Тайна Мэриэл

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Почему ты не женат? — улыбаясь, спросила Мэриэл три дня спустя, укрывшись в пестрой тени дерева. — Я считала, что в дипломатической среде женитьба приветствуется.

— Правильно. — Николас сидел в шезлонге без рубашки, в шортах, знававших лучшие дни, прикрывая глаза от солнца темными очками. — Но прямого давления на дипломатов нет, поэтому я игнорирую подобного рода пожелания.

— Какое высокомерие! — засмеялась Мэриэл.

Она уже понимала, что именно это высокомерие было причиной отказа от отдыха где-нибудь на общем пляже.

И хотя пляж вокруг был пустынным, она все-таки неуютно чувствовала себя нагишом. Три дня и три ночи любви с Николасом освободили ее от стеснительности, но все же…

Потянувшись, она повернулась на бок.

— Я прочла в одном журнале, что, если мужчина не женился до тридцати, он не женится уже никогда.

Удивленно подняв брови, Николас изучающе смотрел на ее покрытое ровным загаром тело.

— Если вместо журналов ты иногда станешь читать книги, то узнаешь, что статьи часто врут, — строго сказал он.

Она улыбнулась:

— Я читаю книги. И не надо уходить от ответа. Почему ты не женился?

— Потому что не встретил женщину, с которой хотел бы прожить до самой смерти, — спокойно ответил он.

Это, конечно, относится и к ней, к Мэриэл. Последние несколько дней были идиллией. Отрезанные от всего и всех, кроме друг друга, они бесстыдно наслаждались, упиваясь физической близостью. Ели, когда были голодны, проводили много времени в постели или на воздухе у бассейна, но никогда не забывали, что они здесь только ради одного — ради горячей страсти, которая все еще оставалась неутоленной.

— Ни разу? У тебя, видимо, невероятно высокие требования.

— Возможно. Я родился от внебрачной связи, так что с детства знал, что женитьба вовсе не является необходимостью.

Мэриэл посмотрела на него с сомнением. До сих пор он ничего не говорил о своем детстве.

— Тебе было тяжело? — спросила она.

— Нет. Долгое время я воспринимал все как само собой разумеющееся, а к тому времени, когда осознал ситуацию, был уже достаточно большим, чтобы все понять. Мой отец имел обязательства перед женой, которая не могла родить ему детей и которая его не любила.

Мэриэл ждала, что Николас продолжит, но, поняв, что он не собирается этого делать, сказала:

— Странно, что они не развелись.

— Они исповедовали религию, запрещающую разводы, кроме того, существовали и определенные финансовые аспекты. Думаю, отец хотел бы жить с моей матерью, но мама была вполне довольна своей жизнью. Она была очень известной художницей, и полноправный муж, возможно, досаждал бы ей.

— А как насчет полноправного ребенка? — сухо поинтересовалась Мэриэл.

— У ребенка была нянька, — ответил он, и удивляясь ее проницательности. — И он был намного счастливее тебя — я не обладал повышенной чувствительностью, а нянька меня любила. Мать тоже любила по-своему, да и отец никогда не скрывал своей любви.

Хотя он всегда тепло отзывался о родителях, в его голосе звучало нечто, говорившее, что в какой-то мере он презирал их обоих. Мэриэл хотелось понять почему, хотелось узнать о нем все, но существовали барьеры, которые она не решалась преступить.

Он с наслаждением потянулся, и девушка невольно загляделась на его стройное, сильное тело, умевшее довести ее до экстаза.

Оглядываясь на прошедшие несколько дней, Мэриэл подумала, что уже должна была бы привыкнуть к нему, а острый голод должен был бы притупиться.

— Расскажи мне о своем детстве, — попросил Николас. — Как погибли твои родители?

Она ждала этого вопроса и была готова отвечать.

— Рассказывать особенно нечего. Они погибли в результате несчастного случая. Я вернулась в Новую Зеландию и стала жить с тетей.

— В маленьком городишке в Кинг-Кантри. — Ее удивленный вид вызвал у него улыбку, а взгляд зеленых глаз едва заметно смягчился. — Ты мне рассказывала в самом начале, когда я еще пытался выработать иммунитет против тебя.

— Почему тебе этого хотелось? — Она спросила из чистого самолюбия и тут же поняла, что совершила ошибку.

Улыбка его стала насмешливой, а тон — язвительным.

— Видишь ли, по какой-то причине меня всегда тянуло к длинноногим рыжим девушкам, с голубыми, чуть раскосыми глазами, но я нахожу несколько унизительной такую зависимость от собственных гормонов.

— Ты сделал все, чтобы меня оттолкнуть, — отрывисто произнесла она.

— Ты права.

Ну что ж, Мэриэл уже знала, как важно для него сохранять самоконтроль. Почему же она чувствует себя обиженной? Ведь с самого начала она говорила себе, что ее чувства к нему основаны лишь на физическом влечении.

Но она менялась, и ее задевало, что с ним этого явно не происходило. Перекатившись на спину, она на секунду предоставила ему возможность полюбоваться своим профилем, прежде чем накрыла лицо шляпой.

— Но мне, разумеется, не удалось избавиться от мыслей о тебе, — спокойно продолжал Николас. — Хуже того, я обнаружил, что ищу повода для встреч с тобой. Затем я увидел, как прекрасно ты ладишь с министрами и служащими отеля и как нежно обращаешься с той малышкой, видел, как ты сжимала зубы и высоко держала голову, когда ее отец размахивал пистолетом, и я понял: может, все остальные женщины были лишь прелюдией к встрече с тобой.

— Могу поспорить, что ты говоришь это всем длинноногим рыжим девушкам, — глухо сказала Мэриэл.

— Я мог бы сказать тебе, что на этот раз все по-другому, но ведь ты мне не поверишь?

— Я, — начала она, забыв о холодном тоне, — не имею привычки влюбляться в каждого высокого, спортивного, зеленоглазого мужчину.

Он мягко рассмеялся.

— Может, и нет, но я видел, как рушатся баррикады каждый раз, когда ты смотрела на меня.

— Это подогревало твой интерес? — Она явно оживилась.

— Другими словами, решил ли я соблазнить тебя, чтобы доказать собственную силу? Ты так считаешь?

Смутившись, потому что ждала совсем другого ответа, она сказала:

— Нет, я так не считаю.

Как бы ни с того ни с сего Николас вдруг негромко проговорил:

— Моя мать сказала мне однажды, что женщины всегда выбирают самых сильных мужчин, которых способны привлечь, потому что до последнего времени мужская сила считалась непременным условием для выживания потомства. Она читала книгу о средневековье, в которой приводится статистика детской смертности у разных классов общества: аристократии, купечества и крестьянства, — и не вызывает сомнения, что дети аристократов, особенно высшей знати, намного реже умирали от различных болезней.

Заинтригованная и немного задетая, Мэриэл предположила:

— Это, безусловно, связано с тем, что их лучше кормили и они жили в лучших условиях.

— Именно это и дает надежная, высокооплачиваемая работа, не так ли? — возразил он.

— Ты намекаешь на мою практичность? — спросила она.

— Нет, я также не намекаю на то, что ты хочешь выйти за меня замуж. Мы ведь уже знаем, что это вовсе не так! Верно? Но по теории моей матери, большинство женщин подсознательно ищут сексуально привлекательного мужчину, способного хорошо обеспечить их материально.

Мэриэл открыла было рот, но снова закрыла, радуясь, что он не видит ее лица под шляпой, а Николас ровным голосом продолжил:

— Я знаю, о чем ты думаешь. Не удивительно, что, учитывая ее образ жизни и отношения с моим отцом, моя мать так говорила. Не утверждаю, что придерживаюсь ее теории, но какой-то смысл в этом есть. Я считаю, что твоя тяга к дипломатам и моя — к женщинам с определенным цветом волос и типом фигуры не более чем предрасположенность. Я не думаю, что в каждом дипломате ты видишь потенциального мужа, да и я, хоть и испытываю влечение, знакомясь с женщиной, уверяю тебя, не прыгаю в постель с каждой, кто соответствует этому образу.

— Только с теми, кто тебе понравится? — съязвила Мэриэл.

К его недоумению примешивалась ирония.

— Нет, обычно я себя контролирую. Физическое влечение действует на меня лишь как импульс в первый момент. Обычно я вижу не только волосы, глаза и ноги, но и человека, и непроизвольная вспышка желания угасает.

— Со мной было так же?

— Любопытничаешь, Мэриэл?

Голос его звучал загадочно, она отдала бы все на свете, чтобы увидеть сейчас его лицо, но не решилась сдвинуть шляпу.

Николас задумчиво произнес:

— Впервые в жизни я не смог справиться со своей реакцией. Если честно, какое-то время я думал, что теряю голову, понемногу схожу с ума. Ты заполонила мои сны, раньше со мной такого никогда не происходило.

— Ты вел себя настолько враждебно, насколько это возможно. — Да, с голосом у нее все в порядке — ровный, с легким оттенком улыбки и лишь с намеком на сдержанность.

— Дело не во враждебности, — прямо сказал Николас, — я понемногу приходил в отчаяние. Я старался установить между нами вежливую дистанцию и в результате был очень расстроен, потерпев фиаско. Я постоянно искал предлоги, чтобы встретить тебя, думал, чем ты занимаешься, ревниво осматривался, чтобы увидеть, с кем ты.

— Итак, ты решил, что найдешь способ избавиться от наваждения, и организовал эту идиллию. А что бы ты стал делать, если бы я поблагодарила и отказалась?

— Прозвучит самодовольно, но я не сомневался, что ты согласишься.

— В тот последний вечер здесь, месяц назад, я сама предложила тебе себя на тарелочке. Я думала, что стала тебе отвратительна. Себе-то уж точно.

Он наклонился и притянул ее к себе с силой и легкостью, которые всегда ее восхищали. Они даже не заметили, как ее шляпа и его очки свалились на землю, его руки скользнули по ее шее, подняли большими пальцами ее подбородок, и он заглянул в ее смущенные глаза.

— Тот вечер был… как сказка из «Тысячи и одной ночи». Словно ожила экзотическая фантазия. Мне никогда не нравились женщины, проявляющие инициативу, хотя я признаю за ними это право. Мне всегда казалось, что я больше ценю покорность. Но в тот вечер ты перевернула все мои представления. Ты олицетворяла все, что я когда-либо хотел видеть в женщине. Единственное, что я знал твердо, так это то, что не могу относиться к тебе как к партнеру на одну ночь. — Его рот стал жестче. — Кроме того, я думал, что скоро это пройдет.

Мэриэл было больно слышать такое.

— Великие умы мыслят одинаково, — отозвалась она.

— Но ведь мы ошиблись. Думаю, что, даже организуя этот отдых, я понимал, что он не поможет нам избавиться от страсти, — мягко произнес Николас. — Мне, конечно, не хочется признаваться. — Он помолчал и вдруг совершенно чужим голосом сказал: — Мэриэл, выходи за меня замуж.

— Нет, — ответила она холодно. — Только не это, прошу тебя.

— Почему? Мы уже оба знаем, что, как бы ни прекрасен был секс, нас связывает большее. Неужели ты можешь просто так повернуться и уйти?

Не в силах смотреть на него, Мэриэл закрыла глаза и отрицательно покачала головой.

— Ты не хочешь на мне жениться. Не забывай, мы договорились, что все это предприятие, только чтобы освободиться от желания.

— Мы были идиотами. Посмотри на меня, Мэриэл.

Она не послушалась и сжала веки так, что перед глазами замелькали крошечные красные искорки.

Он сказал с изумлением:

— Не будь ребенком, которого просят сделать что-то, чего ему не хочется.

Нехотя, чувствуя, как все ее существо кричит об опасности, она открыла глаза и остановила взгляд на нем.

Он улыбнулся, потом поднял руку и положил на ее грудь.

— Смотри, какой темной кажется моя кожа рядом с твоей, — сказал он с тихой настойчивостью. — Я могу до конца жизни любоваться этим контрастом и клянусь, что каждый раз буду желать тебя. Ты пресытилась, Мэриэл?

Мэриэл не могла дышать, не могла шевельнуться, замерев в неподвижности, нарушаемой лишь нервной дрожью под неторопливыми движениями его пальцев.

— Нет, я не пресытилась, — прошептала она.

— Тогда выходи за меня, и мы посвятим остаток жизни тому, чтобы выяснить, может ли это случиться.

Мэриэл глубоко вздохнула. Накрыв его руку своей и прижав к своему сердцу, она ровным голосом сказала:

— Николас, секс — это еще не любовь. А единственной причиной для брака может быть только любовь.

— Что бы это ни было — за такое стоит бороться. Мы разговариваем, мы спорим без скандалов, нам нравится быть вместе… Да, признаюсь, я думал, что мы можем утомить друг друга после того, как переспим, когда исчезнет радостное волнение от существующих преград, но мне просто интересно с тобой общаться. Может быть, я излишне самоуверен, думая, что тебе нравится мое общество так же, как мне твое?

— Ты же знаешь, что это не так, — пробормотала Мэриэл, — но выйти за тебя замуж я не могу.

— Не можешь? — его голос звучал хрипло. — Или не хочешь?

Ей следовало бы сказать, что не хочет. Он возненавидит ее и легче позабудет. Но, не успев обдумать ответа, она наперед знала, что не сможет так поступить.

Кроме того, Мэриэл считала себя обязанной сказать ему правду.

А когда она все расскажет, Николас уже не предложит ей ни руки, ни сердца. Скорее всего, он вообще станет ее презирать.

— Мне надо было уехать, как только я поняла, что это ты вызвал меня сюда, — сердито начала она, — потому что я знала, и знала это всегда: у нас нет будущего. Николас, моих родителей звали Джой и Гордон Френшам. Ты наверняка слышал о них. Двадцать лет назад они были командированы в новозеландское посольство в Гонконге. Спустя три года их обвинили в шпионаже в пользу Советов. Они покончили с собой, прежде чем против них успели завести дело, но никто не сомневался в их виновности. Представь себе, как на твоей карьере сказался бы брак с их дочерью.

Она слышала, что Николас поднялся, но упорно не оглядывалась.

— Почему ты рассказываешь мне это именно сейчас? — спросил он таким ледяным тоном, что ее пробрал озноб.

— Я отнюдь не горжусь их поступком. Они разрушили не только собственные жизни, но и жизнь моей тети. Она была дипломатом, и все шло к тому, что она станет первой в истории Новой Зеландии женщиной-послом, но ей пришлось уйти в отставку. Грязь прилипает, Николас. Если я выйду за тебя, это погубит и твою карьеру тоже, ведь еще многие высокопоставленные люди их помнят. Кроме того, найдутся и такие, кто захочет использовать это против тебя. К примеру, Питер Сандерсон…

— Я в состоянии справиться со всеми питерами сандерсонами в мире, — вставил он.

— Это испортит тебе жизнь, Николас. — На ресницах у нее заблестели слезы, перехватило горло. — Когда я рассказала Дэвиду, он посоветовался с родителями, со своим старым учителем и дядей, сэром Ричардом Гревиллем, послом Великобритании в Германии. И все были единодушны: брак со мной сыграет роковую роль в его карьере.

— Ради Бога, они просто куча старой…

— Я не выйду за тебя, — решительно перебила Мэриэл. — И если ты все спокойно взвесишь, то согласишься, что это действительно невозможно.

— Мэриэл! Я знал, кто ты, месяц назад, еще до твоего отъезда с острова.

Она открыла рот.

— Что?

Николас, прищурившись, наблюдал за ней. Лицо его было жестким, спокойным и решительным.

— Один из пожилых членов делегации узнал тебя, — объяснил он.

— Человек из службы безопасности в спортивном зале, — произнесла она глухо.

— Да, Огилви. Судя по всему, ты похожа на своего отца — тот же цвет волос, то же сложение. Ты держишь голову, как отец, и выражением лица напоминаешь его. Огилви не сомневался, что узнал тебя. Но ты не носишь фамилию Френшам. Служба безопасности есть служба безопасности. Они подозрительны до мозга костей и просто из предосторожности проверили твое досье. Оно выдержало самую тщательную проверку, но это Огилви не удовлетворило, и он позвонил в Новую Зеландию. В тот день, когда министр поручил мне пригласить тебя на ужин, мне сообщили, что ты почти наверняка являешься дочерью Френшамов.

— Потому Огилви и остановил нас у лестницы? — В голове возникло еще одно воспоминание. — Пока ты с ним разговаривал, подошел Питер Сандерсон и пытался пригласить меня в ночной клуб. Он знал?

— Нет. Они с Форсайтом старательно прошерстили твое личное дело, прежде чем Огилви связался с Веллингтоном. Тот перезвонил мне и подтвердил, что ты их дочь. Он послал в бар Сьюзен Уотерхаус сообщить это.

— Значит, на меня автоматически падает тень родителей, — с горечью прошептала Мэриэл.

В голосе Николаса послышалось раздражение:

— Согласись, Мэриэл, это действительно выглядело подозрительным. Ты использовала другое имя, никому не сказала, кто ты, и у тебя есть доступ к секретной информации.

— Выходит, склонность к шпионажу передается с генами… Неужели министр решил, что тебе надо пригласить меня на ужин и использовать свою мужскую неотразимость, чтобы все у меня выведать? — Лучше уж усмешка, чем крик агонии!

Колебание было столь мимолетным, что она чуть было не проглядела его, но за эти несколько дней Мэриэл уже достаточно хорошо изучила Николаса.

— Да, он этого хотел.

А она-то думала, что Маккабе добрый! Еще одно маленькое разочарование среди множества, и все же оно причинило такую же боль, как и роль Николаса в этой ситуации.

— Напоить меня вином, несколько поцелуев, чтобы я потеряла ясность мысли, а потом задать вопрос и посмотреть, какова будет реакция?

Он пожал плечами:

— Возможно, именно это он и имел в виду. Теперь ты можешь понять, почему я так рассвирепел, почему задал те проклятые въедливые вопросы. Меня так сильно к тебе тянуло, я боролся с этим, и тут мне вдруг дают указание использовать мое влечение, чтобы выведать информацию. Я чувствовал себя подлецом.

— Но все-таки пошел на это, — ледяным тоном заметила она.

— Да! Потому что мне хотелось поужинать с тобой, поцеловать тебя, но главное — если бы выяснилось, что ты по какой-то причине действительно шпионила, это без всяких сомнений убило бы все мои чувства к тебе. Но я проиграл, спотыкаясь на самых бестактных вопросах, словно слон в посудной лавке. Мне было отвратительно вести с тобой двойную игру еще и потому, что я действительно хотел выяснить, что для тебя значил этот Сентклер.

Мэриэл вяло сказала:

— Неважно. — Перед ее глазами плескалась и блестела вода в бассейне. Торопливо, чтобы не дать ему заговорить, она продолжила: — Дэвид был и остается таким же честолюбцем, как ты. Он меня любил, Николас. Ему было нелегко от меня отказаться. Но в конце концов реальный мир, в котором мы живем, а не эта идиллия, которую ты создал здесь, разбил его мечты.

Николас, обняв Мэриэл за плечи, повернул к себе, чтобы взглянуть в ее лицо.

— Дэвид оказался трусом, — негромко сказал он. — Дорогая, доверься мне.

Ее захлестнуло горе, мир вокруг вдруг лишился тепла, красок и радости, но откуда-то появилась сила, и она проговорила:

— Дело не в доверии.

— Тогда в чем? — В его голосе звучало раздражение.

— Не создавай для меня еще больше трудностей, пожалуйста, — прервала Мэриэл. — Я — дочь двух предателей. Насколько я понимаю, информация, которую они продавали Советам, стоила жизни не менее полудюжине агентов, американских и английских. Если мы поженимся, твой путь по служебной лестнице окажется гораздо более сложным. Разве не так?

Николас помолчал, обдумывая ее слова. Потом коротко ответил:

— Не исключаю.

Как же он отличается от Дэвида! Никаких скороспелых протестов или фальшивых обещаний.

Ну вот, сказала она сердцу. Еще один удар, и ты можешь умереть.

— Неужели ты думаешь, что я смогу вынести мысль, что я так поступила с тобой?

— Ты чересчур драматизируешь.

— Ничего не выйдет, — прошептала она, — я знаю, как ты любишь свою работу. Мистер Маккабе сказал мне, что тебя ждет блестящее будущее в дипломатическом корпусе. Я не могу поставить твое благополучие на карту.

— Понятно. — Безжалостные глаза унесли жалкие остатки ее самообладания и заглянули в самую душу. — Я немедленно уезжаю, — сказал он бесцветным голосом, — но тебе, разумеется, уезжать не обязательно. Коттедж остается в твоем распоряжении до конца недели.

— Николас, не надо, — потрясенно прошептала Мэриэл. — Это не может так кончиться.

— А что ты предлагаешь? — вежливо спросил он.

Она прикусила губу.

— Я… мы могли бы…

Он не пришел ей на помощь, просто стоял и смотрел ничего не выражающим, помертвевшим взглядом.

Мэриэл перевела дыхание.

— Не обязательно все обрывать, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как обычно, и не показывая, что с ней творится. — Мы могли бы видеться.

— Поддерживать роман на расстоянии? — спросил он с убийственной вежливостью. — Видеться раз в три месяца, когда наши пути случайно пересекутся? Неужели ты этого хочешь, Мэриэл? Приятного, удобного любовника, который никак не нарушает распорядка твоей жизни?

Мэриэл сделала глубокий болезненный вздох, стараясь держать себя в руках.

— Ты прав, — сказала она спустя секунду. — Я сморозила глупость.

— Полную. Я предпочитаю быструю и честную смерть постепенному угасанию, — ответил он и, повернувшись, пошел от нее прочь. Солнце играло в его волосах, подчеркивало сдержанную грацию движений.

И сейчас Мэриэл призналась, что обманывала себя. Она попалась в старейшую в мире ловушку, расставленную собственным сердцем, и теперь стала узницей в каземате своих желаний и чувств.

Боль разрывала ее тело и лишала душу рассудка. Дрожа от холода, она завернулась в огромное пляжное полотенце и двинулась в сторону леса, все дальше и дальше углубляясь в тень, пока не остановилась у большого дуба.

Николас ничего не оставил, даже записки.

Но спустя две недели Кароль сообщила:

— Да, кстати, пришло письмо с чеком за неделю твоей работы в Брайдз-Бэй.

Мэриэл нахмурилась. Чувство обиды боролось с облегчением — по крайней мере ей не придется объяснять отсутствие оплаты.

— Письмо? — переспросила она, пытаясь угадать, что еще придумал Николас.

Кароль кинула на нее невинный взгляд:

— Да. С пометкой на конверте: «В собственные руки».

Он прислал ей двойное вознаграждение. Записка звучала достаточно безлико: «Дорогая Мэриэл, пожалуйста, прими это. Желаю тебе всего самого хорошего. Твой Н.»

Она перевела деньги на благотворительные нужды и порвала записку, а потом полночи не спала, наклеивая кусочки на папиросную бумагу.

Потеряв аппетит и сон, Мэриэл похудела на семь фунтов, две новые морщинки прорезались на ее лице. Наконец охи и ахи приятельницы вынудили ее заталкивать в горло пищу и впервые в жизни взяться за снотворное. Ей понадобилось несколько недель, чтобы восстановить подобие сна и отказаться от лекарства. К несчастью, без таблеток ей снились сны — буйные фантазии о Николасе, переходящие в эротические видения. Она просыпалась, чувствуя боль, жар и полный хаос в голове.

Через два месяца после своего отъезда из коттеджа на Джерман-Аиленд Мэриэл увидела его. Боль сжала забившееся сердце. Она узнала бы Николаса среди тысяч. Женщина рядом с ним вдруг споткнулась и, смеясь, ухватилась за него. Он тут же обнял ее за талию и поддерживал, пока они не дошли до тротуара.

Это была длинноногая, модно одетая рыжеволосая женщина — Сьюзан Уотерхаус.

Мэриэл ощутила приступ тошноты и острую ревность. Она стояла, словно высеченная из мрамора Галатея, и смотрела, как они свернули к Центральному парку.

— С вами все в порядке? — поинтересовался чей-то голос с характерной для ньюйоркцев вежливостью.

— Да. — Повернув голову, Мэриэл встретилась с обеспокоенным взглядом молодой женщины чуть младше ее. — Просто желудок схватило, — соврала она. — У меня есть таблетки, через несколько минут все пройдет.

— Поймать вам такси?

— Нет, я пережду несколько минут. Спасибо.

— Не за что, — ответила женщина и стала спускаться по лестнице. Внизу она оглянулась и посмотрела наверх.

Тронутая участием незнакомки, Мэриэл помахала ей. Та махнула рукой в ответ и пошла своей дорогой, а Мэриэл тут же отвернулась, чтобы увидеть, как Николас и Сьюзан входят в парк.

Боль была невыносимой, и все же Мэриэл как-то умудрилась взять себя в руки, дойти до края тротуара и поймать такси.

Вернувшись домой, она долго сидела, обхватив себя руками, пытаясь избавиться от образа Николаса и Сьюзан, вместе спускавшихся по лестнице. В том, как они прикасались друг к другу, была какая-то… легкость, естественная для близких людей, в отчаянии думала она.

Скорее всего, Николас и Сьюзан приехали в Нью-Йорк на международную торговую конференцию, спонсируемую ООН. Сюда, надеясь протолкнуть на повестку дня собственные вопросы, съехались все, кто как-то был заинтересован бизнесом.

Мэриэл не хотела следить за конференцией по газетам, не позволяла себе думать о возможности приезда Николаса, но, видимо, совершила ошибку.

На следующее утро позвонила Кароль, прервав глубокий сон Мэриэл — она заснула только на рассвете.

— Я знаю, что сегодня выходной, — сказала Кароль, когда Мэриэл хрипло возмутилась в трубку, — но обстоятельства чрезвычайные. Переводчик подцепил какую-то инфекцию, и нас просят прислать кого-нибудь, кто говорит по-китайски и по-французски.

— А Джи-Линг?

— Она уже завалена работой по горло.

Мэриэл неохотно согласилась. Это отвлечет ее от мыслей о Николасе и Сьюзан.

Переговоры, назначенные в гостинице неподалеку от здания ООН, начались в обеденное время и продолжались до восьми вечера. Это, безусловно, отвлекло ее от переживаний; к моменту окончания переговоров она чувствовала себя выжатой как лимон.

— Мадам, — произнес швейцар с поклоном, когда к краю тротуара подъехало такси.

Мэриэл уже садилась в машину, когда сзади раздался спокойный и самодовольный голос:

— Добрый день, мисс Браунинг. Или правильнее будет сказать: мисс Френшам?

Она чуть не споткнулась, почувствовав, как с лица уходят краски и обрывается сердце, унося с собой жизненное тепло.

Перед ней стоял Питер Сандерсон со светящимся от удовлетворения широким красным лицом. Мэриэл пробрал озноб.

— Леди, вы едете? — нетерпеливо крикнул шофер.

Впервые в жизни ощутив благодарность за легендарное нетерпение нью-йоркских таксистов, она упала на сиденье. Но человек, который, должно быть, копал и копал, пока не разыскал возделанную грязь, последовал за ней. Поскольку ей требовалось время, чтобы понять, как много ему удалось разнюхать, она подвинулась, давая ему место, не стала спорить, когда он наклонился к водителю и назвал адрес известного и весьма дорогого ресторана.

— Мне кажется, нам нужно поговорить, — самоуверенно заявил Питер, с интересом разглядывая ее лицо. — Там у нас будет такая возможность.

Он был не менее опасен, чем Николас, но беспокоил ее сильнее. В Питере Сандерсоне было что-то не совсем нормальное, что-то, от чего у нее выступали мурашки на теле и глухо стучало сердце.

— Не ожидала увидеть вас здесь, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал естественно. Удивленно, чуть растерянно, но без всякого испуга.

Он улыбнулся:

— Неужели?

— Вы, видимо, на конференции, — предположила она, сжимая ремешок сумочки, которую положила между ним и собой как некое подобие зашиты.

— Частично, — значительно ответил он.

Такси остановилось. Расплатившись с водителем, Сандерсон вышел, взяв Мэриэл под локоть таким движением, от которого ей инстинктивно захотелось провалиться сквозь землю.

— Я не совсем подходяще одета, — сказала она, оглядываясь.

— Ну, сейчас вы мне скажете, что и понятия не имели, что все мы в Брайдз-Бэй считали вас весьма привлекательной. — Его улыбка не соответствовала злобной расчетливости, сквозившей во взгляде. — Если честно, вы заставили ревновать бедняжку Сьюзан. Она привыкла быть украшением делегации, но на какой-то момент возникло ощущение, что Николас встретил рыжеволосую девушку, которая понравилась ему не меньше. Как бы то ни было, теперь они снова вместе.

С болью она справится позже, а сейчас есть вещи поважнее. Было бы несправедливо по отношению к Николасу, если бы ему пришлось испытать на себе последствия, связанные с тем, что ее родители оказались предателями родины.

Это сделало бы бессмысленной ее жертву.

Что же конкретно известно Питеру Сандерсону? Теперь, когда первая паника улеглась, Мэриэл понимала, что он вряд ли откопал какое-либо свидетельство их идиллии на острове — Лиз Джерман умеет держать язык за зубами, если речь идет о безопасности. Если у Сандерсона есть неоспоримое доказательство, зачем ему запугивать ее?

От сильного возмущения она выпрямилась. Посмотрим. Если ты того сам хочешь, подумала она, смогу ли я тебя облапошить и провести!

Они сидели за маленьким уединенным столиком, откуда хорошо просматривался вход, и после совершенно ненужного бурного обсуждения марки вина, когда ее спутник выказал довольно поверхностные познания, она заказала аперитив и салат.

— Не слишком много, — заметил Питер Сандерсон со странным блеском в глазах. — Вы неважно себя чувствуете? Мне кажется, вы несколько похудели со времени поездки на остров.

Он что же, считает, что она похудела от несчастной любви?

— Летом со мной всегда так. Я мало ем, — ответила она, — а здесь подают большие порции.

— А-а, значит, вы здесь уже бывали? — Ему не удалось скрыть разочарования.

Что за странный человек!

— Нет, никогда. Я имела в виду вообще. В большинстве американских ресторанов подают большие порции.

Но Питер уже смотрел поверх ее головы с прежним выражением злорадства. И, еще прежде чем он произнес:

— Вы только посмотрите, кто здесь! — она уже поняла, что произошло.

Сандерсон подставил ее. Он оказался умнее, чем она предполагала: решил сам посмотреть, насколько близки они были с Николасом.