Тайна беззакония

1. ПОХОЖЕСТЬ НА ЦАРСТВО ХРИСТА

Антихристова деятельность созидает антихристово царство. Оно есть воплощение антихристовых свойств и дел в жизненной действительности. Оно - концентрация антихристова духа в человеческом бытии и в его историческом развитии. Антихристово царство — это совокупность антихристова духа, выраженная в постоянных исторических формах. Это историческая плоть этого духа. Это своеобразная «церковь», охватывающая всю жизнь во всем ее многообразии. Ранее уже упоминалось о том, что антихрист во всем подражает Христу. Он — обезьяна Бога, которая пытается поступать так, как поступает Бог. Антихрист — не творец. Он ничего не изобретает самостоятельно. Ему совершенно чужда оригинальность. Подражание — его основной образ действия. Вне сомнения, это подражание не является младенческой наивностью. Антихрист идет за Христом не как за своим первообразом, дабы своей деятельностью постоянно Его осуществлять, как это делают святые, но — как за объектом, который он постоянно высмеивает своими действиями. Антихристова подражательность всегда скрывает в себе разрушающее начало. Дьявол подражает деяниям Бога для того, чтобы осмеять эти деяния и таким образом уничтожить их смысл. Откровение говорит, что зверь, выходящий из земли, этот дьявол в человеческом обличии, «имел два рога, подобные агнчим» (Откр., 13, 11). Антихрист появился в мире, приняв внешний облик Христа. Но эта маска Христа, этот зверь, как сказано в Откровении, «говорил как дракон». Его внутренняя сущность оставалась демонической. Под маской Христа скрывался дьявол, но, заговорив, он выявил свою драконовскую природу. Однако пока он молчал, не один принял его за Агнца и попал к нему в сети.

Эта похожесть — и дел, и внешнего облика — антихриста на Христа проявляется и в его царстве. Воплощение антихристова духа в исторических формах тоже становится похожим на воплощение Христа в пространстве и времени. Повторяя те же самые слова и идя по тому же самому пути, антихрист добивается и сходства результатов. Всмотревшись в Церковь Христа, он создает свою «церковь», внешне похожую на Церковь Христа, но вещающую голосом дракона. Царство антихриста — это маска Церкви Христа. В своей повести Соловьев описывает эту маску до мельчайших подробностей. Антихрист — специалист по религиозным наукам, теолог, написавший обширный труд по библейской критике, он даже доктор теологии: Тюбингенскому университету выпало «счастье» вручить ему почетный диплом доктора теологии. Он также весьма нравственный человек, милосердный не только по отношению к людям, но и к животным: сам он вегетарианец и противник вивисекции; он учредил строгий надзор за бойнями и поощряет общества покровительства животным. Немая тварь, которая «совокупно стенает и мучается доныне» (Рим., 8, 22), может считать его своим освободителем, который ведет «от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим., 8, 21). Еще раньше, занимаясь огромной благотворительной работой и выказывая величайшее бескорыстие, антихрист вводит в своем царстве «равенство всеобщей сытости»: здесь все братья, ибо все одинаково сыты. Он осуществляет мир и единство в мире. Он поддерживает христианские конфессии и заботится об их соединении. И наконец, он даже соединяет Церковь с государством, назначая своего канцлера папой, и таким образом прекращая вечную борьбу между Церковью и миром. Мир и Церковь воссоединяются во имя высшей действительности и воскресают в виде антихристова Царства. Эта новая «церковь» тоже имеет своих кардиналов, своего «чудодея» папу, свой храм всех культов, свое евангелие в сочинениях антихриста; она едина; в ней имеется даже преображенный мир, проявляющийся в удивительных знамениях и звуках; она мистическая, ибо связана с потусторонней действительностью, которой управляет Аполлоний при помощи своих магических слов. Действительно, два звериных рога, о которых говорит Откровение, очень похожи на рожки Агнца.

Однако более проницательный взгляд может заметить, что вся эта похожесть есть только осмеяние и издевательство над Церковью. Соловьев рассказывает, что избранный папой Аполлоний для развлечения толпы «бросал по воздуху загоравшиеся от прикосновения его руки великолепные римские свечи, ракеты и огненные фонтаны, то фосфорически-жемчужные, то ярко-радужные, и все это, достигая земли, превращалось в бесчисленные разноцветные листы с полными и безусловными индульгенциями на все грехи прошедшие, настоящие и будущие». Разумеется, «народное ликование перешло все пределы». Казалось, что искупление пришло без жертвы и страдания. Милости падали с неба, радуя глаз и сердце. Однако «некоторые утверждали, — рассказывает далее Соловьев, — что видели своими глазами, как индульгенции превращались в преотвратительных жаб и змей». Это и есть исполненный глубокого смысла символ антихристова царства. Внешне это царство выглядит ослепительным, но только до тех пор, пока не заглянешь вглубь, пока огни горят в воздухе, не касаясь земли. Соприкоснувшись с действительностью, они превращаются в ползучих гадов. Антихристово царство, воплощаясь в действительности, эту действительность не только не преображает, вознося ее вверх, в царство радужного света, но сталкивает ее вниз, в мир отвратительных ползучих гадов. В образе жаб и змей Соловьев раскрывает коварство и ложь антихристова царства. Папа церкви антихриста осыпает толпу благословениями. Но эти благословения, ослепившие толпу своим блеском, превращаются в ползучих гадов, отвратительность которых потрясает человеческую природу. Антихристова действительность в своей сущности — это не царство света, это не очищенный и преображенный мир, но — земля, по которой под нашими ногами ползают жабы и змеи, антихристова действительность - это тяжкий, привязанный к земле, омерзительный мир. Эти загорающиеся в воздухе огни сплошной обман: они загораются и исчезают, ибо они — это не свет Господа в Новом Иерусалиме, но всего лишь творения рук человеческих. Внешне они нам напоминают Божии, но в существе своем они из царства ползучих. 0бманчивыми огнями и ползучими пресмыкающимися исчерпывается образ царства антихриста.

И все-таки, как замечает Соловьев, только некоторые видели, как индульгенции превращались в жаб и змей. «Огромное большинство было в восторге». Огромное большинство ничего не видело. В их глазах пестрели огни. Их внимание было сосредоточено только на том, что происходило в воздухе, далеко от этой действительности. Они не смотрели вниз на то, что происходило у них под ногами. Они не пытались прорваться через эту блестящую оболочку и понять смысл и содержание того, что находится под ней. Поэтому обман антихристова царства ускользнул от их взгляда. Они поддались его коварству и радовались, словно уже были той толпой, которая стояла «перед престолом и перед Агнцем» (Откр., 7, 9). Им казалось, что мир преобразился и что тяжкая история этой земли уже завершилась.

Однако любопытно — кто они - эти слепые? Кто смотрел только в воздух, забыв посмотреть на землю? Кто эти люди, которые видели только фосфорические жемчужины и разноцветные листы индульгенций, но не заметили жаб и змей? Соловьев отвечает на это, рассказывая о том, что, когда в императорском дворце проходили выборы папы, «необъятная толпа народа со всех сторон окружила Харам-эш-Шериф. При наступлении ночи император, вместе с новым папой, вышел на восточное крыльцо, подняв «бурю восторгов». Картина очень яркая и исполненная глубокого смысла. Эти слепые, эти антихристом обольщенные и ослепленные есть не кто другой, как безымянная, безличная, постоянно проявляющаяся в истории толпа. Это в толпу бросал чудодей свои ракеты. Толпа была полем его благословений. Толпа глазела на вспыхивающие в воздухе языки пламени. Толпа видела листы индульгенций. Толпа радовалась им и кричала. Личное ощущение действительности здесь исчезло, духовное зрение подернулось туманом, критическое сознание ослабело. Здесь оставалось только сконцентрированное переживание, общее для всех, а потому порабощающее и пьянящее. Личность в массе мельчает. В нравственном смысле она даже совсем исчезает. Она погружается в общее настроение, достаточно сильное, чтобы убить личную жизнь, и слишком банальное для того, чтобы позволить почувствовать высшую действительность и глубинный смысл происходящего. Поэтому толпа всегда наиболее оптимальное и наиболее надежное поле для созидания и расцвета антихристова царства. Толпа слепа по отношению к антихристову духу, ибо она в состоянии видеть только маску этого духа, но не может увидеть того, что находится под нею. Увидев рога зверя, похожие на рожки Агнца, она падает на колени и возносит хвалу зверю. Антихристу хорошо известна эта черта человеческого характера и поэтому во все времена он обращается не столько к отдельным личностям, сколько к этой безымянной толпе. Во все времена он хочет иметь большое число. Культ числа — один из ярчайших знаков антихристова духа.

Но число этот дух ценит не как таковое, но из-за его способности поработить человека. Чем больше толпа, тем меньше в ней человек. И чем меньше становится человек, тем больше возрастает антихрист. В земной действительности препятствием для антихриста является сильная личность. Но личность развивается и созревает только в одиночестве. Поэтому антихрист и не любит оставлять человека в уединении. Он постоянно заманивает его в толпу; он погружает его в общность; он не оставляет ему ни времени, ни сил для собственных мыслей и чувств. Все должно быть общим: работа и отдых, радость и печаль, семья и дом, квартира и инструменты, почва и мастерские, взгляды и установки, осуждение и похвала. И в этой общности всего должна раствориться всякая самостоятельность, всякая критика и всякая оригинальность. Здесь не надо мыслить, но надо исполнять. Оказавшийся в толпе и в ней растворившийся человек видит только то, что антихрист бросает в воздух; он видит только взрывающиеся в воздухе ракеты, но он не видит земли, он не видит действительности во всем ее проклятии, с ее ползучими жабами и змеями. И чем больше человечество превращается в толпу, тем прочнее в нем утверждается антихрист. Толпа в истории — это чудовище и самая опасная угроза для Церкви. Это она самый серьезный отрицатель Общины Святых и глумитель над ней. Однако внешне она похожа на тех призванных «из всех племен и колен, и народов и языков» (0ткр., 7, 9), поэтому она может обольстить и обмануть многих. Искушение числом — одно из самых опасных для современного человека, ибо оно более других способно ввести в обман. Прикрывшись числом, антихрист оскверняет даже самые святые вещи. Число для антихриста есть маска ценности. Качество антихрист заменяет количеством и им очаровывает людей. Возможно, здесь и кроется глубинный смысл того, почему имя земного зверя, то есть дьявола, принявшего человеческий облик, в Откровении выражено числом: «число его шестьсот шестьдесят шесть» (0ткр., 13, 18). Царство антихриста — это царство толпы, а толпа — это величина, выраженная числом. Число, как выражение толпы, есть знак антихриста. Кичиться числом означает гордиться победой антихриста. Число — это одно из антихристовых средств обольщения людей. Поэтому Г. Марсель[38] справедливо утверждает, что только тогда мы останемся в духе, следовательно, в истине, когда освободимся от завороженности числом.

2. НАСИЛЬСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Однажды, когда земная жизнь Христа уже подходила к концу, один из законников спросил у Него, какая заповедь самая главная, Христос ответил: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим: Сия есть первая и наибольшая заповедь» (Матф., 22, 37—38). На ней и из нее исходящей любви к ближнему «утверждается весь закон и пророки» (20, 40). И это не только нравственный закон. Это закон, который кроется в самом бытии человека. Если любовь, как говорилось, сила, направленная к бытию, то эта сила естественно стремится к Богу, ибо Бог есть Бытие живущих и Действительность действительностей. Во всех, кого мы любим, мы в действительности любим Бога. Нами любимые — всего лишь символы, всего лишь знаки любви к Богу, указывающие нам на другую действительность и повелевающие нам не останавливаться и не оставаться в них. Наше бытие, которому предназначено быть вместе, ищет другое бытие, с которым оно смогло бы свое существование сделать общим. Но никакая земная личность не является действительно другим. Никакая земная личность не сливается с нами настолько, чтобы мы с нею были бы вместе. Мы можем с ней вместе работать, вместе молиться, вместе радоваться и вместе страдать, но ни с одной личностью мы не можем быть вместе. Мы бываем каждый сам по себе. Мы несем ношу своего существования совершенно одинокими. И никто, никакая личность не может снять с нас эту ношу. Быть вместе с другим означает принять на себя не только проявления существования этого другого, но принять и само это существование со всей его судьбой. Быть вместе означает и умереть вместе, ибо смерть постоянна. Но умереть вместе означает умереть не своей смертью, но смертью другого. Но сделать это не может ни один человек. Ни один человек не может умереть чужой смертью. Однако не будучи в состоянии принять на себя смерть другого, человек тем самым не может принять на себя и существование другого, ибо смерть как раз и есть сосредоточение существования в самой высокой степени. То, что мы бываем, и то, как мы бываем, мы испытываем только в смерти. От невозможности сделать общей смерть вытекает и невозможность существования вместе.

И все же нам предназначено быть вместе. Мы жаждем сделать наше существование общим, мы жаждем выйти из себя, вселиться в другого и в нем осуществлять себя. Мы уже говорили и здесь еще раз повторим, что общее с другим бытие есть основа и полнота созидательного существования. Быть истинно и совершенно мы можем только с другим. Но кто же может взять это наше существование и сделать его своим? Кто может быть вместе с нами? Кто может умереть нашей смертью? Человек? Отнюдь! Бог? Да! Но Бог не как Творец и не как окончательная причина вещей, но Бог как Искупитель. Умереть нашей смертью и поэтому жить нашей жизнью может только Воплотившийся Бог. И это не только теоретическая возможность. Это историческая правда.

Вечный Логос принял человеческую природу, не личную мою или твою, но человеческую, следовательно, полностью принял на себя само человеческое существование до самого его конца. Он его выстрадал и умер, умирал не своей личной смертью, но нашей смертью, ибо нес в себе и наше существование. Поэтому именно во Христе и осуществилось это полное соединение нашего бытия с бытием Другого. Христос стал тем Другим, которого мы ищем, тем, на кого мы смогли возложить ношу своего существования и своей смерти. В Христе осуществилось наше предназначение быть едино. Таким образом, последовательно — Христос есть то Бытие, в которое устремляется наша любовь. Сама наша природа, которая влечет нас в потустороннее, в действительности влечет нас к Христу. Это Христа ищет наша каждая любовь. Это по Христу тоскует наше одинокое и уставшее от жизни сердце. Это во Христе хочет умереть всякий. Поэтому Христос и есть Тот, вокруг которого сосредоточивается та наша сила, которая направлена к бытию и которую мы называем любовью. Это она одна из основных сил нашего существования. Завет любить Бога «всем сердцем твоим, и всею душей твоей, и всем разумением своим» в глубинной своей сущности есть завет любить Воплотившегося Бога, Иисуса Христа, который принял наше существование и нашу смерть, и потому стал целью и окончательным смыслом нашего бытия. Бог как Творец, как основа и причина всех вещей находится по ту сторону от нас. Его «никто никогда не видел» (1 Иоанн, 4, 12). Но Он, Который есть Любовь, следовательно, также сила, направленная на другого, послал Сына своего в наше сущестование и в нашу смерть. «Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него» (I Иоанн, 4, 9). Христос есть воплощение любви Божией к человеку. Он есть ответ на призыв нашего бытия. Мы призываем другого, чтобы быть с ним вместе, и Христос отзывается на наш призыв, делая общей с Ним и нашу человеческую природу и природу божественную. Поэтому быть едино в самом глубоком и окончательном смысле означает быть с Христом и во Христе: богочеловеческое существование есть истинное существование вместе.

Если любовь есть сила, направленная в бытие, если она выход из себя и остановка в другом, то естественно, что она нигде больше не может окончательно остановиться и успокоиться, как только в этом ставшем общим существовании и смерти, как только в этом богочеловеческом существовании, носителем и выразителем которого является Иисус Христос. Любить Бога означает любить Христа, ибо никто не приходит к Отцу, как только через Него (ср.: Иоанн, 14, 6). Кто не любит Христа, тот не любит и Бога. А кто не любит Бога, тот не познал Бога (ср.: I Иоанн, 4, 8). Любовь к Христу есть основа познания Бога и вместе основа наших взаимоотношений с Богом, или с религией. Христос тот великий краеугольный камень, на котором покоится все наше человеческое бытие, которому предназначено выйти из себя и быть в другом. Любовь к Христу есть действительное осуществление этого предназначения и, таким образом, осуществление нас самих. В своем бытии мы бываем живы только тогда, когда бываем во Христе.

В свете этих размышлений мы поймем, почему антихрист в своем царстве пытается овладеть не только внешними формами жизни, но в первую очередь пытается подчинить себе внутреннюю жизнь человека, поработить само его бытие и изменить направленность устремления этого бытия. Антихрист, зная, что человек всем своим существом ищет другого, кого смог бы любить, следовательно, с кем смог бы сделать общим свое существование и свою смерть, а также чувствуя, что этот Другой поистине есть Христос, и здесь, как везде и всюду, пытается вытеснить Христа и занять Его место. Он пытается заменить объект человеческой любви. Он пытается сделать так, чтобы человек вместо Христа начал бы любить его самого. Антихристу недостаточно того, что люди его принимают, ему поклоняются, послушны ему и выполняют его приказы. Внешнее господство это еще только половина успеха. Антихрист же стремится к полному успеху и потому хочет господствовать не только во внешней жизни, но и в сердцах людей. Он хочет, чтобы сила человеческого бытия была направлена к нему, чтобы человек свое существование соединил бы с его существованием, чтобы он сам стал вершителем и устроителем человеческой судьбы. Антихрист хочет любви человека. Поэтому в своем царстве он устанавливает новый закон, «наибольший»: любить его самого: не только почитать и слушаться, но и любить, не только осуществляя его желания из почтения к нему или из страха, но по глубокому сердечному чувству.

Символическое выражение этот «новый закон» получает в повести Соловьева во время собрания конфессий. Император, встреченный «маршем единого человечества», встал около трона, величественно протянул руку и звучным приятным голосом произнес: «Христиане всех толков! Возлюбленные мои подданные и братья! От начала моего царствования, которое Вышний благословил такими чудными и славными делами, я ни разу не имел повода быть вами недовольным; вы всегда исполняли свой долг по вере и по совести. Но мне этого мало (выделено автором —А. М.). Моя искренняя любовь к вам, братья возлюбленные, жаждет взаимности. Я хочу, чтобы не по чувству долга, а по чувству сердечной любви (выделено автором — А. М.) вы признали меня вашим истинным вождем во всяком деле, предпринимаемом для блага человечества». Объединив человечество политически, разрешив социальный вопрос, собрав конфессии для того, чтобы покончить с религиозным расколом, антихрист чувствует, что внешнюю жизнь он уже держит в своих руках, что мир уже подчинен ему. Но разве это победа, если сердца человеческие ему не принадлежат? Какой смысл будут иметь все антихристовы формы жизни, если душа человека по-прежнему будет исполнена любови к Христу? Ведь душа, хранящая верность Богу, однажды пробудится и разрушит все эти формы. Поэтому антихрист пытается сделать еще один шаг вперед, шаг в само сердца человека. Он требует любви человека, его искреннего чувства, требует самого его сердца, овладев которым, он сможет спокойно праздновать свою полную и окончательную победу. И тогда его царству не будет угрожать никакая опасность — ни внешняя, ни внутренняя. Внешнюю безопасность будет охранять его армия — «и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем» (0ткр., 13, 7); внутренний покой будет охранять искренняя любовь людей. Царство, основанное на силе и любви, будет жить вечно. Христос будет окончательно побежден и изгнан из истории в недоступные сферы своего небесного Отца. Чтобы достичь этого император и осмелился на этот последний шаг. Он осмелился потребовать любви от своих подчиненных, дабы победа его была полной.

Каким же способом он хотел добиться этой любви? Христос стал объектом любви человека потому, что Он принял на себя и его жизнь и его смерть, потому, что сделал так, чтобы божественное и человеческое бытие были едино. Чем же антихрист завоюет человеческое сердце? Что это будет за вещь или действие, которое повернет силу человеческого бытия по направлению к антихристу? Произнеся те роковые слова, в которых прозвучало требование любви, император продолжал: «Христиане, чем мог бы я вас осчастливить? Что дать вам не как моим подданным, а как единоверцам, братьям моим? Христиане! Скажите мне, что для вас всего дороже в христианстве, чтоб я мог в эту сторону направить свои усилия?» Не дождавшись ответа, император стал сам определять, что именно для каждой конфессии всего дороже в христианстве. Уже говорилось, что католикам он предложил восстановление авторитета папы, православным — археологический музей, протестантам — институт Священного Писания. Он надеялся этими дарами привлечь сердца христиан. И действительно, большая часть представителей всех конфессий поднялась на эстраду и заняла места у трона императора, таким образом, выразив требуемое им искреннее чувство любви, ибо это восхождение на эстраду как раз и было знаком этой любви.

Но небольшие группы представителей этих трех конфессий не выразили любви к императору. Прибыв на вселенский собор, они внешне подчинились антихристу, но сердца своего ему не отдали. Как же с ними поступил владыка мира? Двух их вождей он убил, всех остальных выслал в пустыню. И так он поступил бы со всяким, кто воспротивился бы ему. Об этом он сам совершенно ясно заявил, когда Аполлоний молнией поразил папу Петра: «Так от руки отца моего погибнут все враги мои». Следовательно, посулы и угроза — это те главные средства, используя которые, антихрист пытается завоевать сердце человека. Посулы соловьевского императора касались более или менее религиозных вещей. Но в ходе истории форма этих посулов меняется в зависимости от места и времени, обычаев народов, настроений отдельных личностей. Самые разнообразные вещи служат объектами этих посулов: деньги и высокие посты, почести и удовольствия, женщины и власть. Однако сущность их всех всегда одна и та же: подкупить сердце человека вещью, которая ближе всего этому сердцу. Христос завоевывает сердце человека тем, что Он жертвует ему самого себя. Антихрист пытается завоевать его тем, что он жертвует ему вещь. Отдав свою любовь Христу, человек соединяет свое бытие с богочеловеческой Личностью. Продав ее антихристу, человек начинает быть вместе с вещью. Для того чтобы преодолеть одиночество человека, Христос сам приходит к нему. Он становится Спасителем человека. Между тем антихрист вместо себя посылает вещь, а сам прячется за ней. В царстве антихриста спасителем человека является вещь, а не личность. Антихрист не жертвует собой ради человека. Он не принимает на себя ни его существования, ни его смерти. Он не страдает и не молится за него. О едином существовании здесь не может быть и речи, поэтому не может быть речи и о естественном раскрытии человеческого бытия, о естественном прорыве любви к антихристу. Антихрист не может завоевать любовь человека. Он может ее только выманить своими дарами. Он может ее только купить. Любовь антихриста всегда покупная: это любовь проститутки в самом глубоком смысле этого слова. Антихрист блудодей не только по своему происхождению, но и по отношению к человеческому сердцу.

И все же его посулы соблазняют многих. Не один продает свою любовь за вещь и усаживается в тени императорского трона. История наполнена примерами такой продажной любви. История наполнена изменами Христу, наполнена развратом, ибо оторванность человеческой души от Бога уже в Ветхом Завете называлась прелюбодеянием. Новый Завет тоже говорит о великом Вавилоне, который «яростным вином блуда своего напоил все народы» (0ткр., 14, 8), и о великой блуднице, с которой «блудодействовали... и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле» (0ткр., 17, 2). Это символы человечества, человечества, которое продает свою любовь антихристу и тем самым блудодействует. Великая блудница, как рассказывает Откровение, «облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом» (0ткр., 17, 4) и которая восседала «на звере багряном» (17, 3) есть не что иное, как человечество, обвешанное подарками антихриста. И не имеет ровно никакого значения, как будут называться эти подарки: сытость, роскошь, техника, освобожденность от страха или как-нибудь по-другому. Все они вещные, все они находятся рядом с человеком, все они плата за измену Христу. Поэтому все они в существе своем наполнены блудом.

Трагедия истории как раз и состоит в том, что человечество предало свою первую любовь. Сын человеческий в Откровении велит писать Ангелу Ефесской церкви: «Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных... Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься» (Откр., 2, 2—5). Если первая любовь будет предана, если она будет продана антихристу в обмен на его посулы, тогда уже ничем не помогут ни прежняя верность человечества Христу, ни почитание Имени Его в исторических памятниках, ни распространение Евангелия по всему жизненному пространству... Если человечество не раскается и не покается в своих блудодеяниях, его светильник будет сдвинут с места и падет великий Вавилон, как тяжелый жернов. Откровение рисует жуткую картину, повествуя о гибели этого, напоенного блудом, города: «и голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет: не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе; И свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы. И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле» (0ткр., 18, 22—24).

В последнем предложении приведенного выше отрывка речь идет о втором средстве, которое применяет антихрист для завоевания человеческого сердца, а именно — об угрозе. Антихрист не только сулит, но и угрожает. Он не только покупает любовь человека, но и убивает тех, кто не продает ему свою любовь. Он не только блудодей, но и человекоубийца. Его царство наполнено «кровью святых и пророков» и всех тех, кто не продал ему своей любви. Великий Вавилон пал не только потому, что упился вином продажной блудодейной любви, но и потому, что убивал преданных Христу. Кровь пророков и святых тоже была причиной его падения. Ненавидя Христа, антихрист ненавидит и всех тех, кто любит Христа, тех, кто отвергает его дары и посулы. Будучи не в состоянии привлечь их своими посулами и усадить в тени своего трона, он убивает их. Он уничтожает их, чтобы избавиться от опасности, грозящей его царству. И это последовательное развитие этого царства. Основанное на себялюбии антихриста, созданное на насилии, подчинившее личность человека жизни толпы, это царство принимает только тех, кто продает свою любовь и включается в его распутную жизнь. Те же, кто хранит верность своей первой любви, должны исчезнуть. Они должны оказаться вне закона антихристова царства, они должны быть убиты, как самые злонамеренные злодеи. Антихрист неуклонно идет по своему пути, поэтому угроза и убийство обычные средства, применяемые им для упрочения своего господства.

И все-таки смысл антихристовой угрозы этим не исчерпывается. Антихрист убивает преданных Христу, но их сердец он все-таки не завоевывает. Он достигает внешней победы, но добиться внутренней победы, победы над душами людей ему не суждено. Угроза здесь не приносит результатов. Здесь происходит то, о чем говорил Христос: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Матф., 10, 28). Но это только одна сторона угрозы. Речь шла о столкновении антихриста с самыми смелыми. Но в истории есть и трусы. Поразительно, что Откровение именно таких людей в первую очередь посылает в озеро, «горящее огнем и серой»: «Боязливых... участь в озере» (0ткр., 21, 8). Но разве трусость - грех? Разве виновен человек в том, что он по своей природе несмел? Мы понимаем, когда в это озеро отправляются убийцы, блудодеи, идолопоклонники, лжецы, но с трудом можем понять, почему среди них оказываются и трусы. Неумолимость Откровения объясняется антихристовой угрозой. Ведь антихрист использует угрозу не только для того, чтобы убить, но и для того, чтобы принудить себя любить. Угроза для него служит средством вызвать любовь. Читая в повести Соловьева о том, как «дрожащие князья церкви», видя бездыханные тела папы Петра и старца Иоанна, кричат — «регеаnt, регеаnt»², мы чувствуем, что эта большая часть представителей трех конфессий, усевшаяся в тени антихристова трона, не только продала свою любовь за антихристовы дары, но и принудила себя полюбить антихриста. Эти люди были не только торговцами своей любви, но и трусами. Антихрист прекрасно их понимал. Он знал, что по истечении какого-то времени его дары им наскучат и они попытаются вернуть назад некогда проданное ему свое сердце. Поэтому, чтобы этого не случилось, чтобы их любовь к нему оставалась «верной» до конца, он наряду с посулами использует еще и угрозу. Угроза должна была служить укреплению любви людей к антихристу. Она должна была заставить их и не помышлять о том, что когда-нибудь они смогут разорвать эту блудодейную связь. Антихристова угроза есть средство увековечивания продажной любви.

И здесь мы вдруг начинаем осознавать сущность трусости, о которой нам повествует Откровение. Это не психологическая трусость, вызванная неустойчивостью нервов. Трусость, о которой говорит Откровение, это душевная боязнь человека сломать свою неверность Богу. Человек, продавший сердце свое врагу Божиему за какую-то вещь, находясь под воздействием угрозы, не находит в себе сил отказаться от этой постыдной сделки и вновь обрести некогда им отвергнутую свою внутреннюю свободу. Поэтому трусом является не тот, чьи нервы не выдерживают, но тот, кто однажды отринув Бога, позже не осмеливается принять угрозу как раскаяние за свою первую преданную им любовь. Но именно на таких людей и направлена вся тяжесть антихристовой угрозы. Антихристова угроза всегда направлена не столько на тех, кто верен Христу, ибо здесь она не приносит желанных результатов, сколько — на трусов, однажды уже предавших свою верность, дабы они даже и не пытались восстать и оставить своего нового властелина. В этом смысле антихристова угроза становится в истории весьма плодотворной. Только подарками антихрист не смог бы удерживать толпы в своем государстве. Толпе все наскучивает. Но когда к подаркам присоединена угроза, толпу охватывает страх и тогда она становится верной до конца. Никто так не труслив, как толпа. Антихрист прекрасно знает эту особенность толпы, поэтому страх он использует постоянно. Угроза становится основным средством управления толпой: управления не только ее действиями, но и ее чувствами. Любовь, которую антихрист выманивает своими дарами, в результате становится насильственной любовью. Любящие его становятся толпой трусов, толпой, которая дрожит за себя и насылает погибель на других, дабы только самой сохраниться — сохраниться в своей неверности, в своей обезличенной и проданной жизни. И здесь снова происходит то, о чем говорил Христос: «бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Матф., 10, 28).

Здесь становится явным, возможно, самое значительное — захватническое -свойство антихриста. Антихрист захватывает место Христа не только в зримых формах жизни, но даже и в сердце человека одними и теми же способами и одними и теми же средствами, а именно — силой и насилием. Будучи возрожденным в силе, он эту силу использует везде и всегда. Он насилует даже любовь — это самое глубокое и самое святое человеческое чувство. Сначала он ее покупает, потом принуждает. Эту изнасилованную им любовь он кладет в основу своего царства и таким образом делает ее осмеянием Мистического Тела Христа. И если Церковь Христа построена на свободной и искренней любви, то община антихриста строится на этой покупной, насильственной и потому лживой любви. Как и Христос, антихрист требует любви. Он называет своих слуг не подчиненными, но друзьями, как и Христос во время Последней Вечери (Ср.: Иоанн, 15, 15). Как и Христос, он становится главой и центром своей общины. Но если Христос оживотворяет свою Церковь любовью и благодатью, то антихрист держит свою общину в тисках угрозы и страха. Таким образом он хочет высмеять любовь человека к Христу, его верность Богочеловеку, его свободу в любви. Основной закон Общины Святых, нашедший выражение в высказывании бл. Августина – «ama et fac quod vis»[39], в царстве антихриста превращается в свою противоположность. Человек здесь любит и дрожит, любит и не осмеливается. В царстве антихриста любовь становится непомерным и тяжелейшим рабством. Любовь по принуждению есть ни с чем не сравнимое осквернение и разрушение человеческого бытия. И только сломленные люди способны на любовь под угрозой. Чтобы человек смог высечь в своем сердце хоть искру такой вынужденной любви, его сначала надо сломать, обесчеловечить, уничтожить его личность. Картину такой любви, вспыхнувшей в сердце сломленного человека, изобразил английский писатель Джордж Оруэлл[40] в своем фантастическом романе «1984». В этом романе дан образ недалекого будущего; будущего, в котором утверждается полный государственный тоталитаризм. Главный персонаж этого произведения Уинстон Смит, арестованный «полицией мыслей» и запертый в подземельях «Министерства любви», был не только сломлен всего за несколько месяцев, но и «исправлен», дабы соответствовать тоталитарной жизни. О'Брайен, его палач и «исправитель», однажды во время пыток спросил Уинстона: «А как вы думаете, зачем мы держим здесь людей?» — «Чтобы заставить их признаться». — «Нет, не для этого. Подумайте еще». — «Чтобы их наказать». — «Нет! — воскликнул О'Брайен. — Нет! Не для того, чтобы наказать, и не только для того, чтобы добиться от вас признания. Хотите, я объясню, зачем вас здесь держат? Чтобы вас излечить! Сделать вас нормальным! Вы понимаете, Уинстон, что тот, кто здесь побывал, не уходит из наших рук неизлеченным? Нам неинтересны ваши глупые преступления. Партию не беспокоят явные действия; мысли — вот о чем наша забота. Мы не просто уничтожаем наших врагов, мы их исправляем». И дальше: «Ни один из тех, кого приводят сюда, не может устоять против нас. Всех промывают дочиста. Даже этих жалких предателей, которых вы считали невиновными, — Джонса, Аронсона и Резерфорда — даже их мы в конце концов сломали. Я сам участвовал в допросах. Я видел, как их перетирали, как они скулили, пресмыкались, плакали — и под конец не от боли, не от страха, а только от раскаяния. Когда мы закончили с ними, они были только оболочкой людей. В них ничего не осталось, кроме сожалений о том, что они сделали, и любви к Старшему Брату. Трогательно было видеть, как они его любили. Они умоляли, чтобы их скорее увели на расстрел, — хотели умереть, пока их души еще чисты».Такой же путь переделки должен был пройти и Уинстон. «Не воображайте, что вы спасетесь, Уинстон, — говорил ему О'Брайен, — даже ценой полной капитуляции. Ни один из сбившихся с пути уцелеть не может. И если даже мы позволим вам дожить до естественной смерти, вы от нас не спасетесь. То, что делается с вами здесь, делается навечно. Знайте это наперед. Мы сомнем вас так, что вы уже никогда не подниметесь. С вами произойдет такое, от чего нельзя оправиться, проживи вы еще хоть тысячу лет. Вы никогда не будете способны на обыкновенное человеческое чувство. Внутри вас все отомрет. Любовь, дружба, радость жизни, смех, любопытство, храбрость, честность — всего этого у вас уже никогда не будет. Вы станете полым. Мы выдавим из вас все до капли — а потом заполним собой». И действительно О'Брайен «выдавливает» Уинстона. При помощи пыток, унижений, доказательств и уговоров он делает Уинстона не человеком. Постепенно Уинстон начинает думать так, как того хочет партия, перед которой он провинился независимостью своих мыслей. Еще оставалось зажечь в нем любовь к Старшему Брату, как в тех трех предателях, о которых упоминалось выше.

Однажды О'Брайен, ведя Уинстона в свою комнату для допросов, сказал: «Вы исправляетесь. В интеллектуальном плане у вас почти все в порядке. В эмоциональном же никакого улучшения не произошло. Скажите мне, Уинстон, — только помните: не лгать, ложь от меня не укроется, это вам известно, — скажите, как вы на самом деле относитесь к Старшему Брату?» — «Я его ненавижу». — «Вы его ненавидите. Хорошо. Тогда для вас настало время сделать последний шаг. Вы должны любить Старшего Брата. Повиноваться ему мало; вы должны его любить». Под пытками Уинстона заставили предать свою возлюбленную, существование которой он до поры до времени скрывал; его заставили предать ее самостоятельно, без требований и вопросов; предать, чтобы прикрыться ее телом от изголодавшихся крыс. И здесь Уинстон окончательно сломался. Его возлюбленная была для него последней опорой. Скрыв ее в своем сердце, он все еще чувствовал себя человеком. Предав ее, он продал последнюю каплю своей человечности. У него не осталось ничего своего. Мысли и чувства партии заполнили и пропитали его насквозь. Правда, отпущенный на свободу, он еще долго не чувствовал любви к Старшему Брату и удивлялся тому, что это чувство никак не проявляется. Однако однажды, услышав по телевизору, что армия Старшего Брата выиграла последний и решающий бой у Евразии и глядя на его портрет — «Колосса, вставшего над земным шаром!», Уинстон почувствовал некий переворот в своей душе. Он подумал: «Сорок лет ушло у него на то, чтобы понять, какая улыбка прячется в черных усах. О жестокая, ненужная размолвка! О упрямый, своенравный беглец, оторвавшийся от любящей груди. Две сдобренные джином слезы прокатились по крыльям носа. Но все хорошо, теперь все хорошо, борьба закончилась. Он одержал над собой победу. Он любил Старшего Брата » (Дж. Оруэлл. «1984» и эссе разных лет. стр. 171-174, 189-190, 199. М., 1989)

Этот образ есть образ антихристовой победы. Это образ сломленного человека, выпотрошенного, обесчещенного, растоптанного; человека, который живет не своей личной жизнью, но жизнью толпы, навязанной и помеченной антихристом. Этот человек уже любит врага Христа. Он победил самое себя. Более того, теперь он в лице О'Брайена насильно принуждает других вызывать в себе эту, так называемую любовь. Антихристова угроза находит в истории и одобрение, и исполнителей и потому витает по миру, увеличивая число выродков и расширяя их царство. Мы приближаемся к эпохе сломленных людишек. Изображенная Оруэллом картина будущего бесконечно ужасна, однако, верна. Антихрист — полный тоталитарист. Он — захватчик по самой своей сути. Он несет насилие в самые темные уголки человеческой души. И когда ему удается выиграть, он посылает носителей насилия в мир, их руками и их мыслями он насилует других, чтобы, сея страх, страдания, слезы, держать людей в повиновении и в постоянной оторванности от Христа. Насильственная любовь — это окончательная победа антихриста в земной действительности.

3. ЕВАНГЕЛИЕ АНТИХРИСТА

Принудительная любовь сплачивает общину зверя вокруг антихриста. Однако любовь это то, что происходит внутри человека. Правда, она крепко привязывает человека к любимой личности и делает любимого центром своих переживаний и забот. Однако сама по себе она не облекает в отчетливые формы ни эту привязанность, ни эти заботы. Любовь есть дух и поэтому она не втискивает жизнь в яркие внешние формы. Между тем без этих форм невозможно никакое земное царство. Земная жизнь во всем ее многообразии требует для своего упорядочения и во избежание ошибок на своем пути различных законов, закономерностей, приказов. Поэтому всякий властелин этой действительности придает земной жизни определенные формы. Прежде всего всякий властелин вмещает ее в рамки своего мышления, выражает ее в определенной системе идей, а затем эту систему пытается осуществить в повседневности. У всякого властелина имеется свое евангелие, та весть, которую он возвещает земле и которую люди должны воплотить. Так поступают все преобразователи жизни, в том числе и антихрист.

Создавая на земле свое царство, антихрист тоже провозглашает свое евангелие и осуществляет его в своем обществе. В антихристовом царстве тоже имеется свое священное писание. Соловьев рассказывает, что этот удивительный гений, получивший дух дьявола и рожденный в силе, запершись в своей комнате с какой-то «сверхъестественной быстротой и легкостью» писал сочинение под заглавием: «Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию». Это была книга его жизни. Прежние его сочинения, написанные в человеческом духе, встречали даже в какой-то мере острую критику. Ведь не может же мировоззрение одного человека быть настолько всеобщим, чтобы все объять и всех удовлетворить. Поэтому критика вещь сама собой разумеющаяся, естественная и в человеческой жизни необходимая. Поэтому как раз и удивительно, что последнее сочинение антихриста критики так и не дождалось: «своим новым сочинением он привлечет к себе даже некоторых из своих прежних критиков и противников... Никто не будет возражать на эту книгу, она покажется каждому откровением всецелой правды». Сочинение, вызванное к жизни сатанинским духом, удовлетворило всех. Почему? Чем оно очаровало читателей? Что же такое нашел в нем всякий читающий и почему то, что он нашел, не вызвало у него никакого предубеждения?

На эти вопросы Соловьев отвечает характеристикой антихристова евангелия: «Эта книга, написанная после приключения на обрыве, покажет в нем небывалую прежде силу гения. Это будет что-то всеобъемлющее и примиряющее все противоречия. Здесь соединятся благородная почтительность к древним преданиям и символам с широким и смелым радикализмом общественно-политических требований и указаний, неограниченная свобода мыслей с глубочайшим пониманием всего мистического, безусловный индивидуализм с горячей преданностью общему благу, самый возвышенный идеализм руководящих начал с полной определенностью и жизненностью практических решений. И все это будет соединено и связано с таким гениальным художеством, что всякому одностороннему мыслителю или деятелю легко будет видеть и принять целое лишь под своим частным наличным углом зрения, ничем не жертвуя для самой истины, не возвышаясь для нее действительно над своим я, нисколько не отказываясь на деле от своей односторонности, ни в чем не исправляя ошибочности своих взглядов и стремлений, ничем не восполняя их недостаточность». Иначе говоря, это была книга самого совершенного единства всего. В ней всякий нашел самого себя, поэтому любая критика была невозможна. Всем казалось, что в этом сочинении действительно раскрывается всецелая правда. «Всему прошедшему будет воздана в ней такая полная справедливость, все текущее оценено так беспристрастно и всесторонне, и лучшее будущее так наглядно и осязательно придвинуто к настоящему, что всякий скажет: «Вот оно, то самое, что нам нужно; вот идеал, который не есть утопия, вот замысел, который не есть химера». Поэтому «эта удивительная книга сейчас будет переведена на языки всех образованных и некоторых необразованных наций. Тысячи газет во всех частях света будут целый год наполняться издательскими рекламами и восторгами критиков. Дешевые издания с портретами автора будут расходиться в миллионах экземпляров, и весь культурный мир, —а в то время это будет почти значить то же, что весь земной шар, — наполнится славой несравненного, великого, единственного!»

Внешнее сходство этого сочинения с Евангелием Христа не вызывает сомнений. Евангелие тоже вне критики: в него либо верят, либо не верят. Даже Ницше[41], этот величайший противник Евангелия, его не критиковал. Он смог только сказать: «Хорошо наврано, львица! — Gut gelogen, Loewe!» Юлиан Апостат в драме Ибсена «Кесарь и Галилеянин»^[42] расхаживает перепачканный чернилами со свитком папируса под мышкой и обещает так раскритиковать Евангелие, что все его учение в одночасье будет стерто с лица земли. Однако, пока он бегал с папирусом под мышкой, Евангелие распространилось и утвердилось во всем культурном мире того времени. Юлиану так и не удалось раскритиковать Евангелие. Евангелие тоже переживается как раскрытие всецелой правды. В нем каждый находит ответ на вопросы своей жизни. В нем ничто не отвергается из того, что действительно ценно. Евангелие тоже распространилось по всему миру и переведено на языки всех образованных и менее образованных наций. Нет никакого сомнения в том, что Соловьев сознательно сделал сочинение антихриста похожим на Евангелие Христа, чтобы таким образом еще раз указать на сходство антихристова царства с царством Христа и вместе с тем подчеркнуть внутреннюю противоположность этого сочинения Евангелию. Внешнее сходство здесь, как и во всем другом, всего лишь маска, дабы скрыть ту глубочайшую пропасть, которая лежит между Христом и антихристом.

Что же это такое — эта книга антихриста? Что такое этот открытый путь к вселенскому миру и благоденствию? И каким образом это сочинение может стать путеводителем человечества? Евангелие Христа тоже есть открытый путь к вселенскому миру и благоденствию. Но оно призывает человечество идти по этому пути иначе, не так, как указано в книге антихриста. Кто хочет идти в жизнь, провозглашаемую Христом, должен соблюдать заповеди (ср.: Матф., 19, 17). Кто хочет быть совершенным, должен продать все, что имеет, раздать нищим, прийти и следовать за Христом (ср.: Матф., 19, 21). Кто хочет сберечь свою душу, должен потерять ее ради Христа (ср.: Матф., 10, 39). Тот, кто этого действительно хочет должен отвергнуть «дела тьмы и облечься «в оружия света», которые есть Иисус Христос (ср.: Рим., I, 13, 12, 14). Такие люди должны не любить мира, «ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (I Иоанна, 2, 15). Они должны возлюбить ближнего своего, как самого себя (ср.: Матф.,22, 39), ибо «по тому узнают все», что люди ученики Христа, если они будут любить друг друга (Иоанн, 13, 35). Они должны любить даже врагов своих и молиться «за обижающих и гонящих» их (ср.: Матф.,5, 44). Но, делая добро своему ближнему, они не должны привлекать к себе внимания людей (Матф., 6, 2); не молиться прилюдно (Матф., 6, 6), во время поста не должны быть унылы (Матф.,6, 16). Они не должны заботиться о завтрашнем дне, о том, что им есть и во что одеться (Матф., 6, 31—34). Они не должны судить и осуждать других (Матф., 7, 15). Они должны быть светом, чтобы люди видели этот свет и прославляли Отца Небесного (ср.:Матф., 5, 14—16). Что подразумевает под всеми этими требованиями Евангелие Христово? Не что иное, как то, что путь Евангелия Христа есть путь перешагивания через себя. Только высвободившись из форм этой действительности и облекшись в Иисуса Христа, можно достичь мира и благоденствия. Христос стоит над нами как высшая действительность, в которую мы должны шагнуть, если хотим идти Евангельским путем. Евангелие не оставляет нас на этой земле. Напротив, оно велит нам отречься от всего древнего; оно велит оставить все, что нас привязывает к этой земле, даже наших отца и мать, нашего сына или дочь (ср.: Матф., 10, 37). Основной образ действия Евангелия Христова ─ наше возвышение, наша трансценденция. И в этом кроется его сущностное отличие от евангелия антихриста.

Соловьев очень точно замечает, что сочинение антихриста не требовало от своих читателей никакой жертвы для самой истины; оно не требовало подняться над своим Я или от чего-нибудь отказаться, или что-то в себе отергнуть, или что-то в себе восполнить. Если в свете Евангелия Христова нам необходимо вместе со св. Павлом сказать себе: «Древнее прошло, теперь все новое» (II Кор., 5, 17), то евангелие антихриста принуждает нас говорить: «Теперь все древнее». В антихристовом евангелии каждый находит самого себя, но не такого, каким он должен быть, но такого, какой он есть. Односторонний мыслитель здесь может и дальше обретаться в своей замкнутости. Односторонний деятель здесь может и дальше не заботиться о своей внутренней жизни. Евангелие антихриста вполне устраивает и одного и другого, ибо оставляет их в прежнем их облике. Оно не требует и не провозглашает никакого перешагивания через себя, никакой устремленности в высоты, никакой трансценденции. Оно оставляет человека на этой земле в плену его прежних привычек, со всеми его недостатками, со всеми его ошибками и грехами. Евангелие Христа есть образ преображенной действительности; той действительности, которая сияет в вечном первообразе Бога. Евангелие антихриста — копия современной действительности; такой действительности, какой она предстает в своей фактичности. Евангелие Христа уничтожает это земное бытие для того, чтобы на его месте возродился новый высший смысл и новая высшая ценность. Евенгелие антихриста увековечивает земное бытие. Оно не уничтожает ни одной из его форм, ни его односторонности. Оно все оставляет навечно в том виде, в каком оно находилось до последней поры. Поэтому оно и не представляет собой какой-то идеал, стоящий над этой действительностью, который призывал бы эту действительность шагнуть в высоту, переступив через самое себя. Само евангелие антихриста является этой действительностью, которая приобрела форму мысли. Соловьевский антихрист словами выражает только то, что он нашел на земле. В этом отношении он тоже оказался никаким не творцом, но всего лишь подражателем, всего лишь фотографом, всего лишь подтвердителем нашей фактичности. «Я люблю ваш земной реализм», — говорит черт Ивану Карамазову во время ночного кошмара последнего. И эти слова черта являются основой всего антихристова евангелия. Любовь к земному реализму — дух антихристова царства, которым пронизано все его евангелие.

Таким образом, совершеннейшее единство этого евангелия, которым так явно восхищаются люди, есть глубокий обман. Земная жизнь беспорядочна и полна противоречий. Каждое начало этой жизни хочет двигаться в своем направлении до конца, оно желает все объять и заполнить собой. Однако здесь же оно сталкивается с другим началом, которое тоже полно точно таких же всеохватывающих желаний. Это столкновение начал вызывает нескончаемые конфликты, и земное существование превращается в вечную борьбу всех против всех. Желание единства и мира, разумеется, постоянная мечта человечества. Может показаться, что в сочинении антихриста эта мечта как раз и была осуществлена. Но каким образом? Разобщенные начала можно соединить только высшей связью, их может объединить только более высокое, нежели они, начало. Они именно потому и разобщены, что не связаны такой высшей связью, ибо утратили ее и не знают, кто бы мог им вернуть ее снова. Но ведь в сочинении антихриста как раз и нет такой высшей связи. И хотя никто не мог хоть в чем-то упрекнуть это его сочинение, однако некоторые благочестивые люди задавали вопрос, « почему в нем ни разу не упомянуто о Христе». Христос исключен из евангелия антихриста. Он не является для этого евангелия высшей связью. Оно в Нем не примиряет с Ним все и земное, и небесное (ср.: Кол., 2, 20). Сверхприродной действительности это евангелие не признает и ее не провозглашает. Всем своим грузом оно лежит в этой действительности, не преображая и не очищая ее. Тем самым оно отрекается от той высшей связи, о которой идет речь, единственно которая может свести все разобщенные земные начала в единство, согласовав их между собой.

Во всем развитии жизни действуют неумолимый закон — более низкую степень соединяет только высшая степень. Культура соединяет природу, религия соединяет культуру; жизнь соединяет материю, дух соединяет жизнь. Бог соединяет дух. Это есть метафизический закон бытия, ибо уже в самом понятии единства заложено то высшее начало, которое отдельные части соединяет в целое. Совокупность по сравнению с ее частями вещь новая и более высокая и посему может быть движима и осуществляема только новым и более высоким началом. Однако антихристово евангелие, будучи в своей сущности той же самой действительностью, такого высшего начала не имеет и не может иметь. Таким высшим соединяющим началом для природного порядка может стать только сверхприродный порядок. Человеческую жизнь может соединить только Богочеловек, в котором Бог и человек соединены в личностном единстве. Между тем именно все это в царстве антихриста отвергается. Поэтому единство в антихристовом царстве не является единством в подлинном смысле, оно только — маска единства. Здесь нет внутреннего соединения, но всего лишь внешняя расстановка. Это не синтез, но всего лишь синкретизм. Это только внешнее сведение под одну словесную крышу всех противоречий при хитрой маскировке их разобщенности, но без устранения из них самого духа противоречий.

Поэтому понятно, почему в этом евангелии каждый находит себя таким, каков он есть. Если бы евангелие антихриста являло собой истинное единство, то обязательно потребовало бы жертвы во имя этого высшего соединения. Единство без жертвы невозможно. Желая соединиться, надо отречься от того, что разделяет. Однако поскольку евангелие антихриста является всего лишь маской единства, всего лишь расстановкой противоречий одного подле другого, то оно такой жертвы не требует. Стоять подле другого можно и такому, какой ты есть. Таким образом, перелистывая эту синкретическую книгу, каждый находит себя во всем содержании своей действительности, во всей своей фактичности и потому ничего не может сказать. Он принимает это евангелие, не критикуя его, ибо его критика в действительности означала бы критику самого себя. Евангелие же Христа не критикуют потому, что оно есть образ высшей действительности, недоступной для нашей критики, ибо у нас нет меры, которой мы могли бы измерить этот образ. Евангелие антихриста не критикуют потому, что оно является самой этой действительностью, ее фактичностью. Ведь критика всегда сравнение. Но с чем же можно сравнить эту действительность, если она единственная и окончательная? Однако именно в этой фактичности антихристова евангелия и заключается основа его успеха. Антихрист распространяет свое учение по всему миру. Он тоже идет ко всем народам, уча и крестя их. Он тоже распространяет свое священное писание в миллионах экземпляров. Но основа его успеха совершенно другая, нежели Христа. Евангелие Христа, провозглашая людям победу над собой и отречение от себя, опирается на тоску по высшей действительности, кроющуюся в человеческой действительности. Человек есть существо, которое всегда делает попытку переступить через себя. В глубинах своей сущности он никогда не смиряется со своей действительностью, с фактическим своим бытием. Он ищет нечто более высокое, нежели он сам, он ищет нечто по ту сторону себя. Он может не знать, что является объектом этой его тоски. Он может ошибиться в способах удовлетворения этой тоски. Однако сама тоска остается навечно и ведет человека за пределы этой действительности. Христос как раз и начинает свой подвиг с этой тоски человека. Он усиливает ее и вместе указывает ей направление. Он указывает ей истинный ее объект и содержание.

Соединяя человека с Богом, Христос как раз и приводит нас в ту высшую действительность, которую мы ищем, и удовлетворяет глубочайшие наши желания. Поэтому Христос переживается человечеством как Осуществитель, как Путь, по которому оно должно идти; как Истина, к которой оно должно стремиться; как Жизнь, которую оно должно прожить. Между Христом и глубочайшей человеческой сущностью имеется гармоническое соответствие, ибо Христос есть первообраз человека. Он есть ответ на великий вопрос человека. Он есть действительное разрешение проблемы человека. Поэтому высший человек, этот упоминаемый св. Павлом внутренний человек (ср.: Рим., 7, 22) в Евангелии Христа как раз и находит то, чего он жаждал и искал. Поэтому он принимает его с радостью; он сосредоточивает вокруг него все свое бытие; Евангелие действительно становится для него благой Вестью, ибо избавляет его от блужданий в потемках и от бессилия. Открывая Евангелие, человек открывает самого себя; читая его, он читает глубинное свое бытие, начертанное в вечных планах Господа. Указываемые Евангелием различия между человеческим образом в Боге и человеческой действительностью на земле только поощряют высшего человека не отступать от Христа, как от своего Освободителя и Завершителя. Призыв Евангелия выйти за пределы этой действительности находит отзыв в природе человека и таким образом дает естественное основание для распространения учения Христа в мире. Вне сомнения, этим мы не хотим сказать, что вера в Евангелие возникает именно на этом основании. Нет! Вера есть благодать Божия. Вера — это проявление не плоти и не крови, но Отца Небесного. Евангелие дано свыше. Оно проистекает не из человеческой природы. Оно есть дар Божий в подлинном и прямом смысле этого слова. Однако поскольку благодать, чтобы смочь действовать и сохраниться, требует природы, то тем самым такой же природной опоры требует и Евангелие. И вот в выборе человеческого бытия переступить через самое себя мы и видим эту природную опору Евангелия. Если бы у человека не было такого выбора, если бы фактичность была бы для него, как и для животного, окончательной его судьбой, Евангелию некуда было бы снизойти и к им провозглашаемому перешагиванию действительности бытие человека было бы совершенно глухо. Однако поскольку человек по самой своей онтологической структуре чуток к потусторонней действительности, то он всегда готов к восприятию Слова Божия звучащего с той стороны. Евангелие как раз и опирается на эту его «роtentia oboedientialis»[43], как ее называют католические философы, на эту его готовность и потому празднует свой успех как в отдельных людях, так и во всем человечестве.

То же происходит и с евангелием антихриста. Если сочинение соловьевского сверхчеловека получает всеобщее признание, если оно затыкает рот всякой критике, если оно распространено миллионными тиражами, так только потому, что человек был готов к его восприятию: потому, что он тоже обладал определенной «роtentia oboedientialis». Евангелие антихриста тоже требует опоры в природе человека. Найдя эту опору, отождествившись с ней и укрепив ее, евангелие антихриста начинает свой марш по истории человечества. Так что же является этой опорой? На что полагается антихрист, провозглашая свое учение? В чем заключается это соответствие между человеческими желаниями и антихристовым евангелием?

Ответ на эти вопросы мы находим в двойственности человеческой природы, которую св. Павел выразил в удивительно глубоком изречении: «желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» (Рим., 7, 18). Св. Павел рассматривал эту двойственность с нравственной точки зрения и потому в основном говорил о сопротивлении плоти уму. Представляется, что плоть или это плотское Я в понимании св. Павла является чем-то более значительным и глубоким, нежели только зримый наш организм. Плотское Я — это символ направленности человека в фактичность. Как уже отмечалось, человеку предназначено переступить через себя. Однако человек бывает в фактичности. Переступить через себя — это постоянный призыв. Но фактичность — это то, что его не призывает, а держит в действительности. Поэтому человек непроизвольно оказывается между этими двумя перекрестными огнями: между вступлением в высшую действительность и существованием в этой действительности, между своим идеалом и своим фактом. Эти оба огня достаточно сильны, оба они оказывают на него значительное влияние, оба они помечают человеческое бытие знаком постоянного колебания. Под их воздействием человек иногда решает переступить себя, иногда — оставаться здесь; иногда он живет идеалом, а иногда — голым фактом; иногда он устремлен вверх, иногда — клонится вниз. И эти колебания есть судьба не только какого-то отдельного человека. Это судьба всего человечества до самого конца истории. Как мгновение смерти предопределяет последний выбор отдельной личности, так последний момент истории предопределит последний выбор всего человечества. Но до тех пор, пока человек жив, пока история движется по своей борозде, колебания неизбежны.

Евангелие антихриста предлагают человеку именно тогда, когда он устремлен вниз, к своему факту; когда он решает остаться по сю сторону; когда призыв переступить через самого себя в нем до немоты глух. Евангелие антихриста, как уже говорилось, сама фактичность. Оно несет человеку не высшую действительность, но предлагает ту же самую, в которой он уже находится. Однако оно предлагает ее как благую весть в том смысле, что оправдывает и подтверждает решение человека оставаться по сю сторону и избавляет его от призыва идти вверх. «Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле, — говорил ницшевский Заратустра собравшейся на рыночной площади толпе, — и не верьте тем, кто говорит вам о неземных надеждах» (Ф. Ницше. Так говорил Заратустра. стр. 10, М., 1990. ). Это заклинание является своеобразным антихристовым искуплением. Здесь человек тоже чувствует себя освобожденным, но не от своей фактичности, а от того высшего, постоянно пробуждающегося в его тоске, бытия. Не будучи в состоянии успокоиться и потому постоянно колеблясь, человек укрепляется антихристом и прочно помещается им в свой факт. Фактичность становится судьбой человека, и земля становится постоянной его родиной. Мечтателями и отравителями объявляются все те, кто говорит человеку о неземных надеждах. Человек чувствует себя избавленным от обманчивой и даже смертельной мечты. Вот почему евангелие антихриста ничего не требует от человека. Утверждение фактичности — его сущность. Его удовлетворяет такой человек, какой он есть. Поэтому и фактический человек, этот упоминаемый в Священном Писании животный человек, тоже удовлетворен этим евангелием. Он находит глубокое соответствие между своим стремлением вниз и антихристовым евангелием. Учение антихриста оправдывает и утверждает им выбранное направление. Так почему бы и не принять такое учение? Почему не восхищаться им и не распространять его? Так и распространяется антихристово евангелие в мире, не встречая никакой особой критики. Оно идет во все народы, завладевая всей их жизнью. До тех пор, пока фактичность является для человека высшей действительностью, до тех пор и евангелие антихриста является для него высшей истиной. И чем больше человек ценит факт, тем больше он подготовлен к принятию антихристова евангелия. Поклонение фактичности является антихристовой роtentia oboedientialis.

Таким образом царство антихриста, как мы видим, в сущности есть царство этой действительности. Оно есть победа факта над идеалом и победа существования здесь над стремлением переступить себя. И в этом отношении антихрист тоже не является каким-то изобретателем или открывателем. Создавая свое царство, он не создает ничего нового. Ведь человек бывает в этой действительности постоянно. Он в нее призван или, говоря языком экзистенциальной философии, в нее заброшен. Фактичность — постоянное и глубоко овладевшее им состояние. Поэтому весть означает — не оставить человека там, где он уже есть, но высвободить его, поднять его, помочь ему перешагнуть через это состояние. Но такую Весть приносит только Христос. Между тем антихрист своим евангелием ничего не изменяет и никого не высвобождает. Каждый в нем находит всего лишь то, что уже имеет. Каждый здесь радуется своему земному реализму, как тот черт из кошмара Ивана. Каждый здесь воплощается в семипудовую купчиху и верит во все то, во что верит она. Буржуазная предрасположенность человека, постоянное вживание в эту действительность такое же вечное, как и сам человек, все это в евангелии антихриста еще раз провозглашается, признается и благословляется.

Но именно в этом и заключается чудовищный демонизм этого евангелия. Евангелие антихриста является противоположностью Евангелия Христа не потому, что оно признает эту действительность, но потому, что оно эту действительность провозглашает как весть. Христос тоже не отвергает эту действительность. Он тоже находит человека в его фактичности. Но для Христа фактичность человека не является никакой вестью. Она — всего лишь то состояние ветхого Адама, которое постигает всех и всех угнетает. Но это состояние мучает не только человека, но и всякую неразумную тварь, попавшую в рабство «тлению» (ср.: Рим., 8, 21). Для Христа весть есть освобождение человека и мира из этого рабства и открытие высшей действительности, в которой всякая тварь войдет «в свободу славы детей Божиих» (Рим., 8, 21). Между тем антихрист использует это древнее состояние, помещает в него человека во всей его фактичности и объявляет, что тот теперь уже «новый человек», господин будущего и властелин земли. Нигде так крикливо не говорят о том, что бытие уже обновлено, как в царстве антихриста. И нигде это бытие не остается таким же неизменным, как в том же антихристовом царстве; и это происходит не только потому, что у антихриста нет сил для его изменения, но и потому, что он в сущности не хочет его изменять. Весть в царстве антихриста — это отсутствие чего бы то ни было нового. Оставить человека таким, какой он есть, и все-таки провозглашать, что его сохранение в прежнем виде есть самое значительное его изменение, самый значительный переворот в его бытии и в его жизни — основная задача царства антихриста.

В этом отношении антихристово царство является подлинным царством лжи. Оставляя человека в его фактичности и вместе с тем желая эту его неизменность превратить в благую весть, еще более благую, нежели Евангелие Христа, антихрист лжет человеку не только словом, но и всей жизнью. Все формы его царства повторение старого. Но все они преподносятся как сущностно новые. Однако все они — ложь. Новым в царстве антихриста являются только маски для сокрытия древнего бытия. Поэтому и евангелие этого царства никакая не весть. Оно — древность в подлинном и глубочайшем смысле этого слова. И все-таки толпы, принимая его, ликуют. Все-таки они чувствуют себя спасенными своим собственным древним бытием. Вчера и позавчера и столетия тому назад они были такими же, как и сегодня. Но тогда они не ликовали. Сегодня же, услышав слова антихриста о том, что они такие же, какими были и прежде, что их фактичность неизменна, они падают на колени перед этим своим спасителем и с открытыми сердцами принимают его евангелие.

Возможно ли еще более горькое осмеяние Христовой Вести? Когда Христос возвестил человечеству о необходимости переступить через самое себя и войти в высшую действительность, умнейшие мира сего принялись доказывать, что в Евангелии нет ничего нового, что оно всего лишь собрание всем давно известного. Но когда антихрист провозглашает фактичность и неизменяемость человечества, тех же разумников охватывает ликование от никогда ранее не слыханной вести, которая содержится в этом провозглашении, и они называют ее величайшим завоеванием прогресса. Но нужна ли человечеству тысячелетняя история для того, чтобы оно услышало из уст другого то, что оно само испытало: что оно такое, какое оно и есть — слабое, трусливое, лицемерное, лживое, ненавидящее, убивающее, продажное? Надо ли было прикладывать такие огромные усилия для того, чтобы антихрист в слове выразил это древнее действительное состояние человечества? Разве слово антихриста является целью развития мира? Ответ, разумеется, отрицательный. Но если это так, тогда принятие антихристова евангелия означает не что иное, как крушение истории в своей бессмысленности, ибо слово антихриста есть ложь. Царство антихриста — это расцвет небытия на пространствах истории. Так каким же необычайно жутким эхом звучит ликование толпы перед лицом этого небытия!

4. ЕДИНСТВО

Создать в мире мир и единство было давнишней мечтой соловьевского антихриста. Еще до того рокового переживания у отвесного обрыва антихрист сравнивал себя с Христом и нашел, что только он, а не тот, его предтеча, призван успокоить и объединить мир: «Христос, как моралист, разделят людей добром и злом, я соединю их благами... Христос принес меч, я принесу мир». И это обещание стало задачей жизни антихриста, которую он осуществлял со всем усердием. Став римским императором, антихрист уже в самые первые годы своего господства издал манифест, в котором обращался ко всем народам мира. Манифест начинался словами: «Народы Земли! Мир мой даю вам!» и заканчивался ручательством этого мира: «Вечный вселенский мир обеспечен. Всякая попытка его нарушить сейчас же встретит неодолимое противодействие. Ибо отныне есть на земле одна серединная власть, которая сильнее всех прочих властей и порознь, и вместе взятых. Это ничем не одолимая, все превозмогающая власть принадлежит мне, полномочному избраннику Европы, императору всех ее сил. Международное право имеет наконец недостававшую ему доселе санкцию. И отныне никакая держава не осмелится сказать: «Война», когда я говорю: «Мир». Народы Земли — мир вам!»

Манифест, как замечает Соловьев, произвел в мире большое впечатление. Повсюду возникли партии единства мира, которые заставляли правительства своих государств примкнуть к Европейским Соединенным Штатам и отдаться под верховную власть римского императора. «Оставались еще независимыми племена и державцы кое-где в Азии и Африке. Император с небольшой, но отборной армией из русских, немецких, польских, венгерских и турецких полков совершает военную прогулку от Восточной Азии до Марокко и без большого кровопролития подчиняет всех непокорных». Во всех странах император ставит своих наместников. В течение одного года мир был объединен. «Ростки войны вырваны с корнем. Всеобщая лига мира сошлась в последний раз и, провозгласив восторженный панегирик великому миротворцу, закрыла себя за ненадобностью». Обещание императора было выполнено. Человечество легко вздохнуло, ибо вечная мечта о мире и единстве воплотилась в неожиданно могучем облике.

Нет никакого сомнения в том, что мир и единство антихриста являются ответом на стремление Христа дать свой мир и создать свое единство. Во время последней Вечери, обещая ученикам послать Утешителя, Дух Святый, Христос сказал: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам» (Иоанн, 14, 27). Следовательно, мир тоже заботится о мире, его обещает и дает его. Однако мир Христа есть нечто совершенно другое. С одной стороны, Христос тоже совершенно определенно обещает соединить мир. «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привесть; и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Иоанн, 10, 16). Предрекая конец мира, Христос также указал на то, что «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Матф., 24, 14). Во время Последней Вечери Он молил своего Отца, чтобы Тот сохранил в единстве Его учеников (ср.;Иоанн, 17, 9) и тех «верующих в Меня по слову их: Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоанн, 17, 20—21). Мир и единство Им учрежденной Церкви были одной из главных Его забот и обетований.

Но вот прошло уже две тысячи лет, а в мире нет ни мира, ни единства. Само Христианство расколото, правда, Евангелие проповедуется всем народам, но из разных уст, и поэтому верующие не приводятся в одно стадо. Те, другие овцы, не из израильской овчарни, идут за Христом разными путями, ибо слышат они разные голоса. О мире не может быть и речи. Христос похвалялся, что даст мир другой, не такой, какой мир дает. Но эти речи оказались тщетными. Человечество продолжает терзаться, как терзалось уже тысячи лет. И чем теснее оно объединяется, тем ужаснее терзается. Обещание Христа осталось неосуществленным, и Его молитва не была услышана. Эту брешь и восполнил антихрист. Он провозгласил свой мир и осуществил его. Он соединил мир под своей властью, сделал его своей овчарней, а сам стал ее пастырем. Он даже устранил религиозные распри и раскол. Христианство под его властью стало одной овчарней с одним пастырем — чудодеем папой Аполлонием. Таким образом, то, что не удалось Христу, полностью удалось антихристу. В царстве антихриста осуществилась давняя мечта человечества снять с себя вавилонское проклятие и вновь слиться воедино в одном духе и в одном языке. Христос остался только зрителем. Он может лишь удивляться всеобщему согласию, которое Он хотел обосновать даже кровью своей, но которое, однако, почему-то выскользнуло из его рук. Между тем антихрист создал вожделенные мир и единство, не пролив ни одной капли крови.

В чем же все-таки заключается основа успеха антихриста? Почему мы не видим мира и единства, обещанных Христом, а мир и единство антихриста расцветают пышным цветом? Ответ кроется в тех основах, на которых строятся эти два мира и два единства. Во время Последней Вечери Христос, «взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; Ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Матф.,26, 27—28). Христос не только провозглашал единство, но и обосновал его созидание жертвой крови своей. Кровь Его должна была стать связью, объединяющей людей. Его согласие должно было стать согласием жертвы. В онтологических своих основах Он через эту жертву примирил человека с Богом, соединяя «с Собой все... и земное и небесное» (Кол., 1, 20). Он примирил с Собою «И вас, бывших некогда отчужденными и врагами, по расположению к злым делам» (1, 21). Во Христе мир стал един. Прежний отпад от Бога и внутренний разлад был преодолен, и мир крестной крови Его возобладал в основах сотворенного. История после Христа должна была стать проявлением и расцветом этого главного единства. Единство, основанное на Христе, должно было раскрыться в зримых формах жизни.

Но что вело Христа в страдание и смерть? Почему в основу Нового Согласия Он положил свою собственную кровь? На это отвечает сам Христос: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанн, 15, 13). Следовательно, любовь к человеку была тем стимулом, который привел Христа к самопожертвованию во имя спасения мира. Жертва Христа есть жертва Его любви. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою» (I Иоанна, 3, 16). Любовь вела Христа к жертве, а жертва соединила людей и с Богом, и между собой. В основах Христова единства кроются начала любви и жертвы. Поэтому и распространение этого единства в истории должно быть не чем иным, как распространением любви и жертвы. Христово единство не может проявиться в мире иначе, как только через осуществление любви и жертвы, ибо в сущности своей оно на этих началах и построено. Вот почему и сам Христос, и Его Церковь с самого начала провозглашают любовь к друг другу и из нее рождающуюся жертву. Любовь к ближнему в Христианстве есть проявление и распространение Божией любви. Поэтому она и есть знак того, что имеющие ее есть ученики Христа (ср.:Иоанн, 13, 35), ибо кто не любит брата своего, тот не от Бога. Любовь к ближнему мера оценки земной жизни — ее осуждения или спасения, ибо кто любит братьев своих меньших, тот любит и Христа, а кто отталкивает меньшего брата, тот Христа отталкивает (Ср.: Матф., 25, 34—35).

Однако жертва естественно рождается из любви. Любовь же к ближнему должна проявляться «не словом», но «делом и истиною» (I Иоанна, 3, 18). Жизнь христианина должна быть жертвенной жизнью. Пример Христа класть жизнь за других должен распространиться в историческом искупленном человечестве. «И мы должны полагать души свои за братьев» (I Иоанна, 3, 16). И мы должны поделиться с ними всем тем, что у нас есть. Ведь «кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?» (I Иоанна, 3, 17). Любовь без жертвы пуста. Поэтому историческое развитие Церкви во всеобъемлющий космос в действительности есть не что иное, как все большее воплощение любви и жертвы во всех формах жизни. То, что Христос обосновал своей любовью и жертвою, христианский мир должен развить и осуществить во времени и пространстве.

Однако именно здесь и кроется та великая драма мира и единства, провозглашенных Христом, которую антихрист использует для своей победы. Любовь и жертва могут родиться только из свободы. Всякое насилие здесь невозможно. Насильственная любовь есть разрушение человека, а принудительная жертва — государственный налог. Поэтому Христос и не принуждал людей любить Бога и ближнего. Он провозгласил этот новый завет как высшее начало своей религии, не указав способов, которые воплотили бы этот Его завет в исторической жизни. Воплощение должно было быть достигнуто свободным выбором человека. Христос не оставил и социального завета, следуя которому, можно было бы распорядиться жертвой Его сторонников. Жертва должна была быть следствием свободной любви и потому — тоже свободной. Провозглашенные Христом мир и единство, наряду с любовью и жертвой, должны были быть порождены свободой.

Но именно здесь проявилась врожденная человеческая подлость. Свободная любовь и свободная жертва не только не распространились в истории, не только не завладели ее формами, но, кажется, еще больше замкнулись в границах малых общин и отдельных личностей, замкнулись сильнее, нежели это было во времена раннего христианства. Сегодня очень мало и истинной любви, и истинной жертвы. Уже не они открывают миру, кто есть ученик Христа, но документы письменности. Уже не они являются мерой дел христианских, но постоянный призыв — «Господи! Господи!» (Матф.,7, 21). Поэтому и может антихрист издеваться над Христом, что, мол, молитва того к Отцу небесному не была услышана. Но жало антихристовых насмешек в действительности вонзается не в Христа, но в христиан, которые не в силах выбрать свободную любовь и свободную жертву, а потому не в состоянии осуществить так желаемого Христом единства. Двухтысячная история это постоянная резня между христианами именно потому, что в них нет любви к ближнему, ибо «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца» (I Иоанна, 3, 15). Потому история и наполнена человекоубийством, восстаниями, раздорами, ибо она наполнена ненавистью к брату своему. Будучи свободным, человек может выбрать либо любовь и жертву, либо ненависть и человекоубийство. Первый путь ведет в Христово единство, второй — к разладу. Идя по первому пути, человек, как и Христос, жизнь свою кладет за братьев своих: свернув на второй путь, он требует жизни другого за себя. В первом случае он жертва, во втором палач. Однако здесь сам человек свободно определяется и свободно выбирает либо состояние жертвы, либо состояние палача. И если все-таки в истории большинство выбирает состояние палача, то это указывает не на слабость Христова единства, но является знаком уважения к свободе человека, ибо Господь почитает свободу даже тогда, когда она оборачивается против него самого. Вне сомнения, это горькая драма. Христос оплакивает не только Иерусалим, убивающий пророков и камнями побивающий посланников Господа (ср.:Матф., 23, 37), но Он оплакивает и все раздробленное и воюющее человечество; Он скорбит из-за раздора в Своей Церкви, скорбит о том, что нет любви и жертвы в Его сторонниках. Но человеческая свобода настолько великий и сущностный дар Бога, что она достойна слез Христа. Оплакивая на погибель свою вступающий Иерусалим, Христос на самом деле оплакивал человеческую свободу, а с ней и всю построенную на той свободе мировую историю.

Антихрист не знает слез: дьявол не любит и потому не плачет; он не плачет в самом глубоком смысле. Видя, что свобода, данная Христом, открывает перед человеком два пути — к единству и к разладу, и видя, что люди обычно выбирают разлад, антихрист одним ударом уничтожает свободу человека, принуждает человека любить и жертвовать и таким образом создает свое единство. Единство Христа основывается на свободе, единство антихриста — на насилии. Слова воззвания антихриста-императора: «Мир мой даю вам» взяты из Евангелия (ср.: Иоанн, 14, 27). Однако Автор этих слов Евангелия не создал никакой сборной армии из иудеев, греков, римлян и не прошел с ней через культурные и недостаточно культурные народы. Мир и единство Христа должны были зародиться внутри. Их появление должно было вызвать воплощение Его самого на всех жизненных пространствах. Между тем антихрист свое единство навязал миру сверху. Его мир и его единство были насильственными. В своем манифесте он ясно сказал: «И отныне никакая держава не осмелиться сказать: «Война», когда я говорю: «Мир». Объединение мира в царстве антихриста происходит не через любовь и жертву, но через силу. Любовь здесь насилуется, а вымогание жертвы сегодня стало настолько всеобщим, что в нем мы не замечаем никакого противоречия. Таким образом, если Христово единство основывается на свободе, которая проявляется в любви и жертве, то антихристово единство основано на насилии, которое проявляется в угрозе и смерти.

Таким образом, успех такого единства всегда обеспечен. Кто владеет силой, тот владеет миром; кто владеет миром, тот держит в своих руках и его единство. Антихрист, возрожденный в силе и воплотивший свою демоническую твердость в армии Европейских Соединенных Штатов, мог радоваться объединенному миру. Он вынудил людей отречься от своей индивидуальности, сойтись, став в ряд один подле другого, подчиниться его власти и даже полюбить его. Его единство по существу было политическим, поэтому и средства достижения этого единства тоже были политическими, следовательно, насильственными. Христово единство — религиозное, поэтому и средства его достижения тоже религиозные: свободная любовь и свободная жертва. В том, что политика может скорее объединить мир, нежели религия, то, что насилие успешнее может гарантировать мир, нежели свобода, сегодня никто не сомневается. Остается только спросить, чем же в сущности является это насильственное единство: подлинным единством или маской? Что связывает этих согнанных в одно общество людей и какие отношения между ними развиваются? Действительно ли в царстве антихриста господствуют мир и единство? Если смотреть поверхностно, может показаться, что антихрист действительно может похвастаться своими успехами перед Христом. Он может похвастаться тем, что объединил мир и даже Христианство. Но как все это выглядит изнутри? Бесспорно, что человек в глубинах своей природы всегда стремится к миру и единству. Но находит ли он их в антихристовом царстве? Дает ли антихрист человеку то, чего тот ищет? Может быть, своим миром и согласием он как раз насмехается над этими надеждами и поисками человека? Ответ на эти вопросы как раз и раскроет подлинное лицо антихристова единства.

Единство в своей сущности есть не что другое, как зримое выражение существования вместе. Выбор человеческой природы — быть вместе, воплотившийся во внешних формах жизни, как раз и создает единство. Мы едины тогда, когда мы не только хотим быть вместе, но когда действительно бываем вместе. Но быть вместе означает сделать свое существование общим до самого его основания, до самой его сущности. Быть вместе означает принять на себя существование другого и ему передать свое. Антихрист это существование вместе пытается осуществить не по свободному выбору человека, не по свободной любви и добровольной жертве, но путем насилия. Антихристово единство — насильственное существование вместе. Иначе говоря, антихрист принуждает жителей своего царства передавать свое существование другому и принимать на себя чужое. Он принуждает жить жизнью другого и даже умирать чужой смертью. То, что Христос осуществил свободной своей любовью, в антихристовом царстве каждый должен осуществить насилием. Каждый должен нести на себе грехи других, каждый должен за них страдать и даже умереть; но не по своей свободной готовности к этому, а по принуждению, по угрозе и по своей запуганности. В царстве антихриста человек умирает чужой смертью из страха, чтобы ему не пришлось умирать своею.

Однако кем же становится в этом насильственном существовании вместе тот другой, чью жизнь человек вынужден принять на себя? Как человек переживает этого навязанного ему собрата? Когда человек по своей свободной любви и жертве делает общим свое существование с другим, он этого другого переживает как ближнего в прямом и первоначальном смысле этого слова. Он переживает его как того, кто находится бесконечно близко к нему, кто является его частью, его воплотителем, осуществителем его бытия. Но когда человек свое существование передает другому по принуждению, он видит в этом другом нападающего и захватчика. В этом случае этот другой уже не является ни ближним, ни братом, но бесконечно чужим и далеким. Он откуда-то приходит и где-то остается. Он не бывает вместе с нами, но только берет на себя наше существование и уходит прочь. Он уходит прочь не в смысле пространства. Пространственно он может жить с нами даже в одной комнате. Но он уходит прочь онтологически. Он не становится частью нас самих, осуществителем и исполнителем наших надежд, нашим ближним и братом. Он остается около нас. Поэтому он не осуществляет нашего бытия, но только обворовывает его. И не имеет никакого значения то, что он приходит к нам, возможно, и не от своего имени, возможно, даже не по своей воле, как и мы сами. Не имеет значения, что он чей-то посланник и кем-то уполномочен. В каждом случае он — захватчик нашего существования. В каждом случае он нас ограбляет и обедняет, ибо мы отдаем ему свое существование не по свободной любви и жертве, но вынужденно. Нас присваивают под давлением чужой силы. Мы не переступаем через себя, но нас изгоняют из себя.

В антихристовом существовании «едино» так поступают все. В насильственном единстве все должны взять на себя чужое существование, а свое отдать другому. Таким образом, все должны грабить и быть ограбленными. Все должны изгонять друг друга из своего собственного бытия и вместе сами должны быть из него изгнаны. В этом отношении единство антихриста — постоянный и всеобщий грабеж и изгнание. В этом смысле царство антихриста — шайка грабителей и изгнанников; однако грабителей и изгнанников не в социальном, но в онтологическом смысле. Человек становится грабителем в самом бытии, ибо насильно захватывает существование другого; он тоже становится изгнанником в самом своем бытии, ибо другой изгоняет его из его собственного существования. Судьба Каина повторяется в каждом жителе антихристова царства, в каждом участнике антихристова единства. Каин был грабителем, ибо насильно захватил жизнь своего брата. Авель умер по вине Каина, но не свободно принеся жертву, а от удара этого человекоубийцы. Именно поэтому Каин и стал изгнанником, его удар отнял у него возделанную им почву и сделал его «изгнанником и скитальцем на земле» (Быт., 4, 14). Таким образом, каинова печать лежит на всем антихристовом царстве. Царство антихриста в действительности есть не что иное, как распространение Каинова поступка в истории. Быть грабителем и изгнанником на земле — удел царства антихриста.

Но разве не удивительно, что ненависть является тем основным чувством, которое жители этого царства испытывают друг к другу? Будучи вынуждены уйти из себя и переживая другого как захватчика их бытия, они защищаются от этого ограбления глубокой ненавистью к каждому, с которым согнаны в это насильственное единство. Не будучи в состоянии жить своей жизнью, они берут на себя чужую, однако берут ее испытывая не любовь и не добровольно принося жертву, но испытывая ненависть и отвращение. Они ненавидят эту общность бытия. Они ненавидят того, кто их существование берет на себя. Они ненавидят и того, кто им навязывает свое существование. Ненависть в антихристовом царстве становится главным отношением людей между собой. Антихристово единство — это единство в ненависти. Ненависть ─ это общее чувство, охватывающее каждого, ибо каждый здесь грабит и каждый ограблен. Поэтому каждый ненавидит и ненавидим. Но ненависть в своей сущности есть закрытие своего бытия. Это серьезное опровержение существования вместе. Ненавидящий человек — это тот, кто не отдает себя другому и другого в себя не впускает. В антихристовом царстве такая закрытость невозможна. Человек здесь вынуждается отдать себя другому и другого впустить в себя.

Однако никто не может заставить человека признать это раскрытие себя и принятие в себя другого. Участники антихристова единства берут на себя существование другого, но в глубине своей они этого принятия другого не признают, они этого другого не считают своим и потому ненавидят его. Их ненависть, безусловно, глубоко скрыта. Она не может прорваться на поверхность. Она не может определять форм их жизни. Более того, она должна быть скрываема под маской любви. Внешне все жители антихристова царства должны считать друг друга братьями, друзьями, ближними. Они должны оказывать друг другу знаки любви. Они должны быть радостны и веселы. Но в глубине своей они навечно остаются наполненными ненавистью. Не будучи в состоянии прорваться на поверхность, эта ненависть становится еще более страшной и еще более гнетущей, нежели в том случае, если бы она нашла выход и вырвалась на свободу. Закрытость в себе здесь становится поразительно глубокой и прочной. Не имея возможности владеть своими мыслями, своими чувствами, своими радостями и своими печалями, иметь свою семью и свое общество, свою жизнь и даже свою смерть, человек опутывает ненавистью свое глубочайшее Я, к которому уже никто не может подойти, даже упоминаемая Дж. Оруэллом «полиция мыслей», которая при помощи автожиров и телевизионных камер следит за тем, что происходит в душах жителей этого царства. Ненависть в антихристовом царстве — единственный способ сохранить от захвата глубочайшую человеческую сущность.

Антихристу прекрасно известно, какую роль играет ненависть, и поэтому он старается пробить и эту последнюю скорлупу. Он пытается принудить людей любить его, следовательно, открыть перед ним ворота своей последней крепости, предать само свое Я и благодаря этому стать не-личностью. Это слово используется Оруэллом для характеристики тех людей, которые провинились перед тотальной диктатурой и поэтому должны были превратиться в пар и исчезнуть. От них ничего не осталось — даже имени в списках. Они считаются никогда не существовавшими. Они превратились в не-личностей. Но это слово в своем глубинном смысле подходит к каждому участнику антихристова единства, которого ломает насилие, который уже не может даже ненавидеть и потому готов отдать на разграбление саму свою сущность, свое Я со всеми его глубинами. Но именно эта последняя работа антихриста, это превращение человека в не-личность бывает успешной только в отношении отдельных жителей его царства, только по отношению к избранным. Только избранные, такие, как Уинстон Оруэлла, начинают ощущать в себе любовь к Великому Брату, между тем толпа ведет жизнь, полную глубокой ненависти. Под этой ненавистью толпа скрывает свое Я. Если взглянуть поверхностно, эта толпа кажется единой. Однако внутри себя она живет необычайно одинокой жизнью, ибо ненависть все превращает в холодную чуждость. Нигде человек не бывает так сильно отделен от других, как в антихристовом единстве, и нигде человек человеку не бывает так чужд, как в антихристовом царстве. Поэтому созданное антихристом мировое единство в своей сущности является только издевательством над подлинным единством, только его маской. Согнав людей в общность, антихрист еще больше отдаляет их друг от друга. Принудив внешне выказывать любовь и готовность к жертве, он зажигает в их душах глубочайшую ненависть. Уничтожив войну в истории, он переносит ее в сердца людей. Царство антихриста превращается в борьбу всех против всех; в тайную войну, но эта война более глубокая и более страшная, чем любая открытая война. Таким образом, не напрасно Христос считает эту всеобщую внутреннюю междоусобную борьбу знамением того, что на земле воцарился дьявол и потому конец света уже близок: «Предаст же брат брата на смерть, и отец детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их» (Марк, 1З, 12). Разве по такому единству тоскует человек, делая выбор быть едино? Но именно к такому единству он неизбежно приходит, если свой выбор отдает в руки антихриста.

5. БЛАГОДЕНСТВИЕ

Мысль о благоденствии, также как и мысль о единстве, антихристу достаточно близка. Она возникает у него и при сравнении себя с Христом. Христос, по его мнению, «проповедуя и в жизни своей проявляя нравственное добро, был исправителем человечества». Между тем антихрист «призван быть благодетелем этого отчасти исправленного, отчасти неисправимого человечества». Он должен дать «всем людям все, что нужно». Социальный вопрос, невзирая на всевозможные усилия и попытки, остался неразрешенным даже до самих апокалиптических времен истории. Соловьев рассказывает, что во времена монгольского ига социально-экономические проблемы стали особенно острыми. Правящие сословия пытались их решать, но всегда весьма поверхностно. Окаменелость духа любви и жертвы в христианском мире превратила в сон о прошлом ту первую иерусалимскую общину, в которой «никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян., 4, 32). Поэтому объявившийся антихрист нашел в этой области значительную брешь и на ней сосредоточил свою деятельность. Во второй год своего господства он издал новый манифест, в котором провозгласил: «Народы Земли! Я обещал вам мир и я дал вам его. Но мир красен только благоденствием. Кому при мире грозят бедствия нищеты, тому и мир не в радость. Придите же ко мне теперь все голодные и холодные, чтобы я насытил и согрел вас».

Для осуществления задуманного император объявил широкую социальную реформу. И поскольку в его руках были сосредоточены всемирные финансы, а кроме этого он владел колоссальными земными пространствами, то объявленную реформу он мог осуществить весьма своеобразным способом — «по желанию бедных и без ощутительной обиды для богатых». Каждый получал по способностям, а эти способности измерялись трудом и заслугами каждого. Основным стремлением императора в социальной сфере «было прочное установление во всем человечестве самого основного равенства — равенства всеобщей сытости». И этого равенства он достиг. Нищета в мире была уничтожена. Все были одинаково сыты. Социально-экономическая демократия была осуществлена, и социальный вопрос окончательно решен. То, из-за чего человечество страдало тысячи лет, антихрист устранил одним росчерком своего императорского пера. Это свершилось во второй год его господства.

Каков же смысл этого его свершения? Почему благоденствие является одной из главных целей антихриста? Какое место занимает это благоденствующее начало жизни в царстве антихриста? Ответ на эти вопросы поможет нам глубже понять сущность благоденствия и его значение в человеческом существовании.

Благоденствие — это всестороннее удовлетворение плотского начала человека. Это то, к чему антихрист стремился и чего достиг — равенство сытости, но сытости, понимаемой в самом широком смысле. Все наше плотское начало постоянно голодно, ибо оно сущностно предопределено для рядом с ним находящегося объекта. Мы жаждем не только пищи, но и одежды, и квартиры, и тепла, и отдыха, и противоположного пола. Благоденствие как раз и есть удовлетворение этого разнообразного голода. Человеку хорошо быть только тогда, когда его плотское начало сыто: сыто пищей, сыто теплом, сыто отдыхом, сыто в своих страстях. Когда человек вбирает в себя определенную часть находящегося рядом с ним мира, он говорит «Сейчас я сыт». И это высказывание имеет удивительно глубокий смысл. Сознательно подчеркиваем слово сейчас, ибо оно, говоря о благоденствии, имеет необычайно важное значение. Человеку хорошо быть не тогда, когда он был сыт вчера, и не тогда, когда он будет сыт завтра, но только тогда, когда он сыт сейчас. Благоденствие — это сытое настоящее. И это самое полное его определение. Если смотреть поверхностно, это само собой разумеющаяся вещь. Но в свете человеческого существования это «сытое настоящее» становится огромной и даже трагической проблемой. Ведь сытость — это удовлетворенность, а удовлетворенность это сохранность. Удовлетворенный человек всегда бывает в настоящем. Все его бытие сосредоточивается вокруг этого сытого его настоящего. Настоящее становится основной формой его экзистенции. Он не переживает прошлого и не стремится к будущему. Он размещается в настоящем и держится за него как за важнейшую опору своего существования. Существование сытого человека сужается до его «сейчас». Он бывает только сейчас, ибо сейчас он сыт и удовлетворен. Но если мыслить о человеке по-христиански, мы должны признать, что в христианской концепции человека именно настоящее и есть преходящая форма времени. Человек-христианин — viator — путник, то есть человек, который всегда находится в пути и никогда — дома. Иначе говоря, христианин всегда в будущем и никогда — в настоящем. Это человек, который постоянно перешагивает через себя и никогда не остается по cю сторону. Быть в пути — сущностный выбор человека.

В этом отношении сытое настоящее по существу антихристово понятие. Сытое настоящее, не позволяя человеку смотреть в будущее, принуждая его оставаться здесь, не позволяя ему перешагнуть через себя, удерживая его в этой действительности и заставляя его воспринимать эту действительность как свой дом, сталкивается с присущим человеку свойством — странничеством и извращает саму его природу. Делая настоящее основной формой времени, оно отвергает будущее и вступает в борьбу с надеждой человека: человек сытого настоящего — человек без надежды, но не в смысле отчаяния, но в смысле удовлетворенности. Он ни на что не надеется и ничего не ожидает, ибо ему хорошо быть в настоящем. Между тем надежда — одно из составных и сущностных начал христианского существования. Поэтому Христианство с самого начала своего существования недоверчиво относится к слишком возросшему благосостоянию и его роли в человеческой жизни. Правда, человек, будучи не только духом, но и плотью, требует определенного благосостояния, дабы смочь сохраниться на земле и что-то сделать. Но Христианство не согласно с тем, чтобы человек был чрезмерно обеспечен благами, чтобы его благосостояние превратилось бы в выражение сытого настоящего. Христианство пытается свести его благосостояние до минимума, до степени его необходимости, и оставить человека всегда жаждущим. Голод в Христианстве благословен, ибо он всегда есть символ высшей действительности. Плотский голод в христианстве есть выражение духовного голода, которым отмечено само бытие человека и объект которого сам Бог.

Таким образом, последовательно — вместо благоденствия Христианство провозглашает нищету, понимаемую тоже в широком смысле. Плоское начало, как говорит Христианство, никогда не должно быть совершенно сытым: ни пищей, ни помещением, ни одеждой, ни отдыхом, ни в своих страстях. В нем всегда должно оставаться определенное томление, как указание на самую глубокую нашу тоску, которая направлена к Богу. Это и есть подлинный смысл нищеты. Нищий — это не тот, кто мало имеет, но тот, кто пользуется малым и малым удовлетворяется. Нищета или всесторонний голод нашей плоти согласуется с сущностным голодом нашего духа, с его надеждой и тревогой и потому становится верным его спутником. Нищета устанавливает для нашего плотского начала такое же направление существования, какое имеет христианская душа. Нищета — это плотская тревога, устремленная к Богу. Поэтому она и является самым лучшим способом для преодоления нашей двойственности и обуздания того живущего в нас закона греха, о котором упоминает св. апостол Павел (ср.: Рим., 7, 21). И поэтому Христианство всегда настаивало на неимущности. Поэтому и Христос в Нагорной Проповеди благославлял нищих, плачущих, жаждущих, милостивых, гонимых (ср.:Матф., 5—11), следовательно, всех тех, кто не сыт — ни богатством, ни радостью, ни хлебом, ни противоположным полом, ни покоем, тех, кто всегда жаждет, тех, кто всегда неимущ. Все восемь Христовых благословений в действительности есть одно величайшее благословение нищеты как всесторонней жажды в нашей психофизической жизни. Благосостояния Христос не благословил. Напротив, Он заметил, что «трудно богатому войти в Царство Небесное»(Матф., 19, 23); трудно потому, что богатство постоянно влечет его в сытое настоящее, постоянно опровергает его страннический характер и манит оставаться по сю сторону. «Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф., б, 21) — сказал Христос. Богатство всегда по сю сторону и сейчас. Таким образом, оно и сердце человеческое делает сюсторонним и настоящим. Сытое настоящее — это выражение богатства, в него погруженное сердце трудно находит путь на ту сторону, в будущее, в надежду, которой мы живем и исполнения которой терпеливо ждем.

В свете этих рассуждений становится понятным, почему антихрист благословляет благоденствие и почему осуществляет его в своем царстве; почему он хочет быть не исправителем человечества, как Христос, но его благодетелем, его благотворителем в широком смысле слова. Человек сытого настоящего не является христианином. Таким образом, достаточно только распространить это сытое настоящее по всей земле, достаточно только сделать всех людей обеспеченными и удовлетворенными, и тогда царство антихриста возобладает само по себе. Путь благоденствия один из успешнейших путей антихриста в историю. Поэтому уже во второй год своего господства он и призвал все народы земли в свои закрома. Создание благоденствия, этого сытого равенства, было одной из первостепенных задач антихриста. Не любовь к людям подвигнула его на это дело, ибо антихрист любит только себя. Не сочувствие к нищете и горю людей сделало его благодетелем человечества. Создание благоденствия руками антихриста никогда не есть социальное действие, но всегда — религиозное и метафизическое. Это действие направлено на изменение направления человеческого бытия. Вместо направленности по ту сторону бытие, обеспеченное антихристом, должно клониться к этой действительности и оставаться по сю сторону. Все царство антихриста — это голая фактичность. Оставить человека в этой фактичности самое сильное стремление антихриста. И благоденствие прекрасно служит этой цели. Если насильственная любовь и насильственное единство вызывают в человеке ненависть и поэтому всегда опасны даже в руках антихриста, то благоденствие всегда вызывает чувство благодарности и уважения и поэтому лучше всего укрепляет и поддерживает власть антихриста. Порабощенные иногда могут и восстать против своих поработителей. Но против благодателей никто и никогда не восстает. Поэтому благоденствие значительно лучшее, нежели единство, средство для утверждения и упрочения антихриста в мире. Прикрывшись социальной любовью, антихрист создает на земле благоденствие для того, чтобы закрепить человека в его фактичности, чтобы заставить его забыть о том, что тот в пути. При помощи благоденствия антихрист пытается сделать человека не путником на этой земле, но ее постоянным жителем. Он хочет создать для него хорошую жизнь по сю сторону для того, чтобы он не думал о потустороннем, чтобы ему было жаль земли, чтобы она для него была не долиной слез — vallis lacrimarum, как говорится в молитве, но восстановленным раем. Ту действительность подменить этой действительностью — задача благоденствия в царстве антихриста.

Должны признать, что эта задача в истории осуществлялась не раз. Земным благоденствием или хотя бы надеждой на него антихрист приманивает толпы и таким образом расширяет границы своего царства. Вдохновленный евангелием благоденствия, антихрист высмеивает призыв Христа прийти к Нему и насытиться Им, «Ибо хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру» (Иоанн, 6, 33). И люди слушают этого благодетеля. Они идут за ним. Земля, которой коснулся антихрист, представляется людям Фавором, где все сияет и сверкает, где хорошо быть и где толпа делает кущи себе и своим детям. Поэтому никогда еще не существовало ни одного более или менее значительного антихристова движения, которое не провозглашало бы и не осуществляло бы широкой социальной программы. Благоденствие — любимое прикрытие антихриста, которым он успешно пользуется в своей исторической деятельности. И чем больше расширяет антихрист свое царство в мире, тем более сытыми чувствуют себя толпы, находящиеся у него на службе. Апокалиптическое общество зверя в действительности есть общество сытого настоящего. Поэтому оно остается верным земле и не слушает тех, кто говорит ему о неземных надеждах.

Но это общество не замечает, что такое благоденствие является величайшим обманом человеческого бытия. Соловьев безошибочно замечает, что осуществление социальных реформ антихристом было весьма странным: антихрист насыщал бедных, не затрагивая интересов богатых. Он брал из своей императорской казны, от своих императорских земель и каждого наделял по его трудам и заслугам. Что это означает? Что хотел сказать Соловьев, используя этот символ? Не что иное, как то, что благоденствие антихрист осуществлял не изменяя нашу действительность, но только прикрывая ее своими дарами. Нищета и беды появляются на нашей земле потому, что число материальных благ ограничено. Поэтому у одних, награбивших — их в избытке, у других же или нет совсем, или очень мало. Таким образом, всякая социальная реформа, проводимая в данное настоящее время старается уравнить количество материальных благ в руках их имеющих. Однако это невозможно сделать, не затрагивая интересов богатых. Но поскольку они не отказываются от своих благ и не жертвуют, ведомые свободной любовью, то их обычно вынуждают отдавать какую-то часть этих благ бедным, используя при этом законодательный порядок. Всякая крупная социальная реформа — это болезненный удар по одной части общества. Но этот удар неизбежен. Не изменив нашей действительности, нельзя изменить и распределения благ, без чего никакое социальное благоденствие невозможно. Но антихрист как раз и не изменял действительности. Богатым он оставил то, что они имели, и потому завоевал их благосклонность. Бедным он дал достаточно для того, чтобы они были удовлетворены, потому и обеспечил себе их уважение и благодарность. Вся общественость склонилась перед антихристом, ибо он, как казалось, разрешил никогда не разрешимую социальную загадку.

И все же лживость такого решения проблемы может не заметить только тот, кто ослеплен даром антихриста. Говорим — дар, ибо вся социальная реформа антихриста основывается на даре. Она не является осуществлением справедливого распределения на земле, но — императорской милостью. Согласимся, что эта милость была достаточно щедрой, ибо она смогла обеспечить бедных на достаточно долгий срок. Однако в какой-то день все это должно было прекратиться. Антихрист не был творцом земных благ из ничего. Он должен был их откуда-то брать. Он должен был получать их, чтобы делить. И если в начале своего господства он нашел эти блага накопленными, то позже при разделении они должны были постепенно растаять. Неумолимо приближался тот день, когда антихрист должен был явиться к толпе с пустыми руками. Всякая основанная на даре социальная реформа всего лишь сон. Сон проходит, и непреображенная действительность предстает перед нами во всей своей нищете. Однако антихрист нисколько не колеблясь предлагает этот сон человечеству, ибо для него важно не столько обеспечить толпу, сколько отторгнуть ее от Христа и привлечь к себе. Он прекрасно знает, «что не много ему остается времени!» (Откр., 12, 12), поэтому создает свое царство всего лишь ненадолго, на короткий срок, строя его на проходящих реформах. Для него неважно, что принесенное им благоденствие вскоре закончится. Его заботит только одно, чтобы люди, опьяненные его дарами, признали его своим вождем, преклонились бы перед ним, отпали бы от Христа и забыли сверхприродную действительность. Задача антихриста — казаться, вместо того чтобы быть, высмеять, вместо того чтобы осуществить. Поэтому он и провозглашает, поэтому он и высмеивает, поэтому он и играет роль величайшего шута на сцене мировой истории. Антихристово благоденствие только маска подлинного благоденствия. Под ней скрывается социальная фактичность, не преображенная ни духом, ни буквой закона. Сама же маска сплетена из кончающихся земных даров. Толпа снова начнет нищенствовать и даже больше, нежели прежде. Разве не так это было при коммунистических социальных реформах? Социальное благоденствие может возникнуть только на основе свободной любви и свободной жертвы. Но оно может быть только очень условным, как условна и вся наша земная жизнь. Антихристова мечта — равенство сытости, жестоко мстит всем своим осуществителям.

6. ВЕСЕЛЬЕ

Насильственное единство слишком сурово и земное благоденствие слишком серо, если им не сопутствует игра в виде разнообразнейших увеселений. «Но если сытость есть первый интерес для голодных, — говорит Соловьев, — то сытым хочется чего-нибудь другого. Даже сытые животные хотят обыкновенно не только спать, но и играть. Тем более человечество, которое всегда роst panem требовало circenses.[44] Поэтому третий год господства антихриста и стал годом обеспечения людей всевозможными увеселениями. Для того чтобы успешно решить эту задачу, император использовал чудодея Аполлония, который мог «притягивать и направлять по своей воле атмосферное электричество», поэтому люди стали думать, что он может даже «сводить огонь с небес». Он действительно поразил «воображение толпы разными неслыханными диковинками». Поэтому император сразу распознал в нем своего помощника, принял его с распростертыми объятиями и поручил ему осуществить третью ценность своего царства, именно — веселье, которое должно было окончательно довершить создаваемое им земное счастье. «И вот народы земли, — рассказывает Соловьев, — облагодетельствованные своим владыкой, кроме всеобщего мира, кроме всеобщей сытости, получат еще возможность постоянного наслаждения самыми разнообразными и неожиданными чудесами и знамениями». И действительно, Аполлоний повсюду сопровождал императора и везде являл свою чудодейственную силу. Где только собиралась толпа, там появлялся и Аполлоний со своими забавами. Основным способом его чудес была игра света ракет, фейерверков в виде разноцветных цветов. Однако по случаю воссоединения Церквей в храме всех культов были слышны «восхитительные, прямо в душу идущие и хватающие за сердце звуки неслыханных дотоле музыкальных инструментов, и ангельские голоса незримых певцов славили новых владык неба и земли». Таким образом антихрист заглушил вопль толпы, звучащий еще со времен Рима — «раnem et circenses». Хлеб он дал, произведя свои социальные реформы, зрелища — использовав чудеса Аполлония.

И здесь мы вновь сталкиваемся с вопросом: каков смысл этих антихристовых забав? Почему антихрист вводит в своем царстве игру? Что означает это увеселение толпы при помощи магии? Увеселение поставлено на один уровень с единством и благосостоянием. И это неслучайно. Это связано со всей направленностью жизни антихриста. Увеселение придает завершенность этой жизни и возлагает на нее своеобразный венец. Уже упоминалось о том, что царство антихриста — это голая фактичность, которая оставляет человека в этой действительности и привязывает его к ней. И единство, и благоденствие служат средствами для выражения этой фактичности и ее утверждения в сознании человека. Но ни единство, ни благоденствие не придают этой фактичности зримого блеска. Ни одна из этих антихристовых ценностей не накладывает на нашу тяжелую действительность маску преображенной действительности. Поэтому даже и соединенные в антихристовом единстве и погруженные в антихристово благоденствие люди всегда могут себе представить еще и другой мир, в котором не только хорошо, но и красиво. Красота — необычайно привлекательное начало. Ее исключительность вызывает в человеке тоску и заставляет его искать это начало. Между тем ни единство, ни благоденствие красоты не дают. Красота появляется только тогда, когда начинают сиять зримые формы действительности. Поэтому антихрист, зная склонность человеческой природы к красоте, и вводит ее в свое царство. Этим он придает зримый блеск формам этой действительности, делает их привлекательными для человеческого восприятия и этим сдерживает стремление человека в область потусторонней красоты. Для чего нужна какая-то другая действительность, если по сю сторону все преображено и сияет? Кому это нужно — взбираться вместе с Христом на Фавор? Не для того ли, чтобы увидеть лик Его, засиявший как солнце и сверкающие как снег Его одежды? Зачем это нужно, если здесь, по велению Аполлония, все возгорается удивительным сиянием? Увеселения антихриста — средство затмить притягательность преображенного бытия. Вместо сверхприродного света антихрист подсовывает человеку игру «атмосферического электричества». Вместо сияния сущности бытия он предлагает человеку радоваться земным вещам, которые освещены бенгальскими огнями. Агнец Откровения как светильник преображенной действительности здесь уступает место слуге антихриста Аполлонию. В царстве антихриста все так устроено, чтобы ничто не могло напомнить человеку о жизни по ту сторону, чтобы никто не вел его в ту жизнь, чтобы никто ее не указывал и не являл бы ее. Источник красоты в царстве антихриста является частью этой действительности, могущество красоты — техника, а проявления красоты всем хорошо известны. Красота, как могучий призыв в высоту, в царстве антихриста становится чисто сюсторонней вещью.

Но именно здесь проявляется, становясь понятной, обманчивость антихристовой красоты. Игра и увеселения в человеческом существовании имеют значительно более глубокий смысл, нежели это может показаться с первого взгляда, значительно более глубокий, нежели тот, который им придается в антихристовом царстве. В нашем омраченном существовании игра кажется нам выражением какой-то несерьезности. Правда, человек часто играет и веселится, но видит в этом занятии всего лишь один смысл — снятие напряжения после работы. Он включает игру в ряд обычных дел своего повседневного существования, таких как сон, еда, удовлетворение страсти... Высшего смысла в увеселениях человек обычно не видит. Игра служит только для плоти, она служит всего лишь средством укрепления здоровья, дабы не износились до времени мускулы и нервы. Между тем духовная и божественная сторона веселья в понимании человека совсем стерлась. Поэтому, когда на землю явился Христос и принес нам Радостную весть, мы ее восприняли только как весть, ибо такого учения до сих пор не слыхивали; но мы никак не могли понять, почему эта весть должна быть радостной и что мы должны делать, чтобы выразить эту радостную сторону Евангелия.

А если бы все-таки поняли? И если бы все-таки эта радостная его сторона предстала бы перед нашими глазами во всей своей значимости? И если бы мы ее глубоко пережили бы и попытались бы эти свои переживания выразить внешне? Что мы тогда делали бы? Не что другое, как то, что перед лицом пришествия Господа возвещал пророк: «Восклицайте Господу, вся земля; торжествуйте, веселитесь и пойте. Пойте Господу с гуслями и с гласом псалмопения. При звуке труб и рога торжествуйте перед царем Господом. Да шумит море и что наполняет его, вселенная и живущие в ней; Да рукоплещут реки; да ликуют вместе горы Пред лицем Господа; ибо Он идет судить землю» (Пс., 97); земля с живущими на ней, вся природа, весь космос веселился бы пред лицом грядущего Господа. Всеобщая радость, выраженная во всеобщем веселье, стояла перед глазами пророка как ответ на приход царя Господа на землю. О чем бы это всеобщее веселье говорило? О всеобщей несерьезности? Напротив, оно свидетельствовало бы о всеобщем освобождении и о переходе человека и мира в новое бытие. Псалмы и песнопения, гусли и арфы, трубы и рога, шумящие моря и реки стали бы знамениями этого нового бытия. Освобожденный человек начал бы новое бытие, играя и веселясь. Но так было бы не только тогда, если бы мы приняли и осуществили Евангелие. Так было и в начале бытия. В книге Премудрости есть одно место, которое читается в костелах как эпистола на праздничном Богослужении Непорочного Зачатия Девы Марии и Рождества Пресвятой Богородицы. Там речь идет о Божественной Премудрости, которая существовала прежде, нежели появилась земля, возникли горы, забили водные источники. Но эта Вечная Премудрость не была всего лишь пассивным наблюдателем творческих деяний Господа. Она была их воплощающим началом. Она «имеет сожитие с Богом» (Книга Премудр.Соломона 8, 3) (Цит. по книге- Священные книги Ветхаго Завета. Санкт-Петербург. 1875) и знает дела Бога и «присуща была», когда Бог творил мир (9, 9). Она все направляет и упорядочивает. Но как? Как проявляется эта устроительная деятельность Божественной Премудрости? Ответ дает она сама: «Тогда я была при Нем художницей... веселясь пред лицом Его во все время, Веселясь на земном кругу Его» (Прит., 8, 30—31) (Цит. - Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Напечатано в Финляндии. 1993. В переводе используются разные издания Библии, ибо иначе невозможно было бы точно перевести авторский текст и те цитаты, которые А. М. приводит в своей книге). Веселье было способом действия Божественной Премудрости. Она играла водами источников, играя, устанавливала границы морей, играючи, укрепляла основание земли.

Так что же это такое ─ веселье в своей глубинной божественной сущности? Не что иное, как состояние божественного и обоженного бытия. Божественная жизнь есть совершенное непрерывное веселье. И когда человек включается в эту жизнь, когда он освобождается от тяжести греха, он тоже начинает существовать играючи. Те звучащие гусли, те рукоплещущие реки и шумящие море, о которых повествуется в Псалме (97), есть не что иное, как только легкий отблеск бесконечного веселья Божественной Премудрости. Искупленный мир вклюается в божественное состояние и тем самым выявляет свое новое бытие в виде веселья. И хотя в трудном и омраченном нашем существовании мы такого всеобщего веселия не наблюдаем и даже не понимаем его, все-таки оно вспыхивает перед нашими глазами в наших храмах во время коротких литургий. Литургия — это веселье пред ликом Царя Господа и вместе с тем знак состояния искупленного человека. В нашем культе проявляются крупицы этой всеобщей радости, о которой говорит псалмопевец, который должен сопровождать грядущего Господа. В наших церквях сегодня происходит то, что должно было происходить на всей земле и что будет происходить извечно в Новом Иерусалиме. Веселиться в глубинном смысле означает быть по-божески. Веселие — это состояние святых. Вот почему мы в этой действительности веселимся только во время литургии, ибо вся наша повседневность управляема грехом, а грешники не веселятся.

Но во что превращается веселие у Аполлония? Ни во что другое, как во внешний блеск, радующий глаз. Веселие антихриста не есть состояние непорочного и обоженного бытия, но только детское развлечение с бенгальскими огнями. Их свет это не внутреннее сияние бытия, освобожденного от всех несовершенств, но только искусственный свет, исходящий от поверхности предмета, который на этой поверхности и остается. Фейрверки Аполлония — это маска преображенного бытия: это его сокрытие и осмеяние. Поэтому кроме поверхностного удовольствия, которое они доставляют, они не несут в себе никакого более глубокого смысла. Здесь, как и везде, антихрист издевается не только над Христом, но и над самим человеком, плененным его знамениями и чудесами. Ведь разве не издевательством наполнена сцена, когда Аполлоний, этот новый папа антихристовой церкви, вместо того чтобы с балкона благословлять мир, берет из корзин ракеты и бросает их на головы толпы? Разве не за детей принимается эта от радости вопящая толпа, которой вполне достаточно игры вспыхивающих в воздухе огней, чтобы забыть о своем непреображенном мире и думать, что она уже попала в Новый Иерусалим, где «каждые ворота были из одной жемчужины» (Откр., 21, 21).

Глубокое презрение к человеку и ко всему бытию чувствуется в аполлониевских фейерверках. При их помощи антихрист пытается отереть каждую слезу с глаз толпы, подавить всякий стон и жалобу, предать забвению любую печаль и боль. Все это он пытается сделать, не преображая бытие, не очищая его, но только отвлекая внимание людей от их слез, стонов и от их боли. Веселье антихриста — это не прорыв совершенства бытия, но лишь средство забыть о несовершенстве бытия. Это своеобразное опьянение. Это чисто психологическое, но не подлинное впечатление, впечатление, не соответствующее действительности, а потому ложное в своем существе. Антихрист лжет в своем веселии, как лжет он и в своем единстве и в своем благоденствии.

Однако Соловьев обращает наше внимание еще на одну вещь, раскрывающую характер антихристовых знамений и чудес. Он рассказывает, что люди считали Аполлония чудодеем, что он действительно поражал воображение толпы невиданными диковинками, что его разнообразные знамения были постоянным источником радости народов земли. Этим Соловьев определенно хочет сказать, что антихрист не просто обыкновенный обманщик в обычном смысле, но что он действительно делает удивительные вещи и потому прельщает толпу. Христос уже в своей великой речи о конце мира предупреждал, что «восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса»(Матф., 24, 24). Св. Иоанн в своих прозрениях тоже упоминает о земном звере, который «творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» (Откр., 13, 13). Связь антихриста с этими необыкновенными знамениями живет и в христианской традиции, и в повседневном сознании людей. Поэтому Соловьев своего Аполлония, которого считает зверем, вышедшим из земли, изображенным в Откровении, и делает чудодеем, позволяя ему своими великими знамениями увлекать толпы и привлекать их на свою сторону.

Но именно здесь возникает вопрос: что же представляют собой эти антихристовы знамения? Почему Откровение называет их великими? Свойственно думать, что антихристовы чудеса не настоящие, следовательно, настоящего чуда антихрист совершить не может, что он только обманывает людей своими трюками, в которых нет ничего сверхъестественного. И что это только толпе представляется, что он творит великие знамения, а в действительности он только одурачивает людей и больше ничего. Такое понимание антихристовых знамений включает зверя, вышедшего из земли, о котором говорит Откровение, в ряды «рыночных обманщиков», превращая его, возможно, в самого хитрого из них, но в сущности ничем от них не отличающегося шутника. И все же такое толкование некоторых мест Священного Писания, о которых идет речь, как кажется, противоречит той глубокой серьезности, с которой Откровение говорит о знамениях лжехристов и лжепророков. И Христос, и св. Иоанн подчеркивают, что это будут великие знамения и чудеса. В чем же будет заключаться эта их великость? В их особенных свойствах или в том впечатлении, которое они вызовут в душах людей? Приведенное выше толкование антихристовых знамений предполагает, что они будут велики по производимому на людей впечатлению. Но если это так, то почему производимое ими впечатление будет настолько сильным, что ими будут обольщены живущие на земле (ср.: Откр., 13, 14) и что они будут направлены на то, чтобы привлечь на сторону антихриста «если возможно, и избранных» (Матф., 24, 24)? Разве такое всеобщее обольщение и даже возникшая для самих избранных опасность быть обольщенными возможны при использовании обычных, пусть даже и непонятных и невиданных трюков?

Трюки и всевозможные проделки существовали в мире всегда. И всегда находились люди, которые им радовались и даже платили деньги, чтобы увидеть их. Однако особого значения трюкачи никогда не имели. И чем культурнее становится мир, тем менее значительной становится роль этих шутников. Согласимся, что проделки антихриста будут особенными, но все-таки они будут только проделками. А если это так, то живущие на земле, веря в них и находясь под их страшным влянием, о котором говорит нам Откровение, должны быть весьма невзыскательны. Однако при возрастании культуры их взыскательность тоже возрастает. Поэтому трудно предположить, что мир, который не очень верит в истинные чудеса Христа и Его святых, легко поддастся на проделки антихриста и признает их сверхъестественное могущество. Подчеркиваем — сверхъестественное, ибо и проделка, и чудо тут же теряют свою ценность, если только человек понимает, что в них действуют всего лишь природные силы. Ведь антихрист обольстит людей не тем, что продемонстрирует перед ними могущество природы, но тем, что он убедит людей принять его знамения как сверхъестественные, возникающие из потустороннего мира и, таким образом, свидетельствующие о миссии, данной ему свыше. Он предстанет перед миром как мессия, как избранный и призванный, и будет совершать великие знамения для того, чтобы убедить людей принять его и преклониться перед ним. Поэтому все его знамения должны будут переживаться людьми как сверхъестественные. Иначе они не будут чудесами, тем более великими и значимыми. Все это заставляет предположить, что в понимании антихристовых знамений как проделок и трюков, о чем говорилось выше, отсутствует разгадка той серьезности, которую придает им Откровение, и поэтому такое понимание не раскрывает их подлинного характера.

Если, как обычно считают, чудо есть событие в природе, не имеющее в ней причины, то так понимаемое чудо может совершить и дьявол. Разве не было чудом, когда дьявол взял Христа из пустыни, перенес Его в святой город и поставил на крыле храма? Или когда он вознес Его на очень высокую гору и показал все царства мира и их великолепие? Это было действительно событие в природе: все это Христос видел не во сне, но Он действительно был вознесен на крыло храма и на вершину горы; Он действительно видел царства мира с их славой и богатством. Однако это событие в природе не имело в ней причины: Христос сам не взбирался ни на крыло храма, ни на гору; у Него не было ни телескопа, ни особо острого зрения, чтобы объять мир. Причина этого события была сверхъестественная. Правда, не божеская, но дьявольская. Однако это ее свойство нисколько не уничтожает ее сверхъестественности, ибо дьявол тоже существо сверхъестественное. И разве не было чудом обращение дьявола к Еве в раю? Змей не приснился Еве, она действительно видела и действительно слышала его речи. Но в природе нет причины, которая позволила бы змею заговорить на человеческом языке. Змей в раю говорил не по причине собственного могущества, но — сверхъестественного, находящегося над его природой. Оно тоже было не божеским, но дьявольским, но от этого его сверхъестественность ничуть не уменьшилась. Повсюду, где только дьявол включается в человеческое бытие, он включается не естественным, но сверхъестественным способом. Он не сливается с какой-нибудь силой природы, но превышает и подчиняет ее. Даже сама одержимость бесом или бесноватость, о которой так много говорит Новый Завет, есть чудо. В сущности она есть не что другое, как насылание на человека болезни. Однако эта болезнь возникает не по какой-то естественной причине, но благодаря сверхъестественному влиянию дьявола на организм человека.

Так разве все эти действия дьявола, о которых так много рассказывает Священное Писание, можно называть не настоящими? Разве все эти демонические дела были только трюками и шутками? Ничуть! Все они были действительностью, сверхъестественной действительностью, которая не сводима и не выводима из природных сил. Причиной их всех было могущество дьявола, стоящее над природой и потому способное управлять природой и поставить ее себе на службу. Поэтому дела дьявола тоже есть чудеса, следовательно, события в природе, однако вызванные сверхъестественной силой. Согласимся, что все эти чудеса злы, вредны, что они совершаются на погибель человека, однако их дыхание ужасающе серьезно и исходит из сверхприродной действительности. Ведь сверхприродная действительность не только божеская, она и дьявольская. Об этом часто забывают и потому на сверхъестественные демонические силы не обращают должного внимания. Дьявольская сверхприродная действительность тоже может прорваться в природную действительность; дьявольская потусторонность может снизойти в человеческую сюсторонность и здесь развить свою деятельность. Вне сомнения, все это возможно только с согласия Промысла Господня и только в им дозволенных границах. Но разве Откровение не говорит, что «сатана будет освобожден из темницы своей» (Откр., 20, 7)? И разве время его свободы не будет вместе временем его чудес и знамений?

Поэтому и антихристом совершаемые великие знамения мы склонны считать подлинными знамениями. Ведь антихрист действует не своей собственной силой, но силой дьявола. Он — посланник дьявола и его князь. Правда, он не действует именем дьявола. Дьявол никогда не показывается человеку в своем подлинном облике. Но от этого его могущество не исчезает. Часто он действует руками человека, но эти руки были возрождены в демонической силе. Истинным автором антихристовых знамений и чудес является дьявол. И все эти лжехристы и лжепророки, совершающие великие знамения и чудеса, являются только орудием в руках дьявола. Поэтому в сущности эти знамения и чудеса надо связывать не с ними, но с самим дьяволом, который их совершает при помощи своих посланников. Вне сомнения, если бы все эти знамения и чудеса были чисто человеческими, тогда они неизбежно оставались бы в рамках проделок и трюков, ибо человек не может превзойти природу и поэтому никакого чуда совершить не в состоянии. Однако поскольку все антихристовы знамения в действительности и по своему существу есть работа дьявола и его проявления в истории, то поэтому все они сверхъестественны и именно этой своей сверхъестественностью могут прельстить людей и ввести их в заблуждение. Таким образом, здесь, как представляется, и заключается причина того, почему Христос называет их великими и почему предостерегает человечество от веры в них.

Так в чем же заключается различие божественных чудес Христа и дьявольских знамений антихриста, если те и другие сверхъестественны? Где та мера, которая помогла бы чудо Христа отличить от чуда антихриста и этому последнему не верить? Ни в чем другом, как только в назначении этих чудес. Антихрист Соловьева справедливо назвал Христа исправителем человечества. Спасти человека, выпрямить его, высвободить его от последствий греха было главной задачей Христа. Христос есть Спаситель и по своей сущности, и по своим деяниям. Поэтому и Его чудеса включены в эту Его спасительную, освободительную задачу и становятся одной из частей Его искупления. Они освобождают человека. Между тем антихрист — и тоже справедливо — называет себя благодетелем человечества. Исправлять и освобождать человечество он не хочет. Он только хочет сделать так, чтобы этому человечеству было хорошо жить в этой действительности, чтобы оно не помышляло ни о каком высшем бытии. Задача антихриста не спасти человека, но закрыть его в этой действительности. Поэтому и его знамения подключены к этой работе по закрытию человека. Чудеса антихриста потопляют человека в его фактичности. В этом и заключается их сущностное отличие от чудес Христа. Отношения с земной действительностью есть мера, руководствуясь которой можно отличить чудо Христа от чуда антихриста. Если какое-нибудь сверхъестественное событие высвобождает человека из его фактичности, поднимает его к другой действительности и указывает ему цель — потустороннее, такое событие принадлежит божественной области. Но если какое-нибудь удивительное знамение оставляет человека по сю сторону, если оно привязывает его к ее фактичности, не позволяя его взгляду обратиться к потустороннему, оно принадлежит дьявольской области. Это знамение антихриста.

Поэтому чудеса Христа обычно имеют отношение к бытию человека, изменяя его и освобождая, знамения же антихриста обычно происходят в мире, следовательно, около человека, удивляя самого человека всего лишь своей необычайностью. И это весьма последовательно. Христос человека спасает. Поэтому чудо Он осуществляет в нем самом, дабы помочь и освободить человека: от болезни, от несчастья, от беды, от смерти. Между тем антихрист оставляет человека таким, каким тот и был. Поэтому чудо он совершает для того, чтобы им удивить человека, заставить его поверить в мессианство чудодея, но не для того, чтобы помочь человеку преодолеть свою фактичность и вызвать в нем жажду высшей действительности. Вот почему Соловьев знамения антихриста сводит к задаче увеселять людей. Этим он как раз и выражает глубочайший демонический характер этих знамений. Сам Соловьев, как кажется, не склонен считать дела Аполлония действием сверхъестественной силы, поэтому их происхождение он и объяснял умением управлять атмосферным электричеством, следовательно, выводил из чисто природной естественной силы, подчиненной и управляемой человеком. В этом отношении Соловьев, как кажется, не распознал истинной основы антихристовых чудес. Но, отнеся их к области увеселений, Соловьев действительно понял, что чудеса антихриста не затрагивают природы человека и не изменяют ее. Они всего лишь радуют глаз, доставляют всего лишь поверхностное удовольствие, однако самого человека они оставляют в его неочищенной действительности.

В этом отношении знамения антихриста действительно обман, но не в том смысле, что они якобы не настоящие, но в том, что человек надеется с их помощью перешагнуть через самого себя и войти в высшую действительность, однако на самом деле они оставляют его в глубочайшей его фактичности. Своими знамениями антихрист хочет убедить людей в том, что он, а не Христос, является спасителем. Между тем в действительности он всего лишь благодетель, следовательно, распределитель внешних даров, не затрагивающий самого бытия. И этот обман значительно глубже обмана всякого любителя пускать дым в глаза. Это обман в самом бытии. Это осмеяние спасения человека, ибо антихрист приходит в мир только увеселять, а живущие на земле встречают его как спасителя. «Чудеса» антихриста обманывают людей не тем, что они якобы являются проделками и трюками, но тем, что они на благодетеля накладывают маску спасителя.

Введением веселия антихрист завершает созидание своего царства. Главной задачей этого веселия, как мы могли понять из предложенного выше анализа, было — оставить человека в этой действительности, перекрыть перед ним все пути, ведущие по ту сторону и убедить его быть верным земле. Обещанием единства, благоденствия и веселья и их осуществлением антихрист пытается прикрыть непреображенное сюстороннее бытие и уничтожить всякую надежду на высшую жизнь. Царство антихриста — это ответ дьявола на призыв Христа не собирать себе богатств на этой земле. Но удивительно то, что в ходе истории этот демонический ответ находит все больше сторонников и успешно распространяется в мире. История человечества становится воплощением царства антихриста.