Сказывали люди, что в старые времена сова дневной птицей была. Да вот одно дело приключилось. С той поры и стала по ночам шататься, людей пугать.
Давно это было, еще когда Нижне-Кыштымский завод строился. Жил на Нижнем Кыштыме мужик Кирилл, по прозвищу Бегунок. Откуда он был, про то мне неведомо. Домишко его рядом с заводом срублен. Из крепкого литого сосняка.
Зима закрутила в тот год холодная. Как-то выехал Кирилл утречком в лес. А утро туманное, морозное. Доехал мужик до того места, где коренная дорожка начало берет. По ней бабы летом ходили по ягоды за Горелую горку. Видит, идет навстречу девчонка. Идет, слезами уливается. Шубенка на ней — заплата на заплате.
Остановил Бегунок лошадь и спрашивает девчонку:
— Чего, дитятко, воешь и куда в такой холод да рань такую бежишь?
Ну и рассказала та, что осталась сиротой, одна на всем белом свете, и не знает, куда пойти и где приют себе искать. Кому она такая махонькая нужна?
Подумал мужик и говорит:
— Я в семье двенадцатый буду, а детишки все парни, будь ты мне дочкой. Где на семью по куску хлеба находится, там еще дитя прокормить можно.
Прижилась девчушка у мужика, названые братья ее полюбили. И стала она звать мужика с бабой отцом да матерью. Жили в мире-согласии. Только через год заводчик заработок начал зажимать, ну и забедствовали. Зимой еще сводили концы с концами, к весне вовсе худо стало. Братишки с голоду пухнут. А девчонка та, Настюнькой ее звали, думает, что последний кусок у них отнимает, есть стыдиться совсем стала.
Раз к вечеру кое-какой приварок достал Бегунок. К ужину за стол начали садиться. А Настюньке неловко за стол идти, вышла на огород, задумала переждать ужин-то. Села на пенек и видит: совы летают, в стаю сбились, будто хоровод водят.
Подлетает одна сова к Настюньке. Желтыми глазищами прямо на девчушку уставилась. Потемнело у Настюньки в глазах.
— С голоду, наверное, — подумала она. И чует, что несут ее ноги, а куда неведомо. Хочет она остановиться и не может. Кричать хочет и не кричится. И то диво, что не натыкается ни на что, а бежать бежит, и в глазах тьма.
В чувство пришла от света, что из-под земли струился. Она на свет идет и видит пещеру. В той пещере земельных богатств разных — видимо-невидимо. Золотые самородки, камни драгоценные, кристаллы хрустальные. От них тот свет струится.
Встала Настюнька у входа и стоит, налюбоваться не может. Слышит она голос:
— Что же ты, девонька, встала? Заходи в гости.
Настюнька и вошла в пещеру.
— Выбирай, что душе угодно.
— Да кто же ты? — спрашивает Настюнька. — И почему тебя не видать?
— Я — хранитель богатства этого уральского, Сугомак.
— Выбирай, что по душе, — еще раз молвил Сугомак. А Настюнька растерялась, стоит. Потом видит: в одном месте из-под камней крупных маленький камушек светится. Ну и ухватила его, потянула и достала меч богатырский, со сверкающей рукоятью. Велик тот меч в размерах, а ее рука и веса не чует.
— Вот я его и возьму, — говорит Настюнька. А Сугомак отговаривает. Зачем девчонке оружие? Но Настюнька на своем настояла и меч с собой унесла.
С тех пор зажила Бегункова семья, нужды не ведая. Камешки с рукояти помогли. А меч Настюнька спрятала и любила вечерами ходить в потайное место на его сияние смотреть. И всегда стайка сов ее охраняла.
Выросла Настюнька в девку, да такой красоты, что по всему Уралу, пожалуй, не сыскать, не то чтобы по заводу.
В то время заводским надзирателем Филька Фитиль был. Собака собакой. Издевался по-страшному над работным людом. Похвалялся, что одним ударом плети может в гроб вогнать. Прозвище свое получил за то, что как жердь тонкий да ростом в потолок. А волосы на голове как бы дымились смолевой гарью. Оба глаза — косые. Вот такая образина и не стала давать проходу девке.
Боялся Фитиль один по заводу ходить. Оборужился. Самопал на плечо повесил. Вдобавок подобрал себе ватагу из шести сорвиголов. Семером по заводу и рыскали.
От любви к Настюньке Филька высох, вовсе на пугало запоходил, и над людьми еще хуже стал измываться.
Старший Настюнькин брат у домны работал. Беда и приключилась. В печь вода попала, и взрывом полоснуло брата. Сильно обожгло. Когда его на заводской двор вытащили, без памяти был. А Филька уже здесь. По привычке рубанул обожженное тело плетью. Парень вздрогнул, вздохнул, открыл глаза, в память вошел. Посмотрел на Фильку, да так, что тот к стене прилип. Говорят, от стены-то дружки насилу его оторвали. Помер мастеровой. Быть бы тут драке большой. Мастеровые за ломки да молоты похватались. Но Настюнька удержала.
Видит Филька, что после случая с братом вовсе не подойдешь к девке, и решил ее силой взять. Выследили ее ватагой, когда она меч свой пошла смотреть, и решился Филька Фитиль на подлое дело. Только Настюнька меч вытащила, а меч в половик был завернут, как они и подскочили.
— Моя! — кричит Фитиль. Настюнька как бы не перечит, вроде по всему уже видит — так и быть.
— На-ко, — говорит, — Филя, помоги мне, подержи эту тряпицу. И меч ему подает. Филька рад стараться. Ухватился обеими ручищами и упал. Придавил его меч. Орет Филька ватагу на помощь. Те поднимать его — и сами повалились.
Настюнька меч подняла, развернула. Вскочил Фитиль с ватажниками на ноги и глаз отвести от сияния не могут. А Настюньку уже неведомая сила от них повела. Ватажники за ней, не отстают. Совы тут же летают, крыльями Фильку да его дружков бьют. А те так и прут за девкой. Очухались в лесу. Увидели свет пещерный. Встала Настюнька в ярких лучах, улыбается:
— Ну, что же вы, гости дорогие, не проходите!?
А те, как девку караулить, по ковшу браги хмельной хватили. Им бы и море — лужа, а побаиваются пещеры-то. Один Филька самопал с плеча сдернул:
— Ну и войдем, не спросимся.
Сказывали люди, тогда пещера как один зал была. Золотой стол, весь каменьями изукрашенный, в самом конце пещеры разными кушаньями поуставлен.
— Садитесь, — приглашает Настюнька, а сама улыбается по-прежнему.
Озираются ватажники. Но, как и Филька, за стол садятся.
— Давайте, сваты, угощайтесь, а о деле потом, — говорит им Настюнька.
Шестерым кусок в горло не лезет. Боязно им под землей-то. Только Филька хорохорится изо всех сил:
— Силком тебя замуж возьму!
Настюнька и рассмейся:
— Ну, как за тебя, Фитиль, замуж идти, коли ты и половика-то в руках удержать не можешь, — сказала эдак, а Филька и вскипел. Вскинул он самопал и выстрелил в грудь девке. И упала Настюнька, как подрезанная литовкой травинка.
Вздохом каменным огласилась пещера. Страшным криком вскричал Сугомак. Молниями огненными поразил ватагу. Стенами каменными отгородил их от мира.
Запечалился Сугомак, и поныне плачет. Видно, тоже крепко полюбил он ту девку. Слезы его капают с потолка пещеры, а где-то в седьмой комнате стол стоит золотой, изукрашенный, и за тем столом семь «гостей». И лежит там девка красоты неописанной.
Слыхивали люди в то время грохот в горах. Семь раз громыхнул Сугомак обвалом каменным. Рвались в небе молнии, всю ночь ливень шумел — то оплакивал Сугомак Настюнькину смерть.
Ослепли от молний совы, вылетели из пещеры и с той поры летают в ночной темноте, и пугают людей, и шарахаются от них.