Тайна горы Сугомак

МРАМОРНЫЕ ГРУЗДИ

За годом год — и жизнь пройдет. На молодость оглянешься — и сам себе не понравишься, если никакой памятки трудом и работой людям не оставишь. Людская же память длинная, как все уральские речки, вместе взятые.

Вот и опять под стволами сосен бугорки обозначились. Наступи ногой на такой бугорок — и хруст услышишь. Это грузди о себе знать дают. И сказывают старики, что росли они на Урале у всех на виду. Как сейчас маслята или подберезовики. И не прятались в хвойные подушки, не таились от людского глаза. Только тогдашняя жизнь такой случай выкинула.

До безумия любил соленые груздочки торгован Бутыльчик. В Каслинском заводе по имени да отчеству его Спиридоном Игнатьичем только в лавке навеличивали. А так прозвищем обходились. На широкую ногу размахнулся жить торгован. Мастеровому люду приходилось перед ним шапки ломать. Поясные поклоны бить. Иначе-то как? Коль конторского провианта хватало до белых мух, а зиму да весну народ от голода пух.

А Бутыльчик харчи в долг давал. Не отказывал. Но за долги семь шкур норовил содрать. Чуть ли не весь заводской поселок в работниках у торгована ходил.

Дом у Бутыльчика из лиственничных бревен был скатан. Величиной с два больших пятистенника. Наличники и навес крыши с тонкой ажурной резьбой. Под домом подвалы огромные. В них лавки с товарами. Рядом амбары поставлены. Аршинные стены из серого плитняка сложены. На дверях запоры железные с висячими замками двухпудовыми. Не жилье, а крепость.

Среди подслеповатых избенок мастерового люда дом торгована на дворец смахивал. И по прозвищу-то Бутыльчик должен бы этакой пузатой глыбой представляться. На самом же деле он на воробья походил. Если его случайно на заводской улице встретишь, то от мастерового, что с работы идет, вряд ли отличишь. Бутыльчик в посконных портках да в заплатанной линялой рубашонке красовался. Лыковой веревкой подпоясывался. При полном богатстве форсу не оказывал. На ногах лапти носил. Словно змеюка, за бедняцкую одежу гадючье жало прятал.

На заводе мастеровые наломаются и к Бутыльчику спешат долги отрабатывать. Цельная окольцовка была. Один за муку должен, другой за соль, третий на водке закабалился. По-разному занимали, а в одной упряжке, артельно, Бутыльчиков воз тянут.

Бутыльчик же возле должников порхает. По кулям да тюкам похлопывает, что работникам плечи давят. В кулачок похохатывает. С напевом приговаривает:

— Плати долг исправно, не будет душе накладно. А закончишь работать, должен я тебе подать. Бутыльчиком горло промочишь, соловьем пропеть захочешь.

Как горохом, словами сыплет, а сам бесстыжие глаза прячет. Лисью мордочку набок клонит. Будто бы к каждому присматривается. А что же еще с работника взять? И спаивал в Каслинском заводе мужиков крепко. В каждую семью Бутыльчикова водка разлад вносила.

Среди каслинских мастеровых, словно доменные сполохи, слухи метались про торгашеское богатство. Человеческой кровью оно пахло. Всего несколько лет прошло, как жил Бутыльчик в захудалой развалюхе на берегу Каслинского озера. По хилости да слабости тела огневщиком при заводской конторе состоял. Еще тогда невзлюбили мастеровые Бутыльчика. Наушничал тот приказчику здорово.

С высокой горы далеко окрестные леса видно. Хвойное море от пожаров огневщики и стерегли. На самых заметных шиханах их посты располагались. Работа, понятно, сезонная. Вместе с весенними опалами начиналась. Огневщики заранее хворост заготавливали. Дымное смолье рубили. И на видном выступе скалы в кучи складывали. Тут тоже уменье да сноровка требовались. Чтобы в любую минуту, мгновенно костры зажечь. Сигнал о лесном пожаре подать. Зажженный костер знаком служил. На заводе с пожарной каланчи за теми сигнальными кострами дозорные следили, с огневой азбукой знакомые. Как только огневщик с горы пламенный знак подавал, сразу же в сторону таежного пожара людей посылали. Таким вот образом берег заводчик от огня лесное добро.

Однажды после долгой жары затяжное ненастье на Урал опустилось. Горные дали закрыло. До малой травинки землю промочило. Как и другие огневщики, стал Бутыльчик домой собираться. Пустую котомку на плечи закинул, топор за кушак воткнул. С горы по сырой траве мигом скатился. А там осклизлая тропа мимо хмурых лиственниц запетляла. К звонкому ключевому ручью вывела. И в рассыпном бисере незабудок, возле воды, наскочил Бутыльчик на стонущего, окровавленного человека.

Человек-то беглым золотоискателем оказался. Песок промывал в горных ручьях да речках. Блестящие крупинки старательского счастья в кожаный кисет ссыпал. Тайком, по-варнацки, от расторгуевских сыщиков промышлял. На хороший песок в этом ручье натакался. От удачи в азарт вошел. А на песчаной косе медвежий водопой был. Матерый зверь к воде и вывернулся. Видно, не понравилось медведю, что на его водопое еще кто-то объявился. Бросился он на золотодобытчика. И задрал бы. Но выхватил старатель кинжал из-за пояса. И всадил его зверю под левую лопатку. Прямо в сердце попал. Но от боли сознание потерял.

Открыл старатель глаза, когда шаги человека услышал. И на узкой звериной тропе взгляд варнака со взглядом Бутыльчика встретился. Руками красными от своей и медвежьей крови потянулся золотоискатель к заветному потайному карману. Кожаный кисет достал. К ногам огневщика кинул. Посинелыми губами еле слышно выдохнул:

— Спаси только! Все тебе отдаю. Ради бога, спаси. Помереть не дай! В охотничьей избушке от сыщиков укрой, дорогой человече. От хворобы отойду, вовек твоей доброты не забуду.

Бутыльчик кисет на лету поймал. Тугое устьице растянул. Золотой блеск жаром сердце обнес. Неожиданное богатство в руки свалилось. Словно ворон крылом, черная мысль в голову ударила: «Сейчас, пока в беде, золото варнак предлагает. А потом, когда поправится, обратно потребует. Не бывать этому!» И выхватил Бутыльчик острый топор из-за кушака. На старателя пошел. Все понял варнак. Не мигая, в глаза убийцы взглянул. И выкрикнул напоследок:

— Золотом владей, золотом людей губи! На мраморной жиле споткнешься!

До глубокой зимы не оказывал Бутыльчик золотого припаса. Лишь тогда к тайному скупщику обратился, когда налетели из-за гор студеные, обжигающие ветры. Каслинский завод снегами засыпали. И сразу Бутыльчик деньгами забренчал. Но понимал: золотишко-то похоже на колобок — от тебя уйдет, к другому пристанет, да и там долго-то не задержится. Надо деньги в ход пускать. При золотом даре лучше жить при наваре. Решил Бутыльчик торговлю открывать. Тут без приказчиковой дружбы не обойтись. К приказчику подкатился. Золотую пилюлю ему поднес, на винном угаре настоянную. Первым гостем стал у Бутыльчика каслинский приказчик. В ту пору и родилась в Каслях поговорка: за богатым застольем — приказчик, Бутыльчик да поп, а за бедным — мастеровые, водичка да клоп.

С золотой пилюли Бутыльчиково богатство, как на дрожжах заподнималось. Торговля тоже дело сделала. В карманах у Бутыльчика капитал прижала. Монету к монете. Да и сам заводчик-то, Расторгуев, из купцов был. Торговцам богатеть не препятствовал.

При золоте да деньгах и черт тебе не брат. Устроил как-то раз Бутыльчик шумливую пирушку. Вся каслинская знать собралась в хоромах у торгована. Поп с дьяконом на левом краю стола водку хлещут. Приказчик с десятком прихлебал уже песни поют. Бутыльчикова жена с кухарками еду да питье подносят. Дорогих гостей потчуют. Гулянка в полном разгаре. А за окнами майский закат алым цветом набух. Словно кровь пролилась. Несмотря на веселье, от сумерек тревога сочится.

Бутыльчик в три горла пьет. На жену да прислугу покрикивает. Час ударил дружков удивлять. Закусочкой в вешнюю пору редкостной. Жена торгована на серебряном подносе вынесла соленые груздочки в чаше. В пряностях выдержанные. Зимним льдом сбереженные. Последний Бутыльчиков запас. Грузди, как мраморные, белые да крепкие.

А в горнице в канделябрах восковые свечи зажгли. Тут, около самого стола, Бутыльчикова женка с подносом в руках запнулась. И упала. На приказчиков сюртук рассолом плеснуло. Грузди по грязному полу рассыпались. Для Бутыльчика случай конфузный. Да и любимой закуски лишился. Схватил он бронзовый подсвечник и в гневе по голове жену ударил. Та только ойкнула. В судорогах забилась. На виске мак расцвел. Из рта кровавая пена потянулась. Гости хоть и хмельные, но сразу поняли: неладно дело-то. Из-за стола полезли. Кто-то за лекарем сбегал. Тот с зеркальцем к губам. Не запотело даже. Гости в испуге домой засобирались. Но хозяин слугам приказал: ворота никому не открывать и как ни в чем не бывало пирушку продолжать. Тело же убитой велел в погреб вынести. До самого утра вино рекой лилось да пьяные песни поселку спать не давали.

После пирушки похоронил Бутыльчик жену. Кто-то, желая торговану насолить, каслинскому уряднику донос об убийстве состряпал. Хотя урядник на пирушке тоже был, но, спасая честь мундира, допытываться стал, как женщину ухайдакали. Видимость допроса Бутыльчику устроил. Урядник в карман куш положил. А вину на конюха Еремея свалили. Дескать, конюх по пьяной злобе в тот вечер хозяйку убил. Еремей-то верой и правдой торговану служил. Выездных лошадей у него обихаживал. Суд приговорил Еремея к десяти годам каторги. Когда конюха стражники уводили, то закричал он, в железные цепи закованный:

— Спирька! Черная твоя душа! Попомни мои слова! На мраморной жиле споткнешься!

Вздрогнул, как от удара, Бутыльчик. И этот, как убитый варнак, стращает. Будто сквозняком, тело страхом охватило. Но у богатого, как у прокаженного, чем больше доход, тем зуд жадности сильней. Когда душа зудится, то о страхе быстро забываешь. Забыл и Бутыльчик конюхово пророчество.

А время летит, ветрами гудит. В работе хлопочет, в радости хохочет. Каменные горы качает. Молодые руки к труду приучает.

Тут каслинские мастера на весь мир чугунным художественным литьем громыхнули. Заводчик огромные прибыли в карман положил. Приказчику от тех барышей тоже кое-что перепало. От хвастовства да чванства заводских прихлебателей, как индюков, раздуло. А торговану завидно. Но завод — сила. А Бутыльчик, хоть и богат, — все же мошна не та. И решил он, помимо торгового дела, при доме камнерезную мастерскую открыть. За поделки из уральских самоцветов заграничные купцы бешеные деньги платили. Дорого мастерство оценивалось, да жизнь крепостного люда дешевой была.

Съездил Бутыльчик за Касли и нужного для задуманного дела мастера привез. По словам людей, средней руки камнереза. Егоршей Огневым звали. Правда, мастер-то молодой. Но крепкий на вид. Стройный такой. Волосы кудрявые, словно кольца белого дымка на голове завиваются. Из глаз веселая синь брызжет.

Едва утром парень на ноги встал, Бутыльчик сразу к нему с расспросом:

— Говори про каменное дело. Кто? Как обучал?

А Егорша-то с детских лет возле камня находился. Отец обучил парнишку камнерезным ремеслам.

Поведал Егорша Бутыльчику, что знает обработку малахитовых ваз, яшмовых украшений. С рубином тоже возиться доводилось. Но эти камни в цене отменной.

— Подешевле камень нельзя ли взять? — спрашивает Бутыльчик.

— Из дешевых камней и поделке цена грошевая. Разве что мрамор в ходу… Да не грамотен я по ремеслу горщиков. Каменные приметы не знаю.

— Не твоя забота о камне, — прошипел Бутыльчик. — Спервачка испробую-ка твою пригодность к делу на мраморных скалках. Хорошо, говорят, ими пельменное тесто раскатывать.

Через неделю привезли с дальнего рудника мраморные глыбки. Егорша нужный инструмент приготовил. К работе приступил. Зубило с молотком над камнем заплясали. Сразу почувствовалось, есть у парня навык. Белой крупой мраморная крошка сыплется. Вскоре и до станка очередь дошла. Скалки получились гладкие да ровные. Не работа, а форменное загляденье. Все каслинские богатеи к Бутыльчику бросились скалки заказывать. Тот и заломил им цену сумасшедшую. Но поделки-то больно по душе оказались. Раскупили. Дальше серьезные заказы пошли. И с ними справился Егорша. По заграничным чертежам стал работы производить. Мраморные подсвечники для Каслинского монастыря тоже он мастерил.

Еще богаче зажил Бутыльчик. Только радости нету. Начали торговану по ночам покойники сниться. Им же убитые. Являются в горницу и душат во сне. Бутыльчик свечи ставил. Молитвы творил. Не помогает. Решился попу открыться. Поп и посоветовал:

— Прикажи крепостному мастеру Егору на могилы убитых мраморные доски вытесать. Мрамор от нечистой силы охраняет. Покойникам по ночам вставать не дает.

Едва Бутыльчик отпущение грехов получил, как сразу из церкви в мастерскую чуть не бегом припустил. Новый заказ камнерезу дал. Даже плату посулил. Без чертежа, мол, велю тебе вытесать две мраморные доски. И надписи на них произвести. На одной выбьешь: «Здесь покоится новопреставленный раб божий». А на другой доске: «Здесь покоится новопреставленная раба божия».

Сделал Егорша мраморные доски. Остался самый пустяк — надписи выбить. Вот и первые слова мастер на мраморе вывел. А дальше запнулся. В сомнение парня бросило. Показалось Егору, что за спиной кто-то отчетливо произнес. Пиши: убиенные!

Камнерез даже вздрогнул от неожиданности. Вокруг себя осмотрелся. Нет никого. Но, как ни крестился, как ни крутился, а на мраморных досках вышло: убиенная и убиенный.

Пригорюнился Егорша. Как же хозяину эти доски показывать. И снова тот же голос произнес:

— Не заячьей же ты породы? Смело кажи!

Едва солнце в сарай, где мастерская, пробрызнуло, к Егорше Бутыльчик заявился. Языком заработал. Поговорки рассыпал:

— Насмелился забежать разик, чтобы взглянуть на заказик. Коль работа хороша, будет с водкою душа. Бутыльчиком горло промочишь — соловьем пропеть захочешь.

Тут как с крутого берега да в омут головой Егор бросился:

— Что ж, смотри, хозяин.

Глянул Бутыльчик на мрамор и побелел. Мурашки по спине побежали. Потом подпрыгнул и хрясть с размаху кулаком мастеру по зубам. У Егорши двух зубов как не бывало.

— Цена за работу сносная, — сплюнув кровь, проговорил камнерез. — Всего два зуба.

А по приказу Бутыльчика уже дворники прибежали. На Егоршу кинулись. Как парень ни отбивался, скрутили и в каменный подвал бросили. Без еды и питья оставили. Но чтобы Егор и в подвале делом занимался, велел Бутыльчик туда рабочий инструмент принести. А также и камня доставлять, сколько мастеровой запросит. Для освещения коптилку зажгли. На верстак прикрепили. Даже станок для каменной обработки поставили. А возле дверей, не доверяя запорам, Бутыльчик сторожа посадил.

Томится Егор в подвале. Хоть холодно да сыро, зато от коптилки светло. А инструмент под руками. Стал парень работать потихонечку. По камню молотком постучит. К свету коптилки поднесет. Посмотрит, где поудобнее скол наметить. Только не тешутся мраморные доски. Да и на еду здорово потянуло. Не выдержал Егорша, коптилку в руки взял и начал подвал оглядывать. В самом дальнем углу наткнулся на стоведерную бочку, полную соленых груздей. Запасся Бутыльчик любимой закуской.

Сел Егорша на мраморный камень. Думает, что же дальше делать. И решился. К кадке подошел. И все грузди на земляной пол вывалил. С подвальной грязью их перемешал.

Потом Егор из мрамора заготовок наколол. Ногу на дощечку станка опустил. Приводом заработал. И давай белые сколки в станок вставлять да мраморные грузди точить. И получаются грузди, как настоящие: где узор камень выдаст желтинкой листа опавшего, а где муравьишкой на белом мраморе черная земляная точка останется. Встречается и червоточинка. Словно червячок в этом месте груздь проел. Иногда хвойной веточкой узор поворачивается. Мастерство да и только. Трудится в подвале Егорша. Времени не замечает. И мраморными груздями наполняет бочку. Коптилка и та чадить перестала. Светит сильнее и вроде бы греет даже. Если начинает мрамор убывать, то Егорша в дверь подвала стучит. Бутыльчиковы слуги снова добавляют. Пыли каменной, конечно, порядочно. Но Егорша не останавливается. Станок свесела крутит. Прочихается от мраморных порошинок и дело продолжает. Лишь тогда остановился, когда всю бочку мраморными груздями набил. С лица пот рукавом смахнул. На отдых пристроился.

А в доме у торгована очередная пьянка да гулянка наметилась. Пока Егорша Огнев в подвале сидел, Бутыльчик невесту привез. Девушка из себя ладная, высокая. Бутыльчик-то ниже девичьих плеч на целых два вершка. Где такую красавицу присмотрел, никто не знает. По словам самой девки, вроде бы из кержацкого скита она в мир сбежала. Голос у девки властный. Глаза темные да глубокие, как два речных бездонных омута. Утонуть недолго. Бутыльчик около той девки увивается. А невеста на жениха и не взглянет. Лицо у ней, как из мрамора точенное. Даже крохотной морщинкой не тронуто. Красоты, прямо скажем, редкостной. Только красота-то вроде каменной. Надменная такая. И все молчит девка. Слова не вымолвит.

Вечером начали к Бутыльчикову дому гости съезжаться. Компания та же. Но в горницу зашли да на невесту глянули, у всех как будто зубная боль прорезалась. За стол сели и молчат. Лишь на девку зыркают. Бутыльчику и это лестно. Доволен, что его разлюбезные дружки, завидев такую красоту, языки пооткусывали.

Обильная выпивка, как смолье, брошенное в костер, огня в веселье добавила. Осиновым гнездом загудели Бутыльчиковы хоромы. А у торгована в традицию вошло: любимую закуску — грузди — в разгар гулянки выносить.

Когда все изрядно подвыпили, хозяин насчет груздей скомандовал. Слуги в подвал полетели. На Егоршу внимания не обращают. Торопятся приказ выполнить. Мраморных груздей в чаши набрали и торжественно на столы поставили. Гости, зная необыкновенный вкус Бутыльчиковой закуски, с пьяных глаз камня не заметили. И давай мрамор жевать. Сразу же столпотворение началось. Стоны. Крики. Кто зуб сломал, а кто и два. Бутыльчик зараз четыре зуба выплюнул. Лишь Бутыльчикова невеста к груздям не притронулась. Хохотом залилась. В ладоши хлопает. Громче всех кричит:

— Вот уморил, женишок! Вот уморил!

Бутыльчику с дружками не до смеха. От зубной боли отошли, в подвал бросились. Егоршу Огнева бить. Догадались, что камнерез такую шутку сработал. Невеста торгована впереди бежит. Да еще пьяные головы подзадоривает. С такими, дескать, кулаками быков валить. Под сдых бейте! Чтоб ужом закрутился!

Выпивохи в подвал смело сунулись. А девка за их спины спряталась. Бутыльчик с подсвечником первый. Егорша-то их уже ждал. К отпору приготовился. Парень к тем порам в ладного мужика выметнулся. Мальчишечьи плечи силой налились. И давай Егорша мраморными груздями гостей потчевать. А мрамор-то — камень веский. В которого попадет, тот белого свету не взвидит. Выпивохи-то из подвала на четвереньках выползли, чтобы неделю целую синяки да шишки считать. У Бутыльчика вовсе оба глаза заплыли. Только крохотные щелки остались. А девка-то, Бутыльчикова невеста, еще пуще смеется и кричит:

— Вот так угостились! Вот угостились-то!

Гулянка расстроилась. Гости обиженными по домам тронулись. Невеста в девичьей горнице закрылась. Попробовал Бутыльчик к ней сунуться, да по щекам заработал. Пришлось снова одному в спальне ночь коротать. То ли Бутыльчика хмельники давили, или какая другая напасть, но всю ночь бессонницей промаялся. Только начнет засыпать, как в пустой горнице крик раздастся:

— На мраморной жиле споткнешься!!!

Вздрогнет убийца, взглянет в сторону крика, а на него окровавленный варнак из дверей с ножом лезет. Крест Бутыльчик сотворит. Сквозь щелочки заплывших глаз приглядится. Нет никого. С постели поднимется. Запоры проверит. Пустые стены руками ощупает. Но только приляжет, как прямо из-под кровати конюх Еремей ручищи протягивает, каторжными цепями скованные. И норовит ими по голове ударить.

Летом-то рано светает. Но едва дождался Бутыльчик зоревого разлива. С постели поднялся оплывший, в крупном лошадином поту. Чуть с ума не сошел за ночь-то. Холодной водой облился и крикнул, чтоб грибного рассолу несли. Забыл про Егоршу-то. А слуги приказ исполнять не торопятся. Разжигают Бутыльчикову злобу. Потом растолковали ему, почему рассолу-го принести не могут. Окончательно рассвирепел Бутыльчик. Да делать нечего. Принялся на синяки да шишки примочки накладывать. А к Егорше спускаться напрочь запретил. Пускай, дескать, голодной смертью подыхает в подвале, строптивец. Сам же после кошмарной ночи твердо жениться решил. Если будет жена под боком, то и нечистая сила к двоим вряд ли сунется. К невесте сам не пошел. Не захотел обезображенный лик девке показывать. Но слуг послал, чтоб невесту к свадьбе готовили. Сроку для подготовки дал семь дней. И все эти ночи спал, как убитый.

Правда, перед свадьбой-то небольшая заминка наметилась. Девка зауросила. Свое желание объявила. Хочу, мол, на свадьбе от жениха подарок получить. Пускай крепостной мастер Егор Огнев из мраморного камня скульптуру Спиридона Игнатьича сготовит. И чтобы та скульптура подлинное лицо жениха отображала. Иначе о свадьбе речи быть не может.

Желание невесты — закон. Подчиняться приходится. Бутыльчик сам с Егором в переговоры вступил. А парень свои требования выставил. Сделаю такую вещь, и в нужный срок уложусь. Но за работу, хозяин, на волю отпустишь. Бумагу здесь же пиши. И всем необходимым, что для дела потребую, обеспечишь. Бутыльчик мялся, мялся, в конце концов согласился.

Взялся Егорша за новый заказ. Из подвала-то парня опять в мастерскую перевели. Трудится, не покладая рук. К назначенному дню спешит заказ выполнить.

Как ни обижались приказчик да его дружки на Спиридона Игнатьича за синяки да шишки, но перед соблазном свадебной попойки не устояли. В дом к нему в полном составе прибыли.

Невеста с женихом, как водится, гостей встречают. За стол приглашают. А столы от вин да закусок ломятся. До венчания в церкви свадебный ритуал обильным возлиянием отметился. Как только Бутыльчиковы дружки перебрали хмельного, невеста о своем желании объявила. Чтобы перед тем, как в церковь ехать, жених в присутствии гостей подарок вручил.

Спиридон Игнатьич слуг в мастерскую послал. А заказ-то уже готов. Как у мастеров положено, белой холстиной скульптура завешена. Слуги в зал работу Егора внесли. Торгован собственноручно покрывало снял. Восторженный шепот пронесся по залу. Как будто два Спиридона Игнатьича в комнате оказалось. Два брата-близнеца. До того мастерски сумел Егорша Огнев, крепостной камнерез, Спиридона Игнатьича в мраморе воспроизвести. Таким благодушием, такой ласковостью веет от скульптурного изваяния торгована. Словно Спиридон Игнатьич только что соленых груздочков попробовал. Гости из-за стола поднялись. Кинулись скульптуру гладить да рассматривать. Спиридона Игнатьича начали поздравлять. Словно не Егорша Огнев, а сам торгован таким изумительным талантом отличился.

Только невеста Спиридона Игнатьича, как ненастный день, нахмурилась. И тут ружейными курками пружины щелкнули. Гости рты раскрыли, а закрыть не могут. Словно колпак, первое изваяние Спиридона Игнатьича на пружинах назад откинулось. И подлинное лицо Бутыльчика на второй скульптуре открылось. На этом изваянии физиономия у Спиридона Игнатьича лисья-прелисья. Вся ехидством просвечена. В то же время злобная такая, чисто разбойничья. Дай в руки топор, не задумываясь, убивать бросится. А на голове реможный картуз одет. Немного на лоб сдвинут. Тот самый, в котором Спиридон Игнатьич по Каслям щеголял. И бедность свою показывал.

От хохота званых гостей чуть в доме потолок не рухнул. До того забавным это всем показалось. Даже Бутыльчикова челядь со двора к окнам прильнула. А пуще всех невеста хохочет. До слез заливается. И кричит:

— Вызнала характер женишка! Он у меня, оказывается, двуличный. Как за такого замуж пойти?

Потом посуровела и говорит:

— Завязывайте канитель! За двуличного замуж не пойду. Лучше утопиться.

И так глазами сверкнула, что вся забулдыжная компания присмирела.

Лишь Бутыльчик от великой обиды в сени выскочил. И топор там схватил. Обратно в горницу вбежал и с размаху топором по мраморной скульптуре трахнул. Будто на мелкие кусочки сам себя расколол. Как ни крепились его дружки, но выходку Спиридона Игнатьича новым взрывом хохота встретили. Смех-то вовсе Бутыльчика в ярость кинул. Он и кричит собутыльникам:

— Что сивыми жеребцами ржете? Лучше на подлую девку взгляните! Я ее, как эту мраморную бездель, топором расколю!

Взметнул сверкающее лезвие над головой и на девку бросился.

И спьяну понять не может, где очутился. Кругом сосны гудящие. А между них полянка хвойная. На полянке его невеста стоит и смеется. Улыбаться перестала, и разговор начала:

— Где, женишок, топор потерял? После пылу, жару, как сморчок, стоишь. Решила я тебя на последнем деле испытать. Выдержишь мое испытание, уйдешь с миром. Не выдержишь, пеняй на себя.

И вот уже нет той девки, а только ее голос слышится. И поляна, где Бутыльчик стоит, вся белыми груздями покрыта. В руках же у него расписное лукошко оказалось. И девичий голос подсказал:

— Не стой истуканом. Собирай грузди. Наберешь полное лукошко с моей поляны — живым, невредимым уйдешь.

Кинулся Бутыльчик грузди собирать. Но только руку протянет — гриб-то в землю и спрячется. Пробовал торгован грузди пальцами выковыривать, но все ногти переломал. До крови их сбил, а в лукошке пусто. Лишь один червивый сморчок на дне лукошка катается И прежний голос подтвердил:

— Сморчок ты и есть. Из золота ел, из золота пил. Ради корысти злодействовал да людей губил. Даже грузди от тебя и те в землю зарылись. В кочки да бугорки спрятались. Довольно с тобой шутить. Получай, что заслужил.

Хотел Бутыльчик к дому бежать. Но куда ни свернет — вырастают на его пути саженные снежные сугробы. Натыкается он на них, как на гранитные стены. Руками хватает. Перелезть пробует. А не может. И уже видит, что это и не сугробы вовсе. А растущие вокруг него кольцевые мраморные жилы.

Бутыльчика через месяц обнаружили. Поехали углежоги на томилки за углем. Слышат, в стороне от дороги воронье раскаркалось. Их и заело любопытство. Ради чего вороний пир разгорелся? Посмотреть решили. И наткнулись на полуисклеванный труп человека. Бутыльчика признали.

Сперва подумали, что он на согнутой березе висит. А присмотрелись — это мраморная жила оказалась, вроде коромысла. А оба конца у ней в землю ушли. Попробовали на этом месте шурф бить. Хотели каслинские богатеи разработку поделочного камня начать. Но кроме одной жилы, больше мрамора не нашли.

В Каслях же после случившегося все мраморные поделки считают работами Егорши Огнева. Хоть, может, и не он их мастерил. Деревня же, откуда Бутыльчик мастера привез, тоже Огнева. Вот как в жизни людская память срабатывает. Одну-единственную песню сочинит человек, а тысячи поют и радуются.

Да еще грузди с тех пор от людей хоронятся. В других местах, может, и открыто растут. А у нас, на Урале, все в бугорки да в хвойные подушки прячутся. Но если ты с добрым умыслом в бор заходишь, то непременно с полным лукошком груздей из леса вернешься.