Тайна герцога

L. СИЛКИ

Радостная, чувствуя в себе необыкновенную легкость, словно помолодев на десять лет, пани Мария вошла к себе в комнату, не торопясь отперла бюро, делая те плавные движения, которые свойственны только счастливым людям, умеющим смаковать свое счастье.

Она открыла секретный ящик, заглянула туда и, вдруг побледнев, стала отпирать другие ящики и с увеличивающейся быстротой перебирать все, что попадалось ей под руку в бюро. Ни в секретном ящике, нигде в другом месте талисмана не было.

Пани Мария, за минуту пред тем столь счастливая и довольная, преобразилась в совершенно иную, до болезненной дрожи встревоженную и расстроенную. Она металась, ища в своем бюро, уже бессмысленно перебирая бумаги и вещи.

— Не трудитесь искать! — раздался возле нее голос Митьки Жемчугова, и это было так же внезапно, как раздавшийся голос доктора Роджиери, но только тот вещал счастье, а в этом слышалось что-то роковое, и пани Мария чувствовала это.

— Вы откуда здесь? — крикнула она. — Как вы смеете входить ко мне без спроса?.. Откуда вы взялись?

— Я был за этой гардиной! — показал Митька.

— Но это же — насилие! — возмутилась Ставрошевская. — Я позову людей, чтобы они выгнали вас!

— Не будем горячиться, пани Мария! — спокойно проговорил Митька. — Вы ищете талисман, снятый вами с Эрминии! Вы не найдете его, потому что он у меня!

— Вы осмелились забраться в мое бюро! — вне себя от негодования и злости опять закричала пани Мария. — Я позову людей и велю обыскать вас! — и она взялась за колокольчик.

— Струг навыверт! — произнес Митька, отстраняя Ставрошевскую от колокольчика.

— Никаких «стругов» я не хочу больше знать!.. — начала было она.

Но Жемчугов вдруг взглянул на нее так, как она не ожидала, и она затихла на полуслове.

— Вот именно, пани Мария, от нас не так легко отделаться, как вы думаете!.. Раз связавшись с нами… Нет, пани! Недостаточно объясняться во взаимном влечении с доктором Роджиери для того, чтобы сказать: «Не надо никаких „стругов“!» Раз вы узнали этот условный пароль, вы должны подчиняться ему и будете подчиняться всегда.

— Если вы думаете пугать меня Тайной канцелярией, — возразила Ставрошевская, — то вы, вероятно, знаете, как герцог Бирон относится к доктору Роджиери, и через него я сумею найти себе защиту. Как вы там не считаете себя силой, но герцог Бирон сильнее вас. Однако откуда вы знаете о моем разговоре с доктором Роджиери?

— Конечно, любопытство с вашей стороны весьма понятно. Но если вы не удивляетесь фокусам вашего итальянца, то допустите, что и другие могут делать тоже фокусы, и удовлетворитесь этим, тем более что, если вам угодно будет выслушать меня, вы, может быть, узнаете нечто и еще более удивительное. Присядьте и слушайте спокойно!

— Но я не могу вас долго слушать: я должна вернуться к больному.

— Поспеете! Впрочем, я не задержу!.. Неужели, пани, вы думаете, что канцелярия, взяв вас к себе на службу, была так наивна, что думала держать вас в зависимости при помощи исключительно денег, которые вы получали? Нет, пани, у нас не так глупы, чтобы не знать, что одними деньгами тут ничего не поделаешь, ибо в таких случаях преданность обыкновенно исчезает как раз в ту минуту, когда деньги от канцелярии перестают быть нужны, то есть является другой источник, более приятный или более щедрый. У нас, кроме денег, есть еще средство держать вас в повиновении.

— Есть средство?

— Да, пани, и об этом мы молчали, пока вы были послушны; но теперь я должен предостеречь вас о том, что нам известно о письме к Трубецкому…

— Что же вам известно о письме к Трубецкому? — несколько упавшим голосом спросила Ставрошевская.

— Что пан Вишневецкий при избрании польского короля на престол, когда выяснилось, что Станислав Лыщинский неугоден России, сам пожелал занять королевский престол и для этого вошел в сношения с русскими вельможами, однако, помимо герцога Бирона, который поддерживал курфюрста саксонского Августа Третьего. Конечно, затея искать поддержки у императрицы Анны Иоанновны помимо Бирона, да еще вопреки его желаньям, была глупа, но затеи дальновидных политиков всегда глупы, главным образом потому, что они не осуществляются. Но Вишневецкий воображал, что он может через Трубецких и Куракиных, которые принадлежат к польским родам и состоят в родстве с Вишневецким, добиться своего при русском дворе.

— Все это очень может быть, — сказала Ставрошевская, — но все это случилось так давно, что я решительно ничего не помню!

— Случилось это не так уж давно — всего семь лет тому назад, и вы это отлично помните. Когда ваш Стасю прогорел со Станиславом Лыщинским, вы, как неопытная еще в политических делах, перекинулись к Вишневецкому, воображая, что он будет иметь успех, и приняли деятельное участие в пересылке и передаче корреспонденции Вишневецкого к сенатору Трубецкому. Трубецкие и Куракины всегда были слабы в русском деле. Ну, конечно, у них не вышло ничего, и сенатор Трубецкой избежал мести Бирона только потому, что нельзя было найти решительно никаких доказательств его сношений с Вишневецким. Иначе несдобровать бы ему за то, что он вздумал перечить Бирону и мешать ему в достижении герцогской короны. Ведь Вишневецкий не догадался предложить ее Бирону, а вздумал действовать через Трубецкого, который удовольствовался бы гораздо меньшим вознаграждением. Поскупился пан Вишневецкий, ну, и проиграл!

— Но что же из всего этого следует?

— А то, пани Мария, что у вас в руках застряло одно письмецо, а в этом письмеце Вишневецкий жалуется князю Трубецкому, что давно не получал от него писем, напоминает о происхождении их фамилий от одного рода Гедиминова, вместе с Куракиными, и просит его еще и еще раз противодействовать людям, советующим императрице поддерживать курфюрста саксонского. Конечно, мол, главным таким советчиком является Иоганн Бирон, потому что немец всегда рад пособить немцу, а пора-де нам этих немцев вовсе убрать, в особенности, курляндского конюха.

— Откуда вам известно об этом письме? — совершенно невольно вырвалось у пани Марии.

— Ну, вот опять, откуда мне известно! — протянул Митька. — Я уже раз навсегда сказал вам, что мы способны показывать фокусы не хуже вашего доктора Роджиери!

— Ну, хорошо! — заговорила Ставрошевская. — Вы знаете об этом письме! Ну, в крайнем случае, вы можете рассказать, что оно у меня есть. Ну, конечно, это может повредить мне, но уж не настолько, чтобы из-за этого я должна была оставаться у вас в рабской зависимости.

— Я тоже думаю, что вам мало этого. Но вот видите ли, пани, ведь нельзя жить так, как вы живете, на те деньги, которые вы получаете из канцелярии. Любезники у вас, конечно, есть, но прочной связи вы не имеете ни с кем из мужчин, и никто из них вас не содержит!

— Послушайте, сударь…

— Нет, сударыня, уж послушайте вы! — перебил ее Митька. — Итак, денег, которые вы получаете из канцелярии, на ваше житье хватать вам не может!

— Но мне присылает отец!

— Неправда! Отец вас знать не хочет. Мы всегда хорошо знаем во всех подробностях семейное и всякое положение наших служащих. Значит, вы относительно себя не извольте выдумывать!.. Отец никаких денег вам не посылает, а своих собственных у вас нет. А живете вы на средства князя Трубецкого, потому что, когда подойдут платежи (долгов у вас пропасть), так вы сейчас к Трубецкому с напоминанием, что есть, мол, у вас письмецо и что можете вы его завтра же довести до сведения герцога. Ну, а старый сенатор трусит и откупается от вас!

— Да что же вы — маги и волшебники? Но все-таки я еще не могу понять, как вы можете воздействовать на меня?

— А для этого вам нужно знать одно обстоятельство: что письмецо, которое служит источником вашего благосостояния и которым вы пугаете князя Трубецкого, больше не у вас…

— А где же?

— У меня, сударыня, в кармане: я прихватил его вместе с талисманом! Как же вы так неосторожно держите такие важные документы в таких детски скрытых местах, как секретный ящик вашего бюро!

Пани Мария кинулась к бюро и сейчас же убедилась, что там нет и письма, исчезновения которого она сразу не заметила, будучи слишком поражена пропажей талисмана. Она смерила взглядом Митьку Жемчугова, как бы надеясь, не сможет ли справиться она с ним одна; но, тотчас поняв, что это было бы безумием, схватила звонок и задребезжала им так, что его звук раздался по всему дому.

Сидевшие в прихожей гайдуки опрометью кинулись наверх, и при их появлении Ставрошевская, задыхаясь, могла только проговорить, показав на Жемчугова:

— Схватить… связать!..

Митька сидел невозмутимо, рассматривая свои ногти, предоставляя ей на этот раз делать все, что она хочет.

Приказ пани Марии гайдукам был очень энергичен, но они не тронулись с места и с какой-то подлой улыбкой смотрели на Жемчугова.

— Взять! — тихо произнес он, — и двое гайдуков подошли к Ставрошевской и взяли ее за руки. — Вы видите, — сказал Митька, — что ваши слуги слушаются меня больше, чем вас!.. Теперь, как вам угодно, пани: чтобы они сейчас отвели вас в канцелярию, и там мы начали по известному вам письмецу дело, или чтобы они вернулись опять к вам в прихожую, а мы спокойно продолжали наш интересный разговор?

— Пусть вернутся на место!.. — вздохнув, ответила Ставрошевская.

— Вот так-то лучше, пани!.. Ступайте! — обратился Жемчугов к гайдукам, и в его голосе и манере вдруг почувствовалось нечто весьма похожее на голос и манеру Ушакова, когда тот необыкновенно мягко и деликатно отдавал свои приказания.

Когда гайдуки удалились, пани Мария посмотрела на Митьку, искренне удивляясь тому, как она до сих пор не распознала, каков был на самом деле этот человек.

— Но вы не думайте, — продолжал Митька, как будто со стороны Ставрошевской никакой выходки не последовало, — вы не думайте, что мы так легко сделаем в отношении вас скандал и используем грубую силу с приведением вас в Тайную канцелярию! Достаточно будет бесспорного доказательства князю Трубецкому, что письма Вишневецкого к нему в ваших руках больше нет — и ваших долгов, которых опять набралось у вас порядочно, платить вам будет нечем, и вы сядете в очень скверное положение, потому что нужно порядочно времени, пока еще доктор Роджиери сделает в своей реторте золото, годное для уплаты кредиторам! Таким образом, пани, вы попались к нам в силки, и лучше вам пойти на условия, которые я вам предложу, чем ссориться, сердиться и беспокоить ваших холопов, а главное — доктора Роджиери, вашим звонком.