Тайна Мэриэл

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Я думал, тебя это заинтересует.

Мэриэл Браунинг удивленно вскинула на бармена огромные голубые глаза и с некоторым цинизмом спросила:

— Это почему же?

— Ну, все они твои соотечественники. Ты нечасто общаешься с ними. Разве не ты сказала, что вас всего три миллиона?

— Говорила, но как минимум половина из них находится за границей.

Она улыбнулась, заметив взгляд, брошенный на нее поверх очков. Десмонд был слишком хорошим барменом, чтобы выдать свое недоверие, но за последний год она не раз с ним встречалась и уже научилась распознавать, что скрывается за равнодушием. Его лицо говорило: «Не морочь мне голову!»

— По крайней мере у меня складывается такое впечатление, — добавила Мэриэл с иронией. — Я постоянно натыкаюсь на новозеландцев. Они повсюду. Подрастая, их дети мечтают уехать с этих трех островков как можно дальше и увидеть мир. Где бы ты ни был, можешь не сомневаться, что в любой группе из пяти человек один окажется новозеландцем. — Ее тон немного смягчился: — Даже здесь, в Южной Каролине, где большинство и не подозревает о существовании Новой Зеландии. Те же, кто о ней что-то слышал, считают ее частью Австралии.

— Но это важные новозеландцы, — произнес он серьезно.

— О да, сам министр торговли приехал на деловую встречу с коллегой из Японии! Тоже мне событие, — беспечно сказала Мэриэл, скрывая за ослепительной улыбкой легкое беспокойство: там, где совещаются министры, непременно окажутся и дипломаты, ненавязчивые, сдержанные, но обладающие скрытой властью.

До приезда на Джерман-Айленд, один из морских островов у побережья Южной Каролины, Мэриэл считала, что будет переводчицей у группы бизнесменов. Девушка прекрасно говорила по-японски, безупречно справлялась с иероглифами, и ей всегда доставляли удовольствие рабочие поездки на курорт Брайдз-Бэй. Однако, если бы ее предупредили, что это будет дипломатическая встреча, она бы нашла предлог для отказа.

У меня достаточно причин остерегаться дипломатов, подумала она, чуть скривив губы.

Прохладная минералка освежила ее, и она с интересом оглядела вотчину Десмонда. Лет сорок назад бар был задуман в величавом, элегантном стиле загородного английского клуба. Мэриэл не приходилось бывать в английских клубах, но она сочла, что архитектору удалось создать очень приятную обстановку.

Позднее отель получил известность благодаря красоте и утонченной атмосфере. Недаром он пользовался таким успехом у высокопоставленных бизнесменов и дипломатов, проводивших здесь полуофициальные встречи, вроде той, что предстояла.

После небольшого размышления она произнесла:

— Не знаю, можно ли меня все еще считать новозеландкой. Я не была там уже десять лет. С тех пор как мне исполнилось восемнадцать.

И мне не слишком нравилось жить там, добавила она про себя. Если честно, я ненавидела эту страну.

— У тебя все еще есть акцент, — сказал Десмонд, глядя через ее плечо на мужчину, вошедшего в зал и занявшего один из столиков. Подойдя к новому посетителю, он с профессиональной улыбкой поздоровался: — Добрый день, сэр. Что вам принести?

— Виски с содовой, пожалуйста.

Мэриэл невольно повернула голову. Глубокий голос посетителя не мог не привлечь внимание любой женщины, но ее больше заинтересовал его акцент. И хотя он не растягивал гласные, происхождение незнакомца безошибочно угадывалось по интонации и ритму речи.

Определенно, один из членов новозеландской делегации.

И вдобавок дипломат.

Явно не политик. Прежде всего, он слишком молод, на вид года тридцать четыре. Чувствуется сдержанная элегантность человека, с детства привыкшего держаться уверенно и пользоваться привилегиями, которые даются лишь высоким социальным положением и деньгами.

Часть этих денег, заключила Мэриэл, украдкой окинув его критическим взглядом, явно ушла на лондонского портного.

Хотя носил он костюм прекрасно и пиджак безупречно сидел на его широких плечах, но не это было главным. Мэриэл с удивлением почувствовала какое-то напряжение, скорее неприятие, чем волнение. Ее глаза задержались на его игравших мышцах, когда он вытянул ноги и взял газету со стеллажа.

И вдруг, словно ощутив тайный интерес Мэриэл к своей персоне, он бросил на нее холодный оценивающий взгляд. Это подействовало как удар. Мэриэл не считала себя неотразимой красавицей, но она уже привыкла к невольному восхищению, которое вызывали у мужчин ее рыжеватые волосы, кожа цвета слоновой кости и большие глаза загадочного бирюзового цвета.

Однако на лице незнакомца не отражалось ничего, кроме бескомпромиссной оценки, подстегнувшей ее самолюбие.

Похоже, он считает, что я пытаюсь его подцепить, догадалась она. Ну и нахал! Какое самодовольство!

Забыв о своей обычной осторожности, Мэриэл скривила губы в удивленной снисходительной усмешке. Дэвид часто говорил, что, когда она так улыбается, в уголках ее рта появляются маленькие морщинки, отчего улыбка становится чуть отчужденной и одновременно манящей и обескураживающей. Она смерила незнакомца долгим, безмятежным взглядом из-под темных ресниц. Тот выдержал осмотр с непоколебимой самоуверенностью, лишь слегка прищурил светлые глаза.

В Мэриэл зашевелился необъяснимый, идущий из глубины души страх, но гордость заставила высоко держать голову и сохранять провокационную полуулыбку, застывшую на ее лице. И та же гордость вынудила ее сделать едва заметное движение плечом. И все же, даже повернувшись к мужчине спиной, она ощущала ожог от его взгляда, тело напряглось, дыхание участилось. Дура, мысленно твердила она. Дура, дура, дура…

Умнее было бы просто не обращать внимания на этого типа, потому что за внезапной враждебностью незнакомца она различила другую, более сильную реакцию. В первые секунды их молчаливой напряженной дуэли его интерес был явно вызван чувствами совершенно иного порядка, чем пять наиболее известных. У Мэриэл хватало опыта, чтобы понять, что бросить вызов ее заставило опасное сочетание уязвленного самолюбия и невольного интереса.

Сексуальное влечение — вещь непредсказуемая, бесконтрольная, зависящая от опасных химических реакций. Оно способно разрушить жизнь, и именно поэтому Мэриэл старалась поменьше заглядываться на мужчин, особенно на работе.

Несмотря на великолепный самоконтроль — на лице не дрогнул ни один мускул — ему так и не удалось скрыть чувственный порыв. А ведь Мэриэл сама вызвала подобную реакцию: она вела себя словно дешевая проститутка в баре для одиноких. За последние годы Мэриэл выработала строгие правила. И только что нарушила одно из самых главных: никогда не связываться с клиентом.

Ее встревожило, что одного взгляда совершенно незнакомого человека оказалось достаточно, чтобы она преступила невидимую границу.

Десмонд подал мужчине виски и вернулся в бар. В это время обычно царит затишье, и он сам обслуживает посетителей. Незаметным движением он включил кассету с Моцартом и тихо спросил:

— Ты этого парня знаешь?

Мэриэл отрицательно покачала головой.

— Никогда не встречала, — ответила она, отпив сразу полстакана, чтобы избавиться от внезапно появившейся сухости в горле.

— Похоже, он любитель рыжеволосых девушек с длинными ногами, — невозмутимо заметил Десмонд.

Подавив желание собрать в узел свои распущенные по плечам густые волосы, Мэриэл покрутила в руках стакан, изучая пузырьки, взлетавшие на поверхность прозрачной жидкости.

— Он гость, — пробормотала она.

Гости, как и клиенты, находились по другую сторону черты. Но Мэриэл только что зашла за эту черту. Все еще злясь на себя и на незнакомца, она поинтересовалась:

— Когда приезжают остальные члены делегации?

Десмонду было известно в отеле все. В том числе даже имя тайного любовника Лиз Джерман, заправлявшей в городе курортным бизнесом.

— Встреча назначена на четыре, — сказал он, — значит, будут здесь через пару часов. Я имею в виду новозеландцев. Японцы должны прилететь на вертолете минут на сорок позже.

Сама Мэриэл прибыла в отель не более часа назад; времени хватило как раз на то, чтобы распаковать вещи в маленькой комнатке, выделенной ей в том крыле, где проживает персонал, разложить туалетные принадлежности и заказать цветы, придающие любому безликому жилищу иллюзию уюта.

— Тебе надо побольше есть, — неодобрительно заметил Десмонд. — Знание языков — это прекрасно, но от него на косточках мяса не прибавится. И под глазами у тебя тени. Кажется, я уже говорил тебе в прошлый раз…

— Скажи это тем, на кого я работаю, — улыбнулась Мэриэл. — Они вытаскивают меня ни свет ни заря из постели для письменных и устных переводов и заставляют работать допоздна.

— Но тебе это нравится.

— Я бы не хотела заниматься ничем другим. Увидимся позже, пойду поболтаю с Элси.

Десмонд с мрачным видом кивнул и пробормотал:

— Бедняжка.

— Что, у нее по-прежнему не ладится с мужем?

— Что-то не ладится, — хмуро подтвердил он.

Все еще остро ощущая присутствие мужчины, который, казалось, полностью сосредоточился на газете, Мэриэл быстро пересекла зал. Интуиция подсказывала, что незнакомец наблюдает за каждым ее шагом.

Она пересекла вестибюль, холодноватую изысканность которого согревали большие вазы с цветущими азалиями, и подошла к Элси Дженнингс, руководившей работой сотрудников для оказания различного рода помощи дипломатам, промышленникам или крупным бизнесменам. Бедняжка переживала нелегкие времена. Ее брак распался, и ей пришлось продать дом на побережье и поселиться с семилетней дочкой в одной из квартирок для служащих отеля.

Обычно спокойная и сдержанная, в последний приезд Мэриэл в Брайдз-Бэй Элси рыдала у нее на плече, и они проговорили несколько часов. Сейчас, хотя Элси выглядела не менее уставшей и грустной, она обрадовалась Мэриэл.

— Рада тебя снова видеть! Как в Нью-Йорке?

— Шумно, — ответила Мэриэл и вежливо поинтересовалась: — Как Кэтлин?

Элси нахмурилась.

— Так же. Она чувствует себя очень неуверенно, — быстро ответила она.

— Вы по-прежнему живете в служебной квартире?

— Да, а ей так хочется уехать в Калифорнию к Джимми. Я никак не могу убедить ее, что ей лучше здесь, со мной. Она думает, что там будет каждый день ходить в Диснейленд.

— Бедный ребенок.

— Да уж. — Взглянув на пачку бумаг, которую держала в руке, Элси с горечью произнесла: — Помнишь, в прошлый раз я говорила, что мой бывший что-то затевает? Так вот, Джимми не захотел делиться со мной добытыми потом и кровью деньгами и объявил себя банкротом. Мы с Кэтлин остались ни с чем.

— Неужели ему это удалось? — потрясенно спросила Мэриэл.

Женщина цинично улыбнулась:

— Дорогая, если у тебя есть приличный адвокат, можно добиться чего угодно. Джимми рос здесь, на острове, в небольшом домике неподалеку от рыболовецкой верфи, не видя ничего, кроме бедности. Только сильный характер и работа на износ позволили ему добиться того, что у него есть. Он не собирается ничем делиться. Впрочем, он тоже ощущает потерю, поскольку ребенок остался со мной, а я не могу позволить себе летать с Кэтлин в Калифорнию. Но без меня она не поедет.

Раздался телефонный звонок. Элси сняла трубку и ответила:

— Да, сэр, сейчас мы все устроим. — Положив трубку, она сказала: — Мэриэл, ты нужна в номере двадцать семь. Парень желает перевести документ с английского на японский.

— Я думала, что новозеландцы приедут не раньше четырех, — выразила недовольство Мэриэл. — Не отдыхается им, нечестивцам. — Не дай Бог, она понадобилась враждебному незнакомцу из бара!

— Хлопотунья, — посочувствовала Элси. — Выучила какие-нибудь новые языки за это время?

Мэриэл широко улыбнулась:

— Язык басков; считается самым трудным в мире.

— И часто он бывает нужен?

— Почти никогда. На нем говорят не более шестисот тысяч человек.

— Слушай, а ты уже много знаешь?

— Могу сказать «доброе утро» и «добрый вечер» и надеюсь, что справилась бы с «до свидания». Остальное для меня пока что загадка.

Элси рассмеялась, а Мэриэл стала быстро подниматься по красивой широкой лестнице, скользя пальцами по изящным завиткам перил, за долгие годы до блеска отполированным тысячами рук. В Новой Зеландии ничего похожего нет, подумала она с глубоким презрением. Абсолютно ничего.

Это великолепное здание когда-то было усадьбой на плантации. Белые колонны навевали воспоминания о старом Юге. После Гражданской войны и хозяева, и плантация переживали нелегкие времена, пока дед Лиз Джерман не собрал денег, чтобы соединить усадьбу с двумя соседними строениями, превратив их в отель.

У двадцать седьмого номера, прежде чем постучать, Мэриэл сделала глубокий вдох и распрямила плечи. Дверь тут же открылась, и, разумеется, она увидела мужчину из бара.

Его светло-зеленые прозрачные глаза с золотыми искорками секунду-другую удерживали ее взгляд, после чего выражение удивления и радости сменилось профессиональной вежливостью и холодной отчужденностью. Однако ему не удалось скрыть первой реакции.

Как ни странно, Мэриэл ощутила легкий трепет.

— Добрый день, — произнесла она, пряча за учтивой улыбкой нарушенное самообладание. — Насколько я поняла, вы хотите перевести какой-то документ.

Он смотрел на нее сквозь полуопущенные ресницы, отчего блеск глаз стал еще заметнее.

— Да, с английского на японский. Справитесь?

— Конечно, сэр.

— Прямо здесь, — сказал он отрывисто, — в номере.

Ей не хотелось сидеть за чудесным письменным столом рядом с роскошной кроватью под балдахином и работать под его наблюдением. Не раздумывая, она покачала головой.

— Я пользуюсь компьютером…

— Наверняка портативным?

— Да, — ответила она деревянным голосом, — но…

— Это конфиденциально, мисс…

Острый взгляд ничего не упустил, и уж конечно, от него не укрылось отсутствие колец на ее длинных тонких пальцах.

— Браунинг, — машинально подсказала она.

— Очень приятно, мисс Браунинг. Меня зовут Николас Ли.

Мэриэл протянула руку. Его пожатие оказалось крепким, но не чрезмерно, однако у нее почему-то перехватило дыхание. Она непроизвольно отдернула руку.

Проклятье! Этот мужчина — настоящий динамит, и он не может не знать об этом.

Тем не менее ни на холодном красивом лице, ни в золотисто-зеленых глазах почти ничего не отразилось, и все же Мэриэл отметила, как на секунду сжались его губы и еще пристальней стал взгляд, придав ему замкнутый и угрожающий вид.

Николас Ли спокойно произнес:

— Боюсь, мне придется настоятельно просить, чтобы вы работали здесь, мисс Браунинг. Если хотите, я могу оставить дверь открытой, — добавил он с легкой усмешкой.

Светлая кожа Мэриэл чуть порозовела. Он замечал слишком многое.

— Это не обязательно, сэр, — ответила она. — Я пойду за компьютером.

— Вы понимаете, что я прошу вас перевести на японские иероглифы?

— Мой компьютер вполне может с этим справиться, мистер Ли, и я тоже, — сказала она тоном, призванным поставить его на место.

Когда Мэриэл вернулась, он протянул ей письмо от японского бизнесмена, одного из самых известных промышленников страны.

— Это письмо, на которое я даю ответ, — объяснил Ли. — Вам будет проще, если вы сначала прочтете его, чтобы понять, о чем речь.

Судя по всему, речь шла о каком-то новом изобретении. Мэриэл неплохо разбиралась в тонкостях делового японского языка и поняла, что промышленник обращается к нему как к равному. Значит, мистер Ли пользуется влиянием.

Впрочем, в Николасе Ли безошибочно угадывался сильный и неординарный характер человека, обладающего властью.

К счастью, Мэриэл умела собраться. Документ оказался достаточно сложным, и на перевод потребовалось немало времени.

— Пожалуйста, сэр, все готово, — сказала наконец Мэриэл и положила на блестящую поверхность стола три страницы перевода.

Ли явно обладал тем же даром растворяться в работе, потому что Мэриэл дважды пришлось обратиться к нему, прежде чем он оторвался от бумаг, которые изучал, и, нахмурившись, остановил взгляд на ее лице.

— Прочтите мне, пожалуйста. По-японски.

Она подчинилась, уверенно скользя по певучим слогам.

— У вас отличное произношение, — заметил он, когда Мэриэл закончила. — Вы, должно быть, изучали язык еще в детстве.

Мэриэл без эмоций кивнула и спросила:

— А вы когда учили?

Хоть он и сдвинул брови, но довольно мягко ответил:

— В старших классах. Я свободно говорю и немного читаю, но не умею писать и никогда не избавлюсь от акцента.

Несомненно, Николас Ли привык требовать совершенства и от себя и от других — самый ужасный тип людей. Однако Мэриэл предстоит с ним работать, а это значит, что ей следует держаться с неизменной профессиональной отчужденностью.

Он резковато продолжил:

— Спасибо, вы хорошо потрудились. Я закажу чай. Насколько я понимаю, вы предпочитаете чай? Как и большинство новозеландцев, особенно в это время дня.

У него не только острый взгляд, но и тонкий слух. Хотя американские коллеги Мэриэл всегда улавливали чужеродный акцент в ее речи, все новозеландцы, которых она встречала за последние годы, принимали ее за американку.

— Извините, сэр, — произнесла Мэриэл ровным голосом, — но мне надо освободиться к приезду остальных членов делегации. — Она улыбнулась официальной улыбкой. — Вы очень любезны. Спасибо.

Ли дождался, пока она собрала компьютер и принтер и уже направилась было к двери, прежде чем ответил:

— Это не любезность, мисс Браунинг. Я просто ценю работоспособность и ум.

Произнесенные холодным бесцветным тоном, слова прозвучали едва ли не грозным предупреждением.

Вечером Мэриэл вновь встретила Николаса Ли на первом торжественном ужине. По словам Лиз Джерман, целью конференции было неформальное обсуждение перспектив торгового сотрудничества на весьма высоком уровне.

Курорт, завоевавший широкую известность благодаря изысканному и высококлассному обслуживанию, наличию оздоровительного комплекса, площадки для гольфа, тира, банкетных залов и великолепного ресторана, оказался самым подходящим местом для подобного мероприятия.

Хотя обе делегации приехали со своими переводчиками, Мэриэл, затянутая в черное платье, сделавшее ее тонкой, как тростинка, спустилась в небольшой холл, ведущий в банкетный зал. В ее задачу входило общение и в случае необходимости помощь, чем она и занималась, вступая в разговор, когда тот затихал.

За исключением средних лет женщины с цепким взглядом и двух весьма элегантных дам, ровесниц Мэриэл и тоже новозеландок, в зале находилось человек двадцать мужчин в строгих вечерних костюмах. Большинство были довольно молоды, лишь несколько человек, пожалуй, одного возраста с ее родителями, останься те живы.

Как обычно, Мэриэл воздержалась от спиртного, попросив минеральной воды. И тут, поблагодарив официанта, принесшего напиток, она заметила Николаса Ли, разговаривающего с одной из молоденьких женщин, очень привлекательной особой с гладко уложенными рыжими волосами, оттенок которых больше смахивал на морковный. Тонкое, аристократическое лицо освещала очаровательная сдержанная улыбка. Однако во взгляде, посланном Николасу Ли из-под ресниц, сдержанности не было и в помине.

Ослепленная внезапным болезненным приливом чувств, Мэриэл подумала: что со мной, я ревную!

Резко отвернувшись, она обрадовалась, увидев японца средних лет, улыбавшегося одному из новозеландцев, выглядевшему несколько растерянно. Стиснув зубы, она направилась к ним.

Мужчина постарше был слишком хорошо воспитан, чтобы продемонстрировать облегчение, когда она, присоединившись к ним, скромно представилась. Однако молодой собеседник, Питер Сандерсон, профессиональный дипломат, приветствовал ее довольно хмуро. Впрочем, после первого раздраженного взгляда на Мэриэл он заулыбался ей с преувеличенным интересом.

Когда Сандерсон спросил, откуда она, Мэриэл окончательно поняла, что он ей не нравится.

— Из Нью-Йорка? У вас произношение не уроженца Большого Яблока [1], — сказал он, глядя на нее узкими глазками так, словно подозревал во лжи.

— Я новозеландка, мистер Сандерсон.

— Но вы не из делегации, — заметил он, снова нахмурившись.

— Я переводчица, — объяснила она, улыбаясь, чтобы не сорваться на резкость.

Мужчина постарше вмешался:

— С прекрасным знанием японского.

Адресовав улыбку уже ему, она слегка поклонилась:

— Вы мне льстите.

С нетерпением дождавшись, пока они закончат обмен любезностями, Питер Сандерсон поинтересовался:

— И давно вы в Америке?

Мэриэл ответила, стараясь, чтобы голос не выдал ее нервозности. Он все продолжал задавать вопросы, небрежно замаскированные вежливым любопытством.

Она понимала, что в его отношении к ней нет ничего личного, — возможно, он из тех, чье отношение к людям зависит от пользы, которую можно извлечь для себя, — но ей было нелегко сохранять выдержку.

Минут пять спустя Мэриэл почувствовала за спиной чье-то присутствие и, повернувшись, увидела Николаса Ли. Рыжеволосая была по-прежнему с ним, и на секунду, когда взгляд ее серых глаз упал на Мэриэл, в нем мелькнуло чисто женское соперничество.

Николас познакомил их. Женщину звали Сьюзан Уотерхаус, она была помощницей новозеландского министра торговли. Сьюзан оказалась довольно обаятельной, но какой-то отстраненной — не то чтобы замкнутой или безразличной, но словно отсутствовавшей, — за исключением тех моментов, когда смотрела на Николаса.

С обидой, игнорируя зародившуюся в сердце губительную тайную зависть, Мэриэл отвернулась. Необычная для нее реакция лишь усилила неприятное предчувствие. Вскоре она, извинившись, отошла.

Когда Мэриэл допила второй стакан воды, общий поток увлек ее в обеденный зал. Она устроилась в нише рядом с главным столом, на случай, если понадобится ее помощь, и безуспешно пыталась не смотреть в сторону Николаса Ли.

Назвать его красивым слишком мало, подумала она, заметив, как Ли улыбнулся своей немолодой соседке. Слово «красота» звучит чересчур слабо и обыденно. Николас обладал врожденной фацией хищника, и, судя по письму, которое она переводила днем, хищника с острым умом. Его классически правильные черты лица, черные волосы, смуглый цвет кожи и совершенная фигура великолепно сочетались с самоконтролем и властностью.

Какая же роль отведена ему в этой группе высокопоставленных политиков и дипломатов? Он сидит за главным столом, что говорит о его положении…

Мэриэл никак не удавалось расслабиться. Она сознательно не сводила глаз с двух министров во главе стола, но отчетливо чувствовала на себе взгляд Николаса Ли. И даже на таком расстоянии его магнетизм действовал на нее, согревая кожу и вызывая волнение.

Наконец поднялся глава японской делегации, рядом стоял его переводчик, молодой худенький мужчина в очках. Мэриэл приготовилась внимательно слушать.

Министр говорил отлично, а вот новозеландский переводчик, чья очередь наступила следом за ним, оказался так себе. Хотя он и использовал правильные слова, рассуждала Мэриэл, но не улавливал многих нюансов.

Ее взгляд перехватили внимательные полуприкрытые глаза Николаса Ли. Она ответила ему легкой, ничего не значащей улыбкой и вновь стала слушать выступающего, но сердце ее забилось сильнее.

В одиннадцать прием завершился взаимными искренними заверениями в дружбе и в желании продолжить сотрудничество. Мэриэл дождалась, пока все разойдутся, и лишь тогда поднялась со стула. Одной из самых неприятных сторон подобных мероприятий является необходимость смотреть, как другие поглощают аппетитные изысканные блюда, ведь никому неизвестно, когда понадобиться переводчик. Бутерброда, который она проглотила до приема, оказалось вполне достаточно, однако сейчас она с удовольствием выпила бы большую чашку чая.

Дверь банкетного зала за ее спиной закрылась, и она уже направилась было в служебное кафе, когда услышала позади себя голос:

— Мисс Браунинг!

— Да, мистер Ли?

— Не мог бы я угостить вас чем-нибудь?

Это явно не входило в ее служебные обязанности, и она холодно ответила:

— К сожалению, общение с гостями у нас не поощряется.

От раздражения его глаза на мгновение вспыхнули золотым огнем.

— Мне требуется ваш профессиональный совет, и именно сегодня вечером. Мы можем сделать это, как я предложил, или мне придется настаивать на официальном разговоре?

В ровном тоне звучали неумолимые нотки. Мэриэл невольно взглянула через вестибюль туда, где в окружении небольшой группы мужчин стоял Маккабе, министр торговли Новой Зеландии. Словно уловив призыв, министр посмотрел в их направлении и властно кивнул.

— Отлично, — ответила Мэриэл, сама удивляясь своему нежеланию уступить. И чтобы у него не создалось ложного впечатления, добавила с небольшим запозданием: — …сэр.

Глаза Николаса были слегка прикрыты густыми ресницами. Он тихо произнес:

— Благодарю вас, мисс Браунинг.