Тайна под дубом

Глава VII Приезд

Семья готовилась к переезду. Ленина мама увязывала вещи в большие узлы. На попечение Лены была оставлена младшая сестренка Яся.

Яся — совсем маленькая. Она только-только научилась ходить, и за ней нужен глаз да глаз. Лене совсем не нравится роль няньки. Куда интереснее собирать вещи! Она еще не сложила свои книжки, старые тетрадки, карандаши.

Лена смотрела на предстоящий переезд, как на новое приключение. Жалко, конечно, расставаться с подружками, но впереди — новый город, новый дом, новая школа, новые друзья.

Они ехали в большой город, где дядя, мамин брат, работал на восстановлении крупного завода. Соседи наперебой отговаривали маму уезжать из спокойного уральского городка.

— Куда тебя несет? — спрашивали они. — Там разруха. Там голодно.

— И здесь голодно, — спокойно отвечала мама.

— Там голоднее. Война только что прокатилась.

— Брат пишет, что город восстанавливается, нам комнату дадут, я на работу пойду.

— С двумя малыми детьми на такой шаг решаешься! Сейчас поезда неделями идут!

— Ну, Леночка уже не маленькая, поможет. Как-нибудь вдвоем с Ясенькой управимся. Что мне тут делать? Одной бедовать? Там брат, семья его. Все не одна.

Папа Лены погиб в мае сорок пятого, перед самой победой. Они уже ждали его домой, каждый эшелон встречали, а тут солдат пришел, привез похоронку и папину медаль «За отвагу». В похоронке было написано: «Погиб смертью храбрых». Мама плакала и долго разговаривала с тем солдатом. Лена не слышала разговора, а мама потом ничего о гибели отца не рассказывала, только бережно сложила в шкатулку медаль и листок похоронки.

Мама осунулась, похудела, перестала улыбаться. Немного ожила, когда получила письмо от брата, в котором он звал их приехать. Она долго сомневалась, даже с Леной советовалась, ехать или нет, а потом решилась в один вечер и уже никаких уговоров не слушала.

Соседи были правы: поезд шел до места назначения две недели. Всю дорогу Лена провела в каком-то оцепенении. Ей запомнились только духота в вагоне, кипяток на станциях и вокзал в Москве, где они провели не меньше трех дней.

Вокзал показался Лене огромным. И зал, в котором стояли скамьи для пассажиров — огромный. А полы гладкие, натертые, блестят, скользить по ним хорошо.

Мама купила Ясе воздушный шар. Голубой, прозрачный. Лена боялась, что шар лопнет от неловких движений маленькой сестренки, но он не лопнул, просто Яся выпустила из рук тонкую ниточку, и шарик плавно поплыл к высокому вокзальному потолку. Все ребята в зале головы задрали. И озабоченные, измученные, уставшие взрослые на летящий шар с улыбками смотрели. А Яся ревела, мама ее едва успокоила.

Еще сгущенку Лена запомнила. Где только мама набрала ее? Для Яси, конечно, чтобы молоко малышке было, но ели все — и мама, и Лена. Раньше Лена любила полакомиться сладкой сгущенкой, но за долгую дорогу лакомство так надоело, что и смотреть не хотелось на хлеб с толстым беловато-желтым слоем молока. На всю жизнь за эти две недели сгущенки наелась.

Потом за окнами поезда потянулись разрушенные города, сгоревшие деревни, покореженные рельсы, теплушки, товарные вагоны, поваленные столбы, огромные воронки от бомб, колючая проволока, огораживавшая минные поля. Это была земля, по которой прошла война, земля, изуродованная боями.

— Скоро приедем, — каждый день повторяла мама. — Уже совсем скоро.

Город, в который приехала Лена, был тоже сильно разрушен. В том районе, где они поселились, вообще уцелел только их большой четырехэтажный дом с лепниной, резными перилами и балконом на крыше. Все остальное было в развалинах. Что-то уже восстанавливали, что-то разбирали, где-то строили новое.

Дядя сказал, что город возрождается. В сорок третьем, после освобождения, он и вовсе на город не походил: одни руины. Теперь вот школу новую строят, дома, завод поднимают.

Мама куда-то ходила, дядя хлопотал, и вскоре им выделили две комнаты в большой коммунальной квартире: одну — для дядиной семьи, другую — для мамы, Лены и Яси. Комната была хорошая, светлая. Мама тут же принялась ее обустраивать, делать уютной. Для Лены выделила уголок, стол поставила, за которым можно рисовать и делать уроки. Для Яси кроватку шторкой отгородила, чтобы ребенку не мешали спать.

Лена во всем маме помогала. Даже некогда было на улице погулять, с ребятами познакомиться. Она видела из окна, как во дворе бегали ее сверстники, в основном мальчишки. Три девчонки помладше прыгали через веревочку.

Лена выходила в парк, гулять с Ясей. Ребята с интересом поглядывали на новенькую, но знакомиться не спешили. И Лена ни к кому не подходила, ни с кем не разговаривала, дичилась, смотрела на всех настороженно.

Так, конечно, нельзя. Нужно с кем-нибудь подружиться, но Лена решила, что лучше всего подождать сентября. До начала учебного года осталось две недели. Пойдет в новую школу, там и познакомится с ребятами.

Для Яси предоставили место в яслях, и теперь каждое утро Лена уводила сестренку в детский сад. А потом оставалась дома одна.

Одной дома скучно. Ну, книжку почитаешь, ну, помечтаешь немножко. Еще порисовать можно.

У Лены были карандаши. Их еще перед войной подарил папа. Лена карандаши берегла, прятала коробку от Яси, старалась не ронять, аккуратно точила.

Самым любимым был красный карандаш. Лена ласково называла его аленьким. Цвет у него был яркий-яркий. Но Лена так часто рисовала им, что карандашик сильно уменьшился и стал намного короче, чем все остальные.

Рисовала Лена плохо, срисовывала хорошо. Находила в книжках красивую картинку и старательно перерисовывала ее на лист бумаги. Сама не рисовала не потому, что на свои картинки фантазии не хватало. Фантазии хоть отбавляй. Придумает рисунок, в уме он красивый, а на бумаге совсем не то получается. Никак не передать все то, что хочется.

Вот и сейчас Лена безуспешно пыталась нарисовать огромный дуб, который видела вчера в парке. Парк был совсем рядом с домом. От бомбежки много деревьев было повреждено. Какие-то спилили для постройки укреплений. А дуб, самый большой, столетний, уцелел и теперь возвышался над всеми деревьями в парке, мощный и суровый.

Лене вчера почудилось, что дуб хмурится, словно головой качает, глядя на разрушения. Теперь она хотела передать это впечатление в рисунке, дуб изобразила, но получилось обыкновенное дерево, без всякого особенного выражения.

Лена вздохнула, аккуратно собрала карандаши в коробку и решила еще раз сходить в парк, поглядеть на дуб. Может быть, она поймет, как исправить свой рисунок.

У дуба сидел мальчишка. Держа на коленях кусок фанеры, он рисовал черным карандашом на неровном куске желтоватой бумаги.

Еще один художник?

Лена в растерянности остановилась. Ей было немножко досадно, что мальчишка помешает как следует рассмотреть дуб.

Мальчишка ее не замечал: он был увлечен своим рисунком, даже кончик языка прикусил.

Вообще-то Лена терпеть не могла, когда кто-нибудь разглядывал ее рисунки, поэтому немного поколебалась, стоит ли подсматривать, что нарисовал мальчишка, но любопытство все-таки победило, и она, тихо ступая по траве, подошла поближе.

Сомнений не было — мальчишка тоже рисовал старый дуб. Он быстро и уверенно водил по бумаге карандашом, накладывая мощные штрихи. Только вот из-за его склоненной головы Лена не могла разглядеть весь рисунок, а видела только нарисованную густую крону дерева.

Лена вытянула шею и сделала еще один шаг, но под ногой предательски треснул какой-то сучок. Мальчишка испуганно повернулся, вскочил и тут же спрятал рисунок за спину.

— Чего ты ко мне подкрадываешься? — насупился он.

Но в его голосе не было угрозы или обиды. Только настороженность и напряженность.

— Извини, я не хотела… — смутилась Лена.

— Что ты здесь делаешь?

— Я тоже хотела нарисовать этот дуб.

Мальчишка посмотрел на нее с недоверием:

— Правда?

— Да.

— А где же твоя бумага? Карандаш?

— Альбом и карандаши я оставила дома, — Лена почему-то испугалась, что мальчишка ей не поверит.

— Карандаши? Цветные?

— Да.

— У тебя есть цветные карандаши? — с изумлением и немного с завистью протянул мальчишка.

— Можно посмотреть твой рисунок? — попросила Лена.

— Он не закончен, — ответил мальчишка, но рисунок показал.

Лена застыла от удивления. Мальчишка передал на бумаге все то, что хотела передать она. Поваленные парковые деревья и огромный уцелевший дуб. Он сумел поймать и нахмуренное выражение старого дерева, и ужас разрухи, и огромную силу великана.

Никакой незаконченности Лена не заметила. Каждый штрих на месте.

— Как хорошо! — тихо сказала она. — Я так никогда не нарисую.

Мальчишка смущенно потупился, но похвала была ему приятна.

— Как тебя зовут? — спросила Лена.

— Артур. А тебя Лена.

— Откуда ты знаешь?

Вы приехали недавно и живете в четвертой квартире.

— Ты живешь в нашем доме? — догадалась Лена.

— Нет. Я живу во флигеле, который во дворе.

— В деревянном домике?

— Да.

— Ты всю войну жил в этом городе?

— Нет. Мы жили в эвакуации. А в начале сорок четвертого папу отправили на восстановление завода.

— А мой папа погиб, — сказала Лена. — Мы похоронку получили. Твой папа на каком фронте воевал?

Артур замялся, покусал нижнюю губу и ответил:

— Мой папа не воевал. Он получил бронь, как специалист высокого класса. Он работал в тылу на заводе, который выпускал детали для военных самолетов.

Артур произнес все это, глядя в землю. Наверное, ему было неловко, что папа не воевал.

— В тылу тоже было тяжело, — сказала Лена.

— Ты правда так считаешь? — обрадовался Артур.

— Конечно. Без деталей не было бы самолетов, и наши летчики не могли бы бомбить фашистов.

Артур неловко улыбнулся и признался:

— А ребята меня дразнят. Говорят, что мой отец — трус, в тылу отсиживался, когда другие воевали. Это неправда! — горячо и торопливо воскликнул он. — Папа несколько раз заявление писал, хотел на фронт уйти, но его с завода не отпустили.

Артур замолчал. Лена решительно произнесла:

— Дураки те, кто тебя дразнят.

— Мне домой пора, — сказал Артур. — Братишку младшего обедом накормить надо.

— Ты заходи к нам в гости. И рисунки свои приноси.

— Артур улыбнулся, кивнул и пообещал:

— Зайду. Да мы с тобой, наверное, в одном классе учиться будем. Ты в каком?

— В шестом.

— И я в шестом. Шестой класс — это на третьем этаже в вашем подъезде.

— Где? — удивилась Лена.

— А разве ты не знала, что половина дома отдана под школу? Пока новую не построят.

Лена рассмеялась:

— Смешно! На втором этаже — квартира, а на третьем — класс!

Вечером мама шила Лене холщовую сумку для школы, а Лена разлиновывала чистые листы бумаги. Эти листы должны были заменить тетрадки.

Мама беспокоилась, что Лена не знакома ни с кем из ребят, и, скрывая свое беспокойство, уговаривала дочку:

— Школа хорошая. И учителя хорошие. Тебе понравится. Найдешь там друзей.

— А я сегодня познакомилась с мальчиком из нашего класса. Его зовут Артур. Он живет во флигеле, и его папа тоже восстанавливает завод.

— Я знаю его папу. Хороший инженер. Очень знающий. Думаю, что и сын у него неплохой мальчик.

— Он очень хорошо рисует, — с гордостью за нового друга сообщила Лена.

Мама улыбнулась:

— Ты у меня тоже хорошо рисуешь.

— Что ты, мама! Если бы ты видела, как рисует Артур!

Лена отложила линейку и карандаш, придвинула к себе альбом и попробовала по памяти повторить рисунок Артура. Ничего не вышло. Лена вздохнула и снова принялась чертить клеточки для тетрадки.

Весь следующий день Лена прождала Артура. Она почему-то была уверена, что он придет в гости, но Артур так и не пришел.

Она видела, как он играл в мяч с мальчиком лет шести. Наверное, это и есть его младший братишка. Потом Артур скрылся во флигеле и больше во дворе не появлялся. Наверное, сидел и рисовал, заканчивал свой рисунок.

Лена немножко обиделась, но быстро нашла оправдание новому другу. Ей ли не знать, что такое нянчить младшего братишку или младшую сестренку! На шаг не отойдешь! Конечно, Яся намного младше братишки Артура, но тот, наверное, тоже непоседа. Или капризный.

Артур, может быть, тоже переживает, что не смог выполнить обещание и прийти в гости к Лене. Даже наверняка переживает. И завтра уже обязательно придет.

Но и назавтра Артур в гости не поспешил. До обеда он снова был во дворе с братишкой. Лена могла бы выйти к нему, но постеснялась, потому что ребят на улице было много. Она только глядела в окно и ждала, что Артур поднимет глаза и увидит ее. Тогда она махнет ему рукой и попросит прийти. Но Артур на окна не глядел и через некоторое время увел братишку домой.

Лена совсем расстроилась. Ну, не идти же самой к нему в гости?! Он ее не приглашал. Неужели он забыл о своем обещании? А ей-то показалось, что не только она, но и он обрадовался новой дружбе. Наверное, только показалось.

Ну и ладно! Вот через несколько дней начнутся занятия, она познакомится с девочками из класса и будет с ними дружить, а к Артуру даже не подойдет. Вообще сделает вид, что с ним незнакома.

Лена прислонилась лбом к стеклу и рассеянно наблюдала за играми других ребят. Дверь во флигеле открылась, и на крылечке показался Артур. Он держал в руках ту самую фанерку, к которой крепил рисунок.

Лена обрадовалась, что он идет к ней в гости, но Артур торопливо прошел мимо ее подъезда и свернул за угол.

Снова пошел в парк, рисовать. Странный он какой-то, этот Артур. Настоящий художник. Ничего его не интересует, кроме рисунков.

Лена снисходительно улыбнулась, быстро переплела растрепавшуюся косичку и побежала в парк. Она знает, где найти Артура — у старого дуба.

Но у старого дуба никого не было. Значит, Артур рисует какой-нибудь другой уголок парка. И где его искать? Парк большой, и Лена в нем нисколько не ориентируется.

Лена подумала, походила по нескольким аллеям и ни с чем направилась домой.

У входа в парк сидел слепой гармонист. Он всегда играл здесь на гармошке. Перед ним лежала потрепанная кепка, в которую прохожие изредка кидали монетку или аккуратно клали кусок хлеба.

Лицо гармониста было изуродовано шрамами и ожогами, глаза закрыты черными, не пропускающими и лучика света очками. Гармонист был одет в выгоревшую на солнце солдатскую форму. На гимнастерке поблескивала медаль «За отвагу», такая же, как папина.

Руки слепого солдата быстро и ловко скользили по кнопкам гармони, одну за другой наигрывая мелодии. Одна мелодия закончится, начинается другая, без паузы, плавно перетекая, словно продолжая какую-то единую, причудливую и бесконечную песню.

Сейчас на улице было мало народу. Прохожие спешили и не обращали внимания на гармониста, но он не видел их спешки и задумчиво играл, прислушиваясь к звукам, словно неслышно разговаривал со своим инструментом.

Лена остановилась, не в силах отойти от этой музыки, от этой знакомой и незнакомой мелодии. Гармошка рассказывала о чем-то своем, и казалось, что пальцы музыканта не играют, а всего лишь ласково поглаживают кнопки, словно уговаривают их не прекращать рассказа, не умолкать, не прерывать колдовства. Гармошка грустила, радовалась, пела, смеялась, а выражение лица у слепого гармониста почти не менялось. Он внимательно слушал мелодию. Так же внимательно, как Лена, которая забыла и о времени, и об Артуре, и о его рисунках.

Июль, 1943 год.

Борис не успел поправиться. Пришлось ему остаться в госпитале, а наш полк уже вторую неделю ведет тяжелые бои.

То отвоевываем небольшую высотку, то снова отступаем.

Вчера окапывались на высотке с твердым намерением больше не отступать. Немцы немного ослабили свои атаки. Это из-за того, что другие части нашей армии окружили их со всех флангов. Они в котле оказались.

Командир сильно озабочен. Людей все меньше и меньше, а враг готовит удар, будет прорываться на нашем участке, больше ему деваться некуда.

Ребята надо мной посмеиваются. Мол, никакая пуля его не берет, даже не царапнет. Заколдованный, что ли? Заговоренный?

Ну, какой я им заговоренный? Обыкновенное солдатское везение. И возвращаться-то некуда, а вот, гляди ж ты, дойду до победы.

Мне и неловко как-то. Ребят ждут семьи, дети, матери, а они гибнут. Бог знает, для чего меня судьба бережет? В шутку, может? Или, наоборот, мучает?

Утром была сильная бомбежка. «Мессершмитты» ревели прямо над окопами, так низко, что летчика разглядеть можно было. Налетели целым роем, бомбы сыплют.

Я к пулемету рванул, а подносчик снарядов у меня молоденький, мальчишка совсем. Только-только восемнадцать исполнилось. На фронт неделю назад попал и сразу в такую мясорубку.

Я ленту в «мессер» выпустил, не попал, кричу ему, чтобы ящик со снарядами подтащил поближе, а парнишка в стенку окопа вжался, побледнел так, что белее снега стал, и замер. Испугался, понятное дело.

Мне тоже поначалу казалось, что каждый снаряд, каждая пуля в меня летят. Потом пообстрелялся, попривык, прошло это ощущение.

Я парнишку толкнул, чтобы он в себя немножко пришел, чтобы очнулся, а он вдруг на бруствер выскочил и побежал. По открытому полю. Бежит и кричит: «А-а-а-а!»

Я такое уже видал. Во время боя человек сам не свой становится, не всегда даже соображает, что делает и зачем. А тут еще и страх.

Гляжу я, а «мессер» разворачивается в вираже и над полем на бреющем полете. Поле огнем поливает, парнишку моего подбить хочет. Что-то вроде охоты устроил. Поразвлекаться захотелось.

Ох, и зло меня тогда разобрало! Ору что-то и стреляю, стреляю. Фриц зазевался в азарте, очень низко пошел, достал я его. В бак попал всей очередью. Задымился он и носом в землю.

Обернулся я, а парнишка уже сзади меня стоит, слезы по лицу размазывает. Я и не приметил, как он обратно примчался.

— Почему ты побежал? — спрашиваю.

— Испугался, — глаза от стыда прячет.

Я улыбнулся, по плечу его хлопнул.

— Я тоже испугался, — говорю.

— Ты?!

— Конечно. Испуг-то разный бывает. Ты за себя испугался, а я за тебя. Жалко стало, что подстрелят тебя. Понимаешь разницу-то?

Он только голову еще ниже наклонил. Сообразил, значит. На войне все друг за друга. Тут каждому за себя нельзя. Если каждый за себя, так и силы никакой не будет.

Отбомбили, отстреляли «мессеры», назад улетели, новыми снарядами запасаться. Ребята гомонят, раненым помогают, наскоро перекусывают.

А парнишка мой молчит. Забился в угол и думает. Ему бы еще с мамкой да с папкой жить-поживать, а по нему с «мессеров» стреляют!

Я ему котелок с кашей принес.

— Хлебай, — говорю.

А он вдруг быстро так заговорил, половину слов глотает, торопится:

— Ты прости меня! Прости, пожалуйста! Я не трус, я им еще покажу!

Ну, думаю, сейчас снова расплачется.

— Покажешь еще, покажешь! Ешь давай. Солдат сытым должен быть. Сытому воевать легче.

Попробовали его ребята подцепить, посмеяться, да я не дал. Сами-то они давно ли такими храбрецами стали? Первый бой свой позабыли? Мало кто в первом бою ничего не боится.

В общем, с час времени после налета прошло, а фашисты назад возвращаются. Загрузились, значит. Решили нас с воздуха донять, коль с земли не получается.

Все по своим позициям разошлись, а парнишка только гул заслышал, зубы сжал и к пулемету:

— Можно я?

Я плечами пожал, говорю:

— Наводить-то умеешь?

А он не отвечает, весь собрался, как пружина. И так все по-умному сделал, будто каждый день по «мессерам» строчит. Лишней очереди не выпустил. Подождал, пока самолет снизится, пока поближе подлетит, и прицельно — в бак да по кабине пилота.

Вон оно, как испуг-то иногда действует. Или то уже не испуг был, а злость и отвага?

Глава VIII Друзья

Гармонист вдруг перестал играть, аккуратно завершив мелодию, и сказал, не повернув головы:

— Я тебя не знаю.

Лена быстро огляделась. Кроме нее, на площадке перед парком никого не было. Значит, гармонист обратился к ней?

— Мы здесь недавно, — поспешно ответила она.

Гармонист удовлетворенно кивнул:

— Ты хорошо слушаешь. Редко кто так хорошо слушает.

Приятно было это слышать, но что за заслуга — хорошо слушать музыку. И разве можно слушать музыку плохо?

А гармонист словно увидел ее размышления и пояснил:

— Музыку надо уметь слушать. Не просто вполуха, а так, чтобы до сердца она доходила. Даже не слышать, а видеть ее надо.

Лена мало что поняла из его объяснения, но задумалась: как это не слышать, а видеть музыку? И как слепой гармонист видит ее?

— Отца на восстановление завода прислали? — перешел гармонист к обычным расспросам.

— Нет. Я с мамой и с сестренкой приехала. А папа погиб. Нам его медаль передали. Вот такую же, как у вас.

Гармонист бережно дотронулся ладонью до медали и сказал:

— Кровью эти медали даются, болью. А иногда и смертью. Ты медаль отцовскую пуще всех сокровищ на свете береги.

— Берегу, — ответила Лена и хотела что-то еще сказать гармонисту, но в это время у соседних развалин послышался шум драки и громкие возмущенные крики девчонки.

И Лена, и гармонист повернулись на шум.

— Оставьте вы его в покое! — кричала девчонка. — Он вас не трогает!

— Нюня! — наперебой кричали кому-то мальчишки. — Трус! Ну, дай сдачи, дай! Папочке пожалуйся!

Гармонист покачал головой и встревоженно сказал:

— Опять художника обижают!

— Художника? Артура?

— Ну да. Славный малец, рисует хорошо и музыку слушать умеет. Вежливый такой, только безответный. Колотят его мальчишки. Мне бы глаза да силу, я бы его драться научил.

Но Лена уже не слушала его. Она бежала на выручку к Артуру.

Возле развалин дома, на битом щебне, мальчишки постарше толкали Артура, словно мячик друг другу перебрасывали, а между ними металась девчонка и кричала, чтобы Артура не били. Фанерка с разорванным надвое листом бумаги валялась в стороне.

— Эй, вы! — закричала Лена. — Перестаньте! Я сейчас на помощь позову!

Драчуны с любопытством уставились на нее, а один, наверное, заводила, рассмеялся:

— Еще одна защитница выискалась!

— Папа! — вдруг закричала Лена. — Папа! Здесь мальчика бьют!

Мальчишки переглянулись и бросились врассыпную. А Лена ошеломленно замолчала. Почему она позвала отца? Хотя что странного? Был бы папа жив, он бы Артура в обиду не дал.

— Испугались, — улыбнулась незнакомая девчонка. — Ты молодец! Ты, правда, с отцом?

Артур отряхивал рубашку:

— Нет у нее отца. На фронте погиб.

— Так вы знакомы? — удивилась девочка.

— Да. Это Лена из четвертой квартиры.

— Здравствуй, — приветливо кивнула Лене девочка. — Меня Вероникой зовут. Я в последнем подъезде живу.

— Она со мной в одном классе учится, — объяснил Артур Лене. — Ну, и с тобой будет учиться.

— Что-то я тебя во дворе ни разу не видела, — сказала Вероника. — Прячешься, что ли?

— Просто не знаю никого.

— Ну, теперь нас с Артуром знаешь. Больше не будешь прятаться?

— Нет, — засмеялась Лена. — Не буду.

— Куда ты шла? — спросил Артур.

— Тебя искала. Думала, ты в парке.

— А я развалины нарисовать хотел.

Он подобрал фанерку и с сожалением посмотрел на разорванный, едва начатый рисунок.

— Пойдемте ко мне в гости? — предложила Лена.

Вероника сразу согласилась, а Артур озабоченно ответил:

— Валерка, наверное, уже проснулся.

— Валерка — это его братишка, — сказала Вероника и тут же посоветовала Артуру: — Возьми Валерку с собой.

— Да, — поддержала Лена. — Возьми Валерку.

Вероника с любопытством оглядывала комнату.

— Уютно у вас, — наконец похвалила она. — Здесь во время войны большая палата была. Раненые солдаты лежали. Мы с ребятами для них концерты устраивали. Пели, плясали, стихи рассказывали. Солдаты нам радовались очень. А еще раньше в нашем доме немецкий госпиталь был. Потом немцев из города выбили, и госпиталь стал нашим. А потом госпиталь перевели, и нас из разрушенных домов сюда поселили.

— Ты была в оккупации? Никуда не уезжала? — спросила Лена.

— А мы не успели уехать. Город-то в первые дни войны фашисты заняли.

— У нее отец и старшие братья в партизанском отряде были, — добавил Артур.

— Да, — подтвердила Вероника. — И мама хотела в партизаны уйти. Только меня оставить не с кем было.

— Я бы на твоем месте сам бы в партизаны ушел, — вздохнул Артур.

Но Вероника строго возразила:

— Партизанский отряд — это не игрушки. Думаешь, легко с детьми по лесам скитаться? Я бы им только мешала. Да и потом, мама связной была. К нам иногда партизаны заходили, и мама в лес с ними шла. Иногда дня на два-три. Уйдет, картошки вареной мне оставит, и я одна живу.

— Не страшно было? — с уважением спросила Лена.

— Что? Дома оставаться? Страшно. Еще как! Боялась, что мама не вернется.

— Врет, — уверенно перебил ее Артур. — Она — смелая. Сама один раз связной была.

— Ну да, — кивнула Вероника. — Один раз ходила к партизанам. Мама тогда из города выйти никак не могла. Немцы охрану города усилили. Ни за что бы взрослого не выпустили.

— А тебя выпустили?

— Выпустили, — улыбнулась Вероника. — На меня и внимания не обратили. Кто же подумает, что маленькая девочка к партизанам записку несет? Мне тогда всего восемь лет было.

— Как же ты их в лесу нашла?

— Да я их не искала. Как мама сказала, пришла на полянку, на пенек села и ждала, когда папа за запиской придет. — Вероника рассмеялась: — Папа меня увидел, слова вымолвить не мог. Вот уж сюрприз ему устроили! До сих пор вспоминает и маму ругает за то, что она меня прислала. Говорит, на минах могла подорваться. А что, если бы патруль остановил да записку бы нашли? Мама говорит, выхода другого не было, а он свое: нельзя было так рисковать.

— Вот тогда ты, наверное, страху натерпелась, — посочувствовала Лена.

— Вот тогда как раз нет, — возразила Вероника. — Тогда я ничего не чувствовала. Только радость, что с папой увижусь. Я же не понимала, как это опасно.

Шестилетний Валерка с шумом носился по комнате. Он нашел Ясину игрушку — паровозик и теперь раздувал щеки, пыхтел и гудел, как паровоз.

— Валерка! — одернул его Артур. — Как ты себя ведешь? Ты же в гости пришел! Я же тебя предупреждал!

Валерка послушно притих, но Лена встала на его защиту:

— Пускай играет. Соседи уже привыкли, что у нас шумно. Да и на работе сейчас все.

Валерка лукаво улыбнулся и загудел с утроенной силой, так, что Вероника даже уши зажала.

— Не ори! — попросила она, но Валерка ее просьбу проигнорировал.

— Лена мне разрешила, — заявил он.

Но тут встретился с сердитым взглядом Артура и звук сразу поубавил. Теперь паровоз гудел значительно тише, так, что вполне можно было разговаривать, не перекрикивая его.

— Маета с ним, — совсем по-взрослому пожаловался Артур. — Целый день за мной хвостом ходит. Только за конфету отстает. Скорее бы уже вырос и в школу пошел!

— В школу я на следующий год пойду, — сообщил Валерка. — Только все равно не отстану!

— Я вот тебя сейчас домой отправлю! — пригрозил Артур. — И папе пожалуюсь!

— Валерка снова притих.

— Покажи свои рисунки, — попросил Лену Артур.

— Лена смутилась:

— Они плохие. Совсем не такие, как у тебя.

— Покажи.

Лена достала альбом и показала срисованное, то, что получше. Вероника была в восторге. Она не находила никакой разницы между Лениными рисунками и рисунками Артура.

Артур смотрел строже, но не критиковал. Только один раз указал:

— Тут линию надо правее провести. Тогда лучше будет.

Лена побыстрее пролистала последние рисунки и поспешила убрать альбом.

— Цветными карандашами можно любые оттенки передать, — вздохнул Артур. — Я все свои картинки цветными вижу, только раскрасить не могу.

— У тебя карандашей нет?

— И красок нет. Папа обещал купить, но пока денег не хватает. Вот вырасту, деньги заработаю и все на краски, кисти и карандаши истрачу. И еще альбом куплю и настоящий холст…

У Лены мелькнула мысль подарить Артуру свои карандаши. Ему они нужнее. Но уже в следующую секунду стало жалко расставаться с заветной коробкой. Особенно с аленьким карандашиком.

Она вдруг испугалась, что Артур сам попросит подарить карандаши или хотя бы попользоваться ими. Но Артур ничего не просил. Ему и в голову это не пришло. Лене даже стыдно стало за свой испуг.

Она поспешила предложить ребятам:

— Хотите, я вам папину медаль покажу?

Медаль лежала в маленькой резной шкатулочке. На дне шкатулки — листок похоронки, а на нем — медаль. Лена бережно извлекла медаль, и Артур так же бережно взял ее в свои ладони.

Вероника сразу заметила маленькое бурое пятнышко на серой ленточке медали:

— Ой! Это кровь?

— Нет. Ржавчина. Солдат сказал, что медаль немного промокла, пока он ее вез.

— Такая же медаль у слепого гармониста, который возле парка играет, — сказал Артур.

— Я с ним сегодня познакомилась, — кивнула Лена. — Он добрый. И сказал, что ты хорошо рисуешь.

Артур усмехнулся:

— Откуда ему знать, как я рисую? Он же ничего не видит.

— Он даже музыку видит, — возразила Лена.

— Покажите мне медаль! Покажите мне медаль! — дергал ребят Валерка и чуть подпрыгивал от нетерпения.

— Смотри, но руками не трогай, они у тебя грязные! — сказал Артур.

Валерка спрятал руки за спину и с любопытством поглядел на медаль.

— Танк нарисован, — сказал он. — Красивая медаль. А почему у нашего папы такой медали нет?

Артур нахмурился:

— Потому что наш папа не воевал.

— А почему он не воевал?

— Потому что самолеты делал, — вместо Артура объяснила Лена и заметила благодарный взгляд друга.

— Значит, у папы должна быть медаль с самолетами, — заключил Валерка.

— Пойдем завтра в парк, все вместе? — предложила Вероника, когда Лена снова спрятала медаль в шкатулку.

— Рисовать? Или просто гулять? — спросила Лена.

— Мы тебе секреты покажем.

— Какие секреты?

Артур и Вероника переглянулись и с молчаливого согласия друг друга объяснили:

— Там на старом дубе у нас есть штаб.

— Штаб? — удивилась Лена. — На старом дубе?

Что-то она не заметила там никакого штаба.

— А его не заметишь! — заулыбалась Вероника, словно прочла ее мысли. — Он в ветвях.

— Ветки там сплетаются, — объяснил Артур. — Так сильно, что сидеть можно.

— А мы там поместимся? — спросила Лена.

Ей очень хотелось побывать в штабе.

— Поместимся. Там впятером поместиться можно. Только ты по деревьям лазить умеешь?

— Умею.

— И высоты не боишься?

— Нисколечко.

— Тогда и на крышу можем подняться.

— С чердака?

— Нет. Чердак от нас закрывают.

— А как же тогда?

— По пожарной лестнице.

Лена почувствовала, как по спине пробежали мурашки, но виду не подала. Страшно, наверное, подниматься по пожарной лестнице на высоту четырехэтажного дома! Но вместе со страхом пришло странное, кружащее чувство опасности и желание эту опасность преодолеть.

— А еще мы тебе тайник покажем, — пообещала Вероника. — В корнях дуба есть нора. О ней никто, кроме нас, не знает.

— Ну, что в норе интересного? — пожал плечами Артур. — Клада там никто не спрятал.

— Мы сами можем сделать «секретик», — возразила Вероника.

— Какой еще «секретик»? — поморщился Артур.

— Обыкновенный. Насобираем цветных стеклышек, бусинок, красивых камешков и закопаем.

— А дальше что?

— Потом «секретик» можно раскопать и снова на стеклышки полюбоваться.

Артур хмыкнул:

— Дурацкая игра. Совершенно бессмысленная. Вечно вы, девчонки, всякую ерунду придумываете.

Вероника обиделась, надула губы и отвернулась от Артура.

— Другое дело, если бы через этот тайник можно было передавать шифрованные послания, — продолжил Артур, и Вероника с любопытством обернулась.

— Кому послания? — спросила она.

— Партизанам, например.

Вероника рассмеялась:

— Какие же сейчас партизаны? Война давно кончилась.

— Ну, не партизанам, а… Ну, кому-нибудь. Зашифруем послание и оставим его в тайнике, а кто-нибудь найдет эту записку и расшифрует.

— Кто найдет? — насмешливо поинтересовалась Вероника. — Я? Или Лена? Твои шифровки еще глупее, чем «секретики».

— Да нет! Не для нас шифровка! А для потомков!

— Для каких еще потомков?

— Ну, представь себе, что нашу шифровку найдут в двадцать первом веке! Или в двадцать втором!

Вероника даже присвистнула:

— Да до двадцать первого века еще пятьдесят пять лет! Знаешь, какими стариками мы тогда будем!

Артур рассердился:

— Какая разница, какими мы будем! Не мы же шифровку найдем!

— Ну, и что ты в своей шифровке напишешь?

— Не знаю. Какое-нибудь приветствие.

— А как зашифруешь? — спросила Лена.

— По-разному можно. Можно рисунками, можно палочками, а можно цифрами.

— Поглядите, какой он умный! — фыркнула Вероника. — Шифровщик выискался!

Артур смутился, но Лена Веронику не поддержала. Ей очень понравилась идея Артура.

— Давай зашифруем рисунками, — предложила она.

Артур радостно улыбнулся.

— Я тебе мои карандаши дам, чтобы красивее получилось, — выдохнула Лена. — Только красным не пользуйся. Он маленький уже.

— Сгниет ваша бумажка до двадцать первого века, — заметила Вероника.

Она хоть и делала вид, что ее нисколько не интересует идея с шифровкой, но внимательно слушала друзей.

— Это верно, — Артур сдвинул брови.

— У меня есть маленькая железная коробочка! — воскликнула Лена. — Я ее сейчас найду!

Эта коробочка очень нравилась Лене. Она была старинная, кругленькая, неизвестно откуда взявшаяся в их доме, неизвестно из-под чего. Коробочку и искать не нужно было. Она стояла на полке с книгами. Лена прятала в нее всякую мелочь.

Но сейчас Лена безжалостно вытряхнула все содержимое коробочки на кровать и спросила:

— Подойдет такая?

— Конечно, подойдет, — одобрил Артур. — А у меня еще есть стреляная гильза. Я ее в развалинах нашел. Свернем шифровку трубочкой, спрячем ее сначала в гильзу, а потом в коробку. Тогда с ней ничего не будет. Триста лет пролежит и не сгниет!

— Триста лет! — усмехнулась Вероника. — Да никто никогда не найдет вашу шифровку!

Но ребята не слушали ее. Лена протянула Артуру коробку карандашей.

— Только осторожнее, — попросила она.

— Не волнуйся, — кивнул Артур. — Я не поломаю, я аккуратно. Завтра принесу. И шифровку, и карандаши.

Глава IX Дневник в развалинах

С утра Лена была настроена празднично. А разве не праздник — день, который предстоит провести с друзьями? Крыша, штаб на дубе, тайник и, главное, шифровка, которую они должны оставить потомкам!

Но все праздничное настроение улетучилось после маминых слов:

— Сегодня ясли закрыты. Тебе придется посидеть с Ясенькой.

— Вот так всегда! Только настроишься!

Мама заметила, как загрустила дочка, и спросила:

— У тебя были другие планы? Но это всего на один день. Ты же понимаешь, что я не могу не пойти на работу?

Лена все понимала. И не спорила. Просто было досадно. Весь день сидеть с сестренкой вместо того, чтобы общаться с друзьями!

Мама ушла. Лена принесла Ясе все игрушки, усадила ее посреди комнаты и пошла к окну, высматривать Артура или Веронику.

А Артур еще жалуется, что Валерка маленький! Валерке можно дать конфету, и он тихонько посидит дома один. С Ясей так не сделаешь. Валерку, в конце концов, можно взять с собой в парк, а с Ясей уже не потащишься.

Артур и Вероника пришли, как договаривались, в десять часов. Артур вернул Лене карандаши и с гордостью показал шифровку. Буквы были заменены рисунками — деревьями, цветами, человечками, собачками, петушками.

— Ничего не поймешь! — высказала свое мнение Вероника. — Как же потомки догадаются, что ты здесь написал?

— Догадаются! Шифровка-то несложная!

— Лен! — воззвала Вероника к подруге. — Ты бы расшифровала?

— Не знаю. Не пробовала.

— А я бы ни за что в жизни не расшифровала.

Артур сердито сунул Веронике другой листок:

— Специально для тупых!

На листке был переписан весь алфавит, а напротив каждой буквы находился рисунок, который эту букву в шифровке обозначал.

— Тогда в тайник надо и этот листочек положить, — сказала Вероника. — Чтобы нашел человек и сразу расшифровал.

Артур покрутил пальцем у виска:

— Кто же так делает? Это уже не шифровка. Шифровку интересно расшифровывать. А так что? Нашел и прочитал?

— Ну, ты же хочешь, чтобы твою записку поняли?

— Хочу! Но потомки поумнее тебя будут! Сами разгадают!

— Не ссорьтесь, — попросила Лена. — Алфавит в тайник класть, конечно, не нужно. Всякий смысл тогда пропадает в этой шифровке. Проще обыкновенными буквами послание написать и оставить.

— Вот именно! — вставила Вероника. — Написать русским языком, и дело с концом!

— Так неинтересно! — стоял на своем Артур.

— Оставим шифровку, — решила Лена. — Только вот… Не сегодня. Я от Яси отлучиться не могу.

Ребята разом обернулись к маленькой Ясе. С ней играл Валерка. Он показывал, как может мчаться паровозик. Яся удивленно последила за его движениями и стала отнимать паровоз.

— Может, оставим ее с Валеркой? — предложил Артур. — Смотри, как они хорошо вместе играют.

Но Валерка услышал слова брата, тут же бросил паровоз и возмущенно сказал:

— Я с ней не останусь! Она маленькая, и с ней не интересно!

— Нет-нет, — поспешно сказала Лена. — Я ее не могу оставить с Валеркой. Она, знаете, какая непоседа?

Ребята расстроились. Всем не терпелось поскорее заняться шифровкой и тайником.

— Возьмем Ясю с собой, — сказала Вероника. — Валерка же за нами ходит!

— Валерка большой, — вздохнула Лена. — А Яся ковылять до парка полчаса будет. А на руках ее тащить очень тяжело.

— Я потащу, — вызвался Артур.

— По очереди потащим, — поддержала Вероника. Мы только до тайника. А крышу до другого раза оставим.

— А я расскажу папе, что вы хотите на крышу полезть! — заявил Валерка.

— Вот вредный! — возмутилась Вероника. — А я его еще конфетами угощаю!

Но Артур не растерялся:

— А я расскажу папе, что ты вчера налил в его чернильницу воды!

Валерка тут же задумался, а потом нехотя согласился:

— Ладно, не скажу, если с собой на крышу возьмете.

— Ты еще маленький! — отрезал Артур. — Подрастешь, тогда полезешь! Каждый день одно и то же! Шантажист и вредина!

Валерка надулся. Не понравилось ему, что брат врединой обозвал.

— А если будешь дальше вредничать, то и в парк с нами не пойдешь! — напирал Артур.

— И конфеты больше не получишь! — добавила Вероника.

Такой вариант Валерку совсем не устраивал. В парке он уже сто раз бывал, мог обойтись и без парка, а вот конфеты…

— Ладно, ладно, — торопливо заверил он ребят. — Я же пошутил!

Ребята снова занялись шифровкой. Самым сложным оказалось свернуть разрисованный листок в тонкую трубочку и засунуть эту трубочку в пистолетную гильзу.

— Была бы гильза побольше! — ворчал Артур. — Автоматная или от винтовки!

— Может, поискать? — предложила Вероника.

— Поискать? — удивилась Лена. — Где же мы ее найдем?

— Как где? На улице, в парке или в развалинах.

— А что, там валяются гильзы? — спросила Лена и тут же поняла, что задала глупый вопрос: ведь в городе шли долгие уличные бои, дядя рассказывал.

Но ребята не стали снисходительно улыбаться. Они просто объяснили:

— Все что угодно сейчас найти можно. И гильзы, и целые патроны, и даже пулеметные ленты или мины. Сейчас, конечно, меньше, а сколько их сразу после освобождения города было! Люди подрывались часто. И ребята. Так, найдут целый патрон да в костер его сунут, чтобы взорвался. Ну, их этим взрывом и калечит. Нам строго-настрого запрещают поднимать патроны. Велят звать взрослых. Только кто слушает?

— И вы тоже собираете патроны?

— Я один раз нашел и взял, — признался Артур. — Ну, просто интересно было. Отец меня так отлупил, что теперь на дороге патрон валяться будет — не возьму.

— А мне вообще эти патроны не нужны, — пожала плечами Вероника. — Это все мальчишки забавляются.

— Вы, девчонки, тоже хороши! — не остался в долгу Артур. — Мы зато качели в развалинах не устраиваем!

— Качели в развалинах? — переспросила Лена.

— Это тоже для нее было внове.

— Да. Найдут торчащие железяки в разрушенных стенах и качаются на них. Совсем недавно девочку завалило. Стена на нее обрушилась.

— Я на таких качелях не качаюсь, — заявила Вероника.

— Давно ли? — прищурился Артур.

Вероника смутилась:

— А вот как эта девочка погибла, с тех пор и не качаюсь.

Лена хотела сказать друзьям, что подъем на крышу по пожарной лестнице — риск не меньший, но не сказала. Вдруг за трусиху примут?

— Мы идем в парк или не идем? — Валерке стало скучно слушать разговоры старших.

Штаб Лену не разочаровал. Она поднялась туда вместе с Артуром, пока Вероника играла с Ясей и Валеркой.

— Ни за что бы не подумала, что здесь целая комната! — восхищенно сказала она.

— Это я такое местечко обнаружил, — похвастался Артур. — Совершенно случайно. От мальчишек прятался.

— От тех, что вчера тебя били? — неосторожно спросила Лена.

Артур нахмурился и неохотно подтвердил:

— Они все время ко мне пристают. Это из-за того, что я драться не умею.

— Ну так научись драться.

— Зачем? Я не хочу никого бить. Я хочу рисовать.

— Но надо же как-то защищаться!

— Я защищаюсь. Как могу. Но бить никого не буду.

Лена с удивлением посмотрела на Артура. Странный он какой-то! Мальчишка, а драться не умеет. И признаться в этом не боится.

— Ну, вы слезете оттуда или нет? — нетерпеливо крикнула снизу Вероника. — Мы же не для этого пришли! Давайте послание прятать!

Гильза была аккуратно уложена в железную коробочку. Артур торжественно эту коробочку закрыл и сказал:

— Пусть ее найдут в двадцать первом веке!

Прятать послание поручили Лене. Она постаралась задвинуть коробку в нору как можно глубже, так, чтобы незаметно было случайному прохожему. Ведь она должна сохраниться целых пятьдесят пять лет! А то и больше!

— А если ее никто не найдет? — засомневалась Вероника.

Но Артур и Лена были совершенно уверены:

— Найдут. Кто-нибудь да найдет. Мы же этот тайник нашли!

— А если дуб раньше срубят?

— Этот дуб? Да он же самый старинный в парке! Его беречь будут.

Яся раскапризничалась.

— Кушать хочет и спать, — вздохнула Лена. — Придется возвращаться.

Они вернулись, накормили Ясю и уложили ее спать. Валерка притих и ходил на цыпочках, чтобы не разбудить малышку. Артур снова предложил:

— Ну, теперь-то Ясю можно оставить с Валеркой? Она долго будет спать?

— Час, — ответила Лена. — А может, и больше.

— Значит, на час можно ее Валерке поручить?

— Не знаю, — засомневалась Лена. — А вдруг он начнет во что-нибудь играть и ее разбудит?

— Ну, это мы сейчас уладим, — заверил Артур и подозвал братишку. — Валерка, тебе поручается важное задание! Как на войне! — заговорщицким шепотом сказал он.

— Какое задание? — с готовностью подтянулся Валерка.

— Чуть-чуть покараулить Ясю и не разбудить ее!

Валерка тут же почувствовал подвох и уперся:

— Это не военное задание!

— Еще какое военное! — с жаром возразил Артур. — Ты представь себе, что Яся — это самый главный командир и этого командира надо охранять.

— Она не командир, а маленькая девчонка, — не соглашался Валерка. — Вы просто хотите залезть на крышу!

— Да не полезем мы на крышу! Просто у нас есть важные неотложные дела.

— Какие дела?

— Важные и неотложные. И ты, как солдат, не должен ничего выспрашивать, а должен выполнять приказ.

— Не хочу я играть в такую игру! — заявил Валерка. — Не хочу выполнять приказ! Я пойду с вами!

Артур вздохнул: его план проваливался.

— А за конфету останешься? — спросил он братишку.

— За две конфеты, — тут же выдвинул свое условие Валерка.

— У меня только одна, — растерялся Артур.

— У меня есть, — сказала Лена. — Только ты не шуми и Ясю не буди. Сиди тихонько и играй. Или вот книжку посмотри. Тут картинки красивые. Если Ясю не разбудишь, то третью конфету получишь, когда мы вернемся.

За три конфеты Валерка был согласен на что угодно. Он сел в уголок и занялся книжкой, а ребята побыстрее умчались на улицу, пока он не передумал.

— На крышу? — спросил Артур. — С крыши весь город видно. И реку, и завод.

Лена все-таки не выдержала и заколебалась:

— Я никогда по пожарной лестнице не лазила. Вдруг не смогу?

Вероника скапала:

— Да вечно этот Артур всякие глупости придумывает! Пойдемте в наш подъезд. Там иногда чердак открыт. Совсем не обязательно по пожарной лестнице лезть.

— По пожарной лестнице лучше, — почесал в затылке Артур.

Лена все больше удивлялась характеру этого мальчишки. Драться с обидчиками он не может, а по лестнице на четырехэтажный дом взбираться — пожалуйста!

Ребятам повезло: чердак был открыт. Они постарались не греметь, чтобы жильцы не вышли, откинули крышку люка и оказались на огромном балконе, со всех сторон огороженном литым бортиком.

Ох, и зрелище! Артур нисколько не обманывал, когда говорил Лене, что отсюда виден весь город. Как на ладони! Видно и восстанавливаемый завод, и строящуюся школу, и самые дальние улицы, и развалины домов, и вдалеке широкую, блестящую на солнце ленту реку.

— Ложись! — вдруг скомандовал Артур. — Дворник!

Девчонки послушно пригнулись, но было уже поздно: дворник заметил их и гневно размахивал кулаками.

— Заразы такие! — кричал он. — Опять по крыше лазите?! Вот я родителям вашим скажу! Это кто там у нас такой смелый?

— Не может разглядеть, кто, — шепотом сообщил Артур. — Плохо, если пожалуется родителям. Надо удирать!

Но дворник уже спешил к крайнему подъезду, чтобы не дать сбежать сорванцам.

— Спустимся по лестнице! — решил Артур. — Быстрее! У нас всего несколько минут, чтобы скрыться.

Лена, пригнувшись, побежала по крыше к лестнице вслед за друзьями. Тут уж выбирать не приходилось! У мамы инфаркт будет, если дворник скажет ей, что дочка лазит по крышам. Лена не колебалась ни секунды, только старалась не смотреть вниз и покрепче держаться руками за перекладины.

— Бежим!

Они едва успели завернуть за угол, когда дворник с руганью снова спустился во двор.

— Я вот вас поймаю! Все равно поймаю! — кричал он на всю улицу. — Заразы такие!

— Теперь уже не поймает, — довольно улыбнулся Артур.

А Лена только теперь по-настоящему испугалась и не могла себе представить, что только что спустилась с такой высоты. Она задрала голову и осмотрела пожарную лестницу.

— Ну как? — спросил Артур. — Совсем не страшно, правда?

Лена пробормотала что-то невразумительное, но согласиться с ним никак не могла. Еще как страшно!

— Время у нас еще есть, — сказала Вероника. — Может, сходим в развалины?

— На качели? — усмехнулся Артур.

— Просто так! Там можно всякие интересные штучки найти.

— Ты как сорока. То «секретики» из стеклышек делать хочешь, то интересные штучки разыскивать.

— А какие интересные штучки? — поинтересовалась Лена.

— Да все, что угодно. Мы с девчонками однажды пластинки для патефона нашли. Целые!

— Может, я там краски найду? Или альбом? — с насмешкой спросил Артур.

— Может, и найдешь, — вполне серьезно ответила Вероника.

— Ну, тогда пошли. Хотя сколько раз в развалины ходил, ни разу даже карандашика не обнаружил. Может, с вами повезет?

Ну и денек! Лена за всю свою жизнь не видела и не испытывала столько, сколько за этот день. Впечатления путались, мешались, сливались в одно, во что-то восторженное и радостное.

Как хорошо, что они приехали в этот город! Как хорошо, что она подружилась с Артуром и Вероникой! Сколько еще интересного они придумают и покажут!

Развалины жилого дома были огорожены колючей проволокой, но Вероника быстро отыскала проход, и ребята нырнули внутрь. В развалинах было сумрачно и прохладно. Так прохладно, что Лена даже поежилась. На улице — лето, а здесь как будто глубокая осень.

Ребята осторожно ступали по осколкам стекла и обрушившейся штукатурки. После рассказа о гибели девочки Лена с опаской косилась на стены. Вдруг обвалится?

— Ничего здесь нет, — сказал Артур, и его голос гулким эхом разнесся по всему зданию.

— Искать надо, — ответила Вероника.

— Где?

— Под осколками, под камнями. Конечно, тут уже мало чего осталось. Все уже растащили. Вот, например, старый журнал.

Вероника наклонилась и извлекла из-под груды щепок журнал без обложки.

— Ну, и зачем он тебе? Говорю же — настоящая сорока!

Лена немного привыкла к полутьме, но разглядеть ничего стоящего не могла. И Артур ничего не находил, только лениво ковырял ногой осколки.

— Зря время теряем, — сказал он.

А Вероника подошла к зияющему пролому окна и подняла еще что-то.

— Что это? — рассмеялся Артур. — Еще один журнал?

— Нет. Какая-то тетрадь.

— Вот уж находка! Старая исписанная школьная тетрадка!

— Это дневник! — воскликнула Вероника, переворачивая страницы тетради. — Дневник солдата!

Артур тут же рванул к ней:

— Дай-ка! Дай посмотрю!

— Вот, читай! Про бои, про какого-то корреспондента…

Август, 1943 год.

К нам на передовую приехали артисты.

Я обрадовался: давно концертов не видел. До войны мы с женой часто ходили в клуб. К нам и столичные театры на гастроли приезжали. Уж мы тогда ни одного спектакля не пропускали.

Жена у меня большая охотница до театра была. Сама петь любила. В самодеятельности участвовала. Еще в школе. Мы с ней и познакомились-то после любительского спектакля. Она играла героиню в трагедии.

И дочурка у нас артистка была. Никак не могу привыкнуть к тому, что их уже нет! Вот пишу «была», а сам думаю — как же так? не может такого быть!

В общем, вечером пообещали нам концерт показать. Бойцы командирскую землянку для артистов приготовили, чтобы им поуютнее было. Все-таки артисты, а не вояки, люди нежные, не привыкшие к холоду да к жестким лежанкам.

Я в этот день был на дежурстве на наблюдательном пункте. Пару раз обстрелы начинались. Вялые такие, ленивые. Они пару залпов, мы пару залпов. А все равно дежурство есть дежурство. Глаза устают вглядываться, нервы на пределе, на каждый шорох реагируешь.

За всеми этими заботами забыл я совсем о концерте. К вечеру вернулся в свою землянку и спать завалился. Только уснул, чувствую — трясет меня кто-то за плечо.

— Вставай! На концерт пора!

Я глаза продрал, вышел из землянки. Гляжу, сцену в кузове грузовика устроили. Борта откинули — вот тебе и сцена. Никаких декораций, конечно. Какие тут на передовой декорации?

Бойцы на земле расселись. Кто пораньше успел, тот с комфортом расположился — на расстеленных шинелях. Ну, а я-то в последних рядах пришел. Мне место у сосны досталось. И то не место, а так — клочок голой земли. Одно хорошо — к сосне привалиться можно, спина не устанет.

Привалился я к сосне, да глаза сами собой и закрылись. Ну, думаю, засыпаю! А концерт-то как же? Встряхнулся, от сосны отодвинулся.

Начался концерт. Вышла на сцену худенькая девушка, стала стихи читать. Потом музыкант на баяне заиграл…

Проснулся я от грохота. Подскочил, со сна почудилось, что снова обстрел начался. А это не обстрел, это аплодисменты. Концерт закончился.

Вот обида-то! Так ждал, и все проспал!

Да и стыдно: вдруг кто из артистов меня спящего заметил. Люди стараются, на передовую из-за меня едут, жизнью рискуют, а мне, выходит, наплевать на их старания. Как им объяснить, что не мог не уснуть?

Жалко! Когда еще придется концерт посмотреть или спектакль. Разве что после войны.

Потом оказалось, что не я один заснул. Все ребята, кто после дежурства. Ну, никак нельзя эту усталость перебороть, ничего не поделаешь!

А после концерта ко мне в землянку корреспондент заглянул. Из нашей фронтовой газеты. Вместе с артистами он приехал, чтобы статью о нашей части написать.

Командир его ко мне отправил, чтобы он написал о том, как я самолет немецкий из пулемета сбил. Вот уж нашел подвиг!

Я так корреспонденту и сказал. Говорю:

— Пойдите, парнишку моего, второго номера, расспросите. Он в тот раз тоже самолет сбил.

А он улыбается:

— И с парнишкой поговорю. Только сначала с вами. Вы ведь с сорок первого воюете, есть ведь что рассказать.

— Мало, что ли, нас с сорок первого воюет? — спрашиваю. — Вот командир наш.

Да только корреспондент настойчивый оказался. Расскажите, и все тут!

— Задумался я. А что рассказывать? Могу про Бориса. Могу про Вальку. Вот они и вправду герои.

А он:

— Вы про себя.

Что про себя расскажешь? Воюю и воюю. Ранений не было. Подвигов тоже.

Кажется, рассердил я корреспондента. Ушел он от меня, так ничего вразумительного и не добился. Мне его жалко стало. Статью-то от него потребуют, а я виноват, что написать ему нечего.

Подумал было этот дневник ему отдать. Он бы сообразил, что написать, ведь дневник — это все равно что разговор, а то и лучше. Да только как мне с этой тетрадкой расстаться? Она у меня теперь все — и письма, и родной человек, и моя душа.

Эх, что-то я уже не то пишу!

Пошел я за корреспондентом. Думал рассказать хоть что-нибудь. Гляжу, а он уже с моим парнишкой беседует. Ну, я и не стал мешать. Пусть с ним поговорит. Парнишка бойкий — все расскажет, да и нужней ему это. Покрасуется в газете, фотографию свою напечатанную увидит. А мне это ни к чему.

Глава X Что случилось с медалью

Артур зачитал отрывок из дневника вслух. Девчонки молчали. Потом Вероника сказала:

— Наверное, погиб этот солдат.

— Наверное, — согласилась Лена. — Иначе бы с дневником не расстался. Вон он о своем дневнике как пишет!

— Почерк у него хороший, — задумчиво произнес Артур. — Разборчивый, четкий. Все слова понятны.

— Надо весь дневник прочитать, — сказала Вероника.

— Только не сейчас, — спохватилась Лена. — Уже больше часа прошло. Яся могла проснуться. Я домой побегу.

Ребята покинули развалины. Артур держал дневник в руках.

— Можно я его домой возьму, почитаю? — спросил он у Вероники.

— Бери, — разрешила она.

Лена торопилась напрасно: Яся еще крепко спала. А на другой кровати, обняв книжку, тихо посапывал Валерка.

Артур растолкал братишку, а Лена дала ему обещанную конфету. Вероника первой ушла домой. Артур тоже собрался, но вдруг остановился на пороге и неловко сказал:

— Лена, я тебя попросить хочу.

— О чем?

— Дай мне отцовскую медаль.

Лена молча вытаращила глаза, настолько эта просьба показалась ей странной.

— Всего на один вечер, — поспешил добавить Артур. — Завтра утром я принесу ее обратно.

— Зачем она тебе? — не понимала Лена.

— Я хочу солдата нарисовать.

— Того, который дневник писал? — догадалась Лена.

— Да. Нарисую его в развалинах, с пулеметом и с дневником.

— А медаль зачем?

— Ну, чтобы он героем казался. Пусть у него тоже медаль будет, как у твоего папы, как у слепого гармониста. Я бережно, только срисую. Пожалуйста, Лен!

Лена молча подошла к шкафу и вытащила шкатулку. Медаль тускло блеснула серебром. Артур взял ее в руки как тонкое, хрупкое стекло и аккуратно спрятал в карман.

— Спасибо!

И Лена вдруг решилась.

— Погоди, — сказала она. — Возьми карандаши.

— Нет, — отказался Артур. — Для этого рисунка не надо. Он будет лучше смотреться в черном цвете. Так суровее.

— Ты не понял, — тихо сказала Лена. — Я тебе карандаши насовсем отдаю.

— Насовсем?!

— Ну да. Пока ты еще вырастешь и купишь! Рисуй!

— Нет! Я не могу взять… Я… Ты же тоже рисуешь.

— Я только аленький себе оставлю, ладно? — Лена не слушала Артура и протягивала коробку. — Бери! От подарков отказываться нельзя! Бери!

Артур шел с братишкой по улице. Он еще раз решил дойти до развалин, чтобы поточнее зарисовать полутьму, разбитые стены и провал окна. В руках он держал коробку с карандашами.

Никого на свете не было счастливее в тот миг! Карандаши! Его несбыточная, такая далекая мечта! Как теперь можно нарисовать дуб! В цвете, с самыми тонкими оттенками!

Вдруг Валерка дернул его за рубашку и испуганно сказал:

— Смотри!

Прямо по улице на них двигалась ватага ребят. Артур сразу узнал своих обидчиков. За своими радостными раздумьями он заметил их слишком поздно — не свернуть. Снова придется отбиваться.

— Беги, Валерка! — попросил он братишку и сунул ему в руки коробку с карандашами.

— Я не уйду! — заупрямился Валерка. — Они тебя побьют!

— А ты чем поможешь?!

— Ну, что, художник, снова встретились? — заухмылялись подошедшие ребята.

— Что-то ты нам каждый день на глаза попадаться стал.

— Нарочно, что ли, по тем же улицам ходишь?

— Где хочу, там и хожу, — хмуро, но твердо откликнулся Артур.

— Поглядите, как заговорил!

— Давно не получал по шее?

Артур почувствовал первый толчок и едва удержался на ногах.

Не трогайте моего брата! — звонко крикнул Валерка.

— А это что за шкет?

— Твой братец?

— Он-то посмелее тебя будет!

— Эй, пацан! Ты смелый?

— Смелый! — ответил Валерка и храбро шагнул вперед.

Один из обидчиков расхохотался и легонько, в насмешку, щелкнул Валерку по лбу. Валерка этого не ожидал, пошатнулся, упал на землю, выронив карандаши, и громко разревелся.

И тут на Артура нахлынула ярость. Он увидел плачущего братишку, карандаши на земле, и в глазах потемнело. Он размахнулся и изо всей силы стукнул самого высокого парня.

Дальше завертелась карусель ударов. Артур чувствовал, что его били. Но на этот раз из-за дикой злости не чувствовал боли. Он тоже бил. Бил в ответ. Отчаянно и зло.

— Это что здесь такое? — вдруг взревел мужской голос. — Все на одного?

Артур почувствовал, как одного за другим чьи-то сильные руки отбрасывают от него мальчишек. Он поднял глаза и увидел высокого, загорелого мужчину в солдатской гимнастерке.

Мужчина разогнал шпану и приветливо улыбнулся Артуру:

— Досталось, парень? Ничего! Ты дрался как лев!

Дрался как лев? Это про него? Артур удивленно молчал. Мужчина еще раз улыбнулся и пошел по улице к парку.

Валерка уже не ревел. Он прижимал к себе коробку с карандашами и тихонько просил брата:

— Пойдем домой! Пойдем домой!

Артур кивнул и только теперь почувствовал кровь на губах.

— Губу разбили, — сказал он и утерся рукавом.

Пыльный рукав рубашки заалел, как бинт на раненом.

— Карандаши все целы? — спросил он Валерку.

— Не знаю.

Артур открыл коробку.

Вроде целы, — облегченно вздохнул он, сунул руку в карман брюк и похолодел — медали в кармане не было!

— Где медаль?! — дико закричал он.

Валерка испугался и снова приготовился реветь.

— Ищи медаль! — приказал он братишке, не обращая внимания на его слезы. — Ищи! Она выпала! Выпала во время драки! Она здесь, лежит где-нибудь на земле!

Он успокаивал сам себя и лихорадочно обыскивал каждый сантиметр улицы. Медали не было.

— Ты видел, как выпала медаль? — нетерпеливо расспрашивал он Валерку.

— Нет. Не видел.

— Как ты мог не видеть! — взревел Артур, но тут же спохватился.

Зачем зря орать на Валерку? Что он мог разглядеть в этой свалке? Что мог заметить?

Медаль пропала! Медаль погибшего солдата! Что он завтра скажет Лене? Как посмотрит ей в глаза? Как все объяснит?

Он искал до позднего вечера, упорно, по пятому, по шестому кругу. Надеялся на чудо, но чуда не произошло. Он так и не нашел медали.

Лена тихо плакала. Она не укоряла Артура, плакала молча, закрыв лицо руками.

Артур стоял посреди комнаты, виновато опустив голову. А Вероника не сдерживала своих эмоций. Она накинулась на Артура за двоих:

— Как ты мог! Как ты мог потерять медаль?!

Ответить было нечего.

— Что тебя понесло к этим развалинам?

— Я хотел запомнить, чтобы дома зарисовать.

— Тебя уже один раз отлупили возле этих развалин! Мало показалось?

Артур тяжело вздохнул и сказал:

— В этот раз я с ними дрался. И теперь всегда драться буду.

— А кому от этого легче? Что Лена матери скажет?

— Я сам скажу…

— Пошли, поищем еще раз!

Артур помотал головой:

— Я хорошо искал. Нет ее нигде.

— Значит, ее кто-то подобрал!

— Кто?

— Кто-нибудь из этих мальчишек! Надо их разыскать!

— Если это они забрали, то теперь не отдадут, — тихо возразил Артур.

— Я их попрошу. Объясню, что это не твоя медаль.

— Они не станут тебя слушать.

— Кто еще был на улице?

— Никого. Только мужчина в гимнастерке, который шпану разогнал.

— Знакомый мужчина? Ты его раньше видел?

— Нет. Раньше не видел. Он, наверное, в другом районе живет.

— Вот он и украл медаль! — решила Вероника.

— Дура ты! — возмутился Артур. — Этот человек мне помог! Он — солдат! Зачем ему медаль воровать? У него свои медали есть!

Но Вероника не слушала его возражений.

— Куда этот солдат пошел?

— К парку.

— Надо спросить у гармониста.

— Он слепой! Он не мог видеть солдата!

— Он не видит, но он всех слышит. И сразу различает, знакомый человек или нет. Может, он знает этого солдата?

Лена немножко встрепенулась. Снова мелькнула надежда найти медаль. Конечно, человек в гимнастерке — не вор, но он мог случайно видеть, куда упала медаль.

Все трое помчались к парку. Но слепого гармониста не было на обычном месте. Лена снова сникла.

— Ладно! Я пошла разыскивать эту шайку! — Вероника круто развернулась и решительно двинулась по улице.

Она такая, всех найдет, всех расспросит, всех на ноги поднимет.

Лена и Артур стояли перед входом в парк и молчали. Наедине им было еще тяжелее.

— Ты сердишься на меня, — сказал Артур. — Я виноват. Мне надо было унести медаль домой, а потом идти в развалины.

Лена только рукой махнула. Зачем об этом теперь говорить?

— Ты больше не хочешь со мной дружить?

Лена снова промолчала. Она, конечно, винила Артура, но даже не думала о том, чтобы навсегда поссориться с ним.

— Хочешь, я верну тебе карандаши?

Лена отрицательно покачала головой.

— Тогда я подарю тебе рисунок. Я нарисую солдата, как обещал. В развалинах, с медалью. По памяти медаль нарисую.

Все эти слова звучали неловко и ни к чему. Артур и сам понимал, что рисунком, даже самым хорошим, нельзя искупить свою вину, нельзя вернуть медаль.

Они молча прождали Веронику еще полчаса.

Артур многое хотел сказать Лене, многое хотел объяснить, хоть как-то оправдаться, но только изредка беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба. Не знал, с чего начать.

А Лене очень не хотелось, чтобы он что-то объяснял и как-то оправдывался. На душе и без его оправданий было тяжело.

Вероника нашла мальчишек, с которыми дрался Артур. Она стояла перед ними, уперев руки в бока, и требовала, чтобы они вернули медаль.

Мальчишки сначала рассмеялись:

— Спятила совсем?

— Какая медаль?

— Не надоело тебе этого хлюпика-художника защищать?

— Влюбилась в него, что ли?

Но Вероника стояла на своем:

— Не уйду, пока не вернете медаль! Медаль чужая! Не Артура и не моя!

— Тогда чего хлопочешь?

— Не отдадите сами, милиционера позову!

— Ну, точно рехнулась! — удивился вожак, но грозно повернулся к своим приспешникам: — Кто брал медаль? Вернуть сейчас же!

Никто из мальчишек не признался. Вожак улыбнулся и вежливо объяснил Веронике:

— Раз не признаются, значит, не брали. Я им верю. Они моих кулаков так боятся, что врать не станут.

— Это медаль погибшего солдата! — в отчаянии воскликнула Вероника.

— Да мы все понимаем, но никто этой медали не видел. Ты лучше спроси у своего Артура. А хочешь, мы спросим? Так треснем, что он быстро вспомнит, куда медаль дел!

Вероника сердито блеснула глазами:

— К Артуру больше не подходите! Из-за вас все неприятности!

— Во дает! — в недоумении произнес заводила, глядя вслед уходящей девочке.

Лена так и не решилась рассказать о медали маме. Через пару дней мама сама спросила:

— Почему ты ничего не говоришь о медали?

— Лена удивленно вскинула брови.

— Удивляешься, что я все знаю? Смелости не хватает рассказать, что медаль потеряна?

Лена кивнула.

— Ко мне Артур приходил, — объяснила мама. — Он сказал, что это его вина, что он потерял медаль твоего отца. Я одного не понимаю, зачем ты дала ему такую ценную, такую памятную вещь?

— Он хотел нарисовать солдата, — еле слышно произнесла Лена.

— Какого солдата? Твоего отца?

— Нет. Просто солдата.

Лена хотела рассказать маме о дневнике, но в горле встал ком, и она только расплакалась навзрыд. Мама погладила ее по голове и вздохнула.

А Лена сразу вспомнила слова слепого гармониста: «Кровью эти медали даются, болью. А иногда и смертью. Ты медаль отцовскую пуще всех сокровищ береги».

Как предупреждение прозвучали тогда эти слова, а она не прислушалась.

Артур никак не мог приступить к давно задуманному рисунку. Уже давно наступил октябрь. Зарядили осенние дожди. Вовсю шли занятия в школе. Вот-вот должны были перевести все классы в новое здание, которое пахло свежестью, краской и штукатуркой.

Уже состоялось торжественное открытие новой школы, и младшие классы начали там учиться. Шестиклассники пока занимались в квартире на третьем этаже, скрипели перьями, ставили кляксы в самодельных тетрадках. У кого не было и самодельных, те писали на газетах, между строк.

Артур тоже писал на газетах. Чистые листы, принесенные отцом для школьных тетрадей, он берег и не разлиновывал. На чистых листах он будет рисовать.

Только вот рисовать не хотелось. И карандаши цветные были, и чистые листы, а желание рисовать пропало.

Он иногда задумчиво рассматривал свои старые рисунки, находил их неудачными, неверными, просто плохими. Рвал или дарил Валерке. Валерка делал из рисунков самолетики и весело забавлялся ими. А Артуру даже не жалко было, что рисунки гибнут.

Он без конца перечитывал дневник солдата, но все его идеи никак не выливались на бумагу.

Так прошли зима и весна. Ребята перешли в седьмой класс, и снова начались каникулы.

Однажды Лена позвала ребят в парк. Они залезли в штаб, и Лена грустно сказала, что уезжает. Дядю перевели в другой город, и мама решила ехать вместе с братом.

— Навсегда уезжаешь? — не поверила Вероника.

Артур тоже не поверил. Но глаза Лены были полны слез. Значит, правда.

— Когда? — коротко спросил он.

— Через неделю.

Вероника тут же начала что-то говорить о переписке, о том, что нельзя теряться, что они уже большие и могут ездить друг к другу на каникулы. Артур не принимал участия в разговоре.

Он пришел домой, взял бумагу и карандашом, неуверенно набросал лицо солдата. Солдат получился похожим на отца Лены, таким он запомнился Артуру по довоенному портрету.

Рука немного отвыкла от карандаша и не так быстро скользила по бумаге. Или просто Артур работал тщательнее, выписывал каждый штришок.

Всю неделю Артур занимался рисунком. Иногда рисовал с каким-то воодушевлением, тогда работа двигалась споро. Иногда застывал над какой-нибудь линией и видел, что весь рисунок никуда не годится.

И Вероника, и Артур решили проводить Лену на вокзал. Но Артур в этот день пришел к Лене раньше условленного времени и, неловко улыбнувшись, молча протянул свернутый в трубку лист бумаги.

Лена развернула рисунок и почему-то заплакала. Такой реакции Артур не ожидал и теперь не знал, что ему делать, что говорить.

В коридор вышла мама Лены, увидела в руках дочери рисунок и тоже расплакалась.

В полутемных развалинах дома, в которые проникал только свет из дыры, пробитой большим снарядом, сидел солдат. Он оперся на пулемет и застыл то ли над письмом, то ли над дневником. Этот солдат был очень похож на отца Лены, и на его груди тоже поблескивала медаль «За отвагу».