Тайна герцога

LXII. ДОБРАЯ ДЕВУШКА

Когда Роджиери и Иоганн сели в карету, чтобы ехать домой после ужина пани Ставрошевской, Иоганн быстро обернулся к итальянцу и проговорил:

— Вы вполне уверены, что эта полька предана вам?

— Насколько я умею разбираться в людях, да, я доверяю ей; она не обманет меня.

— Ну, а господин Жемчугов?

— Это — очень странный человек! Он, кажется, единственный, мысли которого я не могу прочитать.

— Да, это очень странно! Ведь мои мысли, господин доктор, вы читаете и много раз доказывали это?

— Да, ваши мысли я прочесть могу!

— А вы слышали, как Жемчугов сказал, что Ставрошевский перестал разговаривать с ним?

— Слышал.

— А вы знаете, почему? — вдруг особенно громко произнес Иоганн, потому что карету сильно колыхнуло на ухабе и он мотнулся вперед. — Потому что пан Ставрошевский ревнует господина Жемчугова к своей жене.

— Вот как?

— Да! Я был сам у него в крепости, куда меня пропустили по приказанию герцога, и он сообщил мне, что Митьке Жемчугову он не верит; он так и сказал это! Дело в том, что Жемчугов уж очень усердно защищал его жену, а потому — и это главное, — когда он еще был на свободе под именем Финишевича, я поручал ему следить за Жемчуговым, но он не уследил и был в этом смысле обнаружен. Тогда он пошел потом проверять и, проверяя, узнал, что от дома, где живет Жемчугов, весьма легко пройти по задворкам к дому, где живет пани Мария, и что господин Жемчугов ходит по этим задворкам.

— Что же из этого следует, господин Иоганн?

— Что вам не следует доверять пани Марии. Она обманывает вас с Митькой Жемчуговым.

— Вы очень подозрительны!

— О, да, я очень подозрителен, господин доктор, и не доверяю никому. Примите все-таки во внимание, что я сказал вам.

— Хорошо, я приму во внимание! — сказал Роджиери, когда они уже подъезжали к Летнему саду.

Через несколько дней картавый немец прошел в большой дворец, рассчитав так, чтобы попасть туда в то время, когда государыня вставала и, значит, все приближенные находились при ней, а в комнатах этих приближенных производилась уборка.

Он прошел по хорошо знакомым ему коридорам к покоям, отведенным совсем в стороне для Ставрошевской. В распоряжение пани Марии были даны четыре комнаты подряд; они были совершенно отделены от остальных помещений придворных и примыкали к обыкновенно пустынным нарядным гостиным дворца.

Иоганн отворил двери и увидел хорошенькую субретку; та сделала ему очень грациозный книксен и проговорила по-французски:

— Bonjour, monsieur! : Немец приятно улыбнулся.

— О, я сейчас догадался, — сказал он, — что вы — иностранка! Такой грации не может быть у русской горничной!

— О, нет! — ответила девушка. — Я — русская. Это была Грунька.

— Вы шутите! — произнес Иоганн, продолжая изъясняться на ломаном французском языке. — Но все равно, вы состоите камеристкой пани Марии Ставрошевской?

— Так точно, господин Иоганн.

— Вы знаете меня?

— Да, я видела вас, когда вы были у нас в доме на Невском.

— Отчего же я не видел вас там никогда?

— Оттого, что я очень скоро уехала.

— Одна? без Барыни?

— С барышней.

— Ах, да, с Эрминией! — догадался Иоганн. — А теперь вы вернулись?

— Да, и, как видите, поселились во дворце.

— Это я все знаю, так как сам же помогал устраивать ваше благополучие. Значит, Эрминия здесь?

— Да. Мы приехали вчера; она устала после переезда и теперь отдыхает.

— А ваша барыня?

— Она прошла к императрице.

— Ну, вот что, моя добрая девушка, — заговорил Иоганн деловито и внушительно. — Хотя вы как иностранка, вероятно, получаете здесь изрядное жалованье, но все-таки вам хотелось бы еще больше денег; не так ли, добрая девушка?

Грунька грациозно присела, но ничего не ответила в ожидании, что будет дальше.

— Так вот вы можете получить от меня гораздо больше денег, чем то жалованье, которое вам дают.

— Но ведь я должна служить своей госпоже.

— Я вам и буду платить деньги именно за службу вашей госпоже.

Здравствуйте, сударь!

— Понимаю! Вы, значит, хотите жениться на ней или поухаживать и желаете закупить сначала горничную, как это делается во французских комедиях!

— О, нет! В моем предложении нет ничего дурного или предосудительного!

— Да что же тут дурного, если такой кавалер, как вы, станет ухаживать!

Грунька сказала это с таким видом, что трудно было разгадать, сочувствует ли она старому немцу или издевается над ним.

— Но я не хочу ухаживать за вашей госпожой, — серьезно сказал Иоганн. — Я желаю только, чтобы вы присматривали за ней; она еще молода, может сделать какой-нибудь ложный шаг и погубить свое положение здесь, во дворце, а я могу предостеречь и наставить ее. Так вот ради пользы своей госпожи вы и сообщайте мне все, что она делает.

— А могу я спросить на это разрешение пани Марии?

— Ну, конечно, нет! Ведь тогда пропадет вся занимательность вашего занятия.

— Да что же такого особенного может сделать моя госпожа, что за ней надо следить и рассказывать вам?

— Ну, мало ли что? Она может, например, увлечься каким-нибудь кавалером!

— Пани Мария обыкновенно принимала у себя многих, но до сих пор не увлекалась никем.

— Так ли это? Вы наверно знаете?

— Мне кажется, что наверно.

— У нее не было никого избранного?

— Решительно никого.

— Ну, а например… как его… этот… господин Жемчугов?..

— Митька? — вдруг вырвалось у Груньки.

До сих пор она вела разговор так, как будто была на сцене и разыгрывала роль французской субретки. Но это восклицание вырвалось у нее совсем искренне, по-русски, так что Иоганн вдруг проговорил удивленный:

— А вы и в самом деле русская?

— Нет, вы говорите, что мсье Жемчугов, — заговорила Грунька, опять искусно подлаживаясь под французскую субретку, — может ухаживать за госпожой Ставрошевской?

— О, да! — поспешил подхватить Иоганн, видя, что его слова тронули девушку за живое.

— Какие же тому доказательства? Разве он часто бывает здесь, во дворце?

— Нет, они видаются в доме на Невском, куда пани Мария ездит отсюда очень часто.

— Ездит часто? Видаются в доме на Невском? — переспросила Грунька, заметно волнуясь. — О, да! Я это дело прослежу!

— И получите, моя добрая девушка, хорошие деньги от меня… Я к вам заеду через несколько дней, опять в это же время, — заключил Иоганн и вышел из комнаты.

В коридоре у дверей он наткнулся на Ахметку, стоявшего в великолепном восточном костюме со скрещенными руками на груди. Иоганн должен был обойти турка, потому что Ахметка не шелохнулся и дороги ему не дал.

А Грунька, оставшись одна, долго стояла со щеткой, злобно смотря вслед удалявшемуся Иоганну, и, наконец, проговорила с искренним страданием в голосе:

— Проклятый хрыч!