Тайна голландской туфли. Тайна испанского мыса

Предисловие

Испанский мыс, необычная береговая формация на Северо-Атлантическом побережье и его окрестности. Мыс, отвесный скалистый выступ, размером с квадратную милю, который соединяется с материковой частью узким скалистым языком. Несмотря на то что мыс расположен всего в нескольких сотнях ярдов от широкой автотрассы и окружен общественными пляжами, он представляет собой совершенно уединенное и практически недосягаемое место. Я очень хорошо знаю это место, ибо множество раз наблюдал его с моря со своей скромной моторной лодки и не менее чем трижды любовался панорамным видом с воздуха, поскольку Испанский мыс лежит прямо по курсу главных авиалиний с севера на юг.

С моря он похож на гигантскую, выветрившуюся от времени каменную глыбу, отколовшуюся от материнской горы, грубо обрезанную по краям и брошенную в воды Атлантического побережья мокнуть основанием за тысячи миль от места своего рождения. Когда вы приближаетесь к нему — настолько близко, насколько позволяют эти дьявольски острые скалистые выступы, окружающие подножие, — он становится гранитной крепостью, жуткой в своем величии, неприступной и непреодолимой, как Гибралтар.

С моря Испанский мыс выглядит мрачным и довольно устрашающим объектом.

Но с воздуха вы получаете совершенно иное, почти поэтическое впечатление. Далеко внизу под вами причудливой формы изумруд, темно-зеленый и загадочный, оправленный в муаровую рябь морской синевы. Он густо зарос деревьями и подлеском; с высоты самолета видно лишь три объекта, на которых глаз может отдохнуть от превалирующей зелени. Первый — это маленькая белая песчаная бухта со слегка приподнятой террасой (однако остающейся ниже уровня окружающих ее скал). Второй — это само здание, длинное и в некотором смысле фантастическое жилище, гасиенда в огромной чаше, с оштукатуренными стенами, патио и черепичной испанской крышей. Однако нельзя сказать, чтобы она была уродлива, — просто чужеродна современному стилю янки, вроде той бензоколонки, что с воздуха кажется расположенной рядом с домом, а на самом деле находится не на самом Испанском мысе, а по другую сторону шоссе.

Третий объект — идущая ниже уровня леса дорога, словно нож прорезающая зелень мыса, прямая, словно индейская стрела, пущенная от шоссе к узкому скалистому перешейку, который соединяет мыс с материком и срезает расстояние от центра мыса до бухты. Эта утопленная дорога с воздуха выглядит белой, и, хотя я ни разу не ступал по ней, подозреваю, что она бетонированная — даже в ночи мерцает под луной.

Как и самым сведущим обитателям этой части побережья, мне было известно, что эта странная скалистая формация, представляющая собой результат терпеливого жевания морских челюстей в течение миллионов лет, является собственностью Уолтера Годфри. Мало кто знал больше, поскольку Годфри не преминул воспользоваться счастливой возможностью сверхбогачей жить отшельником. Я ни разу не встречал человека, который побывал бы на Испанском мысе, единственной летней резиденции Годфри, пока не произошли драматические события, разрушившие его привычную изоляцию, именно эти события и заставили моего доброго друга Эллери Квина, которого, похоже, преследует злой рок, вторгнуться в частные владения Уолтера Годфри.

Несмотря на все попытки сопротивляться этому року, Эллери постоянно либо предшествовал, либо следовал за преступлением самого жестокого характера. Один из наших общих знакомых полушутя как-то сказал мне: «Всякий раз, когда я приглашаю Квина куда-нибудь пообедать или провести уик-энд, я сдерживаю дыхание. Он притягивает к себе убийства точно так же, как охотничья собака — да простит он мне это сравнение — притягивает блох!»

Это на самом деле так. И именно такое случилось с ним и на Испанском мысе.

В загадке «раздетого человека» — как Квин сам называет ее — кроется много поразительного, необычного и явно сбивающего с толку. В реальной жизни крайне редко случается так, чтобы столь странное преступление было совершено в окружении такого потрясающего великолепия. Убийство Джона Марко, произошедшее, как потом оказалось, после ошибочного похищения, и необъяснимая нагота убитого превращали расследование дела в сплошную головоломку. Это теперь оно всего лишь история очередного успешного применения дедуктивного метода Квина — увлекательный детектив для чтения.

Как всегда, я считаю себя счастливчиком, обладающим привилегией глашатая в этой трагедии ужасных ошибок. Да простит мне мой друг, что я снова хочу усыпать цветами триумфальный путь его блестящего ума, одержавшего верх над делом, которое так долго казалось неразрешимым.

Дж. Дж. Мак-К.

Нортгемптон

Глава 1

С какой стороны ни посмотри, это был грубейший промах. Преступники и прежде совершали ошибки, обычно в результате поспешности, небрежности или недальновидности ума, и почти всегда во вред самим себе. В конце концов они оказывались там, где меньше всего ожидали, — за стальными прутьями тюремной решетки, где могли поразмышлять над своими ошибками, а заодно и над самыми мрачными перспективами на будущее. Но это была ошибка, достойная быть занесенной в скрижали истории.

Капитан Кидд[5], названный так бог знает по какой причуде, среди прочих своих немногих достоинств не обладал, мягко говоря, особыми умственными способностями. Это была просто гора в человеческом обличье, и, словно в отместку за его физическую гиперболизацию, создатель, пребывающий, видимо, в дурном настроении, обидел его умом. С самого начала было ясно, что промах, о котором пойдет речь, не что иное, как проявление исключительной тупости капитана Кидда.

Самое печальное заключалось в том, что это была одна из тех преступных ошибок, которая, казалось, не накладывала никакой ответственности на негодяя, совершившего ее; и еще в меньшей степени на ту таинственную персону, которая дергала за веревочки эту безмозглую тушу. Все последствия, естественно, пали на голову ее жертвы.

Ответ на вопрос, почему фортуна в образе отвратительного громилы, капитана Кидда, выбрала беднягу Дэвида Каммера на роль жертвы — когда это случилось, с этим согласились все (включая и мистера Эллери Квина), — это одна из тех вселенских загадок, разгадка которой окутана тайной. Оставалось лишь кивать в немом сочувствии на истерические причитания его сестры Стеллы: «Но ведь Дэвид всегда был таким тихим мальчиком! Я помню… как-то раз, когда мы были еще детьми, цыганка гадала ему по ладони и нагадала «злую долю». О, Дэвид!»

Но это долгая и запутанная история, а то, как мистер Эллери Квин ввязался в это дело, — совсем другая история. Словно пытливый исследователь, изучающий будто бы под микроскопом phenomena curiosa[6] человеческого ума, он под конец имел причины быть благодарным судьбе за эту нелепую ошибку капитана Кидда. И когда после целой череды безумных дней все наконец выплыло наружу, Квин с необычайной ясностью увидел, какую важную услугу оказала ему эта ошибка. В известном смысле вся нить рассуждений Эллери исходила из нее. Хотя поначалу она лишь все путала.

По всей вероятности, сей досадный промах не имел бы места, если бы не отвращение Дэвида Каммера к скоплению людей, с одной стороны — это была скорее личная неприязнь, чем патологический страх, — и его привязанность к Розе, его племяннице, с другой. И первое, и второе как нельзя лучше характеризуют его. Каммер никогда не интересовался людьми: они вызывали у него лишь скуку или раздражение. И тем не менее сей отшельник был обожаем и даже любим.

К моменту описываемых событий этому высокому, сильному и моложавому мужчине было около сорока. Он слыл человеком, абсолютно убежденным в своих взглядах, не менее самоуверенным, чем Уолтер Годфри, его знаменитый зять. Большую часть года Каммер обитал в своем холостяцком гнезде в Мерри-Хилл, а летом жил вместе с семейством Годфри на Испанском мысе. Сам Уолтер Годфри, желчный циник, часто подозревал, что Каммера притягивали туда не столько родственные чувства к сестре и племяннице, сколько невероятное великолепие самого места — что вряд ли можно назвать справедливым. Однако оба имели много общего: оба были одиночками, молчунами и в каком-то смысле неординарными личностями.

Временами Каммер, надев сапоги, уходил бродить по окрестностям и исчезал на неделю, развлекаясь охотой, а то плавал на лодке Годфри или на его большом катере вдоль берега. Он давно овладел премудростями игры в гольф с девятью лунками на корте, расположенном в западной части мыса, хотя играл редко, называя гольф «игрой старичков». Его можно было уговорить сыграть пару сетов в теннис, если соперники проявляли достаточную настойчивость; но обычно Каммер занимался тем, что позволяло получать удовольствие в одиночку. Разумеется, у него был собственный доход. Он немного пописывал, в основном на тему природы.

Дэвид не был романтиком — жизнь преподнесла ему несколько жестоких уроков, как он любил говорить, — поэтому твердо придерживался реалистических взглядов. Человек, главным образом, действия, он предпочитал «смотреть фактам в лицо». Его жизнь не усложнялась проблемой секса; да и вообще, если не считать его сестру Стеллу и племянницу Розу, женщины значили для него еще меньше, чем ничего. В кругу миссис Годфри поговаривали, будто в юности Каммер пережил несчастную любовь; но никто из семейства Годфри никогда это не обсуждал, а он, разумеется, упорно хранил молчание.

Такова была жертва, Дэвид Каммер, высокий и смуглый человек атлетического телосложения, который оказался похищенным капитаном Киддом.

Роза Годфри пошла в Каммеров: у нее были резко очерченные черные брови, присущие их клану, крупный прямой нос, спокойные глаза и стройная, крепкая фигура. Поставленные рядом, она и ее мать могли сойти за сестер, а Каммер — за их старшего брата. Как и ее дядя, Роза обладала ясным рассудком, не унаследовав ничего от нервозности Стеллы: ни ее неугомонной жажды общества, ни природной ограниченности ума. Разумеется, между нею и ее дядей не было ничего такого, что можно было бы дурно истолковать. Их привязанность друг к другу основывалась на уважении к кровным узам; оба возмутились бы любым намекам на что-либо другое; кроме того, их разделяло двадцать лет разницы в возрасте. И тем не менее, когда у Розы случались неприятности, она бежала жаловаться не матери и не отцу, который втихомолку занимался исключительно самим собой и не требовал ничего другого, кроме как чтобы его оставили в покое, а Каммеру. Так повелось еще с тех пор, когда Роза носила косички. Любой другой отец возмутился бы против узурпации его моральных прав, но Уолтер Годфри был для семьи не меньшей загадкой, чем для его пугливых овец, стрижкой которых он увеличивал свое и без того непомерное состояние.

Дом был полон людей; по крайней мере, таким он казался Каммеру. Склонность его сестры Стеллы к светским развлечениям в результате вылилась, как он мрачно заметил в субботу вечером своему молчаливому зятю, в особо гнусную компанию гостей.

Сезон подходил к концу; и все лето было омрачено раздражающими своей продолжительностью визитами весьма странных личностей. Само собой, Марко тоже был здесь и на протяжении многих недель вежливо игнорировал мрачные взгляды мужской половины родственников хозяйки. Он был самой неудачной идеей Стеллы Годфри, как однажды мрачно выразился ее муж. Однако красавчик Джон Марко, у которого не нашлось бы в целом мире ни единого друга-мужчины, не принадлежал к тем, кто особо настаивал на соблюдении церемоний. Будучи однажды приглашенным, он завис здесь навсегда, как заметил Каммер: «с наглой настойчивостью краба». Марко сумел отравить лучшее время лета даже Уолтеру Годфри, который в грязном старом халате обычно спешил в свой сад камней, откровенно преданный забвению гостями, приглашенными в дом его женой. Другими отравившими лето персонами были Лаура Констебль, «толстая, буйная дама лет сорока», как, хихикнув, охарактеризовала ее Роза; Мунны, муж и жена, о которых также нельзя было сказать ничего лестного; и блондин Эрли Корт, унылый молодой человек, который неотступно наведывался на Испанский мыс по выходным, томимый любовью к Розе. И хотя их было не так уж и много, но — не считая, пожалуй, Корта, к которому он относился с презрительной симпатией, — для Каммера они составляли целый батальон.

Субботним вечером после позднего обеда Каммер увлек Розу из прохладного патио во все еще нагретый солнцем сад, спускавшийся покато вниз от громадного испанского дома. Во внутреннем дворике, вымощенном плитами, Стелла вела беседу со своими гостями; Корту, опутанному паутиной игривости миссис Мунн, оставалось лишь метать огненные взгляды в сторону дяди и племянницы. Уже начинало темнеть, и на фоне неба вырисовывался воистину божественный профиль Марко, который грациозно опирался на подлокотник кресла миссис Констебль, нарочито позируя на радость всего дамского общества. Впрочем, он всегда позировал, так что в этом не было ничего особенного. Беседа, в которой доминировал Марко, не содержала в себе ничего примечательного и велась на повышенных тонах, напоминая кудахтанье кур.

Каммер вздохнул с облегчением, когда они направились вниз по каменным ступеням.

— Боже, ну и компания! Послушай, Роза, твоя благоверная мамочка — сущее наказание. Зазывая сюда этих полоумных, она явно становится угрозой для порядочного общества. Понятия не имею, как Уолтер терпит все это. Просто какие-то вопящие бабуины! — Усмехнувшись, он взял ее руку. — Моя дорогая, ты сегодня — само очарование!

Роза была одета в нечто белое и воздушное, сбегающее за ней по камням.

— Спасибо, сэр. Это совсем просто, — ответила она, улыбаясь. — Сочетание органди с черной магией мисс Уолкер. Ты такой наивный, Дэвид, и к тому же бука. Но ты всегда все замечаешь. И намного глубже, — добавила она, перестав улыбаться, — чем остальные.

Каммер зажег свою бульдожью трубку и принялся с наслаждением попыхивать ею, глядя в небо с розоватыми отблесками заката.

— «Чем остальные»?

Роза закусила губу, и они стали спускаться вниз по ступеням лестницы. Затем в молчаливом согласии оба повернули к террасе над пляжем, пустынной в эти часы, откуда их не было видно и слышно из дома наверху. Это было маленькое уютное местечко, очаровательное в наступивших сумерках: всю площадку выстилали цветные плиты, а белые балки образовывали над головой крышу без стен. От дорожки вниз к террасе вели ступени, такие же ступени шли и от террасы вниз, к пляжу в форме полумесяца. Роза уселась в плетеное кресло под большим пляжным зонтом, сложила на груди руки и, поджав губы, устремила взгляд поверх маленького пляжа и плещущихся о песок волн. Через узкий вход в бухту далеко, на вздымающейся бескрайней синеве, можно было различить белые паруса.

Каммер наблюдал за ней молча, попыхивая трубкой.

— Что тебя беспокоит, детка?

Она вздрогнула.

— Беспокоит? Меня? С чего ты взял…

— Ты действуешь, — усмехнулся он, — так же стремительно, как и плаваешь, Роза. Боюсь, с тобой что-то не ладно. Это все из-за твоего Гамлета, Эрли…

Она фыркнула.

— Эрли! Как будто он может интересовать меня. Понятия не имею, почему мама разрешает ему таскаться в дом, когда ему вздумается. Она, должно быть, повредилась рассудком. Он все время торчит у нас, но мне до него нет дела. Ты же знаешь, мы с тобой уже все обсудили, Дэвид. О… ну, допустим, я сделала глупость в тот раз, когда мы обручились…

— В который? — мрачно спросил Каммер. — О да! В восьмой, кажется. Полагаю, прежние семь ты просто играла в куклы. Моя дорогая девочка, ты еще совсем дитя…

— Спасибо, дедуля! — язвительно парировала она.

— …как и твой мрачный обожатель. Я твердо верю в брак, основанный на духовной близости. Ради… э… блага семьи. Знаешь, Роза, ты могла бы найти кого-нибудь и похуже, чем Корт с его Weltschmerz[7].

— Хотела бы я знать где? Я не ребенок. А он… он просто невыносим. Ты только представь себе взрослого человека, лижущего туфли разряженной, раскрашенной кукле, слабому подражанию дешевой хористочке…

— Верно подмечено… — вздохнул Каммер. — Кошачья черта. Роза, дитя мое, будь благоразумной. Если кто и лижет туфли, так это миссис Мунн, а не Эрли, я уверен. Всего минуту назад он смотрел на тебя как больной теленок. Да будет тебе, Роза, ты просто прячешься.

— Не понимаю, о чем ты, — отозвалась она, глядя на море. Оно лежало под ними, теперь уже не синее, а пурпурное. Розовые отблески в небе потухли под аккомпанемент ударов прибоя.

— Мне кажется, ты все очень хорошо понимаешь, — тихо произнес Каммер. — Боюсь, ты стоишь на краю пропасти, Роза, дорогая. Уверяю тебя, это безумие. Будь это любой другой мужчина, а не Марко, я не стал бы вмешиваться. Но при сложившихся обстоятельствах…

— Марко? — Она не слишком убедительно изобразила удивление.

В циничных голубых глазах Каммера девушка прочла насмешку. Даже в сгущавшихся сумерках она разглядела эту насмешку и опустила свои, такие же голубые глаза.

— Кажется, я тебя уже однажды предупреждал, дорогая. Но я не думал, что дело дойдет до этого…

— До чего?

— Роза… — Прозвучавший в его голосе упрек заставил ее слегка покраснеть.

— Мне… мне казалось, — сдавленно начала она, — что мистер… мистер Марко ухаживал за миссис Мунн и миссис Констебль, и за… за мамой тоже! Но не за мной, Дэвид!

— Я не об этом, — заметил мрачно Каммер. — В данный момент мы обсуждаем более молодую, хотя, надеюсь, не более глупую особу. — Его глаза сузились, когда он наклонился к ней. — Говорю тебе, этот человек — никчемный авантюрист. Никакого видимого дохода. Подмоченная репутация, насколько я слышал, а я потрудился разузнать о нем кое-что. О, я понимаю тебя, его внешний шарм…

— Спасибо. Ты разве не знал, Дэвид, дорогой, — затаив дыхание, ехидно поинтересовалась Роза, — что внешне он очень сильно напоминает тебя? Возможно, это своего рода сексуальная компенсация…

— Роза, не будь вульгарной. Мне не до шуток. В этом мире для меня существуют только две женщины: твоя мать и ты. Я должен сделать тебе внушение. Говорю тебе…

Она резко поднялась, не отрывая глаз от моря.

— О, Дэвид, я не хочу обсуждать это! — Ее губы дрожали.

— Нет, хочешь, детка. — Положив трубку на стол, он повернул ее за плечи к себе так, что ее голубые глаза оказались совсем близко от его. — Я давно это видел. Если ты поступишь так, как собираешься…

— Откуда тебе известно, что я собираюсь сделать? — тихо спросила она.

— Догадываюсь. Зная грязный ход мыслей Марко…

Она схватила его за руку.

— Но, Дэвид, я ему ничего не обещала…

— Не обещала? По торжествующему блеску его глаз я предположил противное. Говорю тебе, я слышал, что этот человек…

Она гневно уронила его руку.

— Все это чушь, что ты там слышал! Джон настолько хорош собой, что все мужчины его не выносят на дух. Естественно, у такого красавца должны были быть женщины… Дэвид, пожалуйста! Я не стану больше слушать, ни единого слова.

Отпустив плечи девушки, Каммер молча посмотрел на племянницу долгим взглядом, потом повернулся, взял трубку, вытряхнул пепел и сунул ее в карман.

— Поскольку ты не менее упряма, чем я, — пробормотал он, — полагаю, я не имею права жаловаться. Ты приняла твердое решение, Роза?

— Да!

Затем оба замолчали и, повернувшись к ступеням, ведущим к террасе, слегка придвинулись друг к другу. С верхней дорожки кто-то спускался к террасе.

Это было странно. Они слышали тяжелые шаги по гравию, приглушенные хрустящие звуки, как будто кто-то неуклюже крался, словно огромный великан пытался пройти на цыпочках по битому стеклу, не обращая внимания на боль.

Почти стемнело. Каммер глянул на свои наручные часы. Было половина девятого.

Роза почувствовала, как по телу пробежали мурашки, и ее, непонятно почему, кинуло в дрожь. Она съежилась, припав к спине дяди и уставившись на темную тень на дорожке над ними.

— В чем дело? — спокойно спросил Каммер. — Роза, да ты вся дрожишь.

— Не знаю. Я бы хотела… Интересно, кто там?

— Вероятно, Джером, совершающий свой бесконечный обход. Присядь, дорогая. Мне жаль, если я заставил тебя нер…

Пустяк зачастую влечет за собой важное последствие. Казалось, все было вызвано чистой случайностью. Каммер был одет исключительно в белое; высокий мужчина, брюнет, чисто выбритый, не лишенный привлекательности… Да и темнело очень быстро, наступала одна из тех непроглядных ночей, особенно темных над этим безлунным побережьем.

Наверху ступеней террасы маячила чернильно-черная фигура — монументальная, состоящая из одних теней. Она плавно двинулась, затем неподвижно застыла, как если бы пыталась разглядеть их лица.

Хриплый бас выкрикнул:

— Тихо! Вы оба! Вы под прицелом!

И они различили в темноте что-то небольшое, кажется руку.

— Кто, черт возьми, вы такой? — спокойно поинтересовался Каммер.

— Не важно, кто я. — Громадная тень даже не шелохнулась.

Роза замерла, чувствуя рядом напрягшееся тело Каммера. Она схватила в темноте его руку и сжала ее, предостерегая, умоляя. Теплые, сильные пальцы сомкнулись поверх ее, и она бесшумно вздохнула, немного успокоенная.

— Топайте наверх, — потребовал бас, — быстро и без шума.

— Вы что, наставили на нас револьвер? — спросила Роза, удивляясь спокойствию своего голоса.

— Топайте сюда!

— Пошли, Роза, — мягко предложил Каммер, беря ее повыше локтя за обнаженную руку.

Пройдя по плитам террасы, они начали подниматься по ступеням. Бесформенная глыба слегка отступила назад. Теперь, когда неосязаемая угроза материализовалась, Розе захотелось засмеяться. Все выглядело так глупо! И где — на Испанском мысе! Вероятно, это просто чья-то дурацкая шутка. Несомненно, это Эрли! Очень даже в его духе…

Но, вместо смеха, у нее перехватило дыхание. На расстоянии вытянутой руки басивший великан превратился в реальность. Теперь она его видела, не совсем отчетливо, но достаточно, чтобы убедиться, что перед ней настоящее чудовище.

Человек — если только его можно было назвать человеком — возвышался горой, рядом с которой даже высокий Каммер выглядел пигмеем. Должно быть, в нем было не меньше шести футов девяти дюймов роста; жирный, настоящий китайский борец, непомерно раздутый Фальстаф с огромным животом и плечами Першерона. Нет, с содроганием подумала Роза, он слишком огромен и слишком толст, чтобы быть человеком. Револьвер 38-го калибра в его руке выглядел просто детской игрушкой. Одет мужчина был в нечто вроде грубой пародии на морской костюм: грязные рваные штаны, походившие на раздутые ветром паруса, черный, а может, темно-синий бушлат с тусклыми медными пуговицами и кепку с надорванным и треснутым козырьком.

И для большего ужаса верхнюю часть его физиономии покрывал платок — черный платок, вероятно бандана, доходившая ему до самых глаз. Роза едва не открыла рот от удивления: у него был только один глаз. Надо же, этот циклоп обходился всего лишь одним правым глазом! Поверх левого шла черная повязка… Внезапно Роза едва не рассмеялась. Еще тот грабитель! Как будто повязка могла бы гарантировать анонимность этому грубому животному, размером и весом с гору! Да еще одноглазому!.. Смех, да и только.

— Вы можете снять эту грязную тряпку с лица, — проговорила она, затаив дыхание. — Мы можем дать ваше описание…

— Роза, — предостерегающе произнес Каммер.

Она остановилась. Они слышали, как великан набрал в легкие воздух.

— Однако вы этого не сделаете, — прохрипел бас не совсем уверенно. — Вы этого не сделаете, дамочка. — Было что-то медлительное, неуклюжее и по-бычьи тупое в вибрации его голоса. — Вы оба, топайте по этой дорожке до поворота на автостраду; усекли? Я пойду за вами, с пушкой наготове.

— Если вы пришли нас грабить, — с презрением произнесла Роза, — то возьмите мое кольцо, браслет и покончим с этим. Я уверена, мы не…

— Нужны мне ваши побрякушки! Топайте.

— Послушайте, — спокойно начал Каммер, упершись руками в бока. — Зачем бы вы ни пришли, вам незачем втягивать в это даму. Если вам нужен я, то…

— Вы — Роза Годфри? — рявкнул великан.

— Да, — ответила Роза, снова ощутив страх.

— Это все, что мне нужно знать, — прогромыхал он в ответ, вроде как удовлетворенный. — Значит, я не ошибся. Вы и ваш ух…

Кулак Каммера утонул в брюхе великана. Роза в страхе повернулась бежать. В одно мгновение произошло несколько поразительных вещей. Несмотря на всю свою тучность, у великана под толстым слоем жира оказалось настоящее железо. Кажется, удар не произвел на него ни малейшего впечатления — он даже не охнул. Вместо этого великан сунул револьвер в карман, почти небрежно, и громадной лапищей схватил Каммера за шею, оторвав его от земли, словно мальчишку, а второй сжал плечо Розы. Роза открыла рот, чтобы закричать, но потом закрыла. Дэвид, задыхаясь, хватал ртом воздух.

Великан снисходительно пробасил:

— Никаких фокусов, усекли, вы оба? Обещаете вести себя хорошо, мистер Марко?

Роза почувствовала под ногами твердую почву; скалистые откосы, обступающие дорожку, закружились перед ее глазами: Каммер слегка шевельнулся, его лицо под загаром стало бледным, ноги дернулись, словно у повешенного.

Наконец она догадалась. Это заговор. Заговор, направленный против Марко, обожаемого всеми женщинами и ненавидимого всеми мужчинами. Бедный Дэвид! Ну конечно же его перепутали главным образом из-за одежды: сегодня вечером Марко тоже был во всем белом. Оба мужчины почти одного возраста, роста и сложения. Если этому гигантскому недоумку дали описание Марко, в темноте он легко мог спутать и принять за него Дэвида Каммера. Но откуда он знал, где их найти на этом растянутом на мили Испанском мысе? За ними никто не следил, в этом она была уверена. И кто мог сказать ему, как он будет одет? Потому что ему должны были это сказать… Тысячи разных мыслей роились в голове Розы. Она вернулась к реальности с ощущением, что прошло несколько часов.

— Отпустите его! — крикнула она. — Это не… не он! Отпустите его…

Великан высвободил ее плечо и накрыл ей рот грязной, кисло пахнувшей виски и такелажными снастями лапищей. Потом опустил Каммера на гравий и пальцами второй руки ухватил его за ворот пиджака. Каммер стал задыхаться, хватая ртом воздух.

— Топайте! — рявкнул великан, и они двинулись вперед.

Под железной ладонью Роза попыталась издать звук, один раз даже попробовала укусить ее. Но великан шлепнул ее по губам, и она сдалась, от боли на глазах выступили слезы. Они шли вперед, их захватчик между ними, одной рукой держа за ворот Каммера, а второй прикрывая рот Розы. Так они и двинулись в тишине, нарушаемой лишь шорохом гравия под их ногами, неуклюже, но довольно быстро направляясь по дороге обратно. По обеим сторонам возвышались отвесные скалы, геометрически образующие каньон.

Наконец они добрались до места, где дорожка ответвлялась налево и упиралась в широкую, уходившую вверх автостраду. В тени скалы прямо перед ответвлением стоял старый седан с потушенными фарами и уже развернутый в сторону шоссе, уводившего от Испанского мыса.

— Мисс Годфри, я сейчас уберу руку с вашего рта, — невозмутимо сообщил великан. — Но только попробуйте пикнуть, и, клянусь богом, я забью вам зубы в глотку. Вы откроете дверцу машины. Мистер Марко, когда я отпущу вас, я хочу, чтобы вы влезли в машину и сели за руль. Я сяду сзади и скажу, куда ехать. И ни звука, вы оба. А теперь делайте, как вам велено.

И он отпустил их. Каммер осторожно потрогал пальцами горло и попытался слабо улыбнуться. Роза вытерла губы изящным батистовым платочком, сверкнув в сторону дяди гневным взглядом. Но Каммер лишь тихонько покачал головой, как бы предупреждая.

— Послушайте, — в отчаянии прошептала Роза, поворачиваясь к великану, — это не Джон Марко! Это мистер Каммер, Дэвид Каммер, мой дядя. Вы схватили не того человека. О, разве вы не видите…

— Дядя, э? — хмыкнул великан, развеселившись. — Не Марко, да? Залазь, детка; мне бы не хотелось попортить тебе личико. А ты смелая!

— О, да вы просто тупой осел! — воскликнула она, однако открыла дверцу и забралась в машину.

Каммер, ссутулившись, последовал за ней; казалось, он покорился своей злой участи и, видимо, берег силы для последней схватки. По крайней мере, такое впечатление сложилось в смятенном мозгу Розы. Поерзав на переднем сиденье, она бросила на гиганта сердитый взгляд. Он открыл заднюю дверцу и занес ногу, чтобы сесть в машину.

Она вздрогнула, догадавшись, что взошла луна, потому что теперь гравиевая дорожка поблескивала в темноте, а на полосатых откосах тускло вырисовывавшейся перед Испанским мысом скалы мерцали серебряные блики. Потом увидела ступню великана в рваном черном башмаке; это была его правая нога; на подошве красовалась дыра, из которой выпирал бугор подушечки большого пальца Гаргантюа. Ступня показалась ей такой огромной, что она зажмурилась. Трудно представить, чтобы это могла быть человеческая нога… Затем башмак исчез, и гигант, с трудом втиснувшись через заднюю дверцу, рухнул на сиденье. Жалобный скрип пружин вызвал у Розы желание рассмеяться. И она со страхом обнаружила, что находится на грани истерии.

— Поехали, мистер Марко, — пробасил голос. — Ключ зажигания на месте, а по вашей желтой тачке я знаю, что вы умеете водить.

Каммер наклонился вперед, нащупал ключ зажигания и, повернув его, надавил на стартер. Мотор тихо зажужжал, и он отпустил ручной тормоз.

— Куда? — хрипло спросил он.

— От мыса вперед. Прямиком по дороге через перешеек, потом через парк прямо и на шоссе. Там повернете налево — и вперед. — В его хриплом голосе послышалось нетерпение. — Одно неверное движение, и я вышибу тебе мозги, понял? А ты не ерзай, детка.

Закрыв глаза, Роза откинулась на спинку сиденья, когда машина тронулась с места. Все происходящее казалось ей дурным сном. Скоро она проснется и посмеется над своими нелепыми страхами. Потом отыщет Дэвида и расскажет ему обо всем, и тогда они вместе посмеются… Затем она ощутила рядом со своей рукой твердую руку Каммера и поежилась. Бедный Дэвид! Как это несправедливо по отношению к нему! Какой жестокий каприз судьбы… А что до нее… По спине девушки снова побежали мурашки. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы рассуждать.

Когда Роза открыла глаза, они оставили позади узкую полоску парка за перешейком и сворачивали налево. Через дорогу, прямо напротив въезда на парковую дорогу, горели огни автозаправочной станции. Она разглядела белеющую фигуру старины Гарри Стеббинса, склонившегося над бензобаком машины со шлангом в руках. Добрый старина Гарри! Если бы только она осмелилась крикнуть… Но в следующий момент Роза почувствовала на своей шее горячее, несущее кислым перегаром дыхание монстра и прямо в ухо услышала его предупреждающий рык. Она отодвинулась, чувствуя подступающую тошноту.

Каммер вел машину молча, почти покорно. Однако Роза знала Дэвида. У него был острый ум, который сейчас, она была уверена, лихорадочно работал. Девушка молча молилась, чтобы он нашел выход. Но чтобы справиться с этим монстром, понадобится нечто крайне изощренное. Мускулы, даже такие, как у Каммера, ничто против его нечеловеческой силы.

Они ехали по бетонному шоссе. Движение было довольно оживленным; машины двигались в парк развлечений Уайленд, находившийся десятью милями выше по шоссе. Субботний вечер… Интересно, что делают дома все остальные, подумала Роза. Мама. Джон Марко… Неужели Дэвид прав? Насчет Джона? Не совершила ли она ужасную ошибку? Но тогда… вполне возможно, с горечью подумала она, пройдет несколько часов, прежде чем обнаружится, что они с Дэвидом пропали. Обитатели Испанского мыса всегда где-то бродят, особенно Дэвид, да и она сама, когда у нее плохое настроение…

— Поверни здесь налево, — велел великан.

Они оба вздрогнули. Видимо, что-то не так? Они едва проехали милю, после того как свернули с дороги, ведущей к Испанскому мысу. Каммер пробормотал что-то сквозь зубы, но Роза не разобрала. «Поверни налево»… Это, должно быть, частная дорога, ведущая к хижине Уоринга, в сторону общественного пляжа…

Они снова пересекли пустынный парк и вскоре съехали с дороги на открытое пространство. Пляж… Машина ехала вдоль высокой ограды, а дорога из гравиевой превратилась в песчаную. Каммер включил фары; прямо у них на пути стояло несколько обветшалых домов. Он притормозил и тихо спросил:

— Куда, циклоп?

— Тормози. Прямо у тех хибар. — Великан злорадно хихикнул на вздох Розы. — Не вздумай орать, детка! Тут никого нет. Это хоромы Уоринга, которого тут не было все лето. Так что держи ротик на замке. Вперед, Марко!

— Я не Марко, — все тем же тихим голосом произнес Каммер, однако медленно двинулся вперед.

— И ты туда же! — грозно прорычал циклоп.

Роза откинулась назад в безмолвном отчаянии. Машина подкатила к коттеджу, неосвещенному и явно пустому. Позади него находилось небольшое строение, походившее на лодочный сарай; а рядом еще одно — должно быть, гараж. Они стояли совсем близко к пляжу. Выбравшись из машины, они увидели через сверкающую под луной воду возвышающиеся черные скалы Испанского мыса, находящегося всего в нескольких сотнях ярдов от них. Но с таким же успехом они могли бы быть и за сотни миль, что толку? Скалы были отвесными, не менее пятидесяти ярдов высотой, а у их основания лежали обрушившиеся вниз острые камни, о которые яростно бился прибой. Даже отсюда, от пляжа Уоринга, к мысу не было подхода. Скала высоко возвышалась над маленькими строениями, и на всей ее отвесной стене вряд ли можно было бы зацепиться за что-либо руками.

На другой стороне, где раскинулся общественный пляж, кроме замусоренного бумагой песка ничего не было. Под луной мерцал песок.

Роза заметила, что ее дядя быстро огляделся вокруг, и, как ей показалось, с отчаянием. Великан молча стоял позади, спокойно наблюдая за ними единственным глазом. Он действовал так, словно никуда не спешил, давая им возможность изучать пустынное место сколько душе угодно. От лодочного домика к воде вело нечто вроде пандуса, и наполовину в прибое стояла маленькая, но мощная на вид прогулочная яхта. На песке валялось несколько катков, двери лодочного домика были распахнуты настежь. Очевидно, этот монстр вломился в чужие владения, вытащил яхту и приготовил ее… но для чего?

— Это яхта мистера Уоринга! — выкрикнула Роза. — Вы украли ее… вы, вы просто чудовище!

— Не советую обзываться, мадам, — грубо оборвал ее великан, как если бы и в самом деле обиделся. — Черт, я делаю что хочу. А теперь, мистер Марко…

Каммер медленно развернулся и двинулся на своего захватчика. Роза, уловив в лунном свете блеск его синих глаз, поняла, что он готов на все. Это решение было написано на его гладком, жестком лице. Оно не отражало ни малейшего признака страха, когда он выступил против громадного чудовища в морском одеянии, спокойно наблюдавшего за ним.

— Я могу дать вам денег больше, чем вам доводилось видеть… — начал Дэвид Каммер спокойным, уговаривающим тоном, медленно надвигаясь на великана.

Каммер так и не закончил фразы, а Роза так и не узнала, что он намеревался сделать. Скованная ужасом, она лишь почувствовала, что ноги стали ватными. Потому что все произошло мгновенно. Роза даже не успела моргнуть глазом, как великан взмахнул кулаком. Огромная палица из кости и мяса тупо ткнула во что-то мягкое, и следующее, что увидела девушка, было лицо Дэвида, ныряющее куда-то ниже уровня ее изумленных глаз. Потом он растянулся на песке и затих.

В ее мозгу что-то вспыхнуло, она с громким криком кинулась на монстра и вцепилась ногтями в его огромную спину. Он спокойно наклонился над лежавшим без сознания человеком, прислушиваясь к его дыханию. Почувствовав на себе ее вес, страшный гигант выпрямился и легонько тряхнул плечами, и она, всхлипнув, шлепнулась на песок. Не говоря ни слова, великан подхватил ее и понес, брыкающуюся и плачущую, к темному коттеджу.

Дверь была закрыта или заперта на засов. Подхватив Розу одной рукой, второй он саданул по дверной панели; послышался треск. Он распахнул ногой сломанную дверь и внес ее внутрь.

Последнее, что увидела Роза, прежде чем ее захватчик носком ботинка захлопнул дверь, было лицо Дэвида Каммера на песке перед яхтой, бесшумно качающейся на воде под луной.

Это была гостиная, вполне обжитая, как она с удивлением успела заметить в свете луча электрического фонарика великана. Роза не была знакома с Холлисом Уорингом и ни разу не встречалась с этим бизнесменом из Нью-Йорка, временами проводившим здесь неделю или несколько дней. Она часто видела его плавающим за мысом (как позже сказала мистеру Эллери Квину) на той самой яхте, что сейчас стояла у причала, — маленького, тщедушного, седого мужчину в полотняной кепке, всегда одного. Она смутно припомнила, что с начала лета он не приезжал в свой коттедж, во всяком случае, до того, как Джон Марко появился в желтой спортивной машине с кучей багажа, и что ее отец как-то обронил, что Уоринг уехал куда-то в Европу. Роза не знала, знаком ли ее отец с Уорингом. Здесь, на побережье, они определенно не встречались, но могли быть наслышаны друг о друге в деловых кругах; у ее отца столько…

Великан опустил ее на коврик перед камином.

— Сядьте в то кресло, — насколько мог ласково приказал он. Затем пристроил фонарь на стоявшем рядом диване таким образом, чтобы его яркий свет падал прямо на стул.

Она молча села. На маленьком столике, меньше чем в трех футах от ее локтя, стоял телефон. По внешнему виду аппарата Роза догадалась, что это местный телефон, который, возможно, не отключен. Если бы только она могла дотянуться до него, схватить трубку, позвать на помощь… Великан взял телефон и поставил его на пол подальше от нее, натянув до предела провод. Роза обмякла в кресле, наконец сдавшись.

— Что вы собираетесь делать… со мной? — хрипло прошептала она.

— Я тя не трону. Не боись, детка. Мне нужна только эта пташка — Марко. Пришлось прихватить тебя, чтобы ты не подняла шум. А уж это как пить дать. — И он довольно хохотнул. Потом вытащил из кармана виток тяжелой веревки и принялся его разматывать. — Сидите тихо, мисс Годфри. Будьте паинькой, тогда все обойдется. — И прежде чем она успела шевельнуться, с невероятной для такой туши проворством связал ей руки за спиной, прикрутив их к спинке стула.

Роза отчаянно дернулась, но лишь сильнее затянула узел. Великан наклонился и привязал ее лодыжки к ножкам стула. Она разглядела клочья седых волос, выглядывающих из-под кепки, и уродливую ложбинку на багровой шее, перечерченную старым шрамом.

— А кляп в рот? — с горькой насмешкой спросила девушка.

— Зачем? — Он хмыкнул, явно развеселившись. — Орите сколько хотите, дамочка. Вас тут никто не услышит. Далековато мы забрались, однако.

Он поднял ее вместе со стулом и отнес к другой двери. Отворив ее пинком громадного ботинка, внес ее в маленькую душную спальню, где опустил вместе со стулом рядом с кроватью.

— Вы же не оставите меня здесь? — воскликнула Роза с отчаянием. — Я… я… умру от голода, задохнусь.

— Ну-ну, все будет хорошо, — успокаивающим тоном произнес он. — Я позабочусь, чтобы вас нашли…

— Но Дэвид… мой дядя — тот человек на берегу! — Она едва не задохнулась. — Что вы собираетесь сделать с ним?

Великан направился к дверям в гостиную, топая как слон в маленькой спальне.

— Э? — прорычал он, не оборачиваясь. Его спина выразила угрозу. — Э? — повторил он и вышел.

Роза обмякла на стуле, к которому была привязана, ее сердце сжалось от боли. О, это невозможный тупица, клоун-убийца. Если она быстро выберется отсюда — его нетрудно будет найти. На всем свете он такой один; подобной пародии на человека, сердито подумала она, не может быть в двух экземплярах! И тогда — если только не будет слишком поздно — он свое получит…

Роза сидела беспомощная, словно опутанная сетями птица, изо всей силы напрягая слух. Она отчетливо слышала шаги монстра, когда он прошелся по гостиной. Потом до нее донесся еще какой-то звук — тонкий звон, кристально-чистый. Она нахмурилась и закусила губу. Это был… телефон! Да, она слышала металлические щелчки, когда монстр набирал номер на диске. О, если бы только она могла…

Девушка попыталась встать, но у нее получилось что-то вроде прыжка на корточках, стул слегка оторвался от пола. Сама не понимая как, она обнаружила, что потихоньку движется к двери, фут за футом, враскачку, гулко постукивая стулом. Но великан в соседней комнате был полностью поглощен телефонным разговором, чтобы услышать этот шум.

Роза добралась до двери и приложила к ней ухо, дрожа скорее от возбуждения, чем от напряжения, но ничего не услышала. Не мог же он уже закончить разговор! Но потом догадалась, что монстр, видимо, ждет соединения. Девушка сконцентрировала все свои силы в одном яростном желании: она должна понять, что он будет говорить и, по возможности, с кем. Затаив дыхание, она услышала через дверь громовую вибрацию его голоса.

Но первые слова не разобрала. Видимо, он кого-то спрашивал, но она не расслышала имени. Если это было имя… Перед ее глазами все кружилось, она раздраженно тряхнула головой, кусая нижнюю губу до тех пор, пока боль не прояснила сознание. А!

— …дело сделано. Да… Марко на берегу. Пришлось треснуть его как следует… Не! Не очухается. Уж ежели я вмажу, так вмажу… — Повисла тишина. Как жаль, что у нее нет крыльев, дара ясновидения или еще чего-нибудь в этом роде, подумала Роза. О, если бы только она могла услышать человека на другом конце провода! Но тут до нее снова донесся голос гиганта: — С мисс Годфри все в порядке. Привязал ее в спальне… Не, аккуратно. Нет, говорю вам. Вы лучше смотрите, чтоб она тут не заждалась… Она же вам ничего не сделала, а?.. Да, да!.. В море, а потом… Вы же… ладно, ладно, говорю вам. Не очухается. — Какое-то время Роза ничего не могла расслышать, кроме неясной вибрации хриплого голоса. Называл ли он имя этого убийцы? Ну хоть что-то. Какую-то зацепку… — Ладно. Ладно! Уже иду. Марко вас больше не побеспокоит. Только не забудьте про девчонку. А она крепкий орешек. — И Роза, ощутив холод в животе, услышала стук телефонной трубки, затем хриплый, идиотский смех добродушно настроенного великана.

Закрыв глаза, она обмякла на стуле, обессиленная. Но потом быстро раскрыла их, когда хлопнула дверь гостиной. Ушел он или вошел кто-то еще? Но было тихо, и Роза догадалась, что великан покинул коттедж. Она должна видеть… Девушка дернулась назад, открыла дверь и все тем же неуклюжим способом, враскачку, двинулась через гостиную к ближайшему окну. Фонарь великана исчез, и комната погрузилась в кромешную тьму. Роза больно ударилась рукой обо что-то, но наконец все же добралась до окна.

Теперь луна взошла высоко, белый песок перед коттеджем и спокойная поверхность моря действовали как рефлектор. Весь берег был залит мягким, серебряным светом; все вокруг было видно как на ладони.

Она забыла о боли в ушибленной руке, судорогой скрутившей ее мышцы, во рту стало сухо. Картина за окном была видна так же отчетливо, как на экране кино. Даже фигура огромного похитителя выглядела маленькой, как если бы невидимый режиссер приказал снять ее дальним планом. К тому моменту, когда Роза добралась до незашторенного окна, он стоял, наклонившись над Дэвидом Каммером, лежавшим в той же скрюченной позе, в которой она видела его в последний раз. Роза наблюдала, как гигантская фигура подняла Каммера словно пушинку, перекинула его безжизненное тело через плечо и потопала к яхте на берегу. Не церемонясь, монстр забросил Каммера на яхту, уперся громадными ножищами в пандус и оттолкнул ее от берега…

Яхта пришла в движение, набирая скорость под толчками великана, и, наконец, заскользила по воде. Какое-то время великан стоял по колено в воде, потом, ухватившись за планшир, перевалился через борт с проворностью громадной обезьяны. Через минуту-другую на яхте зажглись ходовые огни. Роза видела, как великан наклонился над палубой, поднял безжизненное тело ее дяди и понес в каюту. Затем взревел мотор, пурпурная вода вспенилась белыми барашками, и стройное судно заскользило прочь от берега.

Роза всматривалась в него, пока не стало больно глазам. Она не могла оторвать их от ходовых огней яхты — удалявшихся к югу, прочь от Испанского мыса, пока они, наконец, не исчезли, словно их поглотили волны.

Неожиданно оставшейся в темноте Розе, в разодранном и перепачканном платье, прикрученной к стулу, словно какой-то преступник, показалось, будто она сходит с ума, будто берег злонамеренно надвигается на нее, желая накрыть ее собой, а море придает ожившим волнам форму злобных, постоянно меняющихся лиц.

Когда она вновь обмякла на стуле, потеряв сознание, в ее помутненном мозгу вспыхнуло твердое убеждение, что она никогда больше не увидит Дэвида Каммера.

Глава 2

Утро было свежим и прохладным, почти сырым. Но это была сырость соленых морских брызг, действующая бодряще на ноздри двоих мужчин. Солнце все еще не поднялось на востоке, и легкий ветер гнал с неба прочь серый ночной туман, обличая белые клочья причудливых облаков и голубизну небес.

Мистер Эллери Квин, большой любитель природы, вдохнул полной грудью свежий воздух, сидя за рулем видавшего виды «дюзенберга» с низкой посадкой, но, будучи человеком практичным, прислушался к ровному шелесту резиновых покрышек об асфальт. Позади него дорога убегала прямой линией — блестящая серо-белая лента пустынных, утренних миль.

Он глянул на своего спутника, седовласого пожилого джентльмена, чьи длинные ноги были сложены вдвое перед ним, а глубокие серые глаза, окруженные бороздками морщин, походили на старинные драгоценные камни на смятом бархате. Судье Маклину стукнуло уже семьдесят шесть, но он втягивал в себя свежий воздух, словно щенок свой первый вздох.

— Устал? — поинтересовался Эллери, стараясь перекричать рев мотора.

— Я бодрее тебя, — парировал судья. — Море, прекрасное море… Эллери, я, положительно, чувствую себя просто помолодевшим.

— После такой долгой поездки я начинаю чувствовать тяжесть прожитых лет, но этот бриз просто творит чудеса, — согласился с ним Квин. — Должно быть, мы уже совсем рядом, судья.

— Уже близко. Едем дальше, Гермес! — И пожилой джентльмен, вытянув худую шею, запел громким баритоном, успешно соперничавшим с рокотом мотора. Кажется, он пел о моряке, и Эллери усмехнулся. У старого лиса больше пороха в пороховницах, чем у некоторых молодых! Квин снова переключил внимание на дорогу и прибавил скорости.

Лето мистера Эллери нельзя было назвать непродуктивным; скорее наоборот — слишком продуктивным. Настолько продуктивным, что он провел на берегу не более нескольких выходных дней — он любил море, — вот и весь отпуск! — будучи заключенным в самую жару в Нью-Йорке, где он пытался распутать загадочное убийство (одно из самых необычных дел, когда-либо расследуемых Квином. Газеты называли его «Делом о раненом тирольце»; подробности расследования здесь не приводятся. Это одна из тех немногих загадок, насколько мне известно, которая завела Эллери в тупик; она и по сию пору остается неразрешенной. — Дж. Дж. Мак-К.), которое, говоря по правде, оказалось ему не по зубам, он после Дня труда обнаружил, что ему просто необходимо обнажить свои телеса и надолго окунуться в искрящуюся соленую воду. Кроме всего прочего, Квин явно был удручен неудачей. Одним словом, выяснив, что отец его по самые уши погряз в делах на Сентр-стрит, а все друзья отсутствуют, он собрался провести отпуск в одиночестве, но тут получил весточку от судьи Маклина.

Судья Маклин был старинным другом его отца; на самом деле он способствовал начальной карьере инспектора в полиции. Будучи одним из тех редких судей, для которых правда — это красота, а красота — это правда, лучшие годы своей богатой событиями жизни он посвятил служению правосудию, в процессе чего приобрел чувство юмора, скромное состояние и безупречную репутацию. Маклин был вдовцом и, не имея детей, взял под свое крыло юного Эллери, руководя им в выборе университета и курса обучения. Он наблюдал его в бурный период полового созревания и настоял на развитии таланта юноши к логическому установлению истины. В это время пожилой джентльмен уже был в отставке несколько лет, проводя свой досуг в путешествиях. Для Эллери он стал другом, источником бодрости и вдохновения, несмотря на огромную разницу в возрасте. Но после того как судья отошел от общественной жизни, они стали видеться редко; последняя их встреча состоялась больше года назад. Получить весточку от Солона[8], как Эллери любовно называл его, да еще так неожиданно, было для него большой радостью; особенно если учесть, что лучшего спутника для отдыха нельзя было и желать.

Судья прислал Эллери телеграмму из какого-то невообразимого местечка в Теннеси, где, по его словам, давал отдохнуть от жары своим старым костям и изучал «аборигенов». Он предложил встретиться где-нибудь на полпути и ехать дальше вместе к побережью, чтобы провести месяц у моря. Телеграмма заставила Эллери издать радостный клич, побросать вещи в чемодан, попрощаться с Джуной, отцом, оседлать верного росинанта — экзотическое нагромождение колес и всяких штуковин, бывшее некогда знаменитой гоночной машиной, и тронуться в путь. Встретившись в назначенном месте, они принялись обниматься и болтать без умолку, как женщины, озабоченные лишь одной проблемой: ждать до утра — было 2.30 ночи — или прямо сейчас ехать дальше. Решив, что случай требует героических поступков, и, невзирая на то, что оба не спали, в 4.15 они заплатили удивленному хозяину гостиницы по счету, сели в «дюзенберг» Эллери и двинулись в путь под громогласное пение судьи.

— Кстати, — поинтересовался Эллери, когда все самые важные вопросы были обсуждены, — где эта самая Аркадия? Я двигаюсь в основном направлении, но хотел бы иметь более точное представление.

— Знаешь, где Испанский мыс?

— Смутно. Я о нем только слышал.

— Так вот, — пояснил судья, — именно туда мы и направляемся. Не на сам мыс, а на забытое богом прелестное местечко недалеко от него. Где-то в десяти милях от парка Уайленд и милях в пятнадцати от Маартенса. Направо от главной автострады.

— Надеюсь, ты не в гости к кому-нибудь? — встревоженно спросил Эллери. — С твоим юношеским энтузиазмом ты запросто можешь навязать своему старому другу нежданного хозяина.

— И заодно услужить шельмецу, — хохотнул судья. — Но нет, ничего подобного. У одного моего знакомого есть небольшой летний коттедж рядом с Испанским мысом — всего в нескольких футах от моря, скромный, но довольно удобный; так вот этот коттедж в нашем полном распоряжении.

— Звучит соблазнительно.

— Подожди, пока сам не увидишь. Я снимал его в прежние годы — не был только в прошлом году, поскольку путешествовал по Норвегии, — так что я вспомнил о нем весной и написал его хозяину в Нью-Йорк. Мы, как обычно, заключили сделку, и вот я еду туда. Я снял коттедж до середины октября, так что мы с тобой еще отлично порыбачим.

— Порыбачим? — простонал Эллери. — Да ты настоящий мистер Тать! Постоянно заставляешь меня думать о сгоревшей коже и больных глазах. А я даже не захватил снастей. А что, там ловят рыбу?

— Ловят, ловят, и мы тоже будем ловить. Я сделаю из тебя настоящего рыбака. В лодочном домике у него есть великолепная яхта; это одна из главных причин, по которой мне нравится там отдыхать. Не волнуйся о снастях. Я написал моему эконому в город, так что к понедельнику у нас будет целая куча удочек, крючков и прочих рыболовных причиндалов.

— Надеюсь, — буркнул Эллери мрачно, — что поезд сойдет с рельсов.

— Типун тебе на язык! На самом деле мы едем на день раньше. Моя договоренность с Уорингом…

— С кем?

— С Холлисом Уорингом — джентльменом, которому принадлежит коттедж. Я не рассчитывал приехать туда раньше понедельника, но, думаю, все будет в порядке.

— А мы, часом, не наткнемся на него? Почему-то у меня неприятное предчувствие.

— Маловероятно. Он писал мне весной, что не собирается этим летом часто бывать там. Кажется, он хотел в августе и сентябре прокатиться по Европе.

— Ты хорошо его знаешь?

— Едва знаком. Только по переписке относительно коттеджа. Но уже три года.

— Полагаю, там есть сторож?

Судья Маклин посмотрел на Эллери и озадаченно моргнул.

— О, конечно! И почтительный дворецкий, и слуга, который будет чистить нам башмаки. Все как в самых лучших домах Парижа и Филадельфии! Мой юный Крез, куда, по-твоему, мы едем? Если мы где-нибудь в окрестностях не раздобудем женщину, нам придется самим прибираться, делать покупки и готовить. Ты же знаешь, из меня еще тот кашевар.

Эллери выглядел растерянным.

— Боюсь, мои кулинарные способности ограничиваются лишь приготовлением печенья из полуфабрикатов, крепкого кофе и — более или менее — омлета по-испански. Надеюсь, у тебя есть ключ?

— Уоринг обещал оставить его нам на месте, — спокойно ответил судья, — закопав на фут глубиной в двух шагах по диагонали от северного угла коттеджа. Этот парень не лишен чувства юмора. Мой дорогой мальчик, тут нет воров! За все время, что я провел здесь, отдаленно похожим на преступление, с которым мне довелось столкнуться, можно назвать лишь случай, когда Гарри Стеббинс, владелец бензоколонки и закусочной, запросил с меня тридцать пять центов за сандвич с ветчиной. Черт побери, сынок, там никто не запирает дверь подобным способом.

— Теперь уже близко, — с воодушевлением заметил судья, вглядевшись через лобовое стекло вдаль, как только они миновали подъем.

— Самое время! — прокричал в ответ Эллери. — А то я уже проголодался. Как насчет провианта? Только не говори мне, что твой чокнутый хозяин оставил нам целый склад консервов!

— О боже! — простонал пожилой джентльмен. — Я совершенно забыл об этом. Нам придется остановиться в Уае — это не доезжая Испанского мыса, около двух миль к северу от него… Туда! Сейчас прямо. Надеюсь, мы найдем какую-нибудь открытую лавку или магазинчик. Сейчас еще нет и семи.

Им здорово повезло — они застали уайского лавочника, разгружавшего свежие овощи перед своим заведением, и Эллери, пошатываясь, вернулся к машине, груженный стратегическим запасом провизии. Они немного поспорили о том, кому платить, разрешив спор небольшой зажигательной лекцией судьи о неписаных законах гостеприимства. Затем, погрузив провиант на заднее откидное сиденье, снова двинулись в путь. На этот раз судья запел «Поднять якоря».

Минуты через три они приблизились к Испанскому мысу. Эллери притормозил, восхищаясь маячившими вдали скалами. По непонятному капризу природы это был единственный кусок ландшафта, видимый над уровнем моря в значительной степени. Он безмятежно раскинулся в лучах восходящего солнца — спящий гигант, плоская вершина которого оставалась вне видимости, если не считать покрытых кустарниками и деревьями краев.

— Красиво, правда?! — громогласно воскликнул судья. — Вот здесь, Эл, останови машину, напротив той заправочной станции. Хочу поздороваться с моим старым другом-разбойником, Гарри Стеббинсом.

— Полагаю, эта манящая глыба камней, — буркнул Эллери, съезжая с шоссе на гравий перед сооружением, похожим на греческий портик с красным насосом перед ним, — не общественная собственность? Вряд ли. Наши миллионеры такого не допустят.

— Частная, как и все дьявольское, — засмеялся судья. — Где же Гарри? Допустят, и даже хуже. Во-первых, потому, что по суше туда можно добраться только по узкой дороге, пересекающей шоссе в этом месте. — Эллери увидел два массивных каменных пилона, которые стояли по обе стороны от въезда на уходящую в сторону и прорезающую парк дорогу. — Парк — это лишь узкая полоска, дорога огорожена с обеих сторон высокой колючей проволокой. Миновав парк, тебе придется преодолеть узкий перешеек — участок горной дороги, на которой с трудом смогут разъехаться две машины. Дорога идет ровно, а так как Испанский мыс поднимается вверх, шоссе идет уровнем ниже через весь мыс к морю. Посмотри на эти скалы! Они по всему мысу. Как насчет того, чтобы взобраться на них, а? И во-вторых, потому, что Испанский мыс принадлежит Уолтеру Годфри, — с усмешкой закончил он, как если бы само это имя служило объяснением.

— Годфри? — нахмурился Эллери. — Годфри с Уолл-стрит?

— Одному из… из многочисленных тамошних волков, — проворчал судья Маклин. — К тому же исключительных. Насколько мне известно, на этом благословенном мысе обитает несколько человеческих особей, однако его хозяин не из их числа. За все время, что я бывал здесь, моя нога ни разу не ступала на его территорию. И не потому, что я вел себя не по-соседски!

— Он не верит в сельскую добродетель?

— Только не он. На самом деле в одном из неофициальных писем, которыми мы обменивались с Уорингом, он упоминал о том же. Уоринг никогда не приближался к… к дворцу Годфри, а ведь он его сосед бог знает сколько лет!

— Может, — усмехнулся Эллери, — ты и твой хозяин недостаточно легкомысленны?

— О, это несомненно. В некоторых домах добропорядочный судья не слишком желанный гость. Видишь ли…

— Давай, давай, выкладывай, что ты там скрываешь под усами?

— Ничего я не скрываю. Я только хотел сказать, что человек вроде Годфри вряд ли мог бы ухватить фортуну за хвост на Уолл-стрит за такой короткий период, если только не позволял себе некие вольности с законом. Я ничего не знаю об этом субъекте, но достаточно хорошо знаю человеческую натуру, чтобы относиться к нему подозрительно. Из всего того, что я слышал о нем, он большой чудак. Хотя у него очень симпатичная дочь. Как-то раз она приплыла на каноэ с молодым блондином, и мы с ней подружились, пока ее кавалер хмурил брови… А, вот и Гарри, песий сын! Ты смотри — в плавках!

Судья выскочил из машины и, сияя улыбкой, бросился пожать руку раскрасневшемуся пузатому коротышке средних лет в ярко-красных плавках и резиновых шлепанцах, который только что вышел, жмурясь, из своей конторы. Он растирал толстые красные щеки махровым полотенцем.

— Судья Маклин! — удивленно воскликнул Гарри, бросая полотенце, затем, расплывшись в улыбке от уха до уха, энергично затряс судье руку. — Глазам не верю! Я таки чувствовал, что вы вздумаете нагрянуть к нам под конец лета! Где вы были прошлый сентябрь? Как поживаете, сэр?

— Потихоньку, потихоньку, Гарри. В прошлом году я был за границей. Как Энни?

Стеббинс печально потряс своей бычьей головой:

— Да все мучается со своим ишиасом.

Эллери догадался, что бедная Энни и есть счастливая миссис Стеббинс.

— Н-да, надо же, в ее-то годы! Передай Энни от меня привет. Гарри, пожми руку Эллери Квину, моему близкому другу. — Эллери послушно пожал влажную руку толстяка. — Мы собираемся провести вместе месяц в коттедже Уоринга. Кстати, Уоринг, часом, не здесь?

— Не видел его с самого начала лета.

— Смотрю, ты только что поплавал. Слушай, старый распутник, тебе не стыдно бегать по автостраде голышом, тряся своим пузом?

Стеббинс застенчиво улыбнулся:

— Ну, судья, кто меня сейчас видит? Тут все так делают, а я люблю окунуться с утречка пораньше. На общественном пляже в этот час ни души.

— Это тот пляж, что мы проехали с милю назад? — спросил Эллери.

— Да, мистер Квин. На другой стороне есть еще один — прямо у коттеджа Уоринга, куда вы направляетесь.

— Должно быть, весело кататься по вашему шоссе, — задумчиво обронил Эллери, — жарким полуднем. Вдоль шоссе разгуливают хорошенькие девушки в одних купальниках, а учитывая, какие купальники носят в нынешнем сезоне…

— Ох уж эта молодежь! — простонал судья. — Знаешь, я помню, как пару лет назад кое-кто из местных блюстителей нравов жаловался властям на полуголых купальщиков у дороги. Видишь ли, существует местное постановление, позволяющее купальщикам прогуливаться вдоль этого участка шоссе в одних купальниках. Что-нибудь изменилось, Гарри?

— Да нет, судья, — хохотнул Стеббинс. — Мы все так делаем.

— Подобные дискуссии вызваны завистью стариков. Мы не умеем плавать…

— Пора бы и научиться, — строго заметил Эллери. — Тогда мне не пришлось бы разыгрывать роль спасателя и вылавливать тебя из океана, как я это делал шесть лет назад в Майне. Полагаю, что за семьдесят лет человек должен уже научиться чувствовать себя комфортно и в другой среде, а не только на суше.

— Кстати, насчет ловли, — торопливо сменил тему разговора судья, слегка покраснев. — Клюет, Гарри?

— Еще как, судья, судя по тому, что я слышал; у меня самого, к сожалению, мало времени для рыбалки. А вы в прекрасной форме! Смотрю, запаслись провиантом. Вы же знаете, в любое время…

— Ты больше не поймаешь меня на крючок, потребовав тридцать пять центов за сандвич с ветчиной, съеденный мною в спешке, — суровым тоном выговорил ему судья. — Я никогда…

Маленький автомобиль тусклого серого цвета со свистом пронесся по шоссе, видимо куда-то спеша. На передней дверце седана мелькнула полоска позолоченных букв. Но машина пронеслась на такой скорости, что они не успели прочесть надпись. К их удивлению, резко взвизгнули тормоза, седан дал крен влево, затем рванул как стрела между двумя пилонами, обозначавшими въезд на территорию Испанского мыса, и исчез за деревьями парка.

— Это что, — спросил Эллери, — обычный способ вождения в ваших великих и славных краях, мистер Стеббинс?

Хозяин автозаправочной станции почесал затылок.

— Ну, может, не для простого люда, а для полиции.

— Полиции? — эхом повторили судья и Эллери.

— Полиции округа. — Стеббинс выглядел встревоженным. — Уже вторая в сторону Испанского мыса за последние пятнадцать минут. Видимо, там что-то случилось.

Они молча посмотрели в сторону парка, но ничего не услышали. Небо по-прежнему оставалось голубым, солнце поднялось немного выше, потеплело, и запах соленого бриза чувствовался еще сильнее.

— Полиция, хм… — задумчиво протянул судья. Его изящно очерченные ноздри слегка раздулись.

Эллери встревоженно постучал рукой.

— Ради всего святого, судья! Это когда-нибудь кончится или нет? Надеюсь, ты не собираешься вмешиваться в чьи-то личные дела?

Пожилой джентльмен вздохнул:

— Надеюсь, что нет. Однако думаю, что ты чуешь…

— Жареное, — хмуро закончил Эллери. — Ничего не поделаешь. У меня просто нюх на работу, дорогой Солон. Но уверяю тебя, на сегодня с меня предостаточно. Мои потребности в данный момент исключительно животные: поплавать, съесть яичницу и отдаться Морфею. До встречи, мистер Стеббинс.

— Да-да, — вздрогнув, откликнулся Стеббинс, который с тревогой вглядывался в сторону Испанского мыса. — Рад был встрече, мистер Квин. Вам наверняка понадобится помощница по дому, судья?

— Это верно. Ты кого-нибудь знаешь?

— Если бы моя Энни чувствовала себя получше… — посетовал Стеббинс. — Нет, сейчас мне никто не приходит на ум, судья, но я поспрашиваю. Может, Энни что узнает.

— Уверен, она для нас постарается. До скорого, Гарри! — И судья забрался в «дюзенберг».

Все выглядели подавленными: судья молчал, Стеббинс явно нервничал, а Эллери полностью сосредоточился на стартере, который обычно заводился с пол-оборота. Квин и Маклин двинулись вперед, оставив позади встревоженного владельца автозаправочной станции.

Во время короткого пути от бензоколонки до ответвляющейся влево дороги, уводящей к коттеджу Уоринга и берегу моря, оба спутника были заняты своими мыслями. Повинуясь жесту судьи, Эллери свернул налево, и они сразу же погрузились в прохладу парка.

— Как хорошо! — немного погодя восхитился Квин. — Все же тут замечательно! Несмотря на голод, жажду и усталость, я начинаю получать наслаждение.

— Э? — рассеянно отозвался судья. — О да. Тут и правда восхитительное место, Эл.

— По тебе не скажешь, — сухо заметил Эллери.

— Чепуха! — Судья решительно выпрямил свое худое тело и уставился вперед на дорогу. — Я уже чувствую себя на десять лет моложе. Езжай дальше, сынок. Сейчас мы выедем из парка и оттуда — прямо вперед.

Они вынырнули на ослепительно яркое солнце, упиваясь красотой искрящегося пляжа, голубизной воды и неба. Вдали, слева от них, возвышались скалы Испанского мыса, молчаливые и неприступные.

— Впечатляющее место, — пробормотал Эллери, снижая скорость.

— О да! Ну вот, мы и приехали, Эл. Вон та группа небольших строений впереди. Эта ограда направо предохраняет от всякого сброда; за оградой — общественный пляж. Никогда не мог понять, за каким дьяволом Уоринг построил свой коттедж так близко к пляжу. Хотя сомневаюсь, что нам тут станут особо докучать. Здешние обитатели хорошо воспитаны. — Он резко замолчал и заморгал морщинистыми веками, немного подавшись вперед и пристально всматриваясь. — Эллери, — резко бросил он, — у коттеджа Уоринга стоит машина или мне это мерещится?

— Точно машина, — ответил Эллери. — Однако у меня есть некоторые сомнения насчет того, что это машина твоего хозяина, которую он любезно оставил тебе. Бредовая затея, хотя я вижу ее собственными глазами. Странно, а?

— Вряд ли она Уоринга, — пробормотал судья Маклин. — Я уверен, что он в Европе; к тому же у него нет ничего меньше «паккарда». А эта штуковина похожа на грандиозную ошибку старины Форда. Встань за ней, сынок!

«Дюзенберг» бесшумно подкатил и остановился позади видавшей виды машины, оставленной у края дороги рядом с коттеджем. Эллери выпрыгнул на гравий и направился к машине, не сводя с нее глаз. Судья, покряхтывая, последовал за ним, его рот сжался в тонкую линию.

Они вдвоем осмотрели машину. Ничего чужеродного в ней не было. Ключ зажигания торчал на месте, несколько других висели ниже панели управления на маленькой цепочке.

— Фары до сих пор включены, — пробормотал Эллери, но в следующий момент фары мигнули и погасли. — Хм, сел аккумулятор. Вероятно, машина простояла здесь всю ночь. Ну-ну! Загадочная история. Может, воры, как ты думаешь? — Он протянул руку к передней дверце машины. Судья перехватил ее.

— Я бы не делал этого, — тихо заметил он.

— Черт побери, почему нет?

— На всякий случай. Я убежденный приверженец эффективности отпечатков пальцев.

— Пфф! Твое воображение разыгралось при виде прогазовавшей мимо полицейской машины. — Тем не менее, Эллери отказался от мысли взяться за ручку. — Ну и чего мы ждем? Давай… э… выкопаем тот самый таинственный ключик, который Уоринг закопал для тебя, и приступим к отдыху. Я устал.

Они обошли машину и медленно приблизились к коттеджу. Затем резко остановились.

Дверь стояла слегка приоткрытой, дерево вокруг дверных петель было недавно разбито. Изнутри дома веяло прохладой и тишиной.

Они настороженно переглянулись. Затем Эллери бесшумно вернулся к «дюзенбергу» и, порывшись за задним сиденьем, вернулся с тяжелым гаечным ключом. Отстранив судью, он одним прыжком достиг двери и, распахнув ее ударом ботинка, шагнул через порог с занесенным в руке гаечным ключом.

Пожилой джентльмен сжал губы и поспешил за ним.

Он нашел Эллери внутри, за сломанной дверью, разглядывающим половину окна, что выходило на фасад дома. Затем Эллери выругался, поднял гаечный ключ и бросился в спальню. Через минуту он появился снова и исчез в кухне.

— Невезуха, — тяжело дыша, бросил он, отшвырнув в сторону гаечный ключ. — Ну что там, судья?

Судья Маклин стоял на костлявых коленях на цементном полу. Стул был перевернут, и вместе со стулом на полу лежала девушка, руки и ноги которой были туго прикручены к нему веревкой. Она ударилась головой о цемент, это было очевидно, на правом виске засохла струйка крови. Девушка была без сознания.

— Так, — тихо произнес судья. — Мы вляпались в дерьмо по самые уши. Эллери, это Роза Годфри, дочь того самого барона-грабителя с Испанского мыса.

Под закрытыми глазами девушки залегли фиолетовые тени. Волосы растрепались, спадая вокруг лица черными шелковыми прядями. Она выглядела страшно измученной.

— Бедное дитя, — пробормотал судья Маклин. — Слава господу, дышит нормально. Давай освободим ее от этой чудовищной упряжи, Эллери.

С помощью перочинного ножа Эллери они развязали Розу и, подняв осторожно ее обмякшее безжизненное тело, перенесли в спальню, положили на кровать. Она тихонько застонала, когда судья отер ей лицо водой, принесенной Эллери из кухни. Рана на виске оказалась неглубокой, скорее поверхностной царапиной. Очевидно, она сидела у окна, привязанная к стулу, потом потеряла сознание, обмякла и неожиданно для самой себя опрокинула стул, упала вместе с ним и ударилась виском о твердый цемент.

— Я восхищен вкусом твоего барона-грабителя по части выбора дочерей, — пробормотал Эллери. — Очень красивая девушка. Одобряю. — И он энергично потер запястья девушки, на которых тугие веревки оставили глубокий след.

— Бедное дитя, — повторил судья, стирая кровь с ее виска.

Роза поежилась и снова застонала, ее веки вздрогнули. Эллери сходил к машине, достал аптечку и вернулся с пузырьком йода. От жжения йода она вздрогнула и широко открыла полные ужаса глаза.

— Ну-ну, дорогая, — успокоил ее судья, — вам не надо больше бояться. С вами друзья. Я судья Маклин. Помните, мы познакомились с вами два лета назад? Судья Маклин. Не напрягайтесь, детка, вам и без того досталось.

— Судья Маклин! — тяжело дыша, произнесла Роза, пытаясь сесть. Затем застонала и снова откинулась на подушки, но из ее голубых глаз исчез ужас. — О, слава богу! Они нашли… нашли Дэвида?

— Дэвида?

— Моего дядю. Дэвида Каммера! Он не… нет, не говорите мне, что он мертв… — Она зажала рот тыльной стороной ладони, не сводя с них глаз.

— Мы не знаем, моя дорогая, — ласково отозвался судья, погладив ее по другой руке. — Видите ли, мы только что приехали; а тут вы — лежите привязанная к стулу в гостиной. Пожалуйста, отдохните, мисс Годфри, а мы тем временем известим ваших родителей…

— Вы не понимаете! — воскликнула она и замолчала. — Это коттедж Уоринга?

Она выглянула в окно; лучи солнца играли на полу.

— Да, — ответил удивленный судья.

— И уже утро! Так я пробыла здесь всю ночь! Случилось нечто ужасное. — Она закусила губу и быстро глянула на Эллери. — Кто это, судья Маклин?

— Это мой молодой друг, очень близкий, — ответил судья поспешно. — Позвольте представить вам мистера Эллери Квина. Собственно говоря, он имеет репутацию известного детектива. Если случилось что-то неординарное…

— Детектива, — с горечью повторила она. — Боюсь, уже слишком поздно. — Откинувшись на подушки, Роза закрыла глаза. — Но позвольте мне рассказать вам все, что случилось, мистер Квин. Кто знает?.. — Она вздрогнула и начала историю о злобном великане.

Мужчины молча слушали, встревоженно нахмурив брови. Роза говорила четко, ничего не упуская, кроме того, о чем они говорили с дядей на террасе до появления великана. Когда она кончила, мужчины переглянулись, и Эллери, вздохнув, вышел из комнаты.

Когда он вернулся, хрупкая смуглая девушка, свесив ноги с края кровати, пыталась привести себя в порядок. Она сделала попытку разгладить свое смятое платье и пригладить волосы, но при звуке шагов Эллери вскочила на ноги.

— Ну что, мистер Квин?

— Снаружи нет ничего, что бы добавило что-то новое к вашему рассказу, мисс Годфри, — негромко ответил он, предлагая ей сигарету. Роза отказалась, и он с рассеянным видом зажег свою. Судья не курил. — Яхта исчезла, нет следов ни вашего дяди, ни его похитителя. Единственная улика — это машина, которая так и стоит у дома; но я не думаю, что она нам чем-то поможет.

— Вероятнее всего, она украдена, — предположил судья. — Он не оставил бы машину, если бы она помогла выйти на него.

— Но он… он выглядел таким идиотом! — воскликнула Роза. — Он способен на все!

— Согласен, — с грустной улыбкой кивнул Эллери, — вряд ли он блещет умом, если рассказанное вами — правда. Весьма примечательная история, мисс Годфри, почти невероятная.

— Монстр таких размеров… — Ноздри судьи снова раздулись. — Его легко опознать. И эта повязка на глазу…

— Она могла быть и фальшивой. Хотя я не вижу… Самое интересное в этом деле — телефонный звонок, сделанный этим монстром, мисс Годфри. Вы уверены, что не можете дать нам хотя бы намек на личность, которой он звонил?

— О, если бы я только могла! — тяжело дыша, воскликнула Роза, сжав кулаки.

— Хмм. Думаю, несомненно, этот звонок был местный. — Эллери прошелся по комнате, хмурясь. — Это тупое чудовище было кем-то нанято для похищения вашего мистера Джона Марко, которому, кажется, несказанно повезло во всех отношениях. При отсутствии фотографии похитителю, вероятно, просто дали приблизительное описание вашего Марко. А что, Марко всегда одевается к ужину в белое, мисс Годфри?

— О да.

— Тогда, к несчастью, ваш дядя, который, как вы говорите, похож на Марко сложением и ростом и будучи одетым также во все белое, нечаянно стал жертвой ошибки. Кстати, мисс Годфри — вы меня простите, я уверен, — у вас входило в привычку прогуливаться с мистером Марко после ужина… скажем, до террасы, которую вы описали?

Она опустила глаза.

— Да.

Эллери немного помолчал.

— Тогда вы этому тоже способствовали. Ужасная трагедия ошибок. Заявляется этот монстр, который слепо следует данным ему инструкциям и не желает верить, что ваш дядя — это не Марко, и вот вы здесь. Телефонный разговор крайне важен, поскольку это дает возможность установить того, кто нанял монстра. Ясно и то, что ему было велено отрапортовать из коттеджа. Это место — идеальная база для действий: абсолютно пустынное, к тому же в лодочном сарае есть яхта. Совершенно очевидно, что ваш великан лишь инструмент.

— Но кому он мог звонить? — задумчиво спросил судья.

Эллери пожал плечами:

— Если бы мы это знали…

Они все помолчали, думая об одном и том же: о местном телефоне и о соседстве усадьбы на Испанском мысе.

— А что, — прошептала Роза, — как вы думаете, случилось с Дэвидом?

Судья отвернулся.

— Не вижу смысла задаваться очевидным вопросом, мисс Годфри, — мягко произнес Эллери. — Согласно вашему рассказу, этот громила сказал по телефону: «Он больше не будет вас беспокоить» или что-то в этом роде. Поначалу я был склонен рассматривать это преступление как похищение. Боюсь, я просто пытаюсь щадить ваши чувства, мисс Годфри. Слова вашего похитителя оставляют мало надежды. Они прозвучали жестко, как… как окончательный приговор.

Роза подавила рыдание и опустила глаза; ее лицо стало белее мела.

— Боюсь, это так, моя дорогая, — подтвердил судья.

— Однако, — продолжил Эллери более бодрым голосом, — здесь не замешана личная неприязнь. Могло случиться все, что угодно, или еще может случиться; в любом случае это дело местной полиции. Вы знаете, мисс Годфри, она уже прибыла на Испанский мыс.

— Прибыла?

— Несколько минут назад были замечены две полицейские машины, которые въехали на территорию мыса. — Он посмотрел на свою сигарету. — В каком-то смысле наша задержка здесь могла внести определенную путаницу. Кому бы ни звонил ваш великан, этот заказчик явно намеревался позаботиться о том, чтобы освободить вас, мисс Годфри, прежде чем с вами могла случиться настоящая беда. Вы сказали, что ваш Голиаф напомнил об этом по телефону. Боюсь, теперь уже поздно. — Он покачал головой. — Но если хорошенько подумать, то, может, и нет. Не исключено, что тот, кто все это устроил, уже обнаружил, что его наемник ошибся и похитил не того человека. Возможно, он решил залечь на дно…

Квин подошел к окну, распахнул его и резким движением выбросил сигарету.

— Вам не кажется, мисс Годфри, что следует известить вашу мать о том, что вы в безопасности? Она, должно быть, страшно встревожена.

— О… мама, — пробормотала Роза, поднимая на него измученные глаза. — Я… я совсем забыла. Да. Я позвоню прямо сейчас.

Судья стал перед ней, бросив предупреждающий взгляд в сторону Эллери.

— Позвольте мистеру Квину сделать это, моя дорогая. А вам лучше снова прилечь.

Роза дала отвести себя к кровати; ее губы дрожали.

Эллери вышел в гостиную и закрыл за собой дверь спальни. Они слышали, как он набирал номер, его приглушенный голос. Но ни пожилой джентльмен, ни девушка не произнесли ни слова. Затем дверь открылась, и Эллери вернулся со странным выражением на худощавом лице.

— Дэ… Дэвид… — дрожащим голосом начала Роза.

— Нет, о вашем дяде нет никаких известий, мисс Годфри, — сообщил Эллери. — Разумеется, обнаружив, что вы и мистер Каммер пропали, ваши родители подняли тревогу. Я разговаривал с джентльменом по имени Молей… местным инспектором полиции. — Он помолчал, явно собираясь сказать что-то еще.

— Никаких известий, — повторила Роза безжизненным голосом, глядя в пол.

— Молей? — воскликнул судья. — Я знаком с ним. Хороший парень. Два года назад я имел с ним увлекательную беседу о профессиональных делах.

— Ваша мать немедленно высылает за вами машину, — продолжил Эллери, глядя на девушку так, словно он что-то взвешивал в уме. — Полицейскую машину… Кстати, кажется, один из ваших гостей повел себя очень странно, мисс Годфри. Присвоив себе одну из машин вашего отца, он несколько минут назад умчался с Испанского мыса, как если бы за ним черти гнались. Молею доложили о нем за минуту до моего звонка. Двое полицейских на мотоциклах посланы за ним вдогонку.

Она наморщила лоб, как если бы плохо слышала.

— Кто это?

— Молодой человек по имени Эрли Корт.

В ее взгляде мелькнул гнев, и судья встревожился.

— Эрли!

— Это не тот молодой человек, который был с вами в каноэ два года назад, моя дорогая? — проворчал Маклин.

— Да. Да… Эрли… это невозможно. Нет… он бы не…

— Дело все более осложняется, — заметил Эллери. Затем он резко повернулся. — Судья, случилось еще кое-что более чрезвычайное, чем бегство мистера Корта, похищение мисс Годфри и мистера Каммера.

Губы пожилого джентльмена плотно сжались.

— Ты думаешь…

— Я считаю, что мисс Годфри следует это знать. В любом случае ей станет известно об этом через несколько минут.

Девушка подняла на него растерянные глаза; она словно оцепенела.

— Чт… что?.. — Ее губы отказывались повиноваться.

Эллери открыл рот, дабы начать говорить, но снова закрыл его. Все они разом повернулись, вздрогнув. Мощная машина, судя по реву мотора, на огромной скорости неслась по направлению к коттеджу. И прежде чем они успели пошевельнуться, послышался визг тормозов, хлопанье дверцы и торопливые шаги по гравиевой дорожке.

Затем словно ураган в коттедж ворвался крепко сложенный молодой человек с растрепанными светлыми волосами и гладкой загорелой кожей. Он был в шортах. Мышцы на его ногах и руках свидетельствовали о его силе.

— Эрли! — воскликнула Роза.

Молодой человек захлопнул за собой дверь, оперся на нее полуобнаженной спиной и посмотрел на Розу, словно желая убедиться, что она цела, затем накинулся на Эллери:

— Ну, разбойник, отвечай! Что это, черт побери, такое? И где Дэвид Каммер?

— Эрли, не глупи! — одернула его Роза; ее лицо немного порозовело. — Ты разве не помнишь судью Маклина, с которым мы познакомились два года назад? А это мистер Квин, его друг. Они снимают этот коттедж и нашли меня здесь сегодня утром. Эрли! Не стой столбом! Что случилось?

Молодой человек обвел всех быстрым взглядом, и его лицо медленно залилось краской стыда до самой шеи.

— Про… прошу прощения, — пробормотал он. — Я не знал… Роза, как ты? — Он бросился к кровати, упал на колени и схватил ее за руку.

Она выдернула руку из его ладони.

— Спасибо, почти хорошо. Где ты был ночью, когда я так в тебе нуждалась, когда… когда дядя Дэвид и я были похищены этим ужасным циклопом! — И она засмеялась полуистерическим смехом.

Эллери задумчиво разглядывал Эрли.

— Что-то я не слышал шума погони, мистер Корт? Я только что разговаривал с инспектором Молеем с Испанского мыса, и он сообщил мне, что за вами послано два мотоцикла.

Молодой человек поднялся с колен, так и не выйдя из оцепенения.

— Я стряхнул их с хвоста, свернув на эту боковую дорогу… Они промчались прямо. Но Дэ…

— Откуда, — мягко спросил судья Маклин, — вы узнали, где надо искать мисс Годфри, мистер Корт?

Тот опустился на стул, закрыв лицо ладонями. Затем тряхнул головой и поднял глаза.

— Должен признать, — начал он медленно, — что это не под силу моим бедным мозгам. Несколько минут назад мне позвонили по телефону и сказали, что я найду Розу здесь, в коттедже Уоринга. Полиция уже нагрянула, но я подумал… я попытался выяснить, откуда звонили, но не смог. Потом я… я потерял голову, и вот я здесь.

Роза не спускала настороженного взгляда с лица молодого человека; казалось, она на что-то сердилась.

— Хмм… — протянул Эллери. — Говорили басом?

Корт выглядел подавленным.

— Я не знаю. Было плохо слышно. Я не смог даже разобрать, мужской это или женский голос. Это был шепот. — Он обернулся, устремив страдальческий взгляд на девушку. — Роза…

— Ну так что, — холодно произнесла она, глядя в стену, — я так и буду сидеть здесь и слушать… или кто-нибудь удосужится рассказать мне, что же случилось дома?

Не отрывая взгляда от лица Эрли Корта, Эллери проговорил:

— Звонок мистеру Корту лишь усугубляет дело. Сколько телефонных аппаратов у вас в доме, мисс Годфри?

— Несколько. По одному в каждой комнате.

— А… — протянул Эллери. — Тогда не исключено, что вам звонили изнутри дома, мистер Корт. Поскольку события прошлой ночи… определенная последовательность событий, произошедших после вашего похищения, мисс Годфри, указывает на то, что звонок, сделанный вашим похитителем, предназначался кому-то в доме вашего отца. Разумеется, это лишь предположение, но…

— Я… я не верю в это, — прошептала Роза, снова побледнев.

— …поскольку, — тихо продолжил Эллери, — ошибка вашего злодейского пирата была обнаружена его нанимателем практически сразу же…

— Сразу же? Я…

— …и исправлена, возможно, собственноручно… — Эллери нахмурился над очередной сигаретой, а Эрли Корт отвернулся. После чего Эллери добавил странным, натянутым голосом: — Джон Марко был обнаружен сидящим на вашей террасе, мисс Годфри, ранним утром… мертвым.

— Мер…

— Убитым.

Глава 3

Инспектор Молей на поверку оказался седеющим, краснолицым, крепко сбитым ветераном с жесткой линией рта — тем самым типом бывалого охотника, исходившего все вдоль и поперек и продвинувшегося по служебной лестнице исключительно благодаря собственным кулакам, познаниям в физиогномике и в профессиональной преступности, а также отчасти природной проницательности. Такие сыщики зачастую заходят в тупик, когда преступление не укладывается в привычные рамки.

Он выслушал историю Розы и сбивчивые объяснения Эрли Корта без каких-либо комментариев, но Эллери заметил складку озабоченности на его лбу.

— Хорошо, мистер Квин, — произнес инспектор, когда судья помог Розе сесть в машину, Корт с убитым видом остался стоять позади них. — Дело выглядит крайне запутанным. Не по моему профилю, так сказать. Я… я наслышан о вас, и, разумеется, рекомендаций судьи более чем достаточно. Не хотели бы вы… так сказать, немного помочь?

Эллери вздохнул:

— Я надеялся… Мы не спали все ночь, инспектор, а что касается еды… — Он бросил вожделенный взгляд в сторону заднего сиденья «дюзенберга». — И тем не менее судья Маклин и я, мы можем… э… рискнуть произвести экспериментальное расследование. — В его голосе прозвучало что-то вроде охотничьего азарта.

Теперь на шоссе у въезда на дорогу, ведущую к Испанскому мысу, стоял патрульный; очевидно, бегство Корта заставило полицию принять меры предосторожности. Машина пронеслась мимо, и никто не проронил ни слова. Роза сидела, вся сжавшись, как если бы ждала исполнения приговора; ее глаза словно остекленели. Корт рядом с нею грыз ногти… В конце перешейка находился еще один патрульный. Два припаркованных мотоцикла отмечали участок каменной дороги, идущей низом вглубь мыса.

— Что насчет той брошенной машины?.. — негромко начал Эллери, обращаясь к инспектору Молею. В его глазах светился вопрос.

— Двое моих ребят осматривают ее сейчас, — мрачно ответил детектив. — Хотя я не питаю большой надежды в отношении отпечатков. По тому, как все гладко прошло, похоже, работал профессионал. Этот великан… — Он причмокнул губами. — Уж больно он странный. Такого легко вычислить. Сдается мне, я уже слышал о ком-то из местных, кто соответствует этому описанию. Но скоро все выяснится.

Эллери промолчал. Когда они свернули, он успел заметить дальше по дороге, которую они только что оставили, вход на террасу пляжа, где суетилось несколько человек. Затем они свернули за угол и стали подниматься по дороге к дому с остроконечной черепичной крышей, видневшейся еще издали.

По обеим сторонам дороги раскинулся пустынный сад камней с редкими растениями по краям; от них шел сладкий запах, смешанный с соленым запахом моря. Слева, склонившись над ними, трудился сгорбленный старик, чья кожа походила на цвет камней. Он был так поглощен своим занятием, что казалось, только смерть могла бы оторвать его от работы. Сад представлял собой буйство цветущих кустов, разноцветных камней и безукоризненно подстриженных кустарников. Наконец, впереди показался дом — длинное приземистое строение, выдержанное в испанском стиле. Интересно, подумал Эллери, этот старик, с головой ушедший в заботу о саде камней, часом, не сам ли Уолтер Годфри?

— Это Джером, — пояснил инспектор, угадав его мысли.

— А кто такой этот Джером?

— Безобидный старый пень из местных; сдается мне, он единственный друг старины Годфри на всем белом свете. Он вроде доброго Пятницы в робинзоновом хозяйстве Годфри: иногда водит одну из его машин, сторожит, помогает хозяину копаться в его каменном саду вечности и все такое. — Глаза инспектора Молея приобрели задумчивое выражение. — Теперь о том, что бы мне хотелось сделать. Первым делом нужно выяснить насчет ночного звонка Эрли Корту. Я не уверен, но мы можем попробовать проследить…

— Проследить звонок, сделанный не через коммутатор? — хмыкнул Эллери. — К тому же наш юный друг Корт говорит, что потерпел неудачу, пытаясь выяснить, откуда звонят.

— От того, что говорит юный Корт, — хмуро обронил инспектор, — мне не жарко и не холодно. Хотя один из моих парней уже проверил его, и, кажется, он говорит правду… Ну вот мы и приехали. Выше носик, мисс Годфри! Вы же не хотите еще больше расстроить вашу мать. Ей сегодня и так досталось.

Роза механически улыбнулась и запустила пальцы в волосы.

Во внутреннем дворе застыла небольшая группа людей. Вокруг них без устали сновали крутые на вид парни. С балкона на прибывших уставилось несколько пар испуганных глаз, видимо обитателей дома. Никто даже не перешептывался. Вокруг стояла пестрая мебель; в центре патио бил фонтан; пол был украшен разноцветными плитами. В блеске солнечных лучей вся сцена выглядела нереальной, словно изображенной на картине сумасшедшего.

Когда Роза выскочила из полицейской машины, к ней бросилась высокая смуглая женщина с красными, заплаканными глазами, прижимавшая к груди носовой платок и ничего не видящая вокруг. Обе женщины обнялись.

— Со мной все в порядке, мама, — тихо произнесла Роза. — Но… но, Дэвид, я боюсь…

— Роза, дорогая. О, слава богу…

— Успокойся, мама…

— Мы так волновались за тебя… Это был такой… такой ужасный день! Сначала ты и Дэвид, а потом Дж… мистер Марко. Дорогая, его убили!

— Мамочка, пожалуйста, держи себя в руках.

— Это просто… Все пошло кувырком. Сначала с утра пропала Питтс… я не… не знаю, где она… потом ты и Дэвид, потом мистер Марко…

— Знаю, знаю, мама. Ты уже говорила…

— Но Дэвид. Он… он?..

— Не знаю, мама. Я не знаю.

— Кто такая Питтс? — шепотом поинтересовался Эллери у инспектора Молея.

— Будь я проклят, если знаю. Погодите минуту. — Инспектор извлек из кармана записную книжку и заглянул в нее. — О! Это одна из горничных. Личная горничная миссис Годфри.

— Но миссис Годфри сказала, что она пропала.

Молей пожал плечами:

— Она, вероятно, где-то поблизости. Я не собираюсь прямо сейчас пускаться на ее поиски… Погодите, пока я справлюсь с этим. Я…

Он замолчал и принялся ждать. Взъерошенный молодой человек занял позицию у входа в патио и, кусая ногти, не спускал глаз с Розы. Затем раздраженно тряхнул головой и, переменив выражение лица, с угрюмым видом отошел в сторону.

Маленький седой толстяк, одетый в грязные брюки, шаркая, вошел через ворота и неуверенным жестом взял Розу за руку. У него была вытянутая, яйцевидная голова, очень маленькая по сравнению с толстым туловищем, что делало его похожим на Шалтай-Болтая. Подбородка у него не было вовсе, отчего длинный, пиратский нос казался еще длиннее. Маленькие, жесткие, почти змеиные глазки, совершенно бесцветные и ничего не выражавшие, смотрели не мигая… Одним словом, его можно было принять за помощника садовника или подручного повара. В его облике не было ничего, что свидетельствовало бы о власти, если не считать змеиных глаз, точно так же, как и его манера держаться не наводила на мысль о человеке, ворочавшем огромным состоянием. Уолтер Годфри взял дочь за руку, как самый обыкновенный пенсионер, и совершенно игнорировал жену.

Водитель полицейской машины уехал, и через несколько неловких минут молчания все семейство Годфри вошло в патио.

— О господи! — прошептал инспектор, щелкая пальцами.

— В чем дело? — громко поинтересовался судья Маклин, который не успел разглядеть Годфри.

— Я вычислил! Его, я хочу сказать. Подождите, пока я сделаю пару звонков… Да, да, Джой, я иду. Продолжай расспрашивать.

Инспектор Молей поспешно завернул за угол дома. Затем его голова появилась снова.

— Ступайте внутрь и подождите меня, судья. И вы тоже, мистер Квин. Я сейчас буду. — И он снова исчез.

Эллери и судья неуверенной походкой направились в патио.

— В присутствии богачей я всегда испытываю благоговейный страх, — пробормотал Эллери, — пока не вспомню Прудона.

— И что сказал твой Прудон?

— La propriete, c’est le vol[9].

Судья хмыкнул.

— После чего я начинаю чувствовать себя гораздо увереннее. Даже будучи застенчивым, могу не теряться в компании… э… воров. Следовательно, мы можем чувствовать себя как дома.

— Ты жить не можешь без софистики! А я не могу забыть, что в здешнем воздухе витает запах смерти.

— Очевидно, кое-кто из той почтенной публики тоже. Ты знаешь кого-нибудь из них?

— Ни души. — Пожилой джентльмен пожал плечами. — Судя по кислому выражению физиономии Годфри, если этот подозрительный жулик и есть Годфри, боюсь, нам тут не больно рады.

Роза устало поднялась с плетеного кресла.

— Простите, судья. Я… я немного расстроена. Мама, папа, это судья Маклин. Он предложил нам свою помощь. А это мистер Эллери Квин — детектив. Я… где он? — надломленным голосом неожиданно воскликнула она и разразилась рыданиями. Никто не понял, кого она имела в виду: Дэвида Каммера или Джона Марко.

Загорелый молодой человек вздрогнул. Он выскочил вперед и протянул руки к ней:

— Роза…

— Детектив, — пробормотал Уолтер Годфри, отряхнув свои грязные брюки. — Мне кажется, их тут целая свора. Роза, прекрати шмыгать носом! Что за манеры! Должен сказать, что этот негодяй получил по заслугам, и я надеюсь, что этот благодетель человечества, который прикончил его, останется безнаказанным. Если бы ты чаще слушала своего отца, вместо того чтобы…

— Премилый тип, — пробормотал Эллери, повернувшись к судье, когда Стелла Годфри бросила гневный взгляд на мужа и поспешила к дочери. — Полюбуйтесь на нашего юного героя. Вездесущий обожатель, явно чувствительный к слезам. Хотя не могу сказать, что в данном случае я его осуждаю. Как вы думаете, та дама, похожая на баржу, часом, не буйная миссис Констебль, о которой упоминала Роза?

Лаура Констебль, облаченная в утреннее платье ослепительно красного цвета, неподвижно восседала неподалеку. Она не видела ни двоих мужчин, ни Стеллу Годфри, сопровождавшую Розу, ни Эрли Корта, кусавшего губы, ни Уолтера Годфри, недоброжелательно взиравшего через патио на детективов. Эта женщина была невероятно толста, даже несмотря на утягивающий ее под платьем корсет; ее грудь казалась просто необъятной.

Но размеры этой женщины были ничто по сравнению с безмерностью охватившего ее ужаса. Ее безжизненное, обрюзгшее лицо, покрытое толстым слоем косметики, выражало не просто страх, а настоящую панику. Вряд ли это объяснялось присутствием целой толпы полицейских и даже близостью мертвого тела. Эллери внимательно рассматривал ее. На заплывшем жиром горле нервно пульсировала жилка, а левый глаз непроизвольно подергивался. Толстуха дышала медленно, с трудом, как если бы страдала астмой.

— Все как в плохом спектакле, — хмуро буркнул он. — Интересно, что ее так тревожит?

— Трудно сказать… А это, полагаю, сидят Мунны? — пробормотал судья Маклин. — Прелюбопытный зверинец, сынок.

Эту женщину не узнать было трудно. Ее красивое лицо не сходило со страниц газет и журналов. Будучи родом из грязной провинциальной дыры Среднего Востока, она заблестела в лучах ненадежной славы прежде, чем ей исполнилось двадцать, став победительницей многочисленных конкурсов красоты. Какое-то время она была моделью — обладая прелестным лицом, с необыкновенно белой кожей и стройной фигурой, она была на редкость фотогенична. Потом она исчезла и через некоторое время появилась в Париже в качестве жены американского миллионера. Двумя месяцами позже выгодно развелась и заключила контракт с Голливудом на съемку в фильме.

Этот эпизод ее жизни был одновременно скоротечным и бурным. Не обладая особыми талантами, она успешно прогремела в нескольких громких скандалах и, оставив Голливуд, вернулась в Нью-Йорк, почти одновременно с этим заключив другой контракт, на этот раз возникнув в схожей роли на Бродвее. И вот тут-то Сесилия Болл и в самом деле нашла себя, ибо ее скандальная слава переходила из одного ревю в другое с той космической скоростью, какая возможна лишь на Бродвее и в балканской политике. Потом она встретила Джозефа А. Мунна.

Мунн был тот еще крепкий орешек. Парень с Дальнего Запада, в тяжелые времена забивавший скот за тридцать долларов в месяц, он вступил в карательную армию Першинга[10] во время войны с Панчо Вильей, потом попал в водоворот европейского конфликта. Заслужив звание сержанта и две медали во Франции, он вернулся в Штаты героем без гроша в кармане и с тремя шрамами от шрапнели. Однако эти раны не уменьшили геркулесовой силы Мунна, что следует из его дальнейшей истории. Почти сразу же он покинул Нью-Йорк и исчез на видавшем виды лайнере. Много лет о нем не было ни слуху, ни духу. Затем, неожиданно, он вернулся в Нью-Йорк — уверенный в себе сорокалетний мужчина, смуглый как метис, с такими же курчавыми, как и в молодости, волосами и состоянием в несколько миллионов долларов. Как он их заработал, не знал никто, кроме его банкира; но слухи утверждали, будто источником его богатства послужили революция, скот и рудники Южной Америки.

Джо Мунн прибыл в Нью-Йорк, одержимый одной идеей: как можно скорее наверстать упущенное им за годы странствий, рискованных кампаний и связей с женщинами-полукровками. В том, что он наткнулся на Сесилию Болл, нет ничего странного. Их встреча произошла в модном ночном клубе, где хмельное веселье было в самом разгаре, а музыка будоражила кровь. Мунн беспрестанно пил, швыряя деньгами с бездумной легкостью махараджи. Он показался ей таким большим, таким властным и таким непохожим на других бледнолицых мужчин, к которым она привыкла, и, самое главное, был так набит деньгами, что Сесилия, само собой, нашла его просто неотразимым. На следующий день Мунн проснулся в полдень в номере отеля «Коннектикут» и обнаружил рядом с собой жеманно улыбающуюся Сесилию; на бюро лежал брачный контракт.

Другой устроил бы скандал, пригрозил самыми страшными карами или обратился бы к адвокату — в зависимости от темперамента. Но Джо Мунн лишь рассмеялся и сказал:

— Хорошо, детка, ты меня подловила; но я сам виноват, и, надеюсь, ты не из тех, кого надо долго уламывать. Однако помни лишь одно: отныне ты жена Джо Мунна.

— Как я могу это забыть, красавчик? — проворковала она, прижимаясь к нему.

— Это будет закрытая корпорация, усекла? Я не собираюсь выпытывать о твоем прошлом или о том, с кем ты тут развлекалась, — у меня и у самого прошлое с душком. Бабок у меня полно, больше, чем кто-либо мог когда-то предложить тебе. И я надеюсь, что смогу ублажить тебя. Так что смотри, никаких любовников. — И он быстро изложил ей свою точку зрения.

Сесилия немного поежилась; она и по сию пору помнила жесткий взгляд его черных глаз.

Произошло это несколько месяцев назад.

Сейчас Мунны, муж и жена, сидели рядышком в патио гасиенды Уолтера Годфри — немые как рыбы и едва дышали. Состояние Сесилии Мунн нетрудно было угадать: под слоем косметики она была смертельно бледна, ее руки сплелись на коленях тугим узлом, а огромные серо-зеленые глаза выражали страх. Ее грудь медленно вздымалась и опускалась сдерживаемыми волнами. Она явно была напугана — напугана не меньше, чем Лаура Констебль.

Мунн возвышался рядом с женой, его черные глаза под прикрытыми смуглыми веками бегали, словно крысята, ничего не упуская. Большие, мускулистые руки были спрятаны в карманы спортивного пиджака. Его лицо оставалось бесстрастным, словно лицо профессионального игрока. Где-то в глубине сознания Эллери мелькнула мысль, что загорелые мышцы этого ковбоя, скрытые свободным костюмом, напряглись, как если бы он готовился к решительному прыжку. Казалось, он что-то знал… и был готов… ко всему.

— Чего они все так боятся? — прошептал Эллери судье, когда в дверях дальнего конца патио появилась мощная фигура инспектора Молея. — Никогда не видел компании напуганной сильнее, чем эта.

Пожилой джентльмен какое-то время молчал. Потом медленно произнес:

— Меня больше интересует тот парень, которого убили. Я хотел бы взглянуть на его лицо. Интересно, он тоже был чем-то напуган?

Взгляд Эллери скользнул по неподвижной фигуре Джо Мунна.

— Я бы не удивился, — шепнул он судье.

Детектив широкими шагами поспешил к ним.

— Почти ничего нового, — доложил он тихим голосом. — Я проверил в телефонной компании. Вчера ночью они зарегистрировали звонок из коттеджа Уоринга.

— Замечательно! — воскликнул судья.

— Не так уж и замечательно. Потому что это все. Никакой возможности узнать ни кто звонил, ни кому звонили. Однако звонок был местным.

— А!

— Да, признаю, это уже кое-что. Похоже на то, что великан рапортовал кому-то сюда, в дом. Однако попробуйте это доказать. — На челюсти инспектора выступили тугие желваки. — Но теперь мне известна личность этого громадного господина.

— Похитителя?

— Я знал, что до меня это дойдет, так вот теперь я все выяснил. — Молей сунул в рот мятую итальянскую сигару. — Так слушайте… вы мне просто не поверите. Это субъект по имени капитан Кидд!

— Чепуха! — запротестовал Эллери. — Так можно дойти черт знает до чего. С повязкой на одном глазу? Ну знаете ли! Капитан Кидд? Удивительно, что у него не было козлиных копыт.

— Возможно, повязка на глазу, — сухо заметил судья, — и навела на это имя, сынок.

— Скорее размер его копыта, — усмехнулся инспектор, выпуская ядовитую струйку дыма. — Кстати, насчет копыт, мистер Квин… мисс Годфри, описывая нам его, среди прочего упомянула невероятный размер ноги похитителя. Кажется, у него самые огромные башмаки на свете. Кое-кто из тех, кто знаком с ним, называет его Буксир Энни, когда хотят достать. Помог также шрам на шее, о котором она также говорила. От пулевого ранения, я думаю.

— Настоящий гладиатор, — пробормотал Эллери.

— И еще кое-что. Никто не знает его настоящего ранга. Просто капитан Кидд. Повязка на глазу настоящая. Десять лет назад ему выбили глаз, полагаю, в какой-нибудь потасовке на берегу.

— Тогда он хорошо известен в этих краях?

— Достаточно хорошо, — мрачно подтвердил Молей. — Живет один в лачуге на обнажаемом при отливе участке берега по пути на Барам. Зарабатывает на жизнь тем, что нанимается кем-то вроде рыбака-лоцмана. У него есть маленькая грязная шлюпка или что-то вроде этого. Выпивает по нескольку кварт клопомора в день и при этом умудряется оставаться на ногах. Пользуется репутацией скандального посетителя. Отирается в здешних краях лет двадцать, но никто, кажется, ничего толком о нем не знает.

— Шлюпка, — задумчиво протянул Эллери. — Тогда за каким лешим он угнал яхту Уоринга, если только это не полный кретинизм.

— Она намного мощнее. На ней можно далеко уйти. К тому же там есть кабина. На самом деле один из моих ребят доложил, что он продал свою шлюпку не далее чем в прошлую среду. Любопытная деталь.

— Продал, — повторил судья, неожиданно помрачнев.

— Такова история. Я разослал сигнал тревоги по всему побережью. Береговая охрана предупреждена и будет начеку. Он настоящий кретин, если надеется улизнуть после всего, что натворил вчера ночью. Кто-то обошелся с ним как с сосунком. С таким каркасом, как у него, ему спрятаться не легче, чем слону в цирковой палатке. И обратите внимание! — Инспектор попыхтел сигаретой. — Он угнал машину. Ее хозяин узнал свою тачку сразу же. Она была угнана с дорожной обочины, где он оставил ее около шести вечера. Миль за пять отсюда.

— Странно, — пробормотал Эллери. — Его действия не такие уж идиотские, как может показаться на первый взгляд. Такой субъект, как ваш пиратский капитан Кидд, мог с легкостью решиться на последнее отчаянное дело и сделать ноги. Судя по тому, что он продал свою посудину — единственный способ заработать себе на жизнь, то похоже на то. — Он медленно зажег сигарету. — Теперь этот тип на быстроходной яхте, на которой, по вашим словам, может уйти далеко. И если Кидду заплатили вперед, то ему ничего не стоит выбросить тело Каммера за сотни миль от берега, где оно никогда не будет найдено, и двинуть в любом направлении, в котором вздумается. И даже если вы его поймаете, то где пресловутый и такой неуловимый «corpus delicti»?[11] Мне это кажется более чем вероятным. Он исчез, и, боюсь, навсегда. Пташка прочирикала мне, инспектор, что вы к этому придете.

— Сбежал от меня? — усмехнулся Молей. — В любом случае еще вопрос, убил ли он вчера Марко. По всему видно, он приволок Каммера к морю, думая, что это Марко. А тот тип, которому он отчитался по телефону, вероятно, к своему великому удивлению, после звонка Кидда встретил Марко, догадался, что Кидд все перепутал, схватил не того, кого надо, и той же ночью сам пришил Марко, пока Кидд увозил Каммера за множество миль отсюда.

— Не исключено, — заметил судья, — что Кидд причалил где-нибудь к берегу ночью и позвонил своему боссу еще раз. Он мог получить инструкцию вернуться назад и закончить работу.

— Возможно, но я убежден, что мы расследуем два убийства, а не одно, с двумя разными убийцами.

— Но, Молей, они должны быть связаны!

— Ну да, ну да, — заморгал инспектор. — Видите ли, Кидд должен будет причалить где-нибудь, чтобы пополнить запас горючего, тут-то мы его и схватим.

— Горючего для яхты? — Эллери пожал плечами. — Несмотря на всю свою тупость, он справился с заданием. Я сомневаюсь, что из-за такой ерунды, как заправка горючим, Кидд совершит ошибку. Возможно, у него где-нибудь в укромном месте припрятан запас топлива. Я не стану повтор…

— Хорошо, хорошо. У нас еще черт знает сколько дел. Пока я так и не удосужился осмотреть дом. Пойдемте, джентльмены. Хочу показать вам нечто поразительное.

Эллери извлек сигарету изо рта и жестко уставился на детектива.

— Поразительное?

— Это нечто. Такое вы видите не каждый день. Мистер Квин… даже вы. — В голосе Молея прозвучал скрытый сарказм. — Это должно находиться прямо по тропинке.

— Идемте, идемте, инспектор, вы нас нарочно интригуете. Поразительное — что?

— Труп.

— О! Замечательно, — усмехнулся Эллери. — Насколько я слышал, он был кем-то вроде Адониса.

— Вам надо посмотреть на него сейчас, — мрачно заявил инспектор. — Адонис по сравнению с ним был просто деревенщиной с бельмом на глазу. Готов поспорить, что не одна девица пожелала бы взглянуть на него хотя бы одним глазком, даже если он мертвее мертвой макрели. Это самое поразительное зрелище, которое мне доводилось видеть за все те двадцать лет, что я смотрю на мертвецов.

Самое поразительное заключалось в том, что на террасе за одним из столиков сидел мертвый Джон Марко, слегка съехав на стуле и продолжая держать в правой руке черную трость, почти горизонтально лежащую на плитке пола. Его темные кудри покрывала черная фетровая шляпа, немного сдвинутая набок, с плеч спадал черный театральный плащ, перехваченный металлической застежкой и стянутый у горла шнуром, под которым он был голым.

Не полуголым и не почти голым. Он был гол как в день своего рождения.

Оба мужчины разинули рот в изумлении, словно деревенщины на сельской ярмарке. Затем Эллери моргнул и посмотрел еще раз, дабы убедиться, не чудится ли ему это.

— Боже мой, — произнес он таким тоном, к какому прибегает эксперт, который с благоговением созерцает произведение искусства.

Судья Маклин смотрел молча, будучи не в состоянии что-либо сказать. Инспектор Молей стоял в стороне, с невеселой улыбкой наблюдая за их потрясенными лицами.

— Как вам такое, судья? — хрипло спросил он. — Готов побиться об заклад, что за всю вашу службу вам доводилось много раз слушать дело, когда была раздета женщина, но раздетый мужчина… Представить себе не могу, куда катится эта чертова страна.

— Не хотите ли вы сказать, — начал судья, скорчив гримасу отвращения, — что какая-то женщина…

Молей пожал могучими плечами и запыхтел сигарой.

— Чушь, — возразил Эллери, хотя не слишком уверенно. Он не мог оторвать глаз от поразительного зрелища.

Голый! Под плащом не было ни единого клочка одежды. Синевато-белый гладкий торс мерцал в лучах утреннего солнца, словно мраморная статуя, высветленная и отполированная временем; смерть оставила неизгладимый след на этой упругой коже. У Марко была худая, плоская грудь, широкие сильные плечи и тонкая талия. Округлые мышцы на длинных боках уже затвердели. На стройных и гладких, как у мальчика, ногах не было видно вен, а ступни были изящны почти по-женски.

— Красив, дьявол! — вздохнул Эллери, скользнув взглядом по лицу убитого. Это было лицо римского бога с полными губами и прямым носом, лишь с легким намеком на орлиный, — гладко выбритое лицо соблазнителя, апатичное и насмешливое, даже мертвое. На нем не было ни малейшего признака страха, о котором упоминал судья Маклин. — Его нашли в таком виде?

— Точно в таком, в каком вы его видите, мистер Квин, — подтвердил Молей, — если не считать, что плащ не был обернут вокруг плеч, как сейчас, а спадал вниз, полностью закрывая все тело. Мы отвернули полы и едва не потеряли дар речи… Черт знает что, а? Но мы не сдвинули его ни на дюйм. Убийца начитался книжек или съехал с катушек… А вот и наш окружной коронер. Привет, Блэки, давай поживее, ладно?

— Любопытно, — пробормотал судья Маклин, отодвигаясь в сторону, чтобы освободить место костлявому мужчине с усталым лицом, спускающемуся к ним по ступеням террасы. — Этот джентльмен, инспектор, он что, имел привычку разгуливать в чем мать родила или вчера вечером выдался особый случай? Кстати, я правильно понял — это произошло вчера вечером?

— Похоже на то, исходя из того, что мне пока удалось нарыть, судья. А что до его привычек, то тут остается только гадать, — с кислой миной пояснил Молей. — Если это так, то здешних дамочек должно было бросить в дрожь. Глянь, Блэки. Премиленькое зрелище для церковного хора воскресным утром, а?

У коронера отвисла челюсть.

— Почему этот парень голый? Вы его так и нашли? — Черная сумка Блэки скользнула по плитке, когда он наклонился, недоверчиво разглядывая труп.

— И в сотый раз, — устало ответил инспектор, — ответ да. Давай действуй, Блэки, ради всего святого. Тут сам черт ногу сломит, так что я хотел бы получить от тебя самый полный отчет, и как можно быстрее.

Трое мужчин отступили немного назад, наблюдая за действиями коронера. Какое-то время ни один из них не проронил ни слова.

Потом Эллери спросил, медленно выговаривая слова:

— Вы не нашли его одежду, инспектор?

Его глаза пробежались по небольшой террасе, недостаток пространства которой компенсировался цветом и атмосферой. Она словно манила отдохнуть — маленький интимный храм для ничегонеделанья. Открытая белая крыша террасы позволяла лучам солнца проникать между балками внутрь и падать на разноцветные плиты на полу полосками света и тени.

Здесь во всем чувствовалась рука и глаз искусного декоратора, воссоздавшего атмосферу моря и Испании. Тут были пляжные зонтики, расписанные испанскими цветами красных и желтых тонов, над маленькими круглыми столиками. На столиках стояли ракушки-пепельницы, оправленные в медь кожаные коробочки с сигарами и сигаретами, а также разные настольные игры. На самом верху ведущих на террасу ступеней красовались два огромных испанских кувшина для масла с цветами, а у подножия на плитах — еще два. Невероятных размеров — почти в рост человека, со сладострастно выпяченными боками, — они словно были позаимствованы из арабских сказок Шахерезады. В тени высокой скалистой стены стоял на подпорках миниатюрный испанский галеон (который, как потом выяснил Эллери, был поделен надвое и служил довольно практичным баром). Несколько великолепных цветных мраморных статуй занимали вырубленные в скалистой степе ниши, а поверху самих стен чья-то искусная рука изваяла барельефы испанских исторических фигур. На двух противоположных балках открытой крыши возвышались, словно на страже, два огромных прожектора, на бронзе и призмах которых сверкало солнце. Они смотрели прямо вперед, в пространство между образующими бухту скалами.

На круглом столике, за которым сидела обнаженная фигура покойника, лежали письменные принадлежности: причудливой формы чернильница, восхитительно инкрустированная коробка для ручек из ракушечника и изящный контейнер для писчей бумаги.

— Одежду! — нахмурился инспектор Молей. — Пока нет. Из-за этого все и кажется таким нелепым, мистер Квин. Можно, конечно, сказать, что парень спустился на этот лоскут пляжа ночью, снял с себя все и немного охладился в океане; но что, черт возьми, случилось с его вещами? И где его полотенце? Как он мог обсохнуть ночью без полотенца? Только не говорите мне, что кто-то стянул его шмотки, пока он тут плескался, как это делают ребятишки! Во всяком случае, я так думаю… пока чего-нибудь не найду.

— Полагаю, вряд ли он купался, — негромко предположил Эллери.

— Да, да. Вы совершенно правы! — На честном красном лице служаки отразилось отвращение. — В любом случае купание исключается. На нем был этот идиотский плащ, а в руке — ручка. Черт, ведь он писал письмо, когда его убили!

— А вот это, — сухо заметил Эллери, — уже кое-что. Теперь они стояли позади застывшей фигуры. Тело Марко было обращено лицом к маленькому пляжу, а широкая спина в плаще — к ступеням террасы. Казалось, он погрузился в раздумья, глядя поверх сверкающего песка и легких волн синего моря, наполнявших устье бухты. Море ушло, хотя даже сейчас Эллери мог наблюдать почти незаметное отступление воды. Тридцать футов песка оставались совершенно гладкими, без каких-либо чужеродных следов.

— Кое-что? — хмыкнул Молей. — Наверняка что-то да значит. Поглядите сами.

Эллери высунул голову поверх плеча трупа; коронер, трудившийся по другую сторону, проворчал что-то и отступил назад. Но Квин разглядел то, что имел в виду инспектор. Левая рука Марко свисала вниз рядом со столом, и прямо под ней на плите, куда насмешливо указывал окостеневший палец, лежала цветная ручка, точно такая же, как и остальные в коробке из ракушечника. На кончике пера засохли черные чернила. Лист писчей бумаги, на котором было выведено несколько строчек, — кремовый лист бумаги с гербом, тисненный красным и золотым по верху, а чуть ниже герба на узкой полоске старинными буквами было выведено «Годфри» — лежал на столе всего в нескольких дюймах от мертвого тела. Очевидно, Марко был убит в тот момент, когда писал, поскольку последние слова — явно незаконченная буква — резко обрывались, и вниз листа шла жирная черная линия, которая продолжалась по поверхности стола до самого его края. На среднем пальце левой руки Марко осталось черное чернильное пятно.

— Выглядит вполне натурально, — заметил Эллери, выпрямляясь. — Но не кажется ли вам это странным, хотя бы потому, что он писал только одной рукой?

Инспектор Молей уставился на лист, а судья нахмурился.

— А сколько, черт побери, — взорвался Молей, — нужно человеку рук, чтобы написать письмо?

— Мне кажется, я знаю, что имел в виду мистер Квин, — проговорил судья, сверкнув молодыми глазами. — Обычно мы не задумываемся над тем, что человеку требуется две руки, чтобы написать письмо, но на самом деле это так. Одну — чтобы писать письмо, вторую — чтобы придерживать лист бумаги.

— Однако Марко, — продолжил Эллери, одобрив кивком понятливость пожилого джентльмена, — в правой руке держал эбонитовую трость, судя по тому, что мы теперь видим, и одновременно писал левой рукой. Я бы сказал, что это… э… ерунда. — Потом торопливо добавил: — Исходя из поверхностного суждения. Однако этому может быть найдено объяснение.

Инспектор позволил себе быструю улыбку.

— Вы считаете это неприемлемым, мистер Квин? Не могу сказать, что вы не правы, хотя сам я так не думаю. Однако все вполне объяснимо. Возможно, трость лежала на столе рядом с Марко, пока он писал. Когда же он услышал позади себя звук, его левая рука проехалась по странице, а первая схватила трость для защиты. Но прежде, чем Марко успел что-то сделать, его прикончили. Вот и все.

— Звучит достаточно убедительно.

— Это вполне может служить объяснением, — продолжил Молей, — поскольку письмо не вызывает сомнений. Его писал Марко. И если вы думаете, что оно подложное, то забудьте об этом. Это не так.

— Вы уверены?

— Более чем. Это первое, что я проверил сегодня утром. По всему дому полно образцов его почерка — он был из тех, кто повсюду царапает свою подпись, — и письмо, которое писал вчера вечером, написано его почерком. Вот, посмотрите сами…

— Нет-нет, — поспешно возразил Эллери. — Я не собираюсь оспаривать ваше мнение, инспектор. Мне вполне довольно вашего слова, что письмо подлинное. — Затем, вздохнув, уточнил: — Он был левша?

— Да. Это я тоже проверил.

— Тогда тут и вправду нечего возразить. Согласен, это сплошная головоломка. И все же маловероятно, чтобы человек сидел на улице в чем мать родила, прикрывшись лишь театральным плащом, и писал письмо. На нем должна была быть одежда. Э… Испанский мыс довольно обширный участок Господней земли, инспектор. Вы уверены, что одежда не спрятана где-нибудь?

— Я ни в чем не уверен, мистер Квин, — откровенно признался инспектор. — Но у меня есть целая команда парней, которые ничем больше не занимались, кроме как поисками одежды Марко с самого нашего приезда сюда, однако так ничего и не нашли.

Эллери пожевал нижнюю губу.

— А как насчет тех острых камней у подножия скал, инспектор?

— Разумеется, я подумал, что кто-то мог бросить шмотки Марко со скалы в воду — там двадцать футов глубины и даже больше у основания скал. Не спрашивайте меня почему, но на камнях ничего нет. Как только у меня будет аппарат, я пошлю парней прочесать дно.

— Что именно, — требовательно спросил судья, — заставляет вас обоих придавать такую важность несуществующему наряду Марко?

Инспектор пожал плечами:

— Я полагаю, мистер Квин согласится со мной, что одежда погибшего существует. В таком случае у убийцы должна была быть чертовски важная причина, чтобы упрятать ее подальше или даже избавиться от нее.

— Или, — пробормотал Эллери, — как нескладно выразился наш друг Флуэллен: «Есть случай и причина, зачем и почему, для всего на свете». Прошу прощения, инспектор. Я уверен, вы выразились бы точнее.

Молей внимательно посмотрел на него:

— Скажем… О! Ты уже закончил, Блэки?

— Почти.

Инспектор осторожно взял листок бумаги со стола и протянул его Эллери. Судья Маклин скосил глаза через плечо Эллери — он никогда не носил очки и, хотя в семьдесят шесть лет его зрение стало сдавать, продолжал упорствовать.

Справа и ниже от герба стояла дата: «Воскресенье, 1.00 ночи». Слева четко выведено:

Далее шло само послание:

И все. От буквы «ш» шла жирная линия, рассекающая кремовый лист бумаги словно ножом.

— Какой такой «последний большой куш» имела в виду эта обезьяна? — тихо пробурчал инспектор. — Если за этим ничего не стоит, мистер Квин, то тогда я родной дядя этой самой обезьяне.

— Замечательный вопрос… — начал было Эллери, но восклицание коронера заставило их столпиться вокруг него.

Поначалу Блэки разглядывал тело с озадаченным видом, как если бы в застывшей позе убитого крылось нечто такое, чего он не мог понять. Но теперь нагнулся и сдвинул шнурок петли с металлической застежки на вороте театрального плаща Марко. Плащ соскользнул с мраморных плеч, и коронер, взявшись пальцем за подбородок убитого, высоко поднял его голову.

На шее Марко обнаружилась глубокая тонкая полоса красного цвета.

— Задушен! — воскликнул судья.

— Похоже на то, — откликнулся коронер, изучая рану. — След идет вокруг шеи. Рваная рана на затылке того же происхождения; должно быть, тут затянули петлю. Судя по всему, это проволока. Но здесь ее нет. Вы нашли ее, инспектор?

— Теперь нужно искать еще и проволоку, — буркнул Молей.

— Тогда, выходит, на Марко набросились со спины? — спросил Эллери, задумчиво вертя в руках свое пенсне.

— Если вы имеете в виду тело, — с кислой миной ответил коронер, — то да. Убийца встал сзади, обвил проволоку вокруг шеи под расстегнутым воротом плаща, затянул посильнее и закрутил в узел на затылке… На это не понадобилось много времени. — Он наклонился, подхватил плащ и небрежно накинул его на плечи убитого. — Что ж, я закончил.

— Но даже в таком случае, — возразил инспектор, — нет никаких признаков борьбы. Должен же он был, по крайней мере, выгнуть спину, дернуться в сторону, ну хоть что-нибудь! Но, судя по твоим словам, наш парень даже не шелохнулся и не попытался обернуться.

— Позволь мне закончить, — парировал костлявый коронер. — Он был без сознания, когда его задушили.

— Без сознания?!

— Вот смотрите. — Коронер приподнял плащ и открыл взору черные кудри Марко. Затем ловко разделил пряди почти на самой макушке; на коже черепа просматривался синевато-багровый синяк. Затем дал плащу лечь на место. — Аккурат по темени ему нанесли удар каким-то тяжелым предметом, не настолько сильно, чтобы проломить кость, но вполне достаточно, чтобы он вырубился. После этого просунуть проволоку под воротник и удушить его было проще простого.

— Но почему тогда убийца не довел дело до конца дубиной? — проворчал судья Маклин.

Коронер подавил смешок.

— О, по множеству причин. Может, его тошнит от окровавленных трупов. Или, может, он прихватил с собой проволоку и не хотел, чтобы она осталась неиспользованной. Не знаю, но он именно так и поступил.

— Чем же он его стукнул? — задал вопрос Эллери. — Инспектор, вы что-нибудь нашли?

Молей отошел к нише в скалистой стене рядом с огромным испанским кувшином и взял в руки маленький тяжелый бюст.

— Его тюкнули Колумбом, — неторопливо пояснил Молей. — Мы нашли эту штуковину на полу у стола, и я поставил ее обратно в нишу, которая пустовала, значит, бюст, по всей видимости, взяли отсюда. На камне не остается отпечатков, так что бесполезно даже искать. Пока мы обнаружили этот бюст, нам пришлось подмести весь пол на террасе, но мы не нашли ничего, кроме пыли и песка, нанесенных сюда ветром. Чертовски чистоплотный народ эти Годфри, или это их слуги так постарались? — Он поставил бюст на место.

— И никаких следов проволоки, э?

— Мы ее не искали, но у меня есть отчет о каждом самом малюсеньком предмете, который хоть как-то обнадеживал, обнаруженном моими парнями поблизости. Но никакой проволоки нет. Видимо, убийца унес ее с собой.

— В какое время умер этот человек? — внезапно спросил Эллери.

Коронер удивленно посмотрел на него, потом, нахмурившись, глянул на Молея. Тот одобрительно кивнул, и Блэки ответил:

— Насколько я могу предположить — хотя это не всегда столь точно, как хотелось бы, — он умер между часом и половиной второго ночи. Определенно не раньше часу. Думаю, что в пределах получаса.

— Он умер от удушья?

— Я же сказал, что да, разве нет? — огрызнулся коронер. — Может, я и неотесанная деревенщина, но свое дело знаю. Он умер практически мгновенно. От удушения. Это все. На теле других следов нет. Хочешь провести вскрытие, Молей?

— Так, на всякий случай.

— Валяй, хотя не думаю, что это необходимо. Если ты с ним закончил, я кликну ребят унести тело.

— У меня все. Вы хотели еще что-то узнать, мистер Эллери?

— О, — протянул тот, — очень многое. Но боюсь, мистер коронер вряд ли нам будет полезен. И прежде чем вы уберете мертвого Аполлона… — Он резко наклонился к плитам и, взявшись рукой за лодыжку мертвеца, потянул ее к себе. Но она словно приросла к плите. Он поднял глаза.

— Окоченела, — насмешливо пояснил коронер. — Что вы хотите?

— Я хочу, — спокойно ответил Эллери, — взглянуть на его ступни.

— На ступни? Ну что ж, смотрите!

— Вы, инспектор, и вы, коронер, не поднимете ли вы его вместе со стулом… пожалуйста?

Молей и костлявый коронер, которому помогал полицейский, приподняли тело вместе со стулом. Эллери наклонил голову и принялся разглядывать голые ступни Марко.

— Все чисто, — пробормотал он. — Интересно… — Вытащив из кармана карандаш, он с трудом вставил его между двумя пальцами убитого. Потом повторил операцию со всеми пальцами обеих ступней. — Ни песчинки. Хорошо, джентльмены, благодарю вас. Я уже достаточно полюбовался на вашего бесценного мистера Марко, вернее, на его останки.

Эллери поднялся с колен, отряхнул пыль со штанин, рассеянно сунул руку в карман за сигаретой и направился по проходу между скал к бухте.

Двое мужчин опустили тело на пол, и коронер дал сигнал двоим верзилам в белых халатах, маячивших на вершине террасы, унести его.

— Итак, сынок, — произнес голос за плечами Эллери, и он, обернувшись, обнаружил судью Маклина, спокойно его разглядывающего. — Что ты об этом думаешь?

Эллери пожал плечами:

— Ничего потрясающего. Должно быть, его раздел убийца. Я подумал, что на его ступнях могли остаться следы песка, тогда было бы ясно, что Марко прогуливался по пляжу, из чего могло следовать, что разделся он сам. Но они чисты. Он явно не ходил по пляжу босым, поскольку между пальцев ног нет ни песчинки, а также в туфлях, поскольку на песке нет следов… — Неожиданно он остановился, уставившись на пляж с таким выражением, как если бы видел его впервые.

— В чем дело?

Но прежде, чем Эллери успел ответить, над их головой раздался грубоватый мужской голос. Они задрали голову и увидели локоть одетого в синюю форму полицейского.

Он стоял на краю вершины высокой скалы, выходящей на террасу и пляж со стороны дома.

— Простите, мэм, — терпеливо говорил он кому-то, — вам сюда нельзя. Вы должны вернуться домой.

Они мельком увидели лицо женщины с широко раскрытыми от ужаса глазами, которая выглянула из-за стены и впилась взглядом в беззащитное тело голого Джона Марко, уже сваленное двумя служителями в белом в некое подобие корзины. Мраморное тело было сплошь испещрено черными полосками тени, отбрасываемой балками крыши террасы, и походило на тело человека, забитого плетьми до смерти. На женском лице, глядящем на него сверху, застыло странное выражение.

Это было бледное, перекошенное от ужаса лицо миссис Констебль.

Глава 4

Потом женщина исчезла, и инспектор Молей задумчиво обронил:

— Интересно, что ее гложет? Она смотрела на него, как если бы никогда в жизни не видела мужчину.

— Опасный возраст, — нахмурился судья Маклин. — Она вдова?

— Почти. Насколько мне известно, у нее больной муж, который около года находится в Аризоне или где-то еще на Западе. В каком-то санатории. И, по-моему, это неудивительно. Видеть перед собой такую страхолюдину в течение пятнадцати лет, а то и дольше, никак не способствует здоровью.

— Выходит, ее муж незнаком с Годфри? — Судья Маклин задумчиво вытянул губы трубочкой. — Хотя зря задавать такой вопрос. У меня и прежде сложилось впечатление, что она сама знает их не слишком близко.

— Это так, — странно посмотрев на него, подтвердил Молей. — Из того, что я слышал, Годфри незнакомы с Констеблем. Никогда не встречались с ним, а он не бывал у них здесь, в доме. Что вы хотели сказать, мистер Квин?

Эллери, который слушал с отсутствующим видом, обернулся: двое мужчин в белом шли по гравиевой дорожке, унося тело на носилках. Негромко переговариваясь между собой, они тяжело ступали под его весом. Затем он пожал плечами и снова уселся в удобное плетеное кресло.

— А что вы знаете, — спросил он, попыхивая сигаретой, — о здешних приливах и отливах, инспектор?

— О приливах и отливах? Что вы имеете в виду?

— В данный момент ничего другого, кроме того, что спрашиваю. Специфическая информация может прояснить то, что пока туманно, если вы понимаете, о чем я.

— Не уверен, что понимаю, — с усталой улыбкой ответил инспектор. — Судья, о чем это он?

Судья Маклин хмыкнул.

— Будь я проклят, если знаю. У него есть отвратительная привычка говорить о чем-то, что, кажется, имеет смысл, но при ближайшем рассмотрении ничего не значит. Хватит тебе, Эллери, тут серьезное дело, а не пикник.

— Спасибо за напоминание. Я задал вполне невинный вопрос, — обиженно отозвался Квин. — Приливы, мой друг, приливы. В частности, приливы и отливы в этой бухте. Мне нужна информация о них, и чем более точная, тем лучше.

— О, — протянул инспектор и почесал голову. — Ладно, я помогу вам. Сам я мало в этом разбираюсь, но у меня в подразделении есть один парень, который знает здешнее побережье как пять своих пальцев. Может, он вам поможет…

— Тогда стоит послать за ним, — вздохнув, предложил Эллери.

— Сэм! — кликнул Молей. — Пришли к нам Лефти, слышишь?

— Он ищет одежду! — прокричал в ответ полицейский с дороги.

— Черт, я и забыл. Отыщите его поскорей.

— Кстати, — начал судья, — а кто нашел тело, инспектор? Я так и не понял.

— О черт! Миссис Годфри. Сэм! — прокричал он снова. — Пришли сюда миссис Годфри… одну! Видите ли, судья, мы получили сигнал в шесть тридцать утра; и через пятнадцать минут уже были здесь. С этого самого момента — сплошная головная боль. У меня не было возможности поговорить с кем-либо из здешней публики, кроме как с миссис Годфри, но она была слишком расстроена, чтобы связно излагать. Так что не мешает прояснить все прямо сейчас.

Они ждали молча, задумчиво глядя на море. Немного погодя Эллери посмотрел на свои наручные часы. Было немногим больше десяти. Потом он снова перевел взгляд на сверкающие воды бухты. Их уровень заметно повысился, и море отъело у пляжа приличный кусок.

Затем мужчины поднялись на террасу. Высокая смуглая женщина с болезненной медлительностью спускалась вниз, ее глаза покраснели, веки распухли, словно она страдала базедовой болезнью. К груди она прижимала промокший насквозь носовой платок.

— Спускайтесь к нам, — мягко пригласил инспектор. — Теперь уже ничего страшного, миссис Годфри. Всего несколько вопросов…

Она искала его, в этом они были уверены. Ее покрасневшие глаза бегали из стороны в сторону против ее желания. Женщина продолжала медленно спускаться, как если бы противилась и одновременно желала этого.

— Его нет… — неуверенным тоном начала она.

— Его уже забрали, — нахмурившись, пояснил инспектор. — Присаживайтесь.

Она обернулась в поисках стула. Потом медленно села, не спуская глаз со стула, на котором до этого сидел Джон Марко.

— Сегодня утром вы мне сказали, — начал инспектор, — что это вы обнаружили тело мистера Марко на террасе. Вы были в купальном костюме. Вы спускались к пляжу, чтобы искупаться, миссис Годфри?

— Да.

— В шесть тридцать? — осторожно спросил Эллери.

Она подняла на него удивленные глаза, как если бы только сейчас заметила его.

— Почему вы… мистер?..

— Квин.

— Да. Детектив, не так ли? — Неожиданно, закрыв лицо руками, она рассмеялась и со сдавленными рыданиями в голосе спросила: — Почему вы все не уберетесь отсюда? Почему не оставите меня в покое? Что случилось, то случилось. Он… мертв, и все. Разве вы можете вернуть его?

— А вы бы хотели, — сухо отозвался судья Молей, — чтобы мы это сделали, миссис Годфри?

— Нет! О господи, нет! — прошептала она. — Ни за что на свете. Уж лучше так. Я… я рада… — Она отняла руки от лица, в ее глазах стояли слезы. — Я не это имела в виду… — быстро поправилась она. — Я так расстроена…

— Так, значит, в шесть тридцать, — негромко напомнил Эллери, как если бы ничего не случилось.

— О! — Усталым жестом женщина прикрыла глаза от солнца. — Да, именно так. Я ранняя пташка. Никогда не могла понять женщин, которые нежатся в постели до десяти — одиннадцати часов. — Она говорила рассеянно, ее мысли явно блуждали где-то далеко. Потом в ее голосе прозвучали боль и неуверенность: — Мой брат и я…

— Да, миссис Годфри, — поспешил ей на помощь инспектор.

— Мы обычно ходили плавать вместе, — прошептала она. — Дэвид плавает… плавал…

— Плавает, миссис Годфри. Пока нам не будет известно другое.

— Дэвид и я часто ходили поплавать до семи часов. Я всегда любила море, и Дэвид тоже, разумеется; он плавает как рыба. В нашей семье лишь мы двое такие; мой муж терпеть не может воду, а Роза так и не научилась плавать. В детстве она была страшно напугана… едва не утонула и после этого наотрез отказалась учиться плавать. — Она говорила как во сне, словно какая-то скрытая сила побуждала ее давать объяснения. Неожиданно голос женщины надломился. — Сегодня утром я спустилась одна…

— К тому времени вы уже знали, что ваш брат пропал, — негромко напомнил Эллери.

— Нет, нет! Я не знала! Я постучала в дверь его спальни, но он не откликнулся. Тогда я решила, что он уже спустился к пляжу. Я… я не знала, что его не было дома всю ночь. Вчера вечером я рано… — Она помолчала, и ее взор затуманился. — Я неважно себя чувствовала, поэтому пошла спать раньше обычного. Я не знала, что Роза и Дэвид пропали. Я спустилась к террасе. Потом я… я увидела его, сидящего за столиком в плаще, спиной ко мне. Я сказала «доброе утро» или что-то вроде этого, но он не обернулся. — Ее лицо исказилось от ужаса. — Я прошла мимо него, глянула на его лицо… что-то заставило меня обернуться… — Она содрогнулась и замолчала.

— Вы дотрагивались до чего-нибудь?.. — резко спросил Эллери.

— Господи, нет! — воскликнула миссис Годфри. — Я скорее умерла бы. Как можно… — Она снова вздрогнула, все ее тело передернулось от отвращения. — Я закричала. Прибежал Джером… Джером — правая рука моего мужа по хозяйству… Кажется, я потеряла сознание. В следующий момент, когда я пришла в себя, вы, джентльмены, были уже здесь… полиция, я имею в виду.

— Хорошо, — кивнул инспектор.

Повисла долгая пауза. Миссис Годфри сидела, кусая край мокрого носового платка. Даже в горе ее упругое стройное тело выглядело молодым; невозможно было представить, что перед вами женщина, у которой взрослая дочь. Эллери внимательно изучал изгиб ее тонкой талии.

— Кстати, миссис Годфри. На вашу любовь к плаванию не влияла… э… погода?

— Я не понимаю, о чем вы? — тихо произнесла она, недоуменно глядя на него.

— Вы спускались к морю каждое утро в шесть тридцать, чтобы искупаться, и в дождь и в солнце?

— О, вы об этом. — Она покачала головой. — Да, я люблю море в дождь. Оно такое теплое… вода пощипывает кожу.

— Это замечание настоящей гедонистки, — улыбнулся Эллери. — Я понимаю, о чем вы говорите. Однако вчера ночью не было дождя, так что все это ради красного словца.

Инспектор Молей сделал странный жест, проведя рукой по губам и подбородку.

— Послушайте, миссис Годфри, нет смысла бродить вокруг, да около. Убит человек, ваш гость, а убийства не совершаются просто ради забавы. Что вы знаете обо всем этом?

— Я?

— Но ведь это вы пригласили мистера Марко, не так ли? Или ваш муж?

— Я…

— Ну и?..

Она подняла на него глаза; неожиданно они стали совершенно пустыми.

— Ну и что, инспектор?

— Ну и!.. — Молей явно начинал сердиться. — Вы же отлично понимаете, что я имею в виду. Кто с кем здесь не ладил? У кого могли быть причины прикончить Марко?

Женщина слегка приподнялась на стуле.

— Пожалуйста, инспектор. Это звучит крайне бестактно. Я не сую нос в дела моих гостей.

Молей сдержал себя и, прищурившись, посмотрел на нее:

— Разумеется, я не думаю ничего такого. Но ведь что-то должно было случиться, миссис Годфри, человека не убивают ни с того ни с сего.

— Насколько мне известно, — бесцветным голосом произнесла она, — ничего не случилось. Разумеется, я не могу знать всего.

— У вас были другие гости или посетители, кроме тех, кто находится здесь сейчас… я имею в виду за последние пару недель?

— Нет.

— Совсем никого?

— Никого.

— И никто не ссорился с Марко или с кем-либо из присутствующих?

Стелла Годфри прищурила глаза.

— Не… я хотела сказать, что я ничего такого не слышала.

— Хмм! И вы уверены, что никто не приезжал сюда, чтобы повидаться с Марко?

— Уверена, насколько может быть уверена любая хозяйка. У нас на Испанском мысе не бывает неожиданных гостей, инспектор. — Теперь она держалась надменно. — А что касается тех, кто мог бы подкрасться тайком, то Джером не пропустит мимо и мухи. Если бы кто-то и появился, я об этом знала бы.

— За все то время, что Марко находился здесь, он часто получал письма?

— Письма? — Она задумалась, едва ли не с облегчением, как показалось Эллери. — Дайте подумать, инспектор. Нечасто. Видите ли, когда почтальон доставляет почту, миссис Бурлей, моя экономка, приносит ее мне. Я сортирую, и миссис Бурлей разносит письма по комнатам… членам семьи и тем гостям, которые живут у нас в данное время. Вот откуда я… я это знаю. Мистер Марко… — ее голос дрогнул, — получил за все время своего пребывания здесь два или три письма.

— А как давно, — осторожно спросил судья Маклин, — он живет у вас, миссис Годфри?

— Все… все лето.

— А, так сказать, вечный гость! Тогда вы очень хорошо его знаете. — Глаза судьи пронизывали ее насквозь.

— Простите? — Она несколько раз поспешно моргнула. — Да, довольно хорошо. Я… я узнала его довольно близко за последние несколько месяцев. Мы познакомились в начале весны, в городе.

— А как случилось, что вы пригласили его к себе? — хрипло поинтересовался Молей.

Кисти ее рук переплелись.

— Он… он как-то заметил, что любит море, и что у него нет определенных планов на лето… Мне… нам всем он очень понравился. Он был веселым собеседником, очаровательно пел испанские песни…

— Испанские песни? — задумчиво произнес Эллери. — Тогда, может… Он был испанцем, миссис Годфри?

— Думаю, да. В каком-то поколении.

— Тогда его национальность и название вашего владения случайно совпали. Видимо, так. Вы говорили…

— Он играл в теннис как настоящий профессионал… у нас есть несколько покрытых дерном кортов на другом конце мыса, а также поле для гольфа… Он играл на пианино и был превосходным игроком в бридж. Так сказать, идеальный гость для летнего отдыха…

— Не говоря уже, — добавил Эллери, улыбаясь, — о его внешней привлекательности — ценное преимущество, когда среди гостей превалируют дамы. Да, случай и в самом деле печальный. Итак, вы пригласили этого Мистера Совершенство погостить на лето, миссис Годфри. Надеюсь, он вел себя подобающим образом?

Ее глаза гневно вспыхнули; потом она тяжело сглотнула и снова опустила их.

— О да. Вполне… Роза… моя дочь очень к нему привязалась.

— Значит, на самом деле мисс Годфри главная виновница его присутствия здесь, миссис Годфри?

— Я… я этого не говорила.

— Позвольте мне… — вкрадчиво заговорил судья. — Насколько хорошо играл мистер Марко в бридж? — Пожилой джентльмен сам слыл заядлым игроком.

Миссис Годфри подняла брови вверх.

— Я не вижу… Превосходным, как я уже говорила, судья Маклин. Лучшим среди всех нас.

— Вы обычно делали высокие ставки? — осторожно спросил судья.

— Вовсе нет. Иногда полцента, а чаще всего пять.

— В моих кругах такие ставки считались бы достаточно высокими, — улыбнулся пожилой джентльмен. — Насколько я понимаю, Марко постоянно выигрывал?

— Прошу прощения, судья! — холодно отрезала миссис Годфри, поднимаясь со стула. — Это и в самом деле звучит беспардонно. Неужели вы думаете, что я…

— Простите меня, — извинился судья невозмутимым тоном. — Но кто чаще всего из присутствующих оказывался его жертвой?

— Ваши выражения, судья, вряд ли можно счесть за хороший тон. Я несколько раз проигрывала. И миссис Мунн тоже…

— Сядьте, — резко велел ей инспектор Молей. — Так мы ни до чего не договоримся. Простите, судья, но этот случай мало походит на убийство из-за карт. Что касается писем для Марко, миссис Годфри, то у вас есть хоть какая-то идея, от кого они были?

— Да, да, письма, — оживился Эллери. — Это чрезвычайно важно.

— Думаю, тут я могу вам помочь, — ответила миссис Годфри все тем же холодным тоном и снова села. — Видите ли, когда я их сортировала, то не могла не заметить… что все письма Марко приходили от одного адресата. Все конверты были делового типа, с фирменным знаком в углу. Одним и тем же.

— Случайно, не от Лукаса ли Пенфилда, — насмешливо поинтересовался Эллери, — Одиннадцатая Парк-роу, Нью-Йорк-Сити?

Ее глаза округлились в неподдельном удивлении.

— Да, это те самые имя и адрес. Думаю, писем было три, не два. С разницей в две-три недели.

Все трое мужчин обменялись взглядами.

— Когда пришло последнее? — спросил Молей.

— Четыре или пять дней назад. На конверте под его именем значилось «адвокат».

— Адвокат! — негромко воскликнул судья Маклин. — Боже мой! Я должен был догадаться. По адресу… — Он замолчал, опустив в задумчивости веки.

— Надеюсь, теперь все? — Миссис Годфри с трудом снова поднялась. — Роза нуждается в моем внимании…

— Хорошо, — с кислой миной кивнул инспектор. — Но я докопаюсь до правды, даже если мне придется пройти сквозь огонь и воду, миссис Годфри. Я не удовлетворен вашими ответами, скажу вам откровенно. Я считаю, что вы ведете себя крайне неразумно. В конце концов, всегда выгоднее, если сказать правду вначале. Сэм! Проводи миссис Годфри к дому.

Стелла Годфри быстро окинула их лица встревоженным, вопросительным взглядом, затем поджала губы, тряхнула темной, красивой головой и в сопровождении Сэма начала подниматься по ступеням.

Они молча смотрели ей вслед, пока она не исчезла из вида.

Потом Молей буркнул:

— Она знает намного больше, чем рассказала. Господи, какой бы ангельской музыкой звучал весь этот бред, если бы все говорили правду!

— Правда, сказанная вначале, окупится в конце, — произнес Эллери задумчиво. — Как вам это мудрое изречение, судья? Оно достойно быть занесенным в скрижали. — Он усмехнулся. — Инспектор, честно говоря, это дамская слабость. Если немного поднажать в нужном месте…

— А это, — устало произнес инспектор, — Лефти. Спускайся к нам, Лефти. Познакомься с судьей Маклином и мистером Квином. Мистер Квин хотел узнать о здешних приливах и отливах. Шмотки еще не нашли?

Лефти оказался маленьким, жилистым человечком с утиной походкой. У него были рыжие волосы, красное, в веснушках лицо и такие же красные, веснушчатые руки.

— Нет еще, сэр. Сейчас ребята ищут на поле для гольфа. А траулерная команда только что прибыла… Рад познакомиться с вами, джентльмены. Что вы хотели узнать о приливах, сэр?

— Все, что можно, — пояснил Эллери. — Присаживайтесь, Лефти. Курите? Вы давно знаете эти места?

— Довольно давно, сэр. Я родился не далее как в трех милях отсюда.

— Замечательно. Насколько коварны эти приливы и отливы?

— Коварны? Не сказал бы, что они особо коварны, разве что в тех местах, где условия позволяют им немного почудить. — Он усмехнулся. — Однако нам все же удалось составить довольно точный график приливов и отливов.

— А как насчет приливов в этой бухте, Лефти?

— О. — Улыбка исчезла с его лица. — Теперь я вас понял, сэр. Тут как раз то самое место, где они ведут себя коварно. Необычное скалистое образование и узкий выход в море сбивают к черту все графики.

— Вы можете привести мне соответствующее время отливов и приливов для любого периода?

Лефти торжественно выудил из объемистого кармана потрепанный буклет.

— Само собой, сэр. Однажды мне довелось делать кое-какую работенку для геодезистов на здешнем побережье, так что я знаю об этой бухте все. Какой день?

Эллери глянул на свою сигарету и протяжно произнес:

— Вчерашняя ночь.

Полицейский полистал страницы. Судья Маклин сощурил глаза и вопросительно посмотрел на Эллери. Но тот в приятной задумчивости изучал наступающую кромку воды с ее неровными краями.

— Ага, — произнес Лефти. — Вот. Вчера утром…

— Начните-ка со вчерашней ночи, Лефти.

— Хорошо, сэр. Вчера ночью максимального уровня прилив достиг в двенадцать часов шесть минут.

— Чуть позже полуночи, — задумчиво обронил Эллери. — Затем вода начинает отступать, поэтому… Когда наступил следующий прилив?

Лефти снова усмехнулся:

— Он наступает сейчас, сэр. И достигнет максимума в двенадцать пятнадцать дня.

— А в какое время ночи был максимальный отлив?

— В шесть часов одну минуту утра, сэр.

— Понятно. Скажите мне вот что, Лефти. Насколько быстро, как правило, уходит из бухты море?

Лефти почесал рыжую голову.

— Это зависит от времени года, сэр, как и в любом другом месте. Но море уходит довольно быстро. Замер глубины лотом показывает необычное дно и нагромождение скалистых обломков. Воду здесь как будто высасывают насосом.

— Ага. Тогда между глубиной воды в прилив и отлив существует значительная разница?

— Само собой, сэр. Как видите, здесь отлогий берег, так что уровень быстро падает. Иной раз весной приливы покрывают третью ступень этой террасы, что ведет к песку. Разница в глубине может составлять девять-десять футов.

— Похоже, это довольно много.

— Относительно, сэр. Больше, чем где-либо еще на этом побережье. Но это тьфу по сравнению с приливами в Истпорте, штат Мэн. Там разница доходит до девятнадцати футов! А в заливе Фанди — до сорока пяти… побивает все рекорды, я думаю… И потом…

— Довольно, довольно; вы меня убедили. Поскольку вы оказались всеведущим, по крайней мере в вопросах, касающихся динамической океанографии, возможно, вы скажете нам, Лефти, насколько сильно был обнажен этот пляж в час минувшей ночи.

Наконец инспектор Маклин и судья Молей догадались, к чему клонил Эллери. Судья скрестил длинные ноги и стал пристально вглядываться в потихоньку подползающее море.

Надув губы, Лефти изучал бухту, затем его губы беззвучно задвигались, как если бы он что-то подсчитывал.

— Видите ли, сэр, тут многое приходится принимать во внимание, — сообщил он наконец. — Но если прикинуть как можно точнее и учесть тот факт, что в это время года максимальный прилив оставляет не покрытыми водой примерно два фута пляжа, я сказал бы, что в час ночи здесь должно было оставаться по меньшей мере восемнадцать, может, девятнадцать футов голого пляжа. Я же говорил вам, что прилив и отлив наступают здесь быстро. В полвторого утра, может быть, даже все тридцать. Воды в этой бухте выкидывают с графиком черт-те какие фокусы.

Эллери одобрительно похлопал парня по плечу.

— Превосходно! Это все, Лефти, и большое вам спасибо. Вы мне здорово все прояснили.

— Рад был помочь вам, сэр. Что-нибудь еще, шеф?

Молей с рассеянным видом отрицательно потряс головой, и детектив удалился.

— Ну и что с этого? — спросил немного погодя инспектор.

Эллери поднялся и подошел к ступеням террасы, ведущим к пляжу. Но он не стал спускаться на песок.

— Кстати, инспектор, я правильно понимаю, что сюда, на террасу, есть только два пути: с основной дорожки наверху и со стороны бухты.

— Ну да. Это легко видеть.

— Мне хотелось убедиться. Тогда…

— Хотя я и не люблю спорить, — негромко вмешался судья Маклин, — но позволь мне заметить, мой мальчик, что по обеим сторонам террасы возвышаются скалы.

— Однако они сорока футов — если не больше — в высоту, — возразил Эллери. — Неужели ты предполагаешь, что кто-то мог сигануть с вершины одной из этих скал на террасу или пляж, который еще ниже?

— Не совсем так. Но ведь существует такой предмет, как веревка, чтобы спуститься…

— Веревку не за что привязать, — резко возразил инспектор Молей. — Ни деревьев, ни валунов по обеим сторонам, по крайней мере на протяжении двухсот ярдов.

— А как насчет сообщника, — слабо запротестовал судья, — который мог держать веревку?

— Ну вот, — раздраженно буркнул Эллери, — теперь ты пустился в софистику, мой дорогой Солон. Разумеется, я думал о такой возможности. Но за каким чертом кому-то могло понадобиться выбирать этот окольный маршрут, чтобы добраться до террасы, когда есть дорожка и ступени? Ты же знаешь, они не охраняются, а ночью в тени скал тут ни черта не видно.

— Зато слышно. На гравиевой дорожке могли быть слышны шаги.

— Верно, но тот, кому вздумалось бы спускаться по веревке, был бы слышен не меньше, пока он бился и цеплялся бы о бороздчатую скалу. К тому же этот звук вызвал бы еще большее подозрение для намеченной жертвы, чем шуршание шагов на гравиевой дорожке.

— Вряд ли, если это были бы шаги капитана Кидда, — хохотнул судья. — Мой дорогой мальчик, я совершенно уверен, что ты прав. Я просто пытаюсь прояснить то, что, по моему мнению, требует прояснения. Ты сам всегда проповедуешь, что любая мелочь должна приниматься во внимание.

Эллери усмехнулся, примиренный.

— Тогда ладно. К террасе есть два подхода: дорожка вверху и бухта внизу. Мы знаем, что в час ночи Джон Марко был еще жив на этой террасе. Мы знаем это из его собственного свидетельства — он поставил время в начале письма, которое писал этому Пенфилду.

— Верно, — кивнул Молей.

— А теперь, даже принимая во внимание, что его часы могли врать, ошибка не может превышать получаса, хотя все говорит в пользу того, что она не могла быть столь велика, если вообще была. Коронер определил время смерти, которая наступила мгновенно, между часом и половиной второго. Так что мы выверили все линейно. — Он замолчал, чтобы глянуть на мирный маленький пляж внизу.

— Ну и что из этого? — хрипло спросил инспектор.

— Он явно пытается установить время появления убийцы, — пробормотал судья. — Давай действуй, Эллери!

— Но если Марко был еще жив в час ночи или около того, тогда в какое время явился сюда убийца? — продолжал размышлять вслух Эллери, одобрительно глянув в сторону судьи. — Это крайне важный вопрос. Мы бы здорово продвинулись вперед, если бы знали ответ на него. Ибо по собственному свидетельству Марко мы знаем, что первым сюда пришел он.

— Вау! — воскликнул Молей. — Не так быстро. С чего вы это взяли?

— Да вы что, он сам это подтвердил… в своем письме!

— Вы должны мне это доказать, — строптиво пробурчал Молей.

Эллери вздохнул:

— Разве он не написал, что у него есть «пара минут для себя самого»? Очевидно, что он не написал бы этого, будь он не один. Собственно говоря, Марко начал письмо с того, что кого-то ждет. Единственным аргументом против этого могло бы стать доказательство того, что письмо фальшивое. Но вы же сами сказали, что вопрос об аутентичности почерка Марко не стоит, и я готов положиться в этом на вас, поскольку это подтверждает мои доводы. Если Марко был жив в час ночи и при этом был здесь один, значит, убийца еще не пришел.

Он помолчал, потому что инспектор вздрогнул. В просвете меж скал послышался шум, и большая гребная шлюпка медленно появилась в поле их зрения. Она была набита людьми, а по обеим сторонам от нее тянулась странного вида конструкция, исчезавшая в синих глубинах моря. Траулерщики прочесывали дно у скал Испанского мыса в поисках одежды Джона Марко.

— Наш специалист по приливам и отливам, — продолжил Эллери, не отрывая глаз от шлюпки, — утверждает, что в час ночи около девятнадцати футов пляжа было обнажено. Но я только что показал вам, что в час ночи Джон Марко был еще жив.

— И что из этого? — немного погодя спросил инспектор.

— Но вы же сами видели пляж сегодня утром, инспектор! — воскликнул Эллери, выкидывая руку вперед. — Даже к тому времени, когда я и судья Маклин прибыли сюда, то есть пару часов назад, двадцать пять или тридцать футов пляжа оставались обнаженными. И вы не видели на песке никаких следов, не так ли?

— Не припоминаю, чтобы я видел хоть какие-то следы.

— Их и не было. Значит, следов на песке не было также и ночью между часом и часом тридцатью! Вода неуклонно убывала, отступая все дальше и дальше от террасы. Значит, после часу ночи вода никак не могла смыть следы, которые могли бы отпечататься на песке на протяжении восемнадцати футов от террасы вглубь моря. И дождь тоже не мог; да и ветер навряд ли сгладил бы следы в таком защищенном со всех сторон скалами месте.

— Продолжай, сынок, продолжай, — быстро проговорил судья.

— А теперь смотрите. Приди убийца Марко на террасу с пляжа внизу, он не мог бы не оставить следов на песке, поскольку, как я уже вам показал, он должен был прийти после часу — в то время, когда более восемнадцати футов пляжа не были покрыты водой. Но на песке нет следов. Значит, убийца Марко не мог прийти на террасу с берега!

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь голосами перекрикивающихся на лодке людей и плесканием волн о берег.

— Так вот вы к чему ведете, мистер Эллери. — Инспектор мрачно кивнул. — Но это бесспорно, мистер Квин, черт побери! Я мог бы сказать вам то же самое без всех ваших сложных расчетов. Отсюда неоспоримо следует…

— Отсюда неоспоримо следует, что, поскольку на террасу есть только два пути и пляж исключается, убийца должен был прийти по суше, по дорожке сверху. В самом деле, инспектор! Неоспоримо это следует лишь после неоспоримого доказательства, а не просто из ниоткуда. Ничего ниоткуда не следует неоспоримо, пока не будет продумано логично и все другие альтернативы неоспоримо отвергнуты. — Молей взмахнул руками. — Да, убийца Марко пришел сюда по дорожке сверху, — продолжал Эллери, — в этом не может быть сомнения. С этого и следует начинать.

— Маловато для начала, — буркнул инспектор. Потом лукаво глянул на Эллери. — Так, значит, вы думаете, что убийца пришел из дома?

Квин пожал плечами:

— Дорожка есть дорожка. Люди, проживающие в данный момент на этом Испанском шишаке, в силу естественных причин являются непосредственными подозреваемыми. Но дорожка также ведет к дороге через скалистый перешеек, а дорога через скалистый перешеек ведет к дороге через парк, а дорога через парк…

— Ведет к шоссе. Да, мне это известно, — понуро буркнул Молей. — Его мог пристукнуть кто угодно, включая меня самого. Весьма важное заключение! Давайте лучше поднимемся к дому.

Пока они медленно двигались за инспектором, что-то бормотавшим себе под нос, Эллери рассеянно полировал стекла пенсне, а судья Маклин негромко проворчал:

— Что касается этого дела, то убийца явно ушел с места преступления также по дорожке. Совершенно невозможно, чтобы он мог перескочить минимум через восемнадцать футов песка. Убив Марко, он не подходил к воде, иначе мы обнаружили бы его следы.

— О, вы об этом! Совершенно верно. Боюсь, что разочарование инспектора имеет оправдание. В моем недавнем монологе не содержится ничего оригинального. Но необходимо было все расставить по местам… — Эллери вздохнул. — Никак не могу выкинуть из головы тот факт, что Марко был совершенно голым. Это звучит в моем мозгу с назойливостью лейтмотива Вагнера. Тут кроется какая-то хитрость, судья!

— Хитрость — это то, что мы сами считаем хитростью, сынок, — провозгласил Маклин. — Не исключено, что вопрос, в сущности, прост. Хотя согласен, это трудная головоломка. С какой стати кому-то раздевать свою жертву донага?.. — Он покачал головой.

— Хм. Ему пришлось попотеть, — проворчал Эллери. — Тебе когда-нибудь доводилось раздевать спящего или находящегося в бессознательном состоянии человека? Мне — да, и можешь поверить, это не так просто, как кажется. Чего стоит только справиться с непослушными руками и ногами. Да, та еще работенка! Работенка, которой никто не стал бы заниматься, особенно в такое время, без определенной и крайне важной на то причины. Конечно, он не мог снять всю одежду, не трогая плаща. Или же снял плащ, раздел Марко, а потом снова надел на него плащ. Но на кой черт его вообще было раздевать? Или зачем было раздевать, но оставлять плащ? И вот еще что, если Марко сжимал в руке трость, пока писал, то убийце пришлось вынуть ее из его правой руки, для того чтобы раздеть. Значит, потом он вложил трость обратно в руку — бессмысленная процедура. Но должна же быть какая-то причина. Зачем? Для большего эффекта? Чтобы сбить с толку? У меня уже начинает болеть голова.

Судья Маклин вытянул губы трубочкой.

— На первый взгляд это действительно не имеет смысла, особенно раздевание; по крайней мере, здравого смысла здесь нет. Эллери, я прилагаю титанические усилия, чтобы не думать об анормальной психологии или извращении.

— Если убийца женщина… — задумчиво начал Эллери.

— Чепуха! — фыркнул пожилой джентльмен. — Ты и сам в это не веришь.

— О, неужели? — съязвил Эллери. — Я заметил, что ты сам об этом подумывал. Тут нет ничего невозможного. Ты старый церковный прихожанин и все такое, но не исключено, что мы можем иметь дело с психопаткой. И если это так, то тогда нужно искать отвергнутую любовницу, страдающую сексуальной манией…

— У тебя извращенный ум, — хмыкнул судья.

— У меня логический ум, — парировал Эллери. — И вместе с тем я должен признать, что имеется несколько фактов, которые не совсем вяжутся с теорией о психопатке, — главным образом упущения по части преступника… или преступницы, если тебе угодно. — Он вздохнул. — Кстати! Что за темная лошадка, этот его дружок Пенфилд?

— Э? — воскликнул судья, резко остановившись.

— Пенфилд, — медленно повторил Эллери. — Ты наверняка помнишь Пенфилда, Лукаса Пенфилда, адвоката, Одиннадцатая Парк-роу, Нью-Йорк-Сити? Я чуть со смеху не покатился, когда ты изображал меланхолию, сидя с «опущенными долу очами». Допустим, ты оставался верен Уиллу Коллинзу и «изливал в сладкозвучный рожок» свою «печальную душу».

— Сам ты «сладкозвучный рожок». Иногда ты просто выводишь меня из себя, — сварливо буркнул судья. — Неужели мое лицо столь красноречиво? А ведь когда-то я слыл Сфинксом. Однако я не изображал меланхолию, просто предавался внезапно нахлынувшим на меня мрачным воспоминаниям ускользающей памяти. Я вспоминал.

— Вспоминал — что?

— То, что случилось много лет назад. Десять, а то и больше. Я был довольно… э… известным специалистом по ведению экстренных дел в Судебной ассоциации. Зачастую у нас случались неприятные внутренние разборки. Я имел сомнительное удовольствие познакомиться с мистером Лукасом Пенфилдом в связи с особо дурно пахнущим дельцем. Поэтому я наслышан об этом джентльмене с его сомнительной репутацией.

— А!

— Тьфу, да и только, — сухо ругнулся судья. — Возмущенное братство адвокатов выдвинуло против него обвинение. Если, конечно, это тот самый Пенфилд… Одним словом, его собирались лишить адвокатской практики. В частности, за подбивание свидетелей по делу давать ложные показания, за дачу крупных взяток для борьбы против присяжных и еще за кое-какие, не менее неприглядные поступки.

— И чем закончилось?

— Ничем; адвокатское братство выпустило пар, но у них не нашлось против него никаких доказательств. Его защита была, как всегда, мастерской. Процедура лишения адвокатской практики Пенфилда провалилась… Я мог бы продолжать ораторствовать насчет мистера Пенфилда целый день, мой мальчик. Память становится все острее с каждым минувшим мгновением.

— Значит, Джон Марко переписывался с паршивой овцой, да? — пробормотал Эллери. — И, судя по всему, не имел ничего против его подмоченной репутации. Расскажи мне все, что ты знаешь о Пенфилде, ладно?

— О нем можно выразиться одной-единственной фразой, — хмыкнул судья Маклин, вытягивая губы в трубочку. — Люк Пенфилд — самый большой мерзавец, по которому веревка плачет.

Глава 5

Они нашли патио опустевшим, не считая двух скучающих полицейских, и двинулись за инспектором к экзотической арке в мавританском стиле, которая привела их в маленькую сводчатую галерею, украшенную традиционными арабесками и расписной глазурованной плиткой.

— Кто бы мог, глядя на Годфри, заподозрить в нем набоба, питающего страсть ко всему восточному, — обронил Эллери. — Он явно велел архитектору налечь на мавританский аспект испанской архитектуры. Достойно Фрейда.

— Я иногда поражаюсь, — медленно произнес пожилой джентльмен, — как ты можешь спокойно спать с такими мозгами?

— И в то же время, — продолжил Эллери, останавливаясь, чтобы рассмотреть яркую плитку в красных, желтых и зеленых цветах, — хотелось бы знать, как проживание в эдакой сарацинской атмосфере, сдобренной острым испанским соусом, отражается на северном складе ума. В такой обстановке не потребуется слишком много времени, чтобы разжечь потухший огонь. Есть женщины восточного типа, вроде миссис Констебль, которая…

— Идемте, идемте, джентльмены, — раздраженно поторопил их инспектор Молей. — Нас ждет много работы.

Обитатели дома собрались в просторной испанской гостиной, которая, казалось, была полностью перенесена из гасиенды некоего средневекового дона Кастильи. Здесь были все: миссис Констебль — ее бледность сменилась слабым румянцем, а глаза вместо испуганного приняли настороженное выражение; супруги Мунн — две неулыбчивые статуи; миссис Годфри со своим истерзанным носовым платком; Роза, сидящая спиной к понурому Эрли Корту; Уолтер Годфри, по-прежнему в грязных штанах и толстый коротышка слуга, беспокойно расхаживающий по блестящей циновке.

— Мы немедленно осмотрим его комнату, — продолжил Молей, блеснув глазами. — А теперь, господа, послушайте меня. Я исполняю свой долг, и мне плевать, кто вы такие, и какие страдания испытываете, и скольким важным шишкам можете на меня пожаловаться. В нашем штате и в округе действует справедливый закон. Он касается и вас, мистер Годфри. — Толстый коротышка глянул на инспектора тусклыми глазками, продолжая расхаживать по комнате. — Я собираюсь докопаться до самой сути, и никто меня не остановит. Это ясно?

Годфри перестал расхаживать.

— Никто и не собирается тебя останавливать, — резко сказал он. — Так что кончай трепаться и давай действуй!

— Именно это я и собираюсь делать, — недобро усмехнулся Молей. — Вы будете удивлены, если я скажу вам, как тяжело иногда убедить людей, что в деле об убийстве никаких фокусов не дозволяется. Вы так возбуждены, мистер Годфри, так что, пожалуй, начнем с вас. Правда ли, что вы не имели никакого отношения к присутствию здесь Джона Марко?

Годфри бросил странный взгляд на напряженное лицо жены.

— Это миссис Годфри вам так сказала? — Казалось, он был удивлен.

— Пусть вас не тревожит, что сказала мне миссис Годфри. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Да, это так.

— Вы были знакомы с Марко в обществе до того, как ваша жена пригласила его погостить к вам?

— Я мало с кем знаком из общества, инспектор, — холодно отрезал миллионер. — Думаю, миссис Годфри познакомилась с этим парнем на каком-то приеме в городе. А я был, видимо, представлен ему.

— У вас были с ним какие-то дела?

— Прошу прощения? — Годфри высокомерно напыжился.

— Вы вели с ним какие-нибудь дела? — настойчиво повторил Молей.

— Что за чушь! За все лето я не перекинулся с ним и тремя словами. Он мне не нравился, и мне плевать, если все это знают. Но поскольку я никогда не вмешиваюсь в светские дела миссис Годфри…

— Где вы были в час вчера ночью?

Змеиные глазки миллионера стали жесткими.

— В постели, спал.

— Когда вы легли спать?

— В десять тридцать.

— И оставили своих гостей веселиться? — рявкнул Молей.

— Это не мои гости, инспектор, а моей жены, — спокойно ответил Годфри, — давайте уясним это сразу. И если вы поинтересуетесь у этих особ, то узнаете, что я общался с ними настолько редко, насколько это возможно физически.

— Уолтер! — с мольбой воскликнула Стелла Годфри и сразу же прикусила губу.

Роза отвернулась, на ее утомленном лице отразилась досада. Мунны почувствовали себя неловко, и бывший аризонец что-то пробурчал под нос. Только одна миссис Констебль не переменилась в лице.

— Тогда в последний раз вы видели Джона Марко живым в десять тридцать вечера?

Годфри уставился на него:

— Да ты просто дурак.

— Что? — Инспектор разинул рот.

— Неужели ты думаешь, что если я видел Марко после десяти тридцати, то я это признаю? — Миллионер подергал свои штаны, как обыкновенный вспотевший трудяга, и изобразил что-то вроде улыбки. — Ты теряешь понапрасну время, парень.

Эллери видел, как непроизвольно сжались в кулаки ручищи инспектора, его кадык напрягся. Но он едва повернул голову в сторону и как можно спокойней спросил:

— Кто видел Марко последним? — Повисло молчание. Глаза Молея прошлись по лицам присутствующих. — Ну? — спокойно подтолкнул он их. — Не трусьте. Я всего лишь хочу проследить за передвижениями Марко до того момента, когда он был убит.

Миссис Годфри выдавила отчаянную улыбку:

— Мы… мы играли в бридж.

— Уже лучше. Кто играл и в какое время?

— Миссис Мунн и мистер Корт, — тихо ответила Стелла Годфри, — играли против миссис Констебль и мистера Марко. Мистер Мунн, моя дочь, мой брат и я тоже должны были играть, но, поскольку Роза и Дэвид не появились, мы с мистером Мунном просто наблюдали за игрой. Сразу же после ужина мы ненадолго разошлись, но затем вновь собрались в патио. Потом перешли в гостиную — в эту комнату. Игра началась около восьми, кажется, или чуть позже. А закончилась где-то в полночь. Может, без четверти двенадцать, если быть более точной. Это все, инспектор.

— И что потом?

Ее глаза сузились.

— Ну… закончилась игра, и все. Первым ушел мистер Марко. Он… он, кажется, под конец игры немного нервничал и, как только состоялся последний роббер, пожелал всем спокойной ночи и ушел наверх в свою комнату. Остальные…

— Он ушел наверх один?

— Думаю… да, один.

— Все так считают?

Все разом кивнули, не считая Уолтера Годфри, на уродливом лице которого отразилась полупрезрительная улыбка.

— Можно мне прервать вас, инспектор? — Молей вздрогнул, и Эллери, приветливо улыбаясь, обратился к собравшимся: — Миссис Годфри, вы не покидали этой комнаты с момента начала игры и до ее конца?

Она выглядела рассеянной.

— О, я так не думаю. Пожалуй, в течение вечера каждый из нас выходил из комнаты на несколько минут. Такие вещи обычно не замечаешь…

— Названные вами четверо игроков играли весь вечер? Не было никаких перемен в партнерах?

Миссис Годфри отвела голову немного в сторону.

— Я… я не припоминаю.

Застывшее красивое лицо миссис Мунн неожиданно ожило. Ее платиновые волосы светились в лучах проникавшего сквозь окна солнца.

— Я помню. Мистер Корт один раз спросил миссис Годфри — это было, должно быть, около девяти часов, — не хочет ли она сыграть вместо него. Миссис Годфри отказалась, но предложила сыграть мистеру Мунну, раз мистер Корт больше не желает играть.

— Верно, — быстро подтвердил Мунн. — Я совершенно забыл об этом, Сесилия. — Его коричневато-красное лицо казалось вырезанным из дерева. — Я сел за стол, а Корт куда-то смылся.

— О, вот как? — оживился инспектор. — Куда вы выходили, мистер Корт?

Уши молодого человека зарделись, губы гневно сжались.

— Какая вам разница? Марко по-прежнему сидел за столом, когда я выходил!

— Куда вы выходили?

— Ну… если вам надо знать, — пробормотал Корт, — я вышел поискать Розу… мисс Годфри. — Спина Розы изогнулась, и она громко фыркнула. — Я беспокоился о ней! — взорвался юноша. — Она ушла со своим дядей сразу же после ужина и не возвращалась. Я не мог понять…

— Я сама могу о себе позаботиться, — отрезала Роза, не поворачиваясь.

— Ты вчера уже позаботилась о себе! — парировал Корт с горечью. — Хорошо же у тебя получается…

— Ты тоже далеко не герой и…

— Роза, дорогая, — беспомощно взмолилась миссис Годфри.

— Как долго отсутствовал мистер Корт? — осторожно поинтересовался Эллери, но никто ему не ответил. — Как долго, миссис Мунн?

— О, довольно долго! — воскликнула бывшая актриса.

— И мистер Корт был единственным, кто покинул стол и не возвращался… довольно долго?

По какой-то необъяснимой причине все посмотрели друг на друга и отвернулись. Потом миссис Мунн снова заговорила металлическим голосом:

— Не только он. Дж… мистер Марко тоже выходил.

Наступила мертвая тишина.

— В какое время это было? — мягко спросил Эллери.

— Через несколько минут после ухода мистера Корта. — Ее тонкая белая рука застыла на волосах, и она улыбнулась нервной, кокетливой улыбкой.

— А у вас отличная память, миссис Мунн, не так ли? — громыхнул Молей.

— О да. Джо… Мистер Мунн всегда говорит мне…

— Куда именно вы ходили, мистер Корт? — резко оборвал ее Молей.

В карих глазах юноши что-то промелькнуло.

— О, я просто походил вокруг. Я звал Розу несколько раз, но никто не откликнулся.

— Вы вернулись до того, как Марко покинул игру?

— Ну…

— Прошу меня извинить, сэр, но, мне кажется, я смогу вам помочь, — донесся от дверей приятный мужской голос, и все, вздрогнув, обернулись на него. Маленький человечек, одетый в добротный черный костюм, стоял у двери в полусогнутой позе, услужливой и сдержанной одновременно. Это был неприметный карлик с тонкими ручками, совершенно гладким лицом и слегка раскосыми глазами, выдававшими его восточное происхождение. Однако говорил он на грамотном английском, а от его скромного костюма веяло духом Лондона.

Евразиец в каком-то поколении, подумал Эллери.

— Кто вы такой? — спросил инспектор.

— Тиллер, ступайте немедленно к себе! — гневно выкрикнул Уолтер Годфри, надвигаясь на карлика со сжатыми кулаками. — Кто просил вас вмешиваться? Будете говорить, когда вас спросят!

— Как скажете, мистер Годфри, — покорно произнес маленький человечек и повернулся, чтобы уйти, однако в его глазах мелькнул загадочный блеск.

— Эй! Вернитесь сюда, — потребовал инспектор. — И я буду благодарен мистеру Годфри, если он не станет вмешиваться.

— Тиллер, я вас предупреждаю… — прошипел миллионер.

Маленький человечек медлил.

— Вернитесь к нам, Тиллер, — ровным голосом потребовал инспектор.

Годфри неожиданно пожал плечами и отошел к огромному креслу с гербом в дальнем углу комнаты. Карлик приблизился неслышными шажками.

— Кто вы такой?

— Я домашний слуга, сэр.

— Мистера Годфри?

— Нет, сэр. Мистер Годфри не прибегает к услугам личного слуги. Миссис Годфри нанимает меня для удовлетворения потребностей джентльменов, гостящих на Испанском мысе.

Молей остановил на нем выжидающий взгляд:

— Хорошо. Так что вы хотели сказать?

Эрли Корт глянул на карлика, потом отвернулся, проведя по светлым волосам нервной загорелой рукой. Миссис Годфри теребила в руках носовой платок.

— Я могу рассказать вам о том, что делали мистер Корт и мистер Марко вчера ночью, — ответил коротышка. — Видите ли…

— Тиллер, — прошептала миссис Годфри, — вы уволены.

— Да, мадам.

— О нет, нет! — возразил Молей. — По крайней мере, не раньше, чем будет раскрыто убийство. Так что насчет мистера Корта и мистера Марко, Тиллер?

Слуга прочистил горло и негромко заговорил, его миндалевидные глаза остановились на скрещенных сарацинских мечах на противоположной стене.

— У меня привычка, — начал он издалека, — пойти подышать свежим воздухом после ужина, сэр. Обычно к этому времени все джентльмены обслужены, и у меня остается час-другой для самого себя. Иногда я захожу в коттедж к Джерому, выкурить трубку и поболтать…

— К садовнику?

— Совершенно верно, сэр. У мистера Джерома тут собственный коттедж. Так вот, вчера ночью, пока миссис Годфри и ее гости играли в бридж, я, как обычно, зашел к Джерому. Мы немного поболтали, и потом я потел прогуляться один. Я подумал, что могу спуститься на террасу…

— Зачем? — перебил его Молей.

Тиллер недоуменно посмотрел на него:

— Прошу прощения? О, просто так, сэр. Мне там нравится; вокруг такая тишь и благодать. Я не рассчитывал кого-либо там увидеть. Разумеется, я знаю свое место, если так можно выразиться, сэр…

— Но вы там кого-то увидели?

— Да, сэр. Мистера Корта и мистера Марко.

— Который был час?

— Кажется, чуть позже девяти, сэр.

— Они разговаривали? Вы слышали, что они говорили?

— Да, сэр. Они… э… ссорились, сэр.

— Так вы, черт побери, подслушивали! — гневно воскликнул Корт. — Шпион.

— Никак нет, сэр, — возразил Тиллер невозмутимым голосом. — Я не мог не слышать, так как вы и мистер Марко разговаривали очень громко.

— Вы должны были уйти, черт вас побери!

— Я боялся, что вы меня услышите…

— Не обращайте внимания, — вмешался Молей. — Из-за чего они ссорились, Тиллер?

— Из-за мисс Розы.

— Роза! — едва не задохнулась миссис Годфри, повернувшись к дочери, которая залилась краской.

— Хорошо, хорошо! — с нажимом произнес Корт. — Полагаю, дело вышло наружу, раз этот любитель совать нос куда не следует все растрезвонил. Я вправил мозги этому чертовому жиголо! Я сказал ему, что если он еще раз попробует прикоснуться к Розе, то я…

— То вы? — негромко повторил Молей, когда Корт замолчал.

— Кажется, — спокойно произнес Тиллер, — мистер Корт грозил побоями.

— О, — разочарованно протянул Молей. — Значит, мистер Марко досаждал мисс Годфри, Корт?

— Роза, — прошептала мисс Годфри, — ты никогда мне не говорила…

— О, вы все просто невыносимы! — воскликнула Роза, вскакивая. — А что касается тебя, хитрюга Корт, то не смей даже говорить со мной! Какое право ты имел… ссориться с Джоном… да, с Джоном… из-за меня. Он не досаждал мне! Любая вольн… все, что было между нами, было с моего согласия, можешь быть в этом уверен!

— Роза, — жалобно начал молодой человек, — это…

— Не желаю говорить с тобой! — В ее голубых глазах сверкнул гневный вызов, и она гордо вздернула голову. — Если хотите знать, вы все… да, и ты, мама!.. Джон просил меня выйти за него замуж!

— Зам… — Миссис Годфри потеряла дар речи.

— И я… я почти согласилась, — более тихим голосом добавила Роза. — Не окончательно, но…

И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Миссис Констебль заерзала на стуле и впервые за все время хрипло произнесла:

— Дьявол! Хитрый, грязный, бессердечный дьявол. Я это предвидела. Как вы были слепы, миссис Годфри. Если бы у меня была дочь… Он снова прибег к своим старым, испытанным фокусам… — Неожиданно она резко замолчала, при этом ее застывшее лицо даже не дрогнуло.

Нечто вроде страха промелькнуло в глазах Розы. Миссис Годфри смотрела на нее во все глаза, прикрыв рот рукой, смотрела на эту высокую смуглую девушку, которая была ее дочерью, словно видела ее впервые.

Лицо Корта стало серым, однако он с достоинством произнес:

— Я не думаю, что мисс Годфри отдает себе отчет, во что она позволила себя вовлечь, инспектор. Я и сам могу рассказать вам, ибо в противном случае об этом расскажет Тиллер… поскольку он, кажется, торчал там достаточное время, чтобы слышать все до конца. Марко сказал мне то же самое, что сказала сейчас мисс Годфри: что он сделал ей предложение в пятницу, и что она почти приняла его, и что он настолько уверен в исходе, что все уже спланировал. Они собирались сбежать на следующей неделе и пожениться. — Он слегка вздрогнул.

— Я никогда… — пролепетала Роза, — он не должен был…

— Он также сказал, — тихо продолжил Корт, — что ему все равно, донесу ли я об этом мистеру или миссис Годфри или всему миру; они любят друг друга, и ничто не в силах остановить их. Кроме того, заявил он, Роза сделает все, что он скажет. Он также сказал, что я глупец, который путается у него под ногами, выскочка и желторотый птенец. Он еще много чего наговорил, не столь невинного. Верно, Тиллер?

— Совершенно верно, мистер Корт, — кивнул Тиллер.

— Кажется, я его здорово разозлил; не думаю, что он говорил бы со мной так откровенно и так легко вышел бы из себя, не будь он чем-то сильно взволнован. Я пришел в такое бешенство, что бросился прочь; кажется, я бы его убил, если бы остался там еще на несколько минут.

Роза неожиданно тряхнула головой и, не сказав ни слова, направилась к двери. Молей молча проводил ее взглядом.

— Сделал предложение, — с горечью выговорила миссис Констебль. — Какое благородство с его стороны. — Больше она ничего не сказала.

— Ну что ж. — Инспектор Молей распрямил плечи. — Ну и кашу вы тут заварили. Как бы там ни было, вы и Марко вернулись в гостиную.

— Не знаю насчет Марко, потому что я отправился бродить вокруг, поскольку был слишком взбешен, чтобы вернуться к игре. Я тупо продолжал искать Розу. А когда немного поостыл и вернулся обратно где-то около половины одиннадцатого, то нашел Марко как ни в чем не бывало сидящим за столом.

— Что произошло потом, Тиллер? — спросил Молей.

Тиллер деликатно прокашлялся, прикрыв рот рукой.

— Мистер Корт убежал по дорожке, как он и сказал; я слышал, как он немного позже застучал каблуками по ступеням, ведущим к дому. Мистер Марко какое-то время оставался на террасе, что-то сердито бормоча. Потом я увидел, как он — свет на террасе был включен, сэр, — поправил костюм (он был во всем белом, сэр), пригладил волосы, расслабил ворот и попытался изобразить улыбку, после чего выключил свет и покинул террасу. Мне показалось, что он направился прямо к дому, сэр.

— Точно к дому? Вы пошли за ним?

— Да, сэр.

— Вы хороший наблюдатель, Тиллер, — заметил, улыбаясь, Эллери, который не отрывал глаз от вежливого лица маленького человечка. — Превосходный отчет. Кстати, кто здесь отвечает на телефонные звонки?

— Обычно помощник дворецкого, сэр. Панель переключения находится во внутреннем холле, сэр. Мне кажется…

Молей приложил губы к уху Эллери и прошептал:

— Мой человек уже побеседовал с помощником дворецкого. И с другими постоянными слугами тоже. Никто не припомнил телефонного звонка в тот период времени, когда мог звонить Кидд. Но это ничего еще не значит; они могут лгать или не помнить.

— Или тот, кому звонили, ждал звонка, — тихо предположил Эллери, — у панели переключения… Благодарю, Тиллер.

— Не за что, сэр. Спасибо, сэр. — Тиллер быстро посмотрел на него и отвел взгляд, от которого, казалось, ничего не могло ускользнуть.

— Надеюсь, моя дорогая Стелла, — ядовито бросил Уолтер Годфри из своего кресла в углу, на котором восседал словно маленький злобный король на троне, — что ты удовлетворена творением собственных рук. — И он, поднявшись, последовал за своей дочерью из гостиной. Что он имел в виду своей напыщенной тирадой, никто — по крайней мере, миссис Годфри, которая сидела подавленная и сломленная, — не мог бы объяснить.

Детектив, которого инспектор звал Сэм, торопливо вошел из патио и что-то негромко сказал инспектору. Молей неохотно кивнул, потом сердито глянул на Эллери и судью Маклина, которые все это время чопорно стояли в углу, и вышел из комнаты.

Напряжение в гостиной мгновенно ослабло, как если бы вырубили электрический ток. Джозеф А. Мунн молча двинул правой ногой и сделал глубокий бесшумный вздох. Горгонообразное лицо миссис Констебль приняло почти человеческое выражение, ее могучие плечи содрогнулись. Миссис Мунн поднесла крохотный батистовый платочек к своим холодным глазам. Корт нетвердой походкой направился к столику и налил себе выпивки… Тиллер повернулся, чтобы уйти.

— Пожалуйста, Тиллер, — мягко обратился к нему Эллери; Тиллер остановился, и ток, словно по волшебству, снова включился. — Такого наблюдательного человека, как вы, еще поискать. Возможно, в будущем нам стоит использовать ваш талант… Леди и джентльмены, я позволю себе вторгнуться в эту нелицеприятную дискуссию. Меня зовут Квин, а джентльмен слева от меня — судья Маклин.

— Кто дал этой птичке право здесь чирикать? — рявкнул Джо Мунн неожиданно, поднимаясь во весь свой громадный рост. — Разве одного копа недостаточно?

— Я как раз собирался пояснить, — спокойно продолжил Эллери, — что инспектор Молей попросил нас принять участие в расследовании в качестве… э… консультантов. Из чего следует, что я имею право задать несколько относящихся к делу вопросов. Пожалуй, начнем с вас, мистер Мунн, поскольку вы выглядите таким нетерпеливым. В котором часу вы легли спать вчера ночью?

Мунн, прежде чем ответить, на пару секунд вперился в него холодным взглядом. Его темные глаза казались не менее твердыми, чем омываемые морем камни у подножия Испанского мыса.

— Около половины двенадцатого, — ответил он.

— Насколько я в курсе, игра закончилась без четверти двенадцать?

— Последние полчаса я не играл. Я извинился и ушел к себе.

— Понятно, — негромко произнес Эллери. — Тогда почему вы сказали, миссис Годфри, что первым оставил игру мистер Марко?

— О, я не знаю. Я не могу помнить всего… это просто невозможно…

— Вполне вас понимаю. Но необходимо давать правдивые ответы, миссис Годфри. От точности вашей памяти может зависеть очень многое… Мистер Мунн, когда вы ушли к себе наверх, мистер Марко продолжал играть в этой комнате?

— Ну да.

— Вы видели или слышали его, когда он последовал за вами?

— Он не следовал за мной… — резко отозвался Мунн.

— Ну, это в переносном смысле, — поспешно добавил Эллери. — Так слышали?

— Нет. Я же сказал вам, что сразу лег спать. Я ничего не слышал.

— А вы, миссис Мунн?

— Не понимаю, почему мы должны бесконечно отвечать на эти вопросы, Джо! — воскликнула красавица пронзительным голосом.

— Заткнись, Сесилия! — рявкнул Мунн. — Миссис Мунн поднялась наверх, как раз когда я заползал в постель, Квин. Мы спим в одной спальне.

— Понятно, — улыбнулся Эллери. — Как мне кажется, мистер Мунн, вы какое-то время были уже знакомы с Марко?

— Креститесь, если вам кажется. Но вы ошибаетесь. Я никогда не видел этого смазливого парня до тех пор, пока мы не приехали сюда. — Мунн пожал могучими плечами. — Невелика потеря, скажу я вам. У нас в Рио такой пижон недолго продержался бы среди белых парней. Это как пить дать, — продолжил он с жесткой ухмылкой. — Я сроду не водил дружбу с такими, хотя здесь пришлось… исключительно из уважения к миссис Годфри. Сесилия и я собирались убраться отсюда ко всем чертям, при первой же возможности, верно, детка?

— Придержи язык, Джо! — гневно прикрикнула на него миссис Мунн, бросая встревоженный взгляд в сторону миссис Годфри.

— Э… но конечно же вы давно знакомы с миссис Годфри?

Здоровяк снова пожал плечами:

— Нет. Я вернулся из Аргентины всего четыре или пять месяцев назад; встретил в Нью-Йорке миссис Мунн, и мы, как видите, поженились. Я там подзаработал деньжонок, а с ними нигде не пропадешь. Мне лишь известно, что мы получили приглашение погостить здесь, на Испанском мысе. Черт, оно показалось мне довольно заманчивым! Теперь меня не испугать благородным обществом, как раньше.

Рука миссис Годфри поднялась в беспомощном, испуганном жесте, как если бы она хотела остановить мистера Мунна или предупредить его об опасности. Он посмотрел на нее неожиданно прищуренными холодными глазами:

— В чем дело? Я что, ляпнул что-то, чего не следовало?

— Так вы хотите сказать, — вкрадчиво спросил Эллери, подаваясь вперед, — что вы никогда не встречались и никогда не слышали о семействе Годфри до тех пор, пока не получили приглашение погостить некоторое время в их летнем доме?

Мунн погладил свой загорелый подбородок.

— Спросите лучше об этом у миссис Годфри, — резко ответил он и сел.

— Но… — начала Стелла Годфри сдавленным голосом; ее ноздри широко раздувались, казалось, она готова была лишиться чувств. — Но… я всегда приглашаю сюда… интересных людей, мистер Квин. Мистер… мистер Мунн представлялся мне свежим лицом, о котором я читала в газетах, к тому же я… я видела миссис Мунн, когда она была еще Сесилией Болл, в нескольких бродвейских ревю…

— Это правда, — кивнула миссис Мунн, очаровательно улыбаясь. — Я выступала во многих шоу. А нас, артистов, часто приглашают в красивые места.

Судья Маклин выступил вперед и спросил:

— А вы, миссис Констебль? Вы наверняка старинный друг миссис Годфри?

Толстуха уставилась на него во все глаза, в которых заметалась паника. Миссис Годфри издала жалкий писк, как если бы умирала.

— Д-д-да, — пролепетала миссис Годфри, стуча зубами. — О, я знакома с миссис Констебль…

— Давно… — хрипло выдохнула миссис Констебль; ее необъятная грудь колыхнулась, словно широкое море.

Эллери и судья Маклин обменялись вопросительными взглядами, и в следующий момент в гостиную, топая грубыми ботинками по отполированному паркету, вошел инспектор Молей.

— Итак, — громко выдохнул он, — найти одежду Марко — гиблое дело, это проверено. Ребята прочесали дно у камней, прямо под скалами, по всему мысу. Они также обшарили каждый дюйм территории и близлежащие к шоссе и парку участки. Никаких шмоток. Никаких шмоток, и все тут. — Он покусал нижнюю губу с таким выражением, как если бы не доверял отчету своих подчиненных. — Они даже проверили два общественных пляжа — по обеим сторонам мыса. И само собой, обыскали весь участок, принадлежащий Уорингу. Так, на всякий случай. Но, кроме кучи бумаг, коробок для ленча и прочей ерунды, ничего не обнаружили. Мне это непонятно.

— Это ужасно странно, — пробормотал судья Маклин.

— Нам остается лишь одно. — Молей упрямо сжал челюсти. — Вряд ли это понравится благородным господам, но я намерен это сделать. Эти шмотки должны быть где-то здесь; откуда мне знать, что они не спрятаны в доме?

— В доме? Здесь?

— Ну да. — Молей пожал плечами. — Я послал ребят обшарить все углы. В доме есть черный ход, кое-кто из полицейских уже наверху, осматривают спальни. Мы успели проверить хибару Джерома, гараж, лодочный домик и все хозяйственные постройки. Я велел брать все, что может показаться полезным.

— Никаких других новостей? — рассеянно спросил Эллери.

— Никаких. Ни слуху, ни духу о капитане Кидде и Дэвиде Каммере; яхта просто исчезла. Катер береговой охраны прочесывает воды, вся местная полиция поднята на ноги. Я только что шуганул к чертям собачьим целую свору репортеров. Мыс просто кишит ими. Я всех прогнал. Единственная ниточка, которую я вижу, — это Пенфилд из Нью-Йорка.

— Так что вы предприняли?

— Послал одного из своих лучших парней встретиться с ним. У него есть полномочия допросить адвоката и в случае надобности привезти сюда.

— Насколько я знаю Пенфилда, вряд ли такое возможно, — усмехнулся судья Маклин. — Это скользкий тип, инспектор, к тому же хитрый, как старый лис. Ваш человек не сможет привезти его сюда, если только он сам этого не захочет. Он может безропотно прибыть сюда только в том случае, если сочтет, что это поможет ему избежать неприятностей. Все, что вы можете, — это положиться на Бога.

— Или на черта! — рявкнул Молей. — Пойдемте наверх, в комнату Марко.

— После вас, Тиллер, — улыбнулся Эллери маленькому человечку. — Полагаю, все остальные могут подождать здесь.

— Меня, сэр? — пробормотал слуга, приподнимая резкие маленькие бровки.

— Ну да.

Эллери и судья вышли из гостиной следом за Тиллером, который шел за хмурым инспектором. Позади них остались каменные лица. По примыкающему коридору они пришли к широкой лестничной клетке. Тиллер кивнул в ее сторону, поклонился инспектору и повел их наверх.

— Ну как? — осторожно поинтересовался судья, когда они начали подниматься по ступеням, медленно передвигая свинцовые ноги.

Оба разом вспомнили, что не спали всю ночь и едва держатся на ногах от усталости. Им пришлось прикладывать мучительные усилия, чтобы преодолеть ступени.

Эллери вытянул губы и прищурил слегка покрасневшие от бессонницы глаза.

— Ситуация из ряда вон выходящая, — проворчал он. — Мне кажется, все чересчур запутанно.

— Если ты имеешь в виду, каким боком это касается Муннов и миссис Констебль…

— Как они тебе?

— Как личности они мне малопонятны. Мунн — опасный тип. Этот вывод я делаю из того, что утром рассказала нам Роза, и из того, что наблюдал сейчас. Он пташка вольная, заносчив, довольно бесстрашен, кроме того, не раз сталкивался с насилием. Словом, темная лошадка. Его жена… — Тут судья вздохнул. — Боюсь, это довольно распространенный тип, но потенциальные возможности даже распространенных типов крайне непредсказуемы. Расчетливая, дешевая шлюшка, которая, несомненно, вышла за Мунна из-за его денег и его физической привлекательности. Такая вполне способна крутить шашни прямо под носом у своего благоверного… Что касается миссис Констебль… для меня она абсолютная загадка. Тут мой нюх мне отказывает…

— Неужели?

— По всему видно, что это немолодая уже женщина из верхних слоев среднего класса. Я не сомневаюсь, что у нее большая семья, все дети уже взрослые и, возможно, женатые, а она — хорошая жена и мать. Должен заметить, ей многим больше сорока, несмотря на показания Розы Годфри. Мы непременно должны потолковать с ней, мой мальчик. Она здесь так же не к месту, как…

— И тем не менее она принадлежит к тому типу американских женщин, — негромко возразил Эллери, — которых можно встретить бросающими плотоядные взгляды на стройных молодых денди в парижских кафе и на бульварах.

— Мне это и в голову не приходило, — проворчал судья. — Боже мой, ты прав. Так ты думаешь, что она и Марко…

— Это очень странный дом, — хмыкнул Эллери, — полный странных гостей. И самая странная вещь — это присутствие в нем Муннов и миссис Констебль.

— Тогда ты тоже это заметил, — тихо прошептал пожилой джентльмен. — Она лгала… они все лгали…

— Еще бы! — Эллери пожал плечами, останавливаясь, чтобы прикурить сигарету. — Очень многое объяснится, — резюмировал он, выпуская струйку дыма, — когда мы узнаем, почему миссис Годфри пригласила троих совершенно незнакомых ей людей погостить в ее летнем доме. — Они добрались до верха лестницы и очутились в просторном, мертвом коридоре. — И почему, — продолжил Эллери странным тоном, упираясь взглядом в безупречно прямую спину Тиллера впереди себя и делая большие шаги по толстому ковру, — все трое незнакомцев приняли ее приглашение без каких-либо вопросов?

Глава 6

— Можешь отнести это на счет светских амбиций — по крайней мере последнее, — предположил судья.

— Может, ты прав, а может, и нет. — Эллери резко остановился. — Что такое, Тиллер?

Маленький человечек застыл перед инспектором Молеем и хлопнул себя по лбу маленькой ладонью с ухоженными пальцами.

— Что с вами, черт возьми? — прорычал инспектор. Тиллер выглядел смущенным.

— Простите, сэр, я совершенно забыл.

— Забыл? Про что вы забыли? — быстро спросил Эллери, одним шагом догоняя их и оставляя судью позади себя.

— Про записку, сэр. — Тиллер опустил вниз скрытные глазки. — Это просто выскользнуло у меня из головы. Я ужасно извиняюсь, сэр.

— Записка! — рявкнул Молей, гневно хватая Тиллера за плечо. — Что за записка? О какой записке вы говорите, черт вас побери?

— Пожалуйста, сэр, — взмолился Тиллер, скривившись от боли и стараясь вывернуться из-под тяжелой длани инспектора. — Мне больно… Я говорю о записке, которую я обнаружил вчера вечером у себя в комнате, сэр, когда вернулся после прогулки. — Он прислонился к коридорной стене, виновато глядя на троих больших мужчин перед собой.

— Вот это новость, — мягко произнес Эллери. — Тиллер, вы для нас — просто манна небесная. Что за записку вы получили? Несомненно, человек с вашими… э… навыками не мог упустить ни единой мелочи, которая могла бы заинтересовать нас.

— Вы правы, сэр, — пробормотал Тиллер. — Я заметил… э… мелочи, как вы изволили выразиться, сэр, и они меня поразили своей, если так можно сказать, странностью. — Замолчав, он облизнул тонкие губы и исподтишка глянул на судью.

— Говорите, говорите, Тиллер, — нетерпеливо подстегнул его тот. — Эта записка была адресована вам? Полагаю, в ней содержалось нечто важное или имеющее отношение к убийству, если только вы чего-то не напутали.

— Извините, но я затрудняюсь сказать, содержалось ли в ней нечто важное или имеющее отношение к убийству, сэр, — пробормотал слуга. — Записка была адресована не мне. Я упомянул о ней лишь потому, что она предназначалась… мистеру Марко.

— Марко?! — взорвался инспектор. — Тогда какого черта она оказалась в вашей комнате?

— Понятия не имею, сэр. Но я вам все расскажу, и тогда судите сами. Было где-то около половины десятого, когда я вернулся в дом — на первом этаже у меня есть свои комнаты, в крыле для прислуги, — и направился прямо туда. Я обнаружил записку, пришпиленную обыкновенной булавкой к внутреннему нагрудному карману моей белой куртки, где ее нельзя было не заметить. Поскольку, видите ли, сэр, каждый вечер около девяти тридцати я переодеваюсь в белую куртку и жду, пока джентльмены, которые гостят в доме, поднимутся наверх по какой-либо надобности, чтобы предложить им выпивку, если они пожелают. Дворецкий, само собой, исполняет эти обязанности на первом этаже. Так что, как видите…

— Здесь так заведено, Тиллер? — перебил его Эллери.

— Да, сэр. Я исполняю эти обязанности с тех пор, как поступил сюда на службу, согласно инструкции миссис Годфри.

— И всем в доме известен этот порядок?

— О да, сэр. В мои обязанности входит известить об этом всех джентльменов, как только они приезжают в дом.

— И вы никогда не надеваете белую куртку раньше девяти тридцати?

— Нет, сэр. До этого времени я хожу в черном костюме, как вы можете видеть.

— Хмм… Это интересно… ну что ж, продолжайте, Тиллер.

Тиллер поклонился.

— Ну так вот, сэр. Я, разумеется, отколол записку — она была в запечатанном конверте — и посмотрел на надпись на конверте…

— На надпись? Тиллер, да вам цены нет. Откуда вам было известно, что внутри есть записка? Надеюсь, вы не открывали конверт?

— Я ее нащупал, — ответил Тиллер, помрачнев. — Письмо было местное, судя по конверту… На нем было напечатано: «Мистеру Джону Марко. Лично. Важно. Вручить наедине. СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ». Это точные слова, сэр, я их отлично запомнил. Слова «сегодня ночью» были подчеркнуты и напечатаны заглавными буквами.

— Полагаю, вы понятия не имеете, — нахмурился судья, — в какое приблизительно время эта записка была пришпилена к карману вашей куртки, Тиллер?

— Пожалуй, имею, — не без гордости ответил этот поразительный человечек. — Нет, в самом деле, сэр. После того как миссис Годфри и ее гости поужинали — плюс-минус несколько минут, — у меня появилась возможность пойти к себе и зайти в гардеробную. Тогда я нечаянно задел белую куртку, ее полы распахнулись, сэр. Я уверен, сэр, что, если бы записка была там, я бы ее заметил.

— В какое время закончился ужин? — рявкнул Молей.

— Немногим позже семи тридцати, сэр, возможно, без двадцати пяти восемь.

— После этого вы сразу же покинули свою комнату?

— Да, сэр. И не возвращался до девяти тридцати, когда нашел эту записку.

— Тогда записку пришпилили, — медленно проговорил судья, — где-то между без четверти восемь и девятью тридцатью. Плохо, что мы не можем установить, кто в это время выходил из-за стола, за которым играли в бридж, и когда… И что потом, Тиллер? Что вы сделали?

— Я взял записку, сэр, и отправился на поиски мистера Марко. Но когда я увидел его за игрой в гостиной — он только что вернулся с террасы, как вы помните, сэр, — то вспомнил предписание на конверте и решил подождать, пока смогу вручить записку наедине. Я побродил по патио, поджидая; и наконец мистер Марко вышел подышать воздухом. Я сразу же протянул ему конверт, он прочел записку. Я видел, как изменилось его лицо, в глазах появился злорадный блеск. Потом мистер Марко прочел записку еще раз, и мне показалось, будто он выглядел слегка… — Тиллер осторожно подбирал нужное слово, — слегка озадаченным. Потом он пожал плечами, протянул мне чаевые и велел… чтобы я никому не говорил о записке. Затем снова вернулся к игре. А я пошел наверх ждать джентльменов со своим переносным баром.

— Что он сделал с запиской? — задал вопрос инспектор.

— Скомкал и сунул в карман пиджака, сэр.

— Возможно, это и объясняет его нервозность под конец игры, — негромко заметил Эллери. — Превосходно, Тиллер! Не знаю, что бы мы делали без вас.

— Спасибо, сэр. Вы так добры. Я еще нужен?

— Ненадолго, — угрюмо буркнул инспектор. — Проводите-ка нас в комнату Марко. Что-то подсказывает мне, что там есть кое-что любопытное!

Тип в штатском сидел подобрав ноги под стул, спинкой подпиравший дверь комнаты в дальнем, западном конце коридора.

— Что-нибудь новенькое, Рош? — спросил инспектор. Парень лениво сплюнул через открытое окно в коридоре и покачал головой:

— Тут спокойно, как в могиле, шеф. Все держатся стороной.

— Весьма благоразумно, — сухо заметил Молей. — Отойди в сторону, Рош. Я хочу взглянуть на будуар Марко. — И он, повернув ручку, толчком открыл дверь.

До мелочей продуманная обстановка гостиной внизу должна была подготовить их. И тем не менее они с удивлением уставились на убранство комнаты для гостей на Испанском мысе. Так могли выглядеть королевские покои. Комната, обставленная в лучших испанских традициях, хранила особый дух — дух настоящих старинных предметов, изготовленных из темного дерева и кованого железа. Гигантских размеров кровать с пологом на четырех столбиках окружал королевский балдахин, спадающий тяжелыми складками затканной золотом ткани. Столбики, кровать, секретер, стулья, бюро и столики — все было украшено богатой резьбой; огромная кованая люстра с цепями и искусно выдутыми из стекла свечами служила источником верхнего освещения. На бюро в красивых железных подсвечниках стояли две настоящих свечи, отлитые из воска в виде монстров. Выложенный камнем камин, который, судя по закопченному виду, использовали круглый год, поддерживал каминную полку из цельного куска дерева немыслимых размеров.

— Старина Годфри не ударил лицом в грязь, а? — хмыкнул Эллери, переступая порог комнаты. — И все для кого? Для явно нежеланного гостя, который, оставив свою беспутную жизнь, явился сюда, дабы раздражать хозяина. Со стороны Марко весьма опрометчиво, должен заметить. Эта великолепная обстановка, видимо, демонстрировала его привилегированное положение. Он чем-то смутно напоминает испанца, даже после смерти. Засуньте его в плотные рейтузы и камзол…

— Лучше засуньте его на шесть футов под землю, — буркнул инспектор. — Давайте не будем фантазировать, мистер Квин. Из слов Роша, который уже расспросил горничных, следует, что сегодня в эту комнату никто не заглядывал. Мы прибыли сразу же, так что у них не было такой возможности, к тому же Рош торчит на страже у дверей с шести сорока пяти. Следовательно, в комнате все должно быть так, как вчера вечером, когда Марко вернулся в нее после игры в бридж.

— Если только кто-то не пробрался сюда ночью, — обеспокоенно заметил судья. — Интересно… — Он застыл на месте, вытянув длинную шею в сторону кровати. Покрывало на ней было снято, а края простыни и украшенного монограммой одеяла отогнуты — явно горничной прошлой ночью — в ожидании гостя. Однако большая пухлая подушка так и осталась нетронутой, а на самой кровати не было вмятины от спавшего на ней тела. На одеяле были небрежно разбросаны слегка смятый белый льняной костюм, белая сорочка, серовато-белого цвета галстук-самовяз, пара нижнего белья, скомканный носовой платок и белые шелковые носки. Все это явно надевали. На полу рядом с кроватью стояла пара белых мужских ботинок из телячьей кожи. — В этот костюм был одет вчера вечером Марко, Тиллер? — спросил старый джентльмен.

Маленький слуга, тихо стоящий в дверном проеме, закрыл дверь перед носом слегка удивленного детектива Роша и приблизился к судье Маклину. Оглядев разбросанную одежду и кинув взгляд вниз на ботинки у кровати, он поднял глаза и тихо ответил:

— Да, сэр. В этой.

— Что-нибудь пропало? — спросил Молей.

— Нет, сэр. Разве что… — спокойно продолжил Тиллер, немного помолчав, — содержимое карманов. В них были часы… «Элждип» из белого золота, сэр, со светящимся циферблатом на семнадцати камнях… которых здесь нет. Пропал также бумажник и портсигар мистера Марко.

Молей глянул на него с уважением:

— Боже мой, парень! Если вам вздумается стать детективом, приходите ко мне, Тиллер. Итак, мистер Квин, что вы думаете по этому поводу?

Эллери небрежно подхватил пальцами белые штаны, тряхнул их и бросил снова на кровать.

— А что я должен думать?

— Итак, — начал судья раздраженным тоном, — мы обнаружили голого человека, а теперь его одежду, в которую он был одет в прошлую ночь; что тут можно сказать? Должен признать, тут кроется нечто сверхъестественное и непристойное. Но разрази меня гром, если он вчера не поднялся к себе в комнату, где полностью разоблачился и спустился на террасу в чем мать родила, прикрывшись одним лишь этим дурацким плащом!

— Чушь, — отчетливо обрубил инспектор. — Прощу прощения, судья. Однако за каким чертом, вы думаете, я велел своим парням пропахать носом всю территорию? Черт, если бы я так думал, я первым делом приказал бы осмотреть комнату Марко!

— Джентльмены, джентльмены, — усмехнулся Эллери, не отрывая глаз от разбросанной одежды. — Наверняка ты, дорогой Солон, не подумал о другой возможности, не менее гротескной: убийца Марко мог пришить его здесь, раздеть, потом протащить голое тело через весь битком набитый людьми дом на террасу! Нет, судья, нет! Все было так, как говорит инспектор. Объяснение намного проще, и, может быть, Тиллер, как всегда, поможет нам? А, Тиллер?

— Полагаю, что да, — ответил тот скромно, глядя на Эллери блестящими глазами.

— Ну вот, — медленно произнес Эллери. — Тиллер, всеведущий Тиллер. Я думаю, что Марко разделся, когда вернулся к себе в комнату ночью, и поспешил переодеться в другой костюм, я прав?

Худое лицо старого джентльмена обмякло.

— Я становлюсь ретроградом на старости лет. Я сам виноват. Эта нагота загнала меня в ловушку. Конечно, все так и было.

— Да, сэр, — мрачно подтвердил Тиллер. — Видите ли, сэр, у меня есть уютное местечко — что-то вроде буфетной — в западном конце коридора, где я нахожусь поздно вечером, пока джентльмены не лягут спать. Было где-то без четверти двенадцать, когда звонок — рядом с кроватью вы можете видеть кнопку, инспектор Молей, — вызвал меня в комнату мистера Марко.

— Приблизительно в то время, когда он поднялся наверх после игры, — пробормотал Молей, который, стоя у кровати, проверил карманы белого костюма, но ничего не нашел.

— Совершенно верно, сэр. Когда я вошел, мистер Марко снимал белый костюм. Его лицо горело и выражало нетерпение. Он… э… обругал меня за то, что, как он выразился, «я не мычу и не телюсь», велел налить ему виски с содовой, двойное, и подать другой костюм.

— Обругал? — хмыкнул инспектор. — Продолжайте.

— Я налил ему виски с содовой, сэр, и потом, пока он опорожнял стакан, э… разложил указанную мне одежду.

— Какую одежду? — резко спросил Эллери. — Пожалуйста, Тиллер, поменьше деликатничайте. У нас нет времени, понимаете?

— Слушаюсь, сэр. Это был, — Тиллер надул губы и нахмурил брови, — его оксфордский серый костюм, белая рубашка с пристегнутым воротничком, темно-серый галстук, свежее белье, черные шелковые носки, черные подвязки, темно-серый платочек для нагрудного кармана, черная фетровая шляпа с мягкими полями, тяжелая эбонитовая трость и длинный черный театральный плащ.

— Минуточку, Тиллер. Прежде всего, я хочу спросить про плащ. Есть ли у вас хоть какая-то идея, почему вчера вечером он надел его? Довольно старомодное одеяние, а?

— Вы правы, сэр. Но мистер Марко был немного эксцентричным. Его вкус в одежде, сэр… — Тиллер грустно покачал лоснящейся темной головкой. — Кажется, он проворчал что-то насчет прохладной ночи, что так и было, сэр, когда попросил выложить плащ вместе с другими вещами. И…

— Он собирался выйти из дома?

— Разумеется, сэр, я не могу знать наверняка, но у меня сложилось такое впечатление.

— Он имел привычку переодеваться так поздно?

— О нет, сэр! Для него это было необычно. К тому же, сэр, пока я раскладывал одежду, он пошел в ванную комнату и принял душ. Когда он вернулся, в халате и тапочках, причесанный и свежевыбритый…

— Черт, куда он намыливался среди ночи? — не выдержал инспектор Молей. — Самое время наводить красоту!

— Вы правы, сэр, — негромко поддакнул Тиллер. — Я и сам удивился. Но я почти уверен, что он собирался на свидание с дамой, сэр. Видите ли…

— С дамой?! — воскликнул судья. — С чего вы взяли?

— Догадался по выражению его лица, сэр, и по тому, как он разбушевался из-за морщинки — о, почти незаметной — на воротничке рубашки. Он всегда так вел себя, когда одевался для… э… свидания с особой дамой. На самом деле он обругал меня… э… весьма… — Кажется, на этот раз Тиллер не мог подобрать нужное слово. В его глазах мелькнуло странное выражение, которое почти сразу же исчезло.

Эллери внимательно посмотрел на него:

— Кажется, вам не слишком жаль мистера Марко, верно?

Тиллер неодобрительно улыбнулся, становясь снова отчужденным.

— Мне не следует заходить так далеко, сэр, и говорить подобные вещи, но… с этим джентльменом было нелегко. Очень нелегко. Особенно когда дело касалось его внешности, доложу я вам. Он мог по часу разглядывать свое лицо в зеркале, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, как если бы пытался разглядеть каждую пору или выяснить, как он лучше смотрится — с правой стороны или с левой. Он… э… обнюхивал себя.

— Обнюхивал себя? — воскликнул шокированный судья.

— Потрясающе, Тиллер, просто потрясающе, — заметил Эллери улыбаясь. — Не хотел бы я слышать ваши рассуждения насчет моих странных привычек. С точки зрения слуги… О, превосходно! Так вы говорите, что когда он вышел из ванной…

— Значит, женщина? — буркнул инспектор, чьи мысли, казалось, были заняты чем-то другим.

— Да, сэр. Когда он принял душ и вышел из ванной, я выкладывал содержимое его карманов: мелочь, часы и портсигар, о которых я уже упоминал, и кое-какие другие вещицы. Само собой, я собирался переложить все это в карманы темно-серого костюма. Но он набросился на меня сразу же после… э… неприятного инцидента с морщинкой на воротничке и вырвал из рук белый пиджак. Обозвал «чертовым занудой, сующимся куда не просят», если я правильно запомнил, сэр. Потом велел убираться, сердито заявив, что оденется сам.

— Значит, вот как, — начал инспектор Молей, но Эллери прервал его:

— Может, не совсем так. — Он задумчиво глянул на маленького человечка: — Вам не показалось, Тиллер, что его раздражительность была вызвана какой-то особой причиной? Может, вы нашли что-то… э… личное в его карманах?

Тиллер энергично кивнул:

— Да, сэр, записку.

— А… Вот почему он выпроводил вас из комнаты?

— Пожалуй, вы правы, сэр. — Тиллер вздохнул. — Собственно говоря, я почти в этом уверен. Потому что, подходя к двери, я заметил, как он разорвал конверт вместе с письмом и бросил обрывки в камин.

Как по команде, трое мужчин нагнулись к камину, глаза их горели от предвкушения находки. Тиллер, в почтительном ожидании, остался стоять на прежнем месте. Затем, когда они опустились на колени и принялись рыться в небольшой кучке остывшего пепла на каминной решетке, он прочистил горло, несколько раз моргнул и бесшумной походкой направился к большому платяному шкафу в дальней части комнаты. Открыв дверцу, принялся копаться внутри.

— Стоило становиться на карачки, если… — ворчливо начал Молей.

— Осторожно! — воскликнул Эллери. — Не исключено, если обрывки лишь частично обгорели, что они могут рассыпаться.

Спустя пять минут все трое, насупив брови, принялись оттирать перепачканные сажей руки. В камине ничего не было.

— Все сгорело, — проворчал инспектор. — Черт, только зря проползали…

— Погодите. — Эллери вскочил и быстро осмотрелся. — Мне не кажется, что пепел на каминной решетке — это все, что осталось от сгоревшей бумаги. Его явно недостаточно для… — Он внезапно замолчал, внимательно глядя на Тиллера. Маленький человечек спокойно закрывал дверцу платяного шкафа. — Какого черта вы лазили в шкаф, Тиллер?

— Я всего лишь проверял гардероб мистера Марко, сэр, — скромно ответил Тиллер. — Мне подумалось, что вы можете поинтересоваться, не пропало ли еще что, кроме тех вещей, которые я вам только что перечислил.

Эллери уставился на него.

— Тиллер, падите мне на грудь! — радостно воскликнул он. — Вы вполне годитесь мне в компаньоны. Так что-нибудь пропало?

— Нет, сэр, — почти с сожалением ответил Тиллер.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Видите ли, сэр, я знаю гардероб мистера Марко как свои пять пальцев. Если вы позволите мне заглянуть в бюро…

— Это идея. Действуйте. — И Эллери, повернувшись, провел глазами по комнате, словно что-то искал. А Тиллер, удовлетворенно улыбаясь, подошел к богато украшенному резьбой бюро и принялся открывать ящички. Инспектор Молей неторопливо приблизился к Тиллеру, наблюдая за его действиями.

Эллери и судья Маклин переглянулись и, не сказав ни слова, присоединились к осмотру. Они действовали молча, слышны были лишь звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков.

— Ничего, — наконец грустно доложил Тиллер, задвигая последний ящик бюро. — Ничего из того, чего в них не должно быть. И ничего не пропало. Простите, сэр.

— Вы говорите так, будто это ваша вина, — усмехнулся Эллери, направляясь к открытой двери ванной комнаты. — Однако есть одна идея, Тиллер. — И он исчез в ванной.

— Ни единого клочка, черт бы его побрал, — проворчал Молей. — Должно быть, этот тип был чересчур осторожен. Ну что, я думаю, это все…

Голос Эллери, неожиданно холодный, прервал его. Они осмотрелись по сторонам и увидели его, угрюмо стоящего в дверях ванной. Квин не отрывал взгляда от невозмутимого лица Тиллера.

— Тиллер, — произнес он ровным, ничего не выражающим голосом.

— Да, сэр? — Брови маленького человечка вопросительно поползли вверх.

— Вы солгали, сказав, что не читали письмо, доставленное вами мистеру Марко?

Что-то сверкнуло в глазах Тиллера, кончики его ушей медленно покраснели.

— Прошу прощения, сэр, — тихо произнес он.

Их взгляды встретились.

— Это я прошу прощения, — вздохнул Эллери, — но я должен это знать. Вы ведь не возвращались в эту комнату после того, как мистер Марко отослал вас вчера ночью?

— Нет, — ответил слуга все тем же тихим голосом.

— Вы пошли спать?

— Да, сэр. Сначала я вернулся на свое место, дабы убедиться, нет ли других вызовов. Видите ли, сэр, оставались еще мистер Корт и мистер Мунн, и я думал, что мистер Каммер. Тогда я не знал, что мистера Каммера похитили. Но других вызовов не было, поэтому я спустился на первый этаж в свою комнату и лег спать.

— Который был час, когда вы по приказу мистера Марко покинули его комнату?

— Почти полночь, сэр.

Эллери снова вздохнул и резко повернул голову в сторону инспектора Молея и судьи Маклина. Озадаченные, они оба подошли к нему.

— Кстати, Тиллер, полагаю, вы видели мистера Мунна, а позже и миссис Мунн, когда они поднимались к себе в комнату?

— Только мистера Мунна, где-то около половины двенадцатого. Миссис Мунн я не видел.

— Понятно. — Эллери отошел в сторону. — Вот, джентльмены, — рассеянно произнес он, — ваша записка.

Сначала они увидели разбросанные бритвенные принадлежности на приступке раковины: кисточку в засохшей белой пене, безопасную бритву, бутылочку с зеленым лосьоном и баночку с порошком для бритья. Но Эллери указал пальцем на записку, которая лежала на закрытом сиденье унитаза.

Она была составлена из маленьких обрывков бумаги кремового цвета — точно такой же, что находилась на столике на террасе. Большая часть смятых клочков обгорела по краям, и кое-каких явно недоставало.

Обрывки были аккуратно соединены совпадающими рваными краями кем-то, кто явно выудил их из камина.

На кафельном полу ванной у раковины в беспорядке также валялись обрывки кремовой бумаги.

— Не стоит подымать их, — предупредил Эллери. — Это клочки конверта, сильно обгоревшие. Прочтите записку.

— Это ты сложил обрывки вместе? — спросил судья.

— Я? — Эллери пожал плечами. — Я их нашел точно в таком виде.

Двое мужчин наклонились над сиденьем унитаза. Записка, напечатанная на машинке, хоть и состояла из фрагментов, оказалась на удивление понятной.

— Роза! — воскликнул судья. — Это… это просто невероятно! Этого не может быть. Нет, это физически невозможно!

— Дурдом, — буркнул инспектор Молей. — Сплошной дурдом, да и только.

— Я не понимаю… Странно.

— Сплошные терзания, — сухо заметил Эллери. — По крайней мере, так, должно быть, считал Марко. Поскольку, как видите, он последовал полученным указаниям и прямиком отправился в объятия смерти.

— Ты думаешь, в этом кроется причина и следствие? — спросил судья. — Записка выманила его и привела к смерти?

— Это будет легко установить.

— Кажется, все довольно понятно, — нахмурился пожилой джентльмен. — «Жди меня на террасе в час ночи. Это очень…» да!., «очень важно. Я должна видеть тебя…» полагаю… «одного. Я буду…» дайте подумать… «одна тоже», вероятно. Остальное проще простого: «Пожалуйста, не подведи меня. Роза».

— Есть одна юная леди, — угрюмо буркнул инспектор, направляясь к двери, — с которой я хочу поговорить сию же минуту. — Потом обернулся. — Черт побери, но кто мог сложить вместе обрывки, а? Может, Тиллер? Если…

— Тиллер говорит правду. — Эллери рассеянно протер стекла пенсне. — Я в этом уверен. Кроме того, если бы обрывки сложил Тиллер, он не такой дурак, чтобы оставить их на видном месте. Он очень умный маленький джентльмен. Нет-нет, забудьте о Тиллере.

— Но с другой стороны, кто-то прокрался сюда, когда Марко отправился на свое фатальное рандеву, выбрал клочки письма из камина — слабое пламя, вероятно, потухло, а Марко, который, судя по всему, был сильно взволнован, этого даже не заметил, — отнес их в ванную, рассортировал, бросил на пол обрывки конверта, как ненужные, и тщательно составил вместе оставшиеся обрывки записки.

— Почему в ванной? — громогласно поинтересовался Молей. — Что-то тут не чисто.

Эллери пожал плечами:

— Не уверен, что это столь важно. Вероятно, чтобы ему никто не мог помешать, пока он был занят реконструкцией записки, — мера предосторожности против внезапного вторжения. — Он извлек из кармана прозрачный конверт и осторожно стряхнул в него обрывки. — Нам это понадобится, инспектор. Разумеется, я просто одолжил их на время.

— Подпись, — размышлял вслух судья, который, казалось, пребывал в великом раздумье, — также напечатана. Кажется…

Эллери направился к двери ванной.

— Тиллер, — мягко позвал он.

Маленький человечек стоял на том же самом месте, где они его оставили, в почтительном ожидании.

— Да, сэр?

Нависнув над ним, Эллери достал портсигар и, открыв его, предложил:

— Угощайтесь.

Казалось, Тиллер был шокирован.

— О нет, сэр. Я не могу.

— Не вижу, почему нет, но как хотите. — Эллери сунул сигарету в рот.

Стоя в дверном проеме, оба старших джентльмена в молчаливом недоумении наблюдали за происходящим. Неизвестно откуда Тиллер извлек спичку и, чиркнув ею, почтительно поднес огонь к кончику сигареты Эллери.

— Спасибо. Знаете, Тиллер, — продолжил Квин, с наслаждением пуская дым, — в этом деле вы оказали нам неоценимую помощь. Не представляю, что бы мы делали без вас.

— Спасибо, сэр. Справедливость должна восторжествовать.

— Верно, кстати, в доме есть пишущая машинка?

Тиллер моргнул.

— Думаю, что есть, сэр. В библиотеке.

— Только одна?

— Да, сэр. Видите ли, мистер Годфри в течение лета обычно не занимается делами; он даже не держит здесь секретаря. Машинка очень редко используется.

— Хмм… Разумеется, Тиллер, мне не нужно указывать вам на то, что имеется один-два прискорбных момента.

— Вот как, сэр?

— Да. Например, тот факт, что за исключением этого «благодетеля человечества», выражаясь словами мистера Годфри, который пришил Марко, вы, по всей вероятности, оказались последним, кто видел его живым. Это плохо. Вот если бы удача была на нашей стороне…

— Но удача, — тихо проговорил Тиллер, всплеснув маленькими ладонями, — на нашей стороне.

— Что? — Эллери резко опустил сигарету.

— Видите ли, сэр, я не был последним, кто видел мистера Марко живым — я хочу сказать, не считая, разумеется, убийцы, сэр. — Тиллер кашлянул и помолчал, потупив глазки.

— Ты злой, маленький дьяволенок! — набросился на него через комнату Молей. — Вытягивать из тебя информацию, все равно что рвать зуб. Почему ты не сказал раньше…

— Пожалуйста, инспектор, — негромко взмолился Эллери, — Тиллер и я прекрасно понимаем друг друга. Разоблачение в данном случае требует некоторой… э… деликатности. Верно, Тиллер?

Маленький человечек кашлянул снова, на этот раз его кашель выражал смущение.

— Не знаю, имею ли я право говорить, сэр. Видите ли, ситуация крайне для меня деликатная… как вы выразились…

— Говори же, черт тебя подери! — взорвался Молей.

— Я уже было собирался покинуть буфетную, сэр, после того как мистер Марко велел мне уйти из этой комнаты, — невозмутимо продолжил Тиллер, — когда услышал, как кто-то поднимается вверх по лестнице. И тут я увидел ее…

— Ее, Тиллер? — осторожно спросил Эллери. Его глаза предупреждающе стрельнули в Молея.

— Да, сэр. Я видел, как она прошла на цыпочках по коридору, сэр, к комнате мистера Марко и быстро вошла… без стука.

— Без стука? — пробормотал судья. — Тогда она — кто бы она ни была — та самая особа, которая достала обрывки из камина!

— Я так не думаю, сэр, — с сожалением покачал головой Тиллер. — Потому что мистер Марко еще не закончил переодеваться. Он не успел бы; это произошло спустя всего пару минут после того, как я покинул его комнату. Значит, он все еще был в спальне. К тому же я слышал, как они ссорились…

— Ссорились?

— О да, сэр. Еще как.

— Мне кажется, — осторожно напомнил Эллери, — буфетная в другом конце коридора, Тиллер. Вы что, подслушивали у двери Марко?

— Нет, сэр. Но они говорили очень громко. Я не мог не слышать. Потом они замолчали…

Кусая губы, Молей мерил шагами комнату, злобно поглядывая на лоснящуюся голову Тиллера, как если бы хотел отрубить ее.

— Хорошо, Тиллер, — по-товарищески улыбаясь, произнес Эллери. — Так кто же была эта таинственная ночная гостья, которая видела Марко последней?

Тиллер облизал губы и украдкой глянул на инспектора. Потом опустил уголки рта, выражая полное потрясение.

— Это было самое ужасное, сэр. Когда мистер Марко начал громко кричать, он обозвал ее — я помню каждое слово, сэр, если вы извините меня, — «проклятой сукой, вмешивающейся куда не следует»…

— Кто была она? — рявкнул Молей, не в силах больше сдерживать себя.

— Это была миссис Годфри, сэр.

Глава 7

— Мы продвигаемся, — задумчиво проговорил Эллери Квин. — Инспектор, мы наткнулись на золотоносную жилу. И все благодаря вездесущности Тиллера.

— Что ты несешь? — раздраженно воскликнул судья Маклин. — Ведь это была миссис Годфри. Марко был груб…

— А еще говорят о невинности младенцев, — вздохнул Эллери. — Дорогой Солон, тебе следовало бы провести несколько лет в суде по гражданским делам, вместо того чтобы бездельничать на генеральных сессиях.

— Ради всего святого, — отчаянно взмолился Молей, — что у вас на уме? Мне бы не хотелось постоянно перечить вам, но, друг мой… это дело об убийстве, а не посиделки. Говорите же, говорите!

— Тиллер, — начал Эллери, блеснув глазами, — у нас имеются неопровержимые доказательства того, что вы являетесь проницательным и наблюдательным человеком. — Он бросился на кровать Марко и растянулся на ней, подложив под голову руки. — Какого типа мужчины оскорбляют женщин?

— Ну, если судить по книгам, — неуверенно начал Тиллер после недолгого покашливания, — то это такие, как Дэшил Хэммет[12], сэр.

— А! С золотым сердцем под грубой внешностью?

— Да, сэр. Богохульство, насилие…

— Давай ограничимся жизненными ситуациями как таковыми, Тиллер. Кстати, я подозреваю, что вы большой любитель детективов.

— О да, сэр! Я также читал много ваших, сэр, и…

— Хм, — быстро прервал его Эллери. — Давай не будем об этом. А в реальной жизни, Тиллер?

— Боюсь, — грустно вздохнул слуга, — что в реальной жизни золотых сердец не так уж много, сэр. А вот грубой внешности сколько угодно. Должен заметить, сэр, что существует два основных типа мужчин, ругающихся с женщинами. Это закоренелые женоненавистники и… мужья.

— Браво! — воскликнул Эллери, садясь на кровати. — Дважды браво. Ты слышал, судья? Женоненавистники и мужья. Очень хорошо, Тиллер, почти афоризм. Нет, беру свои слова обратно. Это и есть афоризм.

Судья не мог удержаться от смеха. Но инспектор Молей махнул рукой и, сердито глянув на Эллери, тяжело потопал к двери.

— Одну минутку, инспектор, — окликнул его Квин. — Это не пустой разговор. — Молей остановился и медленно обернулся. — Вы очень хорошо во всем разобрались, Тиллер. Мы мысленно философствуем с джентльменом по имени Джон Марко. Но даже простой анализ показывает, что он не подходит под эту классификацию. Из всего того, что мы знаем о покойном, он мало годился на роль хронического женоненавистника: он нежно любил женщин. И разумеется, не был мужем той особы, которую так грубо обругал вчера ночью. И тем не менее он обругал ее. Видите, к чему я веду?

— Да, сэр, — кивнул Тиллер, — но не в моем положении…

— Если вы хотите сказать, — рявкнул инспектор, — что он крутил шашни с миссис Годфри, какого черта вы не перестанете юлить и не скажете об этом простым языком?

Эллери сполз с кровати и всплеснул руками.

— Старый полицейский волк видит все насквозь! — хохотнул он. — Да, инспектор, именно это я и имел в виду. Тиллер, есть еще один тип: мужчины, которые были влюблены, и которым надоела их возлюбленная. Мужчины — газеты и поэты называют их «любовниками», — которые сыты по горло «священным огнем» и которым через какое-то время приедается их предмет обожания. Как это ни печально!

Судья Маклин нахмурился:

— Не хочешь ли ты сказать, что этот Марко и миссис Годфри…

Эллери вздохнул:

— Порочная практика высказывать предположения, но что остается делать бедной полицейской ищейке? Мой дорогой ягненок, мы не можем закрывать глаза на факты. Миссис Годфри прокралась ночью в комнату Марко. Не постучавшись. Это не просто поступок хозяйки, какие бы сильные собственнические чувства она ни питала в отношении покоев своих гостей. Вскоре после этого Марко грязно обругал ее за то, что она вмешивается не в свое дело. Это не обычная беседа между хозяйкой и гостем… Да-да, Ларошфуко был прав: «Чем больше мы любим женщину, тем ближе мы к тому, чтобы ненавидеть ее». Марко должен был однажды питать глубокую страсть к прелестной Стелле, чтобы так грубо обругать ее вчера ночью.

— Я согласен, — отрывисто буркнул Молей, — что между этими двоими должно было что-то быть. Но неужели вы думаете, что она…

— Вместе с де Сталь я считаю, что любовь — это история женской жизни, — отчетливо произнес Эллери, — и лишь эпизод — в мужской. Женщина, при определенных обстоятельствах, принимает умирание любви очень серьезно. Я могу ошибаться насчет этого случая, но…

Детектив Рош открыл дверь и не без патетики известил:

— Кажется, пора пожевать, шеф.

В дверях появилась Стелла Годфри. Они смотрели на нее с чувством вины, которое испытывает каждый, когда сталкивается с предметом, о котором только что сплетничал. Один только Тиллер благоразумно разглядывал пол.

Она привела себя в порядок: ее лицо было заново припудрено, а носовой платок свеж. Все они были истинными мужчинами, которые в очередной раз не могли не поразиться вечной загадке Евы. Перед ними стояла женщина с безупречной фигурой, все еще красивая, грациозная, величественная, богатая и по праву занимающая высокое положение в обществе. Видя ее самообладание, невозможно было себе представить ее с искаженным от страха лицом, покорно сносящую причуды сбрендившего старика или заламывающую в отчаянии тонкие, аристократические руки. Внутри ее самой, в ее внешности, в ее манере держаться была какая-то природная чистота — чистота и бесстрастность.

— Простите меня за то, что я вам помешала, джентльмены, — сдержанно начала она. — Я велела повару что-нибудь приготовить. Вы все, должно быть, голодны. Если вы пройдете за мной, миссис Бурлей…

И она могла думать о еде! Судья Маклин с трудом сглотнул и поднял голову. Эллери пробормотал что-то вроде цитаты из «Макбета» и тотчас улыбнулся.

— Миссис Годфри… — натянуто начал Молей.

— Как это мило и предупредительно с вашей стороны, — оживленно заговорил Эллери, ткнув инспектора под ребро. — На самом деле я и судья Маклин все утро испытываем дискомфорт от урчания в животе. Со вчерашнего ужина у нас не было во рту и маковой росинки.

— А вот и миссис Бурлей, моя экономка, — тихо произнесла Стелла Годфри, отступая в сторону.

— Да, мадам, — прозвучал застенчивый голос, и пожилая маленькая женщина показалась из-за спины хозяйки. — Если вы пройдете за мной в маленькую столовую, сэр и остальные джентльмены…

— С превеликим удовольствием, миссис Бурлей, с превеликим! Кстати, вам известно, что случилось?

— О да, сэр. Это ужасно.

— Действительно ужасно. Полагаю, вы нам ничем не можете помочь?

— Я, сэр? — Глаза миссис Бурлей превратились в блюдца. — О нет, сэр. Я знаю джентльменов только по виду. Откуда мне…

— Не уходите, миссис Годфри, — неожиданно велел Молей, когда высокая смуглая женщина сделала движение.

— Я и не собиралась, — отозвалась она, поднимая брови. — Я хотела сказать…

— Мне надо поговорить с вами… Нет, мистер Квин, я собираюсь действовать своими методами. Миссис Годфри…

— Полагаю, — улыбнулся Эллери, — нам придется немного отложить наш ленч, миссис Бурлей; я получил от начальства не терпящее возражений указание. Вы можете посоветовать повару поставить еду на теплую плиту. — Миссис Бурлей робко улыбнулась и удалилась. — И спасибо вам, Тиллер. Не знаю, что бы мы без вас делали.

Слуга поклонился:

— Я вам больше не нужен, сэр?

— Нет, если только вы не припрятали что-нибудь в рукаве.

— Боюсь, что нет, сэр, — почти с сожалением ответил Тиллер. Затем поклонился всем и ушел.

Смуглая женщина неожиданно замерла, только ее глаза оставались живыми. Они обежали комнату, скользнули по разбросанной на кровати мужской одежде, по ящичкам бюро, по шкафу… Инспектор Молей выразительно посмотрел на нее, и она медленно отступила назад. Он закрыл дверь, сердито глянул на Роша, подвинул стул и указал ей на него.

— Что еще? — спросила она, опускаясь на сиденье. Ее губы пересохли, и она облизнула их кончиком языка.

— Миссис Годфри, — с обидой в голосе произнес инспектор Молей, — почему вы не говорите всей правды?

— О… — Она замолчала. — Я не понимаю, о чем вы, инспектор.

— Вы отлично понимаете, о чем я! — Молей принялся ходить мимо нее туда-сюда, размахивая руками. — Неужели вы не понимаете, с чем имеете дело? Какое, черт возьми, значение имеют личные проблемы, когда вопрос идет о жизни и смерти? Это убийство, миссис Годфри… убийство! — Он остановился и, схватившись за подлокотник стула, навис над ней. — За убийство сажают на электрический стул, миссис Годфри. Убийство, у-б-и-й-с-т-в-о. Вам это ясно?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — холодно повторила она. — Вы пытаетесь запугать меня?

— Вы не хотите понимать! Вы что думаете, что людям вашего круга можно путать показания и оставаться безнаказанными?

— Я сказала вам правду, — тихо проговорила она.

— Да вы мне с три короба налгали! — рявкнул Молей. — Вы боитесь скандала. Вы боитесь, что скажет ваш муж, когда…

— Скандала? — Она запнулась; и они увидели, что вся ее выдержка медленно сходит на нет. Лицо Стеллы Годфри отразило переживаемое ею страдание.

Инспектор Молей дернул себя за ворот.

— Что вы делали в этой комнате… комнате Марко… вчера ночью, миссис Годфри?

Еще один бастион пал. Она смотрела на него в изумлении, ее лицо стало серее пепла.

— Я… — Она неожиданно закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Эллери, сидевший на кровати Марко, бесшумно вздохнул; ему страшно хотелось есть и спать. Судья Маклин, заложив руки за спину, подошел к окну. Море было синим и прекрасным. Некоторым людям, думал он, посчастливилось наслаждаться этой красотой изо дня в день. Море, должно быть, потрясающе выглядит зимой. Волны, разбивающиеся о скалы далеко внизу, звуки шипящих водных брызг, хлещущий по щекам ветер… Его глаза сузились. Внизу появилась согнутая фигурка, плохо различимая для глаз судьи, искривленная и суетящаяся. Ею оказался Джером, ковыряющийся в своем саду вечности. Потом откуда-то сбоку материализовалась пузатая фигура Уолтера Годфри в рваной соломенной шляпе. Как он похож на толстый, грязный пион, подумал судья…

Годфри положил руку на плечо Джерома, и его резиновые губы зашевелились; Джером глянул вверх, скривил рот в улыбке и продолжил полоть сорняки. Судья Маклин почувствовал между ними сходство, молчаливое товарищество, что слегка его озадачило… Миллионер опустился на колени, желая получше разглядеть яркий цветок. Было что-то ироничное в этой сцене. Похоже на то, подумал судья, что Уолтер Годфри уделяет цветам в саду куда больше внимания, чем обитателям дома. И прямо из-под носа у него украли самый редкий его цветок.

Судья вздохнул и повернулся спиной к окну.

С инспектором Молеем произошла разительная перемена. Теперь он олицетворял собой картину отеческого сочувствия.

— Ну-ну, — сладким басом уговаривал он Стеллу Годфри, поглаживая ее по хрупкому плечу. — Я понимаю, это тяжело. Трудно признаваться в таких вещах, особенно посторонним людям. Но мистер Квин, судья Маклин и я — не просто посторонние люди; в каком-то смысле мы не совсем люди — как те священники. Кроме того, мы умеем держать рот на замке. — Он продолжал гладить ее по плечу.

Эллери кашлянул. Лицемер! — подумал он, усмехаясь про себя.

Миссис Годфри подняла голову. По напудренным щекам текли слезы, каким-то чудом появившиеся морщинки вокруг глаз и губ предательски выдавали возраст. Но ее рот оставался твердым, лицо выражало холодную отчужденность.

— Хорошо, — произнесла она бесцветным голосом, — поскольку вы все знаете, я ничего не стану отрицать. Да, я была здесь… наедине с ним… прошлой ночью.

Плечи Молея выразительно дернулись, как бы говоря: «Ну как вам моя тактика?» Эллери с грустным удивлением посмотрел на его широкую спину. Молей не видел выражения глаз женщины и твердой линии ее рта. Где-то в самых глубоких тайниках своей души Стелла Годфри нашла новые силы для обороны.

— Вот и хорошо, — обрадовался инспектор. — Это говорит о вашем здравом смысле, миссис Годфри. Вы не можете ожидать, что подобные вещи надолго останутся в секрете…

— Нет, — холодно кивнула она. — Полагаю, что нет. Это конечно же Тиллер? Он, должно быть, находился в своей буфетной. Я совсем забыла.

Ее холодный тон отрезвил Молея. Он извлек из кармана носовой платок и довольно нерешительно промокнул затылок, искоса глядя на Эллери. Эллери пожал плечами.

— Итак. Что вы делали в этой комнате? — спросил Молей.

— А это, — ответила она тем же холодным тоном, — мое дело, инспектор.

— Вы даже не постучали в дверь! — гневно воскликнул он, кажется понимая, что проиграл.

— Неужели? Какая я забывчивая.

Молей тяжело сглотнул, стараясь унять гнев.

— Вы отказываетесь отвечать мне, почему вы тайком пробрались в комнату к мужчине в полночь?

— Тайком, инспектор?

— Вы мне солгали сегодня утром, когда сказали, что легли спать рано! И что в последний раз видели Марко живым за игрой в бридж!

— Разумеется. Кто же признается в подобных вещах, инспектор? — Ее ладони так сильно сжались в кулаки, что даже костяшки пальцев побелели.

Молей снова тяжело сглотнул, сунул в рот сигару и чиркнул спичкой.

— Хорошо. Вы не хотите говорить об этом. Но вы с ним ссорились, разве нет? — Женщина молчала. — Он обругал вас грязными словами. — В ее глазах мелькнуло страдание, но она только плотнее сжала губы. — Итак, как долго это продолжалось, миссис Годфри? Как долго вы находились с ним?

— Я ушла от него без десяти час.

— Больше чем через три четверти часа, э? — рявкнул Молей и яростно запыхтел сигарой. Она молча сидела на краешке стула.

Эллери снова вздохнул.

— Э… был ли Марко одет полностью, когда вы вошли в его комнату, миссис Годфри?

На этот раз ее язык словно прилип к небу.

— Нет… я хочу сказать, не совсем.

— Что на нем было надето? Вы можете не желать обсуждать ваши личные дела, миссис Годфри, но его вчерашний наряд имеет крайне важное значение, и, разумеется, у вас нет причины утаивать эту информацию от нас. Его белый… та одежда, в которую он был одет в течение вчерашнего вечера… лежала на кровати, как и сейчас?

— Да. — Теперь Стелла Годфри принялась разглядывать костяшки своих пальцев. — Он надел… брюки, как раз перед тем, как я вошла. Темно-серые. И продолжал одеваться, пока… пока мы разговаривали. Он надел двубортный оксфордский костюм, серый по-моему, и другие подходящие по цвету аксессуары. Белую рубашку… О, я не помню!

— Вы заметили его шляпу, плащ и трость?

— Я… да. Они лежали на кровати.

— Он был полностью одет, когда вы уходили?

— Э… да. Он как раз завязал галстук и надевал плащ.

— Вы ушли вместе?

— Нет. Я… я ушла из комнаты первой, одна.

— Вы, случайно, не видели, как он выходил?

— Нет. — Ее лицо исказилось, словно от боли. — После того как я ушла в свою комнату — почти сразу же, — я услышала, как закрылась дверь. Я подумала… что он покинул комнату.

Эллери кивнул.

— И вы не открывали свою дверь, чтобы выглянуть наружу и посмотреть?

— Нет!

— Хм. Он не говорил вам, почему переоделся в другой костюм, миссис Годфри? Или куда он собирался?

— Нет! — Голос Стеллы Годфри странно зазвенел. — Он ничего не говорил. Но он был нетерпелив, как если бы торопился на свидание…

— И у вас даже не возникло желания пойти за ним, а? — рявкнул инспектор Молей.

— Говорю вам, нет! — Она внезапно поднялась. — Я… я не позволю и дальше докучать себе, джентльмены. Я сказала вам правду — насколько могла. Я была слишком… слишком расстроена, чтобы идти за ним. Я… никому не могу это сказать. Я… я сразу пошла спать и больше не видела его живым.

Трое мужчин не могли не поверить искренности и глубине переживаемых ею чувств.

— Хорошо. Пока все, — объявил инспектор.

Стелла Годфри вышла из комнаты, держа спину чрезвычайно прямо. Весь ее облик выражал облегчение.

— Из чего следует, — заметил Эллери, — что она еще не готова сломаться, инспектор. Вы выбрали неподходящее время. Эта женщина не обладает интеллектуальным оружием, но у нее крепкий позвоночник. Я пытался предупредить вас.

— Меня этим не возьмешь! — рявкнул инспектор. — Этот… — И тут он дал себе волю, гневно выплевывая все, что думал по поводу извращенности натуры, привычек, темперамента и предпочтений (вероятных) Джона Марко, с такой яростью и в таких ярких красках, что до глубины души шокировал судью Маклина и вызвал искреннее восхищение Эллери.

— О, превосходно, — с восторгом заявил Квин, когда Молей сделал паузу, чтобы передохнуть. — Бесподобный наглядный урок по владению бранной речью. А теперь, когда вы немного облегчили душу, инспектор, как насчет того, чтобы воспользоваться приглашением миссис Бурлей и удовлетворить наши животные потребности?

Во время ленча — королевского пиршества, подаваемого под присмотром хрупкой миссис Бурлей помощником дворецкого в великолепной «маленькой столовой», обставленной в сарацинском стиле, — инспектор Молей олицетворял собой полное уныние. Однако подавленное душевное состояние, не помешавшее ему с жадностью наброситься на пищу, заметно подействовало на окружавших. Он то хмурил брови, то глотал еду, то шумно вздыхал при каждом глотке кофе. Обслуживающий персонал, явно впечатленный его вздохами, тактично хранил молчание у дальнего края стола. И только Эллери и судья Маклин были полностью поглощены едой как таковой. Они страшно проголодались, а перед голодом пасует даже смерть.

— Хорошо вам обоим, — проворчал Молей, уплетая фруктовый пирог. — Вы здесь на отдыхе. И если я провалю это дело, то от вашего пирога ничего не убудет. Какого черта люди позволяют себя убивать, а?

Эллери проглотил последний кусок и, отложив в сторону салфетку, удовлетворенно откинулся назад.

— У китайцев есть верная поговорка: только королевской отрыжке под силу воздать должное эдакому пиршеству… Нет-нет, инспектор, вы ошибаетесь насчет нас. Если вы провалите это дело, то тем самым сведутся на нет все наши совместные усилия. Честно говоря, эта загадка не из самых банальных. И еще этот нудистский акцент…

— У вас есть точка зрения?

— У каждого божьего стручка есть своя точка зрения, инспектор. А на это дело можно посмотреть с разных точек зрения. Именно это меня и нервирует. К тому же у меня такое чувство, что ни одна из них не верна.

— Возьмем, к примеру, эту записку… — начал Молей.

— Я бы лучше немного вздремнул, — объявил судья, ставя на стол кофейную чашку.

— Так почему бы вам этого не сделать? — донесся от мавританской арки холодный голос.

Мужчины поспешили встать, когда в комнату вошла Роза Годфри. Она переоделась в шорты, и теперь они могли любоваться загорелой кожей ее стройных ног. Лишь синяк на виске девушки напоминал о происшедшем в коттедже Уоринга.

— Чудесная мысль, дитя мое, — сонно протянул судья. — Если бы вы могли отвезти меня обратно в коттедж на машине… Я уверен, ты не стал бы возражать, мой мальчик. Я чувствую себя немного…

— Я уже послала машину, — прервала его Роза, слегка тряхнув головой, — в ваш коттедж — в сопровождении патрульных — за вашими вещами. Да будет вам известно, что вы оба остаетесь у нас.

— Но в самом деле… — начал пожилой джентльмен.

— Воплощенная доброта! — бодро воскликнул Эллери. — Мисс Годфри, это так благородно с вашей стороны. Должен признаться, я без особого энтузиазма мечтал о яичнице-болтунье. Особенно после этой трапезы. Мой дорогой Солон, ты выглядишь совершенно измочаленным, тьфу! Мистер Молей и я продолжим дело без тебя.

— Возможно, даже лучше, — задумчиво изрек инспектор, — если в поместье кто-то останется. Неплохая идея. Идите, судья, отдыхайте.

Судья Маклин почесал подбородок и моргнул.

— А все запасы провизии в машине… Что ж, я не могу отказаться, не покривив душой.

— Конечно, не можете, — твердо заявила Роза. — Тиллер! — Маленький слуга возник словно из-под земли. — Проводи судью в голубую комнату в восточном крыле. Мистер Квин займет смежную спальню. Я уже обо всем договорилась с миссис Бурлей.

Когда судья исчез вместе с Тиллером, инспектор Молей проговорил:

— А теперь, после того как вы проявили доброту к пожилому джентльмену, мисс Годфри, не будете вы так же добры ко мне?

— Что вы имеете в виду?

— Покажите нам библиотеку вашего отца.

Через путаный лабиринт великолепных комнат она провела их к сокровищам библиотеки.

В ней царила атмосфера настоящего букинистического магазина, и у Эллери захватило дух от восхищения. Здесь, так же как и везде, повторялся испанский мотив, смешанный с превалирующим марокканским. Это была высокая комната, наполненная полумраком, как и всякая достойная уважения библиотека, с неожиданными укромными уголками и альковами, в которых можно было зарыться в подушки и обрести покой с книгой в руках.

Но в огрубевшей душе инспектора не осталось места для эстетического любования. Его жесткие, маленькие глазки первым делом обшарили все углы.

— А где пишущая машинка? — угрюмо спросил он.

Роза была поражена.

— Пишущая машинка? Я не… Где-то здесь.

Она провела их в альков, где стоял стол с пишущей машинкой, несколькими ящичками с картотекой и другими канцелярскими принадлежностями.

— Это папина «контора», если так можно выразиться. По крайней мере, здесь он занимается всякой деловой ерундой, когда живет на Испанском мысе.

— Он сам печатает на машинке?

— Очень редко. Он терпеть не может писать письма. Большинство деловых вопросов он решает здесь по телефону. У него прямая связь с Нью-Йорком.

— Но он умеет печатать?

— По-своему, да. — Роза приняла от Эллери сигарету и опустилась на кожаный диван. — Почему вы так интересуетесь моим отцом, инспектор?

— Он часто проводит здесь время? В этом алькове? — холодно продолжил задавать вопросы Молей.

— Где-то около часа в день. — Она посмотрела на него с пристальным любопытством.

— А вы когда-нибудь печатали для вашего отца?

— Я? — Она засмеялась. — Разумеется, нет, инспектор. В нашей семье — я трутень. Я ничего не умею.

Молей встал. Сунув сигару в пепельницу, он как можно небрежнее спросил:

— О, значит, вы не умеете печатать?

— Извините. Я не обязана отвечать вам. Мистер Квин, к чему все эти вопросы? Вы нашли новую улику? Что-то… — Она неожиданно выпрямилась. В ее голубых глазах мелькнул странный блеск.

Эллери развел руками:

— Этот орех принадлежит инспектору Молею, мисс Годфри. Так что он имеет право первым расколоть его.

— Извините меня, я на минутку, — сказал инспектор и вышел из библиотеки.

Роза снова откинулась на спинку дивана, затягиваясь сигаретой. Взгляду Эллери представилась ее обнаженная загорелая шея, пока она мечтательно разглядывала потолок. Он изучал ее с полуулыбкой. Эта девушка была хорошей актрисой. На первый взгляд могло показаться, будто перед вами холодная, уверенная в себе молодая женщина. Но у самого основания ее горла, словно пленница, нервно билась маленькая голубоватая жилка.

Эллери устало подошел к столу и сел на стоящий за ним шарнирный стул, ощутив разом все свои кости. Это был долгий бег с препятствиями, и он ужасно устал. И тем не менее вздохнул, снял пенсне и тщательно протер линзы, намереваясь продолжить работу. Роза искоса наблюдала за ним, не опуская головы.

— А знаете, мистер Квин, вы почти красивы, когда снимаете свое пенсне.

— Э?.. О да, поэтому я и ношу его. Чтобы отпугивать злонамеренных женщин. Жаль, что Джон Марко не пользовался чем-то подобным. — Он продолжил протирать стекла.

Роза пару секунд молчала. Когда же заговорила, ее голос звучал все так же игриво:

— Знаете, а я о вас слышала. Полагаю, большинство из нас слышали о вас. Вы не такой устрашающий, каким я вас себе представляла. Вы поймали целую армию убийц, да?

— Не могу пожаловаться. Благодаря моей крови, несомненно. Во мне есть некий химический элемент, который доводит мою кровь до точки кипения всякий раз, когда я сталкиваюсь с преступлением. Ничего фрейдистского; просто во мне сидит математик. А ведь я провалил геометрию на выпускном экзамене в школе! Это странно, потому что мне нравятся сложные задачки, особенно когда они выражены в терминах насилия. Марко представляет собой один из множителей уравнения. Этот человек положительно восхитил меня. — Он с чем-то возился на столе. Роза наблюдала за ним исподтишка; с виду это был прозрачный конверт, наполненный обрывками бумаги. — Чего только стоит, например, его вульгарная привычка гулять нагишом и позволять убивать себя. Это какая-то новая хитрость. Уверен, без высшей математики тут не обойтись.

Эллери заметил, хотя и не подал виду, как сильно изогнулось ее тело. Ее плечи вздрогнули.

— Это… это… просто ужасно, — сдавленно произнесла она.

— Нет, просто интересно. Видите ли, мы не можем позволить эмоциям вторгаться в нашу работу. Это крайне пагубно. — И он замолчал, полностью поглощенный своим занятием.

Роза видела, как Эллери вытащил из кармана странную маленькую коробочку, открыл ее, выбрал тоненькую кисточку и пузырек с сероватым порошком, посыпал обрывки бумаги, которые предварительно сложил вместе, порошком, осторожно и ловко проведя по поверхности кисточкой. Насвистывая унылую мелодию, он осторожно переворачивал каждый клочок, повторяя таинственную процедуру снова. Кажется, что-то привлекло его внимание, потому что он извлек из коробочки маленькую лупу и принялся рассматривать обрывок бумаги в ярком свете настольной лампы. Она видела, как он тряхнул головой.

— Что вы делаете? — не выдержала Роза.

— Ничего интересного. Ищу отпечатки пальцев. — Продолжая насвистывать мелодию, Эллери убрал пузырек и кисточку в коробочку, сунул ее в карман и потянулся к баночке с клеем на столе. — Ваш отец простит мне небольшую вольность, я уверен. — Он принялся шарить в ящичках стола, пока не нашел чистый лист кремовой бумаги. После чего аккуратно приклеил на него клочки бумаги, которые так пристально рассматривал.

— Это…

— Давайте подождем инспектора Молея, — неожиданно мрачно предложил Квин и, оставив лист на столе, поднялся. — А сейчас позвольте мне маленькую прихоть, мисс Годфри, и дайте подержать вашу руку.

— Подержать мою руку?! — Она выпрямилась на диване, ее глаза стали большими.

— Должен сказать, — продолжил Эллери, усаживаясь на диван рядом с ней и беря в свои ладони безвольные руки девушки, — что подобное удовольствие редко выпадает на долю детектива в процессе его… э… труда. Она у вас мягкая, загорелая и соблазнительная; я заметил, что во мне живет доктор Ватсон. А теперь вернемся к Холмсу. Расслабьтесь, пожалуйста. — Роза была слишком удивлена, чтобы убрать руку. Он наклонился над ней, держа руку ладонью вверх и пристально разглядывая мягкие подушечки ее пальцев. Затем перевернул ладонь и принялся разглядывать ногти, поглаживая при этом своими пальцами ее подушечки. — Хмм… Не до конца убедительно, но, по крайней мере, не свидетельствует о лжи.

Она слегка подалась назад, выдернув руку; в ее глазах промелькнул страх.

— Какого черта вы там бормочете, мистер Квин?

Эллери вздохнул и зажег сигарету.

— Это просто еще раз доказывает, что истинные удовольствия в жизни — провоцирующе коротки… О, не пугайтесь моей маленькой вольности, мисс Годфри. Я просто желал убедиться в вашей правдивости.

— Вы называете меня лгуньей?

— Как можно? Видите ли, физические привычки оставляют — очень часто — видимые знаки на восприимчивом человеческом теле. Доктор Бэлл открыл это Конан Дойлу, а тот любезно обучил этому Шерлока Холмса; в этом и заключался секрет большинства дедуктивных фокусов Холмса. От печатания на машинке затвердевают кончики пальцев; к тому же женщины-машинистки обычно коротко обрезают ногти. Ваши подушечки пальцев мягки, как птичья грудка, выражаясь словами поэта, а ваши ногти даже длиннее, чем того требует мода. Хотя это ничего не доказывает, так как вы не профессиональная машинистка. Но это дало мне возможность подержать вашу руку.

— Не стоило беспокоиться, — бросил инспектор, большими шагами входя в библиотеку. Он дружески кивнул Розе. — Это был старый розыгрыш еще в те времена, когда я был сосунком, мистер Квин. С юной леди все в порядке.

— Наличие совести делает всех нас трусами, — произнес Эллери, застенчиво краснея и чувствуя себя виноватым. — Но я никогда не сомневался в этом.

Роза встала с дивана, ее подбородок стал жестким.

— Неужели я под подозрением… после всего, что мне пришлось пережить?

— Моя дорогая юная леди, — усмехнулся инспектор, — все находятся под подозрением, пока они полностью себя не оправдают. Теперь вы полностью оправданы. Этой записки вы не писали.

Роза засмеялась отчаянным смехом.

— О чем это вы говорите? Какой записки?

Эллери и инспектор обменялись взглядами, затем Эллери встал и взял со стола лист бумаги, на который он наклеил клочки обгорелой записки, найденной в ванной комнате Марко. Без комментариев он передал лист Розе, которая прочла записку, озадаченно сдвинув брови. Увидев подпись, она удивленно расширила глаза:

— Я никогда не писала этого! Кто…

— Я лишь проверил ваше утверждение, — улыбка сползла с лица инспектора, — что вы не умеете печатать. Это правда, мистер Квин, она не умеет. Однако это не значит, что она не могла бы напечатать эту записку одним пальцем, но строчки для этого слишком ровные. Они напечатаны кем-то, кто хорошо печатает. Так что, принимая во внимание это и тот факт, что вы были похищены и всю ночь провели в бунгало Уоринга, связанная, вы — вне всяких подозрений.

Роза опустилась на диван.

— Никаких отпечатков, — сообщил Эллери инспектору. — Одни пятна.

— Я… я ничего не понимаю. Когда… где… я не понимаю, что это значит?

— Эта записка, — терпеливо принялся объяснять Эллери, — была послана Джону Марко вчера вечером. Вроде как от вас, как видите, и — довольно вольно интерпретирована — в ней ему назначалось свидание в час ночи на террасе. — Он обошел стол, открыл крышку пишущей машинки, вставил в нее лист кремовой бумаги Годфри и быстро застучал по клавишам.

Девушка смертельно побледнела в тусклом свете библиотеки.

— Тогда эта записка, — прошептала она, — выманила его к убийце? Я… я не могу в это поверить!

— Однако так все и было, — подтвердил инспектор Молей. — Ну как, шрифт соответствует, мистер Квин?

Эллери вытащил лист из машинки и положил его рядом с листом, на котором были наклеены обрывки записки. Молей тяжелой поступью подошел к нему, и они оба принялись сравнивать листы. Эллери напечатал те же самые слова, что и в записке.

— Тот же самый тип, — пробормотал Эллери, вытаскивая лупу и разглядывая характерные детали. — Хмм… все ясно, инспектор. Посмотрите на заглавную «Я». Обратите внимание — правая часть нижнего основания буквы плохо пробита; изношенный металл. А верхняя правая часть шляпки «т» также плохо пропечатана. На самом деле даже лента, по всей видимости, та же самая; и еще заметно размазаны основания «е» и «о». — Он передал лупу Молею, который с минуту внимательно рассматривал буквы, потом кивнул:

— Да, это та же самая машинка. Кто бы ни печатал это письмо, он сидел за этим столом.

Повисла тишина, пока Эллери закрывал машинку и убирал набор инструментов обратно в карман. Молей расхаживал из стороны в сторону, его глаза мрачно блестели. Внезапно ему что-то пришло в голову, и он покинул библиотеку без объяснения. Роза безвольно сидела на диване, пораженная. Когда Молей вернулся, весь его вид выражал триумф.

— Я только что выяснил, не выносили ли эту машинку из дома. Господи, нет! Наконец, у нас хоть что-то есть.

— Что у вас есть, — заметил Эллери, — так это конкретное доказательство того, что убийца связан с этим домом, инспектор. До сих пор им мог быть кто угодно. Поистине грандиозное открытие. Однако, думаю, это кое-что проясняет… Мисс Годфри, возможно, вы не захотите слушать некоторые теоретические выкладки.

— Напротив, захочу! — Голубые глаза Розы блеснули. — Я хочу слышать об этом деле все. В этом доме это касается каждого. Пожалуйста, говорите. Я хочу помочь, если смогу. Убийство — гадкий поступок, при любых обстоятельствах.

— Вы можете обжечь ваши пальчики, — мягко предупредил Эллери. Но ее рот лишь сжался еще плотнее. — Ну что ж, хорошо. Что мы имеем? Некий агент потенциального убийцы, которого мы назовем X, нанимается для того, чтобы похитить Джона Марко, вывезти его в море, убить и выбросить тело в воду. Этот агент, злополучный капитан Кидд, по глупости хватает Дэвида Каммера, вашего дядю, вместо Марко. Ваша роль в похищении чисто случайная, мисс Годфри; X информировал Кидда, что Марко будет вместе с вами, и вас оставляют связанной в коттедже Уоринга только затем, чтобы вы раньше времени не подняли тревогу. Перед тем как Кидд увез вашего дядю на яхте, он позвонил X — по всем показаниям, в этот самый дом. И сообщил X, что захватил Марко. Так что, казалось, план X удался.

— Продолжайте!

— Но идиотская ошибка Кидда, — медленно продолжил Эллери, — расстроила все планы X. Вскоре после того, как Кидд позвонил ему, он испытал сильнейший шок. В этом доме он нос к носу столкнулся с человеком, который, как он считал, был уже мертв и мерил морские глубины. Он мгновенно представил, что могло произойти. Простой расспрос персонала убедил его в том, что капитан Кидд похитил Каммера. Марко был по-прежнему жив. А Каммер — практически мертв, простите, мисс Годфри, и X ничего не мог с этим поделать; у него не было возможности связаться с Киддом. Однако у X по-прежнему оставался мотив для убийства Марко; совершенно очевидно, что он жаждал этого не меньше, чем когда задумывал свой план.

— Бедный, бедный Дэвид, — прошептала Роза.

— Ну и?.. — рявкнул инспектор.

— X — очень умный и неразборчивый в средствах преступник, — продолжил Эллери мрачно. — Это доказывают все его действия, если только я правильно их интерпретирую. Быстро оправившись от шока, он придумывает новый план. Ему известно, что вы, мисс Годфри, находитесь связанной в коттедже Уоринга и будете там до тех пор, пока кто-нибудь вас не освободит. Он также знает — простите меня еще раз, — что ваша записка подействует на Марко сильнее, чем любые другие принудительные требования. Поэтому пробирается тайком сюда, печатает записку, подписывает ее вашим именем и назначает Марко свидание в час ночи в изолированном месте. Затем пробирается в комнату Тиллера и пришпиливает записку к карману его куртки с точными указаниями, как ее вручить адресату.

— Почему Тиллеру? — буркнул Молей.

— Комната Тиллера на нижнем этаже, и она наиболее доступна. К тому же он предпочитает не подвергать себя риску быть увиденным входящим в комнату Марко. Это был надежный план, и он сработал. Марко пришел на свидание в час, убийца спустился к нему, оглушил его сзади ударом по голове и задушил… — Эллери замолчал, его лицо выражало крайнее раздражение.

— И раздел его, — добавил инспектор саркастически. — Это самое нелепое в его действиях! Подобная выходка заводит меня в тупик. Вот так штука!

Квин встал и с озабоченным видом принялся расхаживать по комнате. Его лоб болезненно сморщился.

— Да-да, вы правы, инспектор. Не важно, с чего мы начинаем, мы всегда возвращаемся к этому. Картина не сложится в единое целое до тех пор, пока мы не узнаем, почему он раздел Марко. Это единственный фрагмент, который отказывается аккуратно встать на свое место.

По непонятной причине Роза расплакалась, ее плечи тряслись от рыданий.

— В чем дело? — участливо поинтересовался Эллери.

— Я никогда не думала, — выдавила она между всхлипываниями, — что кто-то мог быть настолько мстительным, чтобы впутать в это и меня…

Эллери тихо засмеялся, и она так удивилась, что перестала плакать.

— Ну-ну, мисс Годфри, тут вы ошибаетесь. Это совсем не так. Должен признать, с первого взгляда все выглядит так, как если бы вас подставили — от вашего лица написали записку, которая выманила Марко на террасу, где он был убит. Но если присмотреться повнимательнее, то выходит совсем другая картина.

Роза удивленно подняла на него глаза, все еще шмыгая носом.

— Понимаете, X вовсе не собирался подставлять вас. Он знал, что у вас безупречное алиби, — вас должны были найти связанной в коттедже Уоринга, в частности, после звонка мистеру Корту, сделанного кем-то неизвестным. А что касается записки, то убийца, вероятно, надеялся, что Марко уничтожит ее. А если он это сделает, то о существовании записки с вашей подписью никому не будет известно, и вы не окажетесь втянутой в это дело. Но даже если Марко не уничтожит записку и она будет найдена, X полагал, что ваше алиби плюс тот факт, что вы не умеете печатать, а подпись подозрительно печатная, будут указывать на то, что вас подставили. На самом деле я подозреваю, что X не стал бы возражать, если бы полиция обнаружила, что вас подставили. Подобное открытие не угрожало бы его безопасности, а Марко к тому времени, когда это раскрылось, был бы уже мертв. Нет-нет, мисс Годфри, мне кажется, что X поступил с вами очень деликатно. Куда более деликатно, чем с Каммером и Марко.

Она обдумывала его слова молча, покусывая кончик носового платка.

— Видимо, вы правы, — наконец тихо признала она. Потом бросила на него странный взгляд. — Но почему вы говорите «он», мистер Квин?

— Почему я говорю «он»? — машинально повторил Эллери. — Ради удобства, полагаю.

— Ведь вам ничего не известно, мисс Годфри, а? — резко спросил Молей.

— Нет. — Она продолжала смотреть на Эллери; потом опустила глаза. — Нет, мне ничего не известно.

Квин встал и снял пенсне, чтобы потереть глаза.

— Ну что ж, — устало произнес он, — по крайней мере, мы узнали хоть что-то. Эту записку напечатал убийца Марко. А так как машинку не выносили за пределы дома, убийца напечатал ее здесь, в этом доме. Вы пригрели змею на своей груди, мисс Годфри. И это совсем не так смешно, как звучит.

Скучающий у двери детектив объявил:

— Какой-то старикашка желает поговорить с вами, инспектор. Да и Годфри мне всю плешь проел.

— Кто? Что за старикашка? — встрепенулся Молей.

— Садовник. Джером. Говорит, у него что-то важное…

— Джером? — удивленно повторил Молей, как если бы слышал это имя впервые.

Но первым в комнату вошел Уолтер Годфри, в грязных брюках и сдвинутом на затылок драном сомбреро. Его колени были испачканы землей, а под ногтями чернела грязь. Он насквозь пронзил Эллери и инспектора взглядом своих змеиных глаз, сделав вид, что удивлен при виде дочери, затем снова повернулся к двери.

— Входи, Джером. Никто тебя не укусит, — произнес он ласковым голосом — куда более ласковым, чем, как слышал Эллери, он разговаривал с дочерью и женой.

Старик переступил порог комнаты, подошвы его бесформенных башмаков оставляли на полу грязные следы. При ближайшем рассмотрении его кожа вызывала еще большее изумление, чем издалека. Сплошь испещренная мелкими морщинками, она имела странный цвет, цвет грязных камней. Руки, в которых он крутил шляпу, были огромными, покрытыми синими венами. Он походил на ожившую мумию.

— У Джерома есть, что сказать вам, инспектор, — резко бросил миллионер. — Он рассказал об этом мне, и, поскольку я не заинтересован в вашем провале, как вы понимаете, я подумал, что вам это следует знать.

— Весьма разумно с вашей стороны, — отозвался инспектор, крепко сжав губы. — И какого черта ты не обратился прямо ко мне, Джером, если у тебя есть что мне сказать?

Джером пожал костлявыми плечами:

— У меня нет привычки соваться куда не просят. Мое дело маленькое.

— Ладно. Говори.

Садовник почесал седой щетинистый подбородок.

— Я не стал бы говорить, только мистер Годфри считает, что я должон. Меня никто не спрашивал; так что я не обязан говорить, сказал я себе. Это ваше дело — задавать вопросы, ведь так? — Он неприязненно посмотрел на предвещающее бурю лицо Молея. — Я видал его на террасе.

— Кого его? — Эллери подался вперед. — И когда?

— Отвечай джентльменам, Джером, — все тем же ласковым голосом ободрил его Годфри.

— Слушаюсь, сэр, — ответил старик почтительно. — Я видал на террасе мистера Марко с этой девкой, Питтс. Они…

— С Питтс? — воскликнул инспектор. — Горничной миссис Годфри, да?

— Ну да, с ею самой. — Джером извлек синий носовой платок и прочистил нос, как бы демонстрируя свое презрение. — Задаваку Питтс. Ту еще штучку, скажу я вам. Я не больно-то удивился, когда она сказала…

— Послушай, — стараясь говорить как можно терпеливее, вмешался Эллери. — Давай все по порядку. Вчера ночью ты увидел мистера Марко и горничную Питтс на террасе. Очень хорошо. В какое время это было?

Джером почесал за мохнатым ухом.

— Не могу сказать точно до минуты, — прямодушно ответил он. — Не ношу часов. Должно быть, была полночь, может, чуток позже. Я спускался по дорожке к террасе глянуть, все ли в порядке…

— Джером у нас иногда за сторожа, — нарочито угодливо пояснил Годфри. — Не то чтобы это входило в его обязанности, но он всегда держит глаза открытыми.

— На террасе было светло от луны, — продолжил старик, — и мистер Марко сидел за столом спиной ко мне, обряженный как актер какой-то…

— Так на нем был плащ, Джером? — быстро спросил Эллери.

— Ну да, сэр. Я видал его в этом плаще и до этого. В нем он походил на этого… как его?.. Ме-хви-ст-то-фля, какого я как-то раз видал в опере… — Джером похотливо хохотнул. — А эта Питтс стояла рядом в своей униформе; я видал ее лицо, как вас сейчас. Девка была шибко расстроена. Понимаете, когда я приблизился, я услыхал вроде как шлепок. А когда увидал, что она там стоит и чуть не плачет, то сказал себе: «Ого, Джером, тут никак шуры-муры!» Я слыхал, как она объявила ему: «Вы не можете так говорить со мной, мистер Марко, я девушка честная!» Потом она, тяжело дыша, стала подыматься по ступеням, а я схоронился в тени. А мистер Марко остался сидеть, как ни в чем не бывало. Он всегда был слаб до женского полу. Один раз я видал, как он обхаживал Тесси, посудомойку. Но эта Питтс осадила его. Странно…

Роза сжала руки и выбежала из комнаты.

— Привести Питтс, — лаконично велел Молей детективу у двери.

Когда Годфри и Джером ушли — миллионер подгонял своего садовника, словно гордый пастух, — инспектор Молей взмахнул руками.

— Вот вам еще одно осложнение. Чертова горничная.

— Не обязательно осложнение. Если на чувство времени Джерома можно положиться, то наша реконструкция событий остается прежней. Коронер сказал, что Марко умер между часом и половиной второго. Эта Питтс прикидывалась скромницей с Марко в этот период времени. И Джером своими глазами видел, как она ушла.

— Что ж, скоро мы узнаем, имеет ли свидание с Питтс отношение к делу или нет. — Молей опустился в кресло и вытянул тощие ноги. — Господи, как я устал! Так можно загнать себя до смерти.

Эллери с сочувствием улыбнулся:

— И не говорите. Все, о чем я могу только думать, так это о блаженно посапывающем судье Маклине в соседней комнате. Мне нужно хоть немного поспать, не то я просто рухну замертво. — И он устало опустился на стул. — Кстати, вот записка. Ваш местный адвокат может счесть ее важной, когда дело дойдет — если дойдет — до процессуальной стадии.

Молей осторожно спрятал кремовый лист с наклеенными на него клочками записки. Они сидели, расслабившись, лицом друг к другу, ни о чем не думая. В библиотеке царила мертвая тишина, как в монастыре на землях демонов. Глаза Эллери начали слипаться.

Но он сразу же встрепенулся, заслышав звуки приближающихся шагов. Инспектор резко обернулся. Это был посланный им детектив, за которым следовала миссис Годфри.

— Что случилось, Джой? Где горничная?

— Ее не могут найти, — тяжело дыша, ответил детектив. — Миссис Годфри говорит…

Они оба вскочили на ноги.

— Так она исчезла? — пробормотал Эллери. — Кажется, я слышал, как вы говорили об этом утром вашей дочери, миссис Годфри.

— Да. — Ее смуглое лицо выглядело обеспокоенным. — На самом деле, когда я пришла звать вас на ленч, я намеревалась сказать вам о пропаже Питтс. Но из-за ваших расспросов позабыла. — Она провела тонкой рукой по лбу. — Я не думала, что это так важно…

— Вы не думали, что это так важно! — зарычал инспектор, расхаживая из стороны в сторону. — Никто ничего не считает здесь важным! Джером молчит как рыба. Вы не желаете говорить. Все… Где она? Когда вы видели ее в последний раз? Ради всего святого, вы что, проглотили язык, миссис Годфри?

— Не кричите, пожалуйста, — спокойно потребовала она. — Я вам не служанка. Если вы возьмете себя в руки, инспектор, я расскажу вам все, что знаю. Мы сегодня все так расстроены, что поначалу пропажа Питтс не произвела на меня особого впечатления. Я обычно не вижу Питтс, пока не закончу с моим утренним купанием и не иду одеваться к завтраку. Естественно, когда случается… такое… Я спросила о ней, только когда вернулась домой, после того как я… нашла тело. Никто, казалось, не знал, где она, а я была слишком расстроена, чтобы придать этому большое значение. Мне помогла другая горничная. В разное время в течение дня я вспоминала об этом…

— Где она спит? — сердито спросил Молей.

— В крыле для прислуги, на первом этаже.

— Вы заглядывали к ней? — рявкнул он на детектива.

— Разумеется, инспектор. — Парень выглядел испуганным. — Мы не думали… Но она исчезла. Забрала все свои пожитки, сумку, все. Откуда нам было знать, что…

— Если она улизнула из-под твоего носа, — зарычал инспектор, — я лично сорву с тебя полицейский значок!

— Ну-ну, инспектор, — нахмурился Эллери, — это маловероятно. Когда вы видели ее вчера в последний раз, миссис Годфри?

— Когда вернулась к себе после… после…

— После того, как вы покинули комнату Марко? Да? И?..

— Она обычно помогает мне перед сном, расчесывает волосы. Я позвонила ей. Но она долго не появлялась.

— Это не похоже на нее?

— Нет. Когда она, наконец, появилась, то пожаловалась на плохое самочувствие и попросила позволения уйти. Ее щеки горели, а глаза блестели, словно у нее была лихорадка. Разумеется, я разрешила ей сразу же уйти.

— Она навешала вам лапши на уши, — буркнул инспектор. — Который был час, когда она покинула вашу комнату?

— Не помню точно. Около часу, полагаю.

— Кстати, миссис Годфри, — осторожно произнес Эллери, — как давно эта женщина работает у вас?

— Недавно. Моя прежняя горничная неожиданно уволилась весной, и после этого ко мне нанялась Питтс.

— Полагаю, вы не знаете, куда она могла уехать? — раздраженно поинтересовался Молей. — Славный вы зверинец тут развели, понимаешь…

Здоровенный полицейский в униформе объявил от дверей:

— Лейтенант Коркоран послал меня доложить, инспектор, что из гаража пропала желтая спортивная машина с открытым верхом. Он только что проверил это в присутствии Джерома и двух шоферов.

— Желтая машина?! — удивленно воскликнула Стелла Годфри. — Но ведь это машина Джона Марко!

Молей выпучил красные от усталости глаза. Потом набросился на детектива:

— Какого черта ты стоишь тут, как чертова статуя? Давай действуй! Проследи эту машину! Должно быть, эта Питтс слиняла на ней ночью. Давай жми на всю катушку, остолоп!

Мистер Квин вздохнул.

— Кстати, миссис Годфри, вы сказали, что ваша прежняя горничная уволилась неожиданно? Как по-вашему, у нее была для этого какая-то причина?

— Да нет, — медленно ответила женщина. — Я сама этому удивилась. Она была хорошей девушкой, и я хорошо ей платила. Она не раз говорила, что очень довольна местом. А потом… потом взяла и уволилась. Без всякой на то причины.

— Может, — громыхнул Молей, — она была коммунисткой?

— Ха-ха, — рассмеялся Эллери. — Надеюсь, вы наняли Питтс через агентство, миссис Годфри?

— Нет. Ее мне порекомендовали. Я… — Миссис Годфри замолчала так резко, что даже Молей перестал мерить шагами комнату и удивленно уставился на нее.

— Так ее вам порекомендовали, — напомнил Эллери. — И кто же оказал вам эту дружескую услугу, миссис Годфри?

Она прикусила тыльную сторону ладони и наконец прошептала:

— Это очень странно. Я только что вспомнила… это был Джон Марко. Он сказал, что хорошо знает эту девушку и что она нуждается в помощи…

— Еще бы! — сухо отреагировал Эллери. — Честная девушка, а, инспектор? Хмм. Так что этот спектакль на террасе ночью разыгрывался не ради Джерома, верно?.. Итак, сэр, пока вы пытаетесь развести руками море здешних бед, должен заметить, что я просто засыпаю на ходу. Миссис Годфри, не могли бы вы снабдить меня провожатым, чтобы он проводил меня в прибежище, которое ваша дочь была так добра предложить для отдыха моим усталым костям?

Глава 8

Корабль тонул в море. Красные волны высоко вздымались, а корабль был игрушечным. На носу судна стоял колосс, совершенно голый, с вожделением взиравший на темную луну, нависшую прямо над его головой. Корабль затонул, и гигант исчез. Но в следующее мгновение его голова маленькой точкой заколыхалась на морской глади, слепо обращенная в сторону темных небес. Луна ярко светила ему в лицо: это был Джон Марко. Затем море исчезло, и Джон Марко превратился в крохотного фарфорового человечка, болтающегося в стакане воды. Он был мертвым и затвердевшим. Прозрачная жидкость поддерживала на плаву покрытое глазурью тело, колыхала курчавые волосы, то и дело ударяя его о стенки стакана, который постепенно становился непрозрачным с примесью алого цвета, походившего на…

Мистер Эллери Квин открыл в темноте глаза, чувствуя жажду.

На какое-то мгновение в его голове воцарилась головокружительная пустота. Затем память приплыла обратно, и он, сев и облизав сухие губы, принялся на ощупь искать в темноте рядом с кроватью настольную лампу.

— Нельзя сказать, чтобы мое хваленое подсознание оказало мне хоть какую-то услугу, — пробормотал он, нащупывая выключатель. Комната мгновенно ожила. В горле першило. Он нажал на кнопку у кровати, взял сигарету из лежащего рядом с кроватью портсигара и, закурив, снова лег.

Во сне он видел мужчин и женщин, моря и леса, странно оживший бюст Колумба, окровавленный виток проволоки, убегающую по волнам яхту, одноглазого монстра и… Джона Марко. Марко в театральном плаще, Марко голого, Марко в белом льняном костюме, Марко во фраке, Марко с растущим изо лба рогом, Марко, занимающегося на экране любовью с толстухой, Марко, танцующего адажио в трико, Марко, поющего в камзоле и обтягивающих рейтузах, Марко, выкрикивающего оскорбления. Но ни разу в его турбулентном сне не мелькнуло даже намека на вразумительный ответ, кто и зачем убил этого Марко. Голова раскалывалась от боли, и он не чувствовал себя отдохнувшим.

Эллери хрипло откликнулся на стук в дверь, и в комнату вплыл Тиллер с подносом, на котором стояли бутылки и стаканы. Тиллер отечески улыбался.

— Хорошо поспали, сэр? — спросил он, ставя поднос на ночной столик.

— Отвратительно. — Эллери скривил гримасу, глянув на содержимое бутылок. — Простой воды, Тиллер. Я просто умираю от жажды.

— Да, сэр, — ответил Тиллер, поднимая вверх аккуратные бровки. Он убрал поднос с выпивкой и поставил вместо него графин с водой. — Не сомневаюсь, что вы еще и проголодались, сэр, — негромко заметил он, когда Эллери опустошил третий стакан. — Я сейчас принесу вам поднос с едой.

— Бог ты мой! Который теперь час?

— Все уже давно поужинали, сэр. Миссис Годфри велела не беспокоить вас и судью Маклина. Почти десять вечера, сэр.

— Как мило со стороны миссис Годфри. Поднос, э?.. Господи, я голоден как волк. А судья еще спит?

— Думаю, что да, сэр. Он не звонил.

— «Ты спишь, Брут, а Рим по-прежнему в цепях», — процитировал Эллери грустно. — Ну что ж, сон — это самое великое благо для здоровья. Оставим пожилого джентльмена предаваться отдыху; он его заслужил. А теперь несите сюда поднос, Тиллер, мой друг, а я пока совершу омовение моего тела. Знаете, мы должны платить дань уважения Господу, обществу и самим себе.

— Вы совершенно правы, сэр, — кивнул Тиллер, моргая. — И простите мне мое замечание, сэр, но в этом доме впервые цитируют Вольтера и Бэкона, причем одновременно. — И он невозмутимо удалился, оставив удивленного Эллери.

Неподражаемый Тиллер! Эллери усмехнулся, выпрыгнул из кровати и направился в ванную.

Когда он вернулся, свежевымытый и выбритый, то нашел Тиллера сервирующим столик, накрытый кремовой салфеткой. При виде огромного блестящего подноса с накрытыми серебряными тарелками, от которых исходил восхитительный аромат дымящейся еды, Эллери поспешил облачиться в халат (пока он был в ванной, поразительный Тиллер успел распаковать его сумку и прибрать вещи) и уселся за столик, дабы утолить голод. Тиллер ловко управлял его трапезой, скромно оставаясь в тени и как бы демонстрируя, что прислуживание за столом есть еще одно из его бесчисленных достоинств.

— У… не то чтобы я был недоволен вашим безупречным обслуживанием, Тиллер, — проговорил, наконец, Эллери, ставя на стол чашку, — но разве это не входит в исконные функции дворецкого?

— Вы правы, сэр, — негромко ответил Тиллер, занятый посудой, — но дворецкий отказался.

— Отказался? Что случилось?

— Думаю, он испугался. Он старой закалки, сэр, а убийства и все такое прочее выбивают его из колеи. К тому же он оскорблен, сэр, как он выразился, «шокирующим поведением» подчиненных инспектора Молея.

— Насколько я знаю инспектора Молея, — усмехнулся Эллери, — он чихал на его отказ и не позволил бы ему умыть руки, пока все не выйдет на чистую воду. Кстати, не случилось ли чего особенного, пока я предавался глубокому сну?

— Нет, сэр. Инспектор Молей уехал, оставив нескольких своих людей. Он просил меня передать вам, сэр, что вернется утром.

— Хмм… Огромное спасибо. Ну а теперь, Тиллер, если вы унесете все это… нет-нет, я вполне способен одеться сам! Я делаю это уже много лет и по-своему. Мне уже поздно менять привычки, как и вашему дворецкому.

Когда Тиллер ушел, Эллери торопливо переоделся в свежий костюм и, негромко постучавшись, вошел в смежную комнату. Судья Маклин лежал, мирно посапывая, м ослепительно голубых покоях. Он был облачен в довольно яркую пижаму, седые волосы разметались вокруг его головы словно нимб. Эллери видел, что пожилой джентльмен вполне способен проспать весь остаток ночи, поэтому вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Когда Регана в несвойственном ее нежному характеру порыве вырвала бороду Глостеру, он горестно воскликнул: «Я дал вам кров, а вы мне, как разбойники, за это увечите лицо». Нигде нет упоминания о том, чтобы сие увещевание пробудило раскаяние в груди дочери Лира.

Мистер Эллери Квин обнаружил, что находится в затруднительном положении, и не в первый раз за свою долгую карьеру. Уолтер Годфри очень мало походил на радушного хозяина, к тому же это был пузатый коротышка, от одного взгляда на уродливую физиономию которого могло стошнить; и тем не менее Эллери ел его хлеб и спал, так сказать, в его постели; и драть волосы, выражаясь фигурально, из бороды старины Годфри было бы поступком по меньшей мере неблагодарным, противным всем законам гостеприимства.

Короче говоря, Эллери стоял перед обычной дилеммой: подслушивать или не подслушивать. Поскольку подслушивание идет вразрез с гостеприимством, то прежде, чем действовать, детективу крайне важно определиться: в первую очередь он гость или же в первую очередь он детектив. После коротких раздумий Эллери решил, что он гость лишь из милости и в силу особых обстоятельств; следовательно, его долг перед самим собой и делом истины, которому он служил — держать глаза и уши открытыми. К тому же он подслушивал с целью пролить свет на правду; а гость, явившийся за самим Святым Граалем, сталкивается с меньшими трудностями, чем тот, кто ищет истину в этом откровенно бесстыдном мире.

Все произошло совершенно неожиданно, и он был вынужден немедленно вступить в борьбу со своей совестью. Он спустился из спальни в пустой дом; просторная гостиная выглядела нежилой; в библиотеке, куда он просунул голову, было темно, патио — пустынно. Удивляясь, куда подевались все обитатели, он направился в благоухающие сады — один под холодной луной.

«Наконец-то, — подумал он, — я один». Но так он думал, пока не достиг поворота дорожки из ракушечника и не услышал женские рыдания. Сад был густым, кусты высокими, и в их тени он оставался невидимым. Когда мужчина заговорил, Эллери догадался, что за поворотом дорожки находилась непредсказуемая чета Годфри, муж и жена.

Годфри говорил тихим голосом, в котором даже сейчас звучали хлесткие нотки:

— Стелла, я должен поговорить с тобой. Самое время все выяснить. Ты должна мне все разъяснить, не то я не знаю, что сделаю, ты поняла?

Эллери сопротивлялся совести лишь мгновение, потом напряг слух.

— О, Уолтер, — прорыдала Стелла. — Я… я так рада поговорить хоть с кем-то. Я никогда не думала, что ты…

Сейчас было самое время для признания: луна лила мягкий свет, и сады вокруг словно приглашали открыть душу.

Миллионер что-то буркнул, но на этот раз его голос прозвучал мягче обычного:

— Господи, Стелла. Я тебя не понимаю. Почему ты плачешь? Мне кажется, что ты только и делаешь, что льешь слезы — с того момента, как вышла за меня замуж. Господь свидетель, я дал тебе все, что ты хотела; и ты знаешь, что у меня никогда не было другой женщины. Это все из-за этого никчемного Марко?

Ее голос звучал приглушенно и сдавленно:

— Ты дал мне все, кроме своего внимания, Уолтер. Ты игнорировал меня. Ты был романтичнее и внимательней, когда я выходила за тебя, и ты… ты не был таким толстым, Уолтер… Женщина всегда хочет романтики.

— Романтики! — хмыкнул он. — Чушь. Ты больше не ребенок, Стелла. Оставь эту дребедень для Розы и ее слюнтяя Корта. Для нас с тобой это все позади. Для меня — точно. И для тебя, должно быть, тоже. Беда в том, что ты так и не повзрослела. Ты отдаешь себе отчет, что вполне могла бы быть уже бабушкой? — Однако в его голосе прозвучала неуверенность.

— Для меня это никогда не будет кончено! — воскликнула Стелла. — Как раз этого ты и не понимаешь. И не только это. — Ее голос стал спокойнее. — Дело не только в том, что ты перестал меня любить. Ты просто исключил меня из своей жизни. Уолтер, если бы ты уделял мне хоть десятую долю того внимания, которое уделяешь этому старому отребью Джерому… я… я была бы счастлива!

— Не говори чепухи, Стелла!

— Я не имею понятия, почему ты… Уолтер, клянусь! Ты… ты… подтолкнул меня к этому…

— К чему?

— Ко всему… этому. К этому ужасу, к Марко…

Он так долго молчал, что Эллери забеспокоился, не ушел ли он. Но потом Уолтер хрипло произнес:

— Теперь я это вижу. Какой же я был дурак. Мне следовало быть подогадливее. Ты хочешь сказать мне… Стелла, я тебя убил бы!

— Я убила бы себя сама! — прошептала она. Поднявшийся ветерок прошелестел по саду. Эллери стоял неподвижно, благодаря судьбу за то, что вовремя проснулся. Тут пахло признанием. Ведь никогда не знаешь…

— И давно это все началось? — тихо спросил миллионер.

— Уолтер, не смотри на меня так… С весны.

— Сразу после того, как ты с ним познакомилась, да? Каким же сосунком я оказался. Он не больно-то напрягался, чтобы оттяпать у старины Уолтера лакомый кусочек? Ну и сопляк же я. Слепой, как кутенок. Прямо под моим носом…

— Этого не случилось бы, если бы он… — Она задохнулась. — В тот вечер ты был так груб со мной… так холоден и безразличен. Я… он отвез меня домой. Он… он переспал со мной. Я пыталась сопротивляться… Но он ухитрился дать мне выпить из своей фляжки. И после этого… О, Уолтер. Он отвез меня к себе… Я оказалась у него… Я…

— Сколько еще было других, Стелла? — В голосе коротышки звенела сталь.

— Уолтер! Я клянусь тебе… Он был первым! И единственным. Я просто не могла больше терпеть. О, я должна была рассказать тебе… теперь, когда он…

Эллери мог ясно представить себе, как сотрясаются от рыданий ее хрупкие плечи.

Толстый коротышка, видимо, мерил шагами дорожку; под его подошвами хрустел гравий. Эллери вздрогнул; маленький Наполеон на самом деле запел!

— Ладно, Стелла, полагаю, я виноват в этом не меньше тебя. Я часто задавался вопросом, что должен чувствовать муж, когда его жена признается ему в неверности. Ты не раз об этом читала в газетах: он берет револьвер, сносит ей напрочь башку, потом стреляет в себя… — Годфри помолчал. — Но мне больно. Черт побери, мне больно, Стелла!

— Говорю тебе, — прошептала Стелла, — я никогда его не любила на самом деле. Это было всего лишь… ты понимаешь, о чем я говорю. После того как… как это произошло, я была готова убить себя, даже несмотря на то, что он… он напоил меня. Но я попала в ловушку, а он… он оказался чудовищем!

— Так вот почему ты пригласила его сюда, — буркнул Годфри. — А я, дурак, еще удивлялся. Кого ты к нам только не приглашала, но этот Марко оказался просто чудовищем. И к тому же твоим любовником!

— Нет, Уолтер! Я его не хотела. Все было кончено еще задолго до этого. Но он… он вынудил меня, заставил принять его как гостя…

Хруст по гравию прекратился.

— Ты хочешь сказать, что он явился сюда без приглашения?

— Да. О, Уолтер…

— Чудненько. — Его голос стал жестким. — Заявился без приглашения, ел мою еду, пил мое вино, занимался любовью с моей женой. Очень мило с его стороны!.. А все остальные? Эта странная парочка Мунн, эта ощипанная старая карга Констебль — откуда взялись они? Говори уж все, Стелла. Может, ты еще не поняла, но ты вляпалась в ужасное дерьмо, Стелла! Если полиции станет известно, что ты и он…

Послышался шелест женского платья, и Эллери догадался, что она бросилась в объятия мужа.

Квин поморщился. Это определенно было неприятно. Но он лишь сжал губы и стал вслушиваться еще напряженней.

— Уолтер, обними меня покрепче. Мне страшно, — прошептала она.

— Хорошо, Стелла, хорошо, хорошо, — машинально повторил Годфри уже мягче. — Я позабочусь о тебе. Но ты должна рассказать мне правду, всю правду. Как насчет остальных? Откуда они взялись?

Стелла Годфри долго молчала. В кустах раздражающе застрекотал сверчок. Потом она ответила настолько сипло, что ее слова прозвучали как выдох:

— Уолтер, я никого из них ни разу не видела до тех пор, пока они не заявились сюда.

Эллери почти физически ощутил изумление Годфри. Казалось, оно взорвало собой воздух вокруг. Годфри не мог вымолвить ни слова, пораженный.

— Стелла! — выдохнул он, наконец. — Как такое возможно? А Роза об этом знает? А Дэвид?

— Нет, — простонала она. — Нет.

— Но как они…

— Я их пригласила.

— Стелла, объясни, ради бога! Посмотри на меня. Это крайне серьезно. Как ты могла их пригласить, если ты их… — Даже теперь он еще не догадался.

— Мне их велел пригласить Марко, — ответила она подавленно.

— Он велел тебе?! Он назвал тебе их имена, адреса — просто с потолка?

— Да, Уолтер.

— Без всякого объяснения?

— Да.

— Что произошло, когда они приехали? В конце концов, не могли же они считать само собой разумеющимся, что их пригласили…

— Я не знаю. Я и в самом деле не знаю. Это было так странно… так ужасно, просто какой-то кошмар. Самой странной оказалась миссис Констебль. С самого начала она притворялась, будто мы с ней знакомы всю жизнь…

Голос Годфри снова стал трескучим.

— С самого начала? Она сразу же встретила здесь Марко?

— Да. Я подумала, что она… она упадет в обморок при виде его. И все же мне не кажется, что она об этом не знала. У меня возникла твердая уверенность, что она знала… что она настраивала себя на эту встречу… и все же не смогла скрыть потрясения. Марко держался холодно… и насмешливо. Когда я ему представила ее, он сделал вид, будто никогда раньше не встречал ее… Но она сразу же стала притворяться. Она боялась… смертельно боялась.

Боялась, мрачно подумал Эллери, того же самого, что и ты, Стелла Годфри. Ты и сейчас говоришь не всю правду. В данный момент есть что-то другое, что пугает тебя, что ты не осмеливаешься произнести…

— Эта толстая, старая карга, — задумчиво произнес миллионер. — Конечно, вполне возможно, что… А Мунны?

В ее ответе прозвучала смертельная усталость:

— Они тоже очень странные. Особенно миссис Мунн. Она… нелепая. Эта дамочка — просто дешевая, бесцеремонная выскочка, Уолтер, о каких ты не раз читал в бульварных газетенках, цепкая хористочка. Даже не подумаешь, что такая может чего-то бояться. И тем не менее с самого первого момента, как она увидела Марко, она тоже испугалась до смерти. Мы… мы все три были женщинами, которые ходили по краю пропасти с завязанными глазами. Каждая из нас боялась, боялась говорить, боялась дышать, боялась доверять другим…

— А Мунн? — резко спросил Годфри.

— Я… я совсем его не понимаю. Его невозможно понять, Уолтер. Он такой грубый и неотесанный, хотя и сильный. Никогда не поймешь, о чем думает. Но он совсем неплохо вел себя здесь, для человека такого сорта. Лез из кожи вон, чтобы войти в общество. В «общество»!

— Как он обращался с Марко?

Стелла истерически рассмеялась.

— О, Уолтер, это почти смешно — с презрением. Марко ему откровенно не нравился. Мунн просто не обращал на него внимания. Только в тот вечер, когда Марко пошел прогуляться с миссис Мунн в сад, я заметила в его глазах какой-то блеск, который заставил меня поежиться.

Повисла тишина. Какое-то время супруги молчали. Затем Годфри негромко заявил:

— Ну что, мне все ясно и неясно одновременно. Вы — три женщины, согрешившие с ним в разное время. Он вцепился в тебя, увидев двойную возможность провести лето не без удовольствия и за чужой счет. Грязный подонок! И заставил тебя пригласить остальных… Если бы я знал, если бы я только знал! Боже, как подумаю об исчезновении Розы! Он совратил бедную девочку тоже, черт бы его побрал! Как могла моя дочь…

— Уолтер, нет! — с болью воскликнула Стелла Годфри. — Он только флиртовал с ней… Я уверена, ничего такого… Только не с Розой. Не с Розой, Уолтер! Я была связана по рукам и ногам, поэтому не замечала, что происходит. Поведение Эрли должно было открыть мне глаза. Бедный мальчик просто сходил с ума…

Эллери слышал, как она резко охнула, словно от боли. Он осторожно вышел из кустов. Хрустнула ветка, но они не услышали. В свете луны супруги стояли на дорожке близко друг к другу, при этом женщина сильно возвышалась над мужчиной. Но мужчина схватил ее за запястья, а на его уродливом, властном лице застыло странное выражение.

— Я же сказал, что помогу тебе, — отчетливо проговорил он. — Но ты так и не рассказала мне все до конца. Неужели только из-за страха ты стала послушной игрушкой в руках этого чертова жиголо? Только ли из-за страха… или из-за чего-то еще? Из-за чего-то, перед чем цепенели и те две другие?

Однако существует некая высшая сила, оберегающая права поруганных хозяев. К тому же подслушивание чаще всего зависит от случая.

По дорожке кто-то шел. Шел медленно, тяжелой поступью, свидетельствующей о смертельной усталости.

Эллери мгновенно метнулся в кусты. Ему не суждено было услышать ответа Стеллы. Согнувшись под кустами и сдерживая дыхание, он вглядывался в темноту дорожки, откуда столь спешно ретировался.

Чета Годфри тоже услышала шаги. Они застыли на месте словно вкопанные.

Это оказалась миссис Констебль. Из темноты вырисовался ее силуэт — бледное привидение, облаченное в гротескно раздувающееся органди. Ее толстые обнаженные руки отливали в темноте белым мрамором, ступни с громким скрипом вдавливались в гравий, а широкое лицо выражало отрешенность сомнамбулы. Она была одна. Толстая ляжка прошлась в дюйме от головы Эллери, когда она свернула по дорожке.

Разразились взаимные удивленные восклицания, не менее фальшивые, чем щебетания заводной канарейки.

— Миссис Констебль! Где вы были?

— Добрый вечер. Я… я просто прогуливалась. Какой ужасный день…

— Да. Мы все чувствуем…

Эллери посетовал про себя на незадачливость фортуны, выбрался из кустов на дорожку и, крадучись, ушел.

Глава 9

Судья Маклин проснулся. Какое-то мгновение он пытался пробиться сквозь густой непроглядный туман; но наконец окончательно пришел в себя и напряг все органы чувств, понимая, что слышит и даже видит в темноте. Старое сердце, он ощутил это, вздрогнув, глухо забилось, словно поршневой клапан. Он лежал очень тихо, всем нутром чуя опасность.

В комнате кто-то был.

Краем глаза судья взглянул на окно до пола, выходящее на испанский балкон. Занавеси были лишь наполовину задвинуты, и он мог видеть усеянное звездами небо. Должно быть, уже поздно. Как поздно? Маклин непроизвольно поежился, зашуршав простынями.

Он не испытывал интереса к ночным визитерам, и еще меньше к ночным визитерам в доме, где совершено убийство. Постепенно пульс судьи снизился до нормального, как если бы ничего не случилось, и разум прогнал непрошеного визитера. Кем бы он ни был, подумал судья, его ждет большой сюрприз. Он напряг свои старые мускулы, готовясь вскочить с кровати, ибо не считал себя настолько немощным, чтобы не постоять за себя в схватке…

Дверь неожиданно щелкнула, и — теперь его глаза уже привыкли к темноте — судья точно увидел, как что-то белое метнулось из комнаты. Значит, гость покинул его.

— Фу-у, — протянул он, спуская на пол босые ноги.

Где-то совсем рядом послышался спокойный голос:

— О, значит, ты наконец-то проснулся?

Судья едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Черт побери! Эллери?

— Собственной персоной. Полагаю, ты тоже слышал нашего друга? Нет-нет, не включай свет.

— Тогда, если это ты, — удивленно начал судья, — кто только что…

— Вышел? Никак нет. Разве физический закон не гласит, что одно и то же материальное тело не может занимать в пространстве два разных положения одновременно? Ладно, не важно; я никогда не был силен в физике. Нет, это была особа, которую я поджидал.

— Поджидал?

— Должен признаться, я не против ее вторжения в эту комнату и думаю, что это можно легко объяснить…

— Ее?

— О да, это была женщина. Разве ты не учуял запаха пудры? Извини, не могу назвать марку и что это за аромат: никогда не разбирался в подобных вещах. На самом деле она была одета во что-то длинное, летящее и белое. Я просидел тут в ожидании, может, час или даже больше.

— Тут? — Пожилой джентльмен был поражен.

— Нет, в моей комнате в основном. Но когда увидел, как она взялась за ручку этой двери, то решил проникнуть сюда через смежную дверь на случай… э… опасности. Ты выглядел таким невинным ангелочком. Она могла тебя пристукнуть, прежде чем ты проснулся бы.

— Кончай ломать дурака! — резко бросил судья, понижая голос. — Зачем кому-то могло понадобиться убивать меня? Я не знаю никого из этих людей и уж определенно никому из них ничего плохого не сделал. Должно быть, это какая-то ошибка. Она ошиблась комнатой, вот и все.

— О, несомненно! Я просто подергал тебя за усы. Хмм. Но она отступила временно. Боюсь, нам придется подождать. Твоя шумная попытка встать спугнула ее. Что ты собирался делать, — хохотнул Эллери, — прыгнуть на нее и вцепиться ей в горло, как Тарзан?

— Я не знал, что это женщина, — смущенно пробормотал судья. — Но я не собирался лежать и ждать, когда из меня сделают отбивную. Кто, черт возьми, это был?

— Провалиться мне на месте, если я знаю. Могла быть любая из них.

Судья снова лег, опершись о локоть. Он не сводил глаз с того места, где должна была быть дверь. Но мог различить лишь неподвижную фигуру Эллери.

— Ладно, — произнес наконец Маклин, — а ты не хочешь кое-что рассказать мне? Что тут происходило? Почему ты ждал? Откуда у тебя взялось подозрение? Как долго я спал? Ты самый несносный молодой…

— Вау. Не все сразу. На моих часах почти половина третьего. Должно быть, у тебя необычайно чистая совесть.

— Я и дольше спал бы, если бы не эта проклятая особа. Мои старые кости опять начинают ныть. Ну и…

— Это длинная история. — Эллери приоткрыл дверь и высунул голову в коридор, потом снова закрыл ее. — Мы пока не сдвинулись с места. Я сам проспал до десяти часов. Ты, должно быть, голоден? Тиллер принес мне самый вкусный…

— Опять Тиллер! Я не голоден. Отвечай мне, ты, прохиндей, почему ты решил, что кто-то может отправиться гулять этой ночью, и чего ты ждал?

— Я ждал, — ответил Эллери, — того, кто войдет в соседнюю комнату.

— В соседнюю? То есть в твою?

— С другой стороны. Самую последнюю с конца.

— В спальню Марко? — воскликнул пожилой джентльмен и замолчал. — Но разве она не охраняется? Я думал, что этот парень Рош…

— Ты можешь мне не поверить, но наш приятель Рош растянулся и заслуженно похрапывает на кровати Тиллера внизу…

— Но Молей съест его живьем!

— Не думаю. По крайней мере, не Роша. Видишь ли, Рош оставил комнату на другого. Э… на меня.

Судья уставился в темноту с открытым ртом.

— На тебя? Это выше моего понимания. Или это ловушка?

Эллери выглянул снова в коридор.

— Видимо, она здорово струхнула. Думаю, приняла тебя за привидение… Ну да, ловушка. Почти все они вернулись в дом до полуночи. Бедняжки! Они так устали. И тем не менее я, как бы между прочим, объявил им — всем сразу, — что нет смысла охранять комнату покойного, особенно после того, как мы тщательно ее осмотрели; я довел до их сведения, что Рош отпущен отдохнуть.

— Понятно, — пробормотал судья. — Но с чего ты взял, что кто-то попадется в твою ловушку?

— А это, — негромко объяснил Квин, — другая история… Тихо! — Судья задержал дыхание, насторожившись, а Эллери прижался губами к его уху. — Она вернулась. Ни звука. Пойду немного пошпионю. Ради бога, Солон, не испорть мне все! — И он ушел.

Занавеси на окнах бесшумно всколыхнулись, тень проскользнула на балкон и пропала. Судья снова увидел звезды, далекие и холодные.

Он поежился.

Целых пятнадцать минут его слух не улавливал ничего другого, кроме биения волн о скалы внизу и шума холодного ветра, дующего с моря в его окна. Наконец, судья Маклин бесшумно вылез из постели, обернул свое тощее, облаченное в пижаму тело шелковым покрывалом, сунул ноги в ковровые тапочки и тихонько подкрался к балконному окну. С торчащими дыбом волосами на затылке, напоминающими пучок ирокеза, и обернутыми покрывалом плечами, он походил на гротескную фигуру древнеиндейского вождя, вступившего на тропу войны. Однако нелепый вид не помешал ему осторожно, в лучших индейских традициях, выскользнуть на длинный балкон с железной решеткой и усилить позицию Эллери у окна несколькими ярдами дальше — окна бывшей спальни Марко.

Эллери распластался в неудобной позе, его глаза словно приклеились к щелочке света внизу. Венецианские жалюзи оставались опущенными не до конца — легкомысленная оплошность со стороны ночного мародера, поскольку незащищенная полоса позволяла видеть всю комнату. Заметив приближение судьи, Эллери предупреждающе кивнул и немного подвинулся.

Пожилой джентльмен спокойно развернул покрывало, присел на корточки и заглянул внутрь комнаты, почти перегнувшись через Эллери.

Огромная испанская спальня находилась в чудовищном беспорядке. Дверцы платяного шкафа были распахнуты, и вся одежда покойного валялась на полу, скомканная и местами изорванная. Дорожный сундук выволокли на середину комнаты и опорожнили. Несколько саквояжей и чемоданов были с досадой отброшены в сторону. Кровать подверглась самой безжалостной атаке: нож распорол матрасы, которые теперь валялись выпотрошенными, с торчащими наружу пружинами. Сами пружины также подверглись насилию. Драпировку балдахина сорвали напрочь. Все выдвижные ящики в комнате были выдвинуты, а их содержимое кучей вывалено на пол. Даже картины на стенах подверглись тщательному осмотру, поскольку теперь они висели криво.

Судья почувствовал, как горят его щеки. — Где эта чертова кладбищенская воровка, устроившая весь этот погром? — приглушенно спросил он. — Я бы с удовольствием придушил ее!

— Ущерб вполне поправимый, — прошептал Эллери, не отрывая глаз от щелочки света внизу. — Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Она сейчас в ванной, наверняка вершит вендетту. У нее нож. Жаль, что ты не видел, как она тут летала по стенам! Прямо как та фурия. Тихо… Наша леди идет. Красотка, да?

Судья уставился на нее во все глаза.

В дверях ванной комнаты стояла Сесилия Мунн. С ее лица словно сорвали маску. Очевидно, спокойное выражение, которое она ежедневно демонстрировала миру, служило чем-то вроде слоя косметики. Под ним скрывалось нечто совершенно иное, бесстыдно обнажившееся сейчас — грубое, неприкрытое и отвратительное, таившееся в змеевидных губах, бледной упругой коже и тигриных глазах. Одной рукой Сесилия хватала пустой воздух, второй размахивала обыкновенным ножом для резки хлеба, который, видимо, стащила из кухни. Ее халат распахнулся, полуобнажив маленькие, упругие груди.

Перед ними была резко выгравированная картина, олицетворявшая собой человеческий гнев, отчаяние и ужас. Даже светлые волосы женщины были этим заражены — они торчали во все стороны. Весь ее ощетинившийся, полный дикой ненависти вид вызвал у обоих мужчин оцепенение.

— Боже правый, — прошептал пожилой джентльмен, — это же просто животное! Я никогда не видел…

— Ее обуял страх, — тихо пояснил Эллери. — Страх. Их всех обуял страх. Должно быть, этот Марко в каком-то смысле был Макиавелли и Вельзевулом в одном флаконе. Он пригвоздил страхом…

Белокурая женщина вдруг метнулась словно кошка — прямо к выключателю. И сразу же наступила кромешная тьма.

Они лежали, застыв на месте. Только одно могло вызвать такой спонтанный рефлекс мышц — она услышала, как кто-то приближался.

Казалось, прошла целая вечность. Хотя на самом деле секундная стрелка на часах Эллери дернулась лишь несколько раз. Затем свет вспыхнул вновь. Дверь была снова закрыта, и спиной к ней стояла миссис Констебль, а ее рука все еще лежала на кнопке выключателя рядом с дверным косяком. Миссис Мунн исчезла.

Обвислая туша толстухи походила на застывшее желе. Ее всю словно раздуло изнутри: глаза, грудь и все заплывшее жиром тело выпятилось наружу. Но более всего выражали ее глаза, глядящие на изуродованную кровать, разбросанные на полу вещи и опустошенные ящички. Для Квина и судьи это было все равно, что смотреть замедленные кадры фильма. Они могли проследить каждую мысль, отражавшуюся в ее глазах и на ее измученном лице. Оно больше не казалось пустым и застывшим. Все ее тело под шелковым халатом дрожало, сотрясаясь каждой клеточкой жирной плоти. Изумление. Ужас. Догадка. Разочарование. И наконец, страх, растворивший все остальное. Миссис Констебль расплавилась от страха, словно огромная свеча, оплывшая в гору теплого жира.

Бесформенной грудой плоти осев на пол, она зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части. Женщина рыдала беззвучно, отчего ее горе выглядело еще более омерзительным. Они могли видеть красное нёбо ее широко открытого рта и огромные бусины слез, катившихся по ее лицу. Сидя на коленях, она раскачивалась из стороны в сторону в горестном экстазе, из-под халата торчали ее огромные голые колени.

Миссис Мунн по-кошачьи гибко вышла из-за спинки кровати и уставилась на бесформенную массу, рыдающую на полу. Звериное выражение исчезло с ее жесткого, красивого лица. Презрительный взгляд красавицы выражал едва ли не сочувствие. В руке она все еще сжимала забытый нож.

— Несчастная идиотка, — бросила Сесилия женщине на полу.

Эллери и судья слышали это отчетливо.

Миссис Констебль прекратила раскачиваться, очень медленно открыла глаза. Потом мгновенно вскочила на ноги и, запахнув на груди халат, уставилась на блондинку.

— Я… я… — Затем ее пораженный взгляд скользнул по ножу в руках миссис Мунн, и с толстых щек мгновенно сбежали остатки краски. Она попыталась заговорить, но голосовые связки подвели ее. Наконец пролепетала:

— Вы… Нож…

Миссис Мунн сначала не поняла. Но потом до нее дошло, чего испугалась толстуха, и она, улыбнувшись, швырнула нож на кровать.

— А, это, вам нечего бояться, миссис Констебль. Я про него совсем забыла.

— О, — приглушенно вырвалось из груди несчастной толстухи, ее руки принялись теребить край халата, глаза оставались полузакрытыми. — Я… должно быть, ходила… во сне.

— Вам незачем прикидываться перед крошкой Сесилией, дорогуша, — сухо произнесла миссис Мунн. — Я тоже одна из его милашек. Так, значит, он совратил и вас, да? Кто бы мог подумать?!

Толстуха облизала губы.

— Я… что вы имеете в виду?

— Мне следовало бы догадаться. Вы такая же светская дама его круга, как и я сама. Он вам тоже написал, да? — Ее жесткие глаза прошлись по уродливой, деформированной фигуре немолодой женщины все с тем же выражением презрительного сочувствия.

Миссис Констебль поплотнее закуталась в халат.

— Да, — с надрывом ответила она.

— И велел немедленно приехать сюда, я права? Немедленно? Это одно из любимых словечек моего драгоценного муженька. — Она непонятно почему вздрогнула. — Готова поспорить, что он написал вам, что вы приглашены миссис Годфри. Уверена, что-то в этом роде. Как если бы она знала вас всю жизнь, с тех самых пор, когда вы были еще девочками и носили косички… Со мной было то же самое. И вы приехали. Вау, и вы осмелились приехать! Вы побоялись отказать ему.

— Да, — прошептала миссис Констебль. — Побоялась.

Губы миссис Мунн изогнулись, глаза блеснули огнем.

— Проклятый…

— Вы… — начала было миссис Констебль и замолчала. Ее руки описали дугу вокруг. — Это все сделали вы?

— Кто же еще! — фыркнула блондинка. — Неужели вы думаете, что я могла бы это так оставить? Он достаточно заставил меня страдать, проклятый сукин сын! Я решила, что это мой единственный шанс. Коп отправился спать… — Она передернула плечами. — Но все напрасно. Их здесь нет…

— О, — прошептала толстуха. — Нет? Я думала… Но они должны быть здесь! О, невозможно даже представить, что их здесь нет. Я не могла бы жить… я сначала подумала, что вы пришли сюда и нашли их. — Неожиданно она схватила блондинку за плечи, ее глаза дико блеснули, и прохрипела: — А вы не лжете? Может, вы это скрываете? О, пожалуйста. Пожалуйста. У меня дочь — невеста. Мой сын недавно женился. Мои дети уже взрослые. Я всегда была уважаемой женщиной. Я… я не понимаю, как это случилось. Я всегда мечтала о таком, как он… Пожалуйста. Скажите мне… скажите мне, что вы нашли… скажите, скажите, пожалуйста! — Ее голос сорвался на крик.

Миссис Мунн залепила ей пощечину. Крик оборвался, и толстуха попятилась, схватившись за щеку.

— Простите, — проговорила блондинка. — Своим криком вы поднимете даже мертвых. Рядом спит старикашка… я только что по ошибке попала в его комнату… Ладно тебе, сестренка, возьми себя в руки. Мы отсюда уходим.

Миссис Констебль позволила взять себя за руку. Теперь она плакала по-настоящему.

— Но что мне теперь делать? — простонала она. — Что мне делать?

— Сидеть тихо и молчать. — Миссис Мунн пожала плечами. — Завтра здесь черт знает что будет, когда этот коп вернется и обнаружит весь этот погром. Но мы об этом ничего не знаем, понятно? Ничего. Мы всю ночь проспали как невинные младенцы.

— Но ваш муж…

— Да. Мой муж. — Глаза блондинки стали еще жестче. — Он преспокойно храпит у себя в комнате, — отрезала она. — Пойдемте, миссис Констебль. В этой комнате… нездоровая атмосфера. — Она потянулась к выключателю.

Свет потух. Через несколько секунд мужчины у окна услышали, как защелкнулась дверь.

— Представление окончено, — констатировал Эллери, не без труда поднимаясь с затекших колен. — Отправляйся поскорее обратно в постель, мой друг. Ты что, хочешь поймать пневмонию?

Судья Маклин подхватил свое одеяло и, не говоря ни слова, осторожно двинулся по узкому балкону к своему окну. Эллери последовал за ним и вошел в дверь, которую лишь слегка приоткрыл. Потом закрыл ее за собой и беспечно зажег свет.

Пожилой джентльмен сидел на краю кровати, глубоко задумавшись. Эллери зажег сигарету и с облегчением опустился в кресло.

— Итак, — негромко произнес он, не спуская глаз с судьи, — каков вердикт, ваша честь?

Судья пошевелился.

— Если ты расскажешь мне обо всем, что произошло, пока я спал, сын мой, я смогу дать более вразумительное объяснение.

— Рассказывать почти нечего. Самая главная новость — это то, что миссис Годфри во всем призналась.

— Не понимаю?

— В саду, под луной, жена призналась в неверности мужу. Детективу посчастливилось это слышать. — Эллери передернул плечами. — В этом смысле кое-что прояснилось. Я знал, что она в конце концов сломается, но не думал, что перед Годфри. Поразительный тип этот Годфри! В нем что-то есть. Принял новость с достоинством, как того требовали обстоятельства… Она также призналась в том, о чем мы уже говорили раньше, — она ни разу не встречалась ни с миссис Констебль, ни с Муннами, до того как пригласила их на Испанский мыс. Как выяснилось, это Марко заставил ее пригласить всю эту компанию.

— А-а, — протянул судья.

— И миссис Констебль и миссис Мунн — по крайней мере, миссис Констебль точно — попали в затруднительное положение, не меньше, чем она сама.

Пожилой джентльмен рассеянно кивнул:

— Да-да, понимаю…

— Однако самый интересный момент откровения был прерван внезапным появлением миссис Констебль. — Эллери вздохнул. — Не то чтобы это было так уж важно. Но мне хотелось бы услышать это из уст самой миссис Годфри.

— Хмм. Ты хочешь сказать, что она рассказала мужу не все?

— Несомненно.

— Но ты знаешь, что она собиралась сказать Годфри?

— Думаю, что да, — ответил Эллери.

Судья распрямил длинные ноги и направился в ванную. Когда он вернулся снова, его лицо было скрыто полотенцем.

— Теперь, — начал он приглушенно, — когда я собственными глазами видел эту драму в соседней комнате, мне кажется, что я тоже знаю.

— Хвастаешься? Давай сравним. Твой диагноз?

— Мне кажется, я понимаю таких женщин, как Стелла Годфри. — Судья Маклин отбросил полотенце и растянулся во всю длину кровати. — Не важно, кем мог оказаться Годфри в социологическом отношении, его жена — жертва небезызвестной болезни голубой крови, носящей название «гордость касты». По рождению она Руздал. Ты не слышал, чтобы кто-то из их рода был замешан в крупном скандале. Одна из первых фамилий в деловых кругах Манхэттена, чистая порода. Они не слишком благосклонны к торговле, современным экономическим условиям как таковым, по это истинные набобы, когда дело доходит до Рембрандтов, Ван Дейков, старых голландцев и прочих традиций. Это у нее в крови.

— К чему ты клонишь?

— Для семьи Руздал существует единственный смертный грех: попасть в лапы желтой прессы. Если уж скандала не избежать, то уладь его как можно тише. Вот в чем главная причина. Ее страх доминировал над чем-то реальным, мой мальчик. Этот негодяй, у которого имелись доказательства, загнал ее в угол. Полагаю, вся причина кроется именно в этом.

— Браво, — усмехнулся Эллери. — Шаткая диссертация по общественной психологии. И не слишком оригинальная. Заключение не всегда следует за фактами. Однако у этого негодяя имелись доказательства. Раз мы рассматриваем его как негодяя, отсюда почти неизбежно следует, что у него имелись доказательства. Я ухватился за это и избавился от необходимости плести кружева. Если исходить из того факта, что у него имелись доказательства, все становится на свои места: и гневное смущение миссис Годфри, ее упрямое нежелание говорить, и смертельный страх миссис Констебль, и настороженность миссис Мунн, ее грубые ухищрения… Когда я выяснил, что обе леди, миссис Констебль и миссис Мунн, приглашены сюда по указке — это была элементарная дедукция, — то отсюда последовал вывод, что они когда-то также пали жертвами обольщения Марко. А поскольку обе немедленно выполнили его приказание, значит, они тоже чего-то боялись. Боялись явно его доказательств. Все три боялись его доказательств.

— Разумеется, писем, — негромко обронил судья. Эллери махнул рукой:

— Не столь важно чего. Где бы ни находились эти доказательства, все три женщины считают их крайне важными. Но в этой ситуации есть кое-что более интересное. Тебе не приходило в голову, с чего это Марко захотелось, чтобы эти дамочки прибыли сюда?

— Из садистских побуждений, полагаю, — предположил судья. — Но нет. Такой тип, как Марко…

— Теперь ты и сам видишь, в какую психологическую мешанину ты впутался? — мрачно заметил Эллери. — Садизм! Нет-нет, Солон, это нечто менее утонченное, чем садизм… это шантаж.

Судья Маклин уставился на него во все глаза:

— Гром меня разрази! Я сегодня плохо соображаю. Любовные письма… шантаж. Одно следует за другим, это наверняка.

— Вот именно. И то, что он собрал всех трех женщин вместе, предполагает, что этот джентльмен был намерен… что?

— «Сорвать большой куш», о чем он писал в своем письме к Пенфилду, когда был убит!

Эллери нахмурил брови.

— Тогда это была детская игра. Женщины находились в отчаянии, все три. Марко был не из трусливого десятка, только не он, исходя из всего того, что нам удалось узнать о нем. Если он их шантажировал, то, видимо, требовал денег. Должно быть, он оказался слишком жадным; скорее всего, так и было. В результате чего возникла тупиковая ситуация, из которой его кто-то услужливо вывел, отняв его никчемную жизнь. Но доказательства — письма, где бы они ни находились, — все еще существуют. Только где они? — Эллери закурил сигарету. — Я понимаю, что эти женщины готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы вернуть их. Они перевернули бы небо и землю, только бы найти их. Наиболее логично было бы искать письма в комнате Марко. Вот поэтому, — он вздохнул, — я предложил нашему другу Рошу удовлетворить его потребность во сне.

— Я не подумал о шантаже, — признался пожилой джентльмен, — но теперь вижу, после всего случившегося, что должны были искать эти женщины в спальне Марко. Святые Небеса! — Он неожиданно сел на постели. — Но миссис Годфри! Она определенно не должна была упустить такой возможности! Она присутствовала, когда ты сказал им, что спальня Марко останется на ночь без охраны?

— Присутствовала.

— Тогда она станет искать…

— Она уже это сделала, Оскар, — мягко прервал его Эллери. Он встал и потянулся. — Господи, как я устал! Пожалуй, мне лучше пойти поспать. И тебе следует сделать то же самое.

— Ты хочешь сказать, — воскликнул судья, — что миссис Годфри уже обыскала соседнюю комнату?

— Ровно в час ночи, мой дорогой друг. Странно — ровно через двадцать четыре часа после того, как ее выдающийся гость отдал богу душу. О, это простое совпадение. Я как раз находился на этом удобном балконе. Должен заметить, что она вела обыск более скрупулезно, чем импульсивная миссис Мунн, и оставила все, как было, на своих местах.

— Тогда она их нашла!

— Нет, — возразил Эллери, направляясь к смежной двери, — не нашла.

— Но это значит…

— Это значит, что их там не было.

Судья закусил нижнюю губу в раздражении.

— Но с чего, во имя всех чертей на свете, ты в этом так уверен?

— С того, — ответил Эллери, сладко улыбаясь и открывая дверь, — что ровно в половине первого я собственноручно обыскал спальню Марко. Нет-нет, Солон, так ты заработаешь лихорадку. Тебе надо поспать! Тебе необходимо как можно лучше отдохнуть. У меня такое чувство, что завтрашний день принесет нам божественное зрелище.

Глава 10

— Итак, мистер Квин, — рявкнул инспектор Молей на следующее утро, когда все трое сидели в его кабинете в Пойнсетте, находящемся в пятнадцати милях езды в глубь материка от Испанского мыса, — в хорошенькое дельце вы втянули вчера ночью Роша! Я получил утром его отчет по телефону. По всем правилам я должен его наказать.

— Рош не виноват, — вступился за полицейского Эллери. — За все отвечаю я, инспектор. Этот парень ничем не нарушил своих обязанностей.

— Н-да. Он мне это говорил. Но еще он сказал, что спальня Марко выглядит так, как если бы в ней побывала стая разъяренных диких кошек. Вы отвечаете и за это тоже?

— Лишь косвенно. — И Эллери рассказал все, что приключилось прошлой ночью, начиная с разговора, подслушанного им в саду между четой Годфри, и заканчивая ночным визитом трех женщин в спальню покойного.

— Хм. Чертовски интересно. Отличная работа, мистер Квин. Только почему вы не дали мне знать заранее?

— Вы не знаете этого молодого человека, — сухо обронил судья Маклин. — Он по натуре — волк-одиночка. Я бы даже сказал, что он держит рот на замке, поскольку еще не выстроил все дело согласно своей чертовой логике. Так сказать, в терминах «математической достоверности», проще говоря, вероятности.

— Как хорошо вы разгадали мои мотивы, — усмехнулся Эллери. — Что-то в этом роде, инспектор. Что вы скажете о моем рассказе?

Молей поднялся и выглянул в зарешеченное окно, выходившее на главную площадь небольшого городка.

— Я считаю, — мрачно произнес он, — что все это довольно рискованно. Не думаю, что есть сомнения насчет того, что искали эти три дамочки. Марко окрутил всех трех — трех идиоток, страстно возжелавших немножечко старомодной любви. Когда они получили от него желаемое, он взял их в оборот и заставил платить за удовольствие бешеные бабки. Наверняка они получили то, что хотели… Теперь я в этом убежден. Видите ли, я тут кое-что нарыл насчет Марко.

— Уже? — удивленно воскликнул судья. — Быстро же вы действуете, инспектор!

— О, это не составило большого труда, — не без скромности пояснил инспектор. — Я получил отчет с утренней почтой. Не составило большого труда по той причине, что о нем уже собирали сведения.

— О, — удивился Эллери. — Значит, он числился в картотеке?

Инспектор похлопал по толстому конверту на столе:

— Не совсем так. Видите ли, у меня есть приятель, который держит в Нью-Йорке частное детективное агентство. Вчера я начал думать об этом жиголо Марко. И чем дольше думал, тем больше убеждался, что его имя мне откуда-то знакомо. Не такое уж оно распространенное. Потом вспомнил откуда — мой друг детектив упоминал о нем всего полгода назад, когда я навещал его в Нью-Йорке. Одним словом, я телеграфировал ему, и, как оказалось, был прав. Он прислал мне досье на Марко спецдоставкой по авиапочте.

— Частное расследование, э?.. — задумчиво произнес судья. — Очень похоже, что это заказ какого-нибудь ревнивого муженька.

— Вы правы. Леонард — мой приятель — был нанят каким-то субъектом проследить за Марко. Видать, его женушка и этот Марко уж больно крепко сдружились. Как бы там ни было, Леонард знает свое дело. Он нарыл на Марко предостаточно, чтобы заставить этого пройдоху поджать хвост и отдать письма и фотографии, имеющие отношение к делу. Само собой, информация Леонарда не идет дальше рамок его частного расследования, поэтому я не могу вам сказать, когда и где Марко спутался с этой красоткой миссис Мунн. Но знаю, как он связался с миссис Констебль, поскольку как раз об этом и разузнал Леонард.

— Тогда его интрижка с миссис Констебль предшествовала двум другим? Хм… И как давно это было?

— Всего несколько месяцев тому назад. Но до этого у него уже имелся длинный список жертв. Леонард откопал не так уж много фактов, вы понимаете, все бывшие возлюбленные Марко держали рот на замке. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Марко поднял лапки перед клиентом Леонарда.

— У этого типа должна быть предыстория, — пробормотал судья Маклин. — У таких негодяев она всегда есть…

— И да, и нет. По словам Леонарда, Марко, похоже, выскочил ниоткуда лет шесть назад. Леонард считает, что он испанец, родом из хорошей семьи, но, как говорится, паршивая овца. Как бы там ни было, Марко, видимо, получил приличное образование: говорил по-испански как на родном, то и дело цитировал стихи Шейли, Китса, Байрона и всех остальных лириков…

— Наверняка Байрона, — хмыкнул Эллери. — Но я рукоплещу вам, инспектор. Кто бы мог заподозрить вас в знании любовной лирики?

— Я знаю, о чем говорю, — кивнул инспектор. — Как я уже сказал, Марко рассказывал о знаменитых и богатых людях так, как если бы ел с ними из одной тарелки, бывал вместе в Каннах, Монте-Карло и Швейцарских Альпах и все в таком духе. Он сорил деньгами, но, как мне кажется, это было напускное. Ему не потребовалось много времени, чтобы попасть в высшее общество, после чего он легко поплыл по течению. Модные курорты — Флорида, Калифорния, Бермуды. И повсюду этот негодяй оставлял след, словно испуганный скунс. Но попробуйте что-либо доказать!

— В том-то вся беда, когда шантаж основан на адюльтере, — громко высказался судья. — Готовность платить служит шантажисту гарантией, что его жертва будет хранить молчание.

— Леонард утверждает, — нахмурился инспектор, — что тут кроется что-то другое, но ему так и не удалось узнать, что именно.

— Что-то другое? — насторожился Эллери.

— Он намекал на сообщника. Но это лишь его подозрения. Вроде как Марко работал еще с кем-то. Но с кем и как, Леонард так и не выяснил.

— Боже, это может быть крайне важно! — воскликнул судья Маклин.

— Я над этим работаю. Дело осложняется тем, — добавил инспектор, — что еще он водил дружбу с каким-то жуликом.

— Э?..

— О, официально он зовется «адвокатом», — пояснил Молей.

— Пенфилд! — воскликнули разом оба мужчины.

— Еще не легче. Может, мне придется обвинить джентльмена в нечестности. Хотя я думаю, что он мошенник, поскольку убежден, что ни один честный адвокат не стал вы иметь дело с таким негодяем, как Марко. Похоже на то, что этот пройдоха ни разу не был ни в чем обвинен и ни разу не привлекался к суду и не нуждался в юрисконсульте. Зато доподлинно известно, что этот Пенфилд уладил все дела Марко с Леонардом. Марко даже не появлялся. Пенфилд сам пришел к Леонарду, они мило побеседовали, и Пенфилд пожаловался, что за его «клиентом» велась слежка, которая действовала ему на нервы, и попросил Леонарда оказать любезность и отозвать своих ищеек обратно. Тогда Леонард парировал, разглядывая свои ногти, что существуют кое-какие письма и фотографии, которые действуют на нервы его «клиенту». На что Пенфилд воскликнул: «Боже мой! Как это неприятно!» Они пожали друг другу руки, а на следующее утро Леонард получил все письма и фотографии с первой почтой, без обратного адреса отправителя, разумеется, хотя пакет был отправлен из почтового отделения на Парк-роу. Ведь вы помните адрес Пенфилда? Ловкий шельмец, э?

В течение всего монолога инспектора Эллери и судья несколько раз обменялись взглядами. А когда Молей замолчал, оба открыли рот.

— Знаю, знаю, — не дал им вымолвить и слова Молей. — Вы хотите сказать, что, возможно, Марко и не держал в доме Годфри писем этих трех женщин. И что, возможно, этот ушлый Пенфилд хранит их у себя. — Он нажал на кнопку на своем столе. — Ну что ж, мы это скоро узнаем.

— Вы хотите сказать, что Пенфилд у вас? — воскликнул судья Маклин.

— Мы не сидим сложа руки, ваша честь… А вот и Чарли. Проводи джентльменов. И помни, Чарли, никаких грубостей. Он помечен как «хрупкий».

Лукас Пенфилд, сияя улыбкой, появился в дверях. Он никак не походил на хрупкого. На самом деле этот мужчина оказался довольно толстым коротышкой с массивной, почти лысой головой, с аккуратными, коротко подстриженными седыми усиками и наивными, как у младенца, глазами. Они были по-детски большими и ангельски-чистыми — мягкие карие глаза красавца обольстителя. Его глаза весело блестели, как если бы их обладатель обдумывал про себя очередную шутку. В облике Пенфилда было нечто диккенсовское, поскольку одет он был очень старомодно: в мешковатый, изрядно поношенный костюм, ставший от времени зеленовато-оливковым, рубашку с высоким ворохом и широким галстуком с бриллиантовой булавкой в виде подковы. Честное слово, он выглядел так, будто боялся ненароком наступить на жука. Однако судья Маклин явно не воспринимал его таковым. Длинное лицо пожилого джентльмена приняло жесткое выражение, глаза стали холодными, как две голубые льдинки.

— Бог мой, неужели это судья Маклин! — воскликнул Лукас Пенфилд, приближаясь к нему с распростертыми руками. — Не ожидал встретить вас здесь! Боже мой, сколько лет, сколько зим, верно, судья? Как быстро летит время.

— Да, у него есть такая отвратительная привычка, — сухо заметил судья, игнорируя протянутую руку.

— Ха-ха! А я вижу, вы все такой же. Я всегда говорил, что с вашей отставкой суд потерял одного из своих самых великих умов.

— Сомневаюсь, смогу ли я сказать то же самое и о вас, когда вы уйдете в отставку. Если, разумеется, это случится прежде, чем вас лишат адвокатского звания.

— О, вы, как всегда, резки, судья, ха-ха! Я как-то сказал судье Кинси…

— Оставим детали, Пенфилд. Это мистер Квин, о котором вы, возможно, слышали. Советую вам не становиться на его пути. А это…

— Сам Эллери Квин! — восхищенно воскликнул лысый коротышка, обращая свои ангельские глаза на Эллери. — Боже мой! Это действительно большая честь. Ради этого стоило прокатиться. Я хорошо знаю вашего батюшку, мистер Квин. Весьма влиятельный человек на Сентр-стрит… А это вы, судья, видимо, собирались представить мне инспектора Молея, джентльмена, который выманил меня сюда и оторвал от утомительной адвокатской практики?

Перед ними стоял, раскланиваясь, сияющий маленький джентльмен с живыми, веселыми глазами невинного ребенка.

— Присаживайтесь, Пенфилд, — почти любезно пригласил Молей. — Я хочу с вами поговорить.

— Ваш человек дал мне это понять, — с готовностью отозвался Пенфилд, усаживаясь на стул. — Насколько я понимаю, это имеет отношение к моему бывшему клиенту? Мистеру Джону Марко? Какое несчастье! Я прочел об этом в нью-йоркских газетах. Видите ли…

— О, значит, Марко был вашим клиентом?

— Бог мой, это так меня огорчает, инспектор. Я полагаю… нам надо… так сказать… в узком кругу? Я могу говорить свободно?

— Разумеется, — мрачно кивнул инспектор. — Затем вас и привезли сюда, в Пойнсетт.

— Привезли меня? — Пенфилд выгнул брови дугой. — Это звучит довольно неприятно, инспектор. Насколько я понимаю, я ведь не арестован, ха-ха-ха! Потому что, уверяю вас, после того, как ваш детектив объяснил мне…

— Давайте сразу приступим к делу, — резко оборвал его Молей. — Между вами и покойным существует связь, и я хочу знать какая.

— Но я как раз хотел объяснить, — снисходительно произнес коротышка. — Ваши полицейские форсировали события! Адвокат — судья это подтвердит — слуга своих клиентов. У меня было много клиентов за мою… э… весьма интенсивную практику, инспектор; к сожалению, я не имел возможности выбирать их более осмотрительно, как мне бы этого хотелось. Так что должен с грустью признать, что Джон Марко не относился к числу… э… желаемых. Собственно говоря, он был весьма неприятной персоной. Но пожалуй, это и все, что я могу вам сказать о нем.

— О, вот как вы это рассматриваете? — громыхнул инспектор. — По какому вопросу он был вашим клиентом?

Толстые ручки Пенфилда, украшенные двумя кольца ми с бриллиантами, описали неопределенную дугу.

— По разным. Он… э… звонил мне время от времени и советовался по всякого рода деловым вопросам.

— По каким именно?

— Боюсь, — изобразил сожаление маленький человечек, — этого я вам не имею права сказать, инспектор. Долг адвоката перед клиентом, вы же понимаете… Даже смерть…

— Но его убили!

— Ему здорово не повезло, — вздохнул адвокат.

Наступила тишина, потом судья обронил:

— Я думал, что вы адвокат по криминальным вопросам. С чего это вы взялись за бизнес?

— С тех пор, как вы вышли в отставку, судья, — не без грусти произнес Пенфилд, — многое изменилось. Но человеку ведь надо как-то жить, верно? Вы себе не представляете, какая борьба идет в наши дни.

— Думаю, что с большим трудом, но представляю. Я имею в виду, в вашем случае. Вы, как мне кажется, значительно продвинулись в вопросах этики с тех пор, как мы виделись с вами в последний раз.

— Эволюция, судья, эволюция, — улыбнулся маленький человечек. — Кто я такой, чтобы оставаться неподвластным требованиям времени? Новые веяния в профессии…

— Чушь, — отрезал судья.

Эллери не отрывал взгляда от подвижной физиономии адвоката. В ней все постоянно двигалось: глаза, губы, брови, морщинистая кожа. Луч солнца, проникавший сквозь окно, отсвечивал от его лысой макушки, образовывая вокруг головы нечто вроде нимба. Уникальное существо! — подумал Эллери. И опасный противник.

— Когда вы видели Марко в последний раз? — рявкнул Молей.

Пенфилд соединил вместе кончики пальцев.

— Дайте подумать… О да! Это было в апреле, инспектор. И вот теперь он мертв. Что ж, это еще одно знамение неподкупности фортуны, не правда ли, мистер Квин? Плохой актер… и вот смерть. Как странно. Двадцать лет преступник-убийца ускользает от рук нашего правосудия, и вот в один прекрасный день он наступает на банановую кожуру и ломает себе шею. Весьма печальный комментарий к нашей судебной системе.

— По какому вопросу?

— Э?.. О, извините, инспектор. Зачем он виделся со мной в апреле? Да-да, конечно. В очередной раз посоветоваться, так сказать, по делу. Я дал ему лучший из приемлемых советов.

— Какой?

— Изменить свою жизнь, инспектор. Я всегда читал ему нотации; Марко был симпатичным парнем, несмотря на все свои слабости. Но он не желал слушать, бедняжка, а теперь вы только взгляните на него.

— С чего вы взяли, что он был плохим актером, Пенфилд? Если ваши отношения носили такой, черт побери, невинный характер?

— Интуиция, мой дорогой инспектор, — вздохнул адвокат. — Невозможно проработать в суде Нью-Йорка в течение тридцати лет без того, чтобы не развить в себе сверхъестественное шестое чувство в отношении мыслей преступника. Уверяю вас, это было не более чем…

— Так вы никогда ни к чему не придете с нашим другом Пенфилдом, — мрачно усмехнулся судья. — Он может вилять часами. Я лично наблюдал, как он это делал, инспектор. Предлагаю вам говорить по существу.

Молей глянул на Пенфилда, выдвинул ящичек из стола, нащупал в нем какой-то листок и бросил его через стол маленькому человечку:

— Прочтите это.

Мистер Лукас Пенфилд позволил себе принять удивленный вид, потом неодобрительно улыбнулся, извлек из нагрудного кармана очки в роговой оправе, водрузил их себе на копчик носа, осторожно взял лист и прошелся по нему глазами. Он читал с большим вниманием. Затем положил лист обратно на стол, снял очки и, убрав их в карман, откинулся на спинку стула.

— Ну и?.. — поинтересовался инспектор.

— Это письмо явно адресовано мне, — негромко проговорил Пенфилд. — Могу предположить, по тому, как оно резко обрывается, что закончить его помешала смерть, значит, последние мысли Марко были обо мне. Боже мой, как это трогательно, инспектор. Благодарю вас, инспектор, что вы позволили мне взглянуть на это письмо. Что я могу сказать? Оно слишком трогает, чтобы говорить. — Он и в самом деле полез в карман брюк за носовым платком и высморкался.

— Фигляр, — негромко обронил судья.

Кулак инспектора грохнул о стол; он вскочил на ноги.

— Вы так просто не отделаетесь! — прорычал он. — Мне известно, что вы и Марко переписывались все лето! Мне известно, что вы уладили по крайней мере одно дело о попытке вымогательства, когда для вас обоих запахло жареным. Мне известно…

— Сдается мне, что вам многое известно, — осторожно вставил Пенфилд. — Пролейте свет.

— Мой друг, Дэйв Леонард, из столичного агентства написал мне о вас все, ясно? Так что не думайте, что вы можете морочить мне голову, разводя тут бодягу о конфиденциальности ваших деловых отношений!

— Хм. А вы, вижу, не сидели сложа руки, — пробормотал маленький человечек, восхищенно глядя на инспектора. — Да, это правда, Марко и я переписывались этим летом. И я заходил к Леонарду — он просто симпатяга — несколько месяцев назад в связи с интересом моего клиента. Но…

— О каком «большом куше» писал Марко? — заорал Молей.

— Боже мой, инспектор, не надо так горячиться. К тому же я вряд ли могу истолковать мысли Марко. Я не знаю, что он имел в виду. Он был не в своем уме, бедный парень.

Инспектор открыл было рот, потом закрыл его, глянул на Пенфилда, наконец повернулся и гневно потопал к окну, пытаясь вернуть самообладание. Пенфилд сидел с выжидающей улыбкой на лице.

— Э… скажите мне, мистер Пенфилд, — медленно начал Эллери. Голова адвоката настороженно качнулась, но он по-прежнему улыбался. — Джон Марко оставил завещание?

Пенфилд моргнул.

— Завещание? Я ничего не знаю о завещании, мистер Квин. Я никогда не оформлял подобного документа для него. Разумеется, он мог сделать это у другого адвоката. Я не задавался этим вопросом.

— У него была какая-то собственность? Скажем, у него не осталось где-нибудь поместья?

Улыбка исчезла, и впервые учтивая вежливость покинула Пенфилда. В вопросе Эллери он учуял какую-то ловушку. Поэтому прежде, чем ответить, пристально посмотрел на него.

— Поместье? Я не знаю. Как я уже говорил, наши отношения не были… — Он замолчал, не найдя нужного слова.

— Я спрашиваю потому, — пояснил Эллери, вертя в руках пенсне, — что подумал, не мог ли он доверить вам на хранение какие-то важные бумаги? В конце концов, как вы выразились, отношения между клиентом и адвокатом в каком-то смысле священны.

— В каком-то смысле, — обронил судья.

— Важные документы? — повторил Пенфилд медленно. — Боюсь, я не совсем понимаю, мистер Квин. Вы имеете в виду долговые обязательства, биржевые бумаги и прочее такое?

Эллери ответил не сразу. Он подышал на линзы, потом в задумчивости протер их и водрузил пенсне себе на нос. Все это время Лукас Пенфилд с почтением наблюдал за его действиями. Потом Эллери как можно небрежнее спросил:

— Вы знакомы с миссис Лаурой Констебль?

— Констебль? Констебль… Не думаю, что я знаю эту даму.

— А с Джозефом А. Мунном? И миссис Мунн, бывшей Сесилией Болл, актрисой?

— О! — воскликнул Пенфилд. — Вы имеете в виду людей, которые гостят сейчас в доме Годфри? Полагаю, я слышал эти имена и прежде. Нет, не могу сказать, что имел удовольствие знать их лично, ха-ха!

— Марко не писал вам о них?

Пенфилд надул красные губки. Было ясно, что он теряется в догадках, насколько много известно Квину. Его ангельские глазки несколько раз прошлись по лицу Эллери, прежде чем он ответил:

— У меня ужасно плохая память, мистер Квин. Не могу так сразу вспомнить, писал он мне о них или нет.

— Хм. Кстати, вы не знаете, не увлекался ли Марко любительской фотографией? Сейчас это модно, и мне просто любопытно…

Адвокат моргнул, а Молей обернулся с хмурым выражением.

Но судья не спускал холодного, пристального взгляда с лица адвоката.

— О, вы так быстро меняете тему разговора, мистер Квин, — пробормотал наконец Пенфилд, криво улыбаясь. — Фотографией? Почему бы и нет? Я не знаю.

— Но он не оставлял вам никаких фотографий?

— Разумеется, нет, — поспешно ответил адвокат. — Разумеется, нет.

Эллери глянул на инспектора Молея:

— Мне кажется, инспектор, нет смысла и дальше терять время с мистером Пенфилдом. Он явно… э… не может ничем нам помочь. Очень мило с вашей стороны, что вы побеспокоили себя и приехали сюда, мистер Пенфилд.

— О, никакого беспокойства! — воскликнул адвокат. Добродушное настроение в мгновение ока вернулось к нему опять. Он вскочил со своего стула. — Что-нибудь еще, инспектор?

— Катитесь, — беспомощно буркнул тот.

В руке Пенфилда появились крохотные часики.

— Боже мой! Мне следует поторопиться, если я хочу поспеть на последний самолет из Гросли-Филд. Ну что ж, джентльмены, жаль, что не смог вам помочь. — Он пожал руку Эллери, поклонился судье, тактически игнорируя инспектора Молея, и направился к двери. — Был рад снова увидеться с вами, судья Маклин. Не сомневайтесь, я передам от вас поклон Кинси. И конечно же я буду рад сказать инспектору Квину, мистер Квин, что я видел… — Он продолжал слащаво улыбаться и кланяться даже тогда, когда дверь скрыла его ангельское личико.

— Этот человек, — мрачно заявил судья, все еще глядя на дверь, — сумел уболтать суд и помог избежать приговора по меньшей мере сотне профессиональных убийц. Он подкупал свидетелей и запугивал тех, кого не смог подкупить, преднамеренно уничтожал доказательства. Однажды ему удалось погубить карьеру молодого помощника окружного прокурора, подставив его в скандальной истории с пресловутой красоткой полусвета накануне судебного заседания об убийстве… И вы надеялись добиться от него какого-то толка!

Губы Молея беззвучно задвигались.

— Мой совет вам, инспектор, забудьте о его существовании. Для честного полицейского он слишком скользкий тип. И если Пенфилд каким-то образом связан с убийством Марко, можете быть уверены, вам никогда не обнаружить этой связи или не найти доказательств.

Инспектор Молей оставил свой кабинет, чтобы проверить, как выполняются его указания. А мистер Лукас Пенфилд, догадывался он об этом или нет, вернулся к себе в Нью-Йорк с тем, что на профессиональном жаргоне зовется «хвостом».

Возвращаясь на Испанский мыс, судья неожиданно обронил:

— Я не верю, Эллери. Этот тип слишком умен для этого.

— О чем ты говоришь? — спросил Квин, сосредоточенный на своем «дюзенберге».

Отъезд Пенфилда, казалось, каким-то образом повлиял на действия Молея и повлек за собой отсутствие каких-либо новостей. Все последующие отчеты не содержали ничего примечательного. Коронер, который производил вскрытие, не добавил ничего нового к своей первоначальной версии смерти Марко. Поступили донесения от береговой охраны и множество сообщений о «продвижении дела» от полицейских с разных участков побережья, но результат сводился к одному: украденной яхты Уоринга никто не видел, ни один человек, похожий по описаниям на диковинного капитана Кидда, не был замечен где-либо на берегу после ночи убийства, а тело Дэвида Каммера пока не выброшено на берег моря. Все это удручало, и двое друзей покинули Молея, в бессилии непрерывно дымящего трубкой.

— Я насчет того, что Пенфилд якобы обладает этими письмами, — пояснил судья.

— О, тебя это беспокоит?

— Он слишком хитер, чтобы прикасаться к таким вещам собственными прекрасными ручками, Эллери.

— Напротив, я бы сказал, что он постарался бы наложить лапу на документы как можно скорее, если бы мог.

— Нет-нет. Только не Пенфилд, он мог давать советы, указания, но не стал бы действовать лично. То, что он знает о криминальном прошлом Марко, здорово помогло бы ему в этом — он мог бы манипулировать им в своих целях.

Эллери ничего не ответил. Он остановил машину перед греческими пилонами у въезда на Испанский мыс. Толстый живот Гарри Стеббинса появился в дверях его заведения.

— Никак сам судья Маклин! И мистер Квин. — Стеббинс доверительно положил руку на дверцу «дюзенберга». — Я видел, как вы въехали, а потом выехали с Испанского мыса вчера. Какой ужас это убийство, а? Один из полицейских говорил мне…

— Да. И в самом деле ужасно, — рассеянно произнес судья.

— Думаете, они найдут убийцу? Я слышал, будто этот Марко был в чем мать родила, когда его нашли. И куда только катится этот мир, хотел бы я знать. Но я всегда говорил…

— Мы сейчас остановились на мысе, Гарри, так что тебе не нужно беспокоиться о помощнице для нас. Но все равно спасибо.

— Остановились у Годфри? — удивился Стеббинс. — Господь всемогущий! — Он уставился на них, словно на полубогов. — Ну что ж, — сказал он, вытирая масляные руки о комбинезон. — Значит, так тому и бывать. А я вчера разговаривал с Энни о женщине. Она сказала…

— Мы бы с удовольствием остались и послушали мнение миссис Стеббинс, — поспешно заговорил Эллери, — что, должно быть, очень интересно, но мы очень спешим. Мы остановились задать вам пару вопросов. До которого часа вы не закрывались в субботу ночью?

Судья глянул на него, озадаченный. Стеббинс почесал затылок.

— Так я работал в субботу всю ночь, мистер Квин. Это самая прибыльная ночь. Много машин едет из Уайленда — парка развлечений в десяти милях к югу отсюда, вы же понимаете…

— Вы хотите сказать, что вообще не закрывались?

— Ну да, сэр. Я немного поспал во второй половине дня в субботу, когда меня подменил парень из Уая… я живу тут неподалеку. Но к восьми уже вернулся и не закрывался всю ночь. Этот парень скоро будет здесь, чтобы дать мне передохнуть. Энни ждет меня с горячим, вкусным…

— Не сомневаюсь, мистер Стеббинс, обед — одно из удовольствий семейной жизни, насколько я слышал. Но скажите мне: все ли здесь знают, что заправочная станция работает всю ночь в субботу?

— Видите ли, сэр, справа на столике висит табличка. А поскольку я держу эту заправочную уже двенадцать лет, — Стеббинс хохотнул, — то думаю, что местный народ успел это запомнить.

— Хм. И вы были здесь лично в субботу ночью?

— О да. Я же вам сказал. Понимаете, я…

— Вы были снаружи в час ночи?

Пузатый Гарри выглядел озадаченным.

— В час? Ну… Трудно сказать. Собственно говоря, мистер Квин, я был очень занят всю субботнюю ночь. Я прямо растерялся. Бог знает, откуда взялось столько машин, и у всех, казалось, разом кончился бензин. Пришлось попотеть…

— Но вы были снаружи?

— Думаю, что да… Я бегал туда-сюда всю ночь. А что такое?

Эллери указал пальцем через плечо:

— Подумайте, вы, случайно, не заметили, не выезжал ли кто с Испанского мыса и не пересекал шоссе?

— О! — Стеббинс пожал плечами. — Вот в чем вопрос. Знаете, сэр, если бы это была обычная ночь, то я бы точно заметил. Свет на заправочной горит ярко и падает прямо на эти два пилона на дороге. Но ночью в субботу… — Он покачал головой. — Я до трех крутился как заведенный. Касса внутри, приходится бегать за сдачей… Так что, может, кто и выезжал, сэр.

— Но вы уверены, — негромко спросил Эллери, — что сами вы никого не видели?

Стеббинс покачал головой:

— Не могу точно сказать. Может, да, а может, нет.

Эллери вздохнул:

— Жаль. Я надеялся на что-нибудь более или менее определенное. — Он поставил ногу на тормоз, потом вновь повернулся к толстому Гарри: — Кстати, а где шоферы Годфри заправляют свои машины, Стеббинс? Здесь?

— Да, сэр. Я как раз получил чистый…

— О, хорошо. Огромное вам спасибо, Стеббинс. — Он отпустил тормоз и, взявшись за руль, повел машину по дороге между двумя каменными пилонами.

— А теперь объясни, — попросил судья, пока они ехали через парк в прохладной тени, — зачем ты задавал эти вопросы?

Эллери пожал плечами:

— Да так, чтобы кое-что уточнить. Жаль, что Стеббинс ничего не заметил. Если бы он заметил чью-то машину, то это могло бы пролить кое-какой свет. Мы вчера убедились, что убийца ушел не морем, а сушей. Как еще он мог уйти, если не по этой дороге? Если только он не бросился вниз головой со скал, то для него нет другого пути, кроме как по шоссе. Точно так же он не мог ускользнуть через парк — высокая ограда из проволоки позволит взобраться на нее разве что кошке. Будь Стеббинс уверен, что ни одна машина не выезжала отсюда, мы имели бы более или менее твердое доказательство того, что убийца укрылся… в доме.

— Не понимаю, почему ты в этом сомневаешься? — удивился пожилой джентльмен. — Для доказательства очевидного факта ты идешь самым длинным путем! Теперь мы наверняка знаем более чем достаточно, чтобы с высокой долей вероятности полагать, что это был кто-то из дома.

— Мы никогда не можем знать ничего наверняка, пока не докажем, что это так.

— Чепуха. Нельзя подчинить жизнь законам математики, — парировал судья. — Чаще всего мы знаем о вещах без фактических доказательств.

— Я жуткий скептик, — грустно произнес Эллери. — Я все подвергаю сомнению. Задаюсь вопросами даже о результате своих собственных размышлений. Мой мозг всегда занят. — Он снова вздохнул.

Судья ничего не ответил, и оба хранили молчание до тех пор, пока «дюзенберг» не подкатил к особняку.

Молодой Корт с угрюмым видом отирался у входа в патио. Позади него они увидели Розу, которая загорала в шезлонге в открытом купальном костюме. Больше никого не было.

— Привет, — неуверенно поздоровался Корт. — Есть какие-нибудь новости?

— Пока нет, — отозвался судья.

— Так что военное положение не отменяется? — Загорелое лицо Корта приняло хмурое выражение. — Это начинает действовать мне на нервы. Я человек занятой, вы это знаете. А теперь не могу вырваться с этого проклятого мыса. Эти детективы шастают повсюду, черт бы их побрал. Могу поклясться, что один из них намеревался сегодня утром пойти за мной в ванную; я видел, как горели его глаза… Вам пару минут назад звонили, Квин.

— Вот как?

Эллери выпрыгнул из машины, пожилой джентльмен последовал за ним. Подошел шофер в униформе и отогнал машину.

— Кто?

— Думаю, что это был инспектор Молей… О, миссис Бурлей, — старенькая экономка как раз проходила по балкону над ними, — это не инспектор Молей звонил недавно мистеру Квину?

— Да, сэр. Он просил позвонить ему сразу же, как вы приедете, мистер Квин.

— Минуточку! — крикнул Эллери и, пройдя через патио, исчез под мавританской аркой.

Судья медленно прошелся по цветным плитам и опустился на стул рядом с Розой, издав вздох облегчения. Молодой Корт прислонился спиной к белой стене патио, глядя на них с выражением хмурого упрямства.

— Ну и?.. — спросила Роза.

— Ничего нового, моя дорогая.

Они сидели молча, наслаждаясь солнцем. Из дверей дома показалась высокая, мощная фигура Джозефа Мунна, за которой следовал детектив. Мунн был в плавках; его массивный торс отливал бронзовым загаром. Полузакрыв глаза, судья разглядывал его. Он подумал, что никогда раньше не видел такого непроницаемого лица. Неожиданно ему на память пришло другое лицо, смутно видимое через вереницу лет. Оно не было схоже чертами, но имело точно такое же выражение. Это лицо принадлежало знаменитому преступнику, человеку, разыскиваемому во многих штатах как убийцу, насильника, грабителя и виновника еще дюжины менее тяжких преступлений. Судья наблюдал это лицо, когда прокурор округа содрал с него личину, когда был вынесен строгий вердикт и когда зачитывался смертный приговор. Как ни странно, оно ни разу не изменило выражения… Джозеф А. Мунн обладал точно таким же даром невозмутимого спокойствия. Даже в его глазах невозможно было прочесть ни единой мысли; они оставались жесткими, окруженными морщинками, оставшимися от прежней жизни, когда под жгучим солнцем он подолгу вглядывался вдаль.

— Доброе утро, судья, — любезно поздоровался Мунн. Затем кивнул остальным. — Кажется, оно и впрямь неплохое, судья. Ну и что нового?

— Почти ничего, — ответил пожилой джентльмен. — Судя по тому, как развиваются события, мистер Мунн, должен сказать, что у убийцы есть все шансы остаться ненайденным.

— Плохо. Мне этот Марко не нравился вовсе, но это не оправдание для убийцы. Живи и дай жить другим — вот мой лозунг. Там, где я долго пробыл, любые разборки решались в открытую.

— В Аргентине, э?..

— И по соседству. Это большая страна, судья. Думаю, что я туда вернусь. Никогда так не думал, но теперь мне ясно, что в этой столичной жизни нет ничего хорошего. Как только смогу уехать, возьму с собой жену. Она там будет вращаться в свете, — он засмеялся, — с vaqueros[13].

— Вы полагаете, миссис Мунн понравится такая жизнь? — сухо полюбопытствовал судья.

Смех прекратился.

— У миссис Мунн появится шанс, — отозвался он, — привыкнуть к ней. — Потом зажег сигарету и добавил: — Пришел глянуть на вас. Не принимайте все так близко к сердцу, мисс Годфри. Ни один мужчина не стоит… такой девушки, как вы… Ладно, пойду, пожалуй, поплаваю. — Мунн дружески помахал всем мускулистой рукой и направился к выходу из патио.

Солнце отливало бронзой на его торсе, Роза и судья пристально смотрели ему вслед. Он остановился, чтобы что-то сказать молодому Корту, который угрюмым стражником продолжал подпирать вход в патио, потом пожал широкими плечами и пошел дальше. Детектив последовал за ним, зевая.

— Он наводит на меня ужас, — вздрогнув, призналась Роза. — Есть в этом американском мачо что-то такое, что…

Стуча каблуками по плитам, в патио стремительно вошел Эллери. Его глаза блестели, а на худых щеках появился несвойственный ему румянец. Судья приподнялся на стуле.

— Они нашли?

— Молей звонил сообщить, что они только что получили последние сведения о Питтс.

— Питтс! — воскликнула Роза. — Они поймали ее?

— Пока ничего столь захватывающего. Она очень ловко исчезла, эта горничная вашей матери, мисс Годфри. Но они обнаружили машину, в которой она сбежала. В пятидесяти милях отсюда или около того. Неподалеку от железнодорожной станции в Маартенсе.

— Спортивную машину Марко?

— Да. Брошенную. В самой машине ничего нет, но ее местонахождение дает направление поискам. — Квин зажег сигарету и взглянул на Розу возбужденными глазами.

— Это все? — спросил судья, опускаясь обратно на стул.

— Этого достаточно, — заметил Эллери, — чтобы натолкнуть меня на поразительную мысль. Никак не относящуюся к делу, черт побери! Попомните мои слова, судья, мы столкнулись с вендеттой!

— За что?

— А вот это, — ответил Эллери, — еще нужно узнать.

Глава 11

Однажды мистер Эллери Квин подметил:

— Преступление, как кто-то сказал, — это рак на теле общества. Это правда, но тут есть свои особенности. Поскольку, несмотря на тот факт, что рак — это неуправляемый организм, он тем не менее должен иметь собственный характер. Наука принимает это на веру, хотя исследователи еще только пытаются распознать его в своих лабораториях. И хотя это им пока не удалось, он должен существовать. То же самое обстоит и с расследованием преступления: определи характер преступления, и ты окажешься в двух шагах от окончательной истины.

Главная трудность заключается в том, размышлял Эллери, покуривая в кресле своей комнаты после довольно раннего и напряженного ленча в большой столовой в присутствии всех остальных, что характер преступления пока ускользает от него. Правда, иногда он смутно мелькал перед ним, но затем опять исчезал, дразня и танцуя.

Что-то тут было не так. Что именно, Квин не знал, но был уверен: либо он где-то ошибается сам, либо его хитростью ввели в заблуждение, что приводит к одному и тому же результату. Он все больше и больше убеждался, что убийство Джона Марко — это блестяще продуманный ход логическое завершение логически продуманного плана. Оно имело все признаки холодного, точно просчитанного и, как говорится, злого умысла. Именно это и беспокоило его. Чем логичнее был план, тем легче, казалось, он должен был бы разгадать его. Бухгалтер с легкостью разбирается в самом сложном, но правильно составленном отчете и, только когда где-то вкрадывается ошибка, может запутаться. Однако запутанный план убийства Марко оставался для него по-прежнему загадкой. Где-то явно нарушалась симметрия. Его вдруг осенило, что несвойственное ему умственное бессилие могло быть вызвано не столько предопределенной изобретательностью преступника или его Эллери, ошибкой, сколько чистой случайностью…

Случайностью, подумал он, чувствуя, как нарастает возбуждение. Это вполне могло быть ответом. Опыт подсказывал, что тщательно подготовленные планы чаще всего идут не так, как надо, чем неподготовленные; на самом деле, чем лучше подготовлен план, тем вероятнее, что он пойдет не по сценарию. Успешность плана зависит от многих факторов, на которые полагается преступник; и это тем более верно при осуществлении задуманного убийства. Стоит одному фактору не сработать, как все становится невыполнимым. Преступник может попытаться немедленно подправить план, но тут начнет действовать цепочка обстоятельств, над которой он больше не властен… Видимо, и сюда тоже вкралось какое-то несоответствие, внесшее путаницу в логику, нарушившее сбалансированность действий и застлавшее туманом глаза следователя.

Да-да, чем больше Квин об этом думал, тем яснее видел, что убийство Джона Марко сцепилось с явным невезением. Что это, черт побери, за несчастный случай? Эллери подскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

Он не надеялся, что работа его серых клеток над этой непостижимой загадкой даст ему немедленный результат. Однако вероятность не исключалась. Нагота Джона Марко… его полная, сбивающая с толку нагота. Наверняка должна быть какая-то помеха, которая все спутала, которая бросила вызов здравому смыслу и которая просто не могла быть частью первоначального плана убийцы; Эллери чуял нутром, что это так. И все же, что бы это значило? Что бы это могло значить?

Он мерил шагами комнату, хмурясь и кусая губы. К тому же еще ошибка капитана Кидда… Ошибка! Он думал о ней как о несчастливой случайности, и грубый промах безмозглого моряка не раз всплывал у него в уме! Дэвид Каммер непреднамеренно попал в фокус плана убийцы. Возможно, Каммер и был ключом ко всей загадке — не сам по себе, жертва ошибки, а тот факт, который он собой представлял: то, что капитан Кидд принял его за Марко. Само собой, это расстроило план. Заставило ли это убийцу действовать преждевременно? Не является ли ответ на этот вопрос просто побочной ветвью ошибки, вызванной поспешностью? Не существует ли связи между ошибкой капитана Кидда и тем фактом, что убийца раздел покойника?

Эллери вздохнул, тряхнув головой. Кое-каких фактов не хватало, или что-то мешало ему ясно видеть все имеющиеся факты. Он приказал себе перестать думать о том, что, он в этом быстро убедился, явилось самой возмутительной проблемой в расследовании преступления, с какой он только имел несчастье сталкиваться, и переключился на мысли о других вещах. Ибо ему было, над чем подумать. Он решил, что достаточно ясно представил себе, что могло бы случиться.

Когда он видел судью Маклина в последний раз, почтенный юрист, пребывая в радостном возбуждении, направлялся к другой стороне Испанского мыса, где находилась площадка для гольфа, дабы размять свои длинные ноги. Остальные обитатели находились у себя в комнатах или слонялись по дому, стараясь избегать общественных мест из опасения столкнуться с духом Марко. Детективы отирались тут же, чувствуя себя как дома. Момент, решил он, как раз подходящий. Если его невероятная догадка справедлива, то это может случиться в любой момент.

Он надел белый пиджак, бросил окурок в пепельницу и тихонько спустился вниз.

Это случилось ровно в два тридцать.

Эллери провел больше часа, терпеливо патрулируя маленькую комнатку в главном холле внизу, где находился мини-коммутатор, переключавший на различные линии и добавочные номера. Как правило, коммутатор обслуживался помощником дворецкого, который сразу же соединял звонившего с нужным ему номером. Аккуратный список на щите обозначал, кто в какой комнате проживает и добавочный номер каждой комнаты. Не оставалось ничего другого, кроме как ждать; и Эллери с неослабевающим упорством ждал неизвестного. Поскольку уже больше часа зуммер на щите молчал.

Но когда он разразился звонкой трелью, Квин в мгновение ока оказался перед щитом, прижал к голове наушники и произвел манипуляции со штепсельной вилкой основной линии.

— Да? — Он постарался, чтобы его голос прозвучал как можно услужливее. — Это резиденция мистера Уолтера Годфри. С кем вы хотите поговорить?

Он напряженно вслушивался. Голос, вибрировавший в его ушах, звучал довольно странно. Он был хриплым и приглушенным, как если бы его владелец набил себе чем-то рот или говорил через марлю. Тон был принужденным, искусственным; говоривший явно приложил усилия, чтобы не быть узнанным.

— Я хочу поговорить, — произнес голос, — с миссис Лаурой Констебль. Соедините меня с ней, пожалуйста.

Соедините! Губы Эллери сжались. Значит, говорящий знает, что в доме коммутатор. Квин был уверен, что это тот самый звонок, которого он ждал.

— Минутку, пожалуйста, — ответил он тем же услужливым тоном, нажал на рычажок под клавишей, обозначавшей комнату миссис Констебль, и позвонил. Ответа не последовало, поэтому он звонил снова и снова. Наконец на другом конце провода послышался щелчок и женский голос, хриплый, невнятный, как если бы его обладательница только что проснулась. — Вам звонят, мадам, — сообщил Эллери, сразу же соединил обе линии и, положив руки на наушники, стал лихорадочно вслушиваться.

Миссис Констебль, все еще сонная, произнесла в трубку:

— Да. Да? Это миссис Констебль. Кто это?

— Не важно, кто я, — ответил глухой голос. — Вы одна? Вы можете говорить свободно?

Дыхание толстухи громыхнуло прямо в барабанные перепонки Эллери. Сонные нотки окончательно исчезли из ее голоса.

— Да! Да! Кто…

— Послушайте! Вы меня не знаете. Вы никогда меня не видели. Когда я положу трубку, вы не станете предпринимать никаких усилий, чтобы проследить звонок. Вы также не скажете об этом полиции. Это небольшой деловой договор между вами и мной.

— Деловой договор? — удивилась миссис Констебль. — Что… что вы имеете в виду?

— Вы отлично знаете что. В данный момент я смотрю на фотографию. На ней вы и некий молодой человек, ныне покойный, вместе в постели в отеле Атлантик-Сити; и он тут вовсе не мертвый. Фотография сделана со вспышкой ночью; вы спали и ни о чем не подозревали. У меня еще есть кинопленка. На ней вы и молодой человек целуетесь и занимаетесь любовью. Она сделана прошлой осенью в Центральном парке без вашего ведома. У меня также имеются заверенные подписью показания вашей горничной о том, что она видела и слышала в вашей квартире в то время, когда ваша семья отсутствовала, — о вас и молодом человеке, который теперь мертв. Кроме того, у меня есть шесть писем, написанных вами к…

— Господи боже! — тихо воскликнула миссис Констебль. — Кто вы такой? Где вы их взяли? Ведь они были у него. Я не могу…

— Слушайте меня, — прервал ее невнятный голос. — Не важно, кто я такой и где я взял письма. Главное — они у меня в руках. Вы ведь хотите вернуть их, не так ли?

— Да, да, — прошептала миссис Констебль.

— Вы это можете сделать. За определенную плату.

Женщина так долго молчала, что Эллери забеспокоился, не случилось ли с ней чего. Но потом она ответила таким усталым, надломленным голосом, что сердце Эллери сжалось от сострадания.

— Я не могу… заплатить вам.

Шантажист молчал, как если бы здорово удивился.

— Что это значит — не можете заплатить? Если вам показалось, будто я блефую, миссис Констебль, и у меня нет этой пленки и писем…

— Я полагаю, что они у вас есть… — пробормотала толстуха. — Их здесь нет. Значит, кто-то должен был их взять…

— Можете не сомневаться! Это был я. Возможно, вы опасаетесь, что я не верну вам документы после того, как вы мне заплатите? Послушайте, миссис Констебль…

Какой-то странный шантажист, подумал Эллери мрачно. Он впервые слышал, чтобы шантажист снизошел до уговоров. Не ловушка ли это?

— Он вытащил из меня не одну тысячу, — прохрипела миссис Констебль. — Не одну тысячу долларов. Все, что у меня было. И каждый раз обещал мне… Но он не сдержал слова! Он водил меня за нос. Он вел нечестную игру…

— Со мной этого можете не опасаться, — горячо заверил приглушенный голос. — Я сдержу слово. Я лишь хочу получить свой куш, после чего больше не стану вас беспокоить. Я вас понимаю. Можете положиться на мое слово, я отдам вам все, после того как получу деньги. Просто пошлите мне пять тысяч долларов, куда я вам укажу, и вы получите все ваши письма с первой же почтой.

— Пять тысяч долларов?! — Миссис Констебль засмеялась таким зловещим смехом, что у Эллери волосы встали дыбом. — Всего лишь? У меня нет и пяти тысячи центов, он выдоил из меня все, черт бы его побрал. У меня нет денег, вы слышите? Ни цента!

— О, вот вы как? — Голос анонимного вымогателя стал жестким. — Прикидываетесь нищей! Мол, он выманил у вас все. Но ведь вы богатая женщина, миссис Констебль. Вы так просто от меня не отделаетесь. Говорю вам, мне нужно пять тысяч долларов, и вы мне их дадите, или…

— Пожалуйста, — услышал Эллери испуганный шепот.

— …или я заставлю вас пожалеть, что вы этого не сделали! Что с вашим мужем? Всего лишь два года назад он сколотил целое состояние. Разве вы не можете попросить у него денег?

— Нет! — закричала она неожиданно. — Нет! Я ни за что не стану просить у него! — Ее голос надломился. — Пожалуйста, неужели вы не понимаете? Я замужем много лет. Я… я на самом деле уже давно немолодая женщина. Он… мой муж умрет, если все узнает. Он очень болен. У меня взрослые дети. Он всегда доверял мне, и мы были счастливы вместе. Я… я лучше умру, чем признаюсь ему в этом!

— Миссис Констебль, — выдохнул шантажист едва ли не с отчаянием, — вы явно не понимаете, с чем столкнулись. Вы за это поплатитесь, говорю вам! Ваши жалобы вам не помогут. Я получу от вас эти деньги, даже если мне придется взять их у вашего мужа самому!

— Вы его не найдете. Вы не знаете, где он, — хрипло возразила миссис Констебль.

— Я пойду к вашим детям.

— Вам это не поможет. Никто из них не имеет собственных денег. Их деньги вложены.

— Хорошо, черт вас побери! — Даже сквозь глухую преграду Эллери смог распознать в голосе вымогателя закипающий гнев. — Только не говорите, что я вас не предупреждал. Я вас проучу. Вы думаете, я вас дурачу? Эти фотографии, фильм и письма окажутся у инспектора Молея, не успеете вы и глазом…

— Нет, нет, пожалуйста! — воскликнула миссис Констебль. — Не делайте этого. Говорю вам, я беспомощная женщина, у которой нет денег…

— Тогда достаньте их!

— Но я не могу, говорю вам… — в трубке послышались рыдания, — у меня нет никого, к кому бы я… О, неужели вы не понимаете? Вы не могли бы взять деньги у кого-нибудь другого? Я уже заплатила за свой позор… О, заплатила тысячу раз… заплатила слезами, кровью, всеми деньгами, что у меня были. Как вы можете быть таким бессердечным, таким… таким…

— Возможно, вы пожалеете, — выкрикнул голос, — что не наскребли этих пяти тысяч, когда все это появится на страницах газет! Вы толстая, глупая корова! — И на том конце провода хлопнули трубкой.

Пальцы Эллери лихорадочно задвигались по щитку. Он почти не слышал отчаянные рыдания миссис Констебль, когда набирал номер оператора.

— Оператор! Проследите этот звонок. Немедленно! Это полиция, из дома Годфри!

Он ждал, кусая ногти. «Тупая, толстая корова». Звонил кто-то, кто знал обо всем значительно больше, а не просто случайно заполучил скандальные фотографии и письма. Кто-то, кто был вовлечен в игру. Он чувствовал, что это так. То, что он услышал, лишь усилило его подозрения. Когда придет время, он увидит, так ли это. А пока, если бы он только мог ускорить события…

— Простите, сэр, — пропел в трубку оператор. — Звонок сделан не через коммутатор, я не могу проследить его. Извините. — И в ухо Эллери ударил щелчок.

Эллери снова сел и, нахмурившись, закурил сигарету. Так он просидел в тишине какое-то время. Потом позвонил инспектору Молею в Пойнсетт. Но дежурный ответил, что инспектора Молея нет на месте; и Эллери, попросив передать, чтобы Молей перезвонил ему, когда вернется, повесил трубку и покинул свой пост.

В большом холле ему в голову неожиданно пришла здоровая мысль; сунув сигарету в кованую пепельницу с песком, он поднялся наверх к комнате миссис Констебль и беззастенчиво приложил ухо к дверям. Ему показалось, будто он слышит сдавленное рыдание.

Он постучал. Рыдания смолкли. Затем голос миссис Констебль глухо произнес:

— Кто там?

— Можно к вам на минутку, миссис Констебль? — как можно дружелюбнее спросил Эллери.

Последовала тишина. Затем послышалось:

— Это мистер Квин?

— Да, это я.

— Нет, — все так же глухо ответил голос. — Нет, я не хочу говорить с вами, мистер Квин. Я… я не очень хорошо себя чувствую. Пожалуйста, уходите. Может, как-нибудь в другой раз.

— Но я хотел сказать вам…

— Пожалуйста, мистер Квин. Я в самом деле плохо себя чувствую.

Эллери посмотрел на дверь и пожал плечами.

— Хорошо, извините. — И он прошел дальше в свою комнату.

Там он переоделся в купальные шорты, сунул ноги в парусиновые туфли и, облачившись в махровый халат, спустился вниз к бухте. В конце концов, неплохо бы и поплавать в Атлантическом океане, угрюмо подумал Квин, кивнув стоящему на часах полицейскому на террасе, пока это проклятое дело не будет улажено. Он чувствовал уверенность, что сегодня ему больше незачем караулить у коммутатора. Этот звонок должен стать уроком… остальным. Инспектор Молей скоро с ним свяжется.

Прилив был высоким. Эллери бросил вещи на песок, прыгнул в воду и сильными гребками поплыл в море.

Он открыл глаза, почувствовав прикосновение к своему плечу. Над ним склонился инспектор Молей. Выражение красной физиономии инспектора показалось ему настолько странным, что Эллери мгновенно проснулся и резко сел на песке. Солнце стояло низко над горизонтом.

— Долго же вы, черт возьми, спите, — пробурчал инспектор.

— Который час? — Квин поежился от прохладного ветра, обдувавшего его голую грудь.

— Больше семи.

— Хм. Я долго плавал, а когда выбрался на берег, то не смог побороть искушения прилечь на этот мягкий белый песок. Что-то случилось, инспектор? Ваше лицо красноречиво свидетельствует об этом. Я просил дежурного передать вам, чтобы вы позвонили мне сразу же, как вернетесь. Но это было давно. Вы что, так и не появлялись у себя в управлении с половины третьего?

Молей плотно сжал губы и осмотрелся по сторонам. Но на террасе никого не было, не считая скучающего полицейского и голых, бледных на фоне неба скал по обеим сторонам. Он опустился на песок рядом с Эллери и сунул руку в оттопыренный карман.

— Взгляните на это. — Инспектор извлек из кармана небольшой плоский пакет.

Эллери почесал нос тыльной стороной ладони и вздохнул.

— Так быстро? — пробормотал он, забирая пакет.

— Что?

— Простите, инспектор. Я просто размышлял вслух.

Все это было завернуто в обыкновенную коричневую бумагу и перевязано простой, довольно крепкой белой бечевкой. Имя инспектора Молея и адрес его управления в Пойнсетте были выведены печатными буквами водянисто-синими чернилами, которые имели подозрительный вид. Сняв бечевку и развернув бумагу, Эллери нашел внутри тощую связку конвертов, маленькую фотографию и тонкую бобину, которая, видимо, и была кинопленкой. Он открыл один из конвертов, быстро глянул на подпись, с неприязнью скользнул взглядом по фотографии, размотал несколько сантиметров пленки и просмотрел целлулоидную полоску на свет… затем вернул все на прежнее место и отдал пакет обратно Молею.

— Ну и?.. — громыхнул инспектор, немного выждав. — Кажется, вы не слишком удивлены. Вам что, даже неинтересно?

— На счет раз — нет. На счет два — очень даже интересно. У вас есть сигарета? Я забыл свои. — Эллери кивнул, когда инспектор подносил ему спичку. — Я собирался рассказать вам об этом, инспектор, когда звонил.

— Так вы знали? — воскликнул Молей.

Как можно спокойнее Эллери передал инспектору все подробности подслушанного им телефонного разговора между миссис Констебль и таинственным абонентом. Молей слушал, задумчиво хмуря брови.

— Хм, — хмыкнул он, когда Эллери закончил свой рассказ. — Значит, эта птичка, кем бы она ни была, выполнила свою угрозу и переслала все эти доказательства мне. Но скажите мне, мистер Квин, — он посмотрел Эллери прямо в глаза, — откуда вы знали, что кто-то будет звонить?

— Я не знал, я всего лишь предполагал. Давайте отложим дискуссию о моем процессе мышления на потом; как-нибудь я расскажу вам обо всем поподробнее. А теперь лучше расскажите мне о последних новостях.

Молей покрутил пакет в огромной ручище.

— Меня не было в управлении; я пытался, так сказать, пойти по горячему следу беглянки Питтс. Меня отвезли в Маартенс. Но с нею у нас вышел полный облом, а когда я вернулся к себе, то дежурный передал мне, что звонили вы. Я как раз собирался перезвонить вам — это было примерно с час назад, — когда явился посыльный.

— Посыльный?

— Угу. Паренек лет девятнадцати. Прикатил на старом «форде», который, по его словам, он купил прошлым летом за двадцать баксов. Совсем еще сопляк. Мы проверили его, с ним все чисто.

— Откуда у него взялся этот пакет?

— Он из Маартенса. Там его хорошо все знают, живет с овдовевшей матерью. Мы сразу же связались с тамошней полицией. Рассказ парня сверили с рассказом его матери. Где-то около трех часов пополудни парнишка и его мать находились у себя дома, когда услышали глухой стук в переднюю дверь. Они вышли на улицу и обнаружили этот пакет. К нему была прикреплена записка, написанная измененным почерком, и десятидолларовая бумажка. В записке прямо говорилось, что пакет нужно немедленно доставить мне в Пойнсетт. Поэтому парнишка сел в свой старенький «форд» и отправился в путь. Им были нужны эти десять баксов.

— Но они не видели, кто подбросил пакет к их двери?

— К тому времени, как они вышли на улицу, этот тип уже исчез.

— Плохо дело. — Эллери задумчиво курил, глядя на пурпурное море.

— Но это еще не самое худшее, — пробормотал Молей, сгребая песок в пригоршню и струйками пропуская его между толстыми пальцами. — Как только я получил этот пакет и мельком взглянул на письма, я сразу же позвонил миссис Констебль…

— Что вы сделали? — Эллери словно очнулся и, вздрогнув, выронил из пальцев сигарету.

— А что еще я мог сделать? Я же не знал, что вы подслушивали и знаете всю историю. Мне была нужна информация. Когда я заговорил с ней, она ответила мне как-то странно. Я сказал ей…

— Только не говорите, — воскликнул Эллери, — что вы сказали ей о том, что получили эти письма и все остальное!

— Ну… — Инспектор выглядел жалким. — Я вроде как намекнул на это. А поскольку был занят, так как должен был держать связь с полицией Маартенса, чтобы проследить того, кто подбросил этот пакет, я попросил ее сесть в машину и приехать ко мне в управление для беседы. Я сказал одному из своих парней по телефону, чтобы он выпустил ее. После этого я все время висел на телефоне, а когда спохватился, то прошло уже больше часа. Но эта толстая мадам так и не приехала. Она давным-давно уже должна была быть у меня в управлении. Я позвонил сюда одному из своих ребят, и он сообщил, что она не покидала поместья. И вот я тут. — В его голосе слышалось отчаяние. — Я собираюсь выяснить, что, черт возьми, заставило ее передумать.

Эллери, щурясь, посмотрел на море, его глаза стали темными; затем он схватил халат, парусиновые туфли и вскочил на ноги.

— Вы все ужасно спутали, инспектор, — резко бросил он, кутаясь в халат и засовывая ноги в туфли. — Идемте скорее!

Инспектор Молей неуклюже поднялся, отряхнул с себя песок и послушно последовал за ним.

Они нашли Джерома, срезающего цветы на клумбе.

— Вы не видели миссис Констебль? — задыхаясь, спросил Эллери. Он тяжело дышал после быстрого подъема с террасы.

— Это толстую такую? — Старик покачал головой. — Не. — И, даже не взглянув на них, продолжил свое занятие.

Они направились прямо в комнату миссис Констебль. На стук Эллери никто не ответил, и он, толкнув дверь, вошел в комнату. В ней царил беспорядок: постель была разобрана и смята, халат грудой валялся на полу у двери, пепельница на ночном столике была заполнена окурками. Они молча переглянулись и вышли из комнаты.

— Куда, черт возьми, она подевалась? — громыхнул Молей, стараясь не смотреть в глаза Эллери.

— Черт возьми, кто? — спросил вкрадчивый баритон, и, обернувшись, они увидели судью Маклина, который стоял посреди коридора напротив лестничной площадки.

— Миссис Констебль! Ты ее не видел? — резко спросил Эллери.

— Разумеется, видел. А что случилось?

— Надеюсь, что ничего. Где?

Пожилой джентльмен посмотрел на них:

— На другой стороне мыса. Всего несколько минут назад. Я был там на поле для гольфа, прогуливался, знаете ли. Я видел, как она сидела на самом краю скалы, со свешенными вниз ногами, пристально глядя на море. С северной стороны. Бедняжка показалась мне ужасно одинокой. Она даже не повернула головы, как если бы не слышала меня. Все смотрела на воду. Так что я оставил ее со своими мыслями и…

Но Эллери уже мчался по коридору к лестнице.

Они торопливо поднялись вверх по крутым ступеням, высеченным в голой скале. Эллери впереди, инспектор Молей, пыхтя, за ним. Старый судья Маклин, тяжело дыша, замыкал шествие. Северная часть Испанского мыса представляла собой все ту же плоскую поверхность, но деревья и кустарники встречались здесь чаще, чем на южной стороне, а почва имела более мягкий и зеленый покров, выдававший труды человека. Когда они достигли вершины ступеней, судья Маклин показал прямо вперед. Они бросились в указанном направлении, пробираясь сквозь заросли деревьев, выскочили на открытое пространство и остановились… Здесь никого не было.

— Странно, — удивился судья. — Может, она ушла…

— Разделяемся, — быстро приказал Эллери. — Мы должны ее найти.

— Но…

— Делайте, что я говорю!

В небе появились фиолетовые прожилки; начинало смеркаться.

Они прокладывали путь поодиночке, через середину семерного сегмента мыса, гуще всего поросшего лесом. Время от времени кто-нибудь выскакивал на открытое пространство, оглядывался по сторонам и бросался обратно в лес.

Роза Годфри устало возвращалась с поля для гольфа, направляясь в сторону моря, с ее плеча свисала сумка со спортивными принадлежностями. Она устала, и ее волосы шаловливо трепал ветер.

Неожиданно она остановилась. Ей показалось, будто бы впереди, у самого края скалы, мелькнуло что-то белое. Не раздумывая, девушка повернула обратно и укрылась в соседней рощице. Ей хотелось побыть одной. Было в вечернем небе и подступающих волнах моря нечто такое, что внушало ей отвращение к человеческому обществу.

Эрли Корт прогуливался за шестой меткой для игры в гольф, блуждая взглядом по окрестностям.

Миссис Констебль сидела на поросшем травой краю скалы, свесив вниз толстые ноги. Она низко опустила голову, положив подбородок едва ли не на грудь. Ее остекленевшие глаза неотрывно смотрели на море внизу.

Немного погодя она взялась пухлыми руками за самый край и подвинулась в сторону моря, откинувшись назад. Ее зад проехался по поросшим травой камням, и она едва не соскользнула вниз. Затем она подтянула ноги наверх и поднялась во весь рост на самом краю пропасти.

Ее глаза по-прежнему не отрывались от моря.

Она смотрела на рябь морской воды, носки ее туфель на дюйм выступали за край скалы. Ветер колыхал низ ее платья. Она стояла, не двигаясь, словно статуя на фоне темного неба; и только ее платье развевалось на ветру.

Эллери Квин выскочил из лесу бог знает в который раз. Его глаза устали от напряженного вглядывания. Сердце сжималось от мрачного предчувствия, в животе залегла свинцовая тяжесть. Он ускорил шаг.

Миссис Констебль только что стояла на краю пропасти, глядя на море. И тут же ее не стало.

Трудно было сказать, что случилось. Она взмахнула руками, и из ее горла вырвался сдавленный, хриплый звук, расколовший вечерний воздух. Она исчезла бесследно, как если бы сама мать-земля поглотила ее.

В полумраке сумерек это выглядело как нечто волшебное. Волшебное и зловещее. Если бы даже солнце стремительно выкатилось снова из-за горизонта и море, мерцая, мгновенно исчезло, это и то не могло бы выглядеть более зловещим. Она исчезла как облачко дыма…

Эллери выбрался из леса и остановился.

Почти у самого края пропасти, распластавшись ничком, лежала женщина. Ее лицо уткнулось в ладони, плечи вздрагивали.

Мужчина в бриджах стоял в шаге от обрыва, упершись руками в бока. Рядом валялась сумка с клюшками для гольфа.

Позади послышался хруст, и Эллери, обернувшись, увидел вышедшего из леса инспектора Молея.

— Вы слышали это? — хрипло крикнул инспектор. — Крик…

— Слышал, — со странным вздохом ответил Эллери.

— Кто… — Увидев мужчину и женщину, инспектор нахмурился и принял набычившийся вид. — Эй! — крикнул он.

Мужчина не обернулся, а женщина не подняла головы.

— Слишком поздно? — спросил обеспокоенный голос, и судья Маклин дотронулся до плеча Эллери. — Что случилось?

— Несчастная дурочка, — негромко произнес Эллери. И, не ответив на вопрос, направился к краю скалы.

Молей не сводил глаз с лежащей женщины; это была Роза Годфри. Стоявший рядом с нею блондин оказался Эрли Кортом.

— Кто кричал?

Никто из них даже не шевельнулся.

— Где миссис Констебль? — прохрипел инспектор.

Корт неожиданно поежился и обернулся. Его лицо было серым и влажным от испарины. Он опустился на колени рядом с Розой и погладил ее по темным волосам.

— Все хорошо, Роза, — печально проговорил он. — Все хорошо.

Трое мужчин подошли к самому краю обрыва. Что-то белое мягко покачивалось в шести футах под ними. Эллери, почувствовав подступившую тошноту, наклонился вперед и высунул голову за край пропасти.

Миссис Констебль распласталась лицом вверх в пенившейся воде у подножия обрывистой скалы, на одном из острых осколков, торчащих из ее основания. Ее растрепавшиеся длинные волосы, платье и ноги колыхались. Вода вокруг стала красной от крови. Боже правый, она походила на жирную устрицу, которую сбросили с высоты, дабы расщепить о камень.

Глава 12

Привилегия умереть тихо — это все равно что кануть в забвение. Насильственная смерть мгновенно придает peu de chose[14] скандальную значимость, превращая банальное событие в нечто из ряда вон выходящее. Со смертью Лаура Констебль обрела всю ту славу, которую она с таким трудом пыталась избежать при жизни. Ее разбитое тело попало в центр внимания бесцеремонных глаз полиции и прессы. Одним коротким прыжком с поросшей травой скалы на серые камни в чернеющей воде она достигла той значимости, которая в современном мире новостей сходит за бессмертие.

Прибыли мужчины, прибыли женщины. Объективы камер уставились на ее некрасивое тело, окончательно изуродованное после падения на острие скалы. Карандаши царапали неразборчивые слова. Телефоны резко выплевывали односложные высказывания. Костлявый коронер осквернил равнодушными, давно привычными к подобной работе пальцами толстую синеватую плоть покойной. Каким-то таинственным образом исчез клочок ее платья, оторванный кем-то, чья жадность к сенсации переступила нравственные пределы дозволенного.

Среди всего этого сумасшествия инспектор Молей расхаживал молча, глядя в землю, что не давало возможности прочесть его мысли. Он позволил репортерам подойти к телу, осмотреть северную часть мыса и окровавленный камень. Его подчиненные носились как очумелые куры, начисто сбитые с толку поворотом событий. Семейство Годфри, Корт и Мунны сбились в кучу в патио, позируя в ошеломлении перед алчными фотографами и механически отвечая на вопросы. Один из подчиненных Молея отыскал городской адрес миссис Констебль и послал телеграмму ее сыну; Эллери, помня отчаянный голос убитой, посоветовал не пытаться найти ее мужа. Случилось все, и в то же время не случилось ничего. Это был просто кошмар.

Газетчики окружили Молея.

— Что за фокус, инспектор?

Молей хмыкнул.

— Кто это сделал? Может, это был Корт? Это самоубийство или убийство, шеф? Есть ли связь между этой дамочкой и Марко? Говорят, она была его любовница; это правда, инспектор? Ну же, инспектор, пролейте свет. Во всей этой свистопляске вы не сказали нам ни слова.

Когда все закончилось и последний репортер был насильно выдворен, инспектор жестом послал одного из своих подчиненных ко входу в освещенное фонарями патио, устало потер лоб и буднично спросил:

— Ну что, Корт, как все было?

Молодой человек уставился на инспектора обведенными красными кругами глазами:

— Она этого не делала! Не делала!

— Кто она и чего она не делала?

Была уже глубокая ночь, и горящие ярким светом испанские фонари, на самом деле электрические, отбрасывали длинные пятна света на плиты. Роза съежилась на стуле.

— Роза. Она не сталкивала ее. Клянусь вам, инспектор!

— Не сталкивала… — Молей уставился на него, потом разразился грубым хохотом. — Кто говорит о том, что миссис Констебль столкнули, Корт? Я хочу знать, как все было, просто для протокола. Понимаете, мне нужно написать отчет.

— Вы хотите сказать, — пробормотал молодой человек, — что не верите, что это… убийство?

— Ну-ну, не важно, во что я верю или не верю. Что произошло? Были ли вы с мисс Годфри, когда…

— Да! — воскликнул Корт горячо. — Все время. Вот почему я сказал…

— Это неправда, — усталым голосом произнесла Роза. — Прекрати это, Эрли. Ты лишь все осложняешь. Я была одна, когда это… случилось.

— Ради бога, Эрли, — воскликнул Уолтер Годфри, его уродливое лицо приняло выражение встревоженной горгульи[15], — говори правду! Это становится… становится… — Он отер пот с лица, хотя уже становилось прохладно.

Корт сглотнул.

— Когда она… Видите ли, я ее искал…

— Снова? — улыбнулся инспектор.

— Да. Я не хотел… Одним словом, кто-то — кажется, это был Мунн — сказал, что он видел, как она направилась к полю для гольфа, поэтому я тоже пошел туда. Когда я вышел из-за кустов рядом с… с этим местом, то увидел Розу.

— И что?

— Она наклонилась над краем скалы. Я ничего не понял. Я крикнул ей, но она меня даже не услышала. Потом она отшатнулась, упала на траву и зарыдала. Когда я подошел и глянул вниз через край, то увидел тело, лежащее на камнях. Вот и все.

— Ну а что видели вы, мисс Годфри? Мне это нужно, как я уже сказал, для протокола.

— Все было так, как говорит Эрли. — Она потерла губы тыльной стороной ладони и посмотрела на покрасневшую кожу. — В таком положении он и нашел меня. Я слышала, как он меня окликнул, но… словно окаменела. — Она передернула плечами и торопливо продолжила: — Я пришла на корт и забила несколько мячей в одиночку. Вокруг все словно умерло с тех пор… Потом я устала и решила прогуляться к скале, чтобы прилечь и просто… просто отдохнуть. Мне хотелось побыть одной. Но не успела я выйти из зарослей, как увидела… ее.

— Да-да, — подбодрил ее судья. — Это самое важное, моя дорогая. Она была одна? Что вы видели?

— Думаю, одна. Я не заметила никого… другого. Только ее. Стояла спиной ко мне, лицом к морю. Она стояла так близко к краю, что я… я испугалась. Я боялась пошевелиться, закричать или что-либо сделать. Я боялась, что стоит мне только издать звук, как она вздрогнет и потеряет равновесие. Поэтому я просто стояла и смотрела на нее. Она была похожа на… О, это все ужасно глупо и сплошная истерика!

— Нет, мисс Годфри, — мрачно произнес Эллери. — Продолжайте. Расскажите все, что вы видели и чувствовали.

Она одернула свою твидовую юбку.

— Это было так опасно! Очень! Уже темнело. Она стояла совершенно неподвижно, темный силуэт на фоне неба, и походила… походила на каменную статую! Потом я решила, что у меня, должно быть, у самой не все дома, потому что помню, как я подумала, что она и вся эта сцена словно взяты из кинофильма, как если бы все… все было заранее спланировано. Понимаете, с точки зрения света и тени. Боже, у меня просто началась истерика!

— Знаете, мисс Годфри, — добродушно произнес инспектор, — все это понятно, а как же насчет миссис Констебль? Что именно случилось с ней?

Роза сидела не шевелясь.

— Потом… Она просто исчезла. Она стояла там как статуя, как я уже сказала. Потом я увидела, как она взмахнула руками и с криком упала вниз… Исчезла. Я слышала глухой стук… О, я никогда в жизни этого не забуду! — Роза дернулась на стуле и непроизвольно ухватилась за мать.

Миссис Годфри, которая сидела неподвижно, сухо погладила ее руку.

Повисло молчание. Затем Молей спросил:

— Кто-нибудь еще видел что-нибудь? Или слышал?

— Нет, — ответил Корт. — Я хотел сказать, — пробормотал он, — что я ничего не видел.

Никто больше не проронил ни звука. Молей повернулся на каблуках и, не разжимая рта, бросил судье и Эллери:

— Пойдемте, джентльмены.

Разрозненной вереницей они поднялись наверх, каждый занятый своими мыслями. В коридоре, напротив комнаты миссис Констебль, они увидели двоих поджидающих мужчин в униформе; у их ног лежали уже знакомые, зловещего вида носилки. Криво усмехнувшись, Молей открыл дверь, и все последовали за ним.

Коронер только что вернул на место простыню. Распрямившись, он бросил сердитый взгляд на вошедших. На кровати бесформенной грудой возвышалось тело. На простыне были пятна крови.

— Ну как, Блэки? — спросил Молей.

Костлявый коронер подошел к двери и что-то бросил ожидающим снаружи. Они вошли и, опустив носилки на пол, повернулись к кровати. Эллери и судья инстинктивно отвернулись.

Когда они обернулись снова, кровать была уже пустой, тело лежало на носилках, а санитары вытирали пот с бровей. Никто не проронил ни слова, пока не унесли носилки.

— Итак, — сердито начал коронер; на его впалых щеках горели красные пятна. — Черт бы вас побрал, вы что, считаете меня волшебником? Она мертва, и все. Умерла в результате падения. Если хотите знать, сломала спину и, кроме того, слегка повредила голову и ноги. Черт! От ваших пташек меня просто тошнит.

— Что тебя так нервирует? — проворчал Молей. — Ни тебе пулевой раны, ни ножевой — ничего такого ужасного!

— Ну да!

— Это хорошо, — произнес Молей медленно, потирая руки. — Это важно. Все проще простого, джентльмены. Миссис Констебль оказалась перед лицом пропасти — со своей любовной интригой, умирающим мужем и обывательской моралью женщины среднего класса. Она не захотела обратиться к своему муженьку, дабы все тихо уладить, а у нее самой не было ни гроша. Поэтому, как только она узнала от меня, что ее письма и все остальные документы отосланы мне — черт, как нехорошо получилось! — она воспользовалась единственным выходом, который нашла для себя.

— Вы хотите сказать, что она совершила самоубийство? — спросил судья.

— Попали в яблочко, ваша честь.

— Хоть раз, — буркнул коронер, закрывая свой ужасный саквояж, — вы говорите дело. Именно так я и считаю. Нет никаких физических следов насилия.

— Вполне возможно, — согласился судья. — Эмоциональная нестабильность, весь мир рухнул у нее на глазах, критический возраст для женщины… да, да, такое вполне возможно!

— Кроме того, — со странным удовлетворением в голосе произнес Молей, — если Роза говорит правду — а она, несомненно, говорит правду, — то это не могло быть ничем иным, кроме как самоубийством.

— О, вполне могло, — возразил Эллери.

— Что?! — Молей вздрогнул.

— Если вы хотите поспорить, инспектор, то, с теоретической точки зрения, я повторяю: «Да, вполне могло быть».

— Да вы что! Вокруг нее на расстоянии пятнадцати футов не было ни души, когда она прыгнула вниз! В нее не стреляли, и на ней не обнаружено ножевой раны. Так что все ясно. Вот так-то. Написать отчет о таком деле — одно удовольствие! — Но он продолжал наблюдать за Эллери с явным сомнением.

— Удовольствия разнятся. Эта женщина упала на спину?

Коронер подхватил свой саквояж и скорчил страдальческую физиономию.

— Я что, должен отвечать этому парню? — прохныкал он, обращаясь к Молею. — Он только и делает, что задает дурацкие вопросы. Он мне не понравился с самой первой минуты, как только я его увидел.

— Да ладно тебе, Блэки, кончай умничать, — громыхнул инспектор.

— Да, сэр, — колко подтвердил коронер, — именно на спину.

— Вы не следуете естественным образом методу Сократа, — улыбнулся Эллери; затем его улыбка исчезла, и он спросил: — А перед тем, как упасть вниз, она стояла на самом краю, верно? Видимо, так. И чтобы потерять равновесие, ей нужно было совсем немного, я прав? Разумеется, прав.

— К чему ты клонишь, Эллери? — спросил судья.

— Инспектор Молей, мой дорогой Солон, по-видимому, находит самоубийство миссис Констебль очень удобным.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— Хотите возложить ответственность на нее, да?

— Послушайте…

— Ну-ну, — протянул Эллери, — я же не говорю, что она не совершала самоубийства. Я просто хотел обратить наше внимание на то, что при имеющихся обстоятельствах миссис Констебль вполне могла быть убитой.

— Как? — взорвался Молей. — Как? Вы не можете без конца вытаскивать кроликов из вашей шляпы! Вы сказали…

— Я только собирался это сказать. О, следуя примитивному методу, наверняка так, но в таких случаях все надо очень тщательно доказывать. Я утверждаю, что с теоретической точки зрения кто-то мог стоять в кустах, невидимый глазу миссис Годфри и нам, и бросить в спину миссис Констебль камень — промахнуться было бы трудно, мишень уж очень большая, если вы вспомните анатомические особенности строения этой женщины.

Они встретили это гробовым молчанием. Коронер глянул на Квина с тоской. Молей грыз ногти. Затем судья проговорил:

— Известно, что Роза не слышала никаких других звуков и не видела убийцы, но ведь она смотрела прямо на миссис Констебль. Разве она не заметила бы камня, попавшего ей в спину?

— Ну да, — оживился Молей, его мрачность мгновенно улетучилась. — Вы правы, судья! Разве она не заметила бы, мистер Квин?

— Вполне могла не заметить, — Эллери пожал плечами, — но тогда может быть лишь одно мнение. Обратите внимание, я не говорю, что так все и было. Я просто хочу вас предостеречь от опасности поспешных выводов.

— Ладно. — Молей вытер лоб огромным носовым платком. — Не думаю, что есть какие-то серьезные возражения против того, что это самоубийство. Это чистой воды демагогия, которая никуда не ведет. Кроме того, у меня в уме только что сложилась полная картина всего случившегося. И вряд ли вам удастся разнести мою теорию в пух и прах, мистер Квин.

— Теорию, которая покрывает все имеющиеся у нас факты? — уточнил Эллери, явно удивленный. — Если это правда, то мне придется принести вам свои извинения, инспектор, поскольку вы, вероятно, увидели то, что ускользнуло от меня. — В его тоне не было и тени сарказма. — Ну что ж, давайте послушаем.

— Вы считаете, что знаете, кто убил Марко? — спросил судья. — Искренне надеюсь, что это так. Вот было бы здорово, и я был бы счастлив убраться отсюда как можно скорее!

— Конечно, знаю, — отозвался инспектор Молей, извлекая из кармана помятую сигару и засовывая ее в рот. — Это миссис Констебль.

Эллери не сводил глаз с инспектора, пока они не покинули спальню, провожая коронера вниз и дальше, к его машине, после чего прошли через патио в залитый лунным светом сад. В патио не оказалось ни души. Судя по квадратным боксерским челюстям, Молей не обладал особыми интеллектуальными способностями; но из своего горького опыта Эллери знал, что никогда нельзя судить о человеке по его внешности или по поверхностному знакомству. Не исключено, что Молей уловил нечто стоящее. Эллери никак не мог избавиться от ощущения, что его собственные догадки об этом деле бесплодны; поэтому он с нетерпением ждал объяснений Молея, который, казалось, намеренно тянул резину.

Инспектор не начал говорить до тех пор, пока они не достигли тихого места под темными кронами деревьев. Он посвятил целую минуту раскуриванию сигары и созерцанию того, как легкий бриз прогнал прочь облачко едкого дыма.

— Видите ли, — начал он нарочито медленно, — после того, как наша леди наложила на себя руки, все стало ясным. Должен признать, — продолжил он с преувеличенной скромностью, — что до этого я о ней почти не думал. Но такое часто случается. Вы блуждаете в тумане, потом выжидаете, и затем — бац! — что-то щелкает, и вам все сразу становится ясно. Единственное, что нужно, так это терпение.

— Которое, как уверяют знающие люди, — вздохнул Эллери, — при частом употреблении доводит до сумасшествия! Говорите, мой друг, говорите!

Молей хохотнул.

— Марко применил к миссис Констебль свой излюбленный прием, затащил ее в постель, сломил сопротивление и стал ее любовником. Возможно, ему даже не пришлось ее долго уламывать — она была в том возрасте, когда такие смазливые красавчики, как он, грезятся во сне. Однако скоро очнулась. Как только у него оказались ее письма, фотография и пленка, он выложил карты на стол: плати денежки, моя милочка! Перепуганная до смерти, миссис Констебль заплатила. Ее сердце разрывалось от горя, но она надеялась, что, заплатив требуемую им сумму, она получит назад все доказательства ее измены и все будет забыто. Так сказать, мимолетное увлечение, которое ничем не закончилось.

— Пока что, — негромко произнес Эллери, — ничего потрясающего, хотя, скорее всего, правильно. Продолжайте.

— Но мы знаем из подслушанного сегодня разговора, — продолжил инспектор спокойно, — что ее обманули. Она заплатила и не получила доказательств. Миссис Констебль снова заплатила, и снова ничего не получила… и так продолжалось до тех пор… — он нагнулся вперед, размахивая своей сигарой, — пока у нее не осталось ничего, чем бы она могла заткнуть его ненасытный зоб. Что ей оставалось делать? Она впала в отчаяние, не могла или не хотела просить помощи у мужа, а других источников дохода у нее не было. Но Марко все еще не верил этому, поэтому она и оказалась у Годфри. Он не стал бы добиваться ее присутствия здесь, если бы не был уверен, что сможет вытащить из нее еще хоть что-то. А иначе зачем она ему?

— Вы совершенно правы, — кивнул Эллери.

— Марко подготавливал почву, чтобы сорвать последний большой куш, и почему-то решил, что будет проще, если он соберет все свои жертвы вместе. В нужное время надавит на них, получит денежки, прихватит с собой Розу, — возможно, он и не собирался на ней жениться, из того, что я о нем знаю, — и будет надолго обеспечен. Годфри дорого заплатил бы, чтобы избавиться от такого зятька и вернуть свою дочь. Но что произошло? Миссис Констебль приехала сюда, потому что он ей так велел, и потому что она не могла ничего поделать с собой. Он снова потребовал денег, она начала плакаться, что у нее ничего нет, он разозлился и пригрозил, что, если она не прекратит изворачиваться, он либо отошлет все доказательства в какую-нибудь желтую газетенку, либо ее мужу. Однако миссис Констебль говорила правду — она оказалась припертой к стене. И что же она делает?

— О, — протянул Эллери. — Понятно. — Он выглядел разочарованным. — Ну так что же она делает?

— Замышляет убить его, — с триумфом провозгласил Молей. — Вернее, замышляет заказать убийство и, если все бумаги находятся при нем, выкрасть их и уничтожить. Для этой цели находит капитана Кидда, о котором она успела узнать, пока находилась здесь, и нанимает его убить Марко, но Кидд по ошибке хватает Каммера, о чем она узнает почти сразу же и тогда срочно печатает письмо и назначает Марко свидание ночью на террасе, спускается к нему, хватает бюст Колумба и тюкает Марко по макушке, после чего душит проволокой, которую приносит с собой…

— И раздевает труп? — тихо спросил Эллери.

Молей выглядел раздраженным.

— Исключительно ради пикантности! — взорвался он. — Чтобы пустить дым нам в глаза! Это ничего не значит. А если и значит, то у нее просто поехала… ну, вы понимаете, что я хотел сказать.

Судья Маклин покачал головой:

— Мой дорогой инспектор, не могу сказать, что я согласен с вами по некоторым пунктам.

— Продолжайте, — попросил Эллери. — Инспектор еще не закончил, судья. Я хотел бы выслушать все до конца.

— У меня все сходится, — обиженно буркнул Молей. — Она решила, что получила свободу. Нет никаких следов, записка уничтожена, или если она уцелела, то указывает на Розу. А миссис Констебль отправляется на поиски своих писем и всего остального. Но ничего не находит. И тогда она уходит с мыслью поискать еще раз в следующую ночь — в последнюю ночь, когда вы застукали ее вместе с миссис Мунн и миссис Годфри. Потом ей звонит какой-то тип, у которого в руках все доказательства, и вся карусель закрутилась по новой. Миссис Констебль убила Марко напрасно. На этот раз она даже не знает, кто держит ее на крючке. Таким образом, игра заканчивается, и она совершает самоубийство. Вот и все. Самоубийство миссис Констебль есть признание ее вины.

— Так все и было, э? — хмыкнул судья Маклин.

— Так все и было.

Пожилой джентльмен покачал головой.

— Помимо того, — осторожно начал он, — что в вашей теории хватает противоречий, инспектор, разве вы не видите, что эта женщина психологически не годится на роль преступника? Она была скована страхом с самой первой секунды прибытия на Испанский мыс. Это уже немолодая женщина с буржуазным воспитанием — обыкновенная домашняя хозяйка, лишенная каких-либо пороков, ограниченная с точки зрения ее морали, привязанная к дому, мужу и детям. Инцидент с Марко явился эмоциональным взрывом, который закончился так же быстро, как и начался. Такая женщина могла бы совершить преступление только в эмоциональном порыве, когда она была доведена до предела, но она никак не могла осуществить столь изощренное убийство, да еще спланированное заранее. Она не могла мыслить трезво. Уж не говоря о том, что я сильно сомневаюсь, хватило бы у нее на это ума. — И он снова покачал красивой седой головой.

— Если вы, джентльмены, закончили пикироваться, — вмешался Квин, — то не будете ли вы так добры, инспектор, ответить на несколько моих вопросов? Вам все равно придется отвечать на них газетчикам; а эта публика за словом в карман не полезет; и вы, разумеется, не хотите, чтобы вас застали, грубо говоря, со спущенными штанами.

— Валяйте, — кивнул Молей, который больше не выглядел ни торжествующим, ни раздраженным. Он сидел, кусая ногти и наклонив голову в сторону, как если бы боялся пропустить хотя бы слово.

— Во-первых, вы сказали, — отрывисто начал Эллери, — что миссис Констебль, будучи не в состоянии заплатить Марко, задумала убить его. И для осуществления этой грязной работы, как вы считаете, наняла капитана Кидда! Но позвольте вас спросить: где она взяла деньги, чтобы заплатить Кидду?

Инспектор сидел молча, разглядывая свои ногти. Потом ответил:

— Ну, я признаю, что здесь неувязка, но, может, она просто пообещала ему заплатить после того, как он выполнит работу.

Судья улыбнулся, а Эллери покачал головой:

— И из-за неуплаты обещанных денег угодить в лапы этого циклопа? Думаю, что нет, инспектор. Уж не говоря о том, что такой негодяй, как этот Кидд, мог бы кого-то убить, не получив денег вперед. Как видите, в вашей теории есть по крайней мере одно слабое место. Во-вторых, откуда миссис Констебль знала об отношениях между Марко и Розой — настолько хорошо, чтобы быть уверенной, что сработает ее ход с запиской?

— Ну, это легко. Она следила за ним, вот и узнала.

— Но Роза, — улыбнулся Эллери, — держала их отношения в большом секрете. Так что, если вам нечего возразить мне, это ваше второе слабое место.

Молей молчал.

— Но подобные вещи… — начал он немного погодя.

— И в-третьих, — сокрушенно вздохнул Эллери, — вы так и не объяснили нам причину наготы Марко. И это самое главное упущение, инспектор.

— Черт бы побрал эту наготу Марко! — прорычал Молей, вскакивая на ноги.

Эллери пожал плечами и тоже поднялся.

— К сожалению, мы не можем так просто отделаться от этого дела, инспектор. Говорю вам, у нас не может быть удовлетворяющей нас теории, пока мы доподлинно не узнаем, почему…

— Ш-ш-ш! — тихо прошептал судья.

Они одновременно услышали это. Это был женский голос, сдавленный и слабый, но прозвучал он где-то неподалеку в саду.

Они бросились в сторону крика, стараясь бежать как можно осторожнее по густой траве. Крик не повторился. Но они уловили женское бормотание, становившееся все громче по мере их приближения. Мужчины инстинктивно притаились.

Потом заглянули сквозь живую тисовую изгородь в лесок, образованный голубыми елями. Один взгляд, и мускулы инспектора Молея напряглись, дабы рвануть через изгородь. Рука Эллери сжала руку инспектора, и тот отступил назад.

Мистер А. Джозеф Мунн, южноамериканский миллионер с лицом карточного игрока, стоял разъяренный как зверь в окружении деревьев, здоровенной ладонью зажав рот жены.

Ладонь закрывала почти все ее лицо, оставляя одни лишь обезумевшие от страха глаза. Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь кричать, изо всех сил колотя руками по его лицу и пиная острыми каблучками его ноги. Но он обращал на ее удары и пинки не больше внимания, чем на жужжание мухи.

В этот момент Джозеф А. Мунн не походил ни на миллионера, ни на игрока в покер. Защитный слой, который он так тщательно культивировал, исчез в гневе, маска холодного спокойствия была, наконец, сорвана, обнажая бешеную ярость. Квадратная челюсть застыла в зверином оскале. Можно было видеть, как под плотно облегающим пиджаком напряглись железные бугры мускулов на плечах и бицепсах.

— Вот вам первый урок, — прошептал Эллери, — как следует обращаться с женой. Это весьма поучительно…

Судья больно ткнул его под ребра.

— Если ты заткнешь свою пасть, — прорычал Мунн, — я тебя отпущу.

Но миссис Мунн лишь удвоила усилия, попытавшись снова крикнуть. Глаза Мунна угрожающе блеснули, и он оторвал ее от земли. Голова женщины запрокинулась, она едва не задохнулась. Бормотание прекратилось.

Он швырнул ее на траву и вытер руки о пиджак, как если бы прикоснулся к чему-то грязному. Она шлепнулась на траву и почти беззвучно, взахлеб заплакала.

— А теперь послушай меня. — Мунн едва сдерживал себя, так что его слова прозвучали достаточно явственно. — Рассказывай все без утайки. Не думай, что твой змеиный язычок сумеет и на этот раз выкрутиться. — Он зло глянул на нее.

— Джо, — простонала она, — Джо, не надо. Не убивай меня…

— Это было бы слишком хорошо для тебя! Тебя следовало бы сбросить в пропасть, ты двуличная, маленькая шлюшка!

— Д-джо…

— Прекрати джокать! Выкладывай все начистоту.

— Что… я не знаю… — Она заикалась от страха, глядя на него снизу вверх, как если бы ожидала удара и пыталась защититься от него обнаженными руками.

Он неожиданно наклонился, схватил ее за подмышку и рывком бросил на скамью; женщина шлепнулась на нее с глухим стуком. Он шагнул к ней, замахнулся и трижды ударил по одной и той же щеке. Хлесткие удары прозвучали как револьверные выстрелы. Голова миссис Мунн запрокинулась, светлые волосы растрепались. Женщина была слишком испугана, чтобы кричать или сопротивляться. Она прижала руку к щеке и полными ужаса глазами уставилась на мужа, как если бы видела впервые.

Мужчины с обеих сторон Эллери возмущенно забормотали.

— Нет! — резко остановил он их, хватая за руки.

— Говори, черт бы тебя побрал, — злобно рявкнул Мунн, отступая назад и засовывая в карманы сжатые кулаки. — Когда ты стала трахаться с этим подонком?

Она застучала зубами, не в силах говорить. Затем с трудом выдавила:

— Когда… ты… уезжал в командировку… в Аризону. Сразу после… нашей свадьбы.

— Где ты с ним познакомилась?

— На вечеринке.

— Как долго ты давала ему… — Он задохнулся, потом грязно и длинно выругался.

— Две… две недели. Пока тебя не было.

Он снова хлестнул ее по лицу. Она зарылась горевшим лицом в ладони.

— В моей квартире?!

— Д-да…

Его руки в карманах пиджака напряглись. Миссис Мунн смотрела на выпирающие бугры с застывшим ужасом.

— Ты писала ему письма?

— Только одно, — прошептала она.

— Любовное?

— Да…

— И ты сменила горничную, пока меня не было?

— Да. — В ее шепоте прозвучала странная нотка, и Мунн пристально посмотрел на нее.

Глаза Эллери сузились.

Мунн отошел обратно в рощицу и принялся расхаживать большими шагами, словно посаженное на цепь животное; лицо его стало мрачнее тучи. Тяжело дыша, женщина встревоженно следила за ним. Наконец Мунн остановился.

— Ты получишь свободу, — заявил он. — Я не собираюсь тебя убивать, понятно? Но не потому, что я размяк, ясно? Здесь отирается слишком много копов, — будь это на Западе или в Рио, я свернул бы тебе шею как цыпленку.

— О, Джо! Я не хотела сделать ничего дурного…

— Не ной! Я могу и передумать. Сколько этот ублюдок вытащил из тебя?

Она отшатнулась.

— Не бей меня больше, Джо! Почти… почти все деньги, которые ты положил на мое имя.

— Я оставил тебе десять тысяч долларов на траты, пока меня не будет. Сколько он получил от тебя?

— Восемь. — Она разглядывала свои руки.

— Это он пригласил тебя на Испанский мыс?

— Д-да.

— А я-то принял все за чистую монету. Каким идиотом я был! — со злобой сказал Мунн. — Полагаю, эта дура Констебль и наша хозяйка одного поля ягоды. С чего еще этой толстой корове прощаться с жизнью? Ты так и не получила от него назад это письмо?

— Нет. Нет, Джо. Не получила. Он обманул меня. Когда мы сюда приехали, он потребовал от меня… еще денег. Он хотел пять тысяч. У… у меня их не было. Он сказал, что я должна взять их у тебя, не то он отошлет письмо и… показания горничной тебе. Я ответила, что не посмею, а он засмеялся и сказал, что у меня нет выхода. А потом… кто-то его убил.

— И хорошо сделал. Только убивать его нужно было не так. В Южной Америке они мастера по этой части. При помощи ножа там творят настоящие чудеса. Это не ты пришила его?

— Что ты, Джо. Клянусь тебе, не я. Я… я хотела этого, но я не…

— Верю, что нет. У тебя на деле кишка тонка. Я тебя не обвиняю. Черт, у тебя пороху не хватило даже на то, чтобы сказать мне правду. Ты нашла это письмо?

— Я его искала, но… — она задрожала, — его там не было.

— Тогда оно в чьих-то руках. Кто-то тебя обскакал. — Мунн нахмурился. — Вот почему эта корова Констебль сиганула со скалы. Испугалась огласки.

— Джо. Откуда ты… это узнал? — прошептала блондинка.

— Пару часов назад позвонил какой-то гад и все мне выложил. Предложил купить письмо и показания горничной. За десять кусков. Угрожал. Но я сказал, нам не о чем говорить… вот так-то. — Он медленно поднял лицо жены вверх. — Этот ублюдок не знает Джо Мунна. Ему следовало бы обратиться прямо к тебе и заставить стянуть немного деньжат. — Его пальцы с силой впились в ее лицо. — Сели, между нами все кончено.

— Да, Джо…

— Как только с этим убийством будет покончено, я дам тебе развод.

— Да, Джо…

— Я заберу обратно все цацки, которые тебе подарил… все то барахло, которое ты, черт возьми, так любила.

— Да, Джо…

— Твое обожаемое спортивное авто отправится на свалку. Я сожгу, мать твою, ту норковую шубу, которую тебе подарил и которую ты еще ни разу не надела. Сожгу все твои тряпки до единой, Сели.

— Джо!..

— Я дам тебе пинок под зад и брошу в канаву, где тебе самое место и где ты можешь до конца своей жизни продолжать… — Дальше последовала длинная тирада на смеси американского и испанского мата, заставившая наблюдавших за этим мужчин поежиться. И все это время пальцы Мунна продолжали впиваться в исхлестанные щеки жены, а горящие гневом черные глаза не отрывались от ее глаз.

Затем он замолк и осторожно оттолкнул ее лицо назад, потом развернулся на каблуках и зашагал по дорожке в сторону дома. Она сидела на скамейке, съежившись, и дрожала, словно ей было холодно. В лунном свете темные пятна от ударов на ее лице выглядели черными. Но в ее позе им почудилась странная благодарность судьбе, как если бы она несказанно поражалась тому, что осталась живой.

— Это моя ошибка, — нахмурился Эллери, когда они, крадучись, поспешили за Мунном к дому. — Мне следовало бы предвидеть этот звонок. Но так скоро! Как я мог знать? Она, должно быть, на грани отчаяния.

— Он позвонит снова, — тяжело дыша, проговорил Молей. — Мунн практически это сказал. Мунн пошлет его ко всем чертям — он не заплатит, — но, может быть, мы сможем узнать, откуда звонили. Из того, что мы знаем, он мог звонить и изнутри дома, эти добавочные номера…

— Нет, — резко возразил Эллери. — Оставьте Мунна в покое. Нет никаких причин считать, что этот звонок можно будет проследить, так же как и первый. К тому же мы можем все испортить. У нас в запасе осталась одна лишь карта, если только уже не слишком поздно. — И он ускорил шаги.

— Миссис Годфри? — спросил судья Маклин. Но Эллери уже исчез под мавританской аркой.

Глава 13

Квин настойчиво постучал в дверь гостиной миссис Годфри. К его великому удивлению, ее открыл сам миллионер, который вытянул уродливую сварливую физиономию и скорчил гримасу.

— Ну и?..

— Мы должны поговорить с миссис Годфри, — начал Эллери. — По очень важному делу…

— Это личные покои моей жены, — резко ответил Годфри. — Мы миримся с вами лишь до поры до времени, пока мое терпение не лопнет. Насколько я вижу, вся ваша деятельность сводится к бесконечной болтовне и беготне туда-сюда. Не может ли это «очень важное дело» подождать до утра?

— Нет, не может, — грубо возразил инспектор Молей, хотя понятия не имел, что на уме у Эллери, и протиснулся мимо миллионера в комнату.

Стелла Годфри медленно поднялась с просторного дивана. Она была одета в нечто воздушное и полупрозрачное, не скрывающее ее стройных ног. Женщина поплотнее запахнула халатик с каким-то странным выражением глаз, которое озадачило их, — нежным, мечтательным и едва ли не умиротворенным.

Годфри, в широком домашнем халате, подошел к ней, став немного впереди, словно желая ее защитить. Все трое вошедших обменялись удивленными взглядами. В доме Годфри наконец-то воцарился мир — мир и понимание, которых прежде не было. Толстый коротышка оказался еще более непредсказуемым, чем его репутация… В этот момент они не могли не вспомнить разъяренное лицо Джозефа Мунна, когда тот навис над своей женой в саду Мунн был зверем, дикарем с примитивной психологией первобытное чувство собственности слепой яростью вырвалось наружу в порыве причинить боль, избить, уничтожить, когда на эту собственность посягнули. Но Уолтер Годфри оказался цивилизованным человеком, едва ли не чутким, способным понять другого. Долгие годы его жена, пока она оставалась верной супружеской клятве, как бы не существовала для него; и вот, когда он узнал, что она, наконец, нарушила эту клятву, он признал ее существование, простил и снова воспылал к ней чувствами! Конечно, вполне возможно, что горькая участь Лауры Констебль подтолкнула его к жене; толстуха представляла собой трагическую фигуру, и ее шокирующий конец создал в доме зловещую атмосферу. Или, возможно, близость опасности и нависшая угроза неприятностей с полицией объединили их общим страхом. Как бы там ни было, чета Годфри выглядела примирившимися голубками, в то время как союз Муннов окончательно развалился.

— Миссис Констебль, — начала Стелла Годфри, и тени под ее глазами залегли еще глубже. — Они… они унесли ее?

— Да, — мрачно буркнул Молей. — Она совершила самоубийство. По крайней мере, вы должны быть благодарны, что это не очередное убийство, которое лишь осложнило бы дело.

— Как это ужасно. — Миссис Годфри передернула плечами. — Она была такой… такой одинокой.

— Мне ужасно жаль нарушать ваш покой в столь позднее время, — вступил Эллери. — Насилие рождает насилие, и, не сомневаюсь, вы сыты всеми нами по горло. И все же, миссис Годфри, мы должны выполнить свой долг; к тому же чем более действенную помощь вы нам окажете, тем скорее сможете от нас избавиться.

— Что вы имеете в виду? — нерешительно спросила она.

— Нам кажется, что пришла пора выложить карты на стол. Ваше молчание доставило нам много хлопот, но, слава богу, нам удалось узнать почти всю правду другим способом. Поверьте мне, пожалуйста, что у вас больше нет необходимости хранить молчание.

Рука женщины упала на руку ее мужа.

— Ладно, — неожиданно уступил Годфри. — Это вполне справедливо. Как много вам известно?

— Все, что касается отношений между Марко и миссис Годфри. — В голосе Эллери прозвучала нотка сочувствия.

Миссис Годфри схватилась свободной рукой за горло.

— Откуда вы…

— Мы подслушали ваше признание мистеру Годфри. Так сказать, черная неблагодарность за ваше гостеприимство, но у нас не было выбора.

Ее глаза потухли; лицо залилось краской стыда.

— Не будем обсуждать этические проблемы случившегося, — сухо обронил Годфри. — Надеюсь, это не предназначено для публичной огласки?

— Газетчикам ничего не было сказано, — заверил их Молей. — Выкладывайте, мистер Квин, что там у вас на уме?

— Разумеется, — начал Эллери, — все это строго между нами… Миссис Годфри?

— Да? — Она подняла голову и встретила его взгляд.

— Так-то лучше, — улыбнулся Эллери. — Джон Марко шантажировал вас, я прав?

Он внимательно наблюдал за четой Годфри. Но если надеялся, что миссис Годфри придет в ужас, а миллионер впадет в ярость, то был разочарован. Совершенно очевидно, что после сцены признания в саду между ними не осталось никаких тайн. В каком-то смысле он был даже рад: это гораздо упрощало дело.

— Да, — сразу же ответила она, а мистер Годфри резко добавил:

— Она все мне рассказала, Квин. В чем дело?

— Сколько раз вы платили ему, миссис Годфри?

— Пять или шесть, я не помню. Первый раз еще в городе, потом здесь.

— Значительные суммы?

— Довольно значительные.

— Не ходите вокруг да около! — гаркнул Уолтер Годфри.

— Но ваш личный счет в банке далеко еще не пуст?

— У моей жены значительное состояние, положенное на ее собственное имя! Вы будете говорить прямо, черт вас возьми? — взорвался Годфри.

— Пожалуйста, мистер Годфри, я задаю эти вопросы не из праздного любопытства, уверяю вас. Скажите, миссис Годфри, вы говорили кому-нибудь еще — кроме вашего мужа — о связи между вами и Марко и о деньгах, которые ему заплатили?

— Нет, — прошептала она.

— Минуточку, мистер Квин. — Инспектор наклонился вперед, и Эллери немного раздраженно посмотрел на него. — Миссис Годфри, я хочу, чтобы вы объяснили, зачем вы приходили в комнату Марко в ночь убийства.

— О! — слабо воскликнула она. — Я…

— Миссис Годфри все мне рассказала, — резко вмешался Годфри. — Она пришла умолять его. Он поставил перед ней ультиматум: в понедельник она должна была заплатить ему довольно крупную сумму. И вот она пришла к нему в комнату умолять его отказаться от его требований. Она боялась, что больше не сможет прикасаться к деньгам без моего на то ведома.

— Да, — прошептала женщина. — Я… я едва не стала перед ним на колени… Но он был так жесток. Потом я… я спросила его о миссис Констебль и о миссис Мунн. Он закричал, чтобы я не совалась не в свое дело. В моем собственном доме! — Ее лицо вспыхнуло. — И еще обозвал меня…

— Да-да, — поспешно прервал ее Эллери. — Этого вполне достаточно, да, инспектор? Скажите, миссис Годфри, вы уверены, что никто больше не знал о том, что Марко вымогал у вас деньги?

— Никто. Уверена, что никто…

— Извини, мама, я не могла не слышать, — раздался натянутый голос Розы, стоящей у дверей будуара матери. — Это не так, мистер Квин. Но мама вам не лжет; она просто не представляет, насколько прозрачно ее поведение для всех, кроме папы, который, как всегда, слеп.

— О, Роза! — простонала миссис Годфри, девушка тихо подошла и обняла мать.

Годфри моргнул и, что-то пробормотав, отвернулся в сторону.

— Это что еще за новости? — взорвался инспектор. — Что мы слышим! Вы хотите сказать, что знали об отношениях между Марко и вашей матерью, мисс Годфри?

— Успокойся, дорогая, — нежно посоветовала Роза рыдающей матери, потом тихо ответила: — Да. Но мне не нужно было ничего говорить. Я женщина, и у меня есть глаза. Кроме того, мама плохая актриса. С момента, как этот негодяй появился в нашем доме, я знала о ее страданиях. Конечно же, я знала, мы все знали. Я уверена, что и Дэвид знал об этом. Думаю, даже Эрли… О, мама, мама, почему ты не призналась мне?

— Но… тогда, — удивилась Стелла Годфри, — твоя связь с Марко…

— Роза! — воскликнул миллионер.

— Я должна была что-то предпринять, — прошептала Роза. — Отвлечь его внимание. Хоть как-то… Я даже не смела признаться в этом Дэвиду. Я чувствовала, что должна справиться со всем сама. О, я знаю, что была глупа и ошибалась; мне следовало рассказать все маме, отцу, чтобы все знали, кто он такой. А я, как дурочка, попыталась…

— Отважная дурочка, в любом случае, — мягко заметил судья Маклин. Его глаза ярко блестели.

— Итак! — Эллери глубоко вздохнул. — Держу пари, что это признание будет новостью для юного Корта… Но не будем стоять на месте, поскольку у нас не так много времени, как нам кажется. Миссис Годфри, после убийства Марко к вам не обращалась некая таинственная особа с предложением заплатить в очередной раз за компрометирующие вас документы, которые подтверждают вашу связь с Марко?

— Нет! — Она явно пришла в ужас от одной этой мысли и схватилась за руку Розы, как если бы та была ребенком.

— А как бы вы поступили, если бы вам предъявили подобное требование?

— Я?

— Выкладывайте! — прогремел Годфри. — Выкладывайте все. — Его маленькие змеиные глазки сверкнули. — Послушайте, Квин, вы что-то прячете в рукаве. Я за вами давно наблюдаю, и мне нравится ваш стиль работы. Вы добиваетесь от нас сотрудничества?

— Да.

— Тогда вы его получите. Стелла, успокойся, пожалуйста. Не надо терять голову. Эти люди знают о подобных вещах побольше нашего, и я уверен, что они будут действовать осторожно.

— Превосходно, — обрадовался Эллери. — Видите ли, некто завладел доказательствами связи миссис Годфри с покойным. И эта особа в любой момент может связаться с вами, миссис Годфри, и потребовать кругленькую сумму в обмен на документы. Если вы сделаете все так, как мы вам скажем, вполне возможно, что мы поймаем преступника и поставим все точки над «i» в этом запутанном деле.

— Очень хорошо, мистер Квин! Я постараюсь сделать все как надо.

— Так-то намного лучше, миссис Годфри. На нашей стороне сила и единство, о которых этот негодяй даже не подозревает…

— Вы хотите сказать, — жестко произнес Годфри, — что вымогатель и есть убийца Марко?

Эллери улыбнулся:

— Инспектор Молей считает… Ладно, не все сразу, мистер Годфри. А теперь, инспектор, если вы с вашим опытом возьметесь за дело…

К десяти часам следующего утра ожидаемый миссис Годфри звонок так и не прозвенел. Трое мужчин слонялись по дому, встревоженные и молчаливые. Особенно беспокоился Эллери. Шантажист не должен был заподозрить ловушку. Он звонил в десять тридцать утра накануне, попросив к телефону Мунна; и Мунн, явно не зная, что его подслушивают, послал шантажиста ко всем чертям. Детектив, подслушивавший по приказу Молея на коммутаторе, несмотря на предупреждение Эллери, не смог проследить звонок.

С доставкой утренних газет многое прояснилось. Заголовки страниц, посвященных местным событиям, кричали о скандальной связи Сесилии Болл Мунн с Джоном Марко. Обе газеты принадлежали одному и тому же издателю и напечатали одни и те же доказательства — письма и фотографии.

— Чего и следовало ожидать, — нахмурился Эллери, с отвращением отшвырнув газеты. — Разумеется, этот негодяй не станет повторять дважды один и тот же прием. На сей раз он отослал бумаги в газету. Меня это начинает бесить.

— И нет никакой надежды, — задумчиво произнес судья, — что все само собой утрясется. Несомненно, главный мотив вымогателя, из-за которого он отослал документы Констебль Молею, а документы Мунн — в газеты, не наказать этих дамочек, а напугать миссис Годфри. Можете не сомневаться, он скоро позвонит.

— Чем быстрее, тем лучше. Я начинаю беспокоиться. Бедный Молей! Ему не уйти живым от этих репортеров. Рош говорит, они насели на него все разом. Редакторские колонки обеих газет открыто рассуждают о вероятности того, что наконец-то «неповоротливая» полиция отыскала мотив убийства Марко. Самоубийство миссис Констебль представляется также как альтернативная теория — молчаливое признание убийцы. Инспектор явно перемудрил со своим «решением» дела. А когда Мунны оказались в центре внимания, он, не раздумывая, отдал их на растерзание прессы: женщину — на грани истерии и мужчину — взбешенного, молчаливого и опасного.

Усталый и вконец разгневанный инспектор вернулся в поместье. Не говоря ни слова, трое мужчин направились в альков с коммутатором. Не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Все Годфри находились в будуаре хозяйки; детектив сидел с наушниками на голове, раскрытый блокнот с карандашом лежали перед ним. В главную линию связи были воткнуты добавочные штекеры, и у всех собравшихся на голове также красовались наушники.

Звонок раздался без четверти одиннадцать. При первом же звуке голоса Эллери одобрительно кивнул. Он не мог ошибиться: это был все тот же сдавленный, приглушенный голос. Он попросил к телефону миссис Годфри. Детектив спокойно соединил их, взял карандаш и приготовился писать. Эллери взмолился про себя, чтобы женщина справилась со своей ролью.

Но он мог не опасаться. Миссис Годфри сыграла роль глупой, покорной жертвы почти безупречно — в порыве энтузиазма, нахлынувшего на нее вместе с облегчением.

— Миссис Стелла Годфри? — с заметным нетерпением спросил голос.

— Да.

— Вы одна?

— Алло… Кто вы? Что вам нужно?

— Так вы одна?

— Да, кто…

— Не важно. У меня мало времени. Вы видели утреннюю «Маартенс дейли ньюс»?

— Да! Но…

— Вы прочли про Сесилию Мунн и Джона Марко?

Стелла Годфри ничего не ответила. Когда она заговорила, ее голос звучал хрипло и устало:

— Да, что вам надо?

Голос перечислил список улик, при каждой из которых Стелла Годфри жалобно стонала… Голос звонившего становился все более резким, настойчивым, почти истеричным. Это выглядело настолько странным, что судья Маклин и инспектор Молей обменялись удивленными взглядами.

— Вы хотите, чтобы я отослал эти документы в газеты?

— Нет, о нет!

— Или вашему мужу?

— Я сделаю все, если вы не…

— Так-то лучше. Теперь вы мыслите здраво. Я хочу двадцать пять тысяч долларов, миссис Годфри. Вы же богатая женщина. Вы можете заплатить эти деньги из собственного кармана. И никто не узнает.

— Но ведь я уже платила… и много раз…

— Это будет в последний раз, — пообещал голос. — Я не такой глупец, как Марко. Я веду честную игру. Вы платите деньги и с первой же почтой получаете все документы, фотографии, я не шучу.

— Я сделаю все, чтобы получить их обратно, — прорыдала миссис Годфри. — Из-за них моя жизнь… превратилась в сплошной кошмар!

— Я вам сочувствую. — Голос звучал теперь громче, увереннее. — Марко оказался мерзким подлецом, который получил по заслугам. Но я не такой, просто мне нужны деньги… Как скоро вы можете достать двадцать пять тысяч долларов?

— Сегодня! — выкрикнула она. — Я не могу заплатить вам наличными, но у меня в сейфе есть…

— О, — недовольно протянул голос. — Это плохо, миссис Годфри. Мне нужны наличные, мелкими купюрами. Я не хочу, чтобы…

— Но это почти то же самое! — Миссис Годфри заранее получила необходимые инструкции. — Это оборотное долговое обязательство. Кроме того, откуда мне взять столько денег мелкими купюрами? Это вызовет подозрение. У меня в доме полно полицейских. Я не могу даже выйти за пределы мыса.

— Тут вы, пожалуй, правы, — пробормотал голос. — Но если вы задумали подставить меня…

— И позволить полиции все узнать? Вы думаете, я сумасшедшая? Меньше всего я хочу предать это гласности. К тому же вы можете не возвращать мне документы до тех пор, пока не обналичите бумаги. О, пожалуйста… дайте мне шанс!

Звонивший замолчал, видимо взвешивая риск. Потом с нотой отчаяния произнес:

— Ладно. Пусть будет так. В любом случае я не хочу, чтобы вы приходили сами. И я не могу прийти к вам… когда у вас полно полиции. Не могли бы вы выслать мне бумаги? Вы можете это сделать так, чтобы полиция ничего не узнала?

— Уверена, что смогу. О, конечно смогу… Куда?

— Только не записывайте. Вы же не хотите, чтобы кто-то нашел вашу записку. Запомните адрес. — Голос смолк, и на какое-то мгновение дом Годфри превратился в гробницу. — Дж. П. Маркус, отдел главной доставки, центральное почтовое отделение, Маартенс. Повторите.

Миссис Годфри дрожащим голосом повиновалась.

— Правильно. Пришлите долговое обязательство по этому адресу. Возьмите простой коричневый конверт, запечатанный. Пошлите срочной почтой. Немедленно. Если вы сделаете это сразу же, то письмо должно прийти на почту Маартенса перед самым закрытием сегодня.

— Да! Да!

— И помните, если вы попробуете сыграть со мной шутку, эти бумаги окажутся у редактора «Маартенс ньюс» и вы уже не сможете помешать напечатать вашу скандальную историю на первой странице.

— Нет, я не обману…

— То-то же. Если вы сделаете, как мы договорились, то через несколько дней получите все ваши документы, как только я обналичу долговое обязательство.

Послышался щелчок, и линия смолкла. Наверху миссис Годфри бросилась в объятия мужа, чье лицо выражало несвойственную ему нежность. У коммутатора все четверо мужчин сняли наушники и переглянулись.

— Ну что ж, — хрипло произнес Молей, — кажется, все сработало, мистер Квин.

Квин какое-то время молчал, хмуря брови и похлопывая по губам дужкой пенсне. Потом сказал:

— Полагаю, нам следует привлечь на свою сторону Тиллера.

— Тиллера?

— О, это почти необходимо, если все обернется так, я ожидаю. Если же нет, то не страшно. Нам не обязательно посвящать его во все детали. Тиллер — одна из тех редких пташек, которой довольно и мелкой крошки информации.

Молей погладил подбородок.

— Ладно, балом здесь правите вы, и я лишь надеюсь, что вы знаете, что делаете. — Он отрывисто отдал приказание и поднялся наверх проконтролировать отсылку пакета.

— Меня беспокоит только одно, — признался инспектор Молей, когда они сидели на заднем сиденье большой полицейской машины, направлявшейся после полудня в Маартенс. Он глянул на аккуратную голову Тиллера в шляпе, сидевшего рядом с водителем, и инстинктивно понизил голос: — Эти фотографии, пленка, письма и что там, черт возьми, у него еще есть на миссис Г. Откуда мы знаем, что он не прячет их где-нибудь в тайнике? Мы можем схватить его, но все доказательства ускользнут между нашими пальцами.

— Вас мучает совесть? — Эллери выпустил струйку дыма. — Полагаю, инспектор, что вы уже предвкушаете поимку убийцы Марко сегодня вечером. Вполне вероятно — если его убили из-за бумаг, — что нынешний обладатель доказательств и есть убийца Марко. Только не говорите мне, что вы внезапно почувствовали сострадание к мучениям нашей хозяйки.

— Ладно, — проворчал Молей. — Ей и так досталось, а ведь она не такая уж плохая женщина, если присмотреться. Мне бы не хотелось доставлять ей лишних страданий.

— Не стоит особо опасаться, что документы могут пропасть, — вступил в разговор судья Маклин, покачав головой. — Они слишком ценны для их обладателя, чтобы он мог их где-то оставить. К тому же, если бы он знал, что это ловушка, — в чем я сильно сомневаюсь, — у него в любом случае не осталось бы надежды получить деньги. Он, видимо, впал в полное отчаяние после того, как его атаки на миссис Констебль и миссис Мунн потерпели фиаско. Нет-нет, эта угроза лишь показная. Если вы поймаете его, инспектор, то все бумаги будут при нем.

Они беспрепятственно выскользнули с Испанского мыса, по настоянию инспектора и по его приказу бдительность полиции была явно ослаблена. Мощная машина оливкового цвета следовала за ними, полная людей в штатском, но другая, точно такая же оливковая и точно такая же мощная, притаилась в засаде на шоссе за пределами Испанского мыса, на случай непредвиденных обстоятельств. Переговоры с полицией Маартенса обеспечили постоянное наблюдение за зданием главного почтамта городка. Служащие также были приведены в готовность и проинструктированы. Пакет с фальшивыми долговыми обязательствами, внешне соответствующий всем требованиям вымогателя, был отослан слугой из Уая, ближайшего городка, вместе с другой корреспонденцией. Инспектор Молей предусмотрел все.

Обе машины выгрузили своих пассажиров за несколько кварталов от здания почты. Детективы из второй машины осторожно пробрались к большому мраморному зданию и за десять минут окружили его невидимым кольцом. Инспектор Молей и его спутники тайно проникли в здание через задний вход. Тиллер, с его умными, всевидящими глазками, был поставлен в угол просторной клети общей доставки, снабженный строжайшими инструкциями.

— Как только вы увидите кого-то, кого узнаете, — предупредил в заключение Эллери, — дайте знак служащему, он сделает остальное. Или нам. Служащий будет знать в любом случае.

— Да, сэр, — ответил Тиллер. — Вы имеете в виду кого-то, кто имеет отношение к делу?

— Именно.

— И не промахнитесь, Тиллер, если вам дорога жизнь. Инспектор Молей придает большое значение этой операции. Держитесь вне поля зрения, но так, чтобы видеть лица подходящих к окошечку. При виде вас наш клиент может броситься наутек.

— Можете положиться на меня, — серьезно ответим Тиллер и занял свой пост в клети.

Молей, судья и Эллери уселись на стулья за перегородкой у двери и приклеились глазами к трем неиспользуемым отверстиям. Несколько детективов разместились в большом зале, марая что-то на столах, без конца заполняя бессмысленные бланки денежных переводов. Время от времени один из них выходил на улицу и на его место приходил сменщик с улицы. Молей наблюдал за ними придирчивым глазом, но не заметил никакой оплошности. Ловушка была расставлена, со стороны все выглядело совершенно невинно, так что не оставалось ничего другого, кроме как ждать жертву.

Они прождали час двадцать, с каждым скачком минутной стрелки на стенных часах становясь все более напряженными. Обычная работа почтового отделения шла своим ходом: люди входили и выходили, марки, денежные переводы и пакеты передавались через окошечко. Окошечко с денежными переводами было постоянно занято, длинная очередь клиентов перед ним то образовывалась, то снова рассасывалась.

Сигара Молея давно погасла и торчала у него в зубах, как коряга при отливе. Никаких разговоров не велось.

И все же, когда наступил долгожданный момент, из-за чрезмерного напряжения и настороженности они его едва не пропустили. Обман был едва ли не идеальным. Если бы не служащий и Тиллер, которым инспектор Молей выразил впоследствии сердечную благодарность, драгоценное время было бы истрачено впустую, и из-за изрядной путаницы намеченная жертва могла бы улизнуть.

Всего за десять минут до закрытия, когда в зале столпился спешащий домой деловой люд, в помещение вошел маленький смуглый мужчина и направился к окошку общей доставки. Одет он был неприметно; у него были тонкие черные усики и родинка под левым глазом на выступающей части скулы. Встав в длинную очередь, он постепенно продвигался вперед. Если и было в нем что-то приметное, так это походка: он двигался слегка покачивая бедрами, что выглядело довольно необычным. Но во всем остальном это было незаметное существо, которое слилось бы с любой толпой.

Когда стоящий перед ним мужчина отошел, он продвинулся вперед, положил маленькую смуглую руку на выступ и хриплым голосом, словно у него было простужено горло, спросил:

— Нет ли чего-нибудь для Дж. П. Маркуса?

Трое мужчин, не отрываясь от своих отверстий, увидели, как служитель поскреб за правым ухом и отвернулся. Одновременно с этим из-за угла высунулась голова Тиллера, который прошептал:

— Никакой ошибки. Просто маскировка.

Сигнал служащего и шепот Тиллера молниеносно подняли всех на ноги. Молей направился к двери, бесшумно распахнул ее и поднял правую руку вверх. Через огромные стеклянные витрины он был виден прохожим на улице.

В следующий момент служащий повернулся к окну с небольшим плоским пакетом, завернутым в коричневую бумагу, как положено со штампом и адресом на нем, написанным чернилами. Смуглый человечек схватил пакет тонкой рукой и, отойдя в сторону от окошка, полуобернулся.

Он поднял глаза, вероятно почуяв опасность шестым чувством, и обнаружил, что находится в зале, заполненном молчаливыми, пристально смотревшими на него людьми. Он был окружен непроницаемой стеной хмурых мужчин, медленно смыкавшейся вокруг него.

Странная бледность разлилась по его лицу.

— Что в пакете, мистер Маркус? — вежливо спросил инспектор Молей, положив руку на его плечо.

Коричневый пакет выскользнул из тонкой руки и упал на пол. Смуглый мужчина покачнулся и осел прямо на него. Молей мгновенно наклонился и похлопал его по нагрудному карману. По его лицу расползлась улыбка.

— Боже, он потерял сознание! — воскликнул судья Маклин.

— Не «он», сэр, — осторожно произнес Тиллер сзади. — Усы фальшивые. Так сказать, сэр, он — это она, надеюсь, инспектор сам в этом только что убедился. — Он благопристойно хохотнул, прикрыв рот рукой.

— Женщина? — удивился судья.

— Да, поводила она меня за нос, — победоносно провозгласил инспектор Молей, вставая. — Бог мой, у нее в кармане бумаги. Теперь они у нас!

— Неплохая маскировка, — негромко заметил Эллери. — Но покачивание бедер ее выдало. Это же бывшая горничная миссис Годфри, я прав, Тиллер?

— Я узнал ее по родинке, — пояснил Тиллер. — Боже мой, как легко некоторые люди склоняются к греху! Да, сэр, это Питтс.

Глава 14

В полицейском управлении в Пойнсетте впервые за последние дни царило ликование. Здание наполняли слухи, репортеры устроили ажиотаж у закрытых дверей, сотрудники управления то и дело заглядывали в кабинет Молея, где полицейский сержант обхаживал задержанную женщину, телефоны надрывались как сумасшедшие. Инспектор сидел в сторонке и листал страницы отчета, который Эллери, будучи самым спокойным в этом здании, взял на себя смелость проверить, но в нем не содержалось ничего нового; следы пропавшей яхты Холлиса Уоринга по-прежнему обнаружены не были, так же как и следы капитана Кидда, Дэвида Каммера и — Эллери усмехнулся — Питтс; не было никаких донесений и о Лукасе Пенфилде, несмотря на тщательное расследование работавших посменно детективов.

Когда некое подобие порядка было восстановлено и сержант, подняв многозначительно брови, объявил, что задержанная пришла в себя и в состоянии отвечать на вопросы, все внимание переключилось на нее.

Она сидела в большом кожаном кресле, крепко сцепив руки. Ее кожа выглядела серой и тусклой. Ее кудрявые волосы были коротко острижены, на манер мужских, но без шляпы и фальшивых усов она стала похожей на обыкновенную женщину с грустными карими глазами и мелкими, заостренными чертами лица. Ей, должно быть, было лет тридцать или чуть больше, но даже теперь в ней проглядывала хрупкая красота, хотя и слегка увядшая.

— Итак, старушка Питтс, — дружелюбно начал инспектор, — наконец-то мы тебя поймали, а? — Она ничего не ответила, продолжая глядеть в пол. — Ты же не отрицаешь, что ты Питтс, бывшая горничная миссис Годфри, а?

Полицейский стенографист сидел за столом с открытым блокнотом.

— Нет, — ответила она тем же хриплым голосом, который они слышали в почтовом отделении. — Не отрицаю.

— Вот и молодец! Ведь это ты звонила Лауре Констебль на Испанский мыс? И дважды мистеру Мунну? А сегодня утром миссис Годфри?

— Значит, вы прослушивали линию? — Она засмеялась. — Поделом мне. Да, я.

— Ты отослала бумаги Констебль ко мне с парнишкой из Маартенса?

— Да.

— И ты же отправила доказательства против миссис Мунн в газеты?

— Да.

— Шустрая девица! А теперь расскажи мне, что произошло в ночь с субботы на воскресенье? Только все без утайки.

Впервые женщина подняла печальные темные глаза и встретила его взгляд.

— А если не расскажу?

На челюстях Молея заиграли желваки.

— О, еще как расскажешь! Расскажешь, моя дорогая. Ты попалась. Ты знаешь, какое наказание ждет вымогателя в этом штате?

— Я боюсь, — вкрадчиво произнес Эллери, — что мисс Питтс в большей степени грозит наказание за убийство, инспектор.

Молей взглянул на него. Женщина провела языком по сухим губам, скользнула взглядом по лицу Эллери и снова уставилась в пол.

— Позвольте мне во всем разобраться самому, мистер Квин, — сердито буркнул Молей.

— Извините. — Эллери закурил сигарету. — Но может, мне лучше сначала пояснить мисс Питтс ситуацию, я уверен, она сама убедится, что молчать бессмысленно. И начну с того, инспектор, что в глубине души я давно был уверен: исчезнувшая горничная миссис Годфри и есть вымогатель. Эта мысль осенила меня, когда я заметил, что в деле уж слишком много удачных совпадений, связанных друг с другом. Питтс видели с Марко — Джером сказал нам об этом — незадолго до убийства Марко. Вскоре после этого кто-то тайком пробрался в комнату Марко, нашел обрывки фальшивого послания, назначавшего свидание на террасе, и составил их вместе. Совпадение? Когда миссис Годфри позвонила своей горничной сразу же после того, как вернулась к себе в комнату в субботу ночью, та долго не появлялась. А когда пришла, то пожаловалась на недомогание и выглядела возбужденной. Совпадение? И сразу же после убийства Марко эта горничная пропала. Совпадение? — Глаза женщины сверкнули. — Следы Питтс вели в Маартенс. Пакет с документами, полученный вами, инспектор, был отослан также из Маартенса. Совпадение? И вся карусель с вымогательством закрутилась после исчезновения Питтс. Совпадение? Джон Марко рекомендовал Питтс миссис Годфри, когда ее прежняя горничная, без видимых причин, неожиданно уволилась. Совпадение? Но самое важное — во всех трех случаях, включая миссис Констебль, миссис Мунн и миссис Годфри, одной из важнейших улик против несчастных женщин были… показания, подписанные горничной! — Эллери грустно улыбнулся. — Совпадение? Весьма маловероятно. Я был уверен, что Питтс и есть вымогатель.

— Думаете, вы очень хитрый, да? — Питтс скривила тонкие губы.

— Я ценю признание моих талантов, — отозвался Квин с легким поклоном, — мисс Питтс. Но, кроме того, уверен, что нащупал связь между вами и Марко. Вы сами, инспектор, говорили мне, что ваш друг Леонард из частного агентства в Нью-Йорке подозревал, что у Марко мог быть сообщник, помогавший ему расставлять сети для жертв. В каждом из трех случаев признания горничной, с готовностью дававшей показания против своей хозяйки, естественно подписанные различными именами, как раз и соответствуют концепции наличия у такого типа, как Марко, сообщницы. Представить пропавшую горничную миссис Годфри в этой роли не составило большого труда.

— Я требую адвоката, — неожиданно встрепенулась Питтс, приподнимаясь.

— Сядьте, — велел ей Молей.

— Разумеется, вы имеете полное конституционное право на защитника, мисс Питтс, — кивнул Эллери. — У вас есть кто-то особый на примете?

В ее глазах вспыхнула надежда.

— Да! Лукас Пенфилд из Нью-Йорка!

Повисла гробовая тишина. Эллери потер руки.

— Ну вот. Какие вам еще нужны доказательства, инспектор? Мисс Питтс вспомнила об адвокате Марко, бессовестном мошеннике. Еще одно совпадение?

Женщина, явно встревоженная, закусила губу.

— Я…

— Игра окончена, моя дорогая, — мягко проговорил Эллери. — Вам лучше во всем признаться.

Она продолжала кусать губы; в ее печальных глазах отразилось отчаянное раздумье.

— Я заключу с вами сделку, — заявила она наконец.

— Какую еще сделку?.. — взорвался Молей.

Эллери положил руку на грудь инспектора.

— А почему, собственно говоря, нет? Мы с успехом можем вести себя как деловые люди. По крайней мере, не будет никакого вреда, если мы выслушаем предложение.

— Послушайте, — воодушевилась Питтс. — Я попалась, и знаю это. Но все еще могу причинить вред. Вы же не хотите, чтобы вокруг имени миссис Годфри разразился скандал, верно?

— Ну? — буркнул Молей.

— Если вы будете давить на меня, я не скажу ни слова. Вы также не можете заставить меня молчать, если я не захочу! Я расскажу обо всем репортерам или моему адвокату. Вы не сможете меня остановить. Отпустите меня, и я буду молчать.

Инспектор хмуро посмотрел на нее, потом глянул на Квина, потер губы ладонью и прошелся взад-вперед по комнате.

— Ладно, — согласился он. — Я ничего не имею против Годфри, и я не хотел бы видеть их опозоренными. Но тебе я ничего не обещаю, ты слышишь? Хотя поговорю с окружным прокурором, и мы посмотрим, нельзя ли как-то смягчить наказание.

— Если вы, Питтс, выложите все без утайки, — ласково добавил Эллери.

— Хорошо, — кивнула она. Ее заостренное лицо нахмурилось. — Не знаю, как вы обо всем догадались, но это так. Я помогала Марко сначала с миссис Констебль, затем с миссис Мунн, потом с миссис Годфри. Я сделала ночью снимки со вспышкой в отеле Атлантик-Сити. Я записала их на пленку. И когда миссис Констебль и миссис Мунн приехали на Испанский мыс, они сразу же меня узнали. Думаю, они догадались, что миссис Годфри тоже попалась в ловушку, но Марко велел им держать рот на замке. Думаю, они все еще боятся говорить об этом. Теперь я вам во всем призналась. Ради бога, вызовите Люка Пенфилда!

Глаза инспектора сияли. Но он резко произнес:

— Косишь под дурочку, да? Просто выполняла задания босса, и все? А потом украла все бумаги из его комнаты и решила немного подзаработать сама? Так, да?

Лицо женщины исказилось от гнева.

— А почему бы и нет? — выкрикнула она. — Конечно, я так и поступила! Они были такими же моими, как и его! Я всегда играла роль марионетки, но я держала нити в своих руках, и, черт побери, он это отлично знал! — Питтс замолчала, чтобы набрать в легкие воздух, и вдруг истерично выкрикнула: — Марионетка, да? Черта с два марионетка! Я была его женой!

Мужчины были ошарашены. Жена Марко! Они мгновенно осознали все вероломство этого человека и с отвращением подумали о той опасности, которую избежала Роза Годфри. И в который раз почувствовали удовлетворение от того, что негодяя больше нет в живых, что это зло устранено из мира.

— Его жена, э? — хмыкнул Молей, когда достаточно пришел в себя, чтобы говорить.

— Да, жена, — со злостью повторила Питтс. — Может, теперь на меня особо и не взглянешь, но, когда я была девушкой, меня не пропускал ни один мужчина. Мы поженились четыре года назад, в Майами. Марко играл там роль жиголо при одной вдове-миллионерше, а я тоже не теряла времени зря. Мы сразу запали друг на друга. Ему понравился мой стиль работы. Настолько понравился, что я заставила его жениться на мне, и он был счастлив. Думаю, я единственная из всех женщин Марко, которая знала его лучшие стороны… С тех пор мы разыграли много спектаклей. Идея с показаниями горничной — это его идея, повторенная несколько раз. Мне она никогда не нравилась. Но нам удалось неплохо подзаработать… — Ухватившись руками за стул, Питтс уставилась в пространство. Ей не мешали говорить. — Небольшое дельце, и мы могли позволить себе передышку до тех пор, пока не заканчивались деньги. Так повторялось несколько раз. Но со смертью Марко я осталась ни с чем. Никаких средств к существованию. А ведь мне надо на что-то жить, верно? Если бы он не был таким жадным, может, и сегодня был бы жив. Но тот, кто его пришил, сделал доброе дело. Бог свидетель, я далеко не ангел, однако худшей твари на свете, чем Марко, не встречала! Я возненавидела его всем нутром. Ни одной жене не понравилось бы смотреть на то, как ее муж трахает других женщин. Марко всегда говорил, что это лишь работа, но он ловил кайф от этого, черт бы его побрал.

Молей подошел к ней и встал напротив. Она замолчала и подняла на него глаза, удивленная.

— Значит, это ты закрутила проволоку вокруг его шеи, чтобы избавиться от него и захватить себе всю добычу? — хрипло спросил инспектор.

Питтс вскочила и пронзительно выкрикнула:

— Я этого не делала! Я так и знала, что вы подумаете на меня. Этого и боялась. Разве я могу заставить тупоголовых копов понять это? — Она вцепилась в руку Эллери. — Послушайте. Мне кажется, вы поумнее его. Скажите ему, что он ошибается! Может, я и хотела… убить Марко, но не делала этого. Клянусь, это не я! Но я не могла остаться и дать себя сцапать. Если бы я забыла про деньги, то могла бы это сделать. О, я не знаю, что говорю… — Похоже, Питтс совсем потеряла рассудок.

Эллери осторожно взял ее за руки и усадил обратно. Съежившись на самом краешке кресла, она зарыдала.

— Полагаю, — успокаивающим тоном произнес Квин, — что мы можем гарантировать вам, по крайней мере, попытку доказать вашу невиновность… если вы действительно не виновны, миссис Марко.

— О, я…

— Но это еще нужно доказать. Что заставило вас пойти к нему в комнату в субботу ночью?

Питтс заговорила тем самым сдавленным глухим голосом, который они слышали по телефону:

— Я видела, как миссис Годфри вошла в комнату. Может, я немного приревновала. К тому же за последние дни у меня не было возможности поговорить с Марко с глазу на глаз, а я хотела знать, как он справился с этими тремя дурехами. Он должен был все подготовить, чтобы сорвать большой куш.

Питтс замолчала, тяжело вздохнув, и судья шепнул Эллери:

— Она явно не знала о намерении Марко сбежать с Розой. Он что же, собирался стать двоеженцем? Негодяй!

— Не думаю, — также тихо ответил Эллери. — Он не стал бы так рисковать. Брак — это не то, о чем он мечтал… Продолжайте, миссис Марко.

— Одним словом, я стала ждать, и где-то около часу ночи миссис Годфри ушла от него. — Питтс отняла руки от лица и выпрямилась, глядя прямо в глаза Эллери. — Я как раз намеревалась проскользнуть к нему в комнату, когда увидела, как он вышел. Я побоялась остановить его и заговорить, потому что нас могли увидеть. По его виду я поняла, что он куда-то собрался. Марко был полностью одет. Я не поняла… Я шмыгнула к нему в комнату, чтобы дождаться его возвращения. И тут увидела клочки бумаги в камине, выудила их оттуда. Затем скрылась с ними в ванной, чтобы меня не застукали, если кто-то войдет. Когда я прочитала эту записку, то ужасно разозлилась. Я ничего не знала о шашнях Марко с этой девицей, Розой. Ничего такого мы не планировали. Я поняла, что он решил совместить работу с удовольствием… — Ее руки сжались.

— Н-да, — протянул инспектор Молей с неожиданной теплотой. — Мы понимаем, что ты чувствовала, когда узнала о двойной игре мужа. Так, значит, ты пошла на террасу, чтобы проследить за ним, да?

— Да, — кивнула Питтс. — После того, как я попросила миссис Годфри разрешить мне уйти… я сослалась на плохое самочувствие. Хотела увидеть все собственными глазами. В доме было тихо… уже было поздно…

— Который был час?

— Когда я подошла к спуску на террасу, было минут двадцать второго. Я… — Она сглотнула. — Марко был мертв. Я это сразу поняла. Он сидел совсем неподвижно, спиной ко мне. Лунный свет отражался от его шеи; я увидела красную линию ниже волос. И не только это. Не только это. — Она вздрогнула. — Он… он был голым. Голым! — Питтс снова зарыдала.

Эллери тяжело вздохнул.

— Что вы имеете в виду? — воскликнул он. — Когда вы увидели его? Ну же! Что вы имеете в виду?

Но она продолжала, словно не слышала вопроса:

— Я спустилась на террасу и подошла к столу. Думаю, я действовала как во сне. Мне помнится, что перед ним лежал лист бумаги и рука, с зажатой в ней ручкой, свисала к полу. Но я была так испугана… Потом, неожиданно, услышала шаги. Кто-то шел по гравию. И тут до меня дошло, во что я вляпалась. Я не могла уйти незамеченной для любого, кто шел к террасе. Раздумывать было некогда. При свете луны у меня был шанс… Я сунула в его руку трость, надела ему на голову шляпу, обернула плащ вокруг и затянула на шее, чтобы не… не было видно красной полосы. — Она смотрела на них с ужасом, как если бы снова видела перед собой жуткую сцену в лунном свете. — Плащ скрыл его наготу, я была в этом уверена. Я подождала, пока шаги приблизились, и потом начала говорить… все, что только взбрело мне на ум… стараясь заставить поверить, будто он со мной заигрывает, а я оскорблена и обижена… Я знала, кто бы это ни был, он стоял и слушал. Потом я побежала вверх по ступеням… Я видела, что кто-то притаился на верхней площадке, но сделала вид, будто не заметила его. Это был Джером. Я знала, что Джером, после всего услышанного, не станет спускаться на террасу, но я не хотела терять не единого шанса. Я бросилась обратно в дом, забрала бумаги и фотографии из комнаты Марко — он прятал их в ящике платяного шкафа, — вернулась к себе в комнату, собрала свои вещи, пробралась в гараж, взяла его машину и уехала. У меня был свой запасной ключ. Разве я не могла взять его машину? Я ведь была… его женой, правда?

— Если ты не виновна, — жестко произнес Молей, — разве ты не понимала, что, смывшись с места преступления, лишь усугубляешь свое положение?

— Я должна была уехать, — повторила Питтс с отчаянием. — Я боялась, что все обнаружится. Я уехала немедленно, потому что, если бы Джером нашел Марко мертвым, он поднял бы тревогу, и у меня не осталось бы шанса покинуть поместье. Кроме того, были еще эти документы.

Молей почесал за ухом и нахмурился. Эта женщина, несомненно, говорит правду. Правда и то, что против нее есть серьезные улики, а ее история предусмотрительно записана стенографом, но… Он посмотрел на лицо Эллери, когда тот вдруг мгновенно повернулся, и очень удивился.

Эллери подскочил к женщине и, наклонившись, схватил ее за руку. Она пронзительно вскрикнула.

— Давайте как можно точнее! — возбужденно потребовал он. — Вы сказали, что, когда увидели Марко на террасе, он был совершенно голым?

— Да. — Она задрожала.

— Где была его шляпа?

— На столе. И трость тоже.

— А плащ?

— Плащ? — Глаза Питтс округлились в неподдельном изумлении. — Я не говорила, что его плащ был на столе. Или сказала? О, у меня все перепуталось…

Эллери медленно отпустил ее руку. В его серых глазах мелькнул огонек надежды.

— О, его не было на столе, — пробормотал он сдавленным голосом. — Где же он был… на полу террасы? Ну конечно же! Там он и должен был лежать, когда убийца отбросил его в сторону, чтобы раздеть жертву. — Его взгляд стал невидящим, сосредоточившимся на ее губах.

Питтс была сбита с толку.

— Нет. Плаща не было на террасе. Я… Почему вы об этом спрашиваете? О, я ничего не хотела сказать!.. Я ничего не хотела! Я вижу, вы думаете… — Ее голос снова сорвался на крик.

— Не важно, что я думаю, — вздохнул Эллери, снова хватая ее за руку. Он так сильно тряхнул ее, что она судорожно сглотнула, а ее голова запрокинулась назад. — Скажите мне, где был плащ? Как он попал на террасу?

— Прочитав записку в его комнате наверху, — ответила Питтс, ее лицо стало серее прежнего, — я не хотела рисковать и спускаться вниз с пустыми руками. Мне нужен был предлог, почему я здесь, если бы я на кого-то наткнулась. И тут я увидела плащ, лежащий на кровати, наверное, Марко забыл взять его с собой. — Ее гневный взгляд полыхнул по лицу Эллери. — Я схватила его и взяла с собой вниз, чтобы сказать, что меня послали за плащом, если бы кто-то меня остановил. Но я никого не встретила. Когда я увидела, что Марко голый, то обрадовалась, что у меня есть плащ, чтобы накрыть его…

Эллери выпустил ее руку и сделал шаг назад, приподнявшись на цыпочках. Молей, судья и стенографист смотрели на него удивленными, почти испуганными глазами. Квин словно неожиданно раздулся, стал выше и шире.

Он стоял неподвижно, уставившись поверх головы женщины на белую стену кабинета Молея. Потом его рука медленно нырнула в карман пиджака за сигаретой.

— Плащ, — медленно произнес Эллери так тихо, что они едва расслышали его слова. — Да, плащ… Исчезнувший фрагмент. — Он скомкал в пальцах сигарету, подбросил ее щелчком и, сверкнув глазами как сумасшедший, воскликнул: — Боже мой, джентльмены, я все понял!

Вызов читателю

Глава 15

Возвращение на Испанский мыс прошло в напряженной тишине. Эллери Квин сгорбился на заднем сиденье машины, с головой уйдя в свои мысли. Судья Маклин время от времени с любопытством поглядывал на его хмурое лицо; и даже Тиллер, сидевший рядом с водителем, не мог сдержаться, чтобы временами не обернуться назад. Никто не проронил ни слова, слышалось лишь завывание постоянно усиливавшегося ветра.

Эллери остался глух ко всем настойчивым вопросам Молея. Бедный инспектор сидел рядом с ним, страшно взволнованный.

— Слишком быстро, — проронил Эллери. — Простите, если я обнадежил вас, создав впечатление, будто у меня есть ключ к этому невероятно трудному делу. Рассказ Питтс о плаще Марко… дает направление мысли. И весьма определенное. Теперь я вижу, где ошибался и где план убийцы пошел не так, как надо; а в таком деле это уже больше чем половина решения. Но пока я не продумал все как следует, инспектор. Мне нужно время. Время, чтобы подумать.

Они оставили Молея в состоянии апоплексического бешенства, с измученной и совершенно сбитой с толку задержанной миссис Марко, то бишь Питтс. Формально предъявив ей обвинение в попытке вымогательства, ее поместили в окружную тюрьму. Еще имела место печальная интерлюдия, когда двое молодых людей с распухшими от слез глазами прибыли в окружной морг, чтобы забрать останки миссис Лауры Констебль. Репортеры насели на Эллери с кучей вопросов. Но среди этого столпотворения он хранил угрюмое молчание, и при первой же возможности все они слиняли из Пойнсетта.

Только когда машина свернула с шоссе у заведения Гарри Стеббинса и въехала на парковую дорогу, ведущую к Испанскому мысу, молчание было сломлено.

— Надвигается шторм, — беспокойно заметил водитель-полицейский. — Я видел, какой здесь может подняться ветер. Вы только посмотрите на небо.

Деревья в парке стонали и раскачивались от усиливавшихся порывов ветра. Оставив позади парк, они въехали на скалистый перешеек, соединяющий материковую часть с мысом, и увидели вечернее небо. Свинцово-грязного цвета, оно было покрыто огромными черными тучами, наплывающими на них со стороны горизонта. На открытом перешейке на них обрушился шквалистый ветер, и водитель изо всех сил старался не дать машине съехать с дороги.

Однако убежища, образованного скалами мыса, они достигли без происшествий.

Наклонившись вперед, Эллери тронул водителя за плечо:

— Остановите, пожалуйста, прежде чем вы подниметесь к дому.

Машина резко затормозила.

— Какого черта… — начал судья, подняв густые брови. Эллери открыл дверцу и выбрался на дорогу. На лбу его собрались складки, глаза лихорадочно блестели.

— Я скоро вернусь. Пожалуй, мне нужно проверить мои соображения… На самой сцене… — Он пожал плечами, улыбнулся на прощание и направился по дорожке, ведущей к террасе.

Небо быстро темнело. Вспышки молний освещали дорожку; сидящие в машине видели, как Эллери дошел до ступеней на террасу и начал спускаться вниз.

Судья Маклин вздохнул:

— Мы с таким же успехом можем вернуться в дом. Скоро пойдет дождь, и он быстренько прибежит за нами.

И они подъехали к дому.

Мистер Эллери Квин спустился на террасу, немного постоял на цветных плитах, затем подошел к круглому столу, за которым умер Марко, и сел. Утопленная меж отвесных скал на глубину примерно в сорок футов, терраса была надежно защищена от самых сильных порывов ветра. Эллери расслабился, откинувшись на спинку стула в своей излюбленной позе, и стал глядеть через вход в бухту на море. В пределах его зрения не было видно ни единого судна, надвигающийся шторм загнал всех в укрытия. Море в бухте бурлило, вздымая белую пену.

Перед его глазами все расплылось, когда он вгляделся вдаль и еще глубже задумался.

На террасе становилось все темнее. Наконец, подстегнутый темнотой, он вздохнул, встал, поднялся на верхнюю площадку лестницы и включил верхний свет. Зонтики раскачивались и трепетали. Он снова сел, взял лист бумаги, ручку и, обмакнув ее в чернильницу, начал писать.

Крупная капля громко ударила по зонту. Квин перестал писать и выглянул из-под зонта. Затем с задумчивым видом встал, подошел к огромному испанскому кувшину, стоящему слева на самой нижней ступени, и оглядел его со всех сторон. Немного помедлив, зашел за него, вышел и снова проделал ту же самую операцию с кувшином справа от лестницы. Наконец вернулся к столу, сел и, с раздувающимися на ветру волосами, продолжил писать.

Писал он долго. Капли становились все крупнее, свирепее и чаще. Одна из них упала на лист бумаги, лежащий перед Квином, размазав слово. Он стал писать быстрее.

Эллери закончил с первым потоком проливного дождя. Сунув листы в карман, он вскочил, выключил свет и поспешил по дорожке к каменным ступеням, ведущим к дому. К тому времени, как Квин добрался до патио, его плечи промокли насквозь.

В большом коридоре его встретил портье:

— Для вас оставлен горячий ужин, сэр. Миссис Годфри велела…

— Спасибо, — рассеянно поблагодарил Эллери и махнул рукой. Затем бросился к алькову с коммутатором, набрал номер полицейского управления и стал ждать соединения. — Инспектор Молей… А, инспектор, я так и думал, что застану вас в… Да, вполне. Собственно говоря, если вы немедленно прибудете на Испанский мыс, думаю, мы прямо сегодня вечером сможем успешно покончить с этим делом.

Гостиная освещалась мягким, мерцающим светом со вкусом расположенных светильников. По крыше патио бешено барабанил дождь. Гневные порывы ветра ломились в окна. Даже сквозь шум дождя им был слышен глухой стук прибоя, разбивающегося о скалы Испанского мыса. В такую ночь приятно ощущать себя под защитой крова, и они с благодарностью поглядывали на мерцающий в камине огонь.

— Мы здесь все, — спокойно начал Эллери, — кроме Тиллера. Я особенно настаиваю на присутствии Тиллера. Вы не возражаете, мистер Годфри? Он оказал нам неоценимую услугу в этом деле и поэтому заслуживает награды.

Уолтер Годфри пожал плечами; впервые он был одет в нечто похожее на приличный костюм, как если бы вместе с возвращением жены к нему вернулось и чувство социального положения. Он дернул за веревочку колокольчика, что-то коротко приказал дворецкому и снова опустился в кресло рядом с супругой.

Они все собрались здесь: трое Годфри, двое Муннов и Эрли Корт. Судья Маклин и инспектор Молей, слегка подавленные, сидели поодаль от остальных. Знаменательным было то, что, хотя ничего такого еще не обсуждалось, стул Молея стоял ближе всего к двери. Из всех девяти собравшихся один только юный Корт выглядел почти счастливым. Его лицо выражало едва ли не глупое удовлетворение, когда он пристроился на корточках подле колен Розы Годфри, а по мечтательному выражению голубых глаз девушки было ясно, что тень Джона Марко воодушевила обоих. Мунн курил длинную коричневую сигару, терзая ее зубами, а миссис Мунн сидела тише воды ниже травы. Стелла Годфри, спокойная, но напряженная, комкала в руках носовой платок; коротышка миллионер выглядел настороженным. Атмосфера, несомненно, была гнетущая.

— Вы звали меня, сэр? — вежливо справился от двери Тиллер.

— Входите, входите, Тиллер, — пригласил Эллери. — Присаживайтесь, сейчас не время для церемоний.

Тиллер, явно обескураженный, присел на самый краешек стула, стоящего сзади, и взглянул миллионеру в лицо, но тот не спускал с Эллери настороженных глаз.

Квин подошел к камину и сел спиной к огню так, чтобы его лицо оставалось в тени, а черная масса тела — против пламени. Свет зловеще отсвечивал на лицах собравшихся. Эллери достал листы бумаги из кармана и положил на табурет перед собой. Затем поднес спичку к сигарете и начал:

— Во многих смыслах это очень печальное дело. Несколько раз в течение сегодняшнего вечера я испытывал желание закрыть глаза на факты и уехать отсюда. Джон Марко был негодяем, каких еще свет не видывал. В его случае явно нет грани между mala mens и malus animus[16]. Несомненно, он обладал умом преступника, не стесненного какими-либо угрызениями совести. Насколько нам известно, Марко подверг опасности счастье одной женщины, задумал погубить другую, разрушил жизнь третьей и стал причиной гибели четвертой. Несомненно, его послужной список — если бы мы могли заглянуть в него — продемонстрировал бы нам много подобных случаев. Одним словом, это был злодей, который заслуживал смерти. Как вы однажды выразились, мистер Годфри, «кто бы ни убил его, он облагодетельствовал человечество». — Эллери замолчал, энергично попыхивая сигаретой.

— Тогда почему бы вам не оставить все как есть? — хрипло поинтересовался мистер Годфри. — Вы ведь явно пришли к какому-то заключению. Негодяя нужно было убить; мир без него стал гораздо лучше. Вместо того…

— Потому что, — вздохнул Эллери, — я оперирую понятиями, мистер Годфри, а не людьми. К тому же я должен заплатить долг инспектору Молею, который благосклонно позволил мне грубо вторгнуться в его сферу деятельности. Думаю, что теперь, когда все факты налицо, убийца Марко имеет все основания на сочувствие жюри. Это преднамеренное преступление, но преступление, которое — в определенном смысле — необходимо было совершить.

Я отбросил в сторону человеческий фактор и рассмотрел все дело в чисто математических терминах. А судьбу убийцы вверяю тем, кто уполномочен решать подобные вопросы.

Гнетущее напряжение охватило всех, когда Эллери взял верхний лист с табурета, пробежал по нему глазами в отблесках пламени камина и снова сел.

— Не могу выразить, насколько я был сбит с толку и озадачен до сегодняшнего вечера. Должно было быть хоть какое-то разумное объяснение всем имеющимся фактам. Я знал это, чувствовал, но не мог сложить всю картину вместе. К тому же в своих предыдущих вычислениях я допустил одну непростительную ошибку. Пока горничная Питтс — вы теперь знаете, что это миссис Марко, — не открыла мне один факт, я просто блуждал в тумане. Но когда она сказала мне, что плащ, в котором обнаружили Марко, был принесен ею уже после его смерти, другими словами, этого плаща вообще не было на месте преступления в момент убийства, я ясно увидел свет, а все остальное было лишь делом времени.

— Черт, какое отношение имеет этот плащ к убийству? — не выдержал инспектор Молей.

— Самое прямое, дорогой инспектор, как вы сейчас убедитесь. Но теперь, когда нам известно, что в момент убийства на Марко не было плаща, давайте начнем с того, что на нем было. Он был полностью одет, до последней мелочи. Мы знаем, что убийца забрал у Марко все или почти все: пиджак, брюки, ботинки, носки, белье, рубашку, галстук и содержимое карманов. Первая задача, которую необходимо было решить, состояла в следующем: «Зачем убийца раздел свою жертву и унес с собой все его вещи?» Я чувствовал, что должна быть какая-то простая, обескураживающе простая причина, побудившая его к этому поступку, который явно выглядел из ряда вон выходящим. Инстинктивно чувствовал, что решение всей проблемы зависит от ответа на данный вопрос.

Эта загадка не давала мне покоя, пока я не рассмотрел ее со всех сторон. В результате чего пришел к заключению, что существует пять причин, по которым убийца мог снять одежду со своей жертвы.

По первой, — продолжил Эллери, справившись со своими записями, — убийца мог унести одежду из-за содержимого карманов. Это могло иметь особое значение, учитывая существование неких бумаг, угрожающих покою нескольких дам, связанных с Марко. И эти бумаги — из того, что нам известно, — могли находиться при Марко. Но если это были те бумаги, за которыми явился убийца, и они лежали в кармане у Марко, то почему бы ему не взять бумаги и не оставить одежду на месте? В таком случае, если бы в одежде что-то и было, убийца опорожнил бы карманы или разорвал подкладку, дабы взять то, ради чего он явился, не снимая одежды с тела. Так что эта причина отпадает.

Однако вторая выглядела совсем тривиальной. Инспектор Молей вам скажет, что очень часто полиция вылавливает из воды или находит в лесу тело либо в поврежденной одежде, либо совсем без нее. В большинстве случаев это объясняется просто: не допустить опознания жертвы — порча или сокрытие одежды затрудняют опознание. Но в случае с Марко это явно было не так; убитый был Марко, никому не требовалось опознавать его. В этом деле не было и не могло возникнуть вопроса об идентификации тела — в одежде или без нее.

И, как раз наоборот, всегда могла быть третья возможность, что в каком-то смысле одежду Марко украли для того, чтобы не дать опознать убийцу Марко. Я вижу ваши недоуменные взгляды. Я имею в виду лишь то, что на Марко могло быть надето что-то или все, принадлежащее его убийце, и тогда обнаружение этих вещей могло бы повлечь фатальные последствия для убийцы. Но такого также не могло случиться — благодаря нашему бесценному Тиллеру, — Тиллер сложил руки и скромно потупился, хотя его маленькие ушки оставались настороженными, как у терьера, — показавшему, что вся одежда, которую он приготовил для Марко непосредственно перед тем, как тот переоделся, принадлежала лично ему. Кроме того, это единственная одежда, которая пропала из гардероба Марко. Значит, в ту ночь он был одет в нее, и она не могла принадлежать преступнику.

Все, находящиеся в гостиной, сидели так тихо, что треск смолистого полена в камине прозвучал как пистолетный выстрел, а звук барабанящего дождя пугал не меньше, чем громкие раскаты грома.

— И четвертая причина, — объявил Эллери. — Одежда могла быть испачкана кровью, и пятна крови могли представлять опасность для преступника или его планов. — Тревожный взгляд прошелся по нахмуренному лицу Молея. — Нет-нет, инспектор, это не так просто, как кажется. Если бы это была кровь Марко, то данная теория была бы неверной по двум причинам: вся одежда, унесенная убийцей, никак не могла быть испачкана кровью — носки, белье, ботинки? — и, что еще более важно, на теле жертвы вообще не было крови. Марко ударили по голове и задушили, не пролив при этом ни единой капли крови.

Но допустим — я предвижу ваш вопрос, судья, — вопрос идет о крови убийцы. Однако, если судить по расположению тела, совершенно невозможно, чтобы Марко оказал убийце сопротивление, в результате которого тот мог бы получить ранение и нечаянно забрызгать кровью одежду погибшего. И здесь снова два возражения. Первое — я повторяю, вся одежда Марко не могла быть испачканной, так зачем же снимать все? И второе — единственная причина, по которой убийца мог бы желать скрыть факт, что он был ранен, — это то, что он не хотел, чтобы полиция искала кого-то по этой примете. Но мы доподлинно знаем, что никто, вовлеченный в это дело, не пострадал физически, кроме Розы, но у нее есть безупречное алиби, которое отвергает возможность столь продуманного ухищрения. Так что теория с пятнами крови также отпадает.

Тогда остается только единственная, — негромко резюмировал Эллери после паузы, — и последняя возможность.

Дождь не унимался, и огонь в камине продолжал трещать. Все смотрели на Квина с недоумением. Всем было ясно, что никто из них — даже судья Маклин — не знает ответа. Эллери швырнул сигарету в огонь. Потом повернулся и уже открыл рот, чтобы заговорить… Но в этот момент дверь резко распахнулась, заставив инспектора мгновенно вскочить, а головы всех сидящих обернулись в тревоге. В дверях стоял Рош, детектив, с трудом переводивший дыхание; он насквозь промок. Детектив несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем смог говорить членораздельно.

— Шеф! Тут такое… я бежал от самой террасы. Они приперли к стенке капитана Кидда!

В первую секунду все были настолько оглушены, что могли лишь открыть рот.

— Что? — хрипло выдавил инспектор Молей.

— Поймали во время шторма! — выкрикнул Рош, возбужденно взмахнув рукой. — Береговая охрана только что захватила яхту Уоринга. По какой-то причине этот великан направлялся к берегу… он плыл к мысу! Похоже на то, что у него что-то стряслось…

— Капитан Кидд, — пробормотал Эллери. — Я не…

— Пошли! — выкрикнул Молей, бросаясь в двери. — Рош, давай… — Голос инспектора заглушил топот его башмаков.

Люди в комнате немного замешкались, потом, все одновременно, бросились за инспектором.

Судья Маклин остался, недоуменно глядя на Эллери.

— Что произошло, Эл?

— Не знаю. Это очень странный поворот… Нет! — И с этими непонятными словами он последовал за другими.

Возбужденные, все бросились к террасе, не обращая внимания на дождь, — мужчины и женщины, мгновенно промокшие до нитки, их взволнованные лица светились надеждой. Молей бежал впереди всех, его башмаки увязали в размытой дождем почве. И только судья Маклин оказался предусмотрительным настолько, что подумал о защите от дождя; он медленно добежал последним, уже закутанный с головы до ног в зюйдвестку, которую прихватил где-то в доме.

Полицейские в блестящих от дождя плащах опасно балансировали на белых балках открытой крыши террасы, сражаясь с шарнирным соединением двух огромных латунных прожекторов. Джером был тут же, глядя на все с невозмутимым, едва ли не королевским спокойствием. Порывистый ветер яростно рвал на людях одежду.

Отдав приказания, Молей спрыгнул на террасу. Просто удивительно, как среди всей этой суматохи никто не поскользнулся на стропилах крыши и не сломал себе шею, шмякнувшись о плиты внизу. Но наконец выключатели были найдены, и одновременно два слепяще белых луча рассекли темноту неба. В свете прожекторов черные потоки дождя казались низвергнутыми самой преисподней.

— Держите прямее, вы, недотепы! — заорал инспектор, приплясывая и размахивая руками. — Наведите фокус, черт бы вас побрал!

Блуждающие лучи резко дернулись и остановились. Затем легли горизонтально террасе, слились и скрестились друг с другом в пятнадцати футах над бурлящим морем за входом в бухту.

Люди напряглись и вытянули шею, стараясь проследить за прямыми лучами прожектора. Поначалу они не могли различить ничего, кроме потоков воды, бившихся о темное море под ними: но потом, когда луч немного сдвинулся, увидели далеко в море точку, неуклонно стремящуюся вперед.

В следующий момент они заметили третий луч прожектора со стороны моря, заплясавший вокруг темной точки.

— Береговая охрана! — пронзительно закричала миссис Годфри. — О, не упускайте его, не упускайте! — Ее кулачки гневно сжались, волосы мягкими прядями спадали на лицо.

В поле их зрения показался острый нос судна береговой охраны, надвигающийся на яхту Холлиса Уоринга.

Яхта явно терпела бедствие. Она опасно накренилась, осев слишком низко. Когда яхта приблизилась, люди на берегу смогли разглядеть крохотного человечка, раскачивающегося на палубе. Фигурка была слишком мала, чтобы можно было опознать, кто это, но по действиям человека было видно, что он в отчаянии. Потом, настолько неожиданно, что все замерли на месте и затаили дыхание, яхта резко перевернулась вверх дном и заколыхалась под мощными ударами волн, мгновенно скрывшими ее…

Все хором вскрикнули. Лучи прожектора заметались в лихорадочном поиске.

— Есть! — закричала Роза. — Он плывет!

Один из лучей выхватил на поверхности воды колышущуюся темную голову. Руки то поднимались, то исчезали в воде. Человек плыл сильными гребками, но ему приходилось бороться с бушующим морем, и он очень медленно приближался к Испанскому мысу. Судно береговой охраны увеличилось в размерах, но оно держалась поодаль, опасаясь потопить пловца. Спасательный трос извивался и блестел над водой, не достигая цели. Но теперь судно находилось так близко к скалам, что подходить еще ближе было бы опасно.

— Он доплывет! — заорал Молей. — Кто-нибудь, тащите одеяла! Его надо согреть!

Короткими рывками пловец приближался к бухте. Он слабел. Ничего нельзя было разглядеть, кроме его макушки.

Не в состоянии помочь, они могли лишь наблюдать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем все закончилось, словно кошмарный сон. Но едва пловец приблизился ко входу в бухту, как его неожиданно засосало в водоворот, словно сардину. Разглядев можно было лишь клубок из рук и ног, когда его бросило опасно близко к скалам справа от них, после чего он с непотопляемостью пробки закачался на сравнительно безопасных водах бухты.

Полицейские никак не могли сфокусировать лучи прожектора на болтающейся, полуутопленной фигуре. Трое из них спрыгнули на террасу и устремились за инспектором к человеку, который из последних сил барахтался в воде. Затем Молей поймал пловца за шею сзади и мощным рывком потянул назад, вырывая его из бурунов и вытаскивая на берег с помощью подоспевших детективов.

Стоящие в стороне судья Маклин и Эллери не могли видеть спасенного человека. Но им были видны лица обступивших его людей, и то, что они увидели на них, заставило судью Маклина сощурить глаза — они выражали крайнее изумление, как если бы испытали глубокий шок.

Кто-то оттеснил их в сторону, неся завернутые в непромокаемую ткань одеяла, и исчез, наклонившись над спасенным. Потом миссис Годфри громко вскрикнула и бросилась вперед. Все сгрудились ближе, желая получше рассмотреть. Потом они услышали глубокий, предельно усталый голос:

— Слава богу… Я… он… держал меня взаперти — где-то возле побережья. — Голос смолк. Спасенный мучительно хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. — Освободился… ночью… завязалась драка… яхта потеряла управление… Я его убил… выбросил тело за борт… шторм разбил яхту…

Эллери отстранил плечом Мунна и Уолтера Годфри. Один из полицейских укутывал в одеяло дрожащего человека. Это был высокий парень, глаза которого были налиты кровью, щеки покрывала густая, грязная щетина, а сам он выглядел страшно изможденным. Его одежда — вернее, остатки белого льняного костюма — превратилась в мокрые лохмотья.

Роза и ее мать стояли перед ним на коленях, припав к нему и рыдая.

Лицо Эллери напряглось. Он наклонился и приподнял подбородок измученного человека. У него было благородное лицо, волевое и решительное, даже несмотря на всю его худобу и усталость.

— Вы — Дэвид Каммер? — спросил Квин хрипло, словно ему было трудно говорить.

Каммер судорожно сглотнул.

— Да… да… а кто вы?..

Эллери выпрямился и засунул руки в промокшие насквозь карманы.

— Я искрение сожалею, — все тем же хриплым голосом произнес он. — Это был хороший план и хорошая борьба, Дэвид Каммер. Но я вынужден обвинить вас в убийстве Джона Марко.

Глава 16

— Самый трудный случай из всех, какие у меня когда-либо были, — буркнул мистер Эллери Квин. Сгорбившись в три погибели над рулем «дюзенберга», он глядел на убегавшую под колеса бетонную дорогу. Они направлялись на север, домой.

Судья Маклин вздохнул:

— Теперь ты знаешь, с какими проблемами зачастую сталкивается судья. Теоретически в тяжких преступлениях человеческая судьба решается присяжными. Но суд так часто… Мы еще не решили, со всей нашей хваленой цивилизацией, проблему истинной справедливости, мой мальчик.

— Но что еще я мог сделать? — воскликнул Эллери. — Я часто хвастался, что человеческий фактор в уравнении ничего для меня не значит. Но это не так, черт возьми. Это не так!

— Если бы только он не был так чертовски умен, — не без грусти заметил судья. — Каммер утверждает, что ему было хорошо известно, как Марко погубил его сестру Стеллу и как этот негодяй измывался над ней. А потом он увидел… или решил, что увидел, что творится с его племянницей Розой. Самая большая проблема с ними со всеми заключается в том, что никто из них никому не доверял. Когда Каммер задумал убить негодяя, снедаемый справедливым гневом, то почему не взял револьвер и просто не застрелил его? Никакой суд присяжных не признал бы его виновным, особенно если бы он сослался на то, что застрелил Марко во время ссоры в приступе гнева. При таких обстоятельствах…

— В этом-то и вся беда с этими умниками, — вздохнул Эллери. — Решившись на вынужденное преступление, они задумывают совершить его с такой изобретательностью, чтобы его невозможно было раскрыть. Но чем умнее преступник, тем сложнее его план и тем больше опасности, что он может пойти не так. Идеальное преступление! — Он устало покачал головой. — Идеальное преступление — это когда убивают незнакомого человека на темной улице, без свидетелей. Ничего интересного. Каждый год так называемыми полоумными убийцами совершаются тысячи подобных идеальных убийств.

Они молчали несколько миль. Скалистая громада Испанского мыса внушала им такое отвращение, что они бежали с него прочь, словно сами были преступниками. Единственное приветливое слово им было сказано Гарри Стеббинсом, когда они остановились у его бензоколонки заправить бак.

— Я знаю мистера Каммера, он хороший человек, — тихо заметил Стеббинс. — Если все, что я слышал об этом Марко, правда, то не найдется таких присяжных в нашем округе, которые вынесли бы обвинение мистеру Каммеру. Его следует отпустить прямо сейчас.

Дэвид Каммер сидел в окружной тюрьме, еще не оправившись от пережитого им во время шторма, но по-прежнему непреклонный. Для его защиты Годфри нанял самого известного на Западе адвоката. Испанский мыс смотрел сердито, погруженный в душную, угрюмую атмосферу, вызванную неожиданно обрушившейся на него дождливой погодой. Роза Годфри искала утешения в объятиях юного Корта, а ее мать — в объятиях ее отца. Только Тиллер оставался таким же — почтительным, сдержанным и невозмутимым.

— Ты мне так и не рассказал, — сухо заметил судья, когда они продолжили поездку, — как ты довел до конца свой ловкий трюк, Эллери? Или просто тебе повезло, и ты в темноте попал наугад в нужное место? — Он не сводил проницательного взгляда со своего спутника и ухмыльнулся, когда Эллери посмотрел на него.

— Ничего подобного! — сердито возразил Квин, затем улыбнулся и снова уставился на дорогу. — Я психолог!.. А потом, мои замечательные записи! — Он вздохнул. — Но со вчерашнего вечера я столько раз мысленно перечитывал их, что запомнил наизусть. На чем, черт возьми, я остановился, когда ворвался этот очумелый Рош?

— Ты пришел к заключению, что только пятая возможность, из всех тобой рассмотренных, может быть истиной.

— О да! — Эллери не отрывал глаз от дороги. — Ее суть в том, что преступник унес одежду Марко по той простой причине, что она была нужна ему как таковая. — Глаза пожилого джентльмена округлились от удивления. — Но зачем преступнику понадобилась одежда Марко? Чтобы одеться самому. Тогда становится очевидным, что на нем не было собственной одежды. Как ни парадоксально, но это так. Почему одежда понадобилась преступнику после преступления? И снова очевидное — чтобы скрыться. Одежда нужна была ему для побега.

Эллери сердито взмахнул рукой.

— Поначалу я отверг эту возможность, поскольку не мог понять, почему преступник взял всю одежду и оставил плащ. Собственно говоря, плащ был самой удобной одеждой из всех вещей Марко. Вряд ли он отказался бы от плаща — длинного и черного, — который скрыл бы целиком всю его фигуру, если одежда была нужна ему как одежда, чтобы бежать. На самом деле, подстегиваемый страхом быть застигнутым на месте преступления, он легко мог бы обойтись без большинства — если не всех — вещей, которые взял, — пиджака, рубашки, галстука, разумеется, может, даже и брюк, — и взять только плащ, прихватив разве что для приличия туфли. И тем не менее, он страшно рисковал, сняв с Марко все до последнего, но оставив при этом плащ! Мне оставалось лишь сделать вывод, что моя пятая теория также неверна, и должна существовать какая-то другая. Я долго не возвращался к этому — и очень жаль, — а блуждал в тумане. Пока миссис Марко вчера вечером не открыла мне факт, что во время преступления ни на теле Марко, ни на террасе плаща не было. И тогда я понял, что пятое объяснение — одежда как одежда для побега — должно быть единственно верным. Преступник не мог взять плащ, потому что его там не было. И тогда я сказал себе: плащ — самая важная улика в этом деле. Если бы мне не посчастливилось получить эту информацию, то это убийство могло бы остаться нераскрытым.

— Теперь мне ясно, — задумчиво протянул судья, — хотя какую связь это имело с Каммером, все еще выше моего понимания.

Эллери резко нажал на клаксон и подал гудок.

— Слушай. Я уже указывал на то, что у преступника не было собственной одежды. Тут требуется уточнение. Я спросил себя: до какой степени был раздет преступник, когда явился на место предполагаемого преступления? Нам известно, что он снял одежду с тела Марко после того, как совершил убийство. Соответственно я сделал вывод, что на нем не было ничего из того, что он снял с Марко, в противном случае он не стал бы этого брать. Отсюда следует вывод, что на нем не было ни рубашки, ни галстука, ни пиджака, ни брюк, ни ботинок, ни носков, ни даже белья. Правда, он не взял трость и шляпу Марко. Но считать, что преступник, явившись без всей той одежды, что я перечислил, был в шляпе и с тростью, разумеется, полная нелепость. Ни трость, ни шляпа ему явно не были нужны, потому-то он их и оставил. В любом случае он пришел без шляпы и без трости. Но тогда в какой одежде он мог заявиться на пляжную террасу, чтобы совершить преступление?

— Мне кажется, ты упустил возможность того, что он был хотя бы, ну, скажем, в плавках, — сухо заметил судья.

— Совершенно верно. Но я ничего не упустил. Само собой, он мог прийти в плавках, в плавках и халате или только в халате.

— Ну и…

— Я только что сказал тебе, что он забрал одежду Марко, дабы незаметно улизнуть, — устало пояснил Эллери. — Мог ли он сбежать, будучи в плавках, плавках и халате или только в халате? Конечно мог.

— Ничего не понимаю, — запротестовал судья. — Нет, если он…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я проанализировал и эту ситуацию. Если бы он ушел с террасы в дом в той одежде, что я только что перечислил, — в плавках, в плавках и халате или только в халате, — то этого было бы вполне достаточно и ему не пришлось бы забирать вещи Марко. Ничего странного с точки зрения любого встречного — кто-то просто возвращается после ночного купания. Ты хотел спросить: «А что если он ушел не в дом, а куда-то дальше по шоссе?» Ответ следующий: если бы он был в плавках, или халате, или и в том и другом, спасаясь этим маршрутом, то ничего предосудительного в этом не было бы. Твой друг Гарри Стеббинс в субботу утром сказал, если ты помнишь, что местные порядки разрешают купальщикам разгуливать по участку шоссе между пляжами, по которому как раз и можно уйти с Испанского мыса, в одной пляжной одежде. Собственно говоря, когда мы его встретили, он как раз возвращался с общественного пляжа в одних плавках. Таким образом, если тут так принято разгуливать, то убийца в подобном костюме чувствовал бы себя вполне безопасно, — не важно, в какой час его бы заметили, — зная, что его никто не остановит. Но и на этот раз я сказал себе: если бы он ушел по шоссе, ему бы не понадобилась одежда Марко. Единственным возможным маршрутом — не считая дома и шоссе — оставалось море. Но разумеется, он не стал бы забирать одежду, если бы уходил морем, кроме того, на песке не осталось никаких следов, которые доказывали бы, что преступник сбежал через бухту.

— Но если твой анализ верен, — недоумевающе начал судья, — я не вижу…

— Разумеется, вывод напрашивается сам собой, разве нет? Если на преступнике первоначально были бы плавки, или плавки и халат, или только халат, ему бы не понадобилась одежда Марко, дабы скрыться. Но как я уже показал, одежда Марко как раз и была ему нужна для этой цели. Таким образом, я пришел к выводу, что на преступнике с самого начала не было ни плавок, ни халата, когда он явился на место преступления.

— Но это значит… — произнес пожилой джентльмен, пораженный.

— Именно, — спокойно кивнул Эллери. — Это значит, что с самого начала на нем ничего не было. Другими словами, когда он подкрался к Марко сзади и тюкнул его по голове, он был в чем мать родила.

Оба спутника замолчали под мощный рев «дюзенберга».

— Теперь мне понятно, — негромко произнес судья, — нагота тела Марко — это следствие наготы убийцы. Очень умно. Продолжай, мой мальчик, это просто невероятно.

Эллери моргнул. Он ужасно устал. Настоящий ад, а не отпуск! Но он упрямо продолжил:

— А если убийца пришел голым, то, естественно, возникал вопрос: откуда он явился? Это было самое простое из всего. Он явно не мог прийти голым из дома. И конечно же по шоссе. Прийти голым он мог только из моря.

Судья Маклин непроизвольно распрямил длинные ноги и с удивлением посмотрел на Эллери.

— Хм, — хмыкнул он. — Сдается мне, что из человеческой слабости мы извлекаем образец совершенства. Я не верю своим ушам. Ты доказал, что убийца должен был прийти морем, но я слышал, как не далее чем в воскресенье ты с не меньшей убедительностью доказал, что морем убийца никак не мог бы прийти!

Эллери покраснел.

— Давай, сыпь мне соль на раны! Только вчера вечером я признался, что допустил вопиющую ошибку в моих предыдущих доводах. Да, именно это я и «доказал», что будет вечным памятником моему недомыслию. Отсюда лишь следовало, что некоторые аргументы привели меня к ложным доводам. Мы всего лишь надеялись… Это мой главный промах в этом запутанном деле. Ты помнишь, что мое «доказательство» основывалось на двух убедительных доводах. Первое — Марко, начав писать глубоко личное письмо на террасе перед тем, как его убили, поставил на нем время «час ночи» и упомянул, что он находится один, из чего следовало, что убийца пришел позже часу ночи. Но около часу ночи наступил отлив, и пляж оставался не покрытым водой примерно на восемнадцать футов, и на песке не было следов. Отсюда я сделал вывод, что убийца не мог прийти морем, а пришел по суше, по дорожке. Ты не видишь ошибки в моих рассуждениях?

— Честно говоря, нет.

Эллери вздохнул:

— Это просто, хотя и мудрено. Я и сам не видел ее до тех пор, пока окончательный довод не убедил меня в ошибочности первого и не заставил все перепроверить. Ошибка в том, что мы приняли на веру слова Марко, что в час ночи он находился на террасе один! Он написал, что был один — даже если считать, что он не лгал, поскольку ему незачем было лгать, — но это не значит, что его слова правда. Он просто думал, что находится один! Оба условия — был ли он и в самом деле один или думал, что один, — привели к одному и тому же результату: к тому, что он сидел и писал личное письмо. Я глупо отверг вероятность того, что он мог ошибаться, полагая, что сидел на террасе один.

— Черт подери!

— Теперь очевидно, почему мое первое «доказательство» оказалось неверным. Если Марко только думал, что был один, когда писал письмо, то вполне вероятно, что он мог быть не один; другими словами, что первым пришел на террасу не он, а его убийца, который затаился в засаде.

— Но где?

— За одним из этих огромных испанских кувшинов, разумеется. Это самое вероятное место. Даже большой человек, видишь ли, мог полностью спрятаться за ним. Кроме того, вспомни, что Марко ударили по голове бюстом Колумба, стоявшим в нише рядом с одним из этих сказочных кувшинов. Убийца просто дотянулся до бюста, подкрался на цыпочках к склонившемуся над письмом Марко и стукнул его по голове. Затем взял виток проволоки, которую принес с собой, предварительно намотав ее вокруг шеи, колена или запястья, и задушил находившегося в бессознательном состоянии человека. Использование проволоки — в предпочтении более традиционному оружию — лишний раз подтверждает, что убийца пришел морем. Проволока не мешала ему плыть; она легкая и не боится воды, в отличие от пистолета; точно так же он отверг нож, который пришлось бы держать в зубах, что сильно затруднило бы дыхание. Разумеется, последнее не столь важно. Важно то, что такая реконструкция последовательности событий соответствует всем условиям.

— Но песок, мой мальчик! — воскликнул судья. — На нем не было следов! Как тогда он пришел…

— Ты, как всегда, забегаешь вперед, — усмехнулся Эллери. — Ибо если убийца пришел первым, то он мог прийти в любое время до часу. Ошибка также в том, что мы исходили из того, что свидание Марко было назначено на час ночи. Зачем убийце заставлять себя приходить так рано? Он мог спокойно выбрать время. — Эллери вздохнул. — Разве в записке стояло «час ночи»?

— Конечно!

— Ну-ну, не будь таким настырным. Если ты помнишь, после цифры один в напечатанной записке не хватало клочка. К несчастью, мой дорогой судья. На самом деле там должна была стоять цифра два. Она пропала вместе с недостающим клочком бумаги.

— Хм. Но с чего ты взял, что это было двенадцать?

— Должно было быть. Если бы цифра была десять или одиннадцать, Марко наверняка не засиделся бы за столом, играя в бридж, до половины двенадцатого. Он ушел бы пораньше, чтобы успеть на свидание. Тогда очевидно, что свидание было назначено на час, ближайший к одиннадцати тридцати, — то есть на двенадцать.

— Понятно, понятно, — кивнул судья. — К несчастью Каммера. Каммер прибыл на террасу чуть позже половины двенадцатого и стал ждать Марко. Полагаю, он плыл обнаженным для полной свободы и, видимо, думал, что так будет меньше всего шансов оставить улику. Но Марко, задержанный неожиданным визитом миссис Годфри, опоздал на целый час. Ты только представь себе — прождать голым ночью на морском ветру целый час!

— Для него это было еще хуже, чем ты думаешь, — сухо обронил Эллери. — Ты явно не понял главного. Из-за того, что Марко неожиданно задержался на час, Каммеру и пришлось взять его одежду! Если бы Марки пришел вовремя, то никакой улики против Каммера не осталось бы вовсе.

— Не понимаю, — нахмурился судья.

— Как ты не понимаешь, — воскликнул Эллери, — что преступник должен был рассчитывать на прилив! Если он приплыл чуть позже полуночи, когда прилив достигал максимального уровня, он мог практически шагнуть на нижнюю ступень террасы, не оставляя на песке никаких следов. Появись Марко вовремя, он убил бы его и точно так же вернулся бы морем, опять не оставляя следов. Потому что прилив был бы достаточно высоким — на убийство понадобилось не больше пары минут, — чтобы он мог прыгнуть с последней ступени террасы через узкую полоску в воду. Но ему пришлось сидеть на террасе, наблюдая, как начинается отлив; полоска песка становилась все шире и шире, а Марко по-прежнему не было. Да-да, ему здорово не повезло. Он решил остаться и выбрал сложный путь отступления, обдумав все в деталях, пока ждал. Думаю, он понимал, что ему не удастся еще раз выманить Марко в такое место, где его можно будет убить безнаказанно. Взять одежду Марко его, скорее всего, вдохновила мысль, что он одного с ним роста и размера.

Как бы там ни было, теперь я знал, что преступник пришел морем около полуночи и совершенно голым. Проживал ли этот человек последнее время в доме Годфри? Но если проживал, то зачем ему понадобилось приплывать с моря, проделывая долгий, кружной путь, когда маршрут по дорожке от дома был бы несравнимо легче?

Пожилой джентльмен поскреб подбородок.

— Зачем? Если он и в самом деле жил в доме Годфри и решил приплыть на террасу, то только затем, чтобы создать впечатление, будто убийца — пришлый и поэтому ему пришлось плыть морем. Другими словами, чтобы скрыть тот факт, что он жил в доме.

— Совершенно верно, — одобрил Эллери. — Но если он поступил так именно по этой причине, то тогда это означает, что он все заранее спланировал, не так ли?

— Если по этой, то конечно…

— Разумеется. Если бы он хотел заставить нас поверить, будто убийца приплыл морем, он должен был оставить следы на песке. Однако, наоборот, предпринял все усилия, дабы никаких следов, что он пришел с моря, не было!

— Я ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, он не стал возвращаться тем же путем, каким пришел, — через песок в воду. Если бы он ушел этим маршрутом, то оставил бы на песке следы, которые явно указывали бы на это. Нет-нет, он не возражал бы против таких следов, если бы жил в это время в доме. Но что на самом деле сделал убийца? Он приложил все усилия, чтобы не оставить нам следов на песке! Потому что раздел Марко и надел на себя его одежду, и все для единственной цели: чтобы уйти маршрутом отличным от моря… Другими словами, преступник сделал все, чтобы не оставить следов на песке, желая утаить тот факт, что он пришел морем. Но любой, кто проживал в доме Годфри, не стал бы скрывать этого. Отсюда вывод: непосредственно в период убийства преступник не находился в доме Годфри. Что и требовалось доказать.

— Но это еще не все, — усмехнулся судья. — Куда ты пришел, исходя из этого?

— Видишь ли, — нахмурился Эллери, — мой вывод, что преступник не находился в доме в период совершения убийства, — просто детские игрушки. Любой, кто был в доме или около него, исключался из подозрения как возможный убийца. Это исключало мистера и миссис Годфри, миссис Констебль, Сесилию Мунн и ее бесценного муженька. А также Корта, Тиллера, Питтс, Джерома — всю эту распрекрасную компанию, за исключением Розы Годфри, Каммера и Кидда.

— Но как ты вышел на Каммера? Или ты выбрал его как наиболее вероятного? Ведь у тебя не было причин подозревать, что он остался жив, а?

— Спокойно, — протянул Эллери. — Это было доказуемо. Ибо каковы были отличительные черты преступника, следующие из феномена его преступления? Их всего шесть, и я внимательно перебрал все подряд.

Первое: он знал Марко и связи Марко очень близко. Поскольку он знал вполне достаточно об отношениях между Марко и Розой, чтобы выманить Марко на свидание фальшивой запиской, напечатанной вроде как Розой.

Второе: он знал, что миссис Годфри спускается рано утром к морю поплавать. Если бы он этого не знал, то ушел бы тем же самым путем, каким пришел, — по пляжу в бухту и потом в море, оставив следы. Ибо следующий прилив смыл бы следы, оставленные им на песке. Тот факт, что он отказался от этого маршрута, говорит о том, что он знал, что Стелла Годфри появится на пляже раньше, чем наступит прилив; следовательно, он знал, что она придет.

Третье: он знал местность настолько хорошо, чтобы быть осведомленным о приливах и отливах.

Четвертое: он был прекрасным пловцом. Поскольку он пришел морем, то должен был приплыть с лодки, находящейся на якоре на некотором расстоянии от берега, и не слишком близком, дабы не привлекать внимания. Но если он приплыл с лодки, он должен был снова вернуться в лодку после совершения преступления. Однако, как я уже говорил ранее, он был вынужден уйти другим маршрутом…

— Подожди…

— Позволь мне продолжить. Чтобы уйти по шоссе, ему потребовалась одежда, поскольку на нем не было ни плавок, ни купального халата; заведение Стеббинса прямо напротив выхода с Испанского мыса — единственного места, через которое он мог уйти из поместья по суше, — а он не хотел рисковать и выходить на этот залитый светом перекресток нагишом. Поэтому вышел на шоссе в одежде Марко и направился к одному из общественных пляжей. Все пляжи находятся приблизительно в миле от бухты, как мы уже отмечали. Так что же он сделал? Разделся на общественном пляже — совершенно пустынном в половине второго ночи, — связал одежду в узел (он не хотел рисковать, оставляя ее на берегу) и проплыл с узлом в руке обратно к лодке, как минимум, милю. Отсюда, как я сказал сам себе, следует логический вывод: убийца был превосходным пловцом.

— Тут есть просчет, — заметил судья, когда Эллери замолчал, переводя дыхание. — Ты говоришь, что он должен был вернуться в лодку. Не обязательно…

— Еще как обязательно! — возразил Эллери. — Он приплыл голым, верно? Разве он рассчитывал возвращаться сушей — голым? Нет, он собирался поплыть обратно к своей лодке. Если он планировал преступление, то позаботился о средстве передвижения, поджидавшем его. Но продолжим.

Пятое: физически он должен был походить на Марко. Почему? Чтобы одежда Марко оказалась ему впору и чтобы Стеббинс или какой-либо другой встречный, увидев его по дороге на общественный пляж, не заметил ничего несуразного в его наряде, что могло бы привлечь внимание и навлечь на него подозрения, если впоследствии их допросили бы как свидетелей. Высокий мужчина — явно схожий строением тела с Марко.

И шестое: у преступника прежде имелся доступ к дому Годфри. Это было самым важным.

— Ты имеешь в виду записку?

— Ну да. Он воспользовался машинкой Годфри, чтобы напечатать фальшивую записку. Но машинка никогда не покидала дом. Следовательно, тот, кто напечатал записку, должен был посетить дом или принадлежать домашнему кругу Годфри, чтобы иметь возможность воспользоваться машинкой. — Эллери притормозил на красный свет, затем вздохнул. — Итак, к чему я пришел? Роза Годфри, если даже предположить, что мы сомневаемся в правдивости ее истории, что девушка всю ночь провела связанной в коттедже Уоринга, могла ли она после всего быть преступницей? Роза не умеет плавать. Не умеет печатать. И если бы она замаскировалась в одежду Марко — теоретически, — то непременно взяла бы его шляпу, чтобы скрыть длинные волосы. Но шляпу Марко не взяли. Так что Роза сразу отпадает.

Кидд? Это невозможно, по той причине, что, по описаниям, это громадный детина, настолько огромный, что ни за что бы не влез в одежду Марко. И ботинки — помнишь, с каким ужасом Роза описывала его гигантские ботинки? Нет, нет. Только не Кидд.

Могли также иметь место, — с усталой улыбкой продолжил вспоминать Эллери, — непредвиденные возможности. Например, Констебль — несчастный Лаурин муж, инвалид. Но даже он исключался с точки зрения логики. Он никогда не встречал Годфри и поэтому не мог знать о любви миссис Годфри к утреннему плаванию; он никогда не бывал в доме Годфри и не мог бы напечатать письмо Розе.

И еще Уоринг, хозяин коттеджа и яхты. Почему нет? Хотя бы потому, что, по Розиному описанию, он очень маленький человек, и он никогда не был, следуя твоим собственным показаниям, Солон, внутри дома Годфри.

Оставался только Каммер. Я не знал наверняка, что он мертв, и должен был принять его во внимание тоже. Он был близок с Розой, поэтому знал о ее связи с Марко. Каммер определенно знал, что его сестра Стелла каждое утро рано купается. Если помнишь, миссис Годфри говорила нам, что он часто сопровождал ее? Он был спортсменом — любил мыс, ходил на яхте и, несомненно, должен был знать о приливах и отливах. Как Каммер плавал? Просто превосходно, со слов его сестры. Подошли бы ему вещи Марко? О да; он был с убитым одного размера — со слов Розы. И последнее, Каммер явно имел доступ к пишущей машинке Годфри, поскольку постоянно проживал в его доме. Так что Каммер — единственный, кто соответствовал всем этим условиям, и, более того, единственный, кто находился в море (исключая Кидда) в ночь убийства и мог быть преступником. Вот и все.

— Я думаю, — заметил судья после некоторого молчания, — что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы реконструировать то, что должно было случиться, после того как ты вышел на Каммера как единственно возможного убийцу.

Эллери с силой нажал на акселератор, и мимо них со свистом пронесся грузовик.

— Разумеется, это было проще пареной репы. Если Каммер — преступник, то тогда становилось ясно, что весь инцидент с похищением был подстроен. Подстроен самим Каммером, чтобы удалиться с поля действия при таких обстоятельствах, которые вызывали бы сочувствие, и чтобы все считали, будто он не мог не только эмоционально, но и физически совершить преступление. Очень умно, слишком даже умно.

Было ясно, что он нанял для своего похищения этого негодяя Кидда, вероятно сказав монстру, что это просто розыгрыш, или же правду, заплатив черт знает какую сумму за молчание, хотя бы временное. Каммер вовлек в похищение Розу, потому что ему был нужен свидетель — надежный свидетель, который потом рассказал бы полиции, как отважно держался ее дядя, как он сопротивлялся и каким беспомощным оказался в лапах этого гориллы. К тому же немаловажно было устранить с пути Розу, чтобы она не испортила игру.

Все представление было заранее прорепетировано Каммером и Киддом, даже удар в живот Кидда и хук, лишивший Каммера «сознания». И все это ради Розы! Намек на то, что Каммер был явно перепутан с Марко — чтобы он настойчиво обращался к нему как к Марко! — был придуман с целью подготовить полицию к невиновности Каммера и к той мысли, что убийца Марко пришел откуда-то со стороны. Каммер достаточно хитер, чтобы понимать, что полиция не примет Кидда за убийцу Марко всерьез; между ними двоими не было никакой связи. Поэтому он придумал телефонный звонок Кидда «кому-то» — можешь быть уверен, он предусмотрел, чтобы Роза могла все слышать, — как если бы Кидд докладывал своему боссу; как если бы у Кидда имелся босс (отличный от самого Каммера, разумеется). Учитывая, что, пока Кидд звонил, а сам Каммер лежал на песке «без сознания», все вышло на редкость убедительно! На самом деле происходило, думаю, следующее: Кидд набрал один из номеров Годфри, подождал, пока не раздался щелчок соединения на другой стороне, означавший, что кто-то взял трубку, немедленно нажал на рычаг, разорвав связь, и затем спокойно провел одностороннюю беседу. Нет-нет, мы все попались на удочку о капитане Кидде, как ехидно и рассчитал Каммер. Он представлялся нам ни кем иным, как полным недоумком, способным лишь тупо следовать указаниям. Одним словом, актер-моряк.

— Но как смог Каммер подбросить записку? Его ведь не было в доме, когда она была…

— Найдена? Очень просто. Ее нашли не тогда, когда он ее подбросил. Он оставил ее в гардеробной Тиллера сразу же после ужина, перед тем как пригласил Розу с ним прогуляться. Он знал, что Тиллер не обнаружит записки раньше девяти тридцати — еще одна характеристика убийцы: его знание привычек Тиллера, — из чего следовал бы вывод, что она была напечатана и оставлена после «звонка» Кидда своему «боссу». Ты помнишь, что Корту в то утро, когда мы нашли в коттедже Уоринга связанную Розу, позвонил анонимный голос и сообщил, где можно найти девушку. Где бы он ни скрывался на побережье, он рискнул появиться в публичном месте ради этого звонка. Я подумал, что он скорее был готов сдаться, чем позволить упасть с головы Розы хотя бы волоску. Он хотел убедиться, что ее найдут как можно скорее.

— Мало на то похоже, если вспомнить, что Каммер подставил Розу, подписав ее именем записку.

Эллери покачал головой:

— Он знал, что у нее верное алиби: не умеет печатать и была найдена связанной в коттедже Уоринга. Он ничего не имел против, если полиция решит, что записка фальшивая; на самом деле Каммер этого хотел ради блага Розы. И не забывай, если бы Марко не был таким небрежным, то записка никогда не была бы найдена, и на Розу никто и ничего не подумал бы.

Они приближались к большому городу, и поток транспорта стал намного гуще. Какое-то время Эллери полностью сосредоточился на дороге, не давая «дюзенбергу» в кого-нибудь врезаться. Судья Маклин сидел глубоко задумавшись и поглаживая подбородок.

— Насколько ты веришь, — неожиданно спросил он, — в искренность признания Каммера?

— Э? Не понимаю, что ты имеешь в виду?

Они вползли на оживленную главную улицу.

— Знаешь, вчера вечером я все время размышлял о том, что он сказал относительно Кидда. Я имею в виду, когда он сказал, что одержал верх над ним во время шторма и сбежал, намеренно перевернув яхту, и поплыл к острову, пытаясь спастись. Он признался, что солгал насчет того, что убил Кидда в драке на яхте. Потом рассказал, что произошло на самом деле, когда они уплыли на яхте Уоринга в субботу ночью после «похищения». Как только Испанский мыс скрылся из вида, он причалил яхту в уединенном месте, заплатил Кидду и отправил его собирать вещи. Дал нам возможность узнать, что Кидд жив, и отбыл в неизвестном направлении. Но мне почему-то кажется, что это неправда.

— Ерунда. — Эллери нажал на клаксон. Его лицо передернулось, когда он высунулся из машины и в праведном гневе автомобильного маньяка выкрикнул в сторону битком набитого такси: — Куда ты прешь, черт тебя подери? — Затем усмехнулся и убрал голову обратно. — Естественно, когда я пришел к выводу, что убийца — Дэвид Каммер, я задался вопросом: «А что стало с Киддом?» Он, очевидно, был лишь инструментом. Вопрос состоял в том: знал ли он правду, или Каммер обманул его насчет фокуса-покуса с «похищением»? И я понял, что есть две вещи, свидетельствующие против crime en double[17]. Ты подозреваешь, что Каммер также убил и Кидда?

— Должен признаться, что подобные мысли приходили мне в голову.

— Нет, — возразил Эллери. — Я уверен, что это не так. Во-первых, не было никакой необходимости говорить Кидду правду. И во-вторых, Каммер не убийца, так сказать, по натуре. Он абсолютно нормальный человек, законопослушный, как и любой другой гражданин. Каммер не из тех, кто мог бы потерять голову, и не из тех, кто мог бы убить ради страсти или потому, что слишком мал шанс его разоблачения. Кидду, явному проходимцу, было очень хорошо заплачено. И даже если бы он где-либо прочитал про убийство и решил шантажировать Каммера, то не стал бы этого делать хотя бы из соображений, что у него и самого рыльце в пуху. Это дало бы защиту Каммеру от своего наемного помощника. Нет-нет, Каммер сказал правду.

Далее оба молчали, пока не покинули город и снова не оказались на открытом шоссе. Воздух был холодноват, как бы напоминая о приближении осени, и пожилой джентльмен поежился.

— В чем дело? — заботливо спросил Эллери. — Холодно?

— Не знаю, — усмехнулся судья, — то ли это реакция на убийство, то ли на ветер, но, кажется, мне действительно холодновато.

Неожиданно Эллери остановил машину. Затем выпрыгнул на землю, открыл битком набитый багажник и извлек что-то большое, мягкое и черное.

— Что это? — подозрительно спросил пожилой джентльмен. — Где ты это взял? Не думаю…

— Завернись в это, дружище, — посоветовал Эллери, садясь обратно в машину и подтыкая ткань вокруг колен судьи. — Так сказать, на память о нашем путешествии.

— Что за черт… — начал судья, удивленный, стряхивая с себя накидку.

— Вынужденный убийца ради справедливости, в обход всякой логики! — выкрикнул Квин голосом оратора, ослабляя тормоз. — Не смог побороть искушения. Честно говоря, я просто умыкнул это сегодня утром прямо из-под носа Молея.

Судья поднял вещь вверх. Это был черный плащ Марко.

Пожилой джентльмен снова поежился, глубоко вздохнул, затем смелым движением набросил плащ себе на плечи. Эллери, ухмыляясь, нажал на акселератор. И немного погодя пожилой джентльмен запел сочным баритоном бесконечный припев «Поднимайте якоря».

Послесловие

Помню, как однажды осенним вечером я сидел вместе с судьей Маклином и Эллери в одном русском ресторанчике в Ист-Сайде, беседуя под аккомпанемент балалайки и потягивая горячий чай из высокого стакана. За соседним столиком располагался громадный русский детина, согласно традиционному русскому обычаю шумно прихлебывающий чай из блюдца. Внушительная фигура этого человека естественным образом навела нас на разговор о капитане Кидде, а с него мы перешли на убийство Марко. Я уже давно наседал на Эллери, чтобы он привел в порядок свои записи и написал книгу о его приключении на Испанском мысе, и тут решил возобновить давление, пока Квин был в подходящем настроении.

— О, хорошо! — наконец согласился он. — Ты жесточайший в мире эксплуататор, Дж. Дж. К тому же я считаю, что это одно из самых интереснейших моих дел за последнее время. — Он все еще выглядел удрученным после неудачи с делом Тирольца минувшим летом.

— Если ты собираешься приукрасить это дело, — сухо заметил судья Маклин, — то я предлагаю тебе, сынок, заткнуть одну зияющую дыру.

Голова Эллери вскинулась, как у насторожившегося сеттера.

— Что ты хотел сказать, воткнув в меня эту шпильку?

— Дыру? — удивился я. — Я слышал все подробности об этом деле и не обнаружил в нем ни одной дыры.

— О, но одна там все же есть, — ухмыльнулся пожилой джентльмен. — Очень личная для меня. Ты математик, сынок! Но до тех пор, пока ты преклоняешься перед строгой логикой, ты не захочешь, чтобы твоя жизнь становилась несчастной из-за писем обожающих тебя читателей.

— Лучше не раздражай меня, — рассердился Эллери.

— Итак, — загадочно произнес судья, — ты полагаешь, что смог исключить всех с помощью этого анализа, верно?

— Разумеется!

— Но это не так.

Эллери нервно закурил сигарету.

— О, — удивился он, — неужели? Кого же я пропустил, скажи?

— Судью Маклина.

Я чуть не поперхнулся чаем, наблюдая за удивленным выражением обычно невозмутимого лица Квина. Судья подмигнул мне и принялся подпевать в такт балалайки.

— Боже мой, — буркнул Эллери с досадой. — Я явно заблуждаюсь. Хм. Дорогой Солон, как говорила старая овца молодой, когда та уходила из дому, смотри не обманись.

Пожилой джентльмен перестал подпевать.

— Хочешь сказать, что ты и меня принимал во внимание? Ах ты, щенок! Это после всего того, что я сделал для тебя!

Эллери широко улыбнулся:

— Но я знаю рецепт, согласно которому правда — это, прежде всего, красота, а красота — это правда, и к черту всех старых друзей, так? Я рассматривал твою персону исключительно с точки зрения уравнения логики. Должен признаться, что я испытал сильное облегчение, когда смог исключить тебя.

— Вот спасибо, — отозвался судья; он выглядел подавленным. — Ты об этом ни разу не упоминал.

— Ну… это не та вещь, которую приятно говорить друзьям.

— Однако на каком основании ты его исключил, Эллери? — воскликнул я. — В твоем рассказе мне явно не было ничего…

— В рассказе, может, и не было, — рассмеялся Эллери. — Но это будет искусно предано забвению в книге. Помнишь, Солон, наш разговор со Стеббинсом в то воскресное утро?

Пожилой джентльмен кивнул.

— Помнишь, что я сказал ему?

Пожилой джентльмен покачал головой.

— Я сказал ему, что ты не умеешь плавать.