаждаясь его насыщенным послевкусием, заказал еще чашечку и начал просматривать файлы, которые дал мне Фрэнк. Статья за статьей, я вскоре собрал воедино историю более подробно, чем позволяли юридические архивы.

Судя по всему, Леруа Сандерс был опытным и очень востребованным плотником вплоть до дня своего ареста.

Как работник семьи Адамс, он почти сразу же попал под подозрение после того, как юная Салли Адамс сначала исчезла, а затем была найдена мертвой — «выброшенной, как использованная кукла в уборной», как писала газета.

Венцом осудительного приговора стали показания Гарри Блотски о том, что Леруа увёл девочку из дома на прогулку.

В последней статье говорилось, что при вынесении приговора в зале суда присутствовала только миссис Сандерс; ему посчастливилось избежать смертного приговора, но его приговорили к пожизненному заключению в Обернской тюрьме.

Миссис Сандерс покинула зал суда в слезах, настаивая на том, что осуждение Леруа было неправомерным.

«Мой Леруа — мирный человек, — говорила она. — Он любит свою семью и свою музыку».

Прочитав это, у меня перехватило дыхание, и я подумал о музыкальных шифрах, полученных каждой жертвой.

«Помните Леруа. Любителя музыки». Теперь они приобрели для меня еще большее значение.

Я переключил свое внимание на канноли, к которым пока так и не притронулся. Я проглотил их так быстро, что едва почувствовал вкус.

Все три убийства были связаны с убеждением убийцы, что Леруа был несправедливо осужден за убийство; теперь этот мотив был ясен.

Но кого так сильно волновало это дело столь долгое время? У кого были средства и возможность спланировать и осуществить эти убийства? И какое отношение это имело к анархистам?

Я поскреб вилкой тарелку, наблюдая, как по улице передо мной проехало такси-электромобиль.

Я уронил вилку, когда в голове пронеслась одна-единственная мысль.

Электромобиль у «Дакоты».

Он доставил багаж Алистера к месту назначения. И хотя экипаж, запряженный лошадьми, Алистер поймал просто на улице, электрический автомобиль был заказан заранее. И компания, без сомнения, вела учет стоимости проезда.

Я отодвинул стул и подбежал к стойке.

— У вас есть телефон? — спросил я неприветливого усатого мужчину, который заправлял кофейными автоматами.

Тот повернулся ко мне спиной.

— Для посетителей — нет.

Я вытащил свой значок.

— А для полиции?

— Ну, для полиции… — протянул он и махнул рукой на маленький кабинет, где на столике стоял черный телефонный аппарат.

Я снял трубку.

— Соедините, пожалуйста, с Нью-йоркской транспортной компанией.

Я нетерпеливо барабанил пальцами, ожидая установления соединения.

Когда мне ответили, я быстро произнёс:

— В среду вы забирали в «Дакоте» багаж, оплаченный Алистером Синклером. Мне нужно знать, куда его доставили.

Женщина на другом конце провода, должно быть, уловила настойчивость в моем тоне и даже не спросила, на каком основании я этим интересуюсь. На несколько минут она ушла от телефона, а затем вернулась.

— Сэр, это такси довезло багаж до Пятой авеню. В отель «Уолдорф».

Я решил, что ослышался.

— Вы уверены?

— Да, сэр. В нашем журнале стоит именно этот адрес.

Я поблагодарил ее, позвонил Изабелле, назначив встречу, а затем схватил бумаги и бросился через восемь кварталов в центр города, где, по-видимому, скрывался Алистер.

Я должен был признать всю ироничность ситуации: оказавшись в отчаянном положении, Алистер не обратилась ни к друзьям, ни к семье, ни даже в один из захудалых отелей в центре города, где мой собственный отец часто искал анонимности после неудачной игры в карты.

Нет, в качестве убежища Алистер выбрал роскошный «Уолдорф». Абсурдный выбор.

С другой стороны, выбор Алистера был в равной мере абсурдным, и блестящим — ибо никто в здравом уме никогда бы до такого не додумался.

Глава 26

Отель «Уолдорф-Астория», Пятая Авеню.

18:00.

— У нас нет никого с таким именем, сэр. — Молодой человек с взъерошенными каштановыми волосами нахмурился, изучая журнал регистрации. — Здесь определенно не зарегистрирован никакой Синклер. Может быть, вы ошиблись отелем?

— Он должен был приехать в среду, — настаивал я. — Ближе к вечеру, между четырьмя и пятью часами. Возможно, он использовал не настоящее имя.

Карие глаза клерка расширились.

— Но я не могу проверить записи о каждом госте, который зарегистрировался в среду после обеда! Мы — самый большой отель в мире, мы регистрируем более полутора тысяч гостей в день!

Я не сдвинулся с места.

Молодой человек почесал нос.

— Ну, я могу, конечно, попытаться. Возможно, вы узнаете одно из имён…

— Сначала проверьте секцию «Астория», — сказала Изабелла. — Она более новая и более роскошная.

Клерк полистал журнал и начал зачитывать имена вслух.

Жак Раймс.

Энтони Блэк.

Хью Стоув.

Джон Рис.

Мы покачали головами. Ничего не получалось.

Я попытался продумать другие варианты — от расспросов прислуги до поиска конкретного посыльного, который доставлял багаж, — пока парень перебирал варианты.

Эдвард Грэм.

Джеймс Уорбл.

Ханс Энрико.

Изабелла взволнованно схватила меня за руку.

— Это он!

— Ты уверена? — спросил я. Мне это имя ничего не напоминало.

Изабелла кивнула.

— Это идеальный псевдоним для Алистера. Имена двух его наставников-криминологов.

— В каком номере проживает мистер Энрико? — поинтересовался я.

— Номер 1621. Это в «Астории». Чтобы добраться до лифта, вам нужно пройти через аллею. Первый поворот налево, — кивнул он в нужном направлении.

Изабелла поблагодарила его и поспешила за мной к лифту, объясняя по дороге:

— Видишь ли, до недавнего времени это были два отеля — «Уолдорф» и «Астория», принадлежавшие двоюродным братьям Астор, Уильяму и Джону Джейкобу. Теперь они соединены в один большой отель.

— Этим переходом? — спросил я, глядя на голубые и золотые украшения вокруг нас.

— Именно. Идём скорее.

У лифта бесстрастный служащий в строгой сине-золотой униформе нажал на кнопки, которые должны были доставить нас на восемнадцатый этаж.

Маленький лифт, наполненный горячим воздухом, казалось, двигался со скоростью улитки, пока, наконец, не остановился.

Мы с Изабеллой бросились в дальний конец коридора, где кремовую дверь украшали медные цифры 1621.

Я постучал трижды и крикнул:

— Алистер! Открывай!

Никакого ответа.

Я постучал громче.

— Алистер!

Дверь в соседний номер открылась, и на пороге появилась пожилая женщина в вечернем розовом атласном платье.

— Сэр, в самом деле, — властно произнесла она, — консьерж внизу может помочь вам с любой проблемой. — И с легким щелчком она закрыла дверь.

— Дай я попробую, — сказала Изабелла, нервно оглядывая коридор. — А то ещё кто-то начнёт жаловаться на шум.

Она сама постучала в дверь — несколько коротких, резких ударов.

— Алистер, это я, Изабелла. Впусти нас; мы знаем, что ты там. Мы пришли, чтобы помочь.

Ответом нам снова послужило молчание.

— Ничего не получится, — покачал я головой. — Придётся найти кого-то из персонала с ключом.

Изабелла жестом попросила меня замолчать и продолжила:

— Ты должен кое-что знать. Насчет Аллана Хартта. Мы знаем, почему ты и другие члены клуба «Беллерофонт» стали мишенью преступника.

Мы услышали тяжелые шаги за дверью.

Алистер распахнул ее и сердито на нас посмотрел.

— Как, черт возьми, вы меня нашли? И что вы знаете о клубе «Беллерофонт»?

Говорил он невнятно — небритый, воняющий спиртным, одетый в грязную, не заправленную рубашку. Он загородил дверной проем, но я всё равно протиснулся внутрь.

Изабелла вошла следом за мной, и я услышал её резкий вдох, когда она увидела саму комнату: Алистер умудрился превратить один из лучших люксов «Уолдорф-Астории» в полный свинарник.

Роскошный ковер с серо-голубым рисунком был усеян бутылками из-под виски. И хотя большинство из них были уже пусты, в одной всё же осталась выпивка, которая пролилась и оставила на ковре тёмное пятно. По меньшей мере, десять серебряных подносов, уставленных грязными тарелками с недоеденной едой, были разбросаны по всей комнате. Багаж Алистера стоял слева, всё ещё закрытый и нераспакованный. Но газеты и личные заметки валялись повсюду.

— Что происходит? — яростно прошипел я. — Ты отсиживаешься здесь, пока мы тебя повсюду ищем? Ты оставил сообщение в Колумбийском университете, что будешь на юридической конференции в Бостоне. Почему ты солгал? — Я отшвырнул пустую бутылку из-под скотча с дороги и вошел в комнату. — Почему ты нам ничего не сказал?

Он наклонился ближе, обдавая меня несвежим перегаром.

— Я никому не верю. Они пытаются меня убить.

— Ты мог довериться мне, — прошептала Изабелла. — Семья так не поступает друг с другом. По крайней мере, не должна поступать.

Ясные голубые глаза Алистера на мгновение затуманились.

— Я не хотел, чтобы ты волновалась.

— Ты только представь, насколько мы могли бы продвинуться в расследовании, если бы ты сразу с нами поговорил! — воскликнула Изабелла. — А так мы потеряли впустую несколько дней, пытаясь выяснить твоё местоположение!

— Вы могли бы избавить себя от лишних хлопот, — проворчал он. — Я не хочу, чтобы вы вмешивались. Я могу справиться с этим сам.

— Как Хьюго Джексон? — фыркнул я. — Или Ангус Портер? Или Аллан Хартт?

Алистер побледнел и упал на кровать.

— Аллан Хартт ведь не…

Я не стал юлить:

— Остался только ты. И убийца идёт по твоему следу. Если мы хотим его остановить, нам нужна твоя помощь.

— Но я ничего не знаю! — Он снова встал и принялся расхаживать взад-вперед. — Если бы знал, то не сидел бы здесь под замком.

Я убрал стопку бумаг, которые Алистер положил на пуфик, сел и заговорил с ним более спокойно:

— Алистер… Что именно ты здесь делаешь?

Он рухнул в кресло с высокой спинкой, стоявшее рядом со столом.

— Пытаюсь понять, почему кто-то хочет меня убить.

— Идеи есть?

Он опустил голову.

— Вообще никаких.

Я бросил на него косой взгляд.

— Тогда давай соберем воедино все, что нам известно. Я начну. — Я подробно изложил все, что узнал о Леруа Сандерсе. — Похоже, что корень этого заговора с убийством лежит в процессе Сандерса. Кто-то считает, что вы четверо ответственны за ошибочное, по мнению убийцы, обвинение.

Алистер откинулся на спинку стула.

— Я впечатлён, Зиль. Ты узнал о деле тридцатилетней давности больше, чем я мог себе представить.

— И ты мог рассказать всё это сам, а не тратить впустую моё время и подвергать свою жизнь опасности.

— Я же сказал: я не хотел вас вмешивать.

— Черт побери, Алистер! — воскликнул я. — Ты втянул меня в это дело; ты привлек меня к расследованию убийства Джексона. Ты мог бы больше доверять мне!

Я попытался усмирить свой нарастающий гнев и произнёс уже спокойнее:

— А теперь расскажи мне о музыкальных шифрах. Вы использовали их на юридическом факультете в закрытом клубе.

— Да, — вздохнул он. — Это была форма секретной связи для членов клуба. Мы его придумали… Даже не помню почему. Мы были молоды и хотели доказать, насколько мы умны, изобретая секретный язык.

— Откуда шантажист мог это узнать?

Его лицо вспыхнуло от смущения.

— Вы знаете про шантаж?

— Знаем, — кивнул я.

Он закрыл лицо руками и несколько секунд молчал.

— Понятия не имею, — разочарованно прохрипел он. — Я решил, что это его способ доказать, насколько он умен. Он хотел, чтобы мы поняли, что он знает о нас всё.

— Мы тоже так решили. Сколько он требовал?

— Обычно пятьсот долларов. Иногда больше. Последнее требование составляло две тысячи долларов.

Я присвистнул. Для меня это была зарплата за два с лишним года.

— Насколько часто?

— У меня — примерно два раза в год. Но Хьюго, по-видимому, получал письма гораздо чаще.

— И вы продолжали встречаться в Нью-Йорке, даже после окончания университета?

— Да. Все четверо — вы ведь уже выяснили, что Хьюго, Ангус, Аллан и я вместе работали в офисе окружного прокурора — встречались в Адвокатском клубе каждую неделю.

— Чего беспокоиться, если вы уже не в институте?

Он пожал плечами.

— Мы думали, что у нас есть ответы на все вопросы. Что мы, в отличие от всех остальных, достигли понимания мыслей преступников. Поэтому мы встречались, чтобы обсудить дела, которые рассматривали в офисах.

— И когда перестали?

— Как раз перед тем, как я покинул офис окружного прокурора. В этом больше не было никакого смысла. Кроме того, мы поссорились — и из-за этого наша дружба испортилась.

— А когда вас начали шантажировать? — вмешалась в наш разговор Изабелла.

— Пять лет назад, — ответил Алистер. — Мы четверо начали получать письма от кого-то, обозлённого из-за дела Леруа Сандерса. Автор, подписывавший каждое письмо ‘Леруа отмщён», знал об этом деле все.

— И чем он угрожал в случае отказа заплатить? — резко поинтересовалась Изабелла.

Алистер криво усмехнулся.

— А чем обычно угрожают шантажисты? Разоблачить нечто постыдное. Что-то такое, о чем мир предпочел бы не знать.

— Настоящую ошибку в деле Сандерса, — закончил я за него.

— Именно. В то время мы считали, что признавать свои ошибки публично будет унизительно. Кем бы ни был шантажист, он правильно предположил, что мы скорее заплатим, чем станем тщательно изучать наши прошлые ошибки.

После этого признания его лицо вспыхнуло от смущения, но во взгляде читалось облегчение.

— Прокуроры все время ошибаются, — покачал я головой. — Не понимаю, почему ты поддался на угрозы шантажиста.

Алистер пожал плечами.

— Хьюго только что назначили судьёй. Я только что опубликовал крупную статью. Мы хотели избежать любых неприятных толков. И не желали возвращаться в прошлое. Пусть даже то, что случилось, не было полностью нашей виной. Доказательства были налицо.

Я сделал глубокий вдох, осознавая с разочарованием, что Алистер по-прежнему не до конца честен со мной. Но решил, что не стоит пока на этом останавливаться. Не сейчас.

— Ты имеешь в виду доказательства, представленные напарником Леруа? Это ведь на основании его показаний вынесли обвинительный приговор?

— Да, но было и еще кое-что. — Щеки Алистера снова вспыхнули, и он выпрямился. — Мы все учились в Гарварде у выдающегося криминолога, который считал, что можно определить склонность человека к преступлениям. Он неоднократно проверил свои исследования, и результаты оказались поразительными. Исходя из его методологии, ни у кого не было большей склонности к преступлениям, чем у Леруа Сандерса — особенно к преступлениям, в совершении которых его обвиняли. Он разделял все общие черты и паттерны поведения других людей, совершивших подобные преступления.

— Тех, кто насиловал и убивал молодых девушек?

— Ты, как всегда, слишком прямолинеен, Зиль, — Алистер бросил на Изабеллу косой взгляд. — Но ты прав.

— А в случае с Сандерсом вы ошиблись. — Я встал, подошел к окну и раздвинул шторы. День был пасмурный, но так, по крайней мере, в комнату проникал хоть какой-то свет.

— Да, как выяснилось позже. Но тогда мы этого не знали. — Он тяжело вздохнул и провел рукой по волосам. — Мы выяснили это много лет спустя. Произошла серия убийств, жутко напоминавших дело Сандерса. Виновного поймали — и он признался, что убивал молодых девушек в течение многих лет, сначала в Нью-Йорке, а затем в своей родной Канаде. Его схватили, когда он вернулся в Нью-Йорк после пятнадцатилетнего перерыва.

— Значит, вы работали, чтобы очистить имя Леруа Сандерса.

— В этом не было смысла, — виновато опустил голову Алистер.

— Почему? — я отвернулся от окна и посмотрел ему в глаза. — Это меньшее, что вы могли сделать для невиновного человека!

— К тому времени, как мы все поняли, Сандерс был уже мертв, — хрипло произнёс Алистер. — Умер в тюрьме. Мы опоздали.

Пару минут все молчали.

Затем Алистер снова заговорил:

— Вы должны понять, что в то время мы были абсолютно убеждены в виновности Леруа Сандерса. Особенно Хьюго Джексон — а никто не проработал это дело лучше, чем он.

— И никто из вас не имел ни малейшего представления о том, кем является шантажист?

Алистер покачал головой.

— Вы нашли каких-нибудь родственников Леруа Сандерса?

— Стыдно признаться, но мы даже не искали, — смущенно произнёс Алистер.

— С этого и начнём, — заключил я и повернулся к Изабелле. — Ты проверь записи о смерти в тюрьме Оберн, а я возьмусь за вырезки из газет.

Изабелла кивнула.

— Нам нужно пристальнее взглянуть на шведа, — сказал я и объяснил, что использование им имени Леруа Сандерса — как в отеле «Бреслин», так и в оружейном магазине Функе — прочно связывает его с убийством Ангуса Портера. — Мы даже провели баллистическую экспертизу.

Мы обговорили ещё десяток возможных теорий, но всегда возвращались к шведу и его вероятной связи с Сандерсом.

— Нам нужно идти, — наконец сказал я, обменявшись взглядом с Изабеллой.

— Только не мне. Я остаюсь здесь, — Алистер глубже уселся в кресле, вцепившись в подлокотники.

— Только если ты будешь беречь себя, — строго предупредил я. — Ты остановился в отеле мирового класса, и поверь мне — никому, кроме нас, не придет в голову искать тебя именно здесь. Я пришлю экономку, чтобы она избавилась от этого беспорядка. Я скривился от отвращения, указывая на бутылки с ликером и подносы с едой, разбросанные по всему номеру. — И больше никакого алкоголя. Тебе следует поесть и принять ванну.

Алистер собирался меня перебить, но я отмахнулся.

— Если ты сделаешь это — мы сохраним твое местонахождение в тайне. — Я тяжело вздохнул и посмотрел на Изабеллу. — Еще один вопрос. Почему ты не доверился кому-нибудь из нас?

Он посмотрел в окно на Пятую авеню и медленно движущийся по ней транспорт.

— Я уже сказал: не хотел, чтобы вы волновались.

Я подошёл к Алистеру вплотную и посмотрел ему в глаза.

— Нет. Меня интересует истинная причина.

Алистер отвёл взгляд.

— Тебя никогда не шантажировали, Зиль. Я не могу это описать, — его голос дрогнул. — Ты чувствуешь себя в ловушке. Совершенно беспомощным…

— Но мы могли помочь тебе с самого начала!

— Мне не нужна была ваша помощь. — Он уставился на свои ноги. — Я не смог бы вынести, если бы вы увидели меня таким. Жалким, — его голос дрогнул от отвращения.

Я кивнул. По крайней мере, теперь я понимал. Ему было стыдно не только из-за ошибки в прошлом. Он был слишком гордым, и унижение, вызванное шантажом, грозило его раздавить.

Он поднял на меня полные беспокойства глаза.

— Ты уверен, что за вами никто не следил?

— Уверен, — тихо произнёс я. — Мы заедем завтра, чтобы проверить, как ты. А пока постарайся помочь нам придумать наилучшую стратегию разрешения всей этой проблемы.

— Доброй ночи, Алистер, — прошептала Изабелла.

Алистер не ответил — но в его глазах отразилось глубочайшее раскаяние.

Разочарование, промелькнувшее на лице Изабеллы, было невыносимым, и я отвернулся.

Я проводил Изабеллу обратно к зданию «Дакоты», купив по дороге три газеты: «Таймс», «Трибьюн» и «Пост». В каждой газете были статьи о поимке Дрейсона, а также о «вдохновителях» — Паволе Хладе и Джонатане Страппе.

Я мысленно застонал, стараясь не давать Изабелле лишнего повода для беспокойства.

Казалось, этому делу суждено было плохо кончиться. И я все больше убеждался, что ни для кого из нас не будет счастливого исхода.

Ни для меня, поскольку мое расследование идет вразрез с планами комиссара.

Ни для Изабеллы, потерявшей доверие к Алистеру.

И уж точно ни для самого Алистера.

Глава 27

Типография Грина, Гудзон-стрит.

08:00.

В субботу на рассвете Малвани позвонил и вызвал меня в город.

— Есть зацепка. Помнишь розовые листовки, которые мы нашли после взрыва в «Гробнице»?

Конечно, я помнил: они были повсюду за пределами здания, и их послание прочно засело в моей памяти.

«Наши разрушительные действия избавят мир от ваших ведомственных организаций!»

— Оказывается, швед работает в типографии, до которой мы проследили эти листовки, — поделился Малвани.

— Какой именно?

— Типография Грина на Гудзон-стрит. Встретимся там через двадцать минут?

— А где сам швед?

— Я послал шесть человек на его поиски; у нас есть список мотелей, в которых он останавливался. Нам с тобой надо поговорить с владельцем типографии Грина. Он разговаривал по телефону так, словно в его лавке хранится целая сокровищница улик.

Малвани явно ошибался, потому что улик в типографии Грина практически не было.

Но Лью Грин и его сын Ричард очень хотели помочь полиции: они приняли нас с распростертыми объятиями и поделились тем, что знали о шведе.

— Его настоящее имя — Ларс Хальвер. Точнее, так он сказал, — начал владелец типографии.

Это был крупный, приветливый мужчина с легкой улыбкой под густыми усами цвета соли с перцем. Он сидел в просторном помещении с высокими потолками, вмещавшим два гигантских печатных станка.

Его сын, долговязый паренек лет семнадцати, сидел за столом, заваленным чем-то похожим на черные кирпичи, и создавал новые печатные формы.

— Ларс был хорошим работником, экспертом по работе с моим аппаратом. — Лью Грин похлопал по боковому шесту черной печатной машины. — Мы печатаем открытки и небольшие листовки и время от времени снимаем рекламу для газет, как это делает сейчас Ричи.

Я шагнул ближе и увидел, что Ричи создаёт отпечаток, который будет рекламировать «Сарсапариллу Гуда».

Судя по бумажной модели, это будет замысловатое творение, изображающее даму с зонтиком и коробкой лекарств, выходящую из аптеки. Внизу текст объявления гласил:

«Если вы страдаете от какой-либо болезни или недуга, вызванного нечистой кровью, или от диспепсии, головной боли, жалоб на почки или печень, или от чувства усталости, примите «Сарсапариллу Гуда»!

Она очищает кровь, возбуждает аппетит, а слабых делает сильными. Продается во всех аптеках».

— Подобные объявления часто встречаются в вашей работе? — спросил я.

Парнишка кивнул.

— Мы постоянно печатаем рекламу для Гуда и других аптекарей. Вырезаем вот здесь, — мальчишка показал на чёрный «кирпич», — а затем кладём вот сюда, — кивнул он на гигантскую машину.

— И никакой официальной работы для анархистов, — улыбнулся я.

Он смущенно покачал головой.

— Наверно, Ларс приходил для этого ночью. Днём мы много работаем, свободной минутки иногда даже не бывает.

— Как долго он у вас работал? — спросил Малвани, с трудом обходя комнату по периметру, опираясь на трость. Помещение было большим, но пустым, в нем были только окна, печатные станки и столы, заваленные черными формами.

— Почти два года, — ответил Лью.

— Вы знали, что он — анархист?

— Конечно, нет. Но я не задаю лишних вопросов людям, которые работают на меня, пока они справляются со своими обязанностями. Да, наверно, стоило, но… Я понятия не имел, что Ларс по ночам печатает анархистские листовки и брошюры. Я бы уволил его, если бы узнал. Тотчас.

— И вы тоже ничего не замечали? — вновь повернулся я к Ричарду.

Парень поднял глаза и покраснел.

— Нет, ничего. Но он всегда таскал с собой пузатую сумку с бумагами. Может, там он и хранил листовки, которые печатал втихаря…

— И теперь, зная о его прошлом, вам по-прежнему не приходит на ум ничего подозрительного? — уточнил Малвани.

Лью на секунду задумался.

— Ничего. Он всегда приходил вовремя, отлично справлялся со своими обязанностями и мало разговаривал. Я думал, что он просто плохо говорит по-английски, раз недавно переехал в Америку.

Я вспомнил, что в лифте отеля «Бреслин» я подумал о том же. Теперь я понял, что, возможно, ошибался.

— К нему приходили друзья? — поинтересовался Малвани, продолжая осматривать помещение.

— Только один, — ответил Лью с широкой улыбкой. — Леди — и настоящая красавица. Всегда при параде. Довольно экзотического вида. Она напомнила мне креолок, которых я видел в Новом Орлеане.

— Она напомнила вам креолок или была креолкой? — вскинулся Малвани.

— Она никогда не заходила внутрь, поэтому я не слышал от неё ни слова, да и разглядеть мог только через витрину. А с улицы… Ну, мне так показалось.

Я вспомнил, что продавец оружия Функе тоже упоминал о женщине. И тоже называл её «экзотической».

— Как часто она заходила в магазин? — спросил я, вновь подходя к машине, за которой работал Ларс.

Владелец типографии пожал плечами.

— Может, раза два в неделю. И всегда перед самым закрытием. — Лью пару секунд помолчал. — Я, правда, хотел бы вам помочь, но он был обычным работником, не приносившим никакого беспокойства. Поэтому я очень, очень шокирован, что он использовал мой магазин для изготовления своих мерзких листовок.

— И никаких необычных привычек? Ничего, что дало бы нам хоть малейшую зацепку? Намек на его местонахождение?

Ричи вскинул голову.

— Я вспомнил кое-что. Мне кажется, ему не очень здесь нравилось. Может, он и приехал в Америку, чтобы заработать на жизнь, но он оставался шведом до мозга костей. Он ел только шведскую еду. Читал только шведские газеты и ночевал только в шведских мотелях. Если его не будет по тому адресу, что дал вам отец, поищите в других городских ночлежках, предоставляющих места скандинавским мигрантам. Уверен, вы найдёте Ларса в одной из них.

Я на секунду задумался и решил, что в этом есть смысл. За исключением одного момента.

— Тогда почему он связался с креолкой, а не со шведкой?

Мальчишка обменялся взглядом с отцом, а затем посмотрел на меня.

— Мы с отцом тоже не раз задавались этим вопросом.

Перед тем как покинуть типографию, Малвани позвонил своему секретарю, чтобы узнать, не оставили ли для него каких-либо сообщений.

К нашему удивлению, ему сообщили, что Ларс Хальвер схвачен и ждет нас в камере предварительного заключения в полицейском управлении на Малберри-стрит.

Ричард Грин оказался прав насчёт шведа: Ларса арестовали в пансионе, которым управляла шведка по имени Анна Брундидж. Все, что нам нужно было сделать, — это опознать в нём человека, которого мы видели в отеле «Бреслин», и расспросить о недавних убийствах.

Мы были так близки к завершению этого дела — ведь вопросы, которые мы зададим Ларсу Хальверу, наверняка дадут нужные нам ответы. Мы выясним, как — и почему — он выбрал Джексона, Портера и Хартта, и каким образом это вернуло бы справедливость на сторону Леруа Сандерса.

Мы узнаем, почему Сандерс так важен для дела анархистов. И, может быть, найденные нами ответы удовлетворят комиссара Бингема.

Но это было бы слишком просто…

Первый намек на неприятности появился, когда мы прибыли в большой холл на Малберри-стрит и услышали из коридора раскатистый бас, разразившийся серией ругательств. Я узнал голос Билла Ходжеса — правой руки комиссара.

Мы с Малвани обменялись встревоженными взглядами.

— Посмотри, что происходит, — попросил он, тяжело опираясь на трость. Ещё пару дней назад он бы первый полетел узнавать, что случилось, но сломанная нога вносила свои коррективы.

Я вышел в коридор и увидел обезумевшего от ярости Ходжеса.

— Я не могу в это поверить! Что за некомпетентные ослы управляют нашими тюрьмами? Он был важен, очень важен…

— Мы знаем, сэр. — Мужчина в черном костюме взял его за руку. — Не беспокойтесь, генерал Бингем остался доволен. Как он выразился, «от мертвецов хоть проблем нет». Теперь не будет ни суда, ни защиты. Мы сами сможем написать историю, которую захотим преподнести прессе и всей общественности.

Ходжес, немного успокоившись, пробормотал что-то невнятное, и они завернули за угол, направившись к лестнице.

— Зиль! — окликнул меня Малвани.

Я просунул голову в первую дверь слева от нас, где сидел молодой человек и нервно затягивался сигаретой.

— Мы с капитаном Малвани пришли допросить Хальвера — мужчину, которого совсем недавно арестовали.

Молодой человек закашлялся.

— Так вам ещё никто не сказал? Он мёртв.

— Кто? Хальвер?! — я из последних сил надеялся, что неправильно его понял.

Юноша печально кивнул.

— Но отчего?! Его ведь только что задержали! Его ранили при аресте?

— Нет. — Молодой человек затушил сигарету в пепельнице. — Поэтому-то все и на нервах. Кто-то умудрился всадить ему нож в живот прямо в камере.

Я недоверчиво уставился на парнишку.

— Где?

— Внизу, в подвале. Около получаса назад.

Я вернулся к Малвани, помог ему пройти по коридору и войти в лифт, и дежурный отвез нас в подвал, где толпились люди в синем.

В центре толпы стоял комиссар Бингем и глядел на скрюченного человека, лежащего в луже крови.

— Зиль. Малвани. Это тот самый швед, которого вы видели на месте убийства Ангуса Портера?

Остальные мужчины расступились и дали нам подойти поближе. Приблизившись, я сразу узнал белокурые волосы и высокие скулы человека из лифта.

— Это он, — кивнул я. — Что произошло?

— Это один из нас? — понизив голос, добавил Малвани.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился комиссар.

— А кто ещё мог подобраться к этому задержанному, кроме полицейского? — пожал плечами капитан. — Неужели очередной анархист?

Комиссар проигнорировал вопрос, но ухватился за пришедшую ему в голову мысль.

— Именно так мы всё и представим, парни. Лидер анархистов, самый ненавистный человек в городе, встретил заслуженный конец. И неважно, что его мамочка считает его ангелочком.

— А если репортёры спросят, как он погиб? — поинтересовался один из офицеров.

Губы генерала Бингема скривились в самодовольной ухмылке.

— Отвлеките их. Если мы дадим им то, что они хотят; если мы дадим им сенсацию, они никогда не станут задавать лишних вопросов. И давайте уже покончим с этим делом!

У меня в голове проносились десятки вопросов. Был ли Ларс Хальвер истинным злым гением или стал простым козлом отпущения? Он ли шантажировал людей и посылал письма, из-за которых погибли профессор Хартт и двое судей? Даст ли нам какие-либо зацепки обыск его комнаты в пансионе Анны Брундидж?

Малвани выразил уверенность, что там будут найдены все необходимые улики, и он лично возьмет на себя руководство поисками.

Я в последний раз взглянул на безжизненное окровавленное тело Ларса Хальвера.

Неужели с этим делом покончено?

Или всё же нет?..

Глава 28

«Гробница».

10:00.

Я тем временем вернулся в «Гробницу».

Я был в долгу перед миссис Страпп, которая оставила мне несколько сообщений с просьбой проведать Джонатана. К тому же, я считал, что Джонатан обладает ответами, которые я искал относительно роли Ларса Хальвера в анархистском заговоре.

Но в первую очередь, я хотел сделать это ради себя. Все вокруг пытались создать идеальную историю, которая удовлетворит и начальство, и политиков, и простых жителей Нью-Йорка. Но мне не нужна была выдумка в красивой обёртке. Мне нужна была правда.

Камера Джонатана находилась в конце коридора на втором этаже. Он был изолирован от остальных заключённых, и соседние камеры пустовали.

Его единственной компанией был молчаливый, угрюмый охранник, призванный следить за тем, чтобы Джонатан не сбежал и не причинил новых неприятностей.

Я махнул ему рукой, показывая, что хочу поговорить с Джонатаном наедине. Стражник поднялся со стула и потянулся.

— Пора сделать перекур. Зовите, если нужна будет помощь, — кивнул он.

Я пробормотал «спасибо», схватил металлический стул, поставил его напротив камеры Джонатана и стал ждать.

Он сидел в ногах кровати, уставившись в стену своей пустой камеры. Света было мало. А из-за того, что Джонатана считали причастным к взрыву, унесшему жизни двух сотрудников департамента, ему даже отказали в обычной любезности — в умывальнике и ведре. В тюремной робе на три размера больше его самого он выглядел маленьким и хрупким.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он, наконец, заговорил:

— Что тебе нужно?

— Ответы.

Он тяжело вздохнул, но не повернулся.

— Ты всегда хотел знать всё. Как будто это бы что-то решило. Но это не так.

— Для кого-то, может, и не так, но не для меня. Джонатан, тебя обвинят в заговоре с целью убийства.

Долгое молчание, а затем:

— Я знаю.

— И это правда? Ты помогал планировать взрыв?

— Личная ответственность больше не имеет значения, — устало произнёс он, наконец, поворачиваясь. — В понимании общественности, если это сделал один из нас — значит, сделали все. Мы все сообщники.

— Это важно для меня.

Он впервые посмотрел мне в глаз, окидывая взглядом разноцветные синяки.

— Выглядишь ужасно.

— Да и ты не лучше, — не остался я в долгу. Охранники не слишком бережно вели Джонатана в камеру, и сейчас у него была рассечена левая скула.

— Я знаю, о чём ты думаешь; но не я отдавал приказ. — Это прозвучало почти как извинение.

— Я смогу помочь тебе, если ты поможешь мне. Всё, что нужно — это информация.

Джонатан усмехнулся.

— Не обещай того, чего не сможешь дать. Комиссар собирается преподать урок всем на нашем примере. О каком снисхождении может идти речь?

— Я знаю о его политических играх, — тихо произнёс я. — Но я не единственный, кому нужна правда, а не красивая картинка. У меня есть связи в газетах и среди юристов; я смогу обеспечить тебе самую лучшую защиту.

— Сомневаюсь, что это поможет, — скривился Джонатан.

Пару минут он молчал, а потом, наконец, произнёс:

— Что ты хочешь знать?

Я наклонился, чтобы лучше его видеть, и опёрся локтями о колени.

— Что ты знаешь о Ларсе Хальвере?

— А, наш швед, — лицо Джонатана просветлело. — Один из самых надёжных членов нашей организации. Занимался, помимо всего прочего, информационными листовками и буклетами. На Ларса всегда можно было положиться.

— О листовках мы знаем, — кивнул я и понизил голос: — Это ему поручили убить судей?

Джонатан побледнел.

— Я об этом ничего не знаю.

— У нас есть улики, которые это подтверждают. И я собственными глазами видел его в отеле, где убили судью Портера.

— Послушай, — начал Джонатан, и на лбу у него выступили капельки пота, — Эл Дрейсон, Павол и остальные частенько что-то планировали. У них постоянно были задумки на то или иное дело — и я не собираюсь лгать и говорить, что не участвовал в некоторых из них. Я знал о первоначальном плане Дрейсона, и знал, что Дрейсона собираются вызволять из тюрьмы. Видит Бог, я ненавижу политиков, и они получили по заслугам, — добавил он с горечью в голосе. — Но об убийстве судей я ничего не знал.

— Расскажи мне о женщине, которую видели с Ларсом Хальвером. Судя по описанию, она «экзотической внешности», возможно, креолка. Ты её знаешь?

— Конечно. Ещё один наш истинный соратник. Она нравилась Паволу, и он частенько давал ей различные задания.

— Её имя?

— Настоящее? Понятия не имею.

— Серьёзно? — нахмурился я. — Ты только что сказал, что она часто выполняла работу для одного из главарей вашей организации.

— Иногда некоторые наши единомышленники не раскрывали своих истинных имён, на случай, если их поймают. Всем есть, что терять. Эту девушку звали Эллисон, а настоящее это имя или нет — я не знаю.

— Что ты можешь о ней рассказать?

— Мы впервые встретились, когда она пришла на встречу с Китайской Розой. Некоторое время они работали вместе над феминистскими проблемами, и обе были близки с Элом Дрейсоном, Паволом и другими высшими чинами.

— Ты лично с ней когда-нибудь работал?

— Нет. Павол использовал женщин для одних задач, а мужчин — для других.

— Но кто-то же помогал Ларсу…

— Это ты сказал, не я, — перебил меня Джонатан. — Лично мне она никогда ни с чем не помогала. Я видел её лишь на собраниях.

— Где мне её найти?

— Наверно, стоит посетить наше следующее собрание, — задумчиво произнёс он. — Если вы, конечно, к тому времени её не схватите.

— И где она живёт, ты не знаешь, так?

— И никогда не знал. Возможно, Павол в курсе.

Устав сидеть, я встал и шагнул ближе к камере Джонатана, прижимаясь к холодным железным прутьям.

— И ещё кое-что. Это дело связано с шантажом. Полагаю, ты об этом ничего не знаешь?

Джонатан покачал головой.

— Я не хотел бы злоупотреблять твоей преданностью, — тихо произнёс я, — но если бы мне было нужно нащупать денежный след, с чего стоило бы начать?

Джонатан бросил на меня настороженный взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

Я снова подумал о том, что сказал Малвани в начале расследования: за грабежи посадили больше анархистов, чем за взрывы бомб.

— Что бы ни думали жители Нью-Йорка о вашей группе, факт остается фактом: вы — организация. Структура, — сказал я. — Вы занимаетесь определённой деятельностью — легальной или нет, — но вся она требует денежных инвестиций.

— Ты спрашиваешь, где мы храним гроссбухи?

Я кивнул.

— Я не могу сказать, — покачал головой Джонатан. — Мне за это снесут голову. Павол повесит на меня всё, что сделала наша организация за последние несколько месяцев. Даже если мне удастся избежать электрического стула, он сделает всё, чтобы я никогда не увидел солнечного света.

— Думаешь, если ты мне этого не скажешь, то он станет тебя защищать?

— Станет, — упрямо вздёрнул подбородок Джонатан. — Я видел от него только хорошее.

— То-то он собирал против тебя все улики, — саркастично протянул я.

Джонатан поднялся и подошёл ко мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну конечно, ты не знал. Павол Хлад дал показания против Дрейсона, тебя и многих остальных в обмен на снятие обвинений и иммунитет. Сегодня утром его отпустили.

— Ты блефуешь, — он схватился за прутья решётки; уверен, что он схватил бы меня за грудки, если бы смог дотянуться.

— Я не блефую, Джонатан. Если хочешь, могу позвать охранника, и он расскажет тебе то же самое.

Парень поник.

— Если я узнаю, что ты мне солгал…

— Где вы храните гроссбухи? — повторил я. — Мне не нужны сами деньги; только финансовые отчёты, отражающие приход и расход.

— Если я тебе расскажу…

— То я смогу помочь тебе с защитой.

Джонатан вздохнул и повернулся ко мне спиной. Дойдя до противоположной стены камеры, он ударил по каменной кладке кулаком.

Я ждал.

Наконец, он нехотя произнёс:

— Всё хранится у Китайской Розы, в ресторане её родителей. И гроссбухи, и наличные. Но она не станет тебе помогать; придётся вламываться силой.

— Ты шутишь?

— Тебе нужны гроссбухи или нет? — прорычал он. — В подвале ты увидишь стену, заваленную мешками с рисом. Один из мешков будет выглядеть более пустым по сравнению с другими; в нём и находятся наши отчёты и сами деньги. И еще кое-что…

— Что?

— Если то, что ты рассказал мне о Паволе Хладе, правда, то тебе лучше поторопиться, потому что он наверняка сбежит, как только выйдет, что бы ему ни обещали. А эти гроссбухи — не говоря уже о самих деньгах — будут первыми, за чем он отправиться.

— Ясно.

Прежде чем уйти, я бросил на него последний взгляд. Печаль, которую я испытывал, была почти невыносимой; я бы многое сделал, чтобы избавить его от предстоящего наказания.

— Ты поможешь? — прошептал он; вся напускная бравада слетела с него, как шелуха.

— Я же пообещал.

— Из-за того, что я тебе сейчас рассказал? — его голос дрогнул.

— Нет, — покачал я головой. — Из-за твоей дочери.

«И из-за Ханны», — мысленно добавил я.

Лучше было бы дождаться ночи, но я решил не затягивать. Я не мог рисковать: вдруг Павол Хлад доберется до нужной мне информации раньше?

Почти наступил полдень. Это была идеальная возможность: в ресторане все будут заняты наплывом посетителей в обеденный перерыв.

На улицах, как всегда, было многолюдно. Я шёл за человеком, несущим на голове огромную корзину с рыбой, полагая, что это хоть как-то скроет мое присутствие.

Когда он завернул за угол Мотт-стрит, я нырнул в соседний переулок. Проскользнув мимо мусорных контейнеров и деревянных ящиков, я нашел следующий переулок, ведущий к задней части большинства зданий на улице.

Я внимательно отсчитал пятое здание от края.

Никакого черного хода в подвал. Так как мне пройти туда незамеченным, если единственный вход — центральный?

Я вернулся на главную улицу и задумался. Что ж, ничего не поделаешь, придётся идти через главные двери. Если я буду действовать уверенно, никто не станет меня останавливать.

Высоко подняв голову, уверенно подошел к двери, распахнул ее и спустился по лестнице в сырое помещение под «Красным фонарем». Никто не закричал на меня и не преследовал; тут мне повезло.

Мешки с рисом стояли именно там, где описал Джонатан. Я по очереди ударял здоровой рукой по каждому из них, пока один из мешков не оказался пустым.

Я потянулся к нему и замер, услышав крик.

Голос был мужским, гортанным, говорящим по-китайски. Я спрятался в тени, чтобы никто не смог меня разглядеть сверху с лестницы. Но если кто-то решит спуститься в подвал, у меня не будет никакого шанса спрятаться.

Сверху снова раздался крик — на этот раз женский.

Затем металлические двери с лязгом захлопнулись, и все погрузилось во тьму. Только бы они их не заперли…

Когда мои глаза привыкли к почти полной темноте, я направился к мешкам с рисом. Я скорее почувствовал, чем увидел сдувшийся мешок — и полез внутрь. Сначала я наткнулся на пачку банкнот, но отложил их в сторону. Потом скажу Малвани, чтобы он послал пару офицеров за анархистскими вкладами. Всё своё внимание я сосредоточил на бухгалтерской книге, которая лежала на дне мешка.

Я схватил гроссбух, засунул его в карман пальто, положил мешок обратно на полку и на ощупь вернулся к лестнице, которая должна была снова вывести меня на улицу.

Но только я протянул руку к двери, как она распахнулась.

Ослеплённый ярким светом, я едва смог разглядеть багровое от злости лицо Мей Лин.

— Что вы здесь делаете?!

— Свернул не туда, — ответил я без намёка на юмор.

— Остальные узнают, — прищурилась она. — Вы будете в опасности.

— Вы угрожаете детективу и полицейскому? — приподнял я брови.

— Я отвечаю за то, что находится здесь, в подвале. Вы не можете их забрать, иначе обвинят меня и мою семью. — Она скрестила руки на груди, преграждая мне путь.

— Мне нужен только гроссбух, — спокойно произнёс я. — Деньги я не трогал. Можете проверить.

Девушка начала спускаться по лестнице, вынуждая меня отступить.

Оказавшись на нижней ступеньке, она бросилась к мешку с рисом, раскрыла его и принялась пересчитывать банкноты и монеты.

Я остался стоять ближе к дверям, из которых падал свет, и открыл гроссбух, просматривая список пожертвований. Большинство из них приходили от самих членов организации и были незначительными: от одного до десяти центов. Более крупные пожертвования в долларах были сделаны организациями, в том числе от Объединённого профсоюза рабочих. Интересно, насколько часто доля от профсоюзных взносов направлялась в анархистскую казну, учитывая их тесную связь?

Я продолжил искать признаки шантажа. Алистер говорил, что письма обычно приходили с запросом от пятисот до двух тысяч долларов.

Таких огромных сумм не было, но от серии записей — каждая по сто долларов — у меня перехватило дыхание.

Они жертвовались через регулярные промежутки времени, и самый последний был на прошлой неделе. В графе «благотворитель» значилось: «Миссия «Белая роза»».

— Я посчитала, всё на месте, — произнесла Китайская Роза, по-прежнему глядя на меня с подозрением. — Думаю, вы сказали правду. Забирайте гроссбух, но, прошу вас, никогда больше здесь не появляйтесь. — Я впервые за наш разговор заметил в её глазах проблеск страха.

Она наблюдала, как я вскарабкался по лестнице и влился в толпу на тротуаре, прикрыв гроссбух рукавом пальто.

Что же такое «Миссия «Белая роза»?

Я поспешил на Канал-стрит, где, как я знал, находилась телефонная станция. Я попрошу дежурного проверить справочник и выяснить, где находится эта организация. А потом позвоню Изабелле.

Я почти добрался до Канал-стрит, когда мельком увидел высокого, худощавого мужчину с темно-русыми волосами и черной повязкой на глазу.

Павол Хлад.

Я был прав, что не стал рисковать и дожидаться темноты: Павол собирался бежать, и ему нужны были деньги.

Интересно, он захочет вернуть гроссбух или нет?

Хотя теперь это уже не имело значения. Я нырнул в переулок позади ряда мусорных контейнеров, ожидая, пока он пройдет мимо, и медленно досчитал до тридцати.

А затем выскочил обратно на улицу и продолжил путь, не останавливаясь до самой телефонной станции.

Там я сверкнул значком и приказал удивлённой работнице:

— Пожалуйста, соедините меня с Миссией «Белая Роза». Срочно.

Глава 29

Миссия «Белая Роза», 86-ая улица.

13:00.

К тому времени, как я добрался до Миссии «Белая роза» на Восемьдесят шестой улице и прочитал медную табличку на выкрашенной черной краской двери, начался холодный промозглый дождь.

МИССИС ВИКТОРИЯ ЭРЛ МЭТЬЮЗ. ОСНОВАТЕЛЬ.

Едва я постучал в дверь, как перед зданием остановился извозчик. Из-под большого черного зонта появилась фигура, расплатилась с шофером и бросилась вверх по лестнице ко мне.

Изабелла. Я позвонил ей, как только закончил разговор по телефону с дамой из Миссии «Белая роза».

— Не могу поверить, что ты добрался сюда первым с Канал-стрит, — пробормотала Изабелла. — Мне ведь нужно было только пересечь Центральный парк, но найти такси под дождем оказалось хлопотным делом.

— Миссис Мэтьюз вас ожидает, — произнесла открывшая нам дверь девушка. — Она в своем кабинете, я покажу вам дорогу.

— Благодарю, — кивнул я, протягивая ей пальто и зонтики.

Убрав их, она повела нас по пустому коридору, устланному зеленым ковром. Стены были увешаны крючками, на которых висели женские пальто. Мы прошли мимо библиотеки, где перед горящим камином сидели и читали, по меньшей мере, дюжина молодых леди африканского происхождения.

По телефону Миссис Мэтьюз — основательница и директриса миссии — описала её как нечто среднее между домом и школой.

Теперь я понимал, почему: здесь было гораздо удобнее, чем в обычном учебном заведении, и неудивительно, что большинство девушек называли его домом.

Нас провели в большой кабинет в дальней части холла, где дневной свет проникал через окна от пола до потолка, а многочисленные книжные шкафы были заполнены томами в кожаных переплетах.

Когда мы вошли, красивая, со вкусом одетая женщина в кремово-персиковом шелковом платье подняла на нас глаза.

— Детектив Зиль. Миссис Синклер. — Миссис Виктория Эрл Мэтьюз поднялась поприветствовать нас. — Вы быстро добрались. Присаживайтесь. — Она указала на два кресла с кожаными подушками, стоявшие напротив ее стола. Её доброе лицо нахмурилось от беспокойства.

— Вы хотели меня видеть, потому что у вас появились вопросы о наших финансах? — Она поправила очки в проволочной оправе, сползшие ей на нос.

— Именно. Как я уже упоминал ранее, ваша организация неоднократно фигурировала в списке благотворителей крупной анархистской организации. Вы регулярно перечисляли им по сто долларов, но утверждаете, что ничего об этом не знаете?

Она решительно встретилась со мной взглядом.

— Абсолютно. Я лично контролирую финансы миссии «Белая роза». И уверяю вас, ни цента из наших средств не пошло на анархистские дела.

— Тогда, возможно, вы поможете нам выяснить, почему кто-то внес вас в список жертвователей, — сказала Изабелла. — Возможно, кто-то из ваших сотрудников сделал пожертвования от имени миссии?

Миссис Мэтьюз задумчиво подперла подбородок рукой.

— Возможно, — наконец произнесла она. — Что вы знаете о нашей работе?

— Не много, — ответил я. — Я никогда не слышал о вашей организации, пока ее название не появилось в списке пожертвований, который я только что упомянул.

Миссис Мэтьюз кивнула.

— Я так и думала. Видите ли, детектив Зиль, таких домов для девочек-мигрантов, как мой, существует несколько. Уверена, вы о них слышали.

— О некоторых слышал.

Существовал целый ряд благотворительных организаций, помогавших молодым женщинам, недавно прибывшим в город. Некоторые из них были ориентированы на ирландцев, другие — на немцев, а многие были связаны с церквями сразу всех конфессий.

Их цель была проста: помочь этим женщинам получить приличную работу и защитить их от недобросовестных мужчин, которые воспользовались бы ими и заманили бы в ловушку на сомнительной занятости.

— Я изначально брала их в пример — но моей главной заботой всегда были девушки моей расы, которые уже находились здесь. Многие рождаются в нищете и приезжают в этот великий город в поисках лучшей жизни. Неужели они должны жить без защиты? Без образования? Без руководства и обучения, как жить достойно? Я уверена, что мы должны дать им шанс — и именно этим я и занимаюсь.

— Девушки живут здесь или только обучаются? — поинтересовалась Изабелла.

— И то, и другое, — с гордостью ответила миссис Мэтьюз. — По сути, мы являемся учебным заведением. Мы предлагаем занятия по вышиванию и пошиву одежды, кулинарии и питанию, гигиене и другим навыкам. Я также слежу за тем, чтобы девочки учились читать — и читали достойный материал. Нет лучшего образования, чем по книгам. И я лично веду занятия по расовой литературе, потому что хочу, чтобы они гордились тем, кто они есть.

Много лет спустя я слышал, как миссис Мэтьюз называли «великой читательницей и мыслительницей, одной из самых начитанных женщин в стране», и вспоминал этот разговор.

Но даже сейчас она произвела на меня впечатление женщины огромной энергии и интеллекта. И я поверил ей, когда она заявила, что не делала пожертвований анархистам от имени миссии.

— Сколько девушек находится здесь в данный момент? — спросил я.

— Пятьдесят. Мы переехали сюда из нашего первоначального, меньшего по площади здания на Девяносто седьмой улице, чтобы суметь помочь еще большему количеству девушек.

Я кивнул.

— Значит, они живут здесь и учатся. А что потом?

— Мы помогаем им найти подходящую работу — но только после того, как они закончат свое образование. Большего я им дать не могу. То, что они здесь узнают, уже никто не сможет у них отнять.

— Кто-нибудь из них проявлял анархистские наклонности?

— Нет, — твёрдо ответила миссис Мэтьюз. — Зачем им это? Насколько я понимаю, анархия рождается из недовольства. Но мои девочки здесь чувствуют себя комфортно; мои девочки счастливы.

Конечно, меня интересовало происхождение названия миссии. Тот факт, что рядом с тремя жертвами убийства, которое я расследую, осталась одна белая роза, не мог оказаться простым совпадением. Но Изабелла меня опередила:

— Почему вы решили назвать свою миссию в честь белой розы?

— Белая роза — символ чистоты и невинности, — пояснила миссис Мэтьюз. — Цель нашей миссии — сохранить эти качества в девочках как можно дольше. Юным леди, которые проходят через миссию «Белая Роза», повезло. На какое-то время они избавлены от проблем реального мира. И все же они неизбежно столкнутся с пороками и опасностями жизни молодой африканки в этом городе.

— И как долго вы уже помогаете девушкам? — поинтересовался я.

— С 1897 года.

Мои надежды разбились. Если она обучала девочек в течение почти десяти лет, то за это время через неё прошло слишком много девушек. Слишком много.

Я попытался ещё раз:

— Возможно, вы помните одну девушку… Она связалась с анархистами после того, как выпустилась от вас. Она встречалась со шведом, хотя, вероятно, она ещё не была с ним знакомы в то время, как здесь училась. Если она вообще здесь когда-то училась… — В моём голосе звучало полнейшее отчаяние. Но это был шанс связать «женщину экзотической внешности», которую видели со шведом, и миссию «Белая роза».

Мы знали, что она является ярой анархисткой, а, следовательно, могла делать пожертвования от имени миссии и оставлять на местах преступлений одинокую розу.

Миссис Мэтьюз покачала головой.

— Я не разрешаю своим девочкам принимать джентльменов, пока они находятся со мной. Они не должны отвлекаться, пока не устроят свою жизнь. Так что, если девушка, о которой вы говорите, была одной из моих воспитанниц, то уверена, что она связалась с этим мужчиной уже после выпуска.

— Тогда, полагаю, у нас нет выбора: придётся сосредоточиться на вашем списке учеников, — произнёс я, обменявшись разочарованными взглядами с Изабеллой. — Мы сверим имена ваших учениц со списком известных анархистов.

— Отлично. Все записи хранятся здесь, — она махнула рукой в сторону четырёх картотечных шкафов. — Я, конечно, попрошу своего ассистента мне помочь, но, тем не менее, мне потребуется время, чтобы составить список.

Я понимал, что она права: на изучение всех личных дел нужно много часов — однако их у нас как раз и не было, учитывая желание комиссара поскорее наказать виновных.

Миссис Мэтьюз начала вытаскивать папки из ближайшего шкафа и переносить их на свой стол.

— Я закончу список к завтрашнему утру.

— Благодарю вас. Мы вернёмся к восьми, — кивнул я, поднимаясь.

Я без труда поймал извозчика, направлявшегося к Восемьдесят шестой улице. Вскоре мы с Изабеллой уже ехали на юг по Пятой авеню к полицейскому участку.

— Что дальше? — поинтересовалась Изабелла.

— Честно говоря, без понятия, — сказал я, потирая лоб. — Полагаю, мы можем проверить, есть ли среди заключённых анархист, обладающий информацией о миссии «Белая роза». Предложение смягчить наказание может побудить кого-то заговорить, — вздохнул я. — Но комиссар и другие высшие чины считают, что дело уже закрыто…

— А значит, ты вряд ли можешь рассчитывать на их помощь, — закончила за меня Изабелла.

Несколько кварталов мы проехали в полном молчании.

— А вдруг они правы? — наконец спросила она. — Может быть, это был швед. Возможно, человек, которого мы ищем, умер сегодня утром в штаб-квартире на Малберри-стрит?

— Возможно. Но если это так, я хочу быть полностью уверен.

Извозчик натянул поводья, едва не столкнувшись с автомобилем впереди нас.

Когда мы остановились, миновав ряд известняковых таунхаусов, я увидел, как открылась служебная дверь и из здания вышла горничная в накрахмаленной черно-белой униформе.

Я резко выпрямился и повернулся к Изабелле.

— Как думаешь, куда устраиваются работать большинство воспитанниц миссии «Белая роза»?

Изабелла нахмурилась.

— Наиболее образованные могут получить работу в больнице или школе, или даже в качестве компаньонки.

— А что насчёт прислуги?

— Возможно. А что?

А высунулся из окна и крикнул извозчику:

— Поворачивайте! Едем обратно на Восемьдесят шестую!

— Что случилось, Саймон? — взволнованно произнесла Изабелла. — Почему мы возвращаемся?

Мы возвращались, потому что теперь я знал, с чего миссис Мэтьюз следует начать поиски. Из-за списка пожертвований я был занят поисками связи с анархистами — и поэтому не задал правильных вопросов.

— У меня есть идея, — ответил я с растущим возбуждением. — А что, если миссия «Белая роза» устроила девушку на службу в дом одной из наших жертв? Это может быть зацепкой, которую мы так долго ждали.

— В качестве горничной или компаньонки? — Она удивленно подняла брови. — Но я думала, мы ищем мужчину.

— Я тоже сначала так думал. Но горничная… — продолжил я. — Кто еще мог так много знать об этих людях? Кто ещё в их домах имел беспрепятственный доступ ко всему, что касалось погибших: их привычкам, их бумагам, их телефонным разговорам, даже их личной жизни?

— Кто-то внутри самого дома… — кивнула Изабелла, — задумчиво глядя на меня.

Через несколько минут мы уже были в доме миссии на Восемьдесят шестой улице, миновали молодую горничную, которая снова открыла дверь, и направились в кабинет миссис Мэтьюз.

Она сидела за столом, окруженная папками, и удивленно подняла на нас глаза.

— Детектив? Вы что-то забыли?

Я опёрся ладонями о стол.

— Сколько девушек становятся служанками после обучения у вас?

— Довольно много, — ответила миссис Мэтьюз.

— Вы можете прямо сейчас кое-что проверить? Я назову четыре имени, а вы мне скажете, устраивали ли вы в эти дома какую-нибудь из своих воспитанниц.

— Конечно, — кивнула дама, берясь за карандаш. — Если у вас есть конкретные имена, я посмотрю в списках нанимателей.

Изабелла кашлянула.

— Начните с судьи Хьюго Джексона.

Я повернулся к ней.

— Почему с него?

— Просто проверьте. Возможно, это ерунда… — Изабелла закусила губу.

У меня вдоль позвоночника пробежал холодок.

— О чём ты?

— Вот досье на дом Джексонов, — сказала миссис Мэтьюз, возвращаясь к нам с небольшой стопкой бумаг. — Нетти Харрис работала на судью Джексона с 1897 по 1901 год, а затем вышла замуж за Сэмюэла Тейлора и переехала на ферму в Олбани.

— Кто ещё? — побледнела Изабелла.

— Следующей была Сара Барнс. Она работает у них, кажется, уже восемь лет, перешла от горничной к кухарке. — Миссис Мэтьюз отложила папку на стол.

Я просмотрел ее досье. Она действительно все еще работала на миссис Джексон и, несомненно, была допрошена на прошлой неделе. Но на фотографии в папке была изображена пухленькая девушка с простыми чертами лица.

Я не хотел с ходу исключать ее из подозреваемых, но она не подходила под описание женщины, которую видели с Ларсом Хальвером.

Миссис Мэтьюз открыла следующую папку.

— Мари Фландерс. Присоединилась к семейству Джексонов в 1901 году.

Она протянула нам папку, и я узнал горничную, с которой познакомился в ночь убийства судьи. Ту самую женщину, которую я позже видел в «Бомонде».

— Её зовут «Мэри», а не «Мари», — выдавил я. — И она совсем не похожа на африканку.

— Если вы заглянете в ее личное дело, — сказала миссис Мэтьюз, — то увидите, что она смешанной расы. Это не редкость, особенно у наших девушек с юга. Рабство оставило свой след во многих отношениях. — Она поджала губы. — К сожалению, таких девушек, как она, довольно легко встретить. Как и я, они довольно часто могут сойти за европейцев. Особенно южно-европейские. Это не всегда идет им на пользу…

«Женщина с экзотической внешностью», — как описал её оружейник Функе и семейство Гринов из типографии. А я же помнил только строгую форму горничной, но не мог воссоздать в памяти её лицо.

— Саймон! — Изабелла сжала мою руку, словно тисками. Она стала похожа на привидение, словно вот-вот упадёт в обморок. — Мэри может знать, где находится Алистер. Видишь ли, я сказала миссис Меллоун, что Алистер в «Уолдорфе», чтобы она не волновалась. Но она была неосторожна: сегодня утром я подслушала, как она делилась этой информацией с кем-то из резиденции Джексона. Кто-то хотел отправить Алистеру личные бумаги судьи. — Изабелла с трудом сглотнула. — Я ничего не сказала, потому что считала, что не будет вреда…

— Если сказать ей отправить всё Алистеру в «Уолдорф», — закончил я за нее.

Изабелла молча кивнула.

В тот момент я понял, что нельзя терять ни секунды.

— Нам пора, — прохрипел я и потянул Изабеллу к выходу.

— И спасибо за помощь, — крикнул я миссис Мэтьюз, которая осталась стоять у своего стола в полной растерянности, не понимая, что пару секунд назад произошло нечто очень важное.

Выбежав на улицу, мы поймали ещё одного извозчика.

— В «Уолдорф-Асторию», — приказал я, — как можно скорее.

Возница щелкнул кнутом высоко над головой лошади. Изабелла сидела рядом со мной, напряженно сжимая пальцы на коленях.

А я молился, чтобы мы не опоздали; как ради неё, так и ради самого Алистера.

Глава 30

Отель «Уолдорф-Астория», Пятая Авеню.

15:00.

Мы выскочили из такси в вестибюль «Астории» и бросились прямо к лифту, миновав ошеломленных коридорных, консьержей и постояльцев отеля.

— Сэр, в самом деле! — запротестовал один из них, когда мы промчались мимо элегантной столовой «Палм-корт».

Я не стал извиняться, а продолжил бежать вместе с Изабеллой. Наконец, мы втиснулись в тесный лифт рядом с двумя дамами в пышных платьях.

— Шестнадцатый этаж. Срочно!

Обе дамы откровенно вытаращили глаза, но лифтер, не сказав ни слова, включил лифт и отправил нас на самый верх здания первыми.

Когда двери лифта открылись, я не стал дожидаться Изабеллу. Я пробежал по коридору по толстому ковру, заглушавшему звук моих шагов, добрался до номера 1621 и резко постучал в дверь.

— Алистер! Открой!

Я прижал ухо к двери и услышал приглушенные звуки.

— Алистер!

Мне показалось, что я услышал что-то похожее на стон. Прислонившись плечом к двери, я толкнул ее.

Ничего не получилось. Заперто.

— Ты можешь её выломать? — Изабелла прижала руки к груди.

Я ещё раз толкнул дверь.

В конце коридора открылся служебный лифт, и грузный мужчина в накрахмаленном белом костюме вкатил в холл тележку для обслуживания номеров.

— Вы можете нам помочь? — крикнул я. — Нам нужно попасть в эту комнату. Это очень важно!

Он на мгновение заколебался, но что-то в выражении лица Изабеллы заставило его передумать.

— У меня есть ключи, — произнёс он. — Давайте, открою.

Он вытащил мастер-ключ, вставил в замочную скважину и повернул.

Дверь не открылась.

— Странно, — нахмурился он. — Мастер-ключ всегда срабатывает. Возможно, что-то вставили в замок с обратно стороны. — Он наклонился и заглянул в замочную скважину.

Я вытащил набор отмычек, выбрал одну и вставил ее в замок. Нащупал защелку, подцепил её — и ничего.

— Замок чем-то заблокирован, — пробормотал я.

— Тогда придётся его сломать, — пожал плечами мужчина. Он схватил свою тележку для обслуживания номеров, перенёс серебряное блюдо на пол и покатил тележку, пока она не оказалась перед номером 1621. — Толкаем на счет «три». Раз, два… три!

Мы ударили в дверь изо всех сил.

— Кажется, поддаётся, — заметил наш нежданный помощник. — Ещё раз! Раз, два… три!

На этот раз дверь чуть приоткрылась, и мы толкнули ее до конца.

Я услышал крик Изабеллы ещё до того, как успел окинуть взглядом открывшуюся картину.

Алистер сидел в кожаном кресле посреди комнаты, связанный по рукам и ногам толстой белой веревкой. Во рту вместо кляпа у него был длинный красный шелковый шарф — достаточно искусно завязанный, чтобы Алистер мог издавать только приглушенные звуки, хотя по его перекошенному лицу я понял, что он изо всех сил старается кричать.

А над ним, приставив пистолет к виску мужчины, стояла Мэри Фландерс — женщина, в которой я узнал горничную миссис Джексон.

— Сделаете ещё хоть шаг, и я выстрелю, — не дрогнувшим голосом предупредила она.

— Изабелла, оставайся в коридоре! — крикнул я и вздохнул с облегчением, когда она сделала шаг назад.

— Какого черта вы делаете, мадам? — Служащий, помогавший нам, был зол и собирался ворваться в комнату к женщине с пистолетом.

Я положил руку ему на плечо.

— Я со всем разберусь, — удалось мне прохрипеть. — Приведите помощь. И заберите отсюда Изабеллу.

Какое-то мгновение он смотрел так, словно не собирался отступать, но затем, когда Мэри направила на него пистолет, заколебался.

— Не стоит этого делать, — произнёс я, делая шаг в комнату. Я заметил одинокую белую розу, лежащую посреди кровати. — Развяжите его. Отпустите его.

— Этого никогда не случится, — прищурилась она.

— Это единственное, что нужно сделать, если вы хотите, чтобы всё закончилось хорошо, — я сделал ещё один шаг.

— Даже не надейтесь на счастливый конец. Ещё один шаг — и я выстрелю.

Я повернулся к стоящему слева креслу.

— Могу я присесть? — я пытался выглядеть расслабленным, чтобы и она сама успокоилась.

Женщина кивнула.

— Руки положите на стол, чтобы я их видела.

— Конечно, — кивнул я.

Я смотрел на нее так, словно видел в первый раз — хотя, по правде говоря, так оно и было.

У нее был привлекательный смуглый цвет кожи, и я заметил, что черты ее лица, в зависимости от платья и обстоятельств, выдавали в ней либо очень светлокожую африканку, либо смуглую европейку. Раньше я этого не замечал.

Офицеры допрашивали ее после убийства судьи Джексона; я читал их отчет. Но в ее ответах не было ничего подозрительного, и за неё ручалась сама миссис Джексон.

Она смотрела на меня серьезными, умными карими глазами, полными не только ненависти, но и решимости.

— Достаньте кляп. Ему трудно дышать, — попросил я, обеспокоенно глядя на Алистера.

Женщина резко, гортанно рассмеялась.

— Зачем? У него было столько возможностей начать говорить, но он этого не сделал!

— И что именно он должен был сказать? — спокойно поинтересовался я.

Пистолет в вытянутой руке слегка дрогнул.

— Я хотела, чтобы он признал, что был неправ. Что он и его друзья совершили глупость. И что из-за этого пострадала моя семья.

— Вы имеете в виду Леруа Сандерса?

Губы женщины скривились в усмешке.

— А вы хорошо подготовились, но держу пари, вы и половины не знаете. В конце концов, он провел большую часть последних тридцати лет, скрывая правду. — Она ткнула пистолетом в голову Алистера, и тот поморщился.

Я смог её отвлечь.

— Так расскажите мне всё, — попросил я. Если она будет продолжать говорить, то не станет стрелять. И чем больше она будет говорить, тем больше времени я смогу выиграть до прибытия помощи. Или пока не придумаю, как ее обезоружить.

— Расскажите мне о белой розе, — попросил я ещё раз. — Мне кажется, вы оставили её как знак; вы хотели, чтобы мы вас поймали. Потому что, если бы кто-то из нас связал это с миссией «Белая Роза», мы могли бы выйти на миссис Мэтьюз и найти вас гораздо раньше.

Думаю, так сказал бы и Алистер, ибо он был абсолютно уверен, что поведение преступника на месте преступления всегда раскрывает нечто важное о его мотиве.

— Не говорите глупостей, — возразила она. — Это было послание им. Моим жертвам. На похоронах отца были белые розы. Они заставляют меня думать о смерти, — ее глаза остекленели. — Они также напоминают мне о миссии «Белая роза», которая разрушила мою жизнь. Я оказалась там из-за этих людей и из-за того, что они сделали с моим отцом.

— Я лично разговаривал с миссис Мэтьюз. Мне показалось, что она желает своим воспитанницам только добра.

Мэри тихо выругалась и холодно произнесла:

— Многие клянутся, что хотят, как лучше. Но правда у каждого своя.

Она прошла в другой конец комнаты и выглянула за дверь. Успокоившись, что там пусто, она снова повернулась ко мне.

— Миссия «Белая роза» — это просто другой вид рабства. Девушек обучают, но для чего? Что быть слугами, трудиться и скрести полы без приличного жалованья? Быть оскорбленными мужчинами дома, которые думают, что ты здесь для того, чтобы их развлекать? Как дешёвая шлюха? — взвизгнула она. — Миссия «Белая роза» разрушила мою жизнь, когда меня послали на первое место работы. Я хотела доставить им неприятности.

— Ваше первое место работы — это дом Джексонов?

— Нет, Джексоны были вторыми. Я умоляла миссис Мэтьюз об этой должности, а после того, то со мной произошло, она готова была дать мне, что угодно. Вот я и получила великолепную возможность отомстить за смерть отца и за страдания своей семьи.

— Вы не могли совершить всё это в одиночку, — сказал я, стараясь говорить тихо и спокойно. — Все три жертвы были крупными мужчинами, убитыми тремя разными способами. Мы знаем, что вам помогал Ларс. Он купил пистолет, и он был в «Бреслине».

На мгновение её лицо смягчилось.

— Да, Ларс был очень милым и полезным. Жаль, что его тоже пришлось убить.

— Но ведь его ударили ножом в тюремной камере? — вскинул я брови.

Женщина мило улыбнулась.

— Никто никогда не задает вопросов уборщице. Люди, которым было поручено защищать его, даже не обратили на меня внимания.

Они действительно подозревали одного из своих. Да и, если честно, их мало заботила смерть анархиста, виновного в страданиях кучи людей.

— Вы — одинокая женщина, — покачал я головой. — Никогда не поверю, что у вас хватило сил — и знаний — убить троих взрослых мужчин без посторонней помощи.

— Разве я сказала, что у меня не было помощников? — раздражённо произнесла она. — Я лишь сказала, что убила этих людей лично.

— Вот как… — задумчиво произнёс я, подталкивая её к продолжению.

— Именно! Я начала с шантажа, и он сработал даже лучше, чем я ожидала. — На мгновение в её глазах промелькнуло удивление. — Они были в ужасе, когда я послала свое первое требование — не только потому, что я знала о Леруа Сандерсе, но и потому, что я знала о них. Я воспользовалась их старой привычкой использовать музыкальные шифры для передачи сообщений.

— А как вы вообще узнали об этом шифре?

Мэри самодовольно улыбнулась.

— Я просматривала старые бумаги судьи. Я искала доказательства, понимаете? И когда я нашла его старые письма и учебники… Мне дали довольно приличное музыкальное образование, чтобы понять их код.

— Так если это была личная месть, то зачем было привлекать Ларса и анархистов?

— Они были мне нужны, — просто ответила она. — Я присоединилась к их делу, потому что разделяла их общую цель: они хотели улучшить условия труда для таких людей, как я. Но вскоре я обнаружила, что могу найти им лучшее применение. Они предложили мне обучение, необходимое для осуществления моей мести. Они научили меня делать бомбы, пользоваться пистолетом и ножом. — Она кивнула. — Да, даже такая женщина, как я, способна овладеть необходимыми навыками. Все дело в технике и уверенности, а не в силе. А когда мне понадобилась небольшая помощь — главным образом, чтобы меня не узнали, — мне дали Ларса. Все они верили, что я работаю ради ИХ дела, а не ради собственных целей. И это было прекрасно.

— Вы отдавали им часть денег, полученных от шантажа, сказав, что они из миссии «Белая роза», — произнёс я.

— Именно, — самодовольно произнесла он. — Я внесла пожертвования, тем самым убедив их, что я — «истинный единомышленник». И они стали помогать мне, не задавая ни единого вопроса.

Очевидно, эти отношения принесли пользу обеим сторонам.

— Судья Джексон и этот человек, — она ткнула пальцем в Алистера, — вместе с двумя другими виновны и должны понести заслуженно наказание.

Алистер задёргался в путах и замычал.

— Что они сделали? — поинтересовался я. — Вы сказали, что именно из-за них оказались в миссии «Белая роза»…

— Этого бы не произошло, если бы я росла с матерью и отцом. Девушкам с семьями не обязательно приезжать в этот город в поисках работы, когда им исполняется восемнадцать. Они не заканчивают жизнь в миссионерских домах, обучаясь рабскому труду на благо богачей, — сказала она. — Эти люди подбросили улики, которые отправили моего отца в Обернскую тюрьму на всю жизнь. Они разрушили его жизнь! — прошипела она. — А это, в свою очередь, разрушило мою жизнь и жизнь моей матери. После того, как он уехал в Оберн, у нас не было будущего. Никакого!

Она подняла руки и вытянула их вперёд.

— Моя семья была музыкальной. Мама учила меня петь и играть на пианино. Я мечтала о будущем пианистки ещё до того, как рабский труд превратил мои пальцы в жалкие обломки. Этот мир, наполненный капиталистическим злом и жадностью, уничтожает нас всех.

— Вы упомянули, что они подбросили улики…

Мэри склонила голову на бок.

— Держу пари, ваш друг вам этого не говорил, не так ли? Вот как им удалось засадить моего невиновного отца за решётку.

— А что, если они не знали, что улики неверны? Что, если это просто ошибка? — Я осознал, что задаю вопросы не только ради Мэри Сандерс, но ради самого себя.

— Не было никаких ошибок, — холодно ответила она. — Вы забываете: я получила доступ к личному делу судьи Джексона. Я знаю, что они сделали. Вот почему ваш друг умрет с кляпом во рту. Потому что в тот момент у него была возможность что-то сказать, но он предпочел этого не делать.

— Он все еще может очистить имя вашего отца.

Она снова гортанно рассмеялась.

— Слишком поздно. И для моего отца, и для меня, — она пересекла комнату. — Но теперь самое время. — Она взвела курок.

— Помощь будет здесь с минуты на минуту. Не добавляйте к преступлениям, которые вы уже совершили, ещё одно, — взмолился я.

— Не волнуйтесь, — решительно покачала она головой, — живой вы меня не возьмёте. Я отказываюсь разделять судьбу своего отца.

Она подняла пистолет и направила его на меня. Я упал на пол, едва избежав пули, которую она выпустила в мою сторону.

Я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как она нацелила «браунинг» в сердце Алистера и нажала на спусковой крючок.

— Нет! — закричал я.

Пуля попала прямо в цель. Тело Алистера дернулось от удара и обмякло.

Ничего не соображая, я с трудом поднялся на ноги.

Мэри уже стояла у окна. Она потянулась к щеколде и открыла её.

Я бросился через всю комнату, решив остановить ее. Она заплатит за то, что сделала с Алистером.

Но когда я протянул руку, чтобы схватить её, она заговорила. И ее слова были настолько ошеломляющими, что на долю секунды я замер — и этого как раз хватило, чтобы дать ей уйти.

— Скажите Джонатану, чтобы он позаботился о нашей дочери, — прошептала она.

И не колеблясь ни секунды, она шагнула в открытое окно прямиком в ночь.

Глава 31

15:30.

Я стащил обмякшее тело Алистера со стула на кровать и разрезал веревки, которыми он был связан. Затем сорвал его галстук, отшвырнув в сторону, потому что мне нужно было остановить кровь.

Однако крови не было… Но ведь я видел, как пуля попала прямо в грудь!

Я нащупал пульс — на удивление, чёткий и ровный. Я похлопал Алистера по лицу: сначала по правой щеке, потом по левой. Он пошевелился и тихо застонал. Он все еще был жив.

— Алистер! — Я ощупал его грудь в поисках раны. — Алистер, ты меня слышишь?

Он с трудом открыл глаза и прохрипел:

— Как же чертовски больно…

— Где? — Я расстегнул его рубашку, чтобы обнажить грудь, но на полпути замер и присвистнул.

Под накрахмаленной белой рубашкой я увидел медную пулю именно там, где она остановилась.

И то, что помешало ей войти в грудь Алистера, было самым красивым тканым шелковым жилетом, который я когда-либо видел. Золотые нити перемежались с ярко-синими и ярко-красными в мерцающем, переливающемся узоре.

Я молча уставился на Алистера.

— Помоги мне сесть, — попросил он. — У меня такое чувство, будто я только что проиграл боксерский поединок с грозой Филадельфии Джеком О'Брайеном.

— Но ты жив, — прошептал я.

Алистер закашлялся и скривился от боли, которое причинило это движение.

— Я жив благодаря Казимежу Жеглену — да святиться имя его! — и восьмистам долларам, которые оказались моим лучшим вложением.

— Жеглену? — это имя показалось мне знакомым.

— Это польский священник, который обнаружил, что может ткать шелк таким образом, чтобы получился бронежилет. Я читал статью о его изобретении в «Бруклин Игл». Он много лет экспериментировал со стальной стружкой и мхом, но ничего не получалось, пока он не научился правильно ткать шелк.

Я знал, что такая технология существует; фактически, пуленепробиваемые жилеты в той или иной форме существовали с начала 1800-х годов. Но они были слишком дорогими для обычного детектива.

— Он такой тонкий, — я удивлённо ощупал материал.

— И всего три миллиметра толщиной. Он буквально ловит пулю и передаёт её кинетическую энергию телу, — Алистер снова закашлялся. — Неудивительно, что по мне будто катком проехали.

— И ты его купил…

— После убийства Ангуса. Я… хм, волновался.

Я кивнул.

— У меня к тебе много вопросов. Но они могут подождать.

Потому что в дверях стояла Изабелла — и я видел, как выражение ужаса на ее лице сменилось огромным облегчением, когда она поняла, что Алистер невредим.

Когда комната наполнилась полицейскими, я выскользнул, пообещав встретиться с Синклерами позже.

А на асфальте Тридцать четвёртой улицы в луже крови до сих пор лежал изломанный под чудовищными углами труп Мэри Сандерс. Несколько полицейских попытались заслонить это зрелище от перепуганных прохожих, а несколько предприимчивых журналистов уже пытались добраться до горяченького.

Алистер всегда говорил, что прирожденных преступников не бывает. Они всегда созданы, порождены обстоятельствами и окружающей средой.

Я не мог придумать лучшего примера, чем Мэри Сандерс. Ведь если она сказала правду, то Алистер и трое его сообщников посеяли семена, которые превратили молодую женщину в измученную душу, жаждущую мести.

В центре города, в штаб-квартире на Малберри-стрит, комиссар поглаживал усы, не веря своим ушам.

— Значит, вы хотите сказать, что дама по имени Мэри Сандерс виновна в убийстве двух судей и профессора Барнард-колледжа, не говоря уже о покушении на убийство Алистера Синклера? Она, а не анархисты?

— Она лично совершила каждое убийство, — кивнул я, — но при помощи анархистов. Они обучали ее и оказывали ей поддержку, потому что верили, что она старается для достижения целей их организации. Но она жаждала личной мести.

— И использовала шведа?

— Да, она манипулировала им. Она сказала ему, что ей нужна его помощь, чтобы уничтожить врагов-капиталистов.

Комиссар что-то буркнул себе под нос.

Я продолжал рассказывать ему все, не исключая никаких подробностей о том, как я все обнаружил, и подчеркивая, что многие из анархистов, запертых в тюрьме, не играли никакой роли в произошедшем.

— В частности, Джонатан Страпп, — заметил я, — не принимал никакого участия ни в убийствах, ни в самом взрыве.

— Неважно, — отмахнулся генерал. — Наконец-то мы отвоевали этот город и нашли достаточно улик, чтобы убрать всех тех, кто хотел его уничтожить. Как поступил бы Страпп, — взглянул начальник на меня, — будь у него хоть малейший шанс. Видите ли, я не собираюсь разбираться в деталях личной ответственности. В моём понимании, виновны все.

— Но наша система правосудия основана на личной виновности, — возразил я. — Неправильно, когда кто-то платит за то, чего не делал.

— Не делал?! — Комиссар хлопнул ладонью по столу. — Он сговорился уничтожить этот город и всех трудолюбивых граждан, которые делают его великим. Он и его «товарищи» делали это на каждом собрании, которое посетили; каждым словом, которое произносили; каждым долларом, который они отдавали своему делу. — Бингем наклонился ко мне и яростно прошептал: — Я уже придумал историю, которая будет интересна и присяжным, и судьям, и прессе с общественностью. Дрейсон и главари анархистов падут. На их совести достаточно преступлений, и я не чувствую никакой вины. — Он снова откинулся на спинку кресла. — Мэри Сандерс и швед мертвы. Мы свалим всю вину на них как на рабочих пчелок, которые выполняли приказы начальства. Но главари тоже заплатят. Они предстанут перед судом за убийство охранников при взрыве «Гробницы», а также за заказ убийства двух судей и профессора колледжа. И больше, — произнёс он, сверля меня взглядом, — я не хочу ничего слышать.

И я больше не сказал комиссару ни слова. Но я многое поведал Фрэнку Райли, который пришел, чтобы встретиться со мной в маленькой забегаловке в Чайна-тауне, где мы разговаривали в полном уединении.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я, наконец, когда закончил рассказывать.

Он покрутил палочками в полупустой миске с лапшой.

— История интересная, но я не уверен, что мне позволят её напечатать, — он сделал долгую паузу. — Я даже не уверен, что сам хочу её печатать. Если я это сделаю, на свободу могут выйти люди, которые этого не заслуживают.

— Из-за того, что они думают не так, как мы? — хмыкнул я. — Так за это в нашей стране не упекают за решётку. Важно то, что они делают, а не то, о чём думают.

— Ты, правда, считаешь, что это разные вещи? — Он бросил на меня тяжелый взгляд. — Возьми, к примеру, своего друга Джонатана Страппа. Я понимаю, почему ты хочешь ему помочь. Но подумай хорошенько, прежде чем отвечать на мой вопрос. Ты действительно веришь, что он порядочный человек, который просто оказался не в том месте? Или чувство вины мешает тебе судить рационально?

Я надолго задумался.

— Не знаю. Но если мы не дадим шанса таким, как он, тогда что же мы за люди?

Фрэнк с усмешкой протянул мне счёт:

— Ладно, Зиль. Посмотрим, что я смогу сделать.

Полчаса спустя я пытался объяснить это Джонатану.

— Приятного мало, — произнёс я. — Будет суд. Но главный криминальный репортёр «Таймс» позаботится, чтобы люди услышали твою версию истории.

Джонатан покачал головой.

— Что теперь будет с моей дочерью? — прошептал он. — Мэри была мимолетной знакомой, и я знал, что она не хочет быть матерью. Это поставило бы под угрозу ее средства к существованию, которые она защищала любой ценой, скрывая свою беременность.

— Твои родители будут заботиться о ней, сколько смогут, — ответил я. — И, если честно, мне приходит на ум ещё один вариант…

— Какой ещё вариант? — мрачно пробормотал Джонатан.

— Алистер Синклер, — улыбнулся я. — Он выдающийся криминолог и исследователь — и у него также есть связи с некоторыми из самых влиятельных людей в юридической системе этого города.

— И с чего он станет мне помогать? Таких, как он, не заботят такие, как я.

— Лично — конечно, нет. Но ему будет интересна твоя история. Твои мотивы. Тебе просто нужно с ним поговорить.

Джонатан ошеломлённо покачал головой.

— Просто поговорить?

— Именно, — кивнул я. — Я не стал рассказывать Джонатану, что Алистер загорелся новой идеей: превратить историю Страппа в новаторское исследование о формировании личности анархиста — о том, как связаны преступное мышление и терроризм. Оставлю все объяснения Алистеру.

Я поднялся.

— Он поможет тебе добиться как можно более легкого приговора. От тебя потребуется только уделить ему время: поговори с ним и расскажи ему все, что он хочет знать.

Ответы на вопросы — больше Алистер ничего от него не потребует.

И именно это я планирую потребовать от Алистера сам в ближайшие дни.

Глава 32

Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.

17:00.

Мой разрыв с Алистером оказался серьезным, и пропасть между нами становилась все шире с каждым днем. Ни усилия Изабеллы, ни время, которое мы провели вместе, помогая Джонатану планировать защиту, не помогли решить эту проблему.

Но нужно отдать Алистеру должное: он помогал Джонатану, чем только мог. Он нанял самого лучшего адвоката и оплатил его из своего кармана.

Как я и подозревал, он нашёл Джонатана весьма увлекательным субъектом.

Алистер стал одержим идеей выяснить, почему этот прилежный молодой человек отказался от своей страсти к науке в пользу анархистского насилия. Он понимал гнев Джонатана после катастрофы «Генерала Слокама» и то, как легко лидеры анархистов манипулировали им, чтобы убедить Джонатана присоединиться к их делу. Но это не вполне объясняло, ПОЧЕМУ Джонатан так поступил.

— В конце концов, — сказал мне Алистер, — катастрофа на «Слокаме» была величайшей трагедией, когда-либо обрушившейся в нашем городе. Тысяча жертв, и каждая оставила после себя скорбящую, разгневанную семью. Однако другие не бросились к анархистам и не поверили в их разговоры о насилии и динамите. А Джонатан поверил. Вот я и задаюсь вопросом: почему? Почему он воспринял анархистские идеи, а другие — нет?

Алистер был уверен, что ответ на этот вопрос не только послужит основой для статьи, отмеченной наградами, но и произведет революцию в том, как система правосудия справляется с террористами такого типа, давно известными русским и французам.

— Террористы, — настаивал он, — это уникальный вид преступников, которого наша существующая правовая система до сего момента не предусматривала.

Он излагал свои мысли на этот счет, когда мы вместе шли домой с поминальной службы Ангуса Портера свежим ноябрьским вечером.

Мы дошли до входа в здание «Дакоты», обменялись прощальными рукопожатиями и уже собирались разойтись, но Алистер задержался на ступенях.

— Скоро зима, — произнёс он. — Воздух сегодня морозный.

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как холод обжигает лёгкие изнутри.

— Не хочешь подняться и пропустить по стаканчику виски? Мне подарили чудесную бутылочку «Glenmorangie».

На секунду я заколебался, но согласился.

Мы молча поднимались на лифте, пока Алистер болтал с дежурным о нью-йоркских «Гигантах» и их перспективах на весенний сезон с новым игроком Кристи Мэтьюсоном. Никогда не знал, что Алистер интересовался бейсболом.

С другой стороны, о «Гигантах» не говорил только ленивый с тех пор, как в прошлом году они выиграли Мировую серию. К тому же, я ещё очень многое не знал об Алистере.

Вскоре мы устроились в библиотеке Алистера; перед нами ревел огонь, а за окном простиралась унылая панорама Центрального парка. Всё было как в старые добрые времена. Почти. Воспоминание о чем-то потерянном придавало этому вечеру горьковато-сладкий оттенок.

Я, наконец, заговорил:

— Меня мучает вопрос: Мэри Сандерс была права?

— В чем? — спросил он, наполняя свой стакан. — Я уже говорил тебе, что мы совершили ошибку. Ее отец действительно был невиновен в убийстве юной Салли Адамс, хотя я узнал об этом только тогда, когда он уже оказался в могиле.

Я наклонился к очагу, грея руки перед огнем.

— Когда Мэри угрожала тебе пистолетом, она заявила, что вы вчетвером сговорились против ее отца. Она сказала, что вы подбросили улики.

Алистер молча сделал глоток.

— Я спрашиваю тебя прямо: она говорила правду?!

Он бросил на меня усталый взгляд.

— Ты считаешь, существует простой ответ?

Я удивлённо приподнял брови.

— Конечно! Вы либо подделали улики, либо нет. Третьего не дано.

Алистер молчал, поэтому я продолжил:

— Я склонен согласиться с Мэри Сандерс, потому что из того, что я узнал о суде над Леруа, именно показания — последние показания — Гарри Блотски убедили присяжных признать его виновным.

— Я знаю, как это выглядит, — отрезал Алистер, понюхал свой стакан виски, покрутил его, но пить не стал. — Я не горжусь тем, как мы справились с делом Сандерса. Мы могли справиться лучше. Мне хотелось бы думать, что я бы так и сделал, если бы мы были более опытны в юридической практике. Но обстоятельства гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.

Я сделал глоток виски, наслаждаясь тем, как обжигающая жидкость потекла по горлу, и пристально посмотрел на Алистера.

— Вечер долгий, и других планов у меня на сегодня нет.

Он вздохнул, поднялся с кресла и подбросил в огонь еще одно полено. То начало потрескивать, выплевывая языки пламени высоко в дымоход.

Наконец, он вернулся на свое место и заговорил, словно решив окончательно покончить со всем:

— Как бы я ни сожалел о своих неудачах в отношении Леруа Сандерса, я могу сказать, что его дело изменило мою жизнь — по крайней мере, профессиональную её часть. Видишь ли, именно из-за него я впервые заинтересовался, а после стал одержим идеей преступного мышления.

Но я не хотел слушать о трактатах, которые не имели никакого отношения к происходящему.

— Начни с самого начала. Расскажи, как ты основал клуб «Беллерофонт».

— Это было так давно, — губы Алистера изогнулись в печальной улыбке. Тени, отбрасываемые свечами, подчеркивали его седеющие волосы и испещрённый морщинами лоб, и я вдруг подумал, насколько старым и уставшим он выглядит.

Алистер, словно прочитав мои мысли, продолжил:

— Мы были невероятно молоды — не очень зрелые и, без сомнения, слишком самодовольные. Мы были полны знаний и считали, что знаем то, чего не знает никто другой. Вот почему мы создали «Беллерофонт». Такие клубы были популярны на выпускных курсах, и мы считали, что подобным образом сможем оставить память в веках.

— Но почему «Беллерофонт»? Я и раньше хотел спросить, но забыл.

Алистер пожал плечами.

— Это придумал я, позаимствовал из греческой мифологии. Беллерофонт был убийцей чудовищ; в том числе, и Химеры — возможно, величайшего чудовища из всех. Это название символизировало то, какими мы видели самих себя: мы собирались убивать криминальных монстров нашего общества и сажать их за решётку.

— На тебя не похоже, — покачал я головой.

— В то время я был другим. Ошибки, допущенные в деле Сандерса, меня изменили.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Когда он снова заговорил, я почти видел его таким, каким он был тридцать лет назад.

— Наверное, мы не хотели взрослеть и бросать школу. Даже после того, как мы закончили Гарвард и устроились на работу в окружную прокуратуру, мы решили продолжать встречаться в адвокатском клубе. Мы говорили о делах, над которыми работали, и жаловались на начальство. Все мы ставили перед собой невыполнимые цели. Мы знали, что каждое судебное дело создает прецедент на будущее, поэтому думали, что сможем кардинально изменить нашу устаревшую правовую систему. Но всё это — глупые мечты, ибо кто мы такие в сравнении со всеми докторами права, жившими до нас?

Он снова замолчал, и его взгляд упал на программу поминальной службы с похорон Хьюго Джексона, прошедшую всего два дня назад.

— Расскажи мне о Сандерсе. — Я даже боялся дышать, чтобы не сбить Алистера с мысли.

— Леруа Сандерс предоставил нам прекрасную возможность продемонстрировать то, чему мы научились. Он был, в буквальном смысле, чудовищем, которое мы победим с помощью закона — нашего единственного оружия. Сандерс был худшим из вообразимых преступником: он жестоко убил ребенка. Маленькую девочку.

— Продолжай, — кивнул я, наклоняясь ближе.

— Дело было поручено Хьюго, который почти сразу же разочаровался в ограниченности закона. Склонность Сандерса к преступлениям была очевидна. Из бесед с его семьей и друзьями мы установили, что он давно проявлял неестественный интерес к молодым девушкам.

— Насколько «давно»? — уточнил я. — Это довольно расплывчатое понятие.

Алистер мрачно посмотрел на меня.

— Мы считали, что он убивал и раньше. Мы также знали, что он и раньше насиловал. Я сам разговаривал с жертвой.

— Но это невозможно! Его бы судили и заставили отвечать за прежние преступления!

Но Алистер медленно покачал головой.

— Девушка, которую, как мы полагали, он убил прежде, считалась беглянкой. У нее были непростые отношения с семьей, и полиция не склонна была рассматривать ее исчезновение как нечто из ряда вон выходящее. А девушка, которую он изнасиловал, была из бедной иммигрантской семьи; они не были готовы добиваться справедливости через суд.

— Вы могли бы поднять этот вопрос на суде. Это могло бы помочь!

— Думаешь, мы не пытались? — печально рассмеялся Алистер. — Судья не допустил.

— Тогда, при вынесении приговора.

— Но для того, чтобы вынести приговор, сначала нужно было добиться обвинения. — Алистер сложил руки. — Его вина в убийстве Салли Адамс была бесспорной, но косвенной. Веских доказательств не хватало. И Хьюго забеспокоился. — Алистер потянулся за программой поминальной службы Хьюго и уставился на нее; затем вытащил из кармана программу Ангуса и положил их рядом.

— Хьюго и Ангусу даже не пришлось стараться, — сказал он. — Присяжные всегда не против посадить таких людей, как Леруа Сандерс. Я заподозрил, что Хьюго сделал с помощью Ангуса, как только из ниоткуда появился напарник Леруа, готовый дать показания. Показания мистера Блотски были слишком идеальны. И присяжные поверили ему, — он глубоко вздохнул. — Судья приговорил Сандерса к пожизненному заключению в Оберне, а остальное ты знаешь.

— Не совсем, — ответил я, придвигаясь на краешек стула. — Ты хочешь сказать, что Хьюго Джексон сфабриковал показания мистера Блотски?

— Если уж совсем точно, — хмуро произнёс Алистер, — то Хьюго и Ангус заплатили Гарри Блотски, чтобы тот дал «правильные» показания.

— И когда ты об этом узнал?

— Наверняка? — приподнял он бровь. — Не так давно.

— Но всё это время ты подозревал — и ничего не сделал?

Алистер кивнул.

— Мы с Алланом Харттом вдвоём подозревали, и даже поспорили с Хьюго из-за этого.

Я выпрямил спину, заметив высокомерие Алистера.

— Вы поссорились с Хьюго не потому, что были с ним не согласны, — возразил я. — Вы с ним поссорились из-за уязвлённой гордости: ты был «архитектором» этого дела, а он с тобой даже не посоветовался!

— Хьюго работал топорно. Именно поэтому, спустя столько времени, Мэри Сандерс смогла выяснить правду. Если бы он поговорил со мной, мы могли бы спланировать всё гораздо лучше! — Даже сейчас Алистер злился, что его мнение никто не спросил.

Я уставился на него, не веря своим ушам.

— Так ты расстроен не тем, что в тюрьму попал невиновный, а тем, что вы не спрятали концы в воду?!

— Он не был невиновным! — Алистер хлопнул ладонью по столу.

Затем он взял себя в руки и произнёс уже тише:

— Ты должен понять, Зиль. Ты бы сделал то же самое, будь у тебя такая возможность. Он изнасиловал и убил ребёнка. Маленькую девочку. Как мы могли не воспользоваться шансом убрать с улиц этого ужасного монстра?

— Если не считать того, что он был невиновен, — хмыкнул я.

— В этом конкретном преступлении — да. Но не в остальных. — Алистер провел языком по губам. — Во рту пересохло.

Не говоря ни слова, я встал, подошел к графину, который всегда стоял над стойкой бара, и налил стакан. Алистер сделал несколько жадных глотков.

— Откуда ты можешь знать наверняка, что он совершил?

— Потому что я поверил предыдущим свидетелям, — сказал он. — Позже выяснилось, что убийство Адамс совершил другой человек. Через несколько лет после того, как Сандерса отправили в Обернскую тюрьму, произошло аналогичное убийство. За ним последовал еще один эпизод, потом — еще. Вот тогда я и понял: Хьюго с Ангусом переборщили с делом Адамс, и мы все ошиблись.

— Но вы не сделали ничего, чтобы очистить имя Сандерса? — я вопросительно посмотрел на Алистера.

— К тому времени Сандерс был уже мертв. К тому же, я искренне верю, что он не был невиновным человеком. Его руки были в крови, просто не в крови девочки Адамсов.

— Я тоже защищаю улицы этого города, как защищал и ты, — мрачно произнёс я. — Но не тогда, когда это означает осуждение человека за то, чего он не совершал.

— Иногда закон нас подводит. — Алистер осушил бокал. — Но и мы поступили с Сандерсом неправильно. Моя неудача заставила меня задуматься: что мы могли изменить? Сделать по-другому? Пусть Леруа Сандерс имел преступные наклонности, но неужели этого нельзя было исправить? Излечить? И я стал заниматься этим вопросом — но уже не с Сандерсом, потому что было слишком поздно, а с другими, оказавшимися в подобных обстоятельствах.

Вот как родился исследовательский интерес Алистера к формированию сознания преступника. Из-за неуместной вины и ошибочных суждений.

— Что сказали Хьюго и остальные, когда стало ясно, что вы совершили с Сандерсом серьезную ошибку? Они явно потребовали, чтобы ты молчал.

— Они, как и я, верили, что цель оправдывает средства, — сказал Алистер, бросив на меня холодный взгляд. — Иногда экстраординарные ситуации требуют экстраординарных решений. Леруа Сандерс убил бы снова, будь у него такая возможность. Кто-то должен был положить этому конец.

Я печально глянул на Алистера.

— Закон никогда не сможет оправдать подобный образ мыслей.

— Именно поэтому я стал проводить свои исследования вне рамок закона, — сказал он. — Для своих целей я действую за его пределами.

— Цель оправдывает средства, — повторил я его слова.

Алистер пожал плечами.

— А ты разве так не считал, когда вломился в мой кабинет с обыском?

Я вспомнил о том, как Алистер справился с делом Майкла Фромли в нашем первом совместном деле…

Или о Джонатане, который объяснял мне, почему связался с анархистами…

Или о комиссаре, чьи действия ставили безопасность своего города и его населения превыше всего…

Или о себе. Потому что Алистер был прав: когда ставки были достаточно высоки, я не раз убеждал себя перейти этическую черту.

Я хотел спросить еще многое, но в дверь постучали, и вошла, извиняясь, миссис Меллоун.

— Мне очень жаль, профессор, но этот человек ворвался в квартиру, я не смогла его остановить. Почему его внизу не остановили? — пожаловалась она.

Мимо неё протиснулся высокий блондин с чёрной повязкой на глазу и направился к нам.

— Кто вы такой и что, чёрт побери, себе позволяете? — поднялся с кресла Алистер.

Мужчина лишь улыбнулся.

— Не возражаете, если я присяду? Детектив Зиль объяснит, кто я такой.

— Это Павол Хлад, — тихо произнёс я. — Зачем вы здесь?

Он вытащил из черной сумки, висевшей у него на плече, конверт и сел между нами на стул. Затем окинул взглядом библиотеку, рассматривая чужеземные артефакты и обширную панораму.

— Милое местечко. Ладно, не будем тратить время на любезности. У меня есть кое-что для вас, профессор.

Он протянул Алистеру коричневый конверт.

— Что это? — спросил Алистер хриплым от гнева голосом.

— Откройте, — Хлад скрестил руки на груди.

Алистер разорвал конверт и уставился на лежавший внутри лист бумаги.

— Надеюсь, вы оцените мои старания, — ухмыльнулся Хлад.

Алистер нахмурился.

— Мэри Сандерс была истинным единомышленником, — сказал Хлад. — И хотя ее преданность делу была скомпрометирована личными мотивами, она была преданным работником.

— Вы знали… — пробормотал я.

Павол улыбнулся так, что я понял: он знает все.

— Что на самом деле может знать такой мелкий человек, как я?

— Объяснитесь! — потребовал Алистер.

— Все очень просто. Я сделал несколько интересных открытий и хочу, чтобы вы поблагодарили меня за этот факт.

У меня вдоль позвоночника пробежал холодок.

— Благодарность может принимать разные формы, — произнёс Алистер. — Чего вы хотите?

Губы Павола скривились в усмешке.

— Штат Нью-Йорк предоставил мне иммунитет в обмен на мои ценные показания, — сказал он. — После этого меня, скорее всего, депортируют. Но я не собираюсь уезжать.

В этот момент я осознал, что мы понятия не имели, какую на самом деле роль играл Павол Хлад.

Эл Дрейсон. Джонатан Страпп. Мэри Сандерс. Прихвостень Саввас.

Все они были отдельными действующими лицами, связанными с анархистским движением. Но каждым из них управлял Хлад — виртуальный кукловод, стоящий за всем. И его слова это подтверждали.

— Я считаю своим долгом знать, чем занимаются сотрудники моей организации. Мэри, возможно, думала, что использует меня, — усмехнулся Павол Хлад, — но лучшие лидеры — это те, кто может использовать цели своих последователей для достижения своих собственных. В этом отношении Мэри была блестящей находкой. Она поставила в тупик полицию и помогла скрыть наш план относительно Дрейсона, даже не подозревая, что делает это.

— Потому что все считали, что убийства связаны с Дрейсоном, — сказал я.

Он кивнул и повернулся к Алистеру.

— Когда вы основали клуб «Беллерофонт»… когда вы продумывали стратегию в офисе окружного прокурора… когда вы вытаскивали из тюремных камер тех преступников, которые лучше всего служили вашим исследовательским целям… Вы всегда были экспертом в манипулировании желаниями других людей для достижения своих собственных целей. Разве нет?

Алистер побледнел.

— Что бы вы ни думали, я не…

— Я знаю о вас всё, профессор, — перебил его Хлад, — так что давайте не будем спорить.

Алистер откинулся на спинку стула, словно из него разом выпустили весь воздух.

Лист бумаги, который он держал в руках, упал на пол — и на нем я узнал знакомое послание, хотя теперь оно было написано незнакомой рукой.

Музыкальный шифр.

Я потянулся за ним, и Павол Хлад тихо выскользнул за двери.

Когда я вышел из квартиры, в коридоре меня ждала Изабелла.

— Ты поговорил с Алистером?

Я кивнул.

— А что за мужчины только что отсюда вышел? Я помню его по собранию анархистов.

— Это не важно, — покачал я головой.

Она подозрительно посмотрела на меня, но потом, похоже, всё поняла. Сегодня вечером мне не хотелось об этом говорить.

— Прогуляйся со мной, — её тон не допускал возражений.

Она на мгновение исчезла в своей квартире и появилась в пальто и с Обаном на поводке. Его золотистый хвост, казалось, вот-вот отвалится от радости.

Этим вечером мы гуляли по улицам города. Изабелла понимала, что я нахожу успокоение в ярких огнях и суете Бродвея. Несколько бакалейных лавок и аптек оставались открытыми, хотя уже темнело.

— Алистер сказал тебе то, что ты хотел знать? — На ее лице появилось странное выражение.

— Сказал. — Я не стал вдаваться в подробности.

Сухие листья шелестели под нашими ногами, а деревья тянули изломанные ветви высоко в унылую ноябрьскую ночь.

— Я часто думаю, что иногда те, кто обладает величайшими способностями, прокляты самыми серьезными недостатками. — Когда я недоуменно вскинул брови, Изабелла добавила: — Я видела нечто подобное даже в Тедди: те качества, которые делали его бесстрашным исследователем и археологом, также делали его далеко не идеальным мужем. Как бы я его ни любила.

— Думаю, такова природа: большинство людей нас разочаровывают, даже получив второй шанс. — Я подумал о собственном отце; особенно, о тех моментах, когда ему шла карта и появлялись деньги.

— Даже ты, Саймон?

Я уклонился от ответа.

— Хочешь знать, что сказал Алистер?

— Не хочу. — На ее лице появилось серьезное выражение, а глаза наполнились глубокой печалью. — Иногда лучше не знать.

Мы шли молча, пока не добрались перекрестка Восемьдесят второй и Бродвея. Потом Изабелла остановилась.

— Ну что, Саймон? Пойдём дальше или повернём назад?

Впереди тянулась длинная, тёмная улица — там было меньше баров, ресторанов и магазинчиков, освещающих тротуар. Конечно, учитывая постепенное разрастание города, скоро это измениться, но сегодня дорога перед нами, укутанная уютной тенью, так и манила.

Я перехватил у Изабеллы поводок Обана.

— Давай пройдем еще пару кварталов.

Изабелла взяла меня за руку, и я, впервые за вечер, улыбнулся.

Да, люди будут разочаровывать. Ложь, недосказанности, предательства и двуличность никуда не денутся из нашей жизни.

Но, возможно, они будут не всегда.

Не со всеми.

И уж точно не сегодня.